Слепое Озеро

Один

«Все может кончиться в любую минуту».

Крис Кармоди повернулся на другой бок и обнаружил в незнакомой постели теплый участок: вмятину среди простыней, где еще недавно кто-то был. Кто-то – имя пока что от него ускользало, скрывалось за дымкой сновидений. Однако сейчас он наслаждался теплом недавнего присутствия и уже тосковал о той, кто оставила здесь это тепло. Перед мысленным взором появилось лицо – милая улыбка, чуть косящий взгляд. Куда она пропала?

«Все может кончиться в любую минуту». Что это, отзвук отлетевшего сновидения? Да нет же. Он сам записал эти слова в блокнот три недели назад, а произнес их аспирант, с которым он познакомился в столовой Кроссбэнка, за полконтинента отсюда. «Мы тут в некотором роде чудеса творим, однако приходится поторапливаться, ведь все может кончиться в любую минуту…»

Без особой охоты Крис наконец открыл глаза. В противоположном углу маленькой спальни натягивала колготки женщина, с которой он провел ночь. Поймав его взгляд, она робко улыбнулась:

– Детка, только не подумай, что я тебя выгоняю, но ты сам что-то там говорил – мол, нельзя опаздывать?

Вспомнил, ее зовут Лэйси; о фамилии речь как-то не зашла. Официантка в местной сетевой закусочной. Длинные рыжие волосы по нынешней моде, лет на десять младше. Читала его книгу. Во всяком случае, утверждает. Ну, по меньшей мере о ней слышала. Один глаз лишен подвижности, и оттого постоянно казалось, что ее мысли витают где-то далеко. Пока Крис пытался проморгаться, она продела веснушчатые руки в платье без рукавов.

Хозяйкой Лэйси была так себе. На залитом солнцем подоконнике Крис разглядел целую россыпь дохлых мух. На столике рядом с кроватью – небольшое зеркальце, на котором она вчера выравнивала дорожки кокаина. На полу рядом – банкнота в пятьдесят долларов, свернутая так туго, что напоминала нераспустившийся пальмовый лист или необычного вида насекомого-палочника. С одного края банкноту пятнала засохшая кровь.

В Констансе, штат Миннесота, осень только начиналась. Полупрозрачные шторы шевелил мягкий ветерок. Крис наслаждался чувством, что находится сейчас в месте, где никогда раньше не был и куда вряд ли когда-нибудь вернется.

– Так ты правда едешь сегодня в Озеро?

Он взял с тумбочки часы – они лежали там поверх целой стопки журналов. До отъезда оставался час.

– Правда еду.

Интересно, что еще я ей вчера успел рассказать?

– Завтракать будешь?

– Боюсь, не успею.

Показалось – или она вздохнула с облегчением?

– Ну, как хочешь. Все равно классно, что я с тобой познакомилась! Я знаю кучу народа с Озера, но это всякие там лаборанты да официанты. А таких, кто занят серьезными делами, раньше никогда не встречала.

– Я не занят ничем серьезным, просто журналист.

– Вот только прибедняться не надо, ты классный!

– Мне тоже было с тобой хорошо.

– Ты моя лапочка!.. В душ пойдешь? Я там все уже закончила.

Напор воды был слабенький, а в мыльнице обнаружился дохлый таракан, однако Крис наконец сумел привести себя в порядок. Так сказать, собрать воедино остатки профессиональной гордости. Позаимствовав розовую одноразовую бритву для ног, он соскреб щетину с бледной физиономии в зеркале напротив и, уже одетый, пошел к выходу. Лэйси усаживалась завтракать – яичница и стакан сока – в небольшой кухоньке. Работала она по вечерам, так что в первой половине дня могла отдохнуть. Видеопанель на кухонном столе показывала бесконечную мыльную оперу, однако звук был приглушен.

Лэйси вскочила, чтобы его обнять. Она была ниже на целую голову. Мягкие объятья как бы подтверждали – они друг другу никто, просто вчера вечером вдруг почувствовали притяжение; так почему нет?

– Расскажешь, как оно там, когда снова окажешься в наших краях, ладно?

Конечно, он пообещал рассказать. Хотя снова в эти края не собирался.

Забрав вещи в «Марриотте» – «Восточное обозрение» заботливо сняло ему там номер, вот только он не понадобился, – Крис спустился в вестибюль, где его уже поджидали Элейн Костер и Себастьян Фогель.

– Опять опоздал, – сообщила ему Элейн.

– Совсем чуть-чуть.

– Можно подумать, одно-единственное проявление пунктуальности тебя убьет.

– Пунктуальность – вор времени, Элейн.

– Кто тебе сказал такую чушь?

– Оскар Уайльд.

– Ты, похоже, решил кончить так же, как и он?

Элейн было сорок девять. Безукоризненный костюм в стиле сафари, к нагрудному карману прицеплен цифровой видеорегистратор, микрофон ноутбука свисает с левой дужки украшенных стразами темных очков, словно непокорный локон. Вид у нее был крайне недовольный. Элейн, лет на двадцать старше Криса, была признанным корифеем научной журналистики, а вот на него самого в этой области в последнее время смотрели довольно косо. Крису нравились великолепные работы Элейн, так что он закрывал глаза на ее тон – так учительница начальных классов отчитывает ученика, подложившего кнопку ей на стул.

Себастьян Фогель, третий член отряженной «Восточным обозрением» экспедиции, скромно стоял в сторонке. Журналистом он по большому счету не был – просто отставной профессор теологии в Уэслианском университете, которому довелось написать одну из тех книг, что время от времени необъяснимым образом становятся бестселлерами. Книга называлась «Господь & квантовый вакуум»; Крис подозревал, что именно модный значок амперсанда на месте «и» в первую очередь и отвечал за ее успех. Журнал решил, что в дополнение к твердому научному подходу Элейн и, условно говоря, «человеческому фактору» Криса было бы неплохо взглянуть на Новую Астрономию с высокодуховной стороны. К сожалению, Себастьян, гений он там или нет, отличался безнадежно тихим голосом. Рот его скрывала борода, и в этом, решил Крис, имеется определенный символизм: те немногие слова, что все-таки находили дорогу наружу сквозь густую поросль, было трудно расслышать и еще трудней понять.

– Автобус, – продолжала Элейн, – уже десять минут как ждет!

Она имела в виду микроавтобус из Слепого Озера, за рулем которого сидел со скучающим выражением на лице молодой функционер министерства энергетики. Крис кивнул, забросил вещи в багажник и занял свое место позади Элейн и Себастьяна.

Был всего час дня, но он почувствовал, как волной накатывает утомление. Глаза устали от солнца: оно тут в сентябре слишком яркое. Или дело во вчерашних излишествах. (Платить за кокаин пришлось ему, однако идея принадлежала Лэйси. Он втянул пару дорожек просто за компанию, но в результате прокуролесил чуть ли не до рассвета.) Ненадолго опустив веки, засыпать себе Крис не разрешил – хотелось все-таки взглянуть на Констанс при свете дня. Вчера они прилетели довольно поздно, и повидал он лишь закусочную, потом небольшой бар, где местная группа исполняла популярные хиты на заказ, да еще квартирку Лэйси.

Надо признать, городок лез вон из кожи, чтобы понравиться туристам. Слепое Озеро стало знаменитым, однако случайным визитерам вход туда был заказан. Любопытные довольствовались Констансом. Некогда это был скромный поселок, элеватор да железнодорожная станция, теперь же он стал базой для гражданского персонала, выезжающего в Слепое Озеро на дневную смену, а новый «Марриотт» и совсем уже с иголочки «Хилтон» время от времени принимали международные конференции или брифинги для прессы.

Соответственно, главную улицу городка оформили в тематике Слепого Озера, проявив при этом больше усердия, чем вкуса и такта. Обрамляющие ее двухэтажные здания были, вероятно, построены еще в середине прошлого века, желтый кирпич, скорее всего, тоже был из местной речной глины, так что все могло бы смотреться неплохо – если бы не безудержная коммерциализация. Взгляд неизбежно натыкался на вездесущих лангустов. Плюшевые лангусты, голографические лангусты в витринах магазинов, плакаты с лангустами, лангусты на салфетках, керамические фигурки садовых лангустов…

Элейн проследила его взгляд и все поняла правильно.

– Это ты еще в «Марриотте» вчера не ужинал. Трюфельный, вашу мать, суп с лангустами!..

– Просто люди пытаются подзаработать, – пожал плечами Крис. – У всех семьи, их надо кормить.

– Заработать на чужом невежестве, ага. Только я вообще не могу взять в толк всю эту чушь насчет лангустов. Они даже близко на лангустов не похожи. У них нет никакого панциря… господи, да пусть бы они хотя бы в океане плавали!

– Как-то же их нужно называть.

– Называть как-то нужно, но это еще не повод, чтобы лепить дурацкие картинки на каждый галстук!

Происходящее в Слепом Озере действительно было вульгаризовано до предела, спорить не приходилось. Однако Крис подозревал, что беспокоится Элейн совсем о другом. О том, что у какой-нибудь соседней звезды им за все это сейчас воздается. Что там под лучами чужого солнца в витринах колышутся пластмассовые шаржи на людей. Что, быть может, ее собственное лицо смотрит сейчас с сувенирной кружки, из которой потягивает неведомую жидкость невообразимое существо.

Пыльный голубой электроавтобус был приписан непосредственно к Слепому Озеру. Водитель на вопросы отвечал скупо, тем не менее к разговорам в салоне прислушивался: пиарщики Слепого Озера не отказались бы исподтишка выведать что-нибудь об их настроениях. Так что беседа не слишком клеилась. В молчании выехали из городка по шоссе, затем свернули на двухполосную дорогу. Сейчас они уже были в закрытой зоне, пусть об этом и не свидетельствовало ничего, кроме знаков «Только для спецтранспорта» и «Собственность министерства энергетики США». Любое неизвестное транспортное средство остановили бы на первом же (замаскированном) блокпосту через полкилометра. За дорогой постоянно наблюдали люди и приборы. Крис вспомнил слова Лэйси: в Озере каждый кролик носит с собой пропуск. Он отвернулся к окну и стал разглядывать проносящийся мимо ландшафт. Стоящая под паром пашня постепенно уступила место пастбищам, а потом – настоящим лугам, усыпанным цветами. Местность была засушливая, но отнюдь не пустыня. Прошлой ночью над городком бушевала гроза – Крис укрылся от нее в квартирке у Лэйси. Гроза отмыла улицы от грязи, забила канавы мокрыми газетами и палой листвой, а также расцветила прерию поздними осенними красками.

Пару лет назад молнией зажгло кустарник, и степной пожар подступил довольно близко к Слепому Озеру. Тушить его прибыли пожарные из Монтаны, Айдахо, даже из Альберты. В новостях все выглядело очень фотогенично и подчеркивало хрупкость едва оперившейся Новой Астрономии, хотя по большому счету обсерватории мало что угрожало. Ну вот, ворчали тогда ученые в Кроссбэнке, опять все заголовки достались Слепому Озеру. Которое по существу было младшим, но более гламурным родственником Кроссбэнка. От того пожара не осталось и следа – его скрыли прошедшие с тех пор две зимы и два лета. Трава, заросли крапивы, голубые цветочки, названия которых Крис не знал… Завидная способность природы все забывать.

Начали с Кроссбэнка – предполагалось, что там будет проще.

Обсерватория Кроссбэнка была нацелена на биологически активную планету, обращающуюся вокруг звезды HR8832 – вторую от звезды по счету (если не принимать во внимание кольцо мелких планетоидов примерно в половине астрономической единицы от светила). Каменистая планета с железным ядром имела массу примерно в полторы земной и атмосферу, богатую кислородом и азотом. Оба полюса представляли собой сплошные шапки из водяного льда, а иногда температура там падала так низко, что замерзал и CO₂, однако вдоль экватора тянулись мелкие теплые моря над континентальным шельфом, и они изобиловали жизнью.

Вот только ничего особо увлекательного в этой жизни не наблюдалось. Организмы были многоклеточными, но жили исключительно за счет фотосинтеза – эволюция на HR8832/B не удосужилась изобрести митохондрии, необходимые животному царству. Это не означало, что там нет зрелищных пейзажей: речь шла в первую очередь о подобных земным строматолитам колониях бактерий, вздымавшихся иной раз от расстелившихся на морской глади зеленых матов на высоту трехэтажного дома, или о так называемых коралловых звездах, симметричных пятилучевых организмах, плавающих в полупогруженном состоянии, заякорившись за дно.

Новый мир был изумительно прекрасен и в те времена, когда Кроссбэнк был единственной обсерваторией подобного рода, пользовался заслуженным вниманием публики. В среднем каждые 47 земных часов над экваториальным морем разгорался поразительной красоты закат, нередко – среди слоисто-кучевых облаков, что поднимались значительно выше своих земных собратьев, больше напоминая картинки из викторианской рекламы велосипедов. Записи видов с экватора, сжатые до двадцатичетырехчасового цикла для использования в искусственных окнах, держались в моде не один год.

Прекрасный мир, подаривший людям огромное количество знаний по планетарной и биологической эволюции. Оттуда продолжали поступать драгоценные данные. Но мир этот был статичным. На второй планете HR8832 мало что двигалось. Только ветер, океан и дождь.

Кончилось тем, что к нему прилипло название «планеты, где ничего не происходит». Фраза принадлежала колумнисту «Чикаго трибьюн», который считал Новую Астрономию очередной статьей федеральных расходов из тех, что производят на свет эффектные, но никому не нужные знания. Так что у Кроссбэнка были причины остерегаться журналистов. «Восточное обозрение» ухлопало уйму времени на то, чтобы организовать для Криса, Элейн и Себастьяна недельную экскурсию. При этом сотрудничества им никто не гарантировал, и, вероятно, только безупречная репутация Элейн как серьезного научного журналиста помогла наконец растопить сердца тамошних пиарщиков. (Или же дело было в репутации Криса, из-за которой они поначалу замкнулись.)

В конечном итоге визит в Кроссбэнк прошел успешно. Как Элейн, так и Себастьян объявили, что им удалось с пользой поработать.

У Криса все оказалось не так гладко. Глава департамента наблюдения и интерпретации вообще отказался с ним разговаривать. Лучшую за все время фразу он записал в беседе с аспирантом в столовой: «Все может кончиться в любую минуту». Но и тот вдруг потом наклонился поближе, чтобы рассмотреть имя у него на бейджике, и недоверчиво спросил: «Так это была ваша книга?»

Крис сознался, что да, книга его.

Парнишка понимающе кивнул, встал и, не говоря больше ни слова, отнес поднос с недоеденным обедом к мусорному баку.

За следующие десять минут у них над головой прошли два наблюдательных дрона, и электронный пропуск на передней панели автобуса каждый раз принимался исступленно мигать. Можно только догадываться, сколько они успели миновать блокпостов до того момента, когда автобус остановился перед забором из колючей проволоки, уходившим, извиваясь змеей, в прерию. Из железобетонного КПП навстречу вышел охранник в униформе и жестом приказал остановиться.

Он изучил документы водителя, затем Элейн, Себастьяна, потом Криса, что-то коротко произнес в микрофон, выдал трем журналистам именные бейджики. Наконец махнул рукой, предлагая следовать дальше.

И они попали на территорию объекта. Вот так, просто – если, конечно, забыть про целый месяц переговоров между журналом и министерством энергетики.

Вокруг была все та же колыхающаяся под ветром трава, они всего лишь миновали забор из цепей и колючей проволоки. Но пересечение границы не было пустой формальностью – для Криса, во всяком случае, в этом был истинно церемониальный смысл. Он попал в Слепое Озеро.

По сути дела, на другую планету.

Когда автобус вновь стал набирать скорость, Крис оглянулся и увидел захлопывающиеся ворота у них за спиной. Как он вспоминал гораздо позднее, ему уже в тот момент показалось, что это навсегда.

Сегодня Тесса Хаузер узнала, что в Слепом Озере и правда есть озеро. Эта мысль не оставляла Тесс, пока она шла домой из школы, следуя за собственной длинной тенью по ярко-белому тротуару.

Слепое озеро – с маленькой буквы, потому что озеро, а не город, – представляло собой грязноватый водоем в низине между двух холмов. Оно все заросло камышом, там водились лягушки и кусачие черепахи, цапли и казарки, а еще там было много зеленой стоячей воды. Так рассказал им в классе мистер Флейшер: хоть оно и зовется озером, на самом деле это болото, вода, давным-давно оставшаяся во впадине в каменистой почве.

Так что Слепое озеро, которое озеро, а не город, озером-то и не было. Тесс подумала, что это по-честному, потому что Слепое Озеро, которое город, тоже было не совсем городом, а обсерваторией, построенной здесь министерством энергетики, словно декорация к фильму. Поэтому домов, магазинов и офисов тут было очень мало, и все они были совсем новые, а прямо за ними начиналась огромная пустошь.

Тесс шла домой одна. Ей было одиннадцать лет, и она еще ни с кем не успела подружиться в школе, пусть даже Эди Герундт (которую другие дети дразнили Эди-Ерунда) иногда с ней и разговаривала. Но Эди было домой в другую сторону, туда, где магазины и административные здания, а для Тесс ориентиром служили высокие башни Ока далеко на западе. Когда Тесс жила с папой – каждую четвертую неделю, – ей было нужно в один из пастельных домиков, выстроившихся в ряд, словно шеренга солдат. Мама жила еще дальше к западу, но домик у нее почти совсем такой же.

Сегодня Тесс задержалась в школе на двадцать минут – помогала мистеру Флейшеру вытереть доски. Лысый и седобородый мистер Флейшер успел задать ей кучу вопросов: что она будет делать, когда придет домой, слушается ли она родителей, как ей в новой школе. Тесс отвечала вежливо, но без особого энтузиазма, так что в конце концов мистер Флейшер нахмурился и замолчал. И хорошо.

Как ей в новой школе? Да откуда она знает, школа-то только началась. Еще даже не очень холодно, хотя ветерок, который подметал тротуар и дергал за юбку, был уже вполне осенний. До Хеллоуина, думала Тесс, никогда не поймешь, хорошо тебе в школе или нет, а Хеллоуин только через месяц. Зато потом ты уже точно знаешь, что к чему и как оно будет дальше.

Она пока даже не поняла, нравится ли ей в Слепом Озере, в городе, который не город, у озера, которое не озеро. Пожалуй, в Кроссбэнке было лучше. Больше деревьев. Ярче осенние краски. А зимой холмы укрывал снег. Мама сказала, что здесь тоже будет снег, причем более чем достаточно. Может, на этот раз у нее будут друзья, чтобы кататься с ними на санках. Правда, холмы тут на вид какие-то низкие, с них особо не покатаешься. И деревьев мало, в основном саженцы рядом с научными зданиями и у площади, где магазины. Будто их кто-то наколдовал, подумала Тесс, только желание не очень-то сбылось. Деревья были и на лужайках у домиков, мимо которых она шла; их посадили так недавно, что они не успели толком пустить корни, их пока подвязали к палкам, чтобы хоть как-то держались.

Дойдя до папиного домика, Тесс обнаружила, что машины перед ним нет. Папа еще не вернулся. Такое хоть и редко, но случалось. Тесс открыла дверь собственным ключом. Внутри было чисто, словно в больнице, пахло новой мебелью – приятно, но как-то незнакомо. Она прошла в узенькую, сверкающую чистотой кухню и налила себе стакан апельсинового сока из холодильника. Немного сока при этом расплескалось. Сразу вспомнив про папу, Тесс быстро оторвала бумажное полотенце и как следует протерла кафельную стойку. Потом скомкала улику и отправила в мусорный бак под раковиной.

Она отнесла стакан и чистую салфетку в гостиную, улеглась на диван и пробормотала «Мультики!» в сторону видеопанели. Однако по всем мультипликационным каналам обнаружился лишь статический шум. Умный дом записал вчера для нее несколько программ, но все они оказались скучными, «Король-коала» да «Невероятные Бакстеры», на такие у нее сейчас не было настроения. Наверное, что-то со спутником, решила Тесс, поскольку смотреть оказалось совершенно нечего… ну, если не считать видеопотока по внутренней сети. В Лангуста-Сити сейчас была ночь, Субъект под ярким электрическим светом не двигался и, вероятнее всего, просто спал.

Где-то внутри школьной сумки, которую она бросила под ноги, зазвонил телефон, и Тесс вскочила. Последний глоток апельсинового сока пошел при этом не в то горло.

– Алло!

– Тесс, это ты?

Папа.

Она кивнула, потом сообразила, что этого недостаточно.

– Да.

– У тебя все в порядке?

Тесс заверила его, что с ней все хорошо. Папе всегда нужно убедиться, что она в порядке. Иногда он задавал этот вопрос по нескольку раз в день. Тесс слышался за этим совсем другой вопрос: «Что с тобой такое? Опять что-то не так?» Но на этот вопрос у нее ответа не было.

– Я задерживаюсь на работе и не смогу отвезти тебя к маме. Позвони ей и скажи, чтобы она тебя забрала.

Как раз сегодня она должна была переезжать от папы к маме. У Тесс была своя комната в обоих домиках. В папином – маленькая и аккуратная. В мамином – побольше и побезалабернее. Нужно собрать учебники и все остальное.

– Сам ей позвони.

– Давай лучше ты, солнышко.

Она опять кивнула.

– Ладно.

– Я люблю тебя.

– И я.

– Выше нос!

– Зачем?

– Я буду каждый день звонить, Тесс, обещаю.

– Угу.

– Не забудь позвонить маме.

– Я помню.

Тесс попрощалась, как полагается, потому что пустая видеопанель ее не отвлекала, и прошептала в телефон: «Мама!» В телефоне какое-то время шуршало, словно там ползали насекомые, потом мама взяла трубку.

– Папа сказал, что тебе нужно за мной заехать.

– Вот как? Постой… ты все еще у него?

Тесс любила звук маминого голоса. Папин был похож на отдаленные раскаты грома, а мамин – на летний дождик, и он звучал ласково, даже если мама была чему-то не рада.

– Он задерживается, – объяснила Тесс.

– По соглашению это его обязанность тебя отвезти. Вообще-то я тоже еще не закончила работу.

– Ладно, я пешком дойду, – согласилась Тесс, не пытаясь скрыть разочарования. До маминого домика целых полчаса, да еще придется идти мимо кафе, где кучкуются старшеклассники. А они взяли моду обзывать ее «припадочной», потому что она отдергивала голову, чтобы не встречаться с ними взглядом.

– Нет, – возразила мама, – слишком поздно… Давай-ка пока собирай вещи, а я подъеду – ну, минут через двадцать или вроде того. Годится?

– Годится.

– Может, тогда купим по дороге готовой еды?

– Ой, здорово!

Сунув телефон обратно в сумку, Тесс все собрала – в первую очередь, конечно, учебники и тетрадки, а также любимые кофточки, плюшевую мартышку, внешнюю библиотеку и лампу для чтения. Много времени не понадобилось. Больше заняться было нечем, поэтому она отнесла вещи в прихожую и вышла во двор – смотреть на закат.

Что у папы в домике было замечательно, так это вид со двора. Казалось бы, ни гор, ни долин и вообще ничего такого выдающегося, но со двора открывался вид на огромную травянистую равнину, постепенно уходящую вниз, туда, где дорога на Констанс. Небеса отсюда выглядели огромными и совершенно безграничными, если не считать окружающей Слепое Озеро ограды. В высокой траве, которая начиналась сразу же за выстриженным газоном, жили птицы, и порой они взмывали в бескрайнее чистое небо целыми стаями. Тесс не знала, что это за птицы, поэтому никак их не называла. Просто множество птиц, маленьких и коричневых – когда они складывали крылья, то могли лететь быстрее стрелы.

Единственными следами человеческого присутствия, которые Тесс видела с папиного двора (если, конечно, не оборачиваться к выстроившимся в ряд домикам), были ограда, извивающаяся между холмами дорога на Констанс и КПП у ворот. Сейчас она смотрела на выезжающий из Слепого Озера автобус – один из тех, в которых сменные работники, нужные здесь лишь днем, возвращаются в свои дома. В сгущающихся сумерках окна автобуса приветливо светились желтым.

Тесс молча рассматривала автобус. Будь папа дома, он бы уже велел ей идти внутрь. Тесс знала, что иногда смотрит на разные вещи слишком долго. На холмы, или на облака, или – когда она в школе – на футбольное поле за идеально чистым оконным стеклом, где тени на траве от белых ворот отсчитывают один час за другим. И так до тех пор, пока от нее не потребуют внимания. «Тесса, проснись! Не отвлекайся!» Можно подумать, что она спит. Или что отвлекается.

В такие моменты, когда ветер шевелит траву и обнимает Тесс огромными прохладными ладонями, ей казалось, что мир вокруг такой же, как и она сама, еще одно живое существо, что у ветра и у травы есть голоса и она способна услышать их разговоры.

Автобус с желтыми окнами остановился у КПП. За ним подъехал еще один. Сейчас охранник их пропустит. Сменных работников в Слепом Озере было чуть ли не тысяча человек – клерки, обслуживающий персонал, продавцы в магазинах, – и охранник каждый день выпускал наружу автобус за автобусом.

Только сегодня остановившиеся у ворот автобусы почему-то дальше не ехали.

«Тесс!» – окликнул ее ветер. И она сразу вспомнила про Зеркальную Девочку и про все то, что из-за нее случилось в Кроссбэнке…

– Тесс!

Она подскочила на месте от неожиданности. Голос был настоящий. Мамин.

– Прости, я тебя напугала…

– Ничего-ничего!

Тесс повернулась и с радостью увидела, что это и в самом деле мама – идет к ней по широкому, аккуратно подстриженному газону. Мама у Тесс высокая, длинные каштановые волосы спадают на лицо чуть наискосок, ветер игриво треплет юбку. В лучах заходящего солнца все выглядит чуть красноватым: небо, домики, мамино лицо.

– Ты собралась?

– Вещи в прихожей.

Мамин взгляд тоже скользнул в сторону дороги. Подошел еще один автобус, теперь все три неподвижно стояли у КПП.

– Ворота сломались? – спросила Тесс у мамы.

– Не знаю. Вряд ли что-то серьезное. – Однако мама нахмурилась и не сразу отвела глаза от дороги. Потом взяла Тесс за руку. – Ну что, домой?

Тесс кивнула: ей вдруг очень-очень захотелось оказаться в тепле маминого домика, где пахнет свежей стиркой и едой из кафетерия. Где гораздо уютнее, чем на открытом пространстве.

Комплекс зданий Национальной обсерватории «Слепое Озеро»: жилые домики, научные и административные здания, склады и торговые точки – возвели на склоне ледниковой морены, таком древнем, что перепад высот был практически незаметен. С воздуха комплекс ничем не отличался от недавно застроенного пригорода, необычным была лишь его уединенность: сюда вела одна-единственная дорога в две полосы. В самом центре, по соседству с наполовину крытой улочкой, где были магазины – ее называли пассажем, – расположилось кольцо из десятиэтажных бетонных зданий с зеленой лужайкой в центре, «Хаббл-Плаза». Здесь занимались интерпретацией результатов наблюдений. За узкими, похожими на бойницы окнами «Плазы» находился мозговой центр всего комплекса. А сердце его билось в миле к востоку от городка, в подземном сооружении, над которым в морозный осенний воздух вздымались две огромные охладительные градирни.

Официально это место именовалось Вычислительным Центром «Слепое Озеро», однако все называли его Глазной Впадиной, а совсем уже запросто – Оком.

Чарли Гроган занимал пост главного инженера Ока с того самого момента, как его ввели в строй пять лет назад. Сегодня он опять задержался на работе – если это слово вообще применимо к тому, у кого вошло в привычку болтаться в здании, когда дневная смена давно уже отправилась по домам. Разумеется, на ее место заступала ночная смена, у которой был собственный старший инженер (Энн Костиган, способности которой он давно научился уважать). Однако в этом и заключалось удовольствие от вечерних бдений – постоянный контроль за происходящим от него в это время не требовался. Можно поработать с документами, не опасаясь, что тебя вот-вот оторвут. Хотя существовал и вариант получше: спуститься в аппаратные или в галерею к БЭК-кольцам и там в неофициальной обстановке потрепаться с лаборантами. Чарли любил проводить время рядом со своей техникой.

Сегодня он закончил наконец заполнять закупочную ведомость и отдал серверу команду отправить ее по назначению завтра утром. Как раз без десяти девять, у ребят должен быть перерыв. Только разок все обойду, пообещал себе Чарли, а потом домой – кормить своего престарелого пса Бумера и, может быть, посмотреть на сон грядущий что-нибудь из недавно загруженного. Замкнутый круг.

Он вышел из кабинета и спустился на лифте еще на два этажа под землю. Ночью в Оке было тихо. На нижних этажах ему вообще никто не встретился. Единственными звуками были его собственные шаги и позвякивание передатчика в бейджике, когда он проходил сквозь зоны ограниченного доступа. Зеркальные двери словно задались целью каждый раз напоминать Чарли про возраст: в январе ему исполнилось сорок восемь. Про увеличивающуюся сутулость, про свисающее над ремнем брюшко. На фоне темной кожи отчетливо выделялись седеющие волосы. Отец Чарли, светлокожий англичанин, умер от рака двадцать лет назад. Мать, иммигрантка из Судана и исследователь суфизма, пережила его лишь на год.

Чарли выбрал дорогу в обход, через галерею БЭК-колец – хотя «дорога в обход» в данном случае имела не больший смысл, чем «задержался на работе». Обычно он каждый вечер именно так и ходил.

Галерея больше всего напоминала анатомический театр, в котором забыли поставить сиденья для студентов – кольцеобразный кафельный коридор, внутренний периметр которого состоял из герметично закрытых окон. За окнами открывался вид на зал, уходивший на десяток метров вглубь. На самом дне зала находились три огромных тора БЭК-колец, окруженных устройствами для подачи переохлажденного газа, пучками световодов и контрольной аппаратурой. Внутри каждого кольца находились массивы микроскопически тонких пластин из арсенида галлия, погруженные в жидкий гелий при температуре минус 268 градусов.

Чарли был инженером, а не физиком. Он поддерживал работу оборудования, которое в свою очередь поддерживало процессы в кольцах, однако его понимание этих процессов было, мягко выражаясь, не совсем полным. «Бозе-эйнштейновский конденсат» представлял собой высокоупорядоченное состояние материи, в БЭК-кольцах из связанных между собой электронов создавались квазичастицы под названием «экситоны», и частицы эти служили квантовыми транзисторными затворами для безумно быстрого и безумно сложного компьютера. Во всем, что находилось за пределами этого краткого научно-популярного курса, Чарли предоставлял разбираться молодым теоретикам и аспирантам – эти задумчивые, но не слишком-то общительные специалисты прибывали и убывали с завидной регулярностью, словно Глазная Впадина была модным курортом. Перед Чарли стояли более приземленные задачи: оборудование должно работать, холодильные установки – поддерживать нужную температуру, устройства ввода-вывода – обеспечивать требуемую ширину канала, а мелкие проблемы со всем этим – решаться, пока они не успели превратиться в большие.

Сегодня внизу в стерильных костюмах среди трубок возились четверо – вероятнее всего, Стич и Чавес вместе с двумя стажерами из Беркли. Больше, чем обычно… Наверное, Энн Костиган потребовалось выполнить что-то внеплановое.

Чарли обошел по кругу всю галерею и прошел через другой коридор, мимо лабораторий физики твердого тела, в центр управления данными. И уже на пороге понял – что-то не так.

На перерыв никто не ушел. Все пять ночных инженеров были на местах и лихорадочно просматривали системные отчеты. Голову навстречу Чарли поднял только Чип Маккаллох, да и тот ограничился мрачным кивком и вернулся к работе. А ведь не прошло и нескольких часов с начала смены.

Энн Костиган тоже была здесь. Оторвав взгляд от экрана планшета, она увидела в дверях Чарли, и, показав один палец стоящему рядом с ней младшему администратору – всего секундочку! – шагнула навстречу. Чарли всегда нравилось, как Энн умеет экономить движения, ни один жест не пропадает даром.

– Господи, Чарли! – сказала Энн. – Ты вообще спишь хоть когда-нибудь?

– Я как раз шел домой.

– Через все этажи?

– Вообще-то я рассчитывал на чашечку кофе. Но вы тут, похоже, слегка заняты.

– Час назад в системе ввода-вывода был значительный скачок.

– Напряжение скакнуло?

– Активность. Контрольная панель засияла, что твоя елка. Можно подумать, кто-то вколол дозу амфетамина прямо в Око.

– Бывает, – пожал плечами Чарли. – Помнишь, прошлой зимой…

– В этот раз все как-то не совсем обычно. Вроде бы уже успокоилось, но мы решили проверить системы.

– И сбор данных пока не закончен?

– Да вроде бы ничего ужасного, просто короткий сбой, но… ты и сам понимаешь.

Чарли понимал. Око вместе со всеми поддерживающими его системами постоянно находилось на грани сползания в хаос. Подобно дикому животному, которое поймали и пытаются приручить, за ним требовалось не столько даже ухаживать, сколько гладить его и успокаивать. Сложностью и непредсказуемостью оно мало чем отличалось от живого существа. И те, кто это понимал – а Энн, безусловно, к ним относилась, – привыкли обращать внимание на любую мелочь.

– Хочешь остаться и помочь?

Чарли хотел, однако Энн в нем не нуждалась; он только будет путаться у нее под ногами.

– Мне нужно покормить собаку.

– Передавай Бумеру привет.

Было очевидно, что Энн не терпится вернуться к работе.

– Обязательно. Может, тебе что-то нужно?

– Разве что у тебя вдруг найдется лишний телефон. Эйб снова уехал. – Эйбом звали мужа Энн, финансового консультанта, в Слепом Озере он проводил хорошо если месяц из трех. Похоже, брак дал трещину. – С местными звонками все в порядке, а в Лос-Анджелес я что-то никак не дозвонюсь.

– Оставить тебе мой?

– Да не нужно. Я уже просила у Томми Гупты, у него тоже не соединяет. Похоже, что-то со спутником.

Странно, подумал Чарли. Сегодня вечером как-то сразу все не слава богу.

Сью Сэмпел уже в пятый раз за последний час сказала своему начальнику, что в министерство энергетики дозвониться никак не получается. Каждый раз Рэй корчил такую рожу, словно виновата она сама.

Похоже, в «Хаббл-Плазе» многие задержались на работе. Происходило что-то необычное, только Сью не могла понять, что именно. Пусть она и была личным секретарем Рэя Скаттера, тот (как и всегда) ничем с ней не делился. Все, что она знала: Рэй хочет говорить с Вашингтоном, однако телефонная компания не идет ему навстречу.

Понятно, что вины Сью тут не было никакой – можно подумать, она разучилась набирать номер, – тем не менее Рэй каждый раз мерил ее злобным взглядом. А взгляд у Рэя Скаттера был каким впору убивать. Большие глаза с крошечными зрачками, густые брови, бородка с проседью… Поначалу ей показалось, что он был бы симпатичным, если бы не маленький подбородок и слегка одутловатые щеки. Подобные мысли давно уже ее не посещали. Как там говорится? Истинная красота в поступках? В таком случае Рэй крайне малосимпатичен.

Рэй отошел от ее стола в приемной и скрылся в личном кабинете.

– Естественно, – бросил он на ходу через плечо, – потом окажется, что это я виноват – не дозвонился.

«“Да” в кубе», – устало подумала Сью. За то время, что она работала с Рэем Скаттером, это превратилось у нее в своеобразную мантру. Да, да, да. Да, Рэя окружают одни бездарности. Да, научные работники его в грош не ставят. Да, ему перечат все, кому не лень. Да, да, да.

На всякий случай она еще раз попробовала Вашингтон. На телефоне высветилось сообщение: «СЕРВЕР НЕДОСТУПЕН». Такие сообщения появлялись при любой попытке установить телефонное, видео или сетевое соединение с кем-то за пределами локальной сети Слепого Озера. Единственный раз, когда куда-то удалось дозвониться, был звонок Рэю домой, здесь, в городке – он сообщил дочке, что задерживается. Остальные звонки были входящими – секьюрити, отдел кадров, представитель военных.

Будь она не такой уставшей, Сью могла бы забеспокоиться. Хотя, скорее всего, ничего такого. Сейчас же ей хотелось лишь вернуться домой и скинуть туфли. Подогреть ужин в микроволновке. Выкурить косячок.

Коммутатор снова зазвонил – согласно надписи на экране это был Ари Вейнгарт из отдела по связям с общественностью. Она взяла трубку.

– Да, Ари. Что ты хотел?

– Босс на месте?

– Лучше его не беспокоить. Что-то срочное?

– Ну, вроде того. У меня тут трое журналистов, которых некуда деть.

– В мотель отправь.

– Очень остроумно. У них пропуск на три недели.

– И ты забыл записать про их визит в ежедневнике?

– Хватит уже, Сью. Естественно, их предполагалось разместить в номерах нашей внутренней гостиницы, но отдел кадров все забрал для сменных работников.

– Для сменных?

– Угу. Поскольку автобусы не могут выехать в Констанс.

– Автобусы не могут выехать?

– Ты последнюю пару часов что, в сейфе просидела? КПП закрыт. Никто не едет ни сюда, ни отсюда. Мы под карантином.

– И давно?

– Примерно с заката.

– А почему?

– Да кто ж его знает? Или какая-то более-менее реальная угроза, или очередная учебная тревога. Все думают, что к утру должно кончиться. А мне тем временем куда-то нужно пристроить журналистов.

Рэй Скаттер от таких новостей только будет еще больше кипятиться.

– Может, стоит позвонить в хозяйственный отдел, пусть они откроют спортзал в клубе и поставят раскладушки?

– Прямо-таки гениально! – откликнулся Ари. – Как мне самому в голову не пришло?

– Если спросят, кто распорядился, ссылайся на меня.

– Ты просто сокровище, Сью. Жаль, что не получится увести тебя у Рэя.

Жаль, подумала Сью.

Она встала и потянулась. Потом подошла к окну и раздвинула вертикальные жалюзи. За крышами домиков и чернотой незастроенного луга еще можно было различить дорогу на Констанс. У южных ворот тревожно пульсировали огни автомобилей секьюрити.

Маргерит Хаузер была донельзя благодарна той неведомой доброй душе или просто удаче, которая поселила ее в домике (пусть даже относительно небольшом, из старой серии) в северо-восточной части комплекса, как можно дальше от Рэя, ее бывшего мужа. Десять минут, которые ушли, чтобы довезти Тесс до дома, вернули ей чувство безопасности, словно за спиной поднялся мост надо рвом и захлопнулись ворота замка.

Тесс, как обычно, промолчала всю дорогу – пожалуй, она была даже тише обычного.

– Видео работает? – спросила дочь чуть слышно, когда они приехали домой.

– А почему бы ему не работать?

– У папы не работало.

– Ну вот сама и проверишь. Я пока все разложу по тарелкам.

Для Тесс ужин перед видеопанелью все еще оставался необычным развлечением. Рэй подобных привычек не поощрял. Он требовал, чтобы все ужинали за столом, «проводили время с семьей», иными словами, выслушивали бесконечный поток его жалоб. По правде сказать, подумала Маргерит, лучше уж видео, чем подобная компания. Особенно старые фильмы. Тесс больше всего нравились черно-белые; ее привлекали старинные автомобили и необычная одежда. Растет ксенофилкой, думала Маргерит. Вся в меня.

Однако проку от видеопанели в доме Маргерит оказалось не больше, чем у Рэя; пришлось ограничиться тем, что сохранилось у дома в памяти. Они остановились на столетней давности комедии «Моя любимая брюнетка» с Бобом Хоупом. В обычное время у Тесс была бы уйма вопросов о двадцатом столетии и почему там все такое, однако сегодня она молча ковырялась в еде, почти не отводя глаз от экрана.

Маргерит попробовала рукой ее лоб.

– С тобой все в порядке, моя маленькая?

– Я здорова.

– Просто нет аппетита?

– Вроде того. – Тесс скользнула поближе, и Маргерит обняла ее одной рукой.

После ужина Маргерит убрала со стола, постелила свежее белье, помогла дочке разобрать сумку с учебниками. Тесс в приступе не совсем уместного оптимизма попереключала пустые каналы, потом еще раз посмотрела «Брюнетку» и наконец объявила, что хочет спать. Убедившись, что Тесс почистила зубы перед сном, Маргерит уложила и укрыла ее. Ей нравилась комната дочери – небольшое окно, выходящее на запад, розовое с оборками покрывало на кровати, шеренга плюшевых зверушек, стоящих на страже на полке под зеркалом. Все было похоже на ее собственную комнатку в Огайо много лет назад, не хватало лишь благопристойных томиков «Библейских рассказов для детей» – отец расставил их по полкам в тщетной надежде хоть как-то пробудить в дочери столь откровенно отсутствующую благочестивость. Тесс свои книги выбирала сама – в основном модную фэнтези и научно-популярную литературу для детей.

– Хочешь что-нибудь почитать перед сном?

– Не-а.

– К утру у тебя все пройдет.

– Я здорова. Правда.

Положив руку на выключатель у двери, Маргерит обернулась. Тесс уже успела закрыть глаза. Ей было одиннадцать, хотя выглядела она чуть помладше. Щеки и подбородок по-детски округлые. Волосы уже начали темнеть, но все еще оставались блондинистыми, только приобрели чуть грязноватый оттенок. Из ребячьего кокона постепенно появляется девушка, подумала Маргерит, вот только черты пока не разобрать.

– Спокойной ночи, – прошептала она.

Тесс под покрывалом свернулась в клубочек и поудобнее устроила голову на подушке.

Маргерит закрыла дверь и прошла через зал к своему кабинету – в него она превратила третью спальню. До полуночи еще оставалось время, чтобы поработать. Главы департаментов ее комитета пометили отдельные фрагменты видео из последних двадцати четырех часов жизни Субъекта, чтобы она их просмотрела. Маргерит выкрутила свет до минимума и вывела отчеты на стенной экран.

Департамент физиологии и сигнальных систем был последнее время одержим легочными щелями Субъекта. Подзаголовок отчета гласил: «Возможность жестикуляции посредством щелей при социальном взаимодействии». К нему был прикреплен видеоклип Субъекта на конклаве в обеденном колодце. Стоя в тусклом зеленом свете колодца, Субъект явно общался с другим индивидом. Фронтальные легочные щели – бледные прорези по обе стороны торса – трепетали в такт дыханию. Это было совершенно нормально, и Маргерит не особенно понимала, что именно хотят показать ей сотрудники «Физиологии», пока не перешла к следующей странице отчета. Пульсация ресничек во время социального взаимодействия отчетливо демонстрирует вертикальный ритм определенной степени сложности. Да, вот и увеличенные кадры. Легочные реснички представляли собой крошечные, едва заметные розовые волоски, однако они действительно двигались волнами, словно пшеничное поле на ветру. Для сравнения приводилась еще одна видеовставка, на которой Субъект просто дышал в одиночестве. Реснички загибались внутрь при каждом вдохе, однако вертикальное движение отсутствовало.

Потенциально может оказаться очень важным, подумала Маргерит. Она присвоила отчету метку повышенного приоритета – это означало, что «Физиология и сигнальные системы» могут отправить его интеграторам для дальнейшего анализа. Добавив кое-какие соображения и запросы от себя лично («Повторяемость? Другие обстоятельства?»), она отправила отчет обратно в «Хаббл-Плазу».

Департамент культуры и технологии прислал снимки последних изображений, которые Субъект нанес на стену своего бункера. На снимках был сам Субъект, вытянувшийся в полный рост – опорные ноги выпрямлены. Используя хватательную конечность, в которой было зажато что-то вроде мелка, он украшал стену бункера очередным символом, добавляя его к длинной цепочке. Этот был частью строки из шестнадцати постепенно увеличивающихся завитков, напоминающих раковину улитки, однако, в отличие от остальных, заканчивался эффектным росчерком. Маргерит невольно вспомнила каракули, которые непоседливый ребенок оставляет на полях тетрадки. Естественным было предположить, что Субъект что-то пишет; впрочем, давно уже установили, что комбинации черточек, кружочков, крестиков, точек и т. д. никогда не повторяются. Если это иероглифы, Субъект ни разу ни повторил ни единого слова, если буквы, его алфавит должен быть поистине безграничен. Означает ли это, что перед ними искусство? Не исключено. Декорирование жилища? Возможно. Однако «Культура и технология» склонялись к мнению, что как минимум последняя строка несет в себе некий лингвистический смысл. Маргерит в этом усомнилась и присвоила отчету не столь высокий приоритет – теперь он отправился в очередь из примерно десятка документов, по которым требовалось мнение кого-нибудь из коллег.

Кроме этого, в почтовом ящике обнаружились копии рабочих докладов нескольких других комитетов и парочка коротких клипов, которые, по мнению картографов, могли бы ее заинтересовать: вид с балкона, внизу перед Субъектом в пастельном вечереющем свете разворачивается панорама города. Один ярус красного гранита за другим, словно целая империя ржавых свадебных тортов. Она сохранила изображения, чтобы изучить их попозже.

К полуночи Маргерит как раз управилась.

Погасила стену и вышла из кабинета, выключая лампочку за лампочкой по пути к спальне, пока весь дом не погрузился в мягкую тьму. Завтра суббота. В школу Тесс не нужно. Маргерит надеялась, что к утру спутниковую связь починят. Не хотелось бы, чтобы Тесс в первый же день дома стала умирать от скуки.

Ночь была безоблачной. Осень в этом году пролетела почти незаметно. Маргерит легла в кровать, не задернув шторы. Въехав сюда прошлым летом, она первым делом передвинула огромную и совершенно в этом отношении бесполезную двуспальную кровать под самое окно. Ей нравилось засыпать, глядя на звезды, однако Рэй всегда требовал, чтобы жалюзи были опущены. Теперь же ей никто не мешал наслаждаться зрелищем. Она закрыла глаза и почувствовала, что плывет в невесомости. Глубоко вздохнула – и уснула.

В руках у Ари Вейнгарта, главного пиарщика Слепого Озера, был большой канцелярский планшет, и Крис Кармоди нахмурился. С носителями канцелярских планшетов, пусть даже и цифровых, ему редко удавалось найти общий язык.

Очевидно, дела у Вейнгарта шли не лучшим образом. Встретив Фогеля, Элейн и Криса у входа в «Хаббл-Плазу», он провел их в небольшой кабинет окнами на центральную лужайку. Примерно посередине расписания на первую неделю, которое Вейнгарт для них составил, у него зазвонил телефон. Криса и остальных попросили перейти в пустой конференц-зал, где они и просидели до самого заката.

Когда Вейнгарт наконец вернулся, чертов планшет все еще был у него в руках.

– Возникли осложнения, – сообщил он.

Элейн Костер, которая все это время медленно закипала, укрывшись за печатной копией «Хроники событий» месячной давности, отложила журнал и смерила его тяжелым взглядом.

– Если с расписанием что-то не так, это можно будет обсудить завтра. А сейчас нам нужно место, где можно поставить чемоданы и прилечь. И еще надежный сервер. Я весь вечер не могу связаться с Нью-Йорком.

– В этом и заключаются осложнения. Мы в карантине. У нас девятьсот человек сменных работников, которые живут за пределами Слепого Озера, но выехать они не могут. Боюсь, что гостиница перегружена. Есть, впрочем, и хорошие новости…

– Погодите-ка, – перебила его Элейн. – В каком еще карантине? О чем вообще речь?

– В Кроссбэнке вы с таким не сталкивались, но вообще-то это наша стандартная процедура безопасности. Если комплекс под угрозой, до самого отбоя тревоги нельзя ни въехать, ни выехать наружу.

– А комплекс под угрозой?

– По-видимому, да. Подробностей мне не докладывают. Уверен, что ничего серьезного не случилось.

Скорее всего, он прав, подумал Крис. Кроссбэнк и Слепое Озеро – национальные лаборатории, протоколы безопасности для подобных комплексов установлены еще во времена Террористических Войн. Даже совершенно пустые угрозы здесь воспринимали очень серьезно. А одним из недостатков медийной популярности Слепого Озера было то, что оно привлекало внимание широкого спектра различных психов и радикалов.

– Хотя бы природу угрозы вы нам можете описать?

– Честное слово, я сам ничего не знаю. Такое случалось и раньше. Если полагаться на прошлый опыт, к утру все должно закончиться.

Себастьян Фогель пошевелился в кресле – весь последний час он неподвижно просидел в нем, подобно сфинксу.

– И где же мы будем спать, пока не наступит утро?

– Ну, мы уже готовим для вас, э-э… раскладушки…

– Раскладушки?

– В спортзале у нас в клубе. Да-да, понимаю и заранее прошу прощения. Все произошло так внезапно, что больше ничего уже не сделать.

Вейнгарт хмуро уставился в планшет, словно ожидая, что оттуда вот-вот придет неожиданное спасение. Было ясно, что Элейн сейчас взорвется, но Крис ее опередил:

– Мы ведь журналисты. Разумеется, нам время от времени приходится спать в походных условиях. – Хотя насчет Фогеля я не уверен. – Правда, Элейн?

Вейнгарт тоже с надеждой посмотрел в ее сторону. В последний момент прикусив язык, Элейн сказала явно не то, что собиралась:

– Мне случалось заночевать в палатке в пустыне Гоби. Подумаешь, какой-то сраный спортзал.

В спортзале рядами выстроились раскладушки, некоторые уже были заняты сменными работниками: в гостинице поместились не все. Крис, Элейн и Фогель застолбили за собой три койки прямо под баскетбольным кольцом, расположив вокруг багаж, чтобы никто их не занял. Подушки на койках напоминали сдувшиеся воздушные пастилки, а одеяла были больничного вида.

– В пустыне Гоби? – спросил Фогель у Элейн.

– Я писала биографию Роя Чепмена Эндрюса «По следу времени: палеобиология вчера и сегодня». Надо признаться, тогда мне было всего двадцать пять. А вы, Себастьян, когда-нибудь ночевали в палатке?

Фогелю исполнилось шестьдесят. Он был бледен, если не считать отдельных пятен на щеках, и носил бесформенные свитера, чтобы скрыть животик. Элейн он не нравился – выскочка, прошептала она как-то Крису на ушко, проходимец, занимается каким-то столоверчением, – а Фогель безукоризненной вежливостью только усугублял список своих прегрешений.

– В парке Алгонкин в Канаде, – ответил он. – Ходил там в поход. Разумеется, давным-давно.

– Рассчитывали найти Бога?

– Это была студенческая компания. Насколько я помню, основной расчет был на то, что удастся разделить спальник с кем-то из сокурсниц.

– Вы разве не теологию изучали?

– Да, но обета безбрачия от нас не требовалось.

– А разве Бог такое поведение одобряет?

– Какое именно? Секс? Насколько я могу судить, он вовсе не против. Вам стоило бы почитать мою книгу.

– Так я уже читала. – Элейн повернулась к Крису. – А ты?

– Пока не успел.

– Наш Себастьян – старомодный мистик. Он видит Бога во всем вокруг.

– В чем-то – больше, в чем-то – меньше, – уточнил Себастьян.

Крис удивился – прозвучало загадочно и в то же время по-себастьяновски.

– Все это, безусловно, увлекательно, – сказал он, – однако я бы не отказался от ужина. Пиарщик говорил, где-то на площади есть круглосуточное заведение.

– Я – за! – объявила Элейн. – При условии, что ты не станешь ухлестывать за официантками.

– Я не голоден, – сказал Фогель. – Идите без меня, я присмотрю за багажом.

– У святого Франциска пост, – хмыкнула Элейн, натягивая куртку.

Биография Роя Чепмена Эндрюса за авторством Элейн Крису была знакома. Он читал ее на первом курсе. Элейн на тот момент была многообещающим научным журналистом, уже попавшим в шорт-лист одной из престижнейших премий, и Крис надеялся в свое время последовать ее примеру.

Единственная на сегодняшний день книга Криса тоже была своего рода биографией. Он был признателен Элейн уже за то, что она до сих пор ни словом не упомянула скандал, которым сопровождался ее выход, и, судя по всему, не имела возражений против того, чтобы работать с Крисом. Удивительно, подумал он, как мало все-таки нужно от других человеку с его опытом.

Рекомендованный Ари Вейнгартом ресторанчик обнаружился между компьютерным салоном и магазином канцтоваров в открытой части пассажа. Большая часть торговых точек закрылась на ночь, так что улочка, продуваемая холодным осенним ветерком, выглядела заброшенной. Однако в самом ресторане, принадлежащем к сети «Сойер», деятельность прямо-таки кипела. Внутри было шумно и многолюдно. Им достался столик рядом с большим окном на улицу. В дизайне помещения преобладали пастельные тона, хром и множество растений в горшках – стиль конца двадцатого века, подделка под поддельную же старину.

К вящему блаженству Криса, здесь его никто не знал.

Меню оказались в форме стейка на косточке.

– О господи, – простонала Элейн. – Тут у них что, совсем деревня?

– Что ты будешь заказывать?

– Сейчас посмотрим… Может, «Завтрак целый день»? Или «Мясной пирог как у мамочки»?

Официант подошел к столику как раз вовремя, чтобы услышать, с какой иронией в голосе Элейн объявляет названия блюд.

– Могу порекомендовать атлантического лосося, – сказал он.

– Порекомендовать – с какой целью? А, не обращайте внимания. Лосось сгодится.

Крис, почти сгорая от стыда, пробормотал «то же самое». Пожав плечами, официант удалился.

– Каким же снобом, Элейн, ты иногда бываешь!

– Сам подумай, где мы с тобой находимся. На переднем крае науки! Можно сказать, стоим на плечах Галилея с Коперником. А где мы должны питаться? В придорожной закусочной?

Крис не мог взять в толк, каким образом в Элейн сочетаются повышенное внимание к еде и свойственная ее возрасту необходимость бороться с полнотой. Вознаграждает себя качеством пищи, решил он. В ущерб количеству. Вроде как уравновешивает одно другим. Талия требует мастерства, как у канатоходца.

– И вообще, где ты, собственно, увидел снобизм? – продолжала Элейн. – Мне пятьдесят, я прекрасно знаю, что я люблю, а что нет, при необходимости могу съесть гамбургер или разогреть замороженный обед. Это ведь не значит, что, когда мне подают яблочную шарлотку, я обязана делать вид, будто это сливочный торт? В молодости я довольствовалась кислым кофе из бумажных стаканчиков. Увы, я выросла из того возраста. И ты вырастешь, – добави- ла она.

– Спасибо, что ты в меня веришь.

– Признавайся – в Кроссбэнке ты только зря время потерял.

– Да нет, собрал кое-что полезное.

Как минимум одну ключевую цитату: «Все может кончиться в любую минуту». Благочестивость баптистского толка.

– У меня на твой счет есть теория, – заявила Элейн.

– Может, нам лучше просто поужинать?

– Э, нет, от настырной старой кошелки ты так просто не отвертишься!

– Я вовсе не имел в виду…

– Просто помолчи. Пожуй пока булочку. Я сказала, что читала книгу Себастьяна. Твою я тоже прочла.

– Понимаю, что это звучит по-детски, но давай лучше не будем о ней говорить.

– Все, что я хочу сказать – что это хорошая книга. Ты, Крис Кармоди, написал отличную книгу. Провел большую работу и сделал из нее совершенно верные выводы. А теперь ругаешь себя за то, что на них решился?

– Элейн…

– И собираешься смыть свою карьеру в унитаз, делая вид, что работаешь? Срываешь один срок за другим, трахаешь официанток с большими сиськами, напиваешься, чтобы уснуть? Да на здоровье. Думаешь, ты один такой на свете? Слегка не угадал. Жалость к себе – увлекательное хобби!

– Человек умер, Элейн.

– Ты его не убивал.

– Спорное утверждение.

– Нет, Крис, абсолютно бесспорное. Галлиано либо слетел с обрыва случайно, либо это был осознанный акт самоуничтожения. Может быть, он раскаялся в грехах, может быть, нет – но это были его грехи, не твои.

– Я выставил его на всеобщее обозрение.

– Ты выставил на обозрение определенную деятельность – а она была эгоистичной, до крайности неразборчивой в средствах и представляла угрозу для невинных людей. Так получилось, что это была деятельность Галлиано, и так получилось, что Галлиано улетел на мотоцикле в реку Мононгахилу, – но оба этих выбора сделал он, а не ты. Ты написал хорошую книгу…

– Господи, Элейн, по-твоему, чего миру не хватало, так это еще одной хорошей книги?..

– …Правдивую книгу, а то, что ты был при этом оскорблен в лучших чувствах, тебе только в плюс!

– Я рад все это слышать, однако…

– Однако дело в том, что ты очевидным образом зря потратил время в Кроссбэнке, и меня беспокоит, что ты и здесь не найдешь ничего полезного, решишь, что сам во всем виноват, и не сдашь рукопись в срок – что позволит существенно продвинуть вперед проект по саморазрушению, за который ты с таким энтузиазмом взялся. А это, черт побери, крайне непрофессионально. Каким бы болваном ни был тот же Фогель, он-то свой текст на- пишет.

Крис уже собирался просто встать и покинуть ресторан. Можно вернуться в спортзал, взять интервью у сменных работников, которым все равно некуда податься. По крайней мере, поговорить они не откажутся. Монолог Элейн лишь усиливал его чувство вины.

Прибыл лосось, покрытый затвердевающей корочкой масла.

– Что от тебя требуется… – Элейн осеклась. Над столом навис официант с огромной деревянной перечной мельницей в руках. – Уберите это отсюда, будьте любезны.

Официант поспешно ретировался.

– Прекрати вести себя так, будто ты совершил нечто постыдное. Ты написал книгу. Кто-то проявляет к тебе враждебность из-за нее – встречай их с открытым забралом. Кто-то боится тебя из-за нее – используй их страх. Пусть даже тебя бойкотируют – напиши о том, как тебя бойкотировали и что это такое – быть парией в Слепом Озере. Главное – не упускай возможность. – Она наклонилась вперед, чуть не оказавшись рукавами в масляном соусе. – Понимаешь ли, Крис, это все-таки Слепое Озеро. Неотесанная публика может очень слабо представлять, что здесь происходит, но мы-то с тобой знаем, ведь так? Здесь и сейчас переписываются все учебники. Здесь человечество определяет свое место во Вселенной. Это опорная точка – того, что мы есть, и того, чем мы будем.

– Ты говоришь как по писаному.

Она чуть отстранилась.

– Думаешь, я слишком стара и цинична, чтобы распознать по-настоящему великие вещи?

– Я имел в виду…

– Чтоб ты знал – я сейчас с тобой совершенно откровенна.

– Элейн, я просто не в том настроении, чтобы слушать лекцию.

– Ладно, Крис. Поступай, как знаешь. – Она махнула рукой в сторону тарелки. – Если хочется, принимайся за эту несчастную рыбу.

– Палатка, – напомнил ей Крис. – В пустыне Гоби.

– Ну, в известном смысле – да, палатка. Надувное сооружение, доставленное самолетом из Пекина. Аккумуляторы, обогрев, спутниковое телевидение.

– Прямо как Рой Чепмен Эндрюс.

– Слушай, – сказала она, – я в конце концов журналист, а не мученик науки.

Видеотрансляция за выходные так и не заработала – Маргерит это обеспокоило, а Тесс повергло в крайнее уныние. Аналогичным образом за пределы огороженного периметра Слепого Озера нельзя было ни дозвониться, ни достучаться по сети.

Маргерит могла лишь предполагать, что и без того сложный протокол безопасности Слепого Озера обогатился какими-то новыми запретами. За время ее работы в Кроссбэнке комплекс закрывали подобным образом не один раз. Как правило, это длилось не более нескольких часов, хотя в одном случае (неавторизованный полет над территорией – как потом оказалось, у пилота небольшого частного самолета одновременно вышли из строя навигационное оборудование и передатчики) периметр был закрыт целую неделю, что вызвало небольшой скандал.

Не сказать чтобы карантин в Слепом Озере причинил Маргерит существенные неудобства, во всяком случае, поначалу. Она все равно никуда не собиралась, и снаружи не было никого, с кем бы ей не терпелось поговорить. Отец, живший в Огайо, обычно звонил ей каждую субботу, однако он с уважением относился к вопросам безопасности и не стал бы беспокоиться понапрасну из-за какого-то отсутствия связи. Другое дело – Тесс.

В сущности, она не относилась к тому типу детей, которые способны сутками не отрываться от видеопанели. Ей нравилось играть снаружи – преимущественно в одиночестве, – а Слепое Озеро было одним из немногих мест на Земле, где ребенка можно отпустить на улицу без сопровождения, не опасаясь рисков, связанных с наркотиками и преступностью. Чистое небо прохладного субботнего утра к полудню затянули асфальтового цвета тучи, периодически яростными шквалами налетал дождь. Температура упала ниже десяти по Цельсию, и хотя Тесс даже решилась однажды выбраться наружу – до гаража, покопаться в коробке с куклами, так и не разобранной с переезда, – она очень быстро вернулась, продрогнув насквозь, несмотря на фланелевую куртку.

В воскресенье погода не изменилась, порывы ветра свистели в водосточных желобах и даже задували в дом сквозь вентиляционную решетку в ванной. Маргерит спросила у Тесс, не хочет ли она поиграть с кем-нибудь из школьных подружек. Тесс это предложение озадачило, но в конце концов она назвала девочку по имени Эди Герундт. Как правильно пишется «Герундт», она точно не знала; по счастью, в телефонной книге Слепого Озера на каждую букву было не так уж много фамилий.

Мать Эди, Конни Герундт, как оказалась, работала аналитиком в Видео и без колебаний согласилась привезти Эди к ним поиграть. (Даже не спрашивая у дочки – надо полагать, та изнывала от скуки не меньше Тесс.) Они приехали меньше чем через час. Мама и дочка походили друг на друга, словно две русские матрешки из одного комплекта, отличаясь лишь размерами. Обе были глазастые, растрепанные и чем-то напоминали мышек – правда, во взрослом лице Конни это было не так заметно.

У Эди Герундт было с собой несколько недавно загруженных видеопрограмм, так что обе девочки немедленно расположились перед панелью. Конни задержалась минут на десять, чтобы с явной нервозностью пожаловаться, как затянулся карантин и насколько это неудобно, ведь она как раз собиралась съездить в Констанс, потому что закупаться перед Рождеством лучше заранее. Потом сказала, что ей нужно идти и что она вернется за Эди в пять.

Маргерит понаблюдала за девочками, усевшимися перед видеопанелью. Программа «Приключения девочки-панды» была, по меркам Тесс, немножко детской, но Эди принесла комплекты синхроочков, хотя, как считалось, носить их подолгу вредно для глаз. Иной раз девочки одновременно пытались от чего-то увернуться – надо полагать, из экрана в этот момент на них выпрыгивали трехмерные монст- рики.

Больше, казалось, их ничто не связывало. Они сидели на противоположных концах дивана, откинувшись на мягкие подушки под разными углами. Маргерит сразу же почувствовала неясную жалость к Эди – одну из девочек, самой природой предназначенной, чтобы с ними не водиться. Руки и ноги неуклюжие, точно протезы, замедленная реакция, сбивчивая речь, на лице застыло выражение постоянного стыда.

Какая все-таки Тесс молодец, что решила подружиться с такой девочкой, как Эди Герундт.

Разве что…

Разве что это Эди решила с ней подружиться.

После кино девочки уселись играть в куклы, которых Тесс вызволила из гаража. Куклы были разношерстными, большую часть Тесс собрала на блошиных рынках в те времена, когда Рэй предпочитал на выходных выезжать из Кроссбэнка, чтобы прокатиться через деревушки Нью-Гэмпшира. Некоторые выцвели на солнце, их суставы были странно вывернуты, а юбки не подходили к блузкам, попадались фигурки героев из давно забытых фильмов, с раскинутыми руками и ногами. Тесс попыталась увлечь Эди сценарием («вот мама, вот папа, их ребеночек проголодался, но маме и папе нужно на работу, они позвали сиделку»), однако той быстро надоело, и она ограничилась тем, что промаршировала каждой куклой вдоль кофейного столика под бессмысленный монолог («я девочка, у меня собачка, я красивая, а ты дура»). Тесс, словно ее отстранили, вернулась на диван и, наблюдая за ней, начала ритмично постукивать затылком о подушку. Примерно раз в секунду – пока Маргерит не подошла к ней и не остановила, мягко коснувшись волос.

Это вот постукивание головой, а также то, как поздно Тесс начала говорить, и стали для Маргерит первыми сигналами, что дочка у нее не совсем обычная. Не то чтобы с ней что-то нехорошо – с таким суждением Маргерит никогда бы не согласилась. И все-таки Тесс была не совсем обычной, у нее имелись кое-какие проблемы. Хотя ни один из благонамеренных психологов, с которыми Маргерит консультировалась, так и не смог ей объяснить, в чем именно эти проблемы заключаются. В основном они заводили речь об идиосинкразическом пороговом аутизме или синдроме Аспергера. В переводе это означало: ярлычок для симптомов вашей дочери у нас найдется, но помочь мы ничем не можем.

Маргерит водила Тесс на физиотерапию, чтобы улучшить координацию движений и «проприоцепцию», пробовала курсы лекарств, которые должны были изменить ее уровень серотонина, или допамина, или кью-фактора, однако никаких заметных перемен в состоянии Тесс добиться не удалось. Вероятно, это означало, что Тесс просто не такая, как все, что необычная отстраненность и связанная с этим социальная изоляция так и останутся проблемами, с которыми ей придется жить – или же придется преодолеть их собственным сознательным усилием. Не следует манипулировать ее нейрохимией, решила наконец Маргерит. Тесс еще ребенок, ее личность не вполне сформирована, а лекарства или давление приведут лишь к тому, что эта личность окажется вылепленной согласно чьему-то чужому вкусу.

Обычно можно было распечатать для себя полосы из «Нью-Йорк таймс» (или любой другой крупной газеты), но и этот тоненький канал связи оказался перерезан. Раз уж газет не хватало даже Маргерит, что должны были сейчас чувствовать те, кто давно подсел на новости? Изнывать в неведении относительно судьбы Бельгийских cоглашений или последнего назначения в Континентальный суд? Молчание видеопанели и периодический звук дождевых капель заполнили послеобеденный период томностью и зевотой. Единственное, на что была способна Маргерит – сидеть в кухне и перелистывать старые выпуски «Астробиологии и экзозоологии», ее внимание порхало поверх плотного текста, почти его не касаясь, пока наконец Конни Герундт не вернулась за Эди.

Маргерит отправилась за девочками в комнату Тесс. Эди развалилась на кровати, упершись ногами в стену, и лениво ковырялась в обувной коробке, где Тесс держала свои «ювелирные» украшения, разноцветные расчески и черепаховые заколки для волос. Сама Тесс сидела перед зеркалом.

– Эди, твоя мама пришла, – сказала Маргерит.

Эди моргнула огромными лягушачьими глазами, потом ринулась вниз – искать, где она оставила туфли. Тесс осталась перед зеркалом, наматывая правый локон на указательный палец.

– Тесс?

Завиток волос соскользнул от ногтя к костяшке пальца, потом лениво упал вниз.

– Тесс? Вы хорошо поиграли с Эди?

– Ну да.

– Ты ей об этом сказала?

Тесс пожала плечами.

– Может, все-таки скажешь? Она внизу, мама сейчас ее заберет.

К тому моменту, как Тесс наконец неторопливо добрела до входной двери, Эди и ее мама ушли.

К понедельнику то, что поначалу казалось затянувшимся неудобством, стало больше напоминать полноценный кризис.

Маргерит завезла Тесс в школу по дороге в «Хаббл-Плазу». На парковке было полно родителей – включая Конни Герундт, помахавшую ей рукой из окна машины, – которых буквально распирало от слухов. Внутри явно не произошло ничего такого, что могло вызвать карантин, следовательно, что-то случилось снаружи, что-то весьма существенное, только вот что? И почему никому ничего не го- ворят?

Маргерит отказалась принимать участие в общих домыслах. Связи с окружающим миром не было, однако оттуда продолжало поступать электричество, и там, надо думать, ожидали, что Слепое Озеро продолжит заниматься тем, для чего создано. Поцеловав дочь на прощание, Маргерит смотрела, как та вяло движется через школьный дворик.

Дождь прекратился, однако октябрь прочно вступил в свои права, небо было темно-синим, дул пронизывающий ветер. Маргерит похвалила себя, что заставила дочь надеть свитер. Сама она выбрала виниловую ветровку, и для прогулки от парковки до вестибюля восточного крыла «Хаббл-Плазы» этого оказалось явно недостаточно. Скоро пойдет снег, думала Маргерит, а дальше маячит День благодарения и уже недолго до Рождества. Перемена погоды сделала мысли о карантине неприятней, словно с холодным канадским воздухом в городок пришли одиночество и беспокойство.

Стоя в ожидании лифта, Маргерит заметила своего бывшего мужа Рэя, который как раз в этот момент заскочил в небольшой магазинчик в углу вестибюля, надо полагать, за утренней дозой шоколадных пирожных «Динь-Дон». Рэй всегда отличался исступленным рвением в исполнении ритуалов, и одним из них были «Динь-Доны» к завтраку. Рэй проявлял чудеса изворотливости, чтобы они имелись под рукой даже в отпуске или командировке. В его ручной клади всегда был пластиковый контейнер с «Динь-Донами». Без любимых пирожных на завтрак в нем просыпались самые худшие черты: непрерывная раздражительность, припадки гнева при малейших затруднениях. Пока лифт полз вниз с десятого этажа, Маргерит не спускала глаз с входа в магазинчик. Рэй появился оттуда с бумажным пакетом в руках, как только мелодичный звон возвестил о прибытии лифта. «Динь-Доны», разумеется. И жрать он их будет, закрывшись в кабинете: Рэй предпочитал поглощать сладости без свидетелей. Маргерит без труда вообразила, как он, зажав в каждой руке по «Динь-Дону», вгрызается в них, словно сумасшедшая белка, а крошки сыплются на крахмальную рубашку и галстук, более уместный на похоронах. Вместе с ней в лифт вошли еще три человека, и Маргерит поспешно нажала свой этаж – лишь бы Рэй не успел добежать до двери.

Работа, которой занималась Маргерит – а она ее любила и потратила уйму сил, чтобы ее получить, – иногда заставляла чувствовать себя вуайеристкой. Пусть бесстрастной, пусть получающей за это зарплату – но все же вуайеристкой.

В Кроссбэнке она себя так не чувствовала; однако работа в Кроссбэнке была пустой тратой времени: целых пять лет она процеживала архивные ботанические данные, с чем прекрасно справился бы какой-нибудь усидчивый аспирант. Она и сейчас легко перечислит латинские названия для всех восемнадцати разновидностей бактериальных матов. Где-то через год Маргерит настолько привыкла смотреть на океан планеты HR8832/B, что ей стало казаться, будто она ощущает его запах, запах убийственных концентраций хлора и озона, зафиксированных фотохроматическими датчиками, резкий и чуть маслянистый. В Кроссбэнк она попала только потому, что туда ее привез Рэй – он занимал там административную должность, – и она несколько раз отклоняла предложения о переводе в Слепое Озеро.

Потом она все же набралась храбрости и подала на развод, а вслед за этим приняла предложенную должность в департаменте Наблюдения. И тут же обнаружилось, что Рэй тоже добился временного перевода в Слепое Озеро. Мало того, он переехал на запад на месяц раньше Маргерит, которой еще нужно было передать дела, успел за это время стать в Озере своим и, судя по всему, активно занимался все это время подрывом репутации Маргерит перед лицом руководства.

И тем не менее у нее сейчас была работа, ради которой она училась, о которой мечтала – ничего более близкого к полевой астрозоологии в мире просто не существо- вало.

Маргерит пробралась сквозь лабиринт рабочих мест, здороваясь с программистами и секретаршами. Заглянув в служебную кухню, наполнила свою сувенирную кружку с изображением лангуста кофе со сливками, потом прошла в кабинет и закрыла за собой дверь.

Стол был завален бумагами, рабочий стол компьютера – тоже, только виртуальными. Нескончаемые документы требовали проверки и классификации. Дело важное, но очень нудное и трудоемкое. Впрочем, этим можно будет заняться и дома. Сегодня ей хотелось провести некоторое время наедине с Субъектом. Реальное время, а не просмотр обработанных записей.

Маргерит опустила жалюзи, приглушила крохотные желтые потолочные лампы и включила монитор, целиком занимающий западную стену кабинета.

И как раз вовремя. На UMa47/E начинался семнадцатичасовой день.

Утро. Субъект зашевелился на своем матраце, лежащем на каменном полу лабиринта.

Как всегда, врассыпную от его тела бросились десятки созданий помельче – паразиты, симбионты или, возможно, потомство. Пока Субъект спал, они питались кровью из его сосков. Мелкие зверюшки, размером не больше мыши, многоногие и движущиеся, словно змейки, быстро исчезли в щелях между полом и гранитными стенами. Субъект сел, потом выпрямился во весь рост.

Согласно оценкам рост этот был чуть больше двух метров. Очень представительный мужчина. («Мужчиной» Маргерит называла его про себя. В официальных документах она бы никогда не осмелилась на гендерные термины. Никто понятия не имел, есть ли у инопланетян пол и каким образом они размножаются.) У Субъекта было две ноги и симметричное тело, так что на большом расстоянии силуэт его в принципе можно было принять за человеческий. Этим сходство и заканчивалось.

Кожа Субъекта – вовсе не панцирь, как можно было заподозрить, исходя из дурацкой клички «лангуст», – представляла собой тугую, шершавую красновато-коричневую оболочку. Плотная, хорошо сохраняющая влагу кожа, легочные щели вдоль груди и некоторые прочие подробности – многосуставчатые руки и ноги, а также крошечные конечности для манипулирования пищей по краям челюстей – заставили некоторых ученых умозаключить, что Субъект и его раса эволюционировали из насекомоподобной формы жизни. Согласно одному из сценариев ветвь беспозвоночных смогла сравняться с млекопитающими в размерах и подвижности, поскольку развила хитиновый хребет, в котором спряталась хорда, а внешним панцирем пожертвовала в пользу более легкой и гибкой кожи. Другое дело – что для этой, что для других гипотез доказательств было кот наплакал. Уже экзозоология была крайне нелегким делом, а об экзопалеонтологии ученым приходилось пока лишь мечтать.

Субъекта было прекрасно видно в свете ламп накаливания, гирляндами свисавших с потолка. Маленькие лампочки действительно больше напоминали елочные фонарики, чем привычные лампы, но в остальном выглядели очень знакомо. Нити ламп, как показала спектроскопия, состояли из обычного вольфрама – примитивная и очень надежная технология. Время от времени здесь появлялись другие аборигены, которые заменяли сгоревшие лампочки и проверяли изоляцию на медных проводах. В городе имелась хорошо налаженная инфраструктура коммунальных служб.

По утрам Субъект не одевался и не ел; вообще никто никогда не видел, чтобы он ел у себя в спальном помещении. Однако он задержался, чтобы избавиться от жидких отходов – для этой цели в полу имелся специальный слив. Густая зеленоватая жижа изливалась из отверстия в самом низу живота. Разумеется, картинка шла без звука, однако воображение Маргерит услужливо дорисовало урчание и бульканье.

Она напомнила себе – все это произошло около полувека назад. Так было легче справляться с ощущением того, что она подглядывает. С этим существом ей не удастся ни поговорить, ни как-то еще обменяться информацией. Как именно сюда попадает картинка, оставалось загадкой, однако не было оснований полагать, что она передается быстрее скорости света. А солнце этой планеты, 47-я Большой Медведицы, Ursa Majoris, находилось в пятидесяти одном световом годе от Земли.

(Аналогичным образом если сейчас где-то в глубинах Галактики кто-то наблюдает за ней, к тому моменту, как они попытаются разобраться, что именно Маргерит делает в туалете, она давно уже будет в могиле.)

Субъект покинул лабиринт, не задерживаясь. Хотя походка его, пусть и на двух ногах, с человеческой точки зрения, выглядела странно, двигался он достаточно быстро. В это время суток вполне могло приключиться что-нибудь интересное. Фактически каждое утро Субъект делал одно и то же – отправлялся на фабрику, где собирал узлы каких-то механизмов, – однако маршрут его почти никогда не повторялся. Накопилось достаточно свидетельств того, что это было культурным или биологическим императивом (иными словами, так же поступали и другие аборигены), возможно, ими руководил атавистический инстинкт, некогда помогавший избегать хищников. А жаль – Маргерит было бы приятнее думать, что это личная привычка Субъекта, его собственная идиосинкразия, осознанный выбор.

Несмотря на все это, программа наблюдения отслеживала перемещения Субъекта со стабильной и внушающей уважение точностью. Когда Субъект двигался, взгляд наблюдателя (или «виртуальная камера», если пользоваться терминологией отдела Видеозаписи) следовал за ним на одном и том же расстоянии. В центре кадра всегда был сам Субъект, но, по мере того как он перемещается, можно было изучать и окружающий его мир. Сейчас он шагал бок о бок с сородичами по освещенным лампочками коридорам своего лабиринта. Все шли в одну сторону, словно коридор был дорогой с односторонним движением, вот только направление этого движения в разные дни было разным. Маргерит уже научилась узнавать Субъекта в толпе не только по центральному положению (время от времени его ненадолго заслоняли другие), но и по яркому желто-оранжевому гребню, тянущемуся через голову и вдоль спины, и по округлости плеч.

Иногда она видела дневной свет – Субъект миновал балконы и ротонды, открывающиеся наружу. Небо сегодня было бледно-голубым. Большая часть осадков выпадала в Лангуста-Сити во время местной мягкой зимы, сейчас же был разгар лета, самая середина того периода, когда солнце на этой южной широте почти не покидает небосвода. Наклон оси планеты был незначительным, а вот орбита вокруг звезды – сильно вытянутой; лето в городе, где живет Субъект, продлится еще два земных года.

Небо чаще затягивали облака пыли, чем дождевые тучи. Атмосфера UMa47/E была суше, чем на Земле; как и на Марсе, здесь случались гигантские пыльные бури, сопровождающиеся электрическими разрядами. В воздухе постоянно висела мелкая пыль. Впрочем, сегодня выдался довольно ясный день, умозаключила Маргерит. И теплый, судя по тому, как Субъект распустил реснички, служившие для теплоотвода. Голубое небо, словно раскрашенное цветным мелком, выглядело совсем по-земному. На секунду закрыв глаза, Маргерит представила себе прижавшиеся к скалам индейские деревушки где-нибудь в Аризоне или Нью-Мексико.

Субъект тем временем наконец достиг одного из широких внешних пандусов, которые по спирали спускались к подножию города.

Первоначальное обследование планеты, проведенное с большой высоты, выявило не менее сорока разбросанных по поверхности UMa47/E крупных каменных городов, в одном из которых и жил Субъект, и примерно вдвое больше – не столь крупных. На столе у Маргерит стоял глобус мира Субъекта, города на нем были подписаны только широтой и долготой. (Никто не рисковал давать им имена собственные из опасения быть обвиненным в антропоцентризме и неуместном нахальстве. «Лангуста-Сити» было лишь прозвищем, причем таким, которое не следовало употреблять в присутствии высокого начальства или прессы.)

В городе было не менее тысячи гранитных зиккуратов, и каждый – огромного размера. Пока Субъект спускался по пандусу – его спальное помещение располагалось в данном здании довольно высоко, – перед Маргерит разворачивалась городская панорама. Башни были похожи друг на дружку – высокие спиралевидные раковины, стоящие на выложенных красными плитами мостовых; промышленные сооружения выделялись лишь трубами на самой вершине, из которых в неподвижный воздух выползал светлый или темный дым. Пандусы и открытые пространства по всему городу были сейчас заполнены недавно пробудившимися жителями. Быстро поднимающееся солнце посылало желтые лучи вдоль восточных каньонов. За пределами города Маргерит могла разглядеть орошаемые сельскохозяйственные земли, а еще дальше – поросшие кустарником равнины и отдаленный горизонт, изрезанный горными вершинами. (Закрыв глаза, она продолжала видеть под веками негативное изображение, словно попавшее туда напрямую, минуя невообразимо сложное технологическое оборудование стоимостью в миллиарды долларов, словно она сама была сейчас там, дышала разреженным воздухом и тонкая пыль забивала ей ноздри.)

Субъект достиг поверхности и направился к промышленному зданию, где проводил каждый день.

Маргерит смотрела, забыв про требующие внимания документы. Наблюдателем как таковым она не была, кроме того, маловероятно, что она заметит нечто важное и при этом ускользнувшее от внимания пяти профильных комитетов. Ей надлежало сводить вместе результаты чужих наблюдений, а не наблюдать самой. Однако это может подождать как минимум до обеда. Карантин означал, что ее отчеты все равно не выйдут за пределы комплекса. Так что можно и посмотреть.

И помечтать, если захочется.

Пообедала она в кафетерии в западном крыле «Плазы», заметив там секретаршу Рэя, Сью Сэмпел, которая расплачивалась за кофе. Маргерит разговаривала со Сью всего раз или два, но ей уже сейчас было ее жаль. Как Рэй обращается со своими сотрудниками, она знала прекрасно. Даже в Кроссбэнке под его руководством мало кто задерживался надолго. Сью наверняка подала заявление на перевод куда-нибудь еще, а если нет, то скоро подаст. Маргерит помахала ей рукой, та рассеянно кивнула в ответ.

После обеда Маргерит наконец-то взялась за документы. В частности, проверила довольно интересный отчет начальника группы физиологии, который прогнал тысячу часов видео через графический процессор, отметив подвижные части тела Субъекта и проведя корреляцию их поведения со временем суток и ситуацией. Подобный подход позволил получить на удивление большое количество важных данных; теперь их следует отправить другим департаментам в форме срочного информационного бюллетеня. Его придется написать самой, а к работе привлечь Боба Корсо и Фелицию Каваками из департамента физиологии, когда те вернутся с конференции в Канкуне.

Видео Субъекта оставалось на стенной панели, и, поднимая голову от собственной работы, Маргерит могла видеть, как Субъект выполняет свою. Место, где Субъект работал, почти наверняка было фабрикой. Он стоял у пьедестала внутри огромного зала без окон, освещенный направленным с потолка прожектором. Вокруг были сотни других таких же аборигенов, и на них падали такие же лучи, подобно фосфоресцирующим столбам в мрачной пещере. Субъект брал какие-то модули (цилиндрические объекты неизвестного пока назначения) из ведерка на самом краю светового столба и вставлял их в диски, где для этой цели уже были проделаны отверстия. Диски поднимались откуда-то из пьедестала на платформе и вновь опускались обратно, когда сборка завершалась. Цикл повторялся примерно каждые десять минут. Назвать подобную работу монотонной, подумала Маргерит, все равно что вообще ничего не сказать.

И тем не менее что-то привлекло ее внимание.

Поскольку Субъект был сейчас более или менее неподвижен, камера развернулась, чтобы показать его спереди. Сейчас она видела лицо Субъекта, резко очерченное падающим сверху светом. Если лицо – правильное слово. Некоторые называли его «жутким»; первоначальный шок был вызван тем, что люди узнавали определенные его части (скажем, глаза, сидящие в костяных глазницах, пусть даже совершенно белые), а другие (например, челюсти) напоминали о насекомых. Однако с этим первым впечатлением от черт лица можно было со временем научиться справляться; куда сложнее было то, что ничего другого, кроме черт, увидеть не удавалось. Не было выражения. Самой природой люди предназначены для того, чтобы читать в лицах человеческие эмоции; опытный исследователь способен читать выражение на мордах обезьян или волков. На лице Субъекта было ничего не прочесть.

А вот в руках…

Это действительно были руки, и они пугающе напоминали человеческие. Длинные гибкие пальцы числом три, «большой» же палец представлял собой неподвижный костяной выступ, торчащий из запястья. Однако ничего непонятного в руках не было. Можно было без малейшего труда вообразить, как эти руки что-то держат. То, как они быстро двигаются, тоже выглядело совершенно естественным.

Маргерит не сводила глаз с занятых работой рук.

Они что, дрожат?

Маргерит казалось, что у Субъекта дрожат руки.

Она набросала короткое сообщение для Физиологии:

«Дрожь в руках у Субъекта? По-моему, да (3:30 сегодня днем, прямая трансляция). Что думаете? М.».

Потом вернулась к собственной работе. Почему-то стучать по клавишам было приятнее, когда над головой висит изображение Субъекта. Словно они работают вдвоем. Словно она не одна. Словно у нее появился друг.

По дороге домой она забрала Тесс из школы.

После физкультуры Тесс всегда возвращалась домой либо с неправильно застегнутыми пуговицами, либо в расшнурованной обуви. Вот и сегодня. Однако Тесс была необычно тихой – сжалась на сиденье в комочек, чтобы укрыться от осеннего холода, – и Маргерит не стала отчитывать ее за одежду.

– У тебя все в порядке?

– Угу, – пробормотала Тесс.

– Я слышала, видеоканал так и не восстановился. Видео сегодня опять не будет.

– Мы же по понедельникам смотрим «Солнечный город»!

– Не сегодня, радость моя.

– Ну, у меня книжка есть, – обнадежила ее Тесс.

– Вот и хорошо. А что за книжка?

– Про астрономию.

Дома, пока Тесс играла в комнате, Маргерит приготовила ужин: купленные в местном супермаркете замороженные кусочки курицы. Не слишком изысканно, зато питательно, а главное – не требует чрезмерного напряжения кулинарных талантов. Блюдо с курицей вращалось в микроволновке, когда зазвонил телефон.

Маргерит нашарила трубку в кармане блузки.

– Алло.

– Доктор Хаузер?

– Да.

– Прошу прощения за поздний звонок. Это Берни Флейшер – классный руководитель Тессы.

– Точно. – Маргерит попыталась отогнать внезапное беспокойство. – Мы с вами познакомились в сентябре.

– Я только хотел спросить, не найдется ли у вас на этой неделе времени, чтобы заглянуть в школу для беседы.

– У Тесс какие-то проблемы?

– Я бы не назвал это проблемами. Просто хотелось обсудить с вами пару вопросов. Подробности лучше отложить до встречи.

Маргерит договорилась с ним насчет даты и сунула телефон обратно в карман.

Ради бога, думала она, ради бога, только бы не опять.

В среду уроки закончились рано.

Последний звонок прозвенел в час тридцать, после этого учителя отправились на какое-то там собрание. Все утро с ними был классный руководитель. Мистер Флейшер говорил про болота, про разных птиц и животных, которые там живут. Тесс, пусть даже большую часть времени она смотрела в окно, слушала очень внимательно. Слепое озеро (само озеро, не город) оказалось очень увлекательной темой, во всяком случае в изложении мистера Флейшера. Он рассказал про ледник, покрывавший эту часть континента много тысяч лет назад. Уже одно это звучало увлекательно. Конечно, Тесс и раньше слышала про ледниковый период, но ей как-то не приходило в голову, что все происходило прямо здесь. Что земля, на которой стоит школа, была некогда скрыта под чудовищного веса ледяным панцирем. Что продвигаясь вперед, ледник толкал перед собой камни и почву, подобно огромному плугу, а когда отступил, борозды и впадины заполнились талой водой.

Было облачно и прохладно, но не так чтобы совсем противно и без дождя. Тесс, у которой впереди был целый день, подобный неоткрытому еще подарку, решила сходить на болота, на само Слепое озеро. Встретив на игровой площадке Эди Герундт, Тесс спросила, не хочет ли та с ней. Эди, занятая игрой в мяч на веревочке, нахмурилась и что-то пробормотала. Тесс пожала плечами и пошла одна.

Лед, сказал мистер Флейшер, был здесь десять тысяч лет назад. Лето за летом, десять тысяч раз, и одно холоднее другого, если представить, что время потекло в обратную сторону, к ледниковому периоду. И еще десять тысяч зим, которые в конце концов превратятся в одну сплошную зиму. Любопытно, как оно все выглядело, когда сделалось теплее, и ледник наконец стал отступать, открывая под собой землю («ледниковую морену», сказал мистер Флейшер, или «стиральную доску», хотя это вообще непонятно что). Принесенная издалека почва забивала собой каменные долины, окрашивала грязью вновь появившиеся реки, ложилась в основание болот. Наверное, тогда все вокруг пахло весной, подумала Тесс. Сплошная весна много лет подряд, запахи грязи, гнили и новой жизни.

Выходит, задолго до ледникового периода была глобальная осень? Как сейчас, отметила Тесс, по утрам иней, а когда идешь в школу, видно собственное дыхание.

Она знала, что дорога к болоту лежит там, где кончаются тротуары, не меньше километра к востоку, мимо башен Глазной Впадины, а потом через невысокий холм. Эди Герундт говорила, что зимой там катаются на санках, вот только ребята постарше все время норовят в тебя врезаться, поэтому ходить кататься лучше с кем-то из взрослых.

Сначала Тесс шла вдоль дороги без тротуаров, которая вела от домиков города на восток в сторону зданий Глазной Впадины, а потом сворачивала в сторону. В Глазной Впадине Тесс не была никогда, хотя в Кроссбэнке их класс водили в аналогичное здание на экскурсию. Сказать по правде, Ока она побаивалась. Мама сказала, там все как в Кроссбэнке – точная копия, – а Тесс там ничего не понравилось. Ни коридоры без окон, ни огромные стойки с БЭК-кольцами, ни шумные «кривонасосы», которые их охлаждают. Тем более миссис Флевеллинг, ее тогдашняя учительница, не уставала повторять: «Мы пока не очень понимаем, как все рабо- тает».

Главное, что изображения океанской планеты – в Кроссбэнке, и Лангуста-Сити – здесь, в Слепом Озере, именно тут и получались. В Глазной Впадине, или в Зрачке – так это место называлось в Кроссбэнке. Потому эти конструкции и были окружены тайной. Самими-то изображениями Тесс не слишком восхищалась, видео были скучными – что размеренная жизнь Субъекта, что еще менее подвижные океанские пейзажи. Но иногда, если было настроение, она могла часами смотреть на них, словно в окно на уроке, чувствуя, как это странно и необычно – наблюдать чужую планету.

От башен Ока в воздух поднимались тонкие струйки пара. Облака вверху суетились, словно овцы в стаде. Тесс обошла комплекс стороной, не приближаясь к забору периметра, и свернула к западу, воспользовавшись протоптанной через высокую траву тропинкой – одной из многочисленных тропинок, оставленных в прерии детворой Слепого Озера. Потом застегнула воротник куртки, чтобы укрыться от налетевшего ветра.

Когда она достигла вершины холма, откуда катаются на санках, ноги уже болели, и Тесс была готова повернуть обратно, но вид открывшегося болота ее заворожил.

За поросшим травой подножием холма простиралось Слепое озеро, или, как сказал мистер Флейшер, «заболоченный эстуарий»: целый километр водянистого луга и неглубоких трясин. Здесь все заросло пучками травы и высокими палками камыша, а на участках открытой воды отдыхали канадские гуси – в точности такие же, как те, что всю осень шли крикливыми треугольниками над головой.

Дальше был еще один забор – вернее, тот же самый забор, который окружал всю Национальную обсерваторию «Слепое Озеро», а вместе с ней и болото. Дикая природа оказалась внутри «охраняемого периметра». Если бы Тесс забрела в болото, террористы и шпионы ей бы там не угрожали. В отличие, надо полагать, от кусачих черепах и мускусных крыс. (Тесс не знала, как выглядит мускусная крыса, но мистер Флейшер сказал, что они живут на болоте, а название Тесс не очень понравилось.)

Она спускалась с холма, пока ее не окружили камыши, словно рослые гвардейцы в медвежьих шапках. В лужице стоячей воды по левую руку Тесс разглядела собственное изображение.

Если только это не Зеркальная Девочка.

Очень неприятная мысль, пусть даже ее мысли никто подслушать не может. Слишком уж она натерпелась в Кроссбэнке. Психологи, психиатры, бесконечные вопросы, от одной вежливости которых можно было с ума сойти. То, как на нее все смотрели, даже мама с папой, будто она, сама того не зная, сделала что-то очень стыдное. Нет, только бы не опять.

Ведь Зеркальная Девочка была просто игрой.

Хотя уж слишком эта игра походила на правду.

Не на настоящую правду, не настолько настоящую, как камень или дерево, которые можно потрогать. И все же более настоящую, чем сон. Более настоящую, чем хотелось бы. Зеркальная Девочка жила не только в зеркалах (где она впервые появилась); она жила и просто в воздухе. И шептала вопросы, которые Тесс никогда бы не пришли в голову. Психолог сказал, что Тесс сама себе выдумала Зеркальную Девочку, но разве могла бы она выдумать личность столь настырную, а порой и надоедливую, как Зеркальная Девочка?

Она позволила себе бросить еще один взгляд на поверхность воды у самых ног. Воды, полной неба с облаками. Воды, откуда под косым углом глянуло ее собственное лицо – и приветливо улыбнулось.

«Тесс», – прошептал ветер, и лицо исчезло в волнах ряби.

Ей вспомнилась книжка про астрономию. Про глубины пространства и времени, в которых целый ледниковый период был всего лишь мгновением.

«Тесс», – шуршали листья и метелки камыша.

– Иди отсюда, – сказала Тесс. – Я и так уже натерпелась.

Ветер дунул сильней – и стих. И лишь чувство, что рядом кто-то есть, никуда не делось.

Тесс отвернулась от болота – теперь оно выглядело враждебным. Обернувшись к западу, девочка обнаружила, что просвечивающее сквозь облачный слой солнце опустилось на самую макушку холма. Она взглянула на часы. Четыре. Висящий на цепочке вокруг шеи ключ от домика вдруг показался ей пропуском в рай. Оставаться в одиночестве на болоте больше совсем не хотелось. А хотелось сбросить с плеч тяжеленный рюкзак, свернуться в калачик на диване и чтобы на видеопанели было что-нибудь интересное или хотя бы книжка в руках. Тесс вдруг почувствовала себя виноватой, словно она нарушила что-то, придя сюда, хотя это и не запрещалось (правда, мистер Флейшер вскользь упомянул, что болото не такое уж и мелкое и что там можно заблудиться).

Большая голубая цапля взмыла в воздух из камышей, громко хлопая крыльями. В тисках ее клюва трепыхалось что-то зеленое.

Тесс отпрянула и побежала к вершине холма, откуда уже можно будет увидеть Слепое Озеро (которое город). В ушах свистел ветер, а шорох трущихся друг о дружку брючин звучал как беседа на повышенных тонах.

Башни Ока, мимо которых она проскочила, немного помогли ей успокоиться. Гладкий черный асфальт дороги, ведущей к домикам, помог еще больше. И окончательно успокоила близость высоких зданий «Хаббл-Плазы».

А вот звук полицейских сирен у южных ворот снова встревожил. Сирены всегда напоминали Тесс рыдающих младенцев, одиноких и голодных. Они означали – случилось что-то нехорошее. Тесс вздрогнула и остаток дороги домой пробежала, уже не останавливаясь.

В среду утром к Крису, устроившемуся за крошечным складным столиком в клубном кафетерии, подсел Себастьян Фогель.

Завтрак, состоявший из круассанов, водянистого омлета, апельсинового сока и кофе, вынужденным поселенцам предоставлялся бесплатно. Крис начал с кофе. Для того чтобы хотя бы подумать о местном горячем, уже требовалась определенная нейрохимическая стимуляция.

Непринужденно приблизившись, Себастьян положил на столик экземпляр «Господа & квантового вакуума».

– Элейн говорит, что вы интересовались. Я подписал ее для вас.

Крис постарался изобразить на лице благодарность. В конце концов, книга была в подарочном издании, настоящая бумага, твердый переплет. Прочная, как кирпич, да и по тяжести вряд ли отличается. Он живо представил себе картину: Элейн, пряча улыбку, рассказывает Себастьяну, как Крису «не терпится» познакомиться с его трудом… Похоже, тот привез с собой в Слепое Озеро полный чемодан этих книг.

– Благодарю, – сказал Крис. – Я вам теперь должен свою собственную.

– Ни к чему. Я загрузил электронную копию «Взвешенных ответов» еще до того, как обрубили связь. Элейн мне ее очень рекомендовала.

Однако я в долгу перед Элейн, подумал Крис. Чем же отплатить? Подсыпать ей в мюсли стрихнину?

– Она полагает, – продолжал между тем Себастьян, – что вся эта история с карантином может пойти нам на пользу.

Крис перелистывал книгу Фогеля, отмечая про себя заголовки разделов. «Бог в кредит». «Почему гены определяют сознание & каким именно образом». Чертовы амперсанды.

– На пользу? Каким образом?

– Мы оценим весь комплекс в кризисной ситуации. Особенно если карантин серьезно затянется. Она говорит, что тогда мы сможем отвязаться от пиарщиков Ари Вейнгарта и запросто поговорить с людьми. И увидим Слепое Озеро с той стороны, которую никогда не показывают прессе.

Разумеется, Элейн была права, только Крису эта мысль пришла в голову еще раньше. Он уже второй день брал интервью у отрезанных от дома сменных работников, спрашивая, что они думают о карантине.

В попытке Элейн его взбодрить не было ни малейшей необходимости. Он и сам знал, что это, по всей видимости, его последний шанс спасти свою карьеру журналиста. Не знал он только, нужен ли ему этот шанс. Как справедливо заметила Элейн, существовали иные варианты. Например, хронический алкоголизм или наркотики – и то и другое он успел попробовать на вкус и хорошо представлял себе их привлекательность. Или можно было найти себе какую-нибудь неприметную работу – копирайтера там или автора технических руководств – и спокойно, без треволнений дотянуть до заслуженной пенсии. Не ему первому приходится снижать планку, и особого сочувствия это вроде бы не заслуживает.

Командировка в Кроссбэнк и Слепое Озеро стала для него воплотившейся в явь детской мечтой. К сожалению, ждать пришлось так долго, что мечта слегка подувяла. Он с детства был влюблен в космос и не мог оторваться от первых изображений, поступивших с оптических интерферометров НАСА и «Евростар» – грубые расплывчатые картинки, на которых были видны два газовых гиганта в системе UMa47 (каждый – со сложной системой огромных колец), и до мучительности неясное пятнышко, соответствовавшее твердой планете в обитаемой зоне звезды.

Родители его энтузиазм не разделяли. Слушать его рассказы была готова лишь Порша, младшая сестренка, – она под них засыпала вместо сказок. Для Порши любая история была сказкой. Ей нравилось, как он рассказывает про далекие, только что обнаруженные миры, однако она не позволяла ему ограничиваться твердо установленными фактами. А люди на этих планетах есть? А как они вы- глядят?

– Мы пока не знаем, – отвечал он, – людей еще не открыли.

Порша делала разочарованную гримаску – «ну, сочинил бы что-нибудь!» – но у Криса уже тогда обнаружилось качество, которое он впоследствии стал считать журналистским уважением к истине. Если ты понимаешь, в чем заключаются факты, украшательство уже ни к чему: все чудеса перед тобой, а самое чудесное – что это правда от начала до конца.

Затем сигналы интерферометра НАСА стали ослабевать, и для того, чтобы извлечь из статического шума последние крохи полезной информации, привлекли новейшую разработку – БЭК-кольца, квантовые компьютеры, соединенные в нейросеть открытой органической архитектуры. Причем удалось добиться большего, чем ожидалось. Каким-то образом посредством все более и более глубоко вложенного рекурсивного Фурье-анализа компьютеры смогли производить изображение даже после того, как интерферометры замолчали. Аналитический инструмент, предназначенный быть вспомогательным устройством для телескопов, полностью их заменил.

Крис уже планировал съезжать из родительского дома, когда были опубликованы первые кадры с HR8832/B. Семья не обратила на них особого внимания. Порша, тинейджер-отличница, тогда как раз заинтересовалась политикой и страшно на всех сердилась, что ей не разрешили поехать в Чикаго – протестовать на инаугурации Континентального Содружества. Родители отдалились друг от друга и жили каждый в своем мирке – отцовский состоял из столярничания и пресвитерианской церкви, мать запоздало окунулась в богему – собрания интеллектуалов и индийские платья, спиритические сеансы и афганские шали.

Конечно, они восхищались изображениями с HR8832/B, однако ничего толком не поняли. Как и большинство окружающих, они не представляли себе, как далеко от них находится планета, что означает «она обращается вокруг другой звезды», какую еще ценность, помимо чисто абстрактной, представляют собой морские виды и почему все вообще так носятся с этим местом, куда и отправиться-то нельзя.

Крис изо всех сил пытался им объяснить – в нем пробудилось еще одно журналистское качество. Как красота, так и значение получаемых изображений были попросту безмерны. Тысячелетия, которые потратило человечество на борьбу с невежеством, именно в них достигли кульминации. Они искупили суд инквизиторов над Галилеем и костер Джордано Бруно. Они подобны драгоценной жемчужине, обнаруженной на руинах рабства и войн.

Увы, сенсация оказалась совсем недолгой. Затем медийный пузырь лопнул, а торговцы сувенирами, собрав свою прибыль, переключились на другие темы. С тех пор прошло десять лет. БЭК-эффект так и не удалось толком объяснить или воспроизвести, Порши уже не было, а первая попытка Криса написать книгу закончилась катастрофически. Правду никто не хотел покупать. Даже в Кроссбэнке, хуже того, даже в Слепом Озере постоянная внутренняя грызня относительно изображений и их интерпретации почти заслонила собой науку.

И тем не менее он здесь. Лишенный иллюзий, утративший ориентацию, затрахавшийся и оттраханный – но у него есть еще один шанс найти жемчужину и показать ее людям. Поделиться с ними той красотой и тем значением, которые в свое время буквально доводили его до слез.

Крис поднял взгляд на Себастьяна Фогеля.

– Что для вас означает это место?

– Я попал сюда так же, как и вы, – с улыбкой пожал плечами Себастьян. – Мне позвонили из «Восточного обозрения», я поговорил со своим агентом и подписал конт- ракт.

– Это понятно. Неужели вы видите лишь шанс опубликоваться?

– Не сказал бы. Быть может, я не столь сентиментален по этому поводу, как Элейн, однако значение того, что здесь происходит, я осознаю. Со времен Коперника любое существенное астрономическое открытие влияет на то, как человечество воспринимает себя и свое место во Все- ленной.

– Дело ведь не только в результате, но и в самом процессе. Галилей, будь у него достаточно терпения, мог бы объяснить устройство телескопа практически кому угодно. Однако даже те, кто непосредственно работает с БЭК-кольцами, не в состоянии ответить, как именно они добиваются результата.

– Вы задаетесь вопросом, что на самом деле важнее – то, что мы видим, или то, как мы видим, – кивнул Себастьян. – Любопытная точка зрения. Не стоит ли вам поговорить с инженерами Ока? Они могут оказаться более словоохотливыми, чем теоретики.

Потому что им плевать на то, что я открыл миру правду о Галлиано, подумал Крис. Потому что для них я – не Иуда.

И тем не менее идея была стоящей. После завтрака Крис позвонил Ари Вейнгарту и попросил свести его с кем-нибудь из Ока.

– Главного инженера зовут Чарли Гроган. Если хотите, я с ним свяжусь.

– Буду признателен, – сказал Крис. – Есть новости про карантин?

– Увы, никаких.

– Все еще без объяснений?

– Понимаю, что это не совсем обычно – но именно так. Я и сам прекрасно знаю, в каком состоянии все вокруг. У жены одного сотрудника в отделе кадров начались схватки в тот самый момент, когда в пятницу закрылись ворота. Можете себе представить, что бедолага сейчас чувст- вует.

Вчера Крис проинтервьюировал в спортзале трех сменных работников, и единственное, о чем они могли говорить, – это карантин. Покинутые семьи, некормленые собаки, пропущенные приемы у врача. «Могли бы хотя бы аудиосвязь организовать! – кипятился один электрик. – Что им стоит-то? Боятся, что нам фугас по телефону подкинут? Самые разные слухи идут, и неудивительно, раз информации никакой. Может, там уже война вовсю!»

Крис был целиком с ним согласен. Временный карантин из соображений безопасности – одно дело, но почти неделя без какой-либо информации снаружи или наружу уже граничила с безумием. Скоро все неминуемо придут к выводу, что в мире действительно произошло нечто крайне серь- езное.

Быть может, так оно и было. Но это ничего не объясняло. Пусть даже война, какую угрозу представляет при этом интернет или видеотелефония? Почему под карантином находится не только население Слепого Озера, но и линии связи?

Кто и что скрывает? И от кого?

Следовало хотя бы час потратить перед ужином, чтобы привести записи в порядок. Он уже начал представлять себе, как могла бы выглядеть законченная статья – пусть не на все двадцать тысяч слов, как в договоре с «ВО», но и вряд ли намного меньше. Даже сформулировал основную мысль: под человеческой способностью к безразличию могут скрываться любые чудеса. В сонной культуре UMa47/E мысль эта отразится, словно в далеком зеркале.

Такая работа пойдет ему на пользу и, быть может, восстановит пошатнувшуюся веру в себя.

Или же завтра он проснется в привычном тумане отвращения к себе самому, осознавая, что десяток наскоро записанных интервью, сдобренных неоправданными амбициями, никого не обманут. Возможно и такое. Скорее всего, вполне вероятно…

Подняв взгляд от экрана персонального сервера, он обнаружил над собой Элейн.

– Крис!

– Я занят.

– У южных ворот что-то происходит.

– Что именно?

– Откуда я знаю? По дороге медленно приближается что-то большое. Похоже на беспилотное транспортное средство. Его видно с холма за «Плазой». На эту твою штуку можно писать видео?

– Да, но…

– Тогда и ее захвати. Пойдем!

Происходящее было, очевидно, довольно необычным, и на холме уже собралась кучка зрителей. Крис видел и прильнувшие к стеклам лица в окнах южной башни «Хаббл-Плазы».

– А Себастьяну ты сказала?

Элейн наморщила нос.

– Понятия не имею, где он. Да и вряд ли он заинтересовался бы. Разве что там, на дороге, сам Мессия.

Дорога в Слепое Озеро вилась вдали под плотным покровом низких туч. Действительно, что-то приближалось по ней к запертым воротам. Крис подумал, что Элейн, похоже, не ошиблась: больше всего оно напоминало тяжелый девятиосный беспилотный грузовик, таких роботов армия использовала во время турецкого кризиса пять лет назад. Грузовик был выкрашен в черный цвет и лишен опознавательных знаков; во всяком случае, на расстоянии Крис не мог их разобрать. С прежней скоростью – примерно двадцать километров в час – до ворот ему оставалось минут десять, не меньше.

Крис снял короткое видео.

– Ты в хорошей форме? – спросила его Элейн. – Я собираюсь пробежаться отсюда до ворот, посмотреть, что будет, когда он подъедет.

– А не опасно? – возразил Крис. И холодно тоже. За последний час температура упала на несколько градусов, а он был без куртки.

– Пора уже отрастить яйца, – поддела его Элейн. – Не похоже, что грузовик вооружен.

– Пусть не вооружен, зато бронирован. Кто-то подготовился к неприятностям.

– Тем более надо там быть. Эй, что это?..

Взвыли сирены. Мимо с огромной скоростью пронеслись к югу две машины секьюрити Слепого Озера.

Для своего возраста Элейн оказалась очень подвижной. Крис едва за ней угнался.

В среду Маргерит рано закончила работу и отправилась в школу, чтобы встретиться с мистером Флейшером, классным руководителем Тессы.

Здание единственной в Слепом Озере школы было двухэтажным, длинным и находилось неподалеку от «Плазы». Его окружали игровые и спортивные площадки, а также огромная парковка. Подобно всем остальным зданиям Слепого Озера, школа была спроектирована очень грамотно, но без каких-либо отличительных черт – подобная школа могла бы обнаружиться где угодно. Она была очень похожа на школу в Кроссбэнке и встретила Маргерит, шагнувшую сквозь широкие двери, тем же самым запахом, которым пахли все известные ей школы: йогурта, деревянной стружки, дезинфицирующего средства, подросткового мускуса и работающих электроприборов.

Тесс в этом году пошла в восьмой класс, на шаг дальше от игры в классики и кукол Барби, и застыла теперь на самом пороге юности. Старшие классы для самой Маргерит были не слишком радостными, и ряды бледно-розовых шкафчиков вызвали в ней привычное чувство ожидания опасности, хотя школа пустовала – учеников распустили пораньше, чтобы учителя могли встретиться с родителями. Тесс, наверное, уже дома, читает или просто слушает, как гудят обогреватели. В родных стенах, подумала она не без зависти.

Маргерит постучала в полуоткрытую дверь комнаты 130 – класса мистера Флейшера. Тот жестом пригласил войти и встал, чтобы пожать ей руку.

Она не сомневалась, что мистер Флейшер – отличный учитель. Слепое Озеро было образцовым институтом федерального значения, и ключевым элементом заключаемых с сотрудниками контрактов являлся доступ к первоклассной школьной системе. Маргерит была уверена: у мистера Флейшера безупречный послужной список. Даже внешне он производил впечатление прекрасного учителя, во всяком случае, такого, которому без опасений можно доверять: высокий, с ласковым взглядом, одет безукоризненно, но при этом демократично, аккуратно подстриженная бородка и широкая улыбка. Рукопожатие его оказалось твердым, но не жестким.

– Добро пожаловать. – Столы и стулья в классе были детские, однако он принес откуда-то пару стульев для родителей. – Присаживайтесь.

Забавно, подумала Маргерит, почему от всего этого ей так неловко.

Флейшер бросил взгляд на свой листок.

– Приятно познакомиться. Вернее сказать, мы уже знакомы – нас представляли друг другу в первый день занятий. Вы ведь работаете в департаменте наблюдения и интерпретации?

– Сказать по правде, я его возглавляю.

Флейшер чуть приподнял брови.

– Вы ведь здесь с августа?

– Да, мы с Тесс приехали в августе.

– А ее отец – чуть раньше, не так ли?

– Верно.

– Вы живете отдельно?

– Мы в разводе, – отрезала Маргерит. Интересно, это паранойя или Рэй успел все обсудить и с Флейшером? Он всегда настаивал, что они «живут отдельно», будто это какое-то временное недоразумение. Вполне в духе Рэя – упомянуть, что Маргерит «работает в департаменте интерпретации», не признавая, что она им руководит. – У нас договор о совместном воспитании, но большую часть времени за Тесс отвечаю я.

– Понимаю.

Возможно, Рэй и об этом забыл упомянуть. В разговоре возникла пауза – Флейшер что-то добавил к своим за- писям.

– Извините, если создается впечатление, что я лезу не в свое дело. Просто мне нужно понять, как у Тесс обстоят дела дома. В школе у нее пока дела идут не лучшим образом – уверен, что вы в курсе. Ничего особо серьезного, однако отметки ниже, чем хотелось бы, и потом, кажется, она немного… не знаю, как лучше сказать… слегка невнимательна в классе.

– Переезд… – начала Маргерит.

– Безусловно, важный фактор. Тут у нас вроде военной базы. Семьи приезжают и опять уезжают, а дети это переносят не так легко. Кроме того, бывает, новичков недолюбливают. Я с таким сталкивался, увы, не раз. Но это не единственное, что беспокоит меня в случае Тесс. Я просмотрел ее личное дело из Кроссбэнка.

Вот оно, подумала Маргерит. Разворошили старые угли.

– Весной у Тесс были проблемы. Однако они уже позади.

– Это было во время бракоразводного процесса?

– Да.

– Она посещала психиатра, так?

– Да, доктора Лейнстера в Кроссбэнке.

– А сейчас врачи за ней наблюдают?

– В Слепом Озере? Нет! – решительно мотнула головой Маргерит.

– А вы не рассматривали такую возможность? Здесь есть специалисты, способные оказать первоклассную помощь.

– Я не сомневаюсь. Но не чувствую необходимости в такой помощи.

Флейшер сделал паузу. Постучал карандашом по столу.

– В Кроссбэнке у Тесс случались галлюцинации, верно?

– Нет, мистер Флейшер, неверно! Тесс чувствовала себя одинокой и стала разговаривать сама с собой. Она придумала себе подружку, Зеркальную Девочку, и иной раз ей самой становилось нелегко отличить воображаемое от реального. Это проблема, да, но не галлюцинация. Тесс проверяли на височную эпилепсию и на добрый десяток других неврологических заболеваний. Все тесты дали отрицательный результат.

– Согласно личному делу ей поставили диагноз…

– Синдрома Аспергера, совершенно верно; ничего из ряда вон выходящего. У нее случается нервный тик, она поздно начала говорить и с трудом находит себе друзей. Да, она одинока; думаю, что проблемы в Кроссбэнке были отчасти вызваны именно одиночеством.

– По-моему, она одинока и здесь.

– Не спорю. Одинока и не знает, что делать. А что бы вы чувствовали на ее месте? Родители в разводе, недавний переезд плюс все обычные невзгоды, выпадающие на долю ребенка ее возраста. Я все это и без вас прекрасно вижу. Каждый день. В ее жестах, в глазах.

– Вам не кажется, что терапия могла бы здесь помочь?

– Поймите меня правильно, я не то чтобы против. Тесс сажали на риталин и кучу других лекарств, и ни одно не помогло. Совсем наоборот. Все это тоже должно быть в личном деле.

– Терапия не обязательно подразумевает лекарства. Иногда помогает просто беседа с врачом.

– Тесс беседы не помогли. Она лишь стала себя чувствовать еще более не такой, как все.

– Это она вам сказала?

– Я сама все прекрасно видела! – Маргерит почувствовала, что у нее вспотели ладони. Голос тоже повысился от напряжения. Опять заскулила, говорил в подобных случаях Рэй. – Мистер Флейшер, к чему вы клоните?

– Еще раз прошу прощения, если вам кажется, что я лезу не в свое дело. Я предпочитаю знать, что происходит с моими учениками дома, особенно если в школе у них не все в порядке. В моем понимании именно это и означает быть хорошим учителем. Я также отдаю себе отчет, что иной раз становлюсь похож на следователя.

– Я знаю, что Тесс не всегда справляется с письменными заданиями, но…

– Она приходит в класс, однако в иные дни она… не знаю, как это лучше описать… эмоционально где-то еще. Смотрит в окно. Не отвечает, когда я к ней обращаюсь. Что-то шепчет. Это не означает, что она отличается от других в худшую сторону или что с ней что-то серьезно не так, вот только чему-то ее научить в такой ситуации очень тяжело. Я просто хочу сказать, что мы могли бы попытаться как-то помочь…

– Здесь был Рэй? Так?

Мистер Флейшер изумленно моргнул.

– Я беседовал с вашим мужем… бывшим мужем… раз или два.

– И что он вам сказал? Что я за ней не слежу? Что она жалуется – ей со мной одиноко?

Флейшера выдали глаза. В точку! Ну и говнюк же ты, Рэй!

