Собирающая звезды

Глава первая

Пудель — Мудель

— Рад видеть вас, Бартон. Из звонка я понял, что дело достаточно срочное. Научный Отдел наконец-то обнаружил что-то интересное? А то я уже стал думать: не слишком ли велики расходы на его содержание? Хотя я не ретроград и верю в то, что знание — сила. Может, уже единственный в этом заведении.

— Вы как всегда правы, сэр! Обнаружил. Взгляните, пожалуйста, на эти голограммы.

— Не очень четкое изображение. Похоже на пирамиду.

— Совершенно верно. Уменьшенная копия Египетских пирамид в Гизе. Хеопса, Хафры, Менкаура.

— Древнее Царство, четвертая династия, Сфинкс, Солнечные ладьи. Росписи темпeрой по сырой штукатурке. Я еще помню уроки истории, Бартон.

— Разрешите продолжать. На этом сходство кончается. Копия пирамид сложена не из блоков известняка, а изготовлена из какой-то металлоорганики. Видимо, с поправкой на низкие температуры. Голограмма нечеткая, так как сделана в ледяной пещере на Европе, в зоне Грона. Не хотели снимать со вспышкой.

— Европе — Спутникe Юпитера?

— Совершенно верно.

— Но Ледяные пещеры Грона — место довольно изученное. Там работало четыре экспедиции, в том числе и от нашего ведомства. Не припомню, чтобы там обнаружили что-нибудь хоть сколько-то интересное. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

— В результате очередного землетрясения завалилась скала — и открылся проход в одну из ранее неисследованных пещер. Самое интересное, что это не современная постройка, сэр! Ученые, сделавшие открытие, считают, что пирамида, c удя по радиоуглеродному методу анализа и новому методу импульсного магнитного резонанса Гейдриха-Штрауса, ровесница земных пирамид.

— Но это же невозможно. Кто же, в таком случае, ее построил? У вас, конечно, есть теория на этот счет?

— Да, сэр! Даже несколько. Например, пирамиду могли создать сами древние египтяне, которые умели перемещаться в пространстве. Или другая земная цивилизация, o существовании которой нам пока ничего не известно, но которая обладала незнакомыми нам технологиями. Или цивилизация неземная.

— Вы и этого предположения не отрицаете?

— Я ничего не отрицаю. У меня должность такая.

— Может быть это чья-то глупая шутка? Или кто-то хочет создать очередную сенсацию и нагреть на этом руки. Как-то слишком много мошенников развелось в последнее время.

— Не исключаю и такой возможности, сэр. Мы проверяем все гипотезы. Выяснили же, в конце концов, что гробница Тутанхамона — полная фальсификация археолога Картера. А сколько было шума вокруг!

— Кое-кто на этом неплохо заработал. Но хватит лирики. Открытие засекречено? Потенциальный древний артефакт непонятного назначения, как-никак. Надеюсь, это не бомба замедленного действия. На Европе, знаете ли, люди живут.

— Предпринимаем меры. Полагаю, это открытие могло бы заинтересовать разведки всех больших государств. Все ученые дали подписку о неразглашении. Мы не отпускаем их далеко от места находки. И связь перекрыли.

— Постарайтесь не допускать их к этой информации как можно дольше. У вас есть какие-нибудь предположения о назначении пирамиды?

— Работаем над этим, сэр. Но это еще не все.

— Вы меня пугаете, Бартон. По-моему, для одного доклада новостей вполне достаточно.

— Обратите внимание на знак на восточной грани.

— Желтый круг с линиями внутри? Насколько я знаю, таких на земных пирамидах нет.

— Или больше нет. А теперь посмотрите на изображение этой татуировки. Мы получили ее от одного из наших агентов какое-то время назад. Но только сейчас обратили на снимок внимание. Он вам ничего не напоминает?

Меня зовут Джулиет. Джулиет Капулетти. Я стою на балконе, выходящем в сад. Душно пахнет туберозой. Идет снег. Легко ложится на траву, на перила, мне на волосы. Холодно. Ветер рвет подол ночной рубашки. Переступаю босыми ногами по стылому полу.

Над балконом свесилась яблоневая ветка. Золотые яблоки присыпаны снегом. Не могу удержаться. Срываю одно и вгрызаюсь в кисло-сладкую мякоть. Яблоко хрустит на зубах. Я съедаю его вместе с косточкам, вытираю липкие руки о нежную ткань.

Внизу стоит тот, за которого я легко отдам жизнь. Лица не видно, лишь белеет в темноте крахмальная сорочка. Мучительно хочется сбежать вниз и прижаться к его груди. Услышать, как гулко бъется сердце. Почувствовать теплое дыхание на холодной щеке. Сказать, что без него я умру.

— Ромео, давай убежим на Землю!

— Мы уже на Земле, любимая. Неужели ты не видишь? Только на Земле все время идет снег. А под ноги падают звезды и яблоки с золотыми боками.

— Мы пойдем завтра кататься на карусели?

— Обязательно. Я посажу тебя на серого в яблоках коня и мы умчимся в тридесятое царство. За горизонт.

— Смешной ты, Ромео. На карусели — за горизонт.

— Конечно, иначе не стоит и с места трогаться.

— Ромео, ты никогда не уйдешь?

— Никогда.

— И будешь здесь, когда я проснусь?

— Буду. Я всегда буду.

Слезы катятся из глаз и замерзают на щекаx.

Снег идет все сильнее, все гуще. Он скрывает под собой двор, туберозу, балкон, моего возлюбленного. И только золотые бока яблок продолжают проглядывать кое-где сквозь искристый сахар изморози.

Я лежу на плоской крыше нашего двухэтажного Дома, закинув руки за голову, и смотрю на Купол. Просто лежу и смотрю. Отдыхаю. После тяжелого трудового дня. Вернее, ночи. Крыша теплая. Тянет в сон. Хорошо, когда рядом никого нет. Из наших девчонок никому не приходит в голову сюда забраться. А уж Мадам и подавно. Ее замечательная задница просто не пролезет в люк при всем желании. Которое, надеюсь, никогда не возникнет. Не из того Мадам теста. Если кто-нибудь все же попробует сюда вскарабкаться, то может упасть вниз и сломать ногу. Все какое-никакое развлечение в серой жизни. Заметьте, ногу — не шею. Я все же девушка добрая. Представляю: гулкий удар, крики, скорая, кровь на асфальте. Люди бегают, суетятся. А я — на крыше. И мне все до лампочки. И всем до лампочки на меня.

Утро. Купол отливает голубым. Вечером прожекторы погаснут и сквозь прозрачный Купол будут видны звезды на черном небе. Солнце из нашего далека совсем маленькая капля, чуть больше яркой звезды. Говорят, на Земле есть еще закаты и восходы, когда Купол, извините, небо, бывает розовым. Интересно было бы посмотреть. Только я родилась на Европе, шестом по счету спутнике Юпитера. И на Землю мне не светит. Даже на экскурсию. Билет — дорогой, виза — дорогая, лететь — долго. Я такого себе позволить не могу.

Впрочем, плевала я на Землю. Зато у нас тротуары с мылом моют. Можно смело ходить босиком по шершавым плитам. И нет ни мух, ни комаров. И не бывает ни жары, ни заморозков, ни дождика, ни снега. Но представляете, как раз в этом сезоне у нас в моде зонтики! Ни одна уважающая себя женщина не выйдет из дома без этой изящной, хотя и абсолютно бесполезной игрушки. Зонтик сейчас такая же неотъемлемая часть туалета, как шарфик или сумочка. Зонтики самых разнообразных расцветок. Есть расписанные вручную, с вшитыми драгоценными камнями. Очень дорогие. Есть зонтики с запахом. Открываешь такой — и в воздухе разносится аромат мокрой сирени или прибитой дождем пыли. У меня, естественно, тоже есть. Маленький, аккуратный, обшитый кружевами. Я купила его на распродаже. Даже подралась из-за него с какой-то теткой. Тетка получила синяк под глазом, а я — зонтик.

Я живу в городе со множеством разнообразных развлечений. Легальных и не очень. Одним из которых является наш Дом. Ну и я к нему в придачу.

Сверху мне видно, как из заведения напротив выносят кого-то под белой простыней. Может быть, даже девчонку вроде меня. Интересно, что за шабаш устроили там сегодня ночью? Нет, совсем неинтересно. Ну не капельки. У нас Дом много спокойнее. Мы обходимся без покойников. Во всяком случае, обходились до сегодняшнего дня. Надеюсь, что и дальше так будет. Иначе придется отсюда сваливать. А сваливать особо и некуда.

Выпить бы сейчас. Все равно чего. Но больно неохота спускаться вниз. Надо было бутылку захватить с собой. Растяпа. Со мной такое редко бывает. В смысле — бутылку забыть. Вы не подумайте, я не запойная какая — нибудь, только иногда без выпивки просто не протянешь. Стаканчик-другой — и можно жить дальше. На пойле Мадам не экономит. Да и дешевое оно у нас, на Европе. Если местное.

Еще на Марсе выращивают очень неплохую травку — лесную ревенку. И везут сюда. Марихуана на Марсе не прижилась. На Европе, в отличие от Земли, это вполне легально. Но здесь я безвинна как младенец, в отличии от других наших девчонок. Хотя, если быть совсем честной — была бы и травка, только мой организм ее совсем не переносит. Кайфа никакого, зато тошнит так, что голову из унитаза не вытащить. И приступ астмы можно заработать, как нечего делать. А за срочный вызов врача мы расплачиваемся из своего кармана. Совсем не толстого, надо сказать. На фиг. На фиг. Не больно-то и хотелось.

Опускаю руки, чтобы не затекли. Поворачиваюсь на бок. Чувствую под локтем холодный край кома и вспоминаю, что скачала себе старый кинофильм и перевод, наверное, уже закончился. Можно смотреть. Сейчас выставлю голографический экран побольше и запущу фильм про мальчика-волшебника. Гарри Проктера, кажется. Там много серий. Надолго хватит. Сейчас посмотрю первую. А потом позавтракать и — спать до вечера.

Я люблю старые фильмы. В них все красиво, романтично, наивно и бесхитростно. Просто плакать хочется. Только я слов многих не понимаю. Догадываюсь по смыслу. Но не всегда.

А современные фильмы я не смотрю — в них слишком много насилия, проблем и секса. Очень графически снятого, надо сказать. Со всеми подробностями. А подробностей мне и так хватает.

Только не подумайте, что я жду принца на белом коне. Тем более, что у нас на весь Cпутник — всего одна лошадь. В Зоопарке. Старая, ледащая кобыла с обвислым брюхом. И садиться на нее точно нельзя — упадет и не встанет. Так что я уж лучше одна как-нибудь — спокойнее и проблем меньше.

— Пудель! — громко орет внизу мадам. У нашей хозяйки просто обалденный голос. Оперный. От неожиданности я чуть не скатываюсь с крыши.

— Пудель! Куда ты подевалась! Вылезай немедленно!

Пудель — это я. Пудель — Мудель. У меня эта кличка еще с приюта. Вполне приличная, если задуматься. Потому что маленькая, юркая, с мягким розовым пузом. И светлые кудри штопором на голове. В неуправляемом количестве. Но хвоста нет. А мог бы и быть. При нашей-то радиации. Каждому жителю со спутников Юпитера раз в год вкалывают Антирадиант. Но продолжительность жизни у нас все равно ниже, чем на Земле. Но зато выше, чем на Венере. И это очень радует.

За счет роста и общей субтильности я выгляжу моложе своих лет. Мне пятнадцать. Но Мадам всем, естественно, говорит, что мне двенадцать. А когда мне было двенадцать, то всем говорили, что мне — десять. А когда мне было десять… Когда мне было десять, я еще этаким безвинным цветочком, неухоженным чертополохом, бездельничала в приюте.

