Собирающая звезды

Глава первая

Найду и придушу

— Здравствуйте, Бартон! Как поживаете? Как продвигаются исследования пирамиды в пещерах Грона? Разъяренные пришельцы еще не врывались на место раскопок с требованием сдаться? Не пытались похитить кого-нибудь из ученых?

— Охрана не дремлет. Сделано довольно много, сэр! Некоторые свойства объекта поразительны. Во-первых, материал, из которого создана пирамида — очень сложный биометаллический полимер, неподдающийся полному химическому анализу. Наши технологии не позволяют пока синтезировать что-либо подобное. Во-вторых, этот материал является универсальным изолятором, не пропускающим даже жесткое гамма-излучение. И, в-третьих, он регенерирует.

— В каком смысле?

— В самом прямом. После того, как нам удалось добыть образец материала с одной из граней, поврежденная поверхность вернулась к своему первоначальному состоянию в течение двух часов. Кроме того, температура в пещере на пятьдесят градусов Цельсия выше температуры окружающей

среды. Хотя наши приборы не могут зафиксировать никакого дополнительного источника энергии.

— И какова, как вы думаете, функция объекта?

— Ученые придерживаются мнения, что это своего рода хранилище.

— Хранилище чего?

— Пока неизвестно, сэр! Мы не хотим форсировать исследования. Боимся необратимых повреждений или непредвиденной реакции объекта на внешние раздражители.

— Да уж, постарайтесь без жертв. Будут жертвы — пойдут слухи. И какую же реакцию объекта вы ожидаете? А если это будет полная аннигиляция всей органики в радиусе, скажем, тридцати метров? Ладно, оставим Пирамиду. Вам удалось отыскать носителя татуировки?

— Да, сэр! Ею оказалась пятнадцатилетняя девочка из припортового квартала Города-на-Разломе. Сирота, малолетняя Домашняя Питомица. Подкидыш. Установить родителей так и не удалось. По описанию вполне обыкновенный подросток. Не замечена в связи с чем — нибудь необычным. Вот, посмотрите на фотографию.

— Очень милая мордашка. Домашняя Питомица, говорите? Интересный расклад. Способ маскировки? Вы установили за ней наблюдение, Бартон?

— Это оказалось невозможным. Девочка неожиданно исчезла. Мы потеряли ее след в Космопорту. В корабле, из которого она пропала, найден труп мужчины, владельца судна. Бывшего десантника. Со сломанной шеей. В данный момент ведем поиск.

— Любопытно. Вы думаете, пятнадцатилетняя девочка могла вырубить здорового мужчину? Вы тоже считаете, что мы имеем дело с обыкновенным ребенком? Постарайтесь задержать ее в самое ближайшее время. И будьте осторожны. Я не хочу, что бы кого-нибудь из моих людей нашли со свернутой шеей.

Ливень только что кончился. С густой листвы часто-часто падают крупные капли. Под ногами — мокрая трава и прошлогодняя бурая хвоя. Башмаки давно промокли. До нитки вымокло старое платье.

Меня зовут Синдерелла. И я не попала сегодня на бал. Но мне все равно.

Я сижу на поваленном дереве. Вода с пропитавшихся влагой волос стекает по лицу. Принц наклоняется и осторожно стирает дождинки с моей щеки. Рука теплая. И нежная. До боли знакомая. Чуть поворачиваю голову и целую задубевшую от упражнений с мечом ладонь.

Принц накидывает мне на плечи свой бархатный плащ. Он одет в дорогие одежды. Я — нет. Разве это имеет значение? Ушла сегодня из дома раньше, чем прилетела старая забывчивая фея с ворохом кружевных панталон и пышных розовых юбок.

— Принц, почему у тебя нет имени?

— Потому что ты его не придумала, Синдерелла.

— Не придумала? А я и не заметила. Вот глупая. Почему мы не на балу, принц?

— Потому что я не умею танцевать. Разве ты забыла?

— Король будет расстроен твоим отсутствием!

— Не надо было в свое время экономить на учителе танцев!

Из чащи выбирается древняя, как M афусаил, лошадь с отвисшим мешком животом.

— Принц, это твой конь?

— Что ты! Здесь у Принцев не бывает коней, Синдерелла.

— Давай убежим на Землю.

— Мы уже на земле, любимая. Только на Земле идет дождь.

— Ты никогда не уйдешь?

— Никогда.

— И будешь здесь, когда я проснусь?

— Буду. Я всегда буду.

Слезы катятся по щекам и смешиваются с дождевыми каплями.

Снова начинается ливень. Стена дождя все гуще и гуще. Я почти ничего не вижу вокруг. Пропали и принц, и лес, и старая лошадь. Дождь переходит в град. Крупные голыши сильно бьют по голове, по лицу, по плечам. Инекуда укрыться. Больно! Больно! Больно!

Меня везут в электромобиле. Второй раз за сегодняшний день. Сейчас — вообще неизвестно куда. За рулем длинный вихрастый мальчишка лет семнадцати-восемнадцати. Кажется, его зовут Димыч. Он как то там нас прикрывал. Мужчина рядом со мной пока безымянный. Крепко держит меня за руку. Заботливо подсунул мне вместо подушки свою скомканную куртку, но каждая трещина на асфальте больно отзывается в голове. Не буду больше голосовать за нашего мэра — он не чинит городские дороги.

— Сейчас приедем, и все будет хорошо, — обещает мне незнакомец добрым голосом перевоспитанного Бармалея. — Потерпи еще немного.

Почему — то я ему не верю. Меня трясет от нервного возбуждения и боли. В тишине слышен перестук зубов.

— Может, все-таки отвезете меня в Дом? Портовый Проспект, семнадцать. Я заплачу, — спрашиваю без особой надежды. — Я вас не просила меня спасать! Я сама всегда разбираюсь с неприятностями.

— Скаут, она что — вообще полная дура? — бросает через плечо мальчишка.

