Часть третья ОН

Поднялся к сердцу Змей.

Приходит час цветка.

Кроули

Глава 6

— По-мо-ги-те!!!

Анна вздрогнула от неожиданности. Кофе, который она пила, капнул на ее запястье, почти точно повторяя рисунок надреза.

Она остолбенело посмотрела на так похожую на взрезанную вену линию на руке, стерла ее пальцем, усмехнувшись, и опять перевела взгляд на потолок — странный крик доносился сверху.

До сих пор в больнице ничего не происходило.

— Пожалуйста, врача!

Она вскочила.

Вылетев из своего терапевтического кабинета, рванулась наверх, на второй этаж, в процедурный кабинет, поскольку крик доносился явно оттуда.

В коридоре никого не было, и больше всего Анну удивила фигура в соседнем кабинете с приоткрытой дверью.

Там совершенно спокойно сидел, тупо уставясь в одну точку, хирург. Толстое лицо сияло все той же благодушной улыбкой, и маленькие глаза были совершенно спокойны.

— Вы слышали крик? — спросила Анна.

Хирург вздрогнул и медленно повернул голову в Аннину сторону.

«Как будто его только что завели, — подумала Анна. — Повернули в спине ключик, и — здрасте, сейчас я сниму колпачок!»

— Здравствуйте, — широко осклабился хирург и наклонил голову.

«Так и есть — только колпачка не хватает!»

— Может быть, там нужна ваша помощь. — Анна ткнула пальцем в потолок. Кабинет хирурга находился как раз под кабинетом, из которого, уже затихая, неслись крики о помощи.

— Они всегда так кричат, — совершенно индифферентно сообщил хирург и совершенно ни к селу ни к городу предложил: — Хотите кофе?

Анна почувствовала себя отвратительно. Больше всего ей хотелось сейчас плеснуть ему в лицо эту вот предложенную в чашечке жидкость и посмотреть, будет ли он так же улыбаться?

— Я спешу, — буркнула она. — Что-то случилось наверху.

— Да ничего особенного. Случилось то, что случается постоянно, — загадочно сказал хирург, по-прежнему улыбаясь. — ПОТОМ это уже проходит. ПОТОМ они перестают так кричать…

Анна, окончательно решив, что хирург просто сумасшедший, рванулась наверх, столкнув по дороге спускающегося детского врача, которая хранила такое же бессмысленное и тупое выражение благодушия, и через несколько мгновений уже открывала дверь процедурной.

Увиденное заставило ее в ужасе отпрянуть.

На полу, среди осколков стекла, лежала блондиночка. Из перерезанных на руках вен хлестала кровь.

Девушка умирала.

Анна подскочила к ней и, попытавшись остановить кровь с помощью бинта, закричала:

— Да помогите же кто-нибудь!

Девушка умирала.

На одно мгновение она приоткрыла глаза и, увидев Анну, прошептала:

— Бегите отсюда…

После этого жизнь оставила ее. Анна готова была зарыдать от собственного бессилия.

Сейчас она вся была перепачкана в крови, но все это далеко от ее сознания.

— Она уже умерла?

Резко обернувшись, Анна увидела перед собой подругу блондиночки. Ее лицо не выражало теперь никаких эмоций.

Впрочем, нет. Она улыбалась. Той самой жуткой улыбкой, не сходящей с лица.

— Она так этого не хотела, — равнодушно сказала девушка, разглядывая подругу со спокойным любопытством. — Пойдем покурим?

* * *

Кирилл сидел в самом уголке бара. На слабо освещенной сцене пела Ариадна.

«Самое интересное, — думал Кирилл, потягивая пиво из огромной кружки, ручка которой почти с точностью воспроизводила туловище змеи, — что у нее ведь совершенно нет голоса. Но то, что она делает, потрясающе красиво. Что-то там шепчет, как заклинания, и все готовы идти за ней в ближайшее озеро подобно детям из города Гаммельна, которые покорно шли за Крысоловом».

Ариадна, словно уловив его мысли, изящно качнулась на каблучках и мягко улыбнулась ему. Сейчас, в голубоватом освещении сцены, она казалась Кириллу воплощением сна.

Наконец песня кончилась. Ариадна поклонилась и медленными шагами спустилась в зал, прошла мимо столиков и остановилась перед Кириллом.

— У меня есть для тебя новость, — сказала она.

Кирилл без лишних слов понял, что это за новость.

— Я беременна, — улыбнулась Ариадна.

Кирилл отвел глаза. Почувствовав, что по спине ползет холодный и липкий страх, он с удивлением отметил, что страх этот тесно связан с радостью.

— У нас будет мальчик, и мы будем жить вечно, — сказала Ариадна, ища своими бездонными глазами его ответного взгляда. — Ты слышишь?

— Да, — тихо ответил Кирилл.

— Не надо этого бояться. — Ариадна взяла его руки в свои. — Такая честь выпадает не каждому.

«И чем я должен заплатить за такую честь?!»

Эта мысль, похожая на крик, впрочем, очень скоро погасла.

Не все ли равно, чем ему придется платить?

В мире есть только Ариадна. Ее мягкие руки. Ее глубокие глаза, в которых мерцают огоньки, — далеко, в самой глубине этих глаз… Если захочешь, эти огоньки станут твоими. Как и Вечность, в которой тебе никогда не будет дано почувствовать привкус своего — последнего! — дыхания.

Не все ли равно, чем придется платить за бессмертие, Кирилл?

* * *

В эти дни Душкина жизнь изменилась.

Все реже бывала она дома, пытаясь понять, почему все в нем стало раздражать ее, — как если бы в общении с Юлианом она вдруг начала обретать новое сознание и новые смыслы.

Юлиан…

Теперь этот человек занимал в ее сознании центральное место. Мысли вертелись вокруг его личности. Любая случайно оброненная им фраза казалась Душке своеобразным постулатом, который надлежало обдумать и впоследствии начать жить именно в соответствии с его выводом.

Раньше она привыкла так же слушать бабушку, но сейчас та была далеко, а Юлиан рядом. И он понимал в Душке все. Сначала это чрезмерное понимание пугало девочку — она чувствовала, что ничего не может скрыть от своего нового друга, но постепенно страх прошел, и остался только восторг от общения, упоение бесед под странным шаром, который зачастую выполнял роль светильника.

Бабушка в свое время очень много говорила с Душкой о Боге, приучая ее к Его существованию. Юлиан о Боге предпочитал не разговаривать. Душка не знала, почему он прячется от разговоров о Боге, но ведь у каждого свой прикол, как любил говорить папа. Может быть, он чем-то обижен на Него? Бабушка и про это говорила — что на свете очень много людей, которые во всех своих несчастьях и злоключениях винят именно Господа Бога, хотя виноваты-то сами…

Но Юлиан-то не был таким!

В остальном мысли, высказанные Юлианом, поражали Душку странной красотой и оригинальностью — его интеллект явно превышал уровень обычного. Иногда он свободно переходил на латынь и другие мертвые языки, но самым потрясающим было даже не это!

Самым потрясающим было то, что непонятным образом он научил Душку понимать эти языки, будь то гортанный старонемецкий или певучая латынь. Как это у него получалось, Душка не знала, но иногда ловила себя на том, что откуда-то появилась мысль на английском языке или вообще — на совсем непонятном, которого она никогда не знала. Нет, это ее не пугало — скорее забавляло…

Он рассказал Душке так много интересного, что Душка понимала, почему Мира так любила приходить сюда. Теперь Мира исчезла.

Она появлялась в школе, но хмурилась и явно не собиралась пробовать общаться с Душкой. На все Душкины попытки она отвечала ледяным вежливым отказом. «Это она ревнует», — решила Душка.

И успокоилась, поняв, что теперь ей хорошо и без Миры.