На крышу выбирается Пушок. Кот Мадам. Авантюрист и пират. Рыжий наглец с круглыми зелеными глазами. На Земле он бы уже давно ходил в шрамах и с обгрызенными ушами — боевыми отметинами, заработанными в мартовских разборках с дикими соплеменниками. Но у нас на Европе нет диких котов. Кто же это кота на улицу выгонит? Их на улицу не выбрасывают. Только продают. В крайнем случае, завещают родственникам. Или дарят в подарок любимым на День святого Валентина, обвязав шею красным бантом. Каждое животное стоит целое состояние. Плюс налоги за потребление жизненно важных ресурсов. "На заборе сидит кот, поглощает кислород". А кислород еще син-те-зи-ро-вать надо. Немножко из атмосферы, немножко электролизом воды из океана, немножко от фотосинтеза… Но даже чучело домашнего животного дорого стоит. Хотя чучело — это на любителя.

Пушок осторожно трогает меня лапой. Проверяет, жива я еще или уже окочурилась. Потом вытягивается рядом, щекоча руку подрагивающим хвостом. Я чешу его за ухом. Пушок довольно жмурится. У нас с котом хорошие отношения. Я периодически даю ему слизнуть каплю виски с крышки от бутылки. Пушок, как настоящий пират, никогда не отказывается. Если Мадам узнает, что я кота спаиваю — мне конец. Ему уже подобрана невеста. Мадам полагается один котенок из помета. Хорошо бы она котенка оставила. Пушистое, маленькое, теплое чудо. Все девчонки бросятся покупать молоко. И я тоже брошусь. Куда ж я денусь. И молоко в его блюдечко польется именно из моего пакета. Это будет стоить нескольких расцарапанных физиономий. Велика беда! Хотя я обычно мирная. Зачем разводить лишние свары? Все и так знают, что со мной, приютской крысой, лучше не связываться.

Интересно, зачем я Мадам понадобилась? Клиента обслуживать — так уж больно время неподходящее. Только-только день начался. Клиенту сейчас положено отсыпаться после бессонной ночи. Или потеть на работе. Или нянчить детей и внуков. И, в любом случае, оставить меня в покое.

С неохотой поднимаюсь с крыши. Пушок понимающе зыркает круглым глазом. Ему что! Его никто не звал. Отряхиваю короткую юбку. В результате я, кажется, осталась без выпивки. И без кинофильма. И, если карта криво ляжет, то и без завтрака.

— Пудель! Упади на тебя метеорит! Да где же ты!

Ладно, хватит испытывать мадамское терпение. Чтобы на нее саму метеорит упал. Ловко, не задев краев, проскальзываю в круглый люк. Стою в темном коридоре с бесконечной чередой дверей с номерами. Номер двенадцать, с розовым балдахином над кроватью — обычно мой. Три-шесть раз за вечер-ночь. Как повезет. И чаевые — тоже как повезет.

Кабинет Мадам на первом этаже. Спускаюсь вниз. В гостиной — мягкие диваны, торшеры, полуопущенные шторы. Паркетный пол блестит как в музее. Полуодетые Кыся и Шмася, развалясь в креслах, пьют свой утренний кофе. Пахнет яблочным пирогом. Вполне уютно. Мадам встречает меня у двери.

Вид у нашей Мадам устрашающий и комичный одновременно. На оплывшей квадратной физиономии английского бульдога — крошечные гламурные очечки в тонкой оправе. Интересно, сколько она за это очечки отвалила. У Антиквара ведь брала. Настоящие очки уже лет сто как не выпускают. Свою необъятную задницу Мадам скромно прикрывает строгими черными юбками ниже колен. Но при этом предпочитает подростковые легкомысленные кофточки-распашoнки, едва прикрывающие дряблый живот в складочках нежного жира. Волосы Мадам собирает на затылке в старомодный пучок, так что всем видна голографическая цветная татуировка на обоих ушах — новейшее достижение земных дизайнеров.

Дело свое Мадам ведет железной рукой, помогая себе акульей пастью с несколькими рядами бритвенно острых, кривых как ятаган зубов. Девчонки ей безоговорочно подчиняются, клиенты — робеют, чиновники молятся на ее толстый кошелек.

К нам, табуну своих резвых лошадок, Мадам относится очень по-разному. С одной стороны, может девчонку с температурой выгнать к заказчику, а с другой — устраивает каждой из нас Дни Рождения. С тортом, свечками и хорошим чаем. С одной стороны, требует работать без выходных, с другой — может отправить всей ватагой в кино на свои деньги. Одно точно хорошо: платит вовремя и не обманывает. И у нее нет любимчиков. Так что, в общем и целом, с Мадам можно жить.

В чем я с ней категорически не согласна — так это в выборе моей рабочей одежды. Но поделать ничего не могу. Почему-то Мадам упорно считает, что выгоднее всего меня можно продать в короткой плиссированой юбке на бретельках, гольфах до колен, беленькой кофточке и страшных лакированных туфлях, которые к тому же сильно натирают ноги. Что так я выгляжу девочкой-школьницей. Века так из девятнадцатого-двадцатого. По мне, так я выгляжу, как чучело.

Мадам придирчиво меня оглядывает, кивает головой и возвращается в кабинет. Я плетусь за ней.

Глава вторая

Секс с котом

Хмыря, небрежно развалившегося в кресле для посетителей, я вычисляю сразу: хозяин маленького фрахтового корабля, никогда не летавшего дальше Марса. И то исключительно ближе к перигею. У нас такие корабли называют блохами.

Мешки под глазами от перегрузок, нездоровый цвет лица, непременные магнитные башмаки для передвижения в невесомости, жутко дорогие и абсолютно бесполезные. На современных кораблях создается искусственная гравитация. От хмыря пахнет машинным маслом и дешевым табаком. Руки с обломанными ногтями, куда навсегда въелась грязь от непрерывных ремонтов и починок. У этого еще и кобура под мышкой. Показушник хренов! А у самого на счету хорошо если триста кредиток. И те он скоро спустит.

Это наш основной контингент: Дом находится недалеко от космопорта.

Многочисленные эти блохи курсируют между Марсом и спутниками Юпитера, развозя всякую мелочевку. Продукты, хлопок и древесину с терраформированного Марса — сюда. Изделия с наших вакуумных конвейерных линий или баржи со льдом — обратно. Людей эти консервные банки не перевозят — места мало, удобств никаких. За месяц перелета пилоты совершенно звереют и, вырываясь, наконец, на свободу, тратят всю выручку в барах и казино. Ну и о нас, конечно, не забывают. Им все равно. Что царевна, что лягушка. Только побыстрее и побольше. Может этот здоровый, грузный дядька с бритой головой уже заглядывал к нам в Дом. Не помню. Для меня они все на одно лицо. Отработала и забыла.

Мадам усаживается за стол. Я остаюсь стоять посреди комнаты. Показываю, так сказать, товар лицом.

Клиент какое — то время недоверчиво пялится на меня. Потом бросает коротко: «Раздевайся!»

— Трусы снимать? — деловито интересуюсь я. Приподнимаю подол юбки и, зажав его подбородком, оттягиваю резинку на трико.

— Кофту снимай, дура! — рявкает дядька.

Ну вот, еще не заплатил, а уже ругается. Грубиян. С кем только не приходится иметь дело.

Я послушно расстегиваю мелкие пуговки и стягиваю белую блузку. Кожа сразу покрывается пупырышками — в комнате довольно холодно. Сейчас закончу, и сразу под горячий душ. И под одеяло. И грелку к ногам. Уж этого-то клиента я быстро сделаю.

Дядька резко поднимается, делает широкий шаг, больно хватает меня за руку и начинает бесцеремонно вертеть из стороны в сторону как тряпичную куклу. Наверняка синяки останутся. Вот зараза!

— Я ее беру, — наконец заявляет он таким тоном, словно делает Мадам одолжение и обрушивается обратно в кресло.

— Отлично! — тут же бодро откликается Мадам. — Я составляю контракт на неделю. Как вы и просили, Вадим.

Мадам склоняется над комом. По голографическим ушам бежит веселая оранжевая дорожка.

Мамочки мои, на неделю! Да меня отродясь никуда из Дома не забирали. Если не считать того, что полоумный Майкл раньше раз в месяц водил меня обедать в дорогие рестораны. Там меня, наверное, все за его внучку принимали. От Майкла у меня остались умение правильно пользоваться столовыми приборами и воспоминания о его тоскливых всхлипываниях в темноте. Впрочем, нет, я еще помню волшебный вкус земных яблок. Майкл брал их мне на десерт. У нас на Европе свежие фрукты стоят очень дорого. Так что мы в основном перебиваемся консервированными. Или сушеными. Что совсем не одно и то же.

Но потом Майкл ушел на пенсию и они с женой улетели на Землю. Человек он был, судя по всему, не бедный. Бедным колонистам визу на постоянное проживание просто так не дают. В общем, кончились мои яблочки. Теперь, наверное, надолго.

— Надеюсь, вы понимаете, — продолжает Мадам, — что моя девочка на эту неделю переходит исключительно в ваше пользование? Она не обязана обслуживать всю вашу команду. В этом случае контракт сразу будет аннулирован без компенсации оплаты.

Очень правильный пункт. Команды, правда, на блошке с гулькин нос. Еще только второй пилот, иногда навигатор. Но все равно. Я не обязана. И точка. А если кто с этим не согласен, тот получит коленкой. Сами знаете куда. И никакая кобура под мышкой вам не поможет.

Потом мой арендатор достает кредитку и, брезгливо глянув на мой прикид, отправляет меня переодеваться. Что хорошо. Не ходить же по улице в таком виде. Ни дать ни взять — городская сумасшедшая.

Выходя в коридор я еще слышу, как Мадам торжественно, как на похоронах, зачитывает параграф седьмой, пункт десятый договора. В случае нанесения телесных повреждений объекту, то есть мне, Пуделю, клиент обязан выплатить штраф в размере до тысячи кредиток. И, хотя я уверена, что, если прийдется, Мадам вцепится этому Вадиму в горло своими акульими зубами и вытрясет все деньги до последней монеты, честно отдав мне половину, почему-то совсем не хочется, чтобы жизнь меня до этого параграфа довела. Меня один раз пытались придушить, и мне это не понравилось. Я была еще неопытная, глупая и очень испугалась. Теперь бы не испугалась. Теперь я вообще мало чего боюсь.

В своей крошечной комнате я переодеваюсь в свитер и моднючие "парашютные" штаны. На попке они — кожаные и в обтяжку. А штанины — широкие и стоят колокольчиком. Правая светло серая. Левая — такая же, но в мелкий цветочек. Если уж выходить в люди, то при полном параде. Давай, Пудель. Вперед.

Натягиваю куртку (под Куполом довольно холодно, хотите теплее, включайте дома отопление за свои деньги). Сую в карман ком и, подумав, парализатор. На всякий случай. Маломощный. Из легально разрешенных. Им даже вырубить нельзя по-настоящему. Только обездвижить на пять-десять минут. В зависимости от массы нападающего и свежести батарейки. Так все равно спокойнее.

Тянусь к полке за бутылкой виски. В дверях сразу возникает Пушок и требовательно мяукает. Делаю большой глоток, засовываю в рот полоску жевательной резинки и стряхиваю на ладонь несколько капель алкоголя. Пушок, отфыркиваясь, облизывает мою руку.

— Пойдем со мной! — предлагаю я Пушку. — Будет у нас секс с котом. Ни у кого нет, а у нас будет.

Пушок озадаченно молчит. Наверное, еще никто не делал ему такого предложения.

— Не хочешь, как хочешь, — легко соглашаюсь я.

Пушок недоверчиво глядит на меня круглыми зелеными глазами. Я бы тоже хотела иметь такие глаза. У меня карие. Мадам говорит, что темные глаза и светлые волосы — признак породы. Ну да, я — породистый пудель. Меня можно водить на выставки в серебряном ошейнике. Чтобы все восхищались.

