Сокол против кречета

ПрологДалеко-далеко, за Луковыми горами

Если путешественник последует от благословенных аллахом городов Мавераннагра[1] прямиком через горные хребты Памира, соединяющие Тянь-Шань на севере и Тибет на юге, то он увидит на своем пути загадочное место, расположенное на северо-восточной окраине пустыни Такла-Макан. Это Турфанский оазис.

Обычный путник, изнуренный леденящим горным холодом и слепящим блеском девственных снегов Памира, а затем мучительным зноем, веющим не только с неба, но и от суровых раскаленных камней — единственных обитателей этой жестокой пустыни, навряд ли узнает о ней хоть что-нибудь интересное. Ему не до того.

Перебраться бы побыстрее через эти гиблые места да вступить в пределы великой Срединной империи — вот и все его мечты. Ему нет времени узнать даже название этой страны, которого, впрочем, у нее и не существует.

Китайцы в древности называли ее Сиюй, то есть Западный край, и концом ее считали Луковые горы — Памир и Алтай. У эллинов она называлась Серина, а местные жители в ответ на такой вопрос только недоуменно пожимали плечами. Они знают лишь название своего города и еще нескольких соседних.

Но это не означает, что они вообще ничего не знают. Жестокие зимние морозы, доходящие до сорока градусов, и еще более изнуряющая летняя жара — изрядная помеха для тех, кто хочет учиться.

Но для жаждущих знаний здесь зато имеется нечто иное. Ночью крупные, как китайское голубое блюдце, звезды с точно таким же нежным отливом, а днем — ослепительный блеск снежных вершин побуждают людей постоянно размышлять о высоком, хотя и недостижимом.

Да-а, светловолосые тохары — жители этой диковинной страны, где реки не имеют ни истока, ни устья[2], где даже озера постоянно меняют свои места[3], могли бы рассказать путешественнику немало интересного и поучительного.

Например, о том, как в таких тяжких условиях они ухитряются выращивать самый лучший в мире виноград, дыни, арбузы и абрикосы, как они дважды в году умудряются собирать со своих полей урожай, сколько усилий ими затрачено, чтобы защитить от смертоносных ветров хлопчатник, который сейчас надежно закрыт пирамидальными тополями и шелковичными деревьями.

Оазис в пустыне — само по себе великое и благодатное чудо, а когда он так заботливо ухожен, то чудо превращается в диковинную восточную сказку.

Ну а где сказка, там непременно должны быть не только отважные цари и герои, наподобие Гесера[4], не только справедливые и грозные далха[5], обитающие в небе и в горах, но и злые оборотни-мангусы.

Если ты будешь внимательно слушать, то седобородый старик, польщенный таким искренним интересом, расскажет тебе и про многое другое. Например, про местных и чужих дрегпа[6], про загадочных лу[7], обитающих у водных источников, про синего кузнеца Бала[8], который живет совсем недалеко в горах, в своей пещере. Не забудет он и про злых тхеурангов[9], которые по повелению Пехара[10] время от времени насылают на их благословенные земли то иссушающую засуху, то леденящий душу мороз.

Словом, много чего расскажут местные жители. Но ни один из них никогда, особенно после захода солнца, не упомянет о творце зла Нодджеде, ибо владыка небытия и тьмы не просто суров и не просто несет зло. Он сам и есть это воплощенное зло. Даже яйцо, из которого он вышел, было черного цвета, темнее самой непроглядной ночи.

Безнаказанно поминать его имя может разве что архаг[11]. Но с тех пор, как города и их окрестности заполонили кочевые уйгуры, поклоняющиеся Мани, а также бородатые несториане, исступленно доказывающие, что все боги ложны, кроме одного, распятого на кресте, архаги куда-то исчезли. Может, они и есть, ибо не жить земле без святых людей, но где найти их?

Разве что в Дуньхуане, где молчаливые буддийские монахи денно и нощно сидят в своих пещерных кельях, очищаясь от скверны и отрешаясь от ежедневных забот и суеты этого мира. Но до Дуньхуаня далеко, а тут дом, хозяйство. Ну куда все это оставлять?

Да даже если и найдешь ты этого архага — что толку? «Будь светильником самому себе», скажет монах[12], и как знать, возможно, что он прав. Только очень уж это тяжко — светить самому себе.

А потому лучше попросту не упоминать ни о Нодджеде, ни о Черном человеке — его слуге, принявшем человеческий облик. С этим страшным слугой лучше не встречаться, и сохрани тебя Гесер от общения с ним….

Увидев этого незнакомца в черных одеждах, солнце мгновенно спряталось за тяжелые фиолетовые тучи. Конечно, можно утверждать всякое, но навряд ли было совпадением то, что едва высокий худой человек с резким злыми морщинами на лице и пронзительным взором свинцово-серых глаз миновал городские ворота, как немедленно полил дождь.

Впрочем, жителям древнего Гаочана, лежащего прямо у подножия Пылающих гор, как здесь называют заснеженные вершины Тянь-Шаня, незнакомец не причинил особого вреда. Он добросовестно уплатил за все, что купил на городском базаре, полновесными золотыми динарами, договорился о проводниках, которые отвезут его вместе со всем добром в горы, а на следующий день уже выехал, держа путь по направлению к Пещерам тысячи Будд, которые местные уйгуры называли Безекликом.

Вот только солнце ни разу не появилось в небе, пока он находился в Гаочане. Вот только торговцы потом так и не нашли, как ни искали, тех золотых динаров, которые вручал им, расплачиваясь за еду, мулов и прочее, незнакомец в черной одежде. Вот только умерла с выражением дикого ужаса на лице услужливая уйгурка, предложившая ему свое смуглое стройное тело, а другую — синеглазую и светловолосую славянку-невольницу, которую человек в черных одеждах купил тут же, в Гаочане, и увез с собой, больше никогда и никто не увидел. Вот только бесследно исчез тот небольшой караван, с которым незнакомец прибыл в Гаочан.

