Смотритель и её маяк

Уютно поскрипывают старые деревянные двери, приглашая в убежище от шелестящей грозы.

Щёлкает замок.

Захожу с улицы и, отряхнув зонт, отправляю его в кованую подставку. Капли на тёмно-синем фоне смотрятся как звёзды, и теперь можно загадать очень много желаний.

Сбрасываю с головы капюшон жёлтого дождевика и отряхиваю волосы. Они едва достигают плеч и сейчас это радует, ведь иначе кончики тут же собрали бы с них всю влагу.

Пока снаружи волны с брызгами разбиваются о скалы, высокий белый маяк натужно стонет от бури.

– Вот только не надо строить из себя одинокого страдальца – ты сам меня туда послал! – заявляю в ответ, вешая на крючок жёлтый плащ с эмблемой на плече.

– Такова моя роль – посылать своих смотрителей на край света, чтобы донести огонёк до нуждающихся, – произносит исполненным драматизма голосом появившийся на лестнице блондин лет девятнадцати, мой ровесник. Для усиления эффекта он приложил руку к груди, поверх безупречной белой рубашки и жилета.

– На этот раз ты просто захотел печенюшек, – проворчала я, доставая из кармана его любимые Custard cream.

– Истинно так! Разве могу я нести свет, не имея ресурса?

– Да, особенно если ты вспоминаешь об этом прямо перед началом грозы.

Я снимаю веллингтоны1 и ставлю их на полку, поправляю тёмно-синюю юбку с рисунком звёздного неба и полосатую кофту.

– А когда ещё, Айзи? – недоумевающе переспрашивает юноша. – В такое время нужно светить ярче всего!

На это я лишь хмыкаю.

– Твоя логика безупречна, как всегда.

– Рад слышать, что в этом мы согласны. Проходи, погрейся у печки, – приглашает он, указывая на одно из двух уютных кресел возле чугунного цилиндра с фигурной дверцей. – Я приготовил свой фирменный апельсиново-чабрецовый чай.

– О, мой любимый, – не сдерживаю улыбку и сразу оттаиваю, протягивая ноги к огню и получая в руки большую белую чашку. Вдыхаю аромат цитруса, специй и трав, утопая в мягкости красной обивки. Уже с прикрытыми веками уточняю: – Мне нужно подняться наверх?

– Не волнуйся, я справляюсь. Благодаря твоему печенью – светить огню не хуже ясного солнца.

Прячу усмешку в чашке и киваю, отогревая продрогшие пальцы.

Локлайт или Локшайн, как кому удобнее, отпивает из своей кружки и щурится на огонь.

Кем является этот парень, знает мало кто, да и ему самому не слишком хочется разрушать ореол таинственности.

Это – единственный мрак, который он предпочитает не рассеивать.

Правда ли блондин – человеческое воплощение маяка, сказать сложно. Кто-то заявляет, что младенца нашли на пороге и он вырос тут, а потому всем духом сросся с этим зданием и получил его имя. Кто-то – что он мастерски меняет обличия и живёт здесь с самого момента закладки, являясь таинственным духом.

Наверняка я могу сказать лишь одно: до меня маяк долгое время стоял пустым, едва не заброшенным. Это место прозвали Локлайтом за то, что двери его открывались далеко не каждому.

Мне они распахнулись настежь.

Едва ли в главном маячном управлении питали хоть какие-то надежды, назначая меня смотрителем. Вручили ключ, дали билет и чуть не насильно отправили в путь-дорогу. Конечно, ничего не сказав о возможном живом бонусе к высокому зданию на скалистом утёсе.

Как только я оказалась на пороге, Лок встретил меня как желанного гостя. Синие как море глаза сияли юношеским азартом.

– Я так давно тебя жду, ты представить себе не можешь! Все эти старики, которые только и делают, что сидят на месте да не выезжают дальше ближайшего городка… Им ведь и не поручишь ничего!

– Стой-стой, а тебя-то как зовут? – притормозила я, пряча ключ в карман и думая, куда бы сумку поставить.

– Я – Локлайт2. Или Локшайн, – поспешно представился он, пожав мне руку, и доверительно сообщил: – Есть ещё пара-тройка местных названий, но там язык сломаешь.

– Это маяк так называется, – заметила я, изогнув бровь.

– Ну, да, всё верно, – кивнул он, тряхнув копной светлых волос, и уточнил, словно этот вопрос больше не требовал объяснений – А ты?

– Айзлинг Флетч.

– Закрытый свет и Мечта3. Это уже звучит как начало чего-то грандиозного!

– Первым делом, полагаю, грандиозной уборки, – хмыкнула я. К значению своего имени я всегда относилась скептически, хотя и признавала, что у меня довольно мечтательная натура. – Слыхала, тут уже не один год нет постоянного смотрителя, только заходяги.

– Ой, да забудь! Всё в полном порядке! – отмахнулся он.

Я выразительно посмотрела на слой пыли, на котором можно было рисовать картины, и шали паутин, плотности и щедрости которых могла позавидовать всемирная сеть Интернет. Которая здесь, к слову, ловила через раз, с перекувырком и перепадвыпадом.

– Да. Я вижу, – только и пробормотала я, но последовала за своим проводником.

Его безупречный жилет цвета ночного неба, выглаженная рубашку, от которой слепило глаза, и идеально сидящие брюки заставляли меня удивляться, как он умудряется выглядеть здесь настолько щеголевато. Я-то и не думала наряжаться для приезда в такую глушь: надела удобные джинсы и кофту – и вряд ли у меня в чемодане завалялась пара-тройка деловых костюмов.

