Сменить мечту. История попаданки наоборот

Часть1.

Эмилия, сменить мечту.

Доводилось ли вам заключать договор с божеством, да еще  неизвестным в родном пантеоне?

Я вот попалась. А кто бы не попался?

Теперь только и остается, что расстаться с планами и мечтами. Придется принять наследие и выполнить наказ – ни много ни мало – стать счастливой. Всего-то и надо, узнать, как это сделать, ведь наследие мое в другом мире. Какое оно, имномирное счастье?

Доводилось ли вам заключать договор с божеством, да еще  неизвестным в родном пантеоне?

Я вот попалась. А кто бы не попался?

Сознание возвращалось медленно и нехотя, слегка подгоняемое противным ритмичным попискиванием. Некоторое время я пыталась вспомнить, что за животное могло бы издавать такие звуки и как этот зверь мог оказаться в моей квартирке, которую я собственноручно защитила самым тщательным образом. Артефакты, половину из которых изобрела сама, работали без сбоев.

Мысли были тягучими, как свежий мед, который течет с ложки, течет и никак не может стечь полностью. А назойливое пиликанье все длилось и длилось, мешая сосредоточится. А на чем я хотела сосредоточиться? Я думала о своей служебной квартирке, но это не то, раз за разом мелькало нечто более важное... Не помню. От неповоротливых тревожных мыслей меня отвлекли голоса, беседовали мужчина и женщина. Голос мужчины был глухим и уставшим, а женщина была взволнована. Речь была чужой, иногда журчащей, иногда рокочущей. Странное сочетание звуков, непривычная тональность и понятные слова.

– Как она, доктор? – это голос женщины. Странное имя – Доктор, никогда не слышала, проползла вялая мысль.

Мужчина медлит с ответом, а потом произносит:

– Стабильно. Все по-прежнему. Судя по показателям она должна быть не только в сознании, но и вполне активно выздоравливать. Такое впечатление, что она просто не хочет возвращаться, – потом долгая пауза и тот же баритон добавляет, – Не удивительно, после такого кошмара.

Незнакомо звучащая речь и абсолютно понятный смысл меня удивили и я долго решала, а не посмотреть ли мне на странно говорящих чужаков. Что они, вообще, делают в моей квартире? Уж не мачеха ли затеяла очередную подлую каверзу? Я так и сяк покрутила эту мысль, получалось плохо, наверно лучше просто посмотреть.

Открыть глаза оказалось не так легко, веки были неподъемными, но через десяток попыток я справилась и в ошеломлении захлебнулась вдохом, увидев низкий, белый, совершенно незнакомый потолок с невиданными квадратными светильниками. Следом, одномоментно произошло сразу несколько событий: пиликанье участилось, мою руку довольно сильно сжали и женский голос радостно и требовательно затараторил:

– Лиза, Лизонька, солнышко, очнулась! – в поле моего зрения появился женский силуэт, на котором я никак не могла сфокусироваться. Образ плыл и качался, как иллюзия неопытного мага.

– Показатели скачут как бешеные. Ирина, осторожнее, вы ее пугаете.

Я преисполнилась благодарности к обладателю баритона. Рука освободилась от хватки, а в глаз мне ударил острый луч света, не успела я зажмуриться, как та же участь постигла второй глаз.

– Отличненько, – произнес баритон, и, проморгавшись, я разглядела нависшего надо мною человека в забавной бирюзовой шапочке. Мужчина поводил перед моими глазами металлической блестящей штуковиной, потом вложил в мою руку свои пальцы и потребовал, чтобы я их сжала. Я силилась напрячь пальцы, а заодно сообразить, зачем ему это может понадобиться. Целитель, наконец определение найдено, так делают целители, когда не хотят прибегать к магическому обследованию. Я больна? Лекарь что-то нажал в изголовье и через минуту вошла  женщина, тоже в бирюзовом. Короткое распоряжение, в котором до сознания дошли только два слова “полтора кубика”, видимо, название зелья, и провалилась в сон.

Очередное пробуждение оказалось более приятным. Пиликанья не было. Глаза легко открылись, надо мной был все тот же низкий скучный потолок. Пошевелила руками, потом с некоторым усилием поднесла к глазам и долго их разглядывала. Это были не мои руки. Гладкая, ровная, немного сухая кожа, незнакомая родинка, длинные заостренные ногти с металлическим отблеском и практически полное отсутствие мелких шрамиков, которыми изобиловала кожа на моих руках. Овладение инструментарием артефактора бесследно не проходит. Каждый раз к целителям не набегаешься, чтоб свести шрамы, а своего резерва мне на самолечение не хватало, увы.

Руки упали на одеяло, мечущиеся в панике эмоции захлестнули весенним паводком. Не понимаю, не понимаю, не понимаю. Боюсь, очень боюсь...непонятно чего. Почувствовав, что паника выходит из-под контроля, я постаралась успокоиться, как учили на занятиях по медитации, и сделать что-то конструктивное. Так, надо вспомнить. Что именно? Наверное, нужны последние воспоминания. Итак. Дорожная карета. Я еду к месту новой службы и злюсь на свою подругу, которая мне подсуропила с этим назначением. Злюсь не вполне справедливо, потому что мне необходимо покинуть столицу на некоторое время, и мне чудесным образом представилась такая возможность. А почему необходимо? Не вспоминается, ну пока это и неважно. Помню, что ужасно, до мелких судорог в животе, боюсь нового назначения и всеми фибрами души его не хочу. Дешевую карету трясет и качает, моя попутчица дремлет, потом нежный грустный голос, оборвавший нить моих безрадостных мыслей, внезапно произнес.

– Так сильно не хочешь туда ехать?

Часть2.

На каретной скамье, рядом со мной, откуда ни возьмись, появилась девушка в белом широком одеянии и устроилась на каретной скамье, всем своим видом демонстрируя сосредоточенное внимание. Лицо ее не удавалось разглядеть, отвлекал светящийся вокруг головы ореол, признак того, что предо мной не человек.

– Вижу, что не хочешь, – пристальный взгляд девушки не позволял отвлечься на разглядывание, – прости, это я тебе подсуропила, а не подруга. Ирида была лишь проводником. У тебя есть возможность сойти с уготованной стези. Хочешь? – Девушка подтянула к себе на сидение ногу в странной обуви, состоящей из переплетенных полосок то ли тонкой кожи, то ли плотного шелка, и положила головку на колено. Эта раскованная поза, почему-то, вызывала симпатию к незнакомке, и, пожалуй, доверие.

– Хотеть, то хочу, – осторожно отвечаю странной деве явно божественного происхождения, – но что вы предложите мне взамен?

Дева молчала довольно долго, потом, видимо, решив не миндальничать, ответила:

– Новую жизнь, новый мир, новую судьбу, новое тело. – Дав мне некоторое время на осмысление сказанного, Дева продолжила, – вот отчего бы больше всего страдаешь в этой жизни? – И сама ответила, – от стервозных родственников, которые тебя третируют, несмотря на то что ты уже взрослая. И оттого, что у тебя мало магии, а ты хочешь быть сильным магом, чтобы не зависеть от родственников. Даже от любящих бабушки и дяди.

Дева была права по всем пунктам. Моя жизнь в семье была невыносимой. Мачеха, фигурально выражаясь, сживала меня со свету, унижая при любой возможности. Она и в буквальном смысле сжила бы, если бы не сдерживающий фактор в лице любящего дядюшки, который был сильным магом-менталистом и занимал высокий пост в силовых структурах королевства. Заботливые бабушка и дядя изводили меня чрезмерной опекой, что тоже изрядно утомляло. Особенно трудно было прятать раздражение от дяди, но после окончания Академии я решила эту проблему, поступив на службу короне и получив хороший артефакт ментальной защиты, который существенно усовершенствовала.

Потом меня предал и опозорил мужчина, с которым я планировала дожить до старости, вот и понадобилось уехать из столицы, чем и воспользовалась моя единственная подружка по Академии. Правда, моя скромная товарка по обучению, оказавшаяся не много, ни мало, нашей королевой, привела еще один стимулирующий аргумент – отец, за моей спиной готовил мой брак со своим сверстником и уже запросил разрешение короны. Корона могла отказать только в одном случае, если нуждалась в конкретном подданном и его услугах. С подачи королевы Ириды мне навязали назначение управляющей в дом сирот-отказников на краю королевства. До сих пор не могу простить себе той болтовни. Дриадское цветочное вино – коварная штука, притупляющее чувство меры. Вот по пьяной лавочке я и наплела, как надо организовывать воспитание сирот. Сама сирота, знаю, мол, о чем говорю. Болтовня моя дошла до власть имущих вот меня и направили воплощать в жизнь эти идеалистические прожекты: навести порядок хотя бы в одном, отдельно взятом приюте. Порядок – это мое все. Но, кошмар ситуации в том, что детей я не люблю. Весь мой опыт общения с детьми ограничивался практикой выживания в одном доме со сводными братом и сестрой. Щипки, шлепки и подножки, это самое безобидное, что мне приходилось от них терпеть. Противостоять им и вечно раздраженной мачехе я так и не научилась, смиренно принимая несправедливость. Сводная сестрица, усердно подражая мамаше, изо всех сил старалась отравить мне жизнь. Приходилось молча терпеть, чтобы не огорчать бабушку и скрывать издевательства со стороны семьи отца от дяди. Этим меня и шантажировали: я же не хочу поссорить отца и его старшего брата, я же не хочу, чтобы пошатнулось здоровье пожилой бабушки.

И вот теперь эта, приближенная к богам, дева предлагает мне возможность вырваться из круговорота неприятностей. И магия! Чего я только не делала, чтоб бы стать хоть капельку сильнее! Медитировала сутками, училась дозировать затраты магии с филигранной точностью, довела до идеала навыки начертания рун. Мой мизерный резерв заставлял меня непрерывно мучиться от зависти к более одаренным, особенно к тем, кто не имел ума и воли развиваться. И сейчас мне предлагают вырваться из порочного круга внутренних терзаний?

Я, безусловно, несколько наивна для своего возраста, но не могу не понимать, что все не так просто и, на первый взгляд, заманчивое предложение обязательно имеет какую-то, скорее всего – неприятную, подоплеку.

Видя мои сомнения, светоносная Дева заговорила вновь.

– Сильно резерв увеличить не получится, но тебе это и не понадобится, в том мире магов нет. Ты будешь единственным грамотным магом. А большой ресурс, скорее всего, только навредит. Немножко растянуть резерв, пожалуй, можно. Хватит, чтобы помочь себе и близким. Это будет первым бонусом. Еще ты получишь знания своей предшественницы, но личные воспоминания, конечно, будут недоступны. Это очень хорошее предложение. Её опыт и её наследие. Ну и твои знания и опыт останутся при тебе.

Мне так захотелось немедленно согласиться, что возникло подозрение о ментальном воздействии.

– Не волнуйся, мысли читаю, а влиять нам нельзя. По правилам необходимо абсолютно добровольное согласие.

– А что потребуется от меня?

– Просто жить и постараться стать счастливее.

– Зачем вам это надо, должна же быть причина. Двадцать восемь лет до меня богам дела не было, несмотря на все мои мольбы, и вдруг такое…

– Причина есть, и она в тебе. Ты избрана для очень важной миссии, с которой, вероятнее всего – не справишься. А этого допустить нельзя. В другом мире есть женщина, которая пострадала по нашему недосмотру и она просто создана для этой работы. Вот я и пытаюсь решить три проблемы сразу: спасти невинно пострадавшую, выполнить миссию, ну и тебя, попутно, избавить от нежеланной роли. Нам, знаешь ли, несчастные люди не нужны, нам нужны счастливые, для этого мы и работаем. Куда тебе, с рождения попавшей в поток горестей, заботиться о благополучии брошенных детей? Считай, что стать счастливой – это твоя новая миссия.

Часть 3.

Я лежала и рассматривала дивные ногти, вглядывалась долго, кажется, даже не моргая. Резь в глазах и заставила выпасть из ступора. Итак, договор с божественной сущностью заключен и теперь я смотрю на свои руки. В голове завертелись десятки вопросов, которые, одновременно и пугали, и приводили в восторженный трепет. Я в новом мире? Это мое новое тело? Почему я лежу? Помнится, здесь был лекарь, я больна?

А ведь действительно, мне же было сказано, что моя предшественница пострадала. Вот, значит, что имелось в виду.

Какая я? Почему я одна? За окном светло. Еще утро или уже день? Как долго длился мой сон? Я перебирала вопросы, как заготовки для артефактов, не получала ответов, задавалась новыми, возвращалась к старым, и так без конца, вопрос за вопросом, круг за кругом, виток за витком. Краем сознания я понимала, что эта зацикленность ненормальна, но никак не могла переключиться. Эти внутренние метания прервал давешний целитель.

– С пробуждением, Елизавета Андреевна. Рад, что вам надоело играть в спящую красавицу, – крепкая, обнаженная до локтя, рука приподняла край моего одеяла. Естественную, в такой ситуации, попытку возмутиться остановили нетерпеливым властным жестом.

– Тихо, мне надо взглянуть на швы, – и явно заговаривая зубы, целитель продолжил, – вы помните, что  произошло?

– Нет, – вытолкнула я из себя непривычное слово. – Лекарь выгнул бровь, принимая мой ответ. Швы? Что такое – швы? Промелькнувший образ смело непонятными словами.

– У вас огнестрельное ранение, Елизавета Андреевна, ничего не припоминаете?

Я отрицательно качнула головой. Елизавета Андреевна – это мое новое имя? Какое странное. Что такое огнестрельное ранение? На конкретный вопрос в сознании медленно формировался ответ, точнее, образ небольшой в диаметре, но сильно кровоточащей раны. Пока мое медленное сознание возилось с новой информацией, целитель что-то сделал и тянуще-щиплющие, довольно болезненные ощущения вынудили глухо застонать. Вскрикивать меня братец отучил еще в детстве.

