XXIV

День был практически безветренным, но пришвартованный у пристани корабль все равно попеременно поднимался на волнах и опускался вниз, как грудь спящего человека. Айя всем телом ощущала это размеренное дыхание "Крылатого", и от этого глейт казался ей почти живым. Взойдя на только что построенный корабль в первый раз, ее команда, по традиции, кропила палубные доски своей кровью. Считалось, что в этот момент у судна появляется душа, и только после этого можно без опасения доверить ему свою собственную жизнь.

Ирем не обманул ее. Три корабля, построенных для нее Нейлом Ольвертом - "Крылатый", "Попрыгунья" и "Веселая акула" - хорошо смотрелись даже на одном причале с "Бурерожденным", новым флагманом имперского флота. Айя покосилась на трехмачтовый военный крогг с массивным носовым тараном и двумя рядами весел по каждому борту и подумала, что рядом с ним "Крылатый" показался бы изящной гончей рядом с волкодавом. Оба судна были совершенно разными, но каждое по-своему притягивало взгляд. Поставленные рядом, они лучше всяких слов свидетельствовали о мастерстве столичных корабелов. Айя удовлетворенно улыбнулась, но потом поморщилась, почувствовав уже привычный приступ головокружения и тошноты.

Да... коадъютор не обманывал ее. Во всяком случае, осознанно.

Следя за тем, как в трюм "Крылатого" заносят бочки с солониной, Айя думала о том, что не видела рыцаря уже неделю - с того дня, как император приезжал на верфи посмотреть, как спустят на воду новые корабли. За это время Ирем ни разу не появлялся в гавани и не приезжал в "Морской петух". По слухам, коадъютор вообще почти не выходил из Адельстана, где допрашивали арестованных сторонников Дарнторна. Если Ирем и ходил куда-нибудь развеяться, то он едва ли удалялся от дворца и государственной тюрьмы. Порой Айе хотелось отправиться в Верхний город и пойти обедать в "Черный дрозд", где шансы встретить Ирема были бы всяко выше, чем в порту. Но она этого не делала. Во-первых, ей и без мессера Ирема хватало, чем себя занять - необходимо было осмотреть новые корабли и подготовить их к отплытию, набрать недостающих членов экипажа и заполнить трюмы всем, что может им понадобиться в Серой крепости. А во-вторых, если бы каларийцу в самом деле не хватало ее общества, он бы выкроил время и спустился в Нижний город сам. Она, во всяком случае, не собиралась придавать особого значения его отсутствию.

И все-таки, когда она увидела у кораблей оруженосца коадъютора и Нойе Альбатроса, повсюду таскающегося за Риксом, сердце Королевы сжалось от необъяснимого волнения. Мгновение спустя Айя презрительно скривилась. Дожили! Еще чуть-чуть - и она уподобится рыбацким женкам, которые с утра до вечера таращатся на море, с напряжением высматривая лодку мужа... а за их замызганный подол цепляются несколько ребятишек. Последнее - это уж непременно. Сколько Айя себя помнила, рыбачки с Дальних островов рожали каждый год, и к двадцати, самое позднее - двадцати трем годам каждая из них превращались в этакую толстую, бесформенную тушу с колонноподобными ногами и визгливым, как у чайки, голосом.

На острове Зеленых скал, где Айя прожила первых двенадцать весен своей жизни, большая часть взрослых женщин были именно такими, и ее саму наверняка ждала бы та же участь, если бы Хейнар, родившийся тремя минутами позже нее, не появился бы на свет беспомощным калекой. Или если бы их мать не умерла на следующий год, а все-таки успела бы родить отцу здорового наследника. Но так уж получилось, что единственный брат Айи не способен был наследовать семейный промысел - спина у него была слабая, а левая нога нелепо вывернута, так что ходил он всегда как будто враскорячку. Да впридачу к этому Хейнар еще и простужался от самого крошечного сквозняка и большую часть времени страдал то от одной, то от другой болезни.

По обычаю, таких детей сразу же после их рождения дарят Морскому змею, но отец не одобрял этой традиции, так что Хейнар остался жить.

Наверное, поэтому отец так и не смог жениться снова. Всем хорошо известно, что больной с рождения ребенок приносит своей семье несчастье. Никакая женщина в поселке не хотела получить такого пасынка - вдруг Морской змей рассердится на то, что его лишили подношения, и не позволит ей родить здоровых сыновей?.. Отец в конце концов смирился с положением вдовца, а Айя была только рада, что у них не появилось мачехи. Во-первых, во всех сказках мачехи любили только своих собственных детей, а пасынков всячески изводили и тиранили. Во-вторых, если бы новая жена отца сумела родить ему сына, то отец бы сразу перестал брать Айю в море, и она лишилась бы всего, чем дорожила в жизни. Ей льстило, что с ней обращаются так, как если бы она родилась мальчиком и будущим главой семьи. Отец учил ее ставить паруса и обращаться со снастями и не обращал внимания на то, что она лазает за чаячьими яйцами на скалы и дерется с деревенскими мальчишками. Последние, кстати сказать, быстро уразумели, что любители швырять в Хейнара грязью или же дразнить калеку будут иметь дело с ней - и после нескольких расквашенных носов оставили в покое их обоих. Правда, друзей у нее было немного, но Айя не чувствовала себя обделенной. Ей вполне хватало общества Хейнара.

Одним словом, первые десять или одиннадцать весен Айя считала свою жизнь вполне счастливой. Но потом отец решил, что они с братом уже достаточно взрослые, чтобы вести хозяйство в его отсутствие, и поступил гребцом и свежевальщиком на один из промысловых кораблей, идущих к Кривому рогу за ворванью и тюленьим мясом. Судно, называвшееся "Вьюрок", разбилось в шторм, а в осиротевшем доме вскоре появилась их дальняя родственница, взявшая на себя роль опекунши Айи и Хейнара. Айя, впрочем, полагала, что ее интересуют вовсе не они, а дом и крепкая парусная лодка, оставшаяся им в наследство от отца. Новоявленную родственницу полагалось называть "тетушкой Эдой", но Айя возненавидела ее с первого дня, и в разговорах с Хейном называла опекуншу не иначе, как "эта жирная корова".

"Жирная корова" требовала, чтобы Айя надевала юбку и сидела в четырех стенах, а еще она заставляла ее прясть и шить. Но наибольшее негодование у Айи вызывало то, что эта женщина распоряжается в их доме, словно полновластная хозяйка. Она совершенно не заботилась о здоровье Хейнара и заваливала его кучей мелких поручений, многие из которых требовали от него подолгу находиться во дворе. Айя пыталась объяснить, что все эти дела обычно поручались ей, а Хейн тем временем делал дела по дому, но Корова даже слышать о подобном не желала. Чинить одежду или мыть посуду - это женская работа, а собирать хворост или ставить рыбные садки - мужская. Точка. Когда Хейнар все-таки простудился и надолго слег в постель, Корова легкомысленно отмахивалась от упреков Айи - "пустяки, скоро он встанет на ноги. С ним слишком много нянчились, вот он и вырос таким хилым. Мальчику не помешает стать немножечко выносливее". Даже когда стало ясно, что Хейну становится все хуже, тетка явно не казалась слишком удрученной этим обстоятельством.

Единственное, что сказала опекунша по поводу его смерти - "Наконец-то отмучался, бедный калека. Для него так будет лучше". Айя тогда промолчала - ей казалось, что, если она откроет рот или хотя бы шевельнется, то не выдержит и вцепится Корове в горло. На смену ее прежней полудетской злости пришло давящее чувство настоящей ненависти. Она перестала спорить с опекуншей и, не пререкаясь, выполняла все ее распоряжения. Корова, кажется, была довольна - своевольная девчонка стала просто шелковой и разговаривала с "тетей", скромно глядя в пол. А Айя просто-напросто боялась, что, если Корова лишний раз посмотрит в глаза "племяннице" - она поймет, до какой степени та ее ненавидит.

Как бы там ни было, в ту зиму Айя сделалась единственной наследницей парусной лодки, дома и клочка земли на берегу - словом, всего того, чем когда-то владел ее отец. До совершеннолетия ей оставалось еще три весны, но Айя скоро поняла, что просто подождать три года и избавиться от опекунши не получится. В их доме, который казался ей таким пустым и ненавистным после смерти Хейна, появился сын Коровы - уже совсем взрослый парень с масляными глазками, не упускавшей никакой возможности облапать "родственницу" за спиной у матери, а иногда и прямо на ее глазах. Айя сообразила, что Корова вознамерилась выдать ее замуж за своего отпрыска, чтобы таким способом присвоить ее дом и лодку. Осознав это впервые, Айя задалась вопросом - да уж не нарочно ли Корова уморила Хейна, мешавшего этим планам?.. Примерно тогда же она окончательно решила, что дождется лета и сбежит. Вытащить лодку из сарая в одиночку было невозможно, поэтому ей пришлось плыть на самодельном, расползающемся прямо на глазах плоту. В конце концов никчемный плот действительно разрушился, и последнюю часть пути она преодолела вплавь. Когда Айя выбралась на берег, ноги у нее дрожали, а с одежды и волос ручьем текла вода - но зато она была свободна и могла распоряжаться собой так, как посчитает нужным.

Оставаться на ближайших островах было нельзя - рыбацкие деревни слишком маленькие, и там не привыкли к чужакам. К тому же, если летом одиночка еще можно как-то свести концы с концами, питаясь моллюсками и чаячьими яйцами, то зиму ей никак не пережить. Либо ее разыщут и вернут Корове, либо она попросту умрет от голода или замерзнет насмерть - вероятнее всего, еще до первых настоящих холодов. Пришлось рискнуть. Айя пробралась на провонявшее ворванью судно, направлявшееся, как она впоследствии узнала, к Ближним островам. Она едва не задохнулась в тесном трюме, а ее одежда, волосы и руки еще несколько недель хранили тошнотворный запах прогорклого жира, но начало новой жизни было положено. На Филисе ей удалось накинуть себе год и поступить юнгой на "Счастливчик", промышлявший контрабандой. Айя всегда была рослой и легко сошла за тринадцатилетнего мальчишку. Она только не учла, как трудно будет притворяться парнем на маленьком корабле, где все круглыми сутками находятся друг у друга на глазах. Ей удалось сохранить свой секрет только два дня, а потом ее разоблачили и за шиворот приволокли в каюту капитана. Тот пообещал, что вышвырнет "соплячку" с корабля на первой же стоянке. О положенной юнге плате никто не упоминал, хотя остаток путешествия ей пришлось вкалывать никак не меньше, чем впервые дни, да еще получать за это колотушки и поток отборной брани. Как она поняла впоследствии, ей еще очень повезло - в то время она была плоской, как доска, и по-мальчишески угловатой, и это обстоятельство ее спасло. Успей она к тому моменту хоть немного округлиться, ее бы наверняка пустили по рукам, а так контрабандисты знай себе трепались о ближайшей гавани и о грудастых девках из Веселого квартала, проявляя к ней не больше интереса, чем если бы она была крысой или тараканом. Высадили Айю в Алой гавани, нисколько не заботясь, что она не знает и десятка слов на аэлинге, на котором говорили в имперской столице.

Следующие несколько лет были самыми трудными в ее жизни. Айя побиралась, воровала, присматривала за коптильнями с рыбой, пока их хозяева уходили в гавань пропустить по кружке пива, или продавала собранных на берегу моллюсков толстым горожанкам и матросам с заходивших в гавань кораблей. Если ей удавалось стащить что-то ценное, она несла это трактирщику по кличке Слепень - он как будто бы жалел ее, во всяком случае, всегда давал бОльшую цену, чем другие перекупщики. Волосы ей пришлось обрезать прямо у затылка - чтобы проще было выдавать себя за парня, и чтобы не заводились вши. К пятнадцати годам Айя умела виртуозно мухлевать в пинтар, метать ножи и ценить человеческую жизнь ровно настолько, насколько она того заслуживала. Как-то раз она наткнулась в гавани на капитана ненавистного "Счастливчика". Она тихонько шла за ним, пока они не оказались в подходящем переулке, а потом хладнокровно саданула его кастетом по виску и, даже не пытаясь выяснить, убит он или просто оглушен, забрала туго набитый кошелек контрабандиста и вынула из его окровавленного уха тонкую сережку с изумрудом. Ей уже приходилось поступать подобным образом с торговцами, которые не сделали ей ровным счетом ничего плохого - тем меньше оснований было щадить человека, к которому у нее имелся личный счет. Если она о чем-нибудь и жалела, так это о том, что на месте контрабандиста не оказалась Корова. Когда в гавань заходили снекки с Дальних островов, Айя всегда расспрашивала, нет ли среди моряков кого-то с острова Зеленых скал. Как правило, ей отвечали отрицательно, но один раз она все-таки встретила земляка. Тот рассказал, что ее опекунша умерла от грудной жабы. Айю это очень огорчило - она-то успела сочинить не меньше дюжины различных планов мести, которые после смерти "тетушки" сделались совершенно бесполезными. Но, с другой стороны, теперь можно было выкинуть Корову и все связанное с ней из головы и думать исключительно о будущем.

К тому моменту, как Айе исполнилось шестнадцать, даже безрукавка и широкая рубаха уже не скрывали ее округлившуюся грудь, так что в порту на нее начали поглядывать со вполне определенным интересом. У девушки, живущей в Алой гавани, не так уж много шансов не дойти до положения трактирной шлюхи, но Айе в очередной раз повезло. Ее первого любовника звали Фирен. Он был родом с Томейна и считался одним из самых удачливых пиратов в Неспящем заливе. А еще - он был до изумления хорош собой. В первый раз увидев Фера, она прямо-таки замерла с полуоткрытым ртом, немало рассмешив этим самолюбивого пирата. Правда, потом Айя поняла, что кроме этой красоты и редкостной самоуверенности ее любовник ничем особенным похвастаться не мог. Но надо отдать ему должное - именно этот человек ввел ее в Береговое братство, и тем самым раз и навсегда определил ее дальнейшую судьбу. А еще - среди всех мужчин, когда-либо деливших с ней постель, Фер был единственным, в кого она действительно влюбилась. Потом-то она уже не позволяла себе такой дурости.

...По крайней мере, до недавних пор. Пока однажды ночью не заметила, что уже несколько минут разглядывает спящего с ней рядом Ирема с той же нелепой горделивой нежностью, с которой на нее саму когда-то смотрел Энно.

Ей всегда нравилось расслабленное, непривычно спокойное лицо спящего коадъютора, и светлая кожа, казавшаяся красноватой в свете догорающего очага, и его тело - мускулистое и вместе с тем по-юношески гибкое. Но в тот момент она не просто любовалась рыцарем - нет, она чувствовала себя удивительно счастливой от сознания, что ему было хорошо, и на его лице написано нехарактерное для каларийца чувство умиротворения. Поняв, что это может означать, Айя негромко хмыкнула и передвинулась поближе к Ирему. Странное дело - осознание того, что она окончательно влюбилась в коадъютора, нисколько не обескуражило ее, как будто в глубине души она знала об этом уже много месяцев. Айя пристроила голову у каларийца на плече, вдохнула хорошо знакомый запах его кожи и насмешливо подумала, что прошлым летом заключила далеко не самую плохую сделку в своей жизни.

Но теперь новые корабли, которые ей обещал сэр Ирем, были достроены, и по тому же договору ей следовало бы отправиться на остров Рэн и занять знаменитую Серую крепость, более известную как форт Эбер.

Айя была не прочь узнать, что думает сам коадъютор о ее скором отъезде, но мессера Ирема, казалось, занимали только заговорщики.

И тем не менее, Рикс с Нойе явно направлялись именно к "Крылатому". Дойдя до корабля, они остановились. Айя поняла, что Альбатрос хочет подняться на корабль вместе с Риксом - а тот настаивает, чтобы Нойе ждал его на берегу. Последнее ничуть не удивило Королеву. Энониец часто бывал в "Морском петухе" и знал о напряженных отношениях между командой "Зимородка" и дружинниками Айи. Люди Королевы всегда презирали тех островитян, которые по своей воле шли служить дан-Энриксам. А Нойе и его товарищи не могли выйти в море, пока "Зимородок" не починят и не оснастят к новому плаванию, и мучавшихся от безделья моряков буквально выводило из себя, что лучший корабел в столице тратит свое время на "задрипанных пиратов". Результатом этой обоюдной неприязни становились постоянные стычки в прилегавших к гавани кварталах и более-менее остроумные издевки над противниками. К счастью, и те и другие понимали, что им так или иначе придется сталкиваться со вчерашними врагами в одних и тех же тавернах и ходить по одним улицам, поэтому дело не шло дальше поломанных столов и мордобоя при игре в пинтар, на который Айя с Датисом предпочитали закрывать глаза. Надо же дать ребятам как-то спустить пар... И, в любом случае, лучше десяток мелких стычек, чем длительный мир, после которого скопившееся недовольство выплеснется в крупной драке с поножовщиной. В последнее время Айе даже начало казаться, что вражда между двумя командами пошла на спад.

И все же, вздумай Нойе подняться на палубу "Крылатого", дело неминуемо закончилось бы новой потасовкой. Айя тихо хмыкнула. Смелости рыжему было не занимать, иначе он бы вообще не притащился в порт вместе с "дан-Энриксом". Нойе бурно жестикулировал, отстаивая свою правоту, но энониец непреклонно качал головой. Айя не сомневалась, что решающее слово в споре будет за южанином - хотя он был намного младше Нойе, достаточно было понаблюдать за ними несколько минут, чтобы понять, кто именно верховодит в этой компании. Довольно скоро Нойе в самом деле отошел от корабля, а Крикс пружинисто взбежал по сходням.

Айя с удивлением отметила, что она рада его видеть - и невольно улыбнулась, вспомнив раздражение, которое южанин вызывал у нее в первые недели их знакомства.

За прошедший год волчонок вырос, и, пожалуй, успел превратиться в молодого волка. Наблюдая за тем, как он идет по палубе, Айя подумала, что прозвище пришлось южанину к лицу. Рикс в самом деле был красив особой, сумеречной волчьей красотой, которая должна была неотразимо действовать на впечатлительных девиц.

Когда "дан-Энрикс" подошел поближе, Айя отметила, что на лице "дан-Энрикса" застыло странное задумчивое выражение, как будто бы южанина все время беспокоила какая-то важная мысль.

- Ты что, влюбился?.. - спросила она бесцеремонно, когда энониец подошел поближе - Или, может быть, кого-нибудь убил? На тебе лица нет.

Энониец вздрогнул.

- Так заметно?..

- Очень, - подтвердила Айя, но, увидев, как окаменело лицо парня, мрачно усмехнулась. - Брось, волчонок, я не собираюсь ничего выпытывать. Мне и своих проблем хватает... Ты не знаешь, мессер Ирем собирается обедать в Адельстане?

- Нет, он теперь каждый день обедает у Императора.

У Императора. Айя почувствовала, что скоро она попросту возненавидит Валларикса. Неужели ему мало, что коадъютор тратит большую часть жизни, выполняя его поручения?.. Почему Ирем должен посвящать ему еще и все свои свободные часы?

А хуже всего было то, что коадъютор явно не был против.

- Монсеньор просил меня узнать, не согласишься ли ты поужинать с ним сегодня вечером, - продолжал "дан-Энрикс", явно не подозревавший, о чем она думает.

Айя сглотнула, с опозданием подумав, что не следовало бы беседовать с южанином на верхней палубе. Вид беспокойных морских волн с некоторых пор стал вызывать у нее сильную тошноту, но еще никогда она не чувствовала себя также скверно, как сегодня. Пока энониец говорил об ужине, который мессер Ирем собирался заказать у Слепня, Айю снова замутило, так что голос Крикс долетал до нее словно через какую-то пелену. Почувствовав, что ее того и гляди стошнит прямо на сапоги "дан-Энриксу", Айя поспешно перегнулась через борт, и, похоже, сделала это очень вовремя, поскольку ее тут же вырвало.