– А ты здесь живёшь? – на всякий случай уточнила я, покосившись на его начищенные ботинки, почти невесомо касавшиеся ступеньки за ступенькой. Сохранить одежду в прекрасном состоянии – это одно, но чтоб и на обуви ни пятнышка… Нет, это определённо мастерство!

– А где ж ещё?! – переспросил он так, словно это было само собой разумеющимся.

Я нахмурилась, даже не зная, что на это сказать.

– Что ж, надеюсь, мы уживёмся.

Парень беспечно отмахнулся, пока мы поднимались по круговой лестнице всё выше.

– О, разумеется, мы уживёмся! Ты чай любишь?

– Он течёт по моим венам, парень, – хмыкнула я, проводя рукой по железным перилам. – Я однажды в детстве потеряла пачку чая и решила, что чтоб найти его, надо мыслить, как чай, действовать как чай… Быть чаем! – поведала я, взмахнув руками. – Так и повелось.

– О, значит, я буду звать тебя Чай с ромашкой. Иногда, не всегда, – поспешно добавил он, увидев удивление на моём лице.

– Почему с ромашкой? – уточнила я, оторвавшись от лицезрения бежевых стен и поглядев на собеседника.

– У тебя в глазах солнце, – легко пояснил он, заставив меня смущённо потупиться. Радужки у меня и впрямь были янтарного цвета, но такого сравнения слышать не доводилось. – А в центре каждой ромашки, в белом венке, живёт капля солнца. Потому и говорю, что мы поладим: свет, он объединяет. Особенно когда вокруг тьма. И когда наша задача – её рассеивать, – важно заявил парень.

– Красиво говоришь.

– Книги читаю. Бери я выражения из услышанного, тут звучала бы отборная матросская брань.

– И крик чаек.

– Первоклассный приём нового смотрителя! – усмехнулся Локли, когда мы прошли в просторную комнату на самом верху строения. Я остановилась отдышаться, но парень был слишком увлечён рассказом о том, как здесь всё устроено, чтоб заметить это.

В округлой комнате стенами служили окна из прочного стекла, готового выдержать любой ветер и бурю, а посредине стоял мощный фонарь, переключатели которого находились и здесь, и внизу. Средства для передачи радиосообщений и звуковых сигналов расположились ниже, в комнате наблюдения.

Не удержавшись, я вышла на небольшую площадку, кольцом опоясывающую верхушку башни. Металлические перила казались надёжными, хотя не мешало бы обновить слой белой краски.

Сильный ветер заставил прищуриться и плотнее запахнуть куртку, но это не шло ни в какое сравнение с восторгом от увиденного – передо мной простиралось море. Бескрайнее, синее, захватывающее дух и уносящее далеко-далеко. Величественное и устрашающее в своей мощи, но сейчас абсолютно спокойное. А над ним – безграничное синее небо, слегка отливающее сталью.

– Чудесный вид, – улыбнулся Локлайт, подойдя ближе. Он опёрся о железные перила и глубоко вдохнул солоноватый воздух.

Ветер трепал рубашку и рисковал разрушить причёску, но парню было всё равно. Глаза, любовно глядящие на горизонт, были точно того же цвета, что и гладь перед нами. В уверенной позе, во взгляде и улыбке чётко читалось: он на своём месте.

Где-то внутри кольнула досада и неосознанная зависть: ещё с начала подросткового периода я хотела почувствовать себя так же, отчаянно желала найти своё место в этом большом и удивительном мире.

Но даже отправляясь на маяк Локлайт, я не знала, смогу ли обрести искомое на этом скалистом утёсе. Просто хотела попытаться.

Шумели волны внизу, накатывая на берег, кричали чайки, хлопая светлыми крыльями с чёрными, словно перчатки джентльмена, кончиками. Всё это напоминало картину искусного художника и мне хотелось верить, что я смогу в неё вписаться.

– Потрясающий, – кивнула я, впитывая красоту с солёным воздухом и заправляя каштановую прядь за ухо. Что, впрочем, не имело никакого смысла, ведь свежий бриз выхватил её обратно. И, сама не знаю зачем, словно признание это просилось из самой души, словно хотело вплестись в морскую симфонию и не могло остаться не прозвучавшим, добавила: – мне здесь нравится.

– Вот и славно, ведь ты теперь мой смотритель!

Я поперхнулась этим заявлением и подняла брови.

– «Твой» смотритель?

– Ага! Пошли вниз, покажу твою комнату и санузел. Даю честное Локлайтовское, что не буду подглядывать!

Каблуки застучали и я, продолжая удивляться происходящему, пошла следом по металлическим ступеням.

Дух он маяка или нет, а Локли всегда говорил о них как об одной личности. Не «у маяка надо проверить систему освещения», а «проверь, будь добра, мою систему освещения». Не «у нас перепады электричества», а «Айзи, солнце, ко мне электрика не доходит!». И уж, разумеется, не «смотритель маяка», даже не «наш смотритель», а исключительно «мой смотритель».

Поначалу это здорово сбивало с толку, и на то, чтобы привыкнуть, понадобилось время. Но оно здесь течёт иначе, словно уходящие вдаль волны забирают часть с собой, а временами наоборот, докидывают больше с приливом. И удивительном образом в моём сознании они сплелись воедино, и я уже не могла представить себе белого гиганта без блондина-чаеголика.

Моя комнатка мне понравилась: окно у кровати выходило к морю, печка гарантировала тепло в любое время, а в большом комоде из тёмного дерева уж точно хватало места для пожитков. Ванная здесь, к моему удивлению, тоже имелась. Обложенная белым кафелем и оформленная лаконично, но со всем необходимым. «Потому что я забочусь о своих смотрителях!».