Слуги сумерек

Глава 59

Глядя, как Джой безропотно карабкается вслед за Чарли, Кристина ласково приговаривала:

– Вот умница. Вот хороший мальчик.

Они держали курс к выступу, выдававшемуся на полпути к гребню горного хребта.

Кристина боялась, что Джой откажется идти сам – встанет и будет стоять, как зомби. Но, как видно, он все же воспринимал реальность; он молчал, смотрел на нее невидящим взглядом, однако в глубине души, очевидно,. понимал – надо идти, чтобы спастись от ведьмы.

Ему было неимоверно трудно, к тому же он чувствовал себя неуклюже в мешковатой лыжной экипировке, а дорога местами забирала так круто вверх, что приходилось цепляться за камни и редкие кусты, чтобы сохранить равновесие. Джой не жаловался, хотя и продвигался все с большим трудом, время от времени опускаясь на четвереньки, и Кристина то и дело помогала ему перебраться через упавший ствол или покрытые ледяной коркой выступы голых скал. Они вынуждены были идти медленнее, приспосабливаясь к Джою, и все-таки шли; возьми его Чарли на руки, они не сделали бы ни шагу.

Чубакка постоянно норовил оторваться от них, прыгая и карабкаясь по склону, словно и не собака вовсе, а настоящий волк – абориген этих первозданных мест. Порой он застывал на месте, тяжело дыша, оборачивался и устремлял долгий взгляд назад; при этом одно ухо у него смешно топорщилось. И мальчик при виде своего пса, казалось, оживал и двигался с удвоенной энергией. И Кристина сказала себе, что должна быть благодарна этой собаке, пусть даже ее сходство с Брэнди отчасти усугубляло психологическое состояние мальчика.

Она даже начала беспокоиться о Чубакке. Шерсть у него была густая, но шелковистая, не то что у волков или других исконных обитателей этих мест. На брюхе, на боках и на хвосте у него уже намерзли куски льда, так же как на кончиках лохматых ушей. Пока это, похоже, не причиняло ему неудобств, но что будет через час? Через два? Да и подушечки его лап не были приспособлены, чтобы бить их по этой суровой земле. Как бы там ни было, но пес – домашний, привыкший к вольготной жизни в тихой провинции. Пройдет немного времени, и лапы его будут кровоточить от порезов и ссадин, и, вместо того чтобы весело мчаться впереди, он, прихрамывая, будет ковылять сзади.

Если Чубакка не выдержит перехода, если бедняга умрет по дороге, каким ударом это будет для Джоя!

Это может убить его.

Возможно. Или он навсегда безмолвно замкнется в себе.

Кристина прислушалась: снизу раздавался далекий рокот – она догадалась, что это взревели снегоходы, направляясь к их коттеджу. Это невеселое обстоятельство, Должно быть, не осталось незамеченным даже Джоем, несмотря на его затуманенное сознание. Он предпринял мужественную попытку и бросился вперед, карабкаясь что было сил и цепляясь за землю. Потом звук растаял, и вместе с ним растаяли его силы, и он снова шел медленно, и было видно, что каждый шаг дается ему с большим трудом.

Дойдя до выступа, они остановились, чтобы перевести дыхание, не произнося при этом ни звука, словно берегли силы для более важных дел. Да и говорить, по правде, было особенно не о чем, разве что о том, сколько еще пройдет времени, пока их схватят и прикончат.

Они вздрогнули. В нескольких метрах от них из кизиловых зарослей кто-то выскочил и бросился наутек.

Чарли снял с плеча винтовку.

Чубакка принюхался и отрывисто тявкнул.

Это была всего-навсего серая лисица, вскоре исчезнувшая в сумраке леса.

Кристина предположила, что она преследовала добычу, белку или зайца или кого-то еще. Зимой местным обитателям приходится несладко. И все же ее симпатии были на стороне жертвы, а не лисы. Кристина-то знала, каково это, когда тебя травят.

Чарли снова повесил винтовку на плечо, и они двинулись дальше.

За выступом простирался последний участок, отделявший их от вершины хребта. Лес здесь поредел, и снега заметно прибавилось, хотя можно было еще обходиться без снегоступов. Чарли обнаружил оленью тропу, облегчавшую подъем на плоскую площадку на вершине хребта. Не наткнись они на эту тропу, Джою пришлось бы преодолевать слишком высокие сугробы. Олени позаботились о нем – должно быть, с десяток их прошли здесь со времени последнего бурана, притоптав снег копытами, так что теперь Джой лишь изредка оступался и поскальзывался.

Чубакка, почуяв запах проходивших здесь животных, фыркал и глухо рычал. Тут до Кристины дошло, что с тех пор, как они оставили хижину, их пес ни разу не залаял.

Даже когда его вспугнула лиса, он лишь по-щенячьи тявкнул, и этот звук не мог разнестись далеко. Казалось, чутье подсказывало ему, что лай может привлечь внимание ведьмы. Или у него просто не оставалось сил взбираться в гору и лаять одновременно.

Поднимаясь все выше, они не только удалялись от преследователей, но как будто перемещались в другой климатический пояс: с каждым шагом вверх погода неумолимо ухудшалась, словно ее состояние обусловливалось географическим положением, а не состоянием атмосферы и временем года. Они забирались все глубже в холодное царство зимы.

Облака нависали над самыми верхушками сосен и елей.

Сплошной стеной повалил снег, и к тому моменту, как они достигли вершины, деревья были скрыты за плотной белой пеленой. Кристина видела, что на них надвигается очередной буран, и, судя по первым его признакам, он обещал быть еще страшнее того, что бушевал минувшей ночью. Заметно похолодало, ветер, гонимый термальными потоками, мчался из долин в горы, и у них перехватывало дыхание под его шквальными порывами. Не пройдет и двух часов, как все вокруг превратится в кромешный ад.

Только теперь они не могли укрыться от него в теплой хижине.

Чарли не спешил спускаться в очередную долину. Он повернулся и задумчиво посмотрел вниз, окидывая взглядом пройденный ими путь. Он что-то обдумывал, некий план. Кристина догадывалась об этом, и в ее душе блеснула надежда. Их превосходили численностью и вооружением, и, чтобы победить, им необходимо проявить чертовскую изворотливость.

Она склонилась над Джоем. Из носа у мальчика текло, и на верхней губе и на щеке тут же намерзал лед. Она вытерла ему лицо, поцеловала и постаралась защитить от ветра. Он молчал.

Как и прежде, он смотрел насквозь, не видя ее.

«Я убью тебя, Грейс Спиви», – думала Кристина, глядя туда, откуда он пришли.

Щурясь от слепящего ветра и снега, Чарли осмотрелся и решил, что здесь самое подходящее место, чтобы устроить засаду. Вершина хребта представляла собой узкую, шириной всего в пять-десять метров, безжизненную каменную гряду, протянувшуюся с севера на юг и лишенную даже снега из-за гуляющих здесь шквальных ветров.

Повсюду торчали причудливой формы голые скалы, за тысячелетия отполированные ветром до блеска и предлагавшие множество удобных укромных мест, откуда Чарли, оставаясь незамеченным, мог наблюдать за сектантами Спиви.

Пока они не давали о себе знать. Разумеется, он не мог видеть, что происходило внизу под сенью леса, потому что хотя непосредственно на подступах к гряде деревья росли значительно реже, чем на более удаленных склонах, все же они, казалось, смыкались в сплошную шеренгу всего в ста – ста десяти метрах ниже кромки гребня. За этой отметкой он уже был не в состоянии что бы то ни было различить, наступай оттуда хоть целая армия. Да еще ветер, который на вершине ревел и свистел, в лесу, в ветвях вековых деревьев производил бесконечный шорох и хруст, маскируя любой звук, которым преследователи могли бы выдать себя.

Но Чарли инстинктивно чувствовал, что у него есть еще минут двадцать, возможно, чуть больше. Он, конечно, отдавал себе отчет, что, карабкаясь к вершине, они из-за Джоя потеряли много драгоценного времени и их первоначальный отрыв сократился, но он также понимал, что банда Спиви будет подниматься крайне осторожно, по крайней мере на протяжении первого отрезка пути, пока они вновь не обретут уверенность. К тому же они, возможно, заглянули в хижину, а это еще несколько потерянных минут. Так что у него было достаточно времени, чтобы подготовиться к «теплой» встрече.

Он подошел к Кристине и Джою и присел рядом.

Мальчик, как и до сих пор, пребывал в полной отрешенности, почти в ступоре, не замечая, как собака преданно трется о его ногу.

– Мы пройдем вниз к долине, сколько успеем за шесть минут, найдем место поспокойнее для вас с Джоем, а я вернусь сюда и буду ждать гостей, – сказал Чарли.

– Нет.

– Я должен снять хотя бы одного до того, как они успеют укрыться.

– Нет. – Кристина твердо стояла на своем. – Если ты должен ждать их здесь, мы останемся с тобой.

– Это невозможно. Когда я отстреляюсь, мне надо будет мгновенно исчезнуть из виду, придется пробежаться. Если вы будете со мной, мы потеряем слишком много времени.

– Я считаю, что нам не следует разлучаться.

– Это единственный выход.

– Мне страшно.

– Я должен постепенно выводить их из строя.

Она прикусила губу:

– И все-таки я боюсь за тебя.

– Это неопасно.

– Черта с два.

– Правда. Я буду выше, когда открою огонь. В укрытии. Сразу они не определят, откуда стреляют, а потом будет поздно. Я уже дам тягу. У меня явное преимущество.

– Что, если они не полезут за нами так высоко?

– Полезут.

– Прогулка не из приятных.

– Мы же прошли; пройдут и они.

– Но Спиви стара для таких гонок.

– Они оставят ее в хижине, приставив к ней пару охранников. Остальные бросятся за нами. Кристина, я должен помешать им. Я должен перестрелять всех, если получится. Клянусь, засада – это совсем не опасно. Я шлепну одного-двух и улизну прежде, чем они успеют засечь меня и открыть ответный огонь.

Она ничего не сказала.

– Ну же, – сказал Чарли. – Мы теряем время.

Секунду поколебавшись, она кивнула ему:

– Идем.

Это была железная женщина. Чарли знал не многих мужчин, которые бы вынесли все это без единой жалобы, и уж наверняка не было такой женщины, которая согласилась бы остаться одна в подобных обстоятельствах посреди ледяного леса, вне зависимости от того, насколько это было необходимо. В ней столько же душевной стойкости и мужества, сколько женского обаяния и красоты.

Чуть дальше к северу на гряде он нашел ту же оленью тропу, и они пошли по ней вниз к следующей долине.

Тропа извивалась, словно это она, а не олени, торившие ее, выбирала самые безопасные и удобные для прохода места, минуя отвесные склоны.

Чарли рассчитывал проводить их как можно дальше к подножию и успеть вернуться назад – поставить капкан на свору Спиви. Однако из-за того, что тропа бесконечно петляла, облегчая дорогу, но и увеличивая расстояние, за пять минут они не только не спустились в долину, но не прошли и половины пути.

Там, где тропа, огибая выступ, проходила под каменным козырьком, образующим защищенную впадину, Чарли остановился. Это нельзя было назвать настоящей пещерой, но там вполне можно было укрыться от ветра и снега, который сыпался сквозь ветви стоявших вокруг деревьев. С противоположной стороны нишу прикрывал крутой склон холма, уходящий вверх почти отвесной стеной, так что созданное природой убежище было защищено с трех сторон.

– Ждите меня здесь, – сказал Чарли. – Можете наломать сушняка – вон с той ели – и развести костер.

– Но ведь тебя не будет всего.., минут двадцать – двадцать пять? Вряд ли имеет смысл разводить костер.

– Выйдя из хижины, мы все время двигались, – сказал Чарли, – и не ощущали холода. Но без движения вы быстро замерзнете.

– У нас утепленные…

– Чепуха. Все равно огонь не помешает. По крайней мере, Джою он точно не повредит, у него нет такого запаса прочности, как у взрослых.

– Хорошо. А может.., мы пойдем дальше по оленьей тропе, а ты нагонишь нас?

– Нет, в лесу слишком просто заблудиться. Тропа будет разветвляться. Вы можете и не обратить на это внимания, а мне потом останется лишь догадываться, в какую сторону вы пошли.

Кристина кивнула.

– Костер разложи на тропе, – продолжал Чарли, – только не под самым козырьком, чтобы в нише не скапливался дым. Так вам все равно будет достаточно тепло.

– А они не могут заметить дым? – спросила Кристина.

– Нет, они же по ту сторону хребта. К тому же видимость отвратительная. – Он быстро отвязал от рюкзака снегоступы. – А если и увидят – это не страшно. Перед ними буду еще и я, а я очень надеюсь уложить одного-другого. Это заставит их затаиться по меньшей мере минут на десять. К тому времени, как они очухаются, никакого костра и в помине не останется, а мы будем уже внизу, в долине. – Он проворно скинул рюкзак, оставив с собой только винтовку и набив карманы патронами. – Ну, мне пора.

Кристина поцеловала его.

Джой, похоже, не заметил его ухода.

Чарли устремился назад, следуя по той же узкой тропе.

Он шел быстро, так как на подъем требовалось больше времени, а его-то как раз оставалось немного.

Самым трудным за всю его жизнь оказалось это решение оставить сейчас

Джоя и Кристину одних.

Джой с Чубаккой ждали под каменным козырьком, пока Кристина принесет сухих веток для костра. Под огромными разлапистыми ветвями ближе к земле на стволах елей и сосен оставалось множество сухих сучков со старыми шишками, которые хорошо идут на растопку. Они были сухие, потому что верхние пушистые ветви задерживали снег. Более того, сгибаясь под тяжестью снега, верхние ветки надламывали сушняк, и Кристине было совсем не трудно заготовить хворосту для костра. Она быстро собрала целую охапку и вернулась назад.

Вскоре у входа в каменный мешок, где нашли убежище они втроем – Кристина, Джой и Чубакка, – уже потрескивали в огне сухие сучья. Едва Кристина ощутила, как от костра потянуло жаром, она поняла, что, несмотря на теплую одежду, холод пробрал ее до костей; это окончательно убедило ее в том, что сидеть здесь в ожидании Чарли без огня было бы крайне опасно.

Джой сидел, привалившись к стене, устремив на костер пустой взгляд ничего не выражавших глаз, которые были бы похожи на кусочки мертвого стекла, если бы их не оживляли отражавшиеся язычки пламени.

Чубакка лег и принялся зализывать раны на лапах.

Кристина не знала, сбил он лапы или порезал, однако было видно, что раны причиняют псу боль, хотя он даже не скулил.

Каменные стены вокруг них начали отогреваться, и поскольку ветер не проникал в их пещеру, скоро в ней стало удивительно тепло.

Кристина стянула перчатки, расстегнула карман куртки и достала оттуда коробку с картечью для дробовика.

Она открыла ее и положила рядом с уже заряженным ружьем, на случай, если Чарли больше не вернется.., а вместо него придет кто-то другой.

Глава 60

Когда Чарли добрался до гряды, ему не хватало дыхания, а ноги – от бедер до икр – пронизывала пульсирующая боль. Плечи, шея, спина ныли так, словно он по-прежнему волок на себе тяжелый рюкзак, и он то и дело перекладывал ружье из одной руки в другую, чтобы размять затекшие мышцы.

Вряд ли можно было сказать, что он был не в форме; живя нормальной жизнью у себя дома, в Оранже, он дважды в неделю посещал гимнастический зал и через день по утрам пробегал по пять миль. Если даже он начал уставать, то каково же Кристине и Джою? Даже если ему повезет подстрелить пару фанатиков, сколько еще смогут продержаться два близких ему человека?

Он старался не думать об этом, так как боялся – ответы на эти вопросы будут не очень обнадеживающими.

Чарли, пригнувшись от ветра, который задувал с такой яростью, что мог свалить с ног, бегом пересек узкое скалистое плато. Шел такой густой снег, что видимость на голом гребне не превышала десяти-пятнадцати метров и была еще хуже, когда налетал порыв ветра. Такого снега Чарли в жизни не видел; казалось, он падает не просто хлопьями, а охапками, пачками хлопьев. Не знай Чарли точного направления, сейчас он шарахался бы как слепой из стороны в сторону, но он безошибочно вышел на цепь гладких валунов, лежавших по краю гребня, и распластался на земле в облюбованном заранее месте.

Здесь, лежа между скальными выходами гранитной породы на самом краю гряды, он мог спокойно ждать. Отсюда хорошо просматривалась та самая извилистая тропа, по которой немногим раньше поднимались они втроем и которой теперь наверняка воспользуются фанатики.

Он подался чуть вперед, стараясь разглядеть кромку леса, как вдруг всего метрах в девяноста ниже по склону заметил какое-то движение. Он вскинул винтовку и прильнул к окуляру прицела: поднимались двое.

Чтоб вам…

Они уже были здесь.

Но почему только двое? Где остальные?

Тут он заметил, что пара приближается к участку тропы, который не просматривался сверху, и решил, что они замыкающие в группе; передние же уже, видно, прошли поворот и скоро должны снова показаться выше на тропе.

Один из обнаруженной двойки был среднего роста, одетый во что-то темное. Второй – непомерно высокого роста, в синем лыжном костюме, поверх которого коричневая парка с капюшоном и меховой опушкой.

Должно быть, этого гиганта видел Чарли, когда приходил к Спиви, – чудовище Кайл. Чарли содрогнулся. От одного упоминания этого имени у него побежали мурашки.

Чарли рассчитывал, что ему придется некоторое время – минут десять или даже больше – ждать их появления, как вдруг выяснилось, что они уже рядом. Очевидно, они карабкались вверх, не останавливаясь, чтобы проверить, нет ли впереди засады, отбросив всякий страх. Приди Чарли двумя минутами позже, он столкнулся бы с ними на самой гряде.

По смешанному сосняку и ельнику тропа огибала скалистый выступ. Двое замыкающих скрылись из вида.

С трепещущим сердцем Чарли навел прицел на то место, где тропа появлялась из-за выступа. Сектор стрельбы был ограничен прогалиной, составлявшей метров восемь. Расстояние до цели метров шестьдесят пять, то есть пули будут ложиться на один и три четверти дюйма выше прицела, значит, чтобы всадить пулю в сердце, надо целиться в нижнюю часть груди. В зависимости от того, насколько близко друг к другу идут эти выродки, на открытом участке могут одновременно оказаться трое из них, причем первый уже будет приближаться к следующей не простреливаемой зоне. Он не особенно надеялся уложить троих; они будут следовать гуськом, закрывая друг друга, так что хорошенько прицелиться во второго можно лишь после того, как упадет первый. К тому же после первого выстрела они наверняка кинутся искать укрытие. Допустим даже, что в этой суматохе он уложит и второго, но третий так или иначе успеет спрятаться прежде, чем он возьмет его на прицел.

Следовало рассчитывать на двоих.

На сером фоне прогалины показался первый. Чарли поймал его в перекрестье и увидел, что это женщина. Довольно миловидная молодая женщина. Он растерялся. Из леса вышел еще один, и Чарли перевел винтовку на него.

И снова женщина, хотя и не такая молодая и миловидная, как первая.

Умно. Они пустили вперед женщин в расчете сбить его с толку. Они полагались на его совесть, которая не позволит ему стрелять в женщину. Их совесть в этом отношении молчала. Это было даже смешно. Они, истые верующие, возомнившие себя божьими наместниками, но расценивающие его моральные устои как более строгие и прочные, чем их.

И их план сработал бы, если бы не одно «но»: он воевал во Вьетнаме. Пятнадцать лет назад он потерял двух близких друзей и едва не погиб сам, когда в одной деревне навстречу им вышла улыбающаяся девушка, а как только они остановились, чтобы поговорить с ней, она подорвала себя гранатой. В своей жизни ему уже приходилось иметь дело с фанатиками, с одной разницей: те были скорее фанатиками от политики, чем от религии. Хотя какое это имеет значение? И политика и религия, случается, несут в себе одну отраву. Чарли прекрасно знал, что слепая ненависть и жажда насилия, подчас поражающие праведников, могут превратить женщину в безумного палача, не менее страшного, чем любой одержимый идеей собственного мессианства мужчина Канонизированное безумие и варварство не имеют ограничений по признаку пола.

У Чарли было о ком переживать. Пощади он этих женщин, они убьют женщину, которую любит он, вместе с ее ребенком.

«Меня они тоже не пощадят», – думал он.

Мысль, что ему предстоит убить ее, была отвратительна, но он снова навел прицел на первую женщину, поймал ее в перекрестье окуляра и выстрелил.

Ее сбило с ног и отбросило прочь с оленьей тропы.

Уже мертвая, она рухнула на колючие лапы черной ели, с которой от сотрясения сошла маленькая снежная лавина, погребя под собой тело женщины.

А потом началось что-то неладное.

Кристина только что подбросила в костер хвороста, снова устроилась рядом с Джоем под каменным козырьком, когда услышала звук первого выстрела, эхом прокатившегося по лесу.

Чубакка настороженно задрал морду и навострил уши.

Через секунду раздались новые выстрелы, но на этот раз – не из винтовки Чарли. Теперь это было равномерное стрекотание, оглушительный металлический стук, который она помнила по старым фильмам» стреляли из автоматического оружия, возможно, из пулемета. Холодный душераздирающий звук пронизывал лес, и Кристине подумалось, что если смерть может смеяться, то звучать этот смех должен именно так.

Она знала, что Чарли попал в беду.

Чарли не успел вторично прицелиться, когда грянувшая вдруг автоматная очередь заставила его вздрогнуть от неожиданности. В следующее же мгновение звук эхом раскатился по горам и, отраженный, вернулся обратно.

Было трудно определить, откуда он шел. Однако события последних дней показали, что он не растерял боевого опыта, приобретенного во Вьетнаме. Чарли тотчас понял, что стрелок расположился не на склоне, а на одном с ним уровне, к северу по гребню.

Они послали вперед лазутчика, и тот ставил капкан.

Прижимаясь к земле, словно пытаясь раствориться в ней, Чарли с удивлением подумал, почему капкан не захлопнулся раньше. Почему его не уложили сразу, когда он только забрался наверх. Может, лазутчик прозевал его?

Или густой снег сомкнулся вокруг него как раз в нужный момент, словно одолжив ему на время шапку-невидимку?

Это, несомненно, должно было служить объяснением случившемуся, хотя бы отчасти, – Чарли помнил, какой густой снег повалил, как только он достиг гребня.

Стрельба стихла.

Чарли услышал металлическое лязганье и скрежет и понял, что автоматчик меняет обойму.

Не успел он поднять голову, чтобы оглядеться, как снова прогремела очередь. Пули, выбивая фонтаны гранитной крошки, рикошетили от валунов, среди которых притаился Чарли. Теперь выстрелы ложились в непосредственной близости от него. Стрелок выпустил очередь по камням, прикрывавшим Чарли с севера, после чего выстрелы стали производить южнее по гряде; оттуда доносился тонкий свист отскакивающих от скал пуль. Становилось ясно, что нападавший, не видя цели, палит вслепую.

У Чарли еще был шанс выбраться живым.

Он, не высовываясь из-за валуна, присел на корточки и повернулся лицом к северу.

Автомат замолчал.

Что делает стрелок? Изучает скалы? Меняет позицию или снова вставляет новую обойму?

Если верно последнее, значит, тот временно безоружен.

Сейчас Чарли не слышал характерный звук, сопровождающий смену обоймы, но он не мог просто сидеть на корточках и ждать неизвестно чего – он в прыжке бросился вперед и сразу же увидел мстителя, стоявшего всего в шести метрах от него. Это был мужчина в теплых лыжных брюках и темной парке. Он держал автомат, но не перезаряжал его – прищурившись, Он пристально вглядывался в скалы, тянувшиеся по гряде к югу за спиной у Чарли. Тут-то Чарли и застал его врасплох. Испустив крик, он вскинул автомат.

Но Чарли находился в более выгодном положении и, используя эффект внезапности, выстрелил первым, попав борцу с Сумерками в шею.

Того отшвырнуло назад, и он, уже падая навзничь, ненароком выпустил в заснеженное небо бесполезную очередь. Пулей ему разворотило горло так, что голова едва не оторвалась. Смерть была мгновенной.

В то самое мгновение, когда смерть подкараулила автоматчика, когда прогремел роковой выстрел, Чарли заметил второго, десятью метрами выше. Он даже не успел осознать опасность, когда тот выстрелил из винтовки.

От сокрушительного удара Чарли завертелся на месте и упал, сильно ударившись о землю. Он лежал за валунами, невидимый для стрелка, вне линии огня, но это не могло продолжаться долго. Внезапно холод пронизал левую руку, плечо и левую половину груди, и они начали неметь. И хотя боли он пока не чувствовал, но знал, что его ранили. Тяжело ранили. Это уже было хуже.

Глава 61

Крик заставил Кристину вскочить и броситься из их каменного мешка, мимо угасавшего костра, на тропу.

Она посмотрела вверх, туда, где должен быть гребень хребта. Разумеется, она ничего не смогла разглядеть. Слишком далеко. Мешали снег и деревья.

Крик завис в воздухе. Боже, это было что-то страшное.

Даже несмотря на расстояние, заглушаемый лесом, крик был чудовищен, крик боли и ужаса, от которого кровь стыла в жилах. Кристина поежилась, отнюдь не от холода.

Похоже, это кричал Чарли.

Нет. Она просто давала волю воображению. Это мог быть кто угодно. Крик был слишком далеким и заглушенным, чтобы можно было сказать наверняка, чей он.

Он продолжался полминуты, может, чуть дольше.

Кристине эти секунды показались часами. Кто бы это ни был, он словно выворачивал собственную душу, и ей самой хотелось кричать вместе с ним. Потом крик стих и погас совсем, словно тому, от кого он исходил, уже недоставало сил, чтобы озвучить свою агонию.

Чубакка вышел из пещеры и задрал голову, устремив взгляд на вершину хребта.

Опустилась тишина.

Кристина ждала.

Ни звука. Ничего.

Она вернулась в нишу, где по-прежнему в ступоре сидел Джой, и взяла ружье.

Это было серьезно. Пуля угодила в плечо. Рука онемела, и он не мог пошевелить пальцами. Чертовски серьезно. Ему повезет, если он останется жив, об этом можно будет судить, только сняв куртку и осмотрев рану, или это станет понятно само собой, когда он начнет отключаться.

Стоит на таком холоде потерять сознание, смерть будет неминуема – неважно, придут фанатики прикончить его или нет.

Поняв, что его ранили, Чарли заорал, но не оттого, что боль была нестерпимой (собственно, боли как таковой еще не было), и не оттого, что он был испуган (хотя он был действительно страшно испуган), а потому, что хотел, чтобы подстреливший его человек знал о его ранении. Он кричал так, как может кричать человек, увидевший собственные внутренности, вываливающиеся из раны в животе, кричал так, как если бы знал, что умирает; он одновременно перевернулся на спину, распластался на снегу и подальше оттолкнул от себя винтовку, от которой теперь, когда одна рука больше не действовала, было мало проку. Он расстегнул куртку и вытащил оружие из наплечной кобуры – револьвер. Здоровой рукой подсунул оружие под себя, чтобы скрыть его. Левая рука была безжизненно откинута в сторону, ладонью кверху. Он начал перемежать крик отрывистым тяжелым хрипом; затем постарался кричать чуть тише, в то же время прибавив стонов. Наконец он затих.

На какое-то мгновение ветер, словно принимая сторону Чарли, прекратился. Горы сковала мертвая тишина.

За скрывающими его валунами он различил движение.

Стук башмаков по голому камню. Несколько быстрых шагов. Напряженная тишина. Еще несколько шагов.

Чарли рассчитывал на то, что стрелявший в него окажется любителем, как и тот тип с автоматом. Профессионал, обойдя гранитные глыбы, станет стрелять, тогда как дилетант скорее будет склонен поверить в его крики, начнет праздновать завершение охоты и тем самым обезоружит себя.

Шаги. Ближе. Совсем рядом.

Чарли широко распахнул глаза и уставил взгляд в свинцовое небо над ним. Каменные глыбы вокруг отчасти сдерживали снег, но хлопья его все же падали ему на лицо, на глаза, и Чарли изо всех сил старался не сморгнуть.

Он лежал с отвислой челюстью, сдерживая дыхание, чтобы пар изо рта не выдал его.

Секунда. Пять секунд. Десять.

Еще полминуты, и ему потребуется глотнуть воздух.

Глаза начали слезиться.

Мелькнула мысль, что этот план неудачный. Дурацкий. Он погибнет здесь, надо было придумать что-нибудь получше, поумнее.

Наконец из-за гранитной глыбы появился вояка Спиви.

Глаза Чарли как бы застыли, он притворился мертвым; поэтому он не мог как следует разглядеть незнакомца, видя его только периферийным зрением. Но он чувствовал, что его спектакль имел успех; еще бы – ведь декорации обильно орошала его собственная кровь.

Нападавший, подойдя вплотную, оскалившись, посмотрел на него сверху.

Чарли сконцентрировался на том, чтобы смотреть как бы сквозь него, не фокусируя взгляд на склонившемся над ним лицом. Это было непросто. Глаз устроен так, что реагирует на любое движение.

Незнакомец был бодр и вооружен, и преимущество было явно за ним. Если он поймет, что Чарли жив, то прикончит его в мгновение ока.

Стук. Снова стук.

«Он услышит, как бьется мое сердце!» – мелькнула безумная мысль.

Потом пришли более обоснованные опасения – Чарли испугался, что неизвестный заметит биение пульса у него на шее или на виске. Чарли едва не запаниковал, но вовремя сообразил, что под курткой и капюшоном не видно ни шеи, ни виска – так что можно не опасаться.

Нападавший оставил его, подошел к краю гряды и крикнул так, чтобы его услышали соратники-сектанты на склоне:

– Я прикончил его! Я прикончил этого сукиного сына!

Воспользовавшись тем, что противник отвлекся, Чарли осторожно перенес тяжесть тела на левую сторону и правой рукой вытащил из-под себя револьвер.

Сектант, открыв рот и тяжело дыша, уже поворачивался к нему.

Чарли выстрелил дважды.

Одна пуля попала в бок, другая – в голову.

Тот упал с уступа и, сминая кусты, покатился между деревьями вниз, пока огромная сосна не преградила ему путь. Он умер, не успев даже вскрикнуть.

Перевернувшись на живот, Чарли подполз к краю гряды и посмотрел вниз – люди Спиви в ответ на победный клич их сообщника вышли из укрытий. Очевидно, не до всех еще дошло, что их противник остался в живых.

Скорее всего, они решили, что прогремевшие друг за другом два выстрела произведены для верности самим кричавшим, наверное, они приняли скатившееся по откосу тело за труп Чарли. Они даже не попытались укрыться, пока Чарли не прокричал:

– Ублюдки! – и дважды выстрелил из револьвера.

Лишь после этого, словно крысы, почуявшие приближение кота, они опрометью бросились в укрытия.

Он разрядил револьвер, в котором еще оставалось два патрона, уже не надеясь ни в кого попасть и даже не целясь, а просто чтобы напугать их и вынудить, какое-то время оставаться на месте.

– Я убил их обоих! – прокричал он. – Они мертвы.

Как же это так – бог на вашей стороне, а они мертвы?

Ответом было молчание.

Выкрик вымотал его. Чарли выждал и несколько раз глубоко вздохнул. Он не хотел показать им свою слабость и снова закричал:

– Почему бы вам не выйти и не попросить бога, чтобы он отвел пули, когда я буду в вас стрелять?

Молчание.

– Так вы могли бы что-нибудь доказать, верно?

Тишина.

Ему снова требовалось отдышаться.

Затем он попробовал пошевелить левой ладонью.

Пальцы двигались, но они онемели и были словно чужие.

Он прикинул, достаточно ли их перестрелял, чтобы заставить остальных отступить. Двоих уложил на гряде, одного – на тропе, троих еще раньше – на поляне, когда они ползали вокруг джипа и снегоходов. Итого – шесть трупов. Шесть из десяти. Сколько же их сейчас прячется в лесу? Трое? Ему показалось, что видел еще троих: женщину, Кайла и мужчину, который шел впереди. Неужели никто не остался с Матерью Грейс? Она же наверняка не захочет сидеть в хижине одна. И, уж конечно, не в состоянии проделать такой изнурительный путь. Или она тоже здесь? И прячется где-то среди деревьев всего в шестидесяти-семидесяти метрах от него, скорчившись в тени, словно злобный старый тролль?

– Я буду ждать здесь! – крикнул Чарли.

Выудив из кармана куртки патроны, одной рукой он перезарядил револьвер.

– Рано или поздно вы выйдете! – кричал им Чарли вниз. – Вам необходимо будет размяться, иначе у вас затекут ноги. – В ледяном безмолвии голос его звучал призрачно. – А потом вы начнете медленно замерзать и погибнете от холода.

Анестезирующий шок начинал проходить. Нервы снова обретали чувствительность, и первая волна тупой боли окатила руку и плечо.

– Как только будете готовы, – снова закричал он, – давайте испытаем вашу веру. Поглядим, по-настоящему ли вы верите, что бог на вашей стороне. Просто встаньте и выйдите, чтобы я мог выстрелить в вас, и мы посмотрим – отклонит ли господь пули.

Он выждал минуту, пока не убедился, что они не собираются ничего предпринимать, спрятал револьвер в кобуру и отполз от края гряды. Они не поймут, что он ушел.

Может, и заподозрят, но наверняка знать не будут. Теперь они полчаса не сойдут с места, а может, и дольше, пока снова не рискнут продолжить преследование. По крайней мере, так он предполагал. Нельзя терять ни минуты.

Боль в плече обострялась, на животе Чарли прополз до противоположной кромки гребня, двигаясь, как покалеченный краб, и не старался подняться до тех пор, пока не достиг края откоса, откуда вниз между деревьями уходила оленья тропа.

Попытался встать, но ноги не слушались, они подогнулись, и Чарли снова повалился на землю, сильно ударившись раненым плечом, и почувствовал, как черная пелена туманит сознание. Он задержал дыхание, закрыл глаза и выждал, пока не спадет пелена, отказываясь ей подчиняться. Из тупой боль превратилась в жгучую, грызущую, словно в плече засела некая живая тварь и теперь выедает его плоть. Малейшее движение во сто крат усугубляло мучения. И все же он не мог оставаться здесь. Невзирая на боль, он должен подняться, чтобы вернуться к Кристине.

Если ему суждено умереть, он не хотел бы остаться один в лесу, когда пробьет его час. Черт побери, это непростительный пессимизм. Не думать о смерти. Думать о деле.

Рана болит, но это не значит, что она смертельна. Не стоило заходить так далеко, чтобы сдаться с такой легкостью.

Должен быть шанс. Всегда есть какой-нибудь шанс. Он терпел, живя с жестокими, вечно пьяными отцом и матерью. Он терпел нищету. Он вынес войну. И это он тоже вынесет, черт побери. Он сполз с плато на оленью тропу.

И там, у самого края, зацепившись за еловую ветку, подтянулся и встал, опершись о ствол.

Голова не кружилась, и это было хорошим признаком.

Он несколько раз глубоко вдохнул и, постояв с минуту у дерева, почувствовал, что ноги начинают слушаться. Боль не утихала, но он, похоже, притерпелся к ней; выбор небогатый – или терпеть, или, потеряв сознание, избавиться от боли, но такой роскоши позволить себе он не мог.

Со стиснутыми зубами, преодолевая боль, которая разгоралась все сильнее, Чарли оторвался от ствола и двинулся вниз по тропе. Он даже не ожидал, что сможет идти так быстро. Он спешил, но в то же время был крайне осторожен, чтобы не оступиться и не разбередить рану снова. Если свалиться на левый бок, то от боли можно потерять сознание. Каково будет прийти в себя и увидеть приставленный ко лбу ствол и стоящих вокруг бандитов Спиви?!

Пройдя метров семьдесят, он спохватился, что не забрал с собой автомат. Может, у того типа оставалась еще пара обойм. Тогда бы шансы заметно уравнялись. Будь у него автомат, он устроил бы еще одну засаду и на этот раз перебил бы их всех.

Он остановился и оглянулся, соображая, не стоит ли вернуться за оружием. Тропа казалась еще круче, чем прежде. В ней таились угроза и вызов, не меньше, чем те, что поджидают на самом труднодоступном и опасном склоне Эвереста. Она выглядела отвесной. У него не осталось сил на обратный путь, и он, проклиная себя за рассеянность, понял, что его сознание далеко не такое ясное, как хотелось бы.

Он двинулся дальше.

Еще через двадцать метров Чарли показалось, что деревья кружатся вокруг него хороводом. Он встал, пошире расставив ноги, как будто в надежде, что заставит эту чертову карусель остановиться, если просто замрет как вкопанный. Вращение замедлилось, но полностью избавиться от него он не мог и медленно продолжал путь, осторожно переставляя ноги – с осмотрительностью и неторопливостью пьяного, который хочет убедить полицейского в том, что трезв.

Усиливался ветер, вызвав волнение в кронах исполинских деревьев. Самые высокие поскрипывали, когда их макушки раскачивались под шквальными ударами ветра.

Голые ветки стучали друг о друга, а в растревоженном хвойном лесу шуршали, потрескивали, спадая, иголки.

Скрип нарастал, и казалось, что одновременно открываются тысячи дверей на несмазанных петлях: треск, шорох и шум становились все отчетливее, переходя в гром, заполняя собой пространство, причиняя боль, пока Чарли не ощутил себя внутри огромного барабана и, пошатнувшись, едва не упал, в то же мгновение осознав, что звук исходит не из леса, а из его собственного тела; что он слышит, как в ушах стучит кровь, выталкиваемая сердцем, бившимся все быстрее и быстрее. Деревья снова начали кружиться и, вращаясь, стаскивали с небес тьму, сматывая ее, словно нитку с катушки, больше и больше тьмы, и эта круговерть теперь походила не на карусель, а скорее на снующую раму ткацкого станка, нанизывающего одну за другой нити тьмы для черного полотна, которое вздымалось вокруг, окутывало его, идущего не разбирая дороги, спотыкаясь и падая…

Боль!

Яркая вспышка.

Тьма.

Черная мгла.

Чернее ночь.

Тишина…

Он полз в кромешной тьме, с неистовым стремлением найти Джоя. Он должен найти мальчика как можно скорее. Ему стало известно, что Чубакка – не обыкновенная собака, а робот, дьявольская конструкция, начиненная взрывчаткой. Джой ничего не знал и, возможно, в эту минуту играл со своим псом. Спиви в любой момент может нажать на стержень взрывателя, собака взлетит на воздух, и Джой будет мертв. Чарли добрался до серого проема во мгле и очутился в спальне и увидел в кровати Джоя. Рядом сидел Чубакка, совсем как человек, держа в одной лапе нож, в другой – вилку. Оба, и мальчик и собака, ели бифштекс. «Что такое ты ешь?» – спросил Чарли, и мальчик ответил: «Это вкусно». Чарли поднялся на ноги и отобрал у Джоя мясо. Собака зарычала, а Чарли сказал: «Неужели ты не понимаешь? Мясо отравлено. Они отравили тебя». – «Нет, – сказал Джой. – Оно хорошее. Попробуй сам». – «Яд! Это яд!» Чарли не забыл о спрятанной в собаке взрывчатке и уже хотел предупредить Джоя, но было поздно. Прогремел взрыв. Только взорвалась не собака, а Джой. Грудь его разверзлась, и оттуда посыпались крысы, уймы крыс, вроде той, под мельницей, и они кинулись к Чарли. Он, шатаясь, пятился назад, но они уже взбирались по ногам. Облепили его всего, десятки, сотни крыс, они вонзали в него зубы, и под их тяжестью он упал, и хлынула кровь, почему-то кровь была холодной как лед, и он закричал…

…и очнулся, ничего не понимая. Чарли почувствовал, что лицо у него в крови, провел по нему рукой, увидел, что это не кровь, а снег.

Он лежал на спине поперек тропы, глядя в просвет между деревьями на серое хмурое небо; на землю падал снег. Он с трудом сел. Горло заложило мокротой. Он прокашлялся и сплюнул.

Сколько времени он пробыл без сознания?

Этого Чарли не знал.

Насколько он мог видеть, на тропе вверху никого не было. Люди Спиви еще не гнались за ним. Значит, он оставался без сознания недолго.

Боль в плече как бы дала отростки, которые поползли по спине, груди, шее и дальше по голове. Он попробовал поднять руку, и в какой-то степени ему это удалось, даже мог немного пошевелить пальцами, не усугубляя при этом боль.

Чарли подполз к ближайшему дереву и попытался подняться, но не сумел. Тогда попробовал еще раз, и снова безуспешно.

Кристина, Джой. Они надеялись на него.

Придется какое-то время двигаться ползком. Пока не вернутся силы. И он пополз, цепляясь пальцами и отталкиваясь коленями, щадя левую руку и действуя в основном правой, и, к своему удивлению, обнаружил, что продвигается довольно скоро. Если тропа уходила вниз довольно круто, он полагался на силу гравитации и просто скользил, иногда проезжая сразу до четырех-пяти метров.

Чарли пытался сообразить, далеко ли еще до каменного козырька, под которым он оставил Кристину и Джоя.

Может, он уже за следующим поворотом, а может быть, до него еще сотни метров. Он потерял всякое представление о расстоянии. Но интуиция вела его в нужном направлении, и он упорно продолжал сползать вниз в долину.

Прошло несколько минут, а возможно, секунд, Чарли вдруг обнаружил, что потерял винтовку. Наверное, она свалилась с плеча, когда он падал. Он должен вернуться за ней. Но что, если винтовка упала куда-нибудь в кусты или провалилась между камнями? Найти ее будет непросто.

Оставался еще револьвер. А у Кристины был дробовик.

Придется обходиться ими.

Он прополз дальше и наткнулся на поваленное дерево, преградившее путь. Он не помнил, чтобы оно лежало здесь раньше, и подумал, что, возможно, повернул не в ту сторону. Но когда он дважды проходил по этой тропе, то не видел, чтобы она где-либо разветвлялась, так что не мог сбиться с нее. Он привалился к поваленному стволу…

…и очутился в кабинете зубного врача, привязанный к креслу. На левом плече и на руке выросла сотня зубов, и, на беду, у каждого зуба надо было пломбировать каналы.

Открылась дверь, и вошел врач – это была Грейс Спиви.

Никогда не видел он бормашины с таким огромным отвратительным сверлом, и он понял, что Спиви не собирается лечить ему зубы, а хочет просверлить дыру прямо в сердце…

…и его сердце бешено трепетало, когда он очнулся и увидел, что лежит, привалившись к поваленному дереву.

Кристина.

Джой.

Он не может подвести их.

Перелезая через ствол, присел на него и прикинул, сможет ли идти, но решил не рисковать и, опустившись на колени, снова пополз.

Спустя какое-то время руке стало лучше.

Она стала как мертвая. И это было лучше.

Боль утихла.

А он полз дальше.

Остановись он хотя бы на минуту, приляг и закрой глаза, боль ушла бы окончательно. Он знал это.

Но продолжал ползти.

Его мучила жажда, он весь горел, несмотря на холод.

Остановился, зачерпнул ладонью снег и поднес ко рту.

У снега был мерзкий медный привкус. Но он все равно проглотил его, потому что горело горло, а снег, хоть и отвратительный на вкус, был по крайней мере холодный.

Прежде чем двинуться дальше, была необходима хотя бы минутная передышка, больше ничего. День был пасмурный, но, несмотря на это, стальной свет, пробивавшийся сквозь деревья, слепил глаза. Если бы он только мог закрыть их, чтобы несколько секунд не видеть этого серого сияния…

Глава 62

Кристине не хотелось оставлять Джоя одного, но у нее не было выбора, так как она была уверена, что Чарли в беде. Ее встревожила не только продолжительная пальба.

Прежде всего, насторожил крик, а также долгое отсутствие Чарли. Но главное – чутье. Если хотите, называйте это женской интуицией: она чувствовала, что нужна Чарли.

Она сказала Джою, что далеко не пойдет, только поднимется метров на сто по тропе посмотреть, что с Чарли.

Она обняла мальчика, успокаивая его, ей даже показалось, что он кивнул, но никакой внятной реакции она от него не добилась.

– Никуда не выходи без меня, – сказала она.

Он не ответил.

– Никуда не выходи, слышишь?

Мальчик моргнул. Он по-прежнему не видел ее.

– Слышишь? Я люблю тебя.

Малыш снова моргнул.

– Охраняй его, – наказала она Чубакке.

Собака фыркнула.

Она взяла ружье и мимо догорающего костра вышла на тропу. Оглянулась. Джой даже не смотрел в ее сторону.

Он сидел, прислонившись к каменной стене, вобрав голову в плечи, скорчившись, прижав руки к животу, и неотрывно смотрел в землю. Кристине было страшно оставлять его, но она знала, что нужна Чарли, повернулась и пошла вверх по тропе.

После отдыха у костра она чувствовала себя лучше.

Мышцы и кости уже не ныли так сильно, и идти было намного легче.

Деревья защищали от ветра, но по тому, как он шумел в кронах, было ясно, что наверху бушевало вовсю. В такие редкие прогалины между ветвями свинцовый снег падал так густо и так стремительно, что скорее напоминал ливень.

Она не прошла и восьмидесяти метров, миновав два поворота, как увидела Чарли. Он лежал на тропе лицом вниз.

Нет.

Остановилась в каком-нибудь метре от него, но не подходила ближе, потому что боялась убедиться в том, что предчувствовала. Он не шевелился.

Мертв.

Боже, он убит. Они убили его. Чарли и она так любили друг друга, и вот теперь он погиб из-за нее. И от этой мысли ей стало дурно. И без того мрачные и тусклые краски дня еще больше померкли. Ее сковали серая безнадежность и холодное отчаяние.

Но скорбь неизбежно должна была уступить место страху, ведь они с Джоем остались одни, а без Чарли им вряд ли удастся выбраться из этих гор живыми. Его смерть была грозным предзнаменованием для них.

Она огляделась – поблизости никого не видно. Должно быть, Чарли ранили на гребне, и ему удалось приползти сюда. Фанатики Спиви могли находиться еще по ту сторону хребта.

А может, он перестрелял их всех.

Повесив ружье на плечо, она подошла к нему, боясь увидеть холодное мертвое лицо. Опустилась на колени и заметила, что он дышит.

У нее перехватило дыхание и казалось, перестало биться сердце.

Он жив.

Без сознания, но жив.

Все-таки в жизни случаются чудеса.

Она чуть не засмеялась от счастья, но суеверно подавила это желание из боязни, что бог останется недоволен ее радостью и окончательно отнимет у нее Чарли. Она прикоснулась к нему. Он, не приходя в сознание, что-то пробормотал. Кристина перевернула его на спину, и он глухо застонал. Она увидела разорванную на плече куртку – он ранен. Вокруг раны на рваных клочках ткани намерзла кусками темная кровь. Дело было худо, но все-таки он был жив.

– Чарли?

Он не ответил, она коснулась ладонью его лица и позвала еще раз, и наконец глаза его открылись. Мгновение они бессмысленно блуждали, но потом взгляд остановился на ней, и она увидела, что он пришел в сознание; хотя в голове у него все мутилось, бреда не было.

– Потерял, – сказал он.

– Что?

– Винтовку.

– Не переживай, – сказала она.

– Я убил троих, – прохрипел он.

– Хорошо.

– Где они? – тревожно спросил он.

– Не знаю.

– Должно быть, рядом.

– Вряд ли.

Он попытался сесть.

Видимо, захваченный темным потоком боли, он зажмурился и задержал дыхание, и на мгновение ей показалось, что он вот-вот снова потеряет сознание.

Лицо его покрыла смертельная бледность.

Он стиснул ее ладонь и держал до тех пор, пока боль не отпустила.

– Остались еще другие, – сказал он и снова попробовал сесть. На этот раз удалось.

– Ты можешь двигаться?

– Слабо.

– Надо уходить отсюда.

– Только.., ползком.

– Ты сможешь идти?

– Сам едва ли.

– А если обопрешься на меня?

– Попробую.

Она помогла ему подняться и, поддерживая, повела вниз. Сначала шли медленно, с остановками, потом чуть быстрее, раза два оступились и едва не упали, наконец добрались до своего убежища.

Джой никак не отреагировал на их возвращение. Зато Чубакка, когда Кристина помогла Чарли сесть, подбежал и, виляя хвостом, лизнул его в лицо.

Костер, от которого остались лишь тлеющие угольки, успел нагреть каменные стены, и теперь от них исходило тепло.

– Хорошо, – сказал Чарли. Кристину беспокоил его слабый голос.

– Голова кружится? – спросила она.

– Слегка.

– Мутит?

– Уже нет.

– Пелена перед глазами?

– Ничего похожего.

– Я должна осмотреть рану, – сказала она и начала снимать с него куртку.

– Некогда, – он взял ее за руку, чтобы остановить.

– Я быстро.

– Нет времени! – ответил он.

– Послушай, – настаивала она, – сейчас с такой болью ты не сможешь двигаться быстро.

– Словно черепаха.

– И ты потеряешь силы.

– Чувствуешь себя, словно.., младенец.

– Но у нас с собой довольно большая аптечка, может быть, нам удастся залатать твою рану и облегчить боль.

Надеюсь, тогда ты сможешь идти. Поэтому сейчас не стоит спешить.

Он задумался и наконец кивнул:

– Ладно, но.., держи ухо востро, они могут быть.., где-то рядом.

Она стянула с него стеганую куртку, расстегнула рубашку и спустила ее с плеча, затем задрала теплую нижнюю рубашку, пропитавшуюся потом и кровью. В верхней левой части груди, прямо под ключевой костью, зияла страшная рана. Ее вид заставил Кристину содрогнуться.

Кровотечения уже почти не было, но участок тела вокруг был сильно воспален. Кожа приобрела лиловый оттенок, переходящий в мертвенный синевато-белый…

– Что, много крови? – спросил он.

– Было.

– А теперь?

– Немного кровоточит.

– Струей?

– Нет. Если бы была перебита артерия, ты был бы уже мертв.

– Счастливчик, – сказал он.

– Да уж.

Рана была сквозная. Со спины она выглядела не лучше, и Кристине показалось, что в разорванных тканях виднеются осколки кости.

– Пуля прошла навылет, – сказала она.

– Уже лучше.

Аптечка находилась в рюкзаке Чарли. Кристина достала ее, открыла пузырек с раствором борной кислоты и полила на рану. Кислота дала обильную пену, не причиняя такую боль, как йод или тимеразол; отстраненно, словно во сне, Чарли смотрел, как пузырится жидкость.

Кристина быстро зачерпнула снега в жестяную кружку и поставила ее на угли, чтобы приготовить воду.

Чарли стряхнул оцепенение и произнес:

– Быстрее.

– Я стараюсь, – сказала она.

Когда борная кислота перестала пениться, Кристина присыпала оба отверстия раны антибиотиком желтоватого цвета, а затем белым анестезирующим порошком. Теперь крови практически не было. С помощью ваты, марлевых подушечек и бинта она не очень умело, по-дилетантски, сделала перевязку,» но так прочно закрепила все пластырем, что не сомневалась – повязка будет держаться.

– Тише! – сказал он. Она замерла.

Они прислушались, но, кроме шума ветра в лесу, ничего не услышали.

– Это не они, – сказала она.

– Пока нет.

– Чубакка предупредит нас, если кто-то вдруг появится.

Пес спокойно лежал рядом с Джоем.

Ледяной ветер уже начинал выдувать тепло из их каменного убежища. В нишу снова пробирался холод. Сильный озноб бил Чарли.