– Все хорошо, – прикосновения уверенных прохладных пальцев отвлекли от неприятных ощущений, – ничего страшного, – это всего лишь лейкопластырь. Так-с, заживает неплохо! Волшебно, можно сказать, заживает. Сегодня можете повернуться набок. А завтра, глядишь, и сесть вам разрешу.

– А что со мной? – На языке крутилось привычное “господин целитель”, но произнесла совершенно для меня бессмысленное “доктор”, так называла лекаря та темпераментная женщина. В сознание просочилось понимание, что это одно из названий профессии, а целитель не умолкал:

– Проникающее ранение живота, но вам колоссально повезло, пуля прошла через мягкие ткани и задела нисходящую кишку. Крови вы потеряли много, но обошлось без некроза. Все успешно подшили. Без сознания долго пробыли, это да, но рана затягивается потрясающе быстро. Можно сказать, что впервые такое вижу. Сейчас придет сестра, поставит капельницу с питательным раствором. Кушать вам пока не следует. Постельный режим и долгий сон, вот ваши лучшие лекари, – и предвосхитив очевидное замечание, выспалась, мол, – заснуть мы вам поможем.

Когда девица в нежно-зеленой пижаме уверенным движением воткнула в сгиб локтя иглу, я замерла в шоковом ступоре, который не позволил ни дернуться, ни возмутиться. Пока  приходила в себя девица исчезла, а из недр наложенной памяти выплыло понимание, что такое капельница. Что торчащая из руки игла, это нормально. И что девица – это медработник, или медсестра, помощник доктора. Здорово, что по чистой случайности удалось не выдать своего изумления, впредь надо быть осторожной с проявлением эмоций. Прокрутив мысленно разговор с целителем, и уяснив все его смысловые нагрузки, я заскучала. В голове медленно вальсировал хаос мыслей, вопросы перемежались с воспоминаниями и той скудной информацией, которой невольно поделился лекарь, то есть доктор, как тут говорят. Было что-то важное в том что он сказал. Нет, о ранении я думать себе категорически запретила, и на божественную сущность сердится то же. Вот оно! Доктор сказал, что рана заживает с уникальной скоростью, а это возможно только под воздействием магии. Резерв полон и стал побольше, тут дева не обманула. Это просто чудесная новость. Но, раз рана стремительно заживает, получается магия расходуется постоянно, а резерв почти полон. Как такое может быть? Просканировала окружающее пространство в поисках силовых потоков и не нашла их. Совсем не нашла. Я, безусловно, маг слабенький, даже с подросшим резервом, и могу потоков не почувствовать. Но магии не ощущалось как таковой, чувствовать было нечего. Так и сяк обдумывая этот феномен, я не заметила, как заснула.

Пробуждение было приятным. Кто-то гладил меня  по волосам, очень нежно и почти невесомо. Я открыла глаза и встретилась взглядом с незнакомкой, женщина чуть отпрянула и я смогла ее рассмотреть. Скуластое, яркое лицо, серые прозрачные глаза, острый тонкий нос, сочные четко обрисованные губы и…неожиданно короткие волосы. Короткие, открывающие шею, но очень эффектно выглядящие, несмотря на некоторую встрепанность, темные волосы. Как необычно! Это лицо не могло принадлежать заурядной женщине. И эта женщина была близка с моей предшественницей, если судить по той обеспокоенности, которая плескалась в этих умных серых глазах. На мгновение кольнула острая зависть к этой Елизавете Андреевне. Моя семейка не позволяла мне дружить ни с кем, не то чтобы запрещала, а скорее, исключала такую возможность. Дети слуг, запугиваемые мачехой, дружить с барышней просто боялись. Сверстники, приходившие к брату и сестре, презирали бастарда-приживалку и не отказывали себе в удовольствии поучаствовать в травле.

А затем я вырвалась в Академию. Упорная учеба с утра до вечера, гонка бесконечных попыток доказать самой себе и окружающим, что достойна потраченных на мое обучение ресурсов, что могу конкурировать с полноценными магами, пусть в очень узкой области, но могу. В Академии с дружбой тоже не заладилось. Кто стал бы дружить с заучкой, которая пребывала вне веселой студенческой жизни, кроме как еще одной такой же скучной скромняжки, предпочитающей, как и я, тишину библиотеки? Эмилия – бастард была абсолютно не интересна аристократам, Эмилия – урожденная баронесса пугала ребят из сословий попроще. С кем же еще было дружить?

Часть 4.

Появилась сестра, именно так обратилась к ней Ирина, поворчала, что рановато поить пациентку, помогла мне повернуться набок и вновь вколола капельницу.

– Смотри не растолстей на глюкозе, – улыбаясь сказала подруга, но я уже уплывала в сон, наслаждаясь приятными ощущениями в спине, которая, оказывается, не на шутку затекла.

Как ушла Ирина, как снимали капельницу, я уже не слышала. Приятно осознавать, что силы ко мне возвращаются. Попробовала пошевелиться, тело подчинялось и даже просило движения. Вновь вспомнилась светоносная дева и ее фраза о наследии, которое мне достанется. Тогда слово “наследие” воспринималось, как наследство. Теперь до стало очевидным, что смыслов может быть много, и что мне  придется много и часто удивляться. И поминать эту проходи…, божественную сущность совсем не для благодарности. Как лихо она мне зубы заговорила, лишь мельком упомянув, что Лиза пострадала! Этот интересный нюанс был благополучно погребен под лавиной вскруживших голову надежд, а ведь было, бы-ыло ощущение подвоха, от которого меня ловко отвлекли.

За ночь впечатления от вчерашнего визита подруги моей предшественницы утрамбовались в сознании, заняли положенное им место и освободили голову, можно было думать дальше. Мне жизненно необходимо начать общаться со всеми, кто окажется рядом и в первую очередь с Ириной. Надо попытаться заговорить с доктором и с этими девушками, которые назывались медицинскими сестрами.

Легко сказать! Взаимоотношения с другими людьми всегда давались мне с трудом. Ребенком я легко контактировала только с бабушкой и ее редкими гостями, отвечала, если спрашивали, обмирая от смущения и страха не понравится, и не дай боги, сделать что-либо не так. Вот и все общение. С дядей Верресом было и проще и сложнее. Сильный менталист – он не нуждался в ответах, но и скрыть от него что-либо было трудно, поэтому я большей частью его избегала. Избегала, потому что боялась, что дядюшка вмешается в мои  мучительные отношения с семьей. Заступится разок и уедет на свою службу, а моя жизнь станет совсем невыносимой, был уже горький опыт. Когда я чуть повзрослела, бабушка объяснила мне, что дядя Веррес не читает все мысли подряд. Менталисты могут не слышать и не слушать. И уважают личное пространство других людей. Стало значительно легче и приятнее общаться с близкими. Именно от дяди я получила первые, упрощенные сведения о магии. Именно дядя наглядно показал мне, что не одаренный магически аристократ всегда уступит даже самому слабенькому магу. Так родилась моя горячая мечта стать магессой. Стать сильнее Селитеры.

Воспоминания бередили душу, усилием воли удалось вернуться в здесь и сейчас, жизненно необходимо провести ревизию своих возможностей. Опытным путем выяснилось, что поворачивать голову и рассматривать окружающую обстановку уже вполне реально. Взгляд блуждал по скромному помещению и постепенно приходило узнавание тех предметов, которые составляли обстановку. Медленно, как пузырьки воздуха изо рта аквариумной рыбки, из глубин чужой памяти всплывали определения и понятия. Коробки с огоньками и пугающего вида трубки – это лекарские артефакты, которые называются “медицинское оборудование”. То, что пикает и мигает, это монитор, он каким-то образом отображает мое состояние. Одежда на медсестрах была не пижамой, как я было подумала, основываясь на своем опыте, а профессиональной униформой.  “Вспоминая” каждый предмет, я несколько раз мысленно проговаривала его название. Вслух не решалась, боялась привлечь ненужное внимание.

Время шло, утомившись рассматриванием интерьера прокрутила в памяти разговор с Ириной и споткнулась о фразу “золотая рыбка”. Смесь образов, вызванных этим словосочетанием, была ошеломительной. Оранжево-золотистая рыбка в квадратном стеклянном сосуде, наполненном водой, это аквариум. У нас тоже были аквариумы, но рыбы в них чаще содержались либо полезные для зельеваров, либо уникальные. Вот появился устойчивый образ потрепанной книжки, на обложке которой нарисована похожая рыбка, выглядывающая из воды – это сказка. И все это как-то было связано с Ириной, потому что она тоже “золотая рыбка”. В сознании Елизаветы между двумя этими понятиями – подруга и золотая рыбка стоял выразительный знак равенства. Может быть, если мне удастся прочесть эту сказку, пойму почему? Кстати, а читать я умею? Огляделась еще раз, рядом на тумбочке стояла давешняя бутылочка, а на ней надпись. Рассматривать незнакомые символы  из такого положения было неудобно. Попробовать дотянуться? Эх, не успела, в комнату, то есть в палату влетел доктор и отвлек меня от исследовательской деятельности.

-Так-с, Елизавета Андреевна, как самочувствие?

-Наверно, неплохо, - голос был сиплым и тихим, - а пить мне можно?

-И пить, и немного поесть, но попозже. Сейчас я вас осмотрю, потом у вас возьмут анализы, а потом можно все.

Доктор внимательно вглядывался в то, что сейчас представлял мой живот, даже немного нажал, и, не дождавшись никакой реакции, отчетливо хмыкнул, пробормотав, что зайдет попозже, быстро удалился.

То, что  мне пришлось претерпеть от рук медперсонала потом, было крайне неприятно, болезненно и стыдно. Только чудовищная неуверенность в себе и в своем положении помогла все вытерпеть молча. На фоне этих смущающих манипуляций с моим телом – забор крови на анализ, это сущий пустяк. В моем мире кровь мага, это нечто сакральное, нечто тщательно оберегаемое. Половина запрещенных заклинаний и ритуалов была завязана на крови, а сколько проклятий! Здесь же к крови относились с уважением, но без пиетета. Да, символ жизни, а еще – источник информации о здоровье больного, и не более. Удивительно. Смогу ли я к этому привыкнуть?

Но была и хорошая сторона. Многострадальное тело обтерли чем-то терпко пахнущим, принесшим ощущение свежести и помогли переодеться в классическую свободную пижаму. Ну хоть тут отличий не много. Сиделка помогла сесть, подняв изголовье кровати. Очень удобное приспособление.

Добрая женщина подала, наконец, вожделенную бутылочку, предупредительно отщелкнув колпачок. Я бы не догадалась, как это сделать и, следовательно, не смогла бы напиться. А я справилась. Сама! Силы возвращались, и это несказанно радовало, потому что оказаться в слабом изнуренном теле было мучительно.  Тело помнило себя здоровым и сильным, тут, вдруг такая немочь.

Часть 5.

 Эта женщина все делала стремительно. Меня поразила эта походка, быстрая и немного танцующая, мой взгляд невольно переместился на ее ноги.

Сказать, что я испытала шок, это ничего не сказать! Узкая юбка едва прикрывала середину колена! В моем мире женщины ног не показывали. Иные женщины носили брюки, но это были магички, для которых широкие юбки могли представлять опасность. Поэтому они, случалось, носили брюки и, что греха таить, не стеснялись себя демонстрировать. Но не так же откровенно! На этих хорошеньких ножках не было даже чулок! На ступнях красовались очень открытые туфельки. Я отчетливо различала каждый пальчик, не говоря уж о пятке, которая была поднята невиданной высоты каблуком. Дальше больше, через тонкую ткань  блузки можно было разглядеть кружево на очень странном, вызывающе коротеньком корсете. Немыслимая откровенность! У меня ночные сорочки были плотнее.

– Эй, Лизка, – гостья помахала у перед моими глазами широко открытой ладонью, – ты чего уставилась? Я испачкалась? – И тут же переключившись на более важное, затараторила, – так, у меня слушания в суде внезапно образовались, неизвестно, когда закончатся. Если успею, заскочу к вечеру. Врач сказал, что ты молодцом. Здорово, что ты уже сидишь! Фу, овсянка! Тебе завтра разрешили йогурты принести, а сегодня – только больничное можно. Зато вот, смотри – твой телефон и планшет принесла. Все заряжено, счета пополнены. Развлекайся, я помчалась, а то опоздаю, пробки, будь они неладны, – чмокнула меня в щеку, обдав сложным ароматом, и исчезла за дверью. А я-то настраивалась на разговор. Вот, досада! Торнадо, а не женщина,  даже слово вставить не довелось.

На придвижном столике, которым была оборудована кровать, рядом с тарелкой лежали два похожих прямоугольных предмета, один побольше, другой поменьше. Тот, что поменьше неожиданно засветился, зажужжал сотрясаясь, а потом послышалась тихая ритмичная мелодия. Несмотря на испуг, руки рефлекторно схватили артефакт, палец мазнул по светящемуся кругляшу и Иринин голос протараторил “ на случай, если ты забыла, запоминай свой пин код…”, а дальше быстрое пиканье. Пришлось потратить некоторое время и толику сообразительности на то, чтобы “вспомнить”, что, собственно я держу в руках.

