Слова Королей и Пророков

Пролог

Девятью годами ранее

ОСТРОВ ФЕННИТ, 991 год

Фоула

– Хочешь похлебки, Ифа?

Я зашла в покои дочери и обнаружила, что она дремлет, закутавшись в два толстых одеяла. Ее длинные седые волосы белой вуалью разметались по подушке.

Поставив миску с похлебкой на стол, я присела на самый край постели, чтобы не разбудить дочь. Должно быть, она сильно утомилась, раз проспала до полудня.

Увы. Кровать скрипнула под моим весом, и Ифа тут же с усилием распахнула веки.

– Доброе утро, любовь моя, – шепнула я. – Собрание наконец-то закончилось: разве это не чудесно?

Ифа застонала и дрожащими руками потянулась к лицу, чтобы смахнуть в сторону пряди волос.

– В чем дело, Ифа?

Я дотронулась до ее лба и почувствовала жар, пылающий под тонкой, словно бумага, кожей.

– Ифа! Почему ты не позвала меня, раз тебе нездоровится?

Я не верила своим глазам. Не успела дочь оправиться от одной лихорадки, как ее тут же принялась мучить другая. Пока ее тонкие костлявые пальцы убирали с лица последние пряди волос, одеяла соскользнули с ее плеч. Кожа да кости – Ифа являла собой еще более удручающее зрелище, чем во время моего последнего визита перед началом собрания.

– Ты хоть что-нибудь ела, пока меня не было?

Я схватила ее за руку, прикрыла глаза и призвала на помощь свой дар, но прежде, чем я успела ее исцелить, Ифа застонала вновь. Я отдернула руку в страхе, что причинила ей боль.

– Кто ты такая? – спросила она, изумленно вытаращив на меня глаза. – Я тебя не знаю. Оставь меня в покое.

– Ифа, это же я – твоя мама.

– Убирайся! Я тебя знать не знаю! – Тонкие пальцы вцепились в меховое одеяло, и она прижала его к себе, словно прочную броню. Острым мечом в ее воображении выступала я сама.

– Ифа, это я. Твоя мама. Фоула.

Мои слова не возымели воздействия: Ифа все так же беспомощно дрожала под одеялом. В последнее время подобное происходило все чаще и чаще. Этой весной память впервые начала ускользать от нее. Сначала мысли дочери мутнели лишь отчасти и ненадолго, но за последние три месяца ей стало намного хуже. Ифа уже не могла вспомнить целые годы собственной жизни. Впрочем, до сей поры она ни разу не забывала меня.

– Ифа, прошу тебя, – взмолилась я дрожащим голосом. – Постарайся вспомнить.

Я отступила от кровати и вместо того, чтобы дальше увещевать дочь, начала напевать знакомый мотив. Я нередко исполняла для Ифы эту песню: и когда она была совсем маленькой, и когда мы вместе пекли хлеб и резали овощи на кухне.

– Любовь моя, – едва слышно запела я, – мы над озером проплыли. Любовь моя, мы промчались вдоль реки. Куда-то вдаль, любовь моя, где умирают тисы…

Ифа не сводила с меня взгляда, вцепившись ногтями в край одеяла. Внезапно охвативший ее страх исчез, как по волшебству, и она разжала пальцы.

– Мама?

– Да, это я.

Она нервно улыбнулась мне и огляделась по сторонам, словно пытаясь понять, где очутилась. Увидев серое платье, сложенное на спинке стула, она нахмурилась:

– Уже пора на работу?

– Нет, сегодня тебе можно не работать.

– У меня день отдыха, да?

– Да, любовь моя. Хочешь похлебки?

Взяв миску со стола, я поставила ее себе на колено. Ифа еще прошлой зимой перестала работать на кухне, но я решила ей об этом не напоминать. Она просто немного запуталась. Я знала, что скоро она обязательно успокоится и снова станет самой собой. Нужно было просто немножко потерпеть.

Дочь взглянула на содержимое миски и покачала головой.

– Всего глоточек, – вкрадчиво предложила я, поднося полную ложку к ее рту.

– Нет. Сама ешь. – Ифа уставилась на кусочки говядины, моркови, капусты и лука, которые плавали в бульоне. – Это же твоя любимая еда, разве не так?

– Так, – улыбнулась я.

– Папа мне еще вчера вечером сказал, что сегодня она будет у нас на ужин.

– Слишком у тебя умный папа.

Ифа кивнула, хотя в ее глазах по-прежнему стояла пелена. Значит, она все еще путалась в воспоминаниях: Томас уже давно не заходил к ней в покои. Ему было слишком тяжело смотреть на Ифу в таком виде и слышать ее голос, но я не хотела ей об этом напоминать. Она и так выглядела слишком хрупкой. Достаточно было и того, что она перестала прижиматься к стене от страха.

– Можешь попросить папу больше не приходить ко мне? Мне не нравится лекарство, которое он для меня варит.

– Конечно, любовь моя.

Вот-вот. Ифа должна была прийти в себя с вот-вот. Должно быть, сейчас она вспоминала, как отец в детстве давал ей теплое молоко, когда у нее крутило в животе. Я была только рада, что она в кои-то веки ухватилась за приятное воспоминание.

Поставив миску с похлебкой обратно на стол, я подошла поближе, чтобы поправить подушки дочери. Мои пальцы коснулись влажной от пота ткани. Сколько же она провела в постели? Неужели все время, что я была на собрании?

– Расскажи, как прошло голосование, – попросила дочь. – Кто победил: Аффрика или Лег?

Я с облегчением выдохнула: наконец-то она вспомнила что-то из недавних событий. Наклонившись к Ифе, я обвила ее руками и крепко прижала к себе. Впрочем, мое облегчение сменилось тревогой, как только я почувствовала жар ее тела. Усевшись на кровать, я вновь взяла ее ладони в свои руки и приготовилась использовать дар.

– Мама, пожалуйста. Не надо. – Ифа отстранилась. Ее подбородок дрожал. – Не надо меня исцелять.

– Что? Почему же не надо?

– Мне… мне не нравится… Мне страшно. – Она зашлась таким жутким кашлем, что вздрогнуло сердце. – Я помню, как была маленькой девочкой, и помню наш разговор перед началом собрания, а все остальные воспоминания куда-то исчезли. Я их больше нигде не вижу. Не могу вспомнить, как стала такой старой.

– Да, но я же с тобой. Не забывай об этом. Со мной ты в безопасности. Я тебя люблю.

Многие пожилые смертные страдали от потери памяти – исцелить эту болезнь разума мне было не под силу. Я понимала, как Ифу все это пугает. Наблюдать за ней в таком состоянии было невыносимо. Ей уже исполнилось восемьдесят три, а некоторые смертные доживали и до более преклонного возраста, пусть даже они становились забывчивыми и рассеянными. Впереди ее ждали еще долгие месяцы, если не целые годы.

Ифа вздохнула.

– Я чуть не умерла, когда меня охватил жар в прошлый раз, – прошелестела она. – Я знала, что стою на пороге.

– Нет, любовь моя. Тебе было вовсе не так плохо. Уверена, что ты бы и сама обязательно поправилась, но мне так не нравится видеть, как ты страдаешь. Зачем же позволять тебе мучиться от боли, если мой дар может ее унять?

– Я не мучилась. Я… куда-то плыла. Вокруг было так красиво. Я оказалась посреди поля, где росло девять могучих деревьев. Ко мне брел какой-то мужчина, похожий на тебя. – Ее руки задрожали. – Отец ошибается. Да, я смертная, но мне кажется, что я смогу попасть в иномирье, когда умру. Так мне сказал тот мужчина… Дедушка. Да, там я встретила дедушку. – Ифа сжала мою ладонь. – В этот раз ты должна позволить мне остаться в том мире. Ты должна меня отпустить.

Я отвернулась и протерла глаза пальцами. Зачем она все это мне говорила?

– Пообещай мне кое-что, когда меня не станет.

– Давай лучше поговорим про…

– Не позволяй отцу держать тебя здесь взаперти, как он держит меня.

На этот раз мне не удалось сдержать слезы, и я всхлипнула, закрыв лицо руками.

– Прости меня, Ифа. Прошу тебя. Я пыталась тебя отсюда вызволить, но не справилась и подвела тебя. Твой папа… Понимаешь, он ведь тебя любит. Расставаться с тобой для него невыносимо. Ему так трудно видеть тебя…

– Такой? – Ифа уставилась на иссохшую морщинистую кожу своих ладоней. – Давай не будем про папу. Я просто хочу, чтобы ты помнила: я ни в чем тебя не виню. – Какое-то время она молчала. – Впрочем, скоро все изменится, и, когда меня не станет, ты должна снова научиться жить своей жизнью. Пообещай мне. Любовь… Она действительно существует. Ты должна ее обрести.

Я кивнула, позволяя дочери обвить руками мою шею.

– Я люблю тебя, мама.

– И я тебя люблю.

Накрыв ее ладонь правой рукой, левой я дотронулась до ее щеки. Даже не прибегая к помощи дара исцеления, я почувствовала, как медленно стучало ее сердце и как хрипели ее легкие, в которых плескалась жидкость. Если бы она только позволила помочь…

– Нет, мама. – Ифа мягко оттолкнула меня, словно прочтя мои мысли. – Только не в этот раз. – Натужно улыбнувшись, она вновь закуталась в одеяла. – Останься со мной, пока я не усну, и расскажи мне что-нибудь. Какую-нибудь легенду или сказание, которые вы с Роунат слышали от дедушки.

Я дрожала всем телом, но при этом не могла и пошевелиться.

– Пожалуйста, мама, – сказала дочь, прикрыв веки. – Я так хочу послушать твой голос.

Подсев еще ближе, я убрала прядь волос ей за ухо. Когда Ифа опустила голову на подушку, ее морщинистые щеки расслабились, но кожа на ее подбородке продолжала дрожать от напряжения с каждым вздохом.

– Какое сказание?

– О Второй битве при Маг Туиред.

Я прилегла на кровать рядом с дочерью и увидела капельки пота, проступившие на ее лбу.

– Ифа, ты действительно этого хочешь? – Я смахнула слезы, которые стекали по моим щекам. – Прошу тебя, позволь мне помочь. Ты же сразу почувствуешь себя лучше, если я…

– Нет, мама. – Несмотря на кроткий голос дочери, в ее словах слышалась твердость. – Это мой выбор. Мое время истекло. – Она взяла меня за руку, которой я гладила ее по волосам, и положила ее мне на бедро. – Расскажи мне про Вторую битву.

У меня уже не осталось сил с ней спорить. Сдерживая слезы, я поведала Ифе о сражении Луга и Балора – повелителя фоморов, в одном глазу которого горел волшебный огонь. Я поведала ей о том, как наши предки освободили смертных от фоморского гнета, и о том, как Луг низверг короля Балора метким броском копья. Поначалу на губах Ифы играла знакомая улыбка, но совсем скоро она погрузилась в глубокий сон. Вечный сон.