Собираюсь уходить, но в последнюю минуту возвращаюсь и забираю с подушки свой талисман. Старую плюшевую игрушку, которую Мадам подарила мне на первый День Рождения в Доме. Когда-то белый маленький котенок с ярлычком "Made in China", то есть аж на Земле. Возьму с собой, будет что-то привычное в незнакомом месте.

Ну вот, я и готова. Теперь меня ждет что-то новое и интересное. Только от этого почему-то на душе пьяные кошки скребут. Мне вдруг кажется, что я сюда больше никогда не вернусь. Бред какой. Куда же это, интересно, я денусь? Тряхнув головой, поворачиваюсь, и быстро выхожу из комнаты.

Глава третья

Ах ты, паскуда!

В космопорт Вадим везет меня на такси. Хотя здесь совсем недалеко. Маленький ярко-желтый электромобильчик шустро скользит по полупустым улицам. Таких пробок, как на Земле, у нас не бывает. Даже в час пик. Даже, когда на Европе собираются жители остальных спутников Юпитера — на фестиваль Переселенцев. Даже когда в детские каникулы наезжают толпы туристов, показывать детям разных гадов из горячего подледного Океана.

В нашем городе самый большой Акванарий на Европе. И плавают в нем в условиях, приближенных к естественным, разнообразные подводные уродцы, которых не увидишь больше нигде в солнечной системе. Их нельзя перевозить на другие планеты и спутники. Они в Космосе дохнут.

А некоторые любители "экстрима" отправляются на зимнюю рыбалку. Их отвозят в скафандрах недалеко от купола к высверленным во льду отверстиям. Этого я совсем не понимаю. Сидеть неподвижно часами, чтобы поймать морского червя без головы и без задницы. Одно счастье — сфотографироваться с трофеем, а потом дома всем хвастаться.

В Акванарии я бываю раз в год, мне там скучно. В зоопарке и зоне аттракционов — чаще. А больше у нас в городе ничего и нет интересного. Не в кабак же мне идти, когда в Доме выпивка бесплатная. Лучше кино посмотреть. Лишний кусок пирога слопать. Или под горячим душем постоять.

Загрязнять воздух бензиновыми или дизельными двигателями города под Куполом не могут себе позволить. У нас все на электричестве. В качестве общественного транспорта только трамваи. Но ходят они бесперебойно. Так что проблем куда-нибудь добраться у людей нет. А у большинства вообще велосипеды. Или мопеды, если ты совсем ленивый. Не быстро, зато маневренно. Мадам тоже держит несколько велосипедов. Мало ли кому может понадобиться.

Между городами, по безжизненной, ледяной, запредельно холодной пустыне Европы ездят мощные, надежные вездеходы, похожие на танки. Как-никак, минус сто сорок по Цельсию. Любовь до гроба внутри сугроба.

Каждый пассажир обязан быть одет в скафандр. Получается без комфорта, но в безопасности. Можете себе представить, что без острой необходимости жители спутника из Города в Город не шляются. Я, например, не шляюсь! Вот накоплю денег, тогда уеду отсюда к чертовой матери, сниму квартиру, получу какую-нибудь нужную специальность. И буду полностью независимой, современной женщиной. А в Космопорт — ни ногой. А то еще встретишь там кого-нибудь из старых знакомых. Хотя, может, один раз и зайду. Если денег наскребу на Марс съездить.

Негромко играет музыка. Работает отопление. Водитель за перегородкой что-то беззаботно напевает себе под нос. Так бы ехать и ехать. До бесконечности.

Мой арендатор, Вадим, занял почти все заднее сидение, и всю дорогу молча с интересом на меня пялится. Как будто я какая-нибудь редкая зверюшка вроде кенгуру. Спросил только, как меня зовут. Когда я ответила, что Пуделем, он неодобрительно фыркнул. Как будто так ему важно мое имя. А все другое у меня в порядке.

Я сижу на самом краю сидения. Мне неудобно. Я все время съезжаю в сторону массивного попутчика. И тревожно. Хочу поскорее вернуться обратно в Дом. Там, в случае чего, хоть кто-то на помощь прибежит. У нас есть охранница по кличке Тузик, бывшая полицейская. В руке я крепко сжимаю своего плюшевого котенка. Хотя фиг он мне поможет, если что.

Водитель подвозит нас к космопорту со стороны Ангара. Вадим проводит меня мимо охранника с автоматом у входа. Интересно, так ли необходимо наставлять оружие мне в живот?

Дух захватывает от огромного пространства, заставленного громадинами кораблей, которые я раньше видела только в кино и по визору. Потолок далеко вверху, почти также высоко, как Купол. Повсюду тянутся провода, рифленые металлические трубы. Стоят цистерны с топливом и резервуары с жидким кислородом. Снуют платформы с грузами. Высятся подъемные механизмы. Разъезжают на карах механики. Торопливо шмыгают под ногами автоматы-уборщики. Как здесь люди ориентируются? В воздухе стоит резкий запах химии и мобильной мастерской. Везде корабли, корабли. Море кораблей…

Одни — исполинские металлические горы — утюги. Эти прилетели с Земли или Венеры. Другие — элегантно-обтекаемые — стрекозы — яхты для перевозки состоятельных пассажиров. Третьи, темные неказистые галоши — перевозят пассажиров попроще. Отдельно стоят полицейские истребители, небольшие, но маневренные, способные развить огромную скорость, с ракетами по бокам серебристого брюха, в пространство спутников, бывает, залетают пираты. Им удобно прятаться в кольце астероидов.

Я иду с задранной головой и, споткнувшись, чуть не падаю вперед. Вадим успевает подхватить меня за локоть. У всех пилотов хорошая реакция. Если что, он меня придавит, как мышь. Даже пискнуть не успею. Мы останавливаемся у одной из блошек. Вблизи она выглядит очень солидно. Внизу капитанская рубка с прозрачным изнутри и затемненным снаружи стеклопластиком по всему периметру. Рубка покоится на восьми коротких пружинистых стойках. Над рубкой — бочонок грузового отсека, покрытый похожим на черепицу материалом. Сейчас бочонок маленький, но скоро раздуется от грузов, которые повезет обратно на Марс, как насосавшееся крови насекомое. Не могу удержаться и трогаю матовый бок блошки. На ощупь он гладкий и скользкий, как будто смазанный жиром. На пальцах остаются следы влаги. Вытираю ладонь о штаны.

