Солнце, что следует за Луной. Ожидание

– Кузен, вы ли это?!

– Время всех нас меняет. Ко мне оно было менее благосклонно, чем к вашей матушке. Ее красота лишь расцветает.

От этих слов герцогиня Родгена зарделась от удовольствия.

– Ах, Лукас, довольно, не льсти мне столь откровенно. Но что же Вива? Ты совершенно ничего не сказал о том, как изменилась она. Как ты ее находишь?

– Я ничего не сказал, тетушка, лишь потому, что боялся смутить кузину.

– Я так подурнела? – не скрыла обиды Вива.

– Напротив, совсем напротив. Когда Вы вошли, я потерял дар речи. В Альнааре много красавиц, вы же превосходите их всех.

– Я тоже, признаюсь, не узнала вас, кузен, – отвечала девушка, садясь рядом с матерью, и стараясь скрыть радость от слов Лукаса.

– Как вы находите столицу, тетя?

– Прекрасно, столько движения и шума, новых людей. Мы немного одичали в поместье. В той глуши.

Родгена позвонила в серебряный колокольчик и вошли слуги с вином.

– А мне нравится ваше поместье, – говорил Лукас, – места там необыкновенно живописные. А поохотиться в тех лесах мечтает каждый мой знакомый.

Родгена вздохнула.

– Не спорю, там и правда живописно, но от этого быстро устаешь. Столица меня привлекает намного больше. Да, и Виве было тоскливо.

Лукас удивленно вскинул брови, и, галантно кланяясь, проговорил:

– Вы скучали, кузина? Тогда я бы хотел помочь вам развеяться и показать все самые красивые и интересные места Альнаара, только разумеется с разрешения тети.

Вива посмотрела на мать. Та хорошо знала свою дочь, поэтому, улыбнувшись, сказала:

– Конечно, только недалеко и не утомляйте ее слишком долго, Вива еще слаба.

– Ах, мама, я совершенно здорова!

– Не волнуйтесь, тетя, я позабочусь о кузине.

– Я надеюсь, дорогой племянник. А теперь, Вива, дитя мое, сыграй нам что-нибудь. Лукас, ты должен услышать ее игру, все отмечают, что она искусно музицирует.

Вива села за клавесин и начала играть.

Звуки музыки разлились по комнате. Это была любимая мелодия Родгены, герцогиня так расчувствовалась, что ее глаза увлажнились.

– С вами все в порядке, тетя? – заботливо поинтересовался Лукас.

– Да, я в порядке. Просто именно эту сонату Вива и Лейв играли в четыре руки, будучи детьми, – она вытерла проступившие слезы, – так удачно, что ты зашел, Лукас. У меня есть к тебе просьба.

– Слушаю.

– Поговори с Кольбейном, – произнесла герцогиня, поднимая на молодого человека глаза полные мольбы, – вы в детстве дружили втроем. Судьба Лейва, я верю, тебе не безразлична.

– Дорогая тетушка, я был весьма опечален, узнав об участи Лейва. Но что же я могу поделать, он совершил страшное преступление.

– Это все та девка крестьянская! – вскричала Родгена, теряя самообладание, и заставляя Виву перестать играть. – Это она, проклятая погубила его, подбила на черное дело.

Синие глаза ее потемнели и лихорадочно заблестели, как у безумной.

– Прошу тебя, Лукас, поговори с Кольбейном! – она схватила тонкие руки племянника в свои. – Он может помиловать его. Доран не хочет ничего делать. Он предал нашего несчастного мальчика. Но я не предам его никогда. Прошу!

– Тетя, успокойтесь.

Но Родгена била нервная дрожь, начался припадок.

– Матушка! – воскликнула перепуганная Вива, увидев, как мать упала на диван без чувств.

– Скорее! Все сюда! – крикнул Лукас, склоняясь над герцогиней. Вбежали слуги, и увидев хозяйку, лежащую без чувств, в ужасе застыли на месте.

– Что встали, олухи! – злился Лукас. – Несите холодную воду! Вива, у вас есть нюхательная соль?

– Да, – отвечала та, доставая пузырек.

Лукас поднес его к лицу Родгены, она приоткрыла глаза. Вбежали слуги с водой. Лукас намочил полотенце и положил больной на лоб.

