Сквозь тернии

КНИГА ВТОРАЯ Противстояние.

Из сообщений, принятых ЦУП с орбиты Юпитера.

«Не знаю, когда именно всё началось… Возможно, в тот самый момент, как мы рискнули сунуться под землю. Или когда пропал Шнырь. А может, ещё раньше, со знакомства с Колькой. Так или иначе, но не случись тогда всего этого ужаса, как мне кажется, окружающая нас действительность выглядела бы немного иначе. Я не могу с уверенностью сказать, что именно было бы не так. Вполне возможно, сейчас на мне была бы одета обычная рубашка, а вовсе не комбинезон космонавта — и только. А может… А может… Может это всё и впрямь бред. Но разве не может чёрствая человеческая логика хотя бы на миг пропустить внутрь себя частичку чего-то невероятного? Сказку… Фантазию… Вымысел… Или всё тот же бред. Что изменится в этом случае? Как мы узнаем, чего опасаться в первую очередь? Всяк в праве думать, как хочет. Вопрос только в том, захочет ли хоть кто-нибудь разбираться в окружающем себя мире, задавшись целью познания истины? Ведь для начала придётся капнуть внутрь самого себя. Готовы ли мы к этому? Не сойдём ли с ума, оказавшись наедине с собственной сущностью? Ведь многие из нас пришли с одной лишь целью: открыть двери Тьме. Просто пока они не знают этого.

Да, наш мир закрыт. Он логичен и пуст. Из него невозможно бежать, как и попасть внутрь извне. Нет, это ещё не клетка. Это что-то другое. Но, тем не менее, мы взаперти. Нам дарованы жизнь, константы, незыблемые законы, возможность самовоспроизводиться — что-то защищает нас от посягательств извне, а что-то, наоборот, существует с той лишь целью, чтобы даже в случае свершения самого страшного сценария, воплощённого самим человечеством, наш мир рано или поздно, сам по себе, рухнул бы в тартар — такова программа, нацеленная…

На что?

На что направлен алгоритм, определяющий судьбу человечества? Дабы навязать потустороннюю волю? Или создать вариантность событий? Может, чтобы кто-нибудь многорукий сделал ставку на тот или иной исход?.. Вариантов — уйма. Но самое страшное, что данная структура мироустройства нам нравится. Хотя так и задумано. Добро, религия, свет — всё это вызывает положительные эмоции. Вызывает восхищение. Хотя на деле и является ярким примером выработки стимула. Ведь даже лабораторная крыса пойдёт на многое за кусочек вожделенного сыра, или за бинарную вспышку, что приведёт её в родную клетку.

Смысл, всех этих хитросплетений?

Давно уже известно, что Они среди нас. Они просто живут, советуют, учат. Они ни чем не отличны от нас, потому что это и есть Мы сами. Да, всё это выглядит как бред, но с чего-то нужно начать. Начнём с того, что зло — это мы сами (не нужно прикрываться любовью и детьми, как в своё время делали фашисты; дети рано или поздно взрослеют, а любовь деградирует в привычку)».

Выписка из энциклопедии.

Привычка — сложившийся способ поведения, осуществление которого в определённой ситуации приобретает для индивида характер потребности, которая побуждает совершать какие-нибудь действия или поступки. Последние, как правило, имеют приятный действенный тон, так как являются «усвоенными» и совершаются автоматически, без каких либо усилий.

Любовь — одно из чувств, свойственных человеку. Проявляется как привязанность к другому человеку или объекту. Сопровождается чувством глубокой симпатии.

Любовь с точки зрения нейробиологи — дофаминэргическая целеполагающая мотивация к формированию парных связей.

Дофамин — нейромедиатор, вырабатываемый в мозгу людей и животных. Является одним из химических факторов внутреннего подкрепления и служит важной частью «системы поощрения» мозга, поскольку вызывает чувство удовольствия, чем влияет на процессы мотивации и обучения.

Целеполагание — процесс выбора одной или нескольких целей с установлением параметров допустимых отклонений для управления процессом осуществления идеи. Часто понимается, как практическое осмысление своей деятельности человеком с точки зрения формирования целей и их реализации наиболее экономичными средствами, как эффективное управление временным ресурсом, обусловленным повседневной деятельностью. Первичная фаза управления, предусматривающая постановку генеральной цели и совокупности целей в соответствии с назначением (миссией) системы, стратегическими установками и характером решаемых задач.

Мотивация — побуждение к действию; динамический процесс психофизиологического плана, управляющий поведением человека, определяющий его направленность, организованность, активность и устойчивость.

Ребёнок — человек от рождения до конца пубертатного периода.

Пубертатный период — процесс изменений в организме подростка, вследствие которых он становится взрослым и способным к продолжению рода…

«Так что же именно движет нами после того, как проходит детство?

Откуда оно приходит?

Как давно это началось?

Результатом чего является?

Какую цель преследует?

И чем именно закончится?

…Пока у меня есть всего один ответ на глобальный вопрос, «что есть человек?»

Человек — это зверь, которого кто-то безумный наделил самосознанием. Но этот кто-то, — каким бы сверхразвитым он не был — ничего не знал о душе, что выступила в роли катализатора.

Возможно, это и есть Божий промысел».

На следующий день Яська заболел. С утра даже немного подташнивало, но недолго. В обед бабушка принесла бокал молока и холодный компресс, однако увидев Яську, тут же передумала. Вышла из комнаты, а когда вернулась, в одной её руке оказался холодный градусник, а в другой — толстая книжка с ужасным названием «Народный целитель». Яська сглотнул и попытался придать лицу жалостливое выражение — не прокатило. Бабушка заставила сунуть градусник подмышку, а сама уселась на стул возле кровати. Яська поморщился от колкого холода, но сделал всё как велено — градусник подмышку, нос под одеяло, взгляд на потолок.

— Ничего не хочешь мне сказать? — спросила бабушка, перелистывая страницы жуткой книги.

Яська притих.

— Ну?.. — повторила бабушка. — Я вся во внимании.

Яська мотнул головой. Поморщился от боли — такое ощущение, что пока он спал, кто-то злобный засунул в голову горсть гвоздей, и те теперь тыкались острыми концами во что ни попадя, чиня нестерпимую боль!

Бабушка оторвалась от страниц.

— Я так понимаю, молодой человек, что когда кто-нибудь является домой ни свет, ни заря, да ещё бог весть в каком состоянии, то у него на то должны быть веские причины. Или я не права?

Яська хотел просто кивнуть, но тут же вспомнил про гвозди и лишь вздохнул. С присвистом, как настоящий ребёнок.

«Будто сейчас разревусь, ей богу!»

Бабушка разочарованно вздохнула.

— Если я тебе не указ, так хоть о родителях своих подумай. Ведь знаю же, где вас шельма нелёгкая носила! На противоположный берег наверняка бегали, собачонку искать, к иродам этим проклятым! Прости господи! — Бабушка перекрестилась. — Добром всё это не кончится. Помяни моё слово. И пообещай, что больше духу твоего на той стороне речки не будет!

Яська сжался: что же делать?! Конечно, можно пообещать, только вот… Яська не был окончательно уверен — даже после всего произошедшего, — что больше не придётся побывать в том странном месте, откуда они спаслись столь невероятным образом. Кладбище манило своей неразгаданной тайной! Увлекало, шибче бездны под мостом! Связывало по рукам и ногам, подчиняло волю! Невозможно этого объяснить. Нужно просто быть ребенком и только! Тогда всё встанет на свои места, и ничто больше не будет казаться странным. Это взрослые то и дело ссылаются на непонятки. Они постоянно ни во что не верят, сразу же пытаются придумать какое-никакое объяснение, на худой конец, просто найти элементарную отговорку, а когда не выходит и этого — ссылаются на воображение. Но мы-то с вами знаем, что ни о каком воображении и речи не идёт!

«Вот только, как быть с обещанием?»

Яська принялся извиваться, точно пойманный уж.

— Ба, а ба, ты только маме с папой ничего не говори, ладно?

Бабушка всплеснула руками, чуть было не выронив книгу.

— Ишь ты, какой деятель выискался! Ты тут пол ночи места себе не находишь, пока он там со своими дружками всё в игры играется, а потом ещё, будь добра, от заслуженного нагоняя его отгороди! Как это понимать, молодой человек? Ведь в грех ввести пытаетесь на старости-то лет!

— Да ну! — Яська зарделся ярче свеклы. — Я же не прошу солгать. Просто не говори, что я домой под утро пришёл. И где был, тоже не говори.

Бабушка покачала головой.

— Ох, и трудно же с тобой. И как только родители справляются… Не ребёнок, а бесёнок самый настоящий, прости господи!

Яська виновато улыбнулся.

— Ладно, так и быть, не скажу, — оттаяла бабушка. — Нечего им там средь лета изводиться, — но сама проконтролирую, будь уверен! Давай градусник.

Яська выдохнул — про обещание забыто. Надолго ли? Он послушно протянул градусник.

— Только этого нам и не хватало! — Бабушка повертела градусник в пальцах, снова глянула на шкалу, словно в надежде, что та изменит первоначальное значение, затем коснулась Яськиного лба.

— Много, да?

— Не мало, сударь. И всё ваше, — Бабушка встала. — От горчичников вы, конечно, сегодня отвертелись, как и от много другого, мало приятного… Ну да ладно, что-нибудь придумаем. А вы пока под одеяло, и чтобы носа не высовывали!

Яська сонно кивнул.

— Ба, если Колька придёт, можно мне с ним повидаться?

Бабушка упёрла руки в бока.

— Какой ещё Колька? Никаких Колек и игр пока полностью не поправишься! И лицо попроще, а то будто калины горсть проглотил!

Яська сделался мрачнее тучи: вот вам и на орехи за вчерашнее. Однако делать было нечего, и без того повезло, что бабушка так легко согласилась записаться в сообщники, плюс ко всему, не пошла на поводу у собственных принципов с так и не прозвучавшим Яськиным обещанием.

Яська задумался.

В голове было много всего. Особенно относительно случившегося под землёй и страшного кладбища под бордовым небом. Куда они попали, что видели, видели ли вообще? Яська откинул одеяло. Подтянул правую голень к самому носу. Вот оно! Бордовая пипка, точь-в-точь на том самом месте, за которое цапнула противная козявка!

Яська поморщился, вспоминая жуткое «Ясь, а Ясь»… Опустил ногу, вновь скользнул под одеяло. Попытался припомнить вчерашние события в хронологическом порядке.

Вначале всё вроде бы логично: посиделки на крыше, сладкая земляника, путь к речке, овраг, потом эта странная пещера и… Яську всего передёрнуло. Вот тут-то всё и началось! Ну не мог глиняный ход завести в такую даль! Тем более, если бы по ту сторону туннеля и впрямь водилась увиденная нежить, то она давным-давно бы прорвалась в наш мир и уж если бы не подчинила его себе целиком, так что заметно подкорректировало бы некоторые моменты — это вне всяких сомнений!

Яська помотал непутёвой головой, в надежде избавиться от навеянного воспоминаниями ужаса. Шиш! Твари так никуда и не делись, словно были такими же реальными, как и мир за окном. Хотя… Что, если частью именно этого — реального — мира они и являлись? Как являлся сам Яська, его друзья, родители, близкие. Ведь враги и недоброжелатели приходят вовсе не из других миров. Они живут обособленно где-то поблизости — в доме напротив, в соседнем подъёзде или и вовсе за стеной! — изредка выползая на твою тропу, для того чтобы сеять свои мерзкие козни. И никуда от этого не деться! Да, можно бежать. Но вот только куда? Мир — он, конечно, большой. Возможно, что от частички зла убежать и удастся, но только где гарантии, что там, в другом месте, не окажется своей собственной злюки? Гарантий — никаких. Потому что зло — повсюду! Оно сосуществует вместе с нами, как бы обозначая некое противостояние. Пока баланс сил незыблем — всё хорошо. Не сказать, чтобы замечательно, но, по крайней мере, подчинено общепринятому порядку и не выходит за рамки рациональности. Но вот как только баланс смещается в ту или иную сторону, происходит что-то ужасное. И не важно, чего именно становится больше — света или тьмы, — повседневный ритм рушится и в том, и в другом случае, обозначая начало перемен. Так и вчера: до того момента, как Яська с друзьями не попал в странную пещеру всё оставалось на своих местах — баланс сил нарушен не был. Теперь же, знания принесли страх, а последний ловко переиначил жизненный цикл, сместив приоритеты с обозначенных мест. Мир изменился. Что-то теперь будет?..

А, может, ничего и не было?

Яська вздрогнул. Снова поджал пятки под себя. Ощупал свежий укус. Ага, как же! Тогда это что, если не свидетельство очевидного?! Но, вдруг, он и впрямь настолько сильно приложился головой, когда лез в узкий ход, что всё остальное оказалось проделками отбитого воображения? Ведь кажется, была даже кровь… Яська ощупал голову. Вроде цела: ни шишек, ни синяков. И нос в порядке — если бы удар оказался настолько сильным, на его месте сияла бы слива. Странно… Выходит, удар тут ни при чём. Тогда что же при чём?

Яська почесал затылок.

«Почему же ни Колька ни Тимка ничего не почувствовали? Ведь что-то было! Тогда, в самом начале. Не мог же я просто так споткнуться, да ещё в придачу полететь, будто подбитый самолёт!»

Яська удручённо вздохнул. Странностей было навалом — впору садиться и думать ночь напролёт! Но с чего же начать?

«А что если они просто мне соврали?!»

«Соврали тебе? Это ещё зачем?»

«А затем! Не поняли, не поверили, испугались — вот и весь сказ! Ведь и впрямь, куда проще поступить так, как на протяжении всей своей жизни поступают взрослые! Отмахнуться от странности, списав ту на больное воображение — и дел-то!»

«Думаешь, Колька и Тимка были способны мыслить настолько глубоко?»

«А чего тут мыслить? Возможно, они и понять-то толком ничего не успели!»

«А сам-то ты хоть что-нибудь понял?»

«Я понял, что что-то произошло! Понял и не побоялся этого признать! А вот если бы это поняли и признали Колька и Тимка, тогда, скорее всего, тайна не оказалась бы настолько запутанной!»

«Ой, ли…»

«Именно так! Ведь это всё — тот самый страх. Это именно он путает следы, в надежде… На что?..»

«В надежде на то, что вы сунетесь туда снова! Разве не ясно, дурья твоя башка?!»

Яська чуть было не полетел вниз головой с кровати. Последняя мысль была не его — по крайней мере, это первое, что пришло на ум! Она словно прилетела издалека, долго носилась вокруг дома, прислушиваясь к внутренней полемики Яськиного подсознания, после чего уловила момент и протиснулась в щель!

Яська почувствовал, как шевелятся на затылке волосы.

В такт скрипнули половицы… качнулись шторки… что-то мелькнуло за окном…

Яська не выдержал и нырнул с головой под одеяло. Свернулся в клубок, поджал ноги и руки, задержал дыхание. В голове было пусто. Такое ощущение, мысли и сами испугались последней фразы, что явилась отголоском пережитого ужаса.

Яська стиснул зубы и прокрутил её заново:

«В надежде на то, что вы сунетесь туда снова, разве не ясно, дурья твоя башка!»

Жуть! Самая настоящая жуть, от которой впору сойти с ума! Значит всё и впрямь серьёзно. Намного серьёзнее, чем казалось изначально!

«Ведь твари нас видели, по крайней мере, чуяли. Да какая разница! Главное, что теперь они знают про нас, а возможно, знают не только они! Ведь мало ли чего ещё может водиться во тьме, не смотря на то, что взрослые изо дня в день утверждают, будто чудовищ не существует. То-то и оно: почём им знать, когда ничего не видно? Если только и сами взрослые не являются частью чего-то потустороннего».

Яська ещё долго размышлял на счёт всего случившегося, пока не уснул. Хотя это было сложно назвать обыкновенным сном. Скорее бред, на фоне высокой температуры, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Под одеялом было душно, и Яське казалось, что перепончатокрылые его всё же настигли, обвили своими длиннющими хвостами и теперь уволакивают на ту сторону… откуда уже выглядывают слепые головы, шипя и брызжа вязкой слюной. В конце концов, пришёл кто-то неимоверно большой. Он замер за спиной, отбрасывая кособокую тень. Яська не знал, кто именно это был. Зато он был уверен в другом: это был тот, кто вывел их с ужасного кладбища. И он был не человек.

Вечером сделалось совсем невмоготу. Было больно глотать и разговаривать. Бабушка заставила Яську показать ей горло. Яська показал, на что бабушка всплеснула руками и принялась причитать: мол, за что ей такое наказание в лице непутёвого внука!

Яська лишь молча сполз по подушке, понимая, что ничего доброго установленный диагноз ему не сулит. И точно, спустя пару минут бабушка возникла на пороге с чашкой чего-то дурно пахнущего и с явным намерением впихнуть это самое дурно пахнущее в собственного внука. Яська поморщился, но сил не было даже на то, чтобы элементарно вредничать. Да даже если бы и были, озвучить собственное мнение он всё равно вряд ли бы смог — гланды превратились в лютых врагов, что чинили нестерпимую боль! К тому же и в голове пересыпались остатки утренних гвоздей.

Варево оказалось растопленным сливочным маслом, и, неудивительно, что Яську стошнило уже на первом глотке. Бабушка снова принялась «охать» и «ахать», а Яська лишь пожал плечами, после чего притворился спящим — уж лучше так, а иначе заставят пить что-нибудь ещё, о чём кто-то скверный и бездушный не преминул написать в самой непутёвой книжке на свете!

Яська припомнил, как однажды мама так же решилась воспользоваться дельным — уж никак не мудрым — советом из «Народного целителя». Он тогда «вздумал» поболеть обычным насморком — так это, для разнообразия, — однако не рассчитал сил, и чуть было не «свалился» с гайморитом. Вот тут-то мама — то ли от нечего делать, то ли из-за того, что так долго ехала вызванная «скорая», — попыталась закапать хнычущему сыну в нос луковый сок — якобы это верное средство от соплей и гайморита. Естественно, всё делалось в отчаянной спешке, на бегу, как потом выразился папа, «экспромтом». Что это за слово такое Яська не знал до сих пор — однако ввиду всего случившегося, он заодно возненавидел и этот, вроде бы не имеющий ничего общего со всем остальным «экспромт». А вышло так, что в пылу врачевания, мама не дочитала печатный текст до конца — с мамами так частенько бывает, особенно когда они пекутся за здоровье собственного чада. Так вот. Мама не дочитала самого главного: что луковицу предварительно следует отварить, а уж потом давить сок и закапывать в нос. Закапала как есть, предварительно подогрев корнеплод на крышке кастрюли. Яська и не подозревал, что малыши вроде него могут бегать по потолку и стенам… Оказывается, могут. Стоит только родителям на миг почувствовать себя врачами, как случается много всего, что на первый взгляд, кажется несбыточным и маловероятным. Так-то.

Яська снова отключился. Точнее провалился в очередное царство ужаса. Снова била переездная сигнализация, предупреждая о появлении поезда. Яська стоял посреди колеи и смотрел вдаль, на зелёный пригорок и распрастёршуюся над ним небесную лазурь. Он не мог объяснить, почему ждал поезд именно с этой стороны. Хотя во снах всегда так: в смысле, редко когда подчинено трезвой логике и общепринятым нормам. На то он и сон, чтобы переворачивать всё с ног на голову, запутывать или просто пугать.

Сигнализация продолжала звонить, а поезда всё не было. Яська изнывал от нетерпения, но ничего не мог поделать. Он так же не мог сказать, зачем ему нужен именно этот поезд. Чего в нём такого особенного? Поезд как поезд: стальной, блестящий, стремительный. Хотя в вагоне может кто-то ехать к нему, к Яське. Например, какой-нибудь знакомый, дальний родственник или просто друг. Просто друг… Ну, конечно же! Это наверняка Колька или Тимка! А то и вместе! Они спешат к нему, чтобы признаться: «Яська, мы это тоже почувствовали, просто испугались и не знали, как быть! А потому всё отрицали».

Яська от радости аж подпрыгнул… и чуть было не полетел вниз головой! Он с трудом сохранил равновесие и глянул вниз. По телу сразу же пронёсся нездоровый холодок, в груди застучало сердце, закололо кончики пальцев на руках и ногах. Яська увидел на правой ноге металлическую скобу. От скобы тянулась цепь, толстая, почти якорная. Звенья походили на пересытившихся слизней, что попадали прямо на месте кормежки, не в силах отползти в сторону. Противоположный конец цепи увенчивал небольшой хомутик с амбарным замком.

Яська понял, что прикован к рельсам, а тот самый поезд, что он ожидает с таким нетерпением, скорее всего, окажется последним поездом в его жизни!

За зелёным пригорком прозвучал первый гудок.

Яська почувствовал в ногах дрожь. Это была даже не дрожь, а что-то ещё… Какой-то полнейший упадок сил, словно в ягодицы вкололи слоновью дозу анестезии. Яська заставил себя стоять на ногах, вытянул шею, прислушался.

«Вот ведь балбес! — пронеслось в пустой голове. — Про самое главное-то забыл!»

Яська бухнулся на колени, припал ухом к прохладному металлу — если идёт поезд, должен быть перестук! Таким приёмом пользовались ещё в середине девятнадцатого века, когда поезда только-только появились — Яська сам по телику видел! Ведь металл намного плотнее воздуха, а значит, вибрации внутри него распространяться намного проще, по ниточкам и ячейкам кристаллической решётки.

Яська долго слушал — ему показалось, целую вечность! Ничего. А недобрый гудок звучал всё ближе.

Яська поднялся на ноги. Снова воззрился на пригорок, из-за которого выгнулась лента железной дороги. Страх немного отступил, но тревога так никуда и не делась: ещё бы, каково оказаться вот так, заживо прикованным к рельсам, тем более, уверенным в том, что из-за пригорка вот-вот выскочит стремительный поезд?!

Яська проглотил страх — чего же это он просто так теряет драгоценные секунды? Рано или поздно, поезд непременно пойдёт — ведь не так просто всё затевалось! Какой-никакой смысл быть должен, причём, ох как не хочется сводить этот самый смысл к наиболее очевидному.

Яська ухватился обеими руками за замок, попытался открыть. Когда не получилось и с десятой попытки, принялся просто стучать проклятой железякой об рельс. Цепь самодовольно громыхала в такт движениям: грым-грым, грым-грым, грым-грым… Яське сделалось обидно: такое ощущение, что та просто над ним посмеивается. Он размахнулся и пульнул замок с насыпи, точно метатель ядра свой снаряд. Замок тут же скрылся с глаз долой в разросшейся по обочинам лебеде. Яська присвистнул: ну и свалял же он дурака! Оказывается, цепь намного длиннее, нежели ему показалось, так что можно запросто отойти в сторону, не боясь оказаться зацепленным. Но вот только смысл?

Последний снова казался утерянным, и Яська окончательно сник. Даже собственные сны и те уже против него! Ну и как со всем этим быть? Остаётся только смириться и жить дальше под гнётом неизвестности. Как бы ни было обидно и жутко. Яська вздохнул. Залез в лебеду, принялся на ощупь искать замок, не совсем понимая, зачем тот ему нужно, — уверенность, что всё происходящее является элементом сна, по-прежнему не покидала его. Это и было самым странным, но именно тогда Яська не придал чувствам особого значения.

Вновь прозвучал гудок.

Яська стремительно обернулся. По рельсам неспешно катилась вагонетка; она побрякивала на стыках, словно детская погремушка, и изредка скрипела ржавым тормозом. На заднем борту восседал великан — тот самый, что стоял во вчерашнем «кошмаре» рядом с Тимкой, положив руку девочке на плечо. Его лицо было скрыто под жуткой маской с нарисованными глазами и клювом вороны. Высокий лоб укрывали поля шляпы.

Яська сглотнул подступивший к горлу ком. Попытался отступить, но только ещё основательнее запутался в лебеде и полетел в непроходимые заросли. Колени пронзила нестерпимая боль, да так что даже слёзы выступили. Яська взвыл, вытянул из-под ног опостылевший замок: вот ведь гад этакий, сначала свяжет по рукам и ногам, а потом ещё замучить так и норовит!

Вагонетка, тем временем, не спеша, катилась вдоль насыпи. Незнакомец привстал и наблюдал за Яськиными метаниями, склонив голову на бок. На нём был надет серый плащ, подпоясанный портупеей. Через плечо шёл кожаный патронташ, усеянный блестящими клёпками в форме миниатюрных звёзд с витиеватыми лучиками. Правда, вместо патронов из гнёзд выглядывали не то ампулы, не то пробирки с мутноватой жидкостью внутри. В правой руке человек сжимал что-то вроде серпа, только с более длинной ручкой и кротким лезвием, похожим на полумесяц.

Яська призадумался. Ещё раз глянул на маску — где-то он уже видел нечто подобное… Но вот только где и когда?

Пока Яська безуспешно сражался с лебедой и мыслями, вагонетка поравнялась с ним и замерла. Незнакомец еле заметно качнулся вперёд, по инерции. Однако тут же вернулся в прежнюю позу с чуть отведёнными назад плечами и выпяченной вперёд грудью — так стоят в шеренге или колонне по стойке «смирно». Левая рука осталась за спиной; Яська вытянул шею, в попытке заглянуть за плечи незнакомца. Тот усмехнулся и, без тени смущения, продемонстрировал левую кисть. В ней была зажата толстая книжка, размером с отрывной настенный календарь. Измятые страницы топорщились в разные стороны, точно перья всклокоченного какаду, но, не смотря ни на что, продолжали хранить верность старенькому переплёту.

Яська смущённо потупил взор. Переступил с ноги на ногу. Потёр носком кеды зудящую пипку.

Незнакомец опёрся о борт, легко перекинул через него ноги, обутые в кирзачи, и вознёсся в небеса рядом с поникшим от страха Яськой. Он и впрямь был огромен, как баскетболист из телика, — метра два, если не больше! Яська так и замер с открытым ртом, не зная, что делать: то ли орать во всю глотку, в надежде, что его всё же кто-нибудь услышит и поспешит на помощь; то ли бежать сломя голову прочь; то ли просто смириться с участью и ждать, когда закончится отмеренный судьбой срок. Однако на деле не вышло ни того, ни другого, ни третьего — Яська просто не успел осмыслить все варианты и придти к чему-то одному. А незнакомец откашлялся и заговорил ровным баритоном, каким обычно в фильмах разговаривают немногословные шпионы в возрасте:

— Я тебя знаю. Ты — Яська. Внук Анны Григорьевны. Хм… Признаться честно, не ожидал снова увидеть тебя здесь. Тем более, так скоро.

Яська вконец оторопел. Он открыл рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал, лишь промычал, будто голодный телёнок, в надежде, что над ним всё же смилостивятся.

Незнакомец никак не отреагировал на Яськино замешательство.

— Это ведь ты их провёл. Своих друзей. Без тебя, они бы не смогли «заплыть» так далеко. Однако теперь вам всем нужно быть осторожными. Старайся, по возможности, не путешествовать в одиночку. Сны неимоверно опасны. Хотя это и не сны вовсе, как может показаться на первый взгляд. Ведь тебе показалось, не так ли?

Незнакомец умолк. Нацелил свой клюв на Яськины веснушки.

Яська помотал головой. Затем кое-как прочистил горло и пробормотал, толком и не понимая, что такое говорит:

— Кто вы такой? Откуда вы меня знаете?

— Я знаю всех, — без тени самодовольства ответил незнакомец. — Я так давно живу среди вас, что выучил имя каждого отдельно взятого человека.

— Вот ещё… Это же невозможно.

— Многое возможно, поверь. Просто для того, чтобы свершилось что-то, на первый взгляд несбыточное, необходимо соблюсти определённые условия — поверить. Тогда-то всё непременно получится.

Яська снова завертел головой.

— Причём тут условия? Ведь людей больше семи миллиардов! Тем более, каждый час кто-то рождается или умирает. Простите, но я вам не верю. Кто вы?

Незнакомец ответил без заминки:

— Тебе сложно поверить, а мне не так-то просто объяснить. Тем более, я никогда и ни с кем не беседовал на данную тему. Ты первый человек, что повстречался на моём пути именно здесь. Скажем, я Доктор.

— Доктор? И кого же вы лечите?

Незнакомец немного помолчал. Потом сказал:

— Планету. В частности, я контролирую баланс сил в окружающем вас мире.

— И зачем же контролировать этот баланс?

— Чтобы в организме не завёлся паразит, — Доктор сдвинул рукав плаща и глянул на наручные часы. — Время ещё есть, поэтому, так и быть, объясню. Смотри, в твоём мире существует множество разнообразных аппаратов и механизмов. Сложных и не очень; используемых в определённых условиях и, напротив, довольно неприхотливых к внешним факторам. Требующих пристального внимания или работающих в автоматическом режиме. Некоторые устройства, даже при поломке, не несут угрозы жизни, а есть такие, которые, наоборот, способны в случае отсутствия контроля со стороны, разрушать целые миры. Понимаешь?

Яська пожал плечами.

— А смысл?

— А смысл заключается в том, что за всеми этими устройствами, вне зависимости от их сложности и назначения, необходимо присматривать — так сказать, контролировать порождаемые ими процессы, чтобы те, со временем, не переросли в хаос, что не несёт никакой пользы, а напротив, может причинить лишь вред. Только представь, что может случиться, если пилот самолёта утратит бдительность при посадке… Или оператор атомной станции не уследит за реакцией синтеза тяжёлых ядер… А человек, придумавший «чёрную дыру», вдруг ни с того ни с сего решится «покормить» своё детище в целях эксперимента… Как ты думаешь, что может произойти во всех этих случаях?

Яська задумался.

— Наверное, умрут люди…

Доктор вздохнул.

— Люди умрут и без того. Куда страшнее то, что случится с реальностью в целом. Произойдёт, так называемый, дисбаланс сил. Видишь ли — как бы тебе проще объяснить? — на данный момент, твой мир жив лишь по счастливому стечению обстоятельств, не будь которых, всё было бы иначе.

— Простите, но я вас совсем не понимаю.

Доктор кивнул.

— Да, это сложно понять, особенно в твоём возрасте, но именно ребёнок в состоянии поверить — взрослые для нас потеряны.

— Почему?

— Видишь ли, взрослые закинулись не той целью. Они пошли на поводу у лжепророков. Они попросту запутались. Так или иначе, каждый новый, спровоцированный ими же самими скачёк в науке — лишь приближает неизбежное. А особенно страшны изобретения, которые переиначивают устоявшуюся физику.

— Разве есть такие?

— Есть. И именно они рушат установленные «печати».

— Что за печати?

— В твоём мире — это законы и константы. Они — незыблемы. Правда, лишь до поры до времени. Важно уяснить одно: не стоит пытаться преодолеть этот мир, как не стоит пытаться придумать заново велосипед, — так кажется, гласит одна из ваших пословиц.

Яська кивнул — да, он слышал такую.

— А что же может случиться?

— В погоне за одной отдельно взятой величиной, человек может ослепнуть. Многие уже лишились зрения в попытке завладеть сокровенной мечтой, однако самое страшное заключается в том, что это мало кого останавливает. А ослепшего человека очень трудно сдержать, особенно когда внутри него поселяются Они… — Доктор посмотрел на свой серп. — В конце Пути «печатей» не остаётся, как не остаётся и законов ими подкрепляемых. В этом случае, со звёзд спускается Тьма, и Те, что населяют Её.

Яська почувствовал, как внутри у него всё леденеет.

— Так где же мы были? Это ведь вы нас вывезли?

Доктор кивнул, но так, словно всё произошедшее было в порядке вещей.

— Да, вчера я зашёл на «погост» совершенно случайно. Потерял гвоздодёр. Один из твоих друзей его подобрал.

— Колька!

— Да, он. Нужно заметить, что именно это вас и спасло. Не уверен, что вам удалось бы бежать самостоятельно. Хотя… Чем чёрт не шутит, — ведь вы говорите и так. Возможно, ты смог бы выбраться и сам. Как и удалось бы спасти друзей. Вопрос лишь в том, хватило бы у тебя стремления и веры.

— Так где же мы были?

— Это был другой мир. В нём нет больше света, как не осталось и жизни. Не стоит «плыть» туда снова. Всё произошедшее — случайность. Вас просто засыпало под землёй. Ты испугался. Ни сколько за себя, сколько за друзей. Страх создал дисбаланс и способствовал открытию шлюза. Повторюсь, не стоит с этим шутить. Особенно во снах. Когда ты «плывёшь», исходный шлюз открыт и через него в мир живых может проникнуть всё что угодно. Сны нужно контролировать, иначе…

— Но почему я?! — не сдержался Яська.

За пригорком отчётливо прозвучал сигнал.

— Вот, — Доктор беспокойно оглянулся. — Они уже рядом.

Яська вытянул шею, но ничего не увидел.

Доктор подошёл к вагонетке, достал со дна тот самый гвоздодёр, каким Колька отмахивался от тварей, вернулся к Яське и, без видимых усилий, сломал замок — так, словно делал это каждый божий день.

— Возвращайся домой и постарайся набраться сил. Они знают про Путь, а это значит одно: вас будут поджидать, как подкараулили только что тебя. Это был показательный урок, — Доктор положил руку на плечо Яськи. — Прости, малыш, но так как было, уже не станет — это крест. Главное, не позволяй Им добраться до друзей, иначе всё рухнет. В первую очередь, для тебя.

Доктор откинул цепь прочь, подошёл к вагонетке, перекинул ногу через борт.

Яська ринулся следом, не понимая, что такое делает.

— Подождите! Но как же вы сами? Как вы всему этому противостоите в одиночку?!

Доктор обернулся.

— А кто сказал, что я один? Миллиарды лун назад, когда в сердцах людей поселилась бездна, со звёзд спустилось много таких как я. Тогда никто не знал, что это билет в один конец. Мы понятия не имели, навстречу чему движемся. Оказалось…

Из-за пригорка показалась струйка чёрного дыма.

Доктор сверкнул глазами.

— Прячься! Сегодня Они едут за мной, так что у тебя есть шанс вернуться, — и, не дожидаясь Яськиного ответа, Доктор покатил прочь. Нет, он не боялся, того кто ехал следом — даже ни разу не оглянулся, — хотя… Возможно, он просто привык, ведь всё началось давным-давно.

«А что началось?»

— Противостояние Света и Тьмы, после того, как вспыхнула первая Звезда!

Яська ничком повалился наземь, в стебли дурманящей лебеды.

Из-за пригорка выскочило нечто. Длинное, суставчатое, с рогатой головой, будто у жука-носорога, и атрофированными крылышками за спиной. Яська смотрел, как стремительно мелькают многочисленные ножки, и силился не закричать от страха. Подвижные усики существа сновали по колее, безошибочно определяя маршрут. Фасеточные глаза излучали синеватую муть. Из многочисленных нательных пор вырывались клубы удушливого дыма.

Существо разинуло пасть и завизжало.

Яська зажал рот двумя руками, попутно силясь проглотить страх и совладать с непослушными конечностями. Веки нестерпимо жгло, а где-то под самой ложечкой нарастала самая настоящая паника — только утрать над собой контроль, как ноги тут же понесут прочь! Так и никак иначе! Яська вжался в землю. А существо оказалось вовсе не насекомым. Оно неслось вдоль колеи, и Яська видел сквозь приоткрытые поры кипящую внутри создания жизнь! Там царило адское пекло, в котором копошились чёрные козявки. Они злобно верещали, то и дело нападали друг на друга, разбрызгивая вязкую слизь. Капли разлетались в разные стороны, вспыхивали ярким пламенем, будто смола, отчего само существо — или механизм??? — издавало жуткий вой. Из пор вырывались очередные клубы дыма, а вся конструкция неслась дальше, шипя и булькая, точно капля воды на раскаленной сковороде.

Яська лежал в лебеде, страшась даже пошевелиться, и желал одного: поскорее «всплыть».

К ужину Яська уже толком не помнил привидевшийся в бреду кошмар… а может ужас. Бабушка напоила его пряным отваром и укутала в одеяла, в результате чего Яська обильно пропотел. Несмотря на слабость во всём теле, сделалось немного легче. В первую очередь оттого, что в голове забрезжила какая-никакая ясность. Точнее даже не ясность, а пустота, на место которой ничто не претендовало. До этого царили лишь воспалённые мысли, населённые нежитью, что так и норовила прорваться наружу. А от этого неприятно ухало в висках, и болели глаза. Отвар же, такое ощущение, разогнал всю Яськину мракобесию, позволив забыться обычным сном. Поначалу, правда, мешали липкий пот и тяжесть одеял, но и то лишь до поры до времени. Бабушка удовлетворительно кивнула и удалилась за ужином, предварительно сунув Яське подмышку опостылевший градусник. От последнего по телу разлилась противная дрожь. Однако не успела она достигнуть и Яськиных пяток, как тот уже снова спал.

На этот раз вместо всякой гадости на одной ноге прискакала Тимка. Над её головой что-то стремительно мелькало, порождая громкий свист. Яська присмотрелся тщательнее — скакалка, ну конечно!

Тимка замерла. Улыбнулась. Протянула прыгалки.

Яська глянул на диковину.

— Я не умею.

— А ты попробуй. Главное верить, что получится, и не бояться! — Тимка улыбалась не прекращая.

Яська смутился.

«Ну вот, теперь Тимка подумает, что я какой-нибудь трус. Ведь она не видела, как я летал на тарзанке или заманивал в ловушку стрижа. И кошмары тоже не видела».

Тимка наклонила голову набок, как любопытная синичка.

— Ну чего ты? Не стесняйся, я же тоже не сразу научилась!

Яська прищурился — и правда не догадывается или специально на нерешительность намекает, чтобы он, чего доброго, не обиделся?

Тимка добродушно мигнула.

Яська протянул руку.

— Ну, ладно, попробую. Только, чур, не смеяться!

Тимка запрыгала на одной ноге, захлопала в ладоши, снова улыбнулась.

— Нет, ты что, разве я пересмешница, какая? Видел бы ты меня в первый раз — все коленки порасшибала! А когда обруч училась крутить и вовсе… Вот, — она расстегнула пуговицу в районе талии и без тени смущения продемонстрировала застывшему Яське исцарапанный бок, — угол не заметила!

Это был сон, и Яська просто кивнул. Он повертел в руках прыгалки, расправил, пару раз перекинул через голову: туда — обратно. Затем примерился и попытался выдать серию прыжков. Естественно, ничего не вышло: прыгалки зацепились за правое ухо, потом прошлись по волосам и повисли холодной макарониной на плечах — Яська даже толком и не понял, что случилось.

Тимка молча наблюдала.

Яська снова расправил прыгалки, неуверенно потоптался на месте, повторил неудавшуюся попытку — тщетно, словно сглазили!

Тимка улыбнулась.

— Ну, чего ты, как бурдюк старый… Смотри, — она подошла к Яське вплотную и ухватилась за прыгалки. — Неужели не чувствуешь, как они поют?

— Поют?

— Ну да! Ты же просто скачешь на одном месте и ничего больше не воспринимаешь.

— А что я должен воспринимать? — Яська почувствовал досаду, словно оказался на уроке перед строгой учительницей, которая пытается втолковать в его бестолковку что-то очевидное, чего он, хоть убей, не может понять самостоятельно.

Тимка быстро определила настроение друга — не стала наседать, отпустила прыгалки, снова улыбнулась.

— Это только на первый взгляд просто — прыгалки и прыгалки. Но на деле всё и впрямь оказывается намного сложнее! Тут нужно не только прыгать и за ручки крутить, нужно ещё уловить «ритм».

— Какой ещё ритм?

— Самый обычный, — кивнула Тимка. — Разве ты ещё не понял, что «ритм» заключен во всём, что нас окружает?

Яська пожал плечами.

— Мы этого ещё не проходили…

— И мы не проходили! — улыбнулась Тимка.

— Тогда откуда ты про него знаешь?

— Потому что это сон, — Тимка наклонилась, сорвала из-под ног ромашку, протянула цветок ничего не понимающему Яське. — На, вот, понюхай.

Яська понюхал — как пластмасса. Нет, даже не пластмасса, а совсем ничего, полнейшая стерильность.

— Не пахнет, — заключил удручённым тоном Яська.

Тимка выхватила цветок.

— Конечно не пахнет, ведь сон не о нём! И не о нём!.. — Тимка подпрыгнула на одной ноге и щёлкнула пальцем по диску низкого солнца — тот откликнулся медным звоном, точно бабушкин таз, подвешенный на гвозде в коридоре.

Яська улыбнулся.

— Здорово, а мне так можно?

— А то! — Тимка подмигнула. — Во снах всё можно! Только это не всем дозволено.

— Почему?

— Не знаю. Я ведь всего лишь девочка из сна про прыгалки, а не учёный.

Яська глянул на Тимку — сейчас она казалась такой знакомой… и, в то же время, отстоящей за сотни тысяч миллиардов километров!

— Но ведь ты так на неё похожа.

— Похожа на кого? — звонко откликнулась то ли Тимка, то ли не Тимка.

— На Тимку.

— Так я и есть Тимка! Разве не узнал?!

Яська развёл руками.

— Поначалу узнал, а потом ты сама сказала, что не Тимка, а всего лишь девочка из сна.

— Да какая разница! Главное, что я здесь. И ты здесь! А вдвоём — мы не одни, к тому же всегда можно поиграть! И не важно, кто на кого похож или не похож! Важно, кого именно видишь во мне ты сам!

— А ты? Кого видишь во мне ты?

Девочка еле заметно вздрогнула.

— Знаешь… Я давно хотела тебе сказать. Мне так жаль, что нам с тобой не удалось попрыгать там, где можно чувствовать… — Она нездорово вздрогнула. — Что я такое несу?..

— Наяву? — Яська опешил. — То есть, в реальности?

Девочка пожала плечами.

— Не знаю… — Она суетливо оглянулась. — Ну, так ты будешь учиться или нет?! Здесь это сделать проще всего. Хотя… Мне кажется, или ты и взаправду не спишь?

— Как же я тогда тебя вижу?

Девочка насупилась. Потом быстро-быстро заговорила:

— Смотри, если не получается прыгать просто так, тогда считай про себя, — она всё же выхватила прыгалки из обмякших пальцев Яськи и принялась ловко скакать, читая по памяти:

Ой!..

Девочка неожиданно споткнулась буквально на ровном месте и растянулась в одуванчиках. Она тут же села, посмотрела сначала на белые цветы, затем на встревоженного Яську. Прошептала вполголоса:

— Кто ты и откуда?

Яська переступил с ноги на ногу.

— Я… Но ведь ты же сказала, что неважно.

Девочка повела оцарапанным плечом. Выпрямилась во весь рост, принялась тереть зелёные от травы коленки.

— Не важно — когда спишь! А когда не спишь… Вот, смотри! — И девочка в отчаянии указала на свои колени. — И цветы пахнут!

— Но ведь так и должно быть! — в отчаянии ляпнул Яська.

— Так не должно быть, — девочка отрицательно покачала головой. — Тут сказка и нет взрослых. Но когда сказка прорастает в реальность — или, наоборот, — в ней тут же появляются взрослые, а тогда… Тогда… — Девочка в отчаянии зажмурилась. — Зачем ты так?..

— Но я ведь не знал! Ты же ничего не говоришь! А я просто мальчик! Откуда мне знать, что вообще тут у вас происходит?!

Девочка вздрогнула.

— Тебе нужно срочно разыскать Его. Только Он может это прекратить! Я не знаю, как всё началось. Как началось именно у тебя! Но тебе нужно снова «уснуть». Обязательно, иначе…

— Иначе — что?

Девочка побледнела.

— Иначе Они придут за тобой, как пришли за мной! Или просто заманят.

— Но кто они?

— Они… — Девочка прислушалась. — Я… я не знаю. Сон не о Них! Зачем ты думаешь?! Прекрати, ну же! Ведь сделалось жарче, запахло ромашками, а ты… Ты так и не научился слышать «ритм». Тебе лучше всё снова забыть. Вернуться на круге…

Яська сглотнул страх — это был снова кошмар!

— Но чем же они так опасны?

Девочка сжалась в комочек.

— Они подыскивают нужный «ритм». Они слушают сердца, точнее души — не знаю, как объяснить точнее. И когда код совпадает, Они являются, чтобы забрать!

— Кто является?

— Они, — девочка зажала уши ладонями. — Пожалуйста, больше ни о чём не спрашивай! Иначе я тоже проснусь! Я не хочу, потому что… потому что… Господи, ведь Они уже приходили за мной!

Девочка опустила руки. Выронила прыгалки. Пошла прочь, волоча ноги и раскачиваясь, словно пьяная.

Яська схватил её за руку. Развернул к себе. Еле устоял на ногах — перед ним застыл манекен. Безвольный взгляд, синие круги под глазами, потрескавшиеся губы, впалые щёки — от прежней девочки-Тимки не осталось и следа. Даже голос, и тот видоизменился. Сделался хриплым и зловещим.

Яська невольно отстранился. А девочка прохрипела:

— Зачем ты меня разбудил? Чего я тебе сделала? Ведь это был мой сон, а ты же его просто разрушил. Разве так поступают с родной… — Она осеклась, но всё же договорила: — Теперь явь установится и тут, потому что и Они уже тут.

— Но как?.. — Яська отступил, силясь совладать с непослушными ногами. — Это ведь и мой сон тоже!

Девочка вздохнула.

— Это уже не сон. Запомни: сказка сохраняется нетронутой только в детских снах! Сны же взрослых — окутаны бездной, навеянной воспоминаниями. Тьмой, которая только и ждёт момента, чтобы сожрать ещё один заблудший мир! А знаешь, что такое мир?

Яська машинально помотал головой.

— Мир — это сознание каждого из нас. Беги же пока Они не завладели твоим миром. Хотя теперь тебе попросту некуда бежать. Да это и глупо. Рано или поздно всё закончится, так же как и тут. Потому что это круг, в который мы сами загнали себя.

Девочка отвернулась и молча побрела навстречу бордовому закату. Солнце раздулось, словно живот беременной женщины, и нависало над головой уродливой блямбой. Пошёл серый снег. Откуда-то издалека донёсся волчий вой.

Яська наклонился. Бесчувственными от страха руками подобрал из увядшей травы прыгалки. Перекинул их за спину. Призадумался.

«Раз, два, три, четыре, кто у нас живёт квартире…»

Первый же прыжок вознёс его в небесную багряность.

Яська открыл глаза. Прислушался. Ничего, кроме размеренного тиканья бабушкиных ходиков в коридоре. В голове — снова вата. Руки и ноги болят. Перед глазами — белые вспышки. Всё тело ощутимо знобит.

«Дело вовсе не в «ритме». Точнее в нём, но лишь когда он совпадает с чем-то ещё. Тогда наступает «резонанс», и грань даёт трещину».

Яська поёжился. Попытался в очередной раз припомнить, что именно видел во сне. Тщетно. Память, такое ощущение, заколотили и устлали поверху шифером — скреби, не прорвёшься! Яська вздохнул, перевернулся на другой бок, уткнулся лбом в стену. Спать хотелось нестерпимо, но отчего-то Яська был уверен, что этого лучше не делать.

Тем не менее, он снова уснул. На этот раз не было вообще ничего. Лишь абсолютная чернота, какая скапливается вокруг тела, когда лежишь, укрывшись с головой одеялом.

Колька примчался на следующий день. Бабушка долго упиралась, но потом всё же смилостивилась. Колька прошмыгнул в Яськину комнату и устроился на кресле. Бабушка ощупала лоб внука, после чего отвела на общение друзьям пятнадцать минут. Колька терпеливо подождал, пока не щёлкнет дверной замок, затем слез с кресла и подошёл к Яське.

— Надолго?

Яська пожал плечами. Потом сообразил, что Кольке, скорее всего, не виден его жест из-за множества простыней и одеял — прохрипел, силясь не сорвать голос:

— Не знаю. Бабушка всё равно не выпустит, пока температура.

Колька кивнул.

— Сильно ругала?

— Да не особо. Я же заболел сразу — второй день не встаю. И сниться жуть всякая, — Яська попытался проследить реакцию друга, но тот остался непроницаем.

— Когда температура, всегда не пойми что снится. Я по этой весне ангину умудрился подцепить, так по ночам снилось, что раскалённое олово в горло заливают, как в царские времена осуждённым.

— Ничего себе! — Яська поёжился: действительно, это куда пострашнее его сумбурной непонятицы.

— Так что внимания не обращай. И поправляйся скорее, а то… — Колька почесал заросший затылок.

— А то — что?

— Да дела тут такие… неприятные. Я вчера Мишку Огурцова — соседа — на дворе разговорил. Так он проболтался, что скоро городская шпана пожалует на очередную мессу.

Колька настолько поменялся в лице, что Яське даже показалось, будто друг вот-вот сплюнет на пол, демонстрируя собственную неприязнь. Однако Колька всё же совладал с чувствами и лишь состроил злобную гримасу.

— Уроды. Наверняка снова живность, какую, приволокут.

— А Шнырь так и не нашёлся? — спросил Яська.

Колька отрицательно мотнул головой.

— Нету Шныря, как в омут канул.

— И что же делать?

— Идти надо, засаду устраивать.

— Ты спятил?! — Яська покрутил пальцем у саднящего виска. — Нас двое всего, а их сколько?.. Да и возраст.

— А причём тут возраст?! — вспылил Колька. — Не оставлять же всё, как есть!

— Да ты, вообще, представляешь, на что это будет похоже?! Мы с тобой, вдвоём, против целой банды кровожадных фанатиков!

Колька насупился.

— Ещё кого-нибудь возьмём.

— Кого? Тимку?..

Колька засопел, достигнув точки кипения, однако промолчал.

Яська шмыгнул носом.

— Как она?

— Не знаю. К их дому не подступиться — Ноттингем настоящий! Похоже, основательно ей всыпали за прогулку.

Яська погрустнел. Вспомнил девочку с прыгалками. Попытался промотать в памяти странный разговор. Скользнул рукой под одеялом. Стоп! В груди заклокотало, и Яська знал, от чего именно. Он не понимал другого: каким образом это очутилось в его кровати?

— Ты чего? — спросил Колька.

Яська бросил на друга взор, полный отчаяния.

— Влюбился что ли? — снова спросил Колька.

— Да нет, причём тут это… — Яська медленно скользнул правой рукой под одеялом, зачем-то зажмурился.

— У тебя, случаем, не жар? — Колька наблюдал за движениями друга, словно тот и впрямь бредил.

Яська нащупал, что искал, нерешительно потянул на себя, пытаясь унять дрожь во всём теле. В висках надсадно бухало, словно стреляла артиллерия. По спине рассыпались мурашки — они напоминали опята, высыпавшие в лесу после дождя.

Яська проглотил страх. Приоткрыл один глаз и вынул руку.

Прыгалки!!!

«Можно подумать, ты надеялся увидеть что-то ещё!»

— Серьёзно ты лечишься, — тут же прокомментировал Колька. — Тимка научила?

Яська глупо кивнул, пропустив колкость мимо ушей.

— Ага… Только у меня, кажется, так и не получилось.

— Кажется? — Колька присвистнул. — Ясно всё с тобой.

— Чего ясно-то?

— Того. Тили-тили тесто…

— Дурак ты, — отмахнулся Яська. — Сроду я никогда не прыгал, ведь это же для девчонок занятие.

— Тогда откуда у тебя эта забава для плакс?

Яська пожал плечами.

— Я вроде как их во сне видел и вот… появились откуда-то…

— Серьёзно тебя просквозило. Меня отродясь так не глючило.

— Да иди ты! — Яська пристально смотрел на прыгалки, пытаясь припомнить, как всё обстояло во сне. — Есть такое понятие, как «ритм». И у каждого он свой.

— А ритм-то тут причём?

— Притом! — Яська откинул одеяла, кое-как поймал полетевший в стену градусник, грохнул голыми пятками об пол.

Из-за двери тут же деликатно откашлялись. С этаким подсмыслом: ещё звук — и не обижайтесь на последствия.

Колька тут же шикнул.

Яська замер. Потом молча протянул прыгалки другу. Тот приподнял одну бровь: мол, издеваешься?

Яська только неопределённо улыбнулся в ответ.

— На кой они мне? Тимке что ли отдать? Так я же говорю, её предки даже кислород порциями в дом пропускают!

— Попробуй, прыгни хотя бы разок.

— Оно мне надо? — Колька повертел прыгалки в руках. — Девчачья забава.

Яська проговорил с неподдельной улыбкой:

— Спорим, не сумеешь!

— А чего тут уметь-то?.. — сразу же клюнул Колька. — Я столько раз видел, как наша барышня развлекается в одиночестве.

Яська пропустил мимо ушей «нашу барышню» и «развлекается в одиночестве» — сейчас было не до этого: главное, посильнее раззадорить Кольку! И Яська надавил, как смог:

— Это только со стороны так кажется. Нужно быть неимоверно ловким и смелым. Знаешь, как долбануться можно, если на одной ноге?

Колька прищурился — по всему что-то заподозрил.

— Впрочем, как хочешь, — тут же включил дурачка Яська. — Я же это просто так предложил. Нашёл прыгалки, вот и вспомнил.

Но Колька уже заглотил наживку вместе с крючком.

— Смотри и учись, студент, — и на Яськиных глазах Колька дал маху. Он пробовал снова и снова, однако тщетно — скакалка то по затылку чиркнет, то застрянет под подошвой, то налетит на голень чуть ниже колена. В общем, самый настоящий опус, причём по ГОСТу.

Колька разозлился. Хотел было отшвырнуть непокорные прыгалки прочь, но всё же вовремя вспомнил, что те принадлежат вовсе не ему, и протянул обратно Яське.

— Неправильные они какие-то у тебя. Короткие. Специально под девчонку сделаны!

Яська усмехнулся.

— Да Тимка с нами практически наравне.

— А ты мерился?

— Нет.

— А чего тогда умничаешь?

— Да больно надо! — последнее прозвучало, как обида, однако в душе у Яськи светило солнце — ещё бы, так провести друга!

Колька снова не разобрался.

— Да ладно тебе. Просто на улице надо пробовать. А тут… Тут твоя бабушка того и гляди заявится, а внучок её, вон, в чём мать родила на кроватке сидит и лыбу давит.

Яська встал. Откинул за спину прыгалки. Посмотрел на Кольку.

— Не в этом дело. Смотри… — И он прыгнул под то самое «Раз, два, три, четыре, кто у нас живёт квартире…»

«И как только запомнил?..»

Он прыгнул, не совсем надеясь на успех. Точнее вообще ни на что не рассчитывая — даже на помощь небесных сил. Прыгнул просто из чувства солидарности к другу. Он думал, что полетит после первого же приземления, но… Он допрыгал до последней строчки и замер, ошарашено хлопая ресницами.

С минуту они молчали, смотря друг на друга. Потом Колька сказал:

— Лихо как это у тебя вышло.

Яська улыбнулся.

— Наверное, это и есть «ритм».

— Но как он может помочь? Точнее, чем?

Яська пожал плечами.

— Не знаю. И сон не помню. «Ритм»… Наверное, всё дело в «резонансе» им порождаемом. Помнишь физику? Там про частоту колебаний — собственных и вынужденных?

Колька повёл плечом — по всему, с физикой он был не в ладах. Впрочем, как и сам Яська. Однако про колебания Яська запомнил. Скорее всего, потому, что в учебнике оказался наглядный пример про отряд солдат, которые до моста маршируют в ногу, а непосредственно перед речкой слышат приказ: «Не в ногу, марш!» И картинка ещё была — собственно, оттого и запомнилось, в первую очередь!

— Если колебания наложатся друг на друга и совпадут по частоте, тогда наступит резонанс.

— И чего?

— Ничего. Разрушится всё.

— А это тут причём?

— Да это я в пример просто. Резонанс случается всегда, когда совпадают два ритма. Только не всегда этот резонанс несёт разрушения, — Яська отложил прыгалки на табурет, сел на кровать, взлохматил волосы, обозначая этим жестом, недюжую мыслительную деятельность. — Мне кажется, настоящий «резонанс» может породить что-то ещё. Что-то такое, что в силах изменить мир, или открыть доступ к душе человека… открыть путь за грань, — Яська внезапно умолк, понимая, что каким-то образом додумался до чего-то возвышенного, что было недоступно его восприятию раньше. Причём сам начал и сам закончил. — Как-то так.

— Да уж… — Колька нахмурился, точно старый кот, которого достал своими играми неугомонный малыш. — А как быть с сердцами любящих людей? Ведь те тоже стучат в унисон.

Яська пожал плечами.

— Даже не знаю. Но ведь… — Яська осёкся.

— Что ведь?

— Но ведь в этом случае появляется новая жизнь. Чем не «резонанс»?

Колька задумался. Потом как-то неряшливо махнул рукой.

— Да, ритм необходим. Но зачем про него знать именно нам? Чтобы в прыгалки скакать? Или ещё во что играть? Я думаю, не стоит на нём зацикливаться, а то, чего доброго, можно сбиться.

— Сбиться? Как это?

Колька загадочно улыбнулся.

— Ну, ведь у жизни тоже есть ритм. И если собьешься с него, тогда всё станет не так, как прежде. И в этом случае, резонанс точно не послужит на блага, — Колька подмигнул. — Ладно, почалил я. А то бабушка твоя уже, наверное, последние секунды отсчитывает. Завтра забегу.

Яська кивнул.

— Если вдруг встретишь Тимку, скажи ей…

«А что сказать?.. Ну вот, приплыли».

Однако Колька только кивнул.

— Скажу.

И всё. Они даже словом не обмолвились о том, что случилось два дня назад. Словно ничего и не было. Или всё оказалось самой обыкновенной игрой на дне извилистого оврага. А может это и впрямь была игра? Для Кольки и для Тимки. Реальность же воцарилась лишь в Яськином сознании. Но тогда отчего так? И причём тут прыгалки?

«Чтобы что-то понять. Ведь куда проще это сделать на примере с игрушкой!»

Яська помотал головой. Непонятица только усилилась. Тогда он откинулся на подушку и закрыл глаза. Рано или поздно, он всё вспомнит, а тогда… Тогда наступит ясность, которой можно будет воспользоваться, чтобы понять — точнее осознать — всё остальное.

«Почему Тимка из сна назвала меня родным? И как ею завладели Они? Да и Тимка ли это была?»

Яська снова спал.

Колька приходил и на следующий день, и на последующий. В общем, шастал каждый день на протяжении всей первой недели, что Яське был прописан постельный режим. Бабушка лишь недовольно ворчала, то и дело напоминая про Яськину заразу. Однако делала она это лишь для проформы, в душе, скорее всего, понимая, что не из того Колька леплен теста, чтобы так просто взять, да и испугаться каких-то там невидимых бацилл. Яську это вообще мало волновало — одиночество не шутка: куда интереснее общаться с лучшим другом, нежели снова и снова касаться неприятных мыслей или воспоминаний. Сны Яська по-прежнему помнил смутно, а оттого на душе царила какая-то непонятная тревога. Вроде бы и не происходит ничего страшного, но всё равно чего-то опасаешься. О подземных катакомбах они так и не говорили. Нет, тема не являлась табу ни для Яськи, ни для Кольки. Просто они каким-то образом обходили эту часть своих похождений, отвлекаясь на более реальные и, в первую очередь, насущные события.

Колька выведал у Мишки Огурцова, что банда отморозков соберётся на той стороне речки в конце следующей недели. С какой целью — не ясно. Огурцов сослался на то, что и сами члены банды не знают, будет ли травля именно сегодня или через неделю, а может и вовсе не по тому случаю сбор. Всё зависит от окружающей обстановки и каких-то потусторонних факторов, о которых знают лишь идейные члены секты. Таким образом, что именно свершится через неделю на противоположном берегу, да и свершится ли хоть что-нибудь вообще, оставалось тайной за семью печатями.

Яська осторожно поинтересовался, кто такой этот Огурцов и откуда ему известно про дела сектантов. Колька рассказал. Оказывается, Огурцов и сам какое-то время являлся членом секты, в должности «принеси, подай, пошёл на фиг, не мешай». Правда, лишь до тех пор, пока об этом не прознал его отец — преподобный отец Михаил, — который читал проповеди в районной церквушке. Что влетело Огурцову — это понятно. Однако первое время он по-прежнему продолжал бегать на кровавые сборы, то ли по привычке, то ли по наитию, то ли ещё по какой, ведомой лишь ему одному причине. До тех пор, пока не наткнулся в лесу на завуча районной школы. Тот пытался отследить по горячим следам местных «чернокнижников». Порка повторилась. Естественно более дельная, с приставлением к лику всех святых, так что какое-то время Огурцов даже не появлялся в школе. Когда наконец появился, сразу же прилюдно заявил, что с тёмным прошлым покончено.

Яська тогда удивился: разве бывает, что так легко отпускают? По телику посмотришь, так там подобные оккультные группировки цепляются за своих малолетних членов похлеще клещей! Так что и не вырвешься сразу, а если и вырвешься, то ещё не факт, что уцелеешь!

Колька тогда покрутил пальцем у виска: мол, думай, чего говоришь, не в телике ведь. Но Яська всё равно остался при своём мнении.

Напоследок Колька сказал, что на подготовку в их распоряжении максимум неделя, после чего придётся попросту дежурить на том берегу, чтобы, чего доброго, не упустить момента. Что это за момент такой Колька естественно не сказал, а Яська побоялся спрашивать — потому что и так всё понятно. Просто в относительном неведении было как-то спокойнее — живёшь себе припеваючи, стараясь не думать о плохом, и дел-то. Подробности же, напротив, подбивали боевой дух, страша другой неизвестностью — той, что настигнет уже на другом берегу. Под конец Яська совсем запутался в собственных мыслях, которые так и норовили повалить с ног всякими нехорошими противоречиями. Не думаешь ни о чём — всё же откуда не возьмись, появляется тревога, хоть ты тресни! Думаешь как следует, желая во всём разобраться, — и того хуже выходит! В конце концов, Яська понял, что единственное, чего ему хочется именно сейчас — на этой неделе, — это отгородиться ото всего окружающего мира и просто затаиться на неопределённый срок — как таракан в щёлке, страшась вездесущего тапка. Да, это всё называется не очень хорошим словом, но чего-то иного в голову просто не шло. Нужна была пауза, и Яська её себе сделал. В самом конце, когда до решительных действий остались ровно сутки.

А перед этим катила суматошная неделя, которую, как казалось самому Яське, впоследствии будет не так-то просто забыть, если вообще возможно. Пока держалась температура — ещё ничего. Приходилось просто выслушивать безумные Колькины замыслы и делать вид, что воспринимаешь их со всей серьёзностью.

При встречах, Яська старался придать лицу соответствующее содержанию бесед выражение, чтобы друг, не дай бог, не прочувствовал его истинное состояние. А состояние было никчёмным. Хотя как иначе, когда тебе с таким вдохновением рассказывают о немыслимом, что просто не может прийти в голову, по обыкновению, к тому же считая это единственно верным решением всех проблем. Колька жаждал отмщения, будучи уверенным, что Шнырь попал в руки религиозных подонков. Как казалось Яське, фраза несла мало смысла. Он не знал, почему именно так — просто казалось и всё тут!

Сложно сказать, где Колька разыскал столько нержавеющей стали, но одна зацепка всё же была. Яська сам слышал от бабушки, что в райцентре собираются реставрировать тамошнюю церквушку, а купол на колокольне и вовсе покрыть листовым железом заново. Другой столь щедрый источник нержавейки представить было довольно проблематично. Да Яська и не стал изводиться — какая разница, тем более что и сам Колька этого нисколечко не скрывал. Главным было другое — во что именно он превратил эти самые куски нержавеющей стали.

Не сказать, чтобы данность являлась новшеством — в городе Яська с ребятами этим так же «переболели», попутно исполосовав друг дружку в кровь. Даже непонятно, кому первому пришла в голову идея подлизаться к строителям городского театра с просьбой, чтобы те выделили кучке малолетней детворы ножницы по металлу и затюканную киянку. Однако случилось и такое! Ну а дальше… Дальше, как частенько говорят взрослые, подразумевая широчайший размах детской души: «Пути Господни неисповедимы…» Куда уж там. К вечеру каждый из Яськиных друзей был вооружён до зубов самодельными ножами, секирами и топориками. Кто-то даже додумался вырезать из листа побольше самый настоящий щит, правда идея не вызвала всеобщего одобрения по причине того, что изготовить в полевых условия более мене сносную ручку так и не удалось. А бегать с железным блином подмышкой, на потеху остальным, не пожелал даже сам изобретатель.

Прохожие обходили их стороной, словно самых настоящих бандитов с большой дороги, а то, что приключилось в родном дворе и вовсе, как случаем коллективной паники и не назовёшь. Дошкольная малышня разлетелась по подъездам, точно выброшенная из пушки картечь! Кто с испугу заскочил не в свой подъезд, так и остался сидеть там, страшась даже носа высунуть. Бабушки на скамейках просто крестились, забыв про семечки, а участковый дядя Сергей долго стоял на балконе своей квартиры, нервно теребя пальцами пустую «гильзу» от истлевшего «Беломорканала».

Оружие заставили сдать в тот же вечер. Но перед этим всё же была «войнушка», да ещё какая! Всем «войнушкам» войнушка, с кровью, рёвом и с трудно сдерживаемым восторгом, который, в большей степени, смахивал на всё то же коллективное помешательство.

Всё это Яська вспомнил машинально за какие-то доли секунды, пока молча лицезрел нехитрое Колькино «вооружение». Два корявых меча — причём «рабочие» поверхности и того и другого орудия имели зазубрины явно преднамеренно, чтобы причинить как можно больший урон, — один топорик с поблескивающим лезвием и необычайно длинная пика, при помощи которой можно было запросто пронзить пару-тройку взрослых насквозь. Единственное, что Яська смог сказать с порога комнаты, это: «Ты спятил?» На что Колька лишь отрицательно мотнул головой, добавив хриплым тоном, на манер персонажей крутых блокбастеров: «Это они все спятили».

Яська ждал традиционного в таких случаях: «А я всего лишь выполняю свою работу», — но так и не дождался, как и популярного пацанского плевка сквозь щель между отколотыми верхними зубами.

Колька сказал, что нужно спрятать «оружие» в Яськиной комнате — отсюда двинуть к реке проще всего: мимо магазина, затем вниз по оврагу и, вот он, берег — всего два локтя по карте.

Яська сразу же заметил, что так они однажды уже делали, и вот что вышло: он с температурой, Тимка под арестом, а Колька и вовсе свихнулся, раз так хочет ввязываться не пойми во что… Что если и можно хоть как-то охарактеризовать нормальным человеческим языком, так лишь кровавой бойней, и никак иначе!

Колька даже ухом не повёл и утянул Яську на поиски плоскодонки.

Рыбак в деревне был лишь один — городской профессор Юлий Валентинович, что выбирался на природу во время летних каникул, насладиться свежим воздухом и рыбалкой. Обычно он привозил на прицепе своего джипа мощный катер, с хромированным винтом и блестящим мотором, который на берегу был укутан в тёмно-зелёный брезент. Яську поражала скорость и то, как на ходу из мотора вырывается в небеса струя охлаждающей жидкости — словно этакий хвостик игривого животного.

Или как фонтанчик из головы кита!

Естественно, на профессорский катер они претендовать не собирались — диковины сразу же бы хватились, да и проблем потом не оберёшься, — так что решили довольствоваться малым. Куда в большей степени притягивала старая плоскодонка, что выполняла на дачном участке Юлия Валентиновича роль уличного столика, на котором можно запросто и рыбу почистить и салатик «нарубать», да и просто отдохнуть в компании с «беленькой». Последнюю Юлий Валентинович обожал наравне с рыбной ловлей, так что, как заметил Колька, даже «в случае чего», будет время на то, чтобы вернуть плоскодонку на место. Думается, сразу же, на ровном месте, Юлий Валентинович устраивать переполох не станет — какое-то время побродит с нелёгкими думами, относительно всего случившегося, прикинет все за и против, опросит соседей, дружков, ещё раз самого себя, а дальше…

Дальше Колька не загадывал. Куда в большей степени его заботило, как бы половчее умыкнуть плоскодонку незамеченными. А вернуть всегда успеется. Даже если вычислят, ну и что… Подумаешь, парочка деревенских ребят не знала, как развлечься, и решила сплавиться вниз по речке. А спросить просто испугались — ведь всем известна сущность взрослого человека: мол, если маленький, так нечего к воде и соваться! Чего уж там говорить про плоскодонку.

А Юлий Валентинович, он человек свой, — сильно ругать не станет. Сам потом, по «весёлому настроению», на катере прокатит. Так-то.

На том и порешили.

Яська полдня ходил хвостиком за бабушкой, то и дело повторяя, как ему здоровится, и как, в связи с этим, хочется на улицу. Бабушка, естественно, оставалась неприступной. Правда, лишь до той поры, пока не заявился Колька, — сразу необходимо отметить, что за время Яськиной болезни Колька и бабушка — как это не парадоксально звучит — подружились.

Бабушку, в первую очередь, поражала Колькина тактичность. То, как он держится, не смотря ни на что, как вовремя уходит домой, не заставляя её повышать голос и повторять одно и то же по нескольку раз. Одним словом, она увидела в лице Кольки этакого идеального внука. И Колька, естественно, сразу же воспользовался столь привилегированным положением, когда это сделалось необходимым. Яська сроду не думал, что такое возможно — манипулировать его бабушкой! Однако Кольке это каким-то непостижимым образом удалось с первого же раза.

— Антонина Григорьевна, Яська поможет мне крышу в курятнике подлатать? Мы мигом: туда и обратно! — И всё. А Яська ещё и виноват остался, что целыми днями бока пролёживает, никак не помогая по хозяйству, — это уже из ответных бабушкиных слов!

Яська надулся, но виду не подал.

Они наспех собрались и двинули к Кольке — сперва нужно было отвинтить от будки Шныря моток бесполезной цепи, чтобы затем оттащить его вместе с плоскодонкой к условленному месту на берегу речки. Яська сначала не понял, для чего именно нужна цепь, но Колька терпеливо объяснил, что та будет вместо швартовых — иначе плоскодонку запросто унесёт быстрым течением, и тогда поминай как знали! А второго шанса у них не будет.

Яська кивнул и больше глупых вопросов не задавал.

Стриж поправился, окреп и как-то даже увеличился в размерах. Пока Колька возился с цепью, Яська позволил себе насладиться видом вольной птицы, попавшей в плен к человеческому детёнышу — как-то иначе отзываться о друге Яська не мог. Точнее мог, но не хотел — достаточно только взглянуть на Кольку, как всё сразу же становилось ясно: задумчивый, молчаливый, постоянно чем-то недовольный, даже немного дикий — именно, что детёныш! А стриж прыгал по траве и смешно махал крыльями, силясь взлететь. Последнее отчего-то не получалось: то ли мышцы ещё не окрепли, то ли последствия болезни сказывались, то ли просто утратилась сноровка.

Яська помнил, что и люди после продолжительного курса лечения, когда не разрешают даже с кровати подниматься, вынуждены затем заново учиться ходить. Как-то так. Яська не знал, что на что влияет в первую очередь, но что примеры были сопоставимы — это факт.

В конце своего забега стриж путался в траве, цеплял разведёнными крыльями разросшийся на Колькином дворе иван-чай и валился на раздутый от отчаяния зоб. При этом он утробно булькал, будто настоявшийся квас в бидоне, и шипел, предупреждая Яську, чтобы тот и не думал подходить ближе. Да Яська и не собирался — он просто сидел на крыше будки, болтал ногами и щурился от яркого солнца. На душе была благодать — так всегда, когда преодолеешь нудный недуг и вновь чувствуешь себя здоровым.

Яська чихнул. Смахнул с подбородка семена одуванчика. Шмыгнул влажным носом.

«Э нет, ещё не до конца победил. Простуда, она такая, приставучая!»

— Есть! — воскликнул Колька, выпрямляясь во весь рост и вытирая со лба испарину. — Поддалась-таки, родимая!

— Крепко ты её присандалил.

— Толку-то… — отмахнулся Колька. — Вот если бы Шнырь на ней постоянно сидел, тогда да. А так… зря только старался.

— Скажешь тоже, — Яська не без интереса осмотрел ржавые звенья. — Где ты её нашёл?

— От деда досталась. Он ею противовес на тракторе крепил, так что штука надёжная! — И Колька деловито подёргал отдельные звенья, демонстрируя прочность.

Яська кивнул.

— Да стопудово выдержит!

Колька кивнул в ответ. Быстро сбегал в сарай. Вернулся с пыльным мешком в руках.

— На, вот. Пакуй.

— А ты?

— А чего я? Без меня, что ли, не управишься?!

Яська в недоумении развёл руками — ничего он такого и не думал, просто так спросил.

Колька тут же обуздал выросшее буквально на ровном месте недовольство и примирительно сказал:

— А я кое-чего ещё прихвачу.

Когда Яська закончил возиться с цепью и мешком, Колька был уже рядом. Улыбающийся, довольный, всем своим видом излучающий уверенность, что всё выйдет как надо.

Яська тут же поймал себя на том, что подсознательно страшится этого самого «как надо». Оно хоть и не понятно, как именно надо, однако так и кажется, что их надо, со стороны любого взрослого человека будет выглядеть, «как не надо».

Яська помотал головой — опять он увлёкся мыслительной игрой и куда-то соскальзывает или укатывается, наподобие запуленного в кусты мячика.

— Это чтобы грести, — деловито сказал Колька, демонстрируя странную штуку. — Вдруг вёсел не окажется.

Яська почесал затылок.

— А чего это такое?

— Лопатка печная, темнота, — Колька качнул лопаткой в Яськину сторону, в попытке тюкнуть друга по темечку. — На такой Баба Яга в сказке пыталась Иванушку-дурачка поджарить! Неужто не знаешь?

Яська отстранился от греха подальше — ну его этого Кольку.

— Знаю я. Позабыл просто.

Колька расплылся ещё шире.

Яська не утерпел.

— Ты бы ещё совковую лопату прихватил!

— Чтобы ты ею грёб?

— Чтоб ты помалкивал.

Колька засмеялся. Потом снова сделался серьёзным, перекинул лопатку на плечё, будто часовой ружьё, и поманил за собой.

— Идём пока нас моя бабушка не вычислила.

— Боишься? — попытался пошутить Яська.

Колька остался серьёзным.

— Просто неохота врать снова.

Яська проглотил ответную колкость, и они двинули в сторону усадьбы Юлия Валентиновича.

Пробирались преимущественно задами, через жиденькие палисадники, ухоженные делянки и садики. Пару раз устраивали привал, чтобы перевести дух и полакомиться несозревшими яблоками. Так всегда: пока ждёшь, хочется всего и сразу, а как всё это разнообразие недельки через две раскинется во всём своём великолепии — на языке оскомина от одного лишь вида. Яська помнил мамины упрёки: мол, по весне годны даже яблочные соцветия съесть, а как август-месяц на дворе — так нам вроде как и ничего не надо. Человек, он такой: не постоянный в своих желаниях. И это ещё мягко сказано.

В Яськином классе училась девочка, которая, например, могла съесть селёдку и запить её сладким чаем… Секанова Людка, она такая, хлебом не корми, дай только кому-нибудь аппетит испортить своим жутким меню. Как только желудок терпит такое несносное поведение? Давно уже пора вывернуться наизнанку хотя бы профилактики ради!

Навстречу никто не попадался, так что, в конце концов, даже сделалось немного скучно. Яська открыл было рот, чтобы завести какую-нибудь беседу, но Колька тут же шикнул — пришли. Яська уставился на дощатый забор с завитушками и аккуратно скинул с плеча мешок. Приглушённо звякнуло. Колька вырос, словно из-под земли, и показал кулак.

Яська стиснул зубы, чтобы не проронить ни звука.

— Я с утра заходил к Юлию Валентиновичу, разведать, так сказать, обстановку — прикинулся, что за спичками послали, — Колька прислонил лопатку к забору и на взгляд прикинул высоту.

— Ну и?..

Колька отодрал от шорт приставучий репейник.

— С Юлием Валентиновичем проблем быть не должно. Он с самого утра засел за свои сети, так что вряд ли в ближайшее время отвлечётся на что-нибудь другое. Ещё к нему дядя Паша заходил — шоферила местный. Договорились в город ехать, только я прослушал, когда именно.

— Может уже уехали?

— Может и уехали. Сейчас другое важнее: придумать, как плоскодонку через забор перекинуть.

Яська отступил на шаг. Замер, прислушиваясь к приглушённому звону под ногами. Осмотрел забор, что возвышался на их пути непреодолимой зелёной преградой.

— Да тут метра два будет… — прикинул он, почёсывая бок. — Так-то, безо всего, не перелезешь, а с лодкой и вовсе. Ты когда всё это задумывал, разве забор не учёл?

Колька повёл плечом.

— Какая теперь разница! Идём. Что-нибудь придумаем.

Яська снова ухватился за побрякивающий мешок, но Колька приказал жестом: не надо, пусть тут остаётся. Только с тропинки нужно убрать, а то мало ли кто мимо пройти удумает…

Яська старательно запихал мешок в лопухи, Колькину лопатку — следом. Затем отошёл и расправил примятую траву. Славно вышло — никто и не подумает, что тут что-то припрятано.

Колька повёл вдоль забора. Сначала по косогору, что заканчивался вонючим отстойником, за которым раскинулся пустырь. Солнце припекало, а оттого болотная жижа противно пузырилась, испуская слезоточивые миазмы. Яська зажал нос, но и это не помогало — вдыхаемый ртом воздух каким-то непостижимым образом всё же проникал из лёгких в носоглотку, чиня непередаваемые ощущения. Колька изредка оборачивался и хрюкал, точно сытый поросёнок, — такое ощущение, что его ничто не брало.

«Ну конечно, этот и тут не упустит возможности подколоть».

Яська старался не обращать внимания — чего с балбеса возьмёшь, потом как-нибудь расквитаются.

Спустя метров сто забор резко свернул налево. Канава осталась позади, а с нею и треклятые запахи. Дышать сделалось легче, и Яська тут же принялся вертеть головой по сторонам. Они свернули в узенький переулок, что одним своим концом упирался в мостик через канаву и убегал дальше, к еловой рощице, а противоположным — сливался с центральной улицей.

На другой стороне переулка возвышалась старая водонапорная башня, сложенная из красного кирпича. Фундамент напрочь искрошился, ощетинившись рыжими проплешинами. Огромные деревянные ворота висели на покорёженных петлях, а суставчатая лапа ржавой щеколды утопала в зарослях барбариса.

Яська зажмурился и тут же снова открыл глаза. Казалось, допотопная постройка перекосилась на один бок и всем своим весом опирается на этот самый стальной сустав. Тот изогнулся, покрылся ржавой коростой, но по-прежнему противостоял нещадному времени. Точнее жил своей нелёгкой повседневной жизнью, даруя постройке надежду на будущее. Однако на деле ничего такого конечно же не было — башня ровнехонько уходила ввысь, заслоняя собой полуденное солнце.

Яська прогулялся взглядом по бойницам пустых окон, глянул на остроконечную крышу, где в разные стороны торчали куски почерневшей от дождей черепицы. Казалось, изнутри бабахнул мощный фугас, раскурочив ударной волной большую часть крыши. Кое-где сквозь кирпич и черепицу пробивалась зелень. Чуть ниже, на карнизе, ворковали голуби. Самих птиц видно не было — видимо забились в какую-то невидимую щель, — однако их скучный диалог нёсся во все стороны, словно был единственным способом бегства из-под перекосившейся крыши.

— Как давно её построили? — машинально спросил Яська и тут же наткнулся на спину замершего друга.

Колька пожал плечами. Нехотя глянул на постройку. Скривил губы.

— До войны ещё. Водокачка. Хотя и не работала никогда толком, если верить рассказам местных. До сих пор, вон, по колодцам шастаем.

— А почему не работала?

— Времена всё не те были. Когда революция началась тут в основном бандюки всякие шарились. При гражданской войне — то же самое было. Потом вроде как под склад отдали. А в сорок первом и вовсе немцы пришли… и полицаи. А последние пострашнее самих фрицев оказались, — бабушка рассказывала.

— Это ещё почему?

Колька присвистнул.

— Потому что вроде как свои, а своими и не пахнет. Точнее пахнет, но как от шакалов — бабушка говорила, что их за версту учуять можно было. Скорее всего, именно в ритме дело, — Колька подмигнул. — В сердечном ритме. Потому что у таких нелюдей, оно и стучит иначе. Как «накапает» на кого полицай, так беднягу сразу же сюда. Карцер своего рода. Только пострашнее. Из карцера рано или поздно выпускают, а отсюда — никого так и не выпустили.

Яська сглотнул комок жути.

— Как это?

— Да просто. Как набьют под завязку — пара гранат и дел-то. Видишь, что от крыши осталось…

Яська ощутил плечами леденящую дрожь. Казалось, из-за приоткрытых дверей дохнула сама смерть. Хотя… Так, наверное, и было. Ведь каких-то пятьдесят с небольшим лет назад тут бесчинствовали твари. Они пожирали плоть, а может и не только плоть… и не только пожирали…

Но что может быть страшнее кровавой расправы?

Яська не знал.

«Если только та же самая расправа, только наделённая смыслом?..»

— Идём, — и Колька двинул дальше, недобро косясь на гнутую щеколду.

На миг Яське показалось, что Колька тоже что-то чувствует, находясь именно здесь. Но лишь на миг — потом друг отвернулся, и поток эмоций прервался.

Яська оглянулся на чёрный зев. Присмотрелся. Приложил руку к груди. Поёжился.

«Там что-то есть! Именно сейчас. Причём оно видит нас и…»

Яська отвернулся и зашагал вслед за другом. Чувство слежки не покидало его вплоть до тех пор, пока они не свернули за угол.

Между участком Юлия Валентиновича и соседним двором шла узкая тропка. Непонятно, для какой именно цели она задумывалась, да и задумывалась ли вообще. Вездесущий сорняк не спешил устраивать здесь непроходимую чащу, апатично атакуя лишь дощатые заборы по обе стороны тропинки. Ветра не было, а оттого над головой повисла пряная июльская духота, усеянная неподвижными семенами одуванчиков. Яська дурашливо махнул рукой. Пушинки тут же «ожили», принявшись сновать в самых различных направлениях, ловко перелетая через забор и оседая на широких лопухах репейника.

Колька уверенной походкой направился вдоль двух заборов. Яська — следом. Метров через тридцать они замерли. Колька задумчиво покачал головой и полез в бурьян. Яська молча наблюдал за другом. Из-за спины донеслась приглушённая человеческая речь, где-то в подворотне залаяла собака.

Яська загнанно оглянулся — ну вот и всё, доигрались!

Колька шикнул, чем-то заскрипел. Яська с трудом преодолел сковавшее тело оцепенение, вновь уставился на друга. Тот отогнул в разные стороны две соседние доски, поманил за собой в образовавшуюся щель. Яська, не думая, шагнул.

Обдало запахом лебеды и прелых досок. За шиворот посыпались опилки. Лицо обвила ловчая сеть паука.

Яська поморщился, стараясь поскорее избавиться от липких нитей.

За забором раскинулся ухоженный садик. Яська медленно отполз на четвереньках от щели, позволив Кольке вновь свести доски. Над головой разорялся воробей. Яська глянул вверх, присвистнул — столько яблок он отродясь не видал, тем более, на одном дереве. Жаль, что пока не спелые.

Колька не обратил на плоды никакого внимания, снова поманил за собой вглубь сада.

Они передвигались не спеша, от деревца к деревцу, тщательно прислушиваясь к окружающим звукам. Однако кроме неугомонного щебета и треска кузнечиков ничего слышно не было. Яська упёрся в заросли малины и принялся машинально уплетать ягоды за обе щёки.

— Ты более подходящего момента для этого не мог подобрать? — отчитал Колька. — Дома не кормят что ли?!

Яська проглотил сладкую массу, а вместе с ней и обиду. Утёр тыльной стороной руки липкие губы. Нехотя отошёл от кустарника. На противоположной стороне сада высился двухэтажный летний домик с застеклённой мансардой и уютным двориком. По периметру росла плакучая облепиха, усеянная крупными ягодами, которые буквально горели на фоне остальной зелёной массы!

Яська снова сглотнул, на что Колька тут же показал кулак: мол, только попробуй!

У самого домика Колька резко забрал вправо, так что они вновь приблизились к забору. Признаться честно, Яська уже толком не помнил, что именно находится по ту сторону. Вонючая канава, страшная водокачка или узкая тропа — поди, разбери. Колька, напротив, не выглядел особо обеспокоенным — он явно ориентировался на местности и оглядывался с той лишь целью, чтобы заметить неприятеля первым.

— Вон, видишь?.. — сказал он подкравшемуся сзади Яське.

— Чего?

— Плоскодонка.

Яська пригляделся внимательнее. И впрямь, чуть в стороне от домика, между яблонь, что-то темнело. Не то бугор, не то и впрямь какая конструкция.

— Идём, — поторопил Колька и двинулся первым.

Они проскочили открытое пространство мелкой рысью, стараясь по возможности, не шуметь. Колька чуть притормозил, пропуская Яську вперёд, затем снова нагнал и подтолкнул в заросли облепихи. Яська щеками почувствовал недобрые объятия кустарника, поспешил зажмуриться. Майка затрещала, а голые коленки тут же обожгло. Яська открыл глаза и понял, что влетел в самую чащу. Вокруг раскачивались переплетённые стебли, колючки и ягоды размером с бусину. Яська дёрнулся всем телом назад, но не тут-то было. Снова обречённо затрещала майка, а отрекошетившая ветка больно наподдала по носу. Брызнули слёзы. Яська замер, от греха подальше, — так и без глаз можно запросто остаться!

Рядом возился Колька.

— Ну ты чего там, как бирюк! Сейчас всю деревню переполошишь!

Яська собирался огрызнуться, но в исцарапанный подбородок упёрся очередной недружелюбный стебель.

— Вылезай, давай, аккуратно, — подсказал Колька. — Пригнись только сначала, а то всю облепиху Юлию Валентиновичу выкорчуешь! Слоняра, ей-богу!

Яська послушался совета, пропустив обидного «слоняру» мимо ушей, кое-как отцепил от волос вездесущие колючки, потом от майки, сломал упёршийся в бок сук и осторожно присел, стараясь, по возможности, ничего больше не касаться. Вышло. Внизу было свободнее, и Яська на корточках, помогая себе руками, выбрался из злобных зарослей.

— Ну ты и чучело, — с мрачным недовольством заключил Колька, оценивая внешний вид друга. — Влетит теперь.

Яська с сожалением осмотрел собственную маячку: дыра на боку, оторванный рукав, паутина клочками — в общем, ещё легко отделался.

— Да не кипишуй ты, может, обойдётся, — попытался утешить Колька. — Зато не заметил никто.

— Да тут, скорее всего, и нету никого!

— Может и так. Но это нам только на руку.

Они обошли заросли облепихи стороной, оглядели домик. Всё по минимуму: аккуратное крылечко, бревенчатые стены, окошечки из обработанного лобзиком дерева, многогранная покатая крыша, с широкой террасой, застеклённой узорчатым оргстеклом.

Колька присвистнул.

— Лихо это Юлий Валентинович соорудил!

— Думаешь, сам?

— А чего тут думать! Ведь это для себя.

— Как это?

— Ну, это же не жилой дом. Это так, типа шалаша. Ты ведь не нанимаешь рабочих, чтобы построить шалаш. А почему?

Яська пожал плечами.

— Засмеют ведь!

— Да причём тут засмеют… — вздохнул Колька. — Эх, не понимаешь, ты ничего. Ведь это же так, для души. Тут нельзя жить круглый год, да и ни к чему это. А вот посидеть просто так вечерком — самое то!

Яська неуверенно кивнул.

— Ну да, а я даже как-то и не подумал, что так бывает. Ну, что живёшь в одном доме, а в другой просто так приходишь, чтобы отдохнуть… Странно как-то выходит.

— Странно, почему взрослые сами этого не понимают. Сидят в своих многоярусных коробках с благами цивилизации и думают, что счастливы. А на самом деле и не счастливы вовсе! Потому что настоящий приют — вот он. Построен для себя собственными же руками. Ради одного единственного момента.

Они помолчали. Затем двинули дальше.

Небольшой дворик за домом был заставлен всевозможным садовым инструментом: лопаты, грабли, секаторы, вёдра, чуть в стороне лежала ржавая коса. Из-под вороха распущенной лески выглядывала приземистая скамья — она походила на логово гигантского паука, что решил подлатать свою смертоносную сеть. На вкопанных в землю стальных столбах сохли растянутые на многие метры рыбацкие сети. От них тянуло тиной, отчего создалось впечатление, что неподалёку протекает небольшая речка. Хотя речка и впрямь была рядом. Просто до сих пор она никак не напоминала о себе.

Яська выпутал из сети ракушку, прислонил к уху.

— Это же не раковина, — не преминул блеснуть сообразительностью Колька. — В речных ракушках только слизняки противные живут.

Яська выбросил ракушку: подумаешь… Он всё равно что-то услышал, просто не стал спорить.

— А вот это, как нельзя кстати! — обрадовался Колька, с вожделением глядя на вымазанную землёй тачку.

— Думаешь, утянем?

— Ну не себе же тащить!

Плоскодонка лежала в стороне, под старой яблоней, дном к верху, наполовину укрытая старым брезентом.

Яська подошёл ближе, скривил губы.

— Не лодка, а таз какой-то… Ты уверен, что на ней можно речку переплыть?

Колька снисходительно улыбнулся: мол, вот чешешь языком, почём зря, а умного так ничего и не сказал за всё время прогулки. Он откинул полу брезента, смахнул с плоского дна рыбью чешую и крошки от хлеба, попытался перевернуть лодку. Та охотно поддалась, словно смирение ей уже порядком поднадоело. Как по команде, в разные стороны прыгнули жирные лягушки. По сырой от росы земле поползли сытые слизняки. Яська невольно отскочил. В большей степени от неожиданности, нежели и впрямь страшась скользких тварей. Колька лишь усмехнулся.

— Помогай, давай, чего застыл, как не живой! Они не кусаются. Присосутся если только — не отдерёшь!

Яська послушно засуетился, ухватился за влажный брезент, спихнул на землю.

Плоскодонка походила если не на таз, так на обычный обеденный стол, перевернутый с ног на голову, только без ножек и малость потяжелее. Невысокие борта почернели от сырости, сбросили краску. Уключин видно не было.

Вдвоём ребята легко перевернули плоскодонку. Та издала утробный звук, будто натужно выдохнула. Колька сразу же принялся изучать дно.

Яська осторожно заметил:

— Всё равно, даже если чего и есть, только на воде проявится.

Колька задумался.

— Дело говоришь! На первый взгляд ничего не заметно, — он почесал подбородок. — Не охота просто так эту бадью до речки тащить. Хотя… — Колька кинулся к тачке.

— Чего?

— Мы её своим ходом сплавим! — радостно отозвался друг, подкатывая тачку к плоскодонке. — По Вонючке. Заодно и на течь проверим!

Яська поморщился, припоминая недавнюю прогулку по склону ручья.

— Да там без противогаза не выжить!

— Ничего, потерпишь.

— А если потонем? Охота тебе в этом барахтаться? Потом ведь в дом не пустят!

Колька отмахнулся.

— Грузим.

Они кое-как взвалили поклажу на тачку. Отыскали центр тяжести. Снова накинули брезент. Колька, как заправский силач, поплевал на руки. Поднапрягся.

— Ты что же, через главный ход переть собираешься? — Яська уже начал сомневаться в адекватности друга.

— Тут задние ворота есть. Чтобы мусор выносить. Просто они закрыты изнутри, потому и в обход пошли.

Яська лишь кивнул: оказывается Колька и впрямь всё продумал.

До ворот добрались без приключений, сменяя друг друга за тачкой. Колька безошибочно вывел в нужное место, быстренько отворил ворота, и они вновь оказались на откосе вонючей канавы. В лицо дохнуло болотом, и Яська зажмурился. Тачка налилась свинцовой тяжестью, потянула за собой. Яська вцепился в ручки онемевшими от напряжения пальцами, попытался затормозить — не тут-то было! Откос оказался слишком крутым — совладать с тачкой и грузом не удалось.

— Э, держи! — предупредил Колька, но Яська уже полетел вниз, в холостую «работая» ногами по рыхлому песку.

У самого берега всё же удалось замедлиться. Яська кое-как затормозил и, от греха подальше, опрокинул тачку на бок. Из-за спины тут же возник Колька.

— Нормально всё?

— Вроде…

— Давай, толкай тачку обратно, а я пока тут разберусь. Да, и брезент прихвати!

— Может, проверим сначала?

— Да всё нормально! Я чую.

Яське не понравилось это «чую». Со стороны выглядело так, будто всё уже заранее предрешено, а их действия походят на движения марионеток.

Яська плюнул на всё и поплёлся обратно, без интереса таща тачку за собой задом наперёд. На какой-то миг из-за забора показалась крыша водонапорной башни. Издалека она не казалась такой уж мрачной, даже не смотря на то, что творилось под сводами полвека назад.

«Странно выходит, — думал на ходу Яська, сражаясь с подъёмом. — Вроде бы никакой пользы эта башня и не принесла. Более того, в ней погибали люди. А всё равно, пойди ж ты, своего рода, памятник получается: человеческой подлости и лицемерию».

Что ж, значит, бывает и так.

Яська откатил тачку на прежнее место и уже было собирался возвращаться обратно, как вдруг его настигла странная мысль. Точнее мысль была вовсе не странная, а, наоборот, вполне себе логичная. Странным было то, что Колька и не подумал предупредить об этом: задние ворота следовало закрыть изнутри, чтобы не привлечь внимания. При этом выбираться наружу придётся либо через проделанную дыру в заборе, либо через сам забор.

Яська задрал голову, почесал затылок, нездорово вздрогнул: ну уж нет. Да, залезть на эту верхотуру ещё получится, но вот как потом спускаться? Нет, он ничуть не страшился высоты — достаточно вспомнить пируэты на тарзанке над дном высохшего озера! — дело было в чём-то ещё… Но, вот, только Яська не мог понять, в чём именно.

Яська сделал нерешительный шаг к забору, замер. Всё же возникла осознанная мысль: «С той стороны — спуск. Прыгну и шиндец! В лучшем случае, просто докачусь кубарем до вонючей воды, а в худшем…» Яська мотнул головой. Действительно, не стоит поступать столь опрометчиво, — тем более, только-только открестился от опостылевшей кровати и ухаживаний бабушки. Хотя, с другой стороны, так можно откосить от Колькиной авантюры.

Ну уж нет! Стоп!

Яська отвернулся от забора и решительно зашагал вглубь сада.

Ему казалось, что он сроду не найдёт дыры, ведущей на тропку между соседними участками, однако ноги сами вывели, куда нужно. Яська спешил, попутно оглядываясь по сторонам и силясь производить как можно меньше шума. И вот оно, то самое место под яблоней, на которой трещит воробей!

За забором, как и прежде, повисла духота. В нос набились семена одуванчиков. По голым коленкам чертила разросшаяся лебеда.

Яська чихнул и рысью побежал вдоль забора.

За углом снова возникла водокачка. Яська собирался было увеличить ход, чтобы поскорее проскочить неприятное место, однако всё же непроизвольно замедлился.

«Ясь, а Ясь… поиграем?»

Яська встал, как вкопанный. Поначалу он толком не понял, что именно произошло. Но что произошло — это факт! Дело даже не в жутком шепоте. Что-то изменилось визуально, по сравнению с тем, как было раньше, когда они вдвоём с Колькой только-только шли за плоскодонкой.

Яська вздрогнул.

Ну как же… Двери открыты настежь, а ржавой щеколды и вовсе след простыл! Только махина отчего-то и не думает падать.

«Ясь, а Ясь… ну что же ты?»

Яська скользнул к кирпичной кладке, сам не понимая, что такое творит. Из темноты прохода дохнуло сыростью. Яська поёжился, чувствуя, как дыбятся на голове волосы. Сердце отчаянно металось в груди, а ноги зачем-то всё шагали и шагали… Как баран на бойню, ей богу!

«Ясь, а Ясь…»

Да что же это такое?!

Яська осторожно заглянул внутрь. После дневного света вокруг на какое-то мгновение воцарилась абсолютная темнота — «хоть глаз выколи» и рядом не стоял! Яська принялся испуганно вертеть головой по сторонам. Наткнулся взором на квадрат света за спиной — выход. Снова обернулся к тьме.

Постепенно из мрака выступили стены — кирпичные, с многочисленными швами цементной кладки. Яська машинально дотронулся до ближайшей — ледяная, точно лёд! Хотя так просто кажется после уличного зноя. Яська вновь почувствовал в груди страх. На одном из щербатых кирпичей белым мелом был нарисован приземистый домик с решёткой на единственном окне. Из-за стальных прутков выглядывала грустная рожица.

Яська шагнул дальше.

«И что только такое творю?!»

Но поворачивать назад было поздно, и Яська пропустил крик подсознания мимо ушей.

Пол под ногами был ровный, залитый цементом. Стены особо не давили. Потолка не видно и вовсе. Пару раз Яська задирал голову вверх, силясь хоть что-нибудь разглядеть. Однако абсолютная чернота очень скоро отбила желание делать так и дальше.

Казалось, во тьме что-то затаилось, выжидая подходящего момента, чтобы напасть.

Яська попытался заставить себя не думать о том, что может находиться над головой.

«Интересно, как там Колька? Наверняка уже места себе не находит из-за того, что меня нет так долго. Теперь снова поучать станет, как вернусь. А вернусь ли?.. Ну вот, опять!»

Яська скользнул отчаянным взором по черноте. Вспыхнуло жёлтое гало. Яська замер. Сердце надсадно ухало на месте желудка, скользя всё ниже и ниже…

«Ничего, в темноте так всегда. Особенно, когда пытаешься в ней что-то разглядеть».

«А чего тут разглядывать? Скелеты разве что по углам…»

Яська помотал головой.

Снова что-то вспыхнуло. На сей раз непосредственно перед Яськой, зелёного цвета. Под ногами зашуршало.

Яська вжался в стену. Вновь глянул на спасительный выход.

— Да ну его! Оно мне надо?.. Лучше найти Кольку и уже вместе во всём разобраться.

Из глубин кирпичного мрака дохнуло пронизывающим холодом — так, будто далеко-далеко отворилась и тут же закрылась невидимая дверь, выпустив на волю злобный сквозняк.

Яська услышал, как стучат его же собственные зубы. А из мрака неслось: «Ясь, а Ясь… А может тебя всё же прихлопнуть? Ты как? Не против? Сильно орать не станешь? А то придётся закрыть дверь. Только тогда ты ничего не увидишь. А смысл играть, когда ничего не видно?»

Яська обмер. Значит, снаружи не показалось. Проклятая козявка была где-то рядом. Может даже в той самой черноте, что раскинулась над головой!

«Ясь, а Ясь… Какой же ты глупенький. Разве не помнишь, как я вылезла из твоей ноги? А представь, что вылезу из головы… Ясь, а Ясь, представил?»

Яська всхлипнул. На ощупь отыскал саднящую пипку. Потёр зудящую плоть. Закусил нижнюю губу.

А козявка и не думала униматься: «Ясь, а Ясь, а когда всё закончится, мы останемся тут, в темноте. Ты когда-нибудь оставался в темноте на веки вечные? Нет? Знаешь как это долго?»

Яська зажал уши ладонями и, что есть сил, ринулся на свет.

«Ясь, а Ясь, неужели ты не знаешь, что спасение не всегда именно там, где виден свет? Многие из ваших канули в бездну именно по собственному наитию. Ступать нужно во мрак, чтобы победить Тьму в себе, иначе… Ну так что, попробуешь? Ясь, а Ясь…»

Яська уже не бежал, а нёсся семимильными шагами. А выход всё не приближался, пульсируя где-то за чертой мироздания, словно занавешенное окошко далёкого дома.

Свет медленно угасал.

«Ну конечно, створки!!! Их кто-то пытается закрыть! Или что-то!»

Над паникой прогремела осознанная мысль: «И когда только я успел так далеко зайти?..»

Колено правой ноги во что-то уткнулось. Яська взвыл от боли, полетел на шершавую стену, краем глаза следя за угасающим светом. Кое-как успел вскинуть руки, уберёг голову. На зубах скрипела цементная крошка.

«Так, наверное, и те, кого не стало. Ухнула граната… Всё обвалилось… Тела просто раскидало по сторонам. Кого-то, возможно, вот так же бросило на стену, в крошку из кирпича и цемента. Кто же нарисовал рожицу?.. Наверняка не взрослый».

Яська поспешно выпрямился. Ухватился за стену, чтобы не упасть — всё в голове вертелось, точно на карусели. Попытался сделать шаг, снова обо что-то споткнулся. Склонился было, чтобы разглядеть препятствие, но тут же застонал от прострела в колене — видать сильно приложился.

«Вот ведь дурень и впрямь! — мысленно ругал себя Яська, на чём свет стоит. — Это надо же себя накрутить до такой степени! Ведь ничего не предвещало!..»

«Ясь, а Ясь… А я ведь тут, в голове».

Яська шарахнулся в сторону. Снова полетел носом вперёд. Ладони угадили во что-то вязкое, противно хлюпающее, проскальзывающее между пальцев. Яська заскользил и уткнулся в слизь лицом. Пахнуло тухлятиной, да так что перехватило дыхание! Желудок решительно двинул вверх. Яська с трудом перевалился на бок, чувствуя, как липкая дрянь насквозь пропитывает маячку и шорты — эх и влетит же теперь! — зачем-то попытался утереть лицо руками. Стошнило. Прямиком на голые коленки.

Яська в отчаянии взвыл. Попытался отползти подальше. Снова угодил растопыренными пальцами во что-то липкое. В голове щёлкнуло: ткань!

Яська замер.

«А что если это останки тех… Кого гранатой…»

«Да нет же, не может быть! Тела наверняка вынесли и похоронили ещё во время войны».

«А вдруг не вынесли?»

«Да какая разница! Ведь столько лет прошло. Остались бы только кости!»

«Ага, и парочка тройка озлобленных приведений!»

«Не мели ерунды!»

«А что же тогда происходит? Что это за дрянь?! И кто распахнул ворота настежь, а теперь пытается их закрыть? Заходи, Яська, милости просим! Вот только обратно мы тебя уже не выпустим!»

Ответа не последовало — внутренний голос, на то и внутренний, чтобы умолкать в самый ответственный момент.

Яська осторожно ощупал ткань — вроде как обычная мешковина. Тут же мелькнула очередная догадка: «А может, им всем мешки на голову понадевали? Хотя… Как там козявка говорила? Когда в темноте — не так страшно. Тогда что же это?»

Яська наклонился ниже. Приник буквально к самому полу, так что ощутил ледяной шлейф собственного дыхания, отражённый от цемента.

То, что случилось дальше, никак иначе, как дурным сном и не назовёшь. От вида раскинувшегося под ногами безумия Яську не то чтобы парализовало, скорее уж скрутило охватившим душу безумием. Он мог только сидеть на корточках и смотреть в одну точку, не воспринимая действительность, как таковую. Хотя так и должно быть — ведь это очередной кошмар, который вновь наводнили твари. Яська верил именно в это, потому что верить во что-то ещё было попросту немыслимо. Ну не может такого быть в реальности! Не может, хоть ты тресни!

Однако было, не смотря ни на что.

Судьба словно насмехалась, а крыть её карты было элементарно нечем.

Яська налетел на подпёртый к стене мешок — точно такой же, что принёс Колька, когда они ловили стрижа. От удара тот опрокинулся, разродившись жуткой нежитью. Это были какие-то пауки. По крайней мере, так показалось Яське в самом начале. Однако не сказать, чтобы сходство было стопроцентным. Нет, твари походили на пауков так же, как последние — на летучих мышей. Это было что-то ещё. Мёртвое, инородное, в большей степени сравнимое с недосформированными эмбрионами каких-то жутких насекомых. Необычайно длинные и тонкие лапки, причём без суставов — возможно, просто сломаны. Столб позвоночника. Хотя позвоночником это тоже не назовёшь — сплошное желе. Что-то на вроде головы насекомого, не то с рожками, не то с усиками…

Именно от последнего и сделалось по-настоящему страшно.

«Ясь, а Ясь… а я ведь тут, в голове».

Яська вздрогнул. Отрешённо поднялся на ноги. Сделал неуверенный шаг в сторону. От его тела исходил еле различимый свет — как от куска фосфора в темноте, только не зеленоватый, а голубой. Светилась слизь, которая покрывала останки жутких тварей и намертво въелась в ткань одежды.

Яська понял, что оно и впрямь изнутри — это была точная копия грудной клетки человека. Только не костяная, а вылепленная из податливого желе.

Под ложечкой что-то шевельнулось. Яська понял, что не может дышать. Он посмотрел на далёкий свет и сполз по стене на пол.

Ворота оставались открытыми — их и не думали закрывать. Показалось.

Яське было всё равно на всё.

«Ясь, а Ясь… а может поиграем в прятки? В темноте очень удобно прятаться».

Плоскодонка не протекала, и они успешно сплавили её вниз по ручью к речке. Затем Колька вооружился своей лопаткой, как доблестный капитан дальнего плавания, — Яська остался на берегу для того, чтобы облегчить борт, — и лихо двинул вверх по течению к заранее обусловленному месту. Яська плёлся пешком, борясь с душевными переживаниями относительно всего случившегося в башне, попутно силясь избавиться от приставучей слизи.

Сил практически не осталось. Резервные накопления израсходовались на душевные переживания и на поиски недавнего схрона — Колька не преминул воспользоваться услугами преданного друга и тут.

Яська и не помнил толком, как ему удалось выбраться на свет. В каком-то полуобморочном состоянии он всё же добрёл до спасительного выхода и долго ползал в траве, не понимая, что вообще такое с ним происходит. Потом, не оборачиваясь, двинул к канаве и обо всём рассказал Кольке. Друг оставался непроницателен, но лишь до той поры, пока Яська не описал тварей в мешке, — Яська мог поклясться, что на Колькином лице дрогнула одна из бровей! Так бывает только в том случае, когда что-нибудь знаешь, но продолжаешь упорно молчать, как партизан. Правда осознание данности пришло к Яське значительно позже, когда он лежал на собственной кровати, силясь заснуть. Вдобавок ко всему, масла в огонь добавила Тимка…

На берегу же ручья странная Колькина реакция осталась хоть и подмеченной, но не принятой к сведению, за имением куда более насущных проблем. Если честно, Яська и не жаждал понимания. Просто хотелось выговориться, чтобы не держать рвущийся наружу ужас в себе. Но как тут выговоришься, когда страшно даже думать, а тем более, вспоминать. Особенно это приставучее «Ясь, а Ясь…» — ощущение, будто в голове и впрямь что-то копошится!

Тьфу ты!

Яська рассказал только про здоровенных дохлых пауков — он не знал, как ещё обозвать тварей. Про голос в голове, что предлагал остаться и поиграть в темноте, — не решился. Колька хоть и лучший друг, но принять Яську за психа — ему ничего не стоит. Конечно, в открытую не скажет, а вот подумать, подумает. А это пострашнее всего остального: когда друзья считают тебя двинутым, а ты сам знаешь, что все они ошибаются! Только поделать ничего не можешь. Ведь их много, а ты один.

«Как мушка в стакане чая — кричи, хоть оборись, никто не услышит! А услышат, так только выругаются».

Между собой Колька и Яська частенько в шутку намекали на неадекватность друг дружки, однако сегодня всё обстояло иначе. Под стандартное определение «псих» попадали в основном выкрутасы, направленные на то, чтобы привлечь внимание Тимки, или повоображать друг перед другом: там, на макушку дерева залезть или, скажем, речку переплыть в самом широком месте. В этих случаях Яська согласен быть психом сколько угодно, но только не сейчас.

Колька выслушал друга до конца, не перебивая, — снова странность! — после чего сухо заметил:

— И как только додумался один туда соваться? Ведь сказано же было, что это за место такое.

— Но я ведь и помыслить не мог.

— Помыслить… Оно и видно. Ну а если бы на бандюков каких напоролся, тогда что?

— На каких ещё бандюков?

— Да какая разница! Место нелюдимое, слава дурная, — а ты посмотреть просто… Да та же шпана местная поймала бы и «тёмную» устроила! Чего бы тогда делал?

Яська пожал плечами.

Позже он понял, что Колька просто так профессионально ушёл от неудобной темы, перекинув «стрелки» на обычное и естественное — на уличную шпану.

«А что если всё так и было? Заманили и запугали. А сейчас сидят себе под мрачными сводами и тешатся, вспоминая, как в усмерть запугали мамину мулю».

Но это всё опять же пришло позже, когда нервы немного успокоились, а мысли, напротив, разбрелись, не позволяя глаз закрыть.

Колька причалил к берегу запыхавшийся и счастливый. Дождался расстроенного Яську, кинул швартовую цепь.

— Тащи, давай!

Яська потащил. Лодка кружила по воде, точно живая. Колька, как мог, помогал своим «веслом».

Вдвоём они без особых проблем выбрались на берег и закрепили плоскодонку под огромной ивой. Плакучие стебли дерева, словно ширма, укрывали побережье, так что беспокоиться лишний раз за плавательное средство не приходилось.

Колька стремительно забрался на берег и уже оттуда показал большой палец: мол, ничего не видно!

Яська кивнул и тоже полез в гору. Делать ничего не хотелось, так что он особо и не спешил. К тому же и заявись он в таком виде домой — ничего хорошего не жди. Бабушка наверняка устроит допрос с пристрастием. Один раз, правда, уже пронесло…

Пронесёт ли дважды — вопрос.

Под ногами струился речной песок. Высоко в небе скользили стремительные облака. Игривый ветерок трепал волосы на макушке. Пахло водорослями и рыбьей чешуёй. Пахло летом. И так бывает, вроде бы всё здорово — середина июля, как ни крути, — а на душе нависли какие-то сумерки. И даже не понятно, что с ними делать. Ковыряться в сути вещей страшно, потому что мало ли на что в итоге выйдешь. Оставлять всё как есть — тоже нельзя. Вот и бабушка постоянно твердит: мол, запущенная хворь, она такая, проклюнется в самый неподходящий момент, когда её и не ждёшь сроду, — и кори потом себя за проявленную беспечность. А время ушло. Ничего не поделаешь.

Яська вздохнул. На всякий случай понюхал маячку — гадость. И ведь ничем не перебить эту вонь! Разве что от души поваляться в лебеде… Сомнительно, что поможет, к тому же опасно — Яська помнил по школьным урокам, насколько недоброжелательны в своём отношении к маленьким мальчикам семена лебеды. Можно надышаться и того… в компанию к гадкой козявке.

«И, правда, зачем только полез в эту башню?»

Яська отмахнулся от навязчивых мыслей: смысл возвращаться к тому, что было, когда всё сложилось, как есть? Смысла нет никакого. Лучше думать о том, как теперь со всем этим жить. Ведь такое не забывается просто так. За забвение нужно платить.

— Ты уснул, что ли, там?! — поторопил Колька с верхушки берега и снова помахал рукой.

— Уснул что ль! — огрызнулся Яська, сражаясь с крутым подъёмом.

У магазина распрощались. Колька заявил, что у него ещё дела — какие именно не сказал — и был таков. Яське, собственно, было плевать. Настроение окончательно упало, и он поплёлся домой, пиная обточенный волнами голыш.

У калитки его встретила улыбающаяся Тимка — видать всё же выпустили из заточения. Яська попытался состроить на лице некое подобие улыбки, но вышло как-то не очень. Однако Тимка не обратила внимания — по крайней мере, виду не подала. Яська огляделся по сторонам и сказал:

— Привет. Ты как?

Тимка улыбнулась ещё шире — до ямочек на щеках.

— Привет! Хорошо! Вот, выпустили на часок погулять, а то у меня уже астма началась от домашней пыли, — Тимка озорно подмигнула.

Яська расплылся в ответ — на сей раз уже по-настоящему.

— А Колька разве не с тобой? — Тимка беспокойно огляделась по сторонам.

— Был. У него дела.

— Без тебя? Странно.

Яська пожал плечами — ему это странным не казалось. Наверняка обдумывает очередную авантюру. Старых-то ему мало! Однако вслух Яська сказал другое:

— По хозяйству, скорее всего, запрягли.

Тимка снова подмигнула.

— Твоя бабушка мне так и сказала… Как и про то, кто вызвался помогать.

Яська открыл рот, но тут же понял, что сказать нечего. Точнее если чего и говорить, так правду, потому что выдумывать на пустом месте — себе дороже. Да, если честно, и не хотелось врать Тимке. Она-то, вон, прискакала именно к нему, а не к Кольке.

Яська почесал затылок, нехотя проскрипел, будто раздосадованный кот, оставленный без сметаны:

— Тут такие дела… А он сам тебе ничего не рассказывал?

— Кто, Колька? С какой стати?.. — Тимка состроила на лице выражение полнейшего недоумения. — Да скорее планеты сойдут с орбит, или Земля в другую сторону вертеться начнёт! А то ты не знаешь своего Кольку.

Яська пожал плечами — да уж, вопрос оказался приглупейшим.

— А что за дела? — спросила Тимка, пододвигаясь ближе.

— Да он упёрся, что Шныря сектанты поймали. А у тех сходка в эти выходные намечается, — так Огурцов сказал. Вот Колька и решил самосуд над ними учинить в отместку за пса, — получилось скомкано и сбивчиво, но самую суть Тимка, вне сомнений, уяснила.

— Чего-чего учинить?

— Са-мо-суд, — выдал Яська по слогам и потупил взор.

— Он что, совсем рехнулся?

— Наверное.

— А ты?

— А чего я? — Яська с вызовом глянул на девочку.

Тимка прищурилась.

— Ты с ним.

— Ну с ним, а чего ещё делать?

Тимка какое-то время молчала, исподлобья поглядывая на сопящего Яську. Потом снова улыбнулась, сказала то, чего Яська ну никак не ожидал:

— Глупые вы.

— Какие?

— Глу-пы-е! Закинулись местью, а как вершить её и не знаете толком.

— А ты, можно подумать, знаешь!

— Знаю.

— Умная, да? — Яська вовремя спохватился, не понимая, что на него такое нашло. И впрямь, ещё совсем недавно и сам думал о Кольке ничем не лучше Тимки, а теперь, вот, встал за лучшего друга буквально стеной.

«Тоже мне, мушкетер в шортиках».

Тимка разрядила ситуацию молниеносно — показала язык.

Яська сразу же поумерил пыл.

— И чего мы не так делаем?

— А я разве знаю, чего вы там понапридумывали в своих бестолковках?

— А зачем тогда глупыми обзываешь?

— Да уверена просто, что ничего более-менее сносного Колька придумать не мог. Наверняка, в очередной раз, что-нибудь выходящее за рамки дозволенного.

Яська вздохнул: «за рамки дозволенного» — это ещё мягко сказано. Хотя как иначе всё обозвать?

— Ну так что, разве я не права? — спросила Тимка безразличным тоном.

— Права, — смутился Яська. — Колька хочет с ними драться.

— Хм, признаться, чего-то другого я и не ожидала, — Тимка оперлась о приоткрытую калитку и принялась смотреть вдоль улицы. У колонки напротив дома застыл самодовольный петух. Уловил на себе Тимкин взгляд, склонил голову на бок, сказал задумчивое «кооо…»

Яська молчал, не зная, как быть дальше. То ли разговор закончен, то ли Тимка просто так испытывает его терпение, то ли ещё чего…

Тимка всё же обернулась.

— Можно проще всё сделать. А драться — бессмысленно. Эти уйдут — придут другие.

— Почему ты так думаешь?

Тимка сделалась неимоверно серьёзной — ну самая настоящая взрослая женщина, только маленького роста и в детском платьице на лямках. Яська даже руки из карманов шорт вынул, будто перед учительницей стоит. А Тимка прикрыла калитку и заговорила шепотом, не сводя с Яськи пристального взора:

— Потому что тут место такое. Разве ты не понял ещё?

— Понял — что? — с трудом пролепетал Яська.

Тимка терпеливо объяснила:

— То место, в котором мы оказались… Разве ты не догадался, что это был другой мир?

Яська почувствовал, как по спине прогулялась стайка ледяных мурашек. Снова заныла пипка на ноге.

— Под землёй — и впрямь ход! Только ведёт он вовсе не на ту сторону реки. Он ведёт за горизонт — туда, где обитает Тьма. Я всю неделю об этом думала. Это был самый настоящий ад или что-то вроде того!

— Нет, — Яська упорно замотал головой, не желая воспринимать навязанную истину. — Так не бывает.

— Тогда, неделю назад, что ты почувствовал в пещере? Когда нос расквасил?

Яська почувствовал, как земля стремительно уходит из-под ног. Карусель. Как и тогда! Яська выкинул перед собой руку, кое-как ухватился за ограду, силясь не упасть. Рядом тут же возникла обеспокоенная Тимка.

— Яська, ты чего? Слышишь меня?! С тобой всё в порядке? Чем от тебя так воняет?..

Яська отбрыкнулся, выпрямился в полный рост.

Тимка скрючилась у забора, держась за правый бок. На её лице был написан неподдельный испуг.

Яська ощутил в голове туман. Тот медленно рассеивался, пропуская внутрь деревенские звуки и запахи.

— Тимка?..

— Чего? — отозвалась девочка, стараясь оставаться на расстоянии.

— Это я тебя так?

— Нет, я сама себя пнула!

Яська покраснел. В груди возникла тянущая боль, а в голове — непонимание всего происходящего. А что, собственно, случилось? Яська ужаснулся, догадываясь, что с ним что-то не так!

«Ясь, а Ясь… а я ведь уже тут, в голове. Поиграем?..»

— Это она всё, — пробормотал Яська, смотря Тимке в глаза.

— Кто?

— Козявка.

— Какая козявка?

— Та, что укусила меня ещё там, на той стороне.

Тимка напряглась.

— Яська, хватит, а? Не смешно уже. Я же просто поделиться с тобой хотела! Я ведь не знала, что ты того…

— Сбрендил?

— Да нет же! — Тимка всё же подошла. — Ты просто не правильно меня понял. Я хотела сказать, что и не подозревала, как именно ты отреагируешь на мою речь.

— А как надо было реагировать?

Тимка пожала плечами.

— Я не знаю. Наверное, это страх. Просто мне и самой страшно, когда я вспоминаю то место… и путь. Особенно обратный. Ты слышал смех?

Яська вспомнил страшные шары.

— А ты видела поезд?

Тимка отрицательно мотнула головой.

— Нет. Правда слышала сигнализацию — такие на переездах ставят! А ты видел?

Яська нерешительно кивнул.

— И что это был за поезд? Куда он спешил?

— Он был… Он был… Не помню точно, извини. Но мне кажется, он вовсе никуда и не спешил.

— Почему?

— Потому что он ездит по кругу. А смысл спешить внутри кольца?

Тимка пожала плечами. Проговорила с примирительной улыбкой:

— Белки, вон, как носятся в своём колесе… Аж дух захватывает!

Яська изобразил корявую улыбку.

— Я всю неделю читала папины книжки, — задумчиво сказала Тимка. — Мало чего узнала, но кажется поняла, что это был за ход. Мы попали вовсе не в обычную пещеру, а в «кротовую нору». А через неё — в другой мир.

— Кротовая нора? — Яська почесал заросшую макушку. — А это ещё что такое?

— Ты помнишь сказку «Алиса в стране чудес»?

Яська неуверенно кивнул.

Тимка продолжила, не дожидаясь ответа:

— Алиса читала в лесу книжку, потом заметила белого кролика с часами, который куда-то спешил, и погналась за ним. Убегая, кролик скакнул в норку. Алиса — следом. Норка привела в Зазеркалье — иной мир, подчиняющийся чужим законам и населённый странными существами.

— Так ты хочешь сказать, что мы побывали в зазеркалье?

— Да нет же! — Тимка всплеснула руками. — Это так просто, чтобы было легче понять!

— Если честно, то совсем ничего не понятно. Да и не бывает так.

Тимка надула губки.

— Фома ты неверующий — вот кто! Выслушай сначала до конца, а потом уж и сомневайся, если так хочется.

Яська сразу же приумолк.

— Дело в том, что подобные «норы» встречаются и в реальности. Преимущественно в аномальных местах, типа Бермудского треугольника, Марианской впадины или нашего Алтая. Учёные считают, что вблизи таких мест находятся червоточины, которые излучают некую форму тёмной материи, которая и открывает каналы в иные измерения. А попутно притягивает всякую нечисть!

Яська вновь ощутил леденящий холод — совсем как в мрачном чреве водонапорной башни.

Тимка помолчала, позволяя Яське как можно тщательно обмозговать полученную информацию.

— В одной из книжек даже написано, что частота излучаемой червоточиной энергии напрямую связана с тем местом, куда ведёт ход. То есть, каждая отдельно взятая «нора», приведёт только в одно определённое место. Хотя некоторые считают, что частоту можно изменять, а тогда получается что-то вроде железнодорожной станции — как стрелки развернёшь, туда и поедешь!

Яська усмехнулся.

— По крайней мере, теперь понятно, откуда взялся поезд.

Тимка какое-то время продолжала оставаться серьёзной. Потом всё же «оттаяла» и улыбнулась.

— Дурашка, ты, Яська. Я ведь серьёзно.

Яська улыбнулся — ему нравился тот тон, каким обращалась к нему девочка. Так обычно мамы разговаривают со своими детьми: вроде бы и укоризненно, но в тоже время — с неподдельной лаской.

Яська почувствовал, как зарделись уши. Чтобы отвлечься, он машинально спросил:

— Выходит, что такая «нора» есть и на берегу речки?

— Выходит, что есть. Только ведёт она в очень уж жуткое место, — Тимка содрогнулась, будто под порывом пронизывающего ветра. — Я теперь даже без света заснуть не могу. Мама думает, что дочка того… сбрендила, как ты только что про себя подметил.

Яська улыбнулся.

— Надо бы Кольке всё рассказать.

— Ну уж нет! — категорически не согласилась Тимка. — Не хватало только его просвещать. К тому же он и не поверит.

— Поверит, — Яська припомнил дрогнувшую бровь. — Он и сам кое-что знает. Чего не знаем мы.

— Думаешь?

Яська кивнул.

— Но кем же тогда является тот человек?

— Какой человек? — не поняла Тимка.

Яська замешкался, припоминая свой сон.

— А ты разве не помнишь, как мы выбрались?

— Смутно… Мне кажется, мы по очереди везли друг дружку на вагонетке… Хотя… Я не уверена. А ты помнишь?

Яська понял, что тут что-то не так.

— Да нет… Тоже смутно. Как в тумане всё.

Тимка разочарованно вздохнула. Снова глянула вдоль улицы.

В пыли у забора резвились воробьи.

— Так что за человек?

Яська вздрогнул. Неловко пожал плечами, словно в майку были вдеты «плечики» обычной гардеробной вешалки.

— Сам не знаю. Думал, ты помнишь. А так… Скорее всего, привиделось.

«Ага, как же, привиделось!»

Яська заставил себя держать эмоции в узде, а рот на замке — рано выдавать сокровенное, да и не ясно толком ничего. Теперь ещё придётся смириться с «кротовой норой».

«Кто же этот Доктор? Чего именно он ищет между мирами? Какую преследует цель?»

В слух Яська спросил, желая отодвинуть неприятную тему как можно дальше:

— А ты что придумала?

— В смысле? — охотно откликнулась Тимка, продолжая наблюдать за играми купающихся в пыли воробьёв.

— Как с фанатиками быть?

— Ах, это… Да никак. Нужно использовать против них их же оружие.

— Как это?

— Нужно не драться с ними, а просто заснять всё на видео. У моего папы, кстати, есть камера.

— И что это нам даст?

Тимка всё же отвлеклась от серой стайки в пыли.

— Огласку. Мы покажем общественности, как шайка отморозков издевается над животными. А это многое изменит, уж поверь мне. По крайней мере, спровоцирует резонанс.

— Они сами же так и делают, — глухо произнёс Яська, пропуская мимо ушей «резонанс». — Снимают и выкладывают куда-то… Так Колька сказал.

— А ты думаешь, подобные сайты посещают нормальные люди?

Яська не нашёлся, что ответить.

— То-то и оно. А мы выложим, куда надо. И нас непременно услышат!

— Мы?

— Да, мы. Потому что одни вы ничего не сделаете. Вот, — и Тимка снова «вернулась» к воробьям, демонстрируя Яське свой миленький профиль с курносым носиком и острым подбородком.

Яська опешил — вот они новые женщины, подрастающие на смену своим, да и чужим матерям!

Тимка внезапно вздрогнула и хлопнула себя ладошкой по лбу.

— Вот растяпа-то! Совсем ты меня заболтал, — а дома ждут уже наверняка! Всё, побежала! — Она беззаботно улыбнулась. — Только Кольке своему ничего пока не говори. Я сама! — Это уже на бегу, через плечо.

Ночью снова снилась гадость.

Яська никак не может уснуть из-за того, что по карнизу за окном шарит облезлый кот. Хотя поначалу даже неясно, что это кот. Вроде как и на птицу смахивает… На сову или, там, филина.

Внезапно Яська понимает, что с той стороны окна притаилось то, что проще всего представить. Ему легче нафантазировать кота — так пусть это будет кот. Однако кот получается злобным и облезлым. Он ходит туда-сюда по карнизу, гадко скрипит, поглядывая на Яську через стекло угольками глаз.

Яська зовёт маму — а чего ещё делать, когда не можешь даже пальцем пошевелить от сковавшего сознание страха? Мама приходит и задёргивает шторки. Но остаётся узкая щель. Тёмная и, такое ощущение, бесконечная — совсем как «кротовая нора»! Яська силиться отмахнуться от навеянного воспоминаниями ужаса и, попутно, закрыть глаза. Однако не выходит ни того, ни другого — страх напирает, не смотря ни на что, а между ресницами словно воткнули по две спички, не позволяя векам сомкнуться. Самый настоящий ужастик, честное слово! Однако постановочными трюками и не пахнет. Пахнет болотом и мокрой шерстью.

Кот замер напротив щёлки и злобно подёргивает хвостом. Его зеленоватый взор при этом буквально разъедает сознание. Откуда не возьмись, приходит догадка: «Я знаю этого кота!» Кот и впрямь знакомый, как и его лицемерный взгляд. Живёт на лестничной клетке этажом выше — Яська сталкивался с ним тысячу раз, когда носил молоко тёте Поле, которую обездвижил вездесущий инсульт, — жуткое, нужно заметить, зрелище. Но сон не об этом.

Как правило, кот поджидал на последней ступеньке. Начинал сновать между ногами, тереться о брюки, при этом сыпля искрами статики и довольно урча. Клянчил. Тётя Поля звала кота Шельмой. Однажды Яська сказал, что Шельма — она вроде как женского рода… А кот, это ведь кот. Тётя Поля тут же оговорилась, что все коты шельмы, особенно те, что являются в последний раз. Они самые хитрющие, потому что уже не раз обманывали смерть.

Яська тогда ничего толком не понял, а тётя Поля не преминула напустить жути: мол, вообще нужно держаться от кошек подальше, а то ведь, чего доброго, вслед за собой в могилу свести могут — им-то всё равно, а вот для человека, это конец всего.

Яська поделился странным разговором с мамой, на что та лишь махнула рукой: поменьше слушай старческий маразм! Яська послушался: мама взрослая — ей виднее. Однако на душе всё равно остался неприятный осадок. Маразм не казался таким уж старческим. И не казался маразмом — как бы нелепо это ни прозвучало. Но что именно имела в виду тётя Поля, говоря о хитрющих котах, что обманули смерть, Яська не знал.

Тогда не знал.

А Шельма, тем временем, таится с той стороны окна и смотрит на Яську зелёной бездной.

Яська говорит:

«Разве ты не знаешь, где твоё место?»

Шельма садится на задние лапы. Облизывается. Открывает неимоверно огромную пасть, усеянную множеством игл — именно игл, Яська может в этом поклясться! — и хрипит человеческим голосом:

«А разве ты не знаешь, где твоё?!»

Яська подскочил, будто ошпаренный! Отшвырнул простыни и одеяла, чуть было не скатился кубарем на пол. Всё же кое-как совладал с непослушными конечностями и забился в угол, зачем-то сомкнув в объятиях подушку. Поначалу он не мог толком сказать, что именно произошло. Однако минут через пять кошмар всплыл в голове, как огромные рифы на горизонте, и Яська понёсся на волнах встревоженных мыслей прямиком в пенящийся шквал, точно обречённый на скорую гибель парусник. Он нёсся в бездну, из которой не было обратного пути.

Яська долбанулся затылком о спинку кровати, отчего паника в голове ненадолго приутихла. Но не успел он толком собраться с мыслями, как ужас снова полез изо всех щелей, причём с удвоенной силой, так и норовя подчинить себе волю.

Яська поскорее отвернулся от тёмного окна. Перевернулся на бок, носом к стенке. Подпихнул под голову подушку. Скрючился в позе эмбриона, и постарался ни о чём не думать. Это оказалось просто. Страх пригвоздил к полу все мысли, оставив Яську один на один с очередным ночным кошмаром, что стремительно занимал всё окружающее пространство, в попытке завладеть и реальностью.

Яська снова уснул.

На этот раз Шельма сидел у него на руках и вкрадчиво мурлыкал, словно чему уча. Яська гладил кота против шерсти, на что тот никак не реагировал. За окном светили огромные звёзды, размером с консервную банку, а может и больше. На мгновение они по очереди затухали, после чего вспыхивали с новой силой, будто протёртые невидимой тряпкой плафоны.

Яська знал, что между ними что-то плавает.

Именно оно и приглушало далёкий свет, заслоняя источник излучения. Хотя свет и не был таким уж далёким, а значит, не было далёким и то, что плавало. Эти звёзды не походили на те, что мы привыкли видеть на ночном небосводе известного нам мира. Нет, они были совершенно иные: близкие и вполне доступные. Казалось, до них можно просто дотянуться рукой и даже потрогать наэлектризованную поверхность.

Яська попытался, но не смог оторваться от своего занятия.

Шельма заскрипел громче. Яська понял, что шерсть мокрая и вязкая, словно кота вываляли в болотной жиже или в мазуте, а ещё… Ещё шерсть пахла псиной, хотя это и не поддавалось никакому объяснению.

Яська глянул в окно. Шторок больше не было, а на той стороне, под мерцающими звёздами, откинув прочь простыни и одеяла, в кроватке скрючился спящий мальчик, так похожий на него самого. Яська знал, что так спать нельзя — в смысле, без одеяла. Более того, в курсе этого неписаного правила были все мальчишки его возраста. И дело было даже не в опасности замёрзнуть и простудиться. Нет, дело было кое в чём ещё… В тех, что приходят за полночь. Приходят, чтобы напугать. Для этого им необходимо знать твой страх. Потому они и лезут в голову.

Яська вздрогнул. Не от страха и не от холода. Скорее от неожиданности, потому что Шельма притих, точно прочёл его мысли. Яська проследил взгляд притаившегося кота. С той стороны окна задёрнули шторки. Хотя…

Шторки колыхнулись и заново сложились.

Яська заорал во весь голос, потому что увидел то, что обернулось. Это был ночной ужас. Он сложил за спиной перепончатые крылья и склонился над кроваткой.

Склонился над ним.

Яська завизжал что есть мочи.

Шельма зашипел, как шкварки на раскалённой сковороде. Соскочил с коленей и метнулся на ту сторону — вроде как через приоткрытую форточку.

Звёзды вспыхнули и погасли.

«На какую сторону?..»

Яська открыл глаза. Было холодно, душу сковал космический мрак. Половицы за спиной еле слышно поскрипывали — по ним будто кто-то ходил. Яська почувствовал, как вдобавок ко всему остальному, леденеет и сердце. Он пересилил страх, резко обернулся — ничего. Только тьма и бледный квадрат окна, за которым тоже ничего нет.

«А половицы скрепят всегда, сами по себе, отдыхая от повседневных шагов. Кажется, так говорила ещё бабушка… или мама…»

Яська протянул руку к тёмной куче у кровати. Сжал бесчувственные пальцы. Потянул сброшенное одеяло на себя. Укутался. Снова отвернулся к стене.

Ближе к утру явилась тётя Поля, собственной персоной. Она стояла посреди своей квартиры и сжимала в трясущихся руках мешок — тот самый, что разродился днём жуткими тварями. Яська побледнел, а тётя Поля сказала дребезжащим голосом:

«Ясь, а Ясь, посмотри-ка на это… — Она положила мешок на пол, разжала скрюченные пальцы и отступила в сторону. — Оно стоит того».

Яська смотрел, не в силах отвести взгляда. Даже не обратил внимания на очередное «Ясь, а Ясь…»

Внезапно мешок зашевелился. Потом зашипел, принялся мяукать. Под конец квартиру тёти Поли заполнил душераздирающий кошачий вой, от которого можно было запросто сойти с ума. Казалось, что сидящее в мешке существо заживо режут на части тупым лезвием, чиня нестерпимую боль. Однако ничего подобного не было и в помине — мешок лежал на полу нетронутый.

Откуда не возьмись снова возникла тётя Поля. Точнее её тень на фоне мерцающего серебром окна. Яська невольно отступил. А тень подняла над головой совковую лопату и стремительно опустила её вниз, прямиком на извивающийся мешок. Вой тут же стих. Мешок замер, а пол под ним стал буквально на глазах темнеть.

Яська отступил ещё на шаг и закрыл ладонями глаза.

Тень тёти Поли сказала гнусавым голоском:

«Ясь, а Ясь, смотри, как они возвращаются из бездны.

Яська, словно загипнотизированный, посмотрел сквозь разведённые пальцы. На карнизе за окном сидел довольный Шельма и, как ни в чём не бывало, умывался лапой. Он на секунду оторвался от своего занятия, глянул на шокированного Яську вертикальными зрачками, приподнялся и принялся тереться облезлым боком о деревянную поверхность оконной рамы.

Яська отрешённо мотнул головой. Прохрипел, обращаясь не то к тени тёти Поли, не то к самому себе:

«Это не он. В мешке был не он!»

Тень тёти Поли вышла на свет.

Яська невольно вскрикнул, уткнувшись лопатками в холодную стену — дальше отступать было некуда. Перед ним стояла вовсе не тётя Поля, а некое сгорбленное существо, укутанное в чёрную мантию с капюшоном на голове.

Существо сплюнуло на пол синюю слизь, прохрипело, истекая слюной:

«Там вообще никого не было», — оно склонилась над мешком. Развязало верёвку. Вывернуло мешок наизнанку.

К ногам Яськи хлынула бордовая жижа. Существо сипло рассмеялось, откинув пустой мешок прочь; а Яська привстал на цыпочки.

«Лихо придумано, а Ясь? — Существо надвинулось. — И не подумает никто, как, оно, есть на самом деле…»

«А как на самом деле?» — спросил Яська, силясь дышать ртом.

«Шельмы выходят на Путь за вами. Чтобы увести во тьму вслед за собой. Они-то вернутся обратно, а вот человек — вряд ли. Ведь у человека всего одна жизнь. Разве не так?»

Яська глупо мигнул. Посмотрел на кота за окном. Потом снова себе под ноги.

«Ну так что, рискнёшь открыть? — ехидно спросило существо. — Ясь, а Ясь, рискнёшь впустить её к себе?»

«Её?»

«Бездну!» — Существо упало на колени, в кошачью кровь, и принялось скукоживаться, уменьшаться в размерах, точно засушенный фрукт.

Яська наблюдал за жуткой трансформацией разинув рот.

Существо уменьшилось до размеров козявки и прыгнуло Яське на локоть. Яська тут же махнул рукой, словно на ту посадили энцефалитного клеща. Хотя было и того хуже!

Козявка удержалась. Противно запищала, такое ощущение, прямо в ухо:

«Ясь, а Ясь, ты главное, прежде чем идти, хвоста ему накрути, чтобы злее был! Тогда он точно доведёт, будь в этом уверен!»

Козявка надула изо рта шарик и нырнула в него, пропав без следа, как и в первый раз.

Яська сполз по стенке, силясь совладать с проникшим в голову ужасом.

«Эй! Ты чего тут забыл?»

Яська резко обернулся на голос.

«Тимка?»

Девочка отрицательно качнула головой.

«Нет. Но можешь называть меня так, потому что у меня нет своего имени».

«Разве так бывает?.. У всех живых людей должно быть имя!»

Девочка улыбнулась.

«У живых — да. А я — не живая».

Яська сглотнул страх. На спине набухли мурашки. В груди неприятно закололо.

«Но как же…»

Девочка вздохнула.

«Мне запрещено рассказывать. Да я и не помню толком ничего».

«Но почему нельзя? Кто запрещает?!»

Девочка оглянулась по сторонам.

«Они».

Яська тоже огляделся.

«Они?..»

Девочка утвердительно кивнула. Развела руки по сторонам, словно в попытке охватить ими ночь.

«Те, что наблюдают. Они есть сосредоточие Тьмы. А Тьма — внутри наших голов. Она — повсюду. От Неё невозможно скрыться или бежать, потому что Она в курсе всех наших страхов и тайн. Ей можно только противостоять. Причём по обе стороны горизонта, — девочка вздохнула. — Зря ты «плаваешь» именно сюда. Хотя… Любой на твоём месте, думается, совершил бы ту же ошибку».

«Но я же просто сплю! Я не могу никуда плыть!»

«Всё ты можешь, просто сам не желаешь признавать этого. Ты засыпаешь с мыслями о Тьме, соответственно, Она к тебе и приходит. Точнее не к тебе, а на твой Путь. Это очень опасно: однажды может затянуть под «покрывало».

«Что ещё за покрывало? Постельное?»

Девочка улыбнулась.

«Дурашка. Совсем как мой… — Она осеклась, потупила взор. — У вас есть такое понятие, как «чёрная дыра». «Покрывало» сходно с ней по своей структуре. Оно затягивает на другою сторону и, если не можешь «плыть», больше не вернёшься. Или не проснёшься — как тебе понятнее. А тогда останется только надежда и больше ничего».

Яська посмотрел на девочку — та в полумраке изучала линии на ладонях.

«Так тебя всё же затянули?»

Девочка вздрогнула. Улыбнулась, словно они пугали друг друга страшилками на чердаке какой-нибудь загородной дачи. Сразу же посветлело. Девочка улыбнулась ещё шире.

«Ведь можешь, когда захочешь. А меня сманил он», — и она указала пальцем на кошачью морду за окном чердака.

Кот злобно зашипел, ощетинился, скакнул на сук огромного дерева вымахавшего выше крыши.

Яська огляделся по сторонам. Это была вовсе не дача, а чердак на крыше дома его бабушки. За мутным стеклом занимался рассвет.

Девочка погрустнела.

«Прости, но мне нельзя тут долго находиться. К тому же рассвет…»

«Побудь ещё хотя бы минутку!»

«Нет, — девочка скользнула в тёмный угол. — Если вдруг где-нибудь застрянешь, ищи угол — вернейшее средство, чтобы выйти на Путь. И ещё: не верь, чего бы Они тебе не обещали».

«Тимка, постой! — Яська бросился вслед за девочкой. — Кто же ты такая?! Ответь мне, прошу!»

Ответом была пустота.

За окном противно проскрипел соседский котяра. Яська вздрогнул. Обернулся на свет. Он по-прежнему находился на знакомом чердаке, вот только не всё обстояло как прежде. Кое-что изменилось, да так, что Яська со стоном сполз вниз по стене. Вокруг царило непреодолимое отчаяние. Вокруг царила реальность.

Совершенно спонтанно Яська вспомнил момент, когда ему впервые в жизни пришлось «плыть». Возможно, именно в тот день в мрачных коридорах пространств он и повстречал всепроникающую Тьму, что нацелила в его грудь свой указующий перст, в надежде рано или поздно, прибрать к рукам столь редкостный вид гомо сапиенс.

Случилось это позапрошлой зимой, незадолго до новогодних каникул. По обыкновению, в школе между третьим и четвёртыми уроками случалась «большая перемена», во время которой работала столовая. Ещё можно было питаться в буфете, расположенном сразу на входе, но мама категорически запретила Яське даже близко подходить к «местному фаст-фуду». Мол, ещё неизвестно, из чего именно приготовлена тамошняя пища, и чем всё впоследствии может обернуться.

Яська рос послушным мальчиком, а оттого перечить маме не стал. Да и смысл, когда и в школьной столовой кормили — пальчики оближешь! Особенно весело становилось в дни школьных собраний, когда часть столовых стульев «разбредалась» по учебным классам, в результате чего есть приходилось стоя. Все галдели наперебой, швырялись макаронами, а обжора, Вадик Ануфриев, по кличке Нуф-Нуф, довольно подмечал, «что стоя в него только ещё больше влезет»!

Именно так всё и обстояло с утра в тот студёный декабрьский день, когда вроде бы ничего не предвещало неприятностей, а даже, наоборот, складывалось как нельзя лучше. А началось всё с того, что завуч, Нина Андреевна, пришла на первую пару и заявила от дверей под всеобщее ликование следующее: обед сегодня будет совмещённый, а занятия — сокращёнными. Всё это, ввиду подготовки к новогоднему утреннику.

Тут сразу же следует оговориться, что для экономии времени младшие классы, как уже упоминалось выше, питались между третьим и четвёртыми уроками, а старшие — между четвёртым и пятым. На практике, как понял сам Яська, дело было вовсе не в экономии времени, а в количестве уроков. У старшеклассников же их больше, нежели у первачков, отсюда и вывод: первых стоит кормить попозже, ведь и домой они попадут лишь ближе к вечеру.

Яська сразу что-то почувствовал. Он не мог сказать, что именно, но что что-то стало не так — факт. Возникло какое-то тянущее ощущение, словно в ожидании предстоящей беды. Ещё и сосед по парте, Димка Шмыгунов, по прозвищу Шмыга, разошелся: дескать, можно будет поближе на взрослых девчонок посмотреть, а то они вечно «трутся» за школьным углом, куда без приглашения лучше и не соваться.

Иначе можно запросто угодить в немилость к Стасику Ищенко. Собственно, Стасиком его звать никто не решался. Тем более, был яркий пример, который наглядно демонстрировал, что станется с тем, кто рискнёт обратиться к Стасику по имени или, не дай бог, фамилии.

Беднягу звали Санька Прыгунов. До несчастного случая — Рыгун в иерархии школьных прозвищ и погонял. А после всего случившегося, даже страшно себе представить кто… Всё дело было в Санькином характере — застенчивый чересчур. Но и отпор, в случае чего, дать мог.

Яська толком и не знал, из-за чего именно возникла склока между Санькой и Ищенко. Одни говорили, что Стасик взял у Саньки денег в долг, а отдавать не пожелал, другие — что просто привязался на перемене в школьном коридоре, третьи высказывали версию, будто виноват, в первую очередь, сам Санька — знал ведь на кого «бочку катит». Так или иначе, сцепились они в школьном коридоре, а тут, как назло, директор Дим Дымыч подоспел — Дымыч, не оттого, что постоянно дымит, а просто отдавая дань отчеству: Дмитриевич.

Дим Дымыч хвать одного за шхибот, хвать другого, и ну выпытывать, кто виноват. Ищенко естественно в молчанку сразу, лишь изредка улыбнётся так злорадно, уже на месте вынашивая план кровавой мести. А Санька возьми да и скажи, что они со Стасиком просто так играли. Вот и всё. Это в суде, после вынесения приговора, и молотком по столу — трах, — и гомон, и возмущения обеих сторон. Тут же всё тихо — даже мухи между рам затаились, предчувствуя беду.

Дим Дымыч пожурил обоих, повоспитывал на месте, да и отпустил за неимением доказательств. А на следующей перемене Стасик Саньку хвать — и прямиков в туалет для девочек! Говорят, так головой и окунул, хотя верится, правда, с трудом. Так или иначе, но свет на события тех злополучных дней могли пролить лишь двое, однако они упорно молчали. Санька ходил ниже травы, ни с кем не разговаривая, а Стасик по-прежнему лыбился, нагоняя страх на малышню одним своим внешним видом.

Именно тут и начиналась первая странность.

Стасик хоть и учился в девятом классе, ростом едва ли превосходил самого Яську, а Прыгунову и вовсе еле до подбородка дотягивал. Оттого и звали Децл, по аналогии с общеизвестным рэпером, что, не смотря ни на что, несказанно льстило самому Стасику. Назови его Санька при Дим Дымыче именно так, возможно, ничего бы столь радикального и не было, а так… Так, расхлёбывай теперь, Санька.

Яська понимал, что шутить в подобном случае может только идиот. А как показала практика, последних в его школе оказалось предостаточно — много больше, нежели нормальных учеников. Саньку шпыняли, толкали, пытались снова затащить в туалет. А Децл ходил — руки в брюки — такой воровской походочкой и всё подначивал: «Так эту Дусю, так… Может завтра в платьице придёт».

Все ржали, а Яська был готов вцепиться в глотки этим бесчувственным извергам, на вроде обозлённого хищника. Только разве справишься со всей этой сворой в одиночку… Тут и впрямь нужно быть бешеной собакой — не меньше! — а так даже ловить нечего. Собирать компанию тоже не имело смысла — настоящих друзей не было. Таких, которые могли бы просто встать за спиной, не спрашивая, зачем и почему. Надо Яське, значит надо и им, а о подробностях — потом.

Конечно, можно было хотя бы попытаться прощупать почву под ногами, однако это смахивало на ещё большую нелепость, нежели попытки настроить против Стасика кого-нибудь из одноклассников. Точнее не настроить, а принудить к активным действиям, растолкать от спячки. У Децла были шпионы в каждом классе, даже у малышни! Шепни только что-нибудь не то и всё, можешь считать, что твоя песенка спета. В этом случае надейся на чудо: что подвернёшься под руку не самому Ищенко, а кому-нибудь из его заместителей. Но и тут ещё не факт, что пронесёт.

Заместителей было трое, и вместе с Децлом они составляли костяк малолетней банды извергов, что нагоняла ужас на целую школу. Яська хоть и был намного младше этой самой шпаны, всё равно как-то иначе называть Децла-сотоварищи просто не мог — именно, что малолетняя.

Самым старшим был Генка Рыков, в обиходе просто Чича. Маленький с темной, как у цыганёнка кожей, развалистой походочкой и абсолютно лысым черепом. На переменах он в открытую курил «Мальборо», не страшась ни учителей, ни завучей, ни самого Дим Дымыча. На все устные замечания Чича тупо ухмылялся и гыгыкал, подражая тюремной урке: «Ну я вас умоляю, гражданин начальник, я же не в себя…» Наглость Чичи была не показной. Папа — видный казначей, к тому же вертящий крупные суммы в сфере среднего и дошкольного образования. С такого мало что спросишь, в особенности, за нерадивого сынка. Яська видел пару раз Чичиного отца. На первый взгляд ничего криминального, статный такой дядечка, в деловом костюмчике и тёмных очках, он сходу затолкал проштрафившегося сыночка в шикарный «Ауди», а сам завёл беседу с Дим Дымычем, относительно какого-то там «крупнокалиберного финансирования на выгодных условиях для обеих сторон». Возможно, отец как-то и воспитывал Чичу дома, однако его педагогика явно не приносила никакого результата, особенно если брать в пример поведение сынка вдали от родных пенат.

Вторым под Стасиком ходил Гуня. Длинный хлыст с копной пепельных волос и постоянно влажными губами. Самая настоящая присоска, а не рот! Гуня носил обвислый клифт с множеством заклёпок и побрякивающих ремешков, такие же безразмерные штаны с ширинкой в районе коленок и здоровенные ботинки с металлическими набивками на носах. У этого на пути лучше не стой, а тем более, не «втыкай»! Бил Гуня, не задумываясь, преимущественно ногами. Но не сильно. Яська сам однажды попал под раздачу. Заигрался на перемене с дружками, попятился и наступил на ногу стоявшему позади Гуне. Тот выпучил глаза, точно припадочный, и, не раздумывая, влепил Яське оплеуху. Правда, опять же не сильно — ладонью по лбу, — отчего-то не пожелав бить ногами. Возможно, просто не хотел марать свои «Гриндерсы» именно об Яську. А Яська с замиранием духа прокатился на заду по гладкому паркету под смех одноклассников и недобрую ругань Гуни. Можно сказать, он и впрямь тогда отделался малой кровью. Точнее обошлось совсем без крови. А вот некоторые попадали в истинную немилость. Разбивались носы, зажигались фонари под глазами, звенели лбы и затылки. И всё это быстро, без раздумий, как в порядке вещей.

Но куда страшнее было прогневить третьего участника банды — коренастого Схрона. Сложно сказать, откуда именно пошло прозвище, из каких потаённых закутков ледяного космоса. Схрон появился в Яськиной школе год назад — кажется, его родители переехали из Питера, хотя ходили слухи, что последних и вовсе нет, а живёт Схрон у родной тётки. Однажды Яська услышал разговор, будто Схрон водится с взрослой шпаной — с той, что самая настоящая! — и уже несколько раз был на приводе в детскую комнату милиции. Возможно, именно поэтому и случился переезд. Однако Схрон ничуть не потерялся в новом коллективе: он быстро нашёл себе товарищей по интересам и взглядам на жизнь в лице Чичи, Гуни и Децла.

Схрон был светловолосый, голубоглазый, приятный на лицо — ни что в нём не выдавало задатков скрытого психа. А они были. Схрон оказался исключительным садистом. В отличие от Гуни, он не бил просто так, за какое-нибудь недоразумение. Не унижал морально подобно Ищенко. Не хамил учителям, как то любил делать Чича. Нет, это всё было не его, не располагало, так сказать, к себе, не грело душу, если таковая вообще имелась. Схрон мучил физически, а перед этим долго присматривался к пёстрой толпе окружающих себя сверстников. Он действовал как самый настоящий маньяк. Примечал жертву — какую-нибудь «мамину мулю» или чересчур зазвездившегося остряка, — долго следил за ней, встречая у школьных дверей и провожая до подъезда, запоминал маршруты следования. Затем просто где-нибудь подкарауливал и всё. Для бедняги это было началом конца.

Яська не знал, что именно делал Схрон со своими жертвами. Никто не знал, потому что все пострадавшие попросту боялись говорить. А Мишка Соломонов — получивший за слишком еврейскую фамилию — забивал на школу всякий раз, как случался медицинский осмотр. Говаривали, что Схрон что-то сделал с Мишкиным телом… что-то такое, чего Мишка очень стыдился. А, между прочим, все знали, что Мишка никакой не еврей — на уроке истории он рассказывал свою родословную, и в ней не было ничего про иудеев. Это помнили все. И, тем не менее, молчали… Как молчал и сам Яська.

Так или иначе, Яська ну хоть убей, не мог понять, отчего эта троица ходила в узде какого-то милипизерного Децла, который только и мог, что издеваться над ребятами помладше, да подначивать других, когда самому лень ввязываться в драку. Чего он им такого сделал? Чего наобещал?

Стасика Ищенко Яська знал не понаслышке — тот жил в соседнем подъезде. В детстве они вроде как играли вместе. Хотя какие это были игры… Стасик — тогда он ещё не был Децлом — гонял с друзьями в дворовой коробке «банку» и позволял укутанному в «перины» Яське сидеть на деревянном бортике и восторженно лицезреть игру. Помниться, пару раз назвал «соседом», когда проносился мимо: «Чего, сосед, нос повесил ниже ушей? По мамке скучаешь?..» Тогда Яська просто улыбался, даже не подозревая, во что превратится Стасик по прошествии каких-то там двух лет.

И, возможно, именно по этой причине Децл никогда его не трогал, а во дворе дома даже здоровался, правда лишь когда узнавал: «Здорова, Ясик! Может, пыхнешь с нами, а сосед?»

Яська отнекивался и спешил поскорее пройти место тусовки; а в след ему нёсся Чичин стеб и вкрадчивый шепот Схрона. Яська предпочитал не вслушиваться — всё равно ничего хорошего о себе не услышишь, а если и услышишь, так что с того…

В столовой на третьей перемене было не протолкнуться. Пищала детвора, смеялись ребята постарше, беседовали выпускники. Звенели ложки. Скрипели по кафелю ножки стульев. Пахло борщом и свежей заваркой. В занавешенные окна с трудом пробивался бледный свет кроткого декабрьского дня.

Яська наступил на солнечный луч и замер, не зная как быть. Откуда он взялся? С самого утра — низкие облака, даже снег пару раз заряжал, а тут, смотри ты, распогодилось к обеду.

Они взяли на пару со Шмыгой наваристого борща, картофельных котлет с мясной подливкой и компот — в общем, как обычно, — и направились к столикам.

Тут-то всё и началось. Конечно же виноват был сам Шмыга — не за чем было так откровенно пялиться на взрослых девчонок, особенно когда где-то поблизости ошивается Децл со своей шайкой. Однако Шмыге не повезло вдвойне. Самого Децла поначалу рядом не оказалось, зато оказались Чича и Схрон. Последний видимо уже давно имел на Шмыгу зуб, потому что сразу же заявил:

— Сегодня после уроков даже не думай бежать. Лучше сам на выходе жди. А попытаешься улизнуть, ещё хуже будет. Усёк, мясо?

— Да он обмочился, смотри! — Чича указал на Шмыгину ширинку и заржал, будто цирковой осёл. — Вы посмотрите только! А ещё на кобыл засматривается. Эй, Пантелеева, ты б зассыхе дала?

Римка Пантелеева — местная достопримечательность, точнее «точка доступа», как выражались между собой старшеклассники — развела указательный и средний пальцы правой руки, после чего просунула сквозь них розовый язычок.

— Кобыла, блин, — выругался Чича, вновь возвращаясь к сконфуженному Шмыге. — Ай, и встрял ты, малыш. Схрону ох как не нравятся трусишки-зассышки. Правда, Схрон?

— Истину говоришь. Ничего, мы сделаем из этого половозрелого сопледона настоящего мужика. Правда, Муся?

— Отвалите от него! — Яська сам не понял, как подобные слова могли слететь с его языка.

Схрон резко обернулся. Уставился голубыми глазками, не мигая, желая запомнить на всю свою жизнь единственное существо на планете Земля, что осмелилось дать отпор.

— Что ты сказал?

Яська смотрел, как еле уловимый сквозняк играет светлыми волосинками на голове Схрона и желал поскорее провалиться сквозь землю, точнее сквозь кафель. И не важно, куда именно, лишь бы подальше от сегодня, Схрона и всех остальных!

— Аверин, ты чё, с дуба рухнул? — Чича недобро улыбнулся. — Забылся что ли совсем?

— Не лезь, — отмахнулся явно заинтересованный Схрон. — Это у кого тут яйца вдруг отросли? — Он попытался дотронуться до Яськиного лица.

Яська хотел отстраниться, но кто-то гадкий поставил ножку — наверняка подлый Чича! Яська полетел под всеобщий смех, сыпля тарелками, расшвыривая стулья и дико завывая от пролившегося на коленки борща.

Странно, но страх не подоспел и после этого. Наоборот, сделалось только ещё злее. Лишь здравый рассудок удерживал на месте, иначе Яська не посмотрел бы на то, что противников двое. Он машинально огляделся по сторонам в поисках Шмыги. Того и след простыл — вот ведь гад! Действительно, Шмыга, иначе и не скажешь! Заварил кашу и свалил, оставив его, Яську, один на один с отъявленными отморозками. Настоящий друг, ничего не скажешь.

Яська отшвырнул прочь поднос, смахнул с мокрых штанин остатки свеклы, гневно уставился на ухмыляющегося Схрона. Тот наклонился и протянул руку.

— Чего же ты на ногах не стоишь? Кормят плохо? А с виду не скажешь — нормально так затарился.

Яська отмахнулся от протянутой руки.

Откуда не возьмись, появился Децл. Толпа зевак расступилась перед ним, точно стая безвольных бандерлогов. Затем снова сомкнулась, в предвкушении представления.

— Чего это тут? — спросил Децл с показной хрипотцой. — Сосед, никак ты?..

Яська поднялся на ноги. Не оглядываясь, определил, что его взяли в кольцо — не убежать. Сзади подкрался Схрон, справа — Чича, слева возвышалась стена. На выходе из столовой сгорбился Децл.

— И чего этот деятель учудил? — спросил Стасик, поглядывая то на Яську, то на своих подельников.

— А он себя Робином Гудом возомнил, — ощерился Чича. — За дружка вступился.

— Да ну… — Децл присвистнул. — А дружочек-то где?

— А дружочек того… — вновь влез Чича. — Обделался и дёру дал.

Децл и глазом не моргнул, словно заранее знал ответ.

— Значит, в герои потянуло, соседушка? Моя это вина. Не углядел. А на первый взгляд, такой спокойненький всегда был, как бы ни при делах. Ну ничего, мы это сейчас исправим. Парни, держи его.

Яська даже дёрнуться не успел: на одной руке повис Чича, на другой Схрон. Последний тут же заломил кисть за спину, так что из Яськи глаз брызнули слёзы.

— Вот и несмеяна наша расплакалась, — с гадкой улыбочкой прокомментировал Чича, по видимому не совсем понимая, причём тут одно и другое.

Яська кое-как совладал с болью и попытался вывернуться. Тщетно.

— Отпустите, гады!

Схрон ещё сильнее заломил руку, отчего Яська утратил чувствительность в пальцах. Недобро хрустнули сухожилия. Схрон заметил полушепотом:

— Не рыпайся, дурачок. Слышишь, как кости хрустят? Или в травмпункт так хочется?.. Успеешь ещё, не бзди.

Яська сник, будто муха в силке паука, обреченная на мучительную смерть. А чего делать? И без того понятно, что не вырваться. Плакать и звать на помощь — превыше его сил. Остаётся ждать, что будет дальше. Хотя и без того понятно: ничего хорошего.

«Звонок, что ли, прозвенел бы уже…»

Хотя надеяться на то, что банда мучителей сменит планы относительно своей жертвы по столь незначительному поводу — по крайней мере, верх самоуверенности. И впрямь, чего им до каких-то там уроков… Одним больше прогуляют, одним меньше, что с того?

Совершенно спонтанно Яське вспомнился луч света, пробившийся сквозь окно внутрь столовой, когда ещё ничего не предвещало беды. Вот она жизнь, обманчивая и до боли подлая, хоть плач! Вроде поманит лучиком — как человек рукой беспечную синичку, чтобы покормить, — а потом хвать и ну мучить.

«Ладно, когда ещё за дело, а тут-то за что? За Шмыгу? За его поруганную честь?..»

Хотя…

Нет, это случилось бы и так, без Шмыги, потому что накипело. Осточертело день изо дня наблюдать весь этот беспредел! Особенно когда одним плевать, а другие привыкли настолько, что жить как-то по-другому уже просто не могут. Убери Децла и его шайку, так ещё неизвестно, что воцарится на их месте. Новый тоталитарный режим или всё же оттепель… Недаром говорят, что волки — санитары леса. Искореняют невидимую заразу. Притихших сонь, что утратили самоконтроль, смирившись с предложенным режимом. Индивидов, вроде него самого, которым наплевать на путь и смысл. А раз так, пускай делают с ним что хотят. Так или иначе, всё к этому и шло.

Яська выдохнул обиду и боль. Выпрямился, позволяя Схрону и Чиче полностью контролировать свои руки. Безразлично посмотрел на Децла: мол, давайте, унижайте у всех на глазах, плевать!

Но ничего не произошло. Момент словно и задумывался с той лишь целью, чтобы Яська осознал истину, что ускользала от его внимания изо дня в день: жить так, как живут они все — неправильно. Нужно что-то менять. А для этого нужно научиться противостоять. И Яська всё это понял.

— Так, что это тут у нас за балаган?

Ряды любопытных зрителей тут же поредели. Яська почувствовал, что его больше никто не держит. Он тут же оглянулся на своих конвоиров — те пятились в разные стороны, руки в брюки, улыбочки на лицах: мол, мы не при делах из-за чего весь сыр бор, это всё Аверин.

Яська переступил с ноги на ногу, не веря своему избавлению, и только сейчас почувствовал, что вымок ниже пояса буквально до нитки от пролитого борща. Догадка больно прочертила по истерзанному сознанию, но Яська всё же заставил себя оставаться на месте — позорное бегство означало проигрыш в самом начале игры. А потому он лишь размял затёкшие руки. Боль не преминула скользнуть от локотка и выше.

Напротив, между столами, застыла Инесса Карловна, учительница биологии и химии. Не смотря на свою кричащую — точнее каркающую фамилию, — учительница, в большей мере, походила на престарелую утку. Даже ходила эдак по-утиному, переваливаясь с боку на бок.

Инесса Карловна приспустила очки, глянула поверх дужек сначала на всклокоченного Яську, затем на скучающего Децла — тот всем своим внешним видом умело демонстрировал полнейшую непричастность ко всему происходящему, — кивнула, словно поняла, в чём именно дело, и водрузила очки на место.

— Значит, снова Ищенко… Только на сей раз с Авериным. Замечательно. И что же не поделили? Борщ?

Децл шикнул — так это пренебрежительно: тсс… Мол, давайте, госпожа начальница, шейте дело.

— Ты пошикай ещё у меня тут! — сразу же отреагировала Инесса Карловна. — И так только из-за неблагополучной семейной обстановки держишься. Были бы родители живы-здоровы, — давно бы пошёл с благодарственным напутствием!

Яська увидел, как по лицу Ищенко пробежала нездоровая рябь, а пальцы сами собой сжались в кулаки.

Тут следует сразу же оговориться о Стаськиных родителях. Точнее о погибшем отце и спятившей по этому случаю матери. Всё произошло три года назад — Яська отчётливо помнил тот вечер: крики во дворе, звон бьющегося стекла, звуки борьбы. Самая настоящая вакханалия, какой до этого был лишён их тихий дворик. Первобытный ужас, что не так-то просто забыть.

Отец Ищенко работал пожарным. Чего и говорить, нормальный Стасик — до того, как превратиться в злобного Децла — ходил, задрав нос. В особенности, если рядом находился отец. О том, что происходило с дворовой малышнёй, когда за отцом Стасика приезжала настоящая пожарная машина, не стоит даже упоминать — нужный градус эмоций выдержать всё равно не удастся.

Яська помнил, как однажды ему всё же удалось одним глазочком заглянуть внутрь сдвоенной кабины. В тот момент машина казалась звездолётом, прибывшим из другой галактики! Всюду лампочки, кнопочки, тумблеры, похрипывающая радиостанция. В общем, есть от чего потерять дар речи. Однако то было лишь началом представления. Пользуясь уважением в среде папиных друзей, Стасик однажды пробрался на место рулевого и включил сирену. Ухнуло так, что бездомные коты рассыпались по двору, будто шарики из разлетевшегося вдрызг подшипника по столу! Полосатые рожи потом ещё с неделю обходили недобрую подворотню стороной, злобно скрипя по соседним скверикам и люкам теплотрассы. Признаться, Яська и сам чуть не упал. Во всём был повинен шок — он как бы вырвал опору из-под ног. Уши естественно заложило, а Стасик долго смеялся, наблюдая за тем, как «несмышлёный Ясик» чудно открывает рот, силясь вернуть утерянный слух.

Но в один жуткий вечер веселье закончилось. Как Яська понял из отрывистых разговоров родителей, случилось что-то страшное.

В промышленной зоне города загорелся завод по переработке нефти. Естественно, все пожарные расчеты были брошены на борьбу с огнём. Хотя это было сложно назвать огнём. Яська отчётливо помнил ужасную картинку, что передавали по телевизору. Это было что-то огромное, всклокоченное, постоянно меняющее форму и очертания. Оно, в большей степени, походило на грозовое облако или на подводный вулкан, хотя на деле не являлось ни тем, ни другим. Оно в остервенении металось по земле, точно свора сцепившихся хищников, обволакивало здания и сооружения, проглатывало отдельные постройки, окружало автомобили, технику… людей. Оно было и впрямь живое! Точнее уподоблялось ему, чтобы чинить повсюду ужасную смерть.

Яське сделалось страшно, и он больше не смотрел. Однако уже увиденного с избытком хватило на всю ночь.

А ночью приснился огромный огненный шар, местами покрытый чёрными проплешинами, как Солнце — пятнами. Однако на этом сходство со светилом заканчивалось. На поверхности странного шара раскинулся необъятный океан лавы, атакующий огненным шквалом местами затвердевший гранит. Зрелище поражало, чего и говорить! Оно походило на гиену огненную. Затем картинка приблизилась, и Яська в ужасе различил на чёрном фоне мелькающие силуэты людей. Это были ни кто иные, как сгоревшие пожарники. Они боролись с огнём даже после смерти, помогали друг другу, силились пробиться сквозь пышущие жаром потоки, отступали, закрывая почерневшие лица обугленными руками, — но и думать не думали сдаваться! А когда картинка приблизилась настолько, что стало возможно вглядеться в отдельные лица…

Яська не помнил, чтобы хоть раз в жизни он просыпался посреди ночи от собственного крика. Вернее это был даже не крик, а самый настоящий визг. Так, наверное, вопит обречённый на верную смерть пленник в руках безжалостного палача. Тут уже не до приличий и совершенно безразлично, что можно по неосторожности причинить тяжкий вред самому себе. Хочется просто вырваться, любой ценой, кровь из носу, здесь и сейчас! Стряхнуть с плеч адские муки, чтобы хотя бы на одну единственную секунду, перед смертью, ещё разок вдохнуть пьянящий аромат свободы.

Так и Яська, насилу вырвался из огненных лап полуночного кошмара, после чего забился в угол между стеной и спинкой кровати, и просидел так до утра. Раньше он думал, что страшные сны вспоминаются лишь ближе к обеду, так что засыпая вновь, можешь быть уверенным, что дальше приснится что-нибудь другое, не столь жуткое.

Однако той ночью, Яська всецело убедился, что исключения случаются не только в грамматике по русскому языку. Оказывается и сны повинуются данному правилу, да ещё как! Впоследствии Яська назвал этот вид ночных кошмаров — «цветными снами». Он не мог объяснить, причём тут слово «цветные» — как-то само собой вышло, как и вся фраза. А как придумалось, так и повелось.

«Цветные сны» характеризовались жутким сюжетом, невозможностью проснуться усилием воли, а самое ужасное, — что по достижении кульминации приходила боль. Причём её реально можно было чувствовать на протяжении каких-то долей секунды, пока разум отходил ото сна и приспосабливался к условиям яви. Как будто соприкасались два разнородных измерения, в которых одновременно существовало Яськино сознание. Соответственно и чувства тоже сливались воедино, в результате чего начавшаяся во сне пытка, на какое-то мгновение оказывалась частью реальности. Затем ниточка всё же рвалась — или преломлялась некая грань обеих пространств, — в результате чего, явь всё же наступала, отсекая боль. И самое страшное, что явь эта несла в себе информацию: воспоминания, которых по законам жанра быть не должно! По крайней мере, до утра, когда в сознании обозначится запутанный сюжет, грязь, катакомбы, душегуб с клещами и прочее. А так как вся эта жуть оставалась в голове, она тут же возвращалась к Яське, как только он пытался заснуть заново. Причём начиналось всё с того самого момента, на котором прервалось мгновением раньше, точно сериал или реальная игра, придуманная кем-то невменяемым.

Яська принял данность, как что-то неизбежное, и стал с этим жить. А чего ещё делать, особенно когда неясно само происхождение творящегося безумия? Хотя нет, происхождение — вполне себе естественно, тут сомневаться не приходилось. Яська не мог понять другого. Почему он принял всё за факт? Как это вышло? По чьей воле? Ведь он не завизжал, когда видел по телевизору страшный пожар на нефтезаводе, — а тот был наяву. Не завизжал, когда стало известно, что отец Стасика погиб в огне, пытаясь вывести рабочих из объятых пламенем помещений. Он и вывел, а сам спастись не успел. Яська стерпел траурную процессию, заставил себя быть сдержанным на панихиде в церкви, куда его взяли с собой родители, вынес кладбищенскую стужу. Он даже сумел сохранить самообладание, когда сошла с ума мама Ищенко. «Наверное, от переживаний», — сказала Яськина мама, силясь унять нервную дрожь в голосе. А мама Стасика в тот вечер колошматила посуду, потом била оконные стекла, скребла ногтями штукатурку в подъезде и бросалась с куском битого стекла на приехавших санитаров.

Да, всё это ужасало, если не сказать больше, ведь являлось не чем иным, как частью реальности, но приснившееся в ночь после пожара — буквально шокировало. И в первую очередь потому, что в одном из пожарных Яська узнал Стаськина отца.

Да, той ночью он был уверен, что видит живых мертвецов, но на тот момент, думается, если кто и предвидел гибель Стаськиного отца, так это один Всевышний. Каким образом истина достигла Яськиного сознания прежде времени и почему — неизвестно.

Яська почувствовал, как внутри у него всё холодеет. Он снова глянул на Децла — тот оставался на месте, размышляя о чём-то своём.

«Он думает, что сделать со мной. Как пить дать! Подобного он не простит. И принесла же нелёгкая Инессу Карловну!..»

Яська понял: его незавидное положение самым нелепым образом трансформируется в поистине плачевное. Так он бы огрёб лишь за то, что посеял смуту. Точнее решился дерзить, тем более, за кого-то вступаться. Подобного не терпели любые бандитские группировки, потому что хорек в сенях, известное дело к чему. Очнувшихся от спячки смельчаков необходимо сразу же ставить на место, дабы обезопасить незыблемую диктатуру от каких-то там шевелений несостоятельной оппозиции.

Всё это промелькнуло в голове за долю секунды, так что Яська даже толком не понял, к какому выводу пришёл в своих размышлениях. Истина пронеслась перед самым носом и скрылась за рамками обыденности. А из-за горизонта лезло нечто иное, так похожее на слоистые облака, что несут с собой бесконечную осеннюю промозглость. Бездна уверенно надвигалась, словно Яська остался одним единственным мальчиком на всём белом свете. Мальчиком, которого нужно как следует наказать. За то, что попёр вспять. Попытался нарушить устоявшийся порядок. Порядок, что возводили веками.

«Порядок, что устроил Стасик, в отместку за потерянных родителей».

Яська вздрогнул. Он понял, что видит Децла буквально насквозь. По крайней мере, душу, объятую необузданной злостью. Ненавистью по отношению вовсе не к Инессе Карловне — потому что против той невозможно использовать хоть что-нибудь из имеющегося арсенала, — а к нему, Яське, словно именно он — и есть всему виной! Что случился пожар, погиб отец, спятила мать, появился Децл… Да-да, Яська мог поклясться, что в данную секунду недвижимый Стасик винит его во всех смертных грехах, плюс ко всему, ставит в вину то, каким образом истина всплыла на суд божий.

Суд должен свершиться! Неважно над кем или чем.

Как бы подтверждая эти мысли, Децл приподнял голову, напоказ хрустнул шеей и глянул на Яську так, что того пробрало буквально до костей, не меньше. Затем Стасик плюнул на пол, напрочь игнорируя беспокойное кудахтанье Инессы Карловны, и прочертил указательным пальцем правой руки по собственному горлу.

Яська проглотил страх, понимая, что и впрямь доигрался. Живым Децл его теперь точно не отпустит. По крайней мере, можно с уверенностью сказать, что первоначальная опция «поучить уму-разуму» ушла в небытие, а на её месте возникла пресловутая «шапка» — «отыграться за всех и вся!»

Децл развернулся, пнул подвернувшийся под ногу стакан и вышел прочь.

Инесса Карловна неуклюже поплелась следом, что-то бормоча себе под нос.

— Не прощаемся… — деликатно ухмыльнулся Схрон, больно наступив на ногу.

Яська поморщился, но ничего не сказал.

Чича так же не преминул оставить комментарий:

— Ну, Ясёна, ты и влетела!

Прозвенел звонок. Толпа зевак стала быстро редеть. Яська стоял и думал, как теперь быть…

Шмыги естественно и след простыл. Через урок после неприятного инцидента по классу пополз слух, что Димка наведался в лазарет и со страху разыграл там комедию, в духе, «как сильно у меня разболелась голова». Фельдшер, Антонина Марковна, без особого труда выявляла ложь, по одному лишь внешнему виду горе-актёра. И если номер не прокатывал, исполнитель тут же отправлялся прямиком на ковёр к Дим Дымычу. Там он мог играть сколько душе угодно, если конечно не иссякал пыл.

На деле мало кто желал, а тем более, отважился на подобные эксперименты. Только если уж совсем край.

«Выходит, Шмыга не на шутку струхнул, раз решился на столь сомнительное мероприятие. И сыграл, получается, что надо, раз отпустили. Хотя мог просто сбежать».

Но в этом случае непонятно, какими мотивами он руководствовался. Хотя… Схрон, Чича и Децл — могут ещё и не такие мотивы выработать. Святая троица, блин!

Яська не понимал главного — смысл бежать? Всё равно, рано или поздно поймают, а тогда — всыпят по полной.

Как теперь всыпят ему самому.

Яська сидел за партой мрачнее тучи и тоже уже начинал задумываться о бегстве. Однако его здравый рассудок оказался нечета сознательности Шмыги — просто Яська всё прекрасно понимал. Ту ситуацию, в которой оказался, возможные варианты действий, в конце концов, последствия инцидента.

«Ладно бы просто поколотили — бог с ним. Можно зажмуриться и перетерпеть».

Но вот как быть, если начнут издеваться по-настоящему, — а ведь начнут! — в попытке не только запугать на будущее, но и вдобавок ко всему, сделать школьным посмешищем? Вот это как раз и есть самое страшное, перед чем меркнут даже синяки и ссадины.

Уроки бежали быстро. Впрочем, так всегда, когда впереди поджидает что-то не очень приятное, как например, поход к стоматологу или домашняя упряжка от мамы. Хотя это всё так, цветочки. А ягодки созрели сегодня! Плюс налились кровавым соком, укрылись переплетёнными стеблями, ощетинились острыми шипами — иди, Ясик, к нам, поиграем.

«Хочешь в прятки, хочешь в войнушку, а если есть желание, можем просто над кем-нибудь поиздеваться! Например, над тобой же самим, заодно научим уму-разуму — у тебя ведь нет ни того, ни другого, раз так упёрто полез в растянутую петлю. Или как, не хочется? Естественно, не хочется. А кому охота умирать? Да-да, ты не ослышался: можно и в это. Потому что никто не увидит. Ведь никому нет дела до ученика, затравленного уличной шпаной. Разве не так? Иди, попроси кого-нибудь заступиться, ну же, смелее, посмотрим, что из всего этого выйдет…»

Яська тряхнул головой, в попытке избавиться от неприятных мыслей. Те вроде как подотстали, но лишь на какой-то миг, после чего вновь закопошились внутри головы, будто стайка жуков-пожарников в гнилой скамейке.

На последнем уроке добило сочинение по русскому языку. Правильно говорят: беда не приходит одна. Яська пытался заставить мозг думать на заданную тему, однако ничего не получалось. Максимум, всё та же минута, после чего тропа рассуждений принималась лавировать из стороны в сторону, неизменно приводя к неподъёмной глыбе с выведенной на её поверхности мелом надписью: «твая песинка спета, Ясёна». Явно писали от руки, даже наделали ошибок. Наверняка кто-нибудь вроде Децла, а может и он сам. Только откуда всё это? Разве мог Децл наведываться в чужие мысли, тем более, изменять или контролировать их ход?

«Вряд ли, хотя на деле может быть всё, что угодно…»

Вот так Яська и писал, точнее думал, неизменно отвлекаясь на насущное. А последнее не являлось в одиночку. Тащило вслед за собой что-нибудь ещё, этакое двухэтажное с карнизом и крылечком, где с чёрного хода лает собака, а под забором резво скачет шайка юрких воробьёв.

«Снова шайка, хоть ты тресни!»

Когда прозвенел звонок, Яська обнаружил, что так ничего и не написал. Только число и тему: «Мой самый счастливый день на свете!..»

«Счастливый, чего уж там говорить, радость так и прёт через носик, как у свистящего чайника! У того хоть есть надежда — снял крышку и враз избавился от всякой ерунды, что так и норовит причинить вред».

Подошла Светка Стригунова — вся такая аккуратная, в тёмной блузке с приколотым к правому отвороту значком в виде двух сросшихся вишен, платьице ниже колен, белых гольфах и лакированных туфлях. Точно Барби с витрины универмага. Глянула на чистые страницы Яськиной тетрадки, наклонилась.

— Оставь. Скажешь потом, что забыл сдать. А дома напишешь.

Яська глупо уставился на обеспокоенную одноклассницу.

— Чего?

— Я говорю, тетрадь спрячь, пока Валентина вся в себе.

Яська машинально глянул на учительницу — та и впрямь мысленно пребывала по ту сторону окна.

«Кого-то высматривает…»

Обычно её встречал невзрачный мужичёк с усами и зонтиком. Он брал Валентину под руку, и они медленно прогуливались вдоль школьных аллей, буквально тая от нежных чувств друг к другу, совершенно не обращая внимания на несущееся им вслед улюлюканье малышни. Валентине было уже под сорок — Яська только сейчас сообразил. Видимо это был последний шанс. Попытка ухватиться за ускользающее из-под рук счастье. Хотя какое ему до этого дело — своих проблем вагон и маленькая тележка. Жаль только Валентину. Не хочется врать именно ей… и именно сегодня.

Сегодня вообще не хотелось делать ничего плохого! Хотелось превратиться в этакого пай-мальчика, у которого если и есть проблемы, так это по части какой-нибудь скрипки или краеведческого кружка.

Стригунова, тем временем, видя Яськин ступор, сделала всё сама: сумку на распашку, тетрадь поглубже, молнией — вжик! — и готово, комар носа не подточит.

Яська только глупо моргал. Затем посмотрел на Стригунову — оказывается, та просто собирала тетради, потому и подошла, — пролепетал:

— Спасибо.

Стригунова тут же поменялась в лице — видимо попыталась вспомнить, когда ей в последний раз приходилось слышать благодарность от мальчишки, тем более, одноклассника.

— Не за что, — пожала плечами девочка. — Да ты не накручивай себя так. Чего они тебе сделают? Поколотят, да отпустят. Ты только сам на большее не нарывайся.

— Нарвался уже, — прохрипел Яська, чувствуя, как над головой сгущаются мрачные тучи.

«И куда только подевался тот лучик — хоть какая-то надежда! — Он поднялся из-за парты и решительно двинул на выход. — А так… Семи смертям не бывать, одной не миновать».

Его уже ждали. Те же трое, плюс молчаливый Гуня.

Чича сразу же активировался.

— А вот и Ясёна-трусёна! А мы уж думали, что искать придётся.

— Не придётся. Вот он я.

Децл холодно ухмыльнулся.

— Что ж, сосед, признаться, не ожидал от тебя такого.

— Такого — чего? — огрызнулся Яська, отмечая про себя, что недавний страх вновь куда-то улетучился, как и в столовой.

Децл явно не ожидал подобной агрессии, но виду не подал.

— Чего — это ты нам должен сказать, — он помолчал, колупая грязный ноготь. — Чего лезешь не в свои дела?

Яська отвернулся, всем своим видом демонстрируя полнейшее пренебрежение.

— Ты чего башку воротишь! — Гуня, не задумываясь, махнул ногой.

Яська ждал этого. Гуня — твердолоб, он как баран. Никогда не изменяет традициям, дай только повод помахаться. Яська увернулся и, недолго думая, поймал Гунину ногу. Все на секунду потеряли дар речи, даже мастер почесать языком — Чича. Гуня вылупился, словно увидел НЛО, а Яська возьми и толкни… Рефлекторно, не задумываясь, — схватил и оттолкнул! А чего? Пускай видят, что он их не боится. Ни до, ни после того, что они сотворят с ним в отместку!

— Ах ты, сука! — Гуня кое-как сохранил равновесие и ринулся на Яську, будто взбесившаяся бетономешалка на нерадивого гастарбайтера. — Да я тебе башку за это сверну!

— Не здесь! — Децл решительно вклинился между Яськой и Гуней. — Тащите его «на базу». Там разберёмся.

— Да я ему и тут наваляю! — не унимался уязвлённый Гуня. — И мне насрать, что кто-нибудь увидит!

— Да успеешь ещё, — прохрипел Схрон, и уже обращаясь к Яське: — А где дружочек-то твой? Штанишки стирает на очке?

Яська скривил подбородок.

— Да даже если бы знал, всё равно не сказал бы!

Схрон молча сунул под дых.

Воздух в лёгких кристаллизовался. Перед глазами вспыхнули жёлтые кляксы. Яська стал оседать.

— Держи его, дурень! — послышался совсем рядом злобный шепот Децла. — Ну же, давай, пока никто не видит!

Яська почувствовал, что его куда-то волокут — определённо за угол школы.

«Лишь бы всё обошлось только тумаками!»

Нет, не обошлось.

За углом Яську мгновенно привели в чувства — очередными тумаками, подзатыльниками, пинками. Особо усердствовал Гуня, желавший как можно скорее восстановить утраченный перед дружками авторитет. Один он бил больно — остальные так, порядка ради.

Яська укрыл голову руками и просто терпел.

Когда силы мучителей иссякли, Схрон спросил в лоб:

— Где Шмыга? Говори!

Яська пожал плечами.

— Не знаю.

— Всё ты знаешь, — ласково проворковал Чича. — Выёживаешься просто, по простоте душевной. Вот это видел? — Он сунул Яське в нос испещренный шрамами кулак. — Говори, где эта скотина, а то всё за неё получишь!

— Не по лицу, — снова предостерёг Децл. — Хочешь завтра с Дымычем объясняться?

— А чего объясняться-то?.. — рассудил Гуня и неожиданно двинул Яське по лбу кулаком. — Дурачку вот этому нужно объяснить находчиво, как всё обстоит, а то он вроде как не вкуривает, что с ним может приключиться!

Чича засмеялся.

Яська поднялся с корточек. Поморщился — в голове неприятно гудело. По очереди оглядел противников.

— Только так и можете. Вчетвером на одного! А один на один — слабо?!

— Да я тебе сейчас такое один на один покажу! — Гуня замахнулся, но ударить всё же не посмел.

Точнее не успел — Децл перехватил руку.

— Спокойно, говорю же. Если щас не угомонишься, лично нахлобучу! Усёк?

Гуня замялся в нерешительности.

— А чего с ним сюсюкаться-то? Потому что сосед?..

Децл злобно улыбнулся.

— В гробу я видал таких соседей. А, Ясик… Хочешь в гробу побывать? — И Стасик улыбнулся, словно только сейчас придумал наказание, соответствующее проступкам подсудимого.

Яська почувствовал в груди холод. Льда пока ещё не было, но заморозки обозначились явные. В голове крутилась одна-единственная мысль:

«Не посмеют! Что угодно, но закопать не посмеют!»

Но он в очередной раз ошибся.

Естественно, рыть новую могилу не пожелали — лень, да и на дворе декабрь. Тут если только ломом орудовать — а оно им надо? К тому же и Схрон нагнал страху: мол, ещё по весне, он со своими старшими дружками проник на одно городское кладбище… и на силу ноги унёс! Дело вовсе не в потревоженных покойниках и даже не в кладбищенских привидениях — всё обстояло намного проще и обыденнее.

Проникли на территория кладбища без особых проблем — через арку центрального входа, — но дальше сразу же возникли проблемы. Всё началось с того, что принесла нелёгкая местного сторожа — мужичка, лет пятидесяти, бывшего афганца. Среди уличных пацанов уже тогда хаживали слухи, что сторож не вполне в себе. Одним словом, контуженный на всю башню, причём как в прямом, так и в переносном смысле. Ему схватить с земли рогатину, кирпич или что-нибудь ещё — плёвое дело. Как говорится, «палец в рот не клади», — не провоцируй лишний раз, а то тебе же потом боком выйдет.

Парни всё это знали, как и сам Схрон, но так уж получилось. «Засветились», да вдобавок ещё начали мужичка подначивать, чтобы не так обидно было: мол, контузило наверняка не в бою, а где-нибудь в каптёрке с кружкой неразбавленного спирта. Сторож тогда побагровел — каким-то неимоверным образом, Схрон и его дружки разглядели метаморфозу даже в вечерних сумерках, — заскрипел зубами, выпятил оба глаза, затрясся. А потом выудил из-под пол телогрейки самый настоящий обрез и ну палить куда ни попадя, словно со всех сторон его атаковали обдолбанные «духи»!

Схрон тогда сразу смекнул, что дело дрянь. Точнее даже труба. Дрянь хоть отстирывается, а вот труба… это точно труба. Пока сторож просто отводил душу, не замечая реальных обидчиков, те разбежались в разные стороны, думая выбраться по отдельности, — беспроигрышная тактика любого отступления, когда преследователь один, а беглецов — прорва. Но с одним кратким «но»… Беспроигрышная для всех остальных и шансовая для того, за кем всё же погнались.

Схрона пронесло — так, по крайней мере, казалось ему самому в момент метаний по кладбищенским зарослям. Правда пару раз он всё же слышал над ухом свистящий рикошет — ничего, бывает и такое, особенно с реальными пацанами, которые не теряют самообладания и в подобных не простых ситуациях. Это нюня, там какая-нибудь, на вроде Шмыги, весь подол на бегу уделает — тут же страха не было и в помине, только злость, что приходится удирать.

Децл сразу догадался, что если парня не образумить прямо сейчас, то фантазии у того хватит на остаток дня, — предложил заткнуться, всё равно ни о каком кладбище не может быть и речи, поскольку, как уже было сказано, — зима. Так что, хоть в чём-то, Ясику всё же повезло.

Гуня тут же отвесил пинка и заметил, что это ещё не факт.

Яська хотел броситься в ответ с кулаками, но не бросился — смысл? Всё равно скрутят, уломают, навешают ещё. Били хоть и не сильно, но всё равно ощутимо. Особенно усердствовал имбицил Гуня. Не будь малость рассудительного Ищенко, от Яськи к этой минуте вероятно и мокрого места не осталось бы.

Не получив сдачи — даже словесного оскорбления, — Гуня тут же потерял к Яське всяческий интерес. Спросил Схрона, как тот всё же выбрался.

Схрон деловито так улыбнулся — мол, салаги вы все, не то, что я, — затем, не смотря на холодрыгу, задрал полы куртки, вместе с ветровкой и майкой, и продемонстрировал уродливый шрам во весь бок. Яську даже передёрнуло — ему бы такую рану, отключился бы, как пить дать! Не от того, что крови много вытекло и не от боли, а просто так, от жути.

Схрон выждал момент, пока Чича с Гуней не умолкнут, обсуждая как ТАКОЕ можно заполучить и от кого, а потом показал тоненьким пальчиком на Яську и сделал так: «пуф» — словно из пистолетика выстрелил.

— Да гонишь всё! — тут же отреагировал Децл, на что Схрон лишь улыбнулся. Он, похоже, тоже был не прочь поприкалываться, даже с самим главарём и идейным вдохновителем.

Оказывается, Схрон впотьмах всё же выбежал к ограде, что опоясывала кладбище по какому-то странному многограннику, — кстати, полезли ребята на погост именно по этой причине. Выбежал и, недолго думая, сиганул вверх по металлическим пруткам. Уже наверху зачем-то оглянулся. Вовремя. Сторож как раз вылетел из зарослей, точно рассвирепевший чёрт из чистилища, и ну палить куда придётся! Схрон увернулся, но не сохранил равновесия и полетел вниз, думая: всё, песенка спета. Однако пронесло и тут. Только вот боком он основательно прочертил. Сантиметр влево — и тю-тю, не реальный пацан, а барашек на вертеле! Так бы и нашли поутру, свеженасаженным. Но всё обошлось, а кто не рискует, тот не пьёт пива!

Децл пропустил всю эту похвальную браваду мимо ушей и так, тихонечко, словно невзначай, спросил, что за кладбище такое и на кой чёрт Схрону и его дружкам понадобилось туда лезть.

Схрон сразу же переметнул стрелку на притихшего Яську, правда перед этим нехотя рассказал про многогранники какие-то… По всему было видно, что он не особо желает распространяться на данную тему, да и вообще уже жалеет о том, как далеко зашёл в своих россказнях. Яська понял: что-то не так. И Децл сразу же в лице поменялся — каким-то задумчивым сделался, будто игра с жертвой ему уже порядком поднадоела. Но именно тогда Яська не придал этому значения — чего ему до каких-то там отношений между Децлом и Схроном, а тем более, до кладбища и сумасшедшего сторожа? Тут о себе нужно думать — и так, вон уже до чего докатилось.

Потом Схрон полез щипаться, отчего Яська и вовсе позабыл его рассказ.

…Он, конечно, не верил, что закопают, но на душе всё равно повисла какая-то неприятная тяжесть, словно уже закопали. Точнее закапывают, отчего с каждым новым шорохом земли, становится труднее дышать!

А вес на груди всё больше и больше…

Яська понял, что если продолжит размышлять на эту тему и дальше, то попросту задохнётся!

Забыв про кладбище, двинули на «базу».

Яська знал это место — старая школьная котельная. После строительства новой, в ней хранили всевозможную школьную утварь, которую хоть и списали, но выкидывать всё же не спешили — мало ли что.

Однако за людей по-своему распорядилась стихия.

Прошлой зимой в здании прорвало систему отопления. Естественно, залило всё, включая «законсервированные» вещи. Потом сразу же мороз, а по весенней оттепели — непроходимое болото. Яська видел его собственными глазами, когда лазал с друзьями в затопленное здание, чтобы раздобыть шифера — тот здоровски грохает, если подложить в костёр! Развлекаться ведь как-то надо, пускай и не совсем традиционно.

Котельная ещё в бытность складом не внушала особенного доверия — в плане устойчивости. Сквозь рыжую извёстку на стенах проступал рыхлый красный кирпич. Он крошился от одного прикосновения, так что порою Яське казалось, что поскреби он ногтём более терпеливо и тщательно в одном месте, возможно, удастся так просто преодолеть стену: без дверей, окон и прочего. Он словно уже тогда догадывался, что подобное и впрямь возможно, только несколько иначе.

В огромных окнах — их три и все с лицевой стороны — ровными рядами были уложены блоки из зелёного стекла. Если присмотреться к осколкам, что валялись под ногами в несчитанном количестве, то можно было различить внутри каждого кристаллика нехитрый узор, как в мозаике или пазле. Узоры эти не были однородными — по крайней мере, вида три Яська тогда точно определил. Объединяла же странные блоки гладкая внешняя поверхность и зеленоватый оттенок граней.

Яська невольно вздрогнул. Кажется, до сих пор в карманах курточки побрякивает парочка рельефных стёклышек — на одном узор в форме звёздочки, а на другом множество многогранников, вроде пчелиных сот.

«Опять эти многогранники!»

Яська тут же скользнул пальчиками в карманы — и впрямь, вот они, знакомые грани, лежат, дожидаясь назначенного часа. Отчего-то так захотелось их достать, подержать в кулаках, погреть, а потом посмотреть на зимнее небо… какое оно не такое, когда смотришь через толстое стекло. Но нет же, сейчас даже не стоит пытаться — вмиг отнимут, да и «маминой мулей» обзовут в придачу. Не без того.

Яська глянул на огромные деревянные ворота, что заменяли двери. Правая створка перекосилась на одной петле — другая и вовсе лопнула, — отчего образовалась щель, постепенно расширяющаяся книзу. Щеколда с амбарным замком висела просто для красоты — понятное дело, что на старую котельную попросту наплевали, как, собственно, и на затопленный склад. Теперь здание интересовало вовсе не завучей или учителей; оно приманивало совершенно иной контингент — забулдыг, подобных Ищенко, и прочих нелюдей. Им тут и впрямь было самое место! Подальше от нормальных людей и дневного света — ну как-то не вязалось и то, и другое с постоянно ухмыляющимися рожами, которым лишь бы ничего не делать — только мучить, унижать, да издеваться. По крайней мере, не вязалось в Яськиной голове… а как там у других, кто его знает.

Вокруг здания торчали трубы прежней теплотрассы. Они походили на обгорелые человеческие кости. Обтягивавшую их «плоть» растащили хищники. Рубероид — достался малышне и завхозу Кириллу Захаровичу. Первая опять же резвилась у костров, подбрасывая мелкие кусочки — «гори-гори ясно!» — в огонь, а второй заделал кусками, что побольше, крышу собственного сарая, в котором хранил рыболовецкую снасть. Кирилл Захарович не являлся заядлым рыболовом, он был просто куркуль, — так однажды заметил Шмыга. А потом добавил, что большую часть своей жизни теперешний завхоз оттарабанил прапорщиком в какой-то захудалой уральской части под Челябинском. Так что по сроку службы положено тащить домой всё подряд, не зависимо от того, нужна данная конкретная вещь или же нет.

За стекловатой приехали строители в толстых тулупах. Смотали потрескивающее убранство, погрузили на самосвал и укатили восвояси. Яськины одногодки и мальчишки помладше тогда синхронно выдохнули, а в особенности Димка Селивёрстов из параллельного класса, по прозвищу Шнурок. Он единственный, в полной мере ощутил действие стекловаты на собственном организме, в чём, собственно, был сам же и виноват.

Все знают, что прозвище не возникает на пустом месте, само по себе, вот и случай с Димкой исключением не стал. Носился Димка вечно с развязанными шнурками, отчего и страдал — причём прозвище оказалось самым безобидным наказанием за хроническую невнимательность. Синяки, болячки, кровоподтёки — чего только не было на Димкиных локотках и коленях, потому что «зашнуровывался» он носом вперёд регулярно. Падал и не желал исправляться. В итоге получил своего персонального «лишаёнка». Да так, что и впрямь не позавидуешь!

Пару слов о «лишаёнке». Пытка эта возникла естественно с появлением Ищенко и его сотоварищей. Скорее даже не возникла, а эволюционировала из таких общеизвестных подколов, как «слива» или «крапивка». Последние две не являлись чем-то из разряда вон выходящим — так, просто, чтобы развлечь и себя, и товарищей, когда уж ну совсем скучно. «Лишаёнка» же, по сравнению со «сливой» и «крапивкой», казалась чуть ли не высшей мерой наказания. По крайней мере, после всего произошедшего со Шнурком. Однако поначалу всё было чинно — ну, огреют куском стекловаты по незащищённым ладоням или коленками, да и отпустят чесаться по добру, по здорову — не орать же на весь двор, будто тебя в девичий туалет затолкали или прилюдно истязали почём зря. Но после случая со Шнурком все не на шутку насторожились.

В тот злополучный для себя день Димка по обыкновению забыл завязать на кедах шнурки. Естественно полетел. Только не на твёрдый асфальт, не в лужу и даже не в кабинет к Дим Дымычу — случалось и такое, — а прямиком на покуривающего у теплотрассы Чичу. Тот то ли не ожидал, то ли ничего не видел, то ли до последнего оставался уверенным, что с ним, с Чичей, на территории школы не может случиться ничего такого непредвиденного. Так или иначе, врезался в него Шнурок на полном ходу, да так, что полетел Чича своей наглой рожей прямиком на укутанные стекловатой трубы. Вполне возможно, если бы просто звезданулся об голый металл, Димка бы ещё и отделался малой кровью, а так… Шнурка потом вываляли в той же стекловате, да так, что «скорую» в школу вызывать пришлось. Естественно, пронесло обе стороны. Шнурку прописали какую-то вонючую мазь, отчего он буквально сразу же превратился в Стельку, а про конфликт и вовсе никто ничего не узнал — решили, что Димка в очередной раз удачно «зашнуровался». Впрочем, так и было.

На секунду Яське сделалось страшно, — а что если и его сейчас, как Шнурка или Стельку? Хотя… Он вновь глянул на почерневший металл, что торчал из земли суставчатыми коленями. Тут уж лучше просто голышом привязать — и того хлеще выйдет. Как он сам однажды по лёгкому морозцу катался на санках и зачем-то решился лизнуть обледеневший полоз. Слава богу, языком прикоснуться не успел — прилип растопыренными губами, словно в безудержном поцелуе. Ясик-губасик! А когда все во дворе принялись смеяться и тыкать пальцами, Ясик-губасик естественно заревел и ринулся прочь.

Крови тогда натекло столько, что дворник дядя Паша наутро был вынужден посыпать место Яськиного жертвоприношения песком из пожарного щита. А то ранние прохожие задавали слишком много вопросов. Ну очень много. О том, как в тот вечер успокаивали и лечили его самого, не хотелось даже вспоминать. Кажется, мама тогда впервые в жизни произнесла ту самую фразу, которая в дальнейшем переросла в крылатую: «Ну горе, а не ребёнок!»

Хотя так, думается, у всех.

Яська снова вздохнул. Да нет, и это тоже навряд ли. Мороза как такового и нету. По крайней мере, не прилипнуть так основательно. А смотреть на то, как кто-то медленно синеет у тебя на глазах, по крайней мере, противно, хотя и в духе садиста Схрона.

Они подошли вплотную к воротам. В воздухе пахло сырой извёсткой. Чуть в стороне раскачивалась высокая труба, — метров десять в вышину, если не больше, — удерживаемая в вертикальном положении тремя прикрепленными к бетонному основанию тросами. К металлической поверхности были приварены гнутые скобы — ступеньки, — а на самой верхушке еле угадывалась маленькая смотровая площадка с закопченным навесом.

Яська мимолётно вспомнил, как прошлым летом они с одноклассниками на спор лазили, «кто выше и не струхнёт»! Сенька Громов тогда оказался смелее всех — почти до самой верхушки долез. Там, правда, случилась беда — Сенька зарядил коленом по скобе, так что спускался потом уже на одних руках. Герой, чего и говорить!

«Хотя, и не одноклассник он вовсе, а второгодник, — такому и проиграть не зазорно».

Гуня больно толкнул в плечо.

— Чё замер? Приглашение выписать?

Яська не успел и рта раскрыть, как Гуня его боднул. Спасибо шапочка на месте, — а так бы точно шишка вскочила.

— Да пускай на свет ещё посмотрит, пацаны. Жалко вам что ли? — Схрон говорил в полголоса и без выражения, словно перед ним был вовсе и не человек, а какой-то там бесполезный предмет, который и выбросись не жалко. Не понять — шутит он или нет.

Чича оскалился.

— Чего, Ясик-фигасик, очко жим-жим?

Яська собрал остатки воли в кулак. Всё что осталось. А осталось не так уж и много. Особенно из-за переживаний. Хотя так всегда, когда не колотят сразу и по-настоящему, а таскают за собой, как овечий хвост, не зная, чего бы ещё сделать такого гадкого.

«То ли удовольствие растягивают, то ли ещё чего…»

Шиш вам, а не удовольствие! И Яська выдал:

— Да не боюсь я вас! Всё равно ничего не сделаете. Трусы!

Гуня замер, точно кобра перед броском — вроде можно уже и решать, но всё равно интересно, а что же дальше. Эдак, ну давай, нарвись по-настоящему, тогда тебе точно кранты, тут уж без вопросов! Ну же, сделай полшажочка и получишь так, как отродясь и не снилось!

А Яська просто развернулся и пошёл прочь.

— Стоять, — процедил Децл, понимая, что именно сейчас на кону вопрос его авторитета. — Взять его!

Яська так и не обернулся. Хотя и знал, что сейчас схватят. Обернуться, значило испугаться. То есть проиграть. А он же сказал, что не боится. И не боялся! Так это, временами хандрил, но в основном держался, не заплакал даже ни разу. А бить, пускай бьют. Подумаешь… Ну кого ни разу в жизни не били?

В спину бить всё же не стали. Развернули. И на — прямо в нос и губы!

Подобного Яська не ожидал. Хотя от Гуни следовало бы. Потом стало уже не до размышлений. Сознание обожгло, губы осушило, с кончика носа закапало. В желудок тоже полилось, затуманивая разум и подкашивая ноги. Но Яська всё же устоял, шмыгнул носом, понимая, что непременно уделает одежду.

А потом снова ударили, причём в то же самое место. Получилось совсем неожиданно, а оттого, обидно — ну ударил, кровь пустил, унизил! Чего ещё надо-то?..

Им видимо было надо чего-то ещё, потому что ударили и в третий раз. Профессионально, стараясь угодить сбоку в челюсть. Попали. Яська на миг провалился в оранжевую пустоту, а когда снова открыл глаза, уже валялся на земле в какой-то ну очень неудобной позе, так что болели оба бока и спина. Шея оказалась согнута под неестественным углом, а от каждого неосознанного движения хрустели позвонки.

Яська кое-как переборол боль, сгруппировался, перекатился на бок. Тут же во что-то уткнулся. А это что-то подло наподдало под дых! Яська задохнулся. В горло заново хлынула кровь. Причём хлынула — это ещё мягко сказано! Самый настоящий водопад, стремящийся непременно затопить лёгкие. Яська закашлялся. Это немного притормозило ускользающую реальность. Пространство уже не вращалось столь стремительно, а сам Яська в каком-то полуобморочном состоянии ждал, когда же Децл наконец скажет «хватит». Но тот всё не говорил, и Яську принялись нещадно лупцевать ногами.

Где-то далеко-далеко, на горизонте подсознания возникла тревожная мысль: «А ведь не остановятся, пока не убьют! Раньше боялись, что синяки кто-нибудь на лице увидит, а теперь — не боятся. Значит того, решили, что хватит с меня на сегодня. Решили убить».

Мысль не пронеслась, а просто возникла перед затуманенным сознанием и принялась еле заметно пульсировать, словно курсор на мониторе компьютера, ожидающий команды пользователя.

Яська заверещал, как раненный зайчонок. Наугад метнулся в сторону, потому что уже толком ничего и не видел. Его сознанием словно что-то завладело. Примитивное и прямолинейное, направленное на одно-единственное действо: выжить любой ценой! Даже причинив смерть.

От последовавшей догадки, с Яськиной груди свалился камень — ему как бы позволили делать всё, что заблагорассудится, отшвырнув прочь рамки дозволенного.

Яська безумно улыбнулся и подобрал с земли тот самый камень.

— Те чё мало, придурок, или эт я тебе так мозги повышеб? — спросил Гуня, делая шаг к Яське.

С его стороны это оказалось грубейшей ошибкой — Яськи как такого на прежнем месте уже не было.

Вместо него между четверыми подонками застыло окровавленное существо, движимое лишь слепыми инстинктами и напрочь лишённое остальной палитры чувств, свойственных человеческому детёнышу. Этакий космический зверёк, спустившийся со Звезды, с которым лучше не шутить. Иначе… Иначе возможно всякое, даже самое страшное, чему обучены обитатели планеты Земля.

Яська облизал с разбитых губ кровь. Сознание возликовало, а рука решительно двинулась сверху-вниз…

Гуня замычал, будто укушенная слепнем корова, и осел на колени.

А Яська ударил снова. И потом ещё раз, пока все пребывали в ступоре, вызванном его решительными действиями.

Гуня растянулся на земле — оторванная от забора жердь, иначе не скажешь, — а Децл скомандовал:

— Валите его! С этой тварью нужно что-то делать.

Яська принял тварь на свой счёт. С визгом бросился на посерьёзневшего Децла.

Кто-то подставил предательскую ножку…

Тварь молниеносно исчезла.

Сперва Яська почувствовал боль. Скорее всего, именно она и вернула в сознание. В висках упруго стучало, будто где-то совсем рядом скакала конная кавалерия. Каждый новый удар отдавал пульсирующей болью в переносице и паху. Один глаз явно заплыл, второй просто не открывался. Яська ощупал лицо. Тут же пришла догадка — спёкшаяся кровь! Именно она и не позволяет разлепиться ресницам.

Яська принялся осторожно работать пальцами, потом всё же додумался их послюнявить. Вроде как вышло, однако от резких движений заломили отбитые рёбра. Это хорошо: значит, жив. Хотя если вспомнить, как били… По-настоящему бил, разве что дурень Гуня. Но последний хук явно принадлежал Схрону.

Гады!

Постепенно Яська вспомнил, чем именно всё закончилось. Точнее на каком эпизоде его поглотила бездна. От навеянных воспоминаний повеяло колючим холодом. Интересно, как там Гуня и что теперь ждёт его самого?.. Ответа конечно же не последовало, но Яська и без того понимал, что ничего хорошего ближайшее будущее точно не сулит.

Он кое-как принял вертикальное положение, упёрся спиной в холодную стену. Всхлипнул. Кровотечение вроде прекратилось, но глаз всё равно ничего не видел.

«А вдруг выбили?!»

Яська снова засуетился, напрочь игнорируя усилившуюся боль в паху — видать всё же много чего напропускал. Принялся ощупывать глаза более тщательно. Правый и впрямь заплыл, причём довольно основательно. Впрочем, прикасаться было не больно, только если надавить посильнее. Кожа была горячей и липкой, а коротенькие реснички — словно металлические. Левый глаз казался целым, — по крайней мере, на ощупь. Яська облегчённо выдохнул, понимая, что причиной его слепоты, скорее всего, является полнейшее отсутствие света в том месте, где он оказался.

Сознание в очередной раз подняло панику:

«А что если и впрямь, того… закопали или замуровали, как и задумывали изначально?!»

Сердце забилось сильнее. Из непроглядного мрака выглянуло мамино лицо с клочком кухни за спиной. Яська затаил дыхание. А мама глянула на него усталыми глазами и сразу же заговорила таким отчётливым голосом, будто и впрямь находилась рядом:

«Ну наконец-то! А мы уж думали, не вернёшься сроду».

Яська проглотил страх. Попытался собрать мысли в кучу.

«Почему думали?» — не то сказал, не то подумал он.

Мама улыбнулась. Спрятала за ухо локон седеющих волос. Яська сразу же попытался вспомнить: так ли на самом деле. В смысле, была ли седина на момент их последней встречи. Последней… Как-то дико звучит. Словно никогда больше не увидятся. Не вспомнил, а мама снова заговорила, или подумала:

«Тут твой друг Димка заходил…»

«Шмыга?» — не поверил Яська.

Мамино лицо нахмурилось.

«Я тысячу раз просила вас не пользоваться этими дурацкими кличками. Ведь вы люди, а не какие-нибудь животные! И неприлично это. К тому же, тебе самому понравится, если твою фамилию или имя также вывернут?»

Яська притих. Мама удовлетворённо кивнула — пристыдила значит.

«Димка сказал, что у тебя проблемы со старшими мальчиками».

Яська невольно вздрогнул. Попытался заглянуть за мамино плечо — вдруг Шмыга действительно там! Точнее Димка.

Мама тут же разгадала жест.

«Хватит шею вытягивать, как страус, — нет твоего друга здесь. Ушёл. Здесь вообще никого нет — только ты, да я».

Яська кивнул.

«Ну, так что скажешь? У тебя есть проблемы, или Димка мне соврал?»

Яська вздохнул. Ну как тут быть? Да, несправедливо, когда вчетвером на одного, но такова школьная жизнь. А общих мальчишечьих принципов ещё никто не отменял. Конечно, проще простого разреветься маме в фартук — хотя того и не видно — и всё рассказать, но… Тогда он будет и сам ни чем не лучше Ищенко и его подельников. Школьные проблемы нужно решать самостоятельно, и не важно, какими бы фатальными те не казались на первый взгляд. А скинуть наболевшее на чужие плечи — это проще всего. Да и одноклассники не поймут. Всех ведь били. И все молчали. Значит, нужно молчать и ему. А если так хочется вякнуть, то он уже знает, что именно нужно делать. Бить в кость, как научил кто-то свыше!

Мама терпеливо ждала, теребя в пальцах кухонное полотенце.

Яська отрицательно помотал головой.

«Нету проблем».

Мама склонила голову набок.

«Значит, Димка мне всё же соврал? Но почему?»

Яська пожал плечами. Потом вспомнил, что мама, скорее всего, не видит этот его жест и добавил вслух, а может, снова мысленно:

«Он ничего не понял. Показалось, наверное, просто, — вот он и решил помочь».

Мама покачала головой.

«Странный он для этого выбрал способ. А что же с твоим лицом?»

Яська вспыхнул похлеще новогодней ёлки — он-то думал, что его не видно! По крайней мере, не так отчётливо, чтобы можно было различить следы побоев. Хотя какая разница — ведь всё равно заметят. Не сейчас, так позже, когда он выберется.

А что если…

Что если всё происходящее, лишь элемент реальности, обыгранный в его отчаявшемся воображении? В сознании, что стремительно несётся вниз. Потому что ничего этого никогда не случиться взаправду.

Яська поменялся в лице. Зубы застучали через раз. Под ложечкой нестерпимо заныло. Конечности обмякли.

А мама молча ждала ответа.

Яська почувствовал, что сейчас непременно разревёться — к горлу уже подкатил комок, который казалось невозможным протолкнуть обратно. Единственный здоровый глаз намок. Тут же защипало веки, да так, что хоть волком вой.

Яська шмыгнул разбитым носом — протяжно из-за образовавшегося в носу тромба.

«Я не специально. Так получилось…»

Мама посерьёзнела, откинула в сторону полотенце.

«Я могу быть уверенной, что ссору затеял не ты?»

Яська кивнул — аж шейные позвонки хрустнули. Вниз по позвоночнику понеслись электрические разряды. Яська поморщился.

«Я только отбивался. Честно!»

«А почему же сначала соврал?»

«Потому что сам разберусь! Без взрослых».

Мама улыбнулась уголками губ.

«Значит, вырос уже. Что ж, так тому и быть. Но ты должен пообещать мне, что являешься передо мной в таком виде в первый и в последний раз!»

Яська невольно вздрогнул. Пообещать. В первый и в последний раз… А что если и впрямь так? И раза в реальности просто не будет!

«Я… Я… Я обещаю, — всё же подумал он, уверенный в обратном. — Мама, прости меня! За всё прости!»

Мама осталась серьёзной, словно чувства сына её ничуть не тронули.

«Яська, в жизни каждого человека наступает такой момент. Момент, когда куча проблем накрывает тебя с головой, и кажется, что уже не выплыть. Но это всё — наши страхи. Они рисуют нам утраченные образы, показывают ошибочные пути, просто поджидают в тёмном переулке, чтобы повалить наземь. Они знают, что подняться вновь человеку очень сложно, а потому творят свои чёрные дела снова и снова. К сожалению, мы, люди, — слепы. Мы думаем, что всё это бог… Что именно он посылает нам испытания, которые человек, впоследствии, должен пытаться преодолеть. Преодолеть для того, чтобы в конце пути соприкоснуться с чем-то неизвестным, соприкоснуться с утраченным смыслом. Люди думают именно так. Что нет такого испытания, которое нельзя было бы преодолеть, и что, в конце концов, всё обернётся истинным совершенством, — мама вздохнула. — Но, к сожалению, все мы ошибаемся. Истинный Бог просто наблюдает за нами, чтобы на примере наших ошибок сохранить невредимым свой собственный род. А соответственно, помочь людям в силах только Тьма. Да, как бы жутко это не звучало, но выбраться из глубокого колодца без посторонней помощи, попросту не дано. Любой из нас будет стремиться вверх, к небу и звёздам, как то велит судьба. Он будет беспомощно карабкаться вверх по гладким стенам, сбивая руки в кровь и ломая ногти. И только один из миллиарда сможет перебороть собственный страх и нырнуть на глубину. Пойми, сын, свет хоть и манит, но ещё неизвестно, к чему именно он приведёт. Светлый ребёнок может вырасти в убийцу и тогда придёт черёд винить в том его родителей. А в чём повинны именно они? Что всю жизнь дарили избалованному чаду свет и тепло? Что выполняли все его требования и капризы? Или что слишком поздно отдали во взрослую жизнь?.. Так сказать, неподготовленным к внешним воздействиям. Он не привык слышать «нет», а когда всё же слышит, единственное, что испытывает — это страх. За время забвения, в его голове скопилось много всего. И оно прибыло через «родничок» оттуда… — Мама жестом указала на небо за окном. — Оно прибыло со Звезды, чтобы запутать. Так что запомни: чтобы выжить в глубоком колодце, необходимо нырнуть на самое дно, иначе — смерть. Болезненная и мучительная. А для того, чтобы нырнуть, нужно сперва перебороть собственный страх, а затем просто «плыть», пока не натолкнёшься на Мост. Именно он укажет истинный путь и даст возможность бежать от судьбы».

Яська сжался в комок. Мама говорила страшные вещи, но он привык ей верить — ещё там, в реальности. А раз так, значит привычка должна продолжаться и тут. Ничего другого попросту не остаётся.

Яська кивнул.

«Хорошо, мама. Я всё понял. Но как же ты меня нашла?»

Мама усмехнулась.

«Каждая мать способна «плыть». Просто не многие догадываются об этом. Ну же, поторопись, а то опоздаешь!»

Яська хотел спросить что-то ещё, но не успел. Мамино лицо сначала замерцало, потом исказилось рябью, словно прерывающийся телевизионный сигнал на экране телевизора, после чего растеклось по стенам темницы молочным туманом.

Яська огляделся.

Он сидел на небольшом бетонном выступе, упершись спиной в металлическую дверь. Абсолютно гладкую с тёмным зрачком замочной скважины на уровне груди. Ниже подогнутых ног начинались ступеньки. Точнее начинались и тут же заканчивались, уходя в мутноватую жидкость, что заливала пол помещения. Кое-где виднелась корка чёрного льда, усыпанная крупой отвалившейся с потолка побелки. Стены напирали с четырёх сторон, в попытке раздавить, — мрачные, хищные, бесчувственные, они не ведали о сострадании. Им было плевать на маленького мальчика, что оказался запертым неведомо где на неопределённый срок. Наоборот, данность приводила их в высшую степень эйфории, отчего мрачные поверхности то и дело пускались в жуткий пляс.

Яська зажмурился, силясь унять круговерть в голове. Потом открыл здоровый глаз и медленно поднялся на ноги. Немного подташнивало. Пришлось даже ухватиться за ледяную дверь, чтобы не полететь вниз головой. Ладонь обожгло холодом, но Яська стерпел и это. Он оттолкнулся и шагнул на нижнюю ступеньку. С трудом наклонился, стараясь удержать равновесие. Понюхал воду. Извёстка. Впрочем, она тут повсюду. Точнее не она, а её разъедающий слизистые оболочки носа шлейф. Яська поморщился и сунул трясущиеся руки в воду. Снова обожгло. Кожа на кистях мгновенно онемела, пальцы заломило. Яська переборол холод и боль, плеснул водой в лицо. Показалось, что в кожу впились мириады тонюсеньких иголок — тех самых, что мама держит в шкафу на верхней полке, воткнутыми в маленькую подушечку. Яська стиснул зубы. Дёрнулся всем телом, гоня прочь приставучую дрожь. Вроде как помогло, отстала.

За спиной что-то прошуршало.

Яська стремительно обернулся. Застыл с отвисшей челюстью, словно увидел очередного призрака. Хотя так и было.

На том месте, где несколькими минутами ранее сидел он сам, стояла маленькая девочка в белом платьице с брошью в виде остроконечной звёздочки на груди. Она неловко переминалась с ноги на ногу и постоянно отводила голубые глаза — Яська это увидел! Как увидел и то, что, не смотря на низкую температуру, миниатюрная малышка была одета совершенно по-летнему. Помимо аккуратного платьица, такие же белые гольфы, чуть не доходящие до колен, лакированные туфельки на застёжках, полумесяц ободка на голове в приглаженных волосах. Такое ощущение, что девочка просто гуляла по летнему парку после уроков и вдруг, по какой-то необъяснимой причине, оказалась в тёмном подвале, насквозь пропитавшемся запахом сырой извёстки.

«Или это всё очередные проделки Ищенко сотоварищи?»

Девочка будто прочла Яськины мысли — переступила с ноги на ногу и улыбнулась, показывая знак дружбы.

Яська вконец опешил.

— Ты кто такая?.. — спросил он, силясь унять дрожь в отбитых коленках.

Девочка кивнула. Сделала аккуратный реверанс. Ответила вопросом на вопрос:

— Ты ведь Яська?

Яська глупо кивнул. Девочка улыбнулась шире.

— Я так и подумала. Смешной такой.

Яська насупился. Скривил голову набок, чтобы девочке не было видно его гематом.

— Чего смешного-то? Подумаешь, поколотили малость… — Он шмыгнул носом. — Знаешь, сколько их было?

Девочка прыснула в кулачёк.

— Как же не знать. Но ты всё равно молодец! Сумел за себя постоять!

Яська с неподдельным наслаждением сжал правый кулак — так этому Гуне, пускай только ещё подкатится!

— Он больше не тронет, — уверенно заявила девочка. — Никто не тронет. Таким нужно всего лишь раз дать отпор — и всё.

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил Яська.

Девочка пожала плечами.

— Я много чего знаю, только не всё могу рассказать.

— Но почему так?!

— Просто нельзя.

— А чего пришла тогда? — Яська тут же понял, что сморозил глупость — ну как, спрашивается, девочка могла попасть за закрытую дверь? Да и агрессивно как-то вышло…

«Стоп! А кто сказал, что дверь заперта? Вот ведь дурья башка!»

Девочка грустно улыбнулась.

— Заперта. И она больше не откроется. Этой ночью здание рухнет, — она грустно посмотрела на тёмную воду. — Из-за повышенной влажности.

Яська остолбенел, даже забыл задать очередной вопрос, на счёт того, как же тогда девочка тут вообще очутилась. А девочка продолжила пугать:

— Тебя так и не найдут. Точнее не найдут твоё тело. Ты не вернёшься домой и больше никогда-никогда не увидишь маму.

Яська ощутил в груди пустоту. Снова не обратил внимания на странную интонацию в голосе незнакомки.

— Но как же… Ведь так не бывает!

Девочка сделалась неимоверно серьёзной.

— Бывает, случается много чего. Например, люди летят в самолёте и размышляют о том, как проведут сегодняшний вечер. Никто из них и подумать не может, что вечера сегодня не будет. Точнее будет, но именно для них, он не настанет.

— Как это?

— Очень просто. Разве новости по телевизору не смотришь? Бац, и грозовое облако. Самолёт теряет управление… падает… все кричат от страха… И всё. Конец.

Яська чуть было не отступил в воду — вовремя опомнился!

— Но… откуда ты всё это знаешь?!

Девочка грустно улыбнулась.

— Знаю, потому что я оттуда… — И она взмахом руки указала на тёмный угол вблизи себя. — Там известно всё, но там не так-то просто быть.

— Где это — там?

Девочка качнула головкой.

— Далеко.

— А если на звездолёте?

Девочка улыбнулась.

— Не долететь. Очень далеко. Долететь можно только досюда… — Она дотронулась до звёздочки на брошке. — Но там тоже плохо. Очень плохо. Потому что всё постоянно меняется.

Яська с трудом сдерживал наскоки бесчисленных вопросов.

— А ты как же?

— Я услышала ваш разговор. С мамой. Случайно, — она потупила взор. — Я никогда не подслушиваю, не подумай чего… Просто с близкими людьми так иногда случается.

— С близкими?

Девочка вконец смутилась.

— Ну, с сыном и матерью, например. Связь настолько прочна, что преодолевает пространство. И её, эту связь, можно почувствовать на расстоянии. Далеко-далеко — даже не представить себе так просто! Не саму связь, а те эмоции, что скользят внутри неё, как радиоволны, — девочка возбуждённо выдохнула. — Вот я и услышала их. А потом пришла к тебе, чтобы поддержать. Яська, нужно выбираться. Иначе мама этого не переживёт!

— Кто ты такая?

Девочка снова отрицательно качнула головкой.

— Смотри, — она спустилась по ступенькам, скользнула мимо ошарашенного Яськи в ледяную воду и окунулась целиком.

Яська почувствовал, как всё его тело покрылось мурашками, словно в воде очутился он сам!

— Эй, ты чего?.. — только и смог выговорить он, наблюдая за неадекватным поведением странной гостьи.

Девочка поднялась над водой. Пригладила спутавшиеся волосы, поправила прилипшее к телу платье. Глянула на застывшего Яську.

— Нужно перебороть страх здесь, — она коснулась груди, — иначе ничего не выйдет. Вспомни о том, что говорила мама, — девочка развернулась и пошла к одной из стен, разгребая пред собой воду руками.

Яська смотрел на гремящие волны, не понимая, что такое вообще происходит.

Внезапно до него дошло, что пол под ногами еле заметно вздрагивает. С потолка посыпалась ледяная крошка. Угодила за шиворот. Яська встрепенулся. Огляделся вокруг. Вроде бы ничего не изменилось, вот только… Окружающее пространство наполнилось еле различимой дымкой — будто смог на рассвете нового дня, только не неподвижный, как это бывает в действительности, а клубящийся, медленно сползающий по стенам в волнующуюся воду.

«Словно живой… точнее наделённый смыслом!»

Яська разинул рот, попятился к двери. Тут же угодил задником ботинка в ступеньку, взмахнул руками, силясь сохранить равновесие, но всё же сел на холодный бетон.

— Ну же! — воскликнула из воды девочка. — Ты должен решиться! Другого шанса выбраться живым нет!

Яська ошалело привстал. Попытался заставить обмякшие ноги шагнуть вперёд. Наступил на развязавшийся шнурок — совсем как настоящий Шнурок, — кубарем скатился в ледяную воду.

Поначалу обожгло, да так, что выступили слёзы. Однако спустя пару секунд грудь сдавил жуткий холод. Яська выдохнул, в надежде избавиться от стужи внутри себя. Тщетно. Та устремилась вниз по глотке голодной змеёй. Лёгкие содрогнулись в ужасном спазме, а Яська разразился гортанным кашлем. Складывалось ощущение, что закрой он сейчас рот, грудную клетку непременно разорвёт изнутри чудовищной силой, что любым доступным способом стремится найти себе выход. Левый бок закололо, а перед взором замелькали оранжевые болиды.

Яська отдёрнулся от проникшей в голову жути, заработал руками и ногами, силясь выбраться на поверхность. На сковавший тело холод он уже просто не обращал внимания. Буквально из неоткуда возник пол — стопы спружинили, а на лицо накатила свирепая волна. Яська с присвистом вдохнул полной грудью.

Девочка застыла буквально в метре, протянула синюю руку. Попыталась улыбнуться, но не смогла — личико исказила судорога. Прошептала, клацая зубами:

— «Плыви» за мной, иначе — смерть.

Яська потянулся к своей спасительнице, — а как иначе?

Пол под ногами вновь задрожал. С потолка посыпалась бетонная крошка. Стен видно не было — кругом один единый вращающийся шквал.

— Что нужно делать? — просипел Яська, силясь унять дрожь в голосе.

— Просто «плыть», — прозвучало в ответ. — Нам нужно найти угол, чтобы преодолеть эту грань.

Яська почувствовал, как его тянут за руку. Тут же отдался на волю увлекающей себя силе. Ладони уже ничего не чуяли, а пальцы просто звенели, особенно соприкасаясь с ледяной стихией.

Внезапно всё вздрогнуло, словно при землетрясении.

Яська взвизгнул. С трудом удержался на ногах. Принялся что есть мочи помогать себе свободной рукой.

Девочка не обратила на его всхлипы внимания. Лишь так же ускорила шаг; она понимала, что время неумолимо ускользает.

Внезапно до Яськи дошло, что пол под ногами понижается. Каждый новый шаг погружал их всё глубже и глубже. Поначалу ледяная стихия едва доходила до груди, а сейчас… Яська поднялся на цыпочки, но кромка воды всё равно сомкнулась над головой. К уже давно завладевшей сознанием панике прибавилось самое настоящее отчаяние. А ещё страх, только не за себя, а за девочку — та была намного ниже ростом, просто крохой.

Яська вновь оттолкнулся от дна. Взмыл над волнами, будто дельфин, стремящийся преодолеть гравитацию. Осмотрелся по сторонам. Странно, но вода едва доходила его проводнице до пояса. Яська пригляделся тщательнее. Понял, что девочка уже дошла до стены и теперь просто держится рукой за змеевик недействующей системы отопления. Попутно манит синюшным пальчиком к себе. Яська догадался, что в момент последнего толчка их объятия разомкнулись. Паника усилилась во стократ, а сам Яська, что есть сил, бросил своё коченеющее тело вперёд.

Девочка неуловимым движением ухватила его за ворот. Подтянула к себе, показала, как нужно держаться, чтобы осталась возможность продвигаться вдоль стены. Яська тут же сообразил. Пропустил ржавую трубу подмышкой, прижал локотком. Только сейчас понял, что руки онемели по самые запястья. Правую ногу свело, а сердце как-то надсадно заколотилось, словно пошло на износ, предчувствуя скорый конец.

Яська снова всхлипнул, стараясь совладать с тянущей на дно конечностью. Вроде как вышло — судорога отступила.

Вновь тряхнуло, да так, что спасительный змеевик чуть было не вывернулся, как скользкий вьюн. Совсем рядом в воду что-то упало, подняв снопы обжигающих брызг. И так снова и снова, буквально вгоняя в жуткое оцепенение.

Чуть поодаль взвизгнула девочка.

Яська тут же обернулся. Попытался всмотреться в перекошенное болью личико. На том застыла маска противоборства. Так бывает, когда нестерпимо больно, но всё равно пытаешься не выдать собственных чувств перед кем-то ещё. Но получается не всегда.

Девочка тёрла отбитое плечо и виновато посматривала на Яську: мол, не хотела пугать, а вышло иначе. Прости!

Яська заскрипел зубами. Не от жалости к девочке — хотя и от этого тоже, — а оттого, что кирпичом досталось именно ей. Так не должно быть! Это неправильно! Получить должен был он! До кучи, — какая ему сейчас разница, и так всё отбито по самое не балуйся.

Девочка улыбнулась — словно прочитала Яськины мысли. Проглотила боль, кивнула, давая понять, что с ней всё в порядке. Снова поманила за собой трясущейся рукой — нужно спешить!

Яська знал это и без того — вода вновь доходила до подбородка. Зачем-то он глянул вверх — батюшки-светы! — вот он, потолок, которого раньше даже видно не было. И вращающаяся пелена его больше не укрывает.

От последовавшей догадки, Яську всего буквально передёрнуло: если здание и устоит — чего не случится, если верить словам девочки, — тогда они просто утонут в ледяной воде! Захлебнуться как малые котята, которых добросовестная хозяйка, за неимением средств, отправила «учиться»! Яська помнил эту жуть. Так любила говаривать его же собственная бабушка, когда непутёвая кошка Мурка приносила неожиданный приплод. И это не значило ничего хорошего. По крайней мере, не для котят.

Волны снова укрыли с головой. Яська проглотил попавшую в нос воду, совладал с фейерверком в голове, попытался всплыть. Отчаянно оттолкнулся от трубы, метнув себя вверх, точно из гаубицы. Лучше бы не метал. Потолок материализовался из ничего, словно отбойник на пути автогонщика, что пропустил поворот. В сознании ахнула очередная вспышка — Яське даже показалось, будто он слышит звон осколков, на которые рассыпались искры, что вылетели из его единственного глаза.

«Вот она, грань, которую так тщательно ищет незнакомая девочка!»

В полубессознательном состоянии Яська скользнул в карман. Попытался нащупать бесчувственными пальчиками осколки — они должны быть тут, ведь он ощутил их собственным прикосновением, когда находился внутри кольца из школьной шпаны. Они точно были! А сейчас… Нету!

«Они рассыпались на составляющие части, а может и вовсе превратились в пыль, после чего были унесены ледяной стихией неведомо куда».

Унесены с одной единственной целью — чтобы не выпустить из мрака жизнь!

Яська, в отчаянии, полез в другой карман — и там пусто.

«Может просто не чую?»

Может и так, но как быть в этом случае?

Вода уже доходила до самого потолка — осталось сантиметров десять, а может и того меньше. Из пенящейся стихии возникло встревоженное личико девочки.

— Угол… Вот он! Дальше — стена! — Она отплёвывала лезущую в рот воду и тяжело дышала. Её волосы походили на слипшиеся водоросли — они раскачивались на волнах единой тёмной массой так и норовя окружить и опутать. Сдерживавший их ободок куда-то подевался. — Ты готов?..

Яська неуверенно мотнул головой, стиснул протянутые пальчики. Да какое там неуверенно, мотнул так, что чуть уши не оторвались. Не был он ни к чему готов! Да и к чему тут быть готовым?! Разве что к смерти. А умирать не хотелось. Ох, как не хотелось, просто из кожи лезь вон!

Яська почувствовал, что задыхается. Вода всё ещё оставляла небольшое пространство — словно издевалась! — а воздуха уже не хватало.

— Пора! — выдохнула девочка и скрылась под водой.

Яська до последнего удерживал её миниатюрные пальчики, даже сейчас, когда вроде бы уже не имело смысла. Нет, смысл был! Остаться совершенно одному, когда вокруг тебя леденящая смерть — смерти подобно! А потому, достаточно даже бесчувственного прикосновения, чтобы поверить в небесный промысел.

Яська отпихнул прочь бесполезную трубу — та сразу же исчезла во мраке, будто и не было её сроду. Пространство перестало быть — рассеялось, растворилось или просто кануло в небытие. Тем более, тут есть куда кануть — под ногами самая настоящая бездна.

Рука девочки продолжала тянуть на глубину. Яська завизжал во всё горло. Он не хотел вот так — в ледяной воде, в абсолютном мраке. Так можно только во сне, когда ворочаешься от очередного кошмара, не в силах проснуться, а с тебя при этом сползает спасительное одеяло… Ты ощущаешь касание бездны, но не можешь проснуться. Тебя словно не пускают назад, к жизни. Однако явь всё же настает, как только в горло попадает первая капля воды.

Потому как вода нас и породила.

Но она может и погубить.

«Я тебя породил, я тебя и убью!»

И как бы в ответ на эти мысли, некая неведомая сила выдернула пальчики девочки из Яськиной ладони!

Не осталось ничего. Только барахтающийся в воде Яська, и удушливая мгла.

Яська попытался всплыть. Не вышло. Он скрёб ногтями по бетону над головой, силясь прорваться через строительные швы. Но все его попытки были обречены на неудачу.

В груди жгло всё сильнее. Хотелось просто вздохнуть полной грудью, чтобы унять разрывающий сознание огонь, но Яська понимал, что это явный конец. Правда понимал лишь пока… как и то, что рано или поздно, всё же придётся вдохнуть.

Внезапно над головой обозначилась брешь. Яська устремился к ней, словно это был лучик спасительного света. Вынырнул. Принялся отхаркивать попавшую в рот воду. Затем кое-как отдышался, попытался ощупать свод над головой. Сразу же пришла догадка: именно отсюда свалилась часть плиты, из-за которой и возник тот фонтан брызг, что обдал их с девочкой колючими брызгами. С девочкой… Яська вспомнил миг, когда что-то утянуло её вниз. Прочувствовал. Сразу же накатило оцепенение — так бывает в воде, когда уверен, что под тобой что-то плавает! Туда-сюда, выжидая подходящего момента, чтобы ухватить за ногу.

Яська вздрогнул. Принялся вертеть головой, в попытке определить местоположение невидимого врага.

«Бред! Она просто захлебнулась и камнем пошла на дно. Пока в лёгких есть хотя бы грамм живительного воздуха, тело всё равно будет держаться на поверхности, даже если не размахивать руками и ногами. А вот когда воздуха больше нет, а его место занимает вода, тогда точно, как камень на дно или топор в топь! Хотя какая разница…»

Приняв мысль за данность, Яська вновь сосредоточился на нише — жалеть бедную девочку у него не было ни сил, ни времени.

Яська понял, что судьба с ним просто играет, даруя один шанс за другим. На деле же, это всё ничего не значит — рано или поздно, вода затопит и этот «колокол», а тогда уж точно всё. Придётся нырнуть, чтобы больше не выныривать. Никогда-никогда, как бы ни было страшно и больно.

«Бедная мама…»

Яська вдохнул полной грудью, оттолкнулся от потолка и медленно пошёл на дно, силясь не сойти с ума от того, что делает. Перед затуманенным взором вновь стоял образ мамы, только теперь не на кухне на фоне окна, а на скамеечке у дома. Мама протягивала к нему руки и почему-то плакала.

Правой рукой Яська совершенно случайно прочертил по полам разбухшей от воды курточки. Наверное, просто хотел спрятать руки в карманы — он так частенько делал, негласно признавая собственную вину.

Под синтепоном проступило что-то твёрдое и острое. Яська что есть сил рванул подкладку. Потом вцепился зубами, принялся буквально рвать куртку на части.

Что-то чуть уловимо хрустнуло — боли Яська даже не почуял. Он схватил гладкий многогранник и прочертил пальчиком по знакомым сотам. Зажмурился, пытаясь преодолеть раздирающий лёгкие спазм.

Сердце зашлось в груди.

Это было оно! Зелёное стёклышко, некогда заключавшее в себе естество живой природы, провалившееся в дыру кармана.

Удушье сделалось нестерпимым, и Яська в отчаянии разлепил ресницы.

Буквально в метре над головой раскачивалась бликующая кромка воды. За ней мерцал глаз красного солнца.

Яська вскрикнул, выпуская из лёгких остатки воздуха. Тут же сообразил, что такое творит и поскорее закрыл рот. Всё же не поверил в происходящее, снова зажмурился. А когда заново открыл глаз, принялся что есть мочи грести вверх — там грезилась поверхность! Поверхность, которая не была ограничена чем-то свыше, за исключением небесной сферы. Это походило на сказку, а возможно и являлось последней.

Яська вынырнул и буквально оглох от собственного вопля.

Яська вылетел из воды, будто мячик! А когда плюхнулся обратно толком и не понял, во что угодил. Такое ощущение, что в кипяток — и это ещё мягко сказано. Открытые участки тела обожгло, а за шиворот полезло что-то белое и густое, на вроде молочных сливок или растопленного масла. Однако поначалу Яська не обратил на это внимания — он просто вдохнул полной грудью и принялся отхаркивать известковую воду.

Рядом прокричали:

— Яська!

Яська на секунду замер. Потом машинально обернулся, не совсем понимая, каким образом продолжает удерживаться на мерных волнах непонятной субстанции, совершенно не двигая руками и ногами. Странно, но вдобавок ко всему, он стал лучше видеть. Хотя поначалу, Яська списал данность на яркий свет, который казался буквально ослепляющим после непроглядного мрака темницы.

— Яська, ты сделал это! У тебя получилось!

Девочка восторженно размахивала руками в нескольких метрах от Яськи и улыбалась.

— Я знала, что у тебя получится! Я была в тебе просто уверена!

Яська ошалело моргнул.

— Что получится? — прошептал он враз севшим голосом, по-прежнему не веря в столь чудесное избавление.

— «Плыть!» Ведь ты сумел пройти сквозь грань! И вот, мы здесь!

— Так где мы? — Яська встревожено огляделся по сторонам. — И что это такое? — Он зачерпнул в горсть белую субстанцию, что раскинулась вокруг бескрайним, изредка вздрагивающим океаном.

Девочка развела руками.

— Мы — между мирами. Неужели не ясно?

— Как это — между мирами? Где расположено это место? — Яська оглядел туманный горизонт, где молочный океан перетекал в бордовое небо — больше не было ничего.

— Оно — везде! Достаточно лишь пожелать «плыть», как сразу же окажешься здесь.

— Но почему мы не тонем? — Яська ощупал насквозь промокшую курточку, набухшие штаны, ботинки.

— Не знаю, — пожала плечами девочка. — Только тут так всегда. В подобной среде легче «плыть» — вот и всё. Давным-давно кто-то придумал это место, и Река распространилась повсюду.

— Так это река? — не поверил Яська и снова завертел головой, силясь разглядеть хоть какой-нибудь ориентир. Но тщетно — кругом лишь розовое молоко и ничего более. — И как же она называется?

— У неё много названий. Всяк называет её по своему. Одни — Смородиной. Другие — мрачным Стиксом. Третьи ещё как-нибудь… Река ведь повсюду, а потому у неё просто не может быть одного единственного названия.

— И куда же она течёт?

Девочка грустно вздохнула.

— Не знаю. Этого вообще никто не знает, потому что мало кто отважился плыть до конца. А те, кто всё же рискнули, не вернулись обратно. Пойми, это просто Путь, рассчитанный на нашу сознательность. «Плыть» можно лишь до определённого места — у каждого человека оно своё, — после чего нужно неизменно выныривать, иначе…

— Что — иначе?

Девочка потупила взор. Зачерпнула горсть «молока». Пропустила сквозь пальцы, наблюдая за тем, как ленивые капли с причмокиванием возвращаются в родную стихию.

— Иначе не вернёшься, как не вернулись те, что пожелали заглянуть за горизонт. Хотя я не знаю… Возможно, они всё же куда-нибудь и выплыли, только вот, что именно их там ждало — и ждало ли — неизвестно.

Яська притих. На секунду попытался представить себе такое место, где тебя могут ждать, не смотря на то, что никогда до этого не видели. Что бы это оказались за существа? Люди ли, или что-нибудь необъяснимое, что даже невозможно представить — тем более, постичь?

— И что же нам теперь делать? — спросил Яська, гоня прочь липкие мысли.

— «Плыть» дальше, — улыбнулась в ответ девочка и легла на спину.

Только сейчас Яська заметил, что на его спутнице нет больше платьица. Ободок бесследно канул ещё в темнице. Осталась только остроконечная звёздочка. Правда теперь она была вовсе не брошью, как прежде, а маленьким кулончиком на цепочке. Звездочка дрожала на обнаженной груди девочки, а «молоко» волн и багровость странного светила придавали ей зловещую кровавую окраску — словно там, далеко-далеко за невидимой гранью, кипела бесконечная война не на жизнь, а на смерть. Война во славу света или тьмы.

Яська сглотнул подкравшийся к горлу страх, нерешительно дотронулся до порванной подкладки… Ничего.

Скорее всего, потерял.

«Вот ведь растяпа! Но как?! Ведь держался так, как утопленник не хватается за протянутое весло! И, тем не менее, не удержал. Жалко-то как!»

Девочка в очередной раз прочитала Яськины мысли. Прикоснулась к своему кулончику, вынула из «молока».

— Он достался мне от мамы, — она с трудом переборола дрожь в голосе, нехотя отвела взор. — Мама носила его рядом с сердцем, а после того, как я… После того, как её дочки не стало, оставила кулончик ей.

Яська почувствовал на щеках едкие слёзы. Одновременно защемило под ложечкой.

«Ох, не разреветься бы!»

Девочка грустно улыбнулась.

— Он помогает мне «плыть». Не могу сказать, почему так, — но с ним легче. Он как бы указывает Путь. Как дорожный указатель или стрелка на железнодорожной станции. Нужно просто прислушаться к зову сердца и захотеть. Сильно-сильно! Очень-очень! Как последний раз в жизни.

Яська кивнул. Просто так, чтобы незаметно проглотить слёзы, а попутно поддержать стойкую девочку.

— У тебя ведь тоже что-то было, — осторожно проговорила девочка, вновь топя кулончик в безразличных волнах.

Яська кивнул.

— Да, было. Только не кулончик и даже не подарок. Так, обыкновенное стёклышко с узором в форме пчелиных сот — что-то вроде талисмана. Той весной ещё нашёл. Только я его потерял, кажется…

Девочка улыбнулась.

— И вовсе не потерял!

— Тогда где же оно? — брякнул в ответ Яська. — Сколько искал, а так и не нашёл. Ни этого осколка, ни другого, с лучиками.

— Они просто выполнили своё предназначение и исчезли. Разрядились как батарейки — если тебе так понятнее.

Яська насупился.

— Какая же это батарейка… Обычное стекло.

— А вот и не обычное, — не согласилась девочка. — Не бывает ничего обычного. Всё чем-то заряжено. В твоём мире — это закон. Всё циклично и движется либо от начала к концу, либо наоборот. При этом один, отдельно взятый цикл, может быть разбит на ещё более мелкие подциклы, а те, в свою очередь, на мельчайшие подциклики! — Девочка озорно подмигнула: мол, не парься, сейчас объясню.

Яська пожал плечами, задрал голову и уставился на красный диск — тот повис ровнёхонько в зените.

— Это как закон сохранение энергии, только намного сложнее, — принялась объяснять девочка. — Ведь твой осколок не сразу стал таким, каким ты его нашёл. До этого он сменил много форм, испытал различные трансформации… Например, сначала он был плазмой внутри звезды. Потом космической пылью. Ещё через миллиарды лет извергнулся из недр нового мира в виде раскалённой лавы. Затем застыл, превратился в кварц, рассыпался на песок, был добыт в огромном котловане или же и вовсе в подземной шахте. Лишь только после всего этого где-то на промышленном предприятии смешали соответствующие компоненты для того, чтобы получилось стёклышко именно такой формы. А форму тоже кто-то придумал. Некий человек, который жил много лет назад, а может, живёт и поныне, даже не подозревая о том, какую пользу принёс всему человечеству в целом и лично тебе. Ведь не будь всего этого, стёклышко не только бы не появилось в реальности, оно бы не смогло впитать в себя всю ту энергию, что была затрачена на его изготовление. А к этому процессу были причастны многие виды энергии, многие люди, многие, на первый взгляд разрозненные события. Так что если стёклышка нет, это ещё не значит, что ты непременно его потерял. Оно просто исчезло, отдав всю накопленную энергию тебе. Ведь «плыть» очень сложно. А сам Путь отнимает неимоверно много сил. Особенно когда в первый раз.

Девочка умолкла и принялась вместе с Яськой лицезреть красную звезду — на спине ей было намного удобнее это делать.

Яська непроизвольно спросил:

— Но если всё действительно так, тогда почему же не пропадает твой кулончик? Ведь он тоже разряжается, когда ты перемещаешься вдоль своего пути. Разве не так?

— Всё так, — вздохнула девочка. — Просто… Ведь это подарок мамы. А он будет греть даже после того, как не станет её самой. Я не уверена, так ли это. Но я знаю, что всегда буду помнить самое дорогое, что у меня отняли.

Яська вновь почувствовал в груди щемящую тоску. Ещё ему сделалось стыдно перед такой отважной и умной девочкой. Ведь у него-то всё было. Точнее есть, только где-то за гранью, куда нужно ещё «выплыть». А у малышки… У неё только призрачный путь и память о маме.

Странно. Непонятно. Труднообъяснимо.

Раньше Яська думал, что после смерти, память остаётся лишь с одной стороны. На деле же оказалось, что всё иначе. Ушедшие в вечность, тоже что-то чувствуют, а возможно, и не только чувствуют…

— А что это за звезда? — спросил Яська просто так, чтобы сменить неприятную для девочки тему.

— Звезда, — тихо ответила та, не отводя взора от красной блямбы над головой.

— Та самая?

Девочка кивнула.

— А кто под ней живёт?

— Они и живут.

— Они?.. — Яська недоверчиво глянул на девочку.

— Они — те, кто наблюдают.

— За кем наблюдают?

— За нами. За всеми, кто по ту и по эту стороны бытия.

— А зачем им это?

Девочка пожала плечиками.

— Не знаю. Наверное, так надо.

Яська поднабрался смелости и в открытую спросил:

— А ты сама была там?

Девочка нездорово вздрогнула. Перевернулась со спины на живот. Внимательно огляделась по сторонам, видимо пытаясь определить нужное направление.

— Нужно «плыть» пока нас не унесло течением.

— Почему ты не ответила на мой вопрос? — настороженно спросил Яська.

Девочка казалась непреступной.

— Я и так пролила свет на что не следовало. Плыви за мной и не отставай!

Яська разозлился — зачем же тогда вообще подводить так близко к грани, чтобы потом захлопнуть дверь перед самым носом?!

Но делать было нечего, тем более что и проводница окончательно ушла в себя, словно Яськи сроду и не было.

Яська ещё раз глянул на Звезду. Та еле заметно пульсировала, поглощая мутной короной взор несмышлёного мальчишки. Потом замерла. Затаилась. И Яська понял, что видит лицо. Но не человеческое, а какое-то другое. А может и человеческое, только неимоверно осунувшееся, как после долгой болезни.

«Наблюдают».

Яська машинально потёр глаза кулаками. С трудом сдержал радостный возглас — гематома пропала! Как и всё остальное. Словно не было ни дневного инцидента, ни заключения в сырой темнице, ни жуткого потопа, что чуть было не унёс его жизнь. Остались только Путь и весёлая девочка, которая одновременно являлась мертвецом.

Яська понял, что искать объяснение происходящего с ним бессмысленно, а оттого просто поплыл за плывущей впереди девочкой, изредка метая тревожные взоры на диск красного светила.

Они плыли около часа. Хотя Яська не мог с уверенностью утверждать данность — время за приделами известной ему реальности могло протекать несколько иначе. Да и монотонное движение в вязкой субстанции наверняка внесло свои коррективы. Ведь оно — движение — тоже являлось условным. Так как не было ориентиров.

Яська специально размахивал руками снизу — вверх. Он словно летел, преодолевая все мыслимые законы гравитации! Летел наперекор судьбе, что совсем недавно пыталась его погубить. Летел назло своим обидчикам — чтобы вернуться. Как птица Феникс — только восстать вовсе не из пепла, а из совершенно иной стихии. Какая разница, если уж на то пошло?

Движениям ничего не мешало, а оттого в груди, под ямочкой, царил дикий восторг.

Шлепки вязкой субстанции отдавались от зыбкого тумана протяжным эхом — точь-в-точь, как будто под покровом непроглядной ночи ухает себе под нос беспокойный филин. Яська даже пару раз оглянулся назад — не плывёт ли кто за ними. Не сказать, чтобы это так уж пугало, но что настораживало — это точно. Да и смысл преследовать двух испуганных детей, стремящихся поскорее найти обратную дорогу домой? Хотя в действительности обратную дорогу искал лишь Яська — девочка, вне сомнений, разыскивала между мирами что-то ещё, так как в реальности её уже никто не ждал.

Яська старался гнать неприятные мысли прочь, но те неизменно возвращались, обволакивая сознание похлеще флегматичного тумана.

Постепенно Яська сообразил, что этот туман царил лишь по сторонам горизонта. Небо же оставалось ясным, с уродливой блямбой красной Звезды в зените. Яська не прочувствовал момента, когда та сделалось именно такой: хищной, подглядывающей, недружелюбной. Казалось, что внутри неё всё давным-давно умерло, как и мертва та жизнь, что она освещает, не смотря ни на что.

Но страшного лица он больше не видел.

Яська не знал, откуда в его голове берутся столь бредовые мысли, но он не спешил причислять их к лику съехавшей под воздействием внешних факторов крыши — чем чёрт не шутит, всё может обстоять именно так, как есть или кажется! Ведь вернулась же в мир живых мёртвая девочка, а это значит, что, не смотря на смерть, она всё же где-то существовала, взрослела, набиралась знаний. Она даже сумела обогнать в интеллектуальном развитии самого Яську, который вроде как выглядел старше — по крайней мере, на первый взгляд. Да и чувства. Девочка ничуть не стыдилась своего теперешнего облачения, а она была абсолютно ногой, и Яська это видел собственными глазами.

Странно?

Конечно странно, но как ни крути, всё являлось элементом реальности, хоть и разыгрывалось неведомо где, под чужой звездой.

Яська стал взмахивать руками чаще — точно несущаяся за добычей чайка. Сразу же нагнал уплывшую далеко вперёд девочку. Та обернулась. Засияла, как маленькая звёздочка.

— Не устал? — бодро спросила она, слегка замедляя темп.

Яська отрицательно мотнул головой, пристроился рядом.

— А что это за туман? Почему он только вдоль горизонта, а небо чистое?

Девочка широко улыбнулась.

— Снова ты за своё… Меньше знаешь — крепче спишь! — Она звонко рассмеялась.

— Причём тут это? — недовольно проскрипел Яська. — Просто странно всё. Он как будто расступается перед нами, этот туман.

— Так и есть. Мы чужие для него, вот он и пятится, не зная, как с нами быть.

— Шутишь, да?

— А вот и не шучу! У Моста его и сроду нет. Потому что там постоянно «плавают» путники. Это единственное место, где можно ничего не опасаться. Потому что там тучи над головой, и нет Звезды.

— А тут чего опасаться? — осторожно спросил Яська, вновь оглядываясь по сторонам. Хотя какие тут стороны — один единый размытый горизонт, куда ни плюнь.

Девочка долго не отвечала.

Яська уже было подумал, что беседа вновь окончена, как это было в начале их пути, но спутница всё же заговорила:

— Тут только на первый взгляд — пустынно и мертво. На самом деле, этот мир буквально кишмя кишит всяческой жизнью. Точнее нежитью. Просто она — нежить эта — не может никак на нас повлиять. Пока мы «плывём» — ничего не случиться, будь уверен. Опасность наступит, лишь когда появятся сомнения и ты остановишься. Вот тогда-то и нужно спешить, иначе Они непременно утянут к себе.

Яська уже жалел о том, что задал столь бездумный вопрос. Ну кто его за язык тянул? Хотя… Может девочка просто желает поскорее отвязаться от его глупых вопросов, потому и запугивает всяческой мракобесией, которой на деле и нету…

Яська прищурился.

— А ты их видела?

— Кого?

— Ну тех, которые могут утянуть.

— Да. Пару раз. Но только издалека. Пойми, это место всего лишь перевалочный пункт — здесь бродит много чего, как можно и увидеть, всё что угодно. Но пока не наступил «резонанс», как-то повлиять друг на друга обитатели различных миров не могут. Такова структура мироустройства — сиди запертым в своём муравейнике и дожидайся назначенного часа.

Яська пожал плечами — ну ничего не понятно. Теперь ещё этот резонанс…

Девочка снова улыбнулась.

— «Резонанс» — это конец Пути. Он наступает за миг до гибели мира. Тогда со Звезды спускаются Они.

— Но ведь ты же сама только что сказала, что они могут только наблюдать.

— Да. Пока всё чин чином — Они просто наблюдают. Иногда, правда, могут управлять системой, чтобы приблизить конец. Но это случается редко. Если появляется много «зараженных». Пока же мир процветает, Они просто сидят в своих норах и ждут. Но потом «печати» падают, и мрак начинает лезть изо всех щелей. Не подумай, что я пытаюсь тебя запугать. Просто так всё в действительности и обстоит. А морочить голову пустыми надеждами — глупо. Рано или поздно Тьма установится повсюду, а тогда родится новый мир.

— И что же это будет за мир?

— Не знаю. Поживём — увидим! — Девочка задорно подмигнула встревоженному Яське и указала на горизонт. — Смотри!

Яська посмотрел… и глазам своим не поверил.

Туман сделался прозрачным, так что сквозь его вращающуюся пелену проступили очертания двух берегов. Правый — песчаный, испещрённый множеством дорог. Левый — скалистый и неприступный со снежной вершиной ледника. Яська попытался прикинуть на глаз расстояние между берегами…

«Метров двести, если не больше!»

Будь тут обычная вода, а не податливое «молоко», ещё не факт, что можно было бы переплыть с одного берега на другой. Да даже, чтобы просто решиться на столь опрометчивый шаг, нужны стальные нервы и несокрушимая уверенность в собственных силах. Так и никак иначе.

Постепенно из-за пелены выступил и сам мост. Он был ферменный, из чёрного металла с огромными балками. У Яськи аж дух захватило при виде такой громадины — и кто только воздвиг такое чудо? Никак тут потрудилась бригада первоклассных строителей. Причём сделано всё было добротно, как для себя — так, по крайней мере, казалось издалека.

Над мостом нависли тёмно-бордовые тучи. Звезда заслонилась рваной бахромой их растрёпанных боков. Сразу же заметно потемнело, как и полегчало. На душе.

Яська присвистнул.

— Кто же построил такую громадину?!

— Никто, — безразлично ответила девочка. — Он был тут всегда… насколько я знаю.

— Разве так бывает? — не поверил Яська.

Девочка усмехнулась.

— Просто ты судишь, опираясь на законы своего мира. Тут — всё иначе. Из ничего может возникнуть всё, как и всё может кануть в ничто.

Яська помотал головой.

Девочка тут же пояснила:

— В вашем мире есть компьютеры. На каждый из них можно установить новую программу. Причём пишется эта программа на совершенно ином компьютере, который стоит обособленно. Понимаешь?

Яська глупо кивнул, силясь уследить за мыслью девочки.

— Так вот. После установки программы, компьютер необходимо перезагрузить, иначе обновление не сможет вступить в силу. А как только ты запустишь систему заново — опля! — а на экране есть то, чего не было раньше.

— Но так то на компьютере… — растянуто прошептал Яська, понимая что всё же до чего-то домыслил.

Девочка кивнула.

— Да, это всего лишь скучные программы, но если сопоставлять происходящее там, у вас и то, что мы имеем на месте, то есть здесь, — сходство на лицо. Что-то может возникнуть просто так, если его «создали» в другом мире, а потом просто «установили» где-нибудь ещё. После «перезагрузки», оно возникает из ничего и исчезает бесследно при «удалении»! Как-то так.

Яська понял, что спорить дальше бессмысленно, и не стал заморачиваться, приняв всё, как есть. Какая разница, и так неразрешимых загадок — выше крыши.

Они были уже непосредственно под массивными опорами из позеленевшего бетона, когда за спиной раздался грустный стон. Яська сразу же обернулся, понимая, что весь путь ему вовсе не казалось — за ними и впрямь кто-то плыл!

«Или что-то, отчего не легче».

Девочка тоже замерла. Оглянулась.

— Это молох. Они тут завсегдатаи. Охраняют глубины.

— Молох? — Яська почувствовал, как, не смотря на тёплую «воду», по спине рассыпался выводок холодных мурашек. — А он ещё кто такой?

— Не кто, а что, — поправила девочка. — Вон он, смотри, если не страшно.

Яська зрительно устремился туда, откуда они только что приплыли.

— Мамочки… — только и смог прошептать он, когда из глубин вынырнуло реликтовое чудовище. — Это же акула! Только очень большая. Разве такие водятся?

Девочка отрицательно покачала головой.

— Это не акула. Молох — стражник глубин. Он — существо из иного мира. Просто находится в услужении Тьмы.

— Но я видел точно таких же акул на картинках в учебнике по биологии! — не унимался Яська. — Они жили на Земле миллиарды лет назад! Только, как говорят учёные, все вымерли.

— Не говори ерунды! — рассердилась девочка. — Молохам нет места в вашем реальном мире! Учёные, мнения которых ты слышал или читал, — сами ничего не понимают! А картинки… — Она осеклась. — Картинки просто мог кто-нибудь выдумать. Вот.

Яська наблюдал за чудовищным монстром, уверенный в обратном. Девочка не верила очевидному, потому что так мало прожила в Яськином мире. Если бы она «дотянула» до средней школы, всё было бы иначе. Хотя… Вдруг всё обстоит именно так, как говорит эта очаровательная малышка, развитая не по годам. А именно, что молохам нет места в мире живых. Но как же тогда они туда пробрались и куда затем подевались, отставив морские просторы на откуп своим меньшим сородичам?

Молох раскачивался на кровавых волнах, изучая детей пустотой глаз. Потом протяжно застонал и ринулся в образовавшийся перед его носом шквал.

— О нет!.. — воскликнула испуганная девочка. — Скорее!

Яська, толком ничего не понимая, устремился за своей спутницей; та в два гребка доплыла до бетонного основания и, не оглядываясь, выскочила из воды — словно озорная девочка-дельфин! Яська естественно смутился её наготы, а потому замер в нерешительности.

— Живо из воды! — скомандовала девочка, так что Яську вконец обездвижило. — Неужели не видишь! — И она взмахом руки указала на небо. — Тучи разошлись!

Яська задрал голову. И обмер. Огромный красный диск навис над головой. Он сковывал движения, увлекал взор, просто поглощал погрязшее в ужасе сознание. В воздухе повис надсадный хрип. Точнее не повис, а раскачивался — из стороны в сторону, становясь то громче, то тише.

«Как на качелях… а может, на крыльях?..»

Яська мотнул головой, в попытке избавиться от жуткого оцепенения. Посмотрел сначала на испуганную девочку, потом снова на красный диск. Прошептал на пороге слышимости:

— Ты же сказала, что пока «плывем» — нам ничто не угрожает.

«Пока не появятся сомнения…» — прозвучало отголоском в голове.

Девочка ничего не ответила. Наклонилась и неуловимым движением схватила Яську за шкирку — совсем как во время потопа в котельной. Яська толком и сообразить ничего не успел… только в очередной раз подивился не дюжей силе своей спутницы. Та сопела, но хватки не ослабляла.

— Ну же, помогай!.. — с присвистом воскликнула она, падая на колени. — Не всё же мне самой делать!

Яська, без вопросов, заработал ногами и руками. Бетонная поверхность оказалась неимоверно скользкой, подёрнутой не то мхом, не то сизым лишайником, — и как только девочке удалось так ловко выбраться из воды?.. Однако Яська понимал, что думать нужно вовсе не об этом. Думать нужно о собственной шкуре, если он сам не хочет поближе познакомиться с инопланетной тварью. Но ведь та ещё далеко. Не может же она за секунду преодолеть столь огромное расстояние…

«Если только вместо плавников на ней не установлены гравитационные двигатели!»

Яська подивился соль глупой мысли, но как оказалось зря.

Из последних сил работая бесчувственными ногами, одновременно увлекаемый за шкирку девочкой, Яська всё же заполз на бетонную опору и ничком повалился на острые камешки. Однако это ему только показалось — девочка без тени смущения отвесила пощёчину. Видимо желала поскорее привести в чувства, после чего потянула ещё выше.

Яська хотел отмахнуться, понимая, что не может просто руки поднять, чего уж там говорить, про то, чтобы заново куда-то карабкаться. Хотел, но так ничего и не сделал. Точнее сделал диаметрально противоположное — и откуда только силы взялись?.. А перед этим он просто глянул вниз, на то место, где только что барахтался… «Молока» там больше не было, а была лишь огромная пасть, размером с дворовую коробку для игры в хоккей, с той лишь разницей, что обнесена она была вовсе не деревянным заборчиком, как в реальности, а частоколом из жёлтых клыков.

Челюсти молчаливо клацнули, швырнув в лицо Яське зловонную слизь. Такое ощущение, что на месте желудка у твари располагался муниципальный морг, со всеми сопутствующими спецэффектами. Яська задохнулся и чуть было не полетел вниз — хорошо ещё девочка не догадалась его отпустить, иначе точно быть беде.

Яська «прогулялся» над бездной и снова отфутболился к спасительному металлу, вжался спиной в рыжие заклёпки. А молох скрылся в пучине, будто и не было его вовсе.

— Как это? — не понял Яська, пытаясь унять дрожь во всём теле. — Откуда он взялся?

— Скорее! Нужно выше залезть, а то достанет! — Девочка оглядела сварную опору, ухватилась пальцами за металлические поперечины, подтянулась. — Лезь за мной, только вниз не смотри!

Яська кивнул.

«Молоко» внизу закрутилось в гигантскую воронку.

Девочка резко обернулась и дёрнула Яську к себе. Машинально прижала, словно младшего братишку. Яська уткнулся носом в её липкие волосы и попросту замер, не зная, как быть. Потом уловил за спиной движение, резко обернулся вместе с девочкой…

Первое что пришло на ум: ракета. Взлетает из-под воды, как это показывают в фильмах про стратегические атомоходы. Ничего такого, экстраординарного вроде не происходит. Только, вот, непонятно, из чего именно сделана обшивка этой ракеты. На алюминий не похоже. Да и на оцинковку тоже. Что-то серо-голубое и немного серебристое, подёрнутое липкой слизью. Скорее всего, какой-нибудь засекреченный материал, что до последнего держали втайне от народных масс. Ведь так обычно бывает. Потому что общеизвестно: знают двое — знают все.

Так или иначе, но Яська до последнего упорно заставлял собственное сознание верить в заявленный факт. Но «ракета» внезапно замерла, как-то ненормально накренилась на бок и рухнула вниз.

От неожиданности Яська даже зубами клацнул.

А молох повернулся вполоборота и исполинской «торпедой» ушёл на глубину. «Молоко» беззвучно сомкнулось, моментально ликвидировав следы только что сыгранной сцены.

— Чё он пристал-то?.. — с трудом выговорил Яська, по-прежнему держа девочку в дрожащих объятиях.

— Не знаю. Так никогда не было! Вдалеке я их видела много раз. Но чтобы вот так, напасть ни с того ни с сего, — это со мной впервые!

— И со мной, — выдохнул Яська, стараясь унять разошедшееся сердце.

Девочка тихо спросила:

— Это твоё так колотится… или моё?

Яська тут же сообразил, что держит в объятиях совершенно голую девочку, и отскочил в сторону, словно обжегся.

Девочка покраснела.

— Прости. Я привыкла уже так — всё время одна. Мне следовало догадаться раньше, — она виновато улыбнулась. — Теперь ничего не поделаешь. Переход за грань отнимает много сил. Я не уверена, что смогу «трансформироваться».

— Да не надо никуда трансформироваться! — воскликнул пришедший в себя Яська. — Ты когда меня обнимала, это… Только не смейся. Мне показалось, как братишку несмышлёного. Правда.

Девочка улыбнулась.

— Да. Как братишку. Я всегда хотела братишку! Только чтобы не старше и не младше, а одногодку. А ещё лучше — близняшку, чтобы и думал, как я сама и характером подходил. Ведь это так здорово! Наверное… — Она потупила взор.

Яська понял, что нужно сделать. Он шагнул к девочке и просто обнял её, снова коснувшись мокрых волос. Всё было как наяву, вот только от волос новоиспечённой сестрёнки пахло вовсе не персиками. От них пахло сырой землёй заросшего погоста.

За спинами детей вновь мелькнул молох. Его единственный, обращённый к детям глаз, был чёрен, как дымоход чадящей печи. На миг в нём отразилось кровавое небо. Молох протяжно застонал.

Если бы Яська не летал в облаках, он бы вне сомнений увидел, что молох не упал в «молоко» как прежде, он просто исчез в мутноватом облаке, что укрыло его, будто капюшон голову попавшего под дождь путника.

Они сидели на бетонном основании Моста и болтали босыми ногами. Молох исчез, оставив после себя лишь неприятные воспоминания; над головой хмурилось низкое небо. Бордовые облака завернулись в переливающуюся воронку, в центре которой угадывалось алое ядро — как семя. Оно изредка пульсировало, искажая горизонт яркими вспышками; создавалось впечатление, что вот-вот разразится беспощадная гроза. Река внизу, напротив, была спокойной. Молочная поверхность размеренно уносилась под Мост, сосредоточенная на своём собственном Пути.

Метрах в ста вверх и вниз по течению в нерешительности «мялся» туман; он словно раздумывал, стоит ли насылать на бесстрашных детей очередную космическую бестию, или же пора убраться восвояси. Скалистый берег оставался безучастным, нависая над Рекой всей своей многотонной громадой; проныра-ветерок развлекался, гоняя прибрежный песок.

Яська не сдержался и плюнул вниз.

— Зачем? — безразлично спросила девочка.

— Так просто. Разве обязательно нужна причина?

Девочка пожала плечами.

— Вовсе нет. Просто… Я ведь не плевалась там, у вас. Горизонты миров нужно уважать, какими бы они ни были. Да и оставлять свой «след» там, где тебе не рады, тоже ни к чему.

— А разве мне здесь не рады?

Девочка усмехнулась.

— Вот молоха ещё раз повстречаешь, у него и спроси.

Яська вздрогнул. На всякий случай ещё раз посмотрел вниз. Подобрал ноги, уселся как турецкий падишах.

— Ну его, этого молоха. Мне и одного раза хватило. И так теперь ночью приснится!

— Не приснится, — тут же отозвалась девочка. — Будь спокоен.

— А тебе почём знать?

— Просто знаю и всё.

Они снова молчали, любуясь низким небом.

Яська понимал, что близится момент расставания. Девочка хоть ничего и не говорила, но всё шло именно к этому. Яська горестно вздохнул — не хотелось расставаться. Вроде и знакомы от силы часа два, а между ним и девочкой уже возникла такая нерушимая связь, словно они вместе с момента рождения.

«Разве так бывает?.. Выходит что бывает».

Яська покосился на девочку. Спросил просто так, чтобы хоть как-то оттянуть неизбежное:

— Как думаешь, глубоко тут?

Девочка задумалась.

— Наверное… Молоху уж точно с головкой! Чего говорить про нас.

— А ты сама никогда не ныряла?

— Зачем мне это?

— Из любопытства.

Девочка снова умолкла — видимо пыталась разобраться в собственных чувствах. Потом всё же сказала:

— Если честно, я уже и забыла, когда в последний раз чего-то хотела. Похоже, мой Путь не имеет смысла. Он как тупик. Вдобавок, лишён светлого спектра чувств.

— Но ведь ты ведь сама говорила, что всегда хотела братишку. Значит, у тебя всё же есть мечта.

Девочка мило улыбнулась. Покосилась на сидящего рядом Яську. По-дружески толкнула плечом.

— Спасибо тебе, Яська! Хотя это и прозвучит глупо, но я рада, что всё вышло именно так!

Яська усмехнулся.

— Если кто и должен говорить спасибо, так это я. Без тебя меня бы уже не было, — он помолчал, пытаясь представить данность. — Как же теперь быть?

— Просто живи, а остальное само сбудется!

Яська неуверенно кивнул.

— Да уж… сбудется. Ищенко со своей сворой, наверное, меня уже похоронили. Гады! Я сроду и подумать не мог, что они на такое способны. Хотя, скорее всего, это Схрон всех остальных надоумил. Он самый опасный. Ему словно неведом страх.

— Ты про тот страх, что люди испытывают при приближении смерти?

— Ага, — Яська благодарно посмотрел на свою спутницу — та угодила в точку. Схрон не был трусом в обычном понимании этого слова — он был чем-то ещё.

«Существом, что должно чинить смерть просто так, в угоду собственной потребности раз за разом соприкасаться с мраком».

— К сожалению, на Пути встречаются и такие люди, — сипло проговорила девочка, обхватив руками худенькие плечи. — Их немного, но они всё же есть. Их души — заражены. А потому сознание не в силах отличить правду ото лжи. Такие особи постоянно ошибаются, а следствием их ошибок, частенько становится смерть. Точнее «трансформация». И ещё не факт, что их самих.

— А разве с этим ничего нельзя поделать? — с нескрываемой надеждой спросил Яська. — Лекарство, там, какое-нибудь придумать, или изолировать таких людей, чтобы они просто не могли причинить зло.

Девочка улыбнулась.

— А что, по-твоему, делают в психоневрологических клиниках? То самое и делают. Правда, иногда закрывают не тех, и это печально. Похоже, исполнительная система дискредитировала себя во всех мирах. Или это Они так умело путают следы, что в «клетку» всё чаще попадают невиновные.

— Так как же быть со Схроном?

— Никак. Думаю, ему хватит одного разочка тебя увидеть, чтобы остаток всей своей жизни обходить стороной! Тебе так не кажется?..

Яська почесал затылок. Моргнул сначала одним глазом, затем другим.

— И то верно! Вот рожи у них будут! Так и не терпится скорее посмотреть! Хоть глазочком!

— Ну, тогда иди. И так мы с тобой засиделись, — девочка выпрямилась, вновь позабыв о своей наготе.

Яська машинально отвёл взор. Тоже поднялся. Предпринял отчаянную попытку продлить сказку и дальше.

— А как же ты?

— А что я? Пойду дальше по своим делам, может услышу кого-нибудь ещё, кому нужна помощь. Хотя вряд ли.

— Пошли со мной! — Яська задохнулся от озвученной фразы — сердце в груди застучало на вроде пожарной помпы. — Мама точно не будет против! Только одеться бы тебе сперва…

Девочка улыбнулась.

— Да я бы с радостью! Но только…

Яська ждал именно этого. Суровой действительности, с которой попросту не поспоришь.

— Не хочешь…

— Разве я это сказала? — с укором прошептала девочка. — Эх, Яська-Яська, ты дослушай сначала до конца, а потом уж и строй умозаключения.

Яська виновато шмыгнул носом. Понурил голову. Сейчас он просто не узнавал себя. Когда такое было, чтобы девочка его в чём-то упрекала, а он просто стоял на месте, не в силах дать отпора? Да не было такого никогда, нечего даже и пытаться вспоминать!

Девочка шагнула к Яське. Тоже опустила глаза. Захлопала длинными ресницами, словно в чём виноватая.

— Мне нельзя к вам. Ваше Солнце меня не примет. А жить под покровом ночи я не хочу. Тем более, сам представь, на что я стану похожа в глазах твоих друзей и близких… Представил?

Яська стиснул зубы, силясь не разреветься, — а ещё мальчик называется, опора и надежда!

— Сам-то ты сможешь так… — не то спросила, не то просто констатировала данность девочка. — Вот и я думаю, вряд ли. А так, каждый из нас останется счастлив в своём мире. Разве это не стоит того, что мы сегодня пережили? А на двоих, у нас останутся воспоминания о сегодняшнем дне.

Яська кивнул.

Да, он был готов убегать от жуткого молоха каждый божий день — или как оно тут говориться? Тонул бы снова и снова в ледяной воде вдали от мамы. Был согласен терпеть побои и гонения веки вечные. Лишь бы рядом всегда была эта девочка! Пусть всего лишь в воспоминаниях.

(«Лишь бы была!»)

…Девочка, так похожая на старшую сестрёнку. И не важно, что она сама хочет братика-двойняшку. Ведь всё тут — относительно, и каждый из них может являться другому тем, кого тот желает видеть рядом с собой больше всего на свете. А это — замечательно! Когда рядом довольные чудак и чудачка.

«Это и есть счастье!»

Девочка отстранилась. Неуловимой тенью скользнула за балку. Мелькнула лентой по ветру. Исчезла. Растворилась. Будто и не было никогда.

Яська вздрогнул. Огляделся. Хотел окликнуть девочку, но не смог — не знал как, ведь та так и не назвала своего имени. А имя должно быть! Ведь даже бездушные предметы их имеют.

Яська заплакал. Обессилев, сполз на колени. Принялся тереть влажные глаза трясущимися пальчиками.

За спиной что-то просвистело.

Яська резко оглянулся.

«Лента!.. Нет».

Далеко на горизонте маячило что-то маленькое и подвижное — словно мошка на оконном стекле. Яська присмотрелся тщательнее, но так ничего и не разобрал.

«Наверное, просто птичка. Сбилась с пути, вот и мечется в поисках спасительного ориентира».

Яська вытер кулаком слёзы. Вдохнул полной грудью влажный воздух и полез вверх по металлическим перекладинам, прочь от жуткой Реки, прочь от ужасного молоха, прочь от неприятных воспоминаний. Вниз он не смотрел — зачем? Под ногами ничего больше нет. Лишь мрак ночи, пропитанный такими понятиями, как боль, расставание и одиночество. А вот над головой грезился свет — спасительный и манящий. И именно к нему Яська и тянулся всеми фибрами своей отчаявшейся души. Он хотел жить! Он хотел поскорее утешить маму — ведь та наверняка не на шутку обеспокоена его долгим отсутствием.

Ещё он хотел посмотреть в лицо этим четырём подонкам.

Он не помнил мамины слова, что на свет лучше не идти.

Вскоре подул колючий ветерок. Запахло морозным вечером. Выхлопным дымом автомобилей, тормозными колодками поездов, прочими реагентами, что вьются в черте промышленных городов.

Яська замер. Подышал на озябшие пальцы, перевёл дух. Всё же рискнул оглядеться.

Сгустились сумерки. Однако где-то над головой по-прежнему брезжил свет. Обычный, без багряных оттенков красной Звезды. Он то становился ярче, то заново угасал, словно удаляясь. Послышался лязг автомобильных двигателей, прерывистый разговор, прочий шумовой сумбур вечернего города.

Яська, что есть сил, ринулся вверх. Он понимал: осталось совсем чуть! Нужно только немного потерпеть и всё закончится. Непременно закончится, потому что он жив!

На соседнюю опору спикировала неясная тень. Яська невольно замер. Правда ненадолго — металл сделался обжигающе холодным, так что пальцы на руках онемели. Тень встрепенулась и разразилась жутким скрежетом. От неожиданности Яська чуть было не рухнул вниз — вовремя опомнился и вцепился в ледяной металл. Зачем-то зажмурился, словно это могло помочь.

Над головой захлопали крылья. Яська всё же приоткрыл один глаз. Выдохнул. На перекладине чуть в стороне сидела жирная ворона. Она вертела головой, посматривая на Яську то одним глазом, то другим.

— Кыш! — прохрипел Яська и напоказ дёрнулся вперёд. — Пошла прочь, тварь!

Ворона отшатнулась, расправила пыльные крылья и, недовольно прокаркав, растворилась в морозной дымке.

Яська перевёл дух и полез дальше.

Он с трудом перевалился через обледенелые перила и плюхнулся на тротуар, силясь отдышаться. По проезжей части, в клубах выхлопных газов, сновали автомобили. Как всегда суетились пешеходы — им было не до Яськи. Под ногами разразился тревожный гудок локомотива. В ушах застучало.

Яська огляделся. Потом вскочил на ноги, в усмерть перепугав двух интеллигентных старушек, что прогуливались вдоль моста. Одна, отойдя от шока, тут же принялась перемывать косточки современной молодежи, на что вторая лишь гортанно поддакивала: «Да уж… О времена, о нравы!»

Яське было на них плевать. Он бросился к перилам и глянул вниз.

Под мостом мелькали серые вагончики. Пахнуло углём из растопленных печек. По косогору рядом с полотном поскакали жёлтые блики окон.

Повсюду мерцали огни многоквартирных жилых домов.

Яська развернулся к проезжей части. Прислонился спиной к перилам. Всё же не устоял на ногах и сполз по гладкой поверхности. Уставился на мерцающий фонарь над головой. Сил не было вообще, даже на то, чтобы нормально мыслить.

«Как там говорила девочка? Первый раз «плыть» всегда трудно… Вроде так. Девочка…»

Яська попытался вспомнить личико незнакомки, но почему-то ничего не вышло. Всё произошедшее казалось сном. А во снах — всегда так: всё наиболее значимое, выглядит мимолётным видением на фоне замедлившейся реальности. Яська в отчаянии ударил кулаком по замёрзшему асфальту. Кисть прострелила боль. На глаза навернулись слёзы.

«Так не честно!»

«Это просто подло!»

«Ведь девочка сказала: всяк из нас будет счастлив, оказавшись в своей реальности, — не смотря ни на что!»

На деле же всё оказалось иначе.

Яська понял, что просто сойдёт с ума, если не вспомнит образ своей спасительницы.

На благо разболелось голова; мысли превратились в неповоротливых слизней, что могут лишь несуразно извиваться, как и неприятные воспоминания.

Последняя осознанная мысль: «Нужно незамедлительно двигать домой, иначе я просто пристыну к этим опостылевшим перилам!»

Яська не помнил, как добирался до дома. Вокруг вновь обозначился путь. Но на сей раз не абстрактный, каким он виделся за гранью, а самый обычный. Это походило на забвение, что обволакивает сознание в преддверии сна.

«Нужно дойти, во что бы то ни было! Просто зажмуриться и двигаться по прямой, пока под ногу не подвернётся ступенька…»

Яська брёл на автопилоте, с трудом обходя встречных пешеходов, силясь не завалиться в очередной сугроб.

…Мама встретила у подъезда. Она плакала. А при виде Яськи, с трудом сохранила самообладание. Потом она долго говорила, но Яська хоть убей, не мог понять, о чём именно. В голове надулся мыльный пузырь, который заслонил своей радужной оболочкой дрожащую реальность.

Единственное, что Яське всё же удалось уяснить — мама и не рассчитывала увидеть сына живым.

Яська прижался к маминому пальтишку и сказал, что был в другой части города с сестричкой. Мама обняла его за плечи и долго не отпускала. Её сильно трясло. Она говорила что-то ещё, но Яська этого уже просто не слышал. Он спал безмятежным сном и видел двух весёлых дельфинов — голубого и розового. Один был мальчиком, другой — девочкой.

Яська смотрел в окно на занимающийся рассвет. Он не мог понять одного: как нечто подобное можно было забыть? Игру, озорство, школьные неприятности — ещё куда ни шло. Но напрочь лишиться воспоминаний относительно путешествия в иной мир, а попутно, позабыть школьную шпану, заточение в сырой темнице и удивительное избавление — это было чем-то из разряда вон выходящим! Такое не забывается! По крайней мере, не в здравом рассудке. Если только он сам всё это не выдумал… Однако всплывшее в памяти никоим образом не походило на какую-нибудь игру воображения. Всё и впрямь произошло в действительности. А если и не в действительности, так где-то там, по ту сторону горизонта, где действительность называют как-то иначе.

Яська горестно вздохнул. Понаблюдал за тем, как по оконному стеклу медленно сползают искрящиеся капельки влаги. Сел на огромный сундук и уткнул влажное лицо в холодные ладони. Он не знал, что и думать… Маленькая девочка из прошлого, что так мечтала обрести брата. Уже взрослая не Тимка, что явилась в его сон сегодняшней ночью, чтобы о чём-то предупредить. Страшные события предыдущего дня. Да и всё остальное, таинственное и загадочное, что лезло в жизнь на протяжении последнего года.

На первый взгляд всё казалось разрозненным и бессвязным. Однако, с другой стороны, вполне могло быть элементом чего-то целостного, что закручивало изо дня в день свой хитрый сюжет, распутать который попросту не представлялось возможным. По крайней мере, именно сейчас. Что-то будет дальше…

Яська помнил, как выпучились глаза у Чичи, когда на следующий день они встретились у дверей школы. Чича отшатнулся, будто увидел привидение, и так и застыл с отвисшей челюстью, напрочь позабыв все свои шуточки.

Следующим, кому не поздоровилось, стал Гуня. Тот и вовсе сел на зад посреди коридора. А когда Яська встал напротив, как-то странно сглотнул и принялся ползти спиной вперед, смешно дрыгая тонкими ногами. Замер он, лишь когда упёрся спиной в стену. Затем нерешительно обернулся, не понимая, что именно препятствует его продвижению, и задал такого стрекача, что Яська и сам не на шутку испугался.

Такие, вот, они бандюки: когда целая свора — горазды затюкать кого не попадя, а поодиночке — жалкие трусы, с которыми и связываться-то противно!

Схрон с Децлом повели себя более сдержанно — первый, недоверчиво прищурился, словно перед ним стоял не сам Яська, а некая подделка на оригинал. Ищенко же просто отступил в сторону и долго тёр острый подбородок, размышляя о чём-то своём. О чём именно, так и осталось загадкой.

Девочка оказалась права — Яську больше не трогали. А при встрече старались если уж не обходить за версту, то просто игнорировать, спеша поскорее «срулить» куда-нибудь в сторону. Яська никак не реагировал на столь необычное поведение своих обидчиков, а вскоре и вовсе позабыл о случившемся.

Теперь же воспоминания навалились непосильным грузом, заполнив собой всё внутреннее пространство грудной клетки — не продохнуть. Что с этим всем делать, оставалось только гадать, как и над тем, что теперь будет с ним самим. Принять всё как есть Яська не мог — было страшно. Разбираться в случившемся, раскладывая всё по своим местам — и того хуже. Разве что поделится отдельными эпизодами с новыми друзьями — втроём-то не так страшно! — и попытаться решить головоломку общими усилиями? Ещё не факт, что поверят. Тимка-то ещё может, а вот как быть с Фомой-неверующим — Колькой, — опять же загадка не из лёгких.

Совершенно спонтанно на первый план всплыла мамина седина. Яська почувствовал, как защемило в груди. Мама поседела в тот самый вечер, когда он оказался запертым в хлипкой темнице. В своих молитвах она дала согласие отдать всё что угодно, лишь бы ещё разок увидеть пропавшего сына. А когда заявился гадкий Шмыга и сказал, что видел Яську с взрослыми ребятами у старой котельной, мама и вовсе была готова принести в жертву собственную душу.

Яська так и не простил Шмыге маминой седины, как и всего остального, — после неприятного инцидента они больше не разговаривали.

Мама, вне сомнений, лишилась части души. Может именно из этой искорки и зажглась маленькая звёздочка, что явилась в трудную минуту, как ангел-спаситель, чтобы вынести Яську на своих руках к свету. Хотя… Малышка не совсем лестно отзывалась об общепринятом мироустройстве, к тому же была уверена, что и сама является частью тьмы. Мамин образ же и вовсе озвучил страшные вещи, так что Яську всего аж затрясло.

«Может именно поэтому и забыл? Чтобы не так страшно… Да и девочка что-то про это говорила. Что мы останемся счастливы, каждый в своём мире, не смотря ни на что».

Стоп!

Яська чуть было не кувырнулся с сундука — мысль возникла буквально из ничего и пронеслась перед сознанием, словно сверхзвуковой бомбардировщик в бирюзе неба. Яська её всё же поймал и подтянул поближе.

«А что если девочка просто подросла? Ведь вырос и я. По крайней мере, сделался взрослее. Что если недавняя гостья — и есть она!»

«Да ну, не может этого быть. Хотя, с другой стороны, девочка ведь сама говорила, что можно представить кого хочешь».

Просто из всех доступных девочек рядом оказалась лишь Тимка. А это значит, что та, подросшая девочка из сна, вполне может походить именно на Тимку! А то, что она ничего не говорит про прошлое, тоже вполне объяснимо: просто она так же ничего не помнит.

«Как и я!»

Яська с трудом удержался, чтобы не издать радостный вопль.

Не давало покоя существо в капюшоне — чего было нужно ему?

«Ничего, время ещё есть — разберусь!»

Довольный подобными умозаключениями, Яська соскочил с сундука и поспешил вниз — не хватало, чтобы бабушка застукала его тут — потом вопросов не оберёшься.

Днём зашёл Колька. Яська изнывал от желания всё рассказать другу, но всё же не решился. Ну расскажет, а что потом? Возьмёт Кольку в собственные сны? Бред. А каких-то реальных доказательств попросту нет. Если только не считать заброшенную водонапорную башню — там по любому что-то завелось. А ведь Колька непременно потянет в темень — относительно этого нет никаких сомнений! Странно, почему этого не случилось раньше. Наверное, в данный момент сознанием друга, в большей степени, властвовала кучка фанатиков. Хотя опять же, как знать…

Колька мялся у входной двери, по обыкновению засунув руки в карманы. На нём были надеты старенькие полинялые шортики с металлическими заклёпками по краям штанин, клетчатая рубашка, застёгнутая на две нижние пуговицы, — остальные попросту отсутствовали — и традиционные галоши на босу ногу. Самая настоящая безында, над которой утратили всяческий контроль.

Бабушка при виде Кольки лишь разочарованно покачала головой: мол, ну и порядочки в семейке, — после чего поспешила удалиться, предупредив на ходу Яську, чтобы к обеду был дома.

Яська кивнул, не понимая, каким образом бабушка определила, что Колька его сейчас непременно куда-нибудь утянет. А бабушка, словно в воду глядела.

Колька прокатился с носка на пятку, вынул руки из карманов, почесался. Потом деловито хмыкнул и сказал:

— Ты прям как плюшевый.

Яська молниеносно оценил собственный вид. Ну конечно, при виде его льняной пижамы с розовыми слониками у Кольки могли возникнуть только плюшевые ассоциации.

— На себя посмотри! — фыркнул в ответ Яська, давая понять, что не намерен терпеть какие-то там насмешки в свой адрес.

— Да ладно, не кипятись. Давай, переодевайся и пошли.

— Куда это?

— Как куда? — Колька с прищуром глянул на Яську. — Лодку проверить нужно. Мало ли чего за ночь могло случиться…

— Например?

— Отвязаться могла и уплыть, — загадочно ответил Колька, отступая к выходу.

— Может Тимку с собой возьмём? — совершенно спонтанно выпалил Яська. — Я её вчера видел…

Колька как-то странно улыбнулся.

— Опомнился… Она уже битый час под твоей калиткой дежурит.

— Дежурит???

— Ну да. Стесняется просто зайти. Я звал, а она — ни в какую.

Яська глупо улыбнулся. Вот так новость. Всем новостям, новость!

— Живее, давай, — подстегнул напоследок Колька и был таков.

Яська быстренько переоделся, думая только о девочке. Всё остальное отступило на второй план, сделавшись малозначимым и совсем не важным. Яська не мог сказать, отчего всё стало именно так. По крайней мере, не мог сейчас. Может, после чего надумает, а пока нужно спешить.

Он наспех заправил маячку в шорты, сунул босые ноги в сандалии и выскочил на улицу под палящее солнце.

В траве тренькал одинокий кузнечик. Волосы шевелил приветливый ветерок, так и норовя скользнуть под маячку. По небу проносились кучерявые облака. В пыли у сарая возились непоседливые воробьи. Во всём чувствовалось лето.

Тимка от калитки помахала рукой. Затем широко улыбнулась, подставив солнышку веснушки на носу. На девочке было цветастое платье с ромашками и одуванчиками. На ногах — тапочки со стоптанными задниками, закатанные в полдлины гольфы. Русую головку обвивал венок из всё тех же одуванчиков, отчего Тимка казалась ну просто рыжей-рыжей, конопатой!

«Дочка солнца!»

Яська хрюкнул. Тут же смутился и помахал в ответ.

Тимка кивнула, пряча руки за спиной.

Колька сидел у калитки, прислонившись спиной к покосившемуся столбу, и жевал длинную былку «лисьего хвоста». Всем своим видом он изображал мощную мыслительную деятельность, словно пытался в один миг решить все насущные проблемы планеты Земля.

Яська подошёл ближе. Потупил взор. Сказал:

— Привет.

— Привет! — кокетливо отозвалась Тимка, краснея до кончиков ушей.

— А ты чего не зашла?

— Не знаю… Думала, рано. Вдруг спишь ещё.

— Во-во! — усмехнулся под ногами противный Колька. — Этим-то он как раз и занимался. Дрых, пока люди его тут дожидались на жаре.

— А вот и не дрых! — вскипел Яська. — Я, может, пораньше всех вас сегодня проснулся!

— Ага, как же… — не поверил Колька. — По тебе оно и видно было.

Яська прекрасно понимал, что лучше не спорить — иначе можно запросто проговориться, а тогда непременно завалят вопросами. Однако слышать откровенную ложь и при этом бездействовать — было превыше его сил.

Яська открыл было рот, чтобы поставить смутьяна на место, но Тимка его опередила, в очередной раз непринужденно разрядив обстановку, — уж что-что, а это она делать умела.

— Да ладно вам о ерунде спорить. Какая разница, кто сегодня во сколько поднялся… Разве это главное? Главное что день только-только забрезжил, и глупо начинать его вот так!

— Это как же? — оскалился Колька.

Тимка улыбнулась. Ничего не ответила. Просто развернулась и пошла вдоль улицы, распугивая воробьёв.

Яська увидел в её сведенных за спиной руках толстую книжку. Пошёл следом, никак не реагируя на кряхтящего позади Кольку, — наверняка снова ночевал невесть где, отчего все бока отлежал.

— Что за книжка? — спросил Яська, нагнав девочку.

Тимка улыбнулась в ответ.

— Так просто… Приключения. Не знала, как себя ещё развлечь пока под домашним арестом сидела, вот и втянулась.

— А о чём она?

— Что, книжка? — Тимка задумчиво уставилась в голубое небо. — Зачем тебе это?

— Интересно просто.

— Могу дать почитать, как сама осилю.

Яська поморщился — сам он читать не особо любил. Просто времени не было — то одно, то другое, а там ещё позавтракать, пообедать и поужинать надо. Плюс нехитрые задания по хозяйству выполнить. Тем более, какое там чтение, когда на дворе — лето и каникулы… Тут уж сам бог велел носиться, где не попадя, выплескивая накопленную за зиму энергию.

— Не хочешь? — переспросила Тимка, хлопая длинными ресницами.

— Хочу! — выпалил Яська.

— Тогда не стану ничего рассказывать, а то потом читать не интересно будет.

Яське осталось только проглотить. А чего ещё делать?

Так, за беспечными разговорами, дошли до берега речки. Словно «доплыли», как то было прошлой зимой.

Тимка пустилась объяснять, как удобнее всего плести венки: на какую сторону оборачивать жёлтые головки, куда прятать подернутые горьким молочком стебли, как в конце перетянуть конструкцию длинным листком, чтобы та не рассыпалась.

Берег речки встретил влажным воздухом и запахом рыбной чешуи. Колька сразу же скатился вниз, к самой воде, — будто мелкий камушек, что сорвался с вершины крутого склона.

Яська и Тимка переглянулись. Заспешили вслед за другом, спотыкаясь об засохшие пласты глины. Кое-где торчала куцая осока — по всему завидовала своим сородичам, что поселились ближе к воде. Яська оступился, взмахнул руками, в надежде за что-нибудь уцепиться… Уцепился. За всё ту же осоку. Подлая трава безжалостно рассекла кожу на ладони.

Яська сел и обхватил правую кисть пальцами левой. На рыжую глину закапало. Яська разжал пальцы, с сожалением осмотрел глубокий порез. Тут же погрозил осоке здоровым кулаком: мол, гадина эдакая, не могла как-нибудь иначе свою подлость провернуть, не всё же кровь пускать почём зря!

Трава ничего не ответила, лишь засуетилась под наскоками игривого ветерка.

Подошла Тимка. Присела рядом. Осмотрела Яськину рану.

— Эх ты… — грустно вздохнула она. — Сильно болит?

Яська злобно помотал головой — не любил он вот этих мусей-пусей девчачьих.

«Сейчас ещё лечить полезет наверняка!»

Не хотелось думать так именно о Тимке, но Яська ничего не мог с собой поделать. Дух истинного воина, коему на поле боя не до теплоты женских рук, восстал внутри Яськи, буквально подчинив себе каждый нерв.

— Дай посмотрю, — Тимка придвинулась ближе, так что Яська ощутил кожей её частое дыхание.

— Не трогай! — тут же предостерёг он.

— Да не трогаю я. Просто надо бы чем-нибудь перевязать, а то ведь сами рассуждали о том, что может в ранку попасть… Когда я с велика брякнулась. Помнишь?

— Само зарастёт. На мне, как на собаке всё заживает!

Тимка посерьезнела — видимо всё же догадалась, что всему виной вредоносный мальчишеский характер, которому ни в коей мере не хочется признавать собственной беспомощности.

— Так хоть кровь тогда нужно остановить, — хмыкнула Тимка. — Уделаешься ведь с головы до ног.

Яська склонил голову на бок. Тут же отвёл окровавленную руку подальше от тела — буквально Тимке в нос тыкнул.

— Так мне, правильно! — засмеялась девочка. — Чтобы нос не совала, куда ни следует.

Яська хрюкнул — Тимка снова «разрядила» ситуацию! И как это только у неё выходит? Неужели и впрямь уже взрослая?

Тимка лукаво улыбнулась. Вынула из нагрудного кармашка белый платок.

— Давая, перевяжу.

Яська заёрзал.

— Нее, не надо. Не отстирается потом.

— Ну и что. Это же всего лишь платок. А если кто спросит, скажу, что сама заляпала. У меня частенько кровь носом идёт.

— Из-за чего? — тут же забеспокоился Яська.

Тимка отмахнулась.

— Да так… Давление по утрам скачет, вот и результат.

— А от чего оно скачет? — не унимался Яська.

— Почём мне знать? Оно у всех скачет, особенно когда только проснулся и резко встал. Просто не у всех от этого течёт кровь.

Яська пожал плечами — он как-то об этом и не задумывался.

Стоп!

А вот с этого самого места — поподробнее!

Яська нерешительно глянул на Тимку. Та снова улыбнулась в ответ. Осторожно коснулась кончиками пальцев Яськиной ладони. Вздрогнула.

— Глубокая, — грустно прошептала она. — И не подумаешь, что от какой-то травы.

— Не от какой-то, а от болотной, — поправил Яська. — Просто разрослась уже везде, дрянь противная!

Тимка засмеялась.

Яська вздрогнул. Глянул на коленку — отчего так щекотно? Оказалось, всему виной Тимкин волосок, что выбился из-под венка и теперь скользил — взад-вперёд — по голой коже. По телу пронёсся рой встревоженных мурашек, а в груди приятно защекотало. Яська с трудом сдержался, чтобы не расплыться в довольной улыбке.

— Ой, извини, — между делом сказала Тимка, пряча локон за ухо. — Промыть бы не мешало, прежде чем завязывать. Только где… В речке, наверное, не стоит.

Яське было плевать. Промывай, не промывай — какая разница! Всё равно ладонь рано или поздно заживёт. Не отвалится же, как хвост у ящерки… А вот то, что Тимка так быстро убрала озорной локон, поселило в груди разочарование и тоску, так что Яська даже на какое-то время позабыл о надуманном. А о чём он, собственно, думал? Ах, да! Тимка сказала, что с утра скачет давление. У всех. Что бы это могло значить?

Яська разинул рот.

«Словно и впрямь ходим во сне, а точнее бегаем от неизвестности, в попытке выскочить к свету, — вот от чего неизменно скачет давление! Потом просыпаемся и ничего не можем вспомнить, потому что запрещено. А когда всё же вспоминаем, обзываем кошмаром или обычной чушью. Ведь так спокойнее жить. А тех, кто пытается в чём-то разобраться, того: подальше от здорового населения, чтобы не сеяли смуту. Ведь могут заразить! Что-то делать тогда? Хоть атомную бомбу взрывай!»

— Ты чего это? — забеспокоилась Тимка. — Крови что ли боишься?

Яська тут же встрепенулся. Попытался взять себя в руки.

— Ничего я и не боюсь! Так просто, задумался…

— И о чём же?

Яська засопел. Мельком глянул Тимке в лицо — нет ли на том «смешинок»? Вроде нет, серьёзна, как никогда.

Яська набрался смелости и спросил:

— А как ты думаешь, во снах можно путешествовать?

— Путешествовать?

— Ну да. Плыть, там, куда-нибудь, или в гору лезть?

Тимка задумалась. Принялась машинально перевязывать Яськину руку. Потом тихо сказала, пряча глаза:

— Наверное, можно. Есть такие люди — лунатики, — которые ходят во сне. Никто не может определить причину, почему происходит именно так. Точнее могут, но только с научной точки зрения.

— А разве надо объяснять как-то ещё?

Тимка всё же глянула Яське в глаза.

— Конечно. В одиночку наука не может дать ответа даже на самый просто вопрос.

— Например?

— Например, что такое вода. Два газа соединяются между собой, так что получается жидкое вещество. Учёные не могут сказать, как именно это происходит. Значит, помимо науки, в исследованиях нужно учитывать что-то ещё. То же самое, и в случае с лунатиками. По какой-то причине они ходят во сне. Но узнать эту причину современной науке не дано, как и то, где именно бродят лунатики на пару с реальным миром, — Тимка умолкла, но потом всё же добавила: — А почему ты заговорил именно о снах?

Яська пожал плечами.

— Мне сны последнее время снятся какие-то странные.

— Кошмары?

— Я бы не сказал, что именно кошмары. Но и не цветочки, там, всякие.

— И что снится?

Яська уставился на Тимку и выдал:

— В мои сны наведывается странная девочка.

Тимка никак не прореагировала — закончила с повязкой и посмотрела на Яську.

— И кто же она такая?

— Я не знаю, — разочарованно ответил Яська.

— А она сама разве ничего не говорит?

— Говорит. Только я мало чего понимаю. Она постоянно твердит, что нужно «плыть».

— Плыть?

— Да нет же! — Яська открыл, было рот, чтобы всё объяснить, но понял, что не знает, с чего начать.

— Тогда я совсем ничего не понимаю, — Тимка состроила жалобную гримасу. — Объясни толком, прошу!

— Я вот и пытаюсь. Понимаешь, это «плыть» — только на первый взгляд похоже на то плавание, какое мы знаем. Та девочка имеет в виду что-то другое. Помнишь, как в «Алисе?..»

Тимка встревожено кивнула.

— Ты хочешь сказать, что эта девочка, которая является во сны, приказывает тебе перемещаться в пространстве?

— Ничего она не приказывает. Просто говорит: мол, для того, чтобы чего-то добиться нужно «плыть»… а ещё всякие странности рассказывает, от которых кровь стынет в жилах.

— Хм… — Тимка подобрала книжку. — Здесь тоже про это.

— Про что? — не удержался Яська.

— Про перемещение и жуть. Мальчишка, вроде тебя, попадает в прошлое. Перед этим он с друзьями исследует подземные коммуникации заброшенного города. На развилке мальчишки разделяются, чтобы сэкономить время, но в итоге всё получается наоборот — они теряют друг друга. Потом происходит обвал. Коммуникации засыпает вместе с ребятами. В живых остаётся лишь один мальчишка. Он долго бродит по лабиринту и когда уже вконец отчаивается найти выход на поверхность, судьба всё же дарует ему шанс. Мальчишка оказывается в средневековой Европе, где всюду расползлась кровожадная чума. Что послужило этому причиной — не понятно. По крайней мере, я ещё не дочитала до развязки.

— Страшно, — поёжился Яська. — А как его звали, этого мальчишку?

— Павлик.

Яська кивнул, словно одного-единственного имени для него было достаточно, чтобы нарисовать в мыслях образ незнакомого мальчишки, что прошёл сквозь пространство и время.

Тимка прижала книжку к груди.

— Я не особо люблю читать фантастику, но чего-то другого попросту не нашла. А потом втянулась в сюжет, ведь… — Тимка осеклась.

— Похоже на то, как было с нами?

Тимка молча кивнула.

Яська вздохнул. Сжал кулак, проверяя повязку — туго, но ничего, ещё растянется.

— Спасибо, — сказал он и улыбнулся.

Тимка улыбнулась в ответ.

— А зачем нужно «плыть»? — спросила она.

Яська пожал плечами.

— Сам не могу взять в толк. Мне кажется, что та девочка хочет, чтобы я бежал.

— Бежал? Но от кого и куда?

— Не знаю я от кого. Да и куда — тоже без понятия! Хотя… Я однажды уже бежал из закрытого подвала… прямо сквозь стены.

Тимка смотрела на него ничего не понимающим взором.

— Не веришь?

— Почему же. После того случая в пещере, я теперь много во что верю. Просто ты слишком поверхностно всё рассказываешь. Трудно уловить суть.

Яська кивнул.

— Ладно, идём, а то Колька сейчас переполошиться. Потом как-нибудь расскажу.

Тимка кивнула. Помогла Яське подняться. Затем озорной песчинкой скатилась вниз.

Колька о них, такое ощущение, и думать забыл — лишь помахал рукой и тут же скрылся под плакучими стеблями ивы.

— Лихо вы это придумали, — радостно сказала Тимка. — С берега ничего не видно.

Яська кивнул.

— Только, — продолжила Тимка назидательным тоном, — не хорошо было делать вот так: брать без спросу.

— Да она и не нужна Юлию Валентиновичу вовсе, — принялся оправдываться покрасневший Яська. — Он, поди, о ней и думать забыл.

— И что с того?

Яська пожал плечами. Обругал про себя руки, которые по привычке скользнули вдоль тела в поисках карманов шорт.

Тимка выждала паузу, потом всё же закончила мысль:

— По-твоему, выходит, что если человек забыл про какую-нибудь вещь, так её можно присвоить просто так?

— Ничего мы не присваивали! Просто одолжили на время. Сплаваем на ту сторону и вернём сразу же. Честно!

Яська и сам не понял, откуда возникло последнее слово, — наверное, просто слетело с языка, отдавая дань поучительному тону Тимки.

Девочка отвернулась.

— Тебе бы самому понравилось, если бы и с тобой так же?

Яська насупился, повёл плечом.

— Эй, чего вы там замерли?! — Колька выбрался на берег, сияя от уха до уха. — Айда сюда!

Яська облегчённо выдохнул — при Кольке Тимка уж точно отстанет со своими лекциями. Они заспешили к другу.

Колька ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— На месте? — спросил Яська.

Колька кивнул.

— Ага. Может прокатимся?

— Прокатимся?.. — не понял Яська.

— А чего? Зря, что ли, в такую даль топали?..

— А если увидит кто?

— Кому тут видеть? — Колька развёл руками. — Да даже если и увидят, что с того? Юлий Валентинович ещё спозаранок с друзьями на турбазу укатил — это теперь до воскресенья, как минимум. Потом ещё дня два «хворать» будет, а то и больше…

Яська задумался.

«Ну, а действительно, чего такого? Поднимемся вверх по течению, сделаем полукруг и благополучно спустимся назад вдоль берега. Даже если кто и увидит нашу навигацию, подумают, что просто игра. Могут, конечно, из вредности «накапать» бабушке. Хотя… Кто с такого расстояния разглядит лица?»

— Ну чего? — поторопил Колька.

— Давай, — кивнул Яська.

Колька тут же засуетился. Спросил на ходу:

— Тимка, ты с нами?

Девочка стояла поодаль, обнимая твёрдый переплёт книги руками, сведёнными крест-накрест на груди.

Яська примирительно улыбнулся. Он понимал, что Тимка молчит вовсе не потому, что не желает плыть на позаимствованной без спроса лодке. Вовсе нет. Девочка молчала из-за него, Яськи. Потому что он так и не смог в открытую признать собственной вины. Более того, пытался оправдаться, как какой-нибудь отпетый воришка, пойманный за руку.

Яська просто протянул руку ладонью вверх — он не знал, что ещё сказать в их с Колькой оправдание. Да и стыдно было за собственное поведение. Колючести, её тоже должно быть в меру, как и оправданий, особенно когда за тобой и впрямь притаилась вина.

Тимка состроила разоблачительную улыбку, словно в очередной раз прочла Яськины мысли, — и протянула руку в ответ.

Они пробрались под иву. Осторожно залезли в раскачивающуюся плоскодонку. Колька профессионально отдал швартовые и вывел послушное судно на фарватер. Когда вода дошла до груди, Колька вскарабкался на борт. Тут же перебрался на корму и ухватился за своё самодельное «весло».

Тимка с книжкой уселась на носу, Яська — посередине.

Мутная вода пахла водорослями. У ближнего берега, местами, плавали флегматичные кувшинки. Разорялись лягушки, видимо не понимая, что за странный зверь заплыл в их края. Земноводные сигали с крутого берега как по команде, после чего выглядывали из воды, на вроде диверсионной группы, и смешно надували щёки в попытке запугать. Один раз из прибрежной осоки выглянул клюв задумчивой цапли. Кваки тут же ушли на дно, будто и не было сроду.

На зеленоватые волны было приятно смотреть — по всему видно, что тёплые. Яська свесился с борта и прикоснулся пальцами к воде. И впрямь теплынь! Яська аж вздрогнул от удовольствия.

— Осторожнее там! — приказал Колька капитанским тоном. — Сам плюхнешься и лодку перевернешь!

Яська, от греха подальше, «вернулся» на борт.

Колька медленно вырулил на середину речки. Стал забирать левее и впрямь собираясь подняться вверх по течению, — кто бы сомневался, ведь кладбище находилось именно там. Течение оставалось спокойным, так что маневрированию ничего не мешало.

Противоположный берег заметно приблизился. Хотя на нём и не было ничего особо интересного: узкая прибрежная полоса, заваленная мусором, что принесла паводковая вода; пологие холмы, заросшие голубоглазым цикорием; всё те же одинокие проплешины рыжей глины, так похожие на запущенный лишай.

Какое-то время Яська пристально смотрел на пологий берег, в надежде всё же что-нибудь разглядеть. Но довольно скоро данное занятие наскучило окончательно, и он предпочёл сосредоточиться на молчаливой Тимке.

Девочка смотрела на стелящиеся вдоль реки волны, на беспечных водомерок, что ловко скользили попутным курсом. Над ними вились трескучие стрекозы. Тимка по-прежнему сжимала у груди книгу. Яська уже давно заприметил на лицевой стороне картинку, просто всё никак не мог её разглядеть. Да и сама Тимка то прятала книгу за спиной, то вот так, обнимала, словно опасаясь, что кто-нибудь отнимет столь ценную вещь.

Яська пригляделся и понял, что сходит с ума.

На обложке Тимкиной книги был изображён тот самый Доктор, что вывел их из царства мёртвых, а потом явился и в Яськин сон. Да, в этом не было никаких сомнений. Маска с длинным носом, на вроде птичьего клюва, круглые очки, плащ, серповидный топорик в правой руке. В левой — растрепавшийся томик, так похожий на настенный отрывной календарь. Человек — точнее существо — застыл вполоборота и смотрел куда-то вниз. Яська проследил его взор. Тот упирался в застывшего неподалёку мальчишку. Паренёк испуганно таращился в ответ, словно не понимал, где именно он оказался и что происходит вокруг. На заднем плане двое монахов в рясах сновали по мешкам скрюченные человеческие тела — трупы. Рядом стояла запряжённая тележка, на которой возвышалась груда сложенных друг на друга мешков.

Яська, в страхе, застучал зубами.

«Что же это такое?..»

— Ты чего, припадочный что ли?! — Колька возвышался над ним, гневно сверкая глазами. — Думай, чего творишь!

— А чего я-то?.. — глупо переспросил Яська, не совсем понимая, что происходит.

— У тебя что-то вроде эпилептического припадка случилось, — сказала срывающимся голосом Тимка. Она застыла в странной позе: вроде бы тянулась к Яське, в попытке помочь или поддержать, и, в то же время, с трудом сдерживалась, чтобы не прыгнуть в воду, как есть — в платьице и с книжкой.

Яська сглотнул. Тут же поперхнулся и закашлялся.

Колька глянул на вздрагивающую Тимку.

— Ты это… Как только что сказала?

Тимка ответила, не сводя с Яськи беспокойного взора:

— Эпилептический припадок.

— А чего это? — снова не понял Колька.

— Болезнь. С головой что-то не так или с нервами — не помню точно. Но это врождённое. В смысле, с самого рождения моментами случается.

Колька подозрительно глянул на Яську: мол, давай, колись, раз уж сам «спалился».

Яська смахнул с губ вязкую слюну. Перевёл дух. С присвистом выдавил из себя:

— Нет у меня никакой ПИПИЛЕПСИИ вашей!

— А она говорит, что есть, — монотонно возразил Колька, вновь переводя взгляд на Тимку.

Тимка в очередной раз вздрогнула.

— Я вовсе не это хотела сказать!

— Но сказала именно это, — Колька остался непреклонен.

— Да нет же! — Тимка всплеснула руками, отложила в сторону книгу. — Иногда это и так, само по себе, случается! — Она в отчаянии глянула сначала на Кольку, затем на Яську.

Колька молча ждал.

— Я слышала, что припадок может произойти, когда очень страшно.

Колька хмыкнул.

— Я думал, когда страшно, обычно в обморок падают.

— Не обязательно! Может и так быть. Ведь все люди разные: одним всё до фени, а другие оказываются очень впечатлительными.

Колька помотал головой — по всему, не верил.

— Эк, тебя скрутило, впечатлительный ты наш.

Он не успел договорить, потому что Яська бросился на него с кулаками. Лодка закачалась, чуть было не перевернулась. Тимка взвизгнула, вскочила на ноги, но тут же сообразила, что не стоит этого делать, и снова присела, держась за борта.

Яська повалил Кольку на дно, не совсем понимая, как быть дальше. Однако друг тут же пришёл на помощь: вцепился в ответную, извернулся, подмял под себя. Они принялись кататься из стороны в сторону, изредка стучась лбами о борта, дно, друг дружку. Яське казалось, что после каждого нового удара из его глаз высыпается ворох раскалённых искр, словно из открытой топки, — дыма видно не было, но в остальном сравнение имело смысл быть. В левый бок упёрлось что-то острое, отчего тут же перехватило дыхание. Яська зажмурился и толкнул Кольку изо всех сил. Противоборство тут же прекратилось, а из-за борта донёсся всплеск воды.

— Да чего вы творите такое! — воскликнула Тимка, хватая брошенное Колькой «весло». — Совсем что ли с ума посходили?!

Яська поднялся и выглянул за борт.

Колька раскачивался на волнах и мрачно лицезрел расходящиеся по воде круги — Яську он просто игнорировал.

Тимка подала ему широкую часть «весла».

— Хватайся!

— Обойдусь, — Колька отмахнулся от спасительного шеста и в два гребка подплыл к вращающейся плоскодонке.

Яська отполз поближе к Тимке, потирая ушибленный лоб.

— Чего, болит? — недобро спросила Тимка. — Посильнее надо было!

— Куда сильнее-то… — промямлил Яська, всецело сознавая собственную вину.

И чего это на него нашло?

Хотя… Колька сам виноват: незачем было представление из всего случившегося устраивать. А то привык свои шуточки шутить по делу и просто так. А случись с ним то, что случилось с Яськой, ещё неизвестно, как бы после всего этого повёл себя он сам. Но с другой стороны, если вспомнить вчерашний инцидент с Тимкой, тогда — уж точно перебор. На него временами словно что-то находит. Что-то, что он не в силах контролировать.

«Проклятая козявка — это всё она!»

Яська подполз к борту. Протянул отдувающемуся Кольке руку.

— Ты это… извини.

Колька сплюнул в воду.

— Проехали… — Он ухватился за Яськину руку и, словно невзначай, потянул на себя.

Яська рыбкой нырнул в воду. Во все стороны полетели брызги. Уши заложило, а в нос, словно боксёрской перчаткой ткнули! До самых мозгов пробрало, даже слезы выступили.

Яська кое-как перевернулся, попытался всплыть на поверхность, однако потерялся в пространстве и очутился лицом кверху. В нос хлынула самая настоящая сель. Она крушила, ломала, уносила, разбирая сознание на части. Яська выскочил из воды точно мячик — даже вроде как перевернулся в воздухе. Естественно, последнее показалось, но в совокупности со всем остальным, было самое то.

Колька рядом смеялся.

— Ты чего, ни за что не держался что ли? Зачем тогда руку тянул?

Яська на силу отплевался от пахнущей водорослями воды. Развернулся к другу.

— Я ведь извинился!

— А я специально что ли?.. — ответил Колька и дурашливо брызнул Яське в нос.

Яська зажмурился. Потом брызнул в ответ. Так они дурачились минут десять, радуясь тому, что конфликт забыт. Даже Тимка на сей раз их усмирить не смогла — получила свою порцию «мокрого счастья», отчего сразу же залегла на дно плоскодонки.

— Ладно, хорош! — Колька нырнул под лодку и всплыл уже на другой стороне. — Вымотал ты меня, сдаюсь. Уф!..

Над бортом тут же возникло серьёзное Тимкино личико.

— Ну и дурачьё! Балбесы — больше никак и не назовёшь! — Она кое-как затащила на борт сначала Кольку; затем уже вдвоём они принялись тягать Яську.

Яська шлёпнулся на дно и буквально носом уткнулся в книжку. Сознание тут же сковала всепоглощающая паника, по спине поскакали мурашки. Яська загнанно обернулся.

— Кто это такой?..

Тимка безразлично ответила:

— Чумный доктор.

— Чумный — кто? — переспросил Яська, вновь не без содрогания смотря на картинку.

— Док-тор чум-ный, — ответила Тимка по слогам.

Яська всё же поборол страх. Прислонился спиной к борту, глянул на друзей, прошептал еле слышно:

— Я его знаю.

— Чего? — Колька сидел на корме и выжимал рубашку, демонстрируя всем на зависть медный загар.

— В смысле, знаешь? — навострилась Тимка. — Читал, что ли, книжку уже?

Яська отрицательно мотнул головой.

— Нет, не читал. Но этого точно видел! Даже разговаривал с ним. А ты разве и впрямь ничего не помнишь?

Тимка молча качнула головой — в её глазах читался неподдельный испуг.

— Это ты так — оттого, что увидел его на обложке?

Яська виновато кивнул.

— Я просто не ожидал.

— Так где ты его видел? — Колька смотрел с прищуром — вроде бы и верил, но всё равно не до конца, так и норовя вновь за что-нибудь уцепиться.

— Там и видел, — безразлично ответил Яська и вылил воду из снятых сандалий.

Повисла гнетущая тишина — все прекрасно понимали, где именно находится это «там».

Колька всё же переспросил:

— Где именно?

— На кладбище в другом мире. Можно подумать, вы сами ничего не видели. Просто признаться боитесь, так и скажите!

Тимка вздохнула.

— Я, правда, не помню. Помню, как пыталась вас об опасности предупредить, когда они — существа эти — с разных сторон заходить стали, а потом, — Тимка с трудом проглотила удушливый ком, — когда они со всех щелей полезли, я подумала, что конец. Не вернёмся. Испугалась очень. После этого — всё в белых пятнах. Помню только смех и как ехали на вагонетке, — Тимка выдохнула снова, виновато посмотрела на Яську. — Прости.

Яська потупил взор. Затем уставился на Кольку.

— А ты? Ты что-нибудь помнишь?

Колька сплюнул. Отвернулся. Снял галоши и принялся разглядывать отваливающуюся подошву. Так продолжалось с минуту. Потом Колька сказал:

— Думал, показалось.

— Так ты видел его?! — Яська подскочил, да так, что лодка снова взволнованно закачалась.

— Тише ты! — зашипел Колька. — Не накупался что ли ещё?! — Он подождал, пока Яська заново не осядет на дно, после чего сказал, колупая ногтём сырой борт: — Говорю же, думал, что показалось. Тем более, ещё эти, полуголовые, со всех сторон полезли, словно черти. Не до того мне было, чтобы головой по сторонам вертеть! Я, может быть, тоже думал, что шиндец нам! Хорошо ещё, что пронесло.

Тимка кивнула.

— Я даже думать об этом боюсь, чего уж говорить про то, чтобы вспомнить ещё что-то, — она заломила кисти рук, с надеждой посмотрела Яське в глаза. — Яська, ты если сам чего помнишь, так говори. Мы же не со зла всё это. Специально не верим что ли!.. Мы бы рады помочь! Просто страшно очень.

Яська кивнул — если бы они только знали, как страшно ему.

— Когда всё началось, я за тебя очень сильно перепугался, — Яська глянул на замершую рядом Тимку, тут же потупил взор, покраснел. — Значит, перепугался и подумал, как бы назад вернуться, к беседке. Сначала боялся высунуться, а потом всё же рискнул. Выглянул, а там ты стоишь на пригорке, а за твоей спиной — он! — И Яська ткнул пальцем в человека на обложке.

Тимка как-то нездорово выгнула спину — будто и сейчас позади неё что-то было.

— Я этого больше всего на свете боюсь, — прошептала девочка не своим голосом. — Когда кажется, что за спиной кто-то стоит. Вроде нет никого, да и быть не может, а всё равно чувствуешь, что есть.

— У бабки в доме половицы по вечерам так поскрипывают… — задумчиво проговорил Колька, смотря на воду. — Скрип-скрип, скрип-скрип… И прямо за спиной замирают. Словно подкрадывается кто.

Тимка вздрогнула.

— А ты оборачивался хоть раз?

Колька мотнул головой.

— Смысл?.. Думаешь, для чего крадутся? Чтобы ты заметила просто так? Вряд ли. Крадутся совсем за другим, просто неизменно выдают себя.

— Хватит, а! — Тимка нервно заломила пальцы на руках. — А то я совсем одна находиться не смогу!

Колька посмотрел на Яську.

— И куда же он потом делся?

— А ты помнишь, как «плыл»?

— Чего?

— Облако помнишь? Чёрное. Такое же рядом со мной возникло!

— Ну…

— Баранки гну! Неужели ты не понял, что это такое?!

Колька покачал головой.

Яська глянул на притихшую Тимку.

— Тимка, как ты это назвала вчера?

Девочка вздрогнула. Собралась с мыслями, всё же ответила:

— Червоточина.

Яська кивнул.

— Точно! Через неё можно в любое место попасть! И выбраться, откуда угодно! Это он так сделал, чтобы спасти нас, а потом и сам ушёл! — И Яська вновь ткнул пальцем в незнакомца.

— Хорошо, пусть так, — согласился Колька. — А что он сам делал на кладбище?

Яська пожал плечами.

— Да какая разница! Важно другое: если он нас всех спас, значит, он вовсе и не плохой. Тем более, он даже разговаривал со мной.

— Разговаривал?.. — Колька еле сдержался, чтобы не добавить традиционное в таких случаях «да гонишь ты».

— Разговаривал. Во сне.

Колька отмахнулся.

— Снов нам ещё только не хватало, — он задумчиво посмотрел на Тимку. — А что в книжке?

Тимка тут же встрепенулась.

— Чумные доктора впервые появились в средневековой Европе. Основной их обязанностью являлось лечение больных бубонной чумой или как её ещё называли — «чёрной смертью». Маска с клювом птицы, — Тимка указала на изображение, — была отличительной особенностью их внешности.

— Так причём тут всё это? — Колька выжидательно смотрел на Тимку, будто та знала ответ.

Тимка посмотрела на книжку.

— Не знаю. Тут всё иначе. Не могу просто так уловить какую-нибудь связь. К тому же я её даже не дочитала ещё.

— Надо дочитать, — тут же приказал Колька. — Связь быть должна. Особенно если всё было действительно так, как рассказал Яська.

Яська понурил голову, силясь ускользнуть от прощупывающего взгляда Кольки. Затем нерешительно прошептал:

— А эти доктора… Ведь их заставляли лечить больных? Я где-то слышал, что чума очень заразная. А ещё, что от неё умерло много народу.

Тимка кивнула.

— Вымирали целые города. Сначала людей пытались лечить, но когда понимали, что всё без толку, просто помещали в карантин. До тех пор, пока не скончается последний житель. Потом приходили мортусы и собирали тела — вывозили по нескольку сотен тележек и сжигали всё, включая тела умерших, чтобы зараза не распространилась дальше.

Тимка умолкла, грустно перелистывая страницы.

Ни Колька, ни Яська так и не решились нарушить тишину. А Тимка заговорила снова:

— В тысяча триста сорок восьмом году Папа Римский Климент-шестой пригласил несколько докторов для лечения поражённых «чёрной смертью» жителей Авиньона — откуда именно, неизвестно. После этого, примеру Папы стали следовать сюзерены или городские советы страдавших от чумы крупных городов, после чего чумные доктора стали неотъемлемой частью жизни Европы на многие столетия, — Тимка вздохнула и добавила уже от себя: — Их никто не заставлял. Они сами проникали в заражённые города и занимались целительством. Правда никто не знает, кем именно они были и какие цели преследовали.

— То есть, они ничего не получали взамен? — недоверчиво спросил Колька. — Это ведь безумие.

— Возможно, — согласилась Тимка. — Но ведь если не найти противоядия, участь поражённых пандемией городов рано или поздно могла настигнуть семьи самих чумных докторов. Они по любому опасались, но в первую очередь, за жизни своих близких. Ведь как бы далеко те не находились от заражённых мест, одна миллионная доля вероятности была постоянно против них. А это уже что-то.

— А эта чума, — спросил Яська, — откуда она взялась?

Тимка долго молчала.

— Её Бог ниспослал израильтянам, чтобы те могли выстоять в войне с филистимлянами. Так, впрочем, и вышло, но затем людей настигла кара. Проказа перестала служить кому бы то ни было — она принялась пожирать всех подряд, словно в попытке уничтожить всяческую жизнь!

— Лихо, — улыбнулся Колька. — Похлеще современного биологического оружия, которым пугают кого не попадя.

Тимка задумалась.

— Мне тоже так показалось. Мне не понятно другое: зачем Бог так поступил?

— А может это был вовсе и не Бог, — предположил Яська.

— Тогда кто же? — спросил Колька.

— Те, кто наблюдают.

Больше Яська ничего не сказал, он лишь подумал:

«Это и впрямь эксперимент. Они проводят опыты над телами, сознанием и душами людей! Чтобы быть как можно дольше».

Никто так и не решился спросить, кого именно имел в виду Яська под теми, кто наблюдают. Наверное, из-за поселившегося в груди страха. Потому что и без того уже было не по себе — даже сверх меры! Да Яська и сам ни за что на свете не решился бы озвучить ту версию, что поселилась в его голове в связи с последними событиями. Верил ли он сам во Тьму, как в высшее естество? А во что ещё верить, если, как оказалось на деле, Она повсюду? Куда не плюнь, за что не ухватись, о чём ни подумай — на первый план неизменно выползает бездна! От неё, такое ощущение, и впрямь невозможно скрыться. По крайней мере, ему, Яське. Тьма словно и впрямь заинтересовалась его личностью — он был ей зачем-то нужен. А это пугало похлеще всего остального.

Обратный путь проделали молча. Колька правил на корме, изредка стреляя глазами по дальнему берегу. Пару раз он пробормотал, что вроде как видел в осоке Огурцова. Хотя чего ему там делать, на той стороне? Зарабатывать на очередные «люли» от папаши — только и всего. По любому, гад, не всё рассказал, теперь, вот, шпионит в придачу!

Тимка никак не реагировала на Колькину браваду — уткнулась в свою книжку, напрочь отстранившись от реальности.

Яська пару раз пытался заговорить с подружкой, но та только шикала в ответ и отворачивалась, всем своим видом демонстрируя, что Яська ей мешает. Яська всё понял без слов и отстал. Он пробрался на нос лодки и склонился к воде.

По волнам одним с ними курсом скользили беспечные водомерки. Они резко дёргались из стороны в сторону, замирали, словно прислушиваясь к водной стихии, затем снова пускались в путь. Крохотные насекомые чем-то походили на дельфинов, которые катаются на волнах, оставляемых огромными морскими судами, — Яська видел это пару раз по телевизору. Кажется, в программе Жака-Ива Кусто.

Страх сразу же немного подотстал, но лишь на какое-то время. С заросшего берега налетела стая голодных стрекоз и враз изничтожила всех водомерок. Яська пробовал отогнать хищников, однако ничего не вышло. Да и сами водомерки сглупили: бросились кучей от лодки, так что на Яськины телодвижения стрекозы просто не обратили внимания.

Вид смерти вернул всё на круге своя, и Яська вновь загрустил.

На берегу сразу же распрощались.

Колька привязал плоскодонку на прежнем месте, под ивой, после чего заявил, что пойдёт тормошить Огурцова — может проговорится, если поначалу и впрямь недосказал чего. Хотя какой смысл тому врать? Но всё же… Как говорится, «бережёного, бог бережёт»!

Тимка сразу же заметила, что это совсем не то, о чём следует задумываться именно сейчас. Думать нужно о том, как они будут себя вести, оказавшись на той стороне. Ведь там всё будет против них, как уже было в другом мире. На то она и та сторона, чтобы подстерегать незваных гостей подлыми ловушками.

Яська тут же спросил, что именно Тимка имеет в виду под «подлыми ловушками».

Девочка ничего не ответила, а лишь заявила, что займётся этим сама, и тоже ускакала на одной ноге, не спуская взгляда со страниц.

Яська остался совершенно один и побрёл домой.

Бабушка встретила очередными упрёками: мол, сколько не говори, такое ощущение, что и впрямь всё в одно ухо влетает, а из другого вылетает!

Яська поначалу не понял, с чего весь сыр-бор, однако хватило всего лишь одного взгляда на раритетные ходики с крикливой кукушкой, как всё сразу же стало ясно: половина третьего дня! Нехило они поплавали.

Яська машинально соврал, что были на том конце деревни: помогали тёте Зое поливать грядки. Бабушка вроде как поверила, по крайней мере, перестала ворчать, однако как только Яська накинулся на остывший обед, тайное сразу же стало явным — ну не могла тётя Зоя отпустить не накормив, тем более, столь «добропорядочных работничков»!

Яська смутился и молча хлебал борщ, смиренно внимая, что может случиться с мальчиком его возраста, если тот постоянно врёт старшим. Что язык отвалится — это Яська уже слышал от мамы. Что всерьёз никто потом воспринимать не станет — от папы. В школе, на уроках ОБЖ, Семён Семенович Воронков — бывший КМСник по спортивной ходьбе — говаривал, что с лжецом не пойдёт в разведку, а в бане и вовсе спиной не повернётся. С разведкой ещё всё было ясно — хотя, если называть вещи своими именами, так стыдили всяких трусов и предателей. Ну да бог с ними. А вот пример с баней стоял обособленно. К чему он?..

Бабушка подлила масла в огонь. Сказала, что на том свете зачтётся, а ещё вспомнила, как врунов наказывали в царские времена: приводили на центральную площадь, сгоняли народ и прилюдно заливали в рот лжецу расплавленный свинец!

Яська на силу проглотил последнюю ложку и поскорее ретировался прочь — ну её эту бабушку, с её кровожадными примерами. И без того жути навалом. Не хватало ещё, чтобы лгуны средневековые ночью привиделись с открытыми ртами, прожженными насквозь глотками и выпученными от боли глазами.

Яська помотал головой, силясь избавиться от плохих мыслей, и с разбегу брыкнулся на кровать. Радовало одно: одежда успела просохнуть и бабушка не привязалась ещё и с этим.

То ли бессонная ночь сказалась, то ли прогулка на свежем воздухе, то ли сытный обед, — но Яська понял, что засыпает. С потолка спустилась сказочная дрёма и раскинула своё цветастое покрывало.

Яська вспомнил про смешного человечка по имени Оле Лукойе. Тот всегда приходил к детям перед сном и раскрывал один из своих зонтов. Один зонтик был цветным, усеянным сказочными картинками, — он предназначался для хороших мальчиков и девочек, которые во всём слушаются старших, не врут и не дерзят. Таким деткам по ночам снились сказочные сны. А другой — для озорников и врунишек, на вроде Яськи. Этот зонтик был чёрно-белым, как были блеклы и скучны их сны. Если вообще были.

Засыпая, Яська подумал: за что Оле Лукойе мог так на него взъесться? Чем он хуже других?.. Да, не подарок — бабушка любит так говаривать, — но и нечета тому же Ищенко и его шайке. Что же тогда снится по ночам им? И что за зонтик открывают над их твёрдыми лбами?

Оле Лукойе явился под переливчатую трель соловья. Он спустился по солнечным лучам, что пробивались в щель между оконной рамой и не задёрнутой шторкой — будто по ступенькам. Коснулся лакированной туфелькой с загнутым носком пола, тут же приставил вторую ногу. Поклонился и смешно опёрся на оба зонтика.

Яська улыбнулся, изучая наряд человечка. Колпак с помпоном и тремя пуговицами, пришитыми одна над другой на линии переносицы. Длинный камзол с высоким воротником и белыми манжетами, застёгнутый на все пряжки. На ногах — чулочки выше колен, как у аристократа, и некое подобие современных бридж.

Оле лукаво улыбнулся и заговорил, чуть склонив голову на бок:

— Яська, а почему ты думаешь, что всё дело именно во мне?

Яська пожал плечами.

— Ну, ведь вы же повелеваете снами.

Человечек подбоченился.

— Э, нет. Тут вы, молодой человек, не правы. Я просто рассказываю детям сказки, которые они потом видят во сне. То же, что видишь ты, — не похоже ни на одну из моих сказок. Это вообще ни на что не похоже, если только… — Оле задумался, сунул зонтики под мышки обеих рук — видимо по привычке.

— Что, «если что»? — шёпотом спросил Яська.

— Если только к тебе не зачастил мой тёмный братец, — ответил Оле без тени улыбки. — Плохо, когда он является к маленьким детям, вроде тебя. Очень плохо. Это означает, что тебя ждёт Путь — и никуда от этого не деться.

— Ваш брат? — удивился Яська. — Я ничего о нём не слышал. Простите…

— За что же ты просишь прощения? — усмехнулся Оле, подходя ближе. — Мальчишкам, вроде тебя, не нужно знать про него, потому что он приходит с той стороны, чтобы вложить в ладонь обречённого метку. Чёрную метку.

— С той стороны? — Яська побледнел. — Из-за Молочной Реки?

Оле нахмурился.

— Ты знаешь про неё?

Яська кивнул.

— Плохо, — Оле Лукойе присел на край постели. — И когда это началось? Как давно ты «прозрел»? В смысле, вышел на Путь?

— Полгода назад. Меня заперли в подвале котельной. Потом случился обвал, но мне помогла маленькая девочка. Она показала, как «плыть», и мы направились к Мосту, потому что на нём расположена развязка — грань между разными мирами. Потом, правда, мы расстались. Она не могла пойти со мной, потому что… Потому что она была мёртвой.

Яська потупил взор.

— Вон оно значит как, — вздохнул Оле. — Мой брат такой. Он не щадит ни стара, ни млада — приходит, как только Тьма кликнет его.

— Это его рисуют в капюшоне и с косой?

Оле Лукойе рассмеялся.

— Вовсе нет. Так изображают Смерть — забирает именно она. Мой брат просто даёт понять: пришло время выйти на Путь. А уж как быть дальше, каждый решает для себя сам.

— Значит, это он указал Путь той девочке? Она говорила, что побежала за кошкой и больше не вернулась.

Оле Лукойе помолчал. Потом спросил:

— Тоскуешь по ней?

Яська кивнул.

— Плохо, что я даже не знаю её имени. Когда есть имя, хранится и память о человеке. А без имени — не пойми что выходит… Как будто выдумал всё.

— Не расстраивайся, — успокоил Оле Лукойе. — Ведь у вас всё относительно. Я покажу тебе, как её увели. Ты должен познать истину.

— Увели? Какую ещё истину???

Оле Лукой поднялся, молча раскрыл над Яськиной головой цветной зонтик, следом — чёрно-белый. Яська тут же куда-то провалился. В его голове звучал лишь голос сказочного человечка:

— Сны вовсе не вымысел. Они являются частью реальности. В них сокрыта истина, которую большинство индивидов гонят прочь, не в силах постичь. Смотри же на реальное и нереальное, что соприкоснулось друг с дружкой, породив материю!

…Яська очутился в больничной палате. Посреди комнаты стояло странное кресло с вытянутыми ручками, оканчивающимися некоим подобием скоб. Оно отдаленно напоминало кресло дантиста, но и впрямь лишь отдалённо. Ещё на нём кто-то лежал.

Под потолком мерцали раскалённые трубки. Что-то противно пищало, всякий раз неизменно отзываясь в груди щекочущим страхом. Со всех сторон напирали зелёные стены.

У кресла столпились люди в белых халатах, шапочках и марлевых повязках на лицах — всего трое. На руках у каждого — резиновые перчатки.

Яська нерешительно подошёл ближе. Выглянул из-за спин, непроизвольно вздрогнул, издав тонюсенький писк, который тут же прервался. От увиденного моментально пересохло в горле, а перед глазами поплыло марево.

Яська взмахнул руками, силясь сохранить равновесие; отступил к стене.

На него не обращали внимания, словно его тут и не было. Молоденькая медсестра склонилась над стеклянным стеллажом, чем-то зазвенела в выдвинутом ящике; спустя мгновение, выудила из темноты ампулу; сжала поблескивающее стекло трясущимися пальцами.

— Что это? — прохрипел Яська. — Зачем вы мучаете маму?

Медсестра вздрогнула. Испуганно огляделась по сторонам. Посмотрела мимо Яськи на стену. Глубоко вдохнула, побрела, покачиваясь, к своим коллегам.

Яська двинул следом.

Он остановился напротив спящей в кресле мамы и сказал:

— Мама, что они с тобой делают?

Мама не ответила. Её скрюченное тело с разведёнными ногами опутывали разноцветные провода и трубочки. В последних бурлило что-то бордовое и вязкое. Яська вытянул шею. Дико заверещал, увидев мамин живот — тот был огромен: внутри него что-то завелось!

Врачи огляделись по сторонам.

— Кажется, ребёнок… — сказал фальцетом ближний.

— Держите себя в руках! — Это седовласый со скальпелем — он стоял ближе всех к маме. — Здесь никого нет! За дело. Живо!

— Но я тоже что-то слышала, — возразила медсестра с ампулой. — Мне не могло показаться!

— Лекарство, — сухо приказал седовласый, протягивая руку.

— Господи, что мы такое творим! — послышалось с другой стороны.

Яська увидел ещё одного — он склонился у двери. Неясная тень с пляшущими белками глаз.

— Мы избавляем себя от ненужных проблем, — монотонно ответил седовласый, надламывая ампулу.

— А что если она знает про двойню? — Это снова фальцет.

Седовласый нахмурился.

— Я наблюдал её с момента начала беременности. Знаете, сейчас очень часто встречаются семейные пары, которые не хотят заранее узнавать пол ребёнка, — они отказываются от результатов УЗИ и просят ничего им не говорить. Только общую информацию, как развивается плод.

Яська глянул на фальцета — тот был явно на грани.

— Ну как же так! Неужели нечего нельзя сделать?!

— Нужно было в институте на лекциях сидеть, а не с дружками по бабам шляться! — Седовласый отвернулся. — Не случись вашей ошибки, ничего этого сейчас бы не было! Хотя, как знать…

Мелькнул огромный шприц, скальпель, зажим.

— Мама! — Яська бросился на нелюдей, не понимая, что такое вообще происходит. — Мама, очнись!

Врачи растворились, словно их не было и в помине, а самого Яську встретила твёрдая стена. Из глаз полетели искры, в носу потеплело, закапало…

— Чёртов шельма! — выругался седовласый за спиной. — Кто впустил сюда эту тварь?!

Яська резко обернулся. Глянул в противоположную сторону, силясь унять стремительную карусель в голове. Врачи застыли на прежних местах — он прошёл сквозь них, ничуть не задев!

— Мамочка… — пропищал испуганный Яська, пытаясь подняться. — Мамочка, проснись… и пойдём отсюда. Слышишь, мамочка?! Эти люди плохие! Это они убили её, а вовсе не Тьма!

Под креслом метнулась тень.

Яська замер.

— Лови, лови его! — слышалось от двери.

Фальцет ползал на карачках под креслом, нервно ксыкал. Седовласый оглядывался по сторонам, натужно сопел. Медсестра наматывала на локоть розовый жгут.

Яська пополз вперёд.

Из-под кресла, как по команде, выскочил огромный кот. Сверкнул глазами, точно поезд во тьме, и злобно зашипел на Яську.

— Вон он, сзади! — скомандовал седовласый. — Да вон же, дубина!

Кот замер, уставился на Яську, что-то припоминая. Потом открыл усеянную клыками пасть и жутко зашипел. Яська машинально пополз назад. А пасть всё увеличивалась в размерах, будто кот был резиновый! Всё больше, больше и больше… Вот уже глаза оказались на макушке, а уши и вовсе на месте лопаток.

Внезапно Яська понял, что перед ним застыл вовсе не кот, а какая-то жуткая тварь из ночных кошмаров, в большей степени походящая не то на птицу, не то на летучую мышь, не то на что-то ещё, что и не обзовёшь никак на нормальном человеческом языке.

Из пасти существа сквозило гнилью и потусторонним холодом.

Яська дёрнулся назад, а тварь сгорбилась, так что стала похожа на куль чего-то мерзко пахнущего, и прошипела человеческим голосом:

— Ты забыл, где твоё место? Напомнить?..

Яська зажмурился. Он, конечно, понимал, что так от существа не отделаться, но всё равно ничего не мог с собой поделать. Организм снова перешёл во власть слепых инстинктов, так что с этим оставалось только смириться.

— А ну иди сюда, мерзкое животное! — разорялся совсем рядом фальцет. — Киса-киса-киса…

— За хвоста его, за хвоста! — подначивал вошедший в раж седовласый.

— У пациентки обильное кровотечение! — визжала медсестра. — Скорее сюда, я не знаю что делать!

Яська тотчас открыл глаза.

— Мама… — прошептал он враз севшим голосом. Подался вперёд. Еле успел замереть, потому что, куда не глянь, раскинулась бездна. Островок со спящей в кресле мамой и её мучителями медленно удалялся, теряясь за радужной оболочкой взмывающего вверх пузыря. Стены осыпались, как пепел. Потолок с хищными лампами поглотила сизая дымка. Кафель на полу вздулся, потрескался, порос ржавой коростой.

Яська вскочил на ноги, сделал пару шагов, глянул вниз. Ничего! Только спиральная облачность со вспышками далеких зарниц в центе. В звенящей тишине гнусаво промяукали. Яська вздрогнул. Медленно оторвал взор от волнующейся под ногами материи. Кот сидел на самом краю уплывающего прочь островка и умывался лапой. Он не сводил хищного взора с лица трясущегося Яськи. Потом всё же оторвался от своего занятия и прошипел:

— Она знает, что нужно сделать для того, чтобы ты занял своё место. Ты обязательно вернёшься, так как противоположности притягиваются.

Яська разинул рот. Тварь улыбнулась в ответ, подражая Чеширскому Коту из сказки про Алису. Яська мотнул головой, потёр веки кулаками — улыбка не пропала, а сделалась ещё шире. Шерсть на макушке кота вновь собралась в уродливую складку, образовав некое подобие на хаер. Глаза растянулись в тонюсенькие щёлки, лукаво заблестели. Кот, по всему, вышел на охоту.

Кресло с мамой и врачи — пропали.

Из тумана за спиной твари вышла маленькая девочка — совсем ещё кроха — в ночнушке и босиком.

Яська в ужасе замер — та самая, только ещё малышка!

Девочка присела на коленки и принялась почёсывать тварь за ухом. Она напевала какой-то весёлый мотивчик и не обращала внимания на происходящее вокруг. Кот удовлетворённо заскрипел, подмигнул шокированному Яське.

— Скальпель мне! — заорал в темноте седовласый. — Тампон, ну же!.. Есть какой-нибудь пакет?.. Да любой сгодится!

Яська упал на колени. Набрал в лёгкие побольше воздуха. Хотел было крикнуть, но так и не смог. Он по-прежнему не знал имени своей мёртвой сестрёнки. Имени, которого попросту никогда не было.

Яська заплакал.

— Кто-то идёт! — испуганно шикнули от двери.

Картинка с жуткой палатой вновь тускло забрезжила на горизонте сознания.

Яську осенило: если умершей девочке так и не дали имени, тогда получается, что… Это нужно сделать сейчас — дать имя! Ведь он родной брат этой замечательной девчушки! Кому как не ему брать на себя ответственность в столь ответственный момент!

— Росинка, гони его прочь! Он пришёл, чтобы сманить! — Яська не знал, почему именно Росинка — просто крикнул и всё. И лишь потом, спустя несколько секунд, пришла догадка: что ещё может быть столь красивым во тьме, как не роса на стеблях отдыхающих после зноя трав.

Росинка вздрогнула, обернула к Яське свою кудрявую головку. Разинула рот и машинально сунула в него большой палец.

Тварь у её ног зашипела, словно отвинченный газовый баллон, потом как-то сразу напыжилась и, такое ощущение, увеличилась в размерах.

Росинка рассеянно посмотрела на то, что застыло у её коленей… на то, к чему она только что прикасалась… Затем закатила глаза и жутко завизжала во весь голос.

— Господи! — раздался фальцет. — Она же ещё живая!

— Ненадолго, — отозвался седовласый, отчего крик и впрямь сделался тише. — Малышка потеряла слишком много крови. Её не спасти.

Росинка захлебнулась. Вытаращилась на растущую тварь, как на что-то иррациональное. Хотя как ещё это назвать?

— Росинка, отойди от края! — завопил что есть мочи Яська. — Я сейчас к тебе перепрыгну!

Девочка попыталась подняться на ноги, но тварь не позволила. Она положила свой облезлый хвост ей на плечи и выжидательно зашипела.

Яська шагнул назад, позабыв, что вокруг больше ничего не осталось. В последний момент, он всё же вспомнил, как во всех направлениях воцарилась бездна, но было уже слишком поздно. Он сорвался. В беспамятстве, от сковавшего душу страха, ухватился пальцами за развороченный кафель.

У двери с облегчением выдохнули:

— Кажись, пронесло… И кого только принесло в такой час?

Яська подтянулся, выгнул шею, попытался отыскать взором сестрёнку.

— Мешок! — скомандовал седовласый. — И забыли об этом!

Яська увидел Росинку. Она вновь щекотала пузо гадкого кота, вымахавшего до размеров телёнка. Обоих окружала матовая сфера, на вроде мыльного пузыря, только совсем мрачная и не переливающаяся всевозможными цветами, как та, что обволокла маму и врачей. Повсюду царила муть всеобщего безразличия. Это было оргстекло, что буквально вырезало из реального мира частичку света.

Яська почувствовал, что соскальзывает. Из последних сил он прокричал:

— Росинка!!!

Девочка никак не отреагировала — по всей видимости, сфера не пропускала звук.

Яська понял, что падает.

…В последний миг Росинка всё же оглянулась — ей показалось, что кто-то впервые окликнул её по имени, — но так ничего и не увидела. Такое ощущение, что с той стороны на стеклянную поверхность накинули чёрное покрывало или мешок, смешав цвета и оттенки в грязь. Где-то далеко-далеко угасала еле различимая звёздочка. Росинка потянулась на свет, но кот тут же вырвался из рук и поскакал прочь, будто огромный футбольный мяч.

— Стой же! — крикнула испуганная Росинка. — Мне страшено тут одной! Ну куда же ты?.. — Она развернулась спиной к мерцающей в пол силы искорке и на ощупь двинулась за котом. — Киса-киса-киса…

Кот изредка мурлыкал, чтобы девочка не сбилась с пути.

Спустя миг их обоих не стало…

— Попался, голубчик! — довольно заключил фальцет, затягивая жгут на шее трясущегося в предсмертных судорогах кота. — От медицины не уйдешь!

— Чего кот-то тебе сделал? — послышалось от двери.

— Он мне щёку расцарапал! — обиженно выкрикнул фальцет. — Вот, погляди!

— Хорош вам языками чесать! — выругался седовласый, пытаясь унять ревущего на руках младенца. — Быстренько навели тут порядок и по местам!

— Какой славненький! — ворковала подле окровавленная медсестра.

— Отнесите его в бокс. Мать до утра всё равно не оклемается. И смотрите у меня, чтоб комар носа не подточил! Иначе, сами знаете, что светит… — Он резко развернулся. — Чёрт!

— Что ещё? — не выдержал фальцет.

— Медальон оторвался. Смотрите под ноги!

Хруп.

— Ну что за дела… — расстроился фальцет. — Сегодня точно не мой день.

Седовласый наклонился, что-то подобрал, протянул фальцету.

— В пакет. Скажем, потерялся.

— А не много ли мы на себя берём? — вновь прозвучало от двери.

— На том свете грехи искупим, — отозвался седовласый, снимая перчатки. — А пока нужно жить дальше.

Яська открыл глаза. Уставился на цветастую штору, что развевалась на ветру. Рядом незыблемо поникла белая — дневная. Яська попытался припомнить, была ли открыта форточка, когда он только засыпал. Вроде нет, а бабушка открыть не могла, тем более, после его болезни — сами знаете, чем это всё пахнет. Тогда кто же открыл?..

В сознании разразилась вспышка.

Яська вспомнил сон. Вспомнил Оле Лукойе. Вспомнил ужас в роддоме, — а в том, что это был именно ужас, не было никаких сомнений. Вспомнил смерть Росинки, которая и впрямь была его сестренкой. Она была близняшкой — как и мечтала на своём Пути. Возможно, потому и пришла: чтобы отождествиться, получив имя.

Яська резко поднялся под жалобный скрип пружин, ухватился за лицо, силясь собрать мысли в кучу. Получилось не сразу. В голове крутилось много всего: жалость к погибшей сестрёнке, злость в отношении бездушных врачей, а ещё лютая неприязнь к самому себе, что так и не сумел докричаться. Ну кто он такой после всего случившегося?! Жалкий трус, лицемер, самая настоящая «мамина муля»! Нужно было бороться, не взирая ни на что! Не отступать назад, как он это сделал, а стремительно нестись вперёд! Нужно было прыгнуть! Тогда бы он точно успел. Успел бы позвать на помощь. Ведь за дверью кто-то проходил, а в этом случае, возможно, многое бы изменилось. Изменилась бы тогдашняя реальность, а вместе с ней, и нынешняя. Под лучистым солнышком, вне всяких сомнений, нашёлся бы уголок для маленькой девочки Росинки, которая сумела выстоять в схватке с мраком, но… Ничего этого уже никогда не будет, потому что не успел он сам, Яська.

«Нужно было закричать раньше!»

Яська жалобно глянул на полосатые простыни. Какое-то время просто смотрел в одну точку, так что на периферии зрения возникли два коричневых круга — так иногда бывает, когда долго концентрируешься на каком-нибудь отдельно взятом предмете.

Медальон!

Яська кубарем скатился с кровати. Потом, правда, замер, не доходя до двери, и быстро оглянулся. В голове снова запустили карусель — простыня у самой подушки была заметно примята, словно на ней кто-то сидел. Яська почесал затылок. Нет, сам он точно не сидел. Как только вошёл в комнату, сразу же упал плашмя. Сидел кто-то другой.

Но тогда кто же?..

Яська мотнул головой.

«Да какая разница? Скорее всего, бабушка. Смотрела на кричащего во сне внука и думала, как такую бестолочь наставить на путь истинный».

Яська тенью скользнул за дверь. Снова замер. Прислушался. Ничего, лишь размеренный такт ходиков в гостиной.

«Бабушка, наверное, тоже прилегла отдохнуть. Вон, сколько жары под крышей скопилось. Самое настоящее пекло».

Яська пошёл вдоль стены на цыпочках. Сердце трепыхалось в груди, как пойманная в силок птица. Яська проглотил страх и мысленно выругался:

«Ну сейчас-то чего? Откуда взялась эта невразумительная паника, что так и норовит повалить с ног? Ведь я же дома, а тут просто не может быть никакой жути. Не может! Не может! Не может!»

Мысленное самовнушение немного поумерило дрожь. Яська глубоко вдохнул и двинулся дальше. Он медленно прошёл коридор, миновал пустынную кухню, вышел на крыльцо. Тут повсюду царило солнце. Оно протыкало окна насквозь и ползало полосатыми лучиками по расстеленным на дощатом полу половицам.

Яська сначала не совсем понял, что происходит. Потом всё же допетрил, что это тени от раскачивающихся на ветру деревьев. Как подвижная мозаика, что каждую секунду раскладывает новый узор.

Яська осторожно ступил на тёплую поверхность. Зажмурился от удовольствия. Попытался насладиться моментом. Затем открыл глаза и подставил под дружелюбные лучики локоть. Те весело скользнули вверх по руке к лицу и на какое-то мгновение ослепили. Яська снова закрыл глаза, медленно выдохнул и, на ощупь, двинулся вдоль стены. Пальцы рук безошибочно нащупали обструганные перекладины лестницы, ведущей на чердак, — навигатор в голове Яськи вёл именно туда. Семь поперечин отделяли забвение от истины… ну, может, ещё пара-тройка шагов.

Яська глянул в окно — так просто, машинально. Во дворе раскачивались деревья, трещали кузнечики, шалили воробьи. Всё, как и прежде, но с одной-единственной разницей: с запада надвигалась гроза. Надменные тучи плыли размеренно, пачкая небесную сферу серым; молчаливые зарницы вспыхивали всё ближе и ближе.

Яська заставил себя поскорее отвернуться от завораживающей картины. Медленно полез вверх. Раз перекладина, два перекладина, три перекладина… Вот уже запахло пыльной одеждой и опилками. Четыре перекладина… На темень навалилась духота. Пять… Голова уже на уровне пола… или потолка — кто знает, как в таком случае, говорить правильно? Наверное, основание крыши! Шесть… Осталось только за что-нибудь уцепиться, чтобы не полететь вниз тормашками.

Яська спонтанно глянул на мерцающий пол крыльца. Ого! А снизу казалось, и вовсе не так высоко. Сейчас же, наоборот, складывается ощущение, что покорил Эверест, а под ногами осталась не одна тысяча метров. Вот она, дорога в небеса, тропа на ту сторону бытия, или путь в неизвестность — называй, как хочешь, смысла дела это не меняет.

Яська сделал над собой последнее усилие, рывком перескочил через последнюю ступеньку. Он уцепился за брус, подпирающий покатую крышу, подтянул ноги под себя и поскорее отодвинулся от лестницы. Духота повисла над головой запахом сухих опилок. Ладони вспотели, в висках надсадно стучало, хотелось пить.

Яська огляделся по сторонам. Ничего не изменилось. По правую руку — старый комод, разобранная на металлические прутки кровать; за ней накренилось сетчатое основание с ржавыми пружинами; ещё дальше, вглубь чердака, застыл укрытый кружевной простынею сундук и ламповый телевизор, отчего-то повёрнутый экраном к стене. Слева, побрякивая, раскачивались многочисленные крючки, на которых дед Яськи, при жизни, сушил тарань или вонючие листья табака, собственноручно выращенного на огороде. Бабушка постоянно попрекала ему этим, однако после того, как деда не стало, так и не смогла переоборудовать эту часть чердака на свой лад… как и продолжала без цели засаживать небольшую делянку за домом всё тем же табаком.

Яська машинально двинул к сундуку. Что-то в его голове кричало, что нужно искать истину именно тут. Яська не знал, откуда взялась такая уверенность, но продолжал доверять собственным инстинктам.

«Авось всё же до чего доведут!»

Довели.

Яська замер у своего утреннего седалища. Вопреки страху, глянул в тот самый угол. В удушливой темноте что-то на миг блеснуло. От неожиданности Яська вздрогнул. Кое-как переборол сковавший душу страх. Шагнул к цели, в очередной раз не совсем понимая, что именно им движет в данный момент. Лицо укрыла ловчая сеть паука. Яська суматошно замахал руками над головой, силясь поскорее избавиться от липкой паутины. Та отстала, но сделалось немногим легче. По всему телу раскинулся нестерпимый зуд — казалось, что гадкое членистоногое непременно свалилось за шиворот и теперь снуёт по липкой от пота коже, так и норовя цапнуть побольнее.

Яська принялся хлопать себя ладонями по бокам и спине — нужно во что бы то ни стало раздавить мерзкую тварь! Иначе непременно укусит, или просто затаится, что немногим лучше. Только представьте себе: лечь спать, когда у тебя за спиной затаился кровожадный палач!

Яська мотнул головой, гоня прочь дурные мысли.

«Ну что ещё такое? Всего лишь обычный паук — нечета злобной козявке, что пристала на той стороне!»

Яська проглотил страх. Попытался успокоить разошедшиеся нервы. Вроде вышло, но вновь лишь на какой-то миг.

С потолка спустился настоящий паук. Он раскачивался на тонюсенькой, подсвеченной лучами солнца ниточке, и смотрел на Яську многочисленными глазками.

«Ясь, а Ясь… может всё же поиграем?.. Знаешь как скучно тут, в темноте?.. Или твоя мёртвая сестрёнка ничего об этом не рассказала?»

Яська взвизгнул. Хлопнул ладонями перед собой, да так, что осушило пальцы. Затем повременил, ожидая пока успокоится сердце, и опустил руки.

Не глядя, обтёр ладони о шорты. Нерешительно шагнул в угол. Наклонился. Принялся шарить руками в тёплых опилках. С носа закапал пот. Яська, между делом, утёрся тыльной стороной ладони, заработал быстрее, понимая, что ещё чуть-чуть и самообладание его непременно покинет.

В гуще опилок вновь что-то блеснуло — крохотная искорка, с которой вездесущий мрак так и не справился. Яська замер. Потом натужно выдохнул и медленно просеял опилки сквозь сжатые пальцы. На указательном пальце правой руки повисло что-то невесомое. Яська почувствовал движение — из стороны, в сторону, как маятник, — больше ничего. Поначалу показалось, что кто-то невидимый накинул на руку тонюсенькую леску, желая подчинить себе Яськину волю, превратив его в угодливую марионетку, которая выполнит любое повеление.

Яська сел, держа руку перед собой, — будто и впрямь привязали, как собачонку. Потом всё же взял себя в руки и выполз на свет. Он всё ждал момента, когда нить размотается на всю длину, ограничив передвижения. Однако этого не произошло. Яська поднялся на ноги и продолжил пятиться к противоположной стене, не в силах отвести взгляда от сгустившегося мрака на стыке двух стен. В углу что-то затаилось… Спонтанное движение остановил звон. Яська тут же замер и оглянулся через плечо. Дедовы крючки устроили завораживающий танец: они касались друг друга, раскручивались, цепляли своих ближайших соседей, отлетали в противоположные стороны, сея движение и там. И так снова и снова, пока всё вокруг не пришло в ритмичное движение, сопровождаемое мелодичным перезвоном, словно где-то совсем рядом играла музыкальная шкатулка.

Яська сглотнул. Посмотрел на скачущие по стенам тени. Свободной рукой ухватил ближайший к себе крючок. Идиллия тут же нарушилась. Остальные крючки, лишившись составного звена, пришли в смятение. Они носились из стороны в сторону так и норовя подцепить Яську за маячку, запутаться в волосах, или вцепиться в петельку шорт. Всё ближе и ближе… Что-то больно чиркнуло по правому запястью. Яська вскрикнул. Отскочил к сундуку, потирая оцарапанное место. Потом посмотрел.

«Ух ты!!!»

Яська с трудом устоял на подкашивающихся ногах. Медальон! Тот самый, что показала ему Росинка! Тот самый, что оставила на прощание мама!

Хотя…

Яська вспомнил недавний сон. Теперь всё встало на свои места. А как ещё мама могла «оставить» памятную вещь, не зная о своём мёртвом ребёнке? Только так, как было — и никак иначе. И пусть сама Росинка уверена в обратном — просто так легче на Пути. Не стоит ей рассказывать, как всё обстояло в реальности, ведь и она сама уже часть чего-то ещё. Неизведанного, но вне сомнений, такого же материального, что и всё вокруг — и Яська мог убедиться в этом на собственном примере.

Мимо пронёсся очередной крючок. Яська попятился. Налетел на сундук. Тут же развернулся и откинул крышку прочь. Дохнуло нафталином и старыми газетами. Яська наклонился, по-прежнему держа кулончик сестры в вытянутой руке.

«Росинка, должно быть, обронила!» — промелькнула в голове жуткая догадка.

Яська присел. Машинально сунул кулончик в карман шорт. Принялся рыться в прошлом своих родителей. Он по-прежнему не мог сказать, почему в его голове зародилась уверенность, что в старом сундуке он разыщет ответы, если не на все, так хотя бы на часть интересующих себя вопросов. Однако данность оказалась сродни истине. Но вот какую теперь придётся заплатить цену за обретенный смысл? Вопрос.

Яська схватил первое, что попалось под руку. Это был мамин школьный дневник. Яська посмотрел на дату, присвистнул. Давно. По его меркам, просто несусветная даль. Мама тогда ещё, вне сомнений, перетягивала косички резинками от бабушкиных бигуди и бегала в школу с неподъёмным ранцем, какие ещё показывают в стареньких фильмах про пионеров. А вот и оно, то самое, из-за чего и возник этот самый образ. Яська отложил дневник. Провёл трясущимися пальцами по старой фотокарточке — та вывалилась из рамки и пестрела выцветшими пятнами. Яська не сдержал улыбки. Вот она, мама, точно такая же, какой он её себе и представил: босиком, с торчащими в разные стороны косичками, в полинялом форменном платьице, сжимает пальцами обеих рук лямки пузатого ранца. Медальона тут ещё нет. Слишком рано. Яська прекрасно помнил по маминым рассказам, что этот чудесный дар достался ей от бабушки, когда она вышла замуж за папу. Своего рода, семейная реликвия, переходящая в наследство по женской линии, от матери к дочке. Оберег от тьмы, который утратили.

Мама постоянно корила себя, частенько говаривала, что это к несчастью. Так, впрочем, и вышло. А как ещё сказать, если в их семье нет девочки? И не будет, потому что мама чем-то больна… Яська сам слышал разговор родителей. А ещё то, что ЭТО у мамы после него.

Тогда Яська просто не думал, что утерянная вещица могла перейти в наследство его будущей невесте — он был ещё слишком мал, а потому и принимал информацию к сведению лишь поверхностно.

Яська отложил фотокарточку, нащупал в кармане кулончик, вздохнул.

«Что же теперь станет с бедной Росинкой?.. Как она там, на Пути, где единственным источником света является кровавая Звезда?!»

Внезапно Яська понял, что ему плевать на собственное будущее. Какая разница, что с ним случится сегодня или завтра, если уже не вернуть самого главного — не рождённой сестрёнки. А самое страшное, что и обвинить некого. Врачей уже не сыскать. Да даже если и отыщешь, что с того? Кто поверит какому-то там мальчишке, тем более, по прошествии стольких лет? В лучшем случае, примут за фантазёра, а что в худшем… Даже думать не хочется.

Яська горестно вздохнул. Вот она, жизнь, со всеми составляющими: с человеческой подлостью, непроглядной ложью и невосприимчивостью ко всему живому. И самое обидное, что никак нельзя с этим бороться. Кругом глухо, как в танке: можешь хоть целый день биться головой об стену — ничего не выйдет. В лучшем случае, обзовут психом и закроют куда подальше, чтобы остальных не «заразил», как при «чёрной смерти». Что случиться в худшем — и впрямь даже думать не хочется.

— Но как же тогда быть?

Яська принялся снова рыться в хрустящих бумагах. Выудил из недр сундука другой фотоснимок — мамина свадьба. Здание Загса заслоняют струи брызг из праздничных фонтанов. Мама идёт по краю бортика, у самой кромки воды, опираясь на руку улыбающегося папы. Лица самой мамы не видно — оно укрыто фатой. Зато вот он, кулончик, поблескивает на маминой груди, не смотря на то, что фотоснимок чёрно-белый.

Яська до боли закусил указательный палец.

Мама однажды проговорилась, что на момент свадьбы была уже «в положении». А Яська знал, что такое, быть «в положении». Это когда в животе заводятся дети, — так говаривал Шмыга, получивший половое образование экстерном от кого-то из старшеклассников.

«Вот кого-кого не хочется вспоминать, так это подлого Шмыгу! Особенно сейчас».

Яська аж побагровел от злости, но тут же оттаял, представив, как в мамином животе сидит маленькая Росинка и сосёт палец! Совсем как во сне.

Яська отложил и это фото, достал ещё одно.

Тоже свадьба, но уже в деревне. На переднем плане — радостные мама и папа, — а как иначе? — на заднем — весёлая толпа гостей. Яська безразлично прошёлся по улыбающимся лицам. Все как на подбор — на то они и гости, — чтобы не выделяться на фоне двоих, что решили двинуться навстречу истинному счастью. Все как на подбор, но один гость всё же выделялся…

Яська понял, что это дед Макарыч.

Понял, что тот, как никто другой похож на чумного доктора.

А ещё вспомнил, что он тоже имеет дело с могилами и мертвецами.

Последнее пришло как-то само, по наитию, но от этого сделалось только ещё хуже.

Яська лежал с широко раскрытыми глазами и смотрел в потолок. Раскинувшаяся над головой темень изредка разрезалась вспышками бардовых зарниц за окном — где-то далеко за горизонтом свирепствовала гроза. Тишину под крышей дома нарушало лишь вкрадчивое тиканье ходиков в коридоре, да громогласный крик кукушки в начале каждого получаса.

Яська зажмурился, попытался вспомнить, сколько раз прокричала механическая птица в последний раз. Кажется, три.

«Или был ещё раз, в половине четвёртого?»

Яська не помнил. Он запутался. Точнее заплутал в собственных мыслях, что разрослись в голове похлеще чернобыльника в саду. С ними нужно было что-то делать, но Яська не знал, что именно.

В коридоре одиноко прокричала кукушка.

Яська вздрогнул. Сразу же пришёл в себя, отметив данность: половина четвёртого. А это значит, что он ворочается уже часов пять или шесть. Сложно сказать, сколько именно, потому что после ужина он и думать позабыл о времени — пулей влетел к себе в комнату и нырнул под одеяло. Не стал даже снимать шорты с майкой, только сандалии — долой! А чего?.. Вдруг снова в Путь? Как быть тогда? Не уподобляться же Росинке. Хотя она ведь не специально, просто привыкла бродить в одиночестве. Да и какая разница.

Нет, разница всё же есть! На шортах были карманы, а последние всегда приходят на выручку, как пришли прошлой зимой, приютив внутри себя зелёные стёклышки, что позволили пройти сквозь грань.

Сейчас в одном из них и вовсе лежал Росинкин кулончик, а это ко многому обязывало. Яська знал, что необходимо вернуть вещь законному владельцу, причём сделать это нужно как можно скорее и во что бы то ни стало — оттого-то он так и спешил уснуть, дабы поскорее увидеть белокурую сестрёнку. Ещё он захватил с собой под одеяло прыгалки. Тимке они тут ни к чему — если что, новые купит, — а вот Росинке могут пригодиться. Для чего? Неважно! Будет прыгать на одной ноге по мирам — так намного веселее. К тому же у неё впереди вечное детство; а какого это, когда совсем одна и даже не с кем поиграть? Жуть и рядом не стояла.

Яська был уверен, что увидит сестрёнку этой ночью. Если и не по делу, то Росинка придёт просто так, чтобы побыть вместе, ведь она наверняка знает, кем именно ей приходится Яська — отсюда все её паузы и умалчивания, — а кому ещё можно излить душу, как не родному брату? Да и тому, есть что сказать. Так что распирает всего даже!

Однако время шло, а Росинка всё не появлялась.

Яська даже на всякий случай сунул руку в карман шорт, нащупал влажными пальчиками кулончик, сжал ладонь в кулак — он думал, что так скорее выйдет на Путь. Но всё это — уже за полночь, когда стало понятно: что-то мешает.

Поначалу Яська просто лежал с закрытыми глазами, ожидая прихода сказочного дрёмы. Однако озорник Оле куда-то запропастился, и вместо снов над головой набухли чёрные тучи. Когда заполыхали зарницы, сделалось совсем невмоготу. Пространство вокруг озарялось яркими вспышками, а тени от неподвижных предметов тянули вдоль стен свои уродливые клешни, чтобы схватить и не отпускать.

Яська пытался закрывать глаза, но так становилось ещё хуже: казалось, что белки выковыривают из глазниц! Примерно так было однажды на приёме у врача — Яське делали энцефолограмму головного мозга. Кажется, после того случая с подвалом — наверняка думали, что он немного сбрендил. Яська и сам так думал, пока память не взялась устранять неприятные воспоминания. Так вот, возвращаясь к самой неприятной процедуре на свете: на голову надевают что-то вроде дуршлага — только без макарон, — затем подсоединяют к этому дуршлагу сотни разноцветных проводков и, напоследок, выдавливают под электроды холодный гель. Ощущения, так скажем, не из приятных. Можно подумать, сидишь на электрическом стуле — так, по крайней мере, показалось самому Яське. Однако это было только началом экзекуции. Команды «оскалься», «зажмурься», «высунь язык», «задержи дыхание», — вне сомнений, повеселили, но вот то, что началось дальше, никак иначе, как самой настоящей пыткой и не назовёшь! Перед носом поставили мигающую лампу — при этом та ещё противно шуршала, словно мотылёк накрытый банкой, — заставили снова зажмуриться, после чего принялись постепенно увеличивать частоту мерцаний. Поначалу было ещё ничего — словно не спеша едешь на автомобиле где-нибудь по загородному шоссе, а низкое солнце то и дело мелькает между редкими деревцами. Когда же скорость этой невсамделишной машины резко возросла, было уже не смешно. Было невыносимо! А главное, когда казалось, что всё, дальше разгоняться уже некуда, частота вспышек вновь возрастала, унося сознание куда-то в тартарары или в бухты-барахты.

Так было и сейчас, когда буря усилилась. Казалось, что в белках обоих глаз завелось по козявке, что ворочаются из стороны в сторону, силясь прогрызть путь наружу.

Яська понял, что все его усилия «скрыться» от стихии бесполезны, и решился переждать природное явление с открытыми глазами. Но и так оказалось не многим легче. Тени предметов ожили и принялись сновать вокруг кровати, то исчезая, то появляясь вновь на прежних местах, протягивая к нему, к Яське, свои холодные щупальца.

Потом далёкая гроза пошла на убыль, вспышки сделались редкими и не такими яркими. Яська безвольно поник, но тут же началось новое испытание: как только он проваливался за грань, что-то невидимое хватало его за руку… Причём явно клыками, потому что кисть чувствовала реальную боль, особенно в районе запястья. Яська тянул на себя, пытаясь вырваться, но Тьма не отпускала. Слышалось злобное ворчание, а перед взором металось размытое пятно. Приглядеться у Яськи не получалось, хоть ты тресни! Такое ощущение, образ ночной твари не был прописан в разыгрывающемся сценарии. Напоследок Яська слышал собственный стон и просыпался. Потом долго смотрел на свесившуюся с кровати руку, не понимая, что именно произошло. Сон ли это или же элемент реальности? И если верно последнее, тогда чего этому элементу от него нужно? Чтобы спал или, наоборот, бодрствовал?.. Или спал и бодрствовал, но уже где-то там…

После всей этой жути Яська перевернулся на спину и просто лежал, прислушиваясь к ходикам в коридоре. Страхи сошли на нет, по совокупности, превратившись в обыденность. В груди осталось лишь какое-то тянущее чувство… Скорее даже щемящее. Осознание того, что Росинка сегодня не придёт. Причём не по своей воле.

Что-то её не пускало. Или, быть может, у Росинки просто не хватало сил. Ведь «плыть» неимоверно сложно — и Яська прекрасно знает об этом.

«Вот если бы и я мог разыскать её во сне… Точнее в том мире, под Звездой. Тогда я мог бы пронизать грань насквозь и рухнуть Росинке буквально на голову — вот бы она удивилась и обрадовалась! Но как это сделать? Как уловить ту грань? Росинка говорила, что медальон помогает, но нужно уметь им пользоваться. А так… Так это просто дорогая вещь, заряженная маминым теплом, не более».

Яська вздохнул. Нужно сделать что-то ещё. Не только иметь дорогую вещь, но и…

Яська сел на кровати. Откинул одеяло прочь. Глянул на лежащие у подушки прыгалки.

— Ритм, — прошептал он трясущимися губами. — Нужно знать ритм другого мира. Как же я сам не догадался: ведь это код! — Яська уже буквально кричал на всю комнату: — Вот балбес! Нужен ритм, тогда и можно «прыгать»! Точнее «плыть», куда пожелаешь!

За окном поднялся вихрь. Со звоном распахнулась форточка. Вздыбились занавески — так похоже на капюшон озлобленной кобры.

Яська вжался в подушку, чувствуя, как глубоко-глубоко в животе еле заметно пульсирует несущееся в пятки сердце. Больше ничего не было, даже мурашек. Всё словно сжалось до размеров атома и вылилось в эту немую пульсацию, как в основу бытия! Яська казался самому себе крохотным «фиксиком», что провалился за батарею — в пыль, паутину и крошки.

Яська сглотнул. Тут же понял, что не может говорить. Точнее не только говорить, но и просто воспроизводить звуки — в горле пересохло. Потом вздохнул полной грудью и на секунду закрыл глаза. Нужно было сосредоточиться, а как это сделать иначе, Яська попросту не знал. Он открыл глаза и соскользнул на пол. Пальцы правой руки сомкнулись на прыгалках.

Яська нерешительно шагнул к окну. Шторка бросилась навстречу. Яська тут же попятился, защищая руками глаза.

— Хватит уже! — прохрипел он и упорно двинул вперёд, пряча прыгалки за спиной.

Поток ветра ослаб, позволил шторке опасть на место. Пахло наэлектризованным воздухом и мокрым асфальтом.

Яська не удержался, чихнул. На какой-то миг потерял из поля зрения приоткрытую форточку. Когда же снова глянул в окно, за стеклом пронеслась чёрная тень…

«Молох!!!» — возникла в голове первая суматошная мысль.

Яська вытаращил глаза и ухватился руками за голову, силясь сохранить рассудок в здравии.

За окном снова что-то промелькнуло. Шторка нездорово дёрнулась. Створка форточки отскочила в сторону, ударила защёлкой в основание внутренней рамы — та истерично звякнула.

— Откуда ему тут взяться-то?.. — нерешительно проговорил Яська, успокаивая сам себя.

Из мрака комнаты вынырнул ехидный внутренний голос:

«Как это откуда? Пришёл вслед за тобой. Неужели не ясно?»

— Ещё чего! — фыркнул Яська. — Веками сидел там, у себя, а тут нате: встречайте гостя дорогого!

«А как же ещё? Ведь ты Им зачем-то нужен. Неужто будут просто так заваривать кашу, подобную этой? Ну же, подумай сам, Ясь, а Ясь…»

Яська мотнул головой.

— Да какой во мне прок?

«Ну, не скажи. Ты всё-таки один такой на планете Земля».

— Какой, такой?

«Тот, кто знает про Путь. Тем более, может «плыть» при жизни.

Яська почувствовал, как взмокла спина под майкой.

— И что с того?

«Кто знает, кто знает… Но факт того, что тобой заинтересовались, — на лицо! Вопрос в другом».

— В чём же?

«Как нам теперь быть…»

— Нам?..

Ответа не последовало, да Яська его особо и не ждал. Ему хватило и того, что он уже надумал. Причём с горкой.

Яська вскарабкался на подоконник, откинул шторку и высунул нос в форточку. В лицо пахнуло ночной духотой. Яська на секунду забылся. Небо полыхнуло, осветив каждый закоулочек спящего двора. Яське показалось, что сквозь бабушкин крыжовник кто-то лазил. Причём не раз и не два, особо не заботясь заметать следы. Яська было пригляделся, но вспышка погасла, вернув границы тьмы на прежние места.

«Может снова Колька? — блеснула тусклая надежда и так же погасла: — Нет, навряд ли».

Яська захлопнул форточку, щёлкнул защёлкой. Немного повременил и задёрнул шторку. Затем сжал покрепче прыгалки и отвернулся от окна.

На фоне очередной вспышки воцарилась косматая тень.

Яська увидел её контуры на противоположной стене, у кровати, рядом со своей тенью. Сначала он решил, что показалось… но нет, не показалось. Чужая тень наклонилась и буквально перетекла в подушку, точно густой кисель.

Яська разинул рот, а в голове при этом звучал Росинкин голос:

«Тебе нужно срочно разыскать Его. Только Он может это прекратить! Я не знаю, как всё началось. Как началось именно у тебя. Но тебе нужно снова «уснуть». Обязательно! Иначе…»

Яська, словно загипнотизированный, шагнул к кровати.

«Да, нужно уснуть, иначе Они и впрямь явятся. А тогда… Тогда… Тогда меня посчитают больным и ото всех закроют. Останутся только Они, как козявки внутри головы. Ясь, а Ясь, давай поиграем?.. Ты знаешь, как скучно в вечности? А знаешь, как не охота умирать?! Очень-очень, только мало кто об этом задумывается, потому что лень. А зря, лениться не нужно ни в коем случае, иначе можно запросто очутиться под Звездой. Хочешь к нам? У нас тут есть много чего интересного! Мы ждём каждого из вас, чтобы поиграть! Ну же, Ясь, а Ясь!..»

Яська уже толком и не понимал, его ли это мысли — его подсознания, или гадкой козявки, что в очередной раз прорвалась наружу. Ему хотелось одного: просто уснуть. Без снов и всего остального.

Просто уснуть — ведь сон лечит.

Хотя, как знать, ведь откуда-то Они являются…

Он куда-то провалился.

Наутро шёл дождь.

Яська проснулся с тяжёлым грузом на душе и долго лежал, прислушиваясь к перестуку капель за окном. Правда, стука, как такового, не было: лишь прерывчатая дробь, что охапками бросал в стекло резкий ветер. Яське такой дождь не нравился: разящий, колючий, хищный — он, в большей степени, походил не на идиллию стихии, а на попытки проникнуть в реальность чего-то извне. А все недавние события, только лишний раз подтверждали данность.

Яська прекрасно понимал, что прыгалки появились в его сне вовсе не случайно, как понимал и то, что Росинка пыталась его, ну если не спасти, так хотя бы предупредить. Ведь она не раз побуждала Яську снова «уснуть», потому что если не «спать», можно реально во что-нибудь вляпаться. Хотя Яська и без того уже барахтался, причём довольно основательно «утоп». Он тонул буквально с головой, но всё равно не желал отступать. Особенно теперь, когда в его жизни чудеснейшим образом появилась несуществующая в реальности сестрёнка. Яська желал разобраться, почему Они забрали её, и с какой целью населили его сны тьмой!

Яська свесил ноги с кровати, коснулся босыми пятками пола. К стопам тут же пристало что-то липкое и холодное.

Яська глянул вниз и обмер. Следы, только не человеческие, а чьи-то ещё! Рептилии или земноводного — Яська помнил лапку лягушки или ящерки, те были схожи в своих размерах и пропорциях. И тут, то же самое… Только слоновьих размеров! Из-под откинутой к стене простыни вновь материализовались ночные страхи, а может, кошмары — поди, теперь, разберись, что оно на самом деле и как называется.

Яська вспомнил тень. Вспомнил, как та сползла по стене и, такое ощущение, скользнула в наволочку подушки.

А он потом спал на этой самой подушке, обнимал её во сне, пускал слюни!

Яську аж передёрнуло — вот ведь беспечное дитя! Со всех сторон напирает невесть что, а он в это невесть что — головой. И думай теперь, во что это всё выльется. Хотя, возможно, думать уже поздно. Если ночью в комнату и впрямь что-то пробралось, после чего затаилось в подушке, в таком случае, скорее всего, оно уже там, рядом с гадкой козявкой, что то и дело манит к себе, в темноту.

Яська содрогнулся. Принялся массировать виски круговыми движениями указательных пальцев — он хотел выдавить жуткий кошмар из собственной головы.

Потом Яська внезапно понял, что в воздухе повис странный запах. Странность заключалась в том, что он знал его. Так пахла сточная канава, по которой они с Колькой спустили к речке плоскодонку: мерзко и противно, словно поблизости кто-то напукал.

Яська наклонился. Тут же пришла догадка: запах источает грязь на полу. Тварь, вне сомнений, явилась оттуда. Возможно, прямиком из старой водонапорной башни, высвободившись из мешка и проделав путь вверх по течению ручья.

Яська побледнел.

Он вспомнил, насколько схожи странные существа, что вывалились из мешка, с изображением просвеченной грудной клетки человека на рентгеновском снимке. Сходство было стопроцентным, словно всё обстояло именно так, как думал сейчас Яська. А мысли его были ужасны: что если твари и впрямь изнутри? А тогда получается: все те странности, что с ним происходят, не что иное, как прямое свидетельство того, насколько и впрямь близка Тьма! Она вовсе не за пределами известного нам мира, она намного ближе: здесь, в сердцах, причём с самого рождения. Бесы постоянно ищут выхода наружу, и так начинается зло. Оно произрастает из недр грудной клетки, которая по существу и является обителью вселенского зла. Сам человек, есть зло — вся его дьявольская сущность!

«Просто об этом, мало кто знает. А тех, кто всё же догадывается — «проснувшихся», — сразу же изолируют или устраняют, чтобы сохранить устоявшуюся идиллию. Только не идиллия всё это, а…»

Яська не на шутку испугался: почему это случилось именно с ним? Ведь он нормальный, даже на учете нигде не стоит! Откуда же лезет мрак? Для чего? Ради какой цели?!

Последовавшая догадка обожгла, похлеще огня. Если только… Если только…

«Если только ты и впрямь не «проснулся», увидев реальность такой, какая она есть на самом деле. С законами и константами — на одном берегу и с истиной жутью на берегу противоположном. Причём эта жуть не прочь заполучить тебя к себе, потому что ты опасен для неё не смотря ни на что. А возможно и не опасен, просто представляешь некую ценность или интересен сам по себе, как единственный ребёнок на планете, сумевший «проснуться» раньше положенного срока!»

Яська почувствовал, что медленно сходит с ума.

«Это никогда не закончится, даже после смерти! Рано или поздно, Они придут. Потому что небесного Рая попросту нет. Он лишь миф в головах беспечных взрослых. А за последней чертой, или горизонтом — светит Звезда, храня свои жуткие тайны».

Яська столкнулся с дилеммой: с одной стороны — навязанная системой реальность, с другой — то, что царит во снах. Но что принять за факт, а что за вымысел? Где сокрыта истина, на каком берегу?

Яська не понимал, каким образом ему удалость достичь столь глубинных познаний, ведь детям его возраста несвойственно задумываться о столь сокровенном. Но Яська всё же задумался, более того, он смог сделать для себя кое-какие выводы. Ему открылись новые горизонты, наделённые жутким смыслом. Со всем этим было не так-то легко свыкнуться. Яська понял, что готов отдать полжизни — или всю жизнь целиком! — лишь бы всё стало как прежде. Скучно и размеренно, как то и бывает вдали от истины. Как было до жуткого заточения. Ведь забвение тем и ценно, что внутри него, как в скорлупе: кажется, что защищён… Хотя на деле всё обстоит с точностью до наоборот. Кто-то, спешащий по своим делам, так и норовит раздавить тебя ногой в лакированной туфле. Кругом — холод и суета, ты вдали от дома, в чужом мире, что населяют марионетки. Куклы, которые даже помыслить не могут о том, что каждое их очередное движение сопровождается происками сил Тьмы. Эти движения запрограммированы, а кукловод — уже внутри.

Яська медленно подошёл к окну. Откинул в сторону шторку, выглянул на улицу.

За чередой промозглости серело низкое небо. Ветви садовых яблонь чертили по губчатой поверхности проплывающих над крышей туч, смиренно распускали мокрые косы — они повиновались враждебной стихии, не в силах противиться. Граница, что в повседневности разделяла небо и землю размылась, утратила былую структуру. Казалось, небо медленно перетекает в землю, или наоборот, земля сливается с унылой серостью, навечно оставляя опостылевшую за многие тысячелетия планету Земля.

Надежда умирает последней — оттого всё так.

Яська мрачно улыбнулся. Отошёл от окна. Аккуратно обошёл кровать, силясь не угодить в ночную грязь, и замер возле шкафа. Недолго думая, распахнул дверцы, скользнул взглядом по раскачивающимся вешалкам. Дохнуло нафталином. На пол свесился старый матрас, сложенный в четверо. Яська собрался с мыслями и сдёрнул с ближней вешалки мамин дождевик — его собственный висел в коридоре на выходе. Просто не хотелось ни с кем встречаться. Именно сейчас. Даже с родной бабушкой.

Яська помнил, как он «умеет» врать, а потому был уверен, что встреча с кем бы то ни было не принесёт ничего хорошего. А поскольку у него нет доказательств реальности всего происходящего, то даже страшно представить, каков будет окончательный вердикт, в особенности после того, как из него всё же вытянут истину.

В лучшем случае, просто увезут в город, подальше от «проблемы». В худшем — попытаются снова «усыпить», посредством всевозможных «мозгоправов» и лекарств, напрочь отбивающих волю. Ведь взрослые потеряны окончательно. Как и в случае с заядлым курильщиком: бросить не получается, даже когда близок конец, потому что нет веры.

Яська ногой засунул матрас обратно. Захлопнул дверцу шкафа. Облачился в дождевик, натянул сандалии. Снова вздохнул.

«Ничего страшного, высохнут потом. Лишь бы бабушка не выследила».

Яська накинул капюшон и скользнул к окну. На полпути всё же замер, оглянулся. Схватил с кровати прыгалки, после чего больше уже не оборачивался. Росинкин кулончик лежал в кармане шорт — Яська чувствовал излучаемое им тепло даже сквозь ткань.

Яська улыбнулся. Пальцами левой руки покрепче сжал прыгалки, пальцами правой — откинул шторку и распахнул раму. Потом перевалился через подоконник и буквально увяз в бабушкиных грядках — вот незадача!

В сандалиях забулькало, не успел он и к ручью спуститься. Конечно, неприятно, но деваться некуда, так что нужно терпеть. Яська закусил нижнюю губу и устремился вперёд — про друзей он и не вспомнил. Да даже если бы и вспомнил, ещё не факт, что образумился бы. Слишком много всего на него свалилось, и разобраться со всем этим нужно было самостоятельно, дабы не вплетать в толстый клубок ещё и судьбы Тимки и Кольки. Хотя последний может вклиниться и сам по себе: так уж устроен.

Мысли были путанными и несвязными. Точнее это были даже не мысли, а какие-то разрозненные образы, что мелькали перед глазами, словно кадры склеенной наобум киноплёнки. Фокус неизменно сбивался, а оттого угнаться за сутью казалось и вовсе невозможным.

Скачущая на одной ноге Тимка… Через пару секунд на её месте оказывается серьёзная Росинка; она стоит на берегу пропасти и пускает пузыри, не в силах признать Яську. За её спиной крадётся перепончатокрылый кот — или и не кот вовсе, — понукаемый существом в капюшоне. Оно тычет в Яську крючковатым когтем и что-то шипит. Хотя нет, говорит, а шипит вроде как кот, или не кот… Потом картинка распадается на множество зернистых частей, а когда заново собирается, куда ни глянь, царит молочная река, возмущаемая сизыми водоворотами. Из сотканной в их центре бездны выпрыгивают молохи, злобно клацают зубами, стонут, возвращаясь в родную стихию. На высоком утёсе стоит знакомый великан в чёрном. Он напрочь игнорирует чужих существ: лишь почёсывает свободной рукой подбородок и всё крепче сжимает в пальцах переплёт знакомого томика. Его губы что-то шепчут. Яське кажется, молитву.

Яська спустился к ручью и направился вдоль его извилистого русла в сторону участка Юлия Валентиновича. При дожде канава пахла не столь токсично, так что можно было спуститься к самой воде и передвигаться по песчаному берегу, не страшась задохнуться.

Крыша водонапорной башни терялась в беспокойной облачности — её словно засосало в небесный водоворот. Стены из красного кирпича кровоточили. Прилизанные стебли трав покрыла дурно пахнущая извёстка. Створки ворот уныло опирались друг на друга, видимо напрочь утратив смысл своего существования. Вокруг царила смерть и, в подтверждении выше сказанного, подлый ветер швырнул Яське в лицо ворох острых, как копья брызг.

Яська поморщился, выдохнул, кое-как восстановил сбившееся дыхание, снова глянул вверх. Казалось, что там, за пеленой свинцовых туч, неминуче нависла красная Звезда. Звезда, что привыкла следить за нашими страхами. Однако в унылой серости ничего не было — один сплошной волнующийся водоворот, ни намёка на присутствие чего-то извне.

«Конечно, — заюлил подлый внутренний голос, — Оно, если и тут, так, скорее всего, внутри башни. Сидит себе в темноте и ждёт не дождётся, когда к нему кто-нибудь заглянет. Например, малолетнее беспечное дитятко, уверовавшее в собственную неприкасаемость!»

Яська мотнул головой. Смахнул с кончика носа холодные капли. Постарался заставить себя думать о чём-нибудь другом.

«А похолодало-то как! Такое ощущение, что место июля занял промозглый ноябрь. Просто так, чтобы и без того заморочить людям головы. Хотя… Скорее это и впрямь Оно, явившееся с частицей своего мира. Мира, промёрзшего насквозь безразличием!»

Яська понял, что ему никуда от этого не деться. Страх, он такой: если завладел частичкой сознания, то всё, — остаётся с ним только смириться. А если будешь сопротивляться и дальше, так чертовщина начнёт мерещиться во всём. Включая и самое дорогое…»

Яська непроизвольно вспомнил мамин образ, что возник в сыром подвале котельной.

«И что это было?»

Дождь усилился. Нет, не то. Скорее усилился ветер — теперь он работал двумя руками, швыряя колючие сгустки то в лицо, то за шиворот, то просто куда попало. Сделалось вдвойне неприятнее, и Яська поспешил к накренившимся воротам. Здесь он на секунду замер, в очередной раз обозвал себя балбесом и дурындой: это надо же было свалять такого дурака!

«Хоть бы спички догадался с собой захватить. А так шарь теперь на ощупь впотьмах, как в прошлый раз!»

«Ага, спички. Как их донесёшь?.. Даже дождевик, вон, не помогает. Так что от этих укоров не многим легче».

«А стоять просто так и обзывать себя балбесом — легче?»

«Конечно, нет. Да если бы и вспомнил про спички — это же нужно на кухню идти… Через весь дом. Мимо бабушкиной комнаты. По скрипучему коридору. Непременно бы наткнулся на неприятности, а тогда уж точно, пиши-пропало!»

«Пиши-пропало будет тут, в темноте!»

Яська поморщился: это уж точно. Особенно, если вновь привяжется гадкая козявка. Ведь она так и норовит нарисоваться в самый неподходящий момент!

Яська сосредоточиться на щели между двумя створками.

«Надо бы пошире открыть, чтобы света больше было…»

Он так и сделал. Закатал рукава по самые локти. Зачем-то поплевал на ладони — наверняка для обретения дополнительной уверенности в собственных силах, — затем упёрся в ближнюю створку озябшими пальцами и попытался оттолкнуть прочь. Под ногами забурлило, за шиворот снова потекло, под ногти набилась сизая грязь, а створке хоть бы хны — стоит себе подбоченясь на месте и словно усмехается над Яськой. Мол, недюжий силач пожаловал, нечета всем остальным смельчакам, что канули в бездне, решившись на доблестный подвиг.

Яська разозлился и навалился на створку всем своим весом. Та уныло скрипнула — и бац, плашмя, в траву! А Яська, естественно, следом. Он ведь не ожидал такой подлости. Оказалось, зря. В подобных ситуациях нужно постоянно держать ухо востро, иначе быть беде. Пускай и столь сомнительной, но обиды от того не меньше. Да и злости, что только лишний раз обволакивает сознание, не позволяя адекватно мыслить.

Яська приложился подбородком в дюйме от огромного гвоздя, торчащего из поперечного бруса, и какое-то время совсем не двигался. Смотрел перед собой, слушал колотящееся сердце, думал, как же повезло, что мимо. Вот тебе и неприятность: сейчас как бы насадился на этот штырь! Брр. Что больно — это ещё ладно, можно перетерпеть. А ведь гвоздь мог угодить в глаз или прочертить по шее… а там, совсем рядом, сонная артерия… и сердце — неподалёку.

Яська почувствовал нарастающую панику. Сердце защемило — будто и впрямь впился гвоздь, а по спине расползлись противные мурашки.

«Ясь, а Ясь, чего это ты? Я ведь ещё даже и не начинала!..»

Яська взвизгнул и молниеносно вскочил на ноги.

Ну вот, дождался!

Однако как началось, так и закончилось. Яська не поверил, прислушался. И впрямь больше ничего — лишь бормочет в деревьях ветер, да нещадно колотят по кирпичу мелкие капли.

Яська вновь обернулся к проходу. Только сейчас понял, что во время падения смачно прикусил язык и сбил эмаль с нескольких зубов. Полость рта медленно наполнялась шлейфом крови. В желудке противно заурчало, а Яська весь перекосился. Он ненавидел, когда вот так: пустой желудок и льющаяся в него кровь! Гадость.

В глубине коридора что-то прошуршало…

Яська вздрогнул. Тут же позабыл про кровь и боль. Воззрился на непроглядную темень. Ничего, только сердце вновь разошлось: громыхает фокстрот где-то в районе желудка, так и норовя провалиться ещё ниже.

«А там ещё неизвестно, подо что танцульки танцуют…»

Вновь прошуршало. Однако на этот раз значительно ближе — Яське показалось, на самой границе света и тьмы. Из глубины коридора в его направлении что-то двигалось, однако вовремя среагировало на свет и отдёрнулось назад, по всей видимости, не желая показываться на глаза.

Яська машинально отступил. Нащупал в кармане дождевика прыгалки — какое-никакое оружие.

«Не с голыми же руками на неизвестность кидаться!»

«А зачем ты вообще сюда припёрся? Какая неладная тебя принесла?! Или снова перебродил во сне, набравшись напускной уверенности в собственных силах? Неужто забыл, куда может завести самоуверенность?..»

«Ничего я и не забыл! А сны и впрямь намного реальнее, чем кажутся. Через них можно попасть куда угодно! Достаточно просто перебороть страх и по-настоящему поверить! И это вовсе не самоуверенность!»

«Ну и бред, только послушай себя».

«Бред, закрывать глаза на очевидное. Особенно, когда на тебя что-то смотрит из тьмы! А может и сама Тьма… Истина совсем рядом».

«Ну так пойди, разберись с этим чем-то, ты же у нас герой, каких ещё не видывали! И река ему покалено и горы по плечо… даже звёзды, и те, — сами в руки падают!»

Яська вздрогнул.

Снова прошуршало. Нет. Прошуршало — это не совсем верно. Скорее звякнуло. Ну да, похоже на обрывок цепи, что волочится по бетонному полу.

«А кому нужно волочить за собой цепь?»

«Призраку, кому же ещё! В мультиках они всегда с цепями на руках и ногах изображены, чтобы было проще запугивать!»

«Да иди ты! А ещё внутренний голос, называется… Больше на психопата Ищенко смахивает».

«Ну и пожалуйста!»

Яська замер. В глубине коридора мерцали два зеленоватых огонька — точно угольки, что вывалились из топки, — изредка вздрагивая у самого пола, на уровне коленей. Тьма словно дышала, пристально следя за поведением незнакомого мальчишки. А может знакомого… и такого желанного.

Яська сложил прыгалки вдвое, потом ещё несколько раз — получилось что-то вроде нунчаков. Сходство конечно абстрактное, но больше ни с чем не сравнить. Яська отвёл правую руку за спину и шагнул в коридор.

Слева скрипнуло, да так что зазвенело в ушах! Кончики пальцев пронзили электрические разряды, а центр грудной клетки буквально взорвался, разметав чувства и рёбра по сторонам. Яська мог только стоять на месте и глупо хлопать ресницами. Ещё он не понимал, почему до сих пор что-то чувствует — ведь он умер, а значит, не должен видеть свет, чувствовать сырость и слышать ахи собственного сердца. Последнее должно было и вовсе успокоиться, потому что всё уже кончено.

Отнюдь.

Яська с трудом повернул голову влево — ему показалось, скрипнул каждый позвонок шеи. Затем развернул тело в ту же сторону, потому что стоять вот так, с головой набекрень, оказалось довольно-таки неудобно.

У ног валялась рухнувшая щеколда — резкий звук, при падении, издала именно она. Наверняка створку качнуло очередным порывом ветра, отчего упор не выдержал, и железяка приложилась о бетон. Хотя тут, как и со всем: кто его знает…

Яська вспомнил про жёлтые угольки во тьме. Резко обернулся. Ничего. Пропали, будто и не было!

«А может и впрямь показалось — ведь у страха глаза велики!»

— Не показалось, — прошептал Яська, прислушиваясь, как отдаётся от пола, стен и потолка эхо его голоса.

Он шагнул через порог. Сразу же почувствовал приятное тепло в районе правой лодыжки. Машинально сунул свободную руку в карман шорт — неужели опять! Яська достал за цепочку кулончик. О чудо, тот был намного теплее тела и светился, излучая мягкий розовый свет!

Яська вытаращился на аномалию, отчего не сразу сообразил, что вновь видит странные угольки. Те то пропадали, то снова возникали из ничего чуть впереди. Там по любому был поворот. Яська шагнул снова. Угольки стремительно пропали, а в глубине коридора приглушённо зазвякало.

Яська проглотил страх: а что если кто-нибудь всё же уцелел? Кто-нибудь из тех, кого здесь истязали? Тогда на кого же он похож по прошествии стольких лет?.. На сильно одичавшего человека? На животное? Или на чудовище, что воспитала Тьма?

Яська с присвистом выдохнул.

Словно подтверждая его самые страшные догадки, под сводами коридора прозвучал недовольный рык.

Яська переступил с ноги на ногу. Вытянул руку с мерцающим кулончиком перед собой. Тут же вздрогнул и дёрнул обратно, прижал к груди, не понимая, что такое на него нашло. Сейчас вот как выпрыгнет что-нибудь из темноты, схватит кулончик и того… снова в темень! Ищи, свищи потом по этим катакомбам. Легче иголку в стоге сена отыскать, чем тусклый свет в вечной ночи!

Яська повременил. Оторвал руку от груди, с надеждой посмотрел на кулончик — тот словно ощутил на себе взгляд, вспыхнул ярче, но тут же медленно потускнел, как бы в нерешительности. Яська сначала расстроился, однако спустя пару секунд понял: кулончик просто ему подмигнул. Мол, не отчаивайся, Яська, я хоть и далеко-далеко, за гранями, тем не менее, рядом и всегда подскажу, как быть! Не словом, так каким-нибудь знаком. Ну же, верь мне!

Яська кивнул: да, он верит! С чистой совестью, без тени сомнений. Росинка рядом. Пускай сестрёнку и не видно — это ничего не значит! — всё равно её незримая частичка совсем близко. Она словно заключена в этом розовом свете — живёт, смеётся, подмигивает.

Яська почувствовал в пальцах тепло — оно передавалось от цепочки. Мерно разливалось по кистям рук, скользило выше по запястьям, огибало локотки, проваливалось подмышки. А потом разливалось волной неописуемого блаженства по грудной клетке, заигрывая с каждым нервным окончанием. Яська с присвистом выдохнул — такого он ещё не ощущал! Казалось, что наступил тот самый «резонанс», о котором говорила повзрослевшая Росинка. Каждая частичка Яськиного тела пульсировала, источая мелодичный звон. Словно совсем рядом кто-то невидимый касался натянутых струн, которые, в свою очередь, начинали дрожать, порождая невиданную доселе мелодию чувств.

Во тьме, перед Яськой, кто-то всхлипнул — невзначай, просто от скопившихся чувств, что ищут выхода. Потом шмыгнул носом и горестно вздохнул. Яська ощутил чуть заметное веяние воздуха: мягкая лапа скользнула по волосам, побеспокоив несколько всклокоченных прядей, после чего двинулась в сторону выхода. Яська машинально оглянулся и чуть не обмер — выхода не было! Там, откуда он только что пришёл, царила точно такая же темень, что и впереди. Словно воплотилось в реальность то, что должно было случиться ещё несколькими днями ранее.

В реальность воплотился ужас, и Яська почувствовал, как подгибаются колени. К горлу подкрался утерянный страх, решительно надавил на язык, порождая тошноту. Яська ухватился обеими руками за подбородок, и сам не заметил, как выронил кулончик из трясущихся пальцев. Тут же засуетился, обернулся… и буквально нос к носу столкнулся с чумазым мальчишкой в отрепьях и галошах на босу ногу.

От неожиданности Яська попросту осел. Открыл рот и принялся таращиться на незнакомого пацанёнка. Тот, напротив, такое ощущение, ничуть не удивился, натолкнувшись на Яську, лишь немного встревожился, словно ожидал встретить кого-то другого. Недоверчиво покосился на оброненный Яськой кулончик, дерзко прошептал:

— Откуда он у тебя?

Яська вздрогнул, попытался подобрать Росинкин кулончик, но мальчишка его опередил: резко наклонился, ухватил цепочку — будто его! — так же стремительно выпрямился и отскочил во мрак.

Яське осталось лишь от безысходности закусить нижнюю губу.

— Это моё, отдай! — плаксиво выкрикнул он, ругая себя за рассеянность.

Мальчишка испуганно выглянул из тьмы. Вновь отступил, собираясь бежать.

У Яськи в груди всё оборвалось: ещё бы, сейчас как задаст дёру, ищи его тогда до скончания времён!

«Ещё неизвестно, с какого берега заявился, и с какой целью!»

— Тише, — прошептал мальчишка, не без труда удерживая себя на месте. — Услышат же.

— Кто?

— Они, — и мальчишка кивнул в сторону тёмного выхода. — Последний раз, когда мы себя плохо вели, они пустили по воде «чёрную смерть».

Яська сглотнул.

— Чего пустили?..

— Заразу, — не без содрогания ответил мальчишка. — Принесли воду, а пить её оказалось нельзя. Правда, потом всё равно пили, от безысходности. И гнили заживо.

Яська поёжился.

— А кто Они? Откуда пришли?

Мальчишка снова сделался недоверчивым. Отступил ещё на шаг. Сказал:

— Откуда у тебя это?

Яська всё же совладал с непослушными ногами. Поднялся.

— Отдай, это моё!

— Откуда? — не унимался мальчишка.

Яська шагнул вперёд, демонстративно вытянул руку.

Мальчишка оглянулся назад и негромко свистнул.

Яська тут же замер.

В глубине катакомб снова зазвенело. Послышались шлепки лап, шорох когтей, недовольное ворчание.

Яська глянул на серьёзного мальчишку.

— Ты чего?..

— Ничего. Стой на месте, а то натравлю, будешь тогда знать, как чужие вещи красть!

Яська аж вспыхнул, осветив румянцем окружающий мрак. С неимоверным трудом сдержал себя, чтобы не накинуться на этого чумазого обормота, который, во-первых, завладел кулончиком его сестрёнки, а во-вторых, ещё и угрожать вздумал!

«Ещё и тварь какую-то позвал, чтобы натравить! Ишь, чего удумал!»

Яська заткнул за пояс страх и потряс перед носом противника прыгалками — сейчас он покажет этому нахалу, с чем его удобнее кушать!

Мальчишка снова поменялся в лице, словно узнал и прыгалки.

Яська надменно улыбнулся — так хорошо видеть страх и сомнение на лице противника, который за секунду до этого был уверен в себе на все сто.

Совсем рядом звякнуло. У ног мальчишки из темноты материализовалась скалящаяся голова с обвислыми ушами. Послышался недовольный рык, вперемешку с жалобным поскуливанием.

— Шнырь?.. — Яська не знал, почему сказал именно это — просто с языка сорвалось.

Пёс насторожился. Потом медленно подошёл и обнюхал Яську со всех сторон. Сел на грязный пол и верно застучал хвостом по бетону.

Яська невольно отстранился. Шнырь — а что это был именно Шнырь, не оставалось никаких сомнений — походил на облезлую игрушку, что за ненадобностью выбросили в мусорное ведро. Хотя так, скорее всего, и обстояло в действительности. Облезлая шкура, пятна лишаёв по всему телу, буквально торчащие наружу рёбра, рваные уши, обрубленный наполовину хвост — Шнырь точно угодил в огромный вихрь. Вихрь, что унёс его за пределы планеты Земля. Унёс, как уносит всех тех, кто по воле судьбы или рока, должен выйти на Путь, чтобы больше уже никогда не вернуться к родному очагу, не увидеть друзей и близких, не почувствовать тепла и радости.

— Потому что под Звездой ничего этого нет и в помине. Есть только страх и ожидание чего-то неизбежного, что рано или поздно настигнет, не смотря ни на что.

— Потому что время тут заключено в круг.

Они испуганно переглянулись.

— Ты оттуда… — не то спросил, не то констатировал данность мальчишка.

Яська пожал плечами, не зная, как быть.

Мальчишка молча протянул кулончик. Всё же виновато проговорил:

— Извини. Я думал, ты это… того…

— Украл? — Яська ухватился за кулончик, чувствуя, как вверх по запястьям вновь скользит живительное тепло.

Мальчишка уставился под ноги. По привычке, засунул руки в карманы и слегка развернулся в сторону.

Шнырь тряхнул головой. С присвистом выдохнул. Прислушался к звону цепи на шее. Заворчал.

— А почему она сама не пришла? — нерешительно спросил мальчишка, искоса поглядывая на Яську.

— Кто, Росинка?

Мальчишка пожал плечами.

— Я не знаю. Она никогда не называла себя по имени. Говорила, что не помнит.

— Наверное, не смогла без кулончика. Она его обронила случайно, — Яська вздохнул. — А часто она тут бывала?

Мальчишка, казалось, не услышал.

— Росинка… Никогда не слышал такого имени.

— Понравилась? — осторожно спросил Яська.

Мальчишка явно засмущался. Тут же отвёл взор.

— Да нет… Она смелая просто очень. Я поначалу думал, что партизанка, а потом… Потом понял, что нет.

— Партизанка? — Яська опешил. — В смысле?

— Чего, «в смысле»? Ты говоришь точно так же, как и она — непонятно.

Яська улыбнулся.

— Естественно. Мы же брат и сестра.

Мальчишка прищурился.

Яська еле заметно улыбнулся — понятно всё с этим!

— Где мы сейчас? — тихо спросил он.

— В лагере. Здесь немцы кругом. Много. Пришли и установили свои порядки. Многих расстреляли, многих увезли… Тех, кто остался — тут заперли, чтобы поиздеваться. Звери.

Яська почувствовал, как по спине прогулялся нездоровый холодок.

Он оказался в своём очередном кошмаре. Только, в отличие ото всех предыдущих, сегодня к нему ничто не приходило. Сегодня он сам пришёл, откликнувшись на чей-то зов. Пришёл, чтобы помочь… только вот пока не знает как.

— У тебя еды нет? Или хотя бы воды?.. — Мальчишка разочарованно оглядел Яську с головы до ног. — У нас тут больных много. Хотя бы для них. Росинка всегда приносила.

Яська покраснел — ничего у него нет, да и откуда? Ведь он не знал, где окажется. А как же Росинка? Она по любому знала! Оттого и приходила сюда снова и снова, пока… пока… Нужно было что-то делать, но Яська, хоть убей, не знал, что. Он понятия не имел, был ли этот мир реальным, или же на его Пути в очередной раз возник призрачный фантом, впитавший в себя события прошлых дней. Фантом, который просто напросто развалится, как только он пожелает вернуться назад. В тот самый момент, когда его сердце собьется с обозначенного ритма и застучит в разнобой с сердцем этого чумазого мальчишки… с гнилым сердцем этого мира.

Яська почувствовал сомнения. Посмотрел на прыгалки, что сжимал в руках. Один из концов коснулся бетонного пола.

Чиркнуло.

Всё тут же закончилось.

Кулончик сначала побледнел, а затем растворился во тьме и вовсе. Мальчишка исчез, а вдоль стен засвистел пронизывающий ветер.

Яська оглянулся.

На улице стемнело — сколько он тут пробыл? — дождь прекратился, а по чёрному небу неслись редкие облака. Сквозь их растрепанные патлы смотрела одинокая звезда… Не та, бордовая, что освещает иной мир. Другая, но такая же безучастная и молчаливая. Ей не было дела до планеты Земля, до населяющих её людей и до их судеб. Случись в эту самую минуту катастрофа, она просто бы лицезрела действительность, как есть, не собираясь принимать в ней никакого участия. Потому что всё, происходящее на планете Земля, — ей чуждо.

Яське показалось, что он слышит смех.

Потом он понял, что это и не смех вовсе, а ещё спустя мгновение, вспомнил последние слова мальчишки:

— В окно видно звезду на горизонте. Она ярко-розовая, пульсирующая, будто живая. Засыпая, я постоянно просил у неё помощи — просто больше не у кого. Солнца на северной стороне и не видно сроду, а на южной нет окон — все заколотили. Северное просто высоко, вот они и посчитали, что не нужно заморачиваться. Даже если кто и вскарабкается на такую верхотуру, потом только шею себе свернёт, пытаясь спуститься. Да и кому карабкаться-то? Все убогие, кого не возьми, — ходят-то с трудом. Вот я и просил эту звезду помочь. И в одну ночь явилась Росинка. Она меня всё же услышала… та Звезда.

Яська вздрогнул. Понял, что больше не слышит резкий звук работающего двигателя, доносившийся всё это время снаружи. Попытался восстановить в голове утраченную реальность. Сразу же поплохело.

«Ведь это же мотоблок Макарыча! Чего он тут забыл?!»

«А того! Ты сам-то про мешки тоже забыл совсем?»

«Какие ещё мешки?..»

«А те самые, в которые была набита разлагающаяся нежить!»

Яська еле устоял на ногах. Покрепче сжал в пальцах прыгалки и остывший кулончик. Двинулся к выходу. Однако тут же снова замер, наступив на огромную тень, что заслонила звёздное небо.

Яська попятился, а Макарыч скинул с плеча заляпанную глиной лопату и медленно шагнул в его сторону.

Яська вскинул руку с кулончиком перед собой, словно в попытке так защитить собственную жизнь. Другую, с прыгалками, отвёл назад. Для порядка зажмурился. Потом одумался и вновь распахнул трепещущие от страха ресницы.

Макарыч замер в метре от него. Со звоном уткнул лезвие лопаты в бетон. Выдохнул ночь. Длинный плащ порхнул на фоне ясного неба, на мгновение заслонив звёзды.

Яська попятился, невольно ёжась от сковавшего грудь ужаса.

— Не подходи! — прошептал он на пороге слышимости, сам не понимая, что такое несёт. — Слышишь, не подходи! А то Шныря натравлю…

Макарыч долго не двигался — такое ощущение, даже не дышал, — затем скинул с плеча что-то тяжёлое и, под протяжное «уууух» свалившегося на пол предмета, проговорил:

— Да будет тебе, Яська. Я тот, кого тебе следует опасаться в последнюю очередь, — Макарыч помолчал, позволяя сбитому с толку Яське осмыслить только что услышанное. — Эти — куда опаснее, — он колупнул носком кирзача поникший мешок.

«Тот самый!!! — отдалось в Яськином сознании похлеще артиллерийской канонады. — Вот ведь влип!»

Яська не мог точно сказать, что он имел в виду под словом «влип». Смысл надуманной фразы витал где-то в темноте, под потолком, отказываясь спускаться вниз. Но, в тоже время, Яська знал, что он подразумевает всё в целом: что уже случилось, что происходит в данный, конкретный, момент и что ещё, вне сомнений, поджидает в скором будущем.

«Хотя куда ещё дальше!»

Макарыч вздохнул. Снова покосился на мешок. Прохрипел прокуренным голосом:

— Я, признаться, и не думал, что всё зайдёт так далеко. Именно с тобой.

— Со мной? — Яська нервно сглотнул.

«Сейчас скажет, что я слишком много знаю и, как в кино, хрясть лопатой!»

Макарыч тряхнул косматой головой.

— Да, с тобой. Общеизвестно, что дети летают в облаках — это ни для кого не секрет. Но вот подчинить себе реальность — доселе удавалось немногим. Если, вообще, удавалось кому бы то ни было, из рождённых на этой стороне.

— Не может быть… — Яська опустил руки. До этого он так и стоял, раскрылившись, точно метатель диска перед решительным броском снаряда. — Росинка сказала, что там множество путников.

— И это самое страшное! — Макарыч сверкнул глазами, отчего Яську снова скрутило, как несмышлёного щенка, что невольно проседает под более крупного противника. — То, что ты наладил связь с ушедшими.

— Росинка не ушла! — воскликнул Яська, подаваясь всем телом вперёд. — Её просто сманили!

— Все мы рано или поздно уйдём. Прочь из этого мира — якобы живых, — в другой, что существует по законам Тьмы. Зараза проникла внутрь каждого из нас, потому что этого кто-то захотел. Так возник Путь, по которому можно бежать прочь.

Яська остолбенел. Его словно обвили приставучие водоросли: обездвижили, после чего медленно потянули на дно.

«Ну же, ныряй! — твердило затуманенное подсознание в такт размеренной качке. — Разве не помнишь, что на сей счёт говорила мама?..»

Яська оглянулся назад, на сгустившуюся за плечами тьму. Мотнул головой, гоня прочь неприятные воспоминания. Те подотстали, но на языке всё равно остался противный запах извёстки.

— Но Росинка сказала, что так можно пропасть, — нерешительно вымолвил Яська, мысленно освобождаясь от тянущих всё глубже пут. — Она сказала, что никто не вернулся… из тех, кто отважился «плыть» до конца.

Макарыч по-стариковски крякнул.

— Конечно. Ведь Они просто ушли по прямой. Они и не думали возвращаться. Иначе бы не стали осознанно рвать спираль.

— Спираль?

— Грань этого мира и сопредельных пространств. То, что ты видел — Путь, который показала тебе сестра, — это не основа бытия, вовсе нет.

— Тогда что же это такое?!

Макарыч снова помолчал.

— Не знаю, поймёшь ли ты меня… — Он выжидательно глянул на напрягшегося Яську. — Хотя как-то иначе уже нельзя. Ты должен знать, что именно свершилось тысячелетия назад с вашим миром. И то, что происходит сейчас. Потому что смысл сосредоточен именно в информации. В её обретении, осознании и хранении. Без информации, Они быстро настигнут тебя. Идём.

Макарыч поудобнее перехватил лопату. Вскинул на плечо грязный мешок. Поманил Яську за собой.

Яська отступил в сторону, стараясь случайно не коснуться страшной поклажи старика. Затем собрал волю в кулак и двинулся вслед за проводником. На языке одновременно вертелось множество вопросов, но задать их было не так-то просто. Сознание вновь оказалось во власти оцепенения. Оцепенения, навеянного предвкушением скорой развязки и чем-то ещё… Чем-то таким, что нужно будет принять, не смотря ни на что.

Какое-то время они двигались по прямой. Потом под ногой возникла первая ступенька. Яська невольно пискнул и ступил на гладкую поверхность. Размеренный скрип металлических перекладин слегка успокоил. Страх больше не казался чем-то непреодолимым; он отсеялся на второй план. Сознанием завладела конкретная цель: познать истину прямо сейчас. Какой бы жуткой та не оказалась.

Подъём закончился так же внезапно, как и начался. Яська занёс ногу над очередной ступенькой… и оступился, громко топнув по деревянному настилу. Конструкция угрожающе затряслась, а Яська поморщился от звенящей боли в стопе. Сердце безудержно колотилось в груди, воздуха не хватало, хоть убей!

Макарыч ничего не сказал. Вновь зазвенел лопатой, засуетился.

Яська замер, стараясь, по возможности, не совершать резких движений. За спиной разверзлась пропасть — не сравнить с той, из которой выпрыгивал молох, — но всё равно пропасть, на дне которой можно запросто сгинуть! Что царило в остальных направлениях, Яська и вовсе не знал.

Чиркнула спичка.

Яська невольно дёрнулся назад, кое-как устоял на месте и опасливо оглянулся. Вниз уходила винтовая лесенка с металлическими перилами вдоль стены.

Пламя тут же померкла, отчего Яська ослеп окончательно. Однако вскоре окружающее пространство наполнилось тусклым светом, что колыхался из стороны в сторону, как пламя свечи на ветру. Сделалось немного спокойнее, и Яська понял, что лестница поднимается с внутренней стороны башни, по спирали вдоль вогнутой стены.

«Странно, а мальчишка говорил, что до северного окна не добраться. Наверное, оно чуть в стороне. Или лестницу построили значительно позже. Обидно».

Яська отвернулся от бездны. Оглядел окружающее пространство. В большей степени, помещение походило на каморку Папы Карло из книжки про Буратино. Обнесённый перилами периметр, подвешенный на массивных цепях, под самым основанием сферической крыши. Полное отсутствие какой бы то ни было мебели. Хотя нет. Мебель была, но странная. У противоположной стены застыли под прямым углом друг к другу два огромных зеркала, почему-то занавешенные полупрозрачными простынями. Яська разинул рот и указал пальчиком на странную конструкцию.

Макарыч спиной уловил жест. Отмахнулся, пряча лопату под ворохом прелой соломы у самого края подвеса:

— Так должно быть всегда. Люди — слепы, а оттого утратили истину. Потому в их жизнь всё чаще и нисходит зло.

Яська поёжился, припоминая сколько времени проводит у зеркала мама, любуясь своим отражением, особенно перед тем, как выйти на улицу.

— Нисходит?

— Именно.

— Я думал, что нисходит свет…

— Света больше нет. Точнее его и не было, — Макарыч бухнул мешок посреди площадки, отчего та еле заметно закачалась, сел на него, не обращая внимания на то, что огонёк спички перекинулся на палец.

Свет дрогнул и погас.

Макарыч сипло вздохнул.

— Ты извини меня, Яська… просто так уж я привык, без света. Потому что постоянно один. Да и свет, как я уже говорил, мало что значит. Именно здесь.

Яська вспомнил про кулончик.

— Я могу попробовать…

— Что ж, попробуй, — согласил Макарыч, будто вновь улавливая мысль испуганного мальчишки.

Яська сжал кулончик в ладони, постарался как можно тщательнее представить образ улыбающейся Росинки… Тщетно. На голову словно накинули тёмное покрывало, сквозь которое было невозможно разглядеть хоть что-нибудь.

— Не выходит… — виновато выдохнул Яська, ощупывая грани кулончика дрожащими пальцами. — Наверное, она сейчас занята или не слышит, потому что далеко… — Он машинально шмыгнул носом.

— Будет тебе, — прохрипел Макарыч из своего угла. — Это всё из-за меня. Из-за «экрана».

— Из-за зеркал? А вы именно через них попадаете во сны?

Макарыч долго молчал.

— Видишь ли, Яська, то, что мы видим во сне, только на первый взгляд может показаться мечтами, воспоминаниями или отголосками прошлого. На деле же это и впрямь Путь. Путь — за грань. Даже не знаю, как и объяснить точнее, чтобы ты меня правильно понял. На заре эпох существовала некая раса — скорее всего, необычайно воинственная и индустриально развитая, — которая пожелала проникнуть за грань. У неё получилось порвать спираль, но в результате этого, в известный тебе мир, проникла Тьма.

— Тьма???

— Точнее зло, бездна, мрак. Оно стало селиться в груди, постепенно охлаждая человеческие сердца. Так наступил конец, и мир рухнул.

— Но как же?.. Ведь мы по-прежнему живы. Я не понимаю…

— Присядь.

Яська почувствовал, как какая-то неведомая сила утягивает его вглубь подвеса. И так до тех пор, пока под ногами не захрустела солома. Яська опустился на корточки, потом сел, поудобнее расставив ноги.

А Макарыч, тем временем, продолжал свою речь:

— Они каким-то образом изменили структуру генома — системы, отвечающей за наследственность, — так что человеческий организм получил возможность принимать что-то извне.

— Но зачем это было нужно?

— Я не знаю. Возможно, Они сами хотели стать частью человека, — но всё с самого начала пошло не так. Неизвестная сущность вырвалась наружу, чиня повсюду хаос. Скорее всего, эта самая сущность ждала подходящего момента — когда треснет грань, — чтобы прорваться наружу, то есть, в этот мир. В мир чувств. Это явилось началом конца.

— А зачем становиться частью человека?

— Потому что только человек обладает эмоциями.

— Эмоциями?

— И чувствами. По своему опыту, я знаю, что невозможно достичь эволюции, отвлекаясь на что-то насущное. Невозможно достичь звёзд. Невозможно овладеть мечтой. Любовь, быт, поиски взаимопонимания — всё это отдаляет от истины, хотя и привносит в мир кое-что ещё. Чувства, эмоции, обретение себя самого, как личности, — именно этим ценен человек. Он не имеет подобия в мыслимой части Вселенной. Он исключительное творение и именно потому, так ценен. Те, кто вас создал, преследовали одну единственную цель: иметь возможность хотя бы изредка касаться эмоций и чувств, потому что сами были лишены их. Либо отреклись осознанно, чтобы достичь нового уровня.

— И почему же они ушли?

— Они испугались проказы, что вырвалась из заточения. Я не знаю, как именно это происходит. Никто не знает. Потому всё так. По достижении человеческим организмом половозрелого возраста, в его груди поселяется Тьма. Как, откуда, почему — неизвестно. Но твари приходят и создают взрослый организм в угоду себе — с ложью, предательством и насилием. Они переделывают человеческую эмоциональную палитру на свой лад. В этом минус гомо сапиенс, как вида. Вы очень плохо противостоите. Точнее не противостоите вообще, а лишь приспосабливаетесь. Ваши сердца открыты навстречу всему, не в силах определить истинное зло! А это плохо. Очень плохо. Как плохи и открытые зеркала. Возможно, именно через них и приходят твари.

— В мешке — они?

Макарыч вздохнул.

— Они. Миллиарды лун назад меня и других добровольцев высадили на планете Земля, для того, чтобы противостоять проказе. Мой вид не может бежать, как бежали создавшие вас, потому что не в состоянии «плыть» так далеко. В наших сердцах живёт страх. Страх неведения — в этом мы чем-то схожи с вами. Поэтому, мы лишь делаем всё возможное, чтобы отсрочить приход Тьмы.

— Откуда вы?

— Издалека. Долететь невозможно, можно лишь «плыть». Мой дом за гранью, но грань эта слаба. Она может треснуть в любую секунду, а в этом случае, Тьма проникнет и туда. Прости, Яська, ещё раз, но мы вами просто пользуемся. Пользуемся, как лабораторными крысами. Но и хотим спасти. Просто пока не получается. Червь зарылся глубоко — не получается его выковырнуть. Но мы стараемся, поверь мне!

— И что же вы делаете?

— Мне всё чаще кажется, что ничего. Мы в силах извлекать их из тел умерших людей, иначе те бы шатались по земле и после смертного часа. Так уже случалось однажды, правда, всё удалось быстро «замять» — спасибо церкви, что придумала вам религию. Мы не могли понять одного: каким образом зло попадает внутрь человеческого организма. Потому и были отобраны добровольцы для этой миссии. Поначалу всё складывалось успешно, хотя… Люди продолжали множиться, а с ними множилась и Тьма. Однако потом случилось и вовсе невероятное. Словно сработал часовой механизм, оставленный бежавшими, и этот мир закрылся. Это похоже на карантин, или на нейтронную бомбу замедленного действия — не знаю точно, — Макарыч горестно вздохнул. — Ни что не может покинуть этот мир, как и попасть внутрь него извне! Печати не позволяют нарушить идиллию этого мира, а зло не в состоянии распространяться дальше. Но, в этом случае, получается, что Тьма нарождается именно тут, в вашем мире. Непонятно, как всё это действует, и кто именно за всем этим стоит. Однако сути дела это не меняет.

— Получается, мы в клетке?

— Я бы не назвал это именно так. Скорее мы заключены в газовой сфере, внутри которой действует сила, сродни вашей Теории относительности. По сути, это одно и то же, так как сходны процессы, ими порождаемые. Это мир чёрствой логики и неоспоримых фактов. Он далёк от идеала, но как-то иначе, просто нельзя. Достаточно хотя бы малость изменить одну из множества констант, как известный тебе мир рухнет. На смену вашим идеалам явятся истинные услужники Тьмы. Так наступит Хаос, и конец всего живого. Пока же мир жив, не смотря на всё то, что пытается порваться в него. Этот мир защищён от посягательств извне, потому что, согласно ему, нельзя ни «плыть», ни лететь быстрее света. Однако… Однако стали появляться такие, как ты, Яська. «Искорки», способные заглянуть за горизонт просто так: без снаряжения, оборудования и гравитационного режима. Вы словно крик Планеты, ростки, коим дано покинуть этот угасающий мир, не смотря ни на что! И, судя по всему, вы остаётесь «чисты» даже после того, как заканчивается ваше детство. Некоторые. Хотя, как знать… Но есть и другие. Глупцы, что день изо дня корпят над сознанием и материей в своих лабораториях. Ими движет одна единственная цель: во что бы то ни стало обойти устоявшиеся законы! Это скорее безумцы, потому что они даже представить себе не могут, что придёт, случись им сломать одну из «печатей». По сути, человечество и есть зло — потому вас и закрыли ото всех остальных. Вы побочный продукт, результат неудавшегося эксперимента… а я же… Я заперт вместе с вами, как и многие другие мои соплеменники, рискнувшие броситься на помощь иному миру.

Яська долго молчал. Потом сказал странную вещь:

— Простите. Вам, наверное, очень хочется домой.

Макарыч рассмеялся в темноте.

— Домой? Хм… Мой дом — Земля. И к этому трудно придраться. Уж поверь мне.

— А сколько вы уже здесь?

— Долго. Очень долго.

— Вы — бессмертный?

Макарыч снова рассмеялся. Потом закашлялся, но всё же сказал:

— Нет ничего вечного, как недостижимо бессмертие. Мы — в круге. Мир замкнулся на себя, и всё чуждое просто повисло в пространстве, как воздушные шарики. Человечество живёт день изо дня: рождается, взрослеет, получает знания, старится, умирает… А мы же просто висим над вашими головами энергетическими сгустками — шаровыми молниями, разрядами, неопознанными объектами… или субъектами. Барьер не пропускает нас, а если и выпустит, то седовласыми старцами, а может, и вовсе бесплотными духами.

Яська кивнул, точно всё понял. Спросил, гоня прочь странные мысли:

— Но ведь тогда получается, что в нашей жизни нет смысла.

— Смысл есть во всём. Его нет только там, за гранью, откуда лезут твари. И не важно, что жизнь этому миру даровала Тьма. Ведь у вас есть такие понятия, как «отец» или «мать». Верно?

Яська кивнул.

— Так вот, не тот истинный отец или мать, кто только породил. Нет. Настоящие родители, это те, кто взрастили, вскормили и наставили на путь истинный. Так и никак иначе. Поэтому Тьма может претендовать на что угодно — даже на роль прародителя, — а истинный смысл всё равно будет превыше всего. К тому же теперь у человечества — да и у нас всех — появилась надежда! «Искр», подобных тебе, Яська, всё больше, а это говорит о том, что наконец-то грядут перемены.

Яська почувствовал зашедшееся в груди сердце. Он сбивчиво пролепетал, страшась сменить неудобную позу:

— Но я даже понятия не имею, как быть дальше… Особенно, после того, что вы только что сказали, — он дотронулся до груди, до ямочки чуть выше пупка. — Они тут?

Макарыч поднялся со своего мешка. Подошёл, скрипя настилом. Присел рядом с задыхающимся Яськой.

— Успокойся. Внутри тебя ничего нет. Да, думаю, и не будет.

— Вы не уверены.

— Уверен. Они могут тебя только запугивать. Ну же, посуди сам, чем задастся противник, который заведомо слабее тебя? Только подумай, прежде чем отвечать.

Яська задумался. Перед взором непроизвольно всплыли испуганные лица Ищенко и Гуни, застрявший в дверях Чича с глазами крупнее пятирублёвых монет. Задумчивый Схрон, потирающий вздрагивающий подбородок…

«Ну да, вот оно! Страх. А что делать, когда тебе страшно? Пытаться запугивать в ответ — самое то!»

Яська кивнул. Осторожно добавил:

— Но ведь так не может продолжаться бесконечность?

— Верно. Потому и нужно противостоять. Как только ты примешь этот мир таким, какой он есть, — всё прекратится. Но сможешь ли ты сам принять мрак, как есть? Либо не примешь, задавшись целью, разобраться во всём происходящем. Вопрос.

— И как же найти правильный ответ?

— Прислушайся к сердцу. И как только ты услышишь его ритм, дальше можно уже не сомневаться.

— Я слышу, — шёпотом признался Яська, вновь и вновь прислушиваясь к размеренным толчкам в груди. — Уже давно. Это значит, что Тьма не придёт?

Макарыч снова вздохнул.

— Это значит, что ты всегда найдёшь обратный путь, куда бы Тьма ни заманила тебя. Прислушайся к пульсу, и ты всё сразу поймёшь. В этом мире — такой он один, а это значит, что ты слышишь не что иное, как позывной далёкого маяка. Это радиопередатчик, настроенный на определённую волну. На волну твоего созвездия, твоего дома. Именно так путники возвращаются обратно, когда низги не видно, или отсутствуют иные ориентиры. Главное, уловить этот ритм в нужную минуту, чтобы не «проплыть» мимо. Иначе можно пропасть. Пропасть, как пропали мы… Как пропал я.

Яська поёжился.

— Росинка говорила об этом.

— Твоя не рождённая сестра?

— Ага. Вот… — И Яська протянул прыгалки. — Она учила скакать через них и читать вслух считалочку! Любую, главное не сбиваясь. И тогда легко «выплыть».

— И то верно… — Макарыч снова крякнул. — Лихо вы, дети, переиначиваете всё на свой лад. А вот от этого, нужно избавиться.

Яська почувствовал на своём запястье сухую ладонь Макарыча с широкими пальцами, покрытыми твёрдыми мозолями.

— Как это — избавиться? — не понял он, машинально отстраняясь прочь.

Площадка гнусаво скрипнула, и Яська замер, словно мышонок перед взведённой мышеловкой.

— Это принадлежит ушедшему, а значит, ему не место в этом мире.

— Но вы же сами говорили, что мертво всё — и там и тут! Просто вопрос во времени.

— Да, говорил, но имел в виду нечто иное.

— Тогда что же?! — воскликнул Яська и тут же притих, прислушиваясь, как его вопль отражается от невидимой крыши, стекает по полукруглым стенам и скачет вниз по металлической лесенке, растворяясь в вечности тьмы.

— Я имел в виду разнополярность миров. Возьми хотя бы Солнце. Оно согревает нас день изо дня, дарует пищу, оберегает жизнь. Оно принадлежит этому миру или же, наоборот, этот мир принадлежит Солнцу. Ведь ещё издревле люди поклонялись светилу, считая то истинным творцом. И в какой-то степени они были правы. По-своему. Пока со звёзд не спустились иноверцы. Тогда всё поменялось, но я, кажется, отвлёкся. А теперь, Яська, попытайся хотя бы на миг представить форму жизни, для которой наше Солнце не может принести ничего, кроме боли, страданий и смерти!

Яська вздрогнул, припоминая Росинкины слова, сказанные на Мосту, под покровом багряных туч, что укрывали чужое светило.

— Но почему так?!

— Таково мироздание. Даже сами звёзды за время своей долгой жизни испытывают трансформации и преобразования. Определённые циклы, во время которых изменяются их физические и химические характеристики: размеры, светимости, состав. При этом жизнь под этими звёздами так же меняется. Это факт и где, как ни в вашем логичном мире, принять его? Или, возьмём, атомы, которые мельче даже самой мельчайшей песчинки. Они тоже переходят с уровня на уровень, из расчёта скорости, валентности или взаимодействия. Ты спросишь, к чему всё это… А к тому, что и человек никоим образом не отличается от остальной материи, потому что и сам он состоит из той же самой материи. Взрыв сверхновой, радиоактивный распад, рождение человека — точнее просто живого организма, наделённого сознанием и душой, — всё это взаимосвязано и подчиняется одним и тем же прописанным века назад истинам. Именно поэтому живому организму свойственна изменчивость, а соответственно, и смена условий обитания.

— Но кто же всё это написал? — выдохнул Яська.

Макарыч помолчал.

— Боюсь, этого не знает никто в этой части Вселенной. Лишь только Те, что создали ваш вид. Но Они ушли. И, скорее всего, навсегда.

Яська покрепче сжал кулончик. На секунду ему даже показалось, что внутри миниатюрного сердечка снова вспыхнула жизнь! Но это была лишь надежда — желание вновь соприкоснуться с обретённой и тут же потерянной сестрёнкой оказалось настолько велико, что, само того не желая, породило притворный фантом.

Яська вздохнул.

— Я предлагал Росинке остаться, но она не согласилась. Сказала то же самое: что наше Солнце не примет её.

— Она всё верно сказала. Каждой сущности отведено своё место. И лучше не двигать фигуры, когда не особо представляешь, чем это может обернуться в будущем.

Яська кивнул.

— Хорошо, только можно я сам его отдам?

Макарыч не полез с расспросами, просто кивнул в знак согласия.

— Прости, Яська, но мне нужно избавиться от этого выводка. Пока они «спят», но чем чёрт не шутит, — ведь вы выражаетесь и так. Да и сами «просыпаетесь», время от времени.

Яська кивнул. Он хотел было напроситься, хоть глазочком посмотреть на «избавление», но вовремя одумался, догадавшись, что совсем не хочет этого. Смысл всего происходящего заслонил любопытство чугунной стеной забвения, оставив лишь понимание того, что как раньше уже и без того не будет. Сны и впрямь оказались реальностью. Страшной, пугающей, пытающейся затянуть с головой! Однако реальность эта не казалась незыблемой — над ней вновь что-то царило, нависало или просто расправляло крылья. Крупица познаний растворилась, будто щепотка соли в воде, водворив на горизонте сознания очередные вопросы.

— Что мне теперь делать? — спросил Яська, пытаясь взором отыскать в темноте силуэт Макарыча.

— Постарайся всё забыть. Всё то, что я сейчас тебе рассказал.

— Забыть?! — Яська невольно вскочил на затёкшие ноги. Зашатался, но всё же устоял.

— Да, забыть, — медленно повторил Макарыч, развязывая мешок. — Мы ещё не готовы. Вас слишком мало.

— Нас?

— «Искр». Вас легко задуть, и Тьма этим пользуется. Поэтому, нужно ждать. А лучше, «уснуть». Хотя… Ещё можно бежать. Я много думал на счёт этого. И порой мне казалось, что это единственно верное решение.

— Верное? Да это похоже на предательство! А как же все остальные, кто не может «плыть»?

— Яська, если взять их всех с собой — хотя я даже не представляю, каким образом это можно устроить, — сути дела этим не изменить. Земля заражена, а дать ответ на вопрос, чем именно, — и лечится ли это — боюсь, некому. Если только не попытаться Их догнать.

— Кого догнать? — не понял Яська.

— Тех, кто всё это затеял. Возможно, Они смогут пролить свет на тот мрак, что воцарился после Их ухода или явился следствием. Нужно просто разогнаться.

Яська спросил глупость:

— А вы знали Павлика?

Зеркала дрогнули, источив ароматы пыльных простыней. Окружающее пространство задребезжало. Закачалось.

Снова пахло сырой извёсткой, а в сознании звучало:

— Знал. У него тоже была «искорка». В душе. Её звали Светланой. Она погибла, даровав «слепому» человечеству избавление.

Яська сидел на сырой ступеньке и прислушивался к тишине. В груди росла пустота, словно он за раз лишился и части души, и смысла существования. Хотя так, скорее всего, и было. Часто случается, что длительное время живёшь под гнётом реальности, страшась не только будущего, но и себя самого — понимаешь, что что-то не так, однако всё рано не можешь на это никак повлиять. В душе селится самое настоящее отчаяние, которое связывает по рукам и ногам, не позволяя сделать выверенный шаг. А потом, бац! Случается что-то поистине необъяснимое, и ты плывёшь кверху брюхом, подобно мёртвой рыбе, смиренно приняв кару небес. Уже не страшно — мыслей попросту нет, — сознание занимает лишь восприятие себя самого, как великой ошибки. Если так можно выразиться. В груди по-прежнему что-то бьётся, но это уже не жизнь. Пульсация не наполняет тело теплом, напротив, выкачивает его умопомрачительными дозами в никуда! А может куда-то за предел, ведь ради чего-то это всё затевалось. Не может же просто так. Хотя… Как знать?

«Они ведь — издалека. Почём мне знать, что творится в Их головах? Да и есть ли эти головы?.. По любому, особенно после того, как Они попадают внутрь».

В желудке заурчало, и Яська вздрогнул, оторвавшись от своих недетских мыслей.

Он остался абсолютно один. Макарыч растворился за гранью зеркал, вместе со своей жуткой поклажей. Осталась лишь розовая пелена и запах серы, словно совсем рядом бабахнула новогодняя хлопушка. Однако взрыва, как такового, конечно же, не было — всё случилось в пронизывающей тишине, нарушаемой лишь возбуждённым дыханием самого Яськи. В тот самый момент, любопытство било через край. Хотелось ступить за горизонт вместе с Макарычем, но одновременно, было и страшно: а что там, в холодной неизвестности зеркальных пространств? Какие диковинные создания там обжились? Жуткие — подобно молоху, — что выпрыгивают из морской пучины и способны преодолевать свет, или кроткие и манерные, как в фильмах Спилберга?.. Бармаглот-экспериментатор или безобидный Шляпник?.. Ангелы ли бесы?

«Ведь жизнь есть везде, даже там, где, по общепринятому мнению, её просто не может быть».

Яська тогда поёжился и принялся топтаться на месте, силясь удержаться от необдуманного шага. Идти вслед за Макарычем было нельзя. Пока нельзя, потому что и впрямь рано. Да и кулончик…

«Нужно его поскорее вернуть законной владелице! Кто знает, где именно оказалась Росинка… Может быть, ей угрожает смертельная опасность, даже не смотря на то, что она уже того… Всё равно нужно спешить, а то станет слишком поздно, — так, кажется, говорят в кино, подразумевая значимость предстоящих событий!»

Яська закинулся данностью и просто отвернулся от волнующегося внутри зеркал «молока». Затем заставил непослушные ноги двигаться в противоположном направлении: спустился, на ощупь, по винтовой лесенке и плюхнулся на последнюю ступеньку. Так и сидел, размышляя о том, как быть дальше. Точнее просто ждал, пытаясь настроить сердце на нужный ритм. Однако то не желало подчиняться, колотясь будто припадочное! Ещё бы, после всего случившегося.

Тогда Яська поднялся, размял скованное ледяным оцепенением тело, размотал прыгалки и принялся скакать на одной ноге, силясь не угодить в какую-нибудь трещину.

«Раз, два, три, четыре, кто у нас живёт в квартире…»

Из ниоткуда возникла стена… Яська уткнулся в неё носом и тут же сбился. В лицо, такое ощущение, кинули мамину подушечку с иголками! Глаза наполнились влагой. Яська плюнул на всё и направился прочь, позабыв про отброшенные прыгалки.

В темноте, под ногами, что-то звякнуло. Яська замер. Обернулся. Буквально в метре от него зажглись давешние угольки.

Яська присел, протянул руку, сказал шёпотом:

— Шнырь. Ведь это ты. Ну же, иди ко мне, бродяга. Эка тебя занесло…

Шнырь заскулил, однако подойти вплотную всё же не решился — замер чуть поодаль оперативного пространства Яськиной руки. Повёл рваным ухом.

Яська не спешил.

— Это Они с тобой сделали?

Пёс заворчал, загремел цепью, словно демонстрируя свой гнев.

Яська лишь кивнул. Затем подался чуть вперёд. Прикоснулся дрожащими пальцами к холодному носу пса.

Сердце в груди вышло на иной уровень. По венам заструился адреналин. Сделалось заметно светлее. Шнырь снова заскулил, но Яська его больше не слышал. Не слышал по той простой причине, что еле различимый звук погряз во всеобщем гомоне отчаяния.

Яська разинул рот, да так и сел в лужу, не понимая, что с ним в очередной раз приключилось.

Лестница пропала, как пропал подвес с зеркалами Макарыча. Зато появились наспех сколоченные скамьи, расставленные возле округлых стен. На них, кое-где, чернела гнилая солома. В отдельных местах ютилась убогая посуда — не то плошки, не то обрезки от консервных банок — сразу и не разберёшь. Земляной пол укрывали деревянные настилы, но лишь частично, так и норовя завести в очередное смрадное болото. Кирпичные стены пестрели нацистской свастикой. В некоторых местах её пытались стереть, но тщетно — известняк довольно прочно въелся в рыжую «губку», не желая отставать просто так. У самого входа, заслонённого массивной дверью с окошечком на уровне груди взрослого, под неимоверным углом раскорячился трёногий стол. Было непонятно, каким образом разместившие его здесь соблюли все законы перспективы. Но им это, вне сомнений, удалось, а сам стол застыл в вечном падении… На его перекошенной поверхности, волновалась чадящая свечка. Она тоже пренебрегала всеми известными Яське законами физики — просто была под всё тем же неестественным углом, что и стол. Её мало, заботило собственное положение. Именно здесь и сейчас всё было, как есть.

Яська клацнул зубами, возвращая отвисшую челюсть на место, и только сейчас заметил среди всего этого унылого скопления людей. Поначалу данность шокировала, но постепенно всё встало на свои места, хотя Яська и не мог проглотить подкравшийся к горлу комок тошноты. Вновь выступили слёзы — на сей раз не от боли, а от неимоверного напряжения. Однако от этого было немногим легче.

Тусклый свет раскачивался из стороны в сторону. Тени ползали по потолку и стенам, изредка соскальзывая на пол. Яське почему-то представилась стайка ночных мотыльков: они точно так же неспешно вьются в сгустке света от одинокого уличного фонаря — вправо-влево, вверх-вниз, — а потом касаются крылышками раскаленного добела стекла и начинают медленно падать вниз… Как листья, сорвавшиеся с умершей ветки, или поднятый в небо мусор, что возвращается в родную стихию, к земле, которая породила на свет, а теперь должна забрать обратно на веки. Но всё равно это танец жизни, не смотря ни на что!

Лица людей были неимоверно серьёзны и сосредоточенны — Яська назвал это выражение: ожиданием неизвестности. Когда знаешь, что тебя ждёт в ближайшем будущем — лица совершенно иные. Его самого словно не замечали — смотрели на свет свечи, перебрасываясь будничными фразами. Яська прислушался, но ничего не понял — слишком тихо, да и не касаемо его самого. Тогда Яська принялся смотреть во все глаза.

Серые лица с узкими полосками губ, немытыми волосами и потухшими взорами. Отрепье вместо одежды. На ногах и вовсе ничего нет — только приставшая к пяткам цементная крошка. Люди были словно на подбор, и совсем скоро Яська понял, отчего всё именно так: Тьма пометила их, пройдя сквозь сознание каждого из обречённых на томительное ожидание. Она «трансформировала» людей на свой лад, чтобы было легче забрать в иной мир, под чужое солнце, которое в скором времени должно стать родным.

Заплакал ребёнок.

Яська вздрогнул. Окружающее пространство продолжало «грузиться»… Буквально напротив Яськи возникла мама, кормящая грудничка. Чуть в стороне — чумазая девочка с торчащими в разные стороны косичками. Ещё дальше — веснушчатый паренёк, которого в Яськиной действительности непременно прозвали бы «рыжим-рыжим, конопатым!» Яська мысленно обозвал его Огоньком. Огонёк не растерялся: отвлёкся от засевшей в пятке занозы и показал Яське синий язык — наверняка что-нибудь слопал, пока взрослые не видят!

Яська улыбнулся, но Огонёк смотрел уже в другую сторону, на высокую девочку в коротком платьице — по всему, просто выросла, а новое взять негде. Длинная коса раскачивалась на уровне талии. Волосы ниспадали стремительными потоками серебра, не смотря на простиравшуюся во всех направлениях грязь! К ним хотелось просто прикоснуться. Девочка скребла опасной бритвой красный кирпич. На пол, к её босым ступням, сыпалась рыжая крошка — словно поземка, запущенная вдоль промёрзшей земли, знамением перемен. Перемен, которых будет не так-то просто нагнать.

От стены отвалился крупный кусок, и злобный фашистский крест тут же превратился в раненного паука на трёх лапах. Он попытался скрыться в одной из щелей, но проворная рука длинноволосой девочки настигла его в два счёта.

«Бац, и нету таракана!»

Яська невольно улыбнулся. Не услышал замерших позади себя шагов.

— Ну, чего расселся, горе ты моё луковое?

Яська резко обернулся.

Над ним склонилась сутулая женщина в дутом платье.

«Кажется, ещё дореволюционное… Хотя все тут, не пойми в чём!»

Женщина попыталась улыбнуться, но ничего не вышло. Кожа на её обветренных губах потрескалась, превратив улыбку в болезненный оскал. Выступила тёмная кровь.

Яське сделалось не по себе, и он поспешил отвернуться.

— Вставай же, — вновь прозвучало из-за спины, — не то простынешь и…

Женщина осеклась, а Яська впервые за вечер ощутил лопатками истинный холод. Это был пронизывающий до костей вихрь. Он и впрямь, прошёл сквозь тело, в попытке подчинить своей воле! Понял, что что-то не так и тут же вернулся ответным ураганом, задув пламя свечи. Воцарился абсолютный мрак, а с ним и тишина, — молчал даже грудничок. Затем прозвучал сухой женский голос:

— Ярослав, опять ты за своё. Оставь кладку в покое, а то придут Они и накажут!

Какое-то время никто не отвечал. Потом послышался виноватый вздох с присвистом — как любил делать сам Яська — и, наконец, родились ответные слова:

— Я Жижика хотел выпустить, а то он совсем есть перестал. А ещё хвост отвалился…

— Какого ещё Жижика? — донеслось от стены, где находилась девочка с косой.

— Тритона он поймал. А у того прошлой ночью хвост отпал! — Это, скорее всего, Огонёк. — То ли ящерицей, то ли лягушкой оказался!

— Сам ты лягушка! — фыркнул Ярослав. — Лягушки квакают, а этот молчал всё время.

— Значит точно ящерица! — заключил Огонёк.

— Замолкните, а! — приказала девочка с косой, и тут же добавила назидательным тоном: — Лучше делом займитесь, а то только носитесь дни напролёт, как незнамо кто! И кто из вас после всего этого вырастет?..

На Яську снова накинулся сквозняк: умело пролез за шиворот, растёкся по телу, принялся грызть рёбра. Однако недолго. Вновь вспыхнул свет — кто-то зажег свечу. Яська не стал оборачиваться, глянул туда, где, как ему казалось, должен был находиться маленький Ярослав. Тот был там, у стены, с заложенной кирпичом отдушиной.

— Чего, убёгло чудо-юдо твоё? — Огонёк болтал ногами, сидя на столе, и показывал язык девочке с косой.

— Обормот! — отозвалась та. — Хватит ногами дрыгать, навернёшься как прошлый раз! Думаешь, приятно было на твой синий зад смотреть?

Огонёк тут же потускнел, видать проняли за живое.

Ярослав, ничего не понимая, смотрел на Яську.

— Ты?..

— Ты? — ответил вопросом на вопрос Яська.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга, не веря в происходящее. Слов попросту не было. Потом Ярослав прошептал:

— А чего ты пропал-то тогда?

Яська глупо пожал плечами. Потом уверенно сказал:

— Засомневался, что всё взаправду. Вот и пропал.

Ярослав понимающе кивнул.

— Мне и самому, порой, так кажется. Просто диву даёшься, насколько люди могут быть злыми и жестокими!

— Они уже не люди, — прошептал Яська, поднимаясь из вонючей жижи. — Люди себя так не ведут.

Ярослав молча закусил нижнюю губу. Машинально помог Яське отряхнуться от приставучей грязи.

Откуда не возьмись, прискакала девочка с косичками. Тыкнула пальцем сначала в Яську, потом в Ярослава.

— Чумазики, чумазики! Ммм… — Мелькнул остренький язычок.

Ярослав показал кулак: мол, брякни ещё чего-нибудь из своего репертуара — непременно схлопочешь!

Девочка тут же умчалась — как ветерок: раз и нету!

Яська непроизвольно улыбнулся.

— Как её зовут?

Ярослав повёл плечом, словно о чём-то задумавшись.

— Оксана… Ксанка… Тоже, наградил бог сестрой!

— Она твоя сестрёнка? — не поверил Яська.

— Ну да. А чего, не похожа?

Яська снова улыбнулся.

— Вот, смотри… — обиженно прогнусавил Ярослав, протягивая Яське левую кисть с растопыренными пальцами. — Видишь родинку между пальцами? Так вот, у Ксанки тоже такая есть, только на правой руке. Можешь проверить. А ещё у нас волосы от темени по спирали в разные стороны растут — у Ксанки по часовой стрелке, а у меня — против! И чувствуем мы одно и то же, тока по-разному — ведь она девчонка! А всё: потому что вместе родились. В один день, в смысле. Вот.

Яська почувствовал неприятный зуд во всём теле.

— Соседи всё шутили: мол, должен был один ребёнок быть, а вышло два. Как будто, в самый последний момент, кто-то взял, да и передумал.

— Но почему?

— Что почему?

Яська развёл руками.

— Почему передумал, и кто?

Ярослав недовольно засопел.

— Говорю же, кто-то. Почём мне знать, как дети рождаются? А может, ты знаешь?..

Яська хоть и догадывался, но разевать рот всё же не рискнул — ещё за невежу, какого, сойдёт. Ярослав, вон, в карман за словом не лезет.

— То-то и оно. А почему… Может, чтобы веселее жилось! Одному скучно будет, когда повзрослеешь: родители — на работе, бабушка «скрипеть» только может, соседям — и вовсе нет до тебя дела. Так и со скуки помереть можно! А когда есть сестрёнка, это всё меняет!

«Да уж… — подумал Яська, представляя царящий во всех направлениях бедлам. — Тут, если кому и весело, так это родителям!»

В слух он сказал:

— Наверное, ты в чём-то прав. Хотя, мне кажется, что тут всё немного иначе обстоит.

— И как же?

Яська замялся. Он не заметил, когда именно это пришло. Наверное, надуло в голову недавним сквозняком.

— Не знаю, как точнее объяснить… Возможно, если родится один-единственный ребёнок, то он окажется невероятно сильным. Настолько, что сумеет бросить вызов.

— Кому? Этим что ли?.. — И Ярослав мотнул головой в сторону закрытой двери.

— Да нет же! Ты дослушай сперва.

Ярослав надулся, будто грелка с кипятком, но так ничего и не возразил.

Яська собрался с духом и выпалил:

— Твои фашисты вовсе не от рождения такие. Ими просто что-то движет. Вот здесь, ниже сердца, где ямочка. Чуешь?

Ярослав медленно ощупал собственную грудь. Кивнул:

— Чую. И что?

— Так вот, зло селится именно тут.

— Какое ещё зло?

— Инопланетное. Они каким-то образом пробираются в наши тела и подчиняют себе волю. Точнее душу. Именно так на свет и появляются звери, внутри которых не осталось ничего человеческого!

Ярослав дёрнулся всем телом.

— Бред какой-то. У нас тут всё намного проще, — он осёкся, испуганно глянул на напрягшегося Яську. — Так причём тут брат и сестра?

— Да необязательно, брат и сестра! Брат и брат или две девочки — суть дела не в этом! Основной смысл заключён в двойняшках! Понимаешь? Они вместе появляются на свет, растут рука об руку, взаимозаменяют друг друга. Это ведь всё равно, что один человек с собственным «я» и подсознанием. Разве с тобой так никогда не было: уже решил поступить так, а кто-то незримый советует совершенно иное, или хотя бы просто повременить! И очень часто, он оказывается прав!

Ярослав глянул на Яську, как на психа.

— Нет, со мной так никогда не было. Я знаю, чего хочу и не за что не поступлю иначе, если на все сто уверен в своей правоте. Прости, но мне кажется, ты что-то путаешь.

— Ну конечно… — разочарованно выдохнул Яська. — Ведь твоя сестрёнка живая.

— А Росинка разве не живая? — резко спросил Ярослав.

Яська вздрогнул, тут же собрался с мыслями.

— Живая. Просто нас разделили… Ещё в детстве. Она теперь по другую сторону или грань. Ты прав, я уже и сам не понимаю, чего такое несу.

Ярослав по-дружески положил правую руку на плечо Яське. Потормошил: мол, ну же, не раскисай! Чего девчонки подумают?

Яська вдохнул полной грудью и тут же выдохнул. Перед глазами плясали жирные кляксы. Немного повело.

— У вас родители поврозь, да? — тихо спросил Ярослав, чтобы никто не подслушал. Он даже огляделся по сторонам, выискивая взором непутёвого Огонька. Тот лазил под лавками в противоположной части помещения — наружу торчали только его заморатые пятки.

Яська на миг потерял дар речи. Потом просто кивнул — а чего ещё делать? Не начинать же с нуля рассказ про тёмное и светлое.

Ярослав снова завертел головой. На сей раз, он приглядывался не только к Огоньку, но и ко всем остальным, — видимо что-то затеял или хотел спросить.

Яська вдохнул поглубже, понимая, что сейчас последует что-то в лоб.

«Лишь бы не кулак… А то, как звезданёт, чтобы не умничал!»

Ярослав серьёзно спросил:

— А это больно?

— Что больно? — не понял Яська.

— Ну, вот это… как вы перемещаетесь? То вы есть, то нету вас…

— Это называется «плыть».

— Плыть? Но почему?

— Потому что там Река.

— Где — там?

— На Пути. Я не знаю, почему всё именно так. Не я это придумал.

— Придумал?.. — Ярослав нездорово повёл шеей. — Что ты этим хочешь сказать?

Яська пожал плечами.

— Ничего. Я просто знаю, что всё это кто-то придумал, но кто именно и зачем — неизвестно. По крайней мере, те, кто хотя бы частично представляют себе суть всего происходящего, не могут дать однозначный ответ на этот вопрос.

— А как же смерть? Хочешь сказать, что её тоже кто-то придумал?

— Выходит, что так. Просто тут нужно учитывать один странный момент: жизнь вовсе не прекращается с наступлением смерти, она просто видоизменяется под действием чего-то извне, переходя на новый уровень, как у звезды.

Ярослав сглотнул.

— То есть, ты хочешь сказать, что если нас всех тут того… мы снова где-нибудь встретимся?

Яська кивнул: конечно, ведь он встретил Росинку за гранью, когда думал, что уже всё, конец!

Ярослав снова притих.

— А ты знаешь, что произойдёт с нами?

Яська ощутил в сердце вязальную спицу. Та была ледяной, вращающейся, буквально пронзающей плоть.

— Знаешь? — повторил Ярослав.

Яська ощутил дурноту. Перед глазами текло багровое марево. В ушах что-то злобно шипело — словно разъярённая гадюка, свесившаяся с потолка. Затем из ничего возник оглушительный звон, а спустя ещё миг, Яська услышал непонятную речь. Непонятную, но такую знакомую!

— Schneller! Schneller! Bewege, die stumpfe schwine!

Ярослав побледнел, пятясь прочь. Его взор был устремлён за спину Яське, туда, где копошилось зло. Его губы шептали одно:

— Уходи. Слышишь, Яська, уходи туда, откуда пришёл! Иначе потом не вырваться!

Яська упрямо замотал головой.

— Нет! Я не могу так! Если уходить, так всем вместе! А если тут хоть кто-нибудь останется, тогда… Тогда останусь и я!

— Совсем что ли ополоумел?! — перепугался Ярослав, косясь то на Яську, то на гремящую дверь.

— Warum so lange? Antwort, russische Tier! — неслось из-за той. — Kann sien dith schieben, miese hund?

Обречённо щёлкнул замок. Послышался запах перегара и нестиранных портянок. Сделалось невыносимо тошно — особенно притихшему Яське, который знал, чем именно всё закончится. Апофеозом всего, явится кровавая расправа, в которой никто не уцелеет. Ни мама с грудничком, ни сутулая женщина в дутом платье, ни рассудительная девочка с косой, ни Огонёк, ни Ксанка, ни добродушный Ярослав. Никто из наделённых сознанием! Лишь странный Жижик, которого за несколько минут до катастрофы сунули в спасительную отдушину.

— А ты можешь это? — теперь Ярослав смотрел только на дверь, воспринимая Яську лишь по звуку голоса. — Можешь?!

— Что именно?! — выпалил во весь голос Яська.

Взрослые за их спинами всполошились.

Краем глаза Яська заметил, как прячут детей. Точнее не прячут, а просто заслоняют собственными телами, как то делают животные при приближении хищника. Они сбиваются в круг, стараясь сделать так, чтобы никто из молодняка не высовывался за внешний контур окружности. Иначе быть беде! Но это знает и хищник, а потому начинает медленно закручивать спираль в свою сторону…

— Gib mir, verdammt esil! Gehe besser, verschlafen!

Яська вздрогнул.

— Ну, конечно, — прошептал он пересохшими губами. — Кольцо. Это оно вас не пропускает.

Ярослав ничего не говорил. Просто ждал, понимая, что не в силах хоть на что-нибудь повлиять.

— Нужно разрушить кольцо и выйти на прямую, а потом пересилить себя и двигаться по спирали от центра к периферии — так делают все. Я всё понял!

Ярослав попятился.

— Держи! — Яська вскинул руку с кулончиком. — Обязательно передай Росинке, как только её встретишь! Слышишь?! Обязательно передай!

Ярослав недоверчиво протянул дрожащую ладонь.

— А почему ты думаешь, что я её встречу?

Яська отвёл взор. Он понимал, что поступает подло, но как-то иначе попросту нельзя. Нужно принести жертву, тем более что бороться с запрограммированной реальностью уже слишком поздно. Это вовсе не прошлое. Мир настоящий, всамделишный, просто расположенный между гранями. Он словно отправная точка… точнее точка невозврата. Заключённые в нём люди — обречены. Тьма пометила их и уже не отпустит. Иначе, Росинка спасла бы всех этих людей. А раз этого не произошло, значит нужно сделать так, чтобы все эти смерти послужили на благо. Если подобное понятие имеет смысл.

— Увидишь, — прохрипел Яська. — Только обязательно скажи ей, что возвращаться больше не нужно. Иначе петля только ещё сильнее затянется, а тогда — точно конец. Нужно «плыть» дальше, за Мост. Истинна — именно там. А если постоянно оглядываться на уже пройденное, можно легко заплутать.

Ярослав ничего не ответил, только утвердительно кивнул: он всё сделает!

Яська наклонился. Подобрал из лужи прыгалки. Бережно стёр с них грязь.

— И это тоже. Они мне больше ни к чему.

Скрипнула, отворяясь, дверь.

Яська ощутил лопатками холод. То ли просто сквозняк, то ли в темницу и впрямь проникло что-то внеземное.

— Dass es? Als er hierher kam?

Яська увидел, как округлились от страха глаза Ярослава.

Сердце пошло на износ.

Реальность дрогнула, будто кромка воды, отразившая исход. Перед взором порхнуло тёмное покрывало.

«Покрывало! Именно оно!»

Яська резко обернулся. В лицо дохнуло сыростью ночи. Из темноты послышалось:

— Schieben, stumpf schwein! Weggehen!

Подло звякнул затвор автомата.

Яська присел, разведя руки. Совсем рядом разревелся грудничок. В груди защемило. Яська машинально обернулся.

Ярослав застыл всего лишь в нескольких шагах. Вполоборота, с вскинутой к лицу правой рукой, словно в попытке заслониться от подлой неизбежности. В пальцах левой, он сжимал принятый от Яськи кулончик и прыгалки. Сжимал наверняка, так что не отобрать даже после смерти! Мальчишка походил на застывшее изваяние, что лишено души, но никак не смысла. Так, проходя в парке мимо застывшей статуи или обелиска, всё время ощущаешь чьё-то ненавязчивое присутствие, словно помимо гипса и арматуры внутри конструкции заключено что-то ещё… Эфемерное, но, в то же время реальное и живое. Просто это что-то прибывает в некоем подобии забвения — будто в темнице, — не в силах в открытую озвучить, чего именно оно хочет. Это порыв души, направленный на освобождение. Крик, что в силах услышать лишь избранные.

Яська оторопел. Потянулся к недвижимому Ярославу, но не успел.

За спиной утробно булькнуло:

— Fuer!

И Яська оглох.

Последнее, что он увидел в огневой вакханалии, это то, как разлетелась на части фигурка Ярослава. Дзинь! Словно хрусталь в мамином сервизе, пронзённый выпущенным из рогатки камешком. И больше ничего. Ни взрослых, ни детей, ни каких бы то ни было посторонних звуков. Всё замерло, словно в ожидании чего-то ещё.

А Яська долго ещё сидел на корточках, втягивая ноздрями сырой воздух и прислушиваясь к малейшему шороху.

В груди царила пустота, как будто он совершил что-то плохое, после чего пытается придумать себе несуществующее оправдание. Точно он предал, чтобы спасти собственную жизнь. Чтобы не оказаться за гранью и не ступить на Путь.

Но было уже поздно что-то менять.

Яська лежал на кровати и смотрел в потолок. Голова была забита извивающимися мыслями, которые походили на клубки ядовитых змей, что так и норовят ужалить, как только ты решишься ухватить одного из гадов за хвост, в попытке подтянуть поближе, чтобы пролить свет на жуткую истину. Да, сегодня мысли казались именно такими, а оттого всё было, словно взаправду.

Перед взором то и дело возникало настороженное личико Ярослава — расстрелянного мальчика из мрачной темницы. Что сталось с ним после смерти? Куда именно он попал? Испытывал ли при этом боль или страх? Испытывал ли хоть какие-нибудь чувства?! А его соратники по несчастью, или судьбе? Девочка с косой… Озорной Огонёк… Ксанка… Взрослые… Ведь если верить Макарычу, то существуют такие миры, в которых чувствам и эмоциям просто не отведено места. Точнее место-то может и имеется, только вот населяющие эти миры существа, осознанно отреклись от высших даров. Там больше нет душевного тепла, чувства сострадания, или состояния влюблённости. Ничего-ничего! Только трезвый расчёт и стремление познать истину. Стремление к звёздам… Туда, где ещё остались миры, пропитанные эмоциональной палитрой, потому что жить без чувств — попросту невозможно. Это будет пустое существование под багровым солнцем, хотя… Какое кому до этого есть дело? Ведь чувств попросту нет, — а тогда смысл обо всём этом думать вообще?

Яська перевалился на бок. Упёрся измученным взором в стену. Вздохнул. Почему-то хотелось сделаться маленьким-маленьким, забраться в одну из спасительных щёлок и носа не высовывать. Что бы ни происходило вокруг. Хоть цунами, землетрясение или комета — всё равно. Ведь на той стороне поджидает безразличие. Тогда зачем все эти переживания?

Вот, опять! И так снова и снова, с чего не начинай! Хвост не поддаётся, извивается, а на другом конце неизменно поджидает скалящаяся голова. Поджидает с одной единственной целью: тяпнуть побольнее!

«Ясь, а Ясь…»

Яська вздрогнул. Медленно обернулся. В комнате кроме него никого не было. Чуть слышно поскрипывали половицы. Так, словно кто-то мнётся в нерешительности, не зная, как завести непринужденный разговор.

Яська сглотнул подкравшийся к горлу страх. Поднялся с кровати. Спросил дрожащим голосом:

— Кто здесь?

Ответом была тишина.

Яська поёжился. Ступил на холодный пол.

— Росинка?.. Это ведь ты?

Снова ничего.

Об оконное стекло что-то звякнуло.

Яська нездорово вздрогнул. Как кот, испугавшийся резкого звука, — так что даже шерсть дыбом! Сердце пульсировало далёкой галактикой в районе пупка, ладони взмокли, а коленки то и дело проседали, так и норовя опрокинуть под кровать.

«А там ничем не лучше, плюс непроглядная тьма, как за горизонтом… как под покрывалом…» — подумал про себя Яська, силясь совладать со сковавшим тело оцепенением.

Страх немного подотстал, и Яська сделал нерешительный шаг к окну. Затем ещё один… и ещё… Так он и продвигался, метр за метром, словно в игре, главным правилом которой, было не совершать за раз больше одного шага.

За окном раскинулась серость. Утро было туманным, хотя Яська и помнил, что накануне вечером, светили яркие звёзды. Светили перед тем, как свершиться самому страшному. Они наблюдали жуткую трагедию, что случилась десятилетия назад, но по чьей-то неведомой воле затянулась в петлю неведения, что никак не желала распутываться, даровав душам мучеников столь желанный покой. Хотя, возможно, это и был покой — иначе бы Росинка, вне сомнений, помогла! Или просто нарушила грань, как это сделал сам Яська.

Яська побледнел. Вцепился бесчувственными от напряжения пальчиками в низкий подоконник. С трудом, но всё же устоял на ватных ногах. В голове на стремительной карусели вертелось одно и то же:

«А правильно ли я поступил?! Вдруг все те люди попали в кромешный ад, и сейчас клянут моё имя похлеще определения своего мучителя! А им самим, при этом, нестерпимо больно!»

«Ещё бы, не больно, — включилось подсознание, — ведь все они — умерли. А ты заигрался уже настолько, что элементарно перестал воспринимать разницу между жизнью и смертью! Ты только послушай себя самого: ведь для тебя нет разницы между этими понятиями! Грань утрачена или осознанно стёрта кем-то или чем-то извне! Так не должно быть, если только ты не псих».

«Но тогда для чего всё это затевалось?!»

«Им что-то нужно от тебя. Что-то такое, чего лишены Они сами. Росинка неспроста говорила о бегстве. Ведь убежали даже создавшие нас! А это может говорить лишь об одном: на свет вырвалось что-то поистине ужасающее. И самое страшное — это что-то нельзя увидеть. Потому что Оно уже внутри нас».

Заныла пипка на ноге, напоминая о злобной козявке, что так легко проникла в его организм.

Яська смотрел на застывшего у калитки Кольку, и не понимал, что такое с ним происходит.

«Может и впрямь бред? Ведь если капнуть ещё глубже, обретённая истина просто затмит собою реальность! Поработит рассудок! Изничтожит сознание».

«А кто тебе сказал, что будет дозволено познать эту самую истину? Вспомни свою сестру: ещё она упоминала про «сон». Не тот сон, что мы видим по ночам. Она имела в виду забвение. Потому что только под «покрывалом» можно чувствовать себя более-менее защищённым… и то, лишь, до поры до времени».

Колька помахал рукой.

Яська отрицательно мотнул головой: его не отпустят. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Вообще никогда! Вечером приедет мама и заберёт. Потому что слонялся полночи невесть где, потому что изматывает нервы бабушке и напрочь игнорирует рамки приличия. А ещё, потому что страшно. Не ему, маме. Особенно, после того случая, когда она уже и не надеялись увидеть своего единственного сына живым.

Единственного.

Колька словно понял всё без слов. Понурил голову, но всё равно остался на месте. Он как бы давал Яське ещё одну возможность взвесить все «за» и «против». Нет, он естественно понимал, что друг вряд ли сменит обозначенную позицию, однако уходить просто так было превыше его мальчишечьих сил.

Яська всё понял. Потому ушёл сам — просто совершил шаг назад и всё. Реальность дрогнула, но так никуда и не делась. А вот Колька пропал — Яська больше не видел его сутулую фигурку, в нетерпении мнущуюся у калитки. Порхнула занавеска, и мир за окном исчез целиком. Яська вновь остался наедине со скалящимися тварями. Их заметно прибавилось.

Тогда он вновь ринулся к окну. Отбросил прочь приставучую занавеску. Коснулся лбом прохладного стекла — так было легче! По крайней мере, так казалось.

Колька никуда не делся: по-прежнему стоял у калитки. Только больше не сутулился, а прокатывался с носка на пятку, в свойственной себе манере, засунув руки в карманы полинялых брюк. Увидев Яську, он вскинул подбородок, словно вопрошая: что-нибудь ещё?

Яська с неимоверным трудом сохранил самообладание. Под ложечкой скребло, во всём теле царило жгучее желание разреветься, но Яська всё же держался. Он указал пальцем на калитку и отрицательно мотнул головой: не ходите туда, куда собираетесь, не нужно! Ничего доброго это не принесёт. А вот пропасть, можно запросто.

Колька кивнул, будто понял и это. Потом развернулся и ушёл, оставив Яську наедине с мыслями. Те снова заворочались и зашипели. Яська надавил лбом на стекло, желал пройти сквозь грань, дабы стряхнуть с плеч всё наболевшее. Однако кругом царила реальность, и у него ничего не вышло. Ещё он чувствовал себя предателем, а это было похуже всего остального. Но с этим теперь жить, а где, как не в эмоциональном мире, это сложнее всего?

«А может быть те, другие, отреклись от чувств вовсе не из-за стремления ввысь? Что если причина совершенно иная? Как быть тогда?..»

К обеду он всё же заснул. Точнее провалился в бездонную яму, где не было ничего, кроме стремительного падения. В какой-то момент захватывало дух, и Яська просыпался, не понимая, где он находится и что с ним происходит. Потом со дна поднимались мысли, а комната наполнялась скрипом половиц и приглушённым шорохом, словно по полу и впрямь что-то ползало. Яська вспоминал всё содеянное. Преодолевал нестерпимое желание просто взвыть. Принимал смирение, как есть, и снова куда-то проваливался… Это походило на стремительные качели. Только радости от полёта сегодня не было и в помине. Была лишь абсолютная неприязнь к самому себе.

Затем метания всё же поутихли. Мысли отстали, а страхи отодвинулись на задний план. Естественно, лишь на время, потому что сознание оказалось элементарно перегруженным. А после кратковременной передышки всё, вне сомнений, вернётся на круги своя. Потому что так заведено, точнее задумано.

…Яська «скакнул» в тот день, когда началась его безудержная мечта. Мечта как можно скорее вознестись в небо! Подобно окрепшему после болезни стрижу, — которого так усердно выхаживал Колька, — что парит в облаках, подобно огромному планеру, изредка меняя положение крыльев и расчётливо управляя хвостовым оперением. Картина природного естества буквально завораживала, а сознание и вовсе испытывало высшую степень эйфории, отчего хотелось визжать, скакать на месте, или просто бежать вдаль бескрайнего поля, перепрыгивая кочки, в попытке угнаться за стремительно ускользающей птицей!

Накануне Тимка сказал, что знает, как можно вернуть стрижу утерянную уверенность в собственных силах. Нужен простой стимул — как человеку, зациклившемуся на одной, отдельно взятой проблеме. А если ничего не предпринимать, птица просто сникнет, заболеет и, скорее всего, умрёт, так как окажется отрезанной от родной стихии. Тут, опять же, можно проводить параллели с человеком, да и с любым живым организмом, живущим по незримым законам природы. Плюс социальная составляющая, как бы громко это не звучало. Так, если принять собственную незначимость за состоявшийся факт, не ровен час, окажешься за гранью мира живых. Если никто не протянет руку помощи, смысл непременно утратится, как угаснет и сам организм, не в силах совладать с выпавшими на его долю испытаниями.

Колька тогда долго молчал, ковыряя грязным ногтем отслаивающийся шифер. Потом спрыгнул на поленницу и обернулся к сидящей напротив Тимке. Девочка улыбалась и, свесив ноги с крыши, болтала исцарапанными пятками. Колька спросил, что именно она имеет в виду. Тимка улыбнулась ещё шире, потом выпрямилась во весь рост и вскинула тонкие руки к солнцу.

Сидящий рядом Яська открыл было рот, но тут же подавился несущимся на огромной скорости жуком и закашлялся. А Тимка уносилась вверх — казалось ещё миг и точно взлетит, подобно курлыкающим в клетках голубям! Преодолеет все мыслимые законы гравитации, махнёт рукой на устоявшиеся рамки обыденности, просто подпрыгнет и, опля, коснётся кончиками пальцев невидимых звёзд!

Но девочка, естественно, не взлетела — это Яська лишь представил. Так бывает, когда смысл беседы и окружающая обстановка накладываются друг на друга, и словно сливаются воедино, устанавливая вокруг совершенно иной мир, так похожий на сказку!

Тимка вытянула правую ладонь, свела вместе три пальца — указательный, средний и безымянный, — а большой и мизинец отогнула в разные стороны. Получилось некое подобие самолётика, что несётся в небесах навстречу лучистому солнышку. Тимка замерла, а потом и впрямь обозначила рукой стремительный полёт, «просвистев» над Яськиной макушкой!

Яська от неожиданности опрокинулся на спину и покатился к краю крыши. Правда, вовремя опомнился, раскидал руки по сторонам. Качение тут же прекратилось, а от поленницы послышалась стандартная Колькина усмешка: «Во, Яська даёт! В парашютисты тебе надо, с такой координацией!»

Яська не обиделся. В данный момент душа пела, и он просто не замечал дешевых Колькиных подколов. К тому же всё это шутя, а отыграться он всегда успеется, ведь и сам Колька, не безгрешен!

Яська снова подполз к угомонившейся Тимке, а Колька недоверчиво спросил — как обычно, в своём репертуаре:

— И что это за детский сад?

Тимка посмотрела на свою ладонь.

Яська тоже.

Отчего-то сделалось тепло в животе.

А на вид, ничего особенного, ладонь как ладонь. Загорелая кожа, вся в царапинах, как у мальчишки. Тонкие пальцы. Обгрызенные ногти — и куда только родители смотрят, как-никак девочка! Упругие жилки — одна чуть заметно пульсирует. Та, что у самого запястья…

«И именно от этого жар в животе всё нарастает!»

Тимка перевернула ладонь. Развела пальцы. Вновь «смастерила» самолётик. Потом сжала кулачёк и прижала его к груди. Прошептала:

— Нужно чтобы он увидел что-то такое, отчего ему бы снова захотелось полететь!

— Например? — прищурился Колька.

Тимка покраснела.

— Помнишь, когда ещё в сарае играли?.. Ну, в этих, ваших, космонавтов, что прошли сквозь «чёрную дыру»? Ты всё не мог развязку придумать и томил нас «гравитационным режимом».

Колька усмехнулся.

— Придумаю ещё!

Тимка облегчённо улыбнулась, однако сразу же вновь сделалась серьёзной.

— Там у тебя, под самым потолком, змей висит. Воздушный. Красный с зелёными вставками. И хвост у него ещё такой интересный, будто из конфетных фантиков склеен!

— Это мамина затея была, — сказал полушёпотом Колька. — Папа хотел всё в виде флажков сделать, но мама настояла. А то, говорит, не змей выйдет, а какой-то коммунистический вымпел, который только и запускать, что на Первомай.

Тимка вся сжалась, словно находилась вовсе не на пышущей жаром крыше, а дрейфовала вместе с айсбергом в суровом северном море.

— Прости, прости, прости… — шептали её трепещущие губы, под хруст заломленных запястий.

Яська сначала не понял, что произошло с подружкой. Потом всё же сообразил: Тимка, сама того не желая, коснулась запретной темы. О ней знали все, как знали и то, что не нужно ворошить Колькино прошлое, без особой на то надобности.

Но ведь Тимка и не ворошила. Она вообще о другом думала. Простая случайность, а вон, как всё обернулось…

Таким Яська друга ещё не видел. Маленький, сгорбленный, худющий — такое ощущение, только-только освободили из немецкого концлагеря.

Но Колька не был «мулей». Не был «хлюпиком». Не был каким-нибудь «шмыгой». Он был настоящим пацанёнком, которому не свойственно впадать в отчаяние от очередных превратностей судьбы. И, словно подтверждая эту неписаную данность, Колька сказал:

— А что, мы ведь его так и не запустили тогда, — он посмотрел сначала на Яську, потом на Тимку. — Думаешь, и впрямь поможет?

Тимка молчала — по всему, ей было стыдно за проявленную оплошность. Но откуда ей было знать?!

Яська поспешил прийти на выручку:

— Конечно, поможет! Я тоже змея видел — здоровый! Как раз за взрослого стрижа сойдёт!

— Или за стрижиху! — И Колька, пользуясь случаем, подмигнул вконец поникшей Тимке.

Девочка несмело улыбнулась в ответ — в её понятии, это значило: спасибо, что свёл всё в шутку.

— Айда, посмотрим! — И Колька скрылся за краем крыши, под громкий перестук высохших поленьев.

Яська с Тимкой переглянулись и кинулись следом.

…Змей вознёсся с первой же попытки. Как будто и впрямь ждал все эти годы именно полёта! Он стремился ввысь яркой птицей, потому что именно там царила его родная стихия: летнее солнце, стремительный ветер, мягкие облака! Он уцепился за грань этого, сотворённого в Яськином воображении мирка, и сделался частью его. Он несся, невзирая на прения судьбы, словно желал этим своим стремлением хоть как-то развеселить бегущего следом мальчишку, которому сполна досталось от этой беспечной жизни. Он утягивал крепкий леер вверх, отчего лежащему в клевере Яське казалось, что и Колька вот-вот взлетит!

Рядом брякнулась раскрасневшаяся Тимка. Сорвала цветок клевера и принялась щекотать им Яськин нос. Яська принял бой, и визжала уже Тимка, в попытке откатиться прочь.

А Колька был далеко-далеко, превратившись в еле различимую точку на склоне холма. Потом он вернулся и поделился своим счастьем с друзьями.

Яське показалось, что он заарканил ветер — тот трепыхался, точно пойманная птица, тянул в разные стороны, так и норовя выскользнуть из пальцев! Колька сказал: «Держи крепче!» — и размотал леер в Яськиных руках ещё на один метр… Вот тут-то Яська и понял, где сидит настоящий зверь — дёрнуло так, что он чуть было не вылетел из сандалий, а, возможно, и из шортиков! Яська с перепугу задрал голову и попытался отыскать змея взором. Куда там, красно-зелёный ромбик маячил далеко впереди, озорно размахивая конфетным хвостом, будто дразня: мол, эх ты, а ещё Яська!

Яська погрозил змею кулаком и бросился в погоню.

В ушах свистел ветер, а из-за спины слышался звонкий Тимкин смех.

Яська думал, что так будет всегда, но он ошибался.

Потом помчалась Тимка. Она смешно подпрыгивала на кочках, словно кошка, бегущая по лужам, что боится намочить лапы; то и дело смотрела на беснующегося змея, так и норовя полететь на вроде Шнурка «носом в грядки»! Яська от души посмеялся, а потом они с Колькой выпустили стрижа из корзинки.

Птица недовольно шипела, старалась ущипнуть за икру то Кольку, то Яську. Однако когда вернулась Тимка со змеем, настроение пациента резко изменилось. Стриж припал к траве, раскидал по бокам вздрагивающие крылья и смешно склонил голову набок, силясь рассмотреть непонятную диковину в небе. Потом как-то странно курлыкнул, неуклюже подпрыгнул на месте и побежал, раскачиваясь из стороны в сторону, вслед за ускользающим змеем. На бегу, он шипел и продолжал подпрыгивать, снося на своём пути всё подряд машущими крыльями.

Колька не сдержал радостного возгласа. Тут же поспешил следом, стараясь, по возможности, не навязывать взволнованной птице своего присутствия. Хотя стрижу было на Кольку плевать — он задался целью и просто не желал отвлекаться на что-нибудь постороннее.

Яська подивился — в душе он и не надеялся, что из Тимкиного плана, в действительности, выйдет что-то путное. Выходит, ошибался. Он собрался уже кинуться вслед за друзьями, но внезапно спиной ощутил чьё-то присутствие. Этого не было в реальности, потому что там, Яська всё же настиг ускользающих друзей и взмывшую в небеса птицу. Тут же всё обстояло иначе. К нему кто-то «пришёл».

Яська обречённо обернулся. Окончательно поник. Вздохнул и прошептал сквозь слёзы:

— Мне нельзя с ними?

Доктор положил на плечо руку в прорезиненной перчатке.

— Что ты, напротив, им нужна твоя помощь, как никогда. Ты должен идти — только не здесь, а в реальности, — иначе Тьма проглотит их сердца, а что тогда будет даже страшно представить.

— Я одним уже «помог»! — выдохнул Яська в едином порыве отчаяния. — А ведь не стоило! Без меня, они всё-таки жили… чувствовали.

— Они и сейчас чувствуют, — возразил Доктор. — Просто они ушли на другую сторону. Путь ждёт каждого из нас. А они были к нему уже подготовленными. Не то, что современное общество.

— Тогда почему же этого не сделала Росинка?! Ведь она могла помочь намного раньше меня! Но так и не помогла.

— Возможно, у неё были на то веские причины.

— А что если она просто знала, куда именно выведет Путь?!

Доктор вздохнул.

— Она знала, вне сомнений.

— Вот и я о том же! Вдруг там всё намного хуже, чем кажется?! Ведь Росинка и сама говорила — причём не раз и не два! — что там плохо.

— А где хорошо? — Доктор припал на колено, заглянул в раскрасневшиеся от слёз глаза Яськи. — Оглянись вокруг. По-твоему, всем хорошо живётся в ЭТОМ мире?

Яська мялся.

— Да, тут нет кровопролитных войн. По крайней мере, они не везде. А представь, каково жить там, где голод? Или болезнь?

— Но это же совсем не то!

— Что же такое ты имеешь в виду?

— Ну вы же сами говорили, про бесчувственные миры. Вот истинное зло! Им же всё равно на всё! Я не хочу, чтобы Ярослав становился таким! И Огонёк, и Ксанка… и девочка с косой!

Доктор повёл носом — явно улыбнулся.

— А почему ты думаешь, что они попали именно в такое место?

Яська невольно пожал плечами — он не мог дать ответа на этот вопрос. Просто слепая уверенность, ничем особо не подкреплённая.

— Вот видишь, — Доктор выпрямился во весь рост, навис, словно чудовище из мультиков для взрослых. — Знаешь, Яська, людям свойственно ошибаться. Строить из безразличия замки самоуверенности, которые потом, из года в год, рушатся под натиском сомнений. Постройки ветшают изнутри, а это самое страшное. Сознание человека должно быть незыблемым, и именно предрассудки, вознесённые в ранг идеалов, наносят наибольший ущерб. Такой замок с годами рушится, а под его руинами селится призрак. Призрак утраченных надежд. Ведь если бы замка не было, человека могли бы спасти. Так же, просто не знали, с какого бока подойти. А сомнения, сам знаешь, признак чего.

Яська знал: сомнения — прямой признак страха. А где страх, там и Тьма.

— Вспомни хотя бы Росинку. Ведь она вернулась оттуда, где светит Звезда. Но она ничуть не изменилась. Вспомни про прыгалки и про то, что сосредоточено вот здесь, — Доктор снова наклонился, коснувшись острым пальцем Яськиной груди. — Пока здесь бьётся крепкое сердце, твоей душе ничто не угрожает. Как только появятся сомнения — считай, ты пропал. Путь — это всего лишь испытание. Как по нему пройдешь — так и станется в дальнейшем. Выстоишь под натиском сомнений, Звезда не коснётся тебя, в противном же случае — «трансформирует» на свой лад. Именно в этом и заключено истинное зло: когда тебя подстраивают под себя, из расчёта воспользоваться твоей сущностью.

— И что же тогда? — выдохнул Яська.

— Так на свет появляются монстры, призванные уничтожать миры и чувства. Именно здесь, — и палец повторно уткнулся в Яськину грудь. — Вопрос в том, сможем ли мы их удержать, или же они вырвутся наружу, чиня повсюду хаос.

Яська побледнел.

— Разве всё настолько зависит от человека?

— А ты думал… Смешно лишь здесь. Там будет не до смеха, как и не до вечного покоя. Там всё вывернется наизнанку и вот тогда-то и начнётся самое страшное. Я не пытаюсь тебя запугать. Просто хочу отвести от скользкого края сомнений. Тебе рано думать о Пути, но кое-что на ус намотать стоит уже сейчас. И я надеюсь, что после нашего сегодняшнего разговора, ты многое переосмыслишь заново.

Яська склонил голову. Руки, сами собой, полезли в карманы шортиков. С носа закапало.

— Значит, с ними всё в порядке?

— С ними — да, а вот твоим реальным друзьям угрожает смертельная опасность. Они уже далеко, а тебе, во что бы то ни стало, нужно их догнать. Поспеши, и не думай о плохом. Ты — «Искра» — часть Солнца, — а это уже говорит о многом!

Яська мчался не щадя собственных ног! Спотыкался на кочках и ухабах, рассекал икры в кровь, задыхался от безудержной гонки, — но всё равно, и думать не думал о передышке! Каждая проглоченная вечностью секунда, была на вес золота. От времени зависела не только жизнь друзей, но и общий расклад сил в мире: по ту и по эту стороны берегов. Достаточно всего лишь замедлиться, как окружающая реальность тут же перевернётся с ног на голову, или просто перестанет существовать! Существовать в известном смысле этого слова. А вот что народится вместо неё на новый день — оставалось тайной за множеством печатей.

«Рано или поздно, все «печати» падут, а тогда на Землю явится истинное зло. Оно больше не станет таиться в человеческих сердцах. Оно выглянет из-под «покрывала» или же, наоборот, прорвётся внутрь, а что тогда станется с миром, в целом, можно только гадать…»

Слова Доктора казались ужасным откровением. Кошмаром, что вырвался из мира грёз, легко подчинив себе окружающую действительность. С ними можно было только смириться. А вот как бороться — да и возможно ли это? — ответ на этот, столь нелёгкий вопрос, так же витал за покрывалом забвения, вне зоны доступа Яськиного сознания. Истину, вне сомнений, знали звёзды, но они продолжали безучастно лицезреть происходящее на планете Земля, точно посетители ночного кинотеатра — фильм с завораживающим сюжетом. К тому же и небо оставалось по-прежнему занавешенным серой пеленой облаков — это и впрямь походило на холст экрана с обратной стороны. А от этого становилось и вовсе не по себе.

Яська плюнул на запреты и домашний арест. Он понимал, что поступает подло, — в первую очередь, по отношению к бабушке, — но ничего не мог с собой поделать. Ему нужно спасти друзей, или хотя бы попытаться предупредить их о том, что выбранный путь приведёт в сети подлой ловушки, сотканной самой судьбой. А бабушка всё поймёт. Ведь она любит своего непутёвого внука, не смотря ни на что! Даже не смотря, на очередное бегство.

Занятый мыслями, Яська споткнулся об очередную рытвину — полетел вниз головой, вытянув руки перед собой, смешно дрыгая ногами, словно сиганувший с высокого берега лягушонок. Приземлился в засохший пласт глины, больно ударившись подбородком о рыжую твердь. В голове сразу же назрел кавардак, в рот набилась глиняная крошка, а на глаза навернулись слёзы обиды.

Яська стремительно вскочил — будто кот, упавший с дерева! Огляделся по сторонам, принялся отплёвывать скрипящий на зубах песок. Больно особо не было, но это лишь до поры до времени. Яська оглядел ободранные локотки, потёр саднящие колени и подбородок, после чего ринулся дальше, не особо заботясь о последствиях.

Он буквально кубарем скатился вниз по речной насыпи. Замер у воды, борясь с непреодолимым желанием броситься в воду, как есть.

«Ну а чего тут думать-то?! — всколыхнулось подсознание. — Холодно, что ли, или глубины испугался несусветной?»

Яська нерешительно переступил с ноги на ногу. Прикинул на глаз расстояние до противоположного берега — метров сто, даже меньше. Нечета Реке, что течёт между мирами! Там ещё стоит задуматься о встрече с ужасным молохом, а тут, о чём задумываться?.. Прыгай, вот и весь сказ!

«Давай, не робей! — вновь зашевелилось в голове. — Ведь ты же часть Солнца! А «искры», просто не могут бояться! Неспроста фашисты их так рьяно уничтожали во время войны. Они знали, что иначе — никак!»

Яська кивнул, молча соглашаясь с внутренним голосом, и бросился в прохладную воду.

Волны сомкнулись над головой, издав странный булькающий звук — словно газировка в стеклянной бутылке, так это: блюм и шшш…

Яська что есть мочи заработал руками и ногами! Остановился. Подождал, пока не всплывёт слетевшая с ноги сандалена. Затем схватил несносную обувь и принялся грести к противоположному берегу.

«А что — там? Ну, допустим, найду Кольку и Тимку — как быть дальше? Ведь Колька снова упрётся, как малое дитя! Он спишет всё на мою трусость. А с учётом того, что я уже натворил — его мнение разделит и Тимка. А тогда, мы точно пропадём. Нужно, чтобы было трое! А не двое и один. Это совсем другая арифметика, и она заведомо ведёт к поражению».

Буквально из ничего, под ногами вспухло илистое дно.

Яська не ожидал — он был где-то на середине речки, медленно сносимый течением в противоположную от кладбища сторону, — а потому, естественно, испугался. Ещё бы, такое ощущение, будто с глубины всплыл водяной и ухватил за ногу своей уродливой клешнёй!

«Ну же, возьми себя в руки! Это не Колька дитя малое — а ты! Так и трясёшься от каждой неожиданности. Что-то ждёт впереди…»

Яська заставил себя не прислушиваться к нудятине собственного подсознания и принялся продвигаться дальше могучими прыжками. Да, было неудобно из-за илистого дна: то дружелюбно принимало и совсем нехотя отпускало, так и желая засосать с головой. Но пытаться плыть в промокшей одежде, казалось и того проблематичнее.

Однако дно под ногами оказалось вовсе не началом берега, а намытой течением «косой».

Яська понял это, когда ушёл под воду с головой, а дно так и не появилось. Он заработал ногами и руками, как выброшенный за борт щенок. Кое-как совладал с тянущей на дно одеждой и всё же вынырнул на поверхность, попутно силясь определить расстояние до берега. Картинка перед глазами то и дело расплывалась, словно Яська смотрел сквозь запотевшее стекло, по которому, вдобавок, стекают крупные капли воды. Сделалось окончательно не по себе. Откуда-то из недр подсознания всплыло нестерпимое удушье. Яська понял, что ему не хватает воздуха. Он попытался вдохнуть полной грудью, чтобы восстановить сбившееся дыхание, но в этот самый миг вновь камнем пошёл на дно. Яська всё же успел вовремя закрыть рот, однако удушье навалилось неимоверным грузом, так что даже глаза на лоб полезли.

Яська завизжал под водой. Точнее разразился огромными пузырями, что громко гремели над головой. Принялся снова грести — из последних сил! Вот тебе и речушка, вот тебе и подковырка, вот тебе и замануха! Причём самая настоящая! Лезь, Яська, в воду, если так хочешь спасти друзей, только вот, кто придёт на помощь тебе, случись что?

На этот вопрос ответ у Яськи был. Но он только ещё сильнее провоцировал всплывающую из глубин подсознания панику.

Под ногами снова появилось дно. На сей раз более приветливое и пружинящее. Яська оттолкнулся посильнее и выскочил из воды недалеко от скучающего камыша. Пахнуло самым настоящим лягушатником, а с берега, как по команде, сиганул «длинноногий десант». По воде пошли круги. Затем показалось множество вылупленных глаз, недоумённо раскачивающихся над кромкой воды.

Яська отплевался от приставучей ряски, отдышался и погрозил любопытной гвардии кулаком: мол, устроили квакушник, так и утонуть запросто можно!

Кваки молча ретировались — от греха подальше.

Яська, без сил, заполз в камыш. Вылил из сандалены воду. Потом повременил и снял с ноги вторую — так будет быстрее, пусть и босиком. На то, чтобы «выжиматься» целиком, не было ни желания, ни времени. Яська выдохнул в последний раз и полез сквозь разросшуюся выше головы осоку.

Стебли буквально обволакивали тело, замедляя каждый шаг. Хотелось просто дёрнуться посильнее, но Яська прекрасно понимал, что поступать именно так — себе дороже. Как-то ему довелось играть с Колькой в «водные салочки». Друг загнал его точно в такую же заводь, а Яська, естественно, решил схитрить: подойти вплотную к берегу и, не выходя из воды, бежать из Колькиного оцепления по самой кромке, не нарушая при этом правил игры. Поначалу, всё шло согласно намеченному плану, но лишь до первой кочки… Два удара стеблем по ногам, один — по запястью, ещё один — вдоль лопаток! И Яська истекал кровью до самого дома. Точнее просто ревел от боли, пока Колька тащил его буквально на себе.

Осока была неимоверно злопакостной. Жаль, что Яське, прежде чем уверовать в истину, пришлось испытать немилость болотного растения на собственной шкуре. Однако теперь он учёный на всю жизнь. Больше подлая трава его не подкараулит — не считая момента с Тимкой.

Яська аккуратно выбрался из прибрежных зарослей и задал стрекача вдоль опушки леса в сторону кладбища. Раньше он даже не подозревал о том, что чувство страха может придавать столько дополнительных сил, особенно, когда бежишь не прочь от опасности, в попытке поскорее скрыться от воцарившегося за спиной ужаса, а, наоборот, движешься с открытым забралом навстречу жуткой неизвестности.

Это был новый горизонт, и Яська его просто принял, как ему и советовали.

Он замер у кладбищенской оградки. Ухватился трясущимися пальчиками за металлические прутки. Понаблюдал за тем, как легко отслаивается прошлогодняя «серебрянка». Коросты краски спадали к земле, устилая ту некоим подобием пепла. Это походило на сказку. Сказку, что проникла за грань.

Яська отдёрнул руку от оградки, словно та вмиг раскалилась докрасна.

Впрочем, так и было, просто Яська не сразу поверил в данность, а прикасаться заново — не решился. Не то чтобы испугался, скорее не посчитал нужным: смысл, когда и без того понятно, что детские игры закончились. Здесь и сейчас, всё хоть и напоминает сказку, тем не менее, происходит взаправду. Но и случиться может всё что угодно, как в сказке…

Яська двинулся вдоль оградки, в поисках ворот. Глупо, но как-то иначе он попросту не мог. Лезть через забор было превыше его сил. К тому же это ничего бы не дало. Войти нужно через вход, иначе окажешься в совершенно другом месте и попросту проиграешь, так и не успев начать противостоять силам зла.

Под ногами стелились взрослые одуванчики. Невесомый пух лип к босым ступням и оседал на истрепавшихся штанинах. Трава пожухла. То тут, то там, попадались лысые проплешины со следами засохшей извёстки. Яська вспомнил, как родители, белили памятник его родного дедушки, а попутно, и невысокий бордюрчик, выложенный по периметру могилки. Усатый дедушка улыбался с чёрно-белой фотографии — похоже, его всё устраивало.

Занятый мыслями, Яська случайно наступил на одну из таких проплешин. Сразу же сделалось не по себе — лодыжки покрылись мурашками. Из глубины погоста налетел порыв леденящего ветра, ловко протиснулся между прутками оградки и вцепился в спутавшиеся волосы Яськи.

Яська пригнулся, силясь избавиться от неласковых объятий. Поскорее выбрался на траву — на ней было уютнее. Однако мурашки так никуда и не делись — перекинулись на спину.

Над кронами исполинских тополей нависли свинцовые тучи — их словно принесла с той стороны неведомая сила, приколов к равнодушному небосводу невидимыми кнопками. Серость просто скопилась над головой и замерла. Ветви деревьев вкрадчиво шелестели — они переговаривались между собой, споря о том, какая участь ждёт отчаянного мальчишку, рискнувшего бросить вызов судьбе. Погост оживал, трансформируя реальность, на свой лад.

Скрипнули металлические петли: пронзительно и настойчиво, желая привлечь к себе внимание.

Яська проглотил страх. Уперся загнанным взором в раскачивающуюся на ветру створку ворот — другая намертво вросла в грунт.

«Как у людей… — пронеслось в голове. — Во всём теле ещё вроде бы теплится жизнь, но есть такой уголок, где уже поселился мрак. Он именно такой: недвижимый, вросший в ткани, больной».

Раскачивающаяся створка покосилась на один бок. Она неизменно утыкалась нижним углом в рыхлую землю — проказа распространялась и дальше. Рядом затаилась прокуренная урна — она походила на злобного тролля, приставленного охранять царство мёртвых, как часовой — засекреченный объект.

Яська сделал первый нерешительный шаг. Сердце отчаянно колотилось в груди, а перед глазами вилась приставучая мошкара. Яська пару раз взмахнул руками, силясь избавиться от настырной стайки, но тут же понял, что мошкара вьётся вовсе не снаружи, а внутри его головы. Руками делу не помочь — нужно просто успокоиться. Хотя бы попытаться угомонить нарастающую в груди панику. Однако даже это казалось непосильной задачей.

Снова подул ветер. Створка скрипнула, а урна наклонилась, в попытке как можно тщательнее разглядеть непрошеного гостя. Из-под проржавевшей крышки наружу что-то свесилось: длинное и такое знакомое.

Яська преодолел неприязнь и шагнул к навязчивому «охраннику».

Наклонился.

С трудом устоял на ногах. Это были прыгалки! Те самые, что он отдал Ярославу при расставании. Те самые, что должны были проследовать на другой берег вместе со своим проводником. Но они вернулись обратно, наперекор судьбе; или они были просто кем-то возвращены.

Яська побледнел. Нет. Ярослав никому бы не позволил завладеть сокровенным! В здравом рассудке уж точно — Яська сам видел, как мальчишка сжимал прыгалки и кулончик: не отнять! Но тогда, что всё это значит? Что Ярослава больше нет? Нет ни в одном из миров?.. Но этого просто не может быть! Если только… Если только Доктор не ошибался в своих суждениях, относительно берегов и тех, что между ними бродят.

«А что если он всё подстроил намеренно?! Что если он вовсе не Доктор, как себя называет, а что-нибудь ещё? Может он именно тот, кто сманивает на ту сторону! Или просто швыряет пыль в глаза, в надежде, что путники ослепнут и сами собьются с Пути. Ведь развилок много. На одной Земле, можно запросто сгинуть, а тут выходит целое множество путей и миров. Так неужели и меня предали?.. Хотя я это заслужил, вне сомнений».

Яська вытащил прыгалки из урны. Размотал. Зачем-то понюхал. Те пахли новогодним салютом и ещё чем-то непонятным, что Яська списал на помойку.

«Да нет же! Они просто не принадлежат тому миру, потому и заново возникли здесь! Доктор говорил, что не стоит двигать фигуры, особенно когда не совсем представляешь, к чему это может привести в реальности. Опять этот Доктор! Волновать должно другое: почему прыгалки появились именно тут, а, например, не дома?!»

Яська размахнулся и пнул притихшего тролля в дырявый бок, словно тот был всему виной. Бачёк надсадно ухнул, точно недовольный индюк, опрокинулся наземь и покатился вниз по склону, теряя по пути «внутренности».

— Блин, вот незадача! — воскликнул Яська, только сейчас осознав содеянную глупость. Он бросился было следом, чтобы пресечь своеобразный акт вандализма, но что-то его остановило. Некое тревожное чувство, словно на него кто-то смотрит из-за спины.

Яська молниеносно обернулся к калитке — никого. Створка замерла нараспашку, приглашая войти. Чуть поодаль, на остроконечном прутке ограды восседал чёрный ворон и не сводил с Яськи мутного взора. Потом громко закричал, сорвался со своего насеста и полетел вглубь погоста, сотрясая атмосферу редкими взмахами огромных крыльев: ух, ух, ух.

Яська от увиденного к земле пристыл. Так и стоял, с отвисшей челюстью, пока в голове не зазвучал гнусавый писк:

«Ясь, а Ясь, ну чего же ты, как не свой? Мы тебя заждались! А, Ясь?.. Заходи, поиграем. А то вы всё без нас, да без нас. А с нами, знаешь, как здорово! Всё взаправду, не то, что у вас. Хочешь на самолёте — пожалуйста! Пленит Звезда — и это мы мигом! Тянет на дно — ещё проще!!! Теперь Путь везде, даже в вашей реальности. Ясь, а Ясь, ну же, не робей! Дело за малым. Твой шаг — решайся. Мы ждём!»

Яська машинально понял, что пятится прочь. Ещё бы, после такого, кто угодно на этом свете, точнее под Солнцем, вряд ли сумеет сохранить самообладание. Сознание и вовсе уже давно неслось наутёк, не понимая одного: почему её примеру не следует противоречивое тело? Или оно и впрямь уже того?.. Хочет поиграть в жмурки с Тьмой, да вдобавок, на её же территории?..

Яська мотнул головой — ничего он такого не хочет! Хочет поскорее найти друзей и бежать, как можно дальше, — вот это он точно хочет!

«Или просто заново «уснуть», если это всё ещё возможно…»

Налетел пронизывающий ветер. Такое ощущение, он нёсся прямиком из разрытой сырой могилы, или из склепа, что не проветривали миллиарды миллионов лет! Пахло прелостью и трупным смрадом. Хотя на счёт последнего, Яська уверен не был. Пахло гнилью — вот это, да!

«Ясь, а может, дождёмся Тьмы? Так будет ещё правдоподобнее! Смысл играть в жмурки днём? Вот ночью, самое то! Хи-хи-хи…»

Яська уже толком не понимал, что такое происходит. Тучи спустились по стволам деревьев, погрузив периметр кладбища в полумрак. Памятники превратились в хищные тени, а холмики могил — в хребты затаившихся под землёй чудовищ. В кронах тополей что-то пронзительно верещало, хлопало крыльями и перелетало с места на место, так и норовя выскочить из мглы, чтобы навечно утянуть во мрак.

Яська понял, что сходит с ума. Зажмурился, не совсем понимая, как это может помочь. Просто делать что-то ещё, было превыше его сил.

«Яська, их нет в тебе! — В сознании зажглась еле различимая искорка — точно трепещущее пламя свечи на ветру. — Они хотят запугать, потому что боятся сами! Не слушай их, просто иди на зов сердца, и они отстанут!»

Росинка!!! Значит, Ярослав всё же прорвался!

Яська распахнул ресницы. Мглы и след простыл. У самой калитки, в пыли, вертелся серый клубок. Яська пригляделся и понял, что дерутся двое: давешний ворон и лопоухая дворняга, заросшая с головы до ног грязью. Птица всё силилась взлететь, однако неизменно получала от пса лапой по спине, отчего внутри у неё что-то протяжно булькало.

— Так её! — поддержал Яська дворнягу. — Будет знать своё место!

Ворон раскрыл чёрный клюв и что-то прошипел, глядя на Яську мутными зрачками, внутри которых вращалась бездна.

Яська показал кулак.

Пёс сжал челюсти, и голова птицы безвольно повисла в его жёлтых клыках. Не было даже судорог — раз и готово! Дворняга приподняла облепленную перьями морду, уставилась на Яську озорными глазами, дружелюбно завиляла баранкой хвоста.

— Молодец, Лохматый! — похвалил Яська, на ходу придумывая кличку. — Вовремя ты подоспел!

Лохматый смешно наклонил голову, так что оба его уха загнулись в разные стороны.

Яська подошёл ближе. Подобрал у оградки палку, отшвырнул тело мёртвой птицы к опрокинутой урне. Потрепал Лохматого по пятнистому — как в заплатках — загривку.

— Ты видел моих друзей?

Лохматый громко гавкнул, обдав запахом псины.

— Видел, — выдохнул Яська. — Мальчик и девочка… С мечами из нержавейки!

Лохматый снова гавкнул. Кинулся прочь от кладбища. Замер. Оглянулся на Яську. Снова подскочил. Заскулил.

— Ты знаешь, где они? — с надеждой спросил Яська. — С ними всё в порядке?!

Лохматый в очередной раз пролаял; отскочил ещё дальше, прочь от кладбища.

— Нет, — Яська был совершенно сбит с толку. — Они должны быть там. Ну же, Лохматый, подумай ещё раз!

Лохматый ходил кругами, жалобно скулил, потом принялся подметать поникшим хвостом вывалившуюся из тролля грязь.

Яська задумался.

«Ну не могли Колька с Тимкой и впрямь послушаться моего совета. Тимка, ещё ладно, но вот Колька — ни за что! Тем более, если учесть то, как воинственно он был настроен на протяжении всей этой недели. Он желал во что бы то ни стало поквитаться с мучителями Шныря! И он бы не отступился от намеченной цели. Ни за что на свете! Тогда как же всё это понимать? Куда зовёт Лохматый? Что хочет показать? И почему так щемит сердце?..»

Яська не сразу понял, что делает. Он присел на корточки, отложил сандалии и вытянул правую руку перед собой, подманивая пса поближе. Левую, спрятал за спиной.

Лохматый доверчиво скакнул, чуть было не повалив Яську с ног. Замер в каких-то сантиметрах от лица, лизнул в нос. Потом уселся на задние лапы, наклонил голову и принялся нетерпеливо стучать хвостом по земле: мол, решайся скорее, друг, а то не ровен час, опоздаем!

Яська молча вытянул из-за спины левую руку с прыгалками.

Лохматый привстал. Зарычал, не сводя взора с Яськиной руки. Попятился.

Яська машинально подался вперёд.

Пёс отскочил.

— Ну помоги же мне! — крикнул в отчаянии Яська, бросаясь вслед за Лохматым. — Это принадлежало Тимке! Ты ведь можешь пойти по следу! Почему не хочешь?!

Лохматый виновато понурил голову. Медленно вернулся к Яське. Потянул за штанину прочь от кладбища.

— Отстань, — обиделся Яська. — Ничего ты не понимаешь! Глупый.

Лохматый заскулил. Обошёл Яську по кругу, стараясь держаться подальше от прыгалок. Затем подошёл к калитке, ещё раз оглянулся и засеменил по извилистой тропке вглубь погоста.

Яська почесал заросший затылок. Времени на раздумья элементарно не было, — он, как мог быстро, натянул на пятки мокрые сандалии, заткнул за пояс прыгалки и побежал вслед за оглядывающимся псом.

Если бы напоследок Яська всё же оглянулся, то увидел бы, как захлопнулась за ними металлическая калитка — решительно и беззвучно.

Куда ни глянь, пестрели разноцветные оградки. Смиренно обвивали кресты шелестящие на ветру венки. Горбились, как дряхлые старики, серые могилки. Томно смотрели с фотографий те, что обрели истину. Одни по своей воле, другие — нет. Большинство, потому что так распорядилась пресловутая судьба. Повсюду царил грех уныния. Понимание того, что как прежде уже не будет. Именно здесь, в мире, под названием «Планета Земля». Потому что перестали биться бесчувственные сердца, так как в них поселился космический мрак. Да даже, если бы и бились, что с того? Позывные далёкого маяка остались бы просто не услышанными. А как вернуться домой, не зная ни одного ориентира? Да и стоит ли пугать близких? Ведь они давным-давно смирились, приняв утрату, как что-то само собой разумеющееся.

Яська продвигался вслед за Лохматым, не совсем представляя, что ждёт его впереди. В голове вновь засели сомнения, а оттого где-то поблизости закопошился вездесущий страх. Яська гнал прочь насущное, но оно неизменно возвращалось обратно жуткими картинами того, что может приключиться с его друзьями, случись ему опоздать.

Лохматый вёл уверенно: он, вне сомнений, преодолевал этот путь и раньше. Он тут уже был и что-то видел. Что-то такое, к чему не желал возвращаться ни за что на свете. Пёс то и дело оборачивался на Яську, замедлялся, припадал на все четыре лапы, подметал поникшим хвостом пыльную тропку и жалобно поскуливал. Он говорил на своём собачьем языке: может всё же не стоит, ведь я видел твоих друзей в совершенно другом месте, а тут… тут нет ничего, кроме животного ужаса, кому как не мне знать это.

Яська лишь отрицательно мотал головой, мысленно продолжая гнать Лохматого вперёд, не желая прислушиваться к очевидному.

Над головой вновь сгустились тучи, дунул кислый ветер, принеся чад далёкого костровища. Зашелестели листвой деревья, словно неистовствуя: прочь, прочь, прочь!

Но Яська не дрогнул и тут. К тому же в его голове поселилась слепая уверенность в том, что обратного пути просто нет. Есть лишь озвученный в мыслях Путь и с него не дано свернуть. Куда выведет, так тому и быть! А остановиться — тем более, двинуться в обратном направлении, — означало навечно смириться с приходом Тьмы.

Лохматый ловко лавировал между хитросплетениями металлических оградок, холмиков и покосившихся крестов. Яська догадался, что они ступили на территорию старого кладбища. Именно тут впервые и проросло семя Тьмы. Инородная культура поползла неведомой тварью вдоль берега, приспосабливая на свой лад всё новые территории, перекидываясь через овраги и подминая под себя хлипкие рощицы. Так на свет народилось мобильное царство забвения. Оно походило на амёбу, смысл жизни которой — постоянное деление.

Оградки становились всё ниже. Краска на них вспучилась и поблекла. Кое-где наружу выглядывал ощетинившийся ржавой коростой металл. Деревянные кресты покрылись сизым мхом — издали они походили на распятые скелеты. Могилки заросли бурьяном, повсюду вился навязчивый вьюнок.

На миг Яське показалось, что он очутился в совершенно ином мире. В мире, который и впрямь подчинила себе Тьма. Он существовал прямо тут, среди эмоций и чувств. Существовал, не смотря на законы и «печати»! И он вовсе не чах, как казалось на первый взгляд. Напротив, он развивался, двигался вперёд, эволюционировал на свой манер!

Лохматый нырнул в заросли лебеды. Принялся натужно сопеть и подвизгивать. Яська ринулся следом. Тут же поплатился за проявленную беспечность: в зарослях оказалась канава. Коленки подогнулись, руки ухватили воздух, а всё остальное рухнуло вниз, словно сквозь землю!

Яська даже испугаться не успел. Он на силу отплевался от мерзкого запаха лебеды, подобрал отбитые конечности, принялся медленно пробираться между мясистых стеблей. Лохматый ворчал впереди, так что Яська оставался спокоен — не отстать и не потеряться. Спустя пару шагов начался резкий подъём. Яська стиснул зубы и полез вверх, цепляясь бесчувственными от семян лебеды пальцами за рыхлые корни.

Канава оказалась небольшой — достаточно разбежаться, чтобы перепрыгнуть! — просто тщательно замаскированной. Однако дальше ввысь устремились посеребрённые пики внешней ограды. Оказывается, Путь вёл за пределы кладбища! Царство Тьмы оказалось пронизанным насквозь, точно голова тарани — леской.

«Может именно потому, Лохматый и звал прочь от ворот? Чтобы не лазить по этому бурелому, а двинуться в обход?»

Лохматый вынырнул из зарослей лопуха уже на той стороне. Чихнул. Принялся неуклюже соскребать лапами с носа приставучие репейники.

Яська огляделся. Попутно смахнул со лба слипшиеся от пота волосы. Перевёл дух — и каково только бойцам, вот так, бегать по горам и весям, да ещё с поклажей на плечах и слепой верой в чудо? Что поделать, таков их Путь и никуда от него не деться. Позади Звезда — и Она всё ближе. Хотя и впереди, тоже она.

Тогда в чём же смысл?

Яська отыскал взором проход — рядом с одним из врытых в землю столбиков отсутствовал пруток. Ей богу, можно пролезть — как пить дать! Яська устремился к столбику, путаясь в разросшейся траве. Всё же споткнулся. Полетел рыбкой, смешно разметав руки и ноги по сторонам — словно брошенная тряпичная кукла. Плюхнулся в траву у самой оградки. В лоб что-то уткнулось. Холодное и острое. Яська машинально подался назад. Собрал в кучу разлетевшиеся при падении мысли. Ничего себе! Отломанный пруток — возможно с этого самого места, — тщательно замаскированный в траве, направленный остриём в сторону кладбища и подпёртый с противоположной стороны двумя кирпичными блоками, какие кладут в основание многоэтажного дома. Что и говорить, всем ловушкам — ловушка!

Но на кого???

«Неужели не понятно? Чтобы отвадить любопытных варвар, вроде тебя, совать нос в чужие дела!»

Яська чуть было не сник окончательно. Загнанно оглянулся. В траве под ногами вилась тонкая медная проволока. Одним концом она была примотана к забору, другой — терялся в траве, по направлению к кладбищу. Именно об эту «растяжку» он и споткнулся.

Яська поёжился. Потёр отбитые конечности и полез в дыру, с несокрушимой уверенностью, что на той стороне угодит, на худой конец, в какой-нибудь гигантский капкан.

Не угодил.

Лохматый вертелся под ногами, как неугомонный волчок.

— Веди! — скомандовал Яська и принялся бороться с высокой травой.

По мере продвижения вглубь леса, Яська понял, что обойти кладбище стороной и попасть сюда иным путём вряд ли бы удалось. Слева напирала самая настоящая чаща, а справа — пузырилось смрадное болото. Лес пугал своими возможными обитателями, а болото — желанием засосать. Над неподвластной природой нависли свинцовые тучи и тишина. Не было ни малейшего ветерка, только шелест травы под ногами и редкие «эмоции» проводника.

Затем травяные заросли поредели. Лохматый вывел на утоптанную тропинку и замер, поджидая запыхавшегося Яську. Чаща слева, встала непреодолимой стеной. Казалось, что они вышли вовсе не на лесную опушку, а к подножию отвесного горного хребта, через который можно только перелезть, да и то, если повезёт. Болото ощетинилось осокой, то тут, то там пестрели высокие холмики, из которых торчали продолговатые трости скучающих камышей.

Яська вновь подивился тишине. Когда он вышел на тропку и замер, оглядываясь вокруг, в ушах загудело, — так бывает, когда оказываешься в замкнутых помещениях с толстыми стенами и закрытыми дверьми. Абсолютная тишина тут же наполняет сознание феерией космических звуков, отчего кажется, будто ты сейчас попросту оглохнешь. Неясно, откуда всё это берётся, но, скорее всего, причина в том самом «резонансе». Сквозь сознание пытается что-то пройти, словно через телепорт, уловив частоту иного измерения.

Яська почувствовал, как зазвенело в правом ухе. Тут же оглянулся, вспомнив мультик про Карлсона. Ничего. Лишь хвост Лохматого, нетерпеливо стучащий по исцарапанной голени.

— И куда дальше? — спросил Яська, бросая взор на тропку сначала в одном направлении, затем — в противоположном.

Тропка вела из болота, словно по ней день изо дня ползали всякие водяные, вурдалаки, упыри и прочая болотная нежить. За спиной хрустнул сук. Яська еле устоял на ногах. Вот оно, приплыли! Завтрак соблаговолил явиться самостоятельно. Кушайте, не обляпайтесь!

Яська повернулся на пятке, будто в строю и обмер. На границе чащи стоял Схрон, и умиленно так улыбался, поглаживая кукольный подбородок миниатюрной ладошкой.

Лохматый угрожающе зарычал, встал рядом со сбитым с толку Яськой в боевую стойку: широко разведя лапы в стороны и склонив голову к самой земле. Однако Схрон не испугался — по крайней мере, виду не подал, — сложил руки за спиной, точно древний монах, и проворковал своим тихим голоском:

— Вы только посмотрите, кто к нам пожаловал. А я-то, грешным делом, стал подумывать, что всё без толку.

— Что, без толку? — тупо спросил Яська, не совсем понимая, как себя вести в столь неестественной ситуации.

— То, что уже свершилось. Или, думаешь, только тебе одному известно про Путь?

Яська вконец оторопел: вот те на, оказывается всё намного запутаннее, нежели казалось изначально. А что казалось изначально? Что Тьма только во снах? Э, нет. Похоже, Она давно уже рядом, чинит свои мерзкие козни, прикрываясь живой плотью.

Схрон улыбнулся, словно прочёл Яськины мысли. Сделал шаг навстречу.

Лохматый предупредительно гавкнул.

— Тише, тварь. Или хочешь пройти сквозь грань ещё раз? Даже людям такое не дозволено, — Схрон всё же остановился.

Только сейчас Яська сообразил, что сходство с монахом Схрону придают не только поза и манера говорить, но и одежда, в которую тот облачён. Дружок Ищенко был укутан в некое подобие туники с отвислыми рукавами, широким подолом, касающимся земли, и тщательно выглаженным отворотом. Ткань усеивали узоры в виде переплетения космических созвездий. За плечами серебрился бархатный капюшон, так похожий на капюшон кобры.

Яська невольно поёжился, а Схрон отрепетированным жестом извлёк из правого кармана туники изогнутый клинок, поманил им рычащего пса.

— Ну же, пёсик, иди, я тебя отформатирую. Просто во всём виноват этот Муля. Не будь его, ты бы уже давно нежился под светом Звезды, не зная ни забот, ни хлопот.

— Потому что в его голове поселился бы мрак? Что ты с ним сделал?!

Схрон пожал плечами.

— Ничего. Просто подверг «трансформации» — так легче всего покинуть этот мир.

— «Трансформации»?

Схрон развёл руки.

— Не вынуждай меня вновь и вновь распинаться на счёт жизни и смерти. Эти понятия примитивны, к тому же не несут никакого смысла. Ты ведь и сам наверняка это понял, когда пристрастился «плыть» ещё при жизни.

— Я знаю только, что души людей куда-то уходят. Когда их Путь на Земле заканчивается. Но так же я знаю, что что-то приходит и занимает их место. Причём у некоторых, ещё при жизни тела, — Яська вскинул подбородок и сжал кулаки. — Кто вы такие?!

Схрон рассмеялся.

— А вы кто такие?

Яська напрягся.

Схрон сплюнул.

— Пойми, Ясик, дело вовсе не в том, что стремиться проникнуть в этот мир. Дело в самом человеке. Не в ком-то конкретном, а вообще, во всём человечестве. Так уж вы устроены. Жалко. Примитивно. Кончено. Но, в то же время, исключительно. Разум, создавший человеческий вид, определённо, вынашивал в отношении вас какие-то возвышенные планы, однако лишь Тьма поняла, что вас можно использовать, как ресурс. Точнее поняла вовсе не Тьма, а именно те, кто вас создал. Тогда они испугались и побежали прочь от мрака, что сковал их разум в процессе познания истины. Они побежали от самих себя. Потому что испугались нового горизонта. Новой грани. Новой реальности, которая отличалась от той, что они уже приняли. И скоро эта самая новая реальность воцарится и здесь. Ей не смогут помешать даже «искорки», подобные тебе. Скоро всё изменится. Мы обретём вечную Звезду и завершим Путь на этом берегу.

— Но зачем?

— Хм… Потому что в конце Пути явится истинная Тьма. А Она — смысл бытия, так как именно во Тьме и зарождается жизнь, там, под Звездой, что ждёт впереди.

— Глупости! Ты просто религиозный фанатик и ничего не смыслишь в том, что говоришь!

Схрон качнул головой.

— Фанатики — это вы. Именно человек сотворил культ и поклоняется иноверцу. Я же, просто принял явь такой, какая она есть на самом деле. Хочешь познать истину, как познали её твои дружки? Иди же сюда… — И Схрон качнул в сторону Яськи гнутым лезвием.

— Ах ты гад! — Яська бездумно бросился на заточенный металл с кулаками, но его опередили.

Лохматый скакнул, как взведённая пружина… и исчез, будто и не было его сроду. Яська выпучил глаза, да так и остался стоять на месте, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже дышал с присвистом, через раз, не понимая, свидетелем чего стал.

Схрон опустил руку. Мутное лезвие впитало в себя цвет низкого неба.

— Я бы, на твоём месте, не водил дружбу с мертвечиной. Ведь она тёмная, а это только лишний раз противоречит твоим принципам.

— Где они? — прошипел Яська.

— Твои дружки? — Схрон спрятал клинок в карман. — Они там, на той стороне. Зря топал сюда, вслед за мертвечиной, — и он махнул рукой в сторону речки. — Или ты думаешь, мы и впрямь чудовища, способные просто так убить человека? Хм… Должен заметить, ты ошибался. Люди уходят на ту сторону сами, когда приходит срок. Ты верно заметил, что Путь не ограничивается пределами этого мира. Он продолжается и дальше, под Звездой. Только там — он иной. Он обретает смысл и понимание того, что всё, уже пройденное, не что иное, как бред больного ребёнка, который лучше поскорее забыть. Истина — значительно выше. В космическом мраке. И именно туда нужно стремиться превыше всего!

— Врешь!

— А смысл мне врать? Всё циклично и закономерно. Несмотря на твоё примитивное мышление. Всё будет, как задумано, а не по велению обстоятельств. Не мы творим судьбу, а она провоцирует наши поступки. Нам просто ниспослали волю, и мы будем существовать в кольце, пока это волю не исполним. Только тогда печати падут окончательно. Вопрос в том, что для себя решит каждый из нас именно сейчас. Жить и дальше в вечном забвении или же попытаться найти возможность прыгнуть выше головы, в надежде ухватить за хвост мечту. Именно так вершатся судьбы. Для того, чтобы перейти на новый уровень, нужно сперва перевернуть лист и открыть чистую страницу — переселить себя. Но человечество избрало иной путь. Вы не заглядываете в будущее, а живёте лишь настоящим. Тем, что есть в данную минуту или даже секунду. Вас страшат перемены, потому что так было заведено изначально. Продукт «трансформации» не должен ни в чём нуждаться, как не должен и думать. Звезде же — нужна материя. Оттого всё так.

Яська собрался было что-то возразить, но внезапно его осенило: Схрон во власти

Тьмы, а значит, знает истину! Какими бы жуткими не были его слова, относительно смысла бытия, они, вне сомнений, имеют определённую долю вероятности. Исход зависит от принятого решения. Если таких существ, как Схрон, сохранится в исходном количестве, тогда прав он, Яська: противостоять возможно. Но если Тьма продолжит наступать так же решительно, что и до сего момента, а человечество окажется просто не в силах ей что-либо противопоставить, тогда — правда останется за Схроном. Тьма наполнит этот мир бездушием и поведёт то, что останется от человечества за собой. Сквозь грани, миры и пространства, к Звезде, что так жаждет перейти на новый уровень!

«А куда ещё дальше?..»

В голове щёлкнуло.

«Ясь, а Ясь, ну-ка вспомни, где ты прячешься, когда страхи выползают из стен? Неужто не помнишь? А, Ясь?.. Ты прячешься под покрывалом, потому что там тебя не найти! Так и мы, стремимся под «чёрное покрывало», потому что оттуда нас уже не выковырнуть!»

Яська побледнел. Попятился. Глянул на ухмыляющегося Схрона.

— Вы с ума сошли совсем? Зачем нам под «покрывало»?!

— Потому что там — новый уровень. Под «покрывалом» известная тебе материя меняет свою сущность. Её можно рвать просто так, мять как пластилин, закручивать в спираль — «трансформировать» на любой лад! Да и время уже не имеет значения. Многие из ваших учёных прямо сейчас стремятся сломать грань, чтобы попасть на другой берег.

— Но зачем?

Схрон улыбнулся.

— Глупенький. Только так можно проникнуть ещё дальше. Обрести новый Путь, который позволит достичь высших звёзд. Ведь Они смеются над нами. Да. Они смотрят на нас сверху вниз и думают, что находятся в безопасности. Что Им дозволено развлекаться безнаказанно. А всё наоборот! Их можно нагнать, нужно только избавиться от чувств, что то и дело затормаживают.

Яська качнул головой. Слепая уверенность в собственной правоте вновь заявила о себе.

— А что же будет со всеми нами? Там, под «покрывалом», в извечной тьме?

Схрон сверкнул глазами.

— Нам будут поклоняться низшие миры. Нам станут приносить жертвы. Каждый из нас явится частицей Тьмы — мы будем повсюду, как боги! Хочешь взглянуть на её истинный облик? Тогда идём, — Схрон резко развернулся. Полы его туники подняли с тропинки клубы пыли. — Или у тебя всё ещё есть сомнения?

Яська проглотил застрявший в горле ком. Попытался что-то сказать, но только закашлялся.

— Сомнения есть всегда, — заключил голосом пророка Схрон. — Но только представь, каково станет жить с непоколебимой верой в собственные силы, уверенностью во всемогуществе! Потому что больше ничто не будет тебя ограничивать!

Яська сделал робкий шаг вслед за удаляющимся Схроном.

В чаще зловеще проорала ворона. Из болота всплыл трухлявый пень и медленно поплыл к заросшему берегу. В его гнилой коре горели два зелёных зрачка. Что-то протяжно плюхнуло, забурлило, источая нестерпимую вонь.

Яська погнал непослушные ноги вперёд: а чего оставалось делать?

Тропка виляла во всевозможных направлениях, то уходила в гору, то катилась из-под ног стремительным спуском. Изредка встречались пересечения с другими тропками — такими же извилистыми и путанными. Яська вертел головой и понимал, что та уже идёт кругом. Потом он догадался, что встречающиеся околотки, не что иное, как разрозненные части их теперешнего пути, что начался на задворках кладбища. Тропка извивалась, выписывала невиданные кренделя, так и норовя увести «в омут с головой».

Наткнувшись в очередной раз на собственные следы, Яська остановился.

— Мы ведь кругами ходим.

Схрон даже не обернулся.

— Значит, так надо. Этот мир логичен, а оттого пройти за грань не так-то просто — сам должен понимать. «Печати» не позволяют идти по прямой, можно только «плыть».

Яська вздрогнул. Снова уныло побрёл за вышагивающим впереди Схроном.

Затылка то и дело касались лапы гигантских елей. Хвоя отчего-то была вовсе не зелёной, а рыжей, словно кто-то неимоверно нудный задался целью непременно перекрасить в ржавый цвет весь лес. Ему это удалось, и окружающие Яську исполины, оказались прямым тому подтверждением. Среди толстых стволов сновали тени — они были размытые и неимоверно стремительные. Яська пару раз попытался вглядеться во мглу, но тщетно. Какое-то движение было, вне сомнений, но вот, что именно двигалось, осталось загадкой.

Затем где-то вдали застучал одинокий дятел.

Схрон оглянулся.

— Близко уже. Слышишь стук?

Яська боязливо кивнул, крутя головой, точно испуганный сурикат.

— Думаешь, дятел?

— А разве нет?

Схрон улыбнулся ещё шире.

— Смотри, — и он указал рукой на ближайшее к тропе дерево.

Яська глянул и чуть не обмер. На суку сидела огромная тварь, похожая на мутировавшего комара. В фасеточных глазах — каждый с кулак — отражалось низкое небо. Суставчатые конечности раскачивались буквально над головой Схрона. Длинный нос чуть заметно вздрагивал, принюхивался. С усиков капало что-то вязкое. Оно шлёпалось в траву и начинало дымиться, окрашивая растительность в тот самый рыжий цвет, что и хвоя у елей. Однако, в большей степени, поразило другое: у существа не было крыльев. Лишь выпирающий, словно хаер, хребет с острыми позвонками, между которыми то и дело проскакивали электрические разряды.

— Что это такое?.. — прошептал севшим голосом Яська, непонятно как удерживая себя на месте.

Схрон протянул руки к твари. Псевдо-насекомое ослабило хватку двух лапок чуть ниже пояса — именно ими оно опиралось о сук — и отодвинулось ближе к стволу. Послышалось недовольное сопение, будто кто-то мял лист бумаги в руках. Глаза существа принялись вращаться, демонстрируя высшую степень недовольства происходящим.

Яська тихо откашлялся.

— Что это? — повторил он, глядя то на не невозмутимого Схрона, то на жуткую тварь, прижавшуюся к стволу дерева.

— Это — стражник. Он охраняет Путь.

Яська глупо кивнул, не в силах отвести взора от существа. То немного развернулось, так что теперь можно было разглядеть не только вспышки на спине, но и жуткое жало, которым оканчивалось хитиновое брюшко. С жала тоже капало.

— Похож на комара.

— Это его воплощение в мире людей, — Схрон опустил руки.

— Так ведь не бывает.

— Бывает ещё и не так. Молохи тоже посетили Землю, причём их воплощение в реальности было куда ужаснее. Просто они поднялись с глубин, а так значительно проще преодолеть грань.

— Стражники глубин?

— Да, все они стражники, прибывшие извне, чтобы наблюдать, — Схрон резко развернулся и зашагал дальше, даже не оборачиваясь на посапывающего стражника. — Происходящее в этом мире выходит на пик кульминации — всем любопытно, что дальше. Идём.

Яська поспешил за проводником. Он постарался обойти страшное существо как можно дальше, однако вновь прогадал: на соседнем дереве, через тропинку, сидел точно такой же уродец и вяло раскачивал длиннющими конечностями. Одна из когтистых лапок прочертила Яське по плечу, отчего внутри всё буквально оборвалось. Но Яська стерпел — не заорал от страха на всю округу, точно припадочный. Просто в очередной раз проглотил сковавший волю ужас и заспешил прочь.

Напоследок он всё же обернулся. Стражники проводили путников скучающими взорами, после чего принялись за дело. Они буквально молниеносно выдолбили носами в коре двух деревьев по приличному дуплу, потёрли задними лапками об искрящие бока, после чего стремительно ринулись в округлую тьму, будто стартующие с палубы авианосца истребители — в ночь!

Яська был уверен, что оба дерева попросту рухнут, не в силах снести подобного напряжения. Но ничего не произошло. В дупле ближнего дерева затухали далёкие вспышки. Это даже, в большей степени, походило не на дупло, а на ту самую «кротовую нору», о которой в другой реальности рассказывала Тимка.

Вдалеке вновь застучали.

Нахлынули воспоминания.

Вспомнился озлобленный молох, несущийся сквозь шквал…

«Что же они все охраняют? Тем более, под водой?..»

Спустились сумерки. Тропа вновь кружила и петляла так и норовя выскользнуть из-под ног. Только теперь не в трёх плоскостях, как прежде, а заручившись поддержкой иных миров и измерений. Где-то далеко вновь била переездная сигнализация. Слышался довольный смех. А в моменты кратковременных пауз плакал ребёнок… Причём не навзрыд, как бывает, когда чего-нибудь очень сильно хочется или, напротив, не хочется, хоть убей, — а смиренно и уныло, словно горе — смысл всего бытия.

Схрон вёл по самой грани, однако скользнуть за горизонт он не мог. Яська это отчётливо уяснил, но старался никак не выдать собственных мыслей. Да и не это было сейчас главным. В данный конкретный момент необходимо сосредоточиться на Пути и том месте, куда он приведёт.

Внезапно деревья расступились, и они вышли на небольшую поляну. В самом центре тлел затухающий костёр, изредка потрескивая и взметая в небеса снопы оранжевых искр. Рядом застыли недвижимые фигуры людей с накинутыми на головы капюшонами. Мерцали созвездия. Сегодня они оказались свергнутыми с небес. По крайней мере, именно здесь и сейчас.

Яська задрал голову вверх. Его сознание обожгла свирепая волна космического холода. Пальцы рук и ног моментально окоченели. По телу пронеслась противная судорога. Она сокращала каждую мышцу, тянула за каждый нерв. Рёбра изнутри заскребло. Яська в ужасе отвёл взор от ясного небосвода, на котором не было ни единой звезды. Тучи тоже куда-то сгинули. Однако шокировало вовсе не это. Истинный ужас завладел сознанием от понимания того, что взгляд так ни во что и не упёрся — его словно обвили невидимые щупальца очередного стражника, в стремлении утянуть ввысь! На какую-то долю секунды Яське даже показалось, будто он завис над землёй, преодолев все мыслимые законы гравитации. Однако ощущение было кратковременным и тут же исчезло.

«Скорее всего, просто разыгравшаяся фантазия. Хотя опять же, как знать…»

Схрон вскинул руку, призывая остаться на месте, а сам двинулся к костру. Ему навстречу колыхнулась одна из теней.

Яська услышал хищный шепот:

— Зачем ты привёл его именно сейчас? Мать будет недовольна. Или ты так жаждешь попасть в Её немилость?

Схрон прохрипел в ответ — Яська не расслышал, что именно, как ни старался.

Тень обернулся к костру. Властно скомандовала:

— Добавьте материи! Нужен новый уровень!

Шелохнулись ещё две тени — ростом ниже первой, — засуетились, принялись подкидывать в угасающий костёр наломанные сучья. Пламя живо встрепенулось, пуляя пучками искр в зенит. Ореол света заметно расширился, выхватив из тьмы серые туники, — это были дети с затемнёнными зрачками и серой кожей лиц, тонкой, как пергамент. Они никак не реагировали на Яську, словно тот и впрямь был с другой стороны; лишь смиренно смотрели на беснующееся пламя, как заворожённые. Двое смотрителей огня выполнили возложенную на них функцию и вновь присоединились к общему скоплению. Застыли, точно гипсовые изваяния.

Говоривший властным голосом обернулся к недвижимому Схрону.

Яська чуть было не осел.

У человека не было глаз. Вообще. Лишь пустые глазницы с вывороченным наружу мясом — такое ощущение, что в лицо незнакомца вцепилась свора озлобленных ворон. Мелькнула жуткая улыбка, но лишь на долю секунды, после чего, узкие губы вновь сделались неподвижными, придав лицу человека — или не человека! — зловещее выражение.

Это было то самое существо из снов, но со спущенным капюшоном.

— Ступай, брат, и молись Матери. Сегодня ты, вне сомнений, прогневал Её, — костлявая рука с длинными когтями коснулась щеки Схрона; дрогнула и поползла вниз, оставляя за собой кровоточащий порез.

Схрон никак на это не отреагировал. Его голова поникла, как у тряпичной куклы. Руки повисли вдоль тела. Плечи опали.

— Ступай же, — повторил Незнакомец, пряча руку в полы туники.

Яське показалось, что к одной из мерцающих на одеянии лун скользнула хвостатая тварь — раз и нету, будто спряталась в щель!

Схрон безвольно поплёлся к костру. Только сейчас Яська заметил в полукруге застывших детей свободное место — Схрон занял именно его, как послушная марионетка.

Незнакомец шагнул ближе. Усмехнулся клыкастым ртом:

— Так вот, значит, как выглядят отошедшие ото «сна». Они жалкие, испуганные, не способные нормально мыслить. Дети планеты Земля. «Искры» затухающего Солнца. Надежда обезволенного вида. Единственные оплот во Вселенной, что может ощущать истинные эмоции. Скажи мне, что ты чувствуешь именно сейчас, человеческое дитя?

Яська открыл рот, но так и не смог ничего сказать. Он был словно выброшенная на берег рыба.

Незнакомец шагнул ещё ближе. Яська ощутил леденящий холод открытого космоса — там за миллиарды миллионов парсек от родного Солнца было именно так! Лёгкие сдавило, будто в тисках, не давая возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть. Яська понял, что задыхается и поскорее отскочил в сторону.

Незнакомец рассмеялся.

— Ты как раскрытая на ветру книга. Каждый лист — отдельный жизненный эпизод. Каждая страница — обретённое заново чувство. Скачущие строчки — это твои разрозненные мысли. Я могу прочесть тебя хоть задом наперёд. Всё то, что было, есть и будет. Ты хочешь узнать своё будущее или предпочтёшь Истине — забвение?

Яська мотнул головой, тараща глаза.

— То-то и оно. Чувство страха не позволяет тебе принять Истину такой, какая Она есть. Ты слеп, хотя и имеешь два глаза. Ты глух, не смотря на то, что воспринимаешь звуки. Ты обречён, хоть и лелеешь душу призрачными надеждами. Впереди — лишь Тьма. Бездна, которую вы сами того не ведая, приближаете день изо дня. Ничто не имеет смысла. Жизнь — всего лишь антураж. Трагедия под лучами наивного солнца. Оно может лишь молча наблюдать, не в силах хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию. Потому что кругом — «слепцы». «Слепцы», уверовавшие в собственную неприкаянность. Это уже сверхуверенность. А последняя, не что иное, как начало конца. Паситесь, подобно агнцам, ведь в этом мире для вас всё уже кончено, причём давным-давно. Вы наводнили реальность суетой, не понимая, откуда именно она произрастает и что влечёт за собой впоследствии. А она — есть происки бездны. Семя к семени. Росток к ростку. Прах к праху. Сознание — к озвученной вере. Так вершится ваша эволюция. Нужно уяснить лишь одно: бегство послужит началом новой эпохи. Это кольцо. Можно прыгнуть выше головы, но место приземления от этого не изменится — вы как белка в колесе. Изменится лишь отношение. А та петля, которую вы, сами того не ведая, накинули на собственную шею, затянется. Придётся бежать от самих себя, а это невыполнимо. Потому что внутри вас — уже мрак. А от него не скрыться, как и от самого себя. Можно лишь «плыть». Но не многим это дозволительно.

Незнакомец умолк и вознёс руки к чёрному небу, желал слиться с ним воедино. Кончики его пальцев замерцали голубым пламенем. Свет от него набух, точно бутон цветка, и повис в пространстве, ни на что не опираясь. Затем дрогнул, увеличился в размерах и принял форму сплюснутой сферы.

— Смотри же, раз отчаялся бросить вызов Тьме! — Незнакомец шагнул вперёд.

Яська испуганно попятился. Однако Незнакомец не обратил на это движения никакого внимания — в данный момент Яська его мало интересовал. Он застыл у разросшегося на краю поляны дерева и вновь поднял руки.

Яська проследил жест и ужаснулся. Через корявый сук была перекинута толстая верёвка. Один её конец терялся в недвижимых ветвях. Другой — оканчивался затянутой петлёй на задних лапах висящего вниз головой Лохматого.

Яська испустил стон отчаяния. Пёс был мёртв. В его навечно застывших зрачках отражалось пламя костра — казалось, что внутри закоченевшего тела ещё теплится жизнь. Но это была лишь призрачная надежда, а Лохматый ушёл. Из его рассечённой шеи капала густая кровь, орошая рыжую траву чёрными сгустками смерти.

Яська попытался собраться с мыслями.

«Когда же они успели? Ведь пёс всё время был рядом со мной! Если только… Если только это не был другой Лохматый. Тот, которому всё же удалось бежать! Где-то там, в другой реальности или на недозволенной пониманию грани!»

Незнакомец запустил правую ладонь в полы туники — крадущаяся тварь на секунду вновь сгинула. Извлёк из переливающегося одеяния серповидный клинок. Подставил сталь под капающую кровь.

Яське показалось, что капли зашипели, как если бы сталь была разогрета докрасна.

Незнакомец повёл слепой головой. Безошибочно определил местоположение трясущегося Яськи. Улыбнулся пергаментом губ.

— Сейчас ты увидишь мир, замешанный на алой крови. Этот мир обречён, но ещё не знает этого, — он отдёрнул руку от шеи пса, резко развернулся и направился к висящей в пространстве сфере. Замер подле неё, опустил взмахом руки ниже — до уровня груди — и смахнул с лезвия каплю крови.

Поверхность сферы вздрогнула, покрылась рябью морщин, словно лицо человека, испытывающего нестерпимую боль. Затем резко сжалась в умопомрачительной конвульсии и принялась мерцать всеми цветами радуги, чему-то сопротивляясь, — это походило на бурю.

— Подойди же, — повелевал Незнакомец, и Яська пошёл.

Он не мог сказать, что именно движет им в данную минуту. Это точно не являлось любопытством. И отчаянием тоже не было. Какой-то слепой инстинкт, задавшийся целью обретения той истины, что подчинила бы себе реальность неизвестного мира, продолжи Тьма рваться наружу и дальше. Точнее внутрь.

А сфера продолжала пульсировать и волноваться. Она пыталась во что бы то ни стало отторгнуть инородный организм, но тщетно. Алое семечко преодолело уже половину радиуса сферы и упорно продвигалось к центру.

— Там сейчас смута, — вещал Незнакомец, будто посвященный в истину мудрец. — Они мечутся, в попытке определить истинное зло, но это не так-то просто. Они смотрят вверх, по сторонам, друг на друга. Им просто невдомёк, что смотреть нужно внутрь самих себя. И сказать им об этом тоже некому. Потому что тех, кто всё же определил первоисточник зла, «трансформируют» в первую очередь. «Слепцам» кажется, что такие индивиды опасны одним своим наитием. От них не знаешь, чего ждать, ими практически невозможно повелевать, к тому же они не боятся ступить за грань. А «слепцы», ох как боятся. Такие «искры» появляются во всех мирах на закате эпох. Они словно отголоски угасающего солнца. Заряды, что пытаются реанимировать замёрзшие сердца.

Алое семя замерло у самого центра — оно наслаждалось столь лёгкой победой. А вокруг по-прежнему разыгрывалось светопреставление. Цветная спираль раскручивалась всё быстрее и быстрее, отчего сама сфера значительно увеличилась в размерах. Сейчас она обрела свой первоначальный диаметр, до начала эксперимента, и продолжала медленно расти, раздуваемая бушующим внутри ураганом.

Яська смотрел во все глаза, и ему казалось, что он видит ужасающую реальность этого мира. Колоссы бетонных городов, заражённые изнутри извивающимися паразитами, что снуют по горящим улицам в поисках тёмных щелей и канализационных люков, где всё ещё может укрываться «страх». Реки раскалённой лавы, пожирающие подвесные мосты, замусоренные пляжи и потухшие маяки. Низкое небо, сменившее цвет с лазурного — на тёмно-бордовый. Хищное, чего-то выжидающее — оно было готово к «трансформации», оно ждало новую Звезду.

А Звезда была уже в центре всего этого унылого скопления. Только почему-то она была вовсе не бордовая, какой запомнилась Яське у Моста. Звезда была абсолютно чёрной, словно засевшая внутри яблока гниль, и теперь она тоже пульсировала, источая во всех направлениях СВОЙ «резонанс».

Яська почувствовал, как от последовавшей догадки, вздыбились волосы на макушке.

А Незнакомец подвёл итог:

— Они даже не заметили, как настал конец. Теперь у них всего лишь один путь: внутрь самих себя, потому что они так и не научились «плыть». Их ждёт тёмный горизонт. Горизонт событий. Бездна.

Чёрная проказа принялась заполнять сферу изнутри. Та больше не сопротивлялась — стала абсолютно прозрачной и розовой, точно раствор марганцовки в воде. Яська видел выгоревшие леса, опустевшие города, пересохшие моря и реки. Он видел слепых путников, что бродили по пепелищу, заручившись поддержкой деревянной клюки. Он видел последних детей, сидящими на берегу океанов, подставив обветренные лица под злобные наскоки кислотных дождей. Всё было кончено, а в последнем огненном вихре догорал красно-зелёный змей. Тот самый, что они запускали с Колькой и Тимкой этим летом…

Яська почувствовал дурноту.

— Что это за мир? — прошептал он дрожащими губами, наблюдая, как в стихии огня растворяется последняя мечта обречённого на вечные муки мира.

Незнакомец не ответил.

— Что это за мир? — повторил Яська и внезапно понял, что его попросту не слышно. Над поляной царила вакханалия звуков, среди которых явно выделялся противный треск, так похожий на стрекотание голодной саранчи. Казалось, что на свет костра в ночи выскочила целая свора прожорливых насекомых, задавшихся одной единственной целью: сожрать всё вокруг!

— Что это за мир?! — заорал, что есть мочи, Яська, но даже сам не различил собственного голоса. Тогда он принялся оглядываться по сторонам, силясь определить источник жуткой какофонии.

Саранчи не было и в помине. А резкий треск скакнул по волновой лесенке, прейдя в ультразвук.

«Вот тебе и «трансформация»! Ясь, а Ясь, какого испытывать это?»

Яська зажал уши ладонями и осел в траву.

…А с Незнакомцем творилось что-то поистине невообразимое. Он вытянулся во весь рост, словно его и впрямь что-то тянуло вверх, склонил голову набок и просто раскачивался из стороны в сторону, продолжая безучастно лицезреть пустыми глазницами гибнущую сферу.

Щёлк!

Яська вздрогнул. Сквозь слёзы, увидел, как сломалась шея Незнакомца. Однако тот не упал. Более того, начал медленно подниматься над землёй, будто кудесник левитации. Откуда не возьмись, налетел свирепый вихрь. Яська получил мощнейший удар в грудь и кубарем покатился незнамо куда, заметив краем глаза, как разметало по сторонам сыплющий искрами костёр. Куда подевались Схрон и остальные услужники Тьмы, Яська понятия не имел… хотя и догадывался.

Он долбанулся правым боком о ствол дерева, так что какое-то время не мог нормально мыслить, как и воспринимать окружающую действительность. В затылке надсадно ухало, а каждое очередное сокращение сердечной мышцы сопровождалось ноющей болью, которая с током крови постепенно распространялась по всему телу. Яська с трудом сел, уткнулся отбитой спиной в незыблемый ствол, попытался сфокусировать взор на Незнакомце. В лицо летели коряги и пыль… а ещё что-то неимоверно холодное, так похожее на капли ледяного дождя. Эти капли метили лишь в глаза; они походили на иглы: острые, недоступные пониманию, высшие — от них невозможно было укрыться.

Яська понял, что нужно бежать. Однако не успел он принять мысль за данность, как всё тут же стихло. Причём в один миг, словно кто-то незримый нажал кнопку «пауза» на пульте DVD-плеера, лишив мир телеэкрана подвижной структуры. Отличие заключалось лишь в том, что летящие предметы не остались висеть просто так, ни на что не опираясь, а плашмя рухнули в траву! Над горизонтом не осталось ничего, только тонкий силуэт Незнакомца, что угадывался в мутном свечении затухающей сферы.

Яська разинул рот и просто пополз задом наперёд, толком не понимая, что его движениям мешает ствол дерева, в который он попросту упёрся спиной. Догадка всё же пришла, но в этот момент назрело очередное безумие: Незнакомец качнулся, как подвешенная на нитях марионетка, и полетел над землёй к нему, к Яське!

Яська издал вопль отчаяния. Попытался зажмуриться, но так сделалось ещё страшнее, и он заново распахнул трепещущие ресницы.

Незнакомец навис, точно повешенный труп, с перекошенной набок головой. Только сейчас Яська разглядел, что все его конечности были буквально вывернуты из суставов. Позвоночник тоже пострадал: корпус и голова были повёрнуты к Яське анфас, а вот таз и ноги — под неестественным углом, который не сулил ничего хорошего связкам, мышцам, да и костям!

Яська понял, что сходит с ума, а Незнакомец открыл кровоточащий рот и что-то пробормотал, продолжая источать из глазниц тёмную муть, что связывала по рукам и ногам.

Яська всем телом вжался в дерево. Хотелось в щель. В какую угодно, лишь бы подальше от этого проклятого места, подальше от Тьмы и от всего этого олицетворения ужаса!

Голова Незнакомца дрогнула, заняла нормальное положение. Послышались незнакомые слова — очень низко, словно гул расстроенного контрабаса:

— Qui… hic… Prefilled… mortem… Mihi… Mane…

Яська вытаращился на существо, как на что-то иррациональное. Хотя так и было. Он ничего не понимал, да даже если бы и понял, вряд ли бы сумел сказать в ответ хоть что-нибудь вразумительное.

Вновь послышался нарастающий гул.

— Quamdiu… Inveneritis semita… Quo natant… Dicendum… mortem!

Яська вжал голову в плечи и просто смотрел перед собой. Потом понял, что не может бездействовать и дальше: принялся раскачиваться взад-вперёд. Реальность, было, дрогнула (Яська даже почти дотянулся до заткнутых за пояс прыгалок и припомнил знакомую считалочку), но с небес спустилась Селена и обожгла сознание.

В ушах пророкотало:

— Currunt oported!.. Alicuis natant… Qui evigilasset…

Яська уставился в пустые глазницы, что поглотили окружающее пространство. Он буквально тонул в непроглядной тьме, а костлявые пальцы всё сильнее сжимали основание его черепа, отчего внутри всё буквально выгорало от адского пламени. Его словно разрезали на части, заново отсекая от света!

«Раз, два, три, четыре…» — И всё прекратилось.

Утёс был неимоверно высок, а выступ под ногами казался жалким и хлипким. Он крошился от каждого неверного движения, осыпался вниз лавинами всеобщего безразличия. Никому не было дела до испуганного мальчишки, затерявшегося где-то далеко на стыке неизведанных миров. Всех заботила лишь собственная суета, ради которой можно было пойти на всё, что угодно.

Яська вновь переступил с ноги на ногу. Почувствовал, что соскальзывает — на этот раз наверняка! Тут же, что есть сил, вцепился бесчувственными от напряжения пальчиками в каменный монолит за спиной. Когда-то там росло дерево, однако это было давно и в другом мире — это было неправдой. Здесь дерева нет и в помине. Оно кануло в неизвестности, за переплетением троп и судеб. А из-за спины напирало отчаяние. Оно оплетало сознание вязкими путами, сковывало движения, желая, во что бы то ни было, столкнуть вниз.

Под ногами вращались бордовые облака. Они ясно обозначали спираль, в центре которой пульсировало ярко-красное ядро. Оно было раскаленным, пышущим нестерпимым жаром, похлеще доменной печи, — Яська даже на расстоянии чувствовал адское пекло, навалившееся тяжким грузом на его бренное тело. С носа капало, глаза щипало, пальцы рук неизменно соскальзывали с крошащихся уступов. Казалось, всё против него. И реальное и нереальное.

Яська понятия не имел, каким образом он очутился в этом жутком месте, как и то: где именно он очутился, и сколько прошло времени с момента предшествовавших данности событий. Он помнил лишь бездонные глазницы, внутри которых, в извечной тьме, копошились паразиты; а так же нестерпимую боль, от прикосновения которой хотелось просто «уснуть».

«Быть может, это Смерть, собственной персоной? Но тогда почему она изъяснялась на незнакомом языке? Разве в этом сосредоточен хоть какой-нибудь смысл? Нет, вне миров, конечно, возможно всякое, но не до такой же степени! Ведь существо явно пыталось что-то донести или спросить. А если учесть, что я не первый и далеко не последний, за кем оно явилось в реальность, тогда смысл утрачивается вообще! Если только, Смерть не приходит снова и снова по той простой причине, что её вопросов до сих пор так никто и не понял…»

Яська поёжился и вновь чуть было не сорвался вниз.

Из бордовой облачности вырос задумчивый протуберанец. Он скользнул в сторону выступа, на котором застыл Яська, но потом передумал и осел молочной пеленой обратно в родную стихию. На его месте сверкнули две яркие вспышки, в облаках пророкотало, словно предвещая грозу. Затем всё успокоилось, точнее вернулось к размеренному вращению вокруг ядра — на круге своя.

Яська нездорово икнул. Вспомнил посиделки на Мосту с Росинкой. Осторожно вытянул шею и сплюнул, сам не зная зачем. Потом дёрнул ногой, понаблюдал за сорвавшимся в пропасть камешком. Тот отскочил от скалы и скрылся в волнующейся стихии. В груди неприятно закололо, захватило дух. Так бывает, когда стоишь на крыше многоэтажного дома, не в силах перебороть страх и глянуть за карниз. Потом всё же решаешься, смотришь вниз и понимаешь, что вот-вот брыкнешься! Потому что от раскинувшейся под ногами бесконечности буквально дух захватывает. Остаётся только неприятное тянущее ощущение в груди, словно что-то пытается выбраться наружу, предчувствуя стремительный полёт в неизвестность…

«Ясь, а Ясь…»

Яська вздрогнул. Вжался всем телом в камень, а из темноты, в это время, донёсся такой знакомый голос:

— Яська!

Яська зажмурился, понимая, что просто сходит с ума. Впрочем, давно пора!

Однако это оказалось вовсе не безумие. Оклик повторился. На сей раз значительно ближе, будто обращавшийся к Яське, имел способность перемещаться в пространстве, не смотря на неприступные стены:

— Яська! Ну же, дай руку!

Яська побледнел. Принялся скакать взором по нависшим над головой скалам. Ничего. Такое ощущение, что шёпот, не что иное, как очередные происки Тьмы!

«Забалтывает, в надежде, что потеряю бдительность и сорвусь!»

Об валун у правой ноги что-то стукнулось. Тут же отскочило, будто горох от стены, и кануло в бездне. Краем глаза Яська уловил чуть в стороне от своего укрытия движение: словно кто-то махнул рукой, после чего, вновь вцепился в массив, силясь не сорваться вниз.

Яська проглотил страх, вытянул шею и прошептал:

— Кто ты?

Какое-то время ничего не происходило, однако когда Яська уже было заново уверовал в собственное безумие, на свет — точнее во мрак — народились слова:

— Это же я, Ярослав. Не узнал?..

Яська мотнул головой, силясь совладать с хороводом пляшущих мыслей. Ведь Ярослава попросту не должно быть! Он ушёл вдоль своего Пути на другой берег, откуда невозможно вернуться!

«Можно только «плыть…»

Яська вновь чуть было не полетел вниз головой.

— Как ты меня нашёл? — обратился он к скалам, по-прежнему, с трудом веря в реальность всего происходящего. — Где все остальные?! — В сознании отчего-то всплыл образ неугомонного Огонька, колупающего ногтём грязную пятку. Он тут же заслонился силуэтом рассудительной девочкой с косой — Яська не видел её лица, но знал, что это именно она. Проскакала на одной ноге весёлая Ксанка; подмигнула и сиганула в пропасть…

Яська чуть было не дёрнулся за девчушкой!

— Я вспомнил, как ты говорил про прыгалки, — заговорил после долгой паузы Ярослав. — Про частоту и как лучше всего её подобрать.

— И как же?

— Нужно просто играть.

— Играть?

— Да. Давай я чуть позже объясню?.. Ты можешь двигаться? Тут пещера в скале. Сам не знаю, как именно в неё угодил. Сейчас как подумаю, что мог бы мимо пролететь и прямиком туда, в эту круговерть!.. Волосы на голове аж дыбом встают!

Яська попытался представить не на шутку испуганного Ярослава. Не получилось. В голове рисовалась та самая статуя — символ противоборства. Именно таким Ярослав ушёл за грань: непокорным, неподвластным, уверенным в собственной правоте, стремясь защитить самое дорогое, что осталось. Возможно, именно поэтому он и вернулся, наперекор судьбе.

— Так что с остальными?

— Не знаю. Я их не видел. С тех самых пор, как…

Яська почувствовал, как оборвалось сердце. Как же так?! Ведь их забрали вместе. Почему же на той стороне вышло, что поврозь?.. Господи! Вот ведь дурья башка! Так проще всего диктовать условия и волю. Нужно просто разделить повстанцев. Взять огромный тесак и раз, раз, раз!.. Потому что поодиночке задуть «искры» проще всего!

— Ты говори со мной, ладно?.. А то низги не видно!

— Хорошо. Только я не знаю, о чём… — тут же отозвался Ярослав.

— Да о чём угодно, лишь бы я слышал твой голос — он как ориентир во тьме! — Яська собрался с силами и двинулся вдоль отвесной скалы, вжавшись лопатками в камень, ощупывая поверхность под ногами носком правой сандалии. В висках грохотало, да так, что, казалось, от скал отскакивает пружинящее эхо. Потом вакханалия звуков в голове стихла, а в кристальном сознании зазвучал ровный голос Ярослава, отчего тьма попросту отступила:

Яська, без сил, рухнул на горячие камни. Перекатился на спину, прерывисто задышал, ловя трясущимися губами раскалённый воздух. Сердце ухало в груди, как гигантский кузнечный молот по наковальне. В голове было по-прежнему пусто, словно уверенный голос Ярослава враз изничтожил засевшую там нежить.

— Ты как? — спросил Ярослав, склоняясь над сопящим другом.

Яська приподнял голову и показал большой палец: мол, ничего, жить буду.

Ярослав кивнул. Скрылся во тьме. Потом возник снова и положил Яське на лоб что-то холодное.

— Что это? — просипел Яська, силясь приподняться на локотках. Однако в мышцах рук и ног завёлся какой-то трясун, так что конечности напоминали разваренные макаронины.

— Я, — ответил Ярослав, замирая рядом в позе турецкого падишаха.

— Я понял, что не Карлсон, — попытался пошутить Яська. — Где ты разыскал воду, да ещё такую холодную?

— Нигде.

Яське не понравилась сухость последней фразы — она словно прилетела из абсолютного космического мрака. Хотя… Если учесть, откуда именно «приплыл» сам Ярослав, тогда всё могло обстоять намного ужаснее.

Ярослав будто прочёл Яськины мысли.

— Я теперь всегда такой.

— Какой?

— Холодный.

Яська вскочил. Уставился в бледно-лиловое личико Ярослава, подсвеченное отблесками далёких зарниц, с отведёнными в сторону глазами. На камни что-то упало. Яська вгляделся и понял, что это ладонь Ярослава, такая же ледяная, что и всё остальное. Она была подобна подбитой птице. Пока ещё живой, но неизменно коченеющей.

— Но почему?!

Ярослав сокрушённо вздохнул.

— Я сам не сразу привык. Просто там, за гранью, — всё иначе. Прости, что напугал тебя. Не нашёл ничего другого, вот и прикоснулся, как есть.

Яська переборол страх. Накрыл своей ладонью ледяную кисть Ярослава. Улыбнулся.

— Спасибо.

Ярослав улыбнулся в ответ. Однако лишь мимолётно, отдавая дань откровению друга, буквально сразу же сделавшись вновь непроницаемым.

— Не за что. Ты ведь сам всё проделал, а я просто вслух читал.

— Ничего и не просто! Знаешь, как помогло! Я даже про страх забыл!

— Правда?

— А то!

Ярослав всё же выдернул кисть из-под Яськиных пальцев.

— Ты чего? — не понял Яська.

Ярослав виновато улыбнулся, снова отвел глаза.

— Ты не подумай только, что мне неприятно к тебе прикасаться… Вовсе нет! Даже напротив, я бы так вот сколько угодно просидел, когда рядом настоящий друг!

— А ты… То есть, я — друг?

Ярослав сверкнул во тьме синими зрачками.

— А разве нет?

— Нет. То есть, да! Я, просто… Я ведь думал, что обрёк тебя… вас… на вечные муки своими действиями.

— Ты ведь освободил нас.

— От чего?! Я же не знал, какого вам станется там, на другой стороне!

Ярослав кивнул.

— Всё лучше, чем томится в вечном неведении. Знаешь, я никому раньше этого не говорил — просто чтобы не пугать, — Ярослав внезапно умолк.

Яська ждал, не желая встревать с глупыми вопросами, понимая, что друг пытается собраться с мыслями — в душе он был готов к этому разговору уже давно, просто всё не знал, кому именно открыться.

Ярослав всё же решился.

— Мне казалось, что там, взаперти, всё повторяется изо дня в день. Знаешь, на старых пластинках бывают сколы или царапины. Порою, попав на такое заграждение, игла не в силах его преодолеть. Спираль нарушается, а из раструба доносится лишь одна единственная часть записи, которая повторяется вновь и вновь с каждым очередным оборотом бобины… Это, своего рода, кольцо. Мир, замкнувшийся на себе самом. Снаружи идут года, пролетают десятилетия, сменяются эпохи, а внутри — всё блекло и однообразно. День неизменно повторяется, как только игла вновь натыкается на баррикаду, — Ярослав вздохнул. — Порой мне казалось, будто я знаю, что именно выкинет Огонёк, или за что начнут отчитывать нашкодившую Ксанку… Моментами, я даже мог поклясться, что выполнил ещё вчера то поручение, перед лицом которого меня поставили сегодня поутру, хотя и не понимаю, как такое возможно. Я не могу объяснить всего этого. Но я просто уверен, что всё повторялось. А это самое гадкое: когда ты в чём-то уверен, но не можешь никак доказать, чтобы все остальные поверили.

— А что бы это изменило? — осторожно спросил Яська.

Ярослав вздёрнул плечи.

— Я не знаю. Да и какая теперь разница! Меня больше интересует другое: кому понадобилось устраивать всё это, и ради чего?

Яська не знал, что ответить.

— Оказывается, в мире много странностей, — вздохнул Ярослав. — И ни одна из них не желает проливать на себя свет. Что за стих я читал?

— А ты разве не знаешь?

Ярослав отрицательно мотнул головой.

— Тогда как же читал?

— На память. Засело когда-то.

— Мамочки…

— Чего ещё?

Яська почувствовал, как, не смотря на царящий повсюду жар, он буквально с головы до ног покрывается ледяными мурашками.

— Так ведь и правда!

— Ты о чём?

— Тебе вовсе не казалось!

— Казалось — что?

— Ну как же!.. Всё то, о чём ты только что говорил! Твою реальность и впрямь кто-то замкнул! Но только твою. Потому что остальной мир продолжил жить как и прежде!

— О чём ты? Ведь это всего лишь мои догадки и слепые суждения, ничем особо не подкреплённые.

— А вот и нет! — Яська чуть было не показал напрягшемуся Ярославу язык — вовремя смекитил, что к чему, и где именно они находятся. — Этот стих — «Когда мы спрячем за пазуху…» — написал Владислав Крапивин — я читал его «Голубятню!..» А он жил и писал уже после войны!

Ярослав молчал.

— Понимаешь, что всё это значит?! — Яська уже не мог сдерживаться. — Ведь это и есть доказательство! Чего ещё надо?!

Ярослав тщательно пережевывал нижнюю губу — Звезда хоть и «трансформировала» его под стать себе — если «трансформировала» вообще, — однако так и не смогла бесследно стереть сознание мальчишки. Вот он, сознательный сорванец, пытающийся познать истину, не смотря ни на что! Он преодолел даже смерть. Снёс утрату. Вытерпел одиночество. И ничуть не изменился, если только на ощупь. Взрослые так не могут. Ни здесь, ни где бы то ни было.

Яська вспомнил Росинку — та тоже не изменилась, хотя он и не знал её при жизни. А это значит одно: Звезда может приспосабливать лишь материю, а вот в противоборстве с добрым сердцем и чистой душой — она бессильна! Да, от Росинки пахло болотной тиной, но это ещё ничего не значит.

— Но зачем Им это? — пробормотал Ярослав себе под нос.

— Кому — им?

— Тем, которые наблюдают.

— А как они это делают?

— Никогда не видел в темноте за окном силуэт замершей птицы в ветвях дерева?

— Нет… Хотя и чувствовал, что там что-то есть. Но я думал — это всё Тьма.

Ярослав отрицательно качнул головой.

— Нет, Тьма приходит уже после Них. А Они — бегут. Вечно. Потому что на одном месте Им не выжить. Они это знают, как знают и то, что сами повинны в приходе Тьмы. Это Они её позвали. И Тьма пришла.

Яська почувствовал, как шевелятся на затылке волосы.

— А ты их видел?

— Нет. Они ведь просто наблюдают. Они — выше. Как дерево за окном.

— А Тьма?

Ярослав серьёзно посмотрел на Яську.

— Я не помню, что видел. Я помню только, как во тьме со мной кто-то разговаривал, но я его не понимал. Я немного знаю немецкий — ещё в школе учил, до войны, а потом невольно натаскал себя, слушая этих фрицев! — Ярослав брезгливо сплюнул. — Это же, не было похоже ни на что из того, что я уже слышал. Хотя… У бабушки была Библия — она прятала её под половицей в своей комнате, чтобы никто не «настучал». По воскресениям бабушка запирала входную дверь, доставала из гардероба треснувшую икону со Спасителем и молилась Ему. Молитвы были на русском, хотя и основательно перековерканы на церковный лад, так что если читать быстро или петь — совсем ничего не разберёшь. Так вот, в конце службы, бабушка неизменно читала «Отче наш» на латыни… «Патерностер», — Ярослав умолк.

Яська ждал с замиранием сердца.

— Во тьме я не раз слышал «патер». И ещё, «нострум обскурис».

— И что это значит? — прохрипел Яська.

— Я… Я не знаю, — Ярослав обхватил руками плечи. Сейчас он всей своей позой олицетворял отчаяние, а может и смирение, принятие всего, как есть.

Яська молчал, не зная, что сказать. Было страшно. В особенности, вспоминать то, что случилось за кладбищем. Ведь это был истинный ужас. Тьма, что всё же добралась до него, как предрекали все те, кто знали про Путь.

— Вот, — Ярослав что-то протянул.

— Что это? — оживился Яська.

— Кулончик твоей сестры. Я её так и не встретил. Прости, — Ярослав виновато вздохнул. — Похоже, за гранью, как и в реальности, — не всегда получается так, как того хочешь. Точнее никогда не получается. Я и сам хотел её найти. Ведь это именно она «растормошила» меня ото сна.

Яська коснулся кулончика. Тот отозвался розоватым свечением и, словно в назидание, уколол пальцы.

— Это он привёл тебя сюда?

— Наверное… Хотя скорее другое. Кулончик лишь сохранил память о тебе и обозначил Путь. Потом я вспомнил про прыгалки, но те куда-то задевались во тьме… Я испугался, что потерял.

Яська достал из-за пояса прыгалки.

Ярослав кивнул.

— Я так и думал, что им не место там. Тогда я принялся играть в «стёклышки», чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных мыслей — к тому же кто-то нарисовал передо мной светящееся поле. Прыгал на одной ноге в абсолютной тьме, сам не понимая, как угадываю направление, куда нужно прыгнуть… а потом вдруг услышал голос.

— Голос?

— Ага.

— Тот самый?

— Нет, другой. Я его никогда до этого не слышал, но понимал. Он называл разные комбинации чисел и, всякий раз, добавлял: «натант». Тогда я заново подбросил кулончик… и он вдруг засветился, как сейчас… просто так, в полёте. Потом упал, подскочил и принялся скакать по пронумерованным квадратам!

— Ничего себе… — присвистнул Яська.

— Я тогда перепугался не на шутку, а кулончик возьми, да и повисни в воздухе, будто ничего и нету. А я слышу внушение, только на сей раз понятное: «плыви».

— И?.. — Яська всем телом подался вперёд.

— И я «поплыл»…

— Как?!

— Просто зажмурился, чтобы не так страшно, и прыгнул на тот квадрат, над которым завис кулончик. А когда открыл глаза, то оказался тут.

— Так что же это было такое?

— Не знаю. Думаю, это и есть Путь. Хотя скорее, меня кто-то направил. Или что-то.

Затем они долго молчали. Каждый пытался разобраться в собственных мыслях. За последнее время накопилось много всего и было неясно, как со всем этим «плыть» дальше. Бороться в открытую — нельзя. Уж очень неравны силы. Да и соратников найти вряд ли получится. Противостоять и дальше в одиночку — страшно. Кто его знает, на что ещё может пойти Тьма, задавшись достижением собственной цели? Пока Она лишь запугивала, однако факт того, что со временем эти меры недвусмысленного назидания трансформируются во что-то реальное и более действенное — неизменно заявлял о себе, как о чём-то, само собой разумеющемся. Окончательно подавляло неведение. Зачем, почему, когда и кем? — основополагающие вопросы, на которые попросту не было ответов. Да и не будет никогда, потому что на той стороне вряд ли так уж желают проливать свет на собственные деяния. «Злодеяния». Ведь тогда им самим придётся принять ещё более жуткую истину, чем всё остальное, что так стремится завладеть светом. Им придётся признать собственную ошибку, а это посложнее всего остального.

Потом друзья двинулись в путь. Спорить, в какую сторону тот ведёт не стали. Спираль бездны ужасала своим размеренным вращением. К тому же и сам Ярослав заметил, что слышал внизу голоса, находясь ещё там, по другую сторону реальности. Даже не голоса, а стоны отчаяния — туда ни стоит идти, ни в коем случае! Да и Колька с Тимкой оставались в безопасности, раз не дошли до поляны — Яська заставлял себя верить именно в это.

На деле же, всё обстояло намного страшнее, просто Яська не желал признавать засевшее в груди отчаяние.

Пещера уводила вниз. Жар нехотя отступил, однако не желал отставать окончательно, то и дело напоминая о себе волнами нестерпимой жажды. Пол под ногами сделался покатым. Идти было легко, однако ни Яська, ни Ярослав, и думать не думали о спешке. Во тьме могли таиться ловушки каверзной судьбы — нужно постоянно быть начеку. Хотя переживания за жизни потерявшихся друзей в разы превосходило все остальные разрозненные мысли и чувства. Яська держался на морально-волевых фибрах, что исходили от Ярослава. Тот сказал, что у Кольки с Тимкой есть шансы на спасение лишь только пока всё в порядке с самим Яськой. Если с ним что-нибудь случится, тогда пиши-пропало — шансов у потерявшихся не останется никаких.

Яська кивал тяжёлой головой, борясь с кричащими в груди чувствами, и заставлял себя слепо верить в то, что Ярослав прав. А какие, собственно, были сомнения? Больше Кольке и Тимке надеяться не на кого. Потому что никто и в помине не знает, как далеко зашла в своих играх горстка бесстрашных ребят. Никто понятия не имеет, что происходит в действительности. Никто и представить себе не может, что именно рвётся на свет. Да даже если бы кто-нибудь прозрел, хоть на секунду, что с того? Тут не помогут ни обученные коммандос, ни лёгкие на язык политики, ни крылатые ракеты, что несут в себе атомную начинку. Никто и ничто! Иначе бы те, кто наблюдают, не решились на вечное бегство. А раз решились, значит побороть мрак внутри себя попросту невозможно.

«Но как тогда быть?!»

Воздух сделался тяжёлым. Он нехотя проникал в лёгкие, обволакивал их изнутри, провоцируя нестерпимый кашель. Яська вдыхал с присвистом, а на выдохе просто зажимал губы пальцами. Ярослав просто натужно сопел, потребляя воздух маленькими порциями. Сердце колотилось, словно тамтам, а в висках гремела артиллерия. Ко всему прочему, разболелась голова, и Яська окончательно сник: ну куда их, спрашивается, несёт?! Чего они хотят доказать своими опрометчивыми действиями? Что ничего не боятся? Глупо! Не боятся только психи, а все остальные живут под гнётом вечного страха, в ожидании конца. Как смертники в камере, обречённые на неминучую казнь!

— Держись! — воскликнул Ярослав и тут же куда-то пропал.

Яська не успел ни замереть, ни последовать совету растворившегося во тьме друга. Он только присел, сам не зная зачем, и полетел в кромешную бездну, будто спортсмен-скелетонист, пытаясь замедлить ногами стремительное падение. Однако тщетно. Пол сделался влажным и неимоверно скользким. А угол наклона многократно возрос. В нормальной ситуации, подобные горки, вне всяких сомнений, позабавили бы, но когда несёшься вниз головой, в кромешной тьме, навстречу неизвестности, а скорость с каждой секундой только возрастает, тут уж не до веселья — быть бы живу! Ведь достаточно одного-единственного препятствия или резкого поворота — и от костей мало что останется. А это значит — поражение. Конец всех надежд.

Скольжение закончилось так же внезапно, как и началось. Пол пещеры остался где-то позади, а вокруг не оказалось ничего. Яська взвизгнул, взмахнул руками, в надежде всё же за что-нибудь уцепиться, перевернулся через голову и камнем рухнул вниз. В ушах засвистело, дух захватило, а мысли просто выдуло прочь!

— Мамочка! — заорал во всё горло Яська и шлёпнулся во что-то тёплое.

В нос вонзились мириады острейших игл, вниз по глотке хлынул поток, провоцируя очередные приступы кашля. Яська всё же собрался с мыслями, стиснул зубы, что есть сил заработал руками и ногами, пытаясь всплыть. Он вновь вылