Следствие считать открытым

1

Как приятно просыпаться самому — постепенно переходишь из глубокого сна в дрему, затем в полудрему, затем в голову ненавязчиво и плавно начинают втекать мысли и мечты. Сами собой открываются глаза, тело наливается бодростью, и вот ты уже готов к событиям нового дня. И тогда ты медленно встаешь из кровати и, сладко потягиваясь, воодушевлено мурлыкаешь себе под нос какую-нибудь веселую песенку, искренне желая порадовать весь мир своим хорошим настроением.

Но как же редко такое со мной бывает! Разные насущные необходимости просто обожают отравлять мне жизнь набегами прямо с раннего утра. В те нечастые случаи, когда эти маленькие пакостники выдыхаются, им на помощь прилетают назойливые клиенты, которым приспичило срочно Решить все свои дела и ломиться в мою дверь ни свет ни заря. Когда же и эти вдруг забывают про меня, в бой вступает канонада тяжелых орудий — зычный голос тетушки Клариссы, моей домохозяйки (ручаюсь, его слышно даже на улице!), настойчиво призывающий меня к чему-нибудь возвышенному.

Но не сегодня. Во-первых, сегодня двадцать третье марта — утро первого дня Нового года [1], что уже само по себе предполагает затишье после празднования предшествовавшей ночи, знаменующей начало весны и новой жизни. Во-вторых, сегодня воскресенье, что означает — у меня выходной и мне все по барабану. Никаких поисков и расследований не предполагается, а мои клиенты либо спят после вчерашней всенародной гулянки-попойки, либо внимают сущему на воскресной мессе в городском церковном Приходе (ваш покорный слуга и религия заключили нейтралитет и не пытаются привлечь друг друга в свой быт). Даже Кларисса, вечно шумящая и мозолящая мне глаза, отправилась туда же. Тишина и спокойствие заполнили все вокруг…

Какой странный сон мне нынче снится… Я парю в пустоте безграничной ночи, вокруг меня светят только звезды. Рядом со мной — странное зеркало, дающее сразу три отражения. Если я пригляжусь к зеркалу повнимательнее, то неправдоподобность сна еще больше бросается в глаза. В одном из отражений я совершенно голый, но при этом отощавший, как каторжник во время поста, да еще с такой длиннющей бородой, что любой горный старожил от зависти сдохнет. В другом отражении я страшен, как смертный грех, и к тому же завернут в какую-то черную простыню — как есть покойник, умерший от всех болезней сразу и захороненный в угольной яме подальше от людских глаз. Наконец, в третьем отражении я — это вообще не я! Положительно, ерунда какая-то. Но если приглядеться как следует, то…

Но приглядеться мне как раз и не дали, равно как и выспаться, — внешний мир настойчиво заявил о себе, заставив окончательно усомниться в его лояльности ко мне.

Муха! Весна началась лишь сегодня, на улице еще метровые сугробы, а она уже проснулась под слабыми лучами солнца и начала терзать мое блаженствующее в дреме сознание упорным жужжанием по окну.

«Бззз! Просниззь! Бззз! Просниззь!» Эти звуки, казалось, раздавались прямо в голове, каким-то образом минуя уши.

Ну не вылезать же из теплой постели из-за какой-то мухи! Я терпеливо ждал, пока «тварь небесная» угомонится сама собой, но муха оказалась натуральной тварью безо всяких кавычек, решив испытать на стойкость мое терпение и заодно испортить настроение.

В конце концов муха победила дрему, мое раздражение достигло предела и вытянуло меня из постели, чтобы отомстить назойливому насекомому. Почуяла она, что ли, пока я, влезая в тапочки, искал подходящий предмет для казни злодейки, — жужжание прекратилось. Я посмотрел на окно — никакой мухи там не было.

Ну и бес с тобой! Обратно в кровать уже не хотелось, к тому же после вставания меня неотвратимо потянуло в уборную, а затем на кухню, минуя промежуточный процесс умывания (вода-то ледяная!). Хотя и яичница тоже… Тот редкий случай, когда жалеешь об отсутствии Клариссы, — завтрак приходится делать самому. Я же не кухарка, в конце концов, а мастер сыскного дела.

Кстати, пора уже представить себя, как и подобает для моей профессии. Рост — пять локтей [2], волосы каштановые, короткие, с небольшими баками, глаза карие, с хитрецой, лицо простого типа, особых примет не имею. Мое имя — Мельвалиен Райен, хотя я предпочитаю, чтобы меня называли сокращенно — Валиен, поскольку приставка «Мель», звучит как «просто», а также «наивный», «простачок», «лопух», ну и еще при нелицеприятных отношениях между городскими и сельскими уроженцами (а я отношусь к числу последних) часто Употребляется как «деревенщина».

Идем далее. Мое место жительства следующее: улица, где я проживаю, называется Хмельной, но не потому, что здесь варят пиво, а потому, что повседневное состояние здешних обитателей идеально под это название подходит. Находится эта улица с трудом, а располагается она в стольном граде Эйсе, который его обитатели считают троекратным центром. Во-первых, город стоит в центре Эйсовой долины, самой большой и богатой из всех окрестных долин. Во-вторых, Эйсова долина размещается в самом центре нашей родной страны Фацении — страны высоких гор и высоколобых горцев. Ну и в-третьих, эти самые горцы считают свою землю центром мира, хотя на самом деле наша страна ютится на самых задворках Южной Земли, а если сказать точнее — в юго-западном углу континента. Название Фацении восходит к древним временам и дословно оно произносится как «Край горных баронов». Однако на некоторых иноземных картах этот же кусок земли обозначается надписью «Рай гордых баранов». Какое название соответствует истине — неизвестно и поныне, но если судить по духу, то подходят оба.

Впрочем, про баронов, баранов и иже с ними мы поговорим в другой раз, а пока что вновь вернемся к моей биографии и завершим представление моей персоны изюминкой в пресном пироге бытия. Род деятельности, коим мне доводится заниматься, — частный расследователь чужих секретов и тайн, а также наемный специалист по розыску всего и вся. Профессия редкая в наших местах, да какая там редкая — я вообще никогда не встречал себе подобных. Наверное, такие долго не живут… Поэтому и конкретного названия у нее нет: сыскарь — для простонародья, расследователь — для чиновников и аристократов, заноза в заднице — для начальства городской стражи Эйса, а также и для местного ворья, поскольку те и другие считают меня человеком противоположной стороны.

И те, и другие заблуждаются — я работаю на любого, лишь бы деньги платили, но занимаюсь лишь сбором сведений, предоставляя клиентам самим выяснять отношения, при этом не допускаю приятельских с ними отношений и тем более панибратства. Чревато, знаете ли! Конечно, меня насмерть загрызает совесть, когда, скажем, я разыскиваю для заплывшего жиром торгаша его сбежавшую дочку, не выдержавшую отцовской тирании, зная, какие ужасы ждут ее при возвращении в родной дом, или выясняю, с кем изменяет подружка бандита-мордоворота, который, застав ее с любовником, наверняка устроит «ночь кровавых ножей».

Однако я честно выполняю условия договора с клиентом и не нарушаю закон. Может быть, потому и жив пока… И поэтому у меня почти нет друзей. Родственников в столице у меня тоже нет, зато есть огромная куча знакомых, которых я порой и вспомнить-то не могу, но которые в силу экзотичности моей профессии хорошо помнят меня. Среди них в особую касту выделены осведомители — довольно полезные в нашем деле люди. С ними мне приходится общаться чаще всего, поскольку ключевая часть моей работы состоит в том, чтобы найти к нужному человеку правильный подход и затронуть наиболее чувствительную струну его души. К сожалению, чаще всего это — деньги и почти никогда — стремление к правде. Ну и конечно, волей-неволей мне приходится поддерживать отношения с многочисленными соседями, посматривающими на мой способ получения заработка с бо-ольшим сомнением.

Мои соседи — отдельная тема для разговора. Не зря наша улица именуется Хмельной. Как говорится в народной поговорке: «Каково название, таково и призвание». Соседи — золотые люди, пока трезвые, что хотя и изредка, но все же случается. Всю неделю — пьяные вопли под окнами, сраженные в битве с алкоголем на тротуаре, озабоченные похмельем синие рожи поутру и настойчивые попытки занять в долг. Однако в субботу поголовное пьянство прекращается, а в воскресенье вся улица, одевшись во все лучшее (немногим отличающееся от повседневного), дружно идет на исповедь в Храм замаливать грехи. В этот день здесь во всем чувствуется благопристойность, за что я могу сказать редкое благодарственное слово в адрес Церкви. А в понедельник все начинается по новой, и нет этому конца — бедность порождает пьянство, а пьянство порождает бедность. Круг замыкается.

И в этом замкнутом круге, в этом убогом спивающемся мирке безраздельно правит и безгранично властвует только один повелитель — господин Перегон. Или как его еще называют — «друг, царь и бог в одном флаконе».

Вообще само слово «перегон» означает, что означенная прозрачная горючесть изготавливается методом перегонки паров кипящего в котле варева через медную трубку, причем о содержимом того котла впечатлительным особам лучше не знать. Обыкновенно качественный перегон изготавливается из ячменя, при отсутствии его варится овес, если нет овса — используется просо, а по весне, когда все подъедено подчистую, — в ход идет все, что под руку попадется, вплоть до еловых веток и конского навоза.

Познав такие детали перегонного дела, часом, не подумайте, что я — такой же любитель огненного пойла, как и остальные. На этот счет имеется еще одна известная пословица: «Живя в сточной канаве, не можешь не знать, как выглядит дерьмо». Вообще-то я терпеть не могу эту жуткую бодягу и предпочитаю более благородные напитки, в особенности пиво. Но уж так получилось, что прежним хозяином моего дома был прославленный «гонщик», и в былые времена любители марочного перегона «Голубой огонек» сбредались сюда со всего города. Кстати, название соответствовало содержанию — при проверке на горючесть пламя окрашивалось в насыщенный голубой цвет.

Тот доходяга был мастером своего дела, но пил по-черному, да так однажды и загнулся суровой зимой, не дойдя несколько шагов до своего крыльца. С той поры прошло немало времени, но до сих пор ценители его трудов нет-нет, да и забредут по старой памяти. Между прочим, «в наследство» от покойника мне достался целый перегонный конвейер, который я немедленно выкинул во двор, — там он простоял бесхозным полчаса, не больше. А еще я обнаружил в подвале три десятка ящиков «Голубого огонька» — большая часть их содержимого за столько-то лет разошлась в качестве подарков и оплат за услуги, которые в простонародье именуются взяткой. При этом львиную долю затребовали крайне сомнительные наследники, второпях сбывшие мне этот старый домишко и уж только потом узнавшие о «драгоценностях», кои он в себе содержал.

Хороших слов про мой «приют» сказать немного стоит — он хотя бы каменный и еще очень удачно гармонирует с окружающей застройкой. Но при этом все дома в нашем квартале построены так, будто проектировавший их доходяга-архитектор от колыбели до гроба был неразлучен с бутылкой, а строители, воплотившие в жизнь его «шедевры», питались исключительно овощной брагой. Будучи кривобокими и облезшими, дома несут на себе неимоверное количество архитектурных безобразий. Изморенные горгульи, убогие демоны, порочные ангелы, голые мужики и еще более голые девки облепили фасады сверху донизу.

Все это тысячу лет не ремонтировалось и теперь стремительно разваливается. И мой дом уверенно идет к такому же состоянию. Покосившийся балкон над его входной дверью, куда я ни разу не рискнул выйти, держат на плечах два сфинкса, стоящие на задних лапах и высунувшие языки от натуги. Вы можете представить себе сфинкса на задних лапах? А вот скульптор смог… Теперь и я смогу, даже если не захочу. Стены дома облицованы какими-то мерзопакостными харями и масками — к счастью, в большинстве своем давно облупившимися. На карнизе крыши примостилось с десяток белокаменных тварей, не поддающихся опознанию, — одна из них месяц назад от мороза раскололась и рухнула на мостовую, едва не зашибив при этом тетушку Клариссу, сметавшую снег с крыльца. Скандал запомнился надолго, впрочем, ремонт дома я и до того не собирался делать и сейчас не стану — неровен час развалится совсем.

Несколько слов о моей домоправительнице-кухарке-горничной-экономке. Кларисса служила в этом доме еще задолго до того, как я сюда вселился, и пережила нескольких его владельцев, поэтому чувствует себя здесь полноправной хозяйкой, а учитывая ее колкий характер и безудержную болтливость, последнее слово всегда остается за ней.

Ну и ладно, все-таки кто платит, тот и ставит условия. Свою работу Кларисса выполняет замечательно, а в мою не сует нос, хотя и не одобряет мой род занятий и не преминет высказать пару острых словечек при случае. Удивительно, но, прожив почти всю жизнь на Хмельной улице, она ни разу не пробовала даже пиво и относится с неприязнью к соседям-пьяницам (одно из того немногого, в чем я с ней солидарен). Зато Храм тетушка посещает всегда и не только по выходным. При этом она отличается завидной религиозностью, наизусть знает все девять канонов, превозносит своего исповедника, преподобного отца Глага, выполняет все бесчисленные и бессмысленные церковные наказы и корит меня за прохладное отношение к Матери-Церкви. Это регулярно происходит после того, как ее «накачают» проповедями на мессе, и изрекается прямо от входных дверей: «Валиен! Твои мать и отец были правоверными! Твои предки испокон века слушали святое слово и каялись в своих грехах! Валиен! Твоя грешная душа останется вечно неприкаянной! Валиен! Ты меня не слушаешь, Валиен! Валиен!!!»

— Ва-а-алиен! Ва-а-алиен!

Мои мысли внезапно прозвучали наяву, отчего я здорово поперхнулся яичницей. Помяни лихо, и оно уже тут! Явилась, не запылилась — так ведь можно и навсегда заикой стать! Мысленно проклиная тетушку и попутно в мучительном кашле выплевывая недоеденные куски, я уловил в ее голосе надрывно-пугающие нотки. Так бы, наверное, стонала корова перед тем, как мясник отрубит ей голову, если бы осознала свое положение. Примерно такое я слышал, когда Кларисса чуть не пала жертвой каменной твари, которой надоело сидеть на карнизе нашего дома. А сейчас, видимо, рядом с ней рухнул целый дом…

— Ва-а-алиен! — который уже раз простенала тетушка Кларисса, добравшаяся наконец до кухни. Ее глаза, в которых царило безумие, заставили меня вздрогнуть. — Светопреставление! Огненное Око Тьмы открылось! Пришел Последний День! Азмь конец всему сущему и вящему! За грехи людские, тяжкие гореть нам в геенне огненной! — Продолжая надрывным голосом петь акафисты, она нетвердой походкой направилась в свою комнату, где рухнула на колени перед святыми образами и заголосила вдвое громче и истошнее, никак более не реагируя на мое присутствие.

Да, Валиен, ты поразительный парень — в кои-то веки настал Конец Света, и ты его умудрился проспать! Похоже, старушке святоши сегодня капитально промыли мозги — интересно, что сегодня на нее упало?

Беседуя сам с собой, я, накинув полушубок, вышел на крыльцо, первым делом посмотрев наверх. Господа истуканы, становись, ра-авняйсь! По порядку номеров — рассчи-тайсь! Вроде бы все девять налицо — мирно сидят и греются на солнце.

И сейчас это самое солнце проглядывало сквозь плотный столб дыма — на другой стороне квартала догорал дом моего «однофамильца» Райена Меля, рантийца по происхождению. За такое удивительное созвучие имен соседу время от времени приходилось платить, и в большинстве случаев — целостностью собственной физиономии, за что он держал на меня вполне обоснованный зуб.

Но, похоже, в этот раз страдалец попал под очередной погром. За последнее время подобные варварские нападки на иноземцев случались в нашем городе чуть ли не каждый год и уже стали своего рода традицией, к которой привыкли и сами иноземцы, воспринимая периодические грабежи как неизбежное зло. Вот и сейчас следы погрома были налицо — вдоль всей улицы валялись разбросанные вещи, не прельстившие грабителей, а на ближайшем перекрестке тройка жуликов, разбив витрину, сноровисто обчищала тканевую лавку зеленодольца, недавно приехавшего в Эйс и еще не сообразившего, что в нашей воровской столице все мало-мальски ценное нужно держать в глубоком подвале и под семью замками.

Все это были бытовые мелочи, но в целом взгляд на улицу меня насторожил. Хмельная была пустынна, словно в преддверии бандитской разборки, а местные обитатели присутствовали в единственном числе — прямо на тротуаре сидел соседский дедок весьма преклонных лет и смотрел куда-то вверх с нескрываемым ужасом, загибая и разгибая побелевшие от холода пальцы. Похоже, соседушка перебрал с утреца и теперь считает бесов, играющих в догонялки на крышах. Забавно, конечно, но старичка надо поднять и отвести домой, покуда он хозяйство себе не отморозил.

Я с ухмылкой подошел к остолбеневшему деду и просто из любопытства проводил его взгляд. И тут мое ироническое настроение исчезло моментально, ужас ледяными когтями впился в позвоночник, превратив меня в живой манекен. В ясном, безоблачном небе над Эйсом сияло ЕЩЕ ОДНО солнце! Оно было… было такое же яркое, ярче даже настоящего, но… какое-то лохматое, что ли, неправильное… ненастоящее и страшное… Кажется, ноги мои подкосились, и я с размаху сел в сугроб.

Что происходило в следующую пару часов, помню смутно… вообще не помню. Однако, когда разум вернулся-таки в мою несчастную голову, обнаружилось, что я, стоя на коленках перед образами рядом с Клариссой, пою акафист. Если выразиться точнее — издаю какие-то нечленораздельные звуки, поскольку мне не только медведь в детстве ухо отдавил, но и святые тексты с той же поры воспевать не приходилось. В конце концов я сообразил: то, что я сейчас пою, тупо уставившись на почерневшие скорбные лики, вообще не акафист, а детская новогодняя песенка, в которой дети просят у небес подарок к празднику.

Вот вам, детки, и подарочек! Похоже, что все то, что написали древние пророки, все то, что просвещенные современники считали занимательной сказкой, — вдруг оказалось самой настоящей правдой: и невидимый червь Безумие, источающий мир, и Апостол Света — Мессия, спасающая души людей, и Апостол Тьмы — Антимессия, уничтожающий жизнь, и Светопреставление — вселенский пожар. Вот оно, всеуничтожающее пламя, уже зависло над нашими головами — сейчас будет Большой «Бумм!», и ничего никому уже не надо… А может, просто сгорим, как в адской печке?!

Воспаленный мозг живо изобразил картину: языки огня врываются в окна, в двери, огонь срывает одежду, моментально слизывает волосы, кожа превращается в пепел, спекаются внутренности, обнажаются обугленные кости, вскипает мозг в черепной коробке… В который раз уже меня сотрясла крупная дрожь, и внезапно наступило полное безразличие ко всему и вся. Словно во сне я поднялся в спальню, скинул все, залез в холодную кровать, отрешенно смотрел в потолок и ждал, ждал, ждал…

Похоже, я так и заснул в ожидании. А когда проснулся, на улице уже начинало смеркаться. Конец «сущему и вящему» явно откладывался. И чего это нынче со мной произошло? Подумаешь новое солнышко в небесах зажглось — экая невидаль. Вообще-то, конечно — невидаль, но рано или поздно случается все, даже светила зажигаются и потухают. И то, что это случилось именно при твоей жизни, а не при жизни твоих пращуров или потомков, — всего лишь случайность.

Но вот то, как я на это явление отреагировал… Странно, очень странно, в жизни никогда так голову не терял — словно рассудок на время помутился. И это у меня, чей разум не отягощен суевериями и в значительной степени расчетлив и практичен. А что же тогда творится с простыми людьми? Наверное, их ужас просто невозможно описать. Но в чем же все-таки причина происходящего? Не понимаю, совершенно ничего не понимаю.

Мой голодный желудок напомнил о себе жалобным урчанием, мрачные мысли отошли на второй план. Ну еще бы, ведь с утра почти ничего не ел — просто-таки чрезвычайное происшествие! Вспомнив события дня, я сильно засомневался в том, что меня сейчас накормят. Опять придется выскребать съестное по сусекам и изображать нечто, похожее на ужин. Но, спускаясь вниз, я услышал чудесные звуки — звон кастрюль в кухне, что резко подняло планку моего настроения. Кларисса вопреки моим несбывшимся опасениям безмолвно колдовала над плитой, откуда тянуло густым, смачным запахом тушеной капусты.

— Неужто сам проснулся? Видать, и в самом деле Конец Света наступает, — проворчала тетушка, наполняя мою тарелку. — Но кое-кто из-за своей дурной привычки совать нос куда не следует может до него и не дожить. Видел пожар у Райена Меля? Какие-то лиходеи расстреляли поутру твоего соседа-«одноименца» и его семью, а потом сожгли вместе с домом. И это при том, что на Хмельной больше ни один дом не ограбили, лавки и склады не в счет. Догадываешься, кого искали злодеи?

— Конечно, мои клиенты и раньше ошибались адресом, но чтобы так… Ты думаешь, что сейчас тоже кто-то нацеливался на меня?

— Нет, милок, думать — твоя привилегия. Так что уж поразмысли хорошенько, кто с тобой может посчитаться.

И кто бы это мог быть? Недоброжелателей у меня в городе было и в самом деле немало, и не я тому виной — род занятий способствовал. Но таких, чтобы были готовы нанять профессиональных убийц для моего устранения, — таких точно Не было. По крайней мере их не было в живых. Может быть, по случаю Светопреставления кто-то из моих мертвых врагов воскрес? Нет, это — чушь полнейшая. А может…

«Ба-бах!» — оба мы подскочили как ужаленные. Мгновением позже я сообразил, что стучат в дверь, но стучат так, словно собираются разнести ее в щепки. Похоже, мои таинственные враги осознали свою утреннюю промашку и теперь вернулись, чтобы ее исправить. Ну-ну, господа, не подумали, к кому ломитесь. Я как тот еж, которого без рукавиц не возьмешь!

Для начала я достал из скобяного ящика здоровенный медвежий капкан — кто-то нынче без ноги останется. Краем глаза я заметил, что Кларисса вооружилась самой большой сковородкой, какая была в моем доме. Молодец, тетушка, без боя не сдадимся!

— Райен, открывай! — послышался возмущенный вопль из-за дверей. — Именем короля открывай!

Ага, так я и открыл! Мне такие уловки приходилось слышать, что эта по сравнению с ними — детская наивность. Успеть бы капкан поставить, пока банда дверь не вышибла.

— Райен! Открывай, мерзавец, чтоб ты сдох, ожил и снова сдох! Дело государственной важности! — Оравший начал срываться на визг. Где-то я уже слышал этот голос. — Зарна, командир городской когорты, говорит с тобой!

В задачу когорты городской стражи, насчитывавшей в своем составе более тысячи бойцов, вменялось блюсти порядок и закон на улицах Эйса, чем они и занимались иногда. За такие гроши, что доставались рядовому стражнику после того, как командиры и чиновники всех уровней приложили свои жадные лапки к солдатской кассе, в стражу поступали лишь дураки да воры, причем последние, по моим наблюдениям, явно преобладали числом, По городу черноплащники шастали стайками не менее пяти человек и своими повадками заставляли вспомнить ту среду, откуда, собственно, они и вышли.

Возглавлял этот разношерстный сброд, по недоразумению именуемый вспомогательными войсками, именно Зарна — маленький щуплый человечек, похожий на хорька, с дурной репутацией и темным прошлым. Мне уже приходилось с ним общаться при расследовании нескольких громких дел. Тогда он производил впечатление всемогущего человека, но этот поросячий визг за дверью моего дома вызывал большие сомнения.

Знал я одного парнишку, который умело изображал чужие голоса. Та банда обчистила множество богатых домов, пока преступные главари не всполошились, бросив всех своих людей на устранение зарвавшихся урок. Кажется, тому искуснику отрезали язык… Я снова начал склоняться к версии с наемными убийцами, тем более что за дверью наступила подозрительная тишина. Шаг за шагом я начал отступать назад по коридору в нехорошем предчувствии.

Тьма меня забери, я не ошибся в своих подозрениях! Оглушительный удар обрушился на дверь, засов толщиной в руку переломился, как ветка, и в коридор с грохотом и лязгом влетела огромная стальная туша. Что это было, я уже не разглядел, поскольку несколькими скачками пролетел весь коридор, дернул замаскированный под вешалку рычаг и тут же бросился в кладовку — к оружейному ящику. Наемники будут неприятно удивлены, увидев в проходе мощную решетку, а мои самострелы тоже их не порадуют.

Черная людская масса, вломившаяся в мой дом, наткнулась на новую преграду и тут же попыталась ее выломать. Но услышав мой истеричный вопль: «Назад, стрелять буду!», — все они как один отпрянули обратно в коридор и попадали на пол. А из прихожей раздался возмущенный визгливый окрик:

— Ку-уда?! Вперед, трусы позорные! Вперед, или расстреляю каждого десятого на месте!

— Так нас ведь всего девять… — загундосил кто-то в темноте, но такое оправдание не спасло его от мощного пинка по кольчужному боку.

Страх перед гневом начальства пересилил страх перед неизвестностью, и толпа вновь приблизилась к решетке, безуспешно пытаясь спрятаться друг за друга в неясном свете зажженной лампы, которую я по недосмотру оставил в прихожей.

Только теперь я разглядел на них короткие черные плащи и мое боевое настроение как ветром сдуло. Кажется, Валиен, у тебя теперь будут бо-ольшие проблемы. И уж совсем мне стало не по себе, когда из-под плащей осторожно высунулась взъерошенная мордочка Зарны.

— Открывай немедленно, висельник! — взвизгнул он еще тоньше, чем прежде, увидев меня. — Дом окружен, тебе не сбежать! Открывай, если хочешь остаться в живых!

Я неуверенно вышел из своего укрытия за кухонной дверью и протянул руку к рычагу, но, вспомнив про коварный и мстительный нрав шефа когорты, замер в сомнениях. В своих последних делах я несколько раз ставил Зарну в глупое положение, а он, соответственно, старался изобличить во мне нарушителя закона. Может быть, теперь, когда представился подходящий случай, он решил поквитаться со мной за все сразу?

Очевидно, Зарна тоже подумал нечто подобное, поэтому оскалился в снисходительной улыбке и более спокойным тоном произнес:

— Господин Райен, немедленно откройте решетку. Я исполняю королевский приказ, и любое неподчинение мне будет считаться преступлением против Короны. Вы же не хотите считаться преступником?

К моим ногам полетела бумага с тяжелой сургучной печатью. Я поднял ее — действительно, это был указ «Во имя и от имени Его Величества», скрепленный личной королевской печатью и дающий неограниченные полномочия его обладателю. Такой я уже видел однажды — опять вспомнились события годичной давности, и в душе зародилась маленькая искра надежды. Что ж, придется открыть, пока этот хорек еще сдерживает свою ярость.

Когда решетка поднялась, люди в черном умело заломили мне руки, ткнули лицом в пол и уже собирались проверить прочность моих ребер коваными сапогами, но Зарна остановил их:

— Чтоб ни одного синяка на нем, поняли? За мной, быстро! Меня подняли и потащили на выход, где раздавался истерический смех Зарны, уже подходившего к дверям.

Проходя через прихожую, я тоже не смог удержаться от усмешки: в прихожей сидел здоровенный, в шесть локтей ростом, гигант в полном латном доспехе и очумело тряс головой в покореженном шлеме, на котором намертво засел мой медвежий капкан. Оказалось, что, высадив дверь, этот вышибала приземлился в коридоре точнехонько головой в мою ловушку. Пока меня арестовывали, он так там и лежал, пребывая в оглушенном состоянии. Шлем выдержал удар, но был сильно помят — будто акула укусила за голову и челюсти свои оставила.

— Отвезите его в королевский замок — прямо к кузнецу! — распорядился Зарна сквозь смех. — А мы с господином Райеном сперва прокатимся в другое, не менее интересное место.

У меня аж все опустилось внутри — под выражением «интересное место» часто подразумевались мрачные казематы городской когорты, где пытки при допросах были вполне рутинным мероприятием. Не для тех, конечно, кто оказался там поневоле.

На улице стояли несколько черных карет стражи, в одну из которых меня и затолкали. Рядом сел шеф когорты — он был явно в приподнятом настроении и довольно потирал руки. Во время недолгой дороги в ответ на все мои вопросы он только хитро щурился, заставляя меня вспоминать очень неприятные для меня обстоятельства нашего знакомства.

Это случилось несколько лет назад, на заре моей самостоятельной сыскной деятельности, когда в нашей темной феодальной стране никто и помыслить не мог о том, что расследовать крайне щепетильные дела может человек со стороны. Испокон веков считалось, что общество делится на слуг и хозяев, что первые работают на вторых, что те и другие одной веревочкой повязаны и что в случае опасного вольнодумства или вольнодейства прижимать к ногтю надо и тех, и других. Появление в городе первого наемного сыщика сломало эту Древнюю традицию, но она еще долго оставалась в закоснелых горских мозгах местной власти.

По случаю мне довелось добывать сведения для местной воровской элиты. Но уж так получилось, что эти самые сведения по причине их высокой ценности оказались нужны не только ворам, а вообще всем шишкам в Эйсе. Конкуренты, Как водится, не дремали, стараясь обставить друг друга любыми способами, и в один не очень прекрасный день в когорту поступил донос на меня. И хоть тот донос был не просто ложный, а, что называется, высосанный из пальца, однако сработала простая истина: когда у стражей порядка не клеится с поимкой настоящих преступников, то они, замордованные собственным начальством, с лихвой отрываются на простых людях, по тем или иным причинам попавших под подозрение.

Тогда амбалы в черном скрутили меня прямо на пороге моего дома, а потом долго допрашивали в своих пыточных казематах, пытаясь повесить на меня все совершенные в городе злодеяния вплоть до кражи пирожков у булочника. Я, конечно, отпирался до последнего, но когда мне уже реально грозила дыба за нежелание сотрудничать с властями, явился Зарна и щедро наградил своих подчиненных тумаками и оплеухами — благо у меня тоже нашлись высокопоставленные покровители. Сняв меня с ужасной скамьи, шеф когорты всучил мне подметную бумажку и выгнал на улицу, мрачно пообещав, что я наверняка познакомлюсь со станком в следующий раз, если не прекращу совать свой любопытный нос в чужие секреты.

И вот теперь я в тесной компании с этим крайне неприязненным человечком несся и трясся по сумрачным ухабистым улицам, держа путь неведомо куда. Сквозь зарешеченные окна кареты мелькали отсветы пожаров, изредка доносились злобные крики погромщиков и возмущенные стенания их несчастных жертв. В эту ночь стольный Эйс остался без власти, и город захлестнула волна преступности и насилия.

На моей памяти такое было уже один раз — позапрошлой осенью. Тогда беспорядки продолжались около недели, пока не закончилось «справедливое» перераспределение собственности. Однако те добропорядочные наглецы, что успели разжиться чужим добром в смутные дни, были более всех заинтересованы в восстановлении общественного порядка и первыми вступили в народные дружины. Сплотившись, эти дружинники устроили хорошую взбучку для распоясавшейся воровской швали, после чего смута утихла сама собой.

Может быть, нечто подобное произойдет и в этот раз — гордым и свободолюбивым горцам, задыхающимся в тисках бесправия и произвола власть имущих, нужен хотя бы маленький вздох вольного воздуха. И как бы ни были крепки оковы феодального гнета, наш народ так или иначе этот вздох сделает, хотя бы даже за счет недружелюбного соседа.

Но меня сейчас совсем не волновали судьбы народа — моя собственная судьба висела на волоске. Куда меня везут? Этот вопрос волновал меня всю дорогу, но хорек в черном плаще умел играть на людских нервах и держал паузу до конца, пока карета не остановилась.

Меня вытолкнули наружу, и в сгущающейся темноте я разглядел то место, куда меня привезли. Это были казармы королевского легиона — трехтысячного регулярного соединения, постоянно квартировавшего в Эйсе. Казармы занимали целый городской квартал и являлись своего рода маленькой крепостью, огражденной невысокими стенами, над которыми нависали крытые стрелковые галереи, а по углам периметра возвышались дозорные башенки.

Прямо передо мной стоял мощный, укрепленный контрфорсами бастион с узкими окнами на уровне стрелковых галерей и маленькой круглой башенкой на крыше. Судя по тому, что вверху ее на покосившемся флагштоке безжизненно висел королевский флаг, я догадался, что меня привезли в штаб легиона, являвшийся также и военной ставкой фаценской армии.

В стене под бастионом размещались двустворчатые ворота, окованные клепаным железом. Рядом в окружении сугробов пестрели полосатые будки охраны, в которых денно и нощно несли свою нелегкую службу часовые. Здоровые сами по себе, стоявшие навытяжку легионеры были одеты в овчинные дохи, сапоги на меху и шапки-ушанки, отчего сильно смахивали на откормленных медведей. За подобную внешнюю неуклюжесть острые на язык иноземцы называли фаценских солдат топтыжками и косолапыми, правда, на последнее наши земляки сильно обижались и немедля давали почувствовать обидчику, насколько тяжела «лапа» у оскорбленного «медведя». Но, в общем, горских легионеров уважали. Это уважение они по праву заслужили проявленной доблестью — никогда Фаценцы не показывали врагу спины и никогда они не оставляли своих раненых на поле боя.

Впрочем, не на поле боя дисциплина у нашего, горского брата-солдата всегда была не в чести — могли и в самоволку рвануть, и нахрюкаться до невменяемости, и ряшки друг другу надраить, и на посту уснуть. Их офицеры, конечно, тоже урожденные горцы и на многое закрывают глаза, но народное разгильдяйство в них отчасти урезонено армейским Уставом, поэтому иногда солдатикам приходится и расплачиваться за свои «подвиги». Но правильный боец, как известно, от побоев только крепчает — телом и духом — и от вольницы никогда не отступится.

Откуда, спросите вы, я, наемный сыщик, все это знаю? Так я отвечу: не потому, что профессия обязывает, а потому, что, как говорится, сам видел, сам участвовал. Расследователем я был не всегда и уж тем более им не родился. Зато, клято благодаря покойной матушке Империи, я родился военнообязанным, и по достижении совершеннолетия мне пришлось оттрубить полгода под имперскими знаменами. Скажете — мало? Но я, тогда еще восемнадцатилетний недоросль, попал в самую настоящую военную мясорубку, а мой отряд был диверсионным — то бишь состоял из потенциальных смертников, задачей которых было проникнуть в тыл противника, наделать там как можно больше шума и вернуться назад… по возможности. Так что, сами понимаете, мои полгода иного десятка стоят.

Хотя сейчас у нас войны, хвала Небесам, не было, тревожно-окаменевшие лица офицеров, встречавших нас у ворот, навевали недобрые воспоминания. С таким выражением лиц горцы выходили на бой с превосходящими силами врага — честь не позволяла им отступить, а гордость — сдаться. Может быть, зная то, что творится в городе, служивые чувствуют, что война уже началась, но она — совсем не такая, к какой они готовились?

— Капитан Стренцис, — представился один из офицеров — заметно нервничавший высокий молодой человек, несмотря на ночной холод, облаченный единственно в латный доспех. — Я временно исполняю обязанности командира легиона.