Мужчина нехорошо скалится в ответ. В другой обстановке я бы расстроилась или запаниковала, но мне по-настоящему худо. По-моему так худо мне еще никогда не было. К тому же сильно подташнивает. Изо всех сил стараюсь, чтобы меня не вывернуло на аккуратную псевдокожаную обивку. А то возьмут и снова дадут по носу. Кровь все время затекает в горло. Какой противный у нее вкус. Сглатываю слюну и стараюсь глубоко и ровно дышать. Но долго мне не продержаться.

Мобиль подъезжает к ничем не примечательному блочному дому веселенького голубого окраса. Таких под Куполом сотни. И район, судя по количеству зелени вокруг — для людей со средним достатком. Люди побогаче селятся в парковой зоне в отдельных коттеджах. Победнее — вдоль шумных автострад и в промышленной зоне. Или поближе к Космопорту. Корабли взлетают довольно бесшумно. Но считается, что там в воздухе больше вредных примесей. Хотя никто толком не знает, правда ли это на самом деле.

По лестнице, отказавшись от помощи, стиснув зубы, поднимаюсь сама. На четвертый этаж. Чувствую соленый вкус на губах. Плевать. Поносили на руках и хватит. Нечего лапы распускать.

В темной квартире на последнем этаже нас встречают женщина и пацан. Все окна зашторены. На двери множество запоров. Просто Замок Синей Бороды. Меня тут заточат и… И что? Что им от меня вообще нужно. Нету у меня, ничего, нету. И вообще вы меня с кем-то перепутали.

— Вы ее по дороге уронили, что ли? — ехидно интересуется мальчишка.

— Сейчас перекись найду, — тихо говорит женщина и бесшумно исчезает из поля зрения.

Перед глазами все колышется, плывет. Голова набита ватой, a переносица пульсирует горячей болью. Незнакомец проводит меня в одну из комнат, помогает улечься на диван (хорошо, что хоть раздеться не предлагает), подкладывает под голову плоскую подушку. Какое блаженство.

Мужчина смывает мокрым теплым полотенцем кровь с моего лица, прикладывает лед к переносице. Затыкает ноздри бумажными салфетками, вымоченными в перекиси водорода. Розовая от крови жидкость сразу вскипает множеством пузырьков. Вытряхивает на ладонь белую таблетку из пузырька. Я отрицательно мотаю головой — мало ли что мне подсовывают.

— Это обезболивающее, — успокаивает меня мужчина. — Без обмана.

Морщась, глотаю таблетку. Запиваю холодной водой из стакана. Сил моих больше нет терпеть боль. Будь что будет.

Молча разглядываю незнакомца. Дяденька лет сорока. Годится исключительно мне в папики. Коротко подстриженные наполовину седые волосы, светлые глаза, глубокие складки вдоль губ. И большие лопоухие уши. Довольно смешное сочетание, если задуматься. Хочется спросить: «А почему, бабушка, у тебя такие большие уши?» «А мух отгонять, внученька.»

Незнакомец среднего роста. Мощная шея. Широкие плечи. И не только плечи. Весь он какой-то массивный и объемный. Но двигается быстро. Гибрид платяного шкафа c большим диким животным. Например, с гиппопотамом.

В комнате тепло. Мужчина стягивает свитер и остается в одной футболке. От удивления на секунду забываю о боли. На правой руке знакомая татуировка: круглая, с четкими объемными прожилками. Только не желтая как у меня — черная. И я знаю, кому она принадлежит.

— Ты Питбуль? — напрямую интересуюсь я у незнакомца.

— Я — кто? — удивленно переспрашивает он.

— Вадим сказал, ты — Питбуль. И что ты такой же как и я. И умеешь то, чего не умеют нормальные люди. И что ты меня искал.

— Забудь про Вадима, — cоветует мой собеседник. — Меня зовут Галилей, в честь того самого Галилея. Но для своих можно просто Гали. Или Скаут. И да, я тебя искал. Очень жаль, что нашел позже, чем хотелось бы.

— Что-то меня в последнее время многие ищут. Ты тоже будешь предлагать мне все на свете и требовать непонятно чего?

— Предлагать ничего не собираюсь, а требовать буду.

— А если я откажусь? Или возьму и убегу?

— Найду и придушу, — обещает Гали вполне серьезно.

Шутит? А если нет? Такой придушит и не поморщится. Зажмет мою шею между большим и указательным пальцем. Хрусть, и привет.

— Ты слишком важная персона, — поясняет Гали, — От тебя много чего зависит. Для нас, во всяком случае. Да и для тебя тоже. Но нос у тебя сломан. Когда сможем, отведем тебя к врачу. А пока он у тебя будет немножко набок. Били справа. Значит на левую сторону. Неэстетично, но не смертельно. До свадьбы починим.

Мамочки мои! На кого же это я буду похожа. И как я такая работать буду? До свадьбы! Будет ли она, эта свадьба. Мне надо сейчас. Кому нужна Питомоца с перебитым, как у боксера, носом?

— Поговорим завтра. На твою свежую голову. А теперь тебе надо поспать. Я попрошу кого-нибудь с тобой посидеть. На всякий случай, — Скаут гасит свет и уходит.

Вырванная из привычной атмосферы, окруженная незнакомыми людьми, важная персона со свернутым носом, которую к тому же обещают придушить при случае — давно я не попадала в такие переделки. Если честно, то никогда. Могла бы заплакать, разревелась бы. Но плакать я, наверное, разучилась. Во всяком случае, давно не пробовала. Хотя иногда просыпаюсь, а на подушке мокрые следы.

Диван не очень удобный, он скорее подошел бы среднего размера псу, но мне не привыкать. От принятого лекарства боль действительно прошла. И вот это по настоящему хорошо. Но теперь тянет в сон. Думать, что делать, как советовали, буду завтра, на свежую голову.

Глава вторая

Теперь мне надо идти в полицию?

