Сквозь топь и туман

Глава 5 За околицей

Прошло чуть больше месяца после пропажи Раско, и в деревне всё чаще говорили: надо отчитать мальца, нехорошо получается. Мужики предлагали послать в соседнюю весь за чтецом и отсидеть ночь, как положено, но Мавна помнила, что отец прогнал их, пригрозив вилами. Нельзя бдеть над мертвецом, которого нет. Не положено. Не нашли тело, не погребли – значит, нечего и отчитывать. Илар тогда всё порывался снова (раз, должно быть, в сотый) сходить на болота и хорошенько поискать с парнями, но отец не пустил, едва не запер в бане. Мавна не знала, что будет хуже: найти Раско мёртвым или не найти вовсе.

Она смутно помнила те дни: всё казалось покрытым туманом, и сама Мавна двигалась так, будто плыла в молоке – медленно, с трудом, через силу. Зато мама, наоборот, сделалась ещё более деятельной и подвижной. То пекла пироги, какие любил Раско, с творогом и морошкой; то прибиралась в его светёлке и взбивала подушки; то суетливо выглядывала в окно и всматривалась в даль, в болота, словно ждала, что младший сын вот-вот вернётся.

Видеть её такой было невыносимо. Мавна задыхалась, на грудь постоянно что-то давило, словно сердце превратилось в тяжеленный, неповоротливый камень. Когда она моргала, то видела бесконечный ковёр болотного мха, а в тишине нет-нет, да и чудился тонкий голосок, зовущий по имени.

Как-то под вечер, когда Мавна уже заворачивала в тряпицы последние непроданные караваи, к лавке подошла старуха Малица, воровато обернулась по сторонам и сделала Мавне знак наклониться. Не совсем понимая, чего от неё хотят, Мавна склонилась к старухе.

– Я свечку зажигала по мёртвым, – шепнула Малица. – Говорила с ними. Со всеми из Сонных Топей говорила, со своим стариком даже. И сказали они, что вашенского мальчишки среди них нет.

Мавна отшатнулась, мотнула головой и продолжила заворачивать каравай. Мрак какой, послышится же такое.

– Мавна! – окликнула Малица.

– Ты, верно, каравай хотела купить? – с трудом проговорила Мавна. Горло было сухим и горячим. – Вот, как раз два последних осталось. Вечером за половину цены отдам.

Малица всплеснула руками и покачала головой. Мавна протянула ей завёрнутый в тряпицу каравай, но та мягко положила ладонь ей на руку, останавливая.

– Девочка моя, ты слышала, что я сказала?

Мавна недовольно поджала губы. Пришла тут на ночь глядя, какую-то ерунду говорит и слушать заставляет!

– Прости, но я не могу это выслушивать, – возразила она. – Мне пора закрывать лавку. Поздно уже, темнеть скоро начнёт.

– Закрывай, а сама слушай. Я не просто так на больных ногах через всю деревню приковыляла. – Малица недовольно причмокнула губами. – Говорю же тебе, бестолковая, по мёртвым я зажигала. И мне сказали, что не слышали и не видели вашего Раско.

Имя брата резануло по ушам, грудь встрепенулась болью, будто полоснули ножом по рёбрам. Мавна зажмурилась, переводя дыхание, и ответила:

– Прошу, Малица, тебе лучше пойти. Вот, бери каравай, я его и так отдам, Покровители с тобой. Только, прошу, больше не говори того, что сейчас сказала. Особенно маме. И Илару. Да и отцу лучше не говорить.

Мавна торопливо сунула каравай старухе в руки и, пока та не начала снова говорить свои жуткие вещи, поспешила убрать второй каравай и запереть лавку на засов.

Мавна уже собиралась лечь спать, как вдруг её внимание привлёк звук закрывающейся двери. Айна давно должна была уйти домой – помощницу никогда не просили оставаться на ночь. Отец вышел покормить скотину? Да нет, кормили до наступления темноты. Очередь Илара снова идти в дозор пока не подошла…

Мавна выглянула в окно и обомлела: по двору суетливо двигалась щуплая женская фигурка, платок растрепался по плечам, вот-вот упадёт на землю.

– Мама! – позвала Мавна. Приоткрыла окно и повторила: – Мама!

Но та не обернулась. Быстро накинув душегрею, Мавна вышла из комнаты и, на ходу стукнув в дверь Илара, выскочила на улицу.

Снаружи было влажно, но уже теплее, чем в предыдущие вечера, и от духоты трудно дышалось. Мавна замерла, присматриваясь. Фигура матери стремительно отдалялась – глядя на неё, и не подумаешь, что она способна так быстро и уверенно семенить по улице. Кругом больше никого не было, только свет из окошек падал на дорогу и дробился в росинках, повисших на сизых стеблях полыни.