Капитан в роли командира легиона, пусть даже на время?! Да, сегодня и в самом деле день чудес. Было бы еще понятно видеть в этой должности легата, пусть даже младшего легата. Но — капитан? Я уже заметил, что среди присутствующих не было ни одного старшего офицера, а Стренцис нервничал скорее не из-за того, что происходит в Эйсе, а оттого, что на него одного свалился весь груз ответственности за происходящее в легионе.

— Мы желаем осмотреть место преступления, — раздраженно произнес Зарна, глядя на капитана снизу вверх, отчего возникало устойчивое ощущение, что шеф когорты вот-вот бросится на собеседника и вцепится тому в горло. — Немедленно!

— Его Превосходительство не давали никаких указаний относительно вашего вторичного визита, — неуверенно произнес Стренцис. — Поэтому, согласно Уставу армейской службы, я должен…

Я так и не узнал, что предписывает в таких случаях Устав, — Зарна попросту оттолкнул капитана и быстрым шагом последовал к воротам. Видимо, крутой нрав начальника стражи здесь знали очень хорошо — никто и слова в ответ не пискнул. Нас поспешно проводили к воротам, но, кроме нас двоих, внутрь никто не вошел.

Свернув куда-то вбок и пройдя еще пару дверей, мы оказались в маленькой проходной комнате — вокруг была темень кромешная. Кстати, ранее я приметил, что в здании не светилось ни одно окно. Когда тяжелая створка с лязгом захлопнулась за моей спиной, я вопросительно уставился на Зарну, суетливо разжигающего пару лампад. Шеф когорты какое-то время отводил взгляд, но затянувшееся молчание смутило и его самого, и в конце концов Зарна устало выговорился:

— Сегодня утром на штаб королевского легиона было совершено нападение, при этом погибло почти все командование фаценской армии. Зачем, почему, каким образом? — никто не знает, поскольку свидетелей не осталось… почти. Его Величество настоятельно требует от меня выяснить, как подобное вообще могло случиться. Я лично осмотрел штаб, облазил здесь каждый угол на коленках, но толку — чуть… Короче, Райен. Я сегодня и без того в глубокой заднице — в это же Треклятое утро дезертировала почти вся моя когорта. А теперь еще и тут прокол… Поэтому я вынужден просить твоей помощи. Забудь про все недоразумения, которые были между нами. Если ты сейчас меня не выручишь, мне уж точно не сносить головы.

А что будет, если я откажусь? Резонный вопрос. Тогда, наверное, шеф когорты сам вспомнит про те самые недоразумения — терять-то ему будет уже нечего. Учитывая, кто он есть такой и кто я по сравнению с ним, придется, конечно, согласиться, но…

— Конечно, я знаю твои условия, — спохватился Зарна, подумав, что я просто набиваю себе цену. — Вознаграждение будет более чем достойное. Ну так как, ты согласен?

Знаем мы вас, сильных мира сего. Когда жизнь начинает топить вас в дерьме — так вы на любые обещания горазды. Однако, как только утопающего вытащили из вонючей лужи и наступает пора расплаты, «благодетелю» перепадают лишь жалкие крохи от обещанного, а то и совсем ничего. Но такая уж неблагодарная стезя у нас, спасателей людских судеб, — можешь дуться на весь мир, но не моги отказать страждущему в помощи.

— Согласен, куда ж деваться, — с большим запозданием пробормотал я, принимая лампу. — Откуда начинать?

— Все происходило на втором этаже, — вздохнул Зарна с явным облегчением: похоже, он всерьез полагал, что я могу отказаться. Что ж, игру на нервах я тоже немножко освоил. — Там все осталось так, как было утром, только эти шишкоголовые все следы затоптали еще до того, как я сюда приехал. Но ты со своим зорким глазом и цепким взором…

— Да иду я уже, иду, не надо меня уговаривать, словно красну девицу, давно уже косы расплел… Ой-ёкс, развели бардак, еще армия называется…

Уже на лестнице мне под ноги подвернулось жестяное ведро — зацепившись за него, я едва не приложился о ступени. Дальше было больше — в коридорах и комнатах ставки громоздилась опрокинутая мебель и снятые с петель двери, а по местами вскрытому полу были рассыпаны ворохи писем и карт. Создавалось впечатление, что по легионному штабу прошлись орды воинствующих миротворцев, изо всех сил постаравшиеся отомстить армии за то, что она смеет вмешиваться в мирную жизнь гражданского населения.

— И кто же здесь учинил такой разгром? — хмыкнул я, деловито прохаживаясь по россыпям бумаг и карт, многие из которых наверняка были секретными. — Только не убеждайте меня, что оно так и было.

— Это легионеры… — поморщился Зарна. — В поисках убийц они проявили чрезмерное усердие.

— Я, конечно, понимаю их настроение, но зачем же было двери снимать и полы в коридорах взламывать? Они что, убийц под косяками искали?

— Да тут одному офицеру из молодых с перепугу показалось, что какая-то серая тень под плинтус шмыгнула. А народ у нас, сами знаете, мнительный и суеверный…

— Ну и как — нашли серого лазутчика?

— А как же, нашли, если начальство прикажет, наши доблестные бойцы кого хошь найдут. После нескольких часов усердных поисков легионеры изловили двух серых мышей и одну не очень серую, но очень злобную крысу. Все три были подвергнуты допросу с пристрастием, но отказались признаться в совершенном злодеянии, посему были прилюдно казнены на плацу. К этому делу даже протокол имеется…

— Бред… Это какой-то бред… — тихо взвыл я, хватаясь за голову. — Совершенное безумие. Столько людей погибло, а они… Где их тела?

— Захоронены под кустиками на заднем дворе.

— Да вы что, тоже дуростью заразились?! Забудьте про несчастных грызунов! Где полтора десятка мертвецов? Их что, тоже под кустиками закопали?

— А-а… Нуда, конечно, — поправился шеф когорты, поняв, что попал в глупое положение. — Их, наверное, вынесли во двор, на холод…

— Что значит наверное? — возмутился я, напустившись Зарну. — Вы не осматривали тела? Вы вообще здесь что-нибудь осматривали? Знаете, я сильно разочаровался в ваших сыскных способностях.

Шеф когорты неопределенно пожал плечами — он, как и многие другие мои земляки, относился к покойникам с почтительным суеверием, выражавшимся в том, чтобы держаться от оных как можно дальше. Даже прикоснуться к усопшему считалось некоей непристойностью, а уж обшаривать мертвое тело было и вовсе святотатством.

Подобные предубеждения дошли до нас из глубин веков, когда культ умерших предков был единственной религией народа, а переход существа из живого в неживое состояние внушал благоговейный ужас нашим полудиким пращурам. Впрочем, я как характерный образец цивилизованного человека не видел в мертвых телах ничего такого сверхъестественного — с мертвецами тоже можно было общаться определенным образом. Конечно, покойники могли «сказать» гораздо меньше, чем живые, но все же и от них можно было получать интересные сведения. В особенности когда больше некого спросить.

В данном конкретном случае я выяснил три важных элемента случившегося. Во-первых, все пятнадцать трупов, лежавшие рядком под навесом конюшни, были легатами и генералами. Неизвестный враг нанес удар в самое важное звено армии — старший офицерский состав. Исключением здесь был лишь вольнонаемный уборщик, работавший в штабе так давно, что все позабыли, как его зовут. На свою беду, воитель тряпки и ведра закончил свой бесконечный поединок с полами на первом этаже и отправился на второй как раз в тот момент, когда там разгулялась смерть.

Во-вторых, у каждого из пятнадцати отсутствовал армейский жетон с именем и фамилией, коего у гражданского уборщика быть не могло в принципе — его жетоном и пропуском в ставку было жестяное ведро с клеймом легиона.

Наконец, все пятнадцать жертв были убиты одним способом — их задушили, да так крепко, что шея у каждого превратилась в сплошной синяк. Неудивительно, что никто из них не успел позвать на помощь, хотя она была так близка — всего лишь этажом ниже. Уборщик и здесь выделился. Похоже, когда пожилой мужичок добрался до второго этажа и увидал все то, что там творится, — у него стало плохо с сердцем, и бедняга помер, так сказать, по естественной причине. Зато своей бесславной кончиной он спас многих остальных, выронив ведро на лестницу и спугнув таинственного душителя.

Уже было ясно, что убийца орудовал в одиночку. Но были ли у него сообщники? А если нет, то как он мог проникнуть в здание, где почти на каждом углу стоит бдительный часовой?

Ответ на этот злободневный вопрос нужно было искать снаружи. Чем я немедленно и занялся, поскольку быстро наступавшая ночь грозила скрыть все возможные улики. Вдоволь полазив по грязным и покрытым пепельным налетом сугробам вокруг казарм, я убедился, что проникнуть внутрь незамеченным было совершенно невозможно — стены были достаточно крутыми, а наверху постоянно прохаживались часовые.

Я начал было склоняться к неестественной первопричине случившегося, но тут в свете факелов мое внимание привлек какой-то отблеск. В ближайшем рассмотрении обнаружилось, что на высоте нескольких локтей от земли со стены ставки свисала тонкая стальная проволока.

Осторожно подергав за проволоку, я тут же отскочил — сверху по ней прилетел маленький изящный карабин. Теперь стало понятно, каким путем нападавшие попали на крышу ставки — по воздуху с чердака брошенного дома напротив.

Но как же они попали внутрь? Все крыши в казармах были крыты листовым железом во избежание пожара, бойницы в галереях были размером не больше тарелки, а окна второго этажа ставки оказались сплошь зарешечены. Оставались высокие декоративные бойницы на знаменной башенке, однако они были настолько узкими, что там застряла бы даже кошка. Но должен же, должен быть какой-то путь. А если?..

— Этот флаг на башне — он когда-нибудь опускается? — спросил я утопающего в снегах Зарну. — В случае траура в королевской семье, например. Или если вдруг порвется.

Вынырнувший из сугроба шеф когорты только пожал плечами, как бы говоря: «Какое это имеет значение?»

Но это имело значение — флаг не мог опускаться прямо через крышу. Вновь поднявшись на второй этаж, я залез в башенку через люк в потолке и обнаружил в ее кровле небольшой проем, сквозь который проходил флагшток. Раньше проем был закрыт железным фартуком, но теперь этот лист валялся у меня под ногами, а смятый и искореженный флагшток был наполовину вырван из пола и отогнут в сторону, отчего в образовавшееся отверстие залетали редкие пепельные снежинки.

Кто мог легко порвать листовое железо? Кто мог вырвать с корнем толстые болты в основании флагштока? Кто мог пролезть в дыру, где застрял бы и ребенок? У меня нашелся ответ, но уж очень не хотелось принимать его за истину.

По всем признакам это была Бледная Тень. Так называли данийских диверсантов-одиночек за их невзрачную внешность и абсолютную скрытность. Обладая невероятной живучестью и нечеловеческой силой, эти люди (да и люди ли!) могли месяцами выслеживать жертву, пока не представится наилучший момент для единственного смертельного удара. Во время последней войны от их рук пали многие достойные полководцы Империи. И вот теперь для серых убийц вновь нашлась достойная работа — спрос на орудия убийства был, есть и будет всегда и в состоятельное мирное время даже более, чем в суровые военные годы.

У меня же оставался нераскрытым еще один вопрос: кто помог Бледной Тени попасть в здание? Железный люк, ведущий в башенку, не был взломан — его открыли изнутри. Но кто это мог сделать? Живых здесь не осталось, а мертвых генералов и несчастного уборщика, пришедшего драить полы, вряд ли можно было упрекнуть в измене.

А может быть, все же можно? В этом деле имелась одна неувязочка — та, о которую я споткнулся на лестнице. Бывалый уборщик, тем более армейский, не может не знать простую истину, что полы начинают мыть с верхнего этажа — в противном случае нижний придется убирать по-новой. А этот «полотер» вернулся на уже вымытый второй этаж, причем с пустым ведром. Спрашивается — зачем он вообще туда пошел, если его конурка для инвентаря находилась внизу?

Я вновь отправился к телам. Уже было достаточно темно, но в свете факелов я устроил тщательный досмотр подозрительному трупу. Тщательно и неторопливо я ощупал все его складочки, залез во все дырочки и одну улику все-таки высмотрел — на запястье старика обнаружилась расплывшаяся л выцветшая татуировка, явно напоминавшая паука с растопыренными лапами, расположившегося в центре сплетенной им паутины.

Это навело меня на мрачные воспоминания. Черный паук был символом некоей преступной организации, столь же таинственной, сколь и могущественной, — они с легкостью могли настрополить народ на мятеж или устроить государственный переворот. По ходу своих былых расследований я пару раз наступил на их неуловимые хвосты. В последний раз это случилось прошлой зимой, когда человек с пауком на запястье предложил мне работать на них. Конечно, я отказался: мне ли не знать, что случается с теми, кого принимают на работу в буквальном смысле с ножом у спины. И тогда мне недвусмысленно намекнули, что, если я еще хоть раз затрону их интересы, некий господин Райен бесследно исчезнет из этого мира.

И вот теперь я вновь попал к «паукам» на прицел… Чувствую, Конец Света не помешает им устроить мне «темную» по полной программе. Что же мне теперь делать?

— Ноги делать! — патетически изрек Зарна, которому я изложил все свои подозрения. — Я тебя сейчас защитить не смогу. И никто не сможет. Хотя, может быть, тебе поможет тот, кто, находясь в ставке в момент нападения, все же сумел уцелеть.

— Живой свидетель? Что ж вы раньше-то про него молчали, пока я тут по сугробам шарился?!

— Я не упомянул об этом человеке лишь потому, что свидетелем его сложно назвать. После вчерашнего бурного празднества и последовавшей за ним бессонной ночи он, приняв снотворное, отсыпался в собственной комнате и благополучно проспал нападение на ставку. Он бы и дольше спал, если бы легионеры дверь не взломали.

— И кому же у нас дозволено дрыхнуть на службе у Его Величества? — съязвил я, живо представив эту двусмысленную ситуацию. — Какому-нибудь старослужащему интенданту? Или главному легионному старшине?

— Нет-нет, куда ему до них… Он всего лишь командир королевского легиона. Его имя — Альдан Гористок.

— Генерал Альдан Гористок, — донеслось со стороны открывшихся ворот. — С кем имею честь?

— Мельвалиен Райен, частный расследователь, — представился я, обращаясь к надвигающемуся сгустку темноты.

Темнота раскрылась внезапно, словно черная занавесь была сорвана с броского, только что написанного холста. Тот, кто хоть раз видел Альдана Гористока, не забудет его никогда — его образ был настолько цельным и законченным, что казалось бессмысленным добавить в него еще что-нибудь. Ну а сейчас командир легиона выглядел так, словно сошел прямо с полотна: идеально сидящие одежды и латы, идеальная выправка, идеальное лицо, идеальные серо-голубые глаза, в которых отражался идеальный расчетливый разум.

Конечно, я прекрасно понимал, что идеалов не бывает, но при взгляде на эту ожившую картинку других эпитетов и подобрать было нельзя. Даже если какие-то изъяны и имели место, но все они удачно скрывались затемненными полутонами.

Вы несколько озадачены, что в описании генерала Гористока я отошел от обычного сыскного стиля «телосложение — черты лица — особые приметы»? Эта необычность объясняется тем, что имярек, обладая полным набором признаков командирской натуры, также являлся и прекрасным художником. Как уж в нем уживались «стрекоза» и «муравей», про то мне неведомо, но Альдан Гористок всегда шел по жизни со шпагой в одной руке и с кистью — в другой. Волею судеб нам приходилось встречаться пару раз мимоходом, и возможно, генерал-живописец даже запомнил, как меня зовут. Во всяком случае, при последней нашей встрече он обещал написать мой портрет.

Забыл, наверное… А сейчас ему тем более не до того. Состояние духа у командира легиона было отнюдь не художественное, от него просто-таки веяло тревогой и озабоченностью. Одна рука постоянно лежала на эфесе, в другой генерал крутил какую-то книжку в тисненом переплете из красной кожи. И еще меня сильно встревожили его глаза — в них постоянно вспыхивала искра чего-то странного, пугающего и вместе с тем — разумного.

— Кажется, мы с вами уже когда-то встречались, не так ли? — неожиданно мягко обратился ко мне Гористок, но вдруг в его голосе зазвенела сталь обнаженного кинжала, до времени спрятанного под подушкой. — Что нам скажет господин Райен?

— Я тут покрутился и кое-что высмотрел… — ответил я и вдруг, сам того не желая, выложил Гористоку все свои изыскания и предположения, даже те, про которые я умолчал шефу когорты. После того, как умолк язык-предатель, первым моим желанием было прикусить его как следует, чтобы впредь не зарывался.

— Ясно. А что думает об этом господин Зарна? — с заметным холодком произнес генерал — сталь на мгновение мелькнула из-под подушки и вновь скользнула обратно в пуховую засаду.

— Я? Но я же — попытался оправдаться начальник стражи, но тут же выпалил все, что у него обреталось в голове.

Может быть, впервые в жизни он ни разу не покривил душой, ибо я та-акое от него услышал, что мне стало неуютно даже стоять рядом с этим… этим… даже слова подходящего не могу подобрать. После такого исповедания Зарна сначала густо побагровел и напрочь умолк. Зато заговорил сам Гористок, причем в своем странном командно-художественном стиле:

— Все, что вы оба сейчас мне рассказали, очень интересно, однако совершенно бесполезно, потому что в своих расследованиях вы так и не выяснили суть всего случившегося. Но это — не ваша вина, поскольку вы видели только один Уголок огромного полотна и еще не видели всей панорамы. Впрочем, я и сам не представляю, что знаменует эта странная и страшная картина, но я хотя бы понял ее стиль. Главная Цель ваших «паучьих» убийц — я, поскольку за сегодняшний День было совершено три покушения на мою жизнь. Первое нападение было совершено сегодня ночью, вскоре после того, как я был срочно вызван к Его Величеству, — в мое поместье ворвалась пьяная бесчинствующая толпа, после чего от особняка мало что осталось. Затем утром последовал приснопамятный налет на штаб моего легиона — и здесь мне лишь

Удом удалось спастись. Наконец, в полдень вблизи королевского замка мой эскорт попал в засаду — в жестокой схватке на городских улицах погибла большая часть моей охраны и около десятка нападавших. У каждого из мертвых убийц на руках были такие же паучьи метки, а одеты они были в черные плащи городской когорты. Конечно, убийцы могли и переодеться, выдавая себя за стражников, но одного из них я узнал в лицо. Он действительно служил в когорте. Как вам такая экспозиция?

Я тут же метнул вопросительный взгляд на Зарну. Шеф когорты, еще недавно бывший пунцовым, мертвенно побледнел и принялся иступленно грызть ногти, иной раз попадая и по пальцам.

— Я… Я не знал… Я ничего не знал, — заунывно пробормотал он. — Я не виноват… То есть я, конечно, виноват, но…

— Его Величество решит, как поступить с вами, — поморщился Гористок. — Но пока он это решает, я не собираюсь дожидаться, когда меня убьют ваши бывшие подчиненные, и намерен предпринять некоторые ответные меры. Поэтому отдайте мне бумагу, господин начальник стражи.

— Какую бумагу? — пролепетал Зарна, вжимаясь в угол. — О чем вы?

— Королевский указ «Во имя и от имени», врученный вам сегодня утром. Теперь предоставляемые им полномочия полностью переходят ко мне.

— Это… Это неправильно, — простонал сломленный начальник стражи, но указ все же отдал. — Я все могу объяснить…

— Уж постарайтесь, — сухо кашлянул генерал, брезгливо принимая запачканный свиток. — Вам надлежит немедленно явиться в королевский замок. А что же касается вас, господин Райен, то я настоятельно советую вам не испытывать терпение венценосной особы. Его Величество Владимекс Первый ожидает вас уже несколько часов.

— Неужели? Впервые об этом слышу. Возможно, кое-кто просто забыл мне об этом сообщить, — честно признался я и с подозрением покосился на Зарну.

Уничиженный шеф когорты потупил взгляд — возможно, он в мыслях уже примерял себе петельку на шею. А генерал Гористок уже собирался покинуть нас, но вдруг спохватился, снова подошел ко мне и внимательно осмотрел с разных сторон, словно запоминая все черты моего лица.

— Когда-нибудь я все-таки напишу ваш портрет, — задумчиво произнес он, отстраняясь для того, чтобы запечатлеть общий ракурс. — В вас есть что-то такое… необычное. Возможно, эта необычность заинтересует и еще кое-кого, но вам этот интерес доставит большие неприятности. Так что мой вам совет — остерегайтесь необычных предложений и тех людей, из чьих уст они прозвучат.

— Кого остерегаться? — не понял я, но Гористок меня не слышал, словно говорил с самим собой:

— На этом мы пока попрощаемся. Но меня не оставляет предчувствие, что мы с вами еще встретимся. Честь имею, господин расследователь.

Слегка козырнув, командир легиона направился в глубь двора и уже через несколько шагов совершенно растворился в ночи. А нас с Зарной ждала другая дорога — пред светлые очи Его Величества.

Королевский замок находился в нескольких кварталах от казарм легиона, но улочки здесь были темные, узкие и извилистые — очень подходящее место для засады. Несколько тягучих минут мне пришлось понервничать, но вскоре колеса экипажа загрохотали по подъемному мосту замковых ворот.

Уже наступила глубокая ночь, звезды усеяли небосклон, и в их неясном свете я различил нависшие надо мной башни и стены. Мрачная громада фортификаций замка подавляла и заставляла затаить дыхание — здесь не было никаких архитектурных излишеств, и все строения были подчинены оборонительному характеру, отчего цитадель по праву считалась неприступной.

Пока я глазел по сторонам, шеф когорты успел сходить перекинуться парой слов с замковой стражей. Разговор велся на повышенных тонах, и когда Зарна вернулся, на него жалко было смотреть — похоже, местные охранники недолюбливали когорту. И теперь, когда ее начальник оказался в опале, они не преминули облить его словесной грязью. Конечно, Невелика честь пинать упавшего, но ведь могли бы и на самом деле побить…

— Следуй за мной, — сухо сказал Зарна и устремился в глубину двора. Как он ориентировался в путанице полутемных коридоров и галерей — непонятно, но двигались мы очень быстро. Внезапно за очередной дверью оказался огромный, ярко освещенный Приемный зал. Повидал за свою жизнь я, конечно, многое, но от такого богатства и роскоши у меня просто дух захватило. С потолка свисала огромная хрустальная люстра, сияя сотнями огней и раскидывая миллионы бликов по мраморным стенам, по удивительно мягким коврам на полу. А золото! Оно было везде: золотые колонны, золотая лепнина, золотой занавес, прекрасная мебель отделана золотом, даже дверные ручки, и те из золота. Шеф когорты вдруг куда-то исчез, а я еще долго стоял и смотрел, разинув рот, как деревенский мальчишка, сраженный таким великолепием.

— Что, удивлен, никогда такого не видел? — произнес откуда-то сбоку приятный и такой знакомый женский голос. — Какое зрелище — знаменитый расследователь в совершенном изумлении!

Еще до того как я обернулся, я уже знал, кто эта женщина. Воистину она достойна навсегда остаться в моей памяти. Год назад, в морозную, вьюжную ночь, когда все мало-мальски разумные люди, включая меня, спокойно спят в своих теплых кроватках, в мою дверь робко постучали. Как Кларисса услышала этот стук сквозь дикое завывание ветра, для меня загадка. Так или иначе, она бесцеремонно растолкала меня и затащила в гостиную, несмотря на мои нешуточные угрозы уволить ее поутру. Окончательно продрав глаза, я увидел у камина весьма симпатичную девушку невысокого роста, худенькую, но крепкую, с крупными, глубокими и очаровательными карими глазами. Ее роскошные длинные иссиня-черные волосы, когда-то уложенные в дорогую прическу, теперь были безжалостно растрепаны и спутаны ветром. Наша нежданная гостья неподвижно сидела в кресле у потухшего камина, окоченевшая и белая как полотно, снег еще лежал на ее плечах, и лишь едва заметное прерывистое дыхание обнадеживало, что она скорее жива, чем мертва. Мы с Клариссой, прилагая все мыслимые усилия, несколько часов приводили ее в чувство. Уже под утро, одетая в теплый тетушкин халат и с чашкой травяного настоя в руке, она представилась. «Сандра, леди Гористок». Ее рассказ был удивительным и трагичным.

Когда на Южной Земле завершилась многолетняя война между данийской Коалицией и Империей, и последняя потеряла все свои владения на континенте, Фацения, до того два века бывшая имперской провинцией, стала самостоятельным государством.

Тогда, четырнадцать лет назад, после проигранных боев в Травинате остатки разбитых имперских войск спешно отступали на запад, к морским портам. Падение Империи казалось столь очевидным и неизбежным, что фаценская дворянская элита, всегда державшая нос по ветру, поспешила присоединиться к наступавшим победителям. Несколько десятков самых влиятельных феодалов спешно собрались в цитадели Эйса — самом крупном и самом укрепленном замке в Фацении. При большом стечении людей они торжественно отреклись от имперского наследия; провозгласили независимость Фацении и послали делегацию в ставку Коалиции с просьбой о вступлении в ее ряды.

Однако вся затея мятежников могла в одночасье провалиться. Поздней апрельской ночью, когда ликовавшие аристократы предавались пьянству и разврату, в замок ворвался небольшой отряд имперской гвардии во главе с имперским распорядителем по Фацении. Еле державшиеся на ногах дворяне были арестованы и заперты в подвале, но просидели там недолго. Самый опасный враг Империи — граф Лоран Гористок, за день до того назначенный командующим армией Фацении, — всю ночь провел в городе, лично вербуя добровольцев, и избежал плена. Утром тысячи горожан, вооруженных дубинками и дрекольем, окружили цитадель, а Гористок, воспользовавшись потайным ходом под стенами, провел внутрь отряд наиболее опытных и отчаянных бойцов. В ожесточенной схватке они оттеснили врага от ворот и опустили мост, Что и предрешило победу. В одиночном поединке Гористок смертельно ранил распорядителя, и тот, испуская дух, проклял своего убийцу, всех его родственников и потомков.

Всю эту историю я слушал вполуха, уделяя большее внимание разглядыванию своей юной собеседницы. О тех легендарных событиях знает, наверное, каждый ребенок в Фацении, было написано несколько книг, сложено множество песен, анекдотов и баек. Граф Гористок стал национальным героем, получил множество наград, титулов и умер три года назад тихой и спокойной смертью в окружении своей многочисленной родни. На центральной площади Эйса ему поставлен памятник, его именем названа центральная улица, у его гробницы денно и нощно стоит почетный караул. Наконец, его сын (тот самый, с которым мне довелось встретиться сегодня) назначен командиром королевского легиона.

«Родственник у Сандры знатный, интересно, кем она ему приходится?» — лениво думал я, потягивая тягучий настой.

— Да вы меня не слушаете! — внезапно воскликнула она, перебив мои мечтательные размышления.

— Да я пока и не слышу ничего, что бы могло заинтересовать меня как расследователя! — обиженно пробормотал я.

— Проклятие сбылось, — чуть слышно произнесла она, и по ее щеке скользнула слеза.

Из ее сбивчивого рассказа выяснилось следующее. На прошлой неделе в страшных муках умер ее деверь Клайм Гористок. Поначалу этому не придали особого значения, посчитав, что причиной тому стало беспробудное пьянство. Но когда перебирали его бумаги, Сандра нашла необычный желтый конверт-письмо с единственной фразой «Время настало!». Через несколько дней такое же письмо получил ее муж, Радан. Сандра подняла панику, но Радан не придал этому значения.

И вот прошлой ночью, проснувшись в странной тревоге, Сандра увидела тень, метнувшуюся из их спальни. Утром Радан уже метался в горячке, а к полудню повторил судьбу отца. Весь остаток дня Сандра провела как в трансе, а когда стемнело, с ужасом осознала, что находится одна в пустом мрачном доме. В голове молотом стучали последние слова умершего: «Найди сыщика Райена». Когда совсем стемнело и по углам начали мелькать тени, страх окончательно переборол разум и бросил несчастную девушку на городские улицы, в объятия пурги.

Наш город совсем не маленький, меня знают немногие и большей частью в преступно-властных кругах. Как она смогла найти мой дом ночью и в такую погоду? Я невольно проникся уважением к этому хрупкому на вид созданию, и это чувство все более увеличивалось во время дальнейшего нашего знакомства, пока я занимался расследованием этого странного и запутанного дела. Постоянно нагнетаемая опасность и страх перед неизведанным не сломили ее. Наоборот — на моих глазах скромная, нервная девушка превращалась в решительную, хладнокровную и прекрасную женщину, и мои симпатии к ней постепенно возрастали. Те дни оставили в моей памяти яркие воспоминания. Произошло еще несколько загадочных смертей в клане Гористоков, пока я не вышел на убийцу. Последнее письмо-предупреждение получила Сандра, но мы уже были готовы к такому повороту событий, устроив засаду в ее доме.

Тогда я недооценил хитрость и проворство злодея. Миновав внешние кордоны стражи с помощью пресловутого указа «Во имя и от имени…», он вывел из строя всех моих наемников (а ведь они были мастерами «плаща и кинжала»), затем в короткой схватке обезоружил вашего покорного слугу, стоявшего на последнем рубеже у дверей спальни, и наслаждался моим беспомощным видом, держа острие шпаги у моего сердца.

А я смотрел в его черные, бездонные, горящие призрачным огнем глаза, глаза смерти, и проваливался, падал в сумрачную пропасть. Это мгновение длилось вечность. Но вечность закончилась — в горло убийцы со свистом врезался короткий кинжал с блистающим орлом на лезвии — гербом рода Гористоков. На пороге спальни стояла Сандра, и ее глаза горели неукротимым пламенем — огнем жизни и мести. Когда она так ловко научилась метать нож? Я вновь перевел глаза на убийцу, упавшего передо мной на колени. Из его развороченного горла фонтаном била кровь, а он смотрел в мои глаза и смеялся. Странно и жутко, люди так не умеют.

Но так или иначе, он умер, и убийства прекратились, из Чего следует, что все эти злодеяния — человеческих рук дело, порождение извращенной человеческой души. А как же тогда проклятие, где граница между миром идей и миром реальности? Что заставляет человека совершать такое?

В конце концов, я сыщик, а не философ, на эти вопросы я не мог, да и не пытался найти ответа. А вот Сандра… Я так и не признался ей в своих чувствах, не хотелось разрушать прекрасный идеал. Мечта должна оставаться недостижимой, все время быть вдали, как горизонт, иначе она погибнет. Но в глубине души я все же надеялся и ждал, каждый день ждал, что в мою дверь вновь робко постучится маленькая ручка и нежный колокольчик ее голоса прозвенит: «Здравствуй, Валиен, я пришла к тебе навсегда».

Увы, это были мечты, всего лишь мечты, больше года минуло с тех событий. Но Сандра совсем не изменилась, все такая же блистательная и очаровательная, лишь в уголках ее глаз затаились печаль и тревога.

— Здравствуй, Валиен, — продолжала она с улыбкой, видя мое смущение и недоумение. — Вот и вновь свиделись, волею Небес, не в последний раз.

— Так это ты меня вызвала? — наконец-то сумел выдавить я. — С такой свитой, зачем?

— Я… то есть Его Величество, но идея была моя. А без них ты не дошел бы и до соседней улицы, поскольку весь город охвачен смутой. — Ее слова журчали как весенний ручеек, плавно и звонко, и возразить что-либо в ответ уже не хотелось.

— На тебя невозможно сердиться, Сан, — вздохнул я. — Твой ангельский голосок пленит любое сердце. И я полагаю, Его Величество — не исключение, правда?

Сандра хитро прищурилась, но ничего не ответила, указав на противоположную дверь.

— Он не любит долго ждать. Пойдем, — поторопила она, открывая двери.

Его Величество король Фацении Владимекс дар Владимекс… Звучно, не правда ли? Вот только король нашей горной, свободной и нищей страны в сравнении с данийским или даже с сасминским правителем — все равно что деревенский лавочник рядом с городским купцом. Не тот уровень, увы. На знаменитом дворянском «слете» четырнадцатилетней давности негласный лидер мятежников — граф Владимекс Пупик был избран временным правителем и направлен на переговоры к данийцам, чьи передовые отряды уже начали разорять фаценские земли. Успешное заключение союза утвердило его приоритет. А спустя шесть лет Владимекс, к тому времени уже безраздельно правивший страной, с согласия данийского Регулатория провозгласил Фацению королевством, а себя — ее пожизненным правителем Владимексом Первым фаценским (естественно, про прежнюю глупую фамилию все сразу же «забыли», поскольку король является отцом всей нации и именоваться должен соответственно).

Коронация происходила с большой помпой и размахом, вино и пиво лились рекой, а гулянья длились целых три дня. Давясь в восторженной толпе перед замком, я сумел даже разглядеть его. Ничего особенного новый «лидер нации» не представлял — среднего роста, худой, с редкими, наполовину выпавшими волосами, с острым носом между тусклыми глазами и вдобавок бледный как мел, словно никогда на солнце не выходил.

Лично мне он показался трусом и скупердяем. Как в воду глядел — с той поры ни одного всенародного праздника, никаких торжеств, выездов, турниров — ничего. Простые люди короля вообще не видели, подчас даже сомневались в его существовании, зато костерили вдоль и поперек за возросшие налоги. Теперь-то мне стало ясно, куда пошли народные денежки, — вон какие здесь люстры!

Несмотря на то что я за свою недолгую сыскную карьеру Успел раскрыть два заговора против Короны и даже предотвратить самую настоящую революцию, с самим королем мне встречаться не доводилось, а в лучах моей заслуженной славы совершенно незаслуженно грелись те, кто не имел к ней совершенно никакого отношения. Мне же предлагали довольствоваться скромными вознаграждениями и радоваться, что остался живым там, где многие большие люди лишались должностей, а иногда — и голов.

Что ж, я — маленький человек, но я дождался своего звездного часа, и теперь сам король призвал меня на помощь. Такое льстит, еще как льстит. Но вот и она, заветная дверца к счастью, которое еще надо заслужить.

Я почему-то наивно полагал, что правитель страны всегда сидит на троне, с короной на голове, держа в руках атрибуты власти. Здесь же все оказалось куда прозаичнее. Мы вошли в маленькую комнату, скромно обставленную по сравнению с предыдущей, но так же хорошо освещенную. В углу исходил жаром огромный камин. С первого взгляда мне показалось, что в комнате никого нет, но затем от камина донесся возмущенный голос:

— Это он, Сандра? Зарна, я знаю, что там — безвластие и хаос, но уже прошло четыре часа! Ты что, сам по всему городу его искал! Под твоим началом больше тысячи человек, где они?!

Тут я различил-таки в кресле у камина королевский силуэт. На фоне пылающего камина было невозможно различить черты его лица, зато он нас видел в прекрасном освещении.

— Разбежались, как только новое солнце в небе появилось, — хмуро ответил Зарна, только что закончивший свой доклад о «своем» расследовании в ставке легиона. — Они обычные люди, вот и…

— А я тебе скажу, где они! Лавки грабят и поместья обчищают! А во всем виноват ты — набрал проходимцев в когорту! И не просто бродяг, а самых натуральных бандитов и наемных убийц, — генерал Гористок очень подробно доложил мне обо всех покушениях на его жизнь. Между прочим, его легион почему-то не разбежался, все до единого солдата сидят в казармах!