А потом было захватывающее знакомство с этими удивительными артефактами, или как тут говорят, гаджетами. Тренированное сознание мага, привыкшее отслеживать и использовать десятки и десятки жестов и их комбинаций легко восприняло мышечную память предшественницы. Руки хорошо знали, как надо действовать, инструкции из подсознания я получала исправно, поэтому легко запоминала порядок манипуляций и с воодушевлением исследовала возможности телефона, так называлась эта штука и эта штука была в тысячу раз лучше артефакта связи. Самый мощный артефакт в мире Араш мог связать с десятком человек, и пользовалась я им только в крайних случаях и очень коротко. Своего резерва не хватало, а накопителей не напасешься. Телефон же, как следовало из воспоминаний Елизаветы, располагал связью с неограниченным количеством человек, на любом расстоянии. Надо только знать рунную, то есть цифровую формулу, номер. Да и его запоминать ни к чему совсем, артефакт, то есть телефон (привыкай к новому названию, Эмилия!) сам все запомнит. Все остальные, вместе взятые функции , поразили меня меньше, чем то, что носило название фотографии. И прежде всего – изображение мальчишеского лица на главной заставке. Ярко-рыжий веснушчатый паренек солнечно и ярко улыбался мне с экрана, на такую искреннюю радость невозможно не откликнуться, на чем я себя и поймала, беспричинно улыбаясь в ответ.

В планшете было много подобных картинок, иногда рядом с мальчиком появлялось изображение женщины, которая всегда как-то его касалась, то держала за руку, то гладила по голове, то целовала в щеку. На одном из снимков эта женщина обнимала паренька сзади, на руке, охватившей его поперек груди, я заметила родинку. Такую же родинку, как на теперь уже моей руке. Значит, это я? Вглядываясь в снимок за снимком,  медленно приходила к пониманию, что да, это я. Тем более что в стеклянном экране выключенного телефона мелькнуло смутное отражение, которое подтвердило мою догадку. Не скажу, что новая я себе понравилась. Очень эффектная, но не красавица. Пожалуй, в прошлой жизни я была покрасивее, но с прискорбием призналась себе, что эта женщина гораздо интереснее. В одеждах не менее откровенных, чем приходила сегодня Ирина, она выглядела независимой и благополучной. Эта особа была более зрелой, чем я прошлая, ненамного старше, но взрослее, опытней, уверенней. По фотоснимкам судить о своей внешности я поостереглась, решив, что лучше подождать встречи с зеркалом. А потом пришло понимание, что какова бы ни была моя внешность, мне с ней жить, а потому, нечего придираться и надо принимать себя такой какая есть.

Часть 6.

Это мне еще только предстоит узнать, какая я есть, а пока я о себе твердо знала лишь одно – магический резерв полон. В то же время магии вокруг по-прежнему не ощущалось. Если дома сырая магия ощущалась очень четко, как плотность воздуха –то затишек, то ветерок, то сейчас мой резерв никак не реагировал на пространство. Было чувство, смутное и неопределенное, что магия законсервировалась во мне и лишь тонкая струйка омывала энергетическое тело, таким образом поддерживая физическое.

От проворачивания в голове этих неудобных мыслей меня отвлекло появление работницы, доставившей обед. На этот раз пришла молоденькая стеснительная девушка.

– Здравствуйте, я – Вера, у нас практика, меня к вашей палате прикрепили. Ой, уберите планшетик со столика. пожалуйста, вам сегодня супчик протертый положен, неровен час, планшетик зальем, – девушка водрузила передо мной тарелку с желтовато-неаппетитным содержимым, вручила ложку, застелила опасную зону полотенчиком, вынутым откуда-то у меня из-за головы, и продолжила свой монолог, – приятного аппетита, вы пробуйте, пробуйте, это на вид не очень, а пахнет хорошо, – Она дождалась, пока я начну есть и удалилась, сказав, что скоро придет за посудой.

Протертый супчик был съедобен, но не более. Видимо, в моем состоянии соль в принципе не положена. Но желудок отнесся к подношению благосклонно и я доела все. Процесс принятия пищи оказался утомительным, приятная сытая тяжесть расслабляла и мне захотелось поспать.

Два часа сна меня освежили, а проснулась я от неприятных ощущений. Оказывается, я навалилась во сне на рану и мне стало больновато. Вот такое вот наследие, да уж. Яркие и неоднозначные впечатления, подаренные гаджетами и тревожные мысли о будущем, смягченные сном, вылились в некоторое подобие плана действий. Мне следовало осторожно разузнать, откуда эта травма. А для этого мне нужна Ирина, которая, как оказалось, осведомлена о многих аспектах жизни моей предшественницы. Вот и получается, что выбора у меня нет, я должна ей открыться. И чем быстрей, тем лучше, а не выжидать условно-благоприятного случая. Как она это воспримет – непредсказуемо, ведь для нее – это утрата, я то ей единственную подругу не заменю при всем моем искреннем желании.

Ожидание рокового часа было бесконечным. Вера принесла ужин, опять нечто серое, которое называлось суфле и немного пахло мясом.

– Вам еще нельзя твердую пищу, ваш доктор настрого запретил. Он у вас ух, какой строгий! – Девушка присела на стул для посетителей и продолжала, – вам повезло с лечащим врачом, самый лучший хирург в городе! – Девушка восторженно закатила глаза. – Я тут услыхала, как он другому хирургу говорил, что когда вы никак от наркоза не просыпались, он уже готовился вас хоронить. А как вы очнулись, так готов каждый час бегать, чтобы посмотреть, как ваши швы заживают. Он говорил, – Вера доверительно понизила голос, – что ваша регенерация, это что-то магическое, что мол нет терпежа до утра ждать, так хочется на ваши анализы взглянуть. – Добродушная девушка говорила еще что-то хвалебное. Это было так мило, что губы сами складывались в улыбку.

Забавно, Вера говорит о магии, которой вокруг не наблюдалось, а я – маг, если о ней и вспоминала, то лишь изредко. Это было удивительно, ведь раньше я все время ощущала свою магическую слабость, это было сродни легкому недомоганию или усталости. Это следовало обдумать очень тщательно, но не сейчас. Сейчас мне предстоит выполнить смертельно рискованный трюк и без всякой магической страховки. Очень скоро я вручу свою судьбу в руки незнакомки. Хотя, если быть честной и называть вещи своими именами - всучу, а не вручу. Но остальные варианты еще хуже. Если Ирина окажется милосердной, она поможет сделать мне первые шаги в новом мире в качестве Елизаветы, а если нет, то остается только уповать на опеку вредоно…, то есть светоносной девы.

Зашел доктор, осмотрел мой шов, восхищенно поцокал языком, потеребил в раздумье нижнюю губу и предложил мне потихонечку встать. С профессиональной ловкостью он помог мне спустить ноги с кровати, потом, подхватив меня под локти, поднял на ноги. Ничего, стою, поймала равновесие и стою, доктор аккуратненько отпустил мои руки и больше меня не контролировал.

-Как устанете, скажите Елизавета Андреевна. - я видела, что за мной наблюдают внимательные глаза.

Организм, как только принял вертикальное положение, вдруг вспомнил о естественных нуждах и напомнил о себе так, что об усталости речи быть не могло. Доктор оказался опытным и как-то догадался о моей проблеме. Наверное, по участившимся дыханию. Рослому мужчине не составило труда дотянуться до кнопки вызова. Передав меня в заботливые руки сиделки, он удалился.

Туалетная комната скрывалась за той маленькой дверью, которая до этого меня как-то не заинтересовала. Еее обстановка ничем меня не удивила, все было узнаваемо. Несколько непривычные глазу формы, просто и без затей.Но главное не это, главное то, что я дошла сюда сама! Конечно, я крепко опиралась на руку санитарочки, а потом приняла ее помощь с пижамой, но я смогла умыться и вымыть руки.

А еще я увидела себя в зеркале. Ничего общего с цветущей женщиной на изображениях в планшете. Бледная до синевы, только темные брови изломанной дугой разлетаются к вискам. Миндалевидные глаза были ввалившимися, а крупный рот обметало сухостью. Я попробовала попить из-под крана, но тут же выплюнула неприятную на вкус воду. Сиделка жалостливо бормотала, что мол бедняжке наркозом голову совсем повредило, это ж надо - воду из-под крана пить! Возвращение в кровать далось мне с куда большим трудом. Воду мне достали из тумбочки, опять в забавной бутылочке.

По предыдушему опыту предполагалось, что на ночь мне опять поставят капельницу, но произошло то, к чему я была совершенно не готова. Медсестра пришла с предметом, который я с затруднениями опознала, как шприц. В целительской практике моего мира ничего подобного не было и я никак не могла сообразить, что от меня требуется. Медсестра, раздражаясь, соблаговолила пояснить. Наконец-то все закончилось и недовольная медсестра удалилась, бормоча, что-то про не в меру здоровых пациентах, которые шприца не видывали. На то, чтобы прийти в себя понадобилось некоторое время. Все-таки требование “обнажить ягодицу” меня преизрядно шокировало. Получать инъекции мне совершенно не понравилось, да и привычка верить только знакомым зельям от проверенных зельеваров требовала все проконтролировать, но тут я была совсем беспомощна.

Часть 7.

Предаться девичьим страданиям из-за странностей местного целительства и неуверенности в завтрашнем дне мне не довелось, пришла Ирина. Пришлось быстро брать себя в руки. Уставшая женщина с раздражением плюхнула кожаную сумку с какими-то папками в изножье кровати, тяжело опустилась на стул и пожаловалась:

– Предварительные слушания порой такие длинные, – она вытянула ноги расслабляясь, а потом, вдруг резко подхватилась и придвинувшись  поближе, спросила, – а ты тут как день провела? Мне сказали ты вставала. Доктор вторые сутки домой не уходит, все твоей регенерацией любуется. Поверить не может, что ты день без обезболивания продержалась, и еще сказал, что так не бывает.

Ирина с надеждой и каким-то азартом вглядывалась в мое лицо. Что она хотела там найти? Да понятно, что – свою подругу единственную, которой я вот-вот ее лишу.

Весь день, порой подспудно, а порой осознанно готовилась к этому разговору, но глядя в эти усталые глаза, в которых светилась искренняя заинтересованность, отчаянно трусила. Пришлось подавлять свое малодушное я, которое ныло “пожалей усталую женщину, давай не будем сейчас ее мучить, а?” По горькому опыту я знала, что никогда не нужно откладывать плохое на потом. Никогда! Потому что пока я трушу и тяну время, плохое все разрастается и разрастается. Это я поняла еще в детстве, семья моего отца доступно и многократно объяснила.

– Лизка, ты почему молчишь? Я от тебя пяти фраз не слышала, с тех пор как ты очнулась!

– Ирина, послушай меня внимательно, – шаг в бездну заставил покрыться липким потом, зря она меня перебила...

– Лизка, ты меня Ириной только в официальной обстановке зовешь, не пугай , пожалуйста!

Чуткая она, эта Елизаветина подруга, трудно не заметить, как женщина подобралась, как тверже стали губы, как сосредоточился на моем лице внимательный взгляд. Говорить стало еще сложнее, не выдержав напряжения, я выпалила:

– Я – не Елизавета. Елизавета сейчас в моем теле в другом мире. Ирина, не отмахивайся от моих слов, – затараторила я сглатывая звуки, – ты вправе  не верить, но я не лгу и не разыгрываю. И не сошла с ума, – слова вылетали быстро, сумбурно и неубедительно, вся моя внутренняя подготовка осыпалась прахом, разбилась о колючее недоумение собеседницы. После судорожного вздоха удалось продолжить, – если я правильно поняла, когда соглашалась на этот обмен, то Елизавета пострадала необратимо, и, насколько я разобралась в ситуации, выжить она была не должна. Вместо нее выжила я, а она получила мое здоровое тело, и пусть маленький, но дар. А наличие дара, это залог долголетия,  - заготовленная речь, повина которой была благополучно забыта, иссякла.

– Какой дар? – голос Ирины был сух и бесцветен, кто бы осмелился осудить ее, только пожалеть. Такая горькая новость.

– Магический, я владею начертательной магией, очень хорошо владею. Своей силы у меня мало, но в моей профессии – главное не сила, а грамотный подбор рун и качественное их начертание. А силу можно влить из накопителя.

– И если тебе верить, то Лизка  переместилась в другой мир, стала волшебницей и будет также крута?

Ирина говорила так, как будто соглашалась со мной, но интуиция мага вопила, что это просто уловка для того, чтобы выиграть время на раздумья. Да и невозможно принять на веру такую информацию сразу. Я бы не приняла.

– Наверняка, если ей предложили условия договора, схожие с моими.

– Договора? К чему сводится этот договор и с кем он заключен? – выражение лица Ирины стало немного хищным, конечно же мне пришлось рассказать о моей встрече с божественной сущностью.

– Кто так договоры заключает? - Экспрессия собеседницы несколько ошеломила, даже страх немного отступил. - Мало того что устно, так еще неизвестно с кем! Вот сейчас я почти верю в то, что ты сказала, уж кто-кто, а Лизка условия договоров формулировала точно, в этом я сама ее натаскивала. Ты могла выбить себе кучу преференций и все прошляпила! – Ирина немного помолчала, беря эмоции под контроль,  затем продолжила, – давай допустим, что я тебе верю, хотя весь мой жизненный опыт кричит, что этого не может быть потому, что не может быть никогда. Расскажи-ка, что там за миссия.

Опять возникло чувство, что меня водят за нос. Ирина держалась так, как будто все легко приняла на веру, но я чувствовала, что это не так.

– Честно сказать, сама не очень поняла. Но если исходить из того, что я ехала в дом отказников, чтобы занять место управляющей и наладить там жизнь, то это и было миссией, - далее последовал неожиданный вопрос.

– Дом отказников – это что?

– Ну как же, это дом, где живут дети, от которых отказались родители, или просто сироты, оставшиеся без поддержки.

– Детский дом, значит. И ты должна была там стать управляющей, а теперь это будет Лизка. Да? Вот это – единственное, во что я готова поверить сразу, Лизке точно по плечу такая миссия.

Мы надолго замолчали. Я боялась прерывать невеселые думы Ирины. Сочувствие заполняло мою душу. Так жаль неизвестную мне Лизу, но утешало то, что благодаря моей глупой порывистости она осталась жива. И, по словам Ирины, она сможет помочь несчастным детям. Вот за эту мысль и следует держаться. Главное - дети. Я всхлипнула от жалости ко всем и вся. Отвратительная черта, эта сентиментальность, вечно глаза на мокром месте. Уж я то знаю, что значит быть ненужным ребенком. Да еще эта накатившая слабость...