Ей теперь, впрочем, было хорошо и без Павлика. Предоставив мальчика самому себе, она сначала еще испытывала слабые угрызения совести, но постепенно мелкие уколы стали все глуше и незаметнее.

Жизнь должна принадлежать только тому человеку, которому она дана. Каждому — своя. Так говорил Юлиан. А он был мудр. Во всяком случае, за то время, пока они общались, девочка начала доверять ему.

Больше, чем всем остальным. Иногда ей начинало казаться, что теперь она доверяет ему больше, чем бабушке.

* * *

— Ш-ш-ш… Ти-ше, малыш… Не бойся меня…

Павлик, услышав этот знакомый голос, вздрогнул, но не обернулся.

«Это только шорох в углу», — сказал он себе, нахмурив лоб.

— Ну, взгляни же на меня! Я образую кольцо вечности. Я несу тебе сладость…

— Не оборачивайся, — теперь появился Женский Голос. — Пожалуйста, постарайся не прислушиваться. Сейчас я попробую прогнать Его.

Не надо было ему этого говорить. В последнее время он и так старался не обращать внимания на все окружающие звуки. Он даже вывел собственную теорию — когда какой-нибудь дурацкий шорох с человеческим голосом потребует его внимания, надо срочно переключиться на реальность. Если ты обратишь на него внимание, пиши пропало. Звук начнет разбухать. Как недозревший плод наливается соком под воздействием солнечных лучей, так и мерзкие скрежетания и шорохи начинают распускаться навстречу Павликову страху.

Иногда он даже представлял, как из правого, особенно темного угла растет ужасный, мохнатый цветок, лепестки которого похожи на щупальца, а вокруг которого сложилась кольцом змея с человеческой головой. Если он посмотрит туда, змея ухмыльнется, и Павлик оцепенеет, и когда это случится…

Он зажмурился, чтобы, не дай бог, не посмотреть в ТОТ угол. Нет уж, не будет он таким дураком!

«Все будет именно так, как нам этого захочется», — сказала, улыбаясь с экрана телевизора, рыженькая мультяшная девочка с зеленым бантом, смешно сползшим с ее волос набок.

Павлик выдавил из себя ответную улыбку — он прекрасно понимал, что это только ЭКРАННАЯ девочка, к тому же нарисованная, но и перед нарисованной девочкой доблестному рыцарю негоже показывать страх, даже если ему только восемь лет.

— Я тоже так думаю, — согласился он.

По телевизору шло непонятное «винегрет-шоу» из диснеевских мультиков, поэтому девочка скакала в хороводе утят Мак-Даков и других забавных зверюшек.

— Все ложь. Не запутайся в паутине. Очень трудно выбраться назад…

Женский Голос за его спиной зазвучал теперь так резко и отчетливо, что он зажмурился, втягивая голову в плечи.

— Пожалуйста, перестань со мной разговаривать, — попросил он.

Кажется, она замолчала. Павлик опять открыл глаза. На экране веселая мультяшная компания продолжала весело распевать про «счастливые деньки».

«Все мы вместе, и все будет так, как нам захочется», — пела девочка в центре хоровода, а компания подхватывала: «О, веселые, счастливые деньки!»

Чтобы прогнать разные там глупые страхи, мальчик попробовал им подпеть.

Получилось немного неуверенно и смешно. Голос почему-то был очень тонким. Но он все-таки продолжал петь. Потому что так было легче.

Даже несмотря на то, что «о, веселые, счастливые деньки» получались скорее мрачными и плаксивыми. И он и сам не верил, что эти деньки именно таковые.

В конце концов, последнее время его одиночество разделяли только вот эти смешные человечки. Раньше у него была бабушка, но теперь она далеко. Раньше была Душка, но теперь Душка отодвинулась. Иногда Павлику вообще начинало казаться, что он ее здорово злит. Однажды он, правда, попытался рассказать ей и о Женском Голосе, и о змеином шипении, и даже о маленькой девочке, которая еще не умела говорить и снилась ему. Но Душка посмотрела на него глазами взрослого, холодными и недоверчивыми, вздохнула и сказала:

— По-моему, ты просто пересмотрел своих фильмов. Вообще все это как-то не очень разумно, ты не находишь?

Слово «разумно» теперь не сходило с ее уст. И Павлик невольно начинал терзаться угрызениями совести, потому что он был «неразумным».

И тогда мальчик замолчал, оставшись один на один с собственными страхами и призраками, населявшими этот дом.

Ох, лучше бы он не вспоминал все это! Сейчас они снова ожили.

— Ты станешь моим. Ты все равно станешь моим, как станут моими все, кто здесь…

— Беги отсюда, малыш! Беги же, пожалуйста! У меня уже почти нет сил защищать тебя, беги! — перекрыл шипение Женский Голос.

— Я не могу, — покачал головой мальчик. — Здесь моя семья…

— Ты не сможешь им помочь, но сам убегай, пока я еще что-то могу, я выведу тебя из леса!

— Пожалуйста, перестаньте меня пугать, — попросил Павлик. — Я ведь, кажется, не сделал вам ничего плохого! Зачем же вы превращаете мою жизнь в кошмар?

— Прости, я не хотела…

Голос смолк.

Мультяшки тоже почему-то теперь замолчали, остановившись и с интересом глядя на Павлика.

Он дернул головой, чтобы прогнать это наваждение.

Ему померещилось, что они ПРИСЛУШИВАЮТСЯ.

Словно заметив, что малыш обратил на них внимание, застигнутые врасплох мультяшки снова закружились в своем бессмысленном хороводе.

— Все это мне только кажется, — сказал себе мальчик, пытаясь справиться с приступом ужаса. — Мама говорит, этого не может быть, потому что не может быть НИКОГДА!

Утята все еще прыгали в сумасшедшем танце. Но девочка вдруг остановилась и посмотрела прямо в глаза Павлику. Ее симпатичное личико вдруг скривилось во взрослой усмешке, она топнула ногой и, неожиданно зло прищурившись, сказала резко и неприятно: «Все будет так, как нам захочется!»


Анна спустилась вниз, удивляясь тому, что ступеньки явно намереваются уплыть из-под ее ног. Она чувствовала себя примерно так же, как больной морской болезнью во время качки.

«Сейчас меня стошнит» — думала она, пытаясь остановить плывущие перед глазами стены.

Навстречу двигался хирург, насвистывая глупенький мотивчик. Какой-то дурацкий шлягер из той породы однодневных истин, которые всегда вызывали у Анны приступы раздражения.

— Ну, как там дела? Все в порядке, не так ли? — приостановился хирург, улыбаясь.

Анна смотрела в его круглое лицо, и ей хотелось расхохотаться. «Только вот смех-то будет у меня истеричный», — подумала она. Поэтому только устало качнула головой — вправо-влево, как заводная кукла. «Я ведь и впрямь становлюсь похожа на заводную куклу», — усмехнулась она.

— Вы помните ту блондиночку?

Он наморщил лоб, словно пытаясь вспомнить, о ком ведет она речь.

— Ту, медсестру? — не унималась Анна, продолжая тщетные попытки вывести его из состояния безмятежной радости бытия.

— Ах да, — наконец сдался он. — У нее еще такой симпатичный шрамик у рта… Неужели с ней что-то случилось?

— Эта девочка покончила с собой.

Ее голос звучал ровно и безжизненно. Как будто Анна тоже покончила с собой, но непонятно как продолжает двигаться.

— Неужели?

Кустистые брови хирурга взлетели вверх, как две уродливые бабочки.

— Но этого не может быть! — покачал он головой, продолжая улыбаться.

— Вот как? — устало спросила Анна. — Почему? Потому что не может быть НИКОГДА?

— Вы совершенно напрасно так иронизируете. — Хирург продолжал смотреть за ее спину. — Главное — не надо нервничать.