Ни один из матросов, продолжающих носить на борт "Крылатого" бочонки и тюки, даже не покосился в ее сторону - они уже привыкли к таким сценам. Выпрямившись и утирая губы рукавом, Айя случайно встретилась глазами с Риксом. Судя по потрясенному лицу южанина, тот начал что-то понимать.

- Скажи мессеру Ирему, что я не могу принять его приглашение, - сказала Айя ровным голосом. - У меня полно дел - надо закончить все приготовления к отплытию. Но если он захочет, я, наверное, смогу принять его на "Бурой чайке".

Айя не была до конца уверена, что собеседник ее слышит. Вид у энонийца был такой, как будто она только что ударила его по голове обухом топора.

- Ты... ты ведь не...? - южанин задохнулся, так и не сумев облечь вертевшийся на языке вопрос в слова.

- Да, я беременна, - коротко подтвердила Айя - просто чтобы энониец перестал смотреть на нее с этим безмолвным ужасом. Тоже еще, нашел трагедию...

Лицо у энонийца стало до смешного озабоченным - ни дать ни взять, это ему только что сообщили, что он должен стать отцом.

- Сэр Ирем знает?

Айя раздосадовано повела плечом. С чего волчонок вообще решил, что она ждет ребенка именно от Ирема? То есть по факту - так оно и было, у нее с самого лета не было других мужчин, но слышать лишние напоминания об этом было неприятно. Надо было иногда проводить ночь с кем-нибудь из своей команды, скажем, с Глеммом или Лейфом. Айя всегда знала, что долгая верность одному мужчине не доводит до добра. Во-первых, сам мужчина начинает думать о себе Хегг знает что... совсем как Энно, до сих пор изображавший оскорбленное достоинство... А во-вторых, ее саму все чаще посещают странные желания.

Например, вроде того, чтобы обосноваться в Серой крепости вместе с одним сероглазым каларийцем.

- Ты ему ничего не говорила?.. - догадался Рикс. Айе почудилось, что в тоне энонийца слышится упрек.

Да что он себе возомнил? - подумала она с внезапным раздражением.

- Нет, не говорила. И ты тоже ничего ему не скажешь, ясно?.. - Айя с силой стиснула плечо "дан-Энрикса". В эту минуту ей почти хотелось, чтобы от ее хватки на руке южанина остались синяки. Какое право он имеет вмешиваться?.. Айя раз и навсегда решила для себя, что, если калариец все-таки решит поехать с ней в Серую крепость, это не должно быть связано с ребенком в ее животе.

Но сейчас Крикс вполне мог нарушить все ее продуманные планы.

- Не лезь не в свое дело, Рикс, - грубо посоветовала Айя юноше. - Тебя все это совершенно не касается.

Оруженосец коадъютора нахмурился.

- А мессер Ирем? Его это тоже "не касается"? - спросил он с таким видом, словно сомневался, не сошла ли его собеседница с ума.

Айя скрестила руки на груди.

- Ты ведь неплохо знаешь своего сеньора, правда?.. Ну и как ты думаешь: если ему придется выбирать между этим ребенком - и Валлариксом, кого он выберет?

"Дан-Энрикс" опустил глаза. Айя рассчитывала попросту заставить юношу задуматься, но этот быстрый, вороватый жест сказал ей больше, чем любой другой ответ. Она внезапно поняла, что ей, по сути, уже не о чем говорить с самим Иремом.

На несколько секунд ей стало очень больно, а потом, без всяких переходов - очень пусто.

- Вот видишь! - произнесла она с резким, деланным смешком. - Мы оба знаем, что сэр Ирем всегда будет ценить свои клятвы больше, чем меня... И даже самого себя, если на то пошло. Представь, что ты все ему рассказал. Разве он бросит гвардию ради того, чтобы отправиться со мной в Серую крепость?

- Нет. Но ведь сэр Ирем мог бы сделать так, чтобы тебе не нужно было уезжать на остров Рэн. Ты бы могла остаться здесь...

- А почему ты думаешь, что я хочу остаться здесь? - высокомерно уточнила Королева.

Рикс растерянно сморгнул. Взглянув на его удивленное лицо, Айя насмешливо осклабилась.

- Вы все, мужчины, просто идиоты! Ты буквально пять минут назад признал, что твой сеньор никогда в жизни не откажется от своей службы в гвардии. Но, несмотря на это, ты считаешь, что я могу с легкостью махнуть рукой на все, что составляет мою собственную жизнь, и радоваться, если у меня получится остаться здесь на положении его любовницы! Ты что, действительно считаешь меня такой дурой? Или ты так понимаешь справедливость?.. Если да, то постарайся, чтобы твоя женщина - если она у тебя есть - об этом никогда не догадалась.

Лицо у южанина вытянулось еще сильнее.

- Ты права, - признался он. - Наверное, я в самом деле полный идиот... мне никогда не приходило в голову взглянуть на дело с этой точки зрения.

Он помолчал, а потом нерешительно добавил:

- Прости, я не хотел тебя обидеть.

Айя хмуро фыркнула.

- Меня не так легко обидеть, знаешь ли. Но ты должен пообещать, что ничего не скажешь Ирему.

На этот раз южанин не спешил с ответом. Айя с напряжением ждала, чем кончится борьба, происходившая в южанине. Она отлично знала, что, если "дан-Энрикс" вобьет себе в голову, что он обязан поступить определенным образом, переупрямить его будет невозможно.

- Я ничего не скажу сэру Ирему, - пообещал южанин неохотно. А потом, странно смутившись, спросил у своей собеседницы. - А ты... ты собираешься оставить этого ребенка?

Айя насмешливо прищурилась. Ее забавляло, что южанин принимает всю эту историю так близко к сердцу.

- Может быть, да, а может быть, и нет - тебе-то какая разница, волчонок?.. Ладно, не страдай. Если бы я и правда собиралась травить плод, я сделала бы это раньше. Думаешь, я согласилась бы блевать по двадцать раз на дню, вместо того чтобы послать кого-нибудь за лунным чаем?..

Рикс ответил неуверенной улыбкой.

Когда он ушел, оставив ее в одиночестве, Айя вздохнула. Несмотря на все ее насмешки над южанином, она довольно долго колебалась, прежде чем решила, что не станет избавляться от младенца. Айя никогда не знала приступов морской болезни, а теперь ей предстояло выйти в море в таком состоянии, когда ее мутило даже от малейшей качки. А о том, что будет дальше, не хотелось даже думать. Огромный, мешающий ходить живот, мучительные роды, и все это - именно в то время, когда нужно будет обживаться в Серой крепости! Да наконец - возможно ли в подобном положении удержать власть над собственной дружиной?.. Облокотившись на фальшборт, Айя в очередной раз подумала, что совершает самую большую глупость в своей жизни. И все это - исключительно из-за дурацкого желания узнать, действительно ли у их с Иремом ребенка будут светлые, как сталь, отцовские глаза.