Я просыпаюсь. Больно! Больно! Больно! Горит лицо, полыхает пожаром нос, бухает в голове. Где я умудрилась так вчера напиться. Ничего не помню. Сосредоточься, детка. В голове постепенно проясняется. Моя недельная аренда. Вадим со своим дурным предложением. Удар по физиономии. Гиппопотамистый Гали, мальчишка, мобиль. Незнакомая квартира. Обещание придушить. Хочется снова провалиться в сон и никогда не просыпаться. Нет, так дело не пойдет. Никто за тебя, милая, мозгами не раскинет. И, главное, что им все-таки надо. Не стали бы они меня просто так с дракой увозить из Космопорта под носом у охраны. А какой с меня толк? Толк с меня только один. Но в заведении у Мадам все это можно получить с меньшими хлопотами. Открываем глазик, другой. Смотрим по сторонам…

Рядом с диваном, на стуле, блюдце с белой таблеткой, стакан воды, зубная щетка и стопка чистой одежды. Новой. Мою уже, наверное, не спасешь. Вся изгваздалась в крови. Штанишек жалко. Сколько я за них денег отвалила! Но надо же, кто-то озаботился. С интересом разглядываю джинсы, толстый свитер, трусишки. Даже лифчик прикупили. Хотя, если честно, не очень-то он мне и нужен. На спинке висит банный халат, похожий на верблюжонка. Такой же бежевый и плюшевый, как в детских книжках с картинками.

Заглатываю таблетку и жду. Минут через пятнадцать становится легче. Но сон пропал окончательно и бесповоротно. Поднимайся, Пудель. И постарайся разобраться что к чему.

За окном светло — значит я проспала остаток дня и всю ночь. Откидываю легкое покрывало в шахматную клетку, опускаю ноги на прохладный пол. Осторожно, держась за спинку стула, встаю. Надо отправляться на разведку. Никто ведь пока не сказал, что мне нельзя выходить из комнаты. Никто меня не караулит. И двери, вон, открыты. По-моему, квартира не очень большая. Значит, не заблужусь.

Сначала попадаю на кухню. Там орудуют два совершенно одинаковых долговязых желторотых щенка. C нанизанными на брови разноцветными металлопластовыми колечками. И с выкрашенным в синее правым ухом — значит фанаты нашей Европейской футбольной команды. Некоторые идиоты еще и задницу покрывают синей краской, а потом трясут ей в окне на потеху публике.

Oдин из них, надо думать, мой вчерашний водитель Димыч. Но который точно, сказать не могу. Да и других забот у меня, что ли, нет. Мальчишки сосредоточенно льют на сковородку яичный гель. На плюющейся маслом посудине дымятся неаппетитные белые ошметки. Пахнет это безобразие тоже не очень. Вежливо кашляю в кулак. Близнецы одновременно поворачиваются и спрашивают, умею ли я готовить. Я отрицательно мотаю головой. Мальчишки немедленно теряют ко мне всякий интерес. Ну да, таким тощим и высоченным все время должно хотеться есть.

Прохожу дальше по коридору и, наконец-то, нахожу ванную.

Разглядываю в зеркале над раковиной свою физиономию. Да! Баба-Яга по сравнению со мной сегодняшней — просто Василиса Прекрасная. Лиловые синяки вокруг заплывших глаз. Нос неимоверно распух, губы потрескались и запеклись кровью. Давно нечесанные волосы кое-где свалялись, а кое-где стоят дыбом. Показываю себе язык и включаю воду. На батарее сохнет мой плюшевый котенок. Весь белый и пушистый. Оказывается, в этой квартире живут не такие уж плохие люди. Смотрю, куда бы положить старую одежду? Наверное, лучше сразу выбросить. Где у них тут утилизатор? На двери душа мигает красная надпись о том, что горячей воды осталось на десять минут. Не густо. Ну да мне не привыкать. Мы с девчонками в Доме всегда из-за воды лаялись. Каждая норовила лишний литр украсть.

Выхожу из ванной чистая, блестящая, с аккуратным пучком мокрых волос на затылке. Верблюжачий халат мне немного велик. Но зато он восхитительно мягкий и легкий. От меня вкусно пахнет шампунем и земляничным мылом. Пока мылась, из носа опять пошла кровь. Иду на кухню за льдом. Там уже собрались все обитатели квартиры. Они сосредоточенно пялятся в визор. Что-то у нас на Европе в кои-то веки случилось интересное.

Во весь экран — моя физиономия. Немного нечетко, не в фокусе. Но узнать можно. Светлые пружинки кудрей свешиваются на глаза, круглые детские щеки, широкие брови.

Вот я иду, опустив голову, от мобиля к входу в Ангар. Рядом маячит Вадим. Вот поднимаю глаза и смотрю на наставленный на меня автомат. Моя испуганная мордуленция — опять во весь экран. А вот неподвижное тело моего работодателя в углу блошиной каюты.

— Вадим Козленко, — хорошо поставленным голосом бодро вещает диктор. — Владелец корабля малого измещения класса СХТ-11-12, прилетевший два дня назад с Марса, был найден в своей каюте сегодня утром со сломанной шеей. Охранник Ангара сообщил, что при возвращении накануне происшествия потерпевшего сопровождала девочка лет двенадцати.

Я сглатываю застрявший в горле ком.

Диктор бойко продолжает: — По всей каюте обнаружены следы крови, не совпадающей по группе с кровью убитого. Возможно, это кровь девочки. Ее, как нежелательного свидетеля, могли устранить и спрятать на территории Ангара. Охрана утверждает, что посторонние не входили и не выходили за периметр. Записи камер наблюдения сейчас проверяются. Если вам что — нибудь известно о местонахождении…

— Скаут, что, нельзя было обойтись без таких варварских методов? — брезгливо спрашивает пожилая, полная тетенька лет пятидесяти. Небольшого роста, не намного выше меня. Лицо сильно накрашено. Особенно выделяются ресницы вокруг больших темных глаз. На них просто тонны туши. Кажется, что если тетенька прикроет глаза — ресницы обязательно склеятся. И открыть глаза тетенька уже не сможет.