Он говорил преувеличенно мягко, как тяжелобольному ребенку.

— Оглянитесь… Но не делайте резких движений. Вот та-а-ак…

Анна сама удивилась той детской покорности, с которой она делала требуемое.

Медленно, очень медленно, она повернулась.

Дыхание моментально перехватило. Аннины глаза затвердели, словно собираясь покинуть орбиты. Она хотела закричать, но сил хватило только на слабенький выдох:

— О боже…

На самом верху лестницы, держась одной рукой за перила, а другой доставая сигарету, стояла блондинка.

Девушка постояла, неуверенно держась на ногах, потом начала спускаться. Когда она поравнялась с ними, она улыбнулась и кивнула им со своей обычной приветливостью.

— У вас все в порядке? — участливо спросил хирург.

— Конечно, — недоуменно улыбнулась она. — А что со мной могло произойти?

— Да вот нам сказали, будто вы только что покончили с собой!

— Я?!!

Девушка удивленно округлила глаза, растерянно переводя их с лица Анны на лицо хирурга, потом запрокинула голову и расхохоталась.

Анна зажала уши, развернулась и бросилась прочь, бегом, пытаясь спрятаться от этого смеха, звучащего теперь так по-дьявольски зловеще…

* * *

Игорь уже задыхался.

Парень летел как ошпаренный.

«Можно подумать, что к его идиотским кроссовкам приделаны маленькие крылышки, как к штиблетам Меркурия…» — подумал Игорь.

— Эй! — позвал он, останавливаясь, чтобы привести в порядок дыхание. — Эй, ты меня слышишь? У меня есть кое-какое интересное предложение!

Парень как ни в чем не бывало продолжал свое целеустремленное движение вдаль, не обращая на Игоря никакого внимания. Только собака, неотступно, след в след, идущая за своим совершенно непонятным хозяином, повернула к Игорю свою морду с выразительными и печальными глазами, как будто извиняясь: «Прости, что я ничем не могу тебе помочь. Дела, брат!»

— Давай притормозим, — взмолился Игорь. — Я же упаду сейчас, ты не видишь?

— Зачем? — не замедляя движения, поинтересовался мальчишка.

— Что — зачем? Зачем притормозим или зачем я упаду?

— Зачем притормозим?

— Как это? Например, чтобы передохнуть…

— Некогда, — отрезал мальчик.

— Ну, тогда хотя бы затем, чтоб наконец-то ты объяснил мне, куда это мы так несемся? По какому поводу этот забег?

— Некогда.

— Слушай, пацан, это все, что ты собираешься мне поведать? Однако твой лексикон явно не вышел ростом, детка…

Парень не ответил.

«Ну, погоди, — мстительно подумал Игорь. — Посмотрим, что ты станешь делать сейчас? Возьмешь меня на руки и потащишь?»

— Знаешь, что мне тут подумалось? — проговорил он, опускаясь на землю. — Я никуда не пойду. Что-то я и так умудрился наделать чересчур много глупостей. Пора, наверное, приостановиться и подумать: стоит ли так же оголтело продолжать делать их дальше? Цели я никакой перед собой не вижу, равно как и возможности эти самые глупости хоть как-то оправдать… Поэтому я передохну и подумаю: нуждаются ли мои приключения в продолжении?

Он, по сути, разговаривал сам с собой, не обращая на мальчишку никакого внимания.

«Что за отвратительный тип, — думал он, — остаться бы тут, пусть в сталкера играет сам с собой!»

Парнишка наконец-то остановился. Медленно обернувшись, он неожиданно расстроенно, по-детски попросил:

— Пожалуйста, пойдем! Иначе…

Он поднял глаза и обеспокоенно посмотрел на серое небо, на котором серые кучевые облака начали собираться в стаю, становясь похожими на странный, зловещий город.

— Иначе… — повторил он и замолчал, прервав себя на полуслове.

Похоже, в его планы все-таки не входило объяснение действий, казавшихся сейчас Игорю совершенно дикими и бессмысленными.

— Если ты решил продолжать и дальше играть в молчаливого Сусанина, я уж лучше тут посижу, отдохну и двину назад, — безжалостно рассудил Игорь. — Потому как нет у меня уверенности, что эта твоя дурацкая Старая Пустошь существует на самом деле.

— Есть, — упрямо проговорил мальчик. — К сожалению…

— Да мы уже вторые сутки гарцуем тут по лесу в бешеном темпе, как взбесившиеся лошади, а вокруг все та же чаща. И никакой такой Пустоши я не вижу. Даже признаков человеческого присутствия…

— Если мы сейчас не пойдем, она погибнет, — отчаянно прошептал мальчик. — Он сказал мне, что всех спасти не получится. Он предупредил меня об этом. Но ее непременно надо спасти. И сделать это можешь только ты. Не знаю, почему Он выбрал тебя. Его пути неисповедимы.

Он подошел к Игорю и присел рядом с ним, умоляюще глядя ему в глаза.

— Если бы я мог это сделать, поверь, я не стал бы тебя беспокоить. Я пошел бы без тебя. Но теперь, к сожалению, я могу гораздо меньше, чем раньше. И потом, раз Он считает, что ты в состоянии справиться с ними, значит, это действительно так. Пойдем, пока можно вытащить оттуда хотя бы ее!

— Да о ком ты говоришь? — возмутился Игорь. — Он, она… Набор для психов. У тебя паранойя, малыш?

— Считай как тебе хочется. Но пойдем, — опять проговорил мальчишка.

Игорь многое готов был ему выпалить. Про то, например, как достал его «весь этот джаз». Что он хочет домой, в тепло, где с банкой пива он, может быть, забудет и чертов лес с его малопролазными тропами, и сумасшедшего подростка, капающего ему на мозги. Что ему совершенно расхотелось спасать свою душу в обществе этого несовершеннолетнего психа.

Но вместо этого он посмотрел в его глаза и, уловив там отчаяние и надежду, понял, что сопротивляться этому он не в силах. Вздохнув, поднялся с земли, надевая рюкзак.

— Ладно, — проворчал он. — Давай побродим еще, раз это странненькое занятие так тебе по душе.

Собака, вильнув успокоенно хвостом, быстро затрусила вперед.

* * *

— Уже уходишь?

«Угу, раз ты спрашиваешь об этом с такой надеждой», — подумала Мира.

— Да, мне пора.

Мира мягко дотронулась до шара рукой. Он медленно качнулся, подвластный ее руке. Как зачарованная, Мира смотрела на летящие снежинки, чей танец стал резче и причудливее. Теперь они падали на домики, почти закрывая их.

В соседней комнате Душка разговаривала с Юлианом. Мира слышала их тихие голоса и приглушенный смех. «Уже уходишь», — скорчила Мира рожицу. Ухожу. Потому что вам до меня больше нет дела. Куда бы уйти — вот в чем вопрос. Как можно дальше. Чтобы вообще вас не видеть.

Злые слезы выступили у нее на глазах. Она не была нужна им. А ты вообще кому-нибудь нужна, Мира? Тебе, Мира, как ребенку, оставили этот глупый шарик. Игрушка, чтобы дитя не плакало. «Ты уже уходишь, Мира?»

Она снова качнула его ладонью — на этот раз сильнее, вложив в жест всю свою обиду и злость. Словно пытаясь вместе с шариком качнуть весь этот дурацкий мир Старой Пустоши.

В это время Душке показалось, что кто-то тихо позвал ее по имени.

— Бабушка? — встрепенулась она, оглядываясь.

Дом странно качнулся, как при маленьком землетрясении.

Юлиан встал и неожиданно резко сказал:

— Мира! Прекрати баловаться с шаром!

Мира нахмурилась.

Теперь ей явно пора было домой. Теперь ей показали, что она в немилости.