— Потому что он их там запер и стрелков на крышах посадил, — возразил Зарна. — А за изменой городской стражи стоят враги нашего государства. Какие-то пришлые люди, внедрившиеся в ряды когорты, настрополили моих бойцов на бунт, подкупив их фальшивыми деньгами. Но я уже собираю новую когорту — многие обманутые стражники одумаются и вернутся уже сегодня. Те же, которые не внемлют разуму, будут объявлены дезертирами и в течение двух дней будут изловлены и жестоко казнены. Если я не смогу исполнить свои обязательства, то сам лягу под топор.

Но Владимекс уже не слушал его, пристально разглядывая меня. Мои глаза наконец привыкли к огненному фону — теперь и я видел Его Величество. Ничего нового в облике, все такой же облезлый и невзрачный тип. Без роскошной шелковой мантии, в байковом домашнем халате, он более напоминал скрягу-ростовщика и… Хм! Что уж тут говорить — горцы мы, наивный и недалекий народ! И король наш истинный горец — дворец золотом отделан, а у монарха на ногах рваные тапочки. Тут Владимекс пресек в зародыше мои размышления о национальных особенностях, произнеся, а точнее, проскрипев следующее:

— Расследователь Райен, вы считаетесь лучшим знатоком своего дела в Эйсе, потому я и пригласил вас сюда. Разберитесь, что у нас творится. Я понимаю, задание довольно сложное, но и оплата будет соответствующая: замок на побережье, дворянский титул, двести тысяч золотом, королевская пенсия, еще что-нибудь по вашему желанию… Вас что-то смущает? Можете спросить, — заметив мое недоумение, изрек он, откинувшись в кресле. 4

— Ваше Величество имеет в виду беспорядки в городе или в когорте? — осторожно спросил я, пытаясь сообразить, что означает слово «у нас». — Заговор, переворот, мятеж — что?

— С бардаком, творящимся в нашей столице, будут разбираться те, кому это положено по должности, а именно командир моего легиона и стоящее рядом с вами воплощение бездарности, если я его все-таки сегодня не четвертую, — раздраженно проворчал король. — У вас, мой дорогой подданный, задача посложнее будет. Второе светило видели? Вот и Узнайте, откуда оно взялось на нашу голову!

У меня душа в пятки ушла. Куда там в пятки — в подошвы, в ковер под ними! Я же не бог!

— Э-э-э… — только и сумел произнести я. Владимекс скривился, будто укусил недозрелое яблоко,

Но с ухмылкой продолжил:

— Что, в коленках слабость, до Небес не добраться? Так вам туда пока рановато — на земле грешной дело найдется. А суть его в следующем: у нас тут попытался один знаток от магии залезть в эфиры и оттуда выяснить первооснову произошедшего. К сожалению, о полученных результатах он доложить не успел — помер в самый ответственный момент. Так вот, для начала вам стоит разобраться в причинах его смерти и выяснить, сумел ли покойник узреть хоть что-нибудь в этих самых эфирах. Можете приступать прямо сейчас. Вот аванс. — На стоявший между нами столик полетел увесистый мешочек. — Остальное по мере надобности будет выдавать Фрай Таниус, ваш будущий… м-м… телохранитель. Таниус, выйди, пожалуйста!

Владимекс вяло махнул рукой, и за моей спиной зашуршали раздвигаемые портьеры алькова. Обернувшись, я с изумлением узнал того самого громилу, который вышиб мою дверь. Но какая разительная перемена — если в латном доспехе он создавал монстрообразное впечатление, то сейчас, в сером, расшитом золотом мундире офицера замковой охраны, выглядел бесподобно. М-да… Наверное, при виде такого представителя нашего пола у любой женщины сердце затрепещет в груди, как голубь. Я бы не сказал, что Таниус был красавцем, но в нем чувствовалась истинная мужественность. Выше меня на голову, стройный, широкоплечий и мускулистый, короткие черные волосы, жесткие черты лица, орлиный профиль и голубые глаза. Вот он — рыцарский образ, шагнувший в реальность прямо из девичьей мечты!

— Капитан Фрай Таниус — первый клинок страны и командир моей личной охраны, — продолжил Владимекс. — Он будет помогать вам в вашем расследовании и ответит на все остальные ваши вопросы. Теперь все свободны, — закончил король, вновь махнув рукой, на этот раз в направлении двери, но, как будто спохватившись, добавил: — Сандра, останься со мной.

Отвесив поклон и повернувшись, я встретился с ней глазами, а она потупила взгляд, проследовав мимо меня. Что ж, у каждого из нас своя судьба, и каждый творит ее своими руками. Я ее понимал и принимал ее выбор — возможно, я бы и сам на ее месте поступил так же.

Хотя на своем месте мне от этого было не легче, и в душе все же оставался горьковатый осадок. И все же я был горд за Сандру и за то, чего она добилась. Пусть она и стала королевской фавориткой, но она никогда не будет королевской прислугой — скорее, Его Величество попадет в паутину ее очарования.

А у нас — своя дорога. В сопровождении Таниуса и Зарны я вышел в Приемный зал. За время моего отсутствия здесь появились еще трое людей, тихо беседовавших друг с другом. Двух, стоявших ко мне лицом, я знал по моим предыдущим делам.

Первым был главный стратег фаценской армии генерал Андрадо, которого король недолюбливал за прямоту и упертость, но отправить в почетную ссылку-отставку не решался — старый вояка командовал легионами еще во время войны, а теперь оставался единственным боевым полководцем на всю Фацению.

Вторым был адмирал Варранкис, опять же единственный в Фацении настоящий морской капитан, обучавшийся когда-то аж в самой Империи, за океаном. Ныне он командовал флотом Его Величества — десятком старых имперских галер, которые предыдущие хозяева попросту бросили на берегу, вполне обоснованно опасаясь выходить на них в открытое море по причине ветхости кораблей, и еще небольшим морским бригом, капитаном которого Варранкис как раз и являлся.

Третий человек, одетый в просторную белую накидку без знаков различия, не только не повернулся в нашу сторону, но и умолк при нашем появлении. Судя по осанке, по манере держаться и по длиннющему, почти доходящему до колен хвосту из волос каштанового цвета, это была женщина — прекрасно сложенная, хотя и необычайно высокая для горянки. Но мою догадку смущали ножны длинного клинка, чьи очертания угадывались под одеждой. И еще я отметил, что капитан Фрай тоже заинтересован этой странной особой.

Что касается командующих армией и флотом, то в их присутствии здесь как раз не было ничего необычного — странно было бы, если бы в такое смутное время их не вытянули из опочивален пред светлые очи Его Величества. Но эта дама — кто же она такая и что здесь делает?

Мы вышли в коридор. На языке вертелась уйма вопросов, однако, прежде чем я открыл рот, Таниус молниеносно поймал мое запястье и защелкнул на нем серебряный браслет.

— Королевский подарок, — глухо пробурчал он.

Браслет представлял собой узкую и тонкую полоску в полтора пальца шириной. Удивительно то, что никакого соединения я не обнаружил, как будто он сросся прямо на моей руке. Такой же я увидел на Таниусе. Чудная штучка — видимо, Владимекс раздает такие особо доверенным людям. Однако сейчас мне было не до браслета — королевская речь стучала гулкими ударами пульса в моих висках.

— Что же мне теперь делать? — обреченно спросил я, переводя взгляд с одного на другого.

— Ноги делать! — осклабился глава когорты, повторяя свою любимую шутку, но тут же, поймав ледяной взгляд Таниуса, сделал серьезное лицо. — Следуй за мной, объяснения получишь на месте.

— Не забывай про мой шлем, вредитель, — его ремонт обойдется в пару сотен марок, — сказал как отрезал командир стражи и поспешил за ним следом.

— А кто мне заплатит за разбитую дверь? — возмущенно воскликнул я на ходу. Ответа не последовало, да и быть не могло, — эти господа никогда не платят, зато, случись что, сдерут с тебя три шкуры.

И вновь — коридоры, коридоры, полутемные и безлюдные, лишь беспокойное эхо наших шагов разгоняло их липкую тишину. Говорят, что в замке можно запросто заблудиться. А еще ходят слухи, что некоторые пути здесь уставлены ловушками для незадачливых воров, — этот факт мне совсем не хотелось подтвердить, потому я уже не смотрел по сторонам, а лишь пытался не потерять из виду своих провожатых, которые почти бегом неслись по лестницам и переходам. Наконец мы вылетели через какую-то маленькую дверь во двор, как в темную пасть чудовища. Луна уже зашла, в ночном мраке ярко горели звезды, обозначая контуры стен, немногим ярче звезд светился одинокий факел в сотне шагов от нас.

С первыми глотками влажного, отдающего дымом и нечистотами ночного воздуха бесплотные духи отчаяния, жестоко терзавшие мою измученную душу, были сломлены лихой атакой сыскного азарта. Я понял, куда мы направляемся, — впереди, словно рыбья кость, впивалась в небо одинокая башня, называемая «Жезл», средоточие колдовства и магии в Эйсе.

Магия… Она везде и повсюду. Если верить тем умникам, кои, задрав нос, ходят в разноцветных балахонах и напыщенно именуют себя супермагистрами, грандмастерами, чародеями девятой категории и прочими заумными титулами, то любой предмет, хотя бы даже камень из мостовой, обладает некоей астральной оболочкой. Что уж там говорить о той куче бесполезных оберегов и амулетов, которые эти господа всучивают обывателям, спасая их от «ужасных мук» и «безвременной кончины». Собственно, ничего сверхъестественного в этом деле нет — сообразительные пройдохи всегда наживаются за счет наивных простаков, и магия тут совершенно ни при чем.

Я же вопреки собственному «говорящему» имени в простаки записываться не подряжался, поэтому никакие талисманы и иже с ними на себе не ношу. И, как это ни странно, жив пока… Однако магия магии рознь, водятся в нашем мире и настоящие чародеи, которым сотворить смертоносное заклинание все равно что нормальному человеку посморкаться. И если такой высокий волшебник вдруг возжелает испытать вашу электропроводимость шаровой молнией — не спасут никакие амулеты, хоть обвешайся ими с ног до головы. Я по своему опыту, а если сказать точнее — по опыту своей подпаленной шкурки усвоил, что подобных искусников лучше обходить третьей улицей. А уж если случится несчастье столкнуться нос к носу, лучше всего прикинуться фонарным столбом — авось не заметит и мимо пройдет.

Так вот к чему это я — в Эйсе обретался лишь один умелец такого уровня, по имени Аргхаш Эфирный, он же архимаг всея земли фаценской. Прочая местная околомагическая шелупонь ему и в подметки не годилась, а настоящих конкурентов он выжил еще четырнадцать лет назад, когда явился неизвестно откуда и помог тогда еще графу Владимексу «стреножить» неугомонную феодальную элиту и стать единовластным правителем.

За свои заслуги Аргхаш получил узаконенную власть над семи колдунами страны и сторожевую башню замка для обустройства собственной резиденции. Жизнь и деяния придворного чародея были скрыты для обывателей непроницаемой завесой секретности — в городе ходили зловещие слухи о клетках с людьми в подвале башни, о кровавых жертвоприношениях детей и изуверских опытах над преступниками, тела которых впоследствии скармливали кровожадным чудовищам. Выслушивая россказни «очевидцев», я только усмехался, удивляясь, как могут разумные люди нести такую чушь, но волнующий ореол загадки притягивал меня, как магнит. И теперь, хрустя слегка подтаявшим снегом, я иду во мраке ночных тайн к факелу познания.

Какая удивительная дверь в башню, вся в рунах и гексаграммах, наверное, это надежная защита от враждебного колдовства. Заглядевшись на причудливые узоры, я неожиданно споткнулся обо что-то и изящно влетел головой в сугроб. Это тебе урок, Валиен, — от магии всегда жди подвоха!

Сугроб был не просто кучей снега — из него торчали две пары окоченевших ног. Что ж, мне не привыкать иметь дело с замерзшими трупами, работа такая. Вставая, я оглянулся назад, и увиденное меня весьма озадачило: тот предмет, который так некстати подвернулся мне под ноги, оказался мощным оконным переплетом с верхнего этажа, причем выбит он был вместе с простенками — обломки камней валялись повсюду. А ведь эту раму и вдесятером не поднять!

— Как тебе это, а? Эй, сыщик, язык проглотил? — с ухмылкой произнес шеф когорты, глядя на меня. Удовлетворившись моим глупым видом, он ткнул пальцем в сугроб. — А здесь у нас полевой морг, он же морозильник. Вот этот (для наглядности Зарна пнул ближайшую ногу, отозвавшуюся звуком замерзшего полена) — господин архимаг, а второй — его ученик. Их сверху притащили и снежком присыпали, чтобы хоть после смерти не смердили, паскудники.

Зарна энергично разворошил сугроб. У Аргхаша обнаружилась дырка в черепе, а у его подручного — зияющее отверстие в груди. Ну, с такими ранами они недолго мучились. Как переменчива леди Судьба! Еще вчера этот тип внушал страх и ужас обывателям, а сегодня он лежит кучей мороженого мяса у моих ног.

— Я, пожалуй, пойду, — вдруг посерьезнел Зарна, нервно косясь на трупы. — Дела, знаете ли… А капитан Фрай ответит на все твои вопросы.

— Эй, куда… — спохватился капитан Фрай, но шеф когорты, видимо, для себя решивший, что на сегодня с него уже хватит приключений, опрометью бросился к воротам и исчез в темноте. — А, пускай драпает, трус несчастный. Если хотя бы малая толика им сказанного про ваши сыскные таланты правда, то мы и без него неплохо обойдемся. Спрашивайте, и я отвечу, если что-то знаю.

— И кто же их так отделал? — поинтересовался я, склоняясь над телами.

— Доигрался с потусторонними силами, они его и порешили. Вся охрана слышала, как рама из башни вылетела. Грохот был еще тот.

— А кто первым обнаружил тела?

— Один из солдат замковой стражи, но, к сожалению, он, сменившись с дежурства, сбежал. Я его понимаю, тут такие дела творятся, не выдержали нервы у парнишки. К тому же, судя по его сбивчивому докладу, ничего особенного он там не застал.

— Трупы обыскивали?

— Не было на них ничего необычного. Оно и странно, потому как колдун любил обвешивать себя серебряными амулетами для отгона злых духов, а на шее всегда носил роскошную серебряную цепь с каменьями.

— Ваши же их и поснимали, когда трупы вниз тащили.

— Не похоже на то. Они все люди проверенные, преданны Короне до последнего вздоха, я их и сам потом допрашивал поодиночке. Хотя сегодня все может быть.

— Они тоже ничего необычного не видели?

— Я и сам уже поднимался наверх — темно там, ничего не Разглядишь. Между прочим, у нас даже имеется живой свидетель — чародеевский служка, только пользы от него никакой. Пойдемте в башню, все сами увидите, — вздохнул Таниус. Лед и сталь из его слов понемногу исчезали — видимо, устал.

Внутри башни было еще тепло. Пройдя мимо пары смурных и сонных стражников, я вслед за Таниусом спустился в подвал, откуда доносились непонятные гудящие звуки. Входя, я замер, очарованный странным, колдовским великолепием башни. Я стоял на дне огромной трубы, чьи стены, сужаясь, исчезали во мраке где-то в вышине, и там, где они достигали небес, готов поклясться, мерцали звезды. Оттуда, из запредельной высоты, время от времени срывалась капля воды и, вспыхнув в отсвете, со звоном разбивалась о блестящий от влаги гранитный пол.

Посредине зала в огромной каменной печи малиновой россыпью рдели угли, бросая отблески на зарешеченные арочные проемы. Из самой большой клетки веяло трупным запашком скотобойни — там, глухо ворча, бродили из угла в угол и грызлись за окровавленные кости несколько огромных черных псов. Прямо у меня под ногами валялась обгрызенная собаками человеческая рука с татуировкой, смутно напоминающей паука, хотя может быть, мне это просто показалось. Но все же слухи иногда оказываются правдой…

Другие клетки скрывали свои тайны во мраке, а в ближайшей сидел и яростно тряс прутья тот самый свидетель. Его завывание, отражаясь эхом от стен, уходило наверх шелестом листвы и, разогнавшись там, возвращалось назад с такой силой, что уши закладывало. С первого взгляда мне стало ясно: бедняга двинулся умом, спятил, съехал с катушек — называйте как угодно, но смысл один. Как же его теперь допрашивать?

Увидев нас, служка прекратил стенания и, тупо уставившись на меня, неожиданно четко произнес:

— Хашш, аргхоррхе ашун хе сипон!

— Это единственная фраза, которую он говорит, кроме тех случаев, когда хочет есть, пить и по нужде. Запишите, может пригодиться, — тихо сказал Таниус, глядя в пол. — Охрана обнаружила его над бездыханным телом Аргхаша. Наверное, это были последние слова колдуна.

«Заключенный» произнес свою абракадабру еще несколько раз, и я изобразил ее в пергаментной записной книжке, предоставленной Таниусом. Красивая вещичка, ручной работы, у нас таких не делают.

— Берите насовсем, пригодится, — махнул рукой капитан, призывая меня на лестницу. — Здесь вы вряд ли что-то еще высмотрите, а вот наверху вам придется полазить порядочно.

Ну что же, посмотрим, что там натворили зловредные духи. Проклятые чернокнижники, угораздило их поселиться на такой верхотуре! К верхней площадке вело более сотни крутых ступенек, и когда мы наконец добрались до конца, я взмок, как лошадь на скачках, а родной полушубок, узрев во мне злейшего врага, приобрел вес кованого доспеха и настойчиво пытался спустить своего хозяина вниз.

— Этот колдун каждый день сюда лазал? Да ему надо памятник у входа поставить с табличкой «Лучший атлет города».

— Вообще-то он там и жил безвылазно, а вот его слуга, ныне квартирующий в клетке, действительно летал туда-сюда, как голубь.

Дверь на площадку была точной копией входной, но… Из дверного полотна на локоть торчало широкое лезвие меча, вбитого с той стороны, а под дверью засохла широкая кровавая лужа.

— Похоже, смерть ждала его на пороге.

— Молодого чародея пришпилило его же собственным клинком, словно бабочку иголкой, но вы на дверь посмотрите — из каменного дерева и в пол-ладони толщиной. Мои люди даже клинок вытащить не сумели, пришлось гарду сломать.

Я осторожно приоткрыл дверь, и из комнаты повеяло уличным холодом. В свете факелов объемы разрушений впечатляли — по башне будто прошелся ураган. Половины восточной стены как не бывало, потолочная балка сломалась посредине и Держалась лишь на распорках, подозрительно поскрипывая. Кажется, раньше здесь была шикарная отделка, но сейчас бесчисленные обломки и обрывки густым слоем усеивали гладкий плиточный пол. В центре комнаты, там, где смутно проглядывалась магическая пентаграмма, плитки были разбиты и раскрошены, словно гигантский молот ударил туда. В воздухе явственно чувствовался запах серы.

— Колдун лежал вон там. — Широко зевая, Таниус показал на самую большую груду обломков, которую венчал массивный перевернутый стол. — Слева от двери — связка факелов. Вроде все… Можете приступать к работе, а я пойду отсыпаться. Да, чуть не забыл! У Аргхаша была колдовская книга, небольшая такая, в красном кожаном переплете и с серебряными накладками (кстати, похожую книжку я видел в руках у генерала Гористока, но ручаюсь, что никаких накладок на ней не было). Если она здесь отыщется — это будет большая удача для следствия. Хотя я не думаю, что в такой темноте вы что-то найдете. Я думаю, что в этом разгроме вы вообще ничего не найдете, но хотелось бы верить, что деньги вам платят не зря. Я буду ждать вас в караулке у замковых ворот, а вы начинайте помаленьку. Раз следователь — так и ищите следы.

Вот стервец, кинул-таки меня в этом колдовском вертепе! Какое-то время еще слышались его удаляющиеся шаги на лестнице, затем наступила полная тишина, лишь факел в моей руке слегка потрескивал. Что-то здесь не так. В стене такая пробоина, а ветра нет, даже легкого дуновения или сквознячка — полный штиль.

И еще одно. Когда я воевал в диверсионном отряде, крепкие кулаки сержантов вколачивали в наше сознание главное правило диверсанта: ты должен нутром почувствовать противника прежде, чем он увидит тебя, иначе ты — покойник. Молодежь тогда гибла часто, поскольку истина доходила не до каждого, но я ее усвоил и, может быть, поэтому выжил. Позже, во время сыскной деятельности, это умение много раз помогало мне не нарваться на нож в темном переулке и обойти бандитскую засаду.

Так вот здесь и сейчас я чувствовал враждебное присутствие. Черная дыра в стене дышала замогильным холодом, тягучая сырая темнота скапливалась в углах и жадно тянулась ко мне бесплотными щупальцами. Мгновение застыло вечностью, и я был один против безбрежного океана, не имеющего предела и срока, понятия и образа, значения и смысла; имя ему — Вечная Тьма. А маленький кусочек Света в моей руке — он даже не защита, а лишь последняя искра надежды.

Тут факел громко треснул, и наваждение исчезло. Ай-ай-ай, Валиен, сегодняшние события явно ослабили твой рассудок. Еще парочка таких содержательных деньков, и я составлю компанию идиоту в подвале — буду скакать обезьяной по клетке и радостно гукать при виде кормежки. Гася нахлестывающие волны страха бравой строевой песней «Щит к щиту», я поспешно стал «осветлять» башню новыми факелами, по ходу дела проводя рекогносцировку. Завершением осветительной кампании стала чудом уцелевшая масляная лампа, вооружившись которой, я направился к месту, где господин архимаг изволили испустить дух.

Итак, что мы здесь имеем: небольшая засохшая лужица крови, несколько пятен неопределенного цвета размером побольше — вероятно, разлитые химикалии, тут же осколки колб, пробирок, битого стекла, обрывки балдахина, разнокалиберные куски шкафов и стульев и еще много неизвестно чего. Я начал было разгребать завалы, но через несколько минут бросил бесполезное занятие. Какая тут колдовская книжица, да разве в этом хаосе можно что-нибудь найти! Только чтобы разобраться, что здесь откуда, потребовались бы недели.

Относительно магии ситуация выглядела еще безнадежнее — вокруг были просто россыпи всякой всячины такого рода. Некоторые колдовские предметы даже показались знакомыми, но уж извините, ваш сыщик насчет этого дела — просто ни в зуб ногой. Так что вникать в суть оных вещей я не стал, хотя и заполнил карманы наиболее загадочными вещичками.

Однако все то, что я видел, были лишь детали последствий. А мне предстояло найти причину. Придется расширить поиск, упуская мелочи. Я решил поподробнее осмотреть вмятину на полу. Она действительно была в центре магического круга со звездой, но, приглядевшись к ее форме, я изменил мнение насчет ее происхождения. Похоже, что над поверхностью пола случился маленький взрыв: вокруг края вмятины плитка была полностью выбита, а в центре — мелко раскрошена. Удар же был такой силы, что толстые половые Доски треснули, а небольшой кусок даже выпал вниз.

Даже дети знают о том, как через пентаграмму вызвать Какого-нибудь духа, поболтать с ним, выпросить подарок себе напакостить обидчикам. У многих это получается, а некоторые всерьез считают, что дух внял их просьбам. Но я даже представить боюсь, каких ужасных и могущественных созданий способны вызывать мастера магии.

Предположение о том, что вызванная из другого мира сущность вырвалась на свободу, нашло веские подтверждения. Тот факт, что Аргхаш не сумел ее удержать, — налицо, то есть на лице. Его лице. И где теперь эта сущность! Мои чувства вновь обострились, загнанный в глубины сознания страх поднял голову и вновь запустил проверку на присутствие. Враг не обнаружился: то ли он умело спрятался, то ли его здесь нет. Последнее больше подходило — это Нечто так жаждало обрести свободу, что походя разворотило полстены. Вряд ли оно станет сюда возвращаться.

Эх, был бы у меня сейчас магический кристалл — эта штучка чует магию, как сторожевой пес — грабителя! С виду — обычный отполированный кусок стекла, но при поднесении к зачарованному предмету или сотворении рядом заклинания он начинает светиться изнутри. Колдуны поставили производство кристаллов на поток, но до сих пор они являются редкостью, поскольку в нашем ущербном мире, где магией пользуются все кому не лень, ее распознаватели идут на вес даже не золота — бриллиантов. Как говорится: предупрежден — значит вооружен, а толстосумы, чья дневная выручка исчисляется сотнями золотых марок, за свою безопасность готовы платить огромные деньги. При таком бешеном спросе на каждый настоящий кристалл приходится сотня подделок, которые вам попытаются продать на рынке «за полцены». Я один раз уже погорел на этом деле, приобретя никчемную стекляшку, которую ушлый торгаш как-то исхитрился подсветить. Но здесь, в башне, я могу найти и настоящий, тем более что наш покойник, по слухам, как раз их изготовлением и занимался.

Вскоре я заметил еще одну интересную деталь: из-под мусора виднелся конец тонкой серебряной цепи. Оказывается, орлы из охраны не рискнули до конца разграбить разоренное колдовское гнездо. Думаю, если я прихвачу отсюда горсть монет, покойный не очень рассердится. Потянув за цепь, я обнаружил, что она намертво приделана к крюку, торчащему прямо из пола. Ну что ж, не повезло. Зато нашелся еще один занимательный факт — оборванный конец цепи выглядел странно. Не знаю, что это за сплав, но до своего рождения он точно был серебром. В общем, выглядело это так, будто серебро сгорело. А разве оно горит? Ну, плавится, допустим, но чтоб такое…

В голове молнией мелькнула мысль, и я разгреб мусор вокруг пентаграммы. Так и есть, напротив каждого луча — крюк в полу, но не все крючья уцелели, а серебряных цепей больше не попалось. Догадка подтвердилась: видимо, сущность удерживалась в круге не только силой заклятия, а еще и серебряными уздечками. Но все это явно шло вразрез с моими скудными познаниями о мистике, впрочем, почерпнутыми из досужих разговоров и баек. Как же удержать цепью, пускай даже серебряной, духа, когда он бесплотен? С другой стороны, нечисть, так сказать, из плоти и крови серебра боится как огня, но вряд ли даже самый продвинутый бес способен так его испоганить.

Загадки множились числом, но разрешение главного вопроса ускользало, как угорь из рук. То, что Аргхаш зондировал тонкие миры в поисках причин появления Огненного Ока Тьмы, знали все, а вот нашел ли он там ответ? А мне-то, горемычному, каково — волчком крутись, ужом вертись, но найди то, не знаю что. Будем надеяться на лучшее, на самое лучшее для меня. Допустим, что этот астралолаз добрался до истины и даже успел ее изложить устно или письменно.

Я вновь достал блокнот Таниуса с таинственной фразой: «Хашш, аргхоррхе ашун хе сипон». Ну и тарабарщина, знать бы еще, на каком это языке! Правда, последнее слово выпадало из общего контекста и казалось знакомым: «пон» означало — горшок. Думай, Валиен, думай, ворочай своими ленивыми мозгами!

Ответ был увиден на полу. Ну конечно, «сипон» — ночная ваза. Медный горшок, успешно переживший катаклизм, сиял не хуже золотого, чем пару раз привлек мое внимание. Иди-ка сюда, дружок, твое содержимое меня не смутит, не в таких клоаках приходилось копаться. Не знаю, может, в нем и есть магическая сила, но с виду это был самый обыкновенный горшок, слегка помятый, поцарапанный и чистый внутри.

Моя единственная версия зашла в тупик. Я сидел и тупо смотрел на горшок, на развалины, снова на горшок. Измученный мозг отказывался работать, в душе зарождалось отчаяние, все казалось бессмысленным. Небо на востоке начало светать, наступило просветление и у меня в голове. Если я здесь и не нашел ничего, то никто этого не знает. Хотя раньше мне и не приходилось впаривать пустышку заказчикам, но когда-то же надо начинать. Сейчас отправлюсь домой, отосплюсь, отъемся и на свежую голову придумаю страшилку про то, как демон вылез из ночного горшка, побуянил и убрался восвояси.

А пока… Займусь-ка я улучшением собственного благосостояния — королевский-то аванс, похоже, чуть ли не весь уйдет на починку исковерканного шлема Таниуса.

Вооружившись тяжелым бронзовым подсвечником, я решительно направился к серебряной цепи. Да что тут за чудеса творятся! — цепь длиной в руку за пару часов буквально истлела, рассыпалась серой огарью, остался лишь маленький кусочек длиной в ладонь, его отрывать было совсем не с руки. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Где же Аргхаш держал богатство? Тайники ему устраивать ни к чему, при такой репутации никакой воришка даже за плату сюда не сунется. Все шкафы и сундуки были разбиты, поди найди их содержимое в этой куче хлама.

Я лениво ковырялся в обломках, когда на крыше раздался скрежет, и шагах в десяти от меня упала большая доска. Я посмотрел наверх и обмер: восходящее солнце высветило ужасную картину — стропила прогнулись, кровля просела и в любую минуту готова была обрушить вниз массы черепицы. Достаточно одного порыва ветра, и все это рухнет мне на голову. А ветерок, весьма некстати, уже начал поддувать.

Пора отсюда убираться. Счет времени пошел на минуты, но с пустыми руками уходить как-то не хотелось. Я давно уже посматривал на великолепный дубовый стол-бюро, взгромоздившийся кверху ножками на кучу мусора напротив входной двери. Все шло к тому, что именно в нем колдун оставил свои побрякушки, а может, и заветную книжку. Ох он и тяжел, так просто его не перевернуть, но если использовать рычаг… Подхватив первую попавшуюся доску, я поддел ею край стола, навалился всем весом раз, второй. Наконец стол не выдержал столь яростного натиска, скатился и встал на ножки. Где-то снаружи во двор грохнул большой пласт черепицы, но я, уже не обращая на это внимания, с подсвечником наперевес ринулся взламывать ящики.

И тут я увидел такое, что заставило меня забыть про несчастные сокровища, — выронив подсвечник, я судорожно потянулся к блокноту. На залитой кровью крышке было написано «ЛУСА», причем последняя буква была оборвана, как будто автора отбросило от стола. Все-таки наш чародей не зазря окочурился — успел, увидел, написал. Я скрупулезно срисовал надпись в блокнот, и когда последний штрих был нанесен, а книжка отправилась в карман, — первый луч Огненного Ока сверкнул над горами, и в этот момент мир вздрогнул и перевернулся.

Падая, я увидел, как потолочная балка таранит вздыбившийся пол, а вслед за ней обрушилась настоящая лавина из досок и черепицы. Я на четвереньках рванулся к спасительной двери, чувствуя, как пол уходит из-под ног. А плитка такая гладкая-гладкая, не зацепиться… Я поскользнулся, упал на спину и начал съезжать в раскрывающийся зев провала, куда с грохотом ссыпалось все, что лежало на полу.

Сердце замерло. Я буду падать недолго — несколько секунд свободного полета, и все… Наверное, я умру сразу. И вновь время остановило свой бег, черная Бездна тянулась ко мне гигантской воронкой, и я неотвратимо летел в ее объятия. Таинственный враг явил свою сущность: раздался леденящий кровь легкий издевательский смех, и на дне пропасти вспыхнули глаза, горящие черным призрачным огнем. Их пронзительный взор одновременно обжигал и замораживал сознание, проникал в самые потаенные его уголки, выворачивая мысли наизнанку. Я не мог отвести взгляд, я был никем перед неодолимой силой, страстно желающей поглотить Мою душу.

Резкий рывок за левое запястье вернул мою душу в этот мир, скольжение в провал прекратилось. Все еще пребывая в прострации, я взглянул на руку. Хвала Небесам, богам, духам и вообще всем сверхъестественным силам за то, что вы меня спасли. Спасибо вам за подарок, Ваше Величество. Таниус, я прощаю тебе все.

Я зацепился серебристым браслетом за тот самый крюк, с которого ранее безуспешно пытался ободрать кусок серебра, Что ж, Валиен, ты еще жив, но надолго ли? Пол раскрылся в черную пустоту, словно бутон гигантского цветка. Я уже не лежал, а висел, браслет больно впился в кожу, и по руке потекла тягучая капля крови. Наверху раздался подозрительный скрип, я поднял голову — прямо на меня катился злополучный стол. Если он меня зацепит хотя бы краем — все, конец. Время опять замерло, бюро надвигалось прямо на меня. Снова злобный торжествующий смех впился в сознание, и вновь смерть прошла рядом — я попал аккурат промеж ножек, стол пролетел надо мной и вскоре раскатисто бухнул на дно башни.

«Тебе не спастись, не спастись, не пытайся, смирись! — шептал неслышимый голос. — Ты умрешь, ты придешь ко мне, смирись!» Черный взор завораживал, затягивал, засасывал в пучину мрака, ласковые волны Тьмы успокаивали, усыпляли сознание.

— Э-э-эй! — сквозь настойчивый зов тьмы откуда-то издалека пробился знакомый голос. — Держи-и коне-е-ец! — Что-то хлестнуло меня по лицу и привело в сознание. Веревка? Таниус? Я не умер!!! Я, все еще пребывая в трансе, судорожно обмотался веревкой, и шепчущие приторные голоса разом заткнулись. Таниус, весь светящийся в солнечных лучах, казался похожим на святого спасителя. Он играючи вытянул меня из объятий Тьмы, но за моей спиной зловещий голос напоследок прошелестел: «Мы еще встретимся…»

— Скорее! — бросил Таниус, таща меня к двери, а мои ноги стали словно ватными. По лестнице я спускался вслед за ним, держась за стену обеими руками. Наверху раздался страшный грохот — остатки крыши рухнули в подвал. Парой минут раньше, и лежать бы мне там же. Гром и молния, на— верное, там, в высших сферах, я кому-то сильно понадобился, раз так от смерти берегут. А ну-ка проверим эту мысль — кто помешает мне скатиться сейчас по лестнице и сломать шею? Я (вот идиот-то!) грохнулся на ступеньки, больно ушиб локоть, проехал на брюхе юзом и уткнулся лбом в ноги Таниуса. Мой спаситель искоса посмотрел на меня, как на хромого бродячего пса, — с жалостью и безразличием. Наверное, я и выглядел схоже — измученный до смерти и грязный, как сапог дезертира.

— Да вы совсем дохлый! — подняв меня за шиворот, буркнул Таниус. — Во дворе стоит карета Зарны, поезжайте домой, отдохнете пока, потом продолжим.

Из заваленного обломками подвала, мимо которого мы проходили, доносилось жалобное подвывание — чародейский служка был еще жив.

— Скажи своим, чтобы этого несчастного откопали из-под завала, накормили и выпустили на волю. И еще где-то там лежит медный ночной горшок — он может мне понадобиться.

— Простите, зачем? Вы, часом, не обделались со страха?

— Это важная деталь следствия, а я, между прочим, как все порядочные горцы, в сортир на морозец хожу. Не то что некоторые здешние обитатели…

— А я… — Таниус долго думал, что бы мне такое ответить, но так и не решил, пока мы не доплелись до черного экипажа когорты.

— До вечера я отдыхаю, идет? — осторожно спросил я, залезая внутрь. Таниус скривил губы, но ничего не возразил в ответ — видимо, уже соображал, что и как докладывать Владимексу.

Карета прогрохотала по замковому мосту. Я расслабился на заднем сиденье кареты, но тут обратил внимание на рукав полушубка — он был пропитан кровью, Только сейчас я почувствовал, как саднит разодранную браслетом руку. Ну ладно хоть этим отделался, а на подобный случай у меня всегда припасен большой чистый платок — не впервой получать раны на работе.

Я замотал запястье вместе с браслетом, и тут у меня возникло сомнение: струйка крови на руке добралась лишь до локтя. Значит, в подвешенном состоянии на крюке я болтался от силы минут пять. За такой короткий срок Таниус, не зная подоплеки происходящего, никак не мог добежать из караулки до верха башни. Наоборот, раздраженный с недосыпа капитан к тому времени еще только-только выслушивал бы сбивчивый доклад своих тугоумных подчиненных о том, что у охраняемой ими башни напрочь снесло крышу, что под. вал завален ее обломками и что их командиру стоило бы посмотреть, в чем там, собственно, дело.

Да и веревка в руках Таниуса — она-то откуда взялась? Стоп! На лестнице, у входа в подвал, я видел бухту, которой стража вязала умалишенного служку, и вряд ли поблизости найдется вторая такая. Стало быть, Таниус должен был проснуться ни с того ни с сего, пойти в башню, зачем-то прихватить веревку, а затем стрелою взлететь наверх и успеть спасти меня.

Ой как все это надумано, за уши притянуто, но, похоже, , так оно и было. Назойливая мысль о небесном вмешательстве упорно лезла в первый ряд, но, не находя поддержки со стороны атеистического разума, столь же решительно отметалась. Ладно, к чему сейчас голову ломать, завтра допросим капитана Фрая и все выясним. Сразу нарисовалась картинка: Таниус у меня на дознании. М-да… еще неизвестно, кто кого будет допрашивать.

Проезжая по загаженным и захламленным улицам, я постоянно морщился — слабый западный ветер приносил удушливый запах гари, поскольку вся заречная часть Эйса была затянута плотной дымовой завесой. Пожары в расположенных там бедняцких кварталах являлись характерным признаком общегородских беспорядков. Случалось, что Заречье выгорало почти полностью, но в этот раз сгоревших домов было необычно много даже в восточной, зажиточной части столицы — то тут, то там над грязными сугробами вздымались почерневшие обугленные остовы домов. Для их обитателей Конец Света наступил сегодня.

Но много ли выгадают те, кому «посчастливится» прожить подольше? Сквозь застившую небо дымную пелену пробивался красноватый свет Огненного Ока. Взошедшее в четвертом часу утра, новое светило зловеще мерцало над горами, но чистое небо оставалось серым и тусклым, как обратная сторона на закате. Посмотрев на такой восход, горожане мрачнели и отводили взгляд. Страх и напряженность никуда не исчезли — они ушли вглубь, отравляя сердца, и люди гасили душевный пожар алкоголем. Редкие прохожие, увиденные мною по дороге, либо уже упились в зюзю, либо собирались вновь принять дозу.

В бардак, царивший на Хмельной улице, добавилось с полдюжины то ли околевших, то ли мертвецки пьяных бродяг, причем прямо на моем крыльце разместился мелкий храпящий оборванец, источающий разящее зловоние.

Я брезгливо спихнул вонючку на мостовую и постучал в дверь, но она отворилась сама, а сразу за порогом обнаружился замок со сломанной дугой. Что же ты, тетушка, недосмотрела — похоже, нас ограбили. В доме было темно, лишь из гостиной пробивался лучик света. Так-так, где же ты, моя дубинка, сейчас тебе придется поработать. Я осторожно приоткрыл створку, готовый ко всему, — мне уже было все равно, проломлю ли я сейчас чей-то череп, или его проломят мне.

— А вот и хозяин явился! — возвестил донесшийся изнутри гнусавый голос.

Я, приняв боевую стойку, огляделся. В комнате находились несколько чистопородных бандитских рож и несколько особ вида более пристойного, однако тоже весьма подозрительных. Но мне достаточно было увидеть одного, чтобы забыть про всех прочих.

Передо мной сидел тот, чье имя всегда упоминается шепотом и с оглядкой, — некоронованный король Эйса, глава воровского Синдиката Фацении господин Френс Морено собственной персоной. Раньше мне неоднократно приходилось иметь дело с ним, притом ухитряясь не пересекаться интересами.

Вы только не подумайте, что я сотрудничаю с преступным миром. Если выразиться точнее, мне хватало ума не отказывать Морено в редких «пустяковых» просьбах, а он, в :вою очередь, ревниво оберегал мое «золотое чутье» от опасного влияния своего окружения. На первый взгляд предводить местной организованной преступности выглядел совершенно по-простецки — маленький добродушный толстячок, какими изобилуют городские кабаки. Но тот, кто внимательно всмотрелся в его колкие глаза, сразу понимал, что под умильной личиной, как коварная змея под кустом, скрывается расчетливый и безжалостный разум.

— Сыскарь Райен, оч-чень, оч-чень рад вас видеть! —. Морено оскалил в радостной улыбке мелкие зубы, но его глаза оставались холодными и бесстрастными. — Вы только не подумайте, ч-что это мы ваш-шу дверь вз-зломали! Тут ещ-ще кто-то до нас поработал. Я думаю, это были ч-черноплащ— щники: мне сообщ-щили, ч-что некто в ч-черном выскоч-чил из ваш-шего окна, когда мы сюда приш-шли. Какое сч-частье, что вы таки из-збавились от их гнилого обш-щества! О-о, да вас пытали! — Увидев мою перевязанную руку, Морено всплеснул ручками и закатил глаза. — 3-зарна, конечно, мерз-завец еще тот, но он за все ответит, да-да!

С таким подходом Морено мог расположить к себе даже заключенного-смертника, но я был наслышан о том, что, жестоко расправляясь со своими врагами, он заискивал и униженно извинялся перед ними, чуть ли не пятки целовал. Поэтому я оставался настороже и внимательно слушал,

— Покорнейш-ше из-звиняюсь з-за то, что мы пож-жаловали без приглаш-шения, но в свете последних событий вы должны, вы просто обяз-заны нас понять и принять. Перед вами — элита фаценского Синдиката. Господа очень вз-звол-нованы, что ж-же теперь будет со всеми нами. А все дело, собственно, в Огненном Оке и в том, ч-что оно с людьми делает. Господин Райен, вы лучш-ший сыщ-щик, вы нез-за-менимы, на вас последняя надеж-жда. Окаж-жите, пож-жа-луйста, нам посильную помощь, выясните, кто обруш-шил такое несч-частье на наш-ши головы!

— А как? — наивно спросил я, изобразив глупую улыбку, но сразу сообразил, что в разговоре с такими шишками валять дурака вредно для здоровья. Морено, побегав туда-сюда, устал, плюхнулся в кресло и кивнул сидящему по правую руку. Речь продолжил рослый горбоносый бородач с высоким лбом и правильной речью, видимо, стратег бандитского сообщества.

— Мы тут посовещались и решили, что какое-то влиятельное сообщество желает полного передела власти на Южной Земле. Кто-то хочет подмять под себя все и всех. Четырнадцать лет мы жили в мире, пусть неустойчивом, конфликтном, но мире, и тут такое случилось. И если бы дело было лишь в самом факте появления нового светила — это было бы еще полбеды. Ну что такого случится? — обыватель будет трястись день, другой, а на третий вспомнит, что его дети сидят голодные, и пойдет работать. Пара сотен фанатиков в исступлении покончит с собой, так остальным от этого только легче станет — некому будет забивать мозги религиозной ахинеей. Какой-нибудь барон сдуру пойдет на соседа войной — ну и что? — феодальные войны ведут к экономическому развитию. Но вы видите, что сейчас происходит в городе: все выходит из-под контроля не только со стороны королевской власти, но и Синдиката. Многие наши люди плюют с высокой башни на полученные поручения, впадают в отчаяние и напиваются в стельку, а другие идут громить и жечь что ни попадя. Мы казнили нескольких для устрашения, но все без толку.

— Но ведь вы сами сказали, что вскоре все привыкнут. Бородач замялся, и в разговор встрял седовласый дедок, определенно ответственный за колдовскую сферу деятельности Синдиката. Его лицо было скрыто колпаком и клочкастыми зарослями бороды, виднелись только губы, с которых постоянно стекала слюна. Ужасный костюм старикана пестрил всеми цветами радуги и делал его похожим не на мага, а на клоуна. Мало-мальски уважающий себя чародей в таком виде Даже на карнавал не пойдет, но этот чудик, похоже, очень гордился своим нарядом. Он начал громко вопить, брызгая слюной, и мне стоило больших трудов понять, о чем идет речь:

— Око, Око, опять Око! В мире творится сильнейшее волшебство, а Око — всего лишь видимое его проявление. Не туда вы все смотрите и вообще ничего не понимаете! Магические кристаллы, все как один, светятся! Это пока едва заметно, но, по-моему, интенсивность воздействия растет с каждым днем. А если так и дальше будет продолжаться, то люди совсем одичают и перебьют друг друга И все вы умрете, все, все!..

— Заткнись, старый маразматик, пока тебе язык не оторвали вместе с головой! — взвизгнул Морено, даже перестав заикаться. — Господа, не слуш-шайте его, он полоумный.

Продолжайте, — махнул он «стратегу», а тот, видно, от волнения уже и забыл, о чем только что говорил, потому невольно продолжил мысль «колдуна».

— Страх и злоба витают над нашим городом — еще немного, и грянет бунт, жестокий и бессмысленный. А теперь представьте подобное в размерах страны, да что там страны —всего мира! Массовые мятежи и восстания черни, кровопролитные религиозные и национальные войны, а потом начнутся голод и эпидемии, опустошающие города, — это же всеобщая катастрофа. Мир катится в пропасть, а какие-то сволочи на этом греют руки! Найдите мерзавцев, всего лишь покажите их нам и докажите их вину, а уж тогда ими займемся мы. Конечно, Синдикат в долгу не останется, вознаграждения вам хватит, чтобы провести в неге и роскоши всю оставшуюся жизнь. А ваш аванс — десять тысяч марок.

«Стратег» кивнул четвертому члену воровской сходки, у которого прямо-таки на морде читалось: «казначей». Тот с явным сожалением вытянул из-за пазухи тяжелый мешочек и положил на столешницу. На десять тысяч кошелек, конечно, не тянул, но общий размер суммы впечатлял — за такие деньги можно было приобрести солидный особнячок в центре Эйса.

— Здесь — пятая часть суммы, — смущенно пробурчал хранитель воровского общака. — Для вашей же безопасности будет лучше, если большая часть денег будет храниться у вашего нового слуги. Он как раз стоит сзади вас.

Я повернул голову — в дверном проеме стоял тот самый бродяжка, который дрых на моем крыльце и которого я так немилосердно огрел по ребрам. Странно, я даже не услышал, как он подошел так близко.

— Штырь — наш лучший… э-э… специалист, он будет приставлен к вашей персоне. С ним вы будете в полной безопасности, он же будет помогать вам в вашей работе. Кстати, он — отличный охотник, лекарь, повар и вообще мастер на все руки, не разочаруетесь…

— В случ-чае ващ-шего успеха воз-знаграж-ждение составит пятьсот тысяч. Кроме того, вы и ваш-ши потомки получат покровительство Синдиката, — прервал своего «коллегу» Морено. — Итак, господин Райен, вы беретесь за дело? —

Теперь он говорил совершенно серьезно и сверлил меня своим алмазным взором. Я искоса посмотрел на ближайшего громилу, который небрежно поигрывал стальной проволокой с гирькой на конце. Очень опасное оружие: один взмах — и проволока вспарывает шею не хуже ножа. Похоже, выбора у меня не было.

— Да, но…

— Договорились! — воскликнул Морено и вновь расцвел широчайшей улыбкой. — Все силы и средства наш-шей орга-низ-зации — к ваш-шим услугам! В раз-зумных пределах, ко-неч-чно… — поправился он, заметив, как вытянулись лица лидеров воровской коллегии. — На этом мы, с ваш-шего поз-зволения, и з-законч-чим. Наш друг Ш-штырь будет проинструктирован и ответит на все ваш-ши вопросы… Но — веч-чером! Сейч-час вам нуж-жно отдохнуть — у вас сегодня была тяж-желая ночь, поэтому не будем вас больш-ше утомлять своим присутствием. Еще раз из-звиняюсь за нез-званое вторж-жение, до свидания!

Король мафии выскочил в дверь, словно упругий мячик, за ним с топотом унеслась его команда. В то время как ворье проскакивало к выходу, Штырь неуловимым движением оказался за моей спиной и цапнул меня за здоровое запястье — я аж вздрогнул от неожиданности. Какой шустрый малый, этак когда-нибудь он меня и на нож насадит.

Маленький негодяй выскочил последним, вякнув что-то неразборчивое на прощание. В комнате сразу как-то стало свободнее, светлее, и даже воздух посвежел. На правой руке обнаружился гибкий неразъемный серебристый браслет — точная копия того, каким «одарил» меня Таниус. Это новая мода, что ли, окольцовывать своих работников? Вот только меня почему-то забыли спросить.

За сегодняшний день я уже устал удивляться сюрпризам, Поэтому, закрыв покосившуюся входную дверь обломком засова и опустив решетку, от которой теперь было больше пользы, откопал в кладовке ящик с инструментами. Увы, в сражении против браслета молоток, клещи и напильник потерпели сокрушительное поражение. Я только руку себе расцарапал — подлая безделушка выгибалась и выскальзывала, словно угорь, похоже, снять ее можно было только вместе с рукой. Да как же его вообще надели? — ни одного соединения, ни одной царапины, весь такой гладенький и блестящий. Нет, здесь явно попахивает магией.

Размышления о природе «подарков» прервал осторожный стук в дверь. Ну кто там опять приперся спозаранку, кто еще желает меня нанять в этот треклятый день?! Я осторожно выглянул в окно и расслабился — на крыльце стояла нервничающая тетушка Кларисса. В беспрестанной суете я совсем забыл про нее.

— Допрыгался ты, мил друг, до могильной плиты! — возопила она, едва переступив порог. — Сначала черношкурники весь дом вверх дном перевернули, а теперь еще и бандюки заявились! Ты хоть сам-то понял, в какой переплет попал? На двух стульях не усидишь — свалишься промеж и шею свернешь! Взгляни-ка на улицу — эти вороги там за каждым углом. Друг от друга таятся и за домом следят.

— Да полно вам, тетушка! Я вот так же, как сейчас с вами, сегодня беседовал с двумя натуральными королями, и оба наняли меня за такие деньги, что вам и не снились!

— Нашел кому доверять, лопух деревенский! Наш-то «пупок» за медную монетку удавится, а этот прынц в законе поиграется тобою, как кот с мышонком, да и зарежет шутя.

— Вы лучше, тетушка, займитесь тем, в чем разбираетесь, — завтраком, а я со своими клиентами как-нибудь сам разберусь.

— Бежать тебе надо отсюда, да подалее, — прошептала Кларисса и, горестно вздохнув, ушла на кухню.

Я поднялся на второй этаж и осмотрел улицу, осторожно выглядывая из-под занавески. Занималась настоящая заря, уже было достаточно светло, и с моей позиции все отлично просматривалось. А у Клариссы-то наметанный глаз: во-первых, по Хмельной прогуливалась парочка подозрительных личностей, неумело маскировавшихся под местных обитателей, во-вторых, на чердаке в доме напротив сидел филер, и, наконец, на завалинку другого дома выполз якобы подышать свежим воздухом еще один наблюдатель. Наверное, где-то сидят и другие соглядатаи.

Да-с-с, «провести в роскоши оставшуюся жизнь», говорите? Вот только долгой ли она будет при таком-то раскладе? У обеих сторон десятки агентов и осведомителей — они повсюду. А я у всех на виду. И когда король узнает, что я работаю на Синдикат, — я отправлюсь отдыхать не на побережье, а на дыбу. Ну а когда Морено раскроет мою «двойную игру», то я даже боюсь представить, что он со мной сотворит перед тем, как даровать смерть несчастной жертве. Да еще это «паучье» отродье из головы не выходит… Разрази вас молния, собаки-работодатели, обложили меня со всех сторон, как лису в норе. Вспомнилась «пророческая» шутка Зарны: «Ноги делать!» Похоже, оно и придется…

В самом мрачном состоянии духа я спустился на завтрак. Кларисса поставила передо мной тарелку и, пока я набивал свой изголодавшийся желудок, вопросительно смотрела на меня и молчала. Как это на нее не похоже.

— Согласен, — ответил я, показав сначала на рот, потом на уши.

Где-то за стенкой мог сидеть шпион-слухач. Умница тетушка, она сразу все поняла, схватила кусок мела и корявой вязью написала на столе: «Отправляйся в Зеленодолье, в Эштру, там у меня родня, передашь им мое письмо. Сейчас иди спать, а я соберу тебя в дорогу».

Дальнейшие обсуждения моего «стратегического отступления» происходили на бумаге. Мозги работали со скрипом и из последних сил, но спустя час у нас родился кое-какой план. Я отдал Клариссе все свои скудные сбережения и отрядил на Подготовку бегства моей персоны, направив ее в два места. Пункт номер первый — конюшни Истри, поскольку самый важный элемент в путешествии — оседланный спутник. В Фацении в качестве вьючных животных преимущественно используются яки — они уверенно пробираются по опасным горным тропам и снежным заносам, неприхотливы в еде, но тихоходны, потому для меня такой выбор исключался. Лошадь может увязнуть в сугробе, зато быстрее нее в здешних местах бегает только горный баран — последние плохо приручались, были редкостью и стоили огромных денег. Памятуя о возможном преследовании, я остановил свой выбор на лошади, к тому же время было дорого и по другой причине.

В конце зимы в Фацении не бывает сильных холодов, и ночной путник особо не рискует замерзнуть по пути, но за долгие месяцы снега наметает столько, что в ином месте можно в нем и утонуть. Потому на своих двоих вообще дальше околицы не уйдешь, а многие городки зимою вообще отрезаны от цивилизации. К тому же бичом здешних мест являются частые и могучие лавины, порою сметающие целые поселения; по весне с гор Эйсовой долины лавины сходят ежедневно и с таким грохотом, что в городе дрожат стекла. Поэтому вплоть до середины мая все дороги в ущельях завалены глыбами льда и массами рыхлого тающего снега. Но в конце марта оттепели еще только начинаются, и, по достоверным слухам, кратчайший путь в Зеленодолье, проходящий через Волчье Плато и Эсвину долину, еще был свободен.

Итак, конюший Истри, мой старый приятель, вечером должен был доставить пару не самых захудалых коняг к кладбищенской сторожке на северной городской окраине. При моей специфической профессии мне часто приходилось общаться с покойниками, а поскольку «хозяин» нашего погоста организовывал в последний путь усопших со всего города, то он часто оказывался весьма полезным для следствия, чем иной раз беззастенчиво пользовался. Преотвратный тип с поросячьим именем Хорви — главный кладбищенский сторож, он же могильщик и отпевальщик, — едва завидев меня, распрямлял согбенную спину, радостно скалил щербатую пасть и блистал склизкими глазками в предвкушении очередной бутыли перегона в обмен на местные «новости».

Именно его ветхая хибарка была пунктом номер два для Клариссы. Старый пьяница может заподозрить подвох, если господин «сыскарь» попытается его подкупить золотом, но перед властью «жидких денег» он не устоит. Тем более когда ему под нос сунут целую корзину «Голубого огонька» и пообещают потом еще столько же.

Мой нехитрый план состоял в следующем: каждый день после обеда по улице проезжает телега водовоза. В нынешнем общегородском бедламе никто не обратит внимания на то, что она проедет часа на три-четыре позже обычного и возница на телеге будет новый — человек из похоронной команды. Нет, я не предполагал смыться в пустой бочке — это старый избитый трюк, и наблюдатели на это не купятся. Телегу наверняка остановят и проверят несколько раз, да и бочонки маловаты для взрослого человека. Но не для моих вещей, запакованных в кожаные мешки и спрятанных под водой. «Водовоз» для виду заглянет и в другие дома на улице, а потом окольными путями вернется к своим могилкам.

Наконец я придумал простой, но ловкий способ самому покинуть дом. Кларисса в течение дня должна буквально намозолить шпионам глаза: сходить на рынок, к родне, к соседям, да мало ли еще куда — хотя бы и мусор выбросить. Но в последний раз она должна вернуться через черный ход, выйти спереди и, скажем, смести снег с крыльца, а затем уйти окончательно через уличную дверь.

Встревоженные агенты — как же так, не входила, а вышла? — обязательно проверят ее, может быть, даже обыщут и, конечно, ничего особенного не обнаружат, лишь нарвутся на острый язычок тетушки. В то же время я в той же женской одежде, в которой Кларисса ходила весь день, выйду черным ходом. Надеюсь, после того, как она пройдет мимо наружки во дворе с десяток раз, на нее вовсе прекратят обращать внимание. А сама Кларисса пойдет в ее любимый Приход, под покровительство отца Глага, — там она и останется на некоторое время, пока страсти не утихнут. А я отправляюсь прямиком на кладбище и уже оттуда сматываюсь из злосчастного городка.

Кривобокая вязь была смыта тряпкой, исписанные листы Пергамента ушли в печь, Кларисса — на задание, а я — в кровать с камнем на сердце. Моя потрескавшаяся, облезшая хибарка, в которой я прожил лучшие годы молодости, грязный опостылевший город, к которому я так привязался, родная страна, про которую я вспоминал лишь после пятой кружку — неужели я вас покину? Да и удастся ли? Скажите, за Что мне уготована такая судьба? Почему именно я оказался Промеж двух огней? Все это как-то неправильно и совсем несправедливо.

Я, конечно, понимаю — час Вознесения близок, и где-то там, на Небесах, армии Света и Тьмы вскоре сойдутся в Аверкорде — Последней Битве. Ставки в этом решающем противостоянии высоки, и потерям не будут вести счет, ведь Светопреставление уже началось, и наш тихий, спокойный мир начинает разваливаться, словно старый ветхий дом под натиском сокрушительного урагана.

А я… Я — маленькая мышка в этом доме, придавит меня доскою, и никто того не заметит. Но ведь и мышка тоже имеет право на гнездышко под половицей, на свой кусочек сыра, на глоток чистого воздуха и на мирную, спокойную жизнь, пусть даже и мышиную, Не трогайте мышку, пожалуйста…

Отстаньте! Сплю я, сплю! Уйди, пропади, сгинь навеки, кто бы ты ни был! Оставьте меня в сладких объятиях небытия, ничего знать не желаю! Тетушка, прекрати меня будить, объявляю этот день выходным!

— Валиен, просыпайся! Вставай, греховодник окаянный! Валиен, квашня-размазня, очнись — вороги не дремлют, а времени в обрез!

Сознание с трудом заполняло мозг, и первым чувством, рожденным им, оказалась отчаянная детская обида на все и вся. Потом пришла боль. Ломота скрутила и сковала тело. Стонал и жаловался на жестокую участь каждый мускул, каждая косточка, а в пылающем черепе бесы-молотобойцы построили адскую кузницу. Видимо, нынче меня пропустили через камнедробилку, порезали ломтиками, сожгли, а потом воскресили от нечего делать.

— Который час?

— Восьмой светлый [3]. Солнце уже к закату клонится, торопись!

И что с того… Перед глазами прокручивались события предыдущих дня и ночи. Вспомнил! Малек Штырь должен прийти вечером и добавить деталей проклятому делу. Синдикат ценит точность, потому он явится, когда наступит вечер, когда последний луч солнца скроется за Верронским хребтом. Штырь изложит слово в слово все то, что его большие боссы сочтут нужным довести до меня, и уж потом-то будет охранять свой «объект» денно и нощно, следовать за мной неотступно и незаметно, как тень. И однажды, когда я перестану быть необходимым и незаменимым, но уже буду слишком много знать, эта отточенная тень нежно скользнет по моему горлу. Мафия ревностно хранит свои тайны, и мне же за благо держаться от них подальше.

И это еще не все! Насколько помню, я назначил очередное рандеву с Таниусом тоже на вечернее время. Но когда этот доблестный «дверолом» соизволит опять ввалиться в мой дом — вообще неизвестно. А придет он, будучи проинформирован шефом когорты Зарной. Уж тому-то проныры-доглядчики раскроют глаза на суть вещей — десятки глаз видели, как бандитская элита посетила мой дом. Да он и сам с удовольствием прилепит ко мне ярлык предателя и заговорщика, только дай зацепку. Кстати, есть у нас короткий и емкий закон насчет отношений подданных Короны и преступной организации: «За сотрудничество и пособничество Синдикату — смерть на дыбе». Правда, Таниус не допустит такой несправедливости — при наихудшем раскладе он, не говоря лишних слов, собственноручно снесет мне голову. Вот такие заботливые товарищи появились у тебя, господин Райен.

— Успешно прошли отвлекающие маневры? — спросил я, внимательно взглянув на тетушку, и по ее унылому виду сообразил: не очень. — Неужели сморчок Хорви заупрямился?

— С этим-то все лады, — быстро и сбивчиво выпалила тетушка. — Он, только увидал корзину, как заскакал вокруг меня! Я думала, неровен час преставится от счастья. Говорит, перегон нынче понадежнее золота будет, а твои «огоньки» — дороже бриллиантов. Он, стало быть, слегка остыл, когда понял, чего от него хотят, но. услышав про вторую корзину долго не кочевряжился. Третьим часом его бугай наши бочки с начинкой отвез.

— Значит, все идет по плану?

— Ох, Валиен, не все… Все окрестные кварталы окружены вояками, на улицах стоят посты, проверяют каждого, кто проходит. А по задворкам сплошь черноплащники да бандюки рыщут — эти тоже ко всему приглядываются. Час назад на нашей помойке они друг с другом насмерть схватились — теперича там несколько мертвецов остывают. Ва-алиен, горюшко мое, что же теперь делать, не сбежать тебе-е-е! — сорвалась и запричитала Кларисса.

Что ж там творится-то снаружи? Сама улица была непривычно пустынна, только армейский конный патруль в полной боевой выкладке рысью удалялся в сторону окраин, да несколько солдат-легионеров в тулупах грелись у костра на перекрестке. Похоже, Его Величество решил всем напомнить, кто в городе хозяин, а генерал Гористок все-таки предпринял обещанные меры, установив в столице военное положение.

Внимательно осмотрев ближайшие дома и подворотни, я пришел к неутешительному выводу: дом находится под перекрестным наблюдением. Оба моих клиента решили перестраховаться и загнали на улицу человек по десять с каждой стороны. Естественно, друг друга не заметить они не могли, и напряженность снаружи, похоже, возрастала с каждым часом — началась борьба за наилучшие позиции для слежки. Прямо посреди мостовой снег был залит кровью, а под стеной соседнего дома уже валялся труп — очевидно, неудачливого шпиона.

По иронии судьбы, у крыльца того же дома стоял дощатый гроб. Вообще-то похороны в нашем квартале не редкость. Нищета и пьянство, два черных крыла ангела смерти, истребляют горожан чаще, чем бандитские ножи.

Да-а, дело дрянь, обложили, как медведя в берлоге… И дворами не уйти, и по улице тоже. А солнце уже низко, времени нет и выхода тоже нет.

— Может, поешь пока? — робко напомнила о своем присутствии Кларисса. — Небеса милуют, обойдется…

— Небеса-то, может, и милуют, но Корона и Синдикат — вряд ли… — Я осекся, заметив, как на перекресток въехал кладбищенский катафалк и остановился для досмотра. Я вновь взглянул на гроб внизу, и совершенно безумная идея заметалась в голове. — Кларисса, молнией в дом, где хоронят. Пускай забирают всю горючую отраву из нашего погреба, но чтобы в этом гробу лежал я.

Тетушка недоуменно вытаращила на меня глаза — не спятил ли часом? Но очень быстро суть сказанного дошла до нее, и Кларисса рванулась вниз, как скаковая лошадь. Через минуту дверь соседского дома захлопнулась за ней. В квартале по сию пору жила легенда о том, что погреб нашего дома забит до отказа чистейшим перегоном многолетней выдержки — прямо-таки райская благодать для моих соседей. Что ж, не будем рассеивать их иллюзии — по крайней мере пока.

Переговоры завершились быстро — наверное, соседи возблагодарили Небеса за то, что их сородич перекинулся так вовремя. Кларисса пронеслась обратно в дом, взлетела по лестнице и, отдышавшись, прохрипела:

— Они согласились, но потребовали еще два мешка муки, полмешка гороха…

— Да чтоб они подавились моим горохом, крохоборы, пусть забирают все, что найдут! Кларисса, быстро снимай одежду, сейчас ты в первый и, надеюсь, в последний раз увидишь Валиена в женском платье!

— Святые угодники, срам-то какой! — простонала тетушка, но сняла полушубок, сарафан и плат и, поспешно завернувшись в простыню, ушла за сменой. Я прикинул по размерам: Кларисса ниже ростом на голову, зато шире по фигуре. Значит, надо еще чем-то обмотаться и идти на полусогнутых ногах, чтобы зоркие глаза слежки не распознали подмену. А этот несчастный сарафан — как он вообще застегивается?..

Через полчаса я с трудом, но все-таки познал искусство облачения в женский наряд и спустился вниз. За то время, пока я воевал с застежками и подвязками, тетушка успела не только переодеться, но и разогреть еду и накрыть на стол. Увидав меня в таком виде, она не выдержала и прыснула. Ну и ладно, мне не впервой прилюдно выглядеть посмешищем.

В народе неукоснительно соблюдается исконный горский обычай перед долгой дорогой накормить уходящего, и даже я, скептически относящийся к всевозможным ритуалам, не собирался его нарушать. Пускай у нас с Клариссой совершенно разные характеры, но по большому счету это не так уж и важно. Несколько лет мы с ней прожили бок о бок, вместе переживали радости и беды и в общем-то стали друг другу семьей. И вот настала пора расставания, я чувствовал — больше мы не увидимся. Так мы и сидели за столом, ели, молча смотрели друг на друга и вспоминали все лучшее друг о друге. По щеке Клариссы стекала крупная слеза, да и у меня на душе кошки скребли.

— Держи на счастье. — Тетушка протянула мне старинную серебряную пятимарочную монету. — С ней еще мой дед на войну ходил и целым-невредимым возвернулся. Положи ее под пятку — в каблук, как делали наши предки.

— Спасибо тебе, тетушка, спасибо за все. Не задерживайся здесь долго, через час-другой этот дом превратится в бедлам, — сказал я, встав из-за стола. — Уйдешь через черный ход, как только меня повезут «хоронить». Тетушка, ну что же ты, не плачь. Где-нибудь через полгодика я пришлю тебе письмо и расскажу в нем про все свои приключения. Не горюй, все будет в порядке!

— Прощай… — прошептала она и вновь прослезилась.

Я вышел на крыльцо. Солнце уже нависло над горами и бросало длинные черные тени. Город как будто замер в неотвратном предчувствии чего-то ужасного, в морозном воздухе по-прежнему витал смачный запах гари. Катафалк уже стоял у дома напротив, а гроб исчез.

Вокруг не было ни души, но я кожей ощущал, что ко мне прикованы пристальные взоры десятка глаз. Я — Кларисса, я — Кларисса, твердил я, шаг за шагом пересекая улицу, а сердце стучало, как колокол. Сейчас из подворотни вынырнет невзрачный тип, внимательно взглянет на мое лицо и тихо спросит: «Расследователь Райен, куда же вы идете в таком виде?»

Нет, не вынырнул, неувязочка тут у них вышла. Соседское крыльцо все ближе, ближе… Как же их зовут-то? Не помню, все от волнения позабыл, да и кому от этого легче станет.

Едва я ступил на первую ступеньку, двери приоткрылись, и наружу высунулась детская всклоченная голова.

— Очень рады, — пискнул мальчик (или девочка?) и пропал. Я осторожно зашел, дверь сзади затворил тот же ребенок неопределенного пола. Передо мной выстроились в шеренгу все здешние обитатели, от многочисленной мелюзги до таких ветхих стариканов, которые, наверное, уже и имени своего не помнят. Их «набольший» — здоровущий небритый жирдяй с испитой рожей — гордо стоял впереди и тупо смотрел на меня, наверное, он тоже никогда не видал мужика в сарафане. В конце концов сзади в строю кто-то не выдержал и заржал, через мгновение вся ватага покатывалась со смеху.

— Господин Райен, вы согласны с нашими условиями? — наконец, унявшись, вымолвил глава семейства, утирая нос рукавом.

— Да.

— В таком разе мы сделаем из вас лучшего покойника, чем вы были при жизни! — Тут он сообразил, что несет полную чушь, но не смутился, а гаркнул родичам: — А ну за работу, тунеядцы и захребетники! Или я за вас ишачить должен!

Вся семейка засуетилась, забегала: кто-то тащил серый мертвецкий саван, кто-то — разноцветные ленты, кто-то снимал с меня мерку, сразу несколько человек набросились на меня и стали раздевать, при этом засыпая вопросами:

— А школько у тябя бутылок в подвале, шынок?

— А перегончик-то, поди, выдохся?

— А мука у вас свежая?

— А подарите платьице?

— А у вас тараканы водятся?

— А? А-а-а-а!

Последнюю реплику проорал «мальчик-девочка», которому я случайно наступил на ногу. Лохматый «бригадир» похаживал туда-сюда и лениво почесывался, изредка отвешивая подзатыльники наиболее нерасторопным. С удовлетворением наблюдая, как его «команда» шуршит, глава семьи, изрядно поворочав мозгами, изрек крылатую фразу:

— Ну чем не пчелы!

И «пчелы» прямо-таки «летали». Не прошло и десяти минут, как я, в полном похоронном убранстве, уже возлежал в гробу, а на остававшееся открытым лицо втирали мел для большей правдоподобности.

— Й-эх, малошть не похош… А шиняки ему под глажа жабыли? И жапах-то у него живой! — прошепелявил пожелтевший от времени старикашка — видимо, главный знаток по мертвецам.

— Щас, дедуля, сделаем!

Я судорожно зажмурил глаза, ожидая, что из них сейчас полетят искры, но ошибся: туда втерли что-то вонючее, судя по запаху — испорченный баклажан. Потом меня начали «фаршировать»: разбили в ворот тухлое яйцо, вымазали саван плесенью, гнилой капустой, кошачьим дерьмом и чем-то еще более зловонным. Когда маленький мерзавец, которому я отдавил ногу, злорадно улыбаясь, засунул за шиворот дохлую крысу, мне нестерпимо захотелось блевать. Впрочем, чтобы я от собственного убийственного аромата не помер по дороге, в стенках гроба проделали несколько щелей.

Наконец все приготовления были закончены, и напоследок мне, согласно древнему ритуальному обычаю, засунули в рот головку чеснока для устрашения злых духов. Итак, теперь я был полностью готов ко встрече с потусторонним миром.

— А ну тащите сюда водилу, хорош нашу брагу жрать! — проорал «предводитель». — Ты, ты и ты — повезете домовину на погост.

Тут возникла небольшая заминка: «Ты», «ты» и в особенности последний «ты» явно надеялись быть в кругу семьи в тот момент, когда их сородичи доберутся до моих «сокровищ». Похоронная троица начала ныть, кричать и визжать в праведном возмущении, и даже тяжкий глас главаря не мог сломить их упорство.

Все явно шло к потасовке, потому я, выплюнув вонючий корнеплод, заорал:

— Да вы захлебнетесь в этом перегоне, живоглоты несчастные! До захода солнца я должен быть на кладбище, и ключи от дома я вам отдам только там!