Вадим прижимает палец к идентификационной пластинке, и люк корабля гостеприимно распахивается. Внутри вспыхивает свет. По ногам пробегает волна теплого воздуха. Звучит приятный женский голос: «Добро пожаловать». Корабль торопится получше принять хозяина.

Я немного знакома с внутренним устройством блошки. По визору уже три года показывают сериал о буднях команды такого корабля. Направо — крошечный камбуз. Налево — ванная размером с прикроватную тумбочку. На блошке все крошечное. Кроме грузового отсека. Чтобы зараз увезти как можно больше. Вадим ведет меня прямо на камбуз. Может, он тайный людоед, и там меня сразу и съест?

Подвигаю табуретку и сажусь за высокую, не по моему росту, стойку. Ну, и что дальше?

— Есть будешь? — прерывает молчание Вадим. Какой заботливый. Надо же, кто бы мог подумать!

— Буду, — соглашаюсь. Я не завтракала и сколько ждать обеда, не представляю. Я же не знаю, какие у него на меня планы.

Вадим кидает в разогреватель два пакета с сандвичами и включает кофеварку. Принюхиваюсь. Пахнет настоящим кофе. На Европе мы в основном пьем суррогат. Бурда бурдой, между прочим. Вадим ставит передо мной большую дымящуюся кружку и выкладывает на тарелку бутерброд с мясом и сыром.

— Спасибо, капитан! — вежливо улыбаюсь я. Все блошиные хозяева любят, когда к ним так обращаются. Вадим, я думаю, не исключение. И вообще, покажите мне мужчину, не падкого на лесть.

— А выпить у тебя не найдется, капитан? — осмелев, спрашиваю я.

Брови Вадима, как две лохматые гусеницы, ползут вверх. Кажется, он недоволен.

— Не рано ли начинаешь, девочка?

— Ничего не рано. Двенадцать часов. В самый раз. Плесни коньяку в кофе, что тебе жалко, что ли?

Вадим хмыкает и лезет в шкафчик над разогревателем (теперь буду знать, где стоит выпивка), щедро льет в кружку коньяк.

Выпив кофе, доливаю немножко из бутылки в пустую кружку. Давно у меня не было такого замечательного завтрака. Чувствую, как розовеют щеки. На душе становится светло и спокойно. Ну что же. Пора начинать отрабатывать свой контракт. Плюс чаевые. А интересно, сколько Мадам содрала с Вадима за семь дней? Мне же от этого полагаются кровные двадцать пять процентов. Ну и еще сколько этот Вадим от доброты душевной накинет.

Кстати, о душевной доброте, если клиент сам не проявляет активности, надо его немножко разогреть.

Встаю с табуретки. Прежде, чем Вадим успевает внятно высказаться против — cтягиваю свои фирменные штаны. Остаюсь в детских беленьких трусиках с веселенькой аппликацией косолапого медвежонка на попке. Усаживаюсь Вадиму на колени. Он пробует меня отодвинуть. Ха, не на ту напал. Прижимаюсь покрепче. Расстегиваю пуговицы на рубашке.

Pука ныряет за пазуху к широкой, покрытой редкими волосками груди, гладит затвердевшие горошины сосков. Беру большую, снулую как рыба, руку и укладываю между бедер. На правом бедре — длинная царапина. Когда это я? Рука просыпается и тянется дальше. За прохладный хлопок. К влажной, упругой мякоти запретного плода, куда допускаются либо избранные, либо все подряд.

Прикасаюсь губами к жестким, пахнущим табаком губам. Чужой рот поддается моему требовательному, жаркому рту.

— Где у вас тут каюта? — шепчу, на секунду отрываясь от работы, — пойдем туда.

Я знаю, что в блошках обычно одна маленькая каюта. Пилоты спят посменно, так же, как несут вахту. Вторую каюту переделывают в вакуумную камеру для ценных грузов.

Мы валимся на узкую, явно не приспособленную для физических упражнений двух, ну хорошо, пусть полутора человек, койку. Вадим подминает меня всем своим весом. Скрипит матрас. Я тихо вскрикиваю — остался рефлекс с ранних времен, тогда действительно каждый раз было больно. Только бы не начать зевать в самый неподходящий момент. По расписанию мне давно положено спать и видеть цветные сны.

Глупый маленький Буратино. Столько искал свой золотой ключик. А никакого ключика нет. К мужчинам есть только механический прямой привод. От винта! Сцена первая. Дубль первый. Поехали!

Вадим скатывается с койки — лежать на ней вдвоем совершенно невозможно. Натягивает джинсы, пристраивается на край кровати. Сижу рядом, закутавшись в простыню. Провожу ладонью по потной спине. На ней четко выделяются малиновые царапины — я немного перестаралась.

Вадим берет меня за правую руку, спрашивает:

— Давно это у тебя?

На руке повыше локтя у меня тату: желтый круг диаметром сантиметров пять, покрытый то ли паутиной, то ли беспорядочными прожилками черных линий. Прожилки выпуклые, очень хорошо чувствуются, если провести пальцем. Как кленовый листок погладить. Меня из-за этой татушки в приюте меченой дразнили.

— Сколько себя помню, — честно отвечаю я.

Вадим удовлетворенно кивает.

— Послушай, — говорит он. — Ты еще кого — нибудь видела с такой же татуировкой?

— Нет, — честно признаюсь я.

— А я видел. Так же близко, как тебя. Только цвет у татуировки был другой, черный. И принадлежала она не маленькому лохматому Пуделю, а здоровенному матерому Питбулю. Мы с ним служили вместе несколько лет назад. Наемниками в патруле. Звездный десант. Пиратов шерстили. И то, что выделывал этот человек, не под силу простому смертному. Какому угодно модифицированному, чем угодно обколотому, как угодно зомбированному. Не под силу и все. Он думал, что никто не заметит. Но он просчитался. Я был рядом. Я многое видел. Он раненный лежал. Под морфием. Бредил. Он проговорился: есть еще такие же. Только он не знает, где. Он не знает, а я нашел. Сдается мне, девочка, что вы с ним одной породы. И я придумал, что нам с тобой надо делать.