– Послушайте, – сказала Маргерит, – я понимаю ваше беспокойство и сама его разделяю, но вам также следует знать, что Рэй недоволен решением судьи относительно Тесс и уже не первый раз пытается меня подставить, изобразить все так, будто я плохая мать. Давайте я попробую догадаться, как все было: он пришел сюда и сказал, что, хотя ему совсем не хотелось бы затрагивать подобную тему, он беспокоится о Тесс, особенно после того, что случилось в Кроссбэнке, и не может ли быть, что она не получает той доли родительской заботы, которую заслуживает, тем более что она ему кое-что сказала по этому поводу… Я правильно передаю суть?

Флейшер вскинул вверх руки, обороняясь.

– Я не имею права продолжать разговор в подобном ключе. Могу лишь заверить – отцу Тесс я сказал ровно то же самое, что и вам.

– Рэй ведет собственную игру, мистер Флейшер.

– Меня во всем этом волнует только Тесс.

– А я вас уверяю… – Маргерит с трудом сдержалась, чтобы не прикусить собственную губу. Флейшер смотрел на нее с терпеливой заботой, почти отеческой, но он все-таки учитель восьмого класса. Не может ли быть, что этот его чуть нахмуренный взгляд – всего лишь защитный рефлекс, маска, которую он автоматически надевает, столкнувшись с истеричной ученицей? Или родительницей. – Само собой, я готова сделать все возможное, чтобы помочь Тесс с уроками и всем остальным…

– По существу, тут мы с вами целиком сходимся, – ответил Флейшер. – Тесс пропустила много занятий в Кроссбэнке, не хотелось бы, чтобы это повторилось и здесь.

– Конечно! Конечно, не хотелось бы. Я совсем-совсем уверена, что и не повторится!.. Я могла бы с ней поговорить, объяснить ей, как важно быть прилежной, если вы думаете, что это поможет, – поспешно добавила Маргерит, надеясь, что отчаяния в голосе не будет слышно.

– Может помочь, – кивнул Флейшер, затем, поколебавшись, добавил: – Я одно хочу сказать: нам обоим нужно внимательнейшим образом смотреть за Тесс. Чтобы успеть вмешаться, пока что-то не случилось.

– Я и так смотрю во все глаза!

– Хорошо. Это и есть самое важное. Если нам снова понадобится поговорить, вы не против, если я опять по- звоню?

– В любое время, – заверила его Маргерит, до нелепого обрадовавшись, что встреча подошла к концу.

Флейшер встал.

– Спасибо, что пришли. Надеюсь, я вас не слишком растревожил.

– Нисколько.

Наглая ложь.

– Если вас тоже что-то будет беспокоить, моя дверь всегда для вас открыта.

– Спасибо, я очень благодарна.

Маргерит спешила по коридору к дверям школы, словно ей не терпелось покинуть место преступления. Упоминать имя Рэя было ошибкой, думала она, хотя отпечатки его пальцев были буквально по всей классной комнате, а как ловко он ее подставил! И вообще, удивительно в духе Рэя использовать проблемы Тесс как оружие.

Впрочем, подумала Маргерит, может быть, я просто пытаюсь обмануть сама себя. Проблемы Тесс вовсе не легкое нервное расстройство, и весь случившийся в Кроссбэнке балаган вот-вот повторится… Она была готова на все, лишь бы помочь Тесс преодолеть этот нелегкий период, хотя и не представляла, как именно ей помочь, ведь сквозь упорное безразличие Тесс пробиться почти невозможно… а тут еще Рэй, который постоянно во все лезет, пытается ими манипулировать, пытается выгадать себе преимущество в гипотетической судебной битве за опеку.

Рэй, для которого каждый конфликт – это война, и он рвется в бой, поскольку панически боится проиграть.

Маргерит распахнула двери и вырвалась на воздух. К вечеру заметно похолодало, а тучи опустились еще ниже. Морозный ветерок после удушающей жары классной комнаты казался чуть ли не приятным.

Садясь в машину, Маргерит услышала вой сирен. Она осторожно подкатила к выезду с парковки, поэтому успела затормозить, когда мимо на полной скорости пронесся автомобиль секьюрити Слепого Озера. Направлялся он, похоже, к южным воротам.

Секретарша Рэя Скаттера, Сью Сэмпел, легонько постучала в дверь и напомнила, что через двадцать минут у того встреча с Ари Вейнгартом. Рэй оторвал взгляд от пачки распечатанных на принтере листков и поморщился.

– Спасибо, я и сам в курсе.

– А в четыре придет начальник секьюрити.

– Я вполне умею читать собственный календарь.

– Хорошо, – кивнула Сью. Да и пошел ты в задницу. В эту среду Рэй был заметно не в настроении, притом что он и раньше-то не отличался особой приветливостью. Сью решила, что на него давит карантин – как и на всех остальных. Она понимала, что меры безопасности иной раз необходимы, и могла представить себе, что бывают ситуации (хотя, черт возьми, какие?), когда приходится запрещать даже телефонные звонки за пределы периметра. Но если так будет продолжаться и дальше, людей это начнет бесить по-настоящему. Некоторых уже бесит. Разумеется, в первую очередь сменных работников, жизнь которых (а также супруги и дети) осталась за пределами Слепого Озера. Однако к постоянным жителям это тоже относилось. Взять саму Сью. Хотя жила она в Озере, свидания себе она организовывала вне комплекса и сейчас очень переживала относительно второго звонка от мужчины, с которым познакомилась на «встрече одиноких атеистов» в Констансе. Примерно ее возраста, за сорок, ветеринар с начавшей редеть прической и добрыми глазами. Она будто наяву видела, как он печально смотрит на телефон у себя в руке, на все эти сообщения «НЕТ СВЯЗИ» или «СЕРВЕР НЕДОСТУПЕН», и как в конце концов капитулирует. Еще один упущенный шанс. Ну, по крайней мере, на этот раз виновата не она.

Ари Вейнгарт появился в приемной точно по расписанию. Умница Ари: вежливый, забавный, да еще и пунктуальный. Просто святой!

– Босс на месте? – поинтересовался Ари.

– Повезло тебе. Пойду доложу.

Окно кабинета Рэя Скаттера на шестом этаже «Хаббл-Плазы» выходило на юг, и вид оттуда частенько его отвлекал. Обычно из городка и в городок непрерывно шел какой-нибудь транспорт. В последние дни движение прекратилось, из-за карантина вид из окна сделался статичным, а пейзаж за оградой периметра – пустым, словно мятая оберточная бумага. Ничего не двигалось, если не считать скользящих теней от облаков или случайной стайки птиц. Если долго смотреть из окна, пейзаж начинал казаться столь же нечеловеческим, как виды UMa47/E. Очередное импортированное неизвестно откуда изображение. Совершенно плоское, ведь так? Двумерная кар- тинка.

Карантин создал уйму малоприятных проблем. Не самой последней из которых оказалось то, что он теперь вроде как был в комплексе за главного.

Его должность в администрации была не такой уж и высокой. Однако в прошлые выходные в Канкуне состоялась ежегодная конференция Космического общества по астробиологии и экзокультурным исследованиям. Крупная делегация из ученых и административного руководства, побросав плавки и купальники в чемоданы, покинула Слепое Озеро за день до карантина. Если вычеркнуть имена уехавших из диаграммы управления комплексом, над головами начальников департаментов оставался теперь единственный кружок с именем «Рэй Скаттер» – словно сорвавшийся с веревочки воздушный шарик.

Это означало, что теперь к нему постоянно шли люди, проблемы которых он не был уполномочен решать. И требовали того, что он не мог им дать – например, внятного объяснения причин карантина или возможности в виде исключения этому карантину не подчиняться. Он был вынужден отвечать, что и сам ничего не знает. И может только выполнять стандартные инструкции до тех пор, пока снаружи не поступят другие распоряжения. Иными словами, дожидаться, пока все это дерьмо само собой рассосется. Но все продолжалось уже так долго, что не могло не раздражать.

Когда Ари Вейнгарт постучал в дверь и вошел, от окна пришлось отвернуться.

Рэю не нравился жизнерадостный оптимизм Вейнгарта. Он подозревал, что за ним скрывается недостаток уважения, что Вейнгарт притворяется своим в доску, чтобы незаметно что-то выгадать, как и любой другой начальник департамента. Но Вейнгарт по крайней мере понимал, каково сейчас Рэю, так что хотя бы не жало- вался.

Если бы только не эта его улыбка! Она резала Рэю глаза, словно дуговой прожектор. Белые ровные зубы сверкали, подобно кафельной плитке.

– Садись, – предложил Рэй.

Вейнгарт пододвинул стул поближе к столу и тут же вытащил из кармана компьютер. Сразу к делу. Вот это Рэю было по душе.

– Вы просили составить список проблем, которые нам придется решать, если блокада затянется. Я тут кое-что набросал.

– Блокада? – переспросил Рэй. – Люди так это называют?

– Чтобы отличить от стандартного шестичасового карантина.

– Но почему блокада? Мы же не в осаде.

– Спросите у Димы. – Дмитрий Шульгин, глава местного гражданского секьюрити, должен был явиться сюда к четырем. – Такой карантин, похоже, прописан где-то в инструкции для военных. Дима говорит, это называется «информационная блокада», просто никому и в голову не приходило, что такое может случиться у нас.

– Мне он ничего подобного не говорил. Вот ведь молчун славянский! И с какой же целью могут ввести такую блокаду?

– Инструкцию написали, еще когда Кроссбэнк получил первые кадры. На основании одного из параноидальных сценариев, которые рассматривались на слушаниях в Конгрессе. Идея была, что Кроссбэнк или Слепое Озеро могут загрузить что-нибудь опасное, то есть не в физическом смысле, а что-то вроде вируса или трояна… Вы знаете, что такое стеганография?

– Данные, закодированные внутри файлов с изображениями. – Рэй не стал напоминать Вейнгарту, что его лично вызывали на те самые слушания. Кибератаки в то время были модной темой. Луддитское лобби опасалось, что Слепое Озеро загрузит какую-нибудь зловредную инопланетную саморазмножающуюся программу или – о господи! – деструктивный мем, который затем распространится по земным коммуникационным сетям, причинив ущерб, масштабы которого не поддаются оценке.

Рэй отдавал себе отчет, что Слепое Озеро имеет дело с доселе неизведанным, однако идея относительно вируса была явным абсурдом. Аборигены UMa47/E вряд ли подозревали, что за ними следят. А даже и подозревай они… Считалось, что изображения, получаемые Слепым Озером, передаются со скоростью света, пусть даже и непонятно, как именно. Для того чтобы хоть как-то навредить, аборигены должны быть крайне чувствительны и до безумия одержимы идеей мщения. И тем не менее на слушаниях Рэй был вынужден признать, что возможность опасной стеганографии, пусть даже чисто теоретическая, все же существовала. Так что на этот случай в и без того чудовищную прорву планов по обеспечению безопасности Слепого Озера были внесены соответствующие дополнения. Хотя, с точки зрения Рэя, подобного бреда астрономия не знала со времен Джироламо Фракасторо с его теорией, что сифилис вызван противостоянием Сатурна, Юпитера и Марса.

Неужели эти идиотские планы и правда приведены в действие?

– С этой теорией есть одна проблема, – сообщил он Вейнгарту. – Для блокады нет причины. Мы не загружали ничего подозрительного.

– Пока не загружали, – кивнул Вейнгарт.

– Тебе что-то известно?

– Да нет, разумеется. Но допустим, что-то случилось в Кроссбэнке…

– Да ладно! Кроссбэнк видит только океан и бактерии.

– Да, но…

– И в любом случае у нас совершенно разные объекты наблюдения. Происходящее у них на нас никак не сказывается.

– Если предположить, что проблема в процессе наблюдения…

– Ты хочешь сказать, она связана с самим Оком?

– Если в Кроссбэнке что-то неладно с БЭК-кольцами, министерство энергетики или военные могут устроить нам блокаду в качестве меры предосторожности.

– Не предупредив нас?

– Информационная блокада – двусторонняя. Ни отсюда, ни сюда. Можно предположить, что они отключили все вплоть до несущей частоты.

– Но предупредить все равно можно было.

– Допустим, они торопились.

– Все это совершенно вилами по воде писано, и я надеюсь, что вы с Шульгиным не слишком много треплетесь на такие темы. Слухи могут вызвать панику.

Похоже, Вейнгарт хотел что-то сказать, но передумал.

– И в любом случае, – заключил Рэй, – от нас тут ничего не зависит. Существенным вопросом остается, как нам позаботиться о себе до тех пор, пока снаружи не решат, что можно открыть ворота.

Вейнгарт кивнул и начал зачитывать свой список:

– Припасы. Питьевую воду нам подают по трубам, и подача не прекращалась, однако без новых поставок некоторые категории продуктов закончатся уже на этой неделе, а к концу ноября нас ожидает масштабный продовольственный кризис вплоть до голода. Я бы рассчитывал, что нам организуют доставку продуктов; тем не менее представляется разумным создать неприкосновенный запас и, возможно, даже выставить у него охрану.

– Представить не могу, что эта… осада продлится до Дня благодарения!

– Мы ведь решили обсуждать самые разные сценарии…

– Хорошо, хорошо. Что еще?

– Та же самая история с медикаментами. Причем местная клиника не предназначена для лечения серьезных болезней или травм и с эпидемией тоже вряд ли справится. Скажем, если случится пожар, пострадавших надо будет отправлять в ожоговые центры, иначе возможны летальные исходы там, где их вполне можно избежать. Тут мы тоже мало что в состоянии предпринять, разве что предупредить медиков, чтобы были готовы к чрезвычайным ситуациям. Кроме того, если блокада затянется, людям потребуется психологическая помощь. Уже есть жалобы на срочные проблемы с оставшимися снаружи семьями.

– Перебьются.

– Жилищный вопрос. В спортзале сейчас живут человек двести сменных работников, не считая журналистов и других временных посетителей. Наилучшим долговременным решением – если блокада затянется – было бы отправить их всех на постой. У многих жителей комплекса есть свободные спальни или гостевые комнаты; найти добровольцев особого труда не составит. При определенной удаче нам удастся переселить всех с раскладушек на кровати, в крайнем случае – на диваны. И дать им возможность пользоваться нормальными удобствами, а не сражаться за душевые и не толпиться в очереди в уборную.

– Займись этим, – распорядился Рэй. Потом на секунду задумался и добавил: – Подготовь список возможных добровольцев, но прежде, чем с ними говорить, покажи его мне. Одновременно надо будет переписать всех сменных работников и прочих посетителей.

Вейнгарт продолжил свое перечисление – всякие мелочи, которые в основном будет несложно перепоручить, да и понадобятся они только в том случае, если карантин затянется, во что Рэй не верил. Еще месяц? Три месяца? Представить невозможно! Правда, его уверенность несколько подрывал тот неумолимый факт, что карантин уже затянулся дольше, чем можно было вообразить.

Вейнгарт подводил итоги, когда в дверь постучала Сью Сэмпел.

– Мы не закончили! – крикнул Рэй.

Сью приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

– Я знаю, только…

– Если пришел Шульгин, пусть подождет несколько минут.

– Он не придет – позвонил, чтобы отменить встречу. Едет к южным воротам.

– К южным воротам? И что же там такого важного?

– Он сказал, что, если вы посмотрите в окно, сами поймете, – ухмыльнулась Сью.

Огромный девятиосный тягач – черный, бронированный – полз к Слепому Озеру, словно огромная мокрица, робеющая, несмотря на многоуровневую защиту. Там, где следовало быть водительской кабине, имелся лишь тупой конус, оборудованный сенсорами. Тягач двигался по дороге, определяя свое местоположение при помощи GPS и скрытых на местности передатчиков. Водителя не было.

Когда Крис и Элейн достигли южных ворот, там уже собралась целая толпа из сменных работников, чья смена закончилась, клерков и старшеклассников. Подкатили два автобуса секьюрити, оттуда выскочило с десяток сотрудников в серой униформе; они стали уговаривать толпу отойти от ворот на казавшееся им безопасным расстояние.

Забор, окружавший внутренний периметр Слепого Озера, представлял собой, как объяснила Крису Элейн, «охранное оборудование» высшего класса. Столбы были из высокопрочного сплава и глубоко утоплены в землю, секции из карбонового композита, более прочного, чем сталь, их покрытие – гладкое, как тефлон, и утыкано сенсорами. Поверху шла двойная спираль из колючей проволоки. На забор можно было подать электричество убойного напряжения.

Перекрывающие дорогу ворота открывались по команде с КПП или по сигналу закодированного передатчика. Сам КПП представлял собой бетонный бункер с окнами-бойницами, прочный, как скала. Сейчас там, однако, никого не было: охранника отозвали с началом карантина.

Крис протолкался вперед сквозь толпу, Элейн следовала за ним, положив руки ему на плечи. В конце концов они вышли к барьерам, которые сейчас растаскивали вдоль дороги люди в сером. Элейн ткнула пальцем в сторону подъехавшей машины.

– Смотри, Ари Вейнгарт! А с ним, если не ошибаюсь, Рэй Скаттер.

Крис постарался запомнить его лицо. История Рэя Скаттера представляла определенный интерес. Пятнадцать лет назад он был виднейшим критиком астробиологии, «науки желаемого, а не действительного», как он тогда выражался. Разочарование, вызванное марсианской программой, привлекло на его сторону многих, во всяком случае до тех пор, пока проект «Поиск землеподобных планет» не начал приносить многообещающие плоды. После прорыва, совершенного в Кроссбэнке и Слепом Озере, его пессимизм стал восприниматься уже как близорукость и зависть, однако Рэй Скаттер вовремя дал задний ход и с энтузиазмом новообращенного взялся за дело. Без всякого преувеличения серьезнейший вклад, который он внес в первичные атмосферные и геологические изыскания, не только спас его карьеру, но и позволил подняться в иерархии до значительных административных постов сперва в Кроссбэнке, а теперь и в Слепом Озере. Рэй Скаттер мог бы стать интереснейшим объектом для журналистского расследования, однако считалось, что интервью он не дает, а публичные заявления Рэя были настолько банальными, что журналисты давно списали его со счетов.

Сейчас он с раздраженным видом о чем-то препирался с шефом секьюрити. Разговора Крис слышать не мог, однако взял карманной камерой крупный план и записал несколько секунд видео. Всего несколько секунд, не больше. Основную часть памяти следовало оставить для очевидно неизбежного столкновения самоуправляемого грузовика с воротами.

Тягач был уже в сотне метров от КПП – настолько массивный, что остановить его вряд ли удастся.

Элейн прикрыла глаза рукой и стала внимательно всматриваться куда-то вдоль забора. Заходящее солнце, проглянув сквозь слой облаков, залило прерию косыми лучами света. Наклонившись к Крису, Элейн сказала ему прямо в ухо:

– Мне кажется или это в самом деле мини-дроны?

Крис вздрогнул от неожиданности – и попытался проследить ее взгляд.

Боб Крафт, прибывший в Слепое Озеро в составе инженерной группы, чтобы разметить стройплощадку к востоку от Ока – там планировалось возвести еще один микрорайон, – заметил тягач вскоре после полудня, когда он только появился на горизонте пятнышком размером с горо- шину.

Ему довелось участвовать в турецких войнах, так что он сумел опознать беспилотный грузовик – вообще-то обычно такие используются для снабжения войск в горячих точках. Однако зрелище его не встревожило. Даже напротив. Уместен он тут или нет, грузовик явно направлялся в Слепое Озеро. Что означало – южные ворота откроют, чтобы его пропустить. И это был шанс. Он сразу же понял, что следует делать.

Боб нашел свою жену Кортни в спортзале Слепого Озера, где они провалялись без дела на раскладушках большую часть недели. И сказал ей: никуда не уходи, но будь готова к отъезду. Кортни бросила на мужа обеспокоенный взгляд – беспокоилась она всегда и по любому поводу, – однако возражать не стала, а лишь коротко кив- нула.

Боб прошел два квартала (быстро, но не настолько быстро, чтобы привлечь к себе внимание) до своей машины на гостевой парковке в подвальном этаже «Хаббл-Плазы». Усевшись в машину, он тщательно проверил уровень заряда, потом включил мотор и предельно аккуратно проехал обратно к клубу. Хотя пульс заметно ускорился, ладони оставались сухими. Кортни, которая как раз показалась в широких дверях клуба, несмотря на то что он велел ей оставаться на месте, заметила, как он подъехал, и забралась на пассажирское сиденье.

– И куды ж мы собрались? – спросила она.

Что он всегда в ней терпеть не мог, так это словечек, которых она набралась у себя в трейлерном парке в Миссури. В иные дни он был от нее просто без ума, но порой не мог не изумляться: каким надо быть идиотом, чтобы жениться на бабе, у которой культуры не больше, чем у енота, залезшего в мусорный бак.

– Надо ехать, Корт, других вариантов нет.

– Вообще не пойму, что вдруг за спешка!

Если повезет, то и не поймешь никогда. Бобу принадлежала одна четверть в успешном и уважаемом бизнесе по землеустройству и строительству фундаментов в Констансе. В четверг утром – то есть завтра – ему надо встретиться с Эллой Рэйбурн, девятнадцатилеткой, которая в свое время бросила школу, чтобы устроиться секретарем в их контору, и отвезти ее в клинику абортов в Биксби. Пусть это и не вина Боба, что бестолковая Элла не озаботилась ни обычной, ни даже экстренной контрацепцией – если, конечно, не считать виной его свойство увлекаться круглыми дурами, – он все-таки отвечал теперь за положение, в котором она оказалась. Так что в четверг он отвозит ее в Биксби, снимает ей там мотель на несколько дней, чтобы могла восстановиться, выписывает чек на пять тысяч долларов – и больше они друг друга не знают.

Если же он откажется или если та хрень, которую правительство устроило сейчас в Слепом Озере, задержит его еще хотя бы на день, Элла Рэйбурн отправит жене Боба Кортни по почте некое видео. Он не думал, что Кортни подаст на развод – если судить здраво, с браком ей очень даже повезло, – однако наверняка всю оставшуюся жизнь будет ему припоминать, как была шокирована зрелищем собственного мужа, зарывшегося физиономией между роскошными юными ляжками Эллы. Записать видео было его собственной дурацкой идеей. Он и не подумал, что Элла Рэйбурн догадается сделать копию.

Впрочем, это, к слову, были бы еще цветочки. Если Боб не сумеет организовать аборт, Элле придется во всем признаться отцу. Тоби Рэйбурн торговал стройматериалами, прислуживал в лютеранской церкви, а в свободное время тренировал баскетбольную команду. Прозвище у него было Клык, поскольку в свое время он выбил левый зуб несостоявшемуся угонщику собственной машины, оправил его в стеклопластик и с тех пор носил на цепочке в качестве амулета. Тоби Рэйбурн по прозвищу Клык, возможно, проявил бы христианское всепрощение по отношению к собственной дочери, но уж никак не к инженеру средних лет, подсадившему ее (как наверняка расскажет Элла) на барбитураты, поскольку под ними она не лома- лась.

На Эллу Рэйбурн он особого зла не держал. И ему было не жалко заплатить за аборт. Пусть девчонка тупа, как пробка, зато за себя постоять сумеет. Что вызывало определенное уважение.

Кортни тоже была такой, пока он на ней не женился. Однако с тех пор ее постоянная готовность к отпору выцвела до мрачного беспокойства по любому поводу и без повода.

– А что, осаду уже сняли? – спросила Кортни.

– Не то чтобы совсем. – Боб уже ехал к южным воротам, стараясь держать такую скорость, чтобы не вызвать ни у кого ни малейших подозрений. Тем более черный транспортник тоже никуда не торопился. Судя по тому, что он увидел с пригорка за «Плазой», за все это время тягач прополз от силы полкилометра.

– Ну а чего тогда? Выехать-то нельзя.

– Технически нельзя, только…

– Технически?

– Дай мне уже договорить, а? В таких местах, как здесь, проезд закрывают из соображений безопасности, Корт. Чтобы террористы сюда не пробрались. Всем остальным не разрешают въезжать и выезжать, потому что террористы могут этим воспользоваться. Но до нас-то никакого дела никому нет. Мы просто хотим домой, только и всего. В конце концов, что они нам сделают – отру- гают?

Скорее всего, конечно, оштрафуют, причем на кругленькую сумму, вот только объяснить Кортни, зачем нужно идти на подобный риск, у него вряд ли получится.

– До нас никому нет дела, – повторил он.

– Ворота-то заперты, дурачок.

– Скоро откроются.

– Кто тебе сказал?

– Я сам тебе говорю.

– А ты откуда знаешь?

– А я телепат. Прочитал чужие мысли.

Перед воротами уже собралась толпа. Боб съехал на подстриженный газон у обочины и припарковался справа от ворот. Выключил мотор и вдруг услышал, как ветер свистит сквозь щели между панелями корпуса. Ветер становился все холоднее, по-зимнему морозным, и Кортни демонстративно содрогнулась. Она не взяла с собой в Слепое Озеро никакой теплой одежды. Боб взял и был сейчас наказан за свою предусмотрительность – куртку пришлось отдать Кортни, чтобы не ныла, а самому остаться в рубашке с коротким рукавом. Солнце ушло за гряду вихрящихся туч, залив прерию мертвенным светом. Через пару месяцев снегу здесь будет по самые яйца. Мрачная погодка. В такую погоду он всегда ощущал печаль и даже своего рода скорбь, будто пронизывающий ветер уносил прочь что-то по-настоящему для него до- рогое.

– Мы чего, так и будем тут сидеть?

– Пока не откроются ворота, – ответил Боб.

– Почему ты решил, что нас выпустят?

– Увидишь.

– Что увижу?

– Все увидишь.

– Ну, конечно, – хмыкнула Кортни.

Потом она задремала – согрелась, решил Боб, завернулась в его кожаную куртку и еще лицо воротником прикрыла, а огромный черный грузовик тем временем замедлил свое неуклонное движение в каком-то десятке метров перед воротами. Солнце уже зашло, грузовик вращал фарами, словно подметая перед собой дорогу дугами яркого света.

Толпа заметно разрослась. Незадолго до того, как Кортни заснула, из городка, завывая сиренами, подкатили две машины секьюрити. Теперь парни в униформах, как у охранников, отгоняли толпу от ворот. Кортни не двигалась, Боб тоже вжался в сиденье, так что в полумраке и суматохе машина должна была выглядеть пустой, словно кто-то запарковался и вышел. Довольно скоро, с удовлетворением отметил Боб, толпу уже отодвинули за машину.

Ворота начали открываться. По команде с грузовика, решил Боб. Но какое великолепное зрелище! Прочный барьер в три метра высотой пополз наружу на хорошо смазанных петлях плавно, словно в кино. Победа, подумал Боб.

– Пристегнись, – сказал он Кортни.

– Что? – моргнула она спросонья.

Боб прикинул, достаточно ли открылись ворота.

– Ничего, – ответил он. Включил двигатель и втопил педаль в пол.

Мини-дроны, как рассказала Элейн, это самонаводящиеся летающие боевые машины размером с крупный апельсин. Она видела их в деле во время турецкого кризиса – они патрулировали запретные зоны и спорные территории. Но никогда не слыхала, чтобы их использовали за пределами театра военных действий.

– Эти дроны просты и не особо избирательны, – объяснила она Крису, – зато дешевые, их можно запустить сразу много, и в отличие от мин они не остаются навеки в земле, чтобы калечить детишек уже после войны.

– А что они делают-то?

– Большей частью просто лежат, чтобы не расходовать энергию. Но способны реагировать на движение и снабжены несложной логикой, чтобы распознавать вероятные цели. Если ты зайдешь в запретную зону, они взлетают, словно стая саранчи, прицеливаются и плюются небольшими зарядами взрывчатки, вполне, впрочем, убой- ными.

Крис посмотрел в ту сторону, куда указывала Элейн, однако не смог рассмотреть в сгущающихся сумерках ничего подозрительного. Здесь нужен острый глаз, объяснила Элейн. Они хорошо закамуфлированы, а если взлетят, но цели не обнаружат – допустим, их потревожила вибрация почвы под весом вот этого огромного беспилотного грузовика, – то очень быстро снова опустятся и спря- чутся.

Крис поразмышлял над этим, пока грузовик приближался, а все более и более нервничающие секьюрити отгоняли зевак подальше от ворот. Чушь какая-то, решил он наконец. Внутреннее ограждение Слепого Озера – всего лишь одна из множества окружающих городок систем безопасности. Что же это должна быть за угроза, если без боевых роботов ее не остановить?

Разве что остановить на периметре следовало не внешнюю угрозу, а обитателей городка?

Еще большая чушь.

Когда опустилась темнота, а грузовик приблизился к воротам и ненадолго приостановился, толпа притихла. Кое-кто начал от нее отделяться, очевидно, решив, что здесь слишком холодно или слишком опасно, чтобы любопытствовать. Но многие остались и навалились сейчас на веревочные ограждения, которые растянули секьюрити. Похоже, люди не обращали внимания ни на усилившийся пронизывающий ветер, ни на ранние не по сезону снежинки, закружившиеся в свете фар грузовика. Однако когда ворота вдруг начали беззвучно отворяться, толпа вздохнула и подалась назад.

Крис обернулся к Элейн, краем глаза заметив, как сквозь снежную дымку светятся огни Слепого Озера – концентрические громады «Хаббл-Плазы», мерцающие навигационные фонари на градирнях Глазной Впадины, теплые огоньки выстроенных в аккуратные линейки жилых до- миков.

За спиной у него вдруг взревел электромотор – гораздо ближе, чем рокочущий грузовик, – и он опять резко развернулся.

– Видео! – рявкнула Элейн. – Крис!

Он попытался нажать кнопку. Пальцы закоченели от холода, а кнопки были размером с булавочную головку. И вообще он эту штуку в основном использовал в качестве диктофона. В конце концов Крис все-таки нащупал кнопку «Запись видео» и направил устройство в сторону ворот.

Откуда-то из-за КПП на дорогу выпрыгнула машина. С выключенными фарами, кто внутри – непонятно. Однако намерения водителя были очевидны. Он собирался проскочить в полуоткрытые ворота.

– У кого-то дома собачка некормленая, – заметила Элейн, потом выпучила глаза. – Черт, они ж не знают!

Про дроны, подумал Крис.

Казалось, что шансов прорваться сквозь ворота у водителя мало, но он, похоже, все очень хорошо рассчитал. Машина – «Форд» или «Тесла» одной из последних моделей, решил Крис – проскочила в открывшийся проем на какой-то миллиметр шире ее самой и тут же резко свернула влево, чтобы не врезаться в массивный бампер грузовика. Зажглись фары, машина снова резко свернула, чтобы не вылететь на обочину, и стала разгоняться.

– Ты пишешь? – требовательно спросила Элейн.

– Да, – ответил он. По крайней мере он надеялся. Проверять все равно было уже поздно. Отворачиваться тоже.

– Считай, мы дома! – заорал Боб Крафт, чуть не задев задним бампером черную громаду грузовика. Хотя это, конечно, вряд ли. Скорее всего, их остановит военный патруль, всю ночь напролет на них будут орать и пытаться предъявить обвинения на основе какого-нибудь параграфа с последней страницы устава. Да и пошли они на хрен, он не на военной службе и никому не давал подписку оставаться в Слепом Озере до конца дней. Пустая дорога в свете фар в любом случае радовала глаз. – Домой! – закричал Боб опять, в основном для того, чтобы заглушить повизгивающую от ужаса Кортни.

Та наконец набрала в грудь достаточно воздуха, чтобы обозвать его козлом.

– Я тебе говорил, что мы уедем? – воскликнул он.

– Блин, ну да, говорил, только разве…

Она повернулась к боковому стеклу – что-то ее отвлекло. Боб тоже заметил: что-то небольшое выскочило из высокой травы. Птица, подумал он, однако машина внезапно наполнилась холодным воздухом и мелкой жесткой снежной крупой, уши болезненно заложило, все вокруг было в стеклянной крошке, а у Кортни, кажется, из носа пошла кровь – кровь была на приборной доске, на его новой кожаной куртке…

– Корт? – Собственный голос прозвучал необычно, словно под водой.

Он вдавил тормоз, но на скользкой дороге «Теслу» занесло, несмотря на все усилия отчаянно гудящих сервомоторов. Потом двигатель почему-то взорвался фонтаном голубого пламени. Машину подбросило. Боба вдавило в сиденье. Вокруг него вращались асфальт, высокая трава и темное небо; на какую-то секунду он подумал: «Блин, да мы ж летим!» Потом машина приземлилась на правое переднее крыло, и его бросило на Кортни. Вернее, на то, что осталось от Кортни: потому что она была вся липкая и красная, и ее лизало пламя.

– Какого хера? – потребовал Рэй, увидев взрыв. Шеф секьюрити Дмитрий Шульгин только и смог что-то пробормотать насчет боеприпасов. Каких боеприпасов? Что, собственно, произошло? Машина попыталась прорваться наружу, загорелась и перевернулась. Теперь она лежала на крыше. Больше ничего не двигалось. Даже толпа у ворот застыла в немой неподвижности. Как на фотографии. Застывшее изображение. Время остановилось. Рэй моргнул. Заряд снежной крупы ужалил его в лицо.

– Дроны, – объявил Шульгин. И как будто разорвал завесу молчания. В толпе заголосили.

Дроны. Вот эти штуки, порхающие над горящим автомобилем? Мячики с крылышками?

– Что значит «дроны»? – спросил Рэй.

Зеваки начали разбегаться к автомобилям. Фары вспыхивали, их лучи прорезали темную прерию. Всем вдруг страшно захотелось домой.

– Ничего хорошего, – ответил Шульгин, хотя Рэй к тому моменту уже забыл про свой вопрос. Шеф секьюрити отступил на обочину, словно желая броситься прочь. – Смотрите!

Во враждебной пустоте за воротами со скрежетом открылась водительская дверь пылающего автомобиля.

Когда машина наконец остановилась, Боб мало что соображал помимо того, что надо из нее выбраться. Подальше от пламени и от окровавленного, обугленного объекта, в который почему-то превратилась Кортни. Где-то в глубине сознания вертелась мысль, что нужно ей помочь, но ровно там же гнездилась еще одна мысль, совсем неприятная – Корт уже не поможешь. Он любил Кортни, во всяком случае ему нравилось так думать, и он часто испытывал к ней совершенно неподдельную страсть, однако больше всего на свете ему хотелось сейчас оказаться как можно дальше от ее изуродованного тела и от пылающей машины.

Боб пополз прочь от Кортни к водительской двери. Помятая дверь не желала открываться, ручка попросту осталась у него в руке. Растопырившись между рулем и спинкой сиденья, он стал лупить в дверь ногами. Ступни пронзила адская боль, однако дверь со скрипом и стоном чуть провернулась на погнутых петлях. Боб сумел надавить на нее, открыть пошире – и вывалился наружу, глотая холодный воздух. Поднялся на колени, затем, пошатываясь, – на ноги.

На этот раз он хорошо рассмотрел устройство, взмывшее вверх из высокой травы. Так получилось, что он как раз смотрел в нужную сторону и разглядел его очень четко – небольшой объект, совершенно здесь неуместный и, вероятно, вообще последнее, что ему предстояло увидеть в жизни. Круглый, окрашенный в защитный бурый цвет; в воздухе его держали жужжащие пропеллеры. Объект завис над землей примерно на уровне головы Боба. Боб смотрел ему прямо в глаза – если исходить из того, что вот эти небольшие впадины были эквивалентом глаз. Он сразу понял, что это боевое устройство, хотя ни разу не видел ничего подобного ни в армии, ни на сборах. Бежать ему и в голову не пришло. От такого не убежишь. Он просто застыл на месте и стал закрывать глаза, но так и не успел закрыть полностью. Успел лишь почувствовать, как кожу лица жалит снег. Потом – короткую, жгучую тяжесть в области сердца, и больше уже ничего не было.

Для толпы этого последнего действия пограничной драмы оказалось более чем достаточно. В полном молчании люди смотрели, как убитый – если это слово применимо к окровавленному кулю, из которого торчат человеческие внутренности, – валится наземь. Затем раздались панические вопли, потом – рыдания. Хлопали двери машин, школьники разворачивали мопеды, чтобы в панике устремиться сквозь снежный полумрак назад, к огням Слепого Озера.

Когда зрители разбежались, Шульгину стало легче добиться подчинения и от своих секьюрити. Их тоже ни к чему подобному не готовили. В массе своей это были просто дружинники, нанятые, чтобы не позволять пьяным или безбашенной молодежи лезть куда не следует. Были среди них и ветераны, однако большинство никогда не служило в армии. Сказать по правде, думал Рэй, от них ничего особого сейчас и не требовалось, просто организовать мобильное оцепление вокруг продолжавшего ползти грузовика и не дать отдельным оставшимся гражданским попасть под колеса. Справились они с задачей на удивление не- плохо.

Через пятнадцать минут после того, что произошло за воротами, черный транспортник остановился внутри периметра Слепого Озера.

– Эти машины служат для доставки, – пояснила Крису Элейн. – Они просто сбрасывают груз и отправляются обратно. Вон, смотри, грузовой отсек начинает откры- ваться.

Крис смотрел, но почти ничего не видел. Перед глазами стояло зрелище атаки на пытающийся вырваться автомобиль. Там, в темноте, огонь уже почти погас, остались только дымящие угли в мокром снегу. Там умерли люди, один или даже несколько человек, и смерть их, решил Крис, одновременно служила предупреждением населению Слепого Озера. Прохода нет. Ваш городок превратился в клетку.

Транспорт начал двигаться в обратную сторону, словно выползая вместе со всей броней из-под обычного морского алюминиевого контейнера, который обнаружился внутри. Освободив контейнер, транспорт ускорился, прошел через открытые ворота и направился к Констансу. Дымящиеся останки автомобиля он отбросил с дороги на обочину, словно ничего не значащий мусор.

Ворота начали закрываться.

Все как по маслу, подумал Крис. Если забыть о погибших.

Контейнер остался внутри. Утомленные секьюрити поспешно оцепили его… только приближаться никто из них не спешил.

Крис и Элейн слегка отступили назад, чтобы лучше видеть. Задняя стенка контейнера, похоже, удерживалась в своем положении единственным рычагом. Последовал диалог между Рэем Скаттером и другим мужчиной, в котором Элейн опознала начальника секьюрити Слепого Озера. Последний наконец шагнул сквозь оцепление и решительно потянул за рычаг. Стенка распахнулась.

Человек пять его подчиненных включили фонарики и направили их внутрь. Контейнер был забит картонными коробками. Надписи на некоторых Крис сумел разо- брать.

Кукурузные хлопья. Овощи. И еще овощи.

– Продукты! – воскликнула Элейн.

Мы здесь надолго, подумал Крис.