— Оп-па… Так-так, кто тут не хотел хоронить? Ты? Вот и сиди дома — в чулан его! — громогласно вынес приговор отец семейства. — Я самолично поеду.

Бывшая «оппозиция» мгновенно проявила свою преданность общему делу и утащила на отсидку последнего «ты», верещавшего так, будто его волокли на костер. Мне в рот вновь засунули чеснок, гроб закрыли, потащили наружу, уронили в дверях, а когда поднимали на катафалк, уронили опять, да так удачно, что я треснулся о стенку головой и набил здоровую шишку. Наконец тронулись, но возница заметил труп в канаве и возопил:

— Гей, мужики! Этого отморозка — тоже в телегу!

О крышку раздался удар, будто чурбан бросили. Дохлый шпион в качестве спутника не входил в мои планы, а нам еще предстояло миновать пост на перекрестке.

— Телега, стоять! — донесся хриплый сержантский голос. — К досмотру!

Снаружи началась возня — всех моих «скорбящих родственников» вытащили на мостовую и внимательно осмотрели, Солдаты полезли на катафалк, но, увидев его содержимое, быстро попрыгали обратно.

— Там труп и гроб, — доложили сержанту.

— Что-то мне эти хари подозрительны. Боец Нытик, загляни в гроб, вдруг они там оружие спрятали?

Тот, кого назвали Нытиком, резво вспрыгнул на борт. Ой-ой, Валиен, сейчас у тебя будут большие проблемы — в условиях военного положения эти простые ребята не будут долго выяснять, кто ты и почему в таком виде…

Крышка гроба медленно открылась, я приготовился к худшему. Но то ли «похоронная команда» так славно поработала надо мной, то ли боец попался особо впечатлительный — он с воплем отшатнулся и сломя голову вылетел из катафалка.

— Там жмурик! Посинелый весь — видать, помер давно. И воняет ужасно — уже разлагаться начал, — доложил Нытик Дрожащим голосом.

— Эй, уроды краснорожие, вот вам бирка на проезд! А теперь убирайте отсюда свою падаль, пока я не передумал! — Рявкнул недовольный сержант и ушел греться к костерку.

Мы поехали дальше. Посты нас больше не останавливали, и похоронщики, предвкушая встречу с «горючей амброзией» затянули крайне непристойную песнь. Дело в том, что горская похоронная традиция обязывает сопровождать доставку покойника на место упокоения самой отборной руганью. По народным поверьям, это отгоняет демонов, могущих по пути покуситься на душу покойника, но я-то был все-таки не совсем мертвым, то есть совсем даже не мертвым, и слушать такие изыски мне было не в радость.

Вообще похоронная церемония нашего народа продумана до мелочей и уходит корнями в древние времена. В ту пору Фацения еще была мало населена, городов и в помине не было, а слово «перегон» как само понятие и как символ цивилизации было еще неизвестно, Горцы обитали в небольших поселениях у подножия скал, в питие потребляли исключительно пиво и сбитень, крепко уважали друг друга и потому жили долго и счастливо. Тогда смерть члена общины представлялась как нечто особенное, запоминающееся, и обставлялась соответственно.

Гроб для будущего покойника изготавливался годами, причем им же самим. Юноша считался полноправным мужчиной, когда закончит его обработку: гроб вытесывался из цельной дубовой колоды, а затем морился на дне ближайшего омута до той поры, когда его хозяин не преставится. Размер подбирался соответственно под свою стать, в связи с чем возникла примета: когда выемка оказывалась слишком тесной и покойника приходилось в нее чуть ли не забивать, говорили: скрягой был при жизни, даже гроб для себя маленький сделал. Умерший, будучи положенным в колоду, заливался смесью из древесной смолы и воска, которая, пропитав тело и гроб, затвердевала и сохраняла для потомков облик умершего на века. Но поскольку изготовление такого консерванта в нужном количестве требует длительного времени, то в тех случаях, когда гроб был слишком объемный, говорили: транжирой жил, таким же и помер.

Само же упокоение обычно растягивалось на несколько дней. Погребали усопших в семейных склепах, вырубленных высоко в скалах, а предки наших предков, обитавшие где-то в южных приполярных степях, по преданиям, насыпали могильные курганы — так и поныне хоронят знать в Рантии. В склепе гроб ставился в соответствующее углубление в полу, которое сделал в иные времена означенный покойник, пребывая в юном возрасте. По ходу дела похоронная команда благоговейно осматривала прочих своих предков, а ближе к вечеру устраивалась тризна по усопшим.

Что же было с теми, кто по той или иной причине не сделал для себя «последний приют»? Их хоронили в тех же склепах, но в дощатых гробах и не заливали смолой, а всего лишь обматывали тканью, ею пропитанной. Время шло, цивилизация развивалась и крепла, возникли города, люди стали чаще погибать в войнах, да и вообще чаще умирать. Постепенно древние традиции утратили ореол таинства, и сейчас в склепах хоронят только зажиточных горожан, а цельные гробы заказывают лишь богачи. Бедный покойник, чьи такие же бедные родственники вообще сумели наскрести денег на похороны, упаковывается в осиновые гробы без всякого бальзамирования и хоронится на общественном кладбище. Там же закапывается тот безымянный труп, коего нашли по весне в канаве с перерезанной глоткой, причем прямо так, как есть. Хотя нет, одежду с него могильщики все-таки снимут. Пожалуй, единственное, что пережило время и исполняется неукоснительно, — поминальная тризна, но, увы, лишь как веский повод для очередной пьянки-гулянки.

Кажется, я задремал, лежа в гробу, потому что очнулся только тогда, когда его со всей дури бросили оземь. Ах вы, твари неблагодарные! Я сейчас еще подумаю, отдавать ли вам ключи. Я попытался встать… и не смог! Я весь окостенел от холода.

— Помогите! — в отчаянии закричал я. Точнее, хотел закричать — челюсти свела судорога, и я даже не мог выплюнуть чеснок. Ну где эти паразиты, я же сейчас околею на снегу!

В это время невдалеке прошли два могильщика, и обрывок их разговора поверг меня в ступор.

— …яму-то мы еще поутру вырыли, а покойник только сейчас приехал… Святые Небеса! Да ведь они меня сейчас живьем закопают! Я, собрав последние силы, изогнулся ужом и долбанул лбом о крышку. Потом еще раз и еще, в конце концов она поддалась. Еще один рывок, я вывалился из гроба и упал на кучу перепревшей соломы, уткнувшись носом в затвердевшую ногу мертвого шпиона, которого оставили тут же. Это оказалась конюшня — рядом стояла телега, в которой меня привезли, дверь в дом была открыта.

Как только я обнаружил, что вновь могу двигаться, то встал и нетвердой походкой заковылял внутрь, откуда несло теплом и… перегаром. И тут в дверях я нос к носу столкнулся с Хорви, как говорят могильщики, пьяным в доску. Хорви поднял на меня глаза, зрачки в которых расширились до размера горошин. Он побледнел не хуже моего, моментально протрезвел, после чего оглушительно заорал, как резаная свинья, и рухнул навзничь. На этот вопль выскочили похоронщики, уже успевшие тяпнуть по стакану. Их «лидер» внимательно посмотрел на меня, подумал опять же и вновь выдал крылатую фразу:

— Ну чем не труп!

— Да почти что ничем! — огрызнулся я, наконец вытащив изо рта набившую оскомину чесночину и запустив ею аккурат в глаз хохмачу.

— Так мы ж хотели, как правдоподобнее! — прогундосил тот, увертываясь от лопаты, которую я всерьез собирался обрушить на его череп.

— И замерз бы я вполне правдоподобно! А вот эта сволочь стащила с меня полушубок и башмаки, искренне уверяя, что они покойнику ни к чему! — С этими словами черенок лопаты смачно врезался под ребра означенной сволочи.

— Вау-у-у! — вякнул тот и свалился рядом с Хорви. На этом мой боевой пыл слегка угас, чем тут же воспользовался другой похоронщик, подскочивший с заискивающей улыбочкой и початой бутылкой в руке:

— Ваша милость, успокойтесь! Щас мы вас перегончиком разотрем — как заново родитесь!

— Растирай, — буркнул я, прошел в дом, содрал с себя вонючий саван и рухнул на засаленный топчан, вокруг которого валялось несколько уже примелькавшихся склянок из-под «Голубого огонька». Хм, благодаря мне на кладбище сегодня праздник — неужели главный свинтус сам все это выпил! Ух и здоров же горский желудок! — другой от такого количества выпитого немедленно присоединился бы к здешнему «населению». А этот кабан проспится — и опять готов к новым подвигам…

Так оно и сбылось: пред мои очи явился очухавшийся и почти трезвый Хорви.

— Я-то грешным делом подумал — Конец Света уже случился и мертвые восстали из могил. А это, оказывается, господин сыскарь в таком дивном виде приехали. Ох, право слово, зря вы все это затеяли. Всем известно — кто в гроб ляжет, тот вскоростях там навсегда окажется.

— Не твое дело, где я окажусь. Лошади готовы?

— Не извольте беспокоиться, уже запряжены и снаряжены, хоть сейчас выезжай! Э-э…

— Что еще?

— Уговаривались на две корзины…

— Да помню я все; поедешь с этими прохвостами. Тебе отдаю ключ от подвала, а им — остальную связку. Друг без друга не обойдетесь.

— Благодарствую! — расплылся в улыбке кладбищенский «босс», а похоронщики погрустнели — приходилось делиться.

В кои-то веки бесовское зелье сотворило доброе дело — я вновь чувствовал руки и ноги! Все тело болело и горело, но это лучше, чем чувствовать себя замороженной курицей. А с моей одеждой случилась оказия — телогрейка и рубашка источали такую ядреную вонь, что даже бродяга-голодранец задумался бы, стоит ли надевать такую мерзость.

— Кое-кто из вас отдаст мне одежду… — Все как по команде посмотрели на того пройдоху, что напялил тетушкин полушубок. Я многозначительно покрутил в руках лопату, и мужичок, громко икнув с перепугу, спешно начал раздеваться. Его тряпки тоже порядком смердели, но это хотя бы можно было терпеть. Сразу же откуда ни возьмись появились и мои башмаки, и шапка — правда, не моя, но по Размеру подошла.

Вдвоем с главным сторожем мы вернулись в конюшню, где в дальних стойлах стояли две крепкие мохнатые лошадки средних размеров — наиболее подходящие для суровых южных краев. Коняги выглядели сытыми и смирными, что вселило в меня некоторую уверенность: со времен юности мне не приходилось ездить верхом. Впрочем, даже и в те годы хорошего наездника из меня не получилось, так что нынешняя перспектива длительного путешествия верхами навевала на меня глубокое уныние.

Пока Хорви седлал лошадей, я обшарил мертвого черноплащника — лишняя пара монет мне, будущему беглецу-изгою, очень даже пригодится, а ему на том свете они уже точно не понадобятся. К сожалению, денег в карманах уже не оказалось — не я один на этот счет догадлив, у нас в Фацении каждый первый такой. Но за пазухой у покойника обнаружился пергамент со схематичным рисунком Эйса, на котором жирной точкой был изображен мой дом, а на другой стороне листа значилось мое имя и фамилия, профессия, описание роста, цвета волос, формы лица и прочих более мелких примет.

Эта «наводка» поставила меня в тупик — соглядатаи когорты прекрасно знали, кто я такой, где я живу и чем занимаюсь. К тому же большинство черноплащников попросту не умели писать. Похоже, этот жмурик — из тех подложных стражников, что охотились за Гористоком… Да, так и есть: под примерзшей к руке перчаткой на запястье мертвеца обнаружилась все та же паучья татуировка. Стало быть, я тоже попал в их список ликвидации. Как же я вовремя сбежал — оказывается, «пауки» весь день вокруг моего дома крутились. Останься я там хотя бы на ночь, и эта ночь стала бы для меня последней. Скорее, скорее — прочь из города, где смерть таится за каждым углом!

— Есть еще одна небольшая просьба, — шепнул я Хорви, когда мы остались наедине. — Похороните в «моем» гробу вот этого покойничка, а на могильном камне высеките мое имя.

— Без проблем! — хитро прищурился главный могильщик. — Только…

— Еще одна корзина…

— Лады!

— Ну, примем на дорожку. — Хорви решительно вздохнул, воровато огляделся и вытащил из сена заначенную бутылку. — Во что бы налить… Вот! — Он подскочил к двери, над которой висел увесистый рог, стащил его и до краев наполнил перегоном.

— Фу, я и так-то эту гадость не пью, тем более из твоего грязного бараньего окостыша.

— Ничего ты в жизни не понимаешь, Райен! — возмущенно фыркнул Хорви. — Из звериного рога наши предки пили только в самых знаменательных случаях. И потом, он вовсе не от барана, а от самого настоящего горного тура — смотри, как вибрирует!

«Знаток старины» щелкнул ногтем по стенке сосуда, и тот отозвался глухим звоном.

— Такова традиция! — уважительно изрек кладбищенский сторож, отхлебнул и протянул рог мне.

Хоть я и не поклонник старинных обрядов, но меня с детства учили их уважать. Грустно вздохнув, я пригубил «огненную воду». Вот так у нас и спаивают молодежь, ссылаясь на давнишние порядки и обычаи…

Хорви выдул единым махом все остальное, даже не поморщившись, затем, задержав дыхание, открутил у рога навершие и что было мочи дунул в него, оглушив меня и обдав таким густым перегаром, что глаза защипало.

— Держи, дарю! Спасибо за все, родимый! — прослезился Хорви, облобызал меня и сунул рог мне за пазуху.

Расставались, не прощаясь. Я торопился — солнце вот-вот скроется за скалами, и, пока видна дорога, нужно уйти от города как можно дальше.

Улицы на городской окраине были пустынны, и это меня радовало — никто не увидит, как я покидаю Эйс. Но, завернув за очередной угол, я едва не затоптал какого-то человека, неразумно усевшегося прямо посреди дороги.

— Эй, ты что, ненормальный? — нервно крикнул я, разворачивая своих лошадей. — Ты получше места не мог Найти?

— Хашш, аргхоррхе ашун хе сипон! — послышалось в ответ.

Это был тот самый свихнувшийся чародейский служка. Помнится, я сам попросил его отпустить, но как он очутился здесь, на другом конце Эйса? Очень странно…

— У-у-а-а… — горестно заныл сумасшедший, протягивая ко мне руки и внимательно глядя в глаза.

Извини, но выяснять, желаешь ли ты раскрыть тайну мироздания или же просто хочешь есть, мне совершенно недосуг. Здесь, на бедняцкой окраине, наверняка найдутся добрые люди, которые приютят тебя. А мне пора в путь.

А выход из города уже близок, Поворот, проулок, еще поворот — и вот она, торная дорога в Зеленодолье. Уже позади последний дом, последний покосившийся забор. Грызите ногти, кусайте локти от досады, господа работодатели, — ушел от вас Валиен, ушел!

— Господин Райен, куда это вы на ночь глядя!

Я вздрогнул и оглянулся. В тени ограды последнего дома на огромном вороном коне восседал не кто иной, как капитан замковой охраны Таниус Фрай собственной персоной, в волчьей шубе поверх блистающих лат, в полном боевом и походном снаряжении.

— Но как!!!

— Вы еще не ответили на мой вопрос. Так куда же вы собрались?

— В Эштру… — промямлил я, с запозданием сообразив, что выдал себя.

— Позвольте узнать зачем?

Тут я решил стоять до конца и заявил:

— В интересах следствия!

Таниус ухмыльнулся, всем своим видом показывая: «Я-то знаю, что ты изготовился драпать, но даю тебе еще один шанс, и он будет последним для тебя». Однако сказал:

— Ваш долг — выполнить обещание, данное королю. Мой долг — сопровождать вас везде и всегда. Вы выбираете путь, а я лишь иду за вами. Вперед, и да сопутствует нам удача!

С этими словами Таниус развернул коня и поехал по заснеженной дороге, освещенной последними лучами заходящего солнца. Я поглядел ему вслед и улыбнулся — сзади к седлу доблестного рыцаря был приторочен помятый медный ночной горшок…

2

Над Верронским хребтом легким розовым сиянием догорала закатная заря, и всевластная королева Ночь неспешно и уверенно вступала в свои права. Заметно потеплело, небо заволокли тяжелые низкие облака, такие плотные, что луна даже не просвечивала сквозь них. Это было бы еще полбеды — я предусмотрительно захватил с собой связку факелов. Но темные силы и тут меня обставили — с гор начал спускаться туман, да такой густой, что в жизни я подобного не видел. Горизонт вообще исчез, как будто его и не существовало, по предгорьям стекала сплошная клубящаяся серая пелена. С каждой минутой она наливалась чернотой и приближалась — медленно, неотвратимо.

Вот первая мглистая волна настигла и нас. Туман казался живым — он слегка прикасался к коже, мягко обтекал руки, ласкал лицо, оставляя на нем капельки росы. Тревожно всхрапнули лошади, затрещали факелы, одежда моментально напиталась влагой. Все вокруг исчезло, будто таинственный бог-фокусник окутал мир своим бесконечным плащом.

— Придется остановиться и подождать до восхода, иначе мы собьемся с дороги. — В полумраке голос Таниуса звучал глухо и пугающе. — Посмотри налево — там что-то есть.

Сквозь клочья тумана в стороне от дороги действительно проглядывался черный контур. Мы свернули с проторенного пути напрямик, через поле. Как оказалось, короткий путь — не самый легкий, поскольку снег в этом году выпал обильный, и сугробы на обочинах походили на небольшие холмы. Мои чахлые лошадки запросто увязли бы в снегу, но могучий конь Таниуса играючи пробивался сквозь заносы, оставляя за собой широкую борозду, словно плуг на пашне.

Наконец туман нехотя расступился — перед нами стоял Дотла сгоревший хутор. Ненасытное пламя поглотило все — Дом, хлев, лабазы, сараи, — одни головешки остались. Сквозь золу местами еще пробивался слабенький дымок.

— Вчера занялся, не раньше, — теплый еще, — прошептал Таниус, опустив глаза. — В столице многие горожане заживо сжигали себя вместе с домом и домочадцами. Они предались огню чистому, чтобы спастись от проклятого. Несчастные, суеверные люди…

— А мы-то что здесь делаем? Дальше поедем, здесь вроде бы деревня недалеко…

— Да куда нам теперь! Смотри, как заволокло, друг друга уже не видим.

Тьма окончательно покорила туман, и лишь рассеянный свет догорающих факелов из последних сил противостоял ей. Мы, не сговариваясь, полезли в черные развалины отыскивать хоть что-нибудь, что еще не сгорело совсем. Мой спутник наткнулся на россыпь поленьев под снегом, и вскоре мрак на пепелище успешно разгонял небольшой костерок.

Мы сидели на обугленных бревнах у костра и молча смотрели, как огненные искры, выстрелив из пламени, устремляются ввысь, чтобы исчезнуть навсегда.

— Почему люди убивают себя? — тихо спросил я Таниуса.

— Не знаю… Никогда об этом не думал… Наверное, они верят в то, что есть мир лучше, справедливее и чище, чем этот. Вера — она сильнее, чем смерть. Вот вы, господин расследователь, во что-нибудь верите?

— Если ты имеешь в виду Единый Храм и его проповеди — то нет.

— Отчего же именно Храм? На нем свет клином не сошелся, в мире есть и другие религии. Я же говорю о том, что придает смысл жизни.

— Ну, я… Я не знаю. Живу, и все тут.

— Понятно, вы еще не перешли эту грань.

— Какую еще грань?

— Не важно, поймете когда-нибудь… — вздохнул Таниус, встал и ушел к лошадям, но сразу же вернулся.

— В чем дело? — насторожился я, увидев в его руках кавалерийский арбалет.

— За нами кто-то следует прямо от города. Я его не видел, хотя мы и ехали в чистом поле, но пару раз слышал стук копыт его коня. А теперь я чувствую — он где-то рядом. Отойдите от костра на несколько шагов, в свете огня вы — прекрасная мишень.

Кого ты учишь! Я резко кувыркнулся за бревно и плашмя уполз в руины. Странно, но я не ощущал враждебного присутствия. Может быть, Таниус ошибся? Вокруг не было видно ни зги — костер освещал лишь небольшое пространство вокруг себя, дальше стеной стояла непроглядная тьма.

— Я тебя вижу! Выходи на свет, иначе получишь стрелу между глаз! — внезапно раздался голос Таниуса откуда-то из темноты. Я знал, что он блефует: в таком мраке и пальцем мимо собственной ноздри промахнешься.

Но все же капитан не прогадал. В паре десятков шагов от костра, там, где стоял чудом уцелевший от пожара сортирчик, произошло какое-то движение. Невысокая черная фигура, скрипя снегом, вышла к костру и тотчас засветилась, заиграла золотыми переливами.

— Не стреляйте, я вам не враг! — надрывно крикнул он. Этот голос я уже слышал, и не так давно.

— Скинь плащ! — приказал Таниус, выходя к костру. Незнакомец повиновался — под плащом он оказался совершенно обыкновенной наружности. Разглядев его лицо, я почувствовал, как внутри меня все опустилось: это был именно тот человек, встречи с которым я всеми силами стремился избежать. Это был Штырь…

Вот и все, и все зря, впустую. Они оба каким-то чудом нашли меня и теперь не отпустят ни на шаг. Бежать! Некуда мне бежать — дорога здесь одна, и в чистом поле не спрячешься… А в это время у костра, куда выкатился перемазанный гарью с головы до пят Таниус, происходил интересный разговор.

— Вот ты и попался, несчастный дезертир! Сейчас ты поплатишься за предательство! — грохотал начальник замковой стражи, направив арбалет прямо в грудь Штырю. — И теперь я понял, куда подевались серебряные побрякушки Аргхаша. Это ты их с него ободрал! Жалкий воришка, я тебя пристрелю прямо здесь за мародерство!

— Что тут происходит? — поинтересовался я, выходя на вет. Штырь, сидевший у костра на корточках и тупо смотревший на огненные всполохи, взглянул на меня, и в его глазах замерцал лучик надежды.

— Перед вами — бывший страж королевского замка по имени Сток, который дезертировал прошлой ночью. Именно он вытаскивал с башни труп колдуна, обчистив его по ходу дела. Паршивая овца в моем стаде — ты рассчитывал тихо смыться с награбленным! А теперь отвечай, негодяй, — зачем ты следил за нами?

— Я — слуга господина Райена, — тихо и спокойно ответил Штырь — или Сток. — Я малость отстал от него, а потом долго не решался присоединиться, заметив ваше присутствие, господин капитан.

Таниус был сражен, повергнут в смятение, но виду не подал, а внимательно посмотрел на меня, как бы говоря: «Если это так, то ты сильно упал в моих глазах, если же нет, то эта ложь будет для него последней».

Я вновь бросил взгляд на Штыря. Наши взоры перекрестились, и что-то ёкнуло в моей груди.

— Это правда… — прошептал я, опустив глаза.

Уж и не знаю, что заставило меня сказать эти слова. Конечно, Штырь — головорез с набитой рукой, убийца-профессионал, верный пес Синдиката без капли жалости и тени совести. Возможно, я когда-нибудь раскаюсь в том, что спас его. Но эти грустные, увенчанные пушистыми, по-девичьи длинными ресницами бирюзовые глаза с поволокой — как же я могу, чтобы они закрылись навсегда…

Таниус посмотрел на меня так, что мороз пробежал по венам. Но на этот раз я выстоял, и он отвел взгляд, опустил оружие, сел у костра и застыл подобно статуе. Я присоединился к их обоюдному молчанию. Мы сидели, смотрели в огонь, молчали и думали — каждый о своем.

В какой-то момент я сообразил, что уже наступило утро. Свет окрасился в серые тона, туман уже не стоял стеной, а плыл рваными белесыми клочьями. Над горами рассветало дрожащее марево — в который уже раз миру являлось другое солнце, и каждый раз мир встречал его с дрожью пополам со страхом.

Оба моих нежеланных компаньона так и заснули сидя. Может быть, сейчас?

Куда там! Как только я распрямил спину, они разом подняли головы. Ладно-ладно, когда-нибудь вы уснете так крепко, что я сумею избавиться от вашего назойливого общества.

Пока я продирал глаза, Штырь сбегал за котелком и теперь растапливал в нем снег. Капитан Фрай уже смирился с присутствием своего бывшего подчиненного, видимо, решив для себя, что дезертировавший из стражи Сток навечно заклеймил себя позором и посему теперь не имеет к нему никакого отношения. А я обратил внимание на удивительный плащ Штыря, который лежал на запорошенном пеплом снегу и имел такую же невзрачную серую окраску. Но стоило мне взять его в руки и подойти к костру — плащ заблистал, как расплавленное золото, со стороны пламени, а с другой стороны стал грязно-бурым в тон моей одежды.

— Редкая вещь… — оценил накидку Таниус, внимательно наблюдавший за моими «опытами». — Говорят, такие плащи делают из шкур гигантских хамелеонов, живущих в смрадных болотах джунглей Сьерны, усиливая природные свойства их кожи магическими заклятиями. Сток, где ты раздобыл эту диковину?

— У одного знакомого чародея позаимствовал… — пробурчал тот, колдуя над кипящим варевом.

— А, понятно… Похоже, ты знал, что и где искать, в отличие от господина расследователя, который, кроме заурядной медной посудины, так ничего и не нашел. Или все-таки нашел? — Таниус хитро прищурился, поглядев на меня. Я сохранял полную невозмутимость.

— Доставайте свои кружки, благородные господа, — отвар стынет, — произнес Штырь, снимая котелок с огня.

Впервые в жизни меня назвали благородным — приятно, очень даже льстит. Ну что ж, постараюсь и вести себя соответствующе. Я принюхался к отвару, аромат был потрясающий. А вкус! Я вам скажу, это что-то божественное. Здесь и мята, и тимьян, и тмин, и другие травы — сбор подобран на Редкость удачно. Воистину мой новоявленный слуга — мастер готовки. Как говорится, под чернотой угля алмаз таится…

— Едим на ходу, — произнес Таниус, пытаясь остудить отвар в снегу. При этом он изредка посматривал на пустынную дорогу Что он там увидел? Это нервное состояние пере, далось и мне, да и Штырь тоже выглядел взволнованно.

— Что-то не так? — спросил я, но не дождался ответа.

— Фьюить, Белоснежка! — Штырь громко свистнул, ответом ему было негромкое ржание, а вслед за этим появилась стройноногая молочно-белая лошадка в белой попоне и белых же шерстяных чулках для зашиты от холода. Вот почему мы не видели Штыря, хоть он и ехал за нами по пятам, — отличная маскировка! Боевой конь Таниуса при виде этакой красотки навострил уши, всхрапнул и заскреб копытом. Да, Вороной еще тот шельмец — сразу сообразил что к чему, не то что мои апатичные создания, им лишь бы пожрать да по— спать вволю. Н-но, лентяи, придется вам сегодня основатель— но побегать, чтобы отработать свой овес!

Мы скакали долго. Вдоль тракта, как в гигантском калейдоскопе, мелькали похожие друг на друга утопавшие в снегу деревни, села, хутора, а вокруг нас ровной, ослепительно белой простыней раскинулись поля. Дорога была пуста и безлюдна, редкие сельские обитатели, едва завидев наш маленький отряд, быстро и бесследно исчезали.

Во второй половине дня мы въехали в предгорья. Местность разительно изменилась — равнины остались позади, теперь дорога петляла между холмами, заросшими непролазным ельником. Крупные поселения встречались все реже — землепашец в этих скудных краях мог и не дотянуть до следующей весны, поэтому обитатели предгорий в основном промышляли охотой и рубкой леса. Хотя в многочисленных горных долинах Фацении хватало незанятых пахотных земель, но свободные люди не спешили уходить на легкие хлеба и под тяжелый кулак батюшки-феодала. Здесь, в горах, они жили так же, как столетия назад, как их деды и прадеды, — просто и достойно. Сладкий яд цивилизации не смог отравить сердца истинных горцев, а в суровую годину они первыми становились на защиту страны и никогда не показывали врагу спину, сражаясь до последней капли крови за свою родину, свою маленькую деревню, свой дом, своих детей Но прежде всего — за свою свободу. Фацения никогда не была побеждена на поле боя.

Тем временем лес становился все гуще и все ближе подступал к дороге, которая уже превратилась в едва заметную тропинку.

— И это — торговый тракт? Мы, случаем, не сбились с пути? — спросил я Таниуса, который уверенно вел нас просветами между разлапистыми елями.

— Главный путь проходит в распадке, но в конце зимы он обычно заметен слоем снега высотой с крепостную стену. Мы бы потеряли много времени, проверяя его проходимость, и все равно вернулись бы на верхнюю дорогу. В конце концов все тропы в лесу рано или поздно выведут путника к жилью.

«Хорошо, если это жилье — людское, а не звериное…» — подумал я, но промолчал. На этот раз нам повезло — холмы расступились, и в небольшой лощине обнаружилась деревня, окруженная частоколом.

— Эта — последняя. Дальше пойдут горы, и жилья не будет до самого Эсвистранна. Посмотрите на перевал — нам как раз туда, — махнул рукой Таниус.

Картина увиденного впечатляла — узкий разлом с отвесными стенами врезался в скалы и заканчивался голой седловиной между двумя заснеженными вершинами.

— Это — Харахур, ущелье Мертвого Волка, а две нависшие над ним горы называются Волк и Волчиха, — сказал Таниус, направив коня к постоялому двору на окраине, на вывеске которого был опять же изображен оскалившийся белый зверь с красными глазами и надписью на боку «Вмерзший Волк».

Местных завсегдатаев в трактире было — раз-два и обчелся, да и те не желали с нами разговаривать. Пронырливый держатель «Волка» начал было жаловаться на острую нехватку продовольствия, денег, постояльцев, да и вообще на тяжкую жизнь, определенно набивая цену. Но когда Таниус отстегнул и выразительно грохнул на стол свой огромный двуручный меч, хозяин сразу переменился в лице и заметался, стараясь услужить всем сразу.

— Любезный, что означает название вашего заведения? — спросил я, уплетая за обе щеки жареную горную куропатку.

— Так вы еще не слышали нашу знаменитую легенду? — воскликнул кабатчик, почуяв во мне внимательного слушателя. — Эта история случилась в старобытные времена, когда наши предки впервые пришли в эти дикие, безлюдные земли. Времена тогда были голодные, и промышлявшие дичь охотники, отправившись в ущелье, не нашли там ничего, кроме волчьего логова с маленькими волчатами и волчицей. Оголодавшие люди забили и мать, и ее щенят, а потом в окрестностях Харахура появился огромный волчара и стал утаскивать детей. Много раз на волка делали засады и облавы, но все было без толку — дети продолжали пропадать, и слух об ужасном создании распространился по всем долинам. И тогда убить волка вызвался сам Седой Охотник — великий герой древности, выходивший на любого зверя только с одним ножом и неизменно побеждавший. Устав от бесконечных побед, Охотник искал достойного противника — самого хитрого и умного зверя в горах. И он нашел его в нашем краю. Девять дней Охотник выслеживал волка и наконец на десятый день загнал его в ущелье, где и схватился с ним один на один. День и ночь бились человек и зверь, день и ночь дрожала земля и сотрясались горы, словно воплощенные Зло и Добро решили выяснить той схваткой, кто из них сильнее. Лишь на следующее утро все успокоилось, и с той поры Седого Охотника больше никто не видел, равно как и волка-убийцу. Легенда говорит, что хоть они и оба погибли, но никто из них так и не смог победить, и уже после смерти их души объединились, будучи достойными друг друга. Была ли эта история на самом деле? — про то нам неизвестно. Но с давних пор некоторым путникам, проходящим через ущелье, является огромный седой волк с черными как ночь глазами. А когда он завывает, на людей обрушиваются камнепады или лавины…

— Все это байки, дядька их сам и придумывает от скуки, чтобы людей путать, — пробасил сидящий за соседним столом великовозрастный детина, лицом неуловимо схожий с хозяином.

— Байки, говоришь? — усмехнулся кабатчик. — Прошлой осенью, в то время как ты охотился в горах, произошел совершенно правдивый случай. Один зеленодольский купчишка отстал от своего каравана и поехал через Харахур в одиночку. Стояла черная безлунная ночь, глухо и тревожно выл ветер, безжалостно срывая с деревьев остатки увядшей листвы. Дрожавший от холода и испуга купец то и дело прикладывался к фляге и непрестанно погонял тревожно фыркавшую лошадь. Вдруг за очередным поворотом на тропе прямо из воздуха возник огромный белый волк с горящими глазами. Конь остановился как вкопанный, дико заржал, воспрянул на дыбы, скинув несчастного седока, и галопом унесся прочь. А чудище подошло к еле дышащему от страха купцу, внимательно посмотрело ему в глаза и внезапно заблеяло дурным голосом. Вот тут-то наш герой окончательно лишился чувств. Поутру он прибежал в нашу деревню, и вид у бедолаги был такой, будто он только что с того света вернулся. Ни его лошадь, ни тюки с товарами потом так и не нашли…

— Да-а… — многозначительно протянул дядюшкин племянник. — Увидеть безлунной ночью в темном ущелье белого волка и в самом деле можно только спьяну. По-моему, твой купец попросту накачался перегоном до такой степени, что свалился с коня и при этом последние мозги себе отшиб. Я через ущелье на плато часто хаживал, но никогда ничего необычного не видел. Что правда, так то волки в здешних краях Расплодились сверх меры, вона какие ограды ставим, и все Равно скотина пропадает.

— Путь на плато еще свободен? — спросил Таниус. — Мы как раз туда и едем.

— Безумцы! Вы гляньте — оттепель на дворе, со дня на день лавины пойдут. Отсюда никто в ущелье не суется, да и с той стороны, почитай, уж месяц никто не приходил. Пропадете ни за грош!

— Но лавина-то еще не сошла! — ехидно поддел племянник дядюшку. — Дорога ровная, до вечера к перевалу доберетесь. Ветерком проскочите! — Я заметил, как он подмигнул кабатчику, и тот слегка кивнул в ответ.

— Вообще-то он прав… Да и снег еще не успел сильно подтаять. Можно пройти, да… — как бы убеждая самого себя, негромко произнес кабатчик, скосив глаза на притолоку.

— Если можно, значит — пройдем, — резко бросил капитан Фрай, направляясь к выходу.

Мы покинули трактир, все еще находясь под гнетущим впечатлением услышанного. Перспектива попасть под лавину оказалась вполне вероятной — кому, как не нам, горцам, понимать всю опасность этого страшного бедствия?

— Лукавят, подлецы, — оглядываясь на утопавшую в сугробах деревушку, выразил нашу общую мысль Таниус, когда мы уже выехали на тракт. — Уверен, они обчищают трупы погибших под лавиной, когда снег растает. Но для нас теперь иного пути нет… — сказал он, бросив взгляд на распадок.

Я тоже посмотрел туда и увидел вдалеке какое-то мутное пятно. Однако Таниус ничего объяснять не стал, да и Штырь недоуменно пожал плечами. Чего-то они недоговаривают.

Миновав несколько лесистых холмов, мы въехали в устье ущелья, заваленное снегом высотой в человеческий рост,

— До перевала — ни слова, ни звука. Лошадей не беспокоить — сохрани нас Небеса, если кто-то из них заржет сдуру, — сказал Таниус и влетел в снежную зыбь, пробивая нам дорогу. По мере продвижения, точнее — проползания, толщина сугроба уменьшалась, а через несколько сотен шагов тракт пошел на подъем, и там уже снег едва покрывал камни на дороге.