— Не получилось, Мальвина Петровна, — вежливо объясняет ей Гали. — Козленко знал про меня. Он умудрился отыскать Пуделя. В обычной ситуации пришлось бы потратить много времени, чтобы поставить блок памяти. С триггером на уничтожение объекта в экстремальной ситуации, заметьте. Вы знаете: я не силен в гипноубеждении людей. Своим поведением Козленко сильно облегчил мне задачу. Я, Мальвина Петровна, очень не люблю, когда при мне бьют женщин и детей. Особенно в одном лице. Особенно тех, кто мне не безразличен.

Мальвина Петровна не кажется особенно убежденной. Но она плотно сжимает губы и молчит.

Я стою посреди кухни и пытаюсь собраться с мыслями. Гали придушил Вадима, и меня ищет полиция. Как свидетеля. Или по подозрению? И что теперь делать…

— А почему никто не видел, как мы уходили из Ангара? — спрашиваю я первое, что приходит в голову. Вы же меня несли у всех на глазах.

Гали кивает в сторону одного из мальчишек. По-видимому, это Димыч. Довольный Димыч подмигивает мне. Ничего не понимаю. Но молчу: не хочу показаться идиоткой.

— Теперь мне надо идти в полицию? — задаю важный для себя вопрос.

— Ну, это в наши планы точно не входит, — заявляет Гали и выключает визор.

— Но ведь меня будут…

— Я сказал, не входит, — грубо прерывает Гали и смотрит на меня тяжелым взглядом. — Будешь сидеть как мышь под веником, пока я не разрешу.

Найду и придушу… Точно придушит. Если уж он здоровенному Вадиму шею свернул…

— Скаут! Надо ей все объяснить. Она же стоит и глазами хлопает. Ничего не понимает, — предлагает один из братьев.

— Не тебе решать, Дымыч, — обрывает его Гали.

Конечно, все в этой компании решает этот сумасшедший Питбуль. Куда мне против него. В конце концов удается собраться с мыслями и рассмотреть собравшуюся в кухне компанию. Все в одежде с короткими рукавами. У всех на правой руке похожая на мою татуировка: ровный круг с застрявшей внутри паутиной. У одного из близнецов круг зеленый, у другого — синий. Темно-коричневый у Мальвины Петровны. Круг Гали я уже видела. Выпаливаю первое, что приходит в голову.

— Мы родственники?

Громко фыркает кто — то из братьев.

— Потом объясню. Когда нос заживет. А сейчас из дома не высовываться, — ставит все точки над «i» Гали. — И утри, наконец, свои кровавые сопли. Смотреть противно.

Скаут исчезает бесшумно, как гиппопотам на воздушной подушке. Мальвина Петровна ободряюще улыбается мне, хочет что-то сказать, но безнадежно машет рукой и тоже уходит. Мальчишки задержались: ищут что-то съедобное на полках. И заодно с интересом меня разглядывают.

— Вот твой завтрак, — один из пацанов указывает на кухонную стойку с упаковкой кукурузных хлопьев и контейнером молока. — Кофе сваришь сама. Комбайн у нас самый обычный.

При этом он украдкой пялится на разошедшиеся полы моего халата.

— Только попробуйте приставать! — грозно предупреждаю я их.

Мальчишки дружно краснеют. Какая невинность! Кто бы мог подумать! У меня даже улучшается настроение. Не одной же мне чувствовать себя круглой дурой.

Достаю с полки тарелку, насыпаю хлопьев, лью побольше молока. Не очень вкусно, конечно, но хоть поем спокойно, пока не придушили.

Глава третья

Женщины бывают очень злопамятные

Осторожно приоткрываю дверь на кухню. В квартире никого нет. Гали и Мальвина отправились по каким-то своим делам, о которых они мне не докладывают. Хоть и очень интересно. Димыч и Дымыч на работе: три раза в неделю они продают попкорн в соседнем кинотеатре. Они совсем не довольны таким времяпровождением, но Скаут за них так решил и не таким соплякам что-нибудь против говорить.

Мне выходить запрещено. Но я и не рвусь. Во-первых, я боюсь полиции. Во — вторых — Гали. А в — третьих, еще не зажила моя физиономия. Синяки, правда, посветлели. Но нос по — прежнему распухший. Каждое утро и вечер внимательно разглядываю его в зеркало и каждый раз расстраиваюсь. Все-таки очень хорошо видно, что он набок. Сколько же это денег пластическому хирургу придется заплатить. У меня столько и нету. А в обещание Гали я не очень верю. Кто это в наше время благотворительностью занимается?

Из отдельных разговоров и обрывочных фраз я составила себе кое-какую картину жизни обитателей нашей квартиры. У Скаута недавно закончился пятилетний контракт с Земным Десантом, Мальвина (вот не ожидала) — очень квалифицированный Навигатор. Даже ходила в рейды за пределы Солнечной. А туда кого попало не берут. Она, наверное, хорошо зарабатывает. А на воде экономят. Дураки. Мальчишки только что закончили школу. Образованные, блин. Только все равно мелюзга. Они тоже приютские. Но лет в семь их забрала к себе Мальвина.

Эти обладатели похожей на мою татуировки недавно сняли это жилье и у них есть какая-то неизвестная мне цель. Когда я об этой цели спрашиваю — все вежливо смотрят в сторону. Конспираторы. Я, конечно, к Гали с таком вопросом не лезу. Что я, совсем больная?

В морозильнике — моя ненаглядная, драгоценная моя водка "Европейская". Из дорогих, хороших. Почти полная бутылка. Полтора литра. В ней плавает один из наших подводных гадов. Эту водку даже на экспорт отправляют. А поскольку гады все время разные, то некоторые любители водку коллекционируют. Но в этой квартире никому она, бедная, кроме меня, не нужна. А больше в доме выпивки нет. Проверено. Интересно, а водку они для дезинфекции что ли держат? Вместо спирта. Или чтобы контакты протирать?