– Ее нужно отнести в покои и расслабить платье. И вызовите уже лекаря, ради всех предков!

Через полчаса прибыл врач. Он долго не выходил из комнаты герцогини. Все это время Вива не находила себе места. Она сидела возле дверей, обняв себя руками, и смотрела в одну точку.

– Выпейте это, кузина, – сказал Лукас, поднося кубок.

– Это вода?

– Нет, вино.

– Не хочу.

– Тебе нужны силы. Или хочешь упасть без чувств, как и тетя?

Вива вздохнула и подчинилась.

Лукас опустился перед ней на одно колено.

– Лучше?

В его глазах читалась забота и искреннее переживание. Девушка закачала головой.

– Нет. Теперь никогда не станет лучше. С тех пор, как Лейва арестовали, мама всегда такая. Припадки с каждым разом становятся все сильнее. В один день они ее просто убьют. И тогда я останусь совсем одна. Отцу я безразлична, с Кольбейном мы всегда были чужими.

Она вся сжалась, как испуганный котенок.

– Дорогая кузина, ты никогда не останешься одна. Я этого не позволю.

Он взял холодную руку Вивы и поцеловал.

– Надо сообщить отцу, – сказала Вива, смущенно пряча глаза, – он сейчас во дворце.

– Возложи на меня это поручение, – проговорил Лукас с нежностью в голосе.

– Тогда идите, попросите моего отца вернуться домой.

Молодой человек встал и поклонился.

– До скорой встречи, кузина. Я вернусь завтра, навестить тетю.

***

Во Дворце было уже сумрачно.

– Его императорскому величеству стало плохо, – сообщил слуга Лукасу.

– Я прибыл к его светлости герцогу Дорану со срочным сообщением.

– Его светлость сейчас в покоях императора вместе с великим наследником и советником Герхардом. «Все собрались», – усмехнулся про себя Лукас.

Слуга повел его по длинной галерее во внутренние комнаты Дворца. Здесь резко пахло благовониями. Остановившись перед высокими дверьми императорских покоев, он объявил:

– Его светлость герцог Лукас Адейр!

Двери отворились и юноша вступил внутрь.

В высоком камине пылал огонь, и это, несмотря на жару, от драгоценных курильниц распространялся аромат сандалового дерева и мирта, считавшихся целебными. Рагнар лежал на высоком ложе в подушках. Лекарь считал его пульс. Кольбейн, Доран и Герхард стояли тут же, склонив головы. Лукас осторожно подошел к ложу и, поклонившись, произнес:

– Мой повелитель, ваш племянник, Лукас Адейр, прибыл, дабы почтить вас и справиться о вашем здравии.

Рагнар ничего не ответил, все также лежал с закрытыми глазами и хрипел.

Лекарь, досчитав пульс, тяжело вздохнул и поднялся.

– Каков вердикт? – спросил Кольбейн, который даже не обратил внимания на приход Лукаса.

– Его величество уходит в мир теней, – констатировал лекарь, опуская голову.

В комнате стало очень тихо. Трое ближайших людей императора были глубоко потрясены этим тяжелым известием, и стояли молча, потупив взоры. Лицо же Лукаса оставалось непроницаемым. Хрипы больного императора стали громче, потом послышался кашель. Лекарь бросился к нему.

– Неужели нельзя хотя бы как-то облегчить его страдания?! – не выдержал герцог Доран. Видеть агонию брата для него было невыносимо.

– Сейчас принесу одни капли, – засуетился лекарь, – правда, они окончательно помутят разум его величества, но значительно уменьшат боль.

– Так несите! Чего ждете? – взревел Доран, теряя остатки самообладания.

– Кольбейн… – неожиданно захрипел Рагнар, – подойди…

– Я здесь, повелитель! – отвечал великий наследник, склоняясь над умирающим.

– Иди с Герхардом…Ты должен…знать…, все знать…

Каждый новый вздох, каждое слово давались ему с превеликим трудом.

«Что он хочет сообщить мне?» – недоумевал Кольбейн, с тяжелым сердцем смотря на лицо этого великого человека, мужественного и сильного, но ставшего таким слабым и беззащитным перед лицом смерти.

– Герхард, – позвал император, – ты здесь?