Отвесные стены устремлялись вверх, а на их уступах угрожающе нависли огромные белые навесы, каждый из которых мог запросто стереть с лица земли маленькую деревню. Но это было еще не самое страшное. Где-то там, на горных склонах, ждали своего часа настоящие лавины, способные засыпать ущелье наполовину.

Что-то здесь было не так. Слишком тихо и спокойно. Чистый и морозный воздух слегка звенел от цоканья копыт о камни, отчего казалось, что где-то там, на неприступных горных вершинах, шаловливый ветерок колышет невидимые струны на кристальной арфе ледяного безмолвия. Мы осторожно продвигались вперед сквозь ущелье, уже пройдя большую его часть.

Но коварный Харахур затаился и ждал, пока несчастные жертвы не зайдут в самое сердце ловушки. Внезапно резкий порыв ветра бросил в лицо снежную крупу. Мы ускорили шаг, но до седловины было еще далеко, а ветер крепчал с каждой минутой — теперь вокруг нас свистело и стонало, как в гигантской трубе. Вскоре еще один мотив влился в какофонию вихря, исполняя финальное соло, — клянусь, это был протяжный и тоскливый волчий вой. Позади что-то зашуршало, осыпалось, впереди со склона сорвалась снежная куча, а в нескольких шагах от нас ухнула на обочину огромная ледяная глыба. Тут-то моя запасная лошадь не выдержала, дернулась в сторону и отчаянно заржала. Эхо заметалось в ущелье от стены к стене, и тотчас наверху послышался слабый зловещий рокот.

— Вперед, все вперед! — крикнул Таниус и стеганул коня, чего, кстати, до сих пор не делал. Вороной стрелой рванулся вверх по дороге, мгновением позже мимо меня пролетела Белоснежка, а вот мои безымянные клячи замешкались и с большой неохотой набирали ход.

«Говорили мне — учись ладить с лошадьми, но никогда бы не подумал, что от этого будет зависеть моя собственная жизнь», — бормотал я, подгоняя упрямых тварей, метавшихся из стороны в сторону, когда с ужасом услышал, как сзади меня осел огромный снежный пласт. Гул усиливался, сверху полетели куски льда, вдребезги разлетаясь о камни. Один из них, не самый большой, пребольно долбанул меня в плечо, и оно сразу онемело. Только бы в лошадь не попало — тогда все, конец! Еще один обвал сзади оглушил меня, уже совсем близко — воздушная волна мягко толкнула в спину. Перевал Уже маячил рядом, но я понял, что не успел: весь западный склон вздрогнул и обрушился вниз. Меня смела и понесла белая круговерть, а в меркнущем сознании заметалась фраза: «Поймешь когда-нибудь…» Потом наступила тьма.

— Айе-н-н, Айе-н-н, ис-с-сь, Айе-н-н…

Это ветер воет или меня зовут? Мысли путаются, как рыба неводе… Что случилось, почему я ничего не вижу? Ах да, надо открыть глаза… Передо мной — Таниус… а вот и Штырь рядом. Помню, сошла лавина, и меня ею засыпало. Видимо откопали… Опять я вырвался из цепких лап смерти, но кто мне скажет, сколько раз это еще будет продолжаться!

Я всхлипнул, слезы сами собой покатились из глаз — груз событий тяжким гнетом давил на душу, и теперь все вырвалось наружу.

— Зачем все это, за что?! Я — обычный человек, я не боец, не герой! Почему весь мир клином на мне сошелся почему?! К черту проклятое следствие! Я не хочу быть живой мишенью! Я не хочу умереть!

— Никто не хочет… — вздохнул Штырь. — У нас судьба такая…

— Я не верю в судьбу!

— Что ж, дело твое. Но ты высказался, сорвал покрывало страха и лжи. Ты открыл свое сердце, а это уже много значит, — сказал Таниус. Впервые он обращался ко мне на «ты». Впервые в его глазах я увидел доброту и… понимание.

— Что вы теперь со мной сделаете? Убьете? Замучаете?

— Видно, ты хорошо головой приложился… — грустно усмехнулся Таниус. — Я теперь с тобой накрепко связан, до конца. Видишь этот серебряный браслет? Он и его брат-близнец на твоей руке сцеплены, скованы высокой магией. Каждый из нас в общих чертах будет знать, где находится другой, что он чувствует, о чем думает. Неужели не замечал до сих пор?

Еще как замечал, и не только относительно тебя! Я скосил взгляд на Штыря, тот смущенно улыбнулся и согласно кивнул. Вот это да, в какие цепи меня заковали. А я-то удивлялся — как они так быстро меня нашли? Теперь, значит, и мысли мои для них открыты!

— Не пугайся, не настолько, как ты сейчас предположил. Если бы не лошадки, так мы бы тебя до лета искали в сугробах. Впрочем, господин счастливчик, тебе еще и крупно повезло — мертвой хваткой вцепился в уздечку. Мы твою конягу из снега стали выгребать — тут и рука твоя вылезла.

— Повезло? Опять?! Да лучше сразу сдохнуть, чем каждый день иметь такое везение! Капитан Фрай, ответьте прямо, что в дальнейшем вы собираетесь предпринять в отношении меня?

— Пока что сопровождать тебя до Эштры. Что будет дальше — потом решим. А сейчас у нас возникла другая проблема, посмотри-ка вниз.

Мы стояли на перевале, и вид отсюда открывался великолепный. Внизу расстилалась великолепная панорама Эйсовой долины — воздух был идеально прозрачен, все просматривалось совершенно отчетливо. Снежная равнина, убегающая за горизонт, вечнозеленые лесные предгорья, синие горы с сияющими белизной вершинами, высокий лазурный небосвод, нежный и розовый, как девичьи губы, закат. Я всегда считал себя закоренелым циником и прагматиком, но сейчас смотрел и не мог оторваться, не желал потерять это чудесное мгновение. Как же прекрасна наша земля!

— Ты не туда глядишь. Вниз смотри, вниз.

Куда вниз-то? Я посмотрел на ущелье, едва не ставшее моей могилой, — отсюда оно напоминало рваную черную рану на гладкой белой коже горы. Вот деревушка, где мы обедали несколько часов назад… А это что такое? Я вгляделся, и увиденное мне совсем не понравилось: из леса, отблескивая в заходящем солнце, выползала длиннющая стальная змея.

— Это за нами… Их задержал ночной туман и глубокий снег на распадке, но они идут очень быстро и скоро будут здесь, — сказал Таниус, черты его лица напряглись, а глаза сузились, — Надо уходить сейчас.

— Ночью мы не можем двигаться — на каменных осыпях плато лошади поломают себе ноги, а мы — шеи, — возразил Штырь.

— Так ущелье же завалено лавиной, они не пройдут, — робко высказался я. Но мои спутники молча покачали головами.

— Там не так уж и много снега, — ответил Таниус. — Десяток — не пройдет. Тысяча — прорвется.

Тысяча… В Эйсе есть лишь одно соединение такой численности — королевский легион, в его рядах три тысячи лучших бойцов Фацении. Не на войну же в такое время они собрались? Когда столица трепещет в пожаре смуты — каждый верный солдат на счету.

К сожалению, причина приходила на ум только одна — король Владимекс узнал о моей двойной игре и послал свои

элитные войска в погоню за мной. Но тогда почему настолько взвинчен капитан Фрай — главный королевский телохранитель? Нет, что-то здесь не сходится, слишком много чести гонять целый легион из-за какого-то человечка…

— Лавина. Если бы сейчас сошла большая лавина с горы… — размышлял вслух Таниус. — Снег на склонах сырой, рыхлый, если крикнуть громко…

— Мастер Фрай, мы надорвем себе глотки и при этом едва ли уроним хотя бы камень, — возразил Штырь.

Однако Таниус все-таки решил проверить свою идею, набрал полную грудь воздуха и оглушительно заорал. Не сомневаюсь, этот вопль услышали и в долине, но до горы он все-таки не дошел.

— Не та тональность, нужна вибрация в звуке, — уныло прокомментировал безуспешные потуги Штырь. Я вдруг вспомнил: это же слово употребил могильщик Хорви применительно к турьему рогу, который болтался в седельной сумке. К счастью, все мое имущество пережило обвал в большей сохранности, чем его хозяин.

— А если протрубить в рог? — осторожно спросил я, извлекая его наружу.

Таниус осторожно взял рог, понюхал и сморщился, подозрительно скосившись на меня. Потом дунул раз, другой. Рог гулко и надсадно затрубил, эхо метнулось между горами и ушло в небеса.

— Сильнее! Еще громче! — воскликнул Штырь, прислушиваясь к дыханию гор. — Они вот-вот проснутся!

Таниус напрягся изо всех сил, лицо его побагровело, а вены вздулись, как веревки. Оглушительный рев потряс скалы, звук заметался между горами, и горы вздрогнули.

— Смотрите наверх! — воскликнул Штырь.

На вершине Волчихи заклубилась дымка. С каждой минутой белое облако росло и ширилось, спускаясь по склону. И вот из-за снежной завесы вырвался могучий снежный вал, все сметающий на своем пути. Горы дрожали, тряслись в бешеной пляске. На горе Волка тоже произошел обвал, теперь две гигантские сокрушительные волны неслись навстречу друг другу. Им навстречу раскрылся черный зев ущелья — он поглотил целиком первую лавину, но второй удар отразить уже не смог, страшный удар потряс горы, твердь под ногами колыхнулась и затихла.

Этот грохот основательно потряс соседние вершины, и с них в долину начали сходить все новые и новые лавины. Когда же белый туман рассеялся над Харахуром, ущелье оказалось заваленным почти до краев. Погоня была отрезана.

— И все это сотворил человек! — восхищенно прошептал Штырь, созерцая грандиозные перемены в облике гор.

— Нам просто повезло, — смутился Таниус, но чувствовалось, что он также был горд своим успехом. — Найдем на плато место для ночлега, пока еще не стемнело.

Волчьим Плато называлась широкая плоская равнина на стыке горных хребтов, насквозь пронизываемая студеными ветрами. Люди тут никогда не жили, да и звери редко встречались в этих бесплодных местах. Беспорядочно испещренное трещинами, кавернами и разломами и сплошь усеянное камнями любых форм и размеров, зимой плато превращалось в смертельную ловушку для путника, сбившегося с торной дороги.

Вскоре Штырь, отправленный на разведку, нашел пещерку-закуток, защищенную останцами от сквозняков. Хотя деревья в этой каменистой пустыне — большая редкость, Таниус с помощью коней притащил невесть откуда кривую засохшую сосну. Мои «стражники-защитники» сноровисто налаживали стоянку, готовили еду, ставили палаточный тент. По обоюдному молчаливому согласию «охраняемый объект» по хозяйству не привлекали, оставив меня наедине со своими мрачными мыслями.

Вновь я ночую в чистом поле, чувствую, так будет и впредь, и не раз. А что делать? Со вчерашнего дня у меня нет дома, нет Родины, нет корней. По сути, я стал бродягой, несчастным засохшим кустиком перекати-поля, гонимым в неизведанные Дали суровым ветром судьбы. Сзади по пятам идет погоня, впереди тоже ничего хорошего не предвидится. И Властительница Небытия раз за разом проходит столь близко, что я отчетливо слышу погребальный шелест ее савана. Мне так тоскливо и одиноко, на душе камень и в горле комок.

— Господин Райен, прошу к столу. Э-э… в общем, еда готова, — поправил сам себя Штырь, облизав ложку.

— Что там у нас на ужин?

— Ячменная похлебка с солониной, увы, ничего лучше у нас нет, — начал было извиняться Штырь, но я лишь тяжело вздохнул и уткнулся в свою миску. Впрочем, заурядное блюдо в творческом исполнении моего «слуги» оказалось неплохим на вкус. Интересно, что он туда добавил, опять какие-то травки-приправки?

Ночь беспросветной мглистой пеленой окутала небосклон, и мир сжался до пределов нашей стоянки. В отсвете костра несоразмерно огромные тени плясали на каменных плитах. Медленно потягивая настой, я вновь и вновь переживал последние события. Почему королевская армия оказалась здесь, в долине?

— Не желает ли осведомленное лицо сообщить нам, что на самом деле происходит в родной столице? — ехидно спросил я, сверля Таниуса взглядом.

Капитан Фрай аж поперхнулся — он явно не хотел отвечать, но и уклониться от вопроса он тоже не мог. Прошло несколько минут, пока Таниус взвешивал все аргументы «за» и «против». Наконец он все же решился.

— В Эйсе произошел мятеж, — внимательно составляя фразы, произнес Таниус. — Но это было не восстание против королевской власти, а что-то другое… Генерал Альдан Гористок — в нем все дело. В тот роковой день, после последнего нападения убийц на командира легиона, Гористок притащил к Аргхашу труп одного из налетчиков — для колдовского исследования. Я лично сопровождал его в башню колдуна, но, возвращаясь в казармы легиона, генерал взял с меня обещание — забыть о его визите к чародею. Я всегда держу свое слово, потому ты позавчера от меня ничего и не узнал. Спустя несколько часов «Жезл» взорвался… Когда я сказал, что в башню после взрыва никто не входил, кроме стражи, это оказалось не совсем так… Вечером того же дня события приобрели неожиданный оборот. Пока мы с Зарной выкуривали тебя из твоей норы, Гористок ворвался в башню, по ходу дела раскидав лучших бойцов моей стражи, как котят. Он пробыл там

недолго, но когда вышел, в его глазах полыхало неугасимое пламя. Мои ребята окружили башню стальным кольцом, он был один против сотни, но никто не посмел встать на его [туги. Поэтому стражники побоялись сразу доложить мне о своей трусости, и поэтому я узнал о том странном происшествии лишь после того, как в городе начали происходить тревожные события. Королевский легион, самовольно, без приказа Его Величества, вышел на улицы и оцепил постами полгорода. Владимекс был бледный как полотно, забился в уголок и все ждал, когда мятежники придут за ним. Но никто не пришел, никто ничего не объяснил. Сам Гористок как сквозь землю провалился, его легионеры не только отказались вести переговоры, но и вообще молчали, как… как заговорщики. Одни задерживали людей на улице, другие обыскивали дома, сравнивая людей с изображением на рисунках. С большим трудом я отобрал один такой… Вот он, немножко помялся, но вполне различим. По-моему, очень похож.

— Он давно обещался нарисовать мой портрет, — убито простонал я. — Но не в таком же виде!

На измятом и потемневшем бумажном листе действительно был изображен я, причем изображен очень правдоподобно, в профиль и анфас. Я сразу узнал руку, нарисовавшую этот набросок, но меня просто убила лаконичная надпись под рисунком, сделанная той же рукой: «Мельвалиен Райен, расследователь. Подозревается как Темная Сущность. Именем Света найти и обезвредить!»

— Да-а… — потянул Штырь, многозначительно осматривая меня. — Никогда в жизни не видел посланцев Тьмы. И кто бы мог подумать? А с виду — обычный человек.

— Это — надуманная ложь! За что он меня так? — обиженно всхлипнул я. — Что я ему такого сделал?!

— Это еще не все, — выдержав паузу, продолжил Таниус. — Промеж солдат изредка встречались служители Единого Храма. Они были в обычных, мирских одеждах, но этот вызывающий трепет взгляд — спокойный, исполненный безграничной веры в торжество Света, не спутаешь ни с каким другим. Монахи не делали ничего, просто стояли поблизости и наблюдали за происходящим, всем своим видом как бы говоря солдатам: «Правда сейчас за вами».

А ведь Кларисса отправилась именно в Храм — на исповедь. Но что святым отцам тайна исповеди в час, когда над миром зависла смертоносная огнистая длань. Зато теперь становится ясно, откуда корни растут: в отношении меня появилась третья заинтересованная сторона — Единый Храм. Наша любимая Церковь перестала быть просто «зерцалом Света» и решила сама вмешаться в дела небесные, для верности утащив «козырную карту» из рук конкурентов. Теперь у Храма самый внушительный аргумент — три тысячи клинков королевского… нет, теперь уже гористоковского легиона и вдесятеро больше зорких глаз монахов-доглядчиков по всей Фацении. А задача у святош ясная и простая — захватить меня, запугать, заставить раскаяться и вынудить добровольно работать на них.

Кто еще желает прибрать к рукам расследователя Райена? Воистину к моему клубку путаные нитки тянутся — все думают, что я, побывав в треклятой башне, узрел там чуть ли не Образ Небесный, но молчу, как диверсант под пыткой, набивая себе цену. А я не знаю ничего! Какие-то несусветные фразы, обрывки слов и серебряных цепей, и все это сверху залито густым слоем беспросветности и бесполезности. Где тут истина, в чем тут смысл? — тысяче мудрецов не сообразить. Куда уж мне-то, болезному…

— А вы что скажете? — устало спросил я, обращаясь к погрустневшим спутникам. — Вы кому верите — мне или Гористоку?

— Не знаю, — честно признался Таниус. — Безусловно, кто-то из вас прав, ибо две противоположности не могут быть ложью одновременно.

— Прав тот, за кем стоит правда, — поддержал своего бывшего командира Штырь. — Но где она? Увы, того никто не знает. А в таком случае не лучше ли нам забыть про всю эту заумь и отправиться на боковую?

Костер догорал, вяло потрескивая рдеющими головешками, разговор увял сам собой, и мы отправились спать. Да и в самом деле, кто знает, за кем нынче правда? Для каждого она своя, у каждого свой неповторимый путь на этом свете. Да и на том свете, наверное, тоже…

Я как-то раньше особо не задумывался о том, что когда-нибудь и сам отправлюсь в тот незримый мир, куда уходят освобожденные людские души. Но сейчас, в преддверии Конца Света, когда грань между жизнью и смертью явственно ощутима, когда все живое сжалось в предчувствии рокового финала, все земные дела и проблемы кажутся такими ничтожными по сравнению с предстоящим всеобщим Вознесением на небеса. Каков он, потусторонний мир? Может быть, он похож на эту мертвенно-белую, застывшую в вечной спячке ледяную пустынь, где ничего нет и где единственным звуком является надрывный и жалобный вой стылого ветра. Так же, наверное, плачут и скорбят неприкаянные души умерших. А еще так воют злые и голодные волки.

Мне это почудилось? Нет, одновременно всхрапнули и задергались лошади. Вороной тревожно заржал и принялся бить копытом о камни. Сон как рукой сняло, мои спутники лихорадочно ползали в потемках, отыскивая оружие.

— Коней внутрь! Огня, больше огня, звери его боятся! — вполголоса произнес Таниус, и я, благо спал рядом с поленьями, тут же принялся швырять их в малиновую россыпь углей.

Завывание приближалось, становилось громче и протяжнее. Огонь наконец-то разгорелся вновь, я взглянул в темный проем и вздрогнул — противоположный склон был усыпан парными рубиновыми огоньками. Они не двигались, словно Ждали. Внезапно многоголосый волчий хор смолк, наступила зловещая тишина.

— Сейчас начнется… — пробормотал Таниус, уже стоявший у входа на изготовку со своим могучим двуручным мечом и целиком облаченный в свои кованые рыцарские доспехи. Спал он в них, что ли?

В противоположность сему доблестному воину Штырь Доспехов вообще не имел и вооружен был лишь двумя длинными кинжалами — наиболее распространенное оружие среди бойцов Синдиката и в умелых руках крайне опасное… Для людей, конечно, не для волков. Я, покидая дом, предусмотрительно прихватил с собой сборный шестопер, хорошо подходящий для ближнего боя, и еще у меня был охотничий нож в сапоге, — кто ж без него странствует в смутное время? Опять же, против серых тварей такое оружие слабовато, сюда бы рогатину или хорошее копьецо. Также у нас имелись два небольших кавалерийских арбалета, но больше одного раза выстрелить из них не успеть. В общем, как ни прикидывай, Таниус был главной, да, пожалуй, и единственной ударной силой в нашем крохотном отряде, нам со Штырем вменялось лишь прикрывать его с боков.

Что делают десятки хищников в местах, где им, извините, жрать нечего? Какой паскудный бес приманил их к нашим мослам? Может, виною тому преждевременный сход лавин? А может?.. Нет, даже думать об этом не хочется. Костер тем временем набрал мощь, языки пламени взметнулись чуть ли не под потолок, осветив снег на много шагов от входа. Волки осторожно отступали под покров темноты и сверкали оттуда злобными красными глазищами.

— Похоже, решили взять измором, а на всю ночь у нас дров не хватит, — прогремел голос Таниуса под забралом.

Но звери явно ожидали чего-то другого. В мертвой тишине снаружи раздался зловещий, отчаянный, леденящий душу вой, волна удушающего страха хлестнула прямо в лицо. И сразу же в круг света ворвались серые тени. Стальная полоса двуручника запела, замелькала, рассекая воздух, мясо и кости. Волки были ослеплены огнем, они нападали по запаху, атаковали молча, повинуясь неведомой силе, гнавшей их на убой, Но когда разящий клинок обрывал тонкую нить жизни, они жалобно скулили, жалуясь на жестокую и безжалостную судьбу, не давшую им права выбора.

Первая волна схлынула, оставив на свету дюжину трупов. По одному застрелили мы со Штырем, остальных Таниус мало что не разорвал по частям. Где-то в темноте плакался подранок, но вскоре он затих — вероятно, свои же добили.

В темноте вновь прозвучал мертвящий вой. Не может живой волк так выть, ни к чему гордому лесному бойцу запугивать до смерти своих врагов. И, кажется, я этот вой уже слышал — в ущелье, перед лавиной. Волк-призрак? Глупости, это всего лишь сказки! Хотя, наверное, во времена Светопреставления может произойти все что угодно.

Серые сменили тактику — вместо лобового штурма они выскакивали откуда-то сбоку и бросались, стремясь вцепиться прямо в горло. Таниусу, конечно, было все нипочем — желтые клыки бессильно скользили по стальной броне, но теперь некоторые успевали прорваться с флангов, отчего и мне, и Штырю тоже пришлось вступить в схватку. Тут-то я воистину оценил боевой талант маленького вора — здоровенный волчище, размерами не уступавший нашему товарищу, решил выбрать себе жертву послабже. Тварь мощно прыгнула, стремясь сбить добычу с ног, но Штырь моментально пригнулся, в его руках метнулась сталь, и поверженный хищник пал на камни с распоротым брюхом. Рядом задергался и затих с перерезанным горлом его неудачливый подельник, еще один молодой волк, зайдя в тыл Таниусу, неразумно повернулся задом к Штырю, и эта ошибка стала для него последней.

Тут и мне стало некогда пялиться на битву со стороны. Первый прорвавшийся с моей стороны зверь изготовился к прыжку, ощерился и тут же поперхнулся арбалетным болтом. На перезарядку времени уже не было — арбалет полетел в волчицу, проскочившую следом. Та отпрянула и подвернулась под удар Таниуса, который впал в раж, дико орал и размахивал мечом направо и налево так рьяно, что я и Штырь вынуждены были отступить, чтобы ненароком не попасть под Удар.

Волчья атака захлебнулась в крови. Убитых невозможно было сосчитать — у входа в пещерку серый ковер сплошь побывал землю. Да и подранков было много — теперь их уже никто не добивал, и голосящие калеки расползались по окрестностям.

В третий раз взвыло во мраке, совсем близко, и на свет выступили последние бойцы волчьего воинства. Это были настоящие ветераны — четыре могучих матерых волка, покрытые старыми боевыми шрамами. Такие любому псу-волкодаву запросто шею свернут.

А пятый… У меня затряслись все поджилки, рядом сдав, ленно ойкнул Штырь, выронивший кинжал. Огромный, сплошь седой волк вышел вперед и смотрел на нас своими пронзительно черными глазами-провалами, в которых не отражалось ничего, но при взгляде в них волосы становились дыбом и зубы начинали стучать сами собой. Смертоносная пятерка приближалась шаг за шагом, медленно, уверенно.

— Стреляйте! — воскликнул Таниус, но мой арбалет затерялся где-то в куче тел, да и вряд ли я сейчас мог взвести трос — руки предательски тряслись крупной дрожью.

Волки бросились вперед одновременно, словно по команде. Один все-таки получил от Штыря стрелу в плечо, кувыркнулся и отстал, но остальные налетели все сразу. Двое метнулись под ноги Таниусу, двое — ему на грудь. Еще один волк испустил дух, нанизав себя на острие меча, но сообща они завалили капитана. Штырь отчаянно метнулся вперед, всадил кинжал под ребра третьему, а четвертый сшиб его с ног.

Седое чудище одним прыжком оказалось рядом со мной. Я попятился к костру, споткнулся и покатился, выпустив из рук шестопер. Зверь еще раз прыгнул, и его зловонная пасть оказалась прямо перед моим лицом. Этот взгляд, разумный и безумный одновременно, обжигающий черным огнем небытия. Это был не просто волк, а тот самый волк-призрак из легенды. Но вместе с тем и не просто призрак — он смотрел сквозь мои глаза прямо в душу, и я не мог отвести взгляд. Тошнотворный ужас сотряс внутренности, теплой струей хлынул к гортани и застрял в глотке немым криком.

«Вот мы и свиделись снова», — промелькнуло в мозгу. Я почувствовал, вспомнил, понял — это был Он. Тот самый зловещий и неуловимый убийца — проклятие рода Гористоков. И в колдовской башне из черной бездны на меня смотрели эти же глаза. Он восстал из небытия и вернулся в наш мир. Видимо, за моей душой.

«Да, я пришел за тобой», — вновь прозвучало в голове, и темная липкая струя ударила мне в сознание, обволакивая его мягкой пеленой забвения и бросая меня в пропасть, из которой нет возврата. Звенящее мгновение падения во Тьму застыло, словно размазалось по времени, и я с ужасом понял, что это падение будет длиться вечность.

Но тут на периферии моего затуманенного зрения промелькнуло что-то большое и черное. Раздалось гневное ржание, вслед за этим последовал глухой удар, и чувство падения резко оборвалось, а пелена Тьмы соскользнула с моего несчастного разума.

Меня спас Вороной, обрушивший на белое чудище удар передних копыт и ниспровергший врага прямо в пышущий жаром костер. Пахнуло паленой шерстью, раздался отчаянный вой, но теперь в нем уже проскальзывали нотки недоумения и тревоги. Странное дело — безразличное ко всему пламя, дотоле горевшее само по себе, вдруг вспыхнуло с удвоенной силой. Его языки словно бы обвивали проклятое создание, не давая ему выбраться из огненной западни.

Завывание становилось все истошнее и надсаднее, запахло горелым мясом — объятый пламенем волк-призрак бился в агонии, расшвыривая в стороны угли и поленья. Костер тотчас опал, из него вылетела обугленная тварь, рванулась было к выходу, в объятия спасительной тьмы, и не успела — смертоносная сталь преградила ей путь. Таниус еле держался на ногах, но в этот удар он вложил все свои оставшиеся силы — побуревший от крови клинок рассек подпаленного волчару надвое. Нечисть упорно не хотела умирать, ползя на двух лапах и волоча за собой вываливающиеся внутренности. Второй удар обезглавил зверя, но еще долго дрожала его черная челюсть и дергались в судороге обгорелые лапы.

Спасибо доблестному коню и его не менее доблестному хозяину — благодаря им я все еще жив! А мой враг? Я посмотрел на обугленные останки, однако уверенности не прибавилось. Один раз он уже вернулся с того света, что помешает ему сделать это снова?

Гора трупов, жуткая вонь скотобойни, Таниус, вымазанный в волчьей крови с ног до головы, рядом из-под мертвых Тел выбирается чумазый и окровавленный Штырь с жизнерадостной ухмылкой. Нет, полноте, мне все это снится! Какое странное, страшное и почему-то не кончающееся наваждение — проснуться бы поскорее!

Я проснулся, но все осталось по-прежнему — все те же серые кучи на земле, снова Таниус мозолит мне глаза, только снаружи светло.

— На завтрак сегодня — свежая волчатина, собственноручно освежевал! — уведомил меня неунывающий Штырь. Я вспомнил, как вчера он разделывал ту тушку, и мне сделалось дурно.

— Славно мы вчера потрудились — забили около пятидесяти голов! — задорно подхватил шутку Таниус.

Поразительно, ночью случилась такая резня, еле уцелели, а они еще имеют силы шутить! Мне бы так…

Уже давно рассвело. Низкие ночные тучи словно ветром сдуло, и теперь на голубом небосклоне не было ни единого облачка. Солнце в небесах сияло по-весеннему ярко, затмевая своего лохматого конкурента. Под лучами сразу двух светил природа начинала пробуждаться ото сна раньше положенного времени — за полдень вблизи нагретых камней уже начали появляться первые проталины, со скал начали сбегать небольшие ручейки, а в воздухе явственно почувствовался запах весны.

Вдыхая полной грудью бодрящий весенний воздух, наша непобедимая команда уверенно продвигалась на север. Впереди — доблестный рыцарь Короны капитан Фрай, позади — Штырь, не менее доблестный «рыцарь» Синдиката, посредине я в своих серебристых оковах. Вроде бы я свободен, но это впечатление обманчиво — поводок приспустили, чтобы сам себя не придушил.

Таинственный враг пока оставил меня в покое. До сих пор в сознании мерцали глаза из Тьмы, глаза моего воскресшего врага — убийцы-маньяка. Неужели именно этот буйный дух разметал обитель Аргхаша? Если это так — скверные мои дела. Там, в башне, Он чуть не прикончил меня, причем мог сделать это сразу, лишь только я переступил порог. Но промедлил (и раньше был расчетлив, гадина), видимо, по одной из причин: либо Он тоже не знал, что произошло на самом деле, либо знал очень даже хорошо и ждал, пока я не нагтаДУ на след.

В любом случае эта надпись на столе означает что-то настолько важное, что враждебный дух попытался убить меня немедленно. Не получилось тогда, попробовал в ущелье, а теперь натравил на меня целую волчью рать во главе с призраком. Что же ждет меня дальше — рать людская? Может быть, он не умеет управлять людьми? Или все же умеет? Королевский легион, преследующий меня, — тоже его происки? Надеюсь, это имеет другие причины. Страшно даже представить, каковы возможные пределы Его нынешнего могущества. От такого врага можно бежать, но нельзя скрыться. Я-то наивно полагал, что мне удастся увильнуть от следствия, но теперь похоже на то, что спокойной жизни у меня так и так не будет. Как бы я ни упирался и ни отказывался, в Его глазах я уже перешел незримую черту, прочитав заветное слово, — следовательно, подлежу уничтожению. Вот такой меня ждет путь — не свернуть, не повернуть! Только, боюсь, не дойти мне до конца…

А другие главные персонажи этого странного и страшного спектакля — мои незваные «хранители», — что я знаю о них? Да по сути, лишь то, что на их пути лучше не становиться — целее будешь. Ну еще Штырь — великолепный повар, а Таниус — лидер и командир «от рождения». А ведь, судя по «радушной» встрече в поле под Эйсом, они знакомы не первый год и им есть что порассказать. Конечно, битва плечом к плечу связала нас «на крови», теперь хотя бы не смотрят исподлобья на охраняемый «объект», но противоречия между нами троими все еще слишком сильны. На них-то я и сыграю. И тогда, господа конвоиры, не будь я докой дознания, вы мне все выложите друг про друга.

Первый — Штырь. Таниуса я отправил в разведку — тот поначалу нахмурил бровь, но потом вспомнил о ночной бойне и согласился, уйдя далеко вперед. Итак, маэстро плаща и Кинжала, собери память в кулек, сейчас ты будешь «закладывать» своего бывшего шефа!

— Штырь… или все-таки Сток? Как правильнее?

— Это — смотря для кого. Например, матушка с детских лет называла меня Пескариком — потому что часами не вылезал из песочницы. Это прозвище было приятно слышать из ее уст, но каждому сопляку, сподобившемуся меня так обозвать, я бил ведерком по голове. Имя человека означает то каким он желает выглядеть в глазах других людей. Пока для тебя я — Штырь.

— Штырь… Я отправил Таниуса в дозор для того, чтобы ты мне рассказал о нем все, что знаешь. Так уж получилось, что он стал моим невольным телохранителем. Но он — представитель власти, а вверять свою жизнь властям — глупо и непредсказуемо.

— Зря. Если бы я составил список тех, кому могу доверить свою, — мастер Фрай был бы в нем одним из первых. Да, он весьма требователен, жёсток, иногда даже жесток, но справедлив и всегда верен своему слову, даже если это навлекает на него гнев правителей. И еще — он никогда, ни разу не ударил подчиненного. Поверьте, для солдата это много значит.

— Какого он вообще-то сословия? Осанка, разговор, манеры — налицо дворянское происхождение, А я недолюбливаю этих бездельников и прохвостов, делающих золото из народного пота и крови.

— Ошибаетесь, господин сыскарь. Таниус — выходец из народа, но из тех достойных людей, которые делают себя сами, потому он — более дворянин, чем любой из наших неотесанных горных баронов — гордых баранов.

— Как он вообще оказался в рядах королевской стражи — самого элитного отряда страны, куда каждый мечтает попасть с малолетства? Определенно, без хорошей мзды тут не обошлось.

— Опять неправда ваша. Таниус был одним из тех героев, которые во главе с Лораном Гористоком четырнадцать лет назад штурмовали замок, бросаясь грудью на имперские клинки. А ведь тогда мастеру Фраю исполнилось всего-навсего шестнадцать лет. Вот вы что делали, когда вам стукнуло шестнадцать?

— Хм… Кажется, я тогда здорово набрался и полночи блевал в кустах. Впрочем, это не важно. И что, Таниус сразу стал начальником замковой стражи? Верится с трудом.

— Нет, конечно, всего лишь рядовым бойцом, но ненадолго. То, что я сейчас расскажу, является государственным секретом, о котором знают только солдаты стражи Его Величества и некоторые вельможи, вам я тоже не советую об этом распространяться. Девять лет назад, когда Владимекс был возведен на фаценский престол, за несколько минут до коронации на него было совершено покушение. Наемный убийца, прятавшийся в привратной, в упор разрядил в будущего самодержца два самострела. Одна стрела разорвала соболиный воротник на королевской мантии, другую принял на себя молодой страж Таниус Фрай…

Так вот почему на церемонии коронации Владимекс был белее накрахмаленного воротника. В моем нынешнем положении я хорошо понимаю, в каком он был ступоре.

— Несколько дней Таниус балансировал на грани между жизнью и смертью, но он заставил себя выжить. Спустя полгода рана зажила, и Таниус был торжественно назначен главным королевским телохранителем, а спустя пять лет, когда старый начальник стражи ушел в отставку, вряд ли можно было найти лучшего кандидата на эту должность.

— А в каких отношениях он был с покойным архимагом? — Я слегка затронул «горячую» тему, и Штырь сразу подобрался, обдумывая каждое слово в ответе.

— Не знаю… Ни в каких, наверное, колдун месяцами из башни носу не казал. Я и сам-то видел его пару раз, когда на посту стоял.

Врет, ой врет! Еще и отвернулся, чтоб я не видел, как у него глаза бегают. Но врет мастерски, голос не колеблется, кто-то другой принял бы его слова за чистую монету, но только не я.