– Ты чего ревешь?

– Жалко…

– Вот сейчас я почти верю, что ты не Лизка. Моя Лизка не распускала нюни, а села и стала бы думать, как решить проблему. Слушай, если ты не Лиза, то кто ты? - Ну, слава Арису, что-то сдвинулось в настрое Лизиной подруги, только вот в какую сторону?

– Меня зовут Эмилия, Эмилия фон Риштар.

– Так ты что, аристократка, что ли?

– Угу, баронесса. Незаконнорожденная. - Я решила сразу прояснить этот аспект, чтобы потом не было соблазна умолчать.

– Ты знаешь, похоже. В том как ты держишься, сидишь, двигаешь руками видна некая выучка, которой не было прежде. Ты и раньше не была простодырой, но сейчас в этом есть какой-то шик.

Часть 8.

Ночь получилась муторной. Одолевала тревога за будущее, которое было пугающе неопределенным. Практически беспомощная и абсолютно зависимая, я вновь и вновь обдумывала разговор с божественной сущностью. Прямо это не было сказано, но читалось между строк, что Елизаветы тоже была некая миссия, раз за нее так хлопотали. Означает ли это, что теперь эта миссия ляжет на меня, в рамках, так сказать, наследия?

А разговор с Ириной? При мысли, о том, как я нелепо повела себя в разговоре с Лизиной подругой становилось тоскливо на душе, но злится на себя – занятие бессмысленное и малопродуктивное. Академия быстро учит рационально использовать силы и время. Вот чего-чего, а времени у меня сейчас было с избытком Оставалось только лежать, и, уставившись в близкий потолок и гадать, придет Ирина или не придет? Поверит или не поверит? Позволит считать себя подругой или нет? Мне так нужна была опора в этом мире! Все надежды сконцентрировались в этой женщине. Когда и где еще смогу я найти знакомых Елизаветы и станут ли они мне помогать? А если не найду? Не привлекут ли мои неизбежные странности ненужного внимания? Вопросы роились подобно сухим злым снежинкам ненастным вечером.

Перед самым сном опять заходил ужасно усталый доктор, мурлыкал над моим шрамом, заставлял поочередно поднимать ноги, выспрашивал, когда становится больно. А больно-то и не было, лишь небольшой дискомфорт немного беспокоил. За эту откровенность я получила награду, доктор принес из туалетной комнаты зеркало и помог рассмотреть мою заживающую рану при хорошем освещении. Это был шок! Чудовищный рубец с двумя кривенькими рядками обрезанных буро-зеленых ниток будет сниться  в кошмарах! Доктор моего ужаса не разделял и, заставив меня ввести пин-код в планшет, показал фото подобных четырехдневных рубцов. А потом показал изображения двухнедельных, которые были очень похожи на мой, только без окровавленных нитей.

– Если все будет заживать в том же темпе, то через полгода вы сможете ходить в бикини, – говорил доктор, а меня интересовало, как он вызвал эти картинки. Я несколько часов не выпускала планшет из рук, но таких изображений там не было.

– Где вы нашли эти фото? – Удержаться от вопроса было невозможно. Доктор на меня удивленно посмотрел, но ответил:

– В интернете и не то найдешь, стоит правильно забить вопрос в поисковике.

Естественно,  из этих объяснений до сознания дошло немногое, что-то смутно царапало сознание и я решила, что если знания не всплывут, как это уже бывало, то  спрошу у общительной девочки Веры. Потом опять был укол, сиделка сопроводила меня в туалетную комнату, после чего попрощалась и выключила свет. За окном наливалась синевой ночь, в стеклах отражались странные бегающие огоньки, Раздумья о том, что это за магия такая, заняли меня надолго. Потом мои мысли переключились на магию собственную, резерв был полон, а магии вокруг не было. Ни магическое зрение, ни сканирование пространства ничего не дало. Ни магических потоков, ни векторов силы, ни хаотически разлитой в пространстве сырой магии. Ничего. Мое выздоровление, так удивляющее доктора, можно объяснить только воздействием тонких энергий, но в пространстве их не было. Некоторым навыкам диагностики, хоть и чисто теоретическим нас обучали. Практиковать эти навыки раньше мне резерв не позволял, зато сейчас вдолбленные знания хоть и с трудом, но трансформировались в реальные действия.

В зоне шрама, или как говорил доктор, шва, действительно было разрежение магической оболочки, но разрыва не было. Когда разрежение устранится, рана затянется полностью. Механизм оздоровления запущен, завтра надо будет взглянуть, что изменится за ночь.

Наверное, в тех зельях, которыми мое тело пичкают столь варварским способом есть снотворное, но сны не принесли мне успокоения. Снилось, что я куда-то бреду по серой пустыне, то и дело проваливаясь по колено в прахообразный грунт, иду и иду, выбиваясь из сил, иду потому что надо идти, а зачем – не помню. Иду и проваливаюсь в очередную, особенно глубокую яму с то ли пеплом, то ли прахом, из которой никак не могу выбраться, безрезультатно предпринимая одну отчаянную попытку за другой. Пепел въелся мне в кожу, запорошил глаза, стремился попасть в рот сквозь сомкнутые губы, мешал дышать. В момент полного отчаяния надо мной распростерлось большое белое крыло, ослепительно яркое на фоне беспросветно-серой мглы. Крыло исчезло оставив в душе острую горечь утраты.

– Хватайся давай, – донесся сверху нетерпеливый голос и ко мне потянулась тонкая изящная рука, это давешняя светоносная Дева склонилась над моей ловушкой, – экая ты тугодумная.

Легко, словно соскользнувший с плеч платок, меня вздернули вверх, взметнулось облако серой пыли, когда я уступая слабости, опустилась прямо на землю. Дева уселась рядом, скрестив ноги в медитативной позе, тому, что ее светлые одежды оставались светлыми, а не мерзко-серыми, как-то и не удивилась, сил на удивление не было.

– Прими мою признательность, я даже не знаю, как тебя зовут. – Ох, зачем же вслух-то, она же мысли читает.

– Тебе мое имя знать не надо, а признательность найдешь как выразить. В твоем новом мире это несложно, догадаешься. Я тебя из твоих напрасных надежд вытащила не для того, чтоб зря слова тратить.

Из напрасных надежд? Так эти ямы-ловушки с серым прахом – мои надежды? Значит ли это, что надеялась я зря?

– И как мне теперь жить, без ...?

– Вот только плакать не вздумай, – Дева перебила резко, но при этом жалостливо. И от этой жалости захотелось разрыдаться в голос. Перед глазами мелькнуло что-то белое, а еще через миг захлестнуло непередаваемое счастье – на до мной, вокруг меня, заслонив от серой мглы трепетали белые крылья, которые дарили радость и защиту.

– Спасибо, – снизошедший покой был удивителен, – можно, я потрогаю?

Часть 9.

“Новый мир – новые цели” – в голове еще звучал голос Девы. Эти простые слова подарили такой всплеск бодрости, что до туалетной комнаты я дошла сама и, справившись со всеми делами, сама вернулась. Устала изрядно, но это бессилие объяснимо кровопотерей, о которой говорил доктор и долгим лежанием без движения.

Утренние лечебные процедуры несколько сбили радостный настрой, но пришла Вера с завтраком, и “напомнила” мне, как пользоваться поисковиком. Новая письменность давалась с трудом, поэтому пришлось хитрить, жалуясь, что еще слаба, руки устают. Решение нашлось легко – голосовой поиск. Как хорошо, что палата одноместная, а то наслушались бы мои соседи... Передо мной открылся многогранный, многослойный, разноцветный и многозвучный океан информации, в волны которого я ринулась движимая жадным, неуемным любопытством. Если бы не это интересное занятие, просто извелась бы, гадая, придет ли Ирина и когда.

Усталость после нескольких часов лихорадочного перескакивания с темы на тему с сайта на сайт меня немного отрезвила и заставила вспомнить, что я все-таки ученый, и могла бы статьть магистром, но мой злополучный резерв лишал всех шансов. Отвлечься и заняться поиском информации более насущной было невыносимо тяжело, так затягивал этот гаджет. Пришлось брать себя в руки, благо кое-какие приемы уже освоены благодаря наследному опыту. Ответы на запрос "магия, это" повергли меня в шок. Из первой же открытой наугад статьи я узнала, что это всего символические действия или, напротив, бездействие, направленные на достижение определённой цели сверхъестественным путём. То, что жители этого мира считали магией было чудовищно нелепо. Еще несколько просмотренных статей сбили меня с толку своими противоречивыми утверждениями. Некоторое время было потрачено на попытки осмыслить прочитанное, но безрезультатно, а потом вспомнилось оброненное светоносной Девой замечание, что я буду единственным грамотным магом в этом мире и что большой резерв и не понадобится. Действительно, зачем большой резерв, если тратить его проблематично? Экспериментаторский зуд толкал  сотворить какое-либо простенькое заклинание, но страх, что растрачусь и запаса магии не хватит для выздоровления утихомирил ненужный энтузиазм. Уж очень хотелось покинуть лечебницу. Эта мысль взбудоражила ворох насущных вопросов. А куда мне, собственно, идти? Будут ли средства к существованию? Хватит ли их хотя бы на первое время, чтобы адаптироваться? Есть ли у меня это время? И на все эти вопросы ответ был у Ирины. Так начался следующий виток ожидания, тревогу которого я пыталась заглушить более систематизированным чтением. Это было роковой ошибкой! Я не настолько хорошо воспринимала новый для себя язык, чтобы читать эти зубодробительные статьи о мироустройстве. Дома с мироустройством знакомили в начальной школе. Вот! Нужны учебники для малышей. Но и тут ждало разочарование. Видимо, прав был доктор – главное правильно забить вопрос в поисковике, а это получалось с пятого на десятое. Пришлось прерваться и доковылять до окна, смотреть на стены надоело. Объем панорамного обзора поразил. Пожалуй, башня Академии была пониже. На верхнем этаже этой башни, поближе к естественному освещению, находилась лаборатория, в которой я постигала азы артефакторики. За двойным стеклом простирался чужой, враждебный мир, в котором удивляло все, особенно высоченные сооружения, в которых смутно угадывались жилые дома. Крошечные люди  внизу спешили по своим делам, то тут, то там просматривались кроны зеленых деревьев. Это тоже было поводом для удивления, удивительно радостно видеть настоящую зелень после тусклой зелени стен и странно и неожиданно было смотреть на деревья из окна настолько сверху.

Вечер после ужина мне невольно помогла скоротать Вера, болтливая девушка с удовольствием рассказывала о себе, своей семье, об учебе, о том что ей повезло попасть на практику именно сюда. Это был прямой источник информации, пусть бесполезной, но несущей общее настроение. Вера даже помогла мне немного походить по палате, слегка придерживая за локоть для страховки. От девушки я узнала, что завтра – общепринятый выходной. Придет ли Ирина? Я зря прождала ее весь этот длинный-длинный день, тратя кучу сил на то, чтобы не сорваться и не дать разгуляться нервной тревоге.

Часть10.

А Ирина появилась рано утром. Она толкала перед собой странное кресло, установленное на раму с колесами. Вид у нее был решительный и сосредоточенный. Главное, что пришла, выполнила оброненное в запале обещание не бросать. Внутри развязывался тугой узел панического страха, который весь вчерашний день старательно не замечала.

– Доброе утро, – нерешительно поздоровалась я, вглядываясь в осунувшееся лицо Лизиной подруги. Видимо, вчерашний день и ей дался непросто.

– Будем считать, что доброе, – ответила Ирина довольно резко, что напугало меня до колик. Скорее всего, скрыть это не удалось, потому что Ирина продолжила уже несколько мягче:

– Не дергайся, мы пока не будем обсуждать наш с тобой разговор, скажу лишь одно, моя Лизка вчера сто раз бы со мной связалась и извинилась бы за каждое слово в неудачной шутке. Ты не позвонила, значит версия шутки не состоятельна, – и, неожиданно сменив тему, вдруг сурово спросила, – ты почему йогурты не съела? Лучше йогурт, чем этот серый омлет.

– Я про них забыла, – опять это жалкое лепетание, фух, как противно, такой беспомощной мне случалось бывать только перед мачехой. Воспоминание о леди Селитере стало подобно горсти снега за шиворот.

– Пересаживайся, – Ирина приглашающе кивнула на странное кресло, – прокатимся в одно место.

– Я уже хожу понемногу, – пересаживаться было неловко, от волнения ноги не держали и руки тряслись.

– Не дойдешь, это довольно далеко. – Опять необоснованная резкость. Или обоснованная? С ее точки зрения?

Ирина энергично толкала перед собой кресло, оказавшееся довольно удобным, а я во все глаза рассматривала окружающую обстановку. Тускловатое освещение, ряды одинаковых дверей по обе стороны длинного коридора, снующие туда-сюда люди, часть из которых была в униформе медперсонала, кто-то – в пижамах, подобным той, что надета на мне, некоторые были одеты красиво, как Ирина.

Мы остановились у одной из дверей, несколько отличную от уже виденных. Неожиданно странная дверь с натужным жужжанием разделилась надвое и втянулась в стены, из разверстого дверного проема стали выходить люди, освобождая путь. Кресло вкатилось в крошечное помещение без окон, двери с шумом сомкнулись, Ирина коснулась какого-то значка на стене, пол дрогнул. На мгновение возникла тянущая пустота в животе и я вскрикнула, пугаясь новых ощущений.

– Лизка, ты чего?

– Показалось, что пол ушел из-под ног. – Фу, какой у меня голос, слабый и дрожащий. Надо с этим что-то делать.

– Это же лифт, иногда так бывает, когда едешь вниз, забыла, что ли?

– Ирина, я не могу забыть то, чего никогда не знала! – Теперь голос звенел злым раздражением, – я никогда не была в лифте, постарайся понять! Здесь все для меня впервые.

Ответить Ирина не успела, пол снова дрогнул, двери разъехались, выпуская нас из своего ненадежного нутра. Опять длинный коридор и коляска вкатилась в палату, похожую на мою. На высокой кровати спал паренек лет десяти - одиннадцати. Кожа на его впалых щечках была мучнисто-белой, эту нездоровую бледность подчеркивали частые крупные веснушки. Мальчик обладал ярко-рыжей, волнистой шевелюрой. Вот веки его дрогнули, глаза открылись и я его узнала, это был мальчик, изображенный на фото в Лизином планшете, тот, к которому она так ласково прикасалась.

Глаза паренька были испуганными, наверное, мы резко прервали его сон. Едва слышным шепотом он сказал:

– Здравствуйте, леди. – Это простая фраза поразила меня как боевое заклинание, мальчик говорил на моем родном языке, языке мира Араш.

Часть 11.

-/Ирина/–

Рассказ моей малохольной подруги об иномирстве  очень трудно принять всерьез, проще было думать, что это последствия затяжного наркоза, похожего на кому, и находится рядом - невыносимо, оставалось только сбежать, правда, коллеги такое мое состояние называли “ведьма на помеле”, потому что я не только быстро передвигалась, но резко отрицательно реагировала на внешние раздражители, иногда это имело необратимые последствия для самолюбия этих самых раздражителей. Спала крепко, не позволив себе провалиться в думы о странностях Лизки. Мозг получил пищу для размышлений, надо дать ему время ее переварить.

Весь следующий день был плотно расписан. Семь часов  в суде, то еще испытание, думать о постороннем некогда, на моей ответственности были судьбы людей и немаленькие деньги.

Стоило мне войти в свою по ночному тихую квартиру, оставляя проблемы клиентов за порогом, как тревога за единственного близкого человека стала основной темой раздумий. Машинально выполняя возведенный в ритуал вечерний моцион, я скрупулезно воспроизводила в голове вчерашний мутный разговор. Тренированная память практикующего адвоката позволила запомнить не только слова, но и интонации, взлеты и падения голоса, выражение лица в тот или иной момент разговора, позы, жесты, паузы. Я не желала этого признавать, но отчетливо видела, что все сказанное было правдой. Или Лизка была абсолютно убеждена в этой правде. За два, нет уже три дня она ни разу не вспомнила о Димке, не поинтересовалась его состоянием. Отсутствие внимания к ребенку, за которого почти два года боролась, было самым убедительным аргументом в пользу бредовой версии о попаданстве. Мысль о том, что все может оказаться правдой заставляло сжиматься сердце от горя. Моя единственная подруга, моя отдушина в этом мире, неумолимо покидала меня, но я не была готова ее отпустить просто так, я еще поборюсь! Недаром же во время Лизкиного развода мы договорились о взаимной опеке, если вдруг что случится. Законной силы этот уговор не имеет, но душу согревает. Вот опекой завтра и займусь.

Утром я отвезла Лизавету в палату Димки. Неловко усаживаясь в кресло – каталку, она ни разу не поморщилась от боли. И это только на пятый день после полостной операции! Волшебное заживление, как сказал доктор. В свете упомянутой в том разговоре магии – формулировка весьма двусмысленная, заставляющая шевелиться волосы на голове. Мне было не очень видно, но Лиза на протяжении всего путешествия в коляске заинтересованно озиралась. На женщин, легко и нарядно одетых по случаю жаркого выходного, она пялилась просто неприлично. Так могла бы себя вести тургеневская барышня, это был еще маленький плюсик к версии о попаданстве и еще один минус моей надежде, что вопрос рассосется.

Что лучше, попаданство или проблемы с психикой у родного человека? Удерживать подальше от Лизки следаков, занимающихся расследованием этого двойного преступления, в котором пострадали женщина и ребенок, становилось совсем трудно. Если бы не доктор, я бы не справилась. А теперь еще и очевидный неадекват пострадавшей, как с этим-то быть?!

Когда мы вошли в палату, Димка дремал. Я навещала его регулярно, но он не шел со мной на контакт, хотя мы были давно знакомы и иногда проводили время вместе на Лизиной даче. Ребенку повезло меньше, чем его будущей приемной маме. Пострадало легкое, пока ехала скорая, начал развиваться пневмоторакс. Все обошлось, но Димка приходил в себя медленно, почти не ел, отказывался общаться с людьми. Последнее беспокоило особенно, ведь до ранения он был подобен мелкому ураганчику, который мог обаять кого угодно.

Малыш проснулся, увидел нас и произнес:

– Фейпайме, орте…

– Фейпайме, сэйтин, – это Лиза ему отвечает? Что за странный язык, никогда ничего подобного не слышала. Да и с языками у моей подруги, прямо скажем, не очень.

Неожиданно легко встав с кресла, Лизавета в два быстрых шага дошла до кровати, присела на ее краешек, и схватив ребенка за руку, бегло заговорила на неизвестном языке. В ее вопросительных интонациях звенело удивление, испуг и сочувствие, что ли? Димка что-то отвечал, сначала неуверенно, а потом все быстрее и обстоятельней, наконец, он замолк, захлебнувшись плачем. Плакать было больно, я видела, как ребенок корчился от каждого всхлипа и от боли плакал еще сильнее. Лиза неловко вытирала его слезы, что-то тихонько говоря на этом странном эйкающем языке. Такое поведение было не в стиле моей подруги, та бы уже затискала мальчонку, а эта только успокаивающе поглаживает по щеке. Да еще так по-особенному. Как будто побаивается. Так прикасаются к чужому младенцу. С непривычки.

Оставаться в неведении дальше было невыносимо и я, резче чем следовало, спросила:

– О чем вы говорите? Димка, ты почему плачешь? Я же тебе рассказывала, что Лиза жива!

– Ирина, сядь, негромкий голос Лизы стал властным. – Сядь, и послушай, – интуиция горланила, что мне не понравится то, что я сейчас услышу. – Это не Димка, не знаю кто такой Димка, но я видела изображения в планшете, этот мальчик был дорог твоей подруге, я знаю, – и отмахнувшись от моей попытки ее перебить, продолжила, – это Шон, он тоже из моего мира.

Ох, да что же это такое, только я начала допускать мысль, что Лиза, это не Лиза, так теперь еще и это. А ведь она не шутит, эта ставшая вдруг чужой женщина, так похожая на мою Лизавету.

– И кто он?

– Там, в нашем мире Шон жил в сиротском доме, его сильно избили плетью и оставили умирать, а очнулся он здесь, в этом теле. Ему немного трудно дышать, но мальчик считает, что по сравнению с плетью, это ерунда. – Лиза немного помолчала, давая упасть этим страшным словам, а потом задумчиво спросила, - на каком языке я сейчас говорю?

– На русском, – машинально ответила я, оглушенная рассказом.

– На русском Шон понимает еще плохо, он тебя помнит и не боится, но раньше он тебя не очень понимал.

– По-русски, правильно говорить, понимает по-русски, – машинально поправила я, прячась за пустыми словами, а душа холодела от ужаса. Пришло осознание полной и бесповоротной беды, потому что я поверила. Поверила слезам ребенка, тому, как он хватался за утешающую руку, как затравленно заглядывал в глаза. Как же страшно было маленькому мальчику в настолько чуждой обстановке! Да еще сразу после смертельных побоев.

Часть 12.

-/Эмилия/–

– Здравствуй, мальчик, – ответила я, родные слова проворачивались на языке с трудом, как видно, язык и мышцы лица не привыкли к такой артикуляции, – ты кто? Как давно ты здесь?

– Меня зовут Шон…– рассказ несчастного ребенка перевернул душу и разорвал в клочки устоявшееся мировоззрение. Оказывается, и мне присущи чисто женские порывы, на которые я давно считала себя неспособной, едкая, как уксус жалость пекла глаза непролитыми слезами. Кто знает, что это, поразительное совпадение или закономерность, но Шон жил в том самом доме отказников, в который меня назначили управляющей. Нетрудно догадаться, что душу Шона обменяли местами с душой Димы, мальчика который был дорог моей предшественнице.

Шон, наконец, перестал рыдать, лишь иногда всхлипывая и вздрагивая от боли. Машинально приподняв одеяло и увидев плотную повязку, я ужаснулась еще раз. Магическое зрение включилось само собой, память легко выплеснула нужный пасс. Нет, все-таки недаром я тратила время на занятиях по оказанию помощи, хоть и считала тогда, что это бесполезно для меня. Сила текла легко и так упоительно что, похоже, я впала в транс. Никогда ничего подобного со мной не случалось, редкое состояние для мага, когда сознание и подсознание так синхронизируются с магией, что позволяют малым расходом силы горы сворачивать. Только в моем случае, малый расход, это почти весь резерв.

Малыш завозился, чем и вернул меня в реальность. Глазищи-то какие синие, прелесть. На его щечках неуверенно расцветал румянец, немедленно вытереть с них эти горькие слезки стало самой острой потребностью на сей момент.

Ирина подала Шону бутылочку с водой, чтобы он напился и легче успокоился, потом ловкими и уверенными движениями вытерла сияющее личико смоченным прямо из бутылки, полотенцем.

– Так, дорогие мои, нам надо поговорить, – провозгласила она безапелляционно, – для начала, давайте договоримся, с тобой Лиза и с тобой Дима, что пока вы во мне нуждаетесь я буду рядом. Это я могу вам твердо обещать.

Мы с Шоном синхронно кивнули. Парнишку, как и меня, переполняли противоречивые чувства. Смесь безграничной благодарности и отчаянного страха довериться, вот какие чувства были самыми яркими данный момент. А еще, во мне росла острая, болезненная потребность защитить этого ребенка. Моя ладонь все еще была влажной от его слез. Димкины слезы, высыхая, проникали мне в кровь, даря понимание, что этот ребенок – тоже мое наследие, наследие, которое должно было бы пугать, но почему-то совсем не пугало. И это меня, которая как от огня бежала от матримониальных планов моего отца, желавшего повыгоднее сбыть неудобную дочь замуж. Всех, кого папенька рассматривал в качестве потенциальных родственников и союзников, интересовало только одно – моя способность рожать. Это потребительское отношение подспудно сформировало острое нежелание иметь детей, которое я пронесла через годы и вот сейчас маленький раненый мальчик всколыхнул во мне давно угасшую потребность заботится.

Молчание затянулось, Ирина собиралась с силами, а мы с Шоном просто ждали, готовясь принять все, что предложит нам эта великодушная женщина.

– Так, давайте я для начала расскажу вам о вас и о себе, – вздохнув и печально улыбнувшись, Ирина продолжила, – меня зовут Ирина Владимировна Резаева. Я – адвокат. Тебя Димка, то есть Шон, в этом мире зовут Дмитрий Соколов, тебе двенадцать лет, ты – воспитанник детского дома, Эмилия – теперь будет жить жизнью Елизаветы Андреевны Варнаевой. – Ирина уловила что-то в лице Шона и прервалась, давая мне возможность поговорить с парнем на родном, ребенок явно не все понимал, пришлось повторить. Так мы и продолжили разговор, точнее, мы слушали, а Ирина говорила, а я иногда давала пояснения Шону.

Сколько горькой иронии было в сложившейся ситуации, как легко было провести параллели между судьбой моей предшественницы и моей. Правда, в отличие от меня, обманутой за несколько недель до свадьбы, Лиза все-таки вышла замуж. А вот мужчин мы себе выбрали одинаково неудачно. Мой возлюбленный отказался от свадьбы, когда узнал, что я больше не располагаю суммой, на которую он рассчитывал, а Лизин муж не только жил за ее счет, но и содержал любовницу с детьми. Чудовищная беспринципность. Муж Елизаветы, Алексей, по словам Ирины, и виноват в нашем с Шоном нынешнем состоянии. В пьяном угаре он нанес бывшей жене и ее приемному ребенку смертельные увечья. Я было испугалась за нашу безопасность, но этот тип, оказывается, в тюрьме. Слава Арису, или местному божеству!

Шон не мог скрыть удовольствия оттого, что является почти-почти совсем законным приемным сыном Лизы, то есть, теперь моим. Он быстро осваивался с языком и уже почти не переспрашивал, но в его глазах стоял немой вопрос, соглашусь ли я, баронесса фон Риштар, аристократка и магичка, принять его как сына.

– Там, в твоем мире, у тебя были дети?- Вопрос Ирины немного озадачил.

– Нет конечно, я не была замужем! Хотя у магичек свободы больше, но я из аристократического рода, поэтому - нет.

– Это и хорошо и плохо, – Ирина выдержала драматическую паузу и продолжила, – наверно, это все же плохо, потому что Шон будет единственным твоим ребенком, прости за скверную новость, но моя подруга была бесплодна.

Не скажу, что сильно удивилась, в моем энергетическом теле были разреженные места, почти пробоины, не связанные с ранением. Я не целитель и распознать причину не смогла. Нас в Академии учили, как оказывать первую помощь себе или коллеге при физическом ранении или магическом истощении, но не более того. А мне и этого было не дано, слишком мал был резерв, практику я проходила увешанная артефактами-накопителями, которые “любезно” заряжали своей силой желающие воспользоваться моими лекциями или артефактами, усиливающими память. Артефакты эти я научилась делать из практически любого подручного материала, был бы твердым и держал магию. Начертательная магия – очень полезный навык для магички, которая даже подол платья почистить не может, не заработав магического обнуления.

Часть 13.

Пришлось нам с Ириной спешно возвращаться в палату, где уже остывал мой обед. Наконец-то удалось попробовать эти йогурты, которые мы с Ириной разделили, я - как десерт, она – как основное блюдо, ей обед не полагался.

Йогурт не мог не понравиться. Нежный, фруктовый, очень непривычный вкус. За едой мы разговаривали о насущном. Если бы кто-нибудь увидел эту картину со стороны, у него едва ли возникли бы сомнения в том, что общаются близкие люди. Бабушка всегда говорила, что совместное вкушение вкусной еды сближает. Ах, бабушка, как мне сейчас нужен твой добрый, требовательный взгляд!

Ирина в основном рассказывала о проблеме усыновления. Это кошмарно сложная многоступенчатая процедура, которая призвана защитить ребенка, а потому требующая от чадолюбивого взрослого максимум усилий.

               - Надо доказать, что ты не верблюд, - про верблюда я не поняла, наверное, местное устойчивое выражение, но общий смысл очевиден.

Лизе и Диме осталось только дождаться оформления бумаг, а теперь, после этой страшной трагедии могут заставить проходить тестирование у психолога. Это было бы крайне нежелательно, я же совсем-совсем не ориентируюсь в реалиях, а на адаптацию времени нет. Пока добивалась опеки над Димой, Лизавета через многое прошла. Чиновники во всех мирах одинаковы и снисходительны они только к своим недочетам, а те, кто выступает в роли просителей, всегда зависимы. Вариант потери памяти тоже обсуждался, но вывод напрашивался однозначный – кто же беспамятной ребенка доверит?

Обрушившаяся лавина информации грозила похоронить меня под собой, а сверху придавить грузом сомнений, тревог и банального страха. Ирина возится со мной, как с младенцем, а я даже не пытаюсь ей помочь. Бабушка всегда учила: хочешь узнать, спроси, а прежде чем спросить, обдумай вопрос. Вот я и обдумывала, смакуя черничный йогурт, как бы узнать у Ирины, чем я могу ей помочь, ведь понятно же, что ничем.

– Что тебя мучает, Лиза? Ты ложку на весу уже минуту держишь.- Ишь, наблюдательная какая.

– Ирина, ведь так можно тебя называть?  Я думаю, чем могу тебе помочь и ничего не приходит в голову.

– Зови Ирой, это домашний вариант полного имени. Помочь ты, безусловно, можешь. Поскорее выздоравливай и займись Димой. Еще раз повторяю, что не Шоном, а Димой. Это важно, особенно, пока вы здесь, в больнице, где есть ваши официальные документы. Оговоритесь и кто-нибудь из врачей затеет психологическую проверку. А вдруг вы умом тронулись из-за трагедии, которая с вами произошла. Это первое. А второе – опять же, займись Димой. Твой доктор может удивиться, что ты про ребенка не спрашиваешь. Не следует привлекать к себе лишнего внимания.

– Чем именно заняться?

– Будь с ним, говори на русском, заставляй вспоминать что-то из Димкиной жизни. У тебя же остались какие-то знания, я правильно поняла?

– Да, что-то всплывает. Когда есть конкретный вопрос, приходит ответ. Надеюсь, ты и права и у Димы так же.

– Лизаветина жизнь тоже вспоминается?

– Нет-нет, – поспешила я успокоить, – ничего интимного не всплывает, только прямые навыки и обезличенные знания.

– Как ты строишь фразы интересно. – Ирина откровенно уводила разговор от скользкой темы.

– Да? Неправильно? А как надо?

– Ты говоришь так, как будто перед начальством речь толкаешь.

Я застыла, пытаясь понять, зачем толкать начальника, если произносишь перед ним речь. Иначе эти два действия в моем воображении не сочетались. Или я неправильно поняла?

– Что тебя озадачило так? – Пришлось пояснить. Ну, пожалуй, мне следует быть благодарной, ведь подруга Лизы старалась не смеяться. Но потом не выдержала и расхохоталась. Хороший у нее смех, красивый и необидный. Так выкристаллизовалась еще одна проблема. Сленг. Придется следить за своей слишком правильной, привитой воспитанием, речью.

Вторую половину дня я провела в палате у ребенка. Ирина помогла туда добраться, наказав обратный путь проделать с помощью нянечки, и оставила нас с Шоном вдвоем. Как общаться с незнакомым довольно взрослым мальчиком? О чем с ним говорить? Нет у меня такого опыта, даже наглядных примеров нет, так уж сложилось.  Ира посоветовала прихватить планшет, дескать, это может облегчить жизнь на первых порах. Да и Шону наверняка интересно как он теперь выглядит.

– Это я? Рыжий!

– Тебе нравится? – Нарочитое сомнение самой показалось чрезмерно наигранным, но ребенок этого великодушно не заметил.

– Конечно, леди, то есть Лиза, в нашей местности рыжие считаются поцелованными богом, особенно золотистые. Эх, жаль, что я темно-рыжим оказался.

С планшетом проблем у Шона не возникло, немного понаблюдав за моими руками, он начал лихо манипулировать сенсором, даже завидно немного стало.

Потом мы позвонили Ирине и спросили, как называется город, в котором нам предстоит жить, чтобы почитать о нем в планшете. Вот тут и выяснилось, что Шон был неграмотен, а навыки чтения Дмитрия не пробуждались без практики. Ирина подсказала, как поискать упражнения для чтения. Сияющие глаза парня, который радовался учебе, оправдывали все усилия, он рассказал, что ту злополучную книгу-то взял потому, что это была азбука. Сколько потрясений за день, аж устала. Прилечь на кровать рядом, чтобы удобнее было читать с одного планшета было так естественно, а головка мальчика на моем плече так трогательна, что хотелось всплакнуть от избытка чувств. Вот так и застала нас наша благодетельница, неожиданно появившись ближе к вечеру.

Подруга принесла пару детских обучающих книг, что-то приключенческое и тетради, которые она назвала “прописи”, для тренировки навыков письма. Диме было велено не лениться, лето закончится и надо будет продолжать учебу на уровне прежнего Димки. Воспользоваться прописями оказалось удачной идеей, мне тоже помогло.

Шон, то есть Дима, оказался очень приятным ребенком. Не зря я истратила почти весь резерв на его исцеление. Ну и что, что магия восполнялась очень медленно, кого это волнует? Было вполне комфортно и без нее, без магии. В конце концов, я всегда так жила, пустой резерв – никчемная плата за здоровье этого чудесного человечка. Я уже не боялась неожиданной ответственности, я радовалась, что он у меня появился. Миновали три дня, которые мы провели вместе. До палаты Димы я уже доходила сама, немного опираясь на кресло каталку. Нам немного , как выразилась Ира, подфартило. Лечащий врач Димы ушел в отпуск, а подменяющий его доктор особого внимания на нас не обращал. Ребенок бодр, хорошо кушает и особо не жалуется. Диме тугую повязку снимать не стали, просто ослабили. Для конспирации. Мое спонтанное вмешательство в процесс лечения имело и оборотную сторону, грозило ненужными вопросами и лишним вниманием. Но, что сделано, то сделано. Я не жалею.

Часть 14.

Сначала Диму навестила Лидия Ивановна, директор Диминого приюта. Пока нам с Димкой везло, когда она пришла, я уже присутствовала  в палате. Представляю, как было бы худо, если бы воспитанник вдруг не узнал директрису своего детского дома.

Побыла недолго, тактичная женщина, она явно уловила, что мы с ребенком испытываем неловкость, хотя не уяснила ее причин.

– Как ты себя чувствуешь Дим? – по тону было понятно, что ей это искренне интересно, – врач сказал, что ты поправляешься.

– Хорошо,  за мной ухаживает Лиза.

Еще несколько вежливых вопросов ни о чем и гостья ушла.

Шон-Дима держался лучше, чем я, он эту женщину “помнил”, хотя и смутно. Дирекртрисса, оказывается, уже приходила, но парню было еще совсем худо. Потом ребенок рассказал, что она была всегда. Насколько я уже умела его понимать, эта Лидия Ивановна являлась постоянной величиной в жизни прошлого Димы, как у Лизы – Ирка-золотая рыбка.

Ирка, кстати, визиту Лидии Ивановны не обрадовалась. Директриса могла стать препятствием к окончательному усыновлению и в моей душе поселилась тревога.

Вскоре Лидия Ивановна пришла еще раз, уже в мою палату.

– Лиза, Лизавета Андреевна, у меня к тебе предложение. Давай подключим твою подругу и попробуем ускорить усыновление. Пусть выпишут справку от врача, что твое здоровье в норме и тебе не грозит инвалидность. Вам назначат тренинг с психологом, пройдете его и все, процедуру усыновления можно заканчивать. Я это к чему, Диме нужна реабилитация и уход, так доктор сказал. В детдоме для этого условий нет. Да и уследить за этим ураганчиком нереально. Значит, по правилам, его отправят долечиваться неизвестно куда и неизвестно на какой срок. Увезут в какой-нибудь затрапезный санаторий, вариантов-то немного. Лето, мест нигде нет. Доктор мне сказал, что Дима еще месяца три восстанавливаться будет. Забирай его Лиза, скорее забирай, иначе загубят ребенка.

Эта прочувствованная речь произвела на меня глубокое впечатление. Лидия Ивановна не враг, это совершенно очевидно. Она не только выполняла свои функции, как должностное лицо, она искренне переживала за своего воспитанника. К сиротам здесь относятся иначе, чем там, дома. В родном королевстве на детей, подобных Шону, смотрели, как на нечистоты. А уж если от сироты еще и родители отказались... В нашем обществе настрой к отказникам резко отрицательный, как будто малыши были виновны в безответственности взрослых. Последние несколько лет действующий король, а по совместительству супруг моей как бы подруги активно пытался изменить существующую ситуацию, дайте боги ему здоровья. Вот в пределах этой новой политики мне и предстояло улучшить жизнь сирот в отдельно взятом приюте. Было мучительно любопытно, почему королева Ирида сочла меня на это способной? Рассчитывала, что я ужаснусь и начну действовать? Единственный положительный момент в этом назначении это то, что меня аккуратненько ткнули носом, напомнив, что есть еще более несчастные дети ...Хотя это уже совсем неважно.

Объяснения Ирины, что значит затрапезный санаторий, мягко говоря, не порадовали! Медицинское оборудование старше нас обеих, вместе взятых, лечебная гимнастика по методе полувековой давности, как кормить будут – неизвестно. То есть, неизвестно, насколько плохо.

– Не бойся Лизка, пройдете вы тренинг, имеются у меня контакты, проконсультируюсь у хорошего спеца.

А я и не боюсь, то есть я не знала, что надо бояться. Эх, пора забывать, что любое разногласие можно решить с помощью мага-менталиста. Где мой дядя Веррес, один из лучших менталистов королевства? Вот уж кто не оставил бы племянницу с такою проблемой наедине. Как он там? Как справляется с тем, что меня больше нет? Или с тем, что Эмилия не Эмилия? Помогает ли он той Лизе, смогла ли она быть убедительной и найти подход к его сердцу?

– Ир, а почему ты нам помогаешь? – Рискованно, конечно, задавать столь  важный вопрос  так внезапно, но удержаться было трудно. Ирина долго не отвечала, а потом, словно решившись озвучить сокровенное, медленно проговорила:

– Это я с Небесами торговаться пытаюсь, все надеюсь, что Лизке там тоже помогут, я молюсь, чтобы ей помогали. Поэтому буду очень стараться наладить вашу жизнь здесь, ведь это все, что я могу сделать для единственной подруги.

Что ж, готова немедленно присоединиться к этим молитвам, только молить, видимо, надо местного бога, потому что таких светоносных дев, как та, что вмешалась в наши с Шоном судьбы, в пантеоне моей родины нет. Не оскорблять же богов этого мира обращением к Арису, пресветлому богу жизни? Этими соображениями я и поделилась с подругой, которая, внимательно на меня посмотрев, сказала:

– Молись своему Арису за мою Лизу, как за себя саму. Наши храмы непременно посетим после выписки, обещаю. А сейчас давай поговорим вот о чем. В любой момент к тебе может прийти следователь и меня, скорее всего, не будет рядом. Следователь, это человек, который изучает обстоятельства преступления и готовит все материалы для судебного заседания. Эта встреча неизбежна, Лиза, но пугаться не надо.

Что такое расследование я хорошо понимала, насмотрелась, когда работала в родной конторе Теневой службы королевства.

Мы долго репетировали, что и как надо отвечать представителю власти, чтобы не возбудить никаких подозрений и отделаться минимальным количеством вопросов. Димку допрашивать не будут. Директриса Лидия Ивановна, как действующий опекун, и доктор не дадут на это согласия, с ними уже все договорено. Осталось только пережить этот неприятный момент.

Следователей было двое. Усталый грузный немолодой мужчина, который назвался Константином Романовичем Гаевым и с ним стажер, которого представить не сочли нужным. Ну и не надо. Местные неблагозвучные имена все еще вызывали затруднения. Беседу вел, точнее, задавал вопросы, Константин Романович, я отвечала, стажер записывал. Пока вопросы касались имени-фамилии-местапроживания-должности все было хорошо, но следователь начал вести себя странно, паузы между репликами растягивались, иногда повисало молчание, прерываемое лишь одышливым дыханием. Стажер тоже поглядывал на своего начальника настороженно. Напрашивалась мысль, что человек плохо себя чувствует. Следователь трудно дышал, тер кулаком грудину, лицо выглядело липким от пота. Магии в резерве накопилось еще мало, но на магическое зрение хватало, повыше солнечного сплетения был пробой в энергетическом теле. И что мне теперь делать? Рука сама метнулась к кнопке вызова. Появилась раздраженная медсестра. Ее недовольство понять можно, я уже волне уверенно хожу, чего названивать, от дел отвлекать? Кивок в сторону посетителя и она преобразилась в профессионала. Появился дежурный доктор, посчитал пульс и бросил одну фразу:

Часть 15.

За день до выписки, который мы трое ждали с необыкновенным воодушевлением произошел еще один визит, и слава всем светлым богам, Ирина была в моей палате.
Ближе к вечеру дверь открылась без стука и вошел мужчина. Рослый, рыхлый, с залысинами на чернявой голове. Его летний костюм был несколько измят, ворот рубашки расстегнут и что самое неприятное, в руках он держал пестрый безвкусный букет, завернутый в пошлую яркую бумагу. Я уже видела такие в больнице, это здесь считалось приемлемым подношением пациенту или доктору. Странный обычай.
    – Лизавета Андреевна, голубушка, – нараспев запричитал этот тип дребезжащим тенором, – как я рад, что с вами всё хорошо, как рад! – Мужчина всунул мне в руки свои цветы, и продолжил, – мы в офисе так боялись, что случится непоправимое, так боялись… – и далее в таком же духе. Иринка презрительно фыркала после каждой фразы, а я слушала его и без всякой магии понимала – врет.
Этот господин был явно с работы Елизаветы и явно пришел не просто так.
    – И тебе не хворать Борис Давидович. Может, и со мной поздороваешься, дорогой? Не делай вид, что меня тут нет, – прервала бесконечный монолог посетителя Ирина, – и не строй из себя заботливого начальника, говори, с чем пожаловал, не трать время.
– О, Ирина Владимировна, вас-то я и не заметил, ослепленный тревогой о здоровье коллеги, – тон Бориса Давидовича из приторно-елейного стал наждачно-шершавым, – как замечательно, что вы не оставляете нашу Лизавету Андреевну своей заботой.
Непременно надо поинтересоваться, что за вражда между этими двумя, они явно знакомы, причем знакомы давно и мучительно. Меж тем Борис Давидович продолжал:
    – Лизавета Андреевна, голубушка, бумажоночку подпишите и я не стану вас далее беспокоить. – В руках посетителя образовалась папочка, из которой он извлек прямоугольный листочек бумаги с печатным текстом, который я медленно и не вполне уверенно прочла. Заявление расторжении контракта? Видимо, на лице моем отразилось недоумение, потому что Ирина молча выхватила бумажку у меня из рук, прочла, хмыкнула и, помахивая листочком перед носом Бориса Давидовича, практически пропела:
    – Борюсик, ты сюда примчался в надежде, что Лизка в полубессознательном состоянии вот это подпишет? Ах, Борюсик, Борюсик, с чего же ты решил, что этот номер у тебя прокатит? Все мечтаешь свою блондинистую давалочку на Лизаветино место пропихнуть? А с датой  не погорячился, нет, мечтатель ты мой? Вчерашнее число, да? А как же больничный?
    – Ну что вы, Ирина Владимировна, и в мыслях не было. Просто решил избавить коллегу от хлопот, мы же понимаем, что восстанавливать здоровье ей придется долго, а работа должна работаться. Наша Лизавета свет Андреевна не станет подводить родную фирму и не создаст проблем, ведь так Лизавета?
    – Так, Борюсик, так, – ответила за меня подруга, – не создаст. Как только в полной мере использует весь период, отраженный в листке нетрудоспособности. Придется подождать, дорогой, – и сменив тон елейно-язвительного на деловой, продолжила, – не волнуйся, Борис Давыдович, в ближайшую пору работать ей не с руки, уволится она, уволится. В свое время. А ты уж проследи, голубчик наш заботливый, чтоб госпоже Варнаевой все, что полагается по закону, начислили.
    – Ирин, ты же наверняка знаешь, что у нас полный треш. – Посетитель растер руками лицо, как это обычно делают, когда хотят взбодриться. – Люди в отпусках, Лиза больна, новые программы никто толком не знает. Только Лизка и может с этим софтом управляться. Что делать, пришлось подобрать ей замену. – Голос Бориса Давыдовича был неожиданно усталым и серьезным. Вот сейчас не врет, поняла я.
    – Борь, ты же понимаешь, то, что ты нынче попытался провернуть – по-настоящему не порядочно, – Ирина тоже посерьезнела. – Давай так, Борь. Мы подпишем твою писульку, но только после того, как ты выплатишь все положенные проценты с маржи, которая идет по Лизкиным договорам. Или после больничного она еще и на реабилитацию соберется. За свой счет. Денег, честно заработанных дожидаться.
    – Без ножа режете, дамы. – Борис утирал вспотевший лоб, – это незаконно.
     – Ну не совсем незаконно, ты Лизкин контракт перечитай. В общем, так. Та, почти семизначная денежка, которая положена Лизавете по условиям контракта должна быть выплачена, а не присвоена лично тобой или компанией и мы никого больше не побеспокоим. И давай на этом закончим. У тебя треш, тебе пора.
Обсуждаемые в разговоре тонкости были понятны постольку, поскольку. Следить за словесной баталией и одновременно сверяться с памятью Лизы было очень трудно. Вдруг стало очень интересно, этот Борюсик сообразил, что за все время разговора я открыла рот только один раз – чтобы поздороваться.

Часть 16.

             Из больницы нас выписали с Шоном-Димой одновременно. Лидия Ивановна, святая женщина, устроила все так, чтобы ребенку не пришлось возвращаться в этот его приют, даже вещички какие-то привезла. А потом долго благодарила Ирину Владимировну за помощь, в чем она заключалась, я не уловила, какие-то местные административные тонкости. Ирина потом сказала, что вот человек с большой буквы, за воспитанников радеет так, что даже на некоторые нарушения инструкций пойти не побоялась, лишь бы ребенку на пользу.

Опыт езды в карете не подготовил меня к комфорту автомобильного салона. Мы с Димой-Шоном устроились сзади. Ну не случалось мне еще сидеть так удобно и так странно. Восхитительно мягкий диванчик был непривычно низким, но благодаря крою местной одежды сидеть на нём очень приятно. Представляю, каково было бы забраться сюда в многослойном длинном туалете с жестким корсетом. Мы маленько вздрогнули, когда в лобовое стекло брызнуло и палочки-скребки удалили незначительные загрязнения.

– Ой, Лиза смотри, они качаются, – не сдержал удивления ребенок.

– Дим, переключайся на новый формат, я – тетя Ира, а Лиза – мама, и только мама. – Твердо потребовала наша благодетельница. Я поймала в зеркале веселый Иринкин взгляд и усмехнулась в ответ. На языке этого мира обращение тетя****** используется как к посторонней женщине старшего возраста, так и к сестре матери, мне нравилась эта мысль.

Ребенок неуверенно на меня смотрел, словно боялся, что я не соглашусь. Пришлось приобнять его и притянуть к себе и ободряюще кивнуть. Я согласна, еще как согласна. Непередаваемая нежность захлестнула душу, когда мою талию обвили его прозрачные руки. Столько в этом простом жесте было доверия и надежды, что под сомкнутыми веками закипели слезы.

А за стеклом мелькали пейзажи незнакомого города. Мы прилипли к окнам. Шон пытался смотреть разом во все стороны.

– Все еще увидите, город никуда не сбежит, – ответила подруга на просьбу ехать помедленнее, – медленнее лучше не надо, жарко.

Жить нам предстояло в многоэтажном доме, аж на четырнадцатом этаже. Через пару дней мы уже освоились с высотой и научились ею наслаждаться. Пить чай на застекленной веранде-балконе и смотреть в закат - это так здорово!

Лизина квартира мне нравилась, светлая, компактная, очень удобная. Не то что служебная крохотулька или бесконечные переходы дома Риштаров.

– Мелкий, иди смотри, – позвала подруга, как только мы вошли, – это твоя комната. Лиза готовилась забрать того Диму из детдома, – грусть в голосе заставила Шона быть сдержаннее, да куда там, глаза расширены, рот приоткрыт, на бледных щечках румянец. Не было ни кола, ни двора, а тут целая комната с удобной кроватью, столом и даже игрушками. И все для него, для Шона!

К таким интерьерам мы не привыкли, да и что сирота мог видеть в своей прошлой жизни, ему и сравнивать-то не с чем. Зато мне есть. Не скажу, что обстановка в квартире была не по вкусу, совсем нет, красиво и очень гармонично, но к подобной эстетике еще привыкать и привыкать. Все квадратично-округлое, гладко-плоское, ни резьбы и узорчатости, ни сложноцветности. Но по-своему красиво.

С гигиеной проблем не возникло, приспособления были похожими на больничные, только гораздо красивее. С Шоном, правда, случился казус, он не знал, что можно не только полежать в ванной, но и включить режим джакузи. Испугался, когда вода вдруг забурлила. Я б тоже испугалась на его месте, но в моей-то памяти информация о джакузи была, а в его, как оказалось - нет. Зато после экстремальных водных процедур, всем троим стало проще общаться. Смех сближает. Шон, испугавшийся вдруг вскипевшей пузырями воды, вообразил что-то несусветное и заорал, мы ворвались в ванную комнату, Ирина попыталась поймать мечущегося парня, которому никак не удавалось встать в скользкой ванне и, естественно, вымокла с ног до головы. За неуместный смех меня немедленно наказали, у Ирки это быстро. Теперь мокрой была и я. Парень успокоился, сообразил, что ничего страшного не происходит и начал мучительно стесняться своей наготы.

– Димка, не тушуйся, нам придется много времени проводить вместе, между своими всякое бывает, – наконец-то наша благодетельница хоть как-то обозначила намерения на ближайшее время, нам с Шоном такая перспектива казалась просто замечательной!

Кухня меня потрясла. И Ирина утверждает, что в этом мире нет магии?! Светильники включались по щелчку, выключались так же. Плита выглядела, как привычный нагревательный артефакт, только стеклянно-блестящий и руны другие. Про холодильный ларь, который выглядел как шкаф, я, вообще, молчу. Никому из наших магов не пришло бы в голову сделать в таком ларе освещение. А уж удобство внутреннего устройства этого агрегата заставило меня чувствовать себя едва ли не деревенщиной. Знакомится с продуктами, лежащими в холодильнике, начали с ходу.

Тут возникла еще одна проблема – глобальная, я не умела готовить. Совсем. Максимум, на что я была способна на родине – это заварить травяной чай. Даже самостоятельная жизнь в отдельной квартире не сподвигла меня к приобретению этих навыков. Гораздо интересней было разбирать руны. Но теперь-то нас двое!

Лизаветина подруга была потрясающе последовательна в своем стремлении устроить нашу жизнь в новом мире. Она просто взяла и  тем же вечером переехала к нам.

           Учила нас читать этикетки на упаковках и не тянуть в рот “всякую химическую дрянь”, составлять списки покупок и так далее. И, разумеется – готовить. Навыки Лизы довольно быстро становились моими. Через неделю я уверенно варила суп и стряпала для Димы блины на завтрак. Чем-то готовка напоминала мне процесс зельеварения, все требовало пропорций и навыков, а значит изучаемо. К ужину Ирину ждал салат и кусок паровой рыбы. Так она предпочитала кушать после рабочего дня, ну и мы с ней за компанию “питались правильно”.

Физически это не составляло труда, а вот психологически – было очень непросто. Пусть я росла в поместье отца приживалкой, но воспитывалась, как положено госпоже, по дому не работала. На такое издевательство даже у моей мачехи не хватило воображения. Меня, как и всех фон Риштаров, обслуживали.

Часть 17.

        Как и предположила Лидия Ивановна, нам пришлось ходить к психологу. Странное это чувство, как будто тебя накололи на вилку и рассматривают, прикидывая, с какой стороны откусить. Но слава богам, все обошлось. Психолог, очень немолодая женщина, немного с нами поговорила, показывала какие-то картинки в виде клякс, играла с нами в слова – ассоциации, ребенка заставила рисовать. Димка, подученный Ириной, нарисовал что-то яркое и солнечное, психолог сразу успокоилась и потеряла к нам интерес. Лето, отпуска, путевок даже в самый захудалый санаторий не сыщешь. Зачем нужны лишние хлопоты? Как сказала Ирина, этим теткам из отдела опеки заботы о больном ребенке совсем не нужны, проще спустить все на тормозах, если уж есть на кого взвалить ответственность, тут как раз мамочка-энтузиастка образовалась. Присутствие на заднем плане Ирины в качестве адвоката избавило от вполне возможных поборов и проволочек. Так в процедуре усыновления была поставлена точка.

– Это нужно отметить, мама Лиза и сыночек Димочек. – Подначивала нас Ирина, заруливая на стоянку перед парком.

Слово “аттракционы” казалось мне устрашающим, интуиция не подвела. Ну что сказать, Димка-Шон был в восторге. Мы с Ириной сдались быстро, а он, казалось, задался целью перепробовать их все. На фоне детской эйфории обращение мама, уже не пугало и я готова была позволить все и вся. Вот только ребенка, я – мамаша новоявленная, чуть не угробила, забылось на фоне общей радости, что он еще нездоров, спохватилась, лишь когда позеленел, шутка ли, вниз головой летать. Ирка ругала нас на чем свет стоит, используя такие колоритные выражения, что ребенку бы их слышать не надо совсем.

– Ничего, пусть привыкает, – отмахнулась подруга, – вот познакомится с другими детьми и не такого наслушается. Правильная речь нынче не в почете, увы.

А потом мы утешались пиццей, которую заказали прямо на дом. Легкая усталость от прогулки, вкуснейшая еда на столе, а в телевизоре неугомонная Маша, не дающая покоя бедняге Мишке. Очень душевно посидели, Ирина, кажется, даже от своей грусти отвлеклась.

Телевидение и компьютер стали для нас с Шоном еще одним потрясением. Вся Магия моего мира на такое не была способна. Первые трое суток ребенка от телевизора оторвать удавалось только посредством шантажа, уж очень он боялся огорчить меня или Иру. Без дискуссий телевизор выключался только ради прогулки.

