Смерть Кощея

10

Внутри избушка на сваях оказалась просторнее, чем выглядела снаружи. Впрочем, это ощущение несоответствия в моем случае было, скорее, субъективным. Не раз на том себя ловил — заходя в небольшой, невзрачный с виду домик, удивлялся, обнаружив в нем несколько комнат. Причем далеко не тесных.

В домике колдуньи комната была одна, но и она не создавала ощущение тесноты. Во всяком случае, вошли мы туда, все трое, спокойно. Не толкаясь, друг дружке на ноги не наступая. В моей комнате в общаге, подумал я еще, места, пожалуй, было поменьше.

В избушке царил прохладный полумрак: солнечные лучи, которым посчастливилось миновать кроны растущих поблизости деревьев, в домик попадали разве что через крохотное оконце… ну и еще дымоходное отверстие в крыше.

От недостатка света различить детали обстановки было трудновато. Но главная из этих деталей — сложенная из камней плита с очагом — виднелась вполне отчетливо. Лучи солнца, проникавшие через отверстие для дыма прямо над очагом, освещали эту плиту более чем достаточно.

Почему я назвал очаг и саму эту плиту, предохранявшую от пожара дощатый пол, «главными»? Не только из-за того, что без них любой человек даст дуба в ближайшую же холодную ночь — будь он хоть трижды колдун. Еще, вдобавок, именно к очагу первым делом направилась хозяйка дома. Пока мы с Валей перетаптывались у порога.

Колдунья разожгла очаг — не щелчком пальцев и не каким-нибудь «крекс, пекс, фекс!» или пассами руками. Обычным способом, доступным любому из людей этой эпохи, на колдовское реноме не претендующих. Не меньше минуты женщина потратила, чтобы высечь заветную искру. И запалить от нее небольшой костерок.

Затем, спохватившись (типа, «ах, забыла!») колдунья поднялась на ноги и, подойдя к единственному окошку, прикрыла его какой-то плотной и едва ли чистой тряпкой.

Хм! Если б не отверстие для дыма, можно было подумать, что эта полубезумная баба окончательно съехала с катушек. И задумала отправить нас с Валей и себя в придачу на тот свет, превратив свой домик в подобие газовой камеры.

Между тем, колдунья вернулась к манипуляциям с очагом. Поставила котел с водой, сыпанула в него охапку какой-то травы, принялась размешивать небольшим черпачком, сделанным не то из дерева, не то из кости.

Затем зачерпнула из котла, отхлебнула немного и уселась перед очагом, скрестив ноги… чуть было не сказал «по-турецки», хотя никакой Турции еще не было и в помине. Ноги колдуньи при этом выбились из-под подола, но ее это, как видно, ничуть не смутило и вообще не парило.

И уставилась на нас с Валей. Выжидающе так, нетерпеливо.

— Вы что, как на пиру у кхонаса? — произнесла колдунья затем. — Особого приглашения ждете? Ну, так вот оно: подойдите, садитесь рядом и отведайте зелья.

Робко и нерешительно мы подошли к очагу, присели рядом с колдуньей. Та снова зачерпнула из котла, протянула черпачок… оказавшийся все-таки костяным. Сначала Вале, потом мне.

С опаской (а не отрава ли?) я отхлебнул зелья. На вкус оно было горьковатым, и от него у меня слегка закружилась голова. До местного аналога чая ему было далеко.

Но и только. Ничего сверхъестественного.

— Теперь возьмите меня за руки, — велела женщина.

Я взял своей правой рукой левую руку колдуньи, Валя — левой рукой ее правую.

— И смотрите на огонь, — сказала хозяйка дома, и голос ее звучал резко, словно она была армейским сержантом, распекавшим на плацу новобранцев; громче с каждой новой фразой. — Слушайте, как трещит пламя. Думайте об огне! Только об огне… никаких посторонних мыслей!

Лично я… ну, по крайней мере, попытался. Хотя от зелья у меня уже кружилась голова.

Глаза? Я уставился ими на огонь очага. Смотрел, как он дергается под котлом, словно пляшет. Пляшет… как… огонь! И никак иначе!