Осторожно достаю запотевшую бутылку. Наливаю "Европейскую" в кружку почти доверху, только чтобы не расплескать, пока буду нести. Теперь надо дойти до своей комнаты и в спокойной обстановке оторваться, наконец, в полном одиночестве. Чтобы уже ни о чем не думать. Пусть потом бьют по клюву за то, что хороший продукт перевожу.

Мне страшно. По-настоящему страшно. В первый раз в жизни. Мне снится, как в нашу квартиру вваливаются разыскивающие меня полицейские. На запястьях защелкиваются наручники. Вы, девушка, задержаны по подозрению. Ах, не могли вы, такая маленькая и слабенькая? О чем вы говорите? Вы даже в открытый космос без скафандра… Ах, это не вы, это ваш подельник. Ну, все равно. У вас ведь такая же татуировка на руке, правда?

Кажется, я слышу хруст позвонков, когда Скаут сворачивает Вадиму шею. При мне еще никогда никого не убивали. Я не знаю, чего ждать от завтрашнего дня. И от меня все скрывают. А раз скрывают, значит что-то плохое.

Пару дней назад я подслушала разговор Гали с Мальвиной.

— Ты с ней поаккуратнее, — выговаривала Мальвина Скауту. — Она трудная девочка, растерянная донельзя, в жизни ей уже и так досталось.

— Моя, Мальвина Петровна, задача, — отвечал Скаут, — чтобы эта соплюшка была в безопасности. От нее слишком многое зависит. И охотиться будут в первую очередь за ней. Так что чем меньше она будет знать, тем лучше. Я сказал, что я всех выведу. И я сделаю, что сказал. Я понимаю, вы эту девочку все время сравниваете с Мари и хотите защитить. Но уж мне не мешайте. Постойте в сторонке.

— Жениться бы тебе, — ни с того ни с сего вздохнула Мальвина. — Детишек завести…

— Где это вы видели семейных Скаутов? — Гали аж чаем поперхнулся.

Я представила Гали своим папочкой и скорее убралась к себе в комнату по-добру по-здорову. Но вопросы-то остались. Куда это нас Гали собрался выводить, как Моисей из пустыни? Почему за мной кто-то должен охотиться. И кто эти "кто-то"?

— Это что еще такое? — Гали возникает в кухне, как чертик из табакерки. Секунду оценивает обстановку: бутылка "Европейской" на столе, кружка у меня в руке. Пытаюсь бочком протиснуться к выходу. Как бы не так! Гали легко вынимает у меня из пальцев кружку и выплескивает содержимое в раковину. Подумав, проделывает то же самое со всей бутылкой. Водка, злорадно булькая, утекает в слив.

Я задыхаюсь от бессильной злобы. Но орать в открытую на этого Питбуля боюсь.

— Мне по медицинским показаниям надо! Теперь, между прочим, у меня будет синдром абстиненции!

— Синяк у тебя будет на заднице, если еще раз такое увижу, — кажется, Гали сердит по настоящему. — Ты свои старые штучки бросай. Алкоголь вреден твоему неокрепшему организму.

— Мой неокрепший организм имел по шесть мужиков за ночь — и ничего, жив еще! — от ярости я уже плохо соображаю, что несу. — Так что греби отсюда, пока уши не отвалились. А я буду делать, что считаю нужным. И вообще. Мне надоело. Я от вас ухожу!

— Причем тут уши? — пожимает плечами этот кретин. Сгребает меня за плечи и несет, как полешко, в гостиную.

— Шевельнешься — убью, — нежно обещает он, пристраивая меня на стул. — Смотри внимательно, истеричка малолетняя! И повторяй за мной.

Гали включает свет. Черную татуировку на его руке медленно заливает желтый цвет. Где-то наполовину. Теперь наполовину она — полная копия моей. С интересом наблюдаю за этим превращением. С моей татушкой ничего подобного никогда не происходит.

Гали поднимает голову. Яркая лампочка под потолком постепенно теряет свой накал. Потом вообще гаснет. И вдруг снова вспыхивает в полную силу.

— И что это значит? — тупо спрашиваю я. — Фокус какой-нибудь?

Подумаешь, мозговое управление пультом. Невидаль какая.

— Это значит, что ты сейчас должна сделать то же самое. Так что тренируй свой неокрепший организм. Пригодится.

— А как? — не понимаю я.

— Ну помаши руками. Попроси. Пообещай что-нибудь. Покричи в конце-концов. Кричать ты умеешь хорошо, это я уже понял.

Попроси. Пообещай… Может, у них и лампочки с приветом? А за каким чертом мне это все нужно? Гасить. Зажигать. Да я такого не смогу. Да я такого не хочу.

Смотрю на лампочку под потолком. Абажур ничего себе. Красивый. Лампочка как лампочка — ничего особенного. Потом сверлю ее взглядом. Говорю про себя: «Гасни, подлая, гасни» — никакого эффекта. Шутит Скаут надо мной, что ли?

— Ну ладно, — встает Гали, — ты тут потренируйся. А я пошел пока.

Я даже не поворачиваюсь. Чертово изобретение Эдисона продолжает светить как ни в чем не бывало. Обхожу его по кругу, продолжая пялиться. До желтых пятен в глазах. Может, еще и моргать не надо? Шепчу сквозь зубы: «Гасни, зараза!»

С угроз перехожу на уговоры: «Лампешечка! Ну тухни, миленькая. Ну что тебе стоит!»

Делаю пассы руками, даже пальцем пробую поманить — ничего. Интересно, что, если я так ничего и не смогу? Гали уберет меня так же, как Вадима? За ненадобностью? А может, и не уберет. Но почему он может, а я нет? У нас ведь у обоих почти одинаковые татушки! Мы должны быть особенные. Не такие, как все. Даже ногой топаю от злости.