Расставшись с Айей, Крикс со всей возможной быстротой вернулся в Верхний город, чтобы успеть встретиться с Лейдой до начала Малого совета. Обычно он шел в гостиную, предназначавшуюся для придворных дам, и ждал, пока кто-нибудь позовет Лейду. Но на этот раз, когда "дан-Энрикс" вошел в хорошо знакомый аулариум, Лейда Гефэйр уже была там.

Когда девушка поднялась ему навстречу, энониец сразу понял, что случилось что-то исключительно плохое.

- Я получила письмо от отца, - сказала Лейда безо всяких предисловий. - Он ни разу не писал мне с того дня, как я отказалась ехать с ним домой. А сейчас вот прислал письмо. Он просит меня ни под каким видом не приезжать в Глен-Гевер. Там... там все очень плохо, Рик. Несколько человек только что умерли от болезни, похожей на "черную рвоту".

Крикс оперся о косяк.

- Не может быть, - выдохнул он. - Если бы в провинции появилась "черная рвота", то об этом уже знали бы в Адели.

- Я получила письмо всего полчаса назад. Второе было для Валларикса. Отец предлагает императору принять все меры безопасности на случай эпидемии.

Голос Лейды звучал до странности спокойно. Крикс внезапно осознал, что она находится на грани истерики. Сам Крикс никак не мог прийти в себя от новости, которую он от нее услышал.

"Черная рвота" всегда появлялась неожиданно. Во время последней эпидемии эту заразу завезли в империю аварские торговцы, и тогда от нее больше всего пострадали прибрежные города. Были несколько менее крупных эпидемий, преимущественно в Айришере и Каларии. Но откуда она могла взяться сейчас, да еще в глубине страны? Крикс попытался вспомнить все, что слышал об этой болезни.

Она исключительно заразна. Одинаково опасна для людей всех возрастов, от стариков до маленьких детей. Все заболевшие обычно умирают в течение одной недели после заражения, а среди тех, кто выздоравливает, многие впоследствии страдают судорогами или теряют зрение.

Но главное - никто не знал, как именно "черная рвота" перекидывается с одного человека на другого. Кто-то не заболевал, ухаживая за десятками больных. Другие умудрялись заразиться, просто прикоснувшись к какой-нибудь вещи в доме заболевшего. Такая неизвестность делала "черную рвоту" еще более пугающей. Высказывались даже мысли о магическом происхождении этой болезни, и, хотя эта теория не получила никакого основательного подтверждения, многие в нее верили.

- Где это письмо? - вскинулся Рикс. - Его необходимо сжечь.

- Я знаю. В письме так и было сказано - чтобы я сразу же сожгла его, как только дочитаю, - с тем же мертвенным спокойствием ответила Лейда. - Отец пишет так, как будто они все уже обречены. Как думаешь, если это действительно "черная рвота"... они в самом деле заболеют?

- Совсем необязательно, - со всей доступной ему твердостью ответил Крикс. - Твой отец умный человек. Он не допустит, чтобы кто-нибудь из замка контактировал с больными. И к тому же, мы пока не знаем, что у вас произошло на самом деле. Может быть, это какая-то ошибка. Эпидемии "черной рвоты" еще никогда не начинались так далеко от побережья.

Энониец обнял Лейду - и ощутил, как ее окаменевшая спина расслабилась, когда он положил на нее руку.

- Знаешь, что ужаснее всего? - спросила она глухо, спрятав лицо у него на груди. - От Глен-Гевера до Адели столько дней пути. Может быть, дома все уже больны... а я об этом даже не узнаю.

Крикс только крепче прижал девушку к себе. Он хотел бы найти какие-то слова, которые бы ее хоть немного успокоили, но не мог придумать ничего подходящего. Все утешения, которые он мог изобрести, казались Риксу лицемерными и просто глупыми. Если сэр Годелвейн Гефэйр не ошибся, и те люди в из Гевера в самом деле умерли от "черной рвоты", то у близких Лейды было очень мало шансов уцелеть. Конечно, можно было до последнего надеяться на то, что это вообще не "рвота"... и, скорее всего, ошибиться. Энониец стиснул зубы. У него в ушах, как наяву, звучал голос Князя.

"Ты действительно считаешь, что мы можем подождать еще "хотя бы год"?.. Ваш мир, каким ты его знал, уже трещит по швам".

Действительно, по швам, - тупо подумал Рикс. Стоит им хоть немного преуспеть в борьбе с какой-нибудь одной напастью - как на них тотчас же валится другая, да еще и не одна. А если в Гверре в самом деле вспыхнет эпидемия "черной рвоты" - это будет хуже, чем аварцы и такийцы, вместе взятые.

"Дан-Энрикс" неожиданно почувствовал, что тонкая рубашка на его груди промокла.

- Лей?... - все еще не смея до конца поверить в очевидное, окликнул Рикс.

Она ведь никогда... Она казалась ему слишком храброй для подобных проявлений слабости. Когда-то он смотрел на ее тонкие запястья и не представлял, как она сможет научиться обращению с мечом, но эти времена давно прошли. За этот год "дан-Энрикс" многократно убеждался, что внешняя хрупкость Лейды скрывала несгибаемое мужество.

А вот теперь она бессильно плакала в его объятиях - и Рикс не представлял, чем можно ей помочь.

- Не надо, Лей, - прошептал он. - Все будет хорошо.

Собственный голос показался ему хриплым и каким-то удивительно фальшивым. Он ведь знал, что ничего и никогда уже не будет хорошо.

Если бы только он сумел достать тот меч - все обернулось бы иначе. Но теперь он был бессилен. Что бы он ни сделал, тысячи люди будут и дальше мучиться и умирать из-за амбиций одного-единственного говнюка, задумавшего стать самым великим магом в мире...

Дверь приоткрылась. Заглянувший в комнату Эрлано выглядел встревоженным и куда-то торопившимся - однако, обнаружив в комнате Лейду Гефэйр в объятиях "дан-Энрикса", он смутился и уставился на свои сапоги.

- Простите, месс Гефэйр. Я никак не ожидал, что вы... то есть - не ожидал застать вас здесь. Я уже слышал о письме от вашего отца. Надеюсь, что с вашими близкими все будет хорошо.

Лейда коротко кивнула. Когда дверь открылась, она быстро отошла к окну и встала там спиной к вошедшему, но рыцарь, видимо, все же успел заметить, что лицо у девушки заплакано. Эрлано явно чувствовал себя не в своей тарелке и счел за лучшее перенести свое внимание на Рикса.

- Мессер Ирем требует тебя на государственный совет. И лучше поспеши. После прибытия гонца из Глен-Гевера император приказал собрать советников немедленно. Все остальные уже в Гобеленном зале.

Крикс не двинулся с места.

- Передай мессеру Ирему, что я не пойду на совет, - ответил он - и сам невольно поразился, как невыразительно и безразлично это прозвучало. Куда только делось то отчаяние, которое он испытывал совсем недавно?.. Сейчас энониец чувствовал себя таким усталым и опустошенным, будто все это произошло очень давно. И, может быть, даже не с ним.

Эрлано озабоченно нахмурился. Он, видимо, вообразил, что Рикс отказывается идти, чтобы остаться с Лейдой и попробовать ее утешить. Теперь Лано разрывался между своим долгом и сочувствием к "дан-Энриксу". На правах старшего по возрасту и званию он все же попытался воззвать к разуму южанина.

- Рикс, не дури... Совет - это тебе не тренировка в Академии, чтобы так просто его пропустить.

- Я не пойду, - повторил Крикс. Эрлано тяжело вздохнул.

- Что я должен сказать мессеру Ирему? - спросил он, капитулируя. - Что мне не удалось тебя найти?..

- Скажи ему, что я не стану принимать участие в этом совете. А если он захочет знать, в чем дело, можешь передать, что я не вижу в этом смысла. Думаю, что он поймет.

Гвардеец вытаращил на него глаза.

- Ты что, серьезно?

- Абсолютно, - подтвердил "дан-Энрикс" тем же равнодушным тоном.

- Ясно. Тогда я скажу мессеру Ирему, что тебе напекло голову, пока ты ходил в гавань. Альды мне свидетели - если это не солнечный удар, значит, ты попросту рехнулся! - мрачно сказал Лано.

И, все еще продолжая что-то бормотать себе под нос, молодой рыцарь вышел в коридор. Пару секунд южанин молча смотрел на закрывшуюся за гвардейцем дверь, а потом бессильно привалился к стенке и закрыл ладонями лицо.

Какой-то частью самого себя "дан-Энрикс" пожалел, что не может сейчас заплакать так, как Лейда несколько минут назад. Оказывается, если ты плачешь - значит, ты еще на что-нибудь надеешься.

Когда он снова поднял голову, Лейда стояла рядом с ним, пытаясь заглянуть ему в глаза.

- Рик, что случилось? Почему ты не пошел на государственный совет?..

Навалившаяся на него апатия отбивала всякое желание о чем-то говорить. Но энониец смутно чувствовал, что его молчание пугает Лейду, поэтому сделал над собой усилие и пояснил:

- Мне незачем туда идти. Я все равно ничего не могу сделать с тем, что происходит в Гверре. Это даже не война, чтобы я мог отправиться туда и делать вид, что от меня хоть что-нибудь зависит. Здесь я буду совершенно бесполезен. Разумеется, если считать, что в других случаях это было не так, - добавил он с мрачным сарказмом, совершенно позабыв, что отвечает на ее вопрос, а не ведет еще одну беседу сам с собой. Все эти дни, с тех самых пор, как Крикс расстался с Князем, он все время размышлял о том, что рассказывал маг. Порой южанин приходил в себя и замечал, что его первогодки бросили тренироваться и валяют дурака, пользуясь тем, что мастер уже несколько минут витает в облаках. А пару раз кто-нибудь напрямую спрашивал "дан-Энрикса" о причинах его задумчивости - например, как Айя этим утром или Лэр несколько дней назад.

Во взгляде Лейды промелькнула растерянность.

- Рик, я не понимаю... что с тобой такое?

- Не со мной. Со всеми нами. Если ты не веришь, вспомни последние несколько лет. Сейчас наша империя сама похожа на больного "черной рвотой". Правда, мы пока еще не умираем, но и не живем в обычном смысле слова. Мы агонизируем. И я ничего не могу с этим поделать!

- Но ведь ты и так многое сделал. Например, в Каларии... или прошлой зимой, во время бунта...

- Это все не то. Совсем не то, - нетерпеливо перебил "дан-Энрикс". - И, в любом случае, этого недостаточно.

- А чего было бы достаточно?.. Если бы ты смог сделать так, чтобы война закончилась - и лучше даже не на время, а сразу и навсегда? Или если бы ты мог устроить, чтобы люди перестали умирать от "черной рвоты"? - Лейда попыталась улыбнуться. Выглядело это так, как будто девушка не очень твердо помнила, как это делается.

Крикс подумал, что ему не следовало заходить так далеко. Сейчас их разговор вплотную подошел к вещам, которые он не имел права обсуждать ни с кем, кроме, возможно, императора и сэра Ирема. Но сменить тему разговора или просто промолчать было бы равносильно лжи, а он еще ни разу в жизни не солгал Лейде Гефэйр.

После некоторых колебаний Крикс нашел слова, которые не нарушали его обещание молчать об Олварге и о наследстве Альдов, и при этом были абсолютной правдой.

- Я действительно хотел бы это сделать, Лей. Но я не знаю, как. После трактатов Эйта из Гоэдды мы читали какого-то древнего аварского философа... кажется, Ар Ассиза. Я лучше всего запомнил ту главу, где он доказывает, что добро и зло равно необходимы для того, чтобы в мире существовало равновесие. Рейхан и остальные просто пропустили это место и начали спорить о его идее "правильно устроенного государства", а я сидел и думал - интересно, этот Ар Ассиз видел когда-нибудь истинное зло?.. Готов побиться об заклад, что нет, иначе он не написал бы такой глупости. Гармония добра и зла! Как будто злу нужна какая-то гармония... И все-таки я понимаю, почему аварцы выдумали своего Двуликого. По крайней мере, так гораздо проще примириться с некоторыми вещами. Например, с войной, или неизлечимыми болезнями, или работорговлей - ну, по крайней мере, до тех пор, пока все это происходит не с тобой, а с кем-нибудь другим. Но я все равно не сумел бы думать так, как этот Ар Ассиз. Честное слово, иногда я почти ненавижу самого себя за то, что не могу найти какого-нибудь выхода.

Реакция Лейды оказалась неожиданной. Она порывисто обняла юношу и сжала руки с такой силой, словно энониец мог в любой момент исчезнуть.

- Бедный, бедный... - прошептала Лейда, прижимая его к себе, словно ребенка. - Как тебе должно быть тяжело!

Криксу даже на секунду стало стыдно. Ведь это ее, а не его семья была сейчас на волосок от смерти.

Потом Лейда отодвинулась - и с удивительной серьезностью сказала:

- Пообещай мне, что ты постараешься больше не думать о таких вещах. Когда ты говоришь о чем-нибудь подобном, мне всегда становится не по себе. Как будто ты нарочно причиняешь себе боль... и проверяешь, сколько еще сможешь выдержать.

"Наверное, уже нисколько" - мысленно ответил Рикс. Сейчас ему казалось, что все события, которые он пережил после своего первого сражения в Каларии, собрались в один ком и навалились на него невыносимой тяжестью. Казнь Горностаев, гибель Астера, затравленный и всеми презираемый Дарнторн, сражение в Шатровом городе, рассказы Филы об их бегстве из деревни...

- Ты права. Я постараюсь больше ни о чем не думать, - сказал Рикс.

Он потянулся к Лейде и нашел губами ее губы. Девушка отозвалась на его движение с такой готовностью, что энониец понял - Лейда ждала этого с того момента, как он вошел в гостиную. "Дан-Энрикс" ощутил на языке солоноватый привкус ее слез. Он знал, что сейчас в ее поцелуе нет ни капли страсти - только просьба о поддержке, близости, обычном человеческом тепле. Крикс постарался вытеснить свое отчаяние на самое дно души и полностью сосредоточиться на настоящем. Это оказалось тяжелее, чем он думал. Внутри словно поселился вязкий, неподвижный холод, сковывавший каждое его движение. Несколько секунд спустя Лейда едва заметно отстранилась, вопросительно глядя на юношу.

- Что-то не так?..

В вопросе Лейды явственно звучало удивление. Услышав этот голос, энониец ужаснулся, осознав, насколько вымученной ей должна была казаться его нежность.

- Нет, - поспешно солгал он. - Я просто все время думаю о том, что сейчас происходит на совете... Может быть, мне все-таки следовало туда пойти.

Лицо Лейды вытянулось, но она все же ничем не выказала разочарования.

- Тогда иди, - решительно сказала она Риксу. - Вряд ли тот гвардеец передал твои слова мессеру Ирему.

Слушая твердый и спокойный голос Лейды, Крикс почувствовал себя предателем. Ее обычная готовность жертвовать своими интересами ради его удобства и благополучия предельно облегчала ему бегство, но одновременно делала его гораздо более постыдным. Но остаться с ней было немыслимо. Если Лейда поймет, что с ним творится, она снова испугается или начнет его жалеть, что в некотором смысле было даже хуже. Ну а если не поймет... тогда она, пожалуй, заподозрит его в равнодушии.

- Спасибо, Лей. Я постараюсь прийти завтра, - сказал Рикс и вышел в коридор.

Пару секунд он даже дразнил себя мыслью, не пойти ли ему, в самом деле, на совет, но потом развернулся и решительно направился в сторону выхода.

Он сказал Лейде, что не станет думать ни о чем - и собирался сдержать свое обещание. Или, по крайней мере, сделать все возможное для этого.

После прохладного ночного ветра запах чада и прогоркшего жира показался нестерпимым. В полуподвальном помещении было душно и слишком людно. Публика даже менее взыскательному гостю, чем лорд Ирем, показалась бы малоприятной - всякий сброд из Алой гавани и подмастерья-неудачники из близлежащих скромов. Если бы десятник Браэнн не сказал, что несколько часов назад Крикс был в "Поморнике", Ирему точно не пришло бы в голову искать пропавшего оруженосца здесь.

Чтобы никто из посетителей этой дыры не опознал в нем орденского рыцаря, мессеру Ирему пришлось надеть самую скромную одежду и накинуть плащ с широким капюшоном, страшно неудобный в теплый майский вечер. Это обстоятельство отнюдь не улучшало каларийцу настроения.

Оглядев грязный, плохо освещенный зал, рыцарь подумал, что напрасно тратит время. Вряд ли Риксу захотелось бы остаться здесь до ночи. На всякий случай лорд остановил слугу с заставленным грязными мисками подносом и коротко описал ему "дан-Энрикса", спросив, нет ли в "Поморнике" такого посетителя. Парнишка на мгновение задумался, и рыцарь уже приготовился бросить ему на поднос монетку и уйти, когда слуга внезапно указал на боковую дверь.

Переступив порог, Ирем увидел зал поменьше. Если не считать размеров, он был точной копией первого. Здесь точно так же пахло жаренным на прогорклом масле луком и висели винные пары. По людям, сидевшим за столами, можно было проследить все стадии опьянения: кто-то с неестественно блестевшими глазами смеялся над словами собутыльника, кто-то вяло подливал приятелю еще вина, а кто-то уже спал, уронив голову на руки.

Крикса лорд заметил почти сразу, хотя тот и выбрал себе место в самом дальнем от двери углу.

Когда лорд Ирем подошел поближе, энониец поднял голову. Взгляд юноши, немного поблуждав, уперся в доминанта; казалось, Крикс заметил его только потому, что чья-то тень внезапно заслонила свет.

Риксу потребовалось несколько секунд, чтобы заставить себя вспомнить, что это за человек. А потом еще несколько - на то, чтобы придать лицу более-менее осмысленное выражение.

- М-мессер, - Крикс благоразумно ограничился приветственным кивком, не делая попыток встать и поклониться.

Коадъютор осмотрелся. На краю стола стояло блюдо с зеленью и мясом, но еда была почти нетронута. Кувшин вина, который юноша придерживал рукой, никак не мог быть первым в этот вечер. Ирем быстро обежал глазами "поле боя". Как и следовало ожидать, еще один пустой кувшин стоял поблизости. От третьего осталась только груда черепков и лужица вина.

Сэр Ирем стиснул зубы и сказал - куда спокойнее, чем сам рассчитывал.

- Нам нужно побеседовать.

- Как вы меня нашли?.. - медленно, но довольно четко спросил Крикс. Похоже, ему было нелегко сосредоточиться.

- Я обошел полгорода, пока меня не надоумили зайти сюда.

"Дан-Энрикс" несколько секунд обдумывал эти слова. А потом так же медленно сказал:

- Зря вы сюда пришли, мессер. Вы сами видите - я слишком пьян для разговоров.

"Ничего. Мне и не нужно, чтобы ты мне отвечал" - подумал рыцарь и присел напротив, брезгливо стряхнув крошки со стола.

- Браэнн сказал, что видел тебя здесь по меньшей мере три часа назад, - заметил лорд после минутной паузы.

- М-гмм, - промычал южанин, то ли подтверждая очевидное, то ли не одобряя такой откровенности десятника.

- Он намекнул, что ты уже тогда был... скажем так, навеселе. Настолько, что даже затеял ссору с какими-то местными молокососами. Кстати, когда я заходил сюда, я обратил внимание, что у двери торчат трое каких-то сопляков. Наверняка - тех самых, о которых говорил десятник. Думаю, они решили подождать, пока ты выйдешь, чтобы надавать тебе по шее. А поскольку они, в отличие от тебя, хотя бы относительно трезвы, я ставлю асс на то, что это им удастся.

Крикс пожал плечами. Его лицо выражало величайшее презрение. Впечатление от этой аристократической гримасы портил только совершенно мутный взгляд.

- Ну что ж, теперь все ясно, - с холодной яростью сказал сэр Ирем. - Ты не пошел на государственный совет, поскольку посчитал это бессмысленным. Я вижу, тебе удалось потратить это время с бОльшей пользой... Поставь кувшин, - не повышая голоса, приказал он, когда южанин потянулся к стоявшему рядом с ним вину. - Больше ты сегодня пить не будешь.

Энониец подчинился - вероятно, просто по привычке.

Несколько секунд "дан-Энрикс" тер виски с таким ожесточением, как будто мог одним усилием воли выгнать из головы хмель. Самое удивительное, что отчасти это ему даже удалось.

- Вы ведь отлично понимаете, что я имел в виду, - сказал он сэру Ирему уже гораздо более нормальным голосом, чем раньше. - Вы даже знаете, что я был прав. Просто вы не хотите признаваться самому себе, что наше положение безвыходно.

- Я не хочу признаться самому себе, что мой оруженосец оказался таким трусом. Я всегда считал, что ты из тех людей, которые будут бороться до конца, даже когда борьба бессмысленна, а ты уже который час подряд сидишь в вонючем кабаке и предаешься жалости к себе.

- Я не...

- Ты - да. Несешь слезливый пьяный бред, да еще и считаешь его высшей истиной. Жаль, что я уже однажды предлагал посвятить тебя в рыцари - иначе я бы сделал это именно сейчас.

Глаза Крикса сумрачно сверкнули. Коадъютор с удовлетворением отметил, что от злости энониец почти протрезвел.

- Продолжайте, монсеньор, - с вызовом предложил южанин лорду Ирему. - Наверняка вы высказали мне не все, что собирались. Скажите, что я жалок... или что таким, как я, не место в Ордене... ну, словом, говорите, что хотели, только побыстрее. А потом уйдите и оставьте меня одного.

- Ты, безусловно, жалок, - хладнокровно согласился Ирем. - И даже не потому, что ты напился до потери человеческого облика, да еще в самой отвратительной дыре из всех, какие есть в столице. Хуже то, что ты уже в который раз пытаешься сказать "я не нуждаюсь в помощи", хотя это заведомо не так... Ну а теперь - изволь подняться. Мы уходим.

- Я не собираюсь никуда идти.

- Позволь тебе напомнить, что ты пока еще мой оруженосец. Так что выбирай: либо ты сам поднимешься и выйдешь из этого кабака, либо я выведу тебя насильно.

Крикс помедлил, но потом все-таки отодвинул табурет и неуверенно поднялся на ноги. Вытряхнул на ладонь несколько медек, недоверчиво ощупал пустой кошелек и, кажется, впервые за весь вечер несколько смутился.

Лорд Ирем возвел очи горе, бросил на покрытую жирными пятнами столешницу три асса и, не оглядываясь, пошел к выходу.

Когда стоявшая в дверях компания сообразила, что южанин уходит не один, на лицах проступило явное разочарование. Пару секунд они как будто колебались, не стоит ли пренебречь присутствием мессера Ирема, но коадъютор молча улыбнулся вожаку - и тот поспешно отвернулся, придя к безошибочному выводу, что про ссору с южанином лучше забыть.

Ирем не собирался приноравливаться к спотыкающемуся шагу "дан-Энрикса" и шел с обычной скоростью, так что сначала энониец поотстал. Но потом быстрая ходьба и свежий воздух помогли южанину прийти в себя, и он нагнал своего спутника.

Несколько минут они шли молча. Потом Крикс спросил:

- Вы в самом деле думаете, что я трус?..

После всего, что ему пришлось вытерпеть по милости южанина, Ирема так и подмывало сказать "да". Но это было бы неправдой.

- Нет, не думаю, - нехотя признал лорд. - По правде говоря, обычная попойка - это еще далеко не худшее, что можно было ждать от человека в твоем положении. Слишком уж много на тебя свалилось. Я не сомневался в том, что рано или поздно ты сорвешься. А тут еще и Седой с его затеями...

Сэр Ирем запоздало прикусил язык, почувствовав, что в его тоне слишком явственно звучит неодобрение. Делиться с Риксом собственными мыслями о Князе и его поступках было бы, пожалуй, недостаточно дипломатично.

К тому моменту, как они дошли до Адельстана, небо начало стремительно светлеть.

- Утро, - удивленно произнес "дан-Энрикс", словно только что это заметил.

Коадъютор подавил тяжелый вздох. Когда-то он способен был не спать две или даже три ночи подряд, и все же чувствовать себя довольно бодрым. Но в последние несколько лет это становилось все труднее. После ночи, проведенной на ногах, рыцарь все чаще чувствовал себя до неприличия измотанным. Вот и теперь глаза слипались так, как будто бы это не Рикс, а он только что выпил несколько кувшинов крепкого такийского вина.

Подняться бы сейчас к себе и наглухо закрыть все ставни, отменив рассвет, неумолимо занимавшийся над городом... Но, принимая во внимание дела, свалившиеся на него после вчерашнего совета, о подобной роскоши можно было только мечтать. Напротив, следовало поскорей стряхнуть с себя остатки сна и приниматься за работу.

- Приведи себя в порядок, - хмуро сказал Ирем своему оруженосцу. - Через четверть часа я хотел бы видеть тебя на Малой тренировочной площадке. И не пьяного мальчишку, а того "дан-Энрикса", которого я знал и... уважал.

Не дожидаясь, пока энониец что-нибудь ответит, коадъютор развернулся и ушел.

Поднявшись в свою комнату, Крикс с отвращением стащил с себя несвежую рубашку с пятнами пролитого вина. Потом наполнил таз водой и долго, с непонятным самому себе ожесточением мыл руки и лицо.

Потом он настежь распахнул окно. От холода на мокрой коже стали проступать мурашки, но "дан-Энрикс" все равно не торопился отходить вглубь комнаты.

Ирем был совершенно прав, когда обвинил его в трусости. Его поступки этой ночью не имели никакого оправдания. Может быть, эта слабость воли жила в нем всегда - поэтому он и не смог достать меч Альдов из огня?..

От этой мысли энониец чуть не заскрипел зубами. И поклялся самому себе, что он найдет дорогу в подземелье, куда его приводил Седой. А потом с помощью Саккрониса отыщет в городском Книгохранилище все свитки, где хотя бы вскользь упоминается наследство Альдов. Может быть, в них обнаружатся какие-то подсказки относительно того, как можно его получить. Но даже если он опять потерпит поражение, он больше не позволит себе сдаться.

Если уж на то пошло, то, несмотря на всю свою ворованную Силу, Олварг - просто человек. А это, между прочим, означает, что его можно убить любым другим мечом...

Крикс даже удивился, почему такая мысль не посещала его раньше. Потом он вспомнил, что сэр Ирем ждет его на тренировочной площадке и, поспешно натянув первую подвернувшуюся под руку рубашку, выскочил за дверь.

Загрузка...