— Вот что я скажу вам, господин сыскарь… — внезапно перешел в наступление Штырь, теперь он говорил совершенно по-другому — сухо, отрывисто, раскрывая свою криминальную сущность. — Я знаю, что Фрай не может действовать иначе, как от имени Владимекса. Я понимаю, что вас могли принудить таскать каштаны из огня для Короны. Пусть так, ведь цель у нас и у них общая. Но если это не так — помните, что у Синдиката длинные руки, а наше задание для вас — Первоочередное…

Каково, а?! Даже близко не подпустил — сразу ощерился. Чую, чую — тут где-то близко дохлая лошадь зарыта. Ладно, не хочешь раскрывать свои грязные делишки — другие рас. скажут. Тем более что за осведомителем далеко ходить не надо Вон он, уже возвращается, не рискнул оставить меня надолго в компании с дезертиром.

На следующий день авангардная роль досталась Штырю Маленький вор только сейчас раскусил мою тактику попеременного допроса, отчего взглянул на меня с искренним возмущением и обидой, словно маленький ребенок, которому ко дню рождения пообещали подарить живую собачку, а в конце концов он получил унылого тряпичного пса с облезлыми ушами. Даже Белоснежка смотрела на меня с укоризной и нервно фыркала. Вот глупая скотина, и ты туда же…

Но деваться было некуда, и Штырь скрылся в серо-бурых скалистых россыпях. Я был абсолютно уверен, что ни в какой дозор он не пошел, а идет где-то впереди, прикрываясь чудесным плащом, и ловит каждое слово нашего разговора. Зато его видимое отсутствие дало возможность расслабиться Таниусу. Теперь, товарищ броненосец, настала ваша очередь «колоться»!

— Капитан, вчера я столько хорошего про вас узнал, что челюсть сама собой отпала. Я не прошу вас оправдываться, просто расскажите мне про Стока, и мне сразу станет ясно —кто есть кто.

— Отпала, говоришь? Сейчас поправим — я в молодые годы был большим спецом по вправлению челюсти. Знаешь, я даже слышать не хочу, что напел этот воришка-коротышка, — все им сказанное останется на его двуличной совести. Но я расскажу тебе все, что знаю и о чем догадываюсь.

— Как такая мелюзга попала в стражу? Насколько я знаю, туда набирают могучих ратоборцев, кои могут перешибить кирпич ударом кулака.

— Не совсем так. Мы набираем лучших бойцов, при этом не важно, какого они роста и сложения. Года два назад наш «герой» пришел наниматься на королевскую службу. Он назвался Сток — подходящее имя, ибо несло от него так, будто он только что вылез из сточной канавы. Мои ребята ржали до колик, когда увидели это чучелко. Смеха ради я поставил его против одного из стражников, и малек «сделал» ражего здоровяка за полминуты. Потом другого, третьего, потом сразу двоих… Сток — замечательный боец, я думаю, что он может драться в одиночку против дюжины и выйти победителем.

— А чем он еще отличился?

— Хм… вообще-то ничем. Исполнительный, дисциплинированный солдат — никаких пьяных драк и самоволок, никаких других «подвигов», ничего. Склонности тащить то, что плохо лежит, за ним тоже не наблюдалось.

— Во дворце было чем поживиться.

— Я его не ставил на посты во дворце — все-таки стать там имеет первостепенное значение. На стенах, в башнях — это да.

— А в той башне?

— Она никогда не охранялась, да туда даже спьяну никто бы не полез, по стеночке стороной обходили. А вот Стока несколько раз видели вблизи колдовского гнезда, правда, в сумерках и издалека. То ли он шпионил для Аргхаша, то ли, наоборот, следил за чародеем.

— Сток рассказывал о своем прошлом?

— Конечно, как и любой другой солдат. Сток родом из Варрской долины — вотчины графов Гористоков. Но, не желая влачить жалкое существование в своей деревушке, он еще в детстве сбежал в Эйс и всю свою сознательную жизнь провел в Заречье — самой бедняцкой окраине столицы, где был принят в одну из уличных банд и научился драться. Потом Сток долгое время служил наемником в дружине у какого-то местного барона. Барон жил не по средствам, любил гульнуть от души, часто устраивал грандиозные пиршества и во время одного из них спьяну свалился в замковый ров. Его ужимистые сыновья, получив в наследство от папаши одни долги, продали все, что смогли, включая сам замок, а баронскую Дружину распустили. Таким образом, Сток оказался безработным и пришел к нам. Вроде бы все просто, да только дело в том, что у Стока всегда все прихвачено и подстраховано, потому зерно истины в его словах отыскать сложно. А то, что он недоговаривает, я понял не сразу. В его легенде имеются мелкие нестыковки. Скажем, сельские уроженцы отродясь не пользовались носовыми платками и не обстригают ногти, а просто обкусывают. Для наемника непривычно бриться и дер. жать деньги в сапоге. Наконец, строевой боец не стремится совсем уклониться от удара — закованный в броню, так долго не проскачешь, — а лишь отражает его, чем придется. И разные другие детали, которые выявляются, только когда побудешь с человеком долгое время и успеешь как следует его изучить. И вроде бы ты знаешь о нем все, а потом в один прекрасный момент оказывается, что он — совсем не то, каким представлялся тебе. Поэтому во избежание возможных недоразумений прошлой ночью я осмотрел походный мешок Стока. Похоже, наш дружок все-таки таскает с собой колдовское серебро — я обнаружил маленький окованный сундучок-шкатулку, который открывается непонятно как. А вообще-то содержание Стоковых сумок сильно озадачивает — в них множество травок, порошков, жидкостей всех цветов радуги. Насколько я знаю, некоторые из них, как-то: вороний глаз, могильная плесень, упокой-трава — сильные яды. Признаться, первым делом я заподозрил его в связях с Синдикатом, но в его речи нет воровского жаргона, и мне кажется, он все-таки достаточно честен и порядочен, чтобы не быть бандитом.

Эх, Таниус, Таниус, слабо ты знаешь этот контингент, вообще не знаешь… Я видывал типчиков с невинными ангельскими глазами и поэтической натурой, и при всем этом они за денежку были способны пойти на любую гадость и подлость. Знавал я и других — любителей переделывать мир под себя. Вроде бы на первый взгляд — умные, образованные люди, и с ними даже приятно поговорить на отвлеченные темы. Вот только про то, какими бесчеловечными способами эти умники торят путь к совершенству, лучше и не говорить…

На утро третьего дня путешествия перед нами открылась длинная и узкая Эсвина долина. Впереди на горизонте отметился дымными столбами Эсвистранн — скромный пограничный городок.

Эти места уже не были исконно фаценекими. Около двухсот пятидесяти лет назад на Фацению обрушилась череда катастроф: землетрясения, засуха, несколько суровых зим подряд. Страну сотрясали беспрерывные феодальные войны, и население покидало разоренные долины, разбегаясь кто на восток — в Рантию, кто на север — в Зеленодолье, а кто и еще дальше — в Травинату и Чессинию.

В отличие от других мест в Эсвиной долине беженцы селились компактно. Когда же тяжелые времена миновали, переселенцы так и остались здесь, постепенно выжив благопристойное местное население крепким словом и тяжким запахом немытых тел. Новообразованное княжество в имперские времена присоединилось к Фацении, а после падения Империи местные властители прибились под знамена короля Владимекса.

По мере того как мы спускались с гор, снег исчезал прямо на глазах. Здесь весна была уже полновластной хозяйкой — на деревьях набухали почки, сквозь желтый ковер прошлогодней травы пробивались первые зеленые ростки. Рядом каскадами и перекатами шумели бурные воды реки Вераны, пробившиеся сквозь скалы Волчьих гор и теперь стремящиеся вниз, на просторы зеленодольских равнин.

Плодородная Эсвина долина была заселена достаточно плотно, и первые деревни нам начали встречаться уже в предгорье. Я, вспоминая потрясенную столицу, втайне надеялся на худшее, но, видимо, народ здесь обитал более простой и приземленный. Время тоскливого ожидания Конца Света давно закончилось, и люди жили своей повседневной, рутинной жизнью. На Огненное Око уже практически никто не пялился — второе солнце стало чем-то обыденным и привычным, как луна и звезды. Некоторые работяги, в основном крестьяне, даже были довольны этим явлением — светлое время суток увеличилось часа на три, что во время начинающихся весенне-полевых работ было очень даже кстати.

К полудню мы добрались до ворот Эсвистранна. Этот небольшой городишко еще лет сто назад был ничем не примечательным сельцом и сумел вылезти из деревенской грязи лишь потому, что стоял на крупном торговом пути и принимал с Раскрытыми объятиями торговые караваны, постоянно ходившие между Зеленодольем и внутренними районами Фацении. ° горы купцы везли масло, пряности, благовония, обратно Извращались с шерстью, кожей, смолой и нехитрыми горскими поделками фигурной резьбы. Вдоль тракта, прямой стрелой пересекавшего Эсвистранн, выстроились многочисленные лавки, таверны, постоялые дворы и перевалочные склады.

Лошади получили свою порцию овса в городской конюшне, а потом и мы отправились отобедать. По заверениям Таниуса, единственного из нас бывавшего в этих краях, лучшей таверной здесь считался «Купец», чьи постояльцы целиком и полностью соответствовали названию.

Как правило, вывеска заведения соответствует его названию, а иногда — и содержанию. Эта вывеска бросалась в глаза шагов за триста — дородный краснорожий купчина в красной же косоворотке держал в одной руке кружку размером с хороший бочонок, а в другой — окорок величиной со слоновью ногу. Внутри обстановка оказалась по-купечески кичливой и основательной: колонны из вековых сосен, массивные лавки и столы, длинная стойка, блистающая стеклом и медью. Безвкусные и пошлые картины на стенах изображали «лучшие сюжеты из жизни народа», то бишь пьянку и разврат. Тут даже был свой маленький оркестр — в дальнем углу уныло бренчала балалайка.

Таверна была забита народом — многие торговцы благо— , разумно пережидали здесь, пока в горах растает снег и пути станут свободны. В зале стоял беспрерывный гомон: одни спорили до хрипоты, другие бились об заклад, третьи заключали сделки и немедленно их «обмывали». По большому счету делать купцам было нечего, потому они беспощадно сражались со скукой залпами спиртных «боезапасов» из хозяйских погребов. Уже с утра многие постояльцы успели основательно «настреляться» и теперь во всю глотку орали непотребные песни. Окна заведения были наглухо закрыты, если вообще не заколочены, и в спертом воздухе витал головокружительный аромат жареного лука и перегара. Между столами усердно сновали служки-разносчики с подносами, наполненными еще дымящейся снедью и крутобокими глиняными кружками с пивом и перегоном. Тут же важно прохаживался хозяин, типичный трактирщик — пузо навыкате, засаленный фартук, маленькие осоловелые глазки и хитрющая морда. Из присутствующих на нас никто не обратил внимания — мало ли кто J на тракте околачивается? Но хозяин сразу приметил голодного клиента, оценил наметанным глазом, махнул одной рукой на свободный столик в углу, другой — громко щелкнул пальцами, направляя половых.

Не прошло и пяти минут, как перед нами дымилась гора жареной баранины и большое блюдо с тушеной капустой. Без каких-либо изысков, зато быстро и вкусно, особенно по сравнению с нашим опостылевшим походным рационом из гороха, ячменя и лежалой солонины. В придачу нам был поставлен небольшой бочонок местного пива, вполне сносного на вкус. Что еще нужно оголодавшему путнику, чтобы воспарить в небеса от счастья?

Наливаясь ячменным «счастьем» и набивая желудок, я краем уха вслушивался в разговоры за соседними столами. Что поделаешь — профессиональная привычка! О чем могут трепаться торговцы? О ценах, о товарах, о мелочном и придирчивом покупателе — о, это да, это у них в крови! Но еще я отметил следующее: то там, то тут в разговоре всплывали упоминания о какой-то банде, орудующей по ту сторону границы.

Казалось бы, эта тема давно набила оскомину. После войны банды в Зеленодолье были обычным явлением — одни появлялись, другие исчезали, разбитые или поглощенные конкурентами, против особенно крупных и наглых данийские рейдеры устраивали облавы. Но в общем-то за четырнадцать лет ничего не изменилось, и население приспособилось к такой неопределенной ситуации — посады опоясывались рвами и частоколами, города — крепостными стенами. Сами купцы нанимали вооруженную охрану, порою тех же бандитов, тряслись от страха на дорогах, но упорно тащили свой товар на Другой конец мира — немалые доходы стоили путевой нервотрепки.

Поскольку мы как раз направляемся в Зеленодолье, то стоит уточнить тамошнее положение дел. Ну а самые достоверные сведения, конечно, у хозяина. Тот, словно уловив мою мысль, Уже сам направлялся к нам, пробираясь между лавками.

— Почтенные господа, всегда рад видеть таких гостей под Фишей моего дома. Все, что мы можем предложить, сиречь скромная еда и крыша над головой, — к вашим услугам! — Подобострастно изогнулся толстяк. — Вот только времена нынче неспокойные, сами понимаете-с. Все стали товаров расплачиваться, деньги берегут-с. Чем платить изволите-с? — напрямую осведомился он, настороженно посматривая на огромный меч Таниуса, на котором до сих пор виднелись бурые разводы от волчьей крови.

— Золотом! — буркнул Таниус, небрежно бросая монету.

— Да неужели?! — с издевкой осведомился трактирщик, тыкая пальцем в монету. — Нынче какие-то мерзавцы вот таких же свинцовых фальшивок начеканили во множестве, причем эти подделки от настоящих денег не отличишь, пока не расплавишь. Кто докажет, что это — действительно золото?

— Этого доказательства тебе достаточно?! — рявкнул Таниус, распрямившись во весь свой огромный рост и нависнув над трактирщиком, как горный орел над полевым кроликом. Капитанский плащ распахнулся, и на плече сверкнул офицерский кулон командира королевской стражи.

— Ой! — вякнул трактирщик, кровь разом отхлынула с его жирной, лоснящейся морды. — Виноват, вашблагородие! Простите, ваша милость, извините меня, дурня бестолкового! — запричитал он, вновь и вновь отвешивая поклоны, однако марка таинственным образом исчезла со стола. — Для вас — все самое лучшее. Лотта, деточка, обслужи высоких господ из столицы!

Откуда ни возьмись выпорхнула симпатичная темноглазая девчушка лет четырнадцати с хрустальными бокалами на подносе и граненой бутылью в руке. Очевидно, она была обучена и подготовлена именно для таких «особых» случаев, так как разливала вино с потрясающей точностью, вровень с краем, не пролив при этом ни капли.

— Данийское темное вековой выдержки, разлито в год великой битвы на Багряной, вот поглядите-с — даже печать есть на донышке. Редкое вино, сейчас такое ни за какое золото не купишь, — похвастался толстяк, а его и без того круглая рожа расплылась широчайшей улыбкой до размеров хорошего блина.

Странное оно какое-то, на кровь похожее, но на вкус прекрасно и букет просто головокружительный. Лотта крутилась вокруг стола угрем и беспрерывно строила глазки Таниусу, а тот вгрызся в баранье ребрышко, не обращая на изведшуюся девушку ровным счетом никакого внимания. Сам хозяин продолжал усердно гнуть спину и раболепно улыбаться с такой силой, что я начал беспокоиться, не свело ли ему челюсти.

— Любезный, просветите нас, что это за банда, о которой говорят все вокруг? — спросил я, разряжая неудобную ситуацию.

— О, их кодла уже набила оскомину купцам. Еще зимой на тракте было все спокойно, откуда только эти лиходеи взялись на нашу голову? На их счету уже несколько разграбленных караванов, а охрана, надо вам сказать, там была немаленькая — до полусотни опытных и хорошо вооруженных наемников. Единственное, что мы знаем о них, — то, что верховодит в банде некий Бубай — огромный, страшный, волосатый здоровяк из леса… Жуть! Вот потому и дрожат купцы, как осиновый лист на ветру, — в Фацению пока ходу нет, а назад никто не поедет, будучи в здравом уме.

— Но мы не какие-нибудь трусливые лоточники! — взвился Штырь. — Постоять за себя сумеем!

— Втроем, что ли? — ухмыльнулся трактирщик. — Да лесные стрелки из вас дикобразов сделают!

— Кто кого сделает, еще неизвестно… — пробормотал маленький вор, однако развивать тему не стал.

Пока мы болтали с хозяином, Таниус, взгромоздясь на стойку, гаркнул так оглушительно, что разношерстная публика за столами сразу стихла и выжидательно уставилась на крикуна.

— Слушайте меня, добрые люди! Я говорю во имя и от имени Его Величества! Нам нужен проводник в Зеленодолье. Оплата такова, что любому из вас хватит на всю жизнь. Есть тут добровольцы? — прокричал Таниус, подбрасывая в руке увесистый позвякивающий мешочек. Поначалу купцы чесали затылки и бороды в раздумье, но потом ответы посыпались градом:

— Сами мы не местные…

— И едем вообще в другую сторону!

— У нас еще есть голова на плечах, не хотелось бы ее потерять за кордоном!

— Ищи дураков в другом месте!

— Эй, красавчик, т-ты здесь никт-то, п-н-нял!

— Засунь свое злато себе в…

Последний ответ потонул в возмущенном гвалте, и я так и не узнал, куда наш доблестный капитан должен был засунуть кошелек с золотом. Кто-то смачно харкнул Таниусу на сапог и пьяная толпа довольно заржала и загыкала. Тут же нашлись «достойные» подражатели — в Таниуса полетели обглоданные кости и объедки, самый отважный запустил кружкой, но с пьяного глазу промахнулся и попал прямехонько в затылок своему «собрату», сидевшему за передним столиком. Тот обиженно хрюкнул и хлопнулся лицом в тарелку, а его товарищи вскочили и бросились искать обидчика, развешивая оплеухи всем, кто попался на пути. Какой-то полоумный и вдрызг пьяный недомерок вскочил на столешницу и дурным голосом заорал: «Понесла-ась!», после чего, зажав сардельку между ног, принялся скакать по столам и истошно гикать. В общий бедлам внес свою лепту и проснувшийся оркестр в составе балалайки, дуды и пищалки. Среди мающейся от безделья торговой братии желающих размять кулаки оказалось достаточно, и вскоре в таверне развернулось натуральное побоище.

Таниус, видимо, сроду не слыхавший подобных оскорблений, окрасился багрянцем, взревел, как подстреленный лось, и ринулся на обидчиков прямо по столам. Какой-то худосочный тип возомнил себя героем и схватил Таниуса за грудки — в следующее мгновение он, взмыв под потолок, грянулся прямо на наш стол, перебил весь хрусталь и окатил меня потоком тушеной капусты. Нагадив от души, «герой», видимо, решил, что с него хватит, тихо сполз под стол, да так там и остался. Бутылка с багрянцем все ж таки уцелела — я вовремя успел убрать ее со стола.

В это время Таниус, раскидывавший орду пьяных купцов, нашел себе достойного противника — из глубины зала на него попер огромный шарообразный браток, наматывая на ходу кушак на кулак. Но он не рассчитал, что капитан Фрай окажется таким быстрым, а потому, получив могучий удар в челюсть, отлетел, сметая своей тушей столы, лавки и тех, кому не повезло оказаться у него на пути.

Получившие первую порцию тумаков, но еще не угомонившиеся купцы сменили тактику — лихая четверка с лавкой наперевес бросилась на Таниуса, словно с тараном на ворота. Тот удачно увернулся, и «штурмовая бригада» на полном ходу влетела в кухню, откуда донесся ужасный грохот и яростные вопли поваров, перемежающиеся звучными ударами кастрюль и сковородок о головы дебоширов.

Еще один дохляк в желтом кафтане, подвернувшийся под капитанский удар с разворота, влетел на наш стол и смел с него все, что еще там оставалось, опять же, кроме сосуда с драгоценной жидкостью — его я спас в последнюю секунду. Но эта «канарейка» продолжила свой «полет» и смачно врезалась в спину колдуну-хиггу, сидевшему за соседним столиком. Сей достойный представитель своего ремесла, очевидно, мнил себя орлом — перья у него разве что из ушей не торчали. Но сейчас он хорошо надрался, имел помятый вид и больше походил на ощипанную курицу.

Обратив свой гордый орлиный взгляд в сторону нежданного удара, первым он увидел меня и с пьяного глазу решил, что именно я сейчас покушался на его драгоценную жизнь. Пернатый пропойца немедленно вытащил свой магический жезл, более похожий на обычную дубину, скорчил противную харю и загундосил какое-то заклятие.

Хотя я и понимал, что магия направлена на меня и последствия ее воздействия могут быть малоприятными, но мне было жутко интересно смотреть, как этот чудила колдует над своей палкой. А у него что-то не клеилось, заклинатель грустно посмотрел на свое «орудие» и заныл:

— Моя волсебная палоцка… Она не работает… — Тут он вновь посмотрел на меня остекленевшим, безумным взглядом и возопил: — Это ты ее сгласил! Задусу, гаденыс-с-с!

Он отшвырнул дубинку и рванулся ко мне, рассыпая перья, третьим шагом наступил на свою же одежду и растянулся промеж лавок. Хорошо еще, что псих не додумался применить свою «палоцку» по ее прямому назначению, а именно для вскрытия черепной коробки. Я спокойно смотрел на весь Этот балаган, подбирая предмет потяжелее, и когда чародей подобрался на доступное расстояние, я с размаху врезал ему по морде тяжелым медным подносом. Поднос и лицо слегка обменялись рельефами, после чего пернатый «маг» уверенно сполз под стол, откуда вскоре донесся его каркающий храп,

Позади меня вопли и взвизги периодически разрывали воздух — прикрывавший мою спину Штырь исполнял там свой членовредительский танец, после которого кто-то из его «партнеров» отскакивал с вывихнутой рукой, кто-то отползал с негнущейся ногой, а кто-то даже и отползти был не в состоянии.

В это время купец-громила, очухавшийся от первого удара, вновь атаковал Таниуса, вокруг которого уже валялась большая куча бесчувственных тел. Драка в зале к тому времени слегка приутихла, поэтому битва гигантов заинтересовала всех, а наиболее азартные купцы даже начали делать ставки — кто кого завалит.

Конечно, я поставил на Таниуса, и не из чувства патриотизма, а лишь потому, что знал: в равной схватке побеждает тот, у кого с мозгами получше. В данный момент преимущество было на стороне капитана Фрая, поскольку его противник был порядком пьян. Однако силушки ему было не занимать, и после длительного обмена ударами здоровяк обхватил Таниуса за пояс, пытаясь сжать в костоломном захвате. Но он неосмотрительно оставил руки Таниуса свободными и тотчас получил оглушительный удар по ушам.

Купец взвыл и ослабил хватку, а Таниус, отвесив ему еще несколько оплеух, внезапно схватил его за шиворот и ремень и бросил через себя на стол. Увы, этот стол оказался моим. Хоть он и был сбит из брусьев толщиной в ногу, но такого удара не выдержал и подломился На этот раз я не успел поймать граненую бутылку — она взлетела под потолок и там застряла в светильнике, а ее драгоценное содержимое тонкой струйкой вылилось на лицо павшему гиганту.

Я вдруг ощутил легкое покалывание в затылке — кто-то здесь собирался оборвать человеческую жизнь. Я вцепился взглядом в толпу и тут же нашел их — несколько людей в походной одежде, сидевших у входной двери, явно не местных. Но опоздал — высокая фигура в серой рясе священника, чье лицо скрывал капюшон, вышла в центр зала, резко хлопнула в ладони и крикнула: «Замри!»

Казалось, все застыло на какое-то мгновение, даже музыка замерла длинной, протяжной нотой. И в это затяжное мгновение человек в черной широкополой оперенной шляпе и длинном черном плаще метнул кинжал прямо в грудь Таниусу. Лезвие летело медленно, нехотя, но вместе с тем оно было быстрее крика.

Нет! Кинжал клюнул туда, где было сердце, и… отскочил, уязвленный. Вспомнилось, что, снимая латы, Таниус всегда надевал под одежду тонкую кольчугу. Не зря, стало быть.

Подельники человека в черном вытянули ножи и мечи, но подоспевший Штырь уже кидал двуручник капитану. Меч летел по дуге, крутясь и вращаясь, и Таниус сумел ухватить его только за самый конец ножен. Клинок выскочил из них, пролетел еще несколько шагов и попал в придурка, что скакал козлом на столах, причем противовес шмякнул как раз туда, где этот охальник пристроил сардельку.

Таниус успел добраться до оружия прежде, чем убийцы — до него, рассек воздух стальной петлей и обрушил сокрушительный удар на ближайшую скамью, разрубив ее надвое. Купцы разом отхлынули от него во все стороны, кто-то в сутолоке свалился и отчаянно заверещал, но хозяин, весь побелевший от страха, тем не менее самоотверженно бросился наперерез.

— Только без крови! Только без жертв! Только не здесь! — жалобно кричал он, хватая Таниуса за руки.

При виде огромного меча купцы разом протрезвели и толпой рванулись к дверям, увлекая за собой и странного монаха, и черных убийц, и мой так и не полученный выигрыш. Через пару минут, кроме нас и трактирных работников, в зале остались лишь те, кто самостоятельно уйти был уже не в состоянии.

Таниус резко всадил клинок в ножны и теперь стоял посреди разбитой утвари и неподвижных тел, тяжело дыша и вращая глазами, — он еще не отошел от схватки. Тут его внимание привлек купец-гигант, который под душем из благо-Родного вина очухался и теперь шел на капитана, покачиваясь из стороны в сторону. Таниус потянулся к мечу, но передумал, взял лавку, примерился и засадил «богатырю» прямо в брюхо. Тот ухнул и отлетел, проломив перегородку, прямо под ноги наяривающим музыкантам. До чего ж крепкий орешек попался — он, полежав минутку, вновь приподнялся, в этот момент солист, коварно ухмыльнувшись, исполнил свой последний аккорд — балалайкой по голове. Инструмент, конечно, разлетелся в щепки, но и купец не выдержал «музыкального» удара, потому вырубился окончательно. Кто-то смеет утверждать, что музыка безвредна для здоровья?

Я, осторожно пройдя через раскуроченный зал таверны, подобрал вражеский кинжал и внимательно его рассмотрел, Работа была явно данийская — широкая гарда полумесяцем, длинная ребристая рукоять, узкий четырехгранный клинок с канавкой кровостока посредине. Часто наемные убийцы наносят на эту канавку вдоль клинка смертельный яд, но этот кинжал выглядел чистеньким.

Само лезвие кинжала было тонкое, но негнущееся и удивительно гладкое — ни одной царапины, ни одной зазубрины. В глаза сразу бросалась причудливая данийская вязь-гравировка — она светилась в отражении, но не под тем углом, с которого падал свет.

Вон оно что — ножичек-то зачарованный! Вот только кем и на кого? Данийская ковка, данийское заклятие, наверняка наложенное данийскими же магами. На первый взгляд ясно, откуда ноги растут… Но только на первый и уж точно не мой — после последней войны данийское оружие расползлось по всему миру и могло оказаться в чьих угодно руках. Кроме того, злодей мог использовать именно такой кинжал с целью провокации, изобразив жирную стрелку в сторону Данидана. Пока выяснить что-либо не представлялось возможным. Ну а кинжал — он в любых руках остается орудием убийства, и заклятие всегда направлено на врага. Так что пускай У меня пока в мешке болтается, вдруг да и пригодится.

Тем временем безутешный хозяин ходил посреди разгрома, горестно причитал и подсчитывал убытки, изредка косясь на нас и ломая голову, как бы так нас изгнать, чтобы и себе не навредить. Внезапно он что-то вспомнил, так как чуть не запрыгал от радости, и подскочил к Таниусу с подобострастной улыбочкой:

— Я насчет проводника в Зеленодолье! Я знаю, кто вам нужен! Я все скажу, я все покажу!

— Говори! — рявкнул Таниус, еще бывший на взводе.

— Есть тут у нас один чудак — разорившийся зеленодольский купчишка. Он меня уже до печенки достал — хочет вернуться к себе домой, только один ехать боится, и денег у него нет. Позвольте вас проводить! — Выведя нас из таверны, трактирщик облегченно вздохнул и даже приободрился.

«Кривой бес» — так называлась та мрачная забегаловка, к которой нас привели. Над ее входом торчала почерневшая от времени деревянная статуя, изображавшая означенную тварь в полный рост, со скошенными глазами, идиотской ухмылкой на роже и с кружкой в лапе. Очевидно, мастер ваял этот «шедевр» с большого бодуна, потому как перепутал местами рога и уши и вдобавок вырезал вместо пивной кружки кружку для подаяний, отчего бес стал более походить на осла-попрошайку.

Внутри кабак оказался еще отвратнее, а его содержатели, видимо, никогда не слыхали слово «уборка» — стены облепила посеревшая от копоти паутина, грязь и объедки сплошь покрывали пол. Тут же привольно резвились жирные, наглые крысы, истинные хозяева этого заведения, — едва войдя, я наступил на хвост одной из них. Тварь возмущенно пискнула, попыталась укусить меня за ногу, но башмак оказался ей не по зубам, и крыса, косясь на меня алым глазом и пофыркивая, гордо удалилась.

— Вот он! — воскликнул трактирщик, ткнув пальцем куда-то в угол. В следующее мгновение его и след простыл.

Посетителей здесь было немного, и все они своим невзрачным обликом органично вписывались в окружающий колорит. Все, кроме одного, — за крайним столом, уткнувшись носом в кружку, сидел мужичок средних лет, в круглой Шапочке-ермолке и ярких, пестрящих всеми красками одеждах, какие обычно носят заезжие торговцы. Впрочем, уже с первого взгляда было заметно, что наряд, в свое время обошедшийся его обладателю весьма недешево, приобретен давным-давно, в лучшие времена, и с тех пор изрядно поизносился и обветшал.

Услышав голоса, горемыка перестал искать свое счастье на дне кружки, поднял голову и вопросительно посмотрел на нас. Вид он имел обычный для спившегося и опустившегося человека: сальные слипающиеся волосы, лицо, заросшее щетиной, набрякшие веки, тусклый и равнодушный взгляд.

— Это вы хотите в Зеленодолье? — холодно осведомился Таниус, с сомнением оглядывая пьянчужку с головы до ног.

— Я, я! — энергично закивал тот, и в глазах, дотоле безжизненных, замерцали искорки надежды. — Сберите мне до собя! Мене величают Гумо Трейсин, Трейсин — то имя, оно звестимо во всех заковырках Зеленодолья. Простите, мене ниту заплатить… Но я отбатрачу, я сделаю для вас усе, чево ни пожелаете! Токмо ни кидайте мене тута, на чужбине… — всхлипнул он, размазывая слезы по грязным щекам.

— Ну что ж, проводника мы нашли, теперь нужен конвой… — задумчиво сказал Таниус и направился к выходу. — Ждите меня у конюшен, да пускай этот красноносый отмоется и зажует что-нибудь — меня от одного его вида воротит.

Вскоре выяснилось, что наш будущий «гид» по Зеленодолью жестоко страдает недержанием речи: на нас обрушился целый водопад местных новостей и сплетен, воспоминаний о былых странствиях и далеких краях. Надо сказать, что фаценец и зеленодолец при желании всегда найдут общий язык — два наречия очень схожи [4]. Тем не менее выслушивать иностранную трескотню в таком убойном объеме и при этом успевать сообразить, о чем, собственно, ведется речь, — тяжко для медлительного горского мозга.

Я по привычке навострил уши, пытаясь выудить золотую рыбку из этой лужи грязи, но Штырь, вытерпев минут десять, краткой, но емкой фразой попросил Трейсина заткнуть рот определенной частью его же собственного тела. По правде говоря, мне тоже не было особого интереса знать о том, что какой-то святотатец вчера прилюдно сморкнулся на почтенную лысину местного священника, и тем более о том, сколько стоил мешок ядреного конского навоза на прошлогодней ярмарке в Эштре.

Трейсин умолк, срезанный на полуслове, но в любой момент готовый продолжать, буде на то дадут разрешение. Я только сейчас обратил внимание, что правая кисть у него ску-кОжена, словно опавший лист, а на тыльной стороне виднелся багровый шрам длиной в полпальца.

— Кто это тебя так?

— Лихоимцы лесныя… Длань наскрозь мечом просадили, затем и скрутило ее. И товар, товар веся потырили — три коня с сукном, да с бисером, да с бусами стеклянными, ох, мать чесна! Без гроша теперича, уй-и-и…

Несчастного купца вновь прошибло на слезу. Эх, бедолага, не повезло тебе в жизни — поставил все на кон и проиграл. Не горюй, лучше возблагодари судьбу, что жив еще, ведь тот меч мог невзначай и по горлу пройтись. А так, глядишь, через годик-другой опять накопишь на свои стекляшки и вновь отправишься по городам и весям с тюками товара. И опять тебя ограбят… (Прошу прощения за «черный юмор».)

Мы завернули в «Купца», чтобы привести Трейсина в божеский вид. Разбитую мебель уже убрали, и таверна вновь сияла и лоснилась, как купеческая рожа после бутыли перегона. Толстобрюхий хозяин заведения мысленно уже распрощался с нами, в глубине души истово молясь всем известным богам, чтобы в жизни никогда уже не встретить подобных «вредителей».

Но в этот день коварные боги решили поиздеваться над трактирщиком, явив пред его очи не только нас, а вдобавок еще и того проспиртованного голодранца, что уже второй Месяц как изводил его своим нытьем и убийственной вонью пота и перегара. Во всяком случае, вид у жирдяя был такой, словно его вот-вот хватит удар. Отойдя от шока, он бочком-бочком отполз в кухню и выходить оттуда явно не собирался, зато направил «на переговоры» свою дочуру.

— Чего изволите, добрые господа? — звонко прощебетала лна, приседая в изящном реверансе. — Все, что у нас есть, — к вашим услугам.

— Усе-усе, голубица моя? — ласково, ей в тон, пропел Трейсин.

Мне совсем не понравилось, как он смотрел на Лотту, с умильной улыбкой и сладострастным огоньком в глазах Честное слово, был бы я ее папашей, засадил бы этому кобелю промеж глаз, чем под руку придется. Но я ограничился тем, что незаметно тяпнул каблуком по ноге Трейсину так что у того слезы из глаз брызнули. Узрев мои насупленные брови, он сразу усек, как не надо глядеть на четырнадцатилетнюю девушку, может быть, еще не расставшуюся со своими куклами.

— Даже и думать забудь, — тихо прошипел я, а Лотте ответил: — Сделайте из этого обормота хотя бы подобие человека и накормите, сколько влезет, а то ему с голодухи постоянно всяческие глупости в голову лезут.

— Все будет в лучшем виде: парная баня с травами, цирюльня с благовониями, обед на серебре… — перечисляла Лотта, загибая тонкие пальчики. Я согласно кивал (мне-то что, деньги-то ведь не мои — казенные!) и безмятежно смотрел, как округляются глаза Трейсина.

— Какие благовония, какое там серебро! Зачем? — взвыл встревоженный торговец, с ужасом сообразивший, во что нам обойдется его содержание и как ему это потом отрабатывать. — Усе — по-скромному, по самой масенькой цене!

— Как скажете… — фыркнула Лотта, задорно подмигнула мне и юлой унеслась на кухню. Ух, натуральная вертихвостка, но деловитостью — вся в отца. Все, что требовалось, было приготовлено быстро и качественно. Умница девочка, далеко пойдешь!

Трейсина увели «на реставрацию» в задние комнаты, а я тем временем заметил, что с другой стороны зала к нам осторожно пробирается «герой» минувшей битвы в таверне — тот самый купец-гигант. Сейчас он смахивал на мумию — вся голова была перебинтована, при этом он сильно хромал и держался за отбитую руку. Штырь потянулся было к кинжалам, но я остановил его — купец был настроен на мирный лад.

— Вы уж мене звиняйте, добры господари, — виновато загундел здоровяк. — Перегон проклятущий башку смутил да руки развязал. Да еще эти чужаки подзуживали, дескать, за— j валишь офицера — сотню тебе, и сразу в горсть золота отсыпали. Туточки я и раскатал губу, звиняйте опять же… А щас глядь, злато-то вовсе и не злато, а свинец поганый. Вот паскуды-то, из-за свинца чуть невинного людину не забил. Покорнейше простить прошу…

— А кто тебя на лихое дело подбивал? — спросил я. — Вспомни их, кто такие, откуда, может, приметы особые имели?

— Так не помню я их лики! Говорю же, жуть как пьяный был. А тарабарили по-нашенски, зеленодольски, хотя и зело коряво. И хоть с бандюками не схожи ни по облику, ни по языку, но чуял я — людины они страсть опасные. Занятно, что с этими душегубами монась обретался. И, видать, монась не простой, я такого гладкого да складного говора давно не слыхивал, и всяко его слово прямиком в душу западает. Так вот у него четки в руке были, дивные такие, — из кораллов, кажись…

Из дальнейшей беседы выяснилось, что Портавель, так звали купца, хоть и родом из Эштры, но не коренной ее обитатель, а из среды беженцев, и что торговля ему не по наследству перешла, а он сам вкалывал денно и нощно, чтобы накопить на товар и попытать счастья в дальних странах. Несколько ходок прошли удачно, он даже подумывал открыть свою лавку в столице. И тут такая оказия случилась — сиди на границе и жди, пока конкуренты тебя разорят. Портавель рвался домой, но так же, как и другие купцы, предпочитал томительное ожидание в Эсвистранне бандитской стреле в зеленодольском лесу,

Спустя час пред наши очи представили отмытого, постриженного и обожравшегося до икоты Трейсина. Теперь он стал немного более походить на купца, чем на бродягу-алкаша. В его разговоре появились привычные для торгового сословия основательность и деловитость. И, как бы это помягче сказать… рачительность. При расчете за услуги и обед Трейсин спорил так громко и отчаянно, будто эти деньги были его собственные, причем последние. Ну что же, и такой человек может иногда оказаться полезным. Еще через час к месту встречи у городских конюшен прибыл Таниус, взвинченный и раздосадованный.

— Эсвистраннский наместник-прохвост согласился выделить нам в сопровождение лишь три десятка солдат из городской когорты. Уперся, как баран, хотя я тряс у него перед носом королевской грамотой «Во имя и от имени…» — мол король далеко, а бандиты — за рекой. С ним мы потом разберемся, а сейчас — отправляемся к границе, солдаты уже ждут нас у северных ворот. Тридцать мечей — все же немалая сила. Трейсина посадили на мою запасную лошадь. В седле он держался еще хуже, чем я, и судорожно цеплялся за уздечку здоровой рукой. Так мы и зарысили потихоньку к северным воротам Эсвистранна, где нас ожидала малоприятная новость. Оказалось, что наместник не только туп, как обух топора, но и считать умеет неважно — у ворот нас ждали не три десятка бойцов, а всего лишь два. И уж отдали, что называется, самых последних, коих не жалко потерять, — пользы от них чуть, а коли сгинут, глядишь, и платить меньше придется, и кормить не надо.

Таниус при виде этого жалкого «войска» почернел, словно грозовая туча, но ничего не сказал, потому что ему сообщили еще одну неприятную новость: несостоявшиеся убийцы покинули город лишь пару часов назад, так что засада на тракте была вполне вероятна. Поэтому любая охрана была теперь для нас очень кстати,

Нестройной колонной наш отряд растянулся по дороге к границе. Пока мы пересекали Эсвину долину, опасаться ловушки не стоило — слишком людно было на дороге. Окрестности тракта в этих местах были густо заселены, поля раскинулись далеко вокруг, селенья стояли так часто, что при выезде из одного уже можно было видеть другое. Все деревни вдоль тракта фактически кормились с него, в каждой имелись харчевни, кабаки, а в особо крупных и зажиточных — постоялые дворы, порою размерами не уступающие тому же «Купцу».

В одном из таких заведений мы и заночевали. После нескольких ночевок на камнях, когда твоя подушка — жесткое седло со стойким запахом конского пота, а в дырявом одеяле гуляют сквозняки, когда под утро ты просыпаешься от нестерпимого холода с одеревеневшим лицом и инеем на бровях, когда растираешь окоченевший бок и встаешь на ноги, как на ходули, — после всех этих мучений скромная кроватка с клопами в деревенской гостинице покажется тебе, изнеженному горожанину, настоящим раем на земле.

Сколь бы ни длилась ночь, утро неизбежно. Так гласит народная пословица, а народ, как известно, всегда прав. Выспаться мне, конечно, не дали — Штырь, продолжающий играть роль моего слуги, бесцеремонно вытащил меня из постели со словами: f — Все уже на ногах, даже лошади, негоже вам тут дрыхнуть!

Ну, положим, лошади всегда на ногах, а ты, если назвался слугой, так береги сон своего хозяина! Я скорчил страшную рожу в глупой надежде, что Штырь испугается и убежит докладывать: дескать, господин Райен спятили с ума. Но получилось неважно — малек, еле сдерживаясь от смеха, притащил мою одежду. Никуда не денешься, приключения продолжаются!

Наш бравый отряд с новыми силами зарысил к границе. Постепенно поселений становилось все меньше, начали попадаться заброшенные хутора и поля, заросшие кустарником. Тогда, четырнадцать лет назад, здесь остановилась война. Ее всепожирающее пламя лишь слегка прикоснулось к этому краю, но и этого хватило, чтобы опустошить его. Люди ушли, спасаясь от бесчинств фуражиров и мародеров, многие так и не вернулись в свои дома.

В столице считалось, что граница «на замке» и надежно охраняется. Однако, увидев маленькую заставу с обвалившимися бойницами и дырявой крышей, пузатых пограничников, греющихся на припекающем солнышке и не обративших на наш отряд никакого внимания, я изменил свою точку зрения. Если эти увальни кого-то и охраняли, то только самих себя.

От заставы склон шел круто вниз, отсюда открывалась великолепная картина на Зеленые Долины. Правда, зеленой она выглядела летом, а сейчас простиравшиеся до горизонта Леса, только-только воспрянувшие после зимней стужи, выглядели серо и уныло.

На выходе из долины Верана резко поворачивала на северо-восток, широко разливаясь и устремляя свои воды к подножию гор. Где-то там, внизу, реку пересекал мост, за которым власть фаценской Короны уже не действовала. А с той стороны вообще никакой власти не было — никакой заставы ни единого поста, — только лес раскинулся во все стороны. За мостом тракт поворачивал и далее шел вдоль реки, а в северном направлении лесной массив прорезала узкая лесная дорога — путь в Эштру, сердце Зеленодолья. И где-то там, на пути, нас ожидает враг. Надеюсь, мы и разбойники разминемся — по слухам, банда засела на тракте, совсем в другой стороне. Но надо быть настороже. Наш конвой, хоть и состоял из самых нерадивых солдат, свое дело знал — дозорные ушли вперед, остальные разделились, поместив охраняемую четверку в середину отряда.

Я с болью в сердце вспоминал вдребезги разбитые зеленодольские дорога времен войны, на которых повозки заседали намертво и лошади утопали по брюхо в грязи… Это было давно, но как раз весной. Сейчас же погода стояла прекрасная —снег только что растаял, а дожди еще не начались, поэтому земля была сухая. Это, конечно, не мощенный камнями тракт, лошадей вскачь не пустишь — могучие узловатые корни деревьев то и дело выползали на прогалину, часто попадались ямы с талой водой. Но все же мы продвигались быстро. Одно лишь меня тревожило — кустарник и молодая поросль облепили обочины так густо, что по сторонам дальше нескольких шагов уже ничего было не разглядеть, хотя бы там и стояла целая армия. Для засады места лучше не придумаешь.

Я не люблю лес — так скажет каждый настоящий горец, так же скажу и я. В горах каждая скала, каждый камень имеет свой неповторимый облик. А здесь деревья похожи друг на друга, как близнецы, их миллионы, и все они — как один. Они стоят стеной, тянутся сотнями верст. Через какое-то время уже перестаешь различать отдельные деревья и понемногу дуреешь от сплошного однообразия. Я знал одного нашего земляка, впервые в жизни попавшего в настоящий лес, когда его диверсионный отряд ушел в рейд по вражеским тылам. Так вот месяц спустя, когда тот отряд вернулся, парня было не узнать — бешеные глаза, невнятная сбивчивая речь и полное отсутствие чувства времени. За каждым деревом ему мерещился враг. Потом выяснилось, что в боевых действиях ему вовсе не довелось участвовать — лес «задавил» его уже на второй неделе рейда.

Как я его понимаю! К вечеру у меня появилось стойкое ощущение, что сзади за нами кто-то постоянно наблюдает. Неощутимые взгляды скользили по краю сознания, впивались в затылок, неслышимые голоса шептали: «Уходи, ты чужой здесь…» Я краем глаза посматривал на остальных — настороже, но не нервничают, назад не оглядываются. Может, это у меня одного мозги набекрень — от частых приключений стал понемногу с ума сходить?

Лагерь начали разбивать еще засветло, а когда темнота опустилась на лес, наш походный бивак уже походил на маленькую крепость, окруженную рогатками и сигнальными растяжками, — на большее времени не хватило. Таниус лично руководил сооружением линии обороны, он же и принимал работу. И такой талант мариновался в тесных замковых стенах! По-моему, даже поставь его командиром всей фаценской армии, он мог бы стать неплохим полководцем.

Хоть ночного нападения и не ожидали, но готовы к нему были. Солдаты спали прямо в доспехах, всю ночь посты поддерживали большой огонь и напряженно вслушивались во тьму, ожидая хлопка разорванной нити. Я спал плохо, то и дело мне казалось, что где-то рядом щелкает разряженный арбалет, но то всего лишь трещали дрова в костре.

В конце концов на рассвете я проснулся в холодном поту — почудилось, что из угла палатки на меня смотрят красные глаза — впрочем, это оказались отблески костра на доспехах Тани-Уса. И тут же сквозь сонный поток пробился тревожный звоночек: «Враг рядом!» Мгновенно исчезли остатки сна, но сигнал присутствия не исчез и продолжал покалывать сознание.

Сжимая в кулаке нож, я осторожно приподнял полог. Снаружи ничего не изменилось — все так же полыхал костер, Часовые стояли на своих постах. Но то самое шестое чувство Даже не подсказало — закричало: «Медлить нельзя!»

Пусть меня потом клянут и костерят вдоль и поперек два Десятка полусонных рож — я набрал в грудь воздуха и заорал Что есть силы:

— Тревога!!!

Через минуту отряд стоял, разобравшись по секторам и готовый к бою. Но драться было не с кем, лес хранил безмолвие. Со всех сторон послышался возмущенный ропот, Таниус, побрякивая доспехами, решительно направился ко мне. Что-то сейчас будет…

В этот момент воздух наполнился свистом стрел. Сразу две ударили в латный нагрудник капитана и разлетелись в щепки. Кто-то сзади жалобно ойкнул, раздались стоны раненых, глухие звуки падающих тел. Я тут же прыгнул в сторону и откатился под тент, а Таниус пригнулся, захлопывая забрало. Все остальные тоже распластались под бревенчатыми заграждениями.

— Сколько? — крикнул капитан, оглядываясь вокруг.

— Двое убиты, трое ранены, — донесся ответ.

Стрелы изредка продолжали влетать в лагерь. Таниус, не таясь, в полный рост ходил вдоль укреплений, буквально вытаскивая оробевших солдат из-под бревен и вталкивая в руки арбалеты. Лучники врага еще несколько раз попали в капитана, но потом, убедившись в его неуязвимости, вновь переключились на стрелков-солдат.

Перестрелка продолжалась полчаса. Я и Трейсин благоразумно отсиживались под прикрытием палаток, Штырь тоже не рвался в драку, Трудно сказать, попали ли наши горе-бойцы хоть в кого-нибудь, но потеряли еще двоих.

— Господин капитан, стрелы кончились! — прокричал кто-то.

— И у меня тоже!

— А у меня последняя!

— Прекратить перестрелку! — распорядился Таниус. Как ни странно, с той стороны тоже перестали, и за кустами раздался голос:

— Не стреляйте, я один и без оружия!

Из зарослей можжевельника вылез человек и осторожно пошел к лагерю. Когда он подошел ближе, Таниус вышел навстречу, держа наперевес свой двуручный меч. Против него стоял смурной тусклоглазый тип с широким шрамом через нос на висок и повязкой на глазу, в одежде серых и зеленых расцветок, столь распространенной в разбойничьих кругах.

— Меня послали на переговоры… — глухо пробормотал он, но в голосе все же чувствовалась дрожь.

— Так говори! — оборвал его Таниус. — Но знай: случись подвох, и ты первым лишишься головы!

— Какой еще подвох? Да кому это надо? — ответил одноглазый. — Мы уже обложили вас, как лису в норе, а у вас стрелы на исходе.

— Мы будем сражаться, — упрямо ответил капитан Фрай. — А вы не рискнете напасть на нас открыто.

— На что вы еще рассчитываете? — недоуменно пожал плечами одноглазый. — Хотите прорваться? Но верхами вам не уйти — постреляем, как курей, и ночью вам тоже не уйти — в этом лесу мы хозяева. А вы, если будете и дальше так скверно сражаться, вряд ли доживете даже до вечера… Но! — возвысил голос бандит, заметив, как Таниус медленно отводит руку для удара. — Мы — люди разумные, убивать понапрасну не желаем, потому всем тем, кто сложит оружие, будет дарована жизнь. И еще! — сказал он громко, обращаясь к воинам. — Бубай обещал немедленно отпустить всех рядовых солдат! Это все, теперь у вас есть четверть часа, чтобы подумать. Я буду рядом, крикните, когда договоритесь. — С этими словами кривой бандит повернулся и затрусил обратно под защиту кустов.

Солдаты когорты собрались в свой кружок, наша четверка—в свой.

— Ох, господари хорошие, страсть как не хочется умирать-то… Да и поразмыслите, чево бы им нас убивать — пограбят, да и пустят на все четыре стороны, — первым высказался Трейсин.

Конечно, с него-то что возьмешь, разве что сапоги снимут. А у нас — золото, кони, снаряжение, те же Таниусовы Доспехи стоят, как хороший дом… Вот такие дела — как сажа бела. Сначала я стал бездомным, а теперь в придачу окажусь еще и нищим, без гроша в кармане.

— Добро — оно как уйдет, так и вернется, да и не стоит оно даже одной жизни, — задумчиво сказал Штырь. — Конечно, за вас, господин Райен, мы будем сражаться до последней капли крови. Но взглянем правде в глаза — этот бой уже проигран нами. Если попробуем прорваться, все поляжем: когорта, похоже, не горит желанием спасать наши шкуры.

Действительно, солдаты быстро приняли решение и теперь настороженно ждали, пока мы разберемся промеж себя.

— Сейчас сложить оружие — наилучшее решение, — сказал Таниус, и было заметно, с каким трудом дались ему эти слова. — Войну выигрывают те, кто умеет вовремя отступать. Победитель — не тот, кто погиб в неравном бою, а тот, кто выжил… и потом нанес последний удар. Потерять золото — пустяк, Корона возместит потери. Но у нас нет права погибнуть — слишком много человеческих судеб стоит за нами. Впрочем, последнее слово за тобой, Райен. Все нити этой безумной авантюры в твоих руках.

Я?! Мне они вверяют свои жизни?! Неужели они взаправду считают, что я — спаситель человечества?! Пронырливый и болтливый Трейсин, колкий и острый на язычок Штырь, строгий и справедливый Таниус… Вот сейчас они сидят, затаив дыхание, и смотрят мне в глаза, готовые покорно принять свою участь. В их сердцах сияет фиал веры. А я… Я не могу так, я опускаю глаза. Золото… Да пропади оно пропадом, никто из них не должен умереть!

— Мы сдаемся… — еле слышно прошептал я.

Разбойников оказалось больше, чем мы предполагали, около сотни. С солдатами поступили просто — отобрали доспехи, оружие, коней, обшарили с головы до пят, выудив все, что показалось ценным, и отправили в сторону границы, влепив каждому на прощание хорошего пинка. А вот к нам и к нашим вещам они даже не притронулись.

Как пояснил кривой бандит, кстати, фаценец по происхождению, за всеми нападениями стоял некто Бубай — живая легенда лесов. Его приказам подчинялись беспрекословно, кое-кто даже поговаривал о нем как о будущем короле Зеленых Долин. Хоть это и громко сказано, но все же поселения в Восточном Зеленодолье предпочитали платить за свою защиту именно лесному вождю, а не какому-то там герцогу за семью горами. Бубай запретил самостийно грабить купцов во избежание раздоров промеж лихого люда. Разбойный атаман лично разбирал трофеи и награждал подчиненных «по справедливости», поэтому обделенных и обиженных в банде не было. Более того, это привлекало в ее ряды новых соратников — преимущественно подросшую молодежь из беженцев минувшей войны. По обрывкам разговоров выяснилось, что этот отряд — не единственный, есть и другие. Каждый держал «свою» дорогу, полагался только на себя, но в этот раз разбойников кто-то предупредил, и банда Кривого вышла на дорогу, усилившись бойцами из соседних отрядов. Мои опасения насчет засады полностью сбылись — возможно, вскоре мы узнаем, кто стоит за всем этим.

Ставка Бубая, куда нас привели кружным путем и с завязанными глазами, оказалась настоящей крепостью на лесном холме, окруженной рвами, частоколом и стенами высотой в три человеческих роста, с бойницами, стрелковыми башнями и подъемным мостом, а внутри даже стояли баллисты. Народу здесь было много — кто-то уходил в разбойные походы, кто-то, как в нашем случае, возвращался с добычей, иные жили прямо здесь, открыв лавки и мастерские.

Нас загнали в большой сарай-сеновал, где, по-видимому, и происходила дележка награбленного. Сюда же принесли все то, что отобрали у солдат. Некоторые разбойники уже ходили вокруг да около, примериваясь к трофеям, — смотрели в зубы лошадям, прикидывали, какой доспех им лучше подойдет, какой клинок поострее. Вокруг Вороного и Белоснежки собралась большая группа, возбужденно галдяшая и прикидывающая, кому достанется такое богатство. Внезапно оттуда Донеслось отчаянное ржание, перемежающееся с воплями и проклятиями, и из толпы вывалились двое — один хромал, Другой держался за окровавленную голову.

— То ж не конь, то зверюга дикая! Я токмо белую коняжку тронул, а он как прыгнет на мене, как… О-ой!

— Так, земляки, выкладывайте на столы все, что у вас в Карманах да за пазухой припрятано! Потом вас все равно будут обыскивать, и если найдут хотя бы монетку, жестоко накажут другим в назидание, — сказал Кривой, который не отходил от нас ни на шаг и не позволял своим «соратникам» покопаться в наших сумках.

— Господарь… э-э… начальник, дозвольте перекинуться с вами парой слов наедине, у мене имеется важное сообщение! — заискивающе пролепетал Трейсин, осторожно взяв бандита под локоток. Что еще он придумал? — у него-то точно ничего не возьмут… Трейсин и Кривой отошли на пару шагов и стали о чем-то шептаться.

— …он — знатный людина при королевском дворе… — донеслось до нас, а в руке Трейсина что-то блеснуло.

— Этот мерзавец стащил мой кулон! Предатель! Какую змею мы пригрели! — яростно взревел Таниус, собираясь броситься на купчишку и по меньшей мере забить его в землю по уши, Но, обнаружив перед собой наконечники копий, нацеленные прямо в грудь, капитан остыл и умолк, кусая губы.

— Так-так, лучше будет, если Бубай услышит это из твоих уст… — задумчиво пробормотал Кривой, искоса поглядывая на нас. — Пойдем-ка, пока раздача не началась. Эй, вы, глаз с них не спускать, головой отвечаете! — прикрикнул он на охранников.

Одноглазый чуть ли не волоком утащил Трейсина на доклад — тот, впрочем, особо и не сопротивлялся. Теперь наше положение сильно осложнилось — лесные бандиты просто обожали брать в заложники высокопоставленных особ и затем терзать нервы и кошельки их родственников, присылая отрубленные уши и пальцы пленников. Конечно, самих заложников не калечили, зато их слуги вполне могли лишиться какой-нибудь части тела. А на такую-то роль можем и мы сгодиться, тут талантов особых не требуется…

В отсутствие командира его подчиненные совсем распоясались. Некоторые принялись копаться в наших мешках и седельных сумках, но никто не рискнул набивать себе карманы — товарищеский глаз зорче руководящего. Самые смелые начали присматриваться к нашей одежде, один особо наглый бандит с пышными усами принялся щупать плащ-хамелеон Штыря, восхищенно цокая языком. Чем выше он взбирался, тем внимательнее смотрел на нахала Штырь. В конце концов его терпению пришел конец — последовало едва заметное движение, и бандит отскочил, словно его ужалила гадюка. Поначалу никто не понял, что произошло, — он крутился, выпучив глаза, обхватив руками челюсть, и отчаянно мычал. Все остальные отпрянули от нас на безопасное расстояние, похватавшись за оружие. Но так как повода для нападения мы все-таки не давали, да и был недвусмысленный приказ — не трогать пленников, то постепенно все, кроме охраны, разбрелись по сараю. Исключая пострадавшего — тот, отойдя от болевого оцепенения, зарычал: «Замочу гадов на хрен!», тут же выхватил меч и очертя голову бросился на Штыря, наплевав на все указания свыше. Слепая ярость — плохой спутник для бойца. Штырь играючи уклонился от удара и демонстративно поставил подножку бандиту, Тот продолжил свое движение в виде полета с жесткой посадкой головы об край стола.

Охранники залыбились было, но в этот момент от дверей последовал требовательный окрик, и все бандиты как один вытянулись в стойке. В сопровождении вооруженной до зубов свиты в зал вошел сам бандитский вождь.

Теперь я понял, почему перед главарем так трепетали, — Бубай был огромен, ростом он был даже выше Таниуса и много шире в плечах, при этом округлый, как бочонок. Эдакий сомяра посреди стайки окуней — вальяжный и в то же время готовый сожрать любого, кто попадется на пути. Из-за его плеча выглядывал, как голодная щука, Кривой, а у того под ногами путался Трейсин — этот своим жалким видом не тянул даже на головастика, но шел, гордо выпятив подбородок и пытаясь создать вид, что без него тут и муха на навоз не сядет,

— Где они?! — загрохотал хриплый могучий голос, не уступивший бы тембром самому большому барабану.

Тут он и сам увидел нас. Выражение его лица не изменилось ни на каплю, но вблизи я увидел в его глубоко сидящих глазках бурю чувств. Был то страх или радость — непонятно, но чувствовалось, что сейчас с ним произошло что-то важное, определяющее, тот самый главный поворот на жизненном пути, который ищут все, но находят немногие.

— Полоненные отныне вольны! — обратился он к банде. — Возвернуть им усе, а коли хоть единый гвоздь из подковы пропадет — усем главы посеку! Сия добыча — жалкие крохи по сравнению с нашим грядущим почином! И нам ни к чему воевать с фаценским войском, кое вскоростях тута пройдет! Вняли, остолопы!!! — рявкнул он так гулко, что с крыши посыпалась солома, и, подкрепляя свои слова, вытащил из-за спины огромный, жуткого вида топор, коим при такой-то неимоверной силушке было реально не то что голову снять, но и раскроить человека надвое одним ударом.

Бандиты, уже прикидывавшие, как потратить награбленное, приуныли — добыча ускользала прямо из карманов, Впрочем, у них еще оставались трофеи когорты, так что их поход оказался не совсем бесполезным.

— На тропу вас выведет Ласка — мое чадо. — Бубай махнул рукой себе за плечо. — Звестимо, очи нужно завязать, и вы должны поклясться, что ни сымете завязки, покуда он вам не дозволит. Он будет один, но я полагаюсь на вашу честь. До свидания… хм… господари…

Ну и чудные времена нынче настали — разбойник уповает на честь жертвы! Во всем том, что сейчас произошло, было что-то неправдоподобное. «Следующее дело» — что он имел в виду? Какая-растакая фаценская армия? Нет ее здесь и никогда не будет. Бубай неуклюже лгал, даже не пытаясь сгладить неровности. Причин этому могло быть лишь две — или бандитский вождь знал что-то, чего не знаем мы, или это…

Трейсин? Если это именно его заслуга в нашем неожиданном освобождении, то что же он такое сказал бандитскому вождю? Если имелся в виду легион Гористока, оставшийся где-то в Фацении, так о нем никто из нас и словом не обмолвился в присутствии Трейсина. А кроме нас, по эту сторону гор про легион никто и слыхом не слыхивал. Нет, этот купчик — непростая штучка, хоть и ведет себя по всем торговым канонам. Пускай он заслужил дифирамбы в свой адрес, но надо его тряхнуть как следует, докопаться до истины.

«Поводырь» так долго водил по лесу нашу незрячую кавалькаду, связанную веревкой, что я, схлопотав несчетное количество раз ветками в лицо, под конец уже убедил себя, что честное слово, данное по большой нужде, таковым на самом деле не является. Впрочем, проиграв эту битву, моя совесть стала упирать на солидарность с другими страдальцами. Это было уже выше моих сил, к тому же я уверился: если бы и этот рубеж пал, то совесть придумала бы новый. Поделом тебе, Валиен, — не умеешь быть беспринципным, так огребай оплеухи…

Когда мы наконец добрались до дороги, солнце уже клонилось к закату, а его огнистый сосед давно исчез за горизонтом. Бубай-младший, развязав нам глаза, почему-то не торопился скрыться и внимательно осматривал нас, как бы порываясь что-то сказать, но в то же время смущался, осознавая, кто он есть по отношению к нам. Все-таки он решился и спросил на почти правильном фаценском:

— Кто у вас главный? Мне бы с ним обмолвиться словечком…

Вот так вопрос — мы его еще не поднимали! Я посмотрел на Таниуса, тот — на меня. Штырь тоже смотрел на меня, а Трейсину, видимо, вообще было все равно, но он тоже поглядывал на меня, пусть и искоса. Небеса с вами, уговорили…

Мы вдвоем отъехали и встали поодаль. Парнишка все еще мялся, не зная, как начать, поэтому первым заговорил я:

— Кто предупредил разбойников о нашем появлении? Ты их видел?

— О чем это вы? Не знаю. Возможно, это были люди Кривого — у него везде есть соглядатаи.

— Нет, те бандитами не были… Но если не знаешь, так какой же с тебя спрос. А вот как ты сам очутился в банде? Вроде бы ты не похож на всех этих охотников до чужого добра.

— А мне просто некуда было больше идти… Сами пони-Маете, какая репутация у отца.

— Странное дело, я тут слышал, что поселения признали его как власть, уже чуть ли не короновать собрались.

— Это сейчас его все боятся и… уважают. Но так было не всегда. Несколько лет назад, когда мелкие банды заполонили округу, а все правители закрывали на это глаза, отец собрал отряд из самых отчаянных селян и отправился бить бандитов. Его отряд не знал поражений, разбойники из разбитых банд присоединялись к ним. И как-то незаметно, постепенно он сам стал таким же, как они. А для тех, кто сидит в Эштре, — первостепенным врагом. Вот тогда многие наши родичи попали в петлю только лишь потому, что они с ним одной крови. И мама… тоже. Но я верю, настанет час, и мы отомстим. Всем отомстим…

— Ты, кажется, хотел что-то мне сказать? — поспешил я отвести мысли Ласки с кровавого пути.

— С вашим появлением что-то изменилось в нашем отряде, в отце. Он никогда так не кричал на людей. И это внезапное упоминание о «большом деле» меня очень тревожит — даже мне он ничего не сказал. Да и никакой фаценской армии нет ни по эту, ни по ту сторону границы — сами же видели, наверное. А ваш потертый товарищ очень странный. Уж не знаю, что он такое отцу сообщил, но после того разговора отец… м-м… изменился, что ли, — стал жестким, резким, решительным. Я не могу понять, что происходит, но все каким-то образом завязано на вас. Вроде все… Я поеду тогда? Прощайте. Может, еще свидимся.

Свидимся ли? Всех нас несет куда-то бурный поток событий, и мы не в силах выйти из него. Ну да ладно, сейчас очередь Трейсина исповедоваться. Что-то он скажет?

Увы, ничего путного выжать из Трейсина не удалось. Выяснилось, он сообщил Бубаю, что Таниус — командир большой фаценской армии, которая якобы стоит на границе, готовая к наступлению в Зеленодолье, что Таниус следовал на переговоры в Эштру с предложением о капитуляции и что сам Трейсин завербован фаценцами на предмет создания смуты в городе — для облегчения переговоров. Он и сам особо не надеялся, что ему поверят, а вот, глядишь, получилось…

Да уж, такой бред мог прийти в голову только такому полуграмотному торговцу, как Трейсин. Я бы его словам ни на грош не поверил, да и никто бы не поверил, даже этот разбойничий вождь с деревенским уклоном. Однако что-то же его убедило… Может быть, верна и вторая моя догадка — Бубай знает что-то важное, чего не знаем мы? Но, с другой стороны, если Трейсин чего-то не договаривает, то как его расколоть? Во всяком случае, пока он с нами, нужно за ним внимательно понаблюдать.

Вечером следующего дня наш отряд въехал в Эштру. Этот город, располагаясь в центре Зеленодолья, на перекрестке всех дорог, был здесь самым крупным, по праву считался столицей и был достоин своего имени, на стародольненском наречии означающем «звезда». По сравнению с Эйсом Эштра была, конечно, меньших размеров, но куда более красива и ухожена. Широкие улицы, выложенные брусчаткой, аккуратные двухэтажные дома, много деревьев, газончиков, зеленеющих молодой травкой. Город не имел никаких стен, поскольку никто и не помнит, когда последний раз Эштре угрожало нападение.

В Эштре я был второй раз в жизни. В последний год войны войска Империи были наголову разбиты в Травинате, к востоку от Зеленодолья. Но мне не довелось участвовать в той мясорубке, поскольку еще до падения столицы Травинаты — города-крепости Травинкалиса — я получил ранение и был отправлен в тыл с обозом. По мере того как остатки имперских войск отступали с боями, наш госпиталь на колесах уходил все дальше на запад. Это было кошмарное время — десятки тысяч беженцев нескончаемой колонной шли, спасаясь от войны. Весенняя распутица превратила дороги в грязные канавы, в обозе не хватало лекарств и продовольствия, раненые умирали каждый день, и их уже не хоронили — просто оттаскивали на обочину. Я боролся за свою жизнь из последних сил — и выжил.

Тогда, четырнадцать лет назад, такой же ранней весной еле живой мальчик, грязный, оборванный, отощавший так, что ребра выпирали, и с рукой на перевязи, вошел в этот чистенький, благопристойный городок. Как мы радовались известию о том, что война закончилась. Но, как оказалось, жизнь от этого не переменилась, и найти себе кусок хлеба в «хлебном» городе было ой как непросто. Местные власти с неприязнью относились к беженцам, заполонившим улицы, в конце концов они выгнали их из городской черты, и несчастные начали расползаться по всему Зеленодолью. Моя рана к тому времени зажила, и я тоже покинул негостеприимную столицу, возвращаясь в свою родную деревню.

Как только мы въехали на центральную городскую улицу со звучным названием «Звездная», Трейсин сразу куда-то засобирался и покинул нас, пообещав, однако, что вскоре вернется. Мы остановились напоить коней на узкой и длинной центральной городской площади. С левой ее стороны возвышалась громада главного городского Прихода, справа широко раскинулись торговые ряды — Эштра славилась своими ярмарками. На другом конце площади стояла ратуша — изящное трехэтажное здание с остроконечными шпилями на крыше. Чуть подальше, в углу площади, подпирала небо колокольня, окруженная лесами, на ее верхней площадке-звоннице висела главная достопримечательность Эштры — Отец-Колокол, самый большой колокол в бывшей Империи.

Еще здесь было много фонтанов, украшенных бронзовыми скульптурами и барельефами, рассыпавших веером золотые брызги в лучах заходящего солнца. Вокруг с восторженными криками носились дети, прогуливались горожане, на лавочках в тени деревьев уединялись влюбленные, за столиками под открытым небом сидели завсегдатаи пивной. Погода установилась прекрасная, волосы трепал легкий ветерок, а из таверны напротив повеяло ароматом жареной рыбы. Вот она, идиллия. Как бы я хотел тут поселиться, купить маленький домик в пригороде, подстригать газон каждую неделю, а по вечерам сидеть вот так же, за столиком, медленно потягивать пиво и болтать о разных пустяках — просто так, для души. Я оглянулся на своих спутников. Таниус и Штырь стояли, озаренные лучами заходящего солнца, долго, молчаливо смотрели на меня, и у каждого на правой руке сверкал бликами серебристый браслет. Таниус заговорил первым:

— Чтобы рассеять тьму подозрений и избежать возможного кровопролития, не ставя под удар твою драгоценную жизнь, еще в Эсвистранне мы договорились: каждый из нас расскажет все, что знает и что не является чужой тайной. Теперь я знаю, что мой бывший боец Сток — на службе воровского Синдиката, что мафия наняла тебя найти некоего эфемерного сотрясателя мира и что у тебя на другой руке еще один браслет.

— И я знаю про второй браслет и про то, что ты почти добровольно и за большое вознаграждение работаешь на Корону и ищешь причины появления Огненного Ока, — продолжил Штырь.

— И мы знаем, что рассказали друг о друге многое на твоих «дознаниях», но теперь выяснилось, что у каждого из нас — путь чести, хотя само это понятие имеет разные значения.

— И выяснилось, что у нас одна цель, поэтому не так уж важно, кто есть мы сами.

— Но вот мы прибыли в Эштру, и теперь ты должен выбрать.

— А мы не можем заставить тебя силой продолжать расследование. Если ты пойдешь и дальше по этому пути — наши клинки и наши сердца навсегда с тобой. Если ты откажешься, то браслеты разомкнутся, и мы простимся прямо сейчас.

И опять я должен выбирать. Вот она, мирная и спокойная жизнь, совсем рядом. А на другой чаше весов — долгие странствия, жестокие лишения и смертельные опасности. Не для меня это…

Но вспомнились убийцы с пауками на запястьях, устроившие на меня облаву, вспомнились слова Гористока, заклеймившие меня как слугу Тьмы, вспомнились и глаза той самой Тьмы, горящие призрачным пламенем черной Бездны. Моим врагам все равно, откажусь я или нет, — рано или поздно они нанесут очередной удар. От врагов нельзя прятаться — это верная гибель.

И вот теперь решение принято — я выбираю этот путь, и я принимаю бой. Не ради каких-то возвышенных принципов — я буду биться за свою жизнь из последних сил, до последнего вздоха. Даже мышь, загнанная в угол, сражается, как лев. Возможно, я паду в неравной схватке, но я взгляну смерти в глаза и встречу ее так же, как мои гордые предки, — с клинком в руках и улыбкой на лице.