В городе нам без Ирины, которая продолжала работать, было трудно, а дома сидеть невыносимо. Лето  в этом мире – это испытание. Духота и смог сводили нас с Димой с ума. Посещения ближайшего парка приносили сомнительное облегчение. Мы приспособились было проводить жаркую часть дня в прохладных залах музеев. Но хватило их ненадолго.

– Город наш не то, чтобы маленький, – утешала нас Ирина, когда музеи кончились, – но и не столица. Даже не мегаполис. В выходной в кино сходим.

Лидия Ивановна снабдила Диму комплектом учебников и часть дня мы тратили на то, чтобы Шон закрепил знания-воспоминания Димы как собственные. Математика, которой учили детей в этом мире, была мне не под силу, Лиза этими знаниями не пользовалась. Шон воевал с незнакомой наукой сам, упорно воевал, и, кажется, даже успешно. Зато денежные отношения прямо-таки высветились в мой голове. Вот тут-то я поняла, как ошибалась, считая местные бумажные деньги легкой целью для магов-репликаторов, пожалуй, воспроизведение одной купюры потребует усилий больше, чем воссоздание золотой монеты, а значит нерентабельно.  

          Мне легко удавалось понимать, что дорого, что дешево. Ирина обрисовала мои финансовые возможности. Я была “вполне состоятельной женщиной”. Пожалуй, мои средства, доставшиеся той Лизе, были поскромнее, хотя, если принять во внимание цены на продукты...

           Эти деньги позволяли не работать весьма продолжительное время, если жить скромно. Но я не хотела экономить. Мне нравилась моя неожиданная свобода, мне нравилось баловать моего ребенка, к которому душа прикипала все сильнее. И мне совсем не нравилось бездельничать.

– Моя Лизка за возможность сидеть дома и печь пироги своему Димке кого угодно бы удавила, – подначивала меня Ирка с показным весельем, а в глазах плескалась грусть, она, вообще, была остра на язык, но за этим беззлобным подтруниванием скрывалась потаенная боль, подруга тосковала по “своей Лизе”. Вот так она нас разграничивала, меня и ушедшую подругу. Это сильно печалило, но чем тут поможешь?

Дима, который никогда не упускал случая послушать наши разговоры, тоже все чувствовал и тяжко вздыхал.

– Тетя Ира, а можно спросить? – ребенок маялся смущением, перед Ириной он благоговел, и дождавшись ободрительного кивка, продолжил совсем тихо, – тетя Ира, мне не нравится быть Димой, можно мне другое имя?

Мы недоуменно переглянулись. Ирка пожала плечами и выдала неожиданное:

– Можно. Но переоформлять документы – это нудно и сложно, особенно имея в виду, что мы только что закончили процедуру усыновления. – Ребенок сразу сник. Вспыхнувшая было надежда стремительно угасала, наш мальчик понимающе кивнул и, демонстрируя смирение, сосредоточился на пейзаже за окном. – Да не скисай ты так сразу, есть вариант без смены документов. – Теперь мы оба: и я, и ребенок, заинтересованно сопели. – Можешь выбрать домашний вариант имени, официально оставаясь Дмитрием.

– Это как? – Спросили мы хором.

– Да просто все. Имя Дмитрий имеет два расхожих уменьшительных варианта, Дима и Митя, – заметив отсутствие энтузиазма у парня, отступила. – Что, совсем не нравится?

– А Шоном я не могу остаться?

– В принципе, можешь. Но подумай, а не стоит ли для новой жизни взять новое имя? – Ребенок задумался. Я тоже. Ведь я тоже так могу, не правда ли? И Ирине будет полегче, если постоянное употребление имени близкого человека перестанет напоминать ей об утрате.

– А какие еще варианты у меня? – говорить у “моего имени” не стала, поделикатничала.

Часть 18.

Пора было идти за продуктами в ближайший супермаркет. Едва мы вышли из сумрачного подъезда в яркий солнечный полдень, как на Диму, для которого я придерживала тяжелую дверь налетела странного вида пожилая женщина.

– Сдохни выродок, – орала она, шмутуя худенькое тельце из стороны в сторону, – все из-за тебя, ублюдка безродного. Сдохни, недобиток, сдохни, сдохни!

Когда я справилась с дверью и выскочила наружу, на щеке ребенка уже алел отпечаток ладони. Второй удар я приняла на согнутый локоть, как учили. А основам боёвки в Академии всех учат хорошо. Женщина переключилась на меня и завопила:

– Выжила, сука и радуешься, а мой сыночек из-за тебя в тюрьме гниет, корова яловая, – такой прыти от старухи ожидать было трудно и я пропустила момент, когда она дотянулась до моих волос. От боли из глаз брызнули слезы и на пару мгновений я потеряла ориентацию в пространстве. Старуха неистовствовала, крича что-то про то, что я воровка, что ее сыночка честно заслужил все добро до копейки, мучаясь со мной, тварью неблагодарной, на которую ненаглядный сыночка время тратил, вместо того, чтоб гнать постылую с порога.

Что-то кричал Димка, пытаясь вклиниться между нашими телами и даже вроде бы, кусался, я пыталась вытащить свои волосы из судорожного захвата морщинистых пальцев и, кажется, иногда взвизгивала от боли.

            Неожиданно все закончилось. Безумная старуха стояла скрючившись с заломленной рукой, а удерживал ее не кто иной, как следователь Гаев, тот самый, которому стало плохо в моей палате.

– Здравствуйте, Елизавета Андреевна, простите, что пришел без звонка, был здесь поблизости. – И не дожидаясь моего ответа, обратил внимание на старуху, – а вы, Клавдия Карловна, рискуете оказаться на скамье подсудимых. Я сейчас отпущу вашу руку, не наделайте глупостей!

          Клавдия Карловна? Это же мать бывшего мужа Лизы, ее несостоявшегося убийцы. Ирина рассказывала, сколько пришлось вытерпеть моей предшественнице от этой женщины, сколько свекровь кровушки попила у бедной Лизаветы. Вот уж действительно своя кровь. Я и тогда, слушая эти рассказы, кипела от негодования, а уж сейчас…

– Здравствуйте, Константин Романович, рада, что вы оправились. – Бабушкина выучка помогла взять себя в руки. Да и Димка жался ко мне, ища утешения, значит, надо быть собранной, чтоб не напугать сына еще больше. Следователь кивнул, довольный моим самообладанием. – Полагаете, что я имею возможность подать на эту, хм, даму, в суд? Это может считаться нападением?

– Это может считаться непросто нападением, а нападением на важного свидетеля, Елизавета Андреевна. Если хотите, могу посодействовать. Расследовать ничего особо не надо, я – очевидец и при исполнении. – Осталось только уверенно кивнуть, что да, мол, очень хочу. Мы оба понимали, что никакого обвинения не будет, но на старуху наш диалог произвел сокрушительное воздействие. Одетая в не по возрасту пестрое и открытое платье, с яркой помадой на тонких морщинистых губах, с неопрятной сединой в крашенных мелких кудрях, которые носили смешное название перманент, с непередаваемым коктейлем отвратительных эмоций на испуганно-высокомерном лице, она была бы жалкой, если бы не была такой мерзкой. Похоже, следователь тоже так считал, потому что просто отвернулся ко мне, дав этой женщине исчезнуть.

– Пойдемте посидим в тенечке, Елизавета Андреевна, вас не задержу.

Угрозы я не чувствовала, интуиция дремала, поэтому я решилась пригласить не званого гостя в дом, уж очень не хотелось находиться на улице с колтуном на голове.

– Я пришел поблагодарить, Лиза, ведь мне можно вас так называть?

– Разумеется, – вот так изящно мне дали понять, что разговор будет неофициальный.

– Врачи сказали, что я обязан вам здоровьем и службой. Меня подлечили и даже не запретили работать. Вы очень наблюдательны и очень вовремя сориентировались.

– Я рада, но моей заслуги здесь нет, просто удивительно повезло, что в момент приступа врачи были рядом.

– Да, Лиза, нам всем, мне, вам, вашему сыну, удивительно, можно сказать, волшебным образом повезло. Такие серьезные проблемы со здоровьем и такое волшебное избавление от них.

– И что, как вы полагаете, я могу вам сказать в ответ? – Лицо как-то держать удавалось, а вот голос подрагивал. На что намекает этот, несомненно, умный и облеченный властью человек? Сидевший под боком Шон перестал дышать.

– А я не жду никаких слов, Лиза. Мне они не нужны. Вас и вашего сына берегут высшие силы и даже мне, записному грешнику, перепало их заботы, направленной на вас. Если само небо вас бережет, то глупо будет ему не помочь. Затем, собственно и пришел - сказать, что сделаю все, чтобы вам, по возможности, больше не нужно было соприкасаться с процессом расследования. В суд могут вызвать, тут на усмотрение прокурора. Гость развел руками, дескать, не в моих силах, засобирался и уже с порога произнес:

– А муженька вы своего лихо припечатали. Браво! Из-за таких козлов иной раз мужиком называться неловко. Всего доброго Елизавета Андреевна, дай бог, не свидимся. И еще раз спасибо.

– Хороший человек, – Шон проводил взглядом закрывающуюся дверь и заплакал.

– Димочка, сыночек, она тебя сильно ударила? По ране попала? Где болит?

– Нигде, – завыл ребенок, кидаясь мне на шею, – я ис-ис-испугался, я не смог тебя защитить, ма-а-ма.

От этих горьких рыданий останавливалось сердце. Ну какая я мать, если не знаю, что мне делать? Приласкать ребеныша или встряхнуть. Ну, жизнь всегда расставляет все по своим местам и у нее в запасе всегда есть еще несколько вариантов.

Так мы и рыдали на пару сидя на полу в кухне. То судорожно всхлипывая, то подвывая в голос, прижимаясь друг к другу и не в силах разлепиться, чтобы дотянуться до салфеток. С каждой слезинкой, впитавшейся в одежду, с каждым всхлипом и стоном, все дальше и дальше уходила от нас прошлая жизнь, давние обиды растворялись слезами и освобождали место для новых надежд и желаний. Прижимая к себе тщедушное доверчивое тельце, я все отчетливее понимала, что жила эти недели закуклившись, позволяя делать с собой практически что угодно, отдавшись течению. Я жила эти недели как заключенная в глиняного голема, у которого заканчивается магическая подпитка. Я двигалась, но медленно и тяжко, как сквозь толщу мутной воды. Вода схлынула слезами, оставив осознание, что вот она я настоящая, свободная от прошлых обид и полная сил.

Часть 19.

Пора было выполнить давнее, давнее данное самой себе и еще кое-кому обещание. Умывшись и переодевшись, мы отправились искать ближайший храм. Шон что-то лопотал своей тете Ире по телефону. Правильно, сынок, лучше предупредить, все равно она отслеживает нас по навигатору.

Храм Рождества Христова, так гласила табличка, встретил сумраком, трепетом свечного пламени и глубокими запахами горящего воска и какой-то душистой смолы. Ладан, пришла подсказка из подсознания. Осмотреться мне не дали, милая старушка с просветленным лицом протягивала мне платок.

– Накрой голову, деточка, негоже пред образами простоволосой.

– Спасибо, – перед мысленным взором мелькнуло видение какого-то массового ритуала, все присутствующие женщины были с покрытыми головами, машинально я приняла платок, а старушка продолжала:

– Эх, молодежь-молодежь, ты в первый раз в храме, что ли?

– В первый, бабушка, – ответил за нас обоих Димка-Шон, подметив, что мне не до бесед, такое состояние он, по аналогии с компьютером называл ща погуглю, зацепив его где-то на просторах интернета. Лизаветина память подсказывала, что надо надеть платок, взять свечей и зажечь их перед нужным изображением представителя местного пантеона. А вот какой из них нужный, непонятно.

Старушка продала нам свечей, ткнула пальцем в скульптурное изображение распятого на кресте человека, там, мол, ставь за упокой, а за здравие - где хочешь.

– В алтарь не ходи, женщинам невместно.

Зря мы без Иринки сюда пошли, но сердце подсказывало – надо. Рассматривать образа было интересно. На одном из образов я обнаружила свою светоносную Деву, только на изображении она выглядела бесполой, не юноша, слишком лицом нежен, и от девушки - ничего кроме миловидности, но я отлично помню, что общалась с девушкой. А в остальном все тоже - светящийся нимб вокруг головы, белоснежные крылья, которые так поразили меня во сне, на миловидном лице выражение смирения и решимости. Вот такая загадка, два взаимоисключающих посыла одновременно выглядели очень органично. Ангел, всплыло из Лизиной памяти, это, приближенное к богам существо, называется ангелом.

– Ну вот ты и нашлась, – обратилась я к ангелу, – наверное, я должна помолиться? Но я не знаю, как здесь молятся, поэтому просто поблагодарю. За Ирину и Шона. Я даже не знала, что такое бывает между людьми. Больше собственно и говорить-то не пришлось, накрыла круговерть образов, обрывки фраз, отблески ярких чувств, все то, что невозможно передать словами, вот за все это и благодарила. А еще просила за Шона, за Ирину, за Лидию Ивановну и следователя Гаева. Рассказывала, что нам с Шоном уже тесно в нашем замкнутом мирке, у Шона есть его учеба, а у меня? Что мне делать?

– Будет у тебя шанс заняться делом, не пропусти…

Почудилось? Или Ангел снизошел до ответа?

– Мам? Мама Эля, – голосок Шона звенел тревогой, – у тебя свечка прогорела, хватит уже!

На выходе из храма та же старушка, принимая у меня одолженный платок, сказала:

– Хорошо помолилась, да, милая? На службу приходите… – Мы поклонились и побрели восвояси.

– Ты как, сын? – Говорить не хотелось, но и не спросить было неправильно.

– Не знаю, мам. Я, как будто пустой, а как будто, переполненный, – путано, но в то же время верно Шон описал мое состояние.

В супермаркет мы так и не попали, Ирина будет недовольна, ведь планировали отправиться на Лизину дачу.