— Я ничего такого не умею. Честное слово. Ну, самое честное. Я даже плавать не умею. Хотя нас учили, — заверяю я Вадима.

Хитрый какой. Что нам с тобой делать. Да ничего я с ним делать не хочу!

— Это ничего, — жарко произносит Вадим и в глазах у него вспыхивают нехорошие искры. У меня на такие нюх. Не предвещают ничего хорошего.

— Ты просто никогда не пробовала, — добавляет оборотов Вадим. — Не знала. Тебя никто не учил. Не показывал, как надо. Останься со мной. Я все продумал. У тебя будут деньги, свобода, власть. Ты улетишь с этого долбанного спутника на Землю! Ты когда-нибудь купалась в океане, Пудель? На закате, когда огромное красное солнце падает за горизонт. Ты ехала без скафандра по длинной-длинной дороге? В открытой машине, чтобы ветер в лицо. И как пахнет в сосновом лесу, ты тоже не знаешь! Ты ничего не знаешь, Пудель! Пойдем со мной! Ты не пожалеешь!

Я вздыхаю. Мне очень хочется искупаться в земном океане. Но мне не нравится фанатичный блеск в глазах Вадима. Он готов идти до конца. И будет изо всех сил тянуть меня за собой. Пусть даже и мордой по мостовой. Интересно, что умел этот Питбуль? Проходить сквозь стены? Делаться невидимым? Выходить в открытый космос без скафандра? Если я останусь с Вадимом и в самое ближайшее время не научусь тому же, он в приступе бешенства выбросит меня за борт корабля, в надежде, что в организме взыграют рефлексы и он правильно отреагирует на экстремальную ситуацию. Я не минуты не сомневаюсь, что мой организм отреагирует правильно, то есть загнется.

Но только утонувшему в своей идее Вадиму ничего не докажешь. Но на этот случай у меня есть прекрасное средство.

— Капитан, — говорю я проникновенно. — Это так неожиданно. Мне надо прийти в себя от такого предложения. И все обдумать. Давай пока выпьем за начало нашего сотрудничества. Можно на брудершафт. А можно просто так.

Вадим расцветает, поднимает с пола рубашку и выходит из каюты.

Интересно, чем Вадима заинтересовала моя татуировка. Тату как тату. Самая простая. Сейчас их делают такие навороченные: объемные, голографические, говорящие, меняющие цвет в зависимости от настроения хозяина. Да мало ли еще какие.

Я обычно на нее внимания не обращаю. Кушать не просит, за жопу не хватает — уже хорошо. Хотя один раз она меня напугала. Я лежала с жестоким гриппом. Температура за сорок. Соображаю плохо. И тут правую руку начинает сильно жечь. Смотрю, а прожилки на моей татушке из черных стали ярко — красными, как проволочки раскаленные. И рука тоже такая вся красная, горячая. Я очень перепугалась, заорала на весь этаж. Думала, что меня сейчас кондрашка хватит. Девчонки сбежались. Я им руку в глаза тычу, а она уже совсем обычная, и татушка тоже. Мы все дружно решили тогда, что это у меня горячечный бред. Но уверенности абсолютной у меня не было.

Стою посреди кухни. Вадим громко храпит, уронив голову на руки. Что нам стоит вусмерть упоить здорового мужика. Никаких проблем! Не в первый раз. И не в последний. Надо только суметь пустить разговор в нужное русло. Теперь я из первых рук знаю, какая тяжелая жизнь у дальнобойщиков. Налоги душат. Работа каторжная. Семьи не завести. Кому нужен мужик, которого никогда нет дома? И выхода нет. Короче, тоска. И по этому поводу надо выпить. И еще раз. И еще. Ужасно жалко просто так выливать хороший коньяк. Но что же поделаешь. Так фишка легла. А фикусу все равно. Он синтетический.

Выбираюсь в коридор. Набираю номер на коме.

— Мадам, тут мой клиент хочет, чтобы я сбежала с ним неизвестно куда, — сообщаю я шепотом.

— Мне приехать? — деловито интересуется Мадам.

— Не успеете. Я собираюсь смыться прямо сейчас. Думаю, что справлюсь. От Космопорта до Дома возьму такси. За ваш счет.

Отключаюсь.

На цыпочках пробираюсь в спальню. Забираю своего котенка, натягиваю куртку и крадусь к двери.

— Стоять! — рявкают рядом.

Вадим, с налитыми кровью глазами, загораживает мне проход. Здоровый оказался, зараза. И что мне теперь делать?

— Куда это ты намылилась?!

Отступать некуда.

— Я ухожу, — стараясь звучать как можно тверже, говорю я.

— Никуда ты не уйдешь! — рычит Вадим и делает шаг в мою сторону. Все-таки он пьяный. Может, прорвусь?

Достаю из кармана парализатор.

— Ах ты паскуда!

Замах кулаком. Я не успеваю увернуться. Отчетливо слышу хруст. В голове взрывается букет праздничного салюта. Кажется, я лечу. Кажется, мой нос, размером с большой воздушный шар, только что лопнул. Ударяюсь затылком. Слезы брызжут из глаз. Как в тумане вижу, как быстрая темная тень закрывает меня от Вадима. Тот валится куда — то в сторону.

Тень склоняется надо мной. Слышу низкий, хрипловатый голос.

— Эй, ты жива?

— Жива, — шепчу я.

Меня подхватывают на руки. Тень, оказавшаяся незнакомым одетым в черное мужчиной, бросает кому-то через плечо: — Димыч, прикрой! Мы уходим.

Меня выносят с корабля. К носу я прижимаю заляпанную кровью белую каютную наволочку. Во что я теперь вляпалась?