Гнев и обида переполняли девочку, и, не в силах более сдерживать их, она снова ударила по шару — со всего размаху, после чего, не сдерживая больше слез, выбежала из дома.

* * *

«Бабушка!»

Старуха, вздрогнув, приподнялась в своем кресле. Голос Душки прозвучал тихо, доносясь издалека, как из тумана. То тише, то громче…

— Душка! Что же у вас там происходит, детка? — прошептала старуха. — Я никак не могу к тебе пробиться! Попробуй сама преодолеть преграды, маленькая!

Она напряглась, попытавшись из разрозненных лучиков энергии сложить один, мощный, и, когда это получилось у нее, направила его к внучке, запутавшейся в странных лабиринтах этой чертовой Старой Пустоши.

Закрыв глаза, старуха шептала ее имя, перемежая его с молитвами и заклинаниями на странном, гортанном наречии. Руки ее дрожали, напряжение явно превосходило норму допустимого.

Но сейчас она уже шла по лесу, неуверенно, медленно, пытаясь пробиться через серый туман, в зловещей зыбкости которого ей явно виделись теперь бесформенные и унылые тени. Они прятали от нее Душку, ее Душку, которая смеялась, разговаривала с ними, явно не подозревая, что перед ней такое. Похоже, тени казались Душке людьми!

— Душка, — позвала старуха. — Постарайся услышать мой голос, девочка! Пожалуйста, постарайся!

Теперь старуха видела комнату, освещенную мягким светом красного абажура.

Рассеянный свет не мог ее обмануть — девочка была действительно окружена неясными и зыбкими очертаниями фигур, которые она не замечала, поглощенная разговором с…

Она была в опасности! О боже, в какой она была опасности!

Старуха не видела лица Душкиного собеседника, но этого и не было нужно, чтоб узнать, с кем говорит сейчас ее внучка!

Она и так узнала его.

По спине.

По этой прямой, худой спине…

Холод мгновенно охватил ее. Нет, только не этот! Только не ОН!

— Душка! — закричала она, напрягая все свои силы, вкладывая в крик все остатки жизненной энергии. — Берегись! Разбей этот мир, детка! Разбей его!

Шар качнулся!

Девочка вздрогнула, встрепенулась и начала оборачиваться, словно услышав бабкин зов.

Но ОН опередил ее.

Более того, ОН узнал старуху.

Та почувствовала резкий удар.

Боль взорвалась внутри нее, превращаясь в огненный шар, потом сотнями мелких осколков впилась в каждую клеточку мозга.

Пытаясь ухватиться скрюченными от напряжения пальцами за воздух и за жизнь, старуха проваливалась в темноту и, проклиная себя за оплошность, уже знала, что эта темнота, скорее всего, и есть Смерть.


Душка вскинула голову и прислушалась.

Странно. Ей отчетливо послышался сейчас голос бабушки. «Разбей…»

Что разбить, бабушка? Мир? Шар?

— Что случилось? — обеспокоенно спросил Юлиан.

— Ничего, — смутилась Душка. Она боялась признаться в том, что умеет СЛЫШАТЬ. Что вот сейчас она слышала бабушку. Юлиан смеялся над подобными вещами. Он не верил во все это, именуя подобные явления просто «галлюцинациями» испорченных религией умов.

Поэтому Душка сделала вид, что просто смотрит в окно. «Может быть, я увидела там редкую птичку», — подумала она и нахмурилась от странного ощущения какой-то неправды. Птицы? А здесь есть птицы?

Вопрос был простым, но для Душки он был страшным.

«Да, наверное, есть, — неуверенно подумала она. — Просто я их почему-то не видела. А ведь вокруг нас девственный лес…»

— Здесь какие птицы бывают? — спросила она Юлиана.

— Птицы? — переспросил он озадаченно. Похоже, ему совсем не понравился Душкин вопрос. — Разные. Я же не орнитолог, — немного раздраженно ответил он.

Его правая рука начала выбивать на столе нервную дробь.

«Надо попробовать найти птиц, — твердо решила Душка. — Птицы должны быть непременно. А то мне сейчас как-то не по себе — я же и правда не видела здесь птиц! Даже воробьев и голубей, которых пруд пруди в городе, и то здесь нет!»

И животных тоже нет, вспомнила она.

Только мухи…

— Почему тут нет животных? — спросила она.

— Каких?

— Разных, — передернула она плечом. — Кошек. Собак. Коров, наконец…

— Наверное, их просто не надо заводить. — Уголки его губ нервно дернулись, в глазах на секунду мелькнуло раздражение.

— Я бы хотела собаку, — сказала Душка. — Или кошку… С ними жизнь становится более…

Она не договорила. Хотела сказать «насыщенной живым теплом» и осеклась.

Ей стало немного не по себе — таким неуместным вдруг показалось это слово — «живое».

Как будто оно нарушало покой… Вечности?

«…пепел на Пустоши падет к праху, мрак поглотит сущее…»

Она не знала, откуда появились эти слова, но почему-то они появились в ее голове именно в тот момент, когда встретились их взгляды, и она удивилась тому, что глаза Юлиана так быстро меняются: вот только что была в них ярость, потом — пустота — «ETERNAL EMPTINESS», и теперь он снова стал прежним, с этой мягкой, обволакивающей, успокаивающей улыбкой.

— У тебя будет собака, — сказал он ей, ласково улыбаясь. — Если ты хочешь. И кошка тоже… Очень скоро все это у тебя будет. Вот увидишь…

И она кивнула, но отчего-то ей было неприятно прикосновение его мягких рук, и его присутствие рядом, и эти добрые, добрые, обволакивающие вечностью глаза…

* * *

Темнота сгущалась. По комнатам ползли темные тени, заставляя Павлика напряженно всматриваться в их зыбкие и неясные очертания, несущие таинственную угрозу.

«Скорей бы уж кто-нибудь пришел», — подумал мальчик.

Чтоб ушел страх, он включил свет. Можно было включить и телевизор, но после того, как его напугали безобидные диснеевские зверюшки, Павлик старался обходиться без него.

Чтобы не быть уж совсем одиноким ребенком, он посадил перед собой Бадхетта и торжественно объявил:

— Сейчас я, пожалуй, прочту тебе книжку. Ты ведь сегодня был хорошим медвежонком. Какую ты хочешь?

— «Мэри Поппинс», — ответил он сам себе за Бадхетта, подражая мультяшным мишкам-гамми.

— А я-то думал, ты уже большой. Ну да ладно. Пойду за твоей Мэри. Только не бойся тут без меня, ладно?

Спустившись вниз, он зажег свет и там, потом подумал и прошел по всем комнатам, щелкая выключателем.

Теперь, когда он с помощью света выгнал все страшные тени, он почувствовал себя веселее. Нашел книжку и уже начал подниматься по лесенке, как вдруг зазвонил телефон.

«Все как в страшилках, — подумал он. — Сначала звонит телефон, а потом появляется какой-нибудь там дикий Фредди Крюгер».

Он поежился и все-таки рискнул поднять трубку.

— Да, — осторожно сказал он. — Я вас слушаю.

— Павлушка? Это мама.

Он не смог сдержать вздох облегчения.

— Как дела, миленький? Чем вы там с Душкой занимаетесь?

«Если я скажу, что Душки еще нет дома, ей здорово попадет, — рассудил мальчик. — А меня опять будут отправлять к этим ужасным старикам».

От этой мрачной перспективы его пробрала дрожь, и он решился на ложь во спасение:

— Читаем про Мэри Поппинс, ма. Душку позвать?

Конечно, он рисковал. Сейчас она скажет — да, позови. Слава богу, он мог сделать вид, что пошел за Душкой, а потом наврать, что она в туалете.

— Не надо, — рассмеялась мать немного неуверенно. Кажется, у нее тоже плохое настроение. — Просто передай, что мне, похоже, придется задержаться. Пусть она покормит тебя ужином, не дожидаясь меня, ладно? Справитесь?