– Мама! – снова окликнула Мавна, уже требовательнее. Зыбкая темнота давно окутала деревню, и спускаться с крыльца ох как не хотелось. Мавна помялась, потёрла плечи, укрытые в этот раз не платком, а рассыпавшимися пушистыми локонами. Мамины очертания теряли чёткость, она уходила всё дальше, и Мавна, вздохнув, кинулась следом.

«Где же Илар, – злилась она, – дрыхнет, что ли? Мог бы и выползти из кровати, наверняка же слышал, как я стучу».

Оставаться ночью на улице было страшно. Небо затянули тучи, и лунный свет, с трудом пробиваясь сквозь них, рассеивался серебристой дымкой. Остро пахло зацветающими травами, а впереди, в конце улицы, уже виднелась стена из частокола.

– Мам, ну правда! Что на тебя нашло? Спать уже пора, – проворчала Мавна и прибавила шаг, бегом пустившись по дороге.

Мать остановилась почти у самой ограды, задрала голову и смотрела вверх, не замечая окликов. Догнав, Мавна тронула её за плечо.

– Мам, пошли уже.

– Там Раско! – вдруг крикнула мать, обернувшись. Мавна застыла: её глаза сверкали от злости и застывших слёз. Мавна отшатнулась и убрала руку. – Он меня зовёт. Ты что, оглохла? Как в тот раз, да?

Голову заволокло туманом.

Снова тот летний день, гул комаров и мошкары, ленивое кваканье лягушек. Болотный мох светится золотом от росы и яркого солнца, а в ложбинках между кочками россыпи медовых капель. То тут, то там слышатся песни и смех – половина деревни вышла по ягоды с корзинками и туесками: девушки, парни, дети. Раско то забегает вперёд, то крутится около Мавны, дёргая за рукав и заглядывая в лицо. Мавна зло зыркает на него – вертлявого, тощего, с пятнами ягодного сока на щеках. Ворот рубахи расстёгнут и сбился набок – мама тут же отчитала бы за неряшливость, надо лбом торчит непослушный русый вихор. Тогда Мавна отметила: Раско, когда подрастёт, будет больше похож на Илара, потому что у неё самой лицо круглое и щекастое, с веснушками, а у братьев – угловатое, и кожа гладкая и бледная.

– Отстань, – шикает Мавна. – Иди, сам собирай. Вот тебе туес. Пока полный не наберёшь, не докучай мне.

Раско шустро выхватывает туес из её рук и скачет куда-то по кочкам, а Мавна оборачивается на Касека: вон он, красивый, высокий, как всегда, ходит рядом с Таной. Они смеются и собирают ягоды, Тана больше кладёт себе в рот, чем в корзину. Смотреть на неё противно, но всё-таки взгляд сам собой к ним возвращается. Жалко, Купава не пошла, а то затянули бы вместе песню, стало бы веселее.

Время летит быстро, в погожий день приятно побродить среди мшистых кочек. Если обернуться, то можно рассмотреть деревню: серой лентой вьётся высокий забор с козлиными черепами, но в солнечном свете вовсе не верится, что с вечера тут могут бродить нежаки.

Кто-то уходит с болота, кто-то садится передохнуть – Касек и Тана как раз устраиваются на земле, подстелив платок, и со смехом едят ягоды. Мавну одолевает мошкара, лезет прямо в глаза, и она отирает пот со лба рукой, липкой от ягод.

– Ма-авна! – кричит Раско.

– Давай сюда, – ворчливо откликается Мавна.

Она ссыпает горстку ягод в туес. Набралось уже прилично, но нужно собрать ещё. Ах, как раздражающе смеётся эта Тана! Убраться бы от неё подальше, да только глаза сами собой косят в сторону Касека.

– Ма-авна!

Тут она понимает, что брата рядом нет. Оборачивается, ищет его глазами, но Раско не видно, да и голос его звучит издалека.

«Какой дурачок, – в сердцах думает Мавна. – Убежал куда-то, а теперь я должна его искать по всем болотам».

Когда Раско зовёт её в третий раз, его голос звучит будто бы ещё дальше.

– Там брат твой, – окликает Мавну Касек, оторвавшись наконец-то от Таны. – Хочешь, сходим посмотрим, вдруг случилось что.

Мавна удивлённо приподнимает брови, распрямляется во весь рост, с наслаждением потягивается.

– Сама схожу. Спасибо.

Она оглядывается, пытаясь понять, с какой стороны кричал Раско. Но больше никто её не зовёт, на болотах стоит сонная тишина, только комары пищат над ухом да лениво поквакивают вдалеке лягушки.