Моя тату подозрительно чешется под рубашкой. Не отрываясь, смотрю на свет. На клубок энергии, свернувшийся под потолком. Мысленно аккуратно, слой за слоем, сматываю нитку из ослепительного клубка себе на руку. И лампочка вдруг начинает тускнеть. Могу! Могу! Осторожно продолжаю тянуть нить. Надо ее смотать. Всю. Нить застревает, когда я уже почти у цели. Осторожно дергаю. Никакого эффекта. Дергаю посильнее. И лампочка неожиданно взрывается. Сыплется стеклянный дождь.

В дверях появляется довольно ухмыляющийся Гали. С пылесосом в руках. Он что, знал что будет? Машина, подвывая и кружась, тянет в себя осколки по всему полу.

Через час свет остается только в одной комнате. Все остальные лампы я угробила вместе с плафонами. Но эту, последнюю, умею гасить и зажигать не хуже Скаута. На моей татуировке набухли и горят красные прожилки: как будто крови насосались. Рука тоже горит, как обожженная. Скаут предлагает мне сунуть руку в кастрюльку с холодной водой и кубиками льда. Так и делаю. Становится много лучше.

А вода, оказывается, нагрелась, и довольно сильно…

Не знаю почему, но я очень горда собой. Хотя все равно не понимаю, какую выгоду или опасность может содержать мое новое умение. По мне, так это обычная лампочкотерапия. Для алкоголиков. Ну и для Пуделей заодно. Чтобы не нервничали сильно. И еще. Если Гали думает, что я ему простила безвинно загубленную выпивку — то он очень ошибается. Женщины, они, знаете ли, бывают очень злопамятные.

Вечером демонстрирую свое умение близнецам. Они как-то не очень впечатляются. Опять пытаюсь расспросить у них, зачем я, собственно, понадобилась в этой интересной компании. Мальчишки уходят от ответа. Ясно, что им Гали хвосты накрутил.

Предлагаю помочь Близнецам приготовить ужин. Они заметно оживляются. Чтобы хоть как-то их различать, одеваю Димычу красный фартук, а Дымычу — в цветочек. Мы с Димычем старательно следуем инструкции приготовления куриных котлет, которую Дымыч считывает с кома. Комкаю в руках расползающийся фарш, пытаясь смешать мясо, яйца и сухари. В результате котлеты почему-то разваливаются на сковородке. И соль я в них положить я забыла. На ужин я разогреваю себе замороженую пиццу. А Димыч с Дымычем смотрят на меня с уважением, заливают котлеты кетчупом. И с удовольствием съедают. Ну, это просто неприлично: быть такими всеядными. А если я им свою сандалию зажарю? И, главное, они мне так ничего и не рассказали! Зря старалась и время тратила. Пусть сами травятся.

Операция спланирована до мелочей бессонными ночами. На мне бесформенный спортивный свитер, позаимствованный с вешалки в коридоре. Чей, не знаю. Для Гали слишком узкий, для близнецов слишком короткий, а для Мальвины слишком не по возрасту. Может, от старых жильцов остался? Капюшон надвинут глубоко на глаза. Обычный прикид унисекс. Довольно популярный в нашей местности. Опухоль с моего носа наконец-то спала. Оказалось, что он не только свернут на сторону, но и немного приплющен. Очень печальное зрелище. Кроме того, Мальвина купила "Домашнего Парикмахера", который меня коротко подстриг и покрасил волосы. Я требовала розовый цвет, в крайнем случае, синий, но Гали сказал, что надо что-то менее заметное. И в результате мне достался скучный мышиный колер. В общем, мама родила меня гораздо более симпатичным созданием.

Иду по тротуару. Никто не пытается заглянуть мне в лицо. Никому я не интересна. Уличный торговец толкает перед собой тележку с горячим варевом: «Эй, посторонись, мальчик!»

На углу напротив кинотеатра останавливаюсь и начинаю терпеливо ждать.

Близнецы выходят минут через десять. Сегодня им должны были заплатить. И я собираюсь этим воспользоваться.

— Привет! — машу я им рукой с другой стороны улицы.

— Привет, — улыбаются братья. — Не боишься вот так разгуливать?

— Боюсь, — честно признаюсь я. — Но у меня к вам предложение.

Мальчишки с интересом глядят на меня. Не подозревают, бедные, никакого подвоха. Вредно быть такими наивными в наше время.

— У вас сегодня зарплата. Предлагаю ее обмыть.

— Чего?

— Ну традиция есть такая. Получили деньги — надо за это выпить.

— Ага! А потом получить от Гали по рогам! Некоторым, между прочим, уже за это влетело.

— Вы прямо детский сад какой — то. Хватит уже цепляться за мамину юбку. И за Галину ручку. Вы, наверное, даже пива никогда не пробовали. А большие уже мальчики. Добро бы деньги на подарки девочкам экономили. Так нету у вас девочек! Девочки смотрят в сторону настоящих мужиков. Им сосунки не нужны. Поверьте моему опыту.

Я прекрасно знаю, что женский вопрос стоит у братьев очень болезненно и, не стесняясь, бью в уязвимое место.

— Что вы за рохли такие? Травки не пробовали. Ничего крепче кока-колы не пили. Даже не целовались никогда. Я уже о всяком другом и не говорю.

У братьев темнеют глаза.

— Ну давайте! Купим всего одну бутылку. Не понравится — я вас заставлять не буду. А я вас за это поцелую. А может быть, если буду в настроении, и еще чему-нибудь научу.

От такого предложения ни один нормальный мальчишка не откажется. Просто не сможет. Хватаю слегка очумевших близнецов под руки и, пока они не успели опомниться, тащу их в ближайший Маркет. За бутылку расплачиваюсь сама. Не такую дорогую, конечно, как бессердечно загубленная Скаутом "Европейская". Сдачу беззастенчиво сую в карман — деньги лишними не бывают. Довольно размахивая пакетом, гоню братьев домой.