— Да, мама. Не беспокойся, — сказал он, думая, как было бы здорово, если бы она все бросила и пришла. Если бы он сказал ей правду — что Душки нет, он один, ему очень страшно.

Но он большой. Он уже очень большой и не имеет права быть таким глупым и слабеньким.

Она повесила трубку.

«Скорей бы уж пришла Душка», — подумал он. Взял книгу и начал подниматься по лестнице.

— Не бойся, Бадхетт, я сейчас! — крикнул он верному медвежонку.

Внезапный щелчок заставил его остановиться.

— Что это было? — пробормотал он, прислушиваясь.

В доме царила тишина.

Он перевел дух и поднялся повыше. Щелчок повторился — на этот раз сильнее. В доме погас свет.

Малыш оказался в полной темноте.

Глава 7

За окном больницы царила темнота, тяжесть которой не облегчали даже искрящиеся хлопья снега, в темпе largo оседающие на землю.

Теперь Анну раздражала собственная тревога — она казалась ей свидетельством слабости. Ее настроение переменилось.

«Возьми себя в руки, — холодно приказала она себе. — Возьми себя в руки, чертова истеричка. Стисни зубы и терпи, если уж ничего другого пока не можешь придумать… От тебя, в конце концов, зависит не только твоя жизнь».

Кажется, после сегодняшних идиотских галлюцинаций у нее уже нет другого выхода — придётся обратиться к психотерапевту. Иначе она станет опасной для окружающих.

Анна сжала виски ладонями.

«Да уж, — усмехнулась она. — Попытка бегства не удалась, мой ангел. Увы, но скрыться от той насмерть перепуганной девочки, которая прочно поселилась в душе после смерти Мишки, той самой девочки, которую ты пыталась раздавить, как танком, железными доводами рассудка, не удалось, милая…»

Мимо нее прошла блондинка, вежливо улыбнувшись на ходу. Блондинка выглядела совершенно нормально, но Анне все-таки она казалась фантомом.

— Их еще не привезли?

Голос блондинки прозвучал немного издалека. Анна вздрогнула:

— Кого?

— Да этих двух ребятишек, угодивших под машину…

— Нет.

Она вспомнила о страшном известии. Конечно, да… Здесь ведь это случается редко?

Анна достала сигарету. В пачке их осталось только две — кажется, сегодня она явно перебрала свою дневную норму.

Еще бы.

Почему их так долго не везут?

Она позвонила домой и немного успокоилась — Душка и Павлик были дома. Значит, беда случилась не с ними. Значит, беда случилась с ДРУГИМИ ДЕТЬМИ.

По радио передавали веселую и навязчивую рекламу — на мотив известной песенки Глории Гейнор «Я все преодолею».

Слова звучали издевательски.

«Зайди в «Эфир», — предлагал женский голос, по силе заметно уступающий гейноровскому. — Все станет просто и ясно — жизнь окрасится новыми красками. Зайди в «Эфир».

Как в космос выйди…

Анна закурила новую сигарету. Ее руки тряслись.

Детей не везли.

Почему они так задерживаются?

Впрочем, могла случиться поломка «скорой».

«В любом случае — это еще не твои дети. Поэтому успокойся…»

Но тревога не оставляла ее.

Она спустилась к телефону и набрала номер бара, где теперь работал Кирилл.

«Мой концептуальный режиссер Кирилл теперь ведет стриптиз-шоу», — мрачно усмехнулась она.

Может быть, он сможет вырваться из объятий очередной красотки и поедет домой?

Анне все-таки будет спокойнее, если дети будут не одни…

— Кирилл! Тебя к телефону!

Шепот над ухом заставил его прерваться.

— Кто? — спросил он.

— Жена, — едва заметно усмехнулась Ариадна.

Он отошел в тень.

На сцене в медленном танце по-змеиному извивалась обнаженная фигурка. «Ты в ритме танца…»

До объявления следующего номера, как прикинул Кирилл, у него оставалось несколько минут.

Он взял трубку.

— Я слушаю, — сказал он.

— Кирилл, я задерживаюсь. Пожалуйста, милый, освободись пораньше, а? Дети там совершенно одни…

— А ты?

— Я же говорю — у меня работа!

— У меня тоже работа, — раздраженно сказал он, понимая, что слишком резок.

Анна помолчала, но потом попросила:

— Кирилл, я все понимаю. Но сейчас так получилось, что я не могу уйти. Должны привезти детей в тяжелом состоянии. А Душка с Павликом одни. Попытайся отпроситься, а? Может быть, сегодня Ариадна управится без тебя?

— Что там с этими детьми? — пропустил он мимо ушей ее колкость относительно Ариадны.

— Сбило машиной, — ответила Анна.

Черт! Почему-то сразу всплыли Душка с Павликом…

Кирилл посмотрел на Ариадну.

Она стояла, глядя на просцениум, где извивалась девица, и едва заметно улыбалась.

«А ведь она слышит каждое слово Анны, — подумал Кирилл. — Слышит. Черт знает как это у нее получается, но она все слышит».

— Хорошо, я попробую, — пообещал он и повесил трубку.

— Я подвезу тебя, — сказала Ариадна. — Дети — это святое.

И она с наслаждением дотронулась до своего живота.


Мира так долго бродила по улицам, что ноги стали болеть, как будто она только что закончила марафон. Марафон — это вообще-то из прошлой жизни, Мирочка. Из той поры, когда в воздухе пахло свободой, родители еще не были чудовищами с приклеенными улыбочками, а сестренка была жива.

Злость и обида прошли, уступив место безнадежности. Она почти успокоилась — к безнадежности и отчаянию Мира почти привыкла.

Сев на лавку, мокрую от снега, она потерла опухшие ноги и огляделась.

Где-то шуршал останками листьев ветер. Ох, как боялась раньше Мира этих шорохов, наделяя их голосами!

— Ш-што за ш-шрань эта ваш-ша Ш-штарая Пустош-шь, — сердито передразнила их Мира, показав язык неведомо кому, смотрящему сквозь ветви в телескоп луны.

И, не сдержавшись, стукнула кулачком.

О, как ей хотелось уничтожить это место!

— Оно выпило из нас жизнь, — пробормотала она.

Сжав кулаки, закрыла глаза, и темнота ее воображения мгновенно заселилась жуткими картинами.

Взрыв огня, превращающий Пустошь в горстку пепла… Огромные полчища саранчи, сметающие все на своем пути, не оставляющие камня на камне…

Колокольчики…

— Ми-ла, видишь, как глемят колокола?

Перед глазами всплыло смеющееся личико.

Воспоминание о сестренке стерло улыбку с Мириного лица. «Нет, — отмела Мира сладкие картины мести. — Пока здесь остался хоть один ребенок, я не стану этого делать. Ради тебя, малышка… Все было бы куда проще, если бы я могла просто умереть. Если бы в душе у меня еще не было греха. Но — я уже не безгрешна, а значит, я вернусь. Вернусь снова, чтобы стать куклой. Чтобы…»

Она судорожно глотнула воздух и закончила мысль, холодно глядя в темноту:

— Нет, вы не дождетесь еще одного чудовища, мои дорогие… Я помню, что сюда не возвращаются только дети.

* * *

Темнота теперь снова разговаривала.

Павлик зажал уши, чтобы не слышать, но голосам было наплевать. Они находили лазейки, проникали в мозг и не переставали издеваться над ним.

Грубые и мужские, они постепенно вытеснили Женский Голос, который мальчик от отчаяния уже считал своеобразной защитой. Они сквернословили и ругались, утверждая, что мальчик им не нравится, он им мешает.

Где-то заплакала малышка. Боже, что они с ней делают?

Мальчик слышал грязный смех.

— Мамочки, помогите, мне так бо-ольно…

Детский плач становился невыносимым, таким же страшным, как и этот ужасный хохот.

«Они делают с ней что-то ГРЯЗНОЕ», — догадался мальчик и вскочил.

Со мной они собираются сделать то же самое!

Он почувствовал приступ тошноты.

Нет!

Он бросился к входной двери и резко распахнул ее.

Оттуда, вместе с холодным воздухом, ворвались слабые лучики лунного света.

Мальчику не стало легче от них — наоборот!

Теперь комната была заселена высокими и страшными раскачивающимися тенями, и эти тени смеялись и тянули к нему длинные, чересчур длинные руки.

— Нет, пожалуйста, не надо, — прошептал, зажмуриваясь, малыш и отступил на улицу. — Не надо…

Чья-то рука тронула его за плечо.

Он резко обернулся и увидел перед собой две застывшие улыбки. Эти лица он знал слишком хорошо!

— Пойдем с нами, малыш, — сказала старая дама.

Ее муж закивал и, облизнув губы, захихикал.

— Нет! — закричал Павлик. — Я не хочу, не хочу, не хочу!

Вырвавшись из ее цепких пальцев, он побежал вниз, по дороге, туда, где сверкал озаренный огнями путь.

* * *

Тонкие пальцы Юлиана медленно играли перстнем, надетым на палец.

Душка, как зачарованная, смотрела на плавные эти движения, не в силах оторвать взгляда и одновременно испытывая слабое, но все возрастающее раздражение — бледность и пластичность рук вдруг показались ей чересчур наигранными, театральными и неестественными.

Она задумалась, потому что в природе существовало еще одно слово, но она как-то все не могла его вспомнить, хотя оно дало бы полное определение.

Что-то женское было в его движениях, будто он приглашал ее полюбоваться своим перстнем.

ПЕРСТНЕМ!

Ах да…

Она присмотрелась — перстень был в виде змеи. Эта странная Змея свернулась в кольцо и почему-то кусала свой хвост.

Когда-то он рассказывал ей про Уробороса. Змея, дарующего вечность всякому, кто поклонится ему. Кто станет Служителем.

— Но это только легенда, — сказала она тогда. — Всего лишь сказка. Я никогда не смогу вернуть сюда Мишку. И ваш мифический Змей этого не сможет!

Он в ответ загадочно улыбнулся.

— Все зависит от степени мастерства, — сказал он. — Но пока еще рано. Пока ты не поймешь этого.

Змеиное, вот! Она улыбнулась, потому что ей удалось понять, на кого он похож.

На Змея.

— И мы оказываемся в полном одиночестве, — печально говорил Юлиан. — В гордом одиночестве. Потому что за Знание надо платить. Люди глупы и жестоки, моя девочка. Они ищут гнилую бренность — посмотри, как они убоги. Им не хватает величия даже в религии. В Бога они выбрали бродягу, который нашептывал им в уши сладкие словечки, — ах, какие обещаньица он им выдал!

Он увлекся. Душка сейчас почти перестала его слышать. За окном сгущалась темнота, и, наверное, родители уже волнуются. Впрочем, ей до них нет никакого дела.

Точно так же, как и им до нее.

И все-таки там Павлик.

Она встала.

— Мне пора, — сказала она. — Уже поздно.

Он вздрогнул, как будто она ударила его, прервав монолог. Поднял на нее глаза, неожиданно холодные и повелительные. Душка даже поежилась, потому что холодная сталь этих глаз была сродни прикосновению ледяных пальцев к шее, и сказал отрывисто и резко:

— Еще не пора.

Душка собиралась возразить, что уж кому, как не ей, знать пределы собственного времени, но, удивившись собственной неизвестно откуда взявшейся покорности, села на место. Он был удовлетворен. Душка возмутилась и нашла в себе силы к новому витку сопротивления:

— Нет, я должна идти! Там мой брат!

Они смотрели друг на друга, словно пытаясь взглядами сломать один другого.

«Что это с ним, — удивилась она, — он никогда не был таким… Сейчас я, кажется, доведу его до бешенства…»

Если они поссорятся, Душка станет одинокой. «Так-то оно так, — возразила Душка, — но если он собирается вести себя так гадко, опуская меня, так на какой черт он вообще мне сдался? Лучше уж я побуду одинокой!»

Она продолжала смотреть на него, вкладывая в яркость своих голубых глаз всю силу собственного «нет!».

Казалось, сейчас он растопчет ее.

«Он ведь и вправду растопчет тебя, — испуганно заголосил внутри голосок тихой и славной девочки. — Лучше уж посиди еще. В конце концов, он ведь Взрослый. А Взрослых надо слушаться!»

«Ага, сейчас, — сказала Душка голоску. — И насчет крутых переломов — это мы еще посмотрим, кто кого!»

Он вдруг изменился, так же внезапно, как и раньше.

Сейчас он уже перестал быть властительным и жестоким, не терпящим возражений.

Сейчас перед Душкой сидел просто одинокий и постаревший мужчина с опущенными плечами. Движения рук стали хаотичными, а взгляд был направлен мимо Душки.

— Я всегда буду один, — бормотал он. — Никому я не нужен, вот в чем моя беда. Я становлюсь нужен только тогда, когда возникают дурацкие проблемы, которые нужно решить, когда надо ПОЛУЧИТЬ нечто.

Душке стало жаль его, и в то же время он продолжал действовать ей на нервы.

— Да что это вы говорите так, будто вы Господь Бог? — усмехнулась она. — А вот бабушка говорит, это великий грех — считать себя равным Богу.

Выпалив это, она сначала удивилась своей смелости, а потом прикусила язык, потому что он поднял глаза и в глубине их Душка не нашла ни гнева, ни ярости — только усталость и печаль. «Что это я, — подумала она. — Он же просто несчастный человек, а я нападаю на него, как на врага!»

— Ты очень умная девочка, — усмехнулся он. — Но проблема в том, что я не только не считаю себя Богом, но даже и не хочу Им быть, тем более казаться. Мнение людей — тем паче их восхищение, или поклонение, или, напротив, ненависть — меня совершенно не занимает. Я слишком… Но стоп! Пока ты еще не сможешь понять меня. Потом. Потом мы с тобой вернемся к этому, ладно?

Она пожала плечами. Сейчас ей хотелось только одного — уйти отсюда домой. Она вдруг страшно заскучала по Павлику, по их книжкам — о, если бы найти тот шкаф, через который можно попасть в Нарнию!

Все вокруг страшно раздражало ее, особенно стало раздражать то, что отделяло ее от братишки.

«Оказывается, я без тебя не могу жить, Павлик, — улыбнулась она. — Мы все переменим с сегодняшнего дня. Я стану тратить на тебя все время — наверное, потому, что только ты понимаешь меня как надо, братишка!»

— Ну что ж, теперь пора. — Юлиан поднялся. — Ты не возражаешь, если я немного провожу тебя? На улице уже темно и страшно.

Ей совсем не хотелось этого. Но он сказал это УБЕДИТЕЛЬНО. Попытавшись найти повод для отказа, Душка поняла, что, во-первых, возразить ему совершенно нечем, а во-вторых…

Во-вторых, говоря словами Лиса из «Маленького принца», мы ведь в ответе за тех, кого приручили, не так ли?

«Значит, пойдем, Лис», — вздохнула она. Он почти и не скрывал своего мастерства проникновения в чужие мысли, потому едва заметная улыбка тронула его губы.

— Только надо быстрее, — сказала Душка. — Чтобы родители не сильно ругались… А то мне и так обеспечена хорошая головомойка.

— Ну, я думаю, что смогу договориться с твоими родителями, — рассмеялся он, надевая плащ. — Они не будут тебя ругать. Ни сегодня, ни вообще никогда…

— Интересно, почему? На них снизойдет особая Божья благодать?

Он словно не услышал вопроса, выходя на улицу и на ходу застегивая плащ. Но Душка вновь обратила внимание, как едва заметно он морщится и у него дергается щека, когда она говорит о Боге или просто упоминает о Нем.

«Странно все-таки, — подумала она. — Очень странно…»

* * *

Павлик плохо помнил, как он очутился в парке. Но теперь ему было еще страшнее. Дорога сияла огнями за стеной деревьев, маня его к себе.

Он решительно направился туда — там было светло. Там не было теней и призраков. Сейчас он дойдет туда, попросит какую-нибудь машину подкинуть его до маминой больницы, и все будет в порядке.

Чтобы не смотреть по сторонам, он зажмурился и теперь шел наугад, свято веря в то, что неувиденное не может быть страшным.

Что-то мягкое, похожее на потную и толстую руку, коснулось его лица.

— Куда ты? — прошелестел над ухом вкрадчивый голос.

Малыш распахнул глаза.

Перед ним стояли три фигуры. Они были похожи на статуэтки. Те самые, из бабушкиной коллекции. Толстячок, который сейчас смеялся над ним.

Женщина со Змеей.

За их спинами он видел и Третьего, как он догадался, самого Главного. Этот молчал, скрестив на груди руки, и смотрел на Павлика черными дырками глаз.

Женщина плавным движением опустила Змею на землю. Змея ощерила пасть и зашипела.

Павлик зажмурился, надеясь, что сейчас наваждение пройдет. Они исчезнут.

Он вспомнил даже, как отец, когда Павлик рассказал ему, что боится ночных деревьев, потому что они кажутся злыми оборотнями, сначала нахмурился, проворчав по привычке «меньше бы ты читал дурацкие книги», но потом рассказал ему, что в детстве у его родителей была дача в поселке Молочка…

— Смешное название, — невольно рассмеялась тогда Душка. — Сразу видишь такую пасторальную картинку… Коров и молочниц в белых накрахмаленных чепчиках…

— На самом деле там были только коровы, а вот молочницы обходились без чепчиков. А еще там был огромный овраг. Чтобы добраться до дачи, приходилось всегда проходить мимо него. Тропинка там была узкая, и мне казалось, что сейчас оттуда покажутся чьи-то руки, и эти руки обнимут меня, а потом… Я окажусь на самом дне. Даже деревья там шелестели особенно. Как будто нашептывали мне страхи.

— Может, и в самом деле — нашептывали их… Деревья иногда это делают.

— А мне кажется, иногда они просто пытаются предупредить о чем-то, — задумчиво сказал Павлик. — Но наверное, у них просто разные характеры.

— Ночью я их почему-то всегда боюсь, — призналась она. — Не знаю почему. Но мне кажется, ночью они становятся духами. Перестают быть обычными деревьями и становятся… оборотнями.

Павлику тоже казалось, что деревья эти становятся оборотнями, но он тогда промолчал. Такие моменты, когда все они собирались и о чем-то разговаривали, теперь были так редки, что он боялся даже вздохнуть, чтобы не спугнуть это.

Но сейчас снова казалось, что деревья настроены враждебно к нему, и в их шелесте он слышал: «ТЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, КАК У ВАС ВСЕ БУДЕТ ХОРОШШО», и ему снова хотелось открыть глаза, но он знал, ЧТО он увидит.

— Это только деревья, — сказал он себе. — Деревья и разыгравшееся воображение…

Сзади раздался старческий смех.

Павлик обернулся. За деревьями теперь виднелись фигуры стариков, почти догнавших его.

«Некоторые люди бывают страшнее всяких оборотней-деревьев», — подумал он, и, словно угадав его мысли, старик подмигнул ему и засмеялся — и Павлик увидел, как беззубый старческий рот наполняется белыми зубами, и они все время растут и растут, превращаясь в клыки.

Он развернулся и с криком ужаса побежал дальше, дальше — к манящей яркими огнями дороге, на которой, как ему казалось, его ожидает спасение.

* * *

Ветер свистел в его ушах, мешая понять, о чем говорит Ариадна. Он любил скорость. О боже, как он ее любил!

Ариадна смеялась. Ее тонкая рука покоилась на его плече. Он сейчас чувствовал себя почти счастливым.

— А быстрее?

Голос Ариадны донесся до него через ветер, она наклонилась к нему, и теперь он видел только светящиеся белки ее глаз, такие зовущие, как и…

— Что ты делаешь? — спросил он сдавленно, чувствуя, как ее вторая рука опускается все ниже и ниже, а ее улыбка становится странной, немного отстраненной от реальности. Его бросило в жар. Облизнув пересохшие губы, он попытался противостоять голосу желания, но было уже поздно.

— Так слабо заняться этим на бешеной скорости, ковбой, — передразнила Ариадна героиню какого-то идиотского вестерна. — Неужто слабо?

Ее рука плавно двигалась, заставляя его вздрагивать.

— Мы врежемся в столб. — Попытка сопротивления вышла неуверенной и отвратительно слабой. — Давай остановимся!

— Ну нет! — капризно протянула Ариадна. — Так неинтересно. Малышка хочет нового. Ну же, ковбой! Не дури — кроме нас, на дороге нет никого…

Он вздохнул, сдаваясь ей на милость. Отдался течению с покорностью раба.

«Кто купит ценою жизни ночь мою?»

Что-то резко ударило, Ариадна качнулась всем телом.

На одно мгновение ему показалось, что он увидел лицо мальчика, как две капли воды похожего на Павлика.

Он развернул руль, пытаясь спасти положение. Но наткнулся на что-то твердое. Как будто из кустов выползла огромная змея, и машину швырнуло обратно на дорогу.

Последнее, что он увидел, была легкая тень, метнувшаяся из парка с криком. Похожая на белое облако, она попыталась оттолкнуть ребенка, но было уже поздно.

Маленькие, легкие тела взлетели, широко распахнув руки, как маленькие крылья, перевернулись несколько раз от удара в воздухе и… упали рядом друг с другом…

* * *

Увидев вылетевшего на дорогу маленького мальчика и летящий на бешеной скорости джип, Мира закричала.

Она даже не успела подумать, что надо делать, — ноги сами вынесли ее на дорогу.

«Господи, помоги мне, — взмолилась Мира.

— Пожалуйста, Господи!»

Она даже не успела узнать ребенка — в считаные доли секунды Мира уже отталкивала его прочь, оставаясь на той линии, по которой неслась эта чертова машина. «Трахаются они там, что ли?» — мелькнуло у Миры в голове.

Мальчик упал, разбивая себе в кровь колени.

Мира уже почти успокоилась, но в это время из кустов вылезла какая-то пакость, напомнившая Мире виденного в зоопарке питона. Машина, налетев на эту нечисть и взвизгнув тормозами, как сумасшедшая истеричка, развернулась и смяла мальчика и Миру.

В воздухе повис крик и ужас, а Мира уже не видела ничего — только небо перед глазами, то самое, где, по ее мнению, еще оставался живой Бог.

— Эй, Бог, — прошептала Мира, — теперь я смогу не возвращаться сюда?

Небо погасло. Боль, до этого пронзавшая Миру, тоже исчезла. Ее тело становилось легким, или у нее его больше не было?

Мира подумала, как она станет обходиться без тела, но теперь ей было наплевать.

Она уходила из Старой Пустоши. Навсегда! И с последним выдохом покинула ее окончательно.

* * *

— Привезли?

Анна быстро поднялась и спустилась по лестнице.

— О господи, — вырвалось у нее.

На носилках, закрытые простынями, как покойники, лежали два тела. Одно совсем маленькое, другое — побольше.

Девочка и мальчик. Мальчик — поменьше, а девочка… Она почувствовала дрожь в руках.