– Ваш слуга рядом, повелитель!

– Ты знаешь, что надо делать. Иди…

Герхард поклонился.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Кольбейн, ступай с ним…и…прости меня…

Последняя фраза, сказанная уже шепотом, потрясла Кольбейна. Он взглянул на Герхарда, чтобы понять ее тайный смысл, но тот опустил глаза, лицо его выражало глубокую скорбь.

– Прошу великого наследника следовать за мной.

Встретившись глазами с отцом, Кольбейн понял, что тот тоже был в недоумении. За что Рагнар, властитель Империи Драконов, мог просить прощения у своего племянника?

Герхард встал у дверей в ожидании. Кольбейн поклонился умирающему императору и направился к советнику. Тут только он заметил стоящего в отдалении Лукаса, который все это время внимательно слушал речи Рагнара. Глаза двух молодых людей встретились. Лукас услужливо улыбнулся, но Кольбейн лишь смерил его презрительным и холодным взглядом.

«Ничего, кузен, – думал Лукас, смотря в спину Кольбейна, – сегодня ты на коне и правитель, но удача очень скоро отвернется от тебя. А куда и зачем тебя повел Герхард я обязательно выясню».

В покоях остались Лукас и герцог Доран. Последний, казалось, ничего вокруг не замечал. Скорая и неизбежная потеря брата ввергла его в немое оцепенение.

– Дядюшка, приветствую, – начал Лукас, осторожно подходя к Дорану.

Тот вздрогнул от неожиданности и, заметив наконец племянника, ответил.

– Лукас, рад тебя видеть.

– Я пришел из вашего дома, и у меня тревожные вести.

– Что случилось?

– Тете Родгене стало плохо. Припадок.

Доран нахмурился.

– Вызвали лекаря?

– Да.

– Хорошо.

Это был весь интерес герцога к болезни жены.

– Все ждут вас дома, дядюшка, – продолжал Лукас, видя, что Доран не собирается уходить, – кузина Вива очень просила…

– Я нужен здесь, – перебил Доран. – Мой император умирает, и я не хочу оставлять его одного.

– Все так, дядя. Забота о повелителе должна быть на первом месте для каждого их нас. Это по истине священный долг. Но и семейными обязанностями не стоит гнушаться.

Эта фраза заставила Дорана пристально посмотреть на молодого человека, тень гнева проскользнула в его глазах.

– Ты хочешь сказать, я гнушаюсь семейными обязанностями?

– Никак нет, дядюшка, кому, как не мне, знать, какой вы замечательный отец, не только для своих детей, но и для меня, ведь во многом вы мне его заменили. Но ваша дочь напугана, она боится, что очередной припадок убьет тетушку. Ей нужна ваша поддержка и забота.

Уставшее лицо Дорана выразило страдание.

– Вива напугана?

– Да, очень, и потому просила меня быть ее посланником к вам. Она просит прийти и помочь ей в этот нелегкий час.

Эти слова Лукаса попали в цель, Доран явно колебался.

– Дядюшка, не беспокойтесь, сходите домой, проведайте родных. А я останусь с повелителем. Если вдруг его величеству станет хуже, вам сразу же сообщат. Вдобавок вход в покои надежно охраняется, с минуты на минуту придет лекарь. У вас есть время.

– Пожалуй, ты прав, Лукас, – наконец сдался Доран, – я отлучусь ненадолго, справлюсь о здоровье Родгены и вернусь.

Прежде, чем уйти, он подошел к ложу и, поклонившись, сказал:

– Мой повелитель, я скоро снова буду рядом.

Взгляд, который он бросил на умирающего брата, был полон отчаянного исступления и страдания.

«Это не похоже на скорбь, скорее чувство вины. Меня, дядюшка, не обманешь», – думал Лукас. Дверь за Дораном наконец закрылась. Лукас подождал минуту. Все было тихо. Тогда он приблизился к императору, сел рядом, и, наклонившись прямо к его уху, зашептал:

– Ну вот мы и остались наедине, дядя. Я так давно этого ждал. Ждал возможности все высказать тебе. Ты узнаешь меня? Это я, твой самый младший и самый нелюбимый племянник. Лукас.

Император лишь слегка приоткрыл глаза, но взгляд был блуждающим.