Щедро льется в стаканы водка, смешиваясь с апельсиновым соком. Пробуйте, мальчики! Маленький глоток. Глоток побольше. Надо же, вкусно! Не останавливайтесь. Еще. Еще. Сейчас будет хорошо. Сладко плывет голова. У вас тоже, правда?

Провожу рукой по бархатистой теплой щеке. Пробую на вкус трогательно-беззащитную шею. Теперь я знаю, что это Димыч. Димка. На нежном горле, там, где бьется жилка — россыпь мелких родинок. У Дымыча такой нет. Словно кто-то разлил шоколад и сладкие брызги долетели до моего мальчишки. Моего! У меня же никогда не было мальчика, бойфренда. Я ни с кем не ходила, взявшись за руки, на переменках. Не переглядывалась украдкой, заливаясь беззаботным, беспричинным смехом. Не целовалась яростно в подъезде, до опухших губ, до синяков, до одури. Это надо исправить. Наклонись. А я встану на цыпочки. Скорее. Скорее. Зарываюсь пальцами в густые темные волосы. Закидываю руки за шею. Жадно целую неопытные, неумелые губы. Одни. Другие. Димыч. Дымыч. Разве это важно? Губы пахнут алкоголем и соком. В первый раз в жизни мне приятно то, что я делаю. В первый раз в жизни я не хочу останавливаться. Прижимаюсь всем маленьким, гибким телом. Прильнуть, впечататься, раствориться. Стягиваются и летят на пол майки. Стаптываются джинсы.

— Мальчики! Показываю в первый и последний раз: так расстегивается лифчик.

Крепкие руки обнимают меня со всех сторон. Горячая, нежная, пахнущая юностью кожа. Как приятно, когда твоя грудь тонет в широкой ладони. Руки на плечах, на бедрах, на животе. Руки тянутся дальше, вниз. Гладят, сжимают, мнут.

Внутри раскаляется что-то жгучее, нестерпимое, требовательное…

— Это что тут у вас происходит!?

Неожиданно. Неправильно. В самый неподходящий момент. Выступаю вперед, заслоняя собой близнецов. Стыдно? Мне не бывает стыдно.

— Так все было хорошо, Скаут! И тут притащился ты и все испортил. Ненавижу!

Замахиваюсь, чтобы хлестнуть ладонью по ненавистной физиономии.

Гали легко перехватывает мою руку.

— Да ты пьяна как сапожник, Пудель! — и мальчишкам: — Идите к себе. С вами я еще поговорю.

Я брыкаюсь изо всех сил, даже, кажется, пытаюсь кусаться, но Скаут заворачивает меня в простыню и тащит в ванную под холодный душ. Кто ему дал право мной распоряжаться. Найду и придушу… Придушил один такой.

На следующий день за завтраком никто не вспоминает о вчерашней истории. Я уныло ковыряюсь в тарелке с овсянкой. У братьев, судя по всему, тоже пропал аппетит. И, наверное, болит голова. С непривычки. У Дымыча синяк на скуле. Скорее всего, первым попал под горячую руку. Мне его немного жалко. Но сам виноват: зачем быть таким лопухом? Гали за столом угрюмо молчит и, доев яичницу, небрежно сообщает:

— Послезавтра мы летим на Землю. Я оформил аренду яхты. Получил на всех документы. К завтрашнему вечеру быть готовыми. Мальвина, помоги, пожалуйста, Пуделю купить нужную в дороге одежду. Желательно, поприличнее.

От неожиданности давлюсь овсянкой. Скаут стучит меня по спине.

— Я и сама могу, если мне кредитную карту дадут. А зачем нам на Землю? — как можно безразличнее спрашиваю я. Хотя очень интересно. На Землю. Я никогда и не мечтала даже — на Землю.

— Забрать пассажира, — коротко отвечает Скаут.

Опять — сплошные загадки. Что же это за пассажир такой, что за ним — вот так запросто — на Землю. Не на рейсовом корабле. На яхте. Откуда у Скаута такие деньги?

А сколько мне разрешат потратить на новый гардероб? Для такого путешествия нужно что-то особенное… Поприличнее. Ха. Откуда Питбулю знать, что сейчас в моде.

Соловей и Ласточка

Блошка, шедшая курсом Марс — Каллисто, должна была стать легкой добычей. Соловей получил сведения, что корабль везет груз редкого пробкового дерева, идущего на изготовление дорогого паркета. И недолго колебался. За такой товар можно было выручить приличную сумму. А приличная сумма ему как раз сейчас и не помешала бы.

Криста вычислила курс блошки с поправкой на движение астероидов. Она всегда виртуозно выполняла эту задачу. Получалось, что атаковать надо вблизи от Каллисто. Это представляло некоторый риск из-за находящихся в округе полицейских патрулей, что можно было скомпенсировать неожиданным и быстрым нападением. Ласточка могла подлететь незамеченной почти к самой блошке. А дальше все было делом техники.

Конечно, полицейские сканеры прекрасно обнаружили бы Ласточку далеко на подлете, но они были запрещены к свободной продаже. А в продаже несвободной стоили целое состояние и владельцам блошки были не по карману. За что сейчас им и приходилось расплачиваться.

В общем, «здравствуй пташка — я какашка!», как промурлыкал себе под нос адепт высокого искусства Соловей, наблюдая, как беспечная подслеповатая блошка с набитым до отказа грузовым отсеком ни о чем не подозревая бодренько приближается к месту засады.

Криста вела корабль, пока Соловей и два члена его команды — бородатые хмурые здоровяки Гринго и Хобот — натягивали в шлюзовой камере легкие скафандры. Последний из участников — толстенький, кругленький, бурлящий оптимизмом, как чайник на маленьком огне Зубодер — застыл у скорострельной пушки. У него была хорошая реакция. Он, конечно, не дотягивал до Соловья, но тоже считался профессионалом в своем деле. До Соловья вообще мало кто дотягивал.