Ласточка и Соловей

Ласточка была заслуженным пиратским судном, покрытым флером захватывающих дух легенд и самыми обыкновенными вмятинами и заплатами. А Соловей — его бессменным капитаном. Вторая половина прозвища, Разбойник, была давно отброшена для удобства произношения. Но подразумевалась. Так же как и подразумевалось, что капитан был и есть Бандит с Большой Дороги.

В облике Соловья явно просматривалось что-то птичье. Может быть мощный крючковатый нос, принадлежащий скорее не певчей пташке, а беспощадному Грифону. А может быть, близко поставленные совиные глаза, остро видящие и при дневном свете и в темноте. А может быть длинная шея, которая, казалось, способна поворачиваться на сто восемьдесят градусов.

Ну и, конечно, всем была известна любовь Соловья к оперной музыке. В самых критических ситуациях, закладывая крутые виражи в удирающей от погони в пояс астероидов Ласточки, у бешено плюющегося Плазменника, в яростной рукопашной он хорошо поставленным голосом распевал женские арии из любимых произведений. Его даже в начале карьеры прозвали было Меценатом, но не прижилось.

Соловей был, без сомнения, человеком неординарным. И удачливым, как черт. Он любил и умел рисковать. Адреналиновые бури постоянно бушевали в его псевдоптичьей крови.

Уже много лет его безрезультатно преследовали маневренные отряды звездных десантников и ограниченные инструкциями, но настырные и многочисленные полицейские подразделения.

Соловей только презрительно кривил рот. Он никого не боялся. И никому ничего не спускал просто так. Дразнить Соловья было все равно, что запускать руку в виварием с гадюками. Или перебегать дорогу голодному льву.

Так же просто расправлялся он с зарвавшимися конкурентами, решившими вдруг убрать его с пути. Сильно потрепанные, конкуренты уползали в свои логова зализывать раны, а Соловей продолжал свой дерзкий грабеж на проезжих трактах между Венерой и Юпитером. Экраны комов пестрели его фотографиями, обещавшими за соловьиную голову приличное вознаграждение. Но дураков не находилось.

Соловей сидел в своей маленькой каюте законченного сибарита, где пол был покрыт настоящей тигровой шкурой, а на стене висела самая современная музыкальная система, создающая в небольшом пространстве прекрасную акустику.

И занимался любимым делом: прикидывал, на что можно потратить прибыль от последнего налета. Последний налет случился недалеко от Амальтеи, на рудовоз с грузом редкоземельных металлов. Руда была богата имеющим нынче большой спрос церием, и денег, вырученных через перекупщиков, должно было хватить и на акции концерна "ТиМед", начавших разработку залежей меди на Титане, и на закупку новейших парализаторов с гипноприставкой для своих головорезов, и на редкий антикварный экземпляр записи концертов Анны Нетребко — знаменитого сопрано, блиставшего в конце двадцатого, начале двадцать первого века.

Также Соловей планировал покупку гоночного болида от Лaмборгини для Кристы. Девочка помешалась на субсветовых скоростях — пусть порадуется новой игрушке. Гонять среди астероидов дело, конечно, небезопасное. Но Соловей, все свое основное время проводивший за игрой в русскую рулетку с безносой барышней с косой, относился к увлечению подруги с уважением.

А вот и Криста. Легка на помине. Как всегда бесшумно возникла в дверном проеме.

Многие считали, что Соловей мог бы найти и более эффектную спутницу.

Долговязая, узкоплечая, неестественно худая девушка с выпирающими ключицами, у которой без проблем можно было пересчитать все ребра, а самым объемным местом непропорционально длинных ног были костлявые коленки, не являлась образцом красоты. Но зато зеленые глаза Кристы сверкали шалым огнем земных изумрудов. Отчаянная, заводная, веселая — она могла и дельный совет дать, и прикрыть спину в потасовке. Она одинаково хорошо разбиралась в чистоте синих алмазов с Венеры и ремонте спиральных двигателей корабля. От нее могло пахнуть одновременнно тонкими духами и окислителем от ракетного топлива. А дорогущий, "плавающий" маникюр сочетаться с содранной кожей на костяшках пальцев.

Кроме того, когда после редких отлучек Соловей возвращался с масляно-сытым взглядом мартовского кота, Криста не обращала на это никакого внимания. Соловей возвращался один. И возвращался к ней. Этого было достаточно.

Кто-то считал, что иметь постоянную подругу было для пирата непозволительной роскошью. Он автоматически становился более уязвимым. Но другие, более дальновидные, понимали: если кто-то и рискнет захватить девушку и шантажировать этим Соловья, тот немедленно расправится с глупцами самым жестоким образом, независимо от тогo, погибнет при этом Криста или нет.

Девушка, не смотря на высоченные каблуки, стремительно пересекла каюту и нежно чмокнула Соловья в макушку. По комнате поплыл нежный фруктовый аромат. Криста держала в руках тарелку с разобранным на дольки апельсином.

— Птица моя, мы в очередной раз получили шифрованное послание с незарегестрированного кома по твоему личному каналу. Такие тебя обычно интересуют в первую очередь.

Соловей кивнул, неторопливо скачал сообщение на свой компьютер, запустил программу-дешифратор.

Через минуту он уже знал, что акции "ТиМед", новые парализаторы и антикварные записи отменяются. Но не испытал по этому поводу никакого горького чувства. Напротив, лицо его тронула довольная улыбка.

— А что, Криста? Не взять ли нам еще кого на абордаж? — беззаботно поинтересовался он, — чтобы хоть на Лaмборгини хватило. Раз уж я его тебе обещал.

Криста раскинулась на широкой кровати, пристроила тарелку с апельсином на плоском загорелом животе и выразила Соловью полное согласие. На абордаж, так на абордаж. Не в первый раз.

Собственно, начинать новую операцию, едва завершив предыдущую, когда все охранные подразделения жужжат как растревоженный улей, было заведомо неверным тактическим шагом. Но Соловью было плевать на тактику. Он был везунчик. Баловень судьбы. Хорошо это знал. И пользовался во всю.