– Я был верен тебе, служил много лет, – продолжал Лукас свой монолог. – Но ты никогда даже не рассматривал меня в качестве претендента на престол. Хотя я обладаю всеми качествами будущего императора. Я точно лучше этого недоумка Лейва, или напыщенного Кольбейна. Но нет. Ведь я не крови Наттеньер. Знаешь ли ты, как это оскорбительно, быть презираемым, быть не оцененным по достоинству только из-за того, что в тебе течет не та кровь? Думаю, что не знаешь. Именно поэтому я дам тебе шанс познать это чувство, когда ты чего–то страстно желаешь, но оно никогда не станет твоим, потому что ты родился не тем.

Лукас полез за пазуху и достал небольшую книжечку, в темном переплете.

– Какая крошечная книжечка, – заметил он, зло ухмыляясь и вертя ее перед глазами Рагнара, – но какую огромную тайну она содержит. Знаешь, что это, дядя? Это дневник тети Ловиз.

Как только Лукас произнес это имя, сознание вернулось к императору, и он остановил на молодом человеке пристальный взгляд.

– О, что с нами делает сила любви, – засмеялся Лукас, – лучше любых капель и настоек. Эту историю передают из уст в уста, романтичные барышни мечтают, чтобы и у них была такая же великая любовь, как у императора Рагнара и императрицы Ловиз. Но сегодня раскроется истинная цена этой любви. Ты ведь знаешь, дядя, меня растила тетушка Миранда. Противная старуха, которая всех ненавидела, но больше всех она ненавидела тебя. Из ста проклятий, которые она извергала из себя в течение дня, девяносто приходились в твой адрес. Мне всегда было интересно, за что старая карга могла так на тебя взъесться. И лишь умирая, она открыла мне свой секрет. Оказывается, когда–то очень давно ты был с ней обручен. Но разорвал помолвку, потому что влюбился в ее младшую сестру – Ловиз. Тетка Миранда до конца жизни помнила об этом оскорблении, не выходила замуж и берегла вот эту книгу. Чтобы однажды воткнуть тебе кинжал прямо в сердце. Не дождалась, бедняжка, злоба и собственный яд ускорили приход смерти. Но она поручила мне закончить ее месть. И теперь, дядя, узнай же правду о своей великой любви.

Лукас раскрыл книгу. В нем были записи, выполненные женской рукой. По лицу императора было понятно – он узнал этот почерк.

– Да-да, дядя, ты не ошибся, эти записи сделала тетя Ловиз. Тогда она была юна и жила вместе с родителями и сестрой Мирандой в поместье в Западной провинции. Далее я зачитаю тебе несколько отрывков, они будут короткие, дабы не утомлять тебя.

«4 июля. Сегодня нам сообщили, что приедет император Рагнар вместе с младшим братом. Миранда еще до рассвета начала расфуфыриваться. Такая она смешная. Вечно злиться на меня. Считает, что я ее опозорю перед императором, и он передумает жениться на ней. А я ей ответила, что, если он и передумает на ней жениться, так только из-за ее кислого лица. Отец прогнал меня, запретил злить сестру».

«10 июля. Император приехал. Рыжий, коренастый, привык, что все перед ним лебезят, и даже не понимает, что люди это делают из-за страха, а не от восхищения его талантами. Увидела мимолетно его брата Дорана. Он красив, словно древний бог. Сразу видно, что они с императором от разных матерей».

«12 июля. Сегодня катались на лошадях по окрестностям. Отец с матерью и сестрой вьются возле Рагнара. А мне скучно рядом с ними. Вернулась раньше и побежала в самый дальний уголок сада. Встретила Дорана, он сидел под деревом и читал. Разговорились с ним. Никогда столько не смеялась».

«15 июля. Сегодня Доран учил меня стрелять из лука. Благодаря ему я попала точно в цель. Похвалил меня. Сказал, что теперь надо учиться стрелять, сидя в седле, и завтра он покажет, как это делать».

«18 июля. Вчера легла спать и только сегодня утром вспомнила, что забыла оставить запись. Два дня подряд мы ездили с Дораном по окрестностям. Вчера я обмолвилась, что хотела бы дикой сливы. Он тут же залез на дерево и стал бросать мне синие плоды. Такой отчаянный».

«19 июля. Сегодня ужин и бал. Целый день не виделась с Дораном. Ему надо быть рядом с братом. Сопровождать его. Прибыли гостьи. Столько народа! Надели на меня платье, сшитое заранее. Я в нем странно выгляжу, словно изваяние, теперь стала замечать, внешнее сходство с Мирандой. Искала Дорана. А он все занят. Так долго болтал с какой–то графиней, что разозлил меня. И я в отместку не стала с ним танцевать, когда он пригласил. Зачем я так поступила? Что он обо мне теперь думает?»

«20 июля. Пишу, а у самой кружится голова. Ах, я не знаю, что со мной. Сегодня все уехали на охоту. Я не поехала, сказалась больной. А сама взяла книгу и залезла на старую башню, спрятанную в углу сада. Здесь меня никто не найдет в моем тайном убежище. Но тут появился Доран. Как он узнал, что я здесь? Следил за мной? Я хотела уйти, но он не дал. Стал интересоваться моим здоровьем. Смешной. Конечно, я здорова. Не хотела с ним разговаривать. Но тут, кто-то зашел в башню. Это был сторож Гоф с собакой. Я страшно испугалась, что он найдет меня здесь и доложит отцу. И тогда меня снова будут ругать и, возможно, запрут на несколько дней в наказание. Доран схватил меня за руку, и мы вместе спрятались в старом шкафу. Затаились, прислушиваясь. Старый Гоф походил внизу, но идти наверх по старой шаткой винтовой лестнице не решился, покряхтел, и пошел назад. Мы с Дораном выдохнули.

– Мы были на волосок от гибели, – произнес он, а глаза его уже смеялись.

– Вам бы ничего не сделали, другое дело мне! В прошлый раз меня на месяц усадили за парту, заставляли ходить в черном платье и так туго заплели волосы, что у меня голова разболелась.

– Если бы это случилось, я бы очень огорчился, мне так нравится, когда ваши волосы свободно падают вам на плечи, как сейчас, – он произнес это таким голосом, что мое сердце вдруг затрепетало, будто птица, и забилось так быстро, словно хотело выпрыгнуть.

Он так близко от меня. Только сейчас осознала, что в шкафу очень тесно. Доран провел рукой по моим волосам и прежде, чем я могла опомниться, склонился и поцеловал меня. Что с моим сердцем? Почему мне так больно? Почему потекли слезы? Я так испугалась, что убежала».

Чтение прервали хрипы – Рагнару было плохо. Тело забилось в конвульсиях.

– Подожди же, дядя, я еще не дошел до ключевого момента, – хохотал Лукас, безжалостно хватая несчастного старика, в глазах которого читалась мольба. – Дальше идет самое интересное!

И он громко начал читать.

«30 июля. Не могу писать. Все мокрое от слез. Почему, о великие предки, почему?! Сегодня на ужине вместо того, чтобы объявить Миранду своей невестой, Рагнар сказал, что выбрал меня. Матери стало плохо, отец схватился за сердце. Этот мерзкий рыжий человек почему-то считает, что все должно быть так, как он хочет и ни иначе. Я смотрела на Дорана и плакала. Он не спасет нас. Не сможет. Я проклята. Теперь я должна стать женой человека, которого не люблю и никогда не полюблю».

К моменту, как Лукас, это дочитал изо рта Рагнара текла пена, хрипы становились все глуше. Юноша пригнулся к нему и с ожесточением произнес:

– Теперь ты тоже знаешь, что такое желать то, что никогда тебе не принадлежало и не будет принадлежать.

Вошел лекарь, увидев, что с императором, он кинулся к нему. Лукас успел убрать книгу.

– Где вы пропадали?! Императору плохо!

Лекарь достал пузырек и стал капать их в рот несчастному умирающему. Но было поздно. Его тело обмякло и замерло. Лекарь замер, долго и внимательно слушая пульс. Все было кончено. Растерянный и дрожащий он опустился на одно колено перед ложем, и скорбно произнес:

– Император…умер…

Лукас также встал на одно колено и склонил голову.

– Император умер!

Лекарь открыл дверь и крикнул:

– Император умер! Да здравствует император!

И тут же эхом раздалось:

– Император умер! Да здравствует император!