Совпадение? Возможно. Но слухи поползли. Поначалу они были туманными и неясными, но затем, когда с гор вернулся чудом выживший проводник — один из восьми, которые взялись сопровождать его за щедрую плату, кое-что стало ясно.

По его сбивчивым односложным репликам и не договоренным до конца фразам трудно было догадаться о том, что же все-таки произошло в горах. Люди поняли только одно. Даже не добравшись до Пещер тысячи Будд, Черный человек и все его спутники свернули куда-то в сторону и еще один долгий и томительный день блуждали по хаотичному нагромождению скал. Потом, уже в темноте, они остановились близ неприметной мрачной пещеры, надежно укрытой от человеческих глаз.

Проводник был смертельно напуган увиденным, а уцелел лишь потому, что бежал без оглядки, наплевав на остальных, с которыми незнакомец пообещал расплатиться наутро. И расплатился, подарив им безболезненную и быструю смерть, когда скалы, окружающие людей, вдруг зашевелились, угрожающе загрохотали и принялись швыряться огромными неподъемными валунами.

Укрыться в пещере возможности не было — вход в нее попросту исчез. Неприметная тропа, по которой поднимались люди, тоже куда-то пропала. Остался только безудержный гнев и ярость гор, осыпающих людей камнями, да еще черный скалистый базальт, внезапно превращающийся в трясину и смачно всасывающий в себя людей, под ногами которых вдруг распахивались бездонные провалы.

Проводник еще долго убеждал жителей Гаочана, что он рассказал истинную правду. Почему-то ему было очень важно, чтобы ему поверили. А потом, через три дня, он поклялся разыскать проклятую пещеру и черного человека.

Возможно, он действительно ушел бы на поиски, но не успел. Его нашли утром следующего дня, привалившегося к стене дома, где проживал горшечник Нияз. Лицо мертвеца было искажено от страха, а в широко раскрытых глазах застыл ужас перед какой-то запредельной тайной, за краешек которой он по глупости заглянул.

Но в его глаза никто не вглядывался. Уж очень не по себе было тем, кто его обнаружил. Да и чего в них всматриваться — все равно в огромных черных зрачках бывшего проводника нельзя было ничего разглядеть, кроме густого мрака всепоглощающей бездны.

Только тогда и стало людям кое-что понятно, но опять-таки не всем, а лишь знающим тайную суть вещей. Таких же — увы — всегда было мало в мире и по пальцам перечесть в торговом Гаочане, жители которого знают толк лишь в умении развлечь заезжих путешественников, чтобы те оставили побольше золотых и серебряных кругляшков в их широких поясах.

К тому же сам Черный человек еще долгое время — не один год — совершенно не беспокоил жителей города. В другой раз он появился, когда те, кто видел безумного проводника сопливыми мальчишками, стали уже совсем взрослыми, обзавелись семьями и точно такими же непоседливыми сорванцами, какими были они сами.

Но странное дело — они-то изменились, а вот незнакомец, который на этот раз был один, без каравана, остался прежним. Все те же острые морщины двумя хищными стрелами отделяли его хрящеватый нос от впалых щек, все так же презрительно были поджаты его тонкие губы, и все так же щедра его рука, которая охотно раздавала золотые динары.

Вот только черных дирхемов, которые ему протягивали торговцы, честно отсчитывая сдачу с многочисленных покупок, он не брал. Наверное, был богат и попросту не нуждался в сдаче.

Именно поэтому его и припомнили. Купцов, побывавших за свою жизнь в гостеприимном Гаочане не два, а десять раз, жители города могли и забыть. Очень уж много людей едут с верблюжьими караванами через этот самый Гаочан, вывозя нежный гладкий шелк и тонкую невесомую фарфоровую посуду голубоватого цвета из пределов Срединной империи в богатые города Италии и Прованса. Не меньше их следует и обратно — европейцам тоже есть что предложить для выгодного торга! Разве тут всех упомнишь?

Но вот человек, который не торгуется из-за каждого черного дирхема, который отказывается принять серебро, а расплачивается исключительно золотом, жителям города запал в память, как удивительно редкостная диковина.

И вновь все повторилось, как и в первый раз. Никто так и не запомнил, куда выехал небольшой караван, который вели три брата, нанятые за баснословные деньги — по десять золотых монет каждому. Братья же так потом никогда и никому не поведали, куда они ездили, потому что больше их никто не видел.

А потом, когда еще одно поколение сопливых мальчишек стало степенными мужами, незнакомец появился в городе в третий раз.

Вот тогда и прояснилось многое, но тоже далеко не все, потому что есть вещи, до сути которых ни один здравомыслящий человек докапываться попросту не станет. Разве что в мыслях. А то чревато, знаете ли.

Да и как тут не поймешь, когда сразу после его очередного появления и исчезновения весь город буквально начало лихорадить. Кроткие мужья чем ни попадя лупили своих жен, жены, будто обезумев от похоти, накидывались на чужих мужчин, дружные соседи начинали между собой злые свары, переходящие в побоища, а уж какая ругань царила на базаре из-за одного-единственного неудачного словца, и описать нельзя.

Через день, от силы два после ухода незнакомца все начинало утихать, а к исходу третьих суток соседи шли мириться, муж покупал жене в знак извинения нарядные бусы, а та, в свою очередь, еще долго вела себя тише воды и ниже травы, хотя каяться в тайных грехах не спешила — авось пронесет.