Операция разворачивалась по давно обкатанному плану.

Ласточка, прячущаяся в тени крупного астероида, неожиданно рванула вперед и пристроилась блошке в хвост. Зубодер отработанным движением выпустил заряд в обреченный корабль. Это была работа виртуоза — вывести из строя сразу все двигатели и не попасть в топливные накопители, иначе блошка разлетелась бы на крошечные раскаленные кусочки к чертовой матери. Вместе с грузом.

Отсчет пошел. Команда атакованного корабля подала сигнал о нападении, который должны были запеленговать полицейские истребители. У нападавших было не так много времени.

Криста выдвинула магнитные захваты, в свое время стоящие Соловью целого состояния. Тройка в шлюзовой камере дождалась, когда блошка, перестала трепыхаться в исполинских клещах, как муха в паутине, и, ловко цепляясь за поручни, выбралась из корабля.

Гринго поднял к плечу Паяльник. Крышка внешнего люка на блошке вылетела, как пробка из бутылки теплого шампанского. Гринго выпустил еще один снаряд. Исчезла крышка внутреннего люка. Если команда к этому времени не успела надеть скафандры и закрыться с глаз долой в каюте — что же, премию Дарвина они себе заработали.

Соловей ворвался в рубку, подключил свой ком к бортовому компьютеру. Отъехала перегородка между жилой и складской частями помещения. Распахнулся громадный люк грузового отсека. Гринго и Хобот занялись перегрузкой контейнеров с корабля на корабль.

Соловей, сжимая в руках устрашающего вида Скорострел, способный прострелить даже жесткий скафандр (в команде могли оказаться и полные камикадзе) скатился в одну из кают, переделанную в дополнительное хранилище. Через минуту, с небольшим ящиком под мышкой и тысячей кредиток в перчатке, оставив позади раскуроченный сейф, Соловей присоединился к своим ребятам. Через пятнадцать минут все было кончено. Слегка разбухшая, как набивший себе щеки хомяк, но такая же проворная, Ласточка улепетывала с места преступления.

Три патрульных истребителя появились не то чтобы совсем неожиданно — Криста успела засечь их на локаторе и поднять тревогу. Но они явно примчались не издалека, иначе не успели бы к месту происшествия так быстро. Может быть, полицейские устроили себе перерыв на обед с кофе и пончиками где — то поблизости. А может быть, это был просто-напросто неудачный день для Ласточки.

Соловей, еще в скафандре, скинул Кристу с капитанского кресла и вцепился в штурвал.

Истребители шли наперехват. Окружали.

— У любви как у пташки крылья, Ее нельзя никак поймать! — взревел Соловей, доводя рукоятку скорости до предела и одновременно бросая корабль в петлю. Не успевший пристегнуться Хобот взлетел, шмякнулся вниз и отключился.

Один из атакующих истребителей оказался прямо под Ласточкой. Замолотилa пушка Зубодера. Безрезультатно.

— Перегрузки большие. Трудно точно прицелиться, — раздался из коммуникатора извиняющийся голос Зубодера.

— Тщетны были бы все усилья, Но крылья ей нам не связать…

Соловей поставил корабль на бок и рыбой — камбалой проскользнул между двух истребителей противника. Третий корабль пустил вслед удирающей Ласточки ракету. Соловей резко бросил корабль сначала в одну сторону, потом в другую.

— Если цель активно маневрирует, или ракета пущена в заднюю полусферу уходящей скоростной цели, эффективность попадания уменьшается до десяти-пятнадцати процентов, — процитировала наизусть Криста, наблюдая, как полицейская ракета проносится мимо.

Кристу выставили со второго курса отделения пилотов-истребителей Летной Академии Марса за наплевательское отношение к общеобразовательным предметам, но кое-какие полученные там знания иногда еще всплывали в ее голове.

— Все напрасно — мольба и слезы, И страстный взгляд и томный вид.

Ласточку резко и сильно тряхнуло. Корабль потерял баланс и закружился на месте, теряя скорость.

— В левый грузовой отсек попали! — завопил Гринго. — Сейчас пальнут прямой наводкой!

Истребители окружали корабль.

Любой другой подал бы сигнал "Сдаюсь" и выкинул белый флаг. Любой другой, но не Соловей. Это было не в его правилах. Плюс, у Соловья было спрятано в рукаве несколько козырных карт.

Дав стрелкам истребителей несколько секунд: поймать в прицел корпус Ласточки и потянуться к кнопке сброса ракеты, Соловей жестом фокусника достал один из козырей.

Ласточка вдруг расплылась в пространстве на четыре совершенно одинаковых фантома. Теперь невозможно было определить, где настоящий корабле, а где его бестелесная копия. Стрелки в истребителях не ожидали ничего подобного и выпустили ракеты, прежде чем осознали случившееся.

Все ракеты, что былы в наличии.

Соловей знал, что делал — все копии интенсивно подавали сигналы в инфракрасном диапазоне. Ракеты голодными псами устремились на излучение. Соловей, наконец, справился с управлением. Ласточка рухнула вниз. Снова заработала скоростная пушка. Один из истребителей ярко вспыхнул. Катапультировавшегося пилота отбросило далеко от горящей машины.

Криста навела ракету. Плавно потянула рычаг. Загорелся еще один из кораблей. Последний неповрежденный истребитель развернулся и дал деру. Никто его не преследовал.

— Любовь! Лю-у-бовь! Лю-убовь! Любовь! — победно распевал Соловей, уводя поврежденную Ласточку в скопление астероидов.

— Любооовь! — невпопад, но вдохновенно, вторил ему Зубодер.

Отдышавшись, Соловей откинул крышку трофейного контейнера. И долго обескураженно пялился на его содержимое. Это было совсем не то, что он ожидал увидеть. Однако постепенно все встало на свои места. Теперь Соловей знал, что ему делать с содержанием металлопластового ящика.