Глава 5 – Мечты становятся явью

Варди и Елена хотели уехать из дома господ Аталлосов на следующий день, но хозяйка и слушать ничего не хотела.

– Пока Спирус до конца не поправился вам придётся потерпеть и пожить с нами! Он меня не простит, если узнает, что я вас отпустила, так и не дав ему лично вас поблагодарить.

И друзьям ничего другого не оставалось, как подчиниться. Теперь они вынуждены были каждый день спускаться ко столу и проводить время с госпожой Анникой и ее гостями. Варди смог вытерпеть буквально два дня.

– Я не для того проехал через всю Империю, – ворчал он, – чтобы сидеть в душных тряпках да слушать глупые речи господ.

Елена понимала недовольство друга – он рвался на пристань, чтобы как можно скорее устроиться на какой-нибудь корабль. Ей и самой было непривычно то безделье, в котором они теперь были вынуждены проводить дни, благо заботы о Нимфее составляли большую часть ее времени.

– Потерпи, Варди, – успокаивала она друга, в очередной раз помогая ему справиться с ненавистным узким воротом одежды, – еще не известно, удалось ли бы нам так легко найти жилье и работу в этом городе, а госпожа Анника позволяет нам жить и питаться, словно мы какие-то аристократы. Нам стоит принять с благодарностью ее гостеприимство. Господину Аталлосу лучше день ото дня. Думаю, скоро мы сможем уйти отсюда.

Но эти слова мало помогали. При каждом удобном случае Варди уходил надолго в город и возвращался поздно вечером. Так ему удавалось избегать столь ненавистного общества. Елене, как впрочем и всегда, приходилось быть вежливой за двоих.

Ей нравилась госпожа Анника, ее добрая и открытая манера общения, без надменности и холодности быстро расположила к себе девушку. Елена видела, что, то радушие, с которым она приняла их с Варди, было искренним. Так же и ее друзья: господа Викар, Кеган, Савалли и юный Арлан, при дальнейшем общении оказались очень приятными и галантными людьми. Поняв, что Елене с Варди неприятны расспросы об их жизни в поместье Наттеньер, они более никогда не поднимали этих разговоров, по крайней мере в их присутствии.

– Викар и Кеган – давнишние друзья моего мужа, – объяснила в один день госпожа Анника, прогуливаясь с Еленой и Нимфеей по саду, – а заодно и торговые партнеры. Всегда лучше нести порой непосильное налоговое бремя, состоя в гильдии купцов, чем по одиночке. Их торговые корабли, регулярно отправляются из порта Фарсалы на юг и запад, и дальше по Великому проливу уходят к островам Катории и доходят до Аннатарийского царства. Они торгуют шерстью и вином, а в обмен получают слоновую кость и бесценные пряности – перец, мускатный орех, почки гвоздики, корицу, имбирь, шафран и кардамон.

– Вы их используете в приготовлении пищи? – спросила Елена.

– О, не только, моя дорогая, не только.

Они зашли в высокую стеклянную оранжерею. Здесь среди пышно цветущих растений стояли столы и полки, заставленные флаконами из стекла, чаще темного, но встречались экземпляры из красного, темно–синего и зеленого.

– Чем богаче человек, тем более изысканнее он хочет видеть все вокруг себя. Не только богатая одежда, лучшие экипажи и отборные лошади, но и это, – госпожа Анника взяла в руки один маленький флакончик и открыла его, – богатые господа желают благоухать. И за это они готовы выложить большие деньги. Попробуй, Елена.

Она поднесла флакон к лицу девушки – Елена сразу ощутила необычный аромат, он был одновременно и нежным и жгучим.

– Тебе нравится? – спросила госпожа Анника.

– Даже и не знаю, госпожа, – отвечала Елена, задумавшись, – я никогда прежде не вдыхала подобных ароматов. Что это?

– Это гвоздика, жасмин и перец – любимый аромат многих знатных дам в столице, а некоторые фармацевты–алхимики считают, что такое сочетание благотворно влияет на здоровье, омолаживает лицо и даже может избавить от брюшных болей. Но тут бы мой дорогой Тородд Савалли встал бы во весь рост и начал бы опровергать, как он выражается «эту беспросветную глупость».