Я слушал потрескивание горящих дров. Заметил… или мне просто показалось, что звук этот, прежде едва слышимый, становится заметно громче. Громче. Громче. И вплоть до почти оглушительного треска и хруста, как будто кто-то что-то с аппетитом жрал. Какой-то большой зверь… нет, никаких зверей! Только огонь! Ему тоже питаться надо.

Затем колдунья запела. Ну, то есть, как — запела. На звание «золотого голоса» не претендуя. Более того, даже в провинциальном ДК ангажемента ей, боюсь, не видать было как своих ушей. Причем отсутствие слуха и голоса были ни при чем. Просто… уж очень необычное было пение. Что-то подобное я, кажется, слышал в исполнении бурятских шаманов на Алтае. Протяжные басовитые звуки, подражание не то звериному реву, не то завыванию ветра.

Колдунья пела, раскачиваясь из стороны в сторону — то ближе к Вале отклонялась, то ко мне. Естественно, сосредоточиться на огне в очаге у меня выходило уже с трудом. Если вообще выходило.

Но я старался.

А потом колдунья оборвала пение резким вскриком. И потянула нас за руки, заставляя отвлечься от очага, привлекая к себе.

Повернув голову в ее сторону, я заметил, какими безумными, невидящими сделались глаза женщины. Стеклянные глаза, бессмысленный взгляд. Зелье, что ли, так подействовало?

И, тем не менее, глаза эти уставились внимательно… куда-то. Наверное, в глубины наших с Валей мозгов. Уставились, шаря и вылавливая скрывавшиеся там мысли. Вплоть до самых сокровенных.

— Ваш враг, — зловещим шепотом произнесла колдунья, и я поймал себя на том, что понимаю ее речь без участия ЛНМа, — видела я его. Только не все с ним так просто! Не по своей воле он сюда явился, зло творить. Едва ли даже знает, что это такое…

— Тогда… — начал было я, но колдунья оборвала меня на полуслове, перебивая яростным вскриком.

— Это все он… остров, лежащий на полуденном пути! — были ее слова.

Южный то бишь, понял я. Сообразив, несмотря на одуревшую голову, что речь идет именно об обозначении части света, а не времени суток. Вот только чем некий южный остров мог помешать спокойной жизни этой суровой, наверняка северной, страны?

— И что в нем не так? — осторожно озвучил я этот вопрос.

— Люди, что живут там, — начала колдунья, шипя как рассерженная змея, — желают, чтобы миру пришел конец! Чтобы он как можно быстрее превратился в объедки, дерьмо, мусор… пепел, пыль и прах! Но не сразу. Так, чтобы на собственный их век хватило и еды и… всего. Что делает жизнь удобной. А все, что случится после… когда придет их черед отправиться во владения Морглокха, их не интересует. Ни один из них не признается в этом… даже самому себе. Но они делают все возможное, приближая такой исход.

Однако! Похоже, некоторые вещи не меняются даже за тысячи лет. Склонности некоторых людей — в том числе. Но если такие склонности, разрушительные и паразитические, проявляют лишь жители одного дальнего острова, это еще не катастрофа. В моем времени с подобным настроем живет большинство разумных обитателей планеты Земля. Едва ль не на каждом из континентов.

— Когда-то это был прекрасный зеленый край, — продолжала колдунья, и голос ее звучал теперь тоскливо, как на похоронах, — тысячи лун назад… Люди жили среди лесов… понимали зверей и птиц, чувствовали душу каждого куста или дерева. Где все это? Немного осталось таких людей…

Вспомнив немудрящий рассказ Вуулха о союзе людей и волков, я понял, что речь колдунья ведет именно об этом, ныне далеко не райском уголке планеты. А не поет реквием по злополучному «острову на полуденном пути».

А тот (нельзя и вспомнить!) не преминул снова отметиться в ее рассказе.

— Давно остров на полуденном пути смотрит на нас с аппетитом, — говорила женщина, а скорбь в ее голосе сменилась нескрываемой ненавистью, — желает сожрать нас, оставив здесь пустыню и гнилые пеньки. Даже завоевать попытался, да… несколько веков назад…

Исход того вторжения, как мы услышали затем, оказался вполне предсказуем. В полном соответствии с жанровыми законами народного эпоса.

— Да! — колдунья злорадно усмехнулась. — У острова на полуденном пути даже тогда оружие было лучше нашего. Оружие, выучка. Но что толку? Знаете, что стало с этим воинством, доспехами сверкающим, нагрянувшим в наши края на своих кораблях и летающих повозках? По лесам оно рассеялось-растерялось, потонуло в болотах, провалилось в овраги. Потому что… какой толк в оружии, если сама земля была на нашей стороне?!

Затем после паузы в пару секунд добавила — черту подводя под историей позора таинственного южного острова, будто гвоздь в гроб вколачивая:

— Они там… на острове, что на полуденном пути, до сих пор, небось, вспоминают, как провожали своих воинов… и как не дождались их домой. А ведь каждый из них был чьим-то сыном, братом, отцом или мужем!

Последняя фраза… то ли колдунья сожалела о таком трагическом (пусть и для врагов) исходе, то ли, напротив, злобно торжествовала. Знай, мол, наших!

Продолжение этой истории, впрочем, оказалось для ее родины не столь триумфальным.

— Остров на полуденном пути отступил… но не сдался, — вкрадчиво молвила женщина, — люди с острова снова стали появляться в этих землях… вроде бы как с миром, желая торговать. Но при этом понемножечку, ненавязчиво, но неотступно внушали нам, что мы дикари. Блеском золота соблазняли, побрякушками… которых у нас самих не было. Внушали и соблазняли… и от поколения к поколению наш дух падал. А с ним теряла силу земля, лето становилось раз за разом все холоднее, а зимы — все суровее. И все скуднее урожаи.

Я слушал, и родившаяся в первые минуты пребывания здесь догадка, что занесло нас в канун ледникового периода, снова вспомнилась. И восстановилась в ранге рабочей гипотезы.

Вот только каким боком здесь мог быть причастен пресловутый «остров на полуденном пути»? Или снова закон жанра: нарисовать образ врага и приписать ему вину за любую невзгоду. Совсем как в советской частушке про отсутствие в кране воды — родившейся не раньше, не позже, а в годы конфронтации СССР с Израилем.

— И вот до чего мы докатились, — колдунья между тем подводила итоги, сообщая, какова же мораль сей басни, — наших детей воруют чуть ли не из наших рук! А мы не можем их защитить. Что до врага вашего… то он — лишь слепое орудие. Одно из многих. Убьете его, и остров на полуденном пути пришлет другого.

На несколько секунд в темной комнате повисло молчание. Затем слово неожиданно взяла Валя.

— Простите, конечно, — были ее слова, — мне искренне жаль… что… так получилось… с этим… островом. Но нам очень надо остановить эту мразь. Именно этого человека. Укравшего девушек из той деревни, за рекой. Мы обещали…

Сдается лично мне, дело тут было не только в обещании. И даже не в том, что без победы над злокозненным «господином» в наши дни нам, похоже, действительно не вернуться. Помимо прочего, Валя еще и лично переживала за похищенных девушек, односельчанок старосты Мило.

Колдунья в ответ усмехнулась.

— Девочка моя, — проговорила она еще более насмешливым голосом, — я ведь уже говорила, что одинока. Так что, если приспичило просить прощения, делай это, обращаясь лично ко мне.

Затем снова посерьезнела и добавила:

— Но если так хочется, могу рассказать об этом враге побольше. Вдруг пригодится. И, кстати… ты вот сказала «именно этого человека». Но он не человек!

— А кто?.. — вырвалось уже у меня, но колдунья бесцеремонно перебила.

— Орудие, — как отрезала, молвила она.

А следующие ее слова меня и вовсе заинтриговали. Валю, вероятно, тоже.

— Кощий он, ваш враг! То есть, из костей… и из плоти, но неживой.

Воображение, обогащенное компьютерными играми и фильмами ужасов, поспешило подкинуть мне образ жуткого гниющего зомби, отвратительного мертвяка. Даром, что по описанию, данному старостой Мило, был тот негодяй живее всех живых. И, более того, многие девушки (а также некоторые парни) сочли бы наверняка его внешность весьма привлекательной.

— Он никогда не рождался, — продолжала колдунья, — а значит, умереть не может. Но смерть… смерть его существует. Ищите ее в глубине того, что дает жизнь. А то, что дает жизнь, несет в себе птица, плененная маленьким лесным зверьком. Но главное — бойтесь острова, лежащего на полуденном пути!