Несмотря на тёплый день, по спине у Мавны пробегает холодок. Так тихо…

– Раско! – зовёт она.

Но никто не откликается.

Сглотнув ком в горле, Мавна снова вцепилась в плечо матери.

– Не смей так говорить! И дальше идти не смей. Возвращайся домой!

– Отвяжись от меня! Он зовёт. Не слышишь? Маленький мой, иду!

Мать вывернулась, оттолкнула Мавну и со всех ног бросилась к воротам. Мавна растерянно посмотрела наверх: забор высокий, каждый кол остро заточен, ворота заперты изнутри на засов, в одиночку не отпереть. Дозорных отсюда не было видно: они ходили снаружи, за околицей, спустившись с обзорных площадок, но Мавна всё-таки крикнула:

– Помогите!

Мать кинулась на ворота, толкнула изо всех сил. Створки пошатнулись, загремели, но засов прочно держал их.

– Раско! Маленький мой, иду!

Мать рыдала, ругалась и расшатывала ворота, в бессилии бросаясь на них снова и снова.

– Раско!

Мавна схватила мать за запястья, но ей не хватало сил удержать. Мать всё билась, косынка упала с плеч, пушистые косы растрепались. Мавна мысленно взмолилась: ну пусть хоть кто-то придёт на помощь, пусть хоть кто-то уведёт их домой!

В избах гасли окна: деревенские тушили свечи, чтобы было лучше видно, кто расшумелся на улице.

– Мамочка, милая, – зашептала Мавна голосом, ломким от слёз, – пожалуйста, успокойся, послушай меня. Раско там нет, давно уж нигде нет, никто тебя не зовёт…

Она сглотнула, и в горле стало больно, будто что-то застряло.

– А вот нас с тобой – позовут. Папа и Илар. Может быть, уже зовут, а ты плачешь и не слышишь… мамочка!

Ночь прорезал визг: высокий, скрежещущий, переходящий в мерзкий хрип. Мавна замерла, тело будто онемело. Она уже слышала похожий клич. Совсем недавно.

Закричали дозорные. Свистнула стрела, сорвавшись с тетивы, затем ещё и ещё. Ворота задрожали, будто кто-то ломился с той стороны. Упырячий вой повторился.

– Ра-аско-о! – простонала мать и грузно упала на колени прямо перед воротами. Между створками разверзлась щель, и Мавне показалось, что там мелькает что-то тёмное.

– Мам, пойдём домой, ну пожалуйста!

На ворота снова что-то бросилось, на этот раз ещё сильнее. Дерево затрещало, засов едва не выпал. Упырь завизжал где-то совсем рядом, прямо за забором. Короткий вскрик дозорного, а после глухой удар.

– Стра-ад! – закричал второй дозорный, и по тому, как страшно прозвучал его голос, Мавна поняла: убили Страда.

Щель между створками разболталась от ударов, и мать, рванувшись вперёд, выбила плечом расшатавшийся засов. Ворота распахнулись. Сразу стало светлее, будто в деревню хлынул молочно-серый туман, который сгущался у болот. Мавна окаменела: фигура матери так быстро уносилась туда, в эту страшную густую мглу, что сердце замерло ледяным комком, а ноги приросли к земле.

– Мама!

– Тамина!

Одновременно раздались оклики Илара и отца. Окоченение отпустило Мавну, и она со всех ног бросилась за ворота, навстречу упырячьему вою.

Туман обволок её со всех сторон. Матери уже не было видно, только чьи-то тени мелькали во мгле – не разберёшь, упыри или нет. Просвистела стрела, ещё одна. Что-то метнулось рядом, чуть не сбив. Взвизгнуло, колыхнулось, ударилось о землю. Зарычало чуть дальше.

Кровь шумела в ушах, перед глазами плясали чёрные точки. Так страшно Мавне не было даже тогда, на телеге с Гренеем. Сейчас её страх был совсем другим – не за себя, за маму.

– Раско!

Голос прозвучал так близко! Мавна кинулась в сторону и едва не споткнулась о мать, которая сидела на коленях в росистой траве. Мавна обняла её, закрыла собой и прижалась щекой к макушке. Только теперь она поняла, что у неё самой лицо, горячее от слёз.

– Мамочка, нет тут Раско. Тут… эти. Пойдём скорее, пока не сожрали, – прошептала Мавна, но она не знала, слышит её мать или нет.

Сзади кричали, Мавна вся сжалась в комок, в любой момент ожидая удара и резкой боли в шее. Говорили же, что упыри часто метят прямо в горло, где кровь чище и слаще…

– Вставайте!

Мавну кто-то с силой дёрнул за плечо, поднимая на ноги. Перед глазами появилось суровое лицо Илара. На брате не было рубахи, через всю грудь тянулось разбрызганное пятно крови, и на коже уже проступали алые ожоги. Следом за Мавной он поднял мать и, прижав к себе обеих, потащил обратно в деревню.

Ворота оставались распахнуты. У ограды лежали тела двух дозорных. Тошнота скрутила нутро Мавны: упырь лакал кровь, жадно приникнув к разорванной шее одного из убитых.

– Не смотри туда, идём, живо!

Мать всё всхлипывала и причитала, и Илар забросил её себе на плечо, а Мавну так и прижимал к боку. Быстро проскочив мимо занятого упыря, они вбежали в деревню. Отец и несколько других мужчин тут же рванули створки ворот, запирая, но одна створка уже слетела с петель и висела, открывая огромную щель.

– Веди их в церковь! – крикнул отец.

Илар кивнул на ходу. Ему было тяжело, Мавна слышала, как он надрывно дышит. За спиной продолжали выть в тумане упыри, будто бы их всё больше сбегалось с болот к открытым деревенским воротам.

Если сейчас же их не прогнать, быть беде, ох, быть беде…

В церкви собралась едва ли не вся деревня. Многие в ночной одежде, как были, со сна. Хныкали дети, взрослые испуганно шептались. Кто-то даже вскрикнул, когда Илар рывком отворил двери, но быстро успокоились. Мавне в лицо ударил спёртый воздух, пропахший дымом и пчелиным воском. К ним, растолкав толпу, подбежала Купава.

– Мавнушка! Где ты была? Я чуть с ума не сошла, говорили, ты за околицу побежала.

Мавна с трудом отстранилась от Илара и протянула руку к подруге. Купава стиснула её в объятиях.

– Илар, у тебя кровь, – заметила Купава.

Илар отмахнулся:

– Не моя. Упырячья.

– Жжётся?

Илар молча мотнул головой и осторожно усадил мать на свободное место, прислонив боком к стене.

– Как ты? – спросил он, присаживаясь рядом.

Мать прикрыла глаза и несколько раз мелко кивнула.

Илар поднялся, вытер руки о штаны и крикнул:

– Принесите воды!

Затем повернулся к Мавне и пытливо заглянул ей в лицо.

– Ты не ранена? Побудешь с мамой?

Мавна постаралась выдавить улыбку, но у неё ничего не вышло. Сердце по-прежнему колотилось как бешеное, из-за духоты мысли путались. У неё до сих пор стояла перед глазами пелена тумана, в которой мелькали неразборчивые тени, а в ушах звенели вопли упырей, и непонятно было, ей мерещится или действительно они уже в деревне, рыщут вокруг церкви, но не могут войти внутрь.

– Побуду. А ты?

Илар потёр лоб, но морщинка между бровями так никуда и не делась, наоборот, стала резче. Привычным движением он взлохматил волосы и глухо произнёс:

– Я пойду помогать. Упыри в деревне, ты же видела.

– Дай хотя бы рану обработаю! – упрямо воскликнула Купава.

Духовник поднёс им лохань с водой и три кружки. Илар поблагодарил его, зачерпнул воды и протянул матери.

– Там нет раны. Только чужая кровь, – бросил он Купаве как-то скованно.

– И что? Кровь упырей оставляет ожоги! Шрамы будут.

Купава решительно стянула с волос платок, намочила в лохани и принялась с неожиданным рвением оттирать пятна крови с груди Илара. Тот оцепенел, продолжая хмуриться. Мавна краем глаза заметила, как Мальвал, бросив на Илара уничтожающий взгляд, протиснулся к выходу.

– Прекрати. – Илар перехватил руку Купавы и мягко отстранил. – Не стоит. Успокойся.

Купава замерла с мокрым платком в руках. Мавна тронула её за плечо, та медленно развернулась, глядя на подругу невидящими глазами. Обнявшись, они обе разрыдались.

Илар стряхнул с груди последние капли, поцеловал мать в лоб и вышел из церкви. Глядя, как за братом закрываются тяжёлые двери, Мавна зарыдала ещё сильнее.

«Да помогут Покровители нам в нашей беде, да отведут неживых от домов, да пошлют нам свою благодать. Просим Старцев о скором рассвете, просим беречь наших мёртвых и наших живых, наших детей и стариков, наших матерей и отцов…»

Монотонный голос духовника звучал будто бы сверху, упрямо перебивая всхлипы и шепотки. Так сильный дождь стучит по крыше, перекрывая все другие звуки. Мавна с Купавой сели на пол, не разрывая объятий, и свободной рукой Мавна нащупала ладонь матери, чтобы сжать её дрожащие пальцы.