Кристина быстро одела его, застегнула «молнию» на куртке, набросила на голову капюшон и сняла с огня кружку с водой. В аптечке был тиленол, безобидное болеутоляющее средство, не самое радикальное, но больше у них ничего не было. Она дала Чарли две таблетки, потом, поколебавшись, еще одну. Сначала ему было трудно глотать, и это встревожило Кристину. Но он успокоил ее, сказав, что у него просто пересохло в горле, и третью таблетку он проглотил уже свободно.

Он не мог нести свой рюкзак; им приходилось оставить его здесь.

Кристина выбросила кое-какие вещи из своего рюкзака, чтобы освободить место для аптечки, закрыла все клапаны и забросила рюкзак за спину.

Ей не терпелось тронуться в путь. Не обязательно было смотреть на часы, чтобы понять, что у них мало времени.

Глава 63

При своих внушительных размерах Кайл Барлоу не был совсем уж неуклюжим. Когда хотел, он мог двигаться бесшумно и осторожно. Через десять минут после того, как Гаррисон убил Дэнни Роджерса и его тело скатилось с гребня хребта, Барлоу, крадучись, выбрался из зарослей кустарника, где он укрывался, и проскользнул к тому месту, где была густая тень, похожая на замерзшие озера ночью.

Оттуда, воровато озираясь, он проскочил к огромному поваленному дереву и дальше к острому скалистому выступу. Он двигался параллельно кромке хребта, уходя из того сектора, который Гаррисон держал под прицелом. Остальные задержались там, но, если ему повезет, ненадолго.

Минут через десять, убедившись, что Гаррисону его не достать, Барлоу стал менее осмотрителен и, отчаянно рванувшись вверх по склону, вскарабкался на гребень. Он продвигался в проходе между скалами и остановился на плоском, отшлифованном ветром плато. Свой кольт «магнум» девятого калибра он держал в наплечной кобуре и довольно долго возился с «молнией» куртки, чтобы достать его.

Из-за густого снега он не видел дальше двадцати метров, но это его не беспокоило. Наоборот, он подумал, что плохая видимость – это дар божий. Он уже знал, откуда Гаррисон вел стрельбу; теперь он легко найдет это место.

Пока же за плотной снежной пеленой Гаррисон не мог его увидеть – если, конечно, он по-прежнему оставался на гребне, в чем Кайл сомневался.

Он двинулся на юг, навстречу ветру, который стегал и обжигал лицо, заставляя все время щуриться. Глаза слезились, из носа текло. Но ветер не мог ни покачнуть его, ни тем более сбить с ног; проще было повалить одно из тех исполинских деревьев, что росли по склону.

Пройдя метров пятьдесят, он наткнулся на тело Моргана Пирса. Распахнутые, но невидящие глаза принадлежали словно некоему неземному существу – на них молочной катарактой намерзла испещренная паутиной трещинок ледяная пленка. Брови, ресницы и усы заиндевели.

Над телом ветер трудолюбиво сооружал из снега могильный холм.

Барлоу удивило, что Гаррисон не взял с собой автомат Пирса, компактный израильский «узи». Он поднял его, надеясь, что тот не поврежден. Но решил не полагаться на автомат до тех пор, пока не подвернется случай испытать его, и повесил оружие на плечо.

Двигаясь по восточной кромке гребня, он достиг места, откуда в них стрелял Гаррисон и откуда падал бедняга Дэнни Роджерс. Держа перед собой револьвер, Кайл на брюхе обогнул валун, который прикрывал Гаррисона с севера, – он не был удивлен, обнаружив, что детектив исчез.

Небольшое пространство между скал было защищено от ветра, и поэтому там лежал снег; на нем блеснула медь: это валялись стреляные гильзы.

Кроме того, Барлоу заметил на камне следы крови: темные замерзшие пятна на сером граните.

Он наклонился, разглядывая валявшиеся на снегу гильзы. Смел в сторону вместе с гильзами слой мягкого и сухого снега, нападавшего за последние полчаса-час, и под ним снова обнаружил кровь. Кровь Дэнни Роджерса?

Или здесь была и кровь Гаррисона? Что, если Роджерс ранил этого мерзавца?

Он пересек узкое плато на гребне и начал искать место, где оленья тропа спускается вниз в долину по противоположному склону хребта. Поскольку Антихрист со своей охраной до сих пор следовал по этой тропе, разумно было предположить, что они и дальше предпочтут воспользоваться ею. Ветер продувал плато насквозь, и свежий снег здесь не задерживался; однако по кромке гребня, там, где выступали скалы и торчали кусты, ветер намел настоящие сугробы, за которыми выхода на тропу было не разглядеть. Он чуть было не пропустил его, ему пришлось даже разгребать сугробы, пока наконец не наткнулся на следы, оставленные оленями на плотном прибитом снегу. Были там и отпечатки ног человека.

Он прошел несколько метров вниз и увидел то, что ожидал: пятна крови. Глупо было бы думать, что она принадлежала Дэнни Роджерсу. Сомнений не оставалось – это кровь раненого Гаррисона.

Глава 64

Нельзя сказать, что Чарли особенно удивился тому, как быстро и уверенно Кристина взяла все в свои руки.

Она вывела их на тропу и повела вниз, в долину.

Джой с Чубаккой шли следом. Мальчик молчал и тащился уныло, как будто понимая, что они напрасно тратят время и что спастись им все равно не удастся. Однако он не останавливался, не пятился назад и все время держался рядом. Собаке словно передалось настроение хозяина: Чубакка трусил, не издавая ни звука, опустив голову и глядя на тропу перед собой.

Чарли чувствовал, что вот-вот за спиной у них раздадутся крики и по ним откроют пальбу, в этом не приходилось сомневаться.

Но падал снег, завывал ветер, поскрипывали и шумели деревья, а люди Спиви все не появлялись. Должно быть, засада здорово их напугала. Видимо, они оставались в укрытии, где прятались от его выстрелов, не менее получаса, и, даже выйдя оттуда, они должны были продвигаться к вершине хребта крайне осторожно.

Надеяться на то, что они отступятся и повернут назад, было бы наивно. Они никогда не сдадутся. Теперь он знал это наверняка. Дентон Бут, его толстый друг-психолог, был прав, когда говорил, что остановить племя фанатиков может только смерть.

Чем ниже шел спуск, тем извилистее и замысловатее становилась тропа. Чтобы достичь долины, времени требовалось явно больше, чем предполагали Кристина и Чарли.

Первые двадцать минут пути Чарли практически не нуждался в помощи. Дорога была ровной и не требовала больших усилий. Несколько раз ему пришлось цепляться за деревья или камни, чтобы удержать равновесие, и пару раз, когда склон становился чересчур крутым, Кристина поддерживала его, однако в основном он справлялся сам.

Когда они выходили, он и подумать не мог, что сумеет двигаться так споро.

Хотя антибиотики, которыми Кристина присыпала ему рану, и таблетки тиленола возымели действие, но боль в плече и в руке, поутихнув, не исчезла окончательно. Было бы неудивительно, если бы она уже свалила Чарли с ног, однако он обнаружил в себе большую стойкость, чем мог предположить; он терпел – с искаженным мукой лицом, стирая в порошок зубы, но все-таки терпел.

Через двадцать минут он начал сдаваться и все чаще прибегал к помощи Кристины! Однако через двадцать пять минут пути они спустились в долину. К этому времени у Чарли снова начало туманиться сознание. Еще через пять минут, выйдя на опушку леса, где начиналась широкая поляна, по которой вовсю гуляли снег и ветер, они вынуждены были сделать привал, пока еще находились под покровом леса. Он сел под сосной и прислонился к стволу.

Джой сел рядом, но не сказал ни слова, точно не подозревая о его присутствии. Чарли был слишком слаб, чтобы пытаться растормошить мальчика.

Чубакка зализывал слегка кровоточащие раны на лапах.

Кристина тоже села; она достала карту, которую Чарли показывал ей в хижине вчера вечером, когда объяснял, как они будут выбираться отсюда, если объявится банда Спиви и попытается загнать их в угол. Боже, каким невероятным казалось это вчера и какой неизбежностью обернулось сегодня!

Кристине, пока она изучала маршрут, постоянно приходилось разворачивать и вновь складывать карту, чтобы иметь перед глазами лишь небольшой ее фрагмент, так как ветер, время от времени задувавший с поляны, мог запросто вырвать ее из рук.

За лесом в долине свирепствовал буран. Шквальный юго-западный ветер проносился из одного ее конца в другой с грохотом скорого поезда, вздымая тучи снега. Снежная пелена была настолько плотной, что постоянно была видна лишь треть поляны, а дальше вставала пустая белая стена, за которой мир обрывался. Но порой ветер на несколько секунд стихал или ненадолго менял направление, и тогда в одно и то же мгновение начинали трепетать и раздвигались сотни непроницаемых занавесей, и вдали взору открывались деревья, смыкающиеся на противоположной стороне поляны, и еще дальше узкая лощина, а за ней далекий хребет, ледяная вершина которого даже в этот хмурый день сияла, словно хромированная сталь.

Судя по карте, поляну пересекал небольшой ручей.

Кристина, прищурившись, устремила взгляд вперед, туда, где за границей леса бушевали снежные вихри, но не смогла увидеть там никакого ручья, даже когда снегопад стихал.

Наверняка он замерз и был покрыт снегом. Если они пойдут вдоль ручья (вместо того чтобы, перейдя через поляну, углубиться в другой островок леса), то попадут к верхнему участку небольшой лощины, спускавшейся к озеру. Сейчас они находились еще довольно высоко над уровнем Таху, в долине, тянущейся на юго-запад. Вчера, когда Чарли показал ей карту, он предложил на случай вынужденного бегства пойти именно этим путем, но все это было до его ранения. Отсюда до цивилизации оставалось три-четыре мили – рукой подать, будь они в хорошей физической форме. Сейчас же, когда Чарли потерял много сил, а буран стремительно надвигался, не было никакой надежды добраться до озера этим маршрутом. В сложившихся обстоятельствах пройти три-четыре мили было делом таким же героическим, как совершить переход через пустыню Гоби. Кристина отчаянно старалась найти на карте другой путь или увидеть пометки, обозначающие какое-либо убежище; и наконец, несколько раз справившись в таблице условных обозначений, обнаружила пещеры. Они располагались по этой же стороне долины, к северо-востоку, в полумиле отсюда. Судя по карте, пещеры являлись местной достопримечательностью, привлекая тех редких чудаков, которые интересовались древнеиндейской наскальной живописью и с маниакальной страстью коллекционировали наконечники для стрел. По карте Кристина не могла определить, была ли это одна, или две небольшие пещеры, или их цепь, но решила, что в любом случае места хватит, чтобы спрятаться от фанатиков Спиви и убийственной непогоды.

Она придвинулась ближе к Чарли, чтобы он услышал ее за воем ветра, и, наклонившись к самому его уху, рассказала о своем плане. Он горячо поддержал ее, и это придало ей уверенности. Она теперь не сомневалась, правильно ли выбрала цель – пещеры, а больше думала о том, сумеют ли они сквозь буран добраться до них.

– Мы можем пойти лесом по краю долины, – предложила Кристина, – но будем оставлять следы.

– Тогда так: если мы, прежде чем направиться вверх, спустимся на поляну и пройдем какое-то расстояние по открытому пространству – буран моментально уничтожит все следы.

– Точно.

– Здесь они нас и потеряют, – сказал Чарли.

– Вот именно. Разумеется, нам все равно придется войти в лес, если мы хотим добраться до пещер, но у них нет ни единого шанса снова напасть на наш след. Главное, они рассчитывают, что мы пойдем вниз на юго-запад к озеру, потому что там люди.

– Верно, – Чарли облизал потрескавшиеся губы. – А к северо-востоку от нас – ничего, кроме.., такой же пустыни.

– Они не будут искать нас там, правда? – спросила Кристина.

– Вряд ли, – сказал он. – Тронулись.

– Идти по открытому месту в снег и ветер.., будет непросто, – сказала она.

– Ничего. Я выдержу.

Но по его виду этого утверждать было нельзя. Он выглядел так скверно, что непонятно было, как вообще он поднимется на ноги. Глаза его были воспалены и слезились. Лицо изможденное и страшно бледное, тубы бескровные.

– Надо.., смотреть за Джоем, – сказал Чарли. – Лучше всего отрезать кусок бечевки.., и держать его на привязи.

Это было хорошее предложение. На открытом месте видимость не превышала в лучшем случае десятка метров, а при шквальном ветре и в сильный снегопад падала до четырех метров. Отступи Джой на несколько шагов в сторону, они потеряют друг друга из вида; и соединиться вновь будет трудно, а то и невозможно. Она отрезала метра два бечевки с катушки, которая была у них с собой, и привязала один конец к поясу Джоя, а другой – к своему.

Чарли то и дело нервно оглядывался назад.

Кристину больше тревожило то, что и Чубакка неотрывно смотрел на тропу, по которой они пришли. Пес лежал пока еще относительно спокойно, но уже насторожил уши и глухо урчал.

Она помогла Чарли и Джою надеть лыжные маски, потому что теперь было не обойтись без них, сколь бы узкими и неудобными ни казались отверстия для глаз. Потом она надела маску сама, набросила капюшон и потуже затянула тесемки под подбородком.

Джой понял все с полуслова и мгновенно встал на ноги. Это показалось Кристине хорошим знаком. Он по-прежнему был замкнут, отстранен, не проявлял никакого интереса к происходящему, но по крайней мере на подсознательном уровне до него дошло – пора идти, а это значило, что до него еще можно достучаться.

Кристина помогла Чарли подняться.

Выглядел он неважно.

Последние полмили, остававшиеся до пещер, будут для него пыткой. Но другого выхода не было.

Поддерживая Чарли под здоровую руку, готовая, если потребуется, подставить ему плечо, в связке с Джоем, Кристина вывела их на поляну. Ветер ревел, как зверь. Было по меньшей мере двадцать градусов мороза. Снежные хлопья, валившие до сих пор, превратились теперь в крохотную кристаллическую дробь, которая с треском отскакивала от одежды. Это был сущий ад, но не горячий, а ледяной.

Глава 65

Зола и обуглившиеся головешки сучьев – все, что осталось от недавнего костра. Кайл Барлоу ткнул в кострище носком башмака и раскидал угли.

Войдя под каменный козырек, посмотрел на оставленный рюкзак. В самом углу валялись обрывки бумаги и упаковки из-под марлевых повязок.

– Ты был прав, – сказал Берт Тулли. – Малый действительно ранен.

– Довольно тяжело, раз не смог даже нести рюкзак, – сказал Барлоу, снова выходя на тропу.

– Но я не думаю, что нам вчетвером имеет смысл гнаться за ними дальше, – сказал Тулли. – Нужно подкрепление.

– У нас нет на это времени, – возразил Кайл Барлоу.

– Но ведь.., мы потеряли так много людей.

– Не надо нас пугать.

– Нет, нет, – сказал Тулли, но было видно, что он боится.

– Сейчас ты воин, – сказал Барлоу, – под покровительством господа нашего.

– Я знаю, просто я хочу сказать.., что этот тип… Гаррисон.., не промах.

– Был. До того, как Дэнни подстрелил его.

– Но он убил Дэнни! Должно быть, он еще покажет нам, почем фунт лиха.

Кайл начал раздражаться:

– Ты же видел то место выше по тропе, где он свалился. Там было полно крови. Женщина поднималась туда, чтобы помочь ему.

– Но подкрепление…

– Забудь об этом, – сказал Кайл и прошел вперед.

Его тоже терзали сомнения, и он подумал, что был так груб с Бертом лишь потому, что хотел подавить свои тоскливые мысли.

Эдна Ванофф и Мать Грейс ждали на тропе.

Старуха выглядела больной. Глаза покраснели и ввалились, их наполовину скрывали отвисшие почерневшие веки. Она стояла ссутулившись и сгорбившись – само измождение.

Барлоу не переставал удивляться, как она до сих пор выносит этот поход. Он хотел, чтобы она осталась в хижине под охраной, – но она незаурядная женщина, обладающая для своего возраста внушительной силой и выносливостью, и все же ее неутомимость поражала. Время от времени приходилось помогать ей преодолеть тяжелый участок, а один раз он даже нес ее метров тридцать, но большую часть пути она проделала сама.

– Когда они ушли отсюда? – спросила Грейс голосом таким же сухим и безжизненным, как ее губы.

– Трудно сказать. Костер уже холодный, но в такую погоду угли остывают быстро.

– Если Гаррисон, как мы и предполагаем, серьезно ранен, они не могли далеко уйти. Мы, должно быть, наступаем им на пятки. Мы можем не торопиться и быть поосторожнее, чтобы не нарваться еще на одну засаду.

– Нет. Если они близко, надо пошевеливаться. Надо кончать с этим.

Она повернулась и, шагнув вперед, оступилась и упала.

Барлоу поставил ее на ноги.

– Я беспокоюсь о тебе, Мать Грейс.

– Все хорошо, – сказала она.

– Мать, ты выглядишь совершенно.., истерзанной, – возразила Эдна Ванофф.

– Может, немного передохнем? – предложил Берт.

– Нет! – Грейс сверлила их взглядом. – Ни одной минуты, мы не имеем права давать мальчишке ни одной лишней секунды. Я же говорила вам.., с каждой прожитой секундой его силы прибывают. Я тысячу раз повторяла вам это!

– Мать, если что-нибудь случится с тобой, мы не сможем продолжать борьбу, – сказал Барлоу.

Он весь сжался под ее испепеляющим взглядом. И голос ее приобрел тот особый оттенок, который возникал в моменты, когда ей являлось видение. Он звучал с пронзительной резкостью, от которой у Кайла кровь застывала в жилах:

– Если я упаду, вы должны продолжать без меня. Вы будете бороться. Святотатство говорить о том, что вы больше преданы мне, чем господу. Вы будете идти, пока не откажут ноги, пока не сможете больше проползти ни метра, и даже тогда вы все равно будете идти, или господь не помилует вас. Не ждите от него ни милости, ни пощады.

Если вы не оправдаете его надежд, вы пополните списки грешников, и души ваши отправятся в ад.

Случалось, речи Матери Грейс не производили на людей никакого впечатления. Некоторые не слышали в ее словах ничего, кроме напыщенной трескотни старой идиотки. Другие бежали от нее как черт от ладана, как будто она угрожала им. Третьи потешались над ней. Но Кайл Барлоу всегда сохранял почтительное смирение. И сейчас ее голос по-прежнему завораживал его.

«Но буду ли я таким же очарованным и смиренным, когда она прикажет мне убить мальчика? Или я восстану против насилия, без которого когда-то не мог жить? Нечестивая мысль».

Они оставили позади каменную нишу, направляясь вниз по оленьей тропе: Барлоу впереди, за ним Эдна Ванофф, Мать Грейс, и замыкал процессию Берт Тулли. Ветер ревел, словно трубный глас демона, и для Барлоу он был постоянным напоминанием о зловещих силах, которые даже сейчас продолжали плести паутину заговора, чтобы установить на земле свою власть.

Глава 66

Кристине начинало казаться, что они никогда не выберутся с этой поляны живыми.

Творилось что-то похуже бурана. Это была белая смерть: ветер дул с такой страшной силой, что составил бы конкуренцию любому урагану в тропиках, снег шел такой плотный и падал так быстро, что не было видно ни зги. Мир растворился, кошмарный ландшафт был лишен деталей, лес пропал. Кристину окружала вселенная, состоящая единственно из снега и серой мглы. Когда Джой натягивал бечевку, она уже не видела его. Это было ужасно! И хотя свет был блеклым и рассеянным, глаза ее болели от всеподавляющего сияния; теперь она поняла, что снежная слепота – не выдумка. Что они будут делать, когда придется пробираться на ощупь, вслепую пытаясь выйти к северо-восточному краю долины, следуя только инстинкту? Она знала ответ: они умрут. Через каждые тридцать шагов она останавливалась, чтобы свериться с компасом, который прятала в перчатке. И хотя она старалась строго придерживаться курса, несколько раз оказывалось, что они отклонялись в сторону, и приходилось корректировать направление.

Даже если они не собьются с пути и не заблудятся, они могут умереть здесь, если не будут двигаться достаточно быстро; она не представляла себе, что может быть так холодно; и ее не удивило бы, превратись она на ходу в ледяной столб.

Кристина болезненно переживала из-за Джоя, но он упорно шагал рядом, хотя уже давно мог бы свалиться. По иронии судьбы, аутизм при таких обстоятельствах оказался спасительным: отключившись от реального мира, мальчик оказался менее подвержен воздействию холода и ветра. Но рано или поздно стихия обессилит его. Как можно скорее надо добраться до леса, неважно, достигнут они пещер или нет. Чарли приходилось куда хуже Джоя. Он спотыкался и опускался на колени. Через пять минут ему впервые потребовалась поддержка Кристины, и он оперся на ее плечо. Минут через десять он стал прибегать к ее помощи все чаще, а через пятнадцать уже не мог двигаться самостоятельно, и они были вынуждены еще сбавить скорость и теперь еле-еле тащились.

Она не говорила им, что скоро собирается повернуть к лесу, потому что из-за ветра все равно ничего не было слышно. Если она стояла против ветра, слова застревали в горле, а когда отворачивалась, они вылетали изо рта тщедушными пушинками, разбивались на ничего не значащие слоги и уносились прочь.

Чубакка надолго исчезал из вида, и несколько раз она уже было решила, что собаки им больше не видать, но пес каждый раз возвращался, потрепанный и явно ослабевший, но живой. Шерсть его покрывала ледяная корка, и когда он возникал из снежных вихрей, то казался выходцем с того света.

Ветер почти полностью обнажил поляну, сметая снег прочь, и лишь местами оставался лежать прибитый слой в несколько дюймов толщиной, однако там, где имелись малейшие выступы, впадины или провалы, намело настоящие сугробы, часто скрывавшие под собой коварные ловушки.

Как пришлось оставить в каменной нише рюкзак, поскольку из-за раны в плече Чарли не мог больше тащить его, так пришлось избавиться и от его снегоступов, потому что он слишком нетвердо стоял на ногах, чтобы пользоваться ими. Теперь Кристина с Джоем лишились возможности надевать свои снегоступы, чтобы перебираться через сугробы, потому что приходилось выбирать такой маршрут, где мог бы вместе с ними пройти и Чарли. Иногда Кристина проваливалась в снег по колено, иногда и глубже, и тогда она возвращалась назад, чтобы обойти занос, а это чертовски трудно, когда не видишь, куда идешь. Или не успевала она оглянуться, как оказывалась по пояс в снегу, попав в занесенную им яму.

Она боялась, как бы не свалиться с какого-нибудь обрыва или не попасть в пустоты, которые здесь, в горах, встречались довольно часто, и они уже прошли несколько таких, тысячелетиями вымываемых водой в известняке карстовых ям, которые сверху казались бездонными. Сделай Кристина один неверный шаг и окажись погребена под снегом, Чарли не сможет ее вытащить, даже если она останется цела и ничего не сломает. Точно так же и у нее не хватит сил извлечь кого-нибудь из них из подобной ловушки.

Она так боялась этого, что остановилась и отвязала от пояса бечевку, чтобы, упаси бог, не увлечь за собой в пропасть и Джоя. Теперь она намотала конец веревки на руку, чтобы успеть выпустить его, если и в самом деле сверзнется вниз.

Она убеждала себя, что страхи, которые мы испытываем, никогда не оправдываются и что чаще всего мы оказываемся поверженными из-за чего-то другого, совершенно неожиданного – как их страшная встреча в прошедшее воскресенье на стоянке в Саут-Кост-Плаза с Грейс Спиви. Но когда они уже зашли в глубь поляны, когда Кристина уже готова была повернуть назад на восток к лесу, случилось как раз то, чего она больше всего боялась.

У Чарли словно открылось второе дыхание, и он шел без ее помощи, когда Кристина вдруг, шагнув в глубокий снег, поняла, что летит вниз. Она хотела отпрянуть, но поскольку шла согнувшись, преодолевая ветер, не успела удержать равновесие. Испустив вопль, тут же унесенный ветром, она с головой ушла под снег и, пролетев два с половиной метра, шлепнулась на землю, больно подвернув ногу. Она взглянула вверх – в пробитое ею же отверстие падал снег.

Она была похоронена заживо.

Кристина читала в газетах, как люди оказывались погребенными, умирали от удушья или были раздавлены в таких же вот карстовых ямах. Разумеется, снег не был таким тяжелым, как оползни из земли и песка, и ее не могло раздавить, и даже если она не сможет выбраться наружу, все-таки под снегом будет в состоянии дышать, но это ничуть не уменьшало ее паники.

Сразу после падения Кристина, превозмогая боль в ноге, распрямилась и стала шарить руками в поисках твердой опоры. Но не могла ничего найти. Вокруг был один снег. Мягкий, податливый, словно нематериальный, снег.

Задрав голову, она закричала. Сверху упал комок снега, и она едва не задохнулась. Яма над ней обрушивалась, со всех сторон ее засыпало по грудь, по плечи, по подбородок – боже, – она отчаянно пыталась разгрести снег, чтобы оставались свободными лицо и руки, но он смыкался над ней быстрее, чем она разбрасывала его.

Сверху показалось лицо Чарли. Он лежал на снегу, заглядывая вниз. Он что-то кричал. Но она не могла разобрать ни слова. Она продолжала работать руками, но снег засыпал ее все сильнее, пока руки ее не сковало. Нет!

А снег продолжал рушиться вниз, засыпав ее до самого подбородка, потом до рта. Она сжала губы и закрыла глаза, ожидая, что тьма вот-вот сомкнется над ее головой, уверенная, что Чарли никогда не сможет вытащить ее отсюда, из этой могилы. Как вдруг, когда из снега остался торчать лишь ее нос, лавина остановилась.

Кристина открыла глаза и посмотрела вверх, в конец белого туннеля, где был Чарли. Снежные стены не колебались, но в любой момент могли обрушиться и засыпать ее с головой.

Она оставалась неподвижной, боясь пошевелить пальцем, и лишь тяжело дышала.

Джой, что с Джоем?

Она успела отпустить веревку (а вместе с ней и Джоя), едва почувствовав, что проваливается. Она надеялась, что Чарли успел удержать ребенка. Пребывавший в оцепенении мальчик мог и не остановиться, не обратив внимания на то, что Кристина скрылась под снегом. И если бы он пропал в снегу, они едва ли нашли бы его. За толстым слоем снега и воем ветра его крики были бы не слышны.

Сердце ее билось так быстро и так сильно, что, казалось, вот-вот разорвется.

Чарли протянул вниз здоровую руку и пошевелил пальцами, давая знак ухватиться за нее.

Если ей удастся освободить руки из-под снега, она сможет дотянуться до него и с его помощью попробует выбраться из ямы. Но если она пошевелит руками, это может вызвать еще одну лавину, и на этот раз ее засыплет с головой. Она должна быть осторожна, двигаться медленно и расчетливо.

Она пошевелила правой рукой, отодвигая снег, потом стала загребать снег ладонью, освобождая пространство, чтобы вытянуть руку, и наконец рука до локтя показалась из-под снега. Кристина потянулась и нашла ладонь Чарли. Неужели получится? Затем освободила вторую руку и обхватила его запястье.

Снег вокруг дрогнул.

Чарли потянул ее, и она подалась вверх.

Снежные стены снова начали рушиться. Они сползали, словно это был не снег, а зыбучий песок. Чарли продолжал тянуть ее, и она почувствовала, что ноги оторвались ото дна. Она принялась двигать ногами, яростно пытаясь найти опору, чтобы оттолкнуться. Чарли отполз назад, поднимая ее все выше. Это, должно быть, причиняло ему мучительную боль в плече, высасывая из него последние силы. Но дело продвигалось. Слава богу, снежная трясина отпускала ее. Теперь она была достаточно высоко, чтобы, отпустив одну руку, опереться ею о край обрыва. Под ее пальцами крошился лед и мерзлая земля, но она попробовала снова, и на этот раз уцепилась за что-то твердое. Голова ее показалась на поверхности, и она, хватая ртом воздух, со стоном сделала последнее усилие и на спине поползла наверх, испытывая при этом смутное чувство, что выбралась живой из пасти ледяного чудовища, которое едва не сожрало ее.

Тут только она спохватилась, что ружье соскочило у нее с плеча при падении в яму. Оно, должно быть, осталось там. Но бездна за ним сомкнулась, и теперь было поздно что-либо предпринять.

Впрочем, это было неважно. Банда Спиви не пойдет за ними в такую бурю.

Кристина встала на четвереньки и поползла прочь от снежной ловушки, высматривая Джоя. Он лежал, свернувшись калачиком, как плод в утробе, вобрав голову и подтянув к груди колени.

Чубакка был тут же, точно чувствуя, что мальчику нужно его тепло, хотя, похоже, тепла у пса уже не оставалось. Шерсть его покрывала корка снега и льда. Он посмотрел на Кристину печальными глазами, в которых читались недоумение, страдание и страх.

Кристине вдруг стало стыдно, что она считала его отчасти виновным в теперешнем состоянии Джоя, что уже не раз бывала не рада ему. Она положила ладонь на его голову, и он, несмотря на усталость, преданно уткнулся в нее носом.

Джой был жив и не потерял сознание, но ему было больно. Снег забился под маску. Если как можно скорее не вывести его в спокойное безветренное место, начнется обморожение. Глаза мальчика смотрели еще более отстранение, чем раньше.

Кристина пыталась поднять его, но безуспешно. Он не мог встать. Она была до предела измождена и шаталась, левая нога, подвернутая при падении, болела, но, так или иначе, ей придется тащить его на себе.

Она достала компас и встала лицом на восток – северо-восток, по направлению к тому участку леса, в котором находились пещеры. На два метра вперед сквозь кромешную тьму бурана ничего не было видно.

Поражаясь собственной выносливости, она взяла Джоя на руки. Малыша спасет ее материнский инстинкт, какую бы цену ни пришлось заплатить ей, и, словно вняв ее материнскому отчаянию, в кровь прилила слабая волна адреналина.

Подошел Чарли. Он еще мог стоять на ногах, но вид у него был едва ли не плачевнее, чем у Джоя.

– Надо уходить в лес! – закричала она ему в ухо. – Подальше от ветра!

Она была уверена, он не слышит ее сквозь оглушающий рев ветра, но он кивнул, словно зная о ее намерении, и они двинулись сквозь белую мглу, надеясь только на то, что с помощью компаса доберутся до сравнительно тихого леса. Они брели, мнительно выверяя каждый шаг, чтобы избежать новой западни.

Оглянувшись, Кристина увидела, что собака из последних сил пытается подняться. Она с ужасом осознала, что даже если Чубакка сейчас встанет, у него практически нет шансов добраться живым до леса. Возможно, она видит его в последний раз, буран сожрет его, как снежная бездна чуть не поглотила ее.

Каждый шаг давался с трудом.

Ветер. Снег. Дьявольский холод.

Легче умереть, чем продолжать идти.

Эта мысль пугала ее, дав силы еще на несколько шагов.

Одно успокаивало: они не оставят за собой следов – в этом не приходилось сомневаться. Невозможно представить, чтобы фанатики бросились за ними в этот чудовищный буран.

Снег падал, словно его вываливали из огромных ларей клочьями, комками, сплошным обвалом.

Еще один шаг. И еще.

Как будто одевая их в доспехи, ветер облепливал руки и ноги, спину и грудь, пока они окончательно не растворились во мгле.

Что это впереди? Темный силуэт, материализовавшийся из бури и в то же мгновение стертый очередным шквалом. Вот он замаячил снова и на этот раз не растаял.

И еще один. Огромные темные клубы, вздымающиеся за снежной пеленой. Очертания становились отчетливее, различимее. Так и есть. Дерево. Много деревьев.

Они углубились в лес метров на пятьдесят, прежде чем нашли место, где переплетающиеся хвойные лапы образовывали мощный полог, задерживающий снег. Видимость стала сносной. Ветер тоже остался позади, и они вздохнули свободнее.

Кристина остановилась, опустила Джоя на землю, сняла с него маску и обмерла, увидев его лицо.

Глава 67

Дойдя до опушки хвойного леса, все они: Кайл Барлоу, Берт Тулли и Эдна Ванофф – окружили Мать Грейс.

С поляны на них набрасывался ветер, словно привлеченный исходившим от них теплом. Сняв перчатки, раскинув руки, Грейс стояла, пытаясь ладонями, повернутыми к поляне, уловить энергетический след, оставленный беглецами. Остальные, погрузившись в молчание, ждали, когда она скажет свое слово.

На открытом пространстве долины буран метал громы и молнии, образуя бесконечную череду пороховых вспышек, от несмолкающего рева ветра сотрясался воздух, и снег, словно дым, окутывал землю.

Погода как перед концом света.

– Они пошли туда, – произнесла Мать Грейс.

Барлоу уже знал, что их дичь покинула лес в этом месте, – на это указывали следы. Другое дело – в каком направлении они пошли дальше? Хотя они проходили здесь совсем недавно, за чертой леса их следы почти сразу пропадали. Кайл ждал, чтобы Мать Грейс объяснила ему то, чего он сам был не в состоянии понять.

Тревожно оглядев простиравшееся перед ними заснеженное поле, Берт Тулли робко произнес:

– Туда нельзя. Мы погибнем.

Внезапно Грейс опустила руки и пошла прочь от опушки, удаляясь в глубину леса.

Они двинулись следом, всех насторожило выражение ужаса на ее лице.

– Демоны, – хриплым голосом вымолвила она.

– Где? – спросила Эдна.

Грейс сотрясала дрожь.

– Там…

– В пурге? – спросил Барлоу.

– Сотни.., тысячи.., поджидают нас.., укрывшись за сугробами.., готовые подняться.., и уничтожить нас.

Барлоу вгляделся во мглу, но не видел ничего, кроме снега. Ему очень недоставало божественного Дара Матери-Грейс. Совсем рядом носились оглашенные духи, а он не мог обнаружить их, и от этого он чувствовал себя беззащитным и уязвимым.

– Мы должны переждать здесь, – сказала Грейс, – пока не уляжется буран.

Берт Тулли с облегчением вздохнул.

– Но мальчишка… – начал Барлоу.

– Верно, его сила растет, – признала Грейс.

– Неужели господь не защитит нас, когда мы выйдем туда? Разве не осеняет нас его десница и благодать? – спросил Кайл.

– Мы должны ждать, – единственное, что ответила на это Грейс, – и молиться.

Теперь до сознания Кайла Барлоу дошло, как мало времени отпущено им. Он понял, что они должны быть особенно бдительны. У них было так мало времени, что они не могли себе позволить расточительной бесшабашной храбрости. Сатана. Сейчас сатана был такой же могучей и реальной сущностью в этом мире, как и господь бог.

Чаша весов дьявола еще не перетягивала, но равновесие было хрупким.

Глава 68

Кристина сняла с мальчика маску, и Чарли отвернулся, чтобы не видеть его лица.

«Я не уберег их», – мелькнула мысль.

Отчаяние охватило его, и на глаза навернулись слезы.

Он сидел, прислонившись спиной к стволу дерева. Откинул голову, закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь, стараясь направить мысли в здравое русло, убеждая себя, что все в конце концов обойдется, – но тщетно. Всю свою жизнь он был оптимистом, и это внезапное, выворачивающее душу отчаяние действовало на него разрушающе.

Тивенол и анестезирующий порошок лишь уменьшили боль, но теперь даже их слабое действие заканчивалось. Боль в плече усиливалась и начинала расползаться – как и раньше – по груди, поднимаясь к голове.

Кристина мягким успокаивающим голосом что-то говорила Джою, хотя и у нее в глазах стояли слезы.

Чарли поборол страх и посмотрел на мальчика. Джоя трудно было узнать. Лицо его покраснело и бугрилось.

Обмороженная кожа покрылась волдырями. Глаза заплыли и почти не открывались; в уголках и на ресницах застыл липкий желтоватый гной; нос заложило, и дышать он мог только ртом; губы потрескались, опухли и кровоточили. Лицо пламенело, точно костер, однако на щеках и на кончике носа проступили сизые пятна, которые означали обморожение, и оставалось только молиться, чтобы оно не было обширным.

Кристина взглянула на Чарли.

– Ну ладно. Надо двигаться дальше. Джою больше нельзя находиться на холоде. Мы должны найти эти пещеры. – Взгляд ее и голос выдавали отчаяние.

– Пока ничего похожего не видно, – сказал Чарли.

– Они должны быть где-то здесь, – сказала она. – Тебе помочь?

– Я сам, – ответил он.

Кристина взяла Джоя на руки. Мальчик даже не старался держаться за нее, безжизненно свесив руки. Она не оглянулась на Чарли.

Он тяжело вздохнул и, ухватившись за дерево, с трудом встал на ноги, удивившись, что ему это удалось.

Но он удивился еще больше, когда увидел облепленного снегом и льдом Чубакку, который плелся, низко опустив голову – живое воплощение несчастья. Когда последний раз он видел собаку в открытом поле, то подумал, что она обречена.

– Боже мой! – только и сказала Кристина, завидя Чубакку, изумившись не меньше Чарли.

«Это важно, – подумал Чарли. – Раз бедняга держится, значит, и мы вытянем».

Ему очень хотелось верить в это. Он страстно убеждал себя. Но идти им предстояло еще долго.

Дело принимало серьезный оборот, и Кристине начинало казаться, что им никогда не найти вожделенные пещеры, что они обречены брести через лес до тех пор, пока не упадут от изнеможения и холода. Но судьба, однако, смилостивилась, и минут через десять они нашли то, что искали.

Лес вблизи пещер расступился, так как почва вокруг сделалась ужасно каменистой, вздымаясь уступами, образуя бугры, ступени и непроходимые нагромождения скал.

Поскольку лес поредел, у подножия склона и выше, где каменные гряды и нагромождение скал создавали укромные уголки, – всюду, где только можно, нанесло огромные сугробы. Но и ветер в этих местах становился ощутимее, он срывался с верхушек деревьев, и на широких продуваемых участках склона снега совсем не было. В нижних складках хребта, куда они вполне могли забраться, – зияли раскрытыми пастями три пещеры; выше виднелось еще несколько входов, но добраться туда было невозможно.

Скорее всего, существовали и другие лазы, сейчас зане сенные снегом, – в этом месте склон изобиловал узкими проходами, каменными мешками и кавернами.

У подножия склона, возле груды гигантских валунов, надежно защищавших от ветра, Кристина опустила Джоя на землю.

Ковылявший следом за ними Чубакка устало завалился рядом с хозяином. Удивительно, как эта собака смогла проделать такой путь, но было ясно, что ее хватит ненадолго.

Издав стон облегчения и боли одновременно, Чарли сел тут же.

Его вид напугал Кристину ничуть не меньше, чем обезображенное лицо Джоя. Воспаленные глаза на мертвенно-бледном лице мерцали точно горящие угли. Она испугалась, что останется одна над телами тех, кого только и любила в этом мире, охраняя их, словно кладбищенский сторож, пока сама не обретет последнее пристанище в этой пустыне.

– Я проверю пещеры! – Теперь, когда они опять вышли на относительно открытое место, Кристине приходилось кричать. – Посмотрю, какая из них больше подойдет нам.

Чарли слабо кивнул. Джой никак не отреагировал на ее слова, и она полезла вверх по скалистому склону, туда, где чернел первый провал.

Кристина не знала, из каких пород – известняка или гранита – образован склон, но это было и неважно, поскольку, не будучи спелеологом, она понятия не имела, какие пещеры наиболее безопасны и надежны. Да и все равно, больше им идти было некуда.

В первую пещеру вел низкий и узкий лаз. Кристина достала из рюкзака фонарь и полезла вперед. Ей пришлось встать на четвереньки; местами лаз был настолько тесным, что требовалась немалая ловкость, чтобы в нем двигаться. Она проползла три-четыре метра, пока не оказалась в каменном зале, растянувшемся метров на пять, с низкими сводами, под которыми только-только можно было выпрямиться. Несмотря на неудобство, места для них троих хватало. Из этого зала начинались лазы, которые, возможно, вели в другие помещения, но все они были слишком узки, чтобы Кристина могла пробраться сквозь них.

Вторая пещера не подходила, зато третья почти идеально отвечала ожиданиям Кристины. Коридор был достаточно просторный, чтобы не ползти и не протискиваться. У самого входа намело небольшой сугроб, но Кристина легко преодолела его. Через полтора метра коридор резко поворачивал вправо, а еще через два метра снова уходил влево, что создавало двойной заслон от ветра. Первый зал имел примерно семь метров в ширину, метров двенадцать в длину и от четырех до пяти метров в высоту, ровное гладкое дно и стены, кое-где потрескавшиеся, с торчащими острыми выступами, а местами гладкие и отшлифованные водой.

Справа другой коридор вед во второй зал. Он был меньше, со сводом пониже. Сталактиты и сталагмиты, словно отлитые из серого воска, соединяясь, образовывали изящные колонны. Кристина посветила вокруг фонариком и в дальнем конце увидела еще один ход, ведущий, как она предположила, в третий зал, но уже увиденного ей было достаточно.

Первое помещение вполне устраивало их. Ближе к задней стене его основание полого поднималось, и на высоте полутора метров, на таком же расстоянии от стены образовывался уступ, как бы полка шириной более шести метров, от которой до свода оставалось около метра. Обследовав эту нишу с помощью фонарика, Кристина наткнулась на дыру в стене диаметром около полуметра, уходящую в темноту, и поняла, что нашла огромный, созданный природой очаг с готовой системой вытяжки. Дыра, должно быть, вела в другую пещеру, располагавшуюся выше по склону холма; и через нее или любую другую дым в конечном итоге будет выходить наружу.

Костер был необходим им. Они не взяли с собой спальные мешки из-за их громоздкости, а также потому, что рассчитывали выйти к озеру до наступления ночи.

Буран и ранение Чарли помешали их планам, и теперь костер был жизненно необходим.

Кристина не волновалась по поводу того, что из-за дыма они могли себя обнаружить. За деревьями его не будет видно, а когда он поднимется выше, то буран поглотит его. Кроме того, банда Спиви почти наверняка будет искать их на юго-западе, там, где долина вела к человеческому жилью.

В пещере обнаружилось нечто такое, что должно было добавить ей привлекательности. На одной из стен виднелась двухметровая наскальная роспись с изображением индейского тотема – медведя, похожего на гризли. Изображение было вытравлено коррозионным составом. То ли оно было наивно-грубоватым, то ли чрезмерно стилизованным – Кристина недостаточно знала про индейские тотемы, чтобы оценить его художественные достоинства.

Одно она знала наверняка: подобные рисунки должны были приносить удачу обитателям пещеры; образ медведя, как она предполагала, являлся воплощением духа-покровителя. Сперва это показалось ей добрым предзнаменованием. Им троим, Чарли, Джою и ей, не помешало бы чье-либо покровительство. Но когда она внимательнее разглядела серо-желтое изображение медведя, то почувствовала в нем что-то зловещее. Разумеется, это было смешно и только говорило о ее смятении, ведь всего-то – рисунок на камне. И все же, глянув еще раз, она пришла к выводу, что предпочла бы этому тотему любую грязную стену.

Но она не собиралась искать новую пещеру только из-за того, что ей не нравился дизайн этой. Наличия природного очага было более чем достаточно, чтобы достоинства найденной пещеры перевесили в ее глазах недостаток художественного вкуса у прежних ее владельцев. Со светом и теплом пещера будет почти таким же надежным убежищем, как оставленная ими хижина. Может, не таким комфортабельным, но сейчас Кристину волновало не отсутствие комфорта, а то, как остаться в живых им троим: ее сыну, Чарли и ей самой.

Чарли чрезвычайно обрадовался, увидев пещеру, и на мгновение она показалась ему роскошной, как номер люкс, несмотря на каменный пол и отсутствие кресел и кроватей. Одно то, что они могли укрыться от ветра и снега, было ни с чем не сравнимым блаженством.

Более часа Кристина провела в лесу, собирая дрова и сухой хворост для костра. Она снова и снова приносила охапки хвороста и сучьев, аккуратно раскладывая их в кучки в зависимости от размера: в одну – хворост для растопки, в другую – сучья потолще, в третью – мощные поленья.

Чарли восхищался ее энергией. Неужели источник такой выносливости – всего лишь материнский инстинкт, дающий ей силы для защиты своего ребенка? Он не находил другого объяснения. Если бы не это, она уже давно должна была лишиться сил.

Видя, что батарейки в фонаре вот-вот сядут, Чарли хотел выключать его каждый раз, когда Кристина выходила из пещеры, и включать при ее возвращении с новой охапкой дров. Однако он не выключал фонарь, чтобы Джою не было страшно в темноте.

Мальчик совсем сдал. Тяжело дыша, он неподвижно лежал рядом с такой же измученной, как он сам, собакой.

Прислушиваясь к затрудненному дыханию Джоя, Чарли твердил себе, что эта пещера – еще одно доброе предзнаменование, что удача наконец улыбнулась им и через день-два они восстановят силы и пойдут к озеру. Но другой, пессимистический голос убеждал его, что пещера – это каменная могила, и, хотя он старался не слушать этот голос, все равно не мог избавиться от беспокойства.

Было слышно, как в соседнем зале капает вода. Холодные каменные стены и пустые пространства усиливали слабый звук, отчего он казался странным и зловещим, словно где-то билось искусственное сердце или кто-то постукивал в стекло длинным когтем.

Костер отбрасывал мерцающие оранжевые блики на бурые стены, желтый тотемный медведь, казалось, вздрагивал. Потянуло долгожданным теплом. Естественный дымоход, как и предполагала Кристина, оказался исправен, и дым уходил из пещеры, не отравляя воздух. Огонь производил эффект шкафа-сушилки, забирая влагу и уничтожая неприятный, несколько затхлый запах, который встретил Кристину, когда она впервые очутилась в сырой промозглой пещере.

Некоторое время они просто наслаждались теплом, ничего не делая, не произнося ни слова, стараясь даже не думать.

Кристина сняла перчатки, потом откинула капюшон, наконец сбросила куртку. В пещере еще было не очень тепло: из примыкающих залов тянуло сквозняком, но Кристина, оставшись во фланелевой рубашке, под которой была теплая толстовка, уже не мерзла. Она помогла снять куртки Чарли и Джою.

Затем Кристина снова дала Чарли тиленол. Сняла повязку, обработала рану антибиотиками и присыпала анестезирующим порошком.

Чарли сказал, что рана болит не так сильно.

Она знала – он обманывает ее.

Волдыри у Джоя начали спадать, припухлости уже не было, и лицо постепенно принимало нормальный вид.

Нос прочистился, и он уже мог дышать не только ртом, но в груди по-прежнему слышались хрипы – значит, в легких скопилась мокрота.

Боже, только бы не воспаление легких, подумала Кристина.

Джой широко открыл глаза, но они были все такие же пустые. Кристина улыбнулась ему и состроила потешную рожицу, пытаясь добиться отклика, – но тщетно. Ей казалось, что он даже не видит ее.

Чарли не чувствовал голода, пока Кристина не начала готовить фасоль и венские колбаски в алюминиевом горшочке из набора кухонной утвари, который они взяли с собой. От ударившего в нос запаха съестного у него потекли слюнки и заурчало в желудке – внезапно он ощутил зверский голод.

Но, едва приступив к еде, он мгновенно наелся, желудок отказывался принимать больше пищи, и ему стало трудно глотать. Даже пережевывание отдавалось болью в голове, а от нее боль устремлялась вниз к раненому плечу.

В конце концов пища стала казаться горькой, и он окончательно утратил к ней интерес. Фактически он едва притронулся к еде, но даже эта малость вызвала у него тошноту.

– Поешь еще немного, – сказала Кристина.

– Попозже.

– Тебе нехорошо?

– Ничего страшного.

– Тебя тошнит?

– Нет-нет, я просто устал.

Кристина с минуту молча смотрела на него; он попробовал улыбнуться ей; наконец она произнесла:

– Хорошо, если захочешь есть, я подогрею.

От языков пламени на каменной стене прыгали, скакали тени; Чарли рассеянно наблюдал, как Кристина кормит Джоя. Мальчик был голоден и свободно глотал, но ей приходилось тщательно все размешивать и кормить его с ложки, точно младенца.

Горькое чувство поражения снова охватило Чарли.

Мальчик разрешил для себя невыносимую ситуацию, покинув мир, в котором столкнулся с откровенной ненавистью и злобой, чтобы обрести приют в вымышленном фантастическом мире, который был более благожелателен к нему. Как глубоко он погрузился в этот мир? Будет ли он в состоянии когда-нибудь вернуться оттуда?

Джой больше не хотел есть. Мать переживала, но не могла заставить его съесть еще хотя бы ложку.

Наступила очередь Чубакки, и тот обнаружил аппетит куда лучший, чем у его хозяина. Чарли хотел предупредить Кристину, что не стоит особенно переводить продукты на собаку. Если за этим бураном последует другой, если погода в ближайшие несколько дней не улучшится, им придется ограничить свой рацион до минимума, и тогда они пожалеют о каждом лишнем кусочке, который скормили собаке. Но он знал – Кристина восхищена выносливостью и преданностью Чубакки, считая, что его присутствие не дает Джою окончательно сорваться в ступор; и у Чарли не хватало духу сказать ей, чтобы она не закармливала пса. Не сейчас. Это потерпит до утра. Может, к утру распогодится, и они смогут двинуться к озеру.

В какое-то мгновение дыхание Джоя стало пугающе хриплым и отрывистым. Кристина повернула мальчика на другой бок и положила ему под голову свою куртку. Это помогло – дыхание снова было ровным.

Глядя на мальчика, Чарли думал: «Неужели и тебе так же худо, малыш? Дай бог, чтобы это было не так. Ты не заслужил этого. Что ты заслуживаешь, так это более толкового телохранителя, чем я, – это уж точно».

Боль причиняла ему гораздо большие муки, чем можно было предположить по его виду. Он скрывал это от Кристины. Тиленол и анестезия помогли, но уже не так заметно, как в первый раз. Боль в плече и в руке уже не воспринималась как живое существо, пытающееся прогрызть его плоть, чтобы выбраться на волю. Сейчас он чувствовал, будто в нем роятся лилипуты с чужой планеты, которые ломают ему кости и дробят их в порошок, рвут связки и рассекают сухожилия, а потом обливают все серной кислотой. Они старались постепенно опустошить его, сжечь кислотой все его внутренности, оставив одну кожу, чтобы затем надуть эту мертвую оболочку и выставить в музее у себя дома на своей маленькой планете. Такой была его боль, и это было ужасно, по-настоящему ужасно.

Позже, когда Кристина вышла за снегом, чтобы вскипятить воду, она увидела, что опустилась ночь. В пещере ветра не было слышно, но снаружи она слышала его нестихающий рев. Из темной бездны неба валил снег, и шквальные удары бурана с яростью обрушивались на горные склоны.

Кристина вернулась в пещеру, поставила котелок со снегом на огонь, заговорила с Чарли. Он отвечал едва слышно. Было ясно, что он все время притворялся, не желая показывать ей, как ему плохо, она же, подыгрывая ему, в свою очередь не давала ему понять, что видит его состояние, так как больше все равно ничего не могла для него сделать. Не прошло и часа, как, невзирая на боль, он уже спал, как спали Джой с Чубаккой.

Она сидела между сыном и любимым мужчиной, спиной к огню, и смотрела, как в сумасшедшем гавоте мелькают по стенам отблески пламени и причудливые тени.

Какой-то частью сознания она внимала странным диковинным звукам, в то время как другой – чутко прислушивалась к дыханию спящих мужчины и мальчика, страшась одного – чтобы кто-то из них вдруг не перестал дышать.

Рядом лежал заряженный револьвер. К своему ужасу, она не обнаружила в карманах куртки Чарли патронов.

Коробка с ними осталась в рюкзаке, брошенном под каменным козырьком, где Кристина перевязывала Чарли плечо. Она готова была возненавидеть себя за рассеянность. Винтовка и дробовик пропали, и револьвер оставался единственным средством обороны, но в нем было всего шесть патронов.

Ровно в 8:10 утра Кристина, подбрасывая дрова в очаг, услышала, как Чарли застонал во сне. Он метался по подушке, которую она соорудила из его куртки, и был покрыт липким потом.

Она приложила ладонь к его лбу – этого было достаточно, чтобы убедиться, что у него жар. Она подождала в надежде, что он успокоится, но ему становилось все хуже.

Сначала он стонал, потом начал слабо вскрикивать; крики становились громче. Он бормотал: это была какая-то мешанина из слов – отдельные слова и оборванные бессмысленные фразы. В конце концов он пришел в такое возбуждение, что Кристина взяла две таблетки тивенола, налила в кружку воды и попробовала разбудить его. И хотя сон, казалось, не приносил ему никакого облегчения, он никак не мог прийти в себя, а когда наконец открыл глаза, они были затуманенными и бессмысленными. Он был в бреду и, похоже, не узнавал ее.

Кристина заставила Чарли принять таблетки, и он с жадностью запил их водой. Она не успела отнять кружку от его губ, как он уже уснул.

Стоны и бессвязное бормотанье возобновились; несмотря на сильный жар, Чарли колотил озноб. У него стучали зубы. Она пожалела, что у них нет одеял. Подбросила дров в огонь. В пещере было довольно тепло, но она видела, что для Чарли этого тепла было недостаточно.

Около десяти утра Чарли успокоился: уже не метался и не потел – мирно спал.

По крайней мере, это всего лишь сон, успокаивала себя Кристина, могло быть хуже.

Что-то пискнуло.

Кристина схватилась за револьвер и вскочила на ноги, как если бы услышала не слабый писк, а настоящий визг.

Джой и Чарли безмятежно спали.

Прислушалась, затаив дыхание, – звук повторился, на этот раз не один, а целая серия – пронзительное, хотя и долетающее откуда-то издалека, попискиванье.

Это был не тот звук, который мог исходить от камня, земли или воды, – не мертвый звук.

Это было что-то другое, живое.

Кристина взяла фонарь. С бешено колотившимся сердцем, держа револьвер в вытянутой руке, она двинулась на звук. Ей показалось, он доносится из помещения, примыкавшего к их залу.

Мурашки бежали у нее по коже – такими чужими и враждебными казались эти слабые звуки.

У прохода в следующий зал Кристина остановилась, посветив туда фонариком. Она увидела восковые столбы сталактитов и сталагмитов, влажные каменные стены, но ничего из ряда вон выходящего. Теперь звуки доносились откуда-то из глубины, возможно, из следующей или еще более дальней пещеры.

Кристина подалась вперед и напрягла слух. Внезапно она поняла, откуда исходят звуки. Летучие мыши. Множество мышей.

Очевидно, они гнездились где-то в отдаленных залах в глубине горы и проникали через другой вход, потому что в тех помещениях, где находились сейчас люди, не было ни помета, ни останков, ни каких бы то ни было других следов пребывания летучих мышей. Кристина не имела ничего против такого соседства, пока соседи не нарушали границ чужого владения.

Она вернулась назад, села между спящими Чарли и Джоем, положила револьвер и выключила фонарь.

Ей пришла в голову мысль: что, если люди Спиви придут сюда, блокируют вход и не оставят им никакого другого выбора, кроме одного – отступать в глубь горы в поисках другого выхода, в поисках какого-нибудь хода, ведущего к спасению. Что, если они с Чарли и Джоем будут вынуждены спасаться бегством, шарахаясь из одного каменного мешка в другой, пока не окажутся загнаны в тот, где гнездятся летучие мыши? Там, наверное, можно по колено увязнуть в мышином помете; ведь этих тварей, висящих под сводом, должно быть, сотни, тысячи, и часть из них, а может, и все, заражены бешенством: ведь летучие мыши – известные переносчики бешенства…

Хватит! – гневно приказала она себе.

У нее и без того достаточно забот. Лунатики Спиви.

Джой. Раненый Чарли. Мерзкая погода. Возвращение к человеческому жилью. Только летучих мышей не хватало в этом списке. Это безумие! Из миллиона был только один шанс, что они окажутся рядом с мерзкими летучими тварями.

Она постаралась отвлечься.

Подбросила дров в костер.

Писк прекратился.

Пещера погрузилась в тишину, которую нарушали только учащенное дыхание Джоя и потрескивание дров в очаге.

Ее клонило ко сну.

Как ни боролась Кристина с ним, веки ее становились все тяжелее.

Она боялась уснуть. Пока она будет дремать, Джою может стать хуже. Или что-то понадобится Чарли, а она не услышит.

Кроме того, кто-то должен быть начеку.

Банда Спиви может нагрянуть ночью.

Нет. Буран. Ведьмам запрещено летать на помеле в такую погоду.

Она улыбнулась, вспомнив, как Чарли весело шутил.

Мерцание костра завораживало…

Кто-то все равно должен оставаться начеку.

«Только вздремну».

Ведьмам…

Кто-то.., должен…

Это был один из тех кошмаров, когда понимаешь, что спишь, что происходящее – сон, но от этого не становится менее страшно. Кристине снилось, что все пещеры в этой горе соединились в причудливый лабиринт, что Грейс Спиви вместе со своими подручными – религиозными экстремистами – проникла в их пещеру через пронизывающие гору ходы. Ей снилось, что они готовятся совершить жертвоприношение и для заклания выбрали Джоя. Она пыталась убить их, но после каждого ее выстрела из упавшего трупа выходили два новых фанатика, так что, уничтожая, она лишь множила их число. Ее все больше охватывали исступленное отчаяние и ужас; армия фанатиков росла непрерывно, пока не оказалось, что все пещеры по склону горы кишат людьми Спиви – словно это были полчища тараканов или крыс. Затем, понимая, что спит, Кристина стала подозревать – подручные Спиви не только в пещерах из ее сна, но и в настоящих пещерах из настоящей жизни и они совершают ритуал жертвоприношения не только в ее сне, но и наяву, и, если она не проснется и не остановит их, они убьют Джоя взаправду, а не понарошку, убьют, пока она спит. Она попыталась освободиться из железных объятий сна, но не могла, не могла проснуться, и сейчас ей снилось, что они собираются перерезать горло ее малышу. А наяву, не во сне?

Что наяву?

Глава 69

Когда Кристина проснулась, Джой ел плитку шоколада и гладил Чубакку.

Она смотрела, не веря своим глазам, и чувствовала, что по ее щекам льются слезы. Только на этот раз она плакала от счастья.

Похоже, он освободился из душевного плена, на который его обрекли. И выглядел он гораздо лучше. Может, все еще обойдется. Слава богу!

Отек на лице прошел, и вернулся нормальный, хотя и не совсем здоровый цвет. Дыхание восстановилось. Пусть его взгляд еще оставался обращенным внутрь, но уже не был таким отрешенным и жалким, как прошлым вечером.

То, что он встал, чтобы найти себе – и нашел – сладости, обнадеживало. Кроме того, он, как видно, подбросил хворосту в костер – тот горел ярко, хотя к этому времени там должна была остаться лишь кучка теплых углей.

Кристина подобралась к нему и обняла, и он – хотя и слабо – обнял ее в ответ. Мальчик ничего не говорил, и она знала – никакая сила не заставит его произнести хотя бы слово. Его глаза по-прежнему смотрели мимо, словно он не до конца осознавал, что она рядом; однако она заметила, как следует за ней взгляд его пронзительных синих глаз, стоило ей лишь отвернуться. У нее появилась надежда на его возвращение в этот мир – пусть медленное, на ощупь, от черты аутизма, но она понимала, что торопить его или тянуть силой нельзя.

Чубакка не сделал таких успехов, как Джой, но вид у него был поживее, чем накануне. Похоже, пес тоже пошел на поправку, думала Кристина, глядя, с какой благодарностью он встречает каждое прикосновение маленьких рук Джоя, словно в них была исцеляющая сила. Между собакой и ребенком иногда устанавливается удивительно таинственное и глубокое чувство преданности, общности данного только им знания.

Джой держал шоколадку прямо перед собой, и на губах его блуждала слабая улыбка.

Больше всего остального Кристина хотела видеть Джоя улыбающимся, и теперь губы ее тоже тронула улыбка, улыбка сопереживания.

За ее спиной, вздрогнув, очнулся Чарли. И Кристина сразу отметила, что ему, в отличие от других, не стало лучше. Он не бредил, но его состояние явно ухудшилось.

Лицо походило на поднявшееся дрожжевое тесто и лоснилось от испарины. Глаза глубоко ввалились, словно отказываясь видеть продолжение всех этих ужасов. Его донимал сильный озноб, временами вызывавший неуемную дрожь, которая, казалось, вот-вот обернется конвульсией.

Жар привел к обезвоживанию. Когда Чарли попытался заговорить, он не смог открыть рта: губы спеклись, а язык прилип к небу.

Кристина помогла ему сесть и дала тиленол и кружку воды.

– Лучше?

– Немножко, – прошептал Чарли.

– Болит?

– Везде.

Ей показалось, что он не понял, и она переспросила:

– Я имею в виду плечо.

– Ну да. Я про то же. Она уже не только в плече. Похоже, она повсюду.., по всему телу.., от пяток до кончика носа.., везде. Который теперь час?

Кристина взглянула на часы: «Боже! Уже половина восьмого! Я проспала несколько часов как убитая, и это на каменном полу!»

– Как Джой?

– Посмотри сам.

Он повернул голову и увидел, что Джой скармливает последний кусочек шоколада Чубакке.

– Кажется, он поправляется, – сказала Кристина.

– Слава богу!

Она убрала с его лба прилипшие волосы.

Когда она была с ним в хижине, Чарли казался ей самым красивым мужчиной, которого она знала. И даже теперь – с запавшими щеками, бледный и обессиленный – он был красив: какое чувственное у него лицо, какой нежный взгляд. Она хотела лечь рядом с ним, обнять его, прижаться к нему, но побоялась причинить ему боль.

– Поешь что-нибудь? – спросила она.

Он покачал головой.

– Ты должен, – настаивала она. – Надо восстанавливать силы.

Он сощурил слезящиеся глаза, словно стараясь что-то увидеть.

– Может быть.., позже. Снег все.., идет?

– Сегодня я еще не выходила.

– Если уже прояснилось.., вам с Джоем надо немедленно.., уходить.., без меня.

– Чушь.

– В это время года.., хорошая погода не продержится.., и суток. Ты должна воспользоваться.., благоприятным моментом.., и выбраться с гор.., пока снова не налетит буран.

– Без тебя я никуда не пойду.

– Я не могу идти, – сказал он.

– Ты еще не пробовал.

– Не смогу. Даже говорю.., с трудом.

Разговор утомлял его. С каждым сказанным словом ему становилось тяжелее дышать.

– Сам ты не сможешь поддерживать огонь, – возражала Кристина.

– Верно. Ты подвинешь меня.., поближе к костру… чтобы я мог дотянуться.., и оставишь дрова.., на пару дней.., со мной.., ничего не случится.

– Ты не сможешь приготовить себе поесть…

– Оставь мне пару.., плиток шоколада.

– Этого мало.

Взгляд его помрачнел, какое-то время он собирался с силами, потом сурово, отчетливо проговорил:

– Вы должны идти без меня. Это единственный выход. Так будет лучше для тебя и для Джоя.., и для меня тоже.., потому что мне не выбраться отсюда.., без команды спасателей-медиков.

– Ну, хорошо, – сказала она. – Ладно.

Он обмяк. Этот короткий диалог доконал его. Когда он заговорил снова, это был уже не просто шепот, а трепещущий шепот, в котором иногда пропадали окончания слов:

– Когда дойдешь.., до озера.., пошлешь помощь.., за мной.

– Все это под вопросом, пока я не узнаю, стих буран или нет, – сказала Кристина. – Пойду гляну.

Она хотела встать, и тут услышала обращенный к ним мужской голос, раздавшийся у входа в пещеру в начале зигзагообразного коридора:

– Мы знаем, что вы здесь! Вам не скрыться от нас!

Мы знаем!

Гончие псы Спиви настигли их.

Глава 70

Инстинктивно, не раздумывая ни минуты, Кристина схватила заряженный револьвер и бросилась через пещеру к выходу.

– Нет! – закричал Чарли.

Не обращая внимания на его крик, она прошла до первого поворота, свернула направо, не посмотрев, прячется ли кто-нибудь там; она видела вблизи скалы, а впереди, у следующего поворота, – слабый серый свет – за ним был последний прямой отрезок лаза, а потом – открытый склон горы. Она рвалась вперед с безрассудной отвагой – и потому, что люди Спиви наверняка не ожидали от нее такого, но еще и потому, что ничего другого она предпринять не могла; она уже не контролировала себя. Сумасшедшие, злые, наглые мерзавцы выгнали ее из дома, загнали в эту нору и теперь собирались убить ее ребенка.

– Мы знаем, вы здесь! – опять закричал кто-то невидимый.

Никогда раньше она не впадала в истерику, но сейчас – сейчас она не могла ничего с собой поделать. Впрочем, она и не хотела ничего делать, потому что это было хорошо, чертовски хорошо – дать волю слепой ярости и безумному желанию выпустить из них кровь, заставить их почувствовать боль и страх.

За второй угол она повернула с таким же бессознательным пренебрежением к опасности, как и раньше: впереди был последний участок лаза, затем – открытое пространство и фигуры на фоне серого утреннего света; человек в парке с надетым на голову капюшоном. Он держал винтовку, нет, автомат, но он опустил его к земле, а не направил в узкий проход, потому что никогда в жизни не ожидал, что она выскочит прямо на него, такая легкая добыча, – но это было именно так, так она и сделала, подобно безрассудному камикадзе, не думая о последствиях.

Она застигла его врасплох и, когда он направил на нее дуло автомата, выстрелила – раз, два, три раза, попадая в него каждый раз – он был так близко, что промазать было почти невозможно.

Первый выстрел заставил его оторваться от земли, второй – отбросил назад, а третий сбил с ног. Автомат выскользнул из его рук, и мгновенно появилась надежда завладеть желанным оружием, но, выйдя из пещеры, она услышала, как автомат стучал по каменистому склону, скатываясь вниз.

Снег прекратился, и ветер стих, а на склоне, позади того, которого она убила, стояли трое. Один из них, невероятного роста, слева от нее, бросился в укрытие, как только услышал выстрелы и его товарищ упал на землю.

Два других сектанта не были так проворны, как великан.

Низкорослая крепкая женщина стояла прямо перед Кристиной, не далее чем в трех-четырех метрах – превосходная мишень, и Кристина инстинктивно нажала на курок – женщина упала, лицо ее разорвалось, подобно проткнутому воздушному шару, наполненному красной жидкостью.

Двигаясь к выходу из пещеры, Кристина молчала, сейчас же она безотчетно начала выкрикивать проклятия так громко, что заболело горло и сорвался голос, а она все кричала и кричала. Никогда раньше не употребляла она таких слов, они были отвратительны ей, но она не могла остановиться – ярость выплескивалась в нечленораздельных звуках и бессмысленных непристойностях.

Повернувшись к третьему человеку в шести метрах справа от себя, она узнала Грейс Спиви.

– Ты! – Истерика захлестнула ее при виде старухи. – Ты! Сумасшедшая старая сука!

Откуда только у женщины преклонного возраста взялись силы забраться на эти гребни и противостоять изматывающей непогоде в горах Сьерра-Невады? Безумие придавало ей силы? Возможно. Безумие исключало все сомнения, усталость, оно стало щитом от боли, когда она проткнула себе руки и ноги, чтобы инсценировать появление стигматов.

«Боже, помоги нам», – думала Кристина.

Ведьма, неподвижная, прямая, высокомерная, вызывающая, стояла так, будто это она позволила Кристине нажимать на курок, и даже издалека чувствовалась странная и завораживающая сила ее взгляда. Преодолевая гипнотическое действие безумных глаз, Кристина выстрелила, и рука с револьвером дернулась назад. Она не попала, хоть расстояние было небольшое. Кристина снова нажала на курок, удивилась, что не попала и на сей раз, с меньшего расстояния, хотела выстрелить в третий, но обнаружила, что кончились патроны.

О боже.

Ни патронов. Ни оружия. Боже. Ничего, кроме рук.

Хорошо, я сделаю это, сделаю голыми руками, отлично, я задушу суку, оторву ей башку.

Охваченная ужасом, сопя, извергая проклятия, с криком Кристина пошла на Спиви. Но тут верзила открыл по ней стрельбу из-за валунов, за которыми укрывался. Пули, бешено свистя, пролетали мимо, ударяясь о скалы и отскакивая. Она чувствовала, как они рассекают воздух вокруг ее головы. Понимая, что не сможет помочь Джою, если погибнет, Кристина остановилась и начала отступать к пещере.

Еще один выстрел. Посыпались острые осколки камней.

Она все еще была в истерике, но маниакальная злость внезапно преобразовалась: из ярости и жажды крови – в инстинкт самосохранения. Она отходила к пещере, слыша звуки выстрелов позади себя. Верзила вышел из укрытия и двинулся на нее. Пули с силой стучали по камням, и она ждала, что одна из них попадет ей в спину. Миновав вход в пещеру и достигнув первого поворота, она исчезла из поля зрения великана и подумала, что теперь находится в безопасности. Но последняя пуля отрикошетила от углового выступа и вонзилась ей в правое бедро, сбив с ног.

Она упала, сильно ударившись плечом, и почувствовала, что на нее наваливается темнота.

Отказываясь подчиниться шоку, вызванному ранением, хватая ртом воздух, отчаянно пытаясь отогнать подступавшую тьму, Кристина поползла по проходу.

Она не думала, что они пойдут за ней. Они не знали, что у нее только револьвер и нет патронов. Они будут осторожны.

Но они придут. Осторожно. Медленно. Но не так медленно, как хотелось бы. Они были неумолимы, как шериф из фильмов-вестернов.

Она вспотела, еле подвигая и волоча ногу, словно это была бетонная глыба, уползая по камням к месту, где в неровном свете костра ее ждали Чарли и Джой.

– О боже, тебя ранили, – сказал Чарли.

Джой ничего не сказал. Он стоял у самого костра, и пульсирующий свет придавал его лицу кровавый оттенок.

Он сосал свой большой палец и смотрел на нее широко открытыми глазами.

– Ничего, – сказала она, стараясь не показать, как напугана. Она прислонилась к стене, стоя на одной ноге.

Кристина дотронулась до бедра и почувствовала липкую кровь. Она не хотела смотреть на рану. Если было сильное кровотечение, следовало бы наложить жгут. Но на это не было времени. Стоит ей отвлечься, чтобы затянуть жгут, Спиви или верзила придут и вышибут ей мозги.

Рассудок ее еще не помутился, и Кристина уже не боялась, что скоро отключится, но силы начали оставлять ее.

Руки по-прежнему сжимали незаряженный, бесполезный револьвер. Она отбросила его.

– Болит? – спросил Чарли.

– Нет. – Это было почти правдой, она не испытывала боли в тот момент, но знала, что скоро почувствует ее.

– Отдайте нам мальчишку! Мы оставим вас в живых, если вы отдадите нам мальчишку! – кричал снаружи верзила.

Кристина не обращала внимания.

– Я уложила двух мерзавцев, – сказала она Чарли.

– Сколько осталось? – спросил он.

– Еще двое, – ответила она, не вдаваясь в подробности, чтобы Джой не узнал, что Грейс Спиви здесь.

Чубакка встал на задние лапы и зарычал. Кристина удивилась, что он смог подняться; выглядел он слабым и нездоровым. Он не сможет защитить Чарли.

Она заметила нож, лежавший в груде вещей в дальнем углу, и попросила Джоя принести его, но он только смотрел, не двигаясь, – помощи от него ждать не приходилось.

– Патронов больше нет? – спросил Чарли.

– Ни одного.

Снаружи слышалось:

– Отдайте мальчишку!

Чарли попробовал дотянуться до ножа, но был слишком слаб. Он начал хрипеть, потом кашлять и окончательно обессилел – на губах выступила кровавая слюна.

Кристина с отчаянием осознавала, что время утекает, как песок сквозь пальцы.

– Отдайте нам Антихриста!

Кристина, держась за стены и прыгая на здоровой ноге, стала медленно двигаться в угол пещеры. Добраться бы до ножа, а затем вернуться, тогда бы она засела в про-, ходе за углом, и, когда они войдут, смогла бы кинуться вперед и вонзить нож в одного из них.

Наконец она добралась до вещей, наклонилась и взяла нож – лезвие было слишком коротким. Она вертела его в руке, пытаясь убедить себя, что это как раз то, что надо.

Но требовалось проткнуть парку, одежду под ней, а лезвие такое короткое. Если бы она могла ударить их в лицо, но.., они вооружены, и шансов, что она победит в схватке, нет.

Проклятье.

Кристина с ненавистью отбросила нож.

– Огонь, – сказал Чарли.

Сначала она не поняла. Он вытер рукой кровавую слюну:

– Огонь. Это.., хорошее.., оружие.

Конечно.

Огонь. Лучше, чем нож с коротким лезвием.

Ей вдруг пришло в голову, что горящая головешка может стать частью огнестрельного оружия.

Временами боль пронзала раненую ногу в такт с биением ее пульса, но Кристина, стиснув зубы, склонилась над снаряжением. Нагибаться было тяжело, и она с ужасом думала, как придется распрямляться, хотя и опиралась на стену, помогая себе. Она порылась в вещах, которые вытряхнула из рюкзака накануне, и обнаружила пластиковую бутылку с зажигательной жидкостью, которую они купили на случай, если будут трудности с разведением огня в камине хижины. Кристина положила ее в правый карман брюк.

Когда она поднималась, каменный пол закачался под ногами. Она схватилась за край очага и подождала, пока головокружение пройдет.

Повернувшись к огню, между двух больших поленьев Кристина выхватила горящую ветку, боясь, что она погаснет, но ветка продолжала гореть ярким факелом.

Джой не шевелился и не разговаривал, но наблюдал с интересом. Он зависел от нее, сейчас его жизнь целиком была в ее руках.

Уже некоторое время снаружи не доносились никакие крики. Эта тишина пугала. Она могла лишь означать, что Спиви и верзила были уже внутри, в извилистом проходе.

Кристина пустилась в обратный путь вдоль стены, мимо Чарли, к проходу, в котором в любой момент могли появиться фанатики. Она в отчаянии сознавала, что, выбирая длинный, но самый надежный путь, она теряет драгоценные секунды, но не могла рисковать, идя через центр зала, из опасения упасть и погасить факел. Она держала горящую головешку в левой руке, а правой опиралась на стену, прихрамывая, а не прыгая на одной ноге, – так было быстрее; немного помогая и раненой ногой, хотя боль пронзала ее насквозь, когда она слишком неосторожно наступала. И хотя боль накатывала по-прежнему в такт с пульсом, она уже не была тупой, а жила, жалила, била, колола, скручивала и становилась сильнее с каждым ударом сердца.

Кристина подумала было, сколько крови потеряла, но оборвала себя, решив, что это неважно. Если потеря крови невелика, она может выстоять в последней схватке с фанатиками. Если же потеря большая и кровь текла из вены или из поврежденной артерии, не было смысла выяснять это, и жгут не помог бы ей, во всяком случае здесь, за много миль от ближайшего пункта медицинской помощи.

Когда она добралась до противоположного угла пещеры, где начинался лаз, голова ее кружилась и подкатила тошнота. Она задохнулась, почувствовав ее у горла, но смогла подавить.

Пульсирующий свет огня, отражаясь от стен, лишал пещеру четких очертаний; размеры зала все время менялись; камни казались уже не камнями, а странным пластиком, который постоянно плавился и менялся: стены то отступали, то подступали ближе, опять отступали; выпуклость скалы неожиданно становилась вогнутостью; потолок спускался так, что почти касался головы Кристины, поднимаясь через минуту на прежнюю высоту; пол вращался и горбатился, потом, казалось, ускользал, уходил из-под ног.

В отчаянии Кристина зажмурила глаза, закусила губу и глубоко задышала, пока не почувствовала, что обморок отступает. Когда она снова открыла глаза, пещера обрела четкие очертания. Кристина крепче стояла на ногах, но знала, что это ненадолго.

Она прислонилась к стене в небольшом углублении с одной стороны прохода. Держа факел в левой руке, она нащупала правой в кармане бутылочку с зажигательной жидкостью и вытащила ее. Зажав бутылочку тремя пальцами в ладони, она большим и указательным открутила колпачок, обнажив твердую пластиковую насадку. Она была готова. У нее был план, хороший план. Он должен был быть хорошим, потому что другого у нее не было.

Возможно, великан войдет в пещеру первым. У него будет винтовка, может, та самая полуавтоматическая винтовка, которой он пользовался снаружи. Он будет держать оружие перед собой, на уровне пояса. Проблема была в том, чтобы облить его горючим прежде, чем он прицелится в нее и нажмет курок. За какое время он сделает это – за две секунды? Или за одну? Эффект неожиданности был ее лучшей и единственной надеждой. Он мог ожидать выстрелов, ножа, но не этого. Если она пустит в него струю в тот самый момент, когда он покажется, он потеряет целую секунду; вторую секунду он может потерять от шока, когда поймет по запаху жидкости, что она воспламеняется. Только это время у нее есть, чтобы поджечь его.

Кристина затаила дыхание, прислушалась.

Ничего.

Даже если горючее не попадет на кожу великана, а только замочит его парку, он почти наверняка в ужасе и панике бросит винтовку и будет сбивать огонь.

Она глубоко вздохнула, задержала дыхание, опять прислушалась.

Все еще ничего.

Если бы она смогла брызнуть ему в лицо, не только паника заставила бы его бросить оружие. Он катался бы от невыносимой боли, когда его кожа покрылась бы волдырями и лупилась, а пламя лизало бы его глаза.

Дым от факела струился по потолку, ища выхода из закрытого помещения.

Чарли, Джой и Чубакка в другом конце зала молча ждали. Утомленный пес тяжело опустился на задние лапы.

Ну, давай, Спиви! Давай, черт возьми.

У Кристины не было твердой уверенности в том, что она сможет удачно использовать зажигательную жидкость и факел. Она понимала, что, в лучшем случае, был один шанс из десяти провернуть это дело, но все равно хотела, чтобы они пришли, прямо сейчас, чтобы можно было покончить с этим. Ожидание было хуже, чем неизбежное столкновение.

Что-то хрустнуло, щелкнуло, и Кристина вздрогнула, но это трещала ветка в очаге в другом конце зала.

Давай.

Она хотела посмотреть за угол, в узкий проход, чтобы прекратить ожидание. Но не осмелилась. Она бы потеряла преимущество, которое давал эффект неожиданности.

Кристина думала, что слышит тихое тиканье своих часов. Возможно, ей это только казалось, но звук отсчитывал секунды: тик, тик, тик…

Если бы ей удалось облить и поджечь верзилу и он не застрелил ее, она бы занялась потом Спиви. У старухи, конечно, есть винтовка.

Тик, тик…

Их дымоход вытягивал дым от очага, но дым от факела Кристины поднялся под потолок и образовал ядовитое облако. Теперь это облако медленно двигалось в зал, отравляя воздух, которым они дышали, его подхватывали воздушные потоки, но уносили не так быстро. Запах пока былине очень едкий, но через несколько минут они, пожалуй, начнут кашлять. Пещеры хорошо продувались, и задохнуться здесь вряд ли возможно, но дым еще больше обессилил бы их. И все же она не могла потушить факел, он был ее единственным оружием.

Что-то произойдет скоро, подумала она. Очень скоро.

Тик, тик, тик…

Отвлеченная дымом и воображаемым, но тем не менее сводящим с ума звуком уходящего времени, Кристина почти не прореагировала на важный звук. Щелчок затвора, скрип. Только тогда до Кристины дошло, что это Спиви или верзила.

Она ждала в напряжении, высоко подняв факел, держа зажигательную жидкость перед собой, сжимая бутылочку.

Еще скрип.

Тихий металлический звук.

Кристина подалась вперед из углубления, в котором она пряталась, молясь, чтобы нога не подвела ее, – и неожиданно поняла, что звуки доносились не из извилистого прохода, а из следующего, находящегося в глубине скалы, зала. Она увидела неяркий свет фонарика в соседней пещере, его луч, скользнувший по сталактиту. Потом он исчез.

Нет, это невозможно!

Она заметила движение на краю темноты, где следующая пещера примыкала к этой… Невероятно высокий, широкоплечий, пугающе уродливый человек выступил из мрака на границу мерцающего пламени в четырех-пяти метрах от Кристины.

Слишком поздно она поняла, что Спиви может прийти к ним из другой пещеры, а не через вход на склоне. Но как? Как они узнали, какой из коридоров ведет сюда? У них были карты? Или они полагались на удачу? Как им могло так, везти?

Безумие.

Нечестно.

Кристина, шатаясь, сделала один, второй шаг из тени, которая скрывала ее.

Великан увидел ее. Он поднял винтовку. Она брызнула в него струей зажигательной жидкости.

Он был слишком далеко. Горючая смесь, описав дугу, разлилась на камнях примерно в метре от него. Он моментально понял, что Кристина не стала бы использовать такое примитивное оружие, будь у нее патроны.

– Брось, – твердо сказал он.

Ее великолепный план неожиданно показался жалким и глупым.

Джой. Он зависел от нее. Она была его последней защитой.

Она сделала еще один нетвердый шаг.

– Брось.

Прежде чем он выстрелил, раненая нога подвела Кристину. Она рухнула.

– Кристина! – закричал» Чарли, отчаяние и боль слились в одном слове.

Бутылочка пролетела по полу через весь зал и осталась в углу, откуда ее было не достать.

Кристина упала на раненое бедро и закричала от жуткой боли, пронзившей ее ногу. Падая, она выронила факел, который упал в лужицу зажигательной жидкости.

Вспыхнул огонь, наполняя пещеру ослепительным светом, затем, трепеща, затих, не причинив вреда никому.

Рыча, оскалив зубы, Чубакка бросился на великана, но был слишком слаб, чтобы бороться. Он схватил зубами парку, но громила, подняв обеими руками винтовку, обрушил ее на голову собаки. Чубакка коротко и резко взвизгнул и свалился под ноги великану то ли без сознания, то ли мертвый.

Кристина старалась не лишиться чувств; хотя волны темноты накатывали на нее.

Скалясь, как существо из старого фильма ужасов о Франкенштейне, верзила вступил в зал. Кристина увидела, как Джой забился в дальний угол пещеры.

Она не смогла спасти его.

Господи, ведь что-то она может сделать такое, что спасет их. Есть какое-то решение, найдя которое она уничтожит противника его же оружием. Должно быть. Но она ничего не могла придумать.

Глава 71

Огромный человек прошел дальше в пещеру. Это был монстр, которого Чарли встретил у Спиви, великан с перекошенным лицом. Тот, кого ведьма называла Кайлом.

Когда Чарли увидел, с каким важным видом вошел он в зал и как съежилась в испуге Кристина, его в одинаковой мере переполнили страх и презрение к себе. Он боялся, так как знал, что умрет в этой промозглой заброшенной дыре, а презирал себя за слабость, беспомощность и провал. Его родители, слабые люди и неудачники, одурманивали себя алкоголем, чтобы не мучиться от неспособности справляться с превратностями жизни, и еще в юности Чарли пообещал себе, что никогда не будет похожим на них. Всю жизнь он учился быть сильным, всегда.

Он никогда не отступал перед вызовом судьбы, главным образом потому, что родители всегда отступали. И он редко проигрывал.

Он ненавидел проигрыш – родители проигрывали, а не он, не Чарли Гаррисон из «Клемет – Гаррисон». Проигравшие были слабы духом и телом, а слабость была величайшим грехом. Но он не мог закрыть глаза на теперешние обстоятельства; никуда было не деться от факта, что сейчас он был наполовину парализован болью, слаб, как котенок, и старался не потерять сознание. Нельзя было отрицать, что это он привел сюда Кристину и Джоя, допустил случившееся, обещал, что поможет им, а обещание оказалось пустым. Они нуждались в нем, а он ничего не мог сделать для них и теперь собирался умереть, так и не сумев помочь тем, кого любил, – так что не очень далеко ушел он от алкоголика-отца и всех ненавидевшей, пьяной матери.

Подсознательно Чарли чувствовал, что слишком требователен к себе. Он сделал все от него зависящее. Никто не смог бы сделать больше. Но он всегда был требователен к себе и не собирался делать поблажки теперь. Имело значение не то, что он намеревался сделать, а то, что сделал.

В итоге они оказались лицом к лицу со смертью.

За Кайлом в проеме, ведущем в следующий зал, возникла фигура. Женщина. Мгновение она была в тени, потом появилась в ярко-оранжевом свете огня. Грейс Спиви.

С трудом Чарли повернул затекшую шею, сильно зажмурился, чтобы стряхнуть пелену с глаз, и посмотрел на Джоя. Мальчик стоял в углу, с заложенными за спину руками; он прислонился к стене, крепко прижав к ней ладони, как будто хотел усилием воли проникнуть сквозь камень и выйти из этого зала. Его глаза, казалось, выскакивали из орбит. Слезы блестели на лице. Из мира фантазий, где он инстинктивно прятался, его бесцеремонно вытащили в наводящий ужас мир, где правила ненавистная Грейс Спиви.

Чарли попытался поднять руки, если бы это удалось, он бы сел, а если бы сел, то и встал, а если бы встал – мог бы бороться. Он не сумел поднять руки, ни на дюйм.

Спиви медлила, глядя на Кристину.

– Не трогайте его, – сказала Кристина, почти умоляя. – Ради бога, не трогайте моего маленького мальчика.

Спиви не ответила. Вместо этого она повернулась к Чарли и зашаркала к нему через зал. В ее глазах светились патологическая ненависть и триумф.

Ужас и отвращение вызвал у Чарли этот взгляд, и он отвернулся. Он мучительно искал выход – что может спасти их, какое оружие или действие, о котором они не подумали?

Он вдруг поверил в то, что не все потеряно и, несмотря ни на что, они не обречены. Это были не пустые мечты или горячечный бред. Чарли не без основания доверял своей интуиции, он мыслил трезво и реалистично, как и раньше. Все еще был выход. Но где, какой?

Когда Кристина смотрела в глаза Грейс Спиви, у нее было такое ощущение, что холодная рука погружается в ее грудь и сжимает ее сердце ледяными тисками. Она смотрела как завороженная, у нее перехватило дыхание, она не могла думать. Старуха была безумной, да, законченной сумасшедшей, но в глазах ее сверкала такая несгибаемая сила, что Кристина в этот момент поняла, как Спиви могла собирать и удерживать возле себя обращенных в свою безумную веру. Потом, когда ведьма отвернулась и Кристина снова могла дышать, она почувствовала обжигающую боль в ноге.

Спиви остановилась перед Чарли и смотрела на него.

Она намеренно игнорирует Джоя, подумала Кристина.

Только ради него она прошла весь этот путь, рискуя быть убитой, пробиралась через горы и буран, а теперь игнорирует его, чтобы оттянуть момент, насладиться триумфом.

Кристина питала к Спиви черную ненависть, но теперь ее ненависть была чернее ночи. Она вытеснила из сердца все остальное; на несколько секунд она вытеснила даже любовь к Джою и стала всеохватывающей, всепоглощающей.

Когда сумасшедшая обернулась к Джою, ненависть в Кристине отступила, и ее захлестнули смешанные чувства любви, страха, жалости и ужаса.

И появилась надежда, что все же существует нечто, могущее заставить Спиви и верзилу встать на колени.

Только бы вернулась ясность мысли.

Наконец Грейс Спиви стояла лицом к лицу с мальчиком.

Она чувствовала окружившую ее темную ауру, и ей сделалось страшно, потому что она могла прийти чересчур поздно. Возможно, сила Антихриста стала слишком велика, и этот ребенок теперь неуязвим.

На глазах у него были слезы. Он все еще прикидывался обыкновенным шестилетним ребенком – маленьким, испуганным и беззащитным. Неужели он действительно думал, что может ввести ее в заблуждение этим спектаклем, заронить в ней сомнение в этот последний час? У нее бывали минуты сомнений, как в том мотеле, в Соледаде, но это были всего лишь минуты слабости, и теперь они остались позади.

Мальчик пытался забиться еще глубже в угол, но он и без того вжался так плотно, что казался вырезанным в камне.

Она остановилась всего в двух-трех метрах от него и сказала:

– Ты не наследуешь землю – ни на тысячу лет, ни на минуту. Я пришла, чтобы остановить тебя.

Мальчик молчал.

Грейс почувствовала, что сила его еще недостаточна, чтобы повергнуть ее, и в ней укрепилась уверенность. Она пришла вовремя.

– Неужели ты надеешься улизнуть от меня? – На ее губах играла зловещая улыбка.

Его взгляд был обращен куда-то мимо нее, и она поняла – он смотрел на свою собаку.

– Твой пес – это исчадие ада – больше тебе не помощник.

Мальчик задрожал, губы его задвигались, и она прочитала по ним, что он хотел сказать: «Мама», – но изо рта его не вырвалось ни звука.

Из чехла, притороченного к поясу, она вытащила остроконечный охотничий нож с длинным лезвием. Он был острый, как бритва.

Кристина увидела нож и попробовала встать, но дикая боль в ноге скрутила ее, и не успел гигант навести на нее винтовку, как она снова упала на камни.

Спиви обращалась к Джою:

– Я избрана на это благое дело за все годы служения Альберту, потому что я знаю, как отдавать себя всю, без остатка. Так я посвятила себя божественной миссии – без сомнений и колебаний, всю свою энергию и силу духа.

У тебя не было ни единого шанса спастись от меня.

Кристина с отчаянием обреченного попробовала сыграть на жалости;

– Прошу вас, выслушайте меня, пожалуйста. Вы ошибаетесь. Вы не правы. Он всего лишь маленький мальчик, и я люблю его, и он любит меня, – она вдруг забормотала что-то нечленораздельное, бессвязное и возненавидела себя за то, что не может найти слова, способные убедить. – О боже, если бы вы только знали, какой он милый и ласковый, вы бы поняли, что заблуждаетесь. Вы не можете отнять его у меня. Это.., несправедливо.

Не обращая внимания на Кристину, Спиви подняла нож.

– Я много часов провела в молитвах над этим клинком. И однажды ночью я увидела, как ко мне в окно слетел с Небес дух одного из ангелов господних, и дух его до сих пор пребывает здесь, а этом священном лезвии, и когда оно войдет в твою плоть, знай: это не просто лезвие – это Дух святой осенит тебя.

Кристина видела – у этой женщины буйное помешательство, поэтому обращаться к ее разуму, взывать к здравому смыслу было так же безнадежно, как надеяться вызвать у нее сострадание, – но как бы там ни было, она должна попытаться.

– Подождите! Послушайте. Вы ошибаетесь. Неужели вы не видите? Даже если допустить, что Джой тот, за кого вы его принимаете – а это не так, это просто безумие, – но даже если бы это было так, пусть бог желал бы его смерти, тогда почему же бог не уничтожил его? Почему его не поразило громом, почему он не попал под машину?

Бог не справился бы с Антихристом без вашей помощи?

На этот раз Спиви ответила ей, но при этом продолжала смотреть на Джоя. Она говорила с пугающим пылом; ее голос, голос бродячего проповедника, вздымался и опадал, обнаруживая неимоверную энергию, выплескивая овладевшее ею бешеное возбуждение; речь ее иногда перерастала почти в звериное рычание, а иногда восторженно парила, словно церковный гимн.

От ее голоса бросало в дрожь, он зачаровывал; Кристина подумала, что именно так Гитлер и Сталин обращали толпу в послушное стадо.

– Когда дьявол явится среди нас и начнет свою работу в этом скорбном мире, мы не можем просто пасть ниц и молить господа, чтобы он избавил нас от него. Искушение дьяволом – это испытание нашей веры и добродетели, это вызов нам, и мы не можем пренебречь им, мы должны доказывать, что достойны спасения, достойны того, чтобы вознестись в рай. Мы не можем уповать на то, что господь избавит нас от ярма, потому что мы сами возложили на себя это ярмо Наша святая обязанность противостоять греху и восторжествовать над грехом, своей волей, своими силами, которыми господь всемогущий наделил нас Так заслужим мы честь быть по правую его руку вместе с ангелами.

Старуха наконец оторвала взгляд от Джоя и обратилась к Кристине – глаза ее были как никогда безумны.

– А ты только выказываешь собственное невежество и безверие, если относишь болезнь, или смерть, или другие земные страдания на счет господа нашего, владыки небесного и земного. Не он принес зло на землю и наслал на род людской десять тысяч казней. Это сам сатана, отвратительный змей, искушавший в Эдемском саду Еву, которая познакомила тысячи поколений с грехом, смертью и отчаянием Мы сами навлекли на себя это зло, и теперь, когда в обличье ребенка воплощенное зло ходит по земле, мы обязаны сами остановить его. Это испытание из испытаний, и спасение рода людского зависит от того, способны ли мы выдержать его!

Кристина, онемев от ярости старухи, утратила всякую надежду Спиви снова повернулась к Джою:

– Я чую, как смердит твое сердце, чую, как от тебя исходит энергия зла. Она ледяным холодом пронизывает меня до костей. О, мне известно, кто ты Известно.

Уже неспособная предпринять что-либо физически, Кристина преодолела охвативший ее панический ужас, грозивший лишить ее разума, и мучительно старалась ухватиться за какую-нибудь спасительную идею. Она была готова на все, каким бы бесполезным это ни казалось, но ей на ум не приходило ровно ничего.

Она увидела, что Чарли, несмотря на его состояние, удалось подтянуться и сесть, хотя каждое движение должно было причинять ему адскую боль. Он не стал бы предпринимать таких усилий, не будь у него какой-то побудительной причины. Может быть, его осенила та идея, которая ускользнула от Кристины. Ей хотелось в это верить.

Она всем сердцем надеялась на это.

Спиви переложила нож и протянула его верзиле:

– Пора, Кайл. Внешность мальчишки – обман. Он только кажется маленьким и тщедушным, на деле же он силен и будет сопротивляться, и хотя я избрана, у меня уже не хватает сил Дело за тобой.

На лице Кайла появилось странное выражение. Кристина ждала, что увидит в его глазах торжество, маниакальную ненависть, но встретила там.., не то чтобы тревогу или растерянность, но какую-то смесь из того и другого… и еще нерешительность.

– Кайл, пробил твой час стать разящим мечом господним.

Кристина содрогнулась. Царапая ногтями камни, она поползла к верзиле, от страха забыв про боль в ноге. Она уцепилась за край его куртки в надежде опрокинуть его и вырвать из рук оружие – при той силе и гигантских размерах, которыми он обладал, это выглядело совершенным безрассудством, – но не успела предпринять ровным счетом ничего, потому что он с размаху ударил ее прикладом, как до того уже огрел собаку. Удар пришелся в плечо, и Кристину отбросило на камни с такой силой, что у нее прервалось дыхание. Ловя ртом воздух, она схватилась за ушибленное место и заплакала.

Из последних сил преодолевая боль, от которой темнело в глазах, Чарли подтянулся и сел, как будто, взглянув на сцену под другим углом зрения, мог наткнуться на какую-то зацепку, которую они прозевали, пытаясь изменить ситуацию. Однако спасительная идея не приходила.

Кайл взял из рук Грейс нож, отдав ей винтовку.

Старуха отступила, пропуская верзилу вперед.

Кайл разглядывал нож с каким-то недоумением. На лезвии мерцали призрачные блики огня.

Чарли попробовал подняться, уцепившись за уступ, на котором горел костер, рассчитывая схватить горящую головню и швырнуть ею в верзилу. Спиви краем глаза видела его отчаянную попытку преодолеть тяжесть своего разбитого тела и наставила на него ружье. Она напрасно беспокоилась – сил дотянуться до костра у него не было.

Кайл Барлоу посмотрел на нож, потом на мальчика, не в силах определить, что больше страшит его.

Он имел дело с ножами. Когда-то он вонзал их в людей, иногда убивая их. Это было несложно, а он таким образом выпускал пар, давая выход ярости, которая постоянно накапливалась в нем. Но он уже не был прежним Кайлом. Он научился контролировать эмоции. Он наконец узнал, какой он есть. Прежний Кайл готов был ненавидеть каждого, знакомого и незнакомого, просто за то, что рано или поздно все отворачивались от него. Но теперешний, новый Кайл осознал, что своей ненавистью он больше вредил себе, чем другим. Теперь он понимал, что не всегда от него отворачивались из-за его отталкивающей внешности, а чаще из-за грубости и злобы. Грейс приняла его и указала ему цель; со временем он узнал, что такое привязанность, а потом впервые открыл для себя, что такое любить и быть любимым. Сейчас же, если он снова возьмется за нож, если убьет ребенка, то неминуемо скатится в пропасть, из которой когда-то выбрался. Он боялся ножа.

Но он боялся и ребенка. Он верил в психическую энергию Грейс, поскольку был свидетелем, как она совершала такое, что не под силу простому смертному. Поэтому возможно, она и права, утверждая, что этот ребенок – исчадие ада. Если ему не удастся убить мальчишку-демона, он предаст бога, Грейс и весь род людской.

Но не требуют ли от него душу в обмен на обещания спасения? Что значит убить, чтобы снискать благодать божью? Нет ли здесь противоречия?

– Прошу вас, пощадите моего малыша. Пожалуйста, – умоляла его Кристина Скавелло.

Кайл взглянул на нее; он все больше недоумевал. Эта женщина совсем не походила на черную Мадонну, за спиной у которой была власть тьмы. Это была раненая, перепуганная, умоляющая о пощаде женщина. Это он причинил ей боль и теперь чувствовал внезапный приступ вины.

Заподозрив неладное. Мать Грейс окликнула его:

– Кайл?

Повернувшись к мальчику. Кайл отвел руку, в которой держал нож, назад, чтобы ударить изо всей силы. Сейчас он сделает последний шаг, нагнется пониже и, размахнувшись, вонзит нож в живот своей жертве – секунда, и все кончено.

Мальчик плакал и, как завороженный, смотрел синими горящими глазами на острие ножа в руке Кайла. Ужас исказил его мертвенно-бледное, покрытое испариной лицо. Он согнулся, точно в предвосхищении грядущей боли.

– Убей его! – потребовала Мать Грейс.

Кайла одолевали сомнения. «Если бог милостив, тогда зачем он обрекает меня жить с этим лицом чудовища? Что это за бог, который избавляет меня от бессмысленной жизни, где правят насилие, боль и ненависть, только затем, чтобы заставить снова убивать? Если господь бог правит миром, почему он допускает, чтобы здесь было так много страданий, мук и горя? И что изменится, если править придет сатана, ведь хуже все равно не бывает?»

– Все твои сомнения от дьявола! – кричала Грейс. – Вот откуда они берутся. В тебе этого нет. Кайл. Это все от лукавого!

– Нет, – заявил он. – Ты учила меня думать о том, чтобы совершать добрые дела, желать добра. Сейчас мне нужно минуту подумать, только минуту!

– Не надо думать, делай! – сказала Мать Грейс. – Или уйди с дороги, и я сделаю это сама. Как ты можешь в такой момент обмануть мое доверие? После всего, что я сделала для тебя, как ты можешь?

Она права. Он обязан ей всем. Если бы не она, до сих пор он был бы опустившимся, живущим в грязи подонком, снедаемым ненавистью. Если он обманет ее доверие, где же его честь, его благородство? Не будет ли этот обман означать то же, что означает убийство, на которое она его толкает, а именно – возвращение к его прежней никчемной жизни?

– Прошу вас, – умоляла Кристина Скавелло. – Прошу, не троньте моего мальчика.

– Отправь его обратно в ад, навсегда! – вопила Грейс.

Кайл чувствовал себя так, как будто его рвали на части.

Он всего несколько лет назад столкнулся с необходимостью принимать решения, руководствуясь категориями морали и нравственности; недостаточный срок, чтобы это превратилось в привычную внутреннюю потребность, недостаточный, чтобы легко справиться с возникшей дилеммой. Он почувствовал, что по щекам его катятся слезы.

Мальчик оторвал взгляд от ножа.

– Убей его! – снова закричала Грейс.

Кайла колотила дрожь.

Их взгляды не просто сошлись.., они слились.., так что Кайлу стало казаться, что он видит не только собственными глазами, но и глазами ребенка. Это был случай почти магической эмпатии; как будто он, оставаясь самим собой, был и этим ребенком, одновременно палачом и жертвой. Он ощущал себя огромным и угрожающим.., и в то же время – маленьким и беззащитным. Внезапно у него закружилась голова и затуманилось сознание. На мгновение все поплыло перед глазами. И он увидел – или вообразил, что увидел, – себя, склонившегося над ребенком, то есть буквально увидел себя глазами мальчика, как будто он – это Джой Скавелло.

Его словно пронзила молния; это было потрясающее мгновение проницательности, адекватной самооценки, странное и дезориентирующее переживание, сродни озарению ясновидца. Взглянув на себя со стороны, он был поражен: свирепое лицо дикаря, изготовившегося, чтобы совершить бессмысленное кровопролитие. По спине пробежал холодок, сбивалось дыхание. Эта нелицеприятная правда поразила его сознание, словно по нему ударили неким психологическим молотом. Он часто заморгал, и видение отхлынуло, и он снова был самим собой, только теперь у него страшно болела и кружилась голова.

К изумлению Кристины, верзила повернулся и забросил нож в костер, над которым тут же взлетел рой огненных пчел.

– Нет! – закричала Грейс Спиви.

– Я больше не буду никого убивать, – сказал этот огромный человек. По лицу его непрерывно текли слезы, смягчая суровый и зловещий взгляд, как смягчают и затуманивают пейзаж за окном капли дождя на стекле.

– Нет, – повторила Спиви.

– Это не правильно, – сказал он. – Даже если я сделаю это для тебя.., это не правильно.

– Дьявол вложил эти мысли в твою голову, – в голосе старухи звучало предостережение.

– Нет, Мать Грейс. Ты сама вложила их туда.

– Дьявол! – неистовствовала она. – Дьявол вложил!

Верзила стоял в нерешительности, обхватив ладонями лицо.

Кристина, затаив дыхание, с надеждой и страхом наблюдала за происходящим. Если это напоминающее Франкенштейна существо действительно восстанет против хозяйки, то может оказаться хорошим союзником; пока же великан, видимо, не до конца определился, чью сторону занять. Хотя он и выбросил нож, но пребывал в замешательстве, в душевном и эмоциональном смятении и даже слегка пошатывался. С воздетыми к лицу ладонями, со слезами на глазах, он имел такой страдальческий вид, словно его били дубинками. В конце концов, он мог в любой момент передумать и убить Джоя.

– Твои сомнения – это происки дьявола! – вопила Грейс Спиви, наступая на верзилу. – Это дьявол. Дьявол, дьявол!

Он опустил мокрые от слез руки и пронзительно взглянул на старуху.

– Если это и дьявол, то он вовсе не такой уж плохой.

Вовсе не такой уж плохой, раз хочет, чтобы я больше никого не убивал.

Грузно переваливаясь, он направился к выходу из пещеры, потом остановился и тяжело прислонился к каменной стене, словно нуждаясь в передышке после изнурительного труда.

– Тогда я сама сделаю это, – с яростью произнесла Спиви. Она сжимала в кулаке ремень висевшей у нее на плече винтовки. – Ты Иуда, Кайл Барлоу. Иуда. Ты предал меня. Но бог не выдаст меня. И я не изменю своему господу так, как поступил ты. Только не я, его Избранная, я не изменю!

Кристина повернулась к Джою. Он так же стоял, зажавшись в угол, выставив вперед побелевшие ладони, словно они могли уберечь его от пуль Грейс Спиви. Распахнутыми глазами он, как загипнотизированный, смотрел на старуху. Кристина уже хотела крикнуть ему, чтобы он бежал, но это было бесполезно – путь ему преграждала Грейс Спиви, и она не выпустила бы его. Да и куда ему было бежать? Выйди он из пещеры – там его ожидало неминуемое обморожение. Убеги он в отдаленные залы – Грейс Спиви быстро отыщет его. Маленький и беззащитный, он попал в западню, из которой выхода не было.

Кристина посмотрела на Чарли – тот плакал от сознания собственного бессилия; тогда она решила сама добраться до Спиви, но из-за раненой ноги и поврежденного плеча вынуждена была отказаться от своего замысла и наконец в отчаянии снова обратилась к Кайлу:

– Остановите ее! Ради бога! Остановите ее!

В ответ великан только тупо моргал, словно погрузившись в прострацию после шока, не в состоянии вырвать винтовку из рук Спиви.

– Пожалуйста, остановите ее, – умоляла Кристина.

– Заткнись, ты! – угрожающе произнесла Грейс и сделала шаг к Кристине. Затем снова переключила внимание на Джоя:

– А ты не строй мне глазки. Со мной этот номер не пройдет. Так у тебя ничего не выйдет, у тебя вообще ничего не выйдет. Я могу защитить себя.

Старуха замешкалась, соображая, на что следует нажать, и, когда наконец ружье выстрелило, пуля, забрав выше, вонзилась в камень над головой Джоя, почти под самым сводом, и эхо выстрела мгновенно разнеслось в замкнутом пространстве пещеры и завибрировало, отразившись от стен, и, расщепившись, оглушительно завывало на разные перекрывающие друг друга голоса. От отдачи и наделанного ею громоподобного шума Спиви дернулась всем своим тщедушным телом, неуклюже подалась назад и, уже отчаянно, снова нажала на курок. На этот раз пуля угодила в свод и, отрикошетив, со свистом пролетела через зал.

Джой визжал.

Кристина озиралась по сторонам в поисках любого предмета, которым можно было бы запустить в Спиви, но ничего не находила. Боль в ноге была такая, словно ее пригвоздили чугунным костылем, и Кристине оставалось только в бессильной ярости колотить кулаками о камни.

Старуха двинулась к Джою, неумело держа винтовку в руках, с явным намерением на сей раз довести дело до конца. Однако что-то опять не ладилось. То ли кончились патроны, то ли ружье заело, только она никак не могла с ним справиться.

Когда смолкло эхо от второго выстрела, где-то в глубине горы родился таинственный звук и, прокатываясь по другим пещерам, стал неумолимо разрастаться – странный пугающий шум, который Кристина когда-то слышала, но никак не могла вспомнить, что это.

Ружье и в самом деле заклинило. Спиви удалось извлечь застрявшую в патроннике латунную гильзу, которая выскочила из гнезда и, сверкнув отражением огня, со звоном упала на пол.

Вип-вип-вип-вип – странный звук, словно от хлопающих кусочков кожи, – разрастался, заставляя дрожать воздух.

Спиви, полуобернувшись, уставилась на проем, ведущий в соседнюю пещеру, через который они с великаном вошли сюда всего несколько минут назад.

– Нет! – произнесла она, словно поняв, что на нее надвигается.

В то же мгновение Кристину осенило.

Летучие мыши.

Зловещий колышущийся смерч из летучих мышей.

Мгновение спустя они роем ворвались в зал: сотня, другая, все больше и больше; взмыв под каменные своды пещеры, они усердно колотили по воздуху своими перепончатыми лапами-крыльями и сновали взад-вперед с пронзительным писком – сумятица обезумевших теней в озаренном светом костра пространстве.

Старуха не могла оторвать от них одурманенного взгляда. Она что-то говорила, но за шумом роя слов было не разобрать.

Вдруг одновременно мыши смолкли. Слышался только треск, свист и шорох крыльев. Молчание мышей казалось настолько неестественным, что пугало больше, чем их крики.

«Нет, – твердила про себя Кристина. – Нет, нет!»

Под этим зловещим покровом от мании величия Спиви не осталось и следа. Она в ужасе дважды выпалила из ружья в жуткую стаю, не подумав, что это не только бессмысленно, но и опасно. То ли спровоцированные стрельбой, то ли привлеченные чем-то, мыши ринулись вниз, словно единый организм – сплошной, усеянный зубами и когтями клубок черных крохотных существ-убийц, – и обрушились на Грейс Спиви. Раздирая в клочья лыжный костюм, запутываясь в волосах, впиваясь когтями в тело, они складывали крылья и повисали на ней. Спиви, пошатываясь, бросилась через зал, размахивая руками и вращаясь вокруг собственной оси, словно исполняла танец смерти или рассчитывала улететь вместе с мышами. Визжа, давясь собственным криком, она налетела на стену, отскочила, но мерзкие твари не реагировали, продолжая терзать ее.

Кайл Барлоу сделал было два нерешительных шага ей навстречу, но остановился – не столько напуганный, сколько сбитый с толку.

Кристина, помимо своей воли, не могла оторвать взгляд от жуткой сцены.

Казалось, на Спиви надето платье, сшитое из сотен черных лоскутков, которые сейчас трепетали и подрагивали на ней. Под оборванными клочьями ее лица совершенно не было видно. Мышиные крылья вибрировали и поскрипывали, и в наступившей зловещей тишине животные работали лишь неистовее, и в их методичности была болезненная одержимость. Они рвали Грейс на кусочки.

Глава 72

Наконец мыши затихли.

Затихла и Спиви.

С минуту мыши покрывали тело живым черным саваном, словно колыхаемым ветром. Неестественная тишина с каждой секундой становилась все более пугающей. Невольно возникало сомнение в том, что эти животные – обычные летучие мыши,.. Даже не принимая во внимание поразительную своевременность их появления и ту целеустремленность, с какой они набросились на Спиви, в них было нечто невыразимо странное. Кристина видела, как маленькие злобные головки поднимались и, сверкая красно-малиновыми глазками, поворачивались налево-направо, словно ожидая указаний от главаря стаи. Потом, точно повинуясь приказу, который только им и был понятен, они, как одна, колыхающимся облаком взмыли вверх и унеслись прочь в другие пещеры.

Кайл Барлоу и Кристина, пораженные, не произносили ни звука.

Она, как зачарованная, смотрела на сына. Он был жив – непостижимым чудесным образом он остался жив.

После пережитого нами ужаса и боли, когда казалось – смерть неминуема, ей было трудно поверить, что в последнюю минуту смертный приговор был отменен. Она не могла преодолеть иррационального ощущения, что, отведи она взгляд от Джоя, в следующее же мгновение он будет мертв, а их необыкновенное спасение окажется плодом расстроенного воображения, сном.

Более всего она хотела сейчас взять Джоя на руки, гладить его волосы, прижать его к груди крепко-крепко и чувствовать биение его сердца и тепло его дыхания. Но из-за ранения она не могла сделать этого, а он, похоже, был в шоке и даже не замечал ее присутствия.

Откуда-то из глубины пещер вновь послышался писк летучих мышей, словно они дрались друг с другом за право занять самые удобные места. От зловещих звуков, вскоре стихших, Кристину пробрала дрожь, которая лишь усилилась, когда она увидела, как ее сын, словно под гипнозом, посмотрел вверх, как будто до него доходил тайный смысл, заключенный в пронзительных криках этих кошмарных существ. Джой был неестественно бледен. Губы кривились в подобии улыбки, но Кристина поняла, что на самом деле это гримаса отвращения и ужаса, вызванных зрелищем, свидетелем которого он только что стал и которое повергло его в полуобморочное состояние.

Крики летучих мышей постепенно стихли, и Кристина вдруг почувствовала страх, хотя он и не был связан с тем, что произошло с Грейс Спиви. Не боялась она и того, что мыши вернутся и снова начнут убивать. Она почему-то была уверена, что этого больше не произойдет, и именно эта непостижимым образом появившаяся уверенность пугала ее. Она не хотела знать, откуда исходит эта уверенность, не хотела доискиваться до ее корней. Она гнала от себя вопрос, что бы это могло означать.

Джой был жив. Все остальное было неважно. Звук выстрелов привлек летучих мышей, и по счастливой случайности – а может, по милости божьей – они выбрали в качестве жертвы именно Грейс Спиви. Джой остался жив.

Жив. На ее глаза навернулись слезы радости. Джой жив.

И сейчас только этот чудесный поворот судьбы имел для нее смысл, потому что с этого момента для них начиналась новая жизнь, светлая, полная любви и счастья, в которой не будет ни печали, ни страхов, а самое главное – сомнений.

Сомнения отравляют душу, разрушаю! счастье, превращают любовь в горечь. Даже между матерью и любимым сыном может встать непреодолимая стена сомнения, и она не хотела допустить этого.

И все же непрошеные, незваные воспоминания нахлынули на нее. Вторник, Лагуна-Бич, станция техобслуживания «Арко», где они ждали Чарли, чудом оставшись в живых после того, как взрыв стер с лица земли дом Мириам Рэнкин; она с Джоем и два телохранителя возле сложенных горкой автомобильных протекторов; на улице свирепствует гроза, словно предвещая близкий конец света; Джой подходит к открытым дверям, очарованный молнией, одна страшнее другой, – Кристина в жизни не видела ничего подобного, тем более в Южной Калифорнии, где молния вообще была явлением крайне редким; Джой взирает на грозу без всякого страха, точно это всего-навсего фейерверк, точно ему известно, что молния не может причинить ему никакого вреда. Как будто это был знак, понятный ему одному. Как будто в безумной ярости грозы ему чудилась некая весть, в которой он черпал свою надежду.

Нет, этого не может быть.

Ей приходилось гнать прочь эти вздорные мысли. Это было сумасшествие, которое может охватить человека просто потому, что ему приходится иметь дело с людьми, подобными Грейс Спиви. Боже, эта старуха была словно носитель чумы, распространение которой не поддается логическому объяснению, заражая каждого, кто сталкивался с ней, своими параноидальными фантазиями.

Но при чем здесь мыши? Почему они появились в самый что ни на есть подходящий момент? Почему набросились именно на Грейс Спиви?

«Довольно, – приказала она себе. – Ты выдумываешь то.., чего нет. Летучих мышей просто-напросто привлек звук произведенных Грейс Спиви выстрелов. Звук был настолько громкий, что они испугались и снялись с места.

А потом.., когда они уже оказались здесь.., она выстрелила в них, и это заставило мышей нападать.

Ну конечно. Все было именно так.

Кроме одного… Если два первых выстрела напугали мышей, почему они тогда не испугались третьего и четвертого выстрелов? Почему не улетели? Почему напали на Грейс, разделавшись с ней так.., кстати?

Нет.

Чепуха».

Джой смотрел под ноги. Он по-прежнему был мертвенно-бледен, но начинал приходить в себя после ступора. Он нервно кусал палец, как ребенок, который знает, что расстраивает мать, но все равно делает это. Мгновение спустя он поднял голову, и их взгляды встретились.

Он попробовал улыбнуться сквозь слезы, но губы после пережитого шока кривились и не слушались. Никогда он не был для нее столь любимым и столь нуждавшимся в ее любви, и, видя его слабость и беззащитность, Кристина ощутила, как екнуло у нее сердце.

Ослабевший от боли и потери крови, Чарли глянул вокруг затуманенным взором – не привиделось ли ему все это в горячечном бреду?

Но летучие мыши были настоящими. И их окровавленная добыча лежала лишь в метре от него.

Он пытался доказать себе: то не правдоподобное нападение на Грейс Спиви имело какое-то разумное, естественное объяснение, но уверенности в этом не было. Возможно, мыши были заражены бешенством и прилетели на звук выстрела, поскольку все бешеные животные особенно чувствительны и легко возбуждаются от яркого света и громких звуков. Но почему они искусали и разорвали только Грейс, не тронув Джоя, Кристину, Барлоу и его самого?

Он посмотрел на Джоя.

Мальчик вышел из транса. Он подвинулся к Чубакке, плача, встал перед ним на колени, хотел погладить, но боялся притронуться к безжизненному телу и только беспомощно всплескивал руками.

Чарли вспомнил, как в прошлый понедельник в своем офисе он взглянул на Джоя и увидел пустой череп вместо лица. Видение продолжалось доли секунды, и он постарался стереть его из памяти. Если о нем и стоило помнить, то только потому, что оно могло означать, что Джой должен был умереть, но поскольку Чарли не был склонен верить в видения и предзнаменования, то он и не вспоминал об этом. Но теперь вспомнил. Видение должно означать, что Джой сам и был смертью.

Такие мысли только подтверждали наличие у него сильного жара. Джой был просто Джоем, ни больше ни меньше.

Но Чарли вспомнил крысу в подвале и свой сон той ночью – крысы, предвестники смерти, извергались из груди мальчика.

«Все, – сказал он себе. – Я слишком долго был детективом и больше не доверяю никому. Я ищу обман и испорченность даже в самых невинных существах».

Джой, лаская собаку, захлебываясь рыданиями, произнес:

– Мам, он умер? Этот.., плохой человек.., убил Чубакку?

Чарли посмотрел на Кристину. Лицо ее было мокрым от слез, в глазах опять стояли слезы. Она не могла вымолвить ни слова. Противоречивые чувства захватили ее и отражались на прелестном лице: ужас от кровавой смерти Спиви, неверие в их спасение и радость при виде ее невредимого ребенка.

Видя эту радость, Чарли устыдился собственных подозрений. Но.., он был детективом, а дело детектива – подозревать.

Он пристально смотрел на Джоя, но не видел излучаемого зла, о котором говорила Спиви, не чувствовал в нем ничего чудовищного. Джой был просто шестилетним мальчиком, симпатичным, с милой улыбкой. Он был способен смеяться и плакать, волноваться и надеяться. Чарли видел, что случилось с Грейс Спиви, но он совершенно не боялся Джоя, потому что, черт возьми, не мог сразу поверить в дьяволов, демонов и Антихриста. Как обыватель он всегда интересовался наукой, с детства верил в космические программы, считая, что логика, разум и наука – земной эквивалент христианской Святой Троицы – в один прекрасный день решат все проблемы человечества, раскроют тайны существования, в том числе источник и смысл жизни. И наука, возможно, сумеет объяснить, что же случилось здесь; какой-нибудь биолог или зоолог, специалист по летучим мышам найдет простое логическое объяснение их поведения.

Джой ползал вокруг Чубакки, ласкал его, и вдруг собака дернула хвостом, а потом застучала им по полу.

– Мама, смотри! Он жив! – закричал Джой.

Чубакка потянулся, встал на лапы, встряхнулся. Совсем недавно он казался мертвым, а сейчас даже не шатался. Он встал на задние лапы, передние положил на плечи своего хозяина и стал облизывать его лицо.

Мальчик засмеялся, взъерошил собачью шерсть.

– Как ты, Чубакка? Хороший пес. Хороший Чубакка.

– Чубакка? – удивилась Кристина. – Или Брэнди?

Люди Спиви обезглавили Брэнди, и он был с почестями похоронен на собачьем кладбище в Анахейме. А если сейчас пойти на кладбище и открыть могилу, что они найдут? Вдруг ничего? Пустой деревянный ящик? Может, Брэнди воскрес и успел очутиться в питомнике, чтобы Чарли и Джой снова взяли его?

Ерунда, оборвала себя Кристина. Блажь. Глупости.

Но она не могла избавиться от этих болезненных мыслей, а они рождали другие иррациональные соображения.

Семь лет назад.., человек на туристическом лайнере.

Люциус… Люк?

Кто он был на самом деле?

Чем занимался?

Нет, нет, нет. Невозможно.

Она крепко зажмурила глаза, положила руку на лоб. Она была такой уставшей. Опустошенной. Не было сил сопротивляться навязчивому бреду. Она чувствовала, что Грейс заразила ее своим безумием, кружилась голова, мысли путались – так, должно быть, чувствуют себя жертвы малярии.

Люк. Многие годы она пыталась забыть его, теперь же – старалась вспомнить. Ему было около тридцати, худощавый, с хорошо развитой мускулатурой. Светлые волосы, выгоревшие на солнце. Ясные синие глаза. Бронзовый загар. Белые ровные зубы. Располагающая улыбка, приятные манеры. В нем присутствовала подкупающая, но отнюдь не оригинальная смесь изощренности и простоты, искушенности и невинности, а вкрадчивыми разговорами он мог добиться от женщин того, чего хотел.

Она приняла его за повесу, такое он производил впечатление – молодой калифорнийский повеса.

Но даже несмотря на то, что рана кровоточила, силы медленно покидали ее, голова кружилась и рассудок мутился, позволяя безумным обвинениям Спиви завладеть им, она не верила, что Люк был сатаной. Дьявол в облике повесы? Слишком банально, чтобы в это можно было поверить. Если сатана существовал на самом деле, если хотел сына, если хотел, чтобы она выносила этого сына, почему он не пришел к ней ночью в своем реальном обличий? Она не могла бы сопротивляться ему. Почему не взял ее сразу, хлопая крыльями и стуча хвостом?

Люк пил пиво и обожал картофельные чипсы. Он справлял нужду, принимал душ и чистил зубы, как любой человек. Иногда его разговоры были утомительными и скучными. Разве дьявол не был бы хотя бы остроумным?

Конечно же, Люк был Люком, ни больше ни меньше.

Она открыла глаза.

Джой хохотал и обнимал Чубакку, счастливый. Такой обычный.

«Несомненно, – думала она, – дьявол мог бы испытать порочное удовольствие, используя меня, именно меня, чтобы выносить своего ребенка».

Ведь она – бывшая монахиня. Ее брат был священником – и мучеником. Она изменила своему призванию.

Она, девственница, отдалась человеку на корабле. Не стала ли она прекрасным объектом, используя который дьявол поиздевался над самой идеей непорочного зачатия?

Безумие. Она ненавидела себя за то, что сомневалась в своем ребенке, что поверила болтовне Спиви.

И все же.., не изменилась ли ее жизнь к лучшему, как только она забеременела? Она хорошо себя чувствовала: ни простуд, ни головных болей, счастлива и удачлива в бизнесе. Как будто осененная благодатью.

Удостоверившись, что с собакой все в порядке, Джой оторвался от Чубакки и подошел к Кристине. Вытирая покрасневшие глаза, он сказал:

– Мам, это все? С нами все будет хорошо? Я еще боюсь.

Она нехотя посмотрела ему в глаза, но, к своему удивлению, не нашла в них того испуга, от которого ее кровь холодела.

Брэнди.., нет, Чубакка подошел к ней и лизнул руку.

– Мамочка, – сказал Джой, вставая рядом на колени. – Я боюсь. Что они сделали с тобой? Что они сделали? Ты умрешь? Пожалуйста, не умирай, мамочка, пожалуйста.

Она коснулась его лица.

Он был испуган, дрожал. Но это было лучше, чем аутический транс.

Он прислонился к ней, и она обняла его здоровой рукой. Ее Джой. Ее сын. Ее ребенок. Было потрясающе, невыразимо прекрасно чувствовать, как он уютно прижался к ней. Это было лучше всяких лекарств, прикосновение оживляло ее, проясняло сознание и рассеивало болезненные образы и бредовые страхи, посеянные старухой. Обнимая своего ребенка, чувствуя, как он льнет к ней, она излечивалась от заразы Спиви… Этот мальчик был ее плотью, она дала ему жизнь, и ничего не было для нее дороже его – и не будет.

Кайл Барлоу сполз на пол, привалившись спиной к стене, закрыл лицо руками, стараясь не смотреть на ужасные останки Матери Грейс. Но к нему подошла собака, стала обнюхивать, и он очнулся. Пес лизнул его в лицо, язык у животного был теплым, нос – холодным, как у любой собаки. Забавная морда. Как он мог вообразить, что эта собака – гончий пес ада?

– Я любил ее как мать, она изменила мою жизнь, и я оставался с ней, даже когда она была не права, делала что-то плохое и даже когда она начала.., совершать действительно безумные поступки, – сказал Кайл, поражаясь звуку собственного голоса и удивляясь, что он объясняет свое поведение Кристине Скавелло и Чарли Гаррисону. – У нее была.., эта власть. Нельзя отрицать. Она была.., как в кино.., ясновидящей. Знаете? Экстрасенс. Поэтому она и могла преследовать вас и мальчика.., не потому, что бог руководил ею.., и не потому, что мальчик был сыном сатаны.., но потому, что она была просто.., ясновидящей. – Это было то, чего он сам не знал, пока не произнес вслух.

Но даже и теперь он не совсем осознавал, что собирается сказать. – У нее были видения. Думаю, не религиозные, как я считал всегда. Не от бога. Не совсем. Может, она об этом знала. А может, и не понимала. Возможно, она верила, что говорит с богом. Знаете, она не хотела делать зло.

Она просто не правильно истолковывала свои видения.

Ведь существует большая разница между экстрасенсом и Жанной д'Арк. Большая.

Чарли слушал, как Кайл Барлоу открывал перед ними душу, и был странным образом успокоен глубоким, полным раскаяния голосом великана. Успокоение приходило еще и потому, что Барлоу помогал им увидеть последние события без фантастического отсвета битвы при Армагеддоне. Благодаря ему они начинали понимать, что паранормальное явление не обязательно несет на себе печать неестественного и неземного. На Чарли действовали не только необычайно мягкие интонации голоса великана и его доверительный тон, но и повисший легкий дымок – благодаря свету и теплу возникал гипнотический эффект.

– Мать Грейс хотела добра, – говорил Кайл. – Она просто запуталась под конец. Запуталась. И, боже, помоги, я шел за ней, хотя сомневался. И чуть не зашел слишком далеко. Чуть.., боже, помоги.., чуть не убил ножом этого маленького мальчика. Знаете.., я думаю, может, ваш Джой.., может, у него есть способности экстрасенса. Знаете? Замечали когда-нибудь? Были какие-то проявления?

Я думаю, он сам немного, как Мать Грейс, немного ясновидец или что-то в этом роде, даже если он сам этого не знает, если его сила еще полностью не проявилась.., и именно это она почувствовала в нем.., но не правильно поняла. Наверное, это так. Так можно объяснить. Бедная Грейс. Бедная милая Грейс. Она хотела добра. Верите?

Она хотела добра, и я, и все в Церкви. Она хотела добра.

Чубакка отвернулся от Кайла и подошел к Чарли, принялся его, обнюхивать. Чарли заметил запекшуюся кровь на ушах собаки: значит, Барлоу очень сильно ударил ее прикладом, но тем не менее Чубакка вроде бы пришел в себя. Несомненно, он пережил сильное сотрясение, но уже твердо стоял на ногах.

Пес посмотрел ему в глаза.

Чарли нахмурился.

– Она хотела добра. Хотела добра, – повторил Кайл, закрыл лицо руками и заплакал.

Свернувшись калачиком возле матери, Джой сказал:

– Мамочка, я боюсь его. О чем он говорит? Я боюсь!

– Все хорошо, – успокоила его Кристина, – все хорошо, капитан.

К удивлению Чарли, Кристина нашла в себе силы сесть и, немного подвинувшись, прислонилась к стене. Она была слишком измучена, чтобы двигаться, даже говорить.

Но лицо ее уже не было таким бледным.

Все еще шмыгая носом, вытирая его рукавом, а глаза – маленьким кулачком, Джой спросил:

– Чарли? Как ты?

Хотя уже нечего было опасаться Спиви и ее людей, Чарли все еще был уверен, что умрет в этой пещере. Он совсем плох, однако пройдут часы, прежде чем вызовут помощь и она доберется сюда. Ему не выдержать так долго. Все же он постарался улыбнуться Джою и голосом, таким слабым, что он сам испугался, ответил:

– Хорошо.

Мальчик остановился около Чарли.

– – Магнум не сделал бы лучше тебя.

Джой сел, взял Чарли за руку. Тот вздрогнул от боли, но сейчас же ему стало хорошо, очень хорошо, а потом на несколько минут Чарли потерял сознание или просто провалился в сон, он не понял. Когда он очнулся, Джой опять был возле матери, а Кайл Барлоу куда-то собирался.

– Что случилось? – спросил Чарли. – Что теперь?

Кристина обрадовалась, что он пришел в себя.

– Мы с тобой не сможем выбраться отсюда самостоятельно. Нам нужны носилки. Мистер Барлоу идет за помощью.

Барлоу доверительно улыбнулся – улыбка казалась странной на его грубом лице.

– Снег перестал и ветра нет. Если я пойду по лесной тропе, то через несколько часов спущусь вниз и доберусь до жилья. Может, я сумею найти команду горноспасателей до наступления темноты и вернусь с ними. Уверен, что смогу.

– Вы берете Джоя с собой? – спросил Чарли. Он отметил, что голос его окреп, слова давались уже не с таким трудов как несколько минут назад. – Вы выведете его?

– Нет, – сказала Кристина, – Джой остается с нами.

– Без него я пойду быстрее, – подтвердил Барлоу. – Кроме того, вам нужно, чтобы время от времени он подбрасывал дрова в огонь.

– Я позабочусь о них, мистер Барлоу, – сказал Джой. – Можете рассчитывать на меня. На Чубакку и на меня.

Собака тихо заурчала, словно присоединяясь к обещанию мальчика.

Барлоу одарил мальчика еще одной улыбкой уродливого лица, и Джой улыбнулся в ответ. Он воспринял перемену в великане с большей готовностью, чем Чарли, и его доверие было естественным и казалось взаимным.

Барлоу ушел.

Несколько минут они сидели молча.

Они даже не смотрели на труп Грейс Спиви, будто это был просто камень.

Стиснув зубы, приготовившись к мучительной боли и будучи почти уверен, что не сумеет этого сделать, Чарли попытался сесть. Раньше у него не хватало сил, теперь же он легко изменил положение. Боль от пули в плече, к его удивлению, отступила и стала тупой, он мог терпеть ее.

Другие раны и ушибы беспокоили его, но не так, как раньше, они не высасывали из него силы. Он чувствовал, что.., будто оживает.., и знал, что продержится, пока не прибудет команда спасателей и не заберет их в больницу.

Он раздумывал, не стало ли ему лучше благодаря Джою: мальчик подошел к нему, взял за руку, он проспал несколько минут, а когда очнулся, был.., частично исцелен.

Обладал ли ребенок необычными способностями? Если да, они были недостаточно развиты, потому что к Чарли не вернулось полностью здоровье: пулевое ранение не затянулось, ушибы и порезы не исчезли; он чувствовал себя только немного лучше. Само несовершенство целительства Джоя, казалось, подвергало сомнению то, что сказал Барлоу о присущем ему даре. Но скорее это несоответствие показывало, что мальчик не ведал о своих способностях, они выражались бессознательно, а это означало, что он был просто маленьким мальчиком, наделенным необычным талантом. Если бы он был Антихристом, он имел бы неограниченную волшебную силу и мог бы быстро и полностью исцелить свою мать и Чарли. Разве нет? Конечно, мог бы.

Чубакка вернулся к Чарли.

В его ушах еще была запекшаяся кровь.

Чарли посмотрел ему в глаза.

Приласкал его.

Рана Кристины больше не кровоточила, и боль оставила ее. В голове прояснилось. С каждой минутой в ней росла убежденность, что своим спасением они были обязаны не вмешательству сверхъестественных сил, а собственной невероятной решимости и выносливости. К ней возвращалась уверенность в собственных силах, и она вновь обретала веру в будущее.

Всего на несколько мгновений, когда Спиви нависла над Джоем, Кристина, беспомощная, истекавшая кровью, поддалась несвойственному ей отчаянию. Она была настолько угнетена и подавлена, что на мгновение, когда летучие мыши, рассвирепевшие от выстрелов, напали на Спиви, она подумала, не может ли оказаться, что Джой действительно был тем, кем провозглашала его старуха.

Боже милостивый! Сейчас, когда Барлоу отправился за помощью, когда боль улеглась, когда она находила все больше сходства между своей судьбой и Чарли, наблюдая, как Джой неуклюже подбрасывает в костер сухие сучья, она изумилась, как такие темные и пустые страхи могли прийти ей в голову. Просто она была так измучена, слаба и подавлена, что не могла противостоять одурманивающим рассудок чарам Спиви. И хотя этот момент истерии остался в прошлом и к ней вернулось душевное равновесие, от одного сознания, что она – пусть ненадолго – могла послужить благодатной почвой для безумных фантазий Спиви, по спине у нее пробегал холодок.

Как просто такое могло произойти: одна безумная проповедует свои бредовые фантазии среди легковерных, и вот уже перед ней целая истеричная толпа, в данном случае секта, которая уверовала в то, что руководствуется самыми лучшими побуждениями и не сомневается в собственной праведности. Теперь Кристина понимала: дьявол скрывался не в ее мальчике, а в фатальной предрасположенности людей к поиску легких, пусть даже иррациональных ответов.

– Думаешь, Барлоу можно доверять? – спросил Чарли, сидевший у противоположной стены пещеры.

– Думаю, да, – ответила Кристина.

– А вдруг он еще раз передумает по дороге?

– По-моему, он пришлет помощь.

– Если он снова пересмотрит свое отношение к Джою, ему не нужно будет даже возвращаться сюда. Он просто оставит нас здесь, предоставив холоду и голоду довершить дело за него.

– Он вернется, я могу поспорить, – сказал Джой, который подбросил сучьев в огонь и теперь потирал маленькие ладошки. – По-моему, он все-таки неплохой парень.

Правда, мам? Правда, он неплохой парень?

– Да, малыш, – Кристина улыбнулась. – Он неплохой парень.

– Вроде нас, – сказал Джой.

– Вроде нас, – согласилась она.

Прошло уже несколько часов, хотя до наступления темноты было еще далеко. Послышался шум летящего вертолета.

– Они приземлятся на поляне и оттуда на лыжах двинутся к нам, – предположил Чарли.

– Мы едем домой? – спросил Джой.

– Да, малыш, едем домой. Надевай куртку и перчатки, собирайся, – сквозь слезы облегчения и радости сказала Кристина.

Мальчик бросился к сваленной в углу теплой одежде.

Обращаясь к Чарли, Кристина сказала:

– Спасибо тебе.

– Я подвел вас, – откликнулся он.

– Нет. Конечно, в конце нам сопутствовала удача…

Нерешительность Барлоу, а потом летучие мыши. Но если бы не ты, нам бы не дожить до этого. Ты действовал как надо. Я люблю тебя, Чарли.

Он не решался ответить тем же, потому что обнять ее можно было, только обняв и Джоя, а с мальчиком он все еще чувствовал себя немного скованно, хотя изо всех сил старался поверить в то, что объяснение Барлоу было правдой.

Джой, наморщив лоб, подошел к Кристине; тесемки на его капюшоне висели слишком свободно, а он никак не мог развязать узел, чтобы затянуть их потуже.

– Мам, зачем на капюшоне эти шнурки от ботинок?

Кристина, улыбаясь, взялась помогать ему.

– Я думала, ты уже умеешь завязывать шнурки.

– Конечно, умею, – гордо сказал мальчик, – но они должны быть на ногах.

– Боюсь, что тебя нельзя будет назвать большим мальчиком, пока ты не научишься завязывать шнурки, независимо от того, где они находятся.

– Черт. Тогда мне никогда не стать большим.

– Ну, ты и не заметишь, как вырастешь, – сказала Кристина, завязав тесемки.

Чарли смотрел, как она обняла сына. Он вздохнул и покачал головой.

– Я тоже люблю тебя, Кристина. Честное слово, люблю, – промолвил он.

После двух дней в больнице Рено, после бесконечных врачей и медсестер, после нескольких интервью полиции и одного прессе, после двух ночей, когда ему удавалось уснуть, только приняв снотворное, Чарли наконец уснул сам, без всяких лекарств.

Он спал, и ему снилось, что он занимается любовью с Кристиной; и это была не просто сексуальная фантазия, а скорее воспоминание о той ночи в хижине. Никогда он не предавался любви с такой полнотой, как той ночью с Кристиной; а на следующий день она неожиданно для самой себя призналась ему, что ей никогда и в голову не могло прийти вести себя с другими мужчинами так, как она вела себя с ним. И теперь, во сне, они соединились с той же ошеломляющей страстью и силой, отбросив всякую сдержанность. Но во сне, так же, как и в реальности, было что-то.., дикое, свирепое, животное, словно секс, соединивший их, был больше, чем проявление любви или влечения, словно это был ритуал полного подчинения его души Кристине, а следовательно, и Джою.

Когда Кристина оказалась сверху и он глубоко проник в нее, фантазия отделилась от реальности – пол под ними разверзся, вдоль дивана прошла трещина, которая становилась все шире; и хотя оба – и Кристина, и Чарли – сознавали опасность, но ничего не могли сделать, чтобы спастись, а лишь теснее прижимались друг к другу; а трещина увеличивалась, и они вдруг поняли, что внизу притаилось что-то ужасное и алчное; Чарли хотел выйти из нее, бежать, кричать, но не мог, а лишь плотнее прижимался к ней; а диван рушился в образовавшуюся пропасть, и они падали вниз, и пол хижины смыкался над ними…

Он рвался с больничной постели, задыхался и хватал руками воздух.

На соседней кровати, посапывая, крепко спал человек.

В палате было темно, несмотря на маленькие ночники, горящие в ногах каждой постели, и тусклый лунный свет в окне.

Чарли прислонился к спинке кровати.

Постепенно сердцебиение стало тише; дыхание нормализовалось.

Он был мокрый от пота.

Вместе с этим сном к Чарли вернулись все его сомнения, касающиеся Джоя. В тот день из Оранжа прилетела Вэл Гарднер и забрала мальчика с собой; Чарли было искренне жаль расставаться с ним. Он был такой милый, добродушный, в нем было столько наивного детского озорства, что персонал клиники привязался к нему всем сердцем, а Чарли его частые визиты помогали коротать время. Но теперь после ночного кошмара, возникшего в результате его подсознательных переживаний, Чарли снова был в мучительном смятении.

Он привык думать о себе как о человеке добром, совершающем благие поступки, старающемся по мере сил помогать невиновным и наказывать виноватых. Именно поэтому его привлекала деятельность частного сыщика.

Сэм Спейд, Филипп Марлоу, Лью Арчер, Чарли Гаррисон: эти люди были известны как высоконравственные, достойные восхищения, возможно, в чем-то даже герои.

Итак. Что, если? Что, если это Джой вызвал летучих мышей? Что, если Чубакка – это Брэнди, который дважды погибал и которого дважды оживлял его хозяин? Что, если Джой был не подсознательным экстрасенсом, как полагал Барлоу, а демоном, как утверждала Спиви? Безумие. Но все же? Как должен вести себя добрый человек в подобной ситуации? Какие действия будут правильными?

Несколько недель спустя апрельским вечером Чарли оказался на кладбище домашних животных, где был похоронен Брэнди. Он появился там после закрытия, когда уже стемнело; с собой у него были мотыга и лопата.

Он нашел могилку с маленькой мемориальной доской, как и говорила Кристина, на холмике между двумя индийскими лаврами; трава в лунном свете казалась серебряной.

БРЭНДИ

Любимой собаке и другу

Чарли постоял, рассматривая могилу, – ему очень не хотелось приступать к задуманному, но он понимал, что выбора нет. Он не обретет покой, пока не узнает правды.

Кладбище окутывала ночная мгла и сверхъестественная тишина; здесь спали вечным сном кошки, собаки, хомяки, попугаи, кролики и морские свинки. Дул мягкий прохладный ветер. Слегка шевелились ветви деревьев, издавая чуть слышный шорох.

Чарли снял куртку, поставил фонарь и взялся за дело.

Его рана быстро заживала, значительно быстрее, чем предсказали врачи, но все же он еще не обрел прежней формы, и вскоре мускулы заныли от физической работы. На глубине чуть больше полуметра лопата ударилась обо что-то твердое и пустое. Через несколько минут Чарли откопал гроб – грубый сосновый ящик, белевший в лунном свете, на фоне черной земли.

Чарли знал, что на кладбище предлагали два вида услуг: захоронение в гробу и без него. В обоих случаях животное заворачивали в полотно и помещали в холщовый мешок на «молнии». Очевидно, Кристина с Джоем предпочли полную программу и такой мешок сейчас находился в этом ящике.

Но были ли в мешке останки Брэнди или он был пуст?

Чарли не заметил пятен гниения, но это было и неудивительно, если мешок влагозащитный и наглухо закрыт.

Он с минуту просидел на краю могилы, как будто для того, чтобы перевести дыхание. На самом деле он просто тянул время. Ему было страшно открывать ящик, но не потому, что его мутило от предстоящей возможности увидеть тронутые тлением останки золотистого ретривера, напротив, он боялся, что ничего там не найдет.

Может, лучше остановиться, засыпать могилу и уйти?

Может, это неважно, кто на самом деле Джой Скавелло?

В конце концов, некоторые теологи утверждают, что дьявол, будучи падшим ангелом и, следовательно, от природы добродетельным, не злонамерен, а всего лишь отличен от бога.

Он вспомнил строки из Сэмюэла Батлера, которого любил читать, когда учился в колледже: «Апология дьявола: следует помнить, что мы выслушали лишь одну сторону.

Ведь все книги написаны богом».

Пахло влажной землей.

Луна наблюдала за ним.

Наконец он отодрал крышку от ящика.

Внутри лежал застегнутый на «молнию» мешок. Чарли растянулся на земле над ямой и нерешительно взялся за него. Он словно играл в жмурки со смертью, изучая контуры трупа, и наконец убедил себя, что внутри находилось тело собаки, размеры которой соответствовали размерам взрослого ретривера.

Довольно. Этого было достаточно. Он нашел необходимое доказательство. Одному богу известно, зачем это ему понадобилось, но он нашел его. Его преследовало чувство, будто ему.., ведено свыше установить истину; им двигало не простое любопытство, но ощущение необходимости, продиктованное откуда-то извне, некое побуждение, которое возникает, говорят, когда длань господня простирается над тобой. Но он предпочитал не думать об этом и обойтись без категорических формулировок. Последние несколько недель Чарли жил под грузом непреодолимого желания, настойчиво призываемый внутренним голосом совершить поездку на это кладбище. Наконец он сдался и обрек себя на исполнение дурацкого плана, и то, что он нашел, свидетельствовало не о дьявольских кознях, а о его собственной глупости. Хотя вокруг не было ни души и никто не мог увидеть его за этим занятием, он покраснел от стыда. Брэнди не выходил из могилы. Чубакка был другой собакой. Подозревать иное было бы глупо. Все убедительно подтверждало невинность Джоя; не имело смысла открывать мешок и лицезреть отвратительные останки.

А что, если бы могила оказалась пустой, подумал Чарли. Ему что, пришлось бы тогда убить мальчика, чтобы уничтожить Антихриста и избавить мир от Армагеддона?

Какой вздор. Он не смог бы совершить подобного, даже если господь бог предстал бы перед ним в развевающемся балахоне, с пламенеющей бородой и высеченным на скрижалях смертным приговором. Чарли самого били родители, и он знал, что значит быть жертвой. Преступление, возмущавшее его больше любого другого, – преступление против ребенка. Даже если бы могила оказалась пустой, что свидетельствовало бы о правоте Спиви, Чарли не стал бы охотиться за мальчиком. Он не мог превзойти своих родителей и пасть до того, чтобы убить ребенка. Какое-то время, возможно, он смог бы мириться с сознанием совершенного им, убеждая себя, что Джой был не просто маленький мальчик, а воплощенный дьявол. Но потом неизбежно возникнут сомнения. Он начнет думать, что непостижимое поведение летучих мышей – всего лишь плод его воображения, а пустая могила утратит значение первостепенной улики, и все прочие символы и знамения будут казаться не более чем самообманом. Он начнет убеждать себя, что в Джое не было никакого демонизма, а лишь божий дар, что он вовсе не был одержим дьяволом, а имел лишь неординарные способности экстрасенса. Он неизбежно придет к выводу, что убил не порождение дьявола, а всего лишь незаурядного, но все равно невинного ребенка. И тут-то, по крайней мере для него, ад на земле станет реальностью.

Чарли лежал вниз лицом на сырой земле.

Он смотрел в глубину собачьей могилы.

Что-то завернутое лежало в ящике из светлых сосновых досок, темный куль, в котором могло оказаться все, что угодно, но его руки подсказывали ему, что это собака, и уже не было ровным счетом никакой необходимости вскрывать мешок. Лунный свет выхватил из тьмы застежку на мешке, которая блеснула, словно холодный остекленевший глаз.

Даже если он откроет мешок и найдет там только груду камней, или, еще хуже, что-нибудь невыразимо ужасное, безусловно доказывающее сатанинское происхождение Джоя, он все равно не сможет взять на себя роль божьего мстителя. Был ли он обязан сохранять преданность богу, который смотрит сквозь пальцы на людские мучения? Где был этот бог, когда он сам, будучи еще ребенком, страдал от побоев, бесконечного одиночества и страха? Может ли жизнь стать еще хуже просто оттого, что на небе сменится власть?

Он вспомнил название механической копилки Дентона Бута: «В мире ослов нет справедливости».

Возможно, чтобы наступила справедливость, нужны перемены.

Но, так или иначе, он не верил, что миром правит бог или дьявол. Он не верил в священные монархии.

И от этого его присутствие здесь выглядело еще смешнее.

Тускло блестела застежка-«молния».

Он перевернулся на спину, чтобы не видеть этого блеска.

Он поднялся и взял крышку. Он закроет ящик, и засыплет могилу землей, и отправится восвояси, и взглянет на эту ситуацию с позиций здравого смысла.

Он замер в нерешительности.

Черт побери.

Проклиная свою одержимость, Чарли снова положил крышку на землю. Опустил руки в могилу и вытащил мешок. Расстегнул «молнию», которая прострекотала, словно кузнечик.

Его колотила дрожь.

Откинул погребальную ткань.

Включил фонарь. Не хватало воздуха.

Что за чертовщина?..

Трясущейся рукой направил луч на надгробие и в неверном свете еще раз прочитал эпитафию, потом снова осветил содержимое мешка. Мгновение он раздумывал, как отнестись к своей находке, но постепенно рассудок его прояснился, и он отвернулся от могилы, от разлагавшегося трупа, источавшего сногсшибательную вонь; подавил в себе рвотный позыв.

Когда приступ тошноты прошел, он принялся дрожать, но теперь скорее от смеха, чем от страха. Он стоял среди ночной тишины, один на кладбище домашних животных, взрослый мужчина в плену детских предрассудков, и чувствовал себя так, словно с ним сыграли злую шутку, от которой ему самому стало чертовски весело, хотя его и выставили на посмешище. Собака в могиле Брэнди оказалась ирландским сеттером, а не золотистым ретривером, никаким не Брэнди, а это означало, что люди, отвечавшие за похороны, перепутали все на свете и захоронили Брэнди в чужую могилу, а на его место закопали сеттера. Обернутых холстиной собак не отличить одну от другой, и ошибка могильщиков казалась не просто объяснимой, но даже неизбежной. Видно, этот человек был невнимателен, или – что более вероятно – прикладывался к бутылке, так что было бы неудивительно, если бы оказалось, что множество собак покоятся здесь под чужими плитами. В конце концов, собачьи похороны были мероприятием не столь важным, как похороны бабушки или тети Эммы, а следовательно, и процедура выполнялась не так тщательно. Тщательность была не та. Чтобы найти место, где на самом деле был погребен Брэнди, Чарли пришлось бы идентифицировать сеттера и разрыть вторую могилу, а оглядев ряды с сотнями низких надгробий, он понял, что задача эта совершенно невыполнима.

Кроме того, все уже было неважно. Халатность могильщика подействовала на него отрезвляюще; привела Чарли в чувство. Неожиданно он увидел в собственных действиях пародию на героя старых комиксов ужасов, рыщущего по кладбищам в поисках.., кого бы вы думали? Собаки графа Дракулы? Ему стало так смешно, что он должен был сесть, чтобы не упасть от смеха.

Говорят, пути господни неисповедимы, так, может, и пути дьявола неисповедимы, – но Чарли не мог поверить, что дьявол был настолько неисповедим, хитер, умен, коварен – и откровенно глуп, чтобы запутать следы при помощи ошибки кладбищенского могильщика. С таким же успехом он мог попытаться купить чью-то душу, предложив взамен набор вкладышей от жевательной резинки с изображением игроков бейсбольных клубов; такого демона невозможно воспринимать всерьез.

Почему же он отнесся к этому так серьезно? Неужели религиозная мания Грейс Спиви оказалась заразной? Неужели он подцепил апокалиптическую лихорадку?

Смех возымел очищающий эффект, и, вдоволь нахохотавшись, Чарли почувствовал себя значительно лучше, так хорошо, как не чувствовал ни разу на протяжении последних недель.

Лопатой он столкнул труп собаки обратно в яму. Затем опустил сверху крышку, забросал могилу землей, притоптал, вытер лопату о траву и вернулся к машине.

Он не обнаружил то, что искал, а возможно, не узнал и правду, но он нашел, в большей или меньшей степени, то, что надеялся найти, – выход, приемлемый ответ, нечто, с чем он мог жить дальше, разрешение от бремени.

Начало мая в Лас-Вегасе – прекрасное время: изнуряющая жара лета еще впереди, а холодные зимние ночи – позади. Теплый сухой воздух развеял последние воспоминания о кошмарной погоне в горах Сьерры.

Утром в первую среду месяца Чарли и Кристина обвенчались в восхитительно безвкусной, шумной церкви рядом с казино, что ужасно веселило их обоих. Они хотели, чтобы свадьба была не торжественной пышной церемонией, а началом радостного приключения, которое лучше всего было начать весело. Кроме того, решив пожениться, они хотели сделать это немедленно, и никакое место, кроме Вегаса, с его либеральными законами о браке, не подошло бы им лучше.

Они приехали в Вегас накануне вечером и сняли небольшой номер в «Бейли Гранд», и за несколько часов город, казалось, подарил им много предзнаменований будущей совместной жизни. Перед ужином Кристина опустила в игральный автомат четыре жетона по двадцать пять центов и, хотя играла впервые, сорвала банк в тысячу долларов. Позже они играли в малый блэк-джек и выиграли враз еще почти тысячу. Утром, выходя из кафе после отменного завтрака, Джой нашел серебряный доллар, кем-то оброненный, и считал, что теперь он гораздо богаче, чем его мама и Чарли: «Целый доллар!»

Они взяли Джоя с собой, потому что Кристина не допускала мысли о разлуке с ним. Недавно пережитое, когда она чуть не потеряла мальчика, все еще довлело над ней, и если она не видела его больше двух часов, начинала нервничать. «Придет время, – говорила она Чарли, – и я смогу немного расслабиться. Но не теперь. Придет время, и мы уедем вместе, только мы вдвоем, а Джоя оставим с Вэл. Но не теперь. Еще не сейчас. Если ты хочешь взять меня в жены, придется нам проводить медовый месяц втроем. Это романтично?»

Чарли не возражал. Он любил мальчика. С Джоем приятно было проводить время: он был послушным, любознательным, сообразительным и ласковым ребенком.

На церемонии Джой был шафером, и ему очень нравилась его роль. Он с серьезным лицом торжественно нес кольцо, а в нужный момент отдал его Чарли с такой широкой и теплой улыбкой, которая, казалось, могла расплавить золото кольца.

Когда официальная часть закончилась и под звуки «Радости к миру» Уэйна Ньютона они покидали церковь, было решено отпустить заказанный лимузин и пойти до гостиницы пешком. День был теплым, небо – голубым, не считая нескольких редких белых облачков, и даже музыка, гремящая в барах по обе стороны бульвара Лас-Вегас, не раздражала.

– Как насчет свадебного обеда? – поинтересовался Джой.

– Ты же завтракал два часа назад, – сказал Чарли.

– Я расту.

– Верно.

– А как ты представляешь хороший свадебный обед? – спросила Кристина.

Джой немного подумал, потом сказал:

– Биг-мак и баскин-роббинс.

– Ты знаешь, что с тобой может случиться, если ты будешь есть слишком много биг-маков? – сказала Кристина.

– Что? – спросил мальчик.

– Когда вырастешь, будешь как Рональд Макдональдс.

– Верно, – подтвердил Чарли. – Большой красный нос, рыжие волосы и толстые красные губы.

Джой засмеялся:

– Здорово! Хотел бы я, чтобы Чубакка был здесь.

– Я уверена, что Вэл хорошо заботится о нем, милый.

– Да, но он не слышит наших шуток.

Они шли по тротуару, Джой – между ними, и даже в это время дня горели вывески и реклама.

– Я вырасту, и у меня будут ноги как у клоуна? – спросил Джой.

– Точно, – ответил Чарли, – двадцать восьмого размера.

– Невозможно будет водить машину, – предупредила Кристина.

– Или танцевать, – подхватил Чарли.

– Я не люблю танцевать, – парировал Джой. – «Не люблю девчонок.

– Ну, через несколько лет полюбишь, – пообещала мать.

Джой нахмурился.

– Чубакка говорит то же самое, но я не верю.

– О, Чубакка, значит, разговаривает? – подтрунивала Кристина.

– Ну…

– И он разбирается в девочках?

– Ну, хорошо, если ты хочешь знать, – сказал Джой. – Я признаюсь, что я просто притворяюсь, что он разговаривает.

Чарли засмеялся и подмигнул жене.

– А если я буду есть много биг-маков, у меня и руки будут как у клоуна? – не унимался Джой.

– Ну да, – ответил Чарли. – И ты не сможешь завязывать шнурки на ботинках.

– Или ковырять в носу, – добавила Кристина.

– Я не ковыряю в носу, – возмутился Джой. – А знаешь, что Вэл сказала о ковырянии в носу?

– Нет. Что? – спросила Кристина, и Чарли заметил, что она немного боится ответа, потому что у Вэл мальчик всегда подхватывал разные словечки.

Джой сощурился от лучей солнца, будто старался точнее вспомнить высказывание Вэл. Потом произнес:

– Она сказала, что в носу ковыряют лодыри, психи, налоговые инспекторы и ее бывший муж.

Чарли и Кристина посмотрели друг на друга и засмеялись. Так хорошо было смеяться.

Джой сказал:

– Знаете, если вы хотите побыть.., ммм.., одни, можете оставить меня в игровой комнате в гостинице. – Я не возражаю. Там здорово. Всякие игры и прочее. А может, вы хотите поиграть в карты или на том автомате, где мама выиграла вчера?

– Я думаю, мы, пожалуй, остановимся, пока не проигрались, милый.

– А я думаю, вы должны играть, мам. Спорим, вы выиграете. Гораздо больше. Правда. Я знаю, что выиграете.

Я просто знаю, – сказал мальчик.

Солнце снова выглянуло из-за редких белых облаков, осветило мостовую, отразилось в хромированных панелях и стеклах проезжающих автомобилей, преобразив обшарпанные гостиницы и казино и наполнив воздух фантастическим мерцанием.

Эта история заканчивалась при ярком свете дня, а не темной, непогожей ночью.