Как Душка и Павлик. Нет, так не бывает. Она уже и так настрадалась. Может быть, порцию страданий все-таки надо нормировать, а?

— Им уже нельзя было помочь.

Голос медсестры прозвучал ровно, но вряд ли в нем звучали нотки утешения или сострадания.

Она кивнула и медленно отогнула уголок простыни, закрывающей маленькое тельце мальчика.

Нет…

Она отшатнулась, пытаясь удержаться на ногах, ухватилась за стену.

Павлик?! И Душка?!

Она не стала открывать второе тело. Не стала делать себе еще больнее. Сейчас ей нечем было дышать.

Она пошла к выходу.

Это обман. Павлик и Душка живы. Они дома. Они не выходили из дома…

— Их сбил красный джип.

Обернувшись на шепот, она заметила, как женщина, шептавшая это, засмущалась и отвернулась.

Анна сделала шаг к двери.

— …занимались сексом… Не заметили…

— Ее муж и Ариадна?

Анна не стала оборачиваться. Теперь к боли примешалась злость.

О, как она его ненавидела!

— Возьмите, это вам поможет!

Она посмотрела на говорившего. Это был хирург, протягивающий ей странный предмет, завернутый в клетчатый носовой платок.

Анна взяла его, машинально сказав:

— Спасибо…

На ощупь предмет был твердым и холодным. Анна развернула его и увидела, что это револьвер.

Она усмехнулась.

Что ж… Раз народ хочет дальнейших зрелищ — он их получит. Ей уже все равно. Ее боль переполнила пределы выносимого.

Она вышла в темноту.

Красный джип она не увидела, зато сразу увидела Кирилла. Он сидел на земле, бессмысленно уставясь в небо, и мычал, как подстреленное животное.

Анна позвала его:

— Кирилл!

Он поднял глаза, в которых стояли слезы.

— Анна? Я не знал, что так получится… Я не знал!

Его лицо расплывалось.

Она попыталась улыбнуться ему, сказать, чтоб он не боялся, потому что в смерти нет ничего страшного. Гораздо страшнее остаться здесь с этой болью, которая рано или потом перейдет в покорность, и тогда их ничего не спасет…

Зачем жить, когда у них нет теперь ни Мишки, ни Павлика, ни Душки?

— Анна, пожалуйста, не надо…

Анна покачала головой и подняла револьвер. Нажала на спуск, стараясь не смотреть в эти глаза, полные мольбы и боли. Крик оглушил ее.

Она равнодушно смотрела, как тело Кирилла сползает на землю. Потом улыбнулась и направила револьвер себе в висок.

* * *

Они шли долго, и почему-то Игоря не покидало ощущение, что он уже был здесь. И эта высохшая речка, и мостик, и ромашковые заросли… Где-то куковала кукушка — он привычно задрал голову, спросил — сколько мне осталось? Кукушка, которая до этого куковала мерно и непрестанно, вскрикнула один раз и — замолчала.

«Ну да ладно, я же не маленький, в самом деле, чтобы верить тебе, — подумал Игорь, но неприятный осадок в душе остался.

И его не покидало ощущение дежавю — он БЫЛ здесь. Он оглянулся вокруг, наклонился, пытаясь прочесть надпись на мостике. «Прошлый раз я садился на корточки», — пришла в голову мысль. «Эта дорога ведет в Старую Пустошь», — гласила надпись, и ему почудились предостерегающие нотки — «эта дорога ведет… в ад».

Он машинальным жестом дотронулся до ромашек, уже зная, чем они пахнут, и недоуменно оглянулся на своего спутника.

— Нам надо идти, — поторопил его загадочный парень.

Все вопросы замерли на языке, Игорь покорно встал, отряхивая с куртки куски засохшей травы, кивнул. И подумал, что он не удивится, если по дороге им встретится разрушенная церковь.

«Сны иногда становятся явью».

Или это просто кажется, что тебе снится. На самом деле ты проходишь свой путь, пробуя, каким он будет. Тре-ни-ров-ка…

Они еще некоторое время шли по лесу, в воздухе которого уже вовсю бродило осеннее вино, и действительно, в отдалении, на пригорке, Игорь увидел силуэт церкви без купола, и вот они уже вышли к огромному щиту, на котором было написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СТАРУЮ ПУСТОШЬ!», и чуть ниже: «WELCOME ТО ETERNAL EMPTINESS!», а губы Игоря переиначили сами эти слова — «добро пожаловать в ад…».

— Ну вот. Мы пришли.

Теперь Игорь стоял перед воротами, за которыми виднелись огни города. Причем назвать городок маленьким он не мог — Старая Пустошь показалась ему огромным, сверкающим огнями городом.

— Это не так, на самом деле Старая Пустошь невелика, — услышал он за своей спиной. — Говорят, раньше там было нормальное село. Небольшое, но аккуратное и справное. Хозяйства крепкие, в общем… Жили они не тужили, как говорится. Потом что-то там случилось… Он мне толком не сказал — сам не знает, что ж там такое произошло, то ли проклял это место кто-то, то ли все совпало с периодом раскулачивания, — только полетело все к чертовой маме в один момент… Какое-то время еще держались они, да пошли на них то засуха, то, наоборот, дожди, в конце концов и река высохла. Стали говорить, что место плохое, вроде как сам дьявол его отметил. Появился тут человек, сказал — надо всем собраться и просить у Бога прощения. Тогда все наладится понемногу. Послушались они. Построили церковь маленькую, стали вымаливать у Бога «плоды земные», и вроде все наладилось. И засуха оставила в покое эти места, только речка как была иссохшей, так и осталась… И почему-то строго-настрого этот человек запретил им подходить к вон той луже.

— Не пей, козленочком станешь, — засмеялся Игорь.

— Ну, примерно так… Сказал, что вообще нельзя ходить на ту поляну. Что там опять приключилось — не знаю. Наверное, кто-то запрет нарушил. Появились в деревне мухи в невиданных количествах, и… В один прекрасный момент нашли этого человека мертвым, и лицо мухами облеплено так, что узнать невозможно… И церковь рушиться начала, и народ потихоньку по другим местам стал разбредаться… Какое-то время пусто тут было. Никто сюда и ехать не хотел. И было довольно спокойно — только вот призрак на дороге жить мешал… А недавно появились тут люди. И… вот что всех пугает. Живут они там прекрасно. Богато живут.

— Почему? — удивился Игорь. — Этому радоваться надо…

— Нет, радоваться трудно, — покачал головой его странный спутник. — Что-то нехорошее творится. Кто там бывал, говорили о том, что сны снятся плохие, кошмары, а жители новые — вроде секты какой-то… Храм при их материальном благополучии восстанавливать не собираются, незачем им. Более того, крест сняли с купола. Там крест раньше был, так первым делом его сняли. И — стороной они его обходят, будто боятся.

Мальчик замолчал. Он стоял, держа руку на голове пса, и смотрел на Игоря своими прозрачными чистыми глазами.

Потом посмотрел вверх, на огромное облако над ним, так похожее на крылья, и едва слышно проговорил:

…Тихий край когда-то был,

где давно никто не жил,

все погибли на войне;

только звезды в вышине

зажигались в поздний час…

Грустно улыбнулся Игорю:

— Прости, так получилось, но дальше тебе придется идти одному. Вон дом, где жила Рита.

— Что значит — жила? — спросил Игорь.

Мальчик ничего не ответил. Просто повернулся и пошел прочь.

— Эй! — попробовал остановить его Игорь. — Объясни, почему…

Он осекся. То есть он, конечно, верил, что чудеса возможны. Но куда, черт побери, подевался мальчишка с собакой, если они только что тут были?

— Похоже, ты разгуливал по лесу в обществе призраков, дружище, — озадаченно протянул Игорь и, подтянув лямку рюкзака, шагнул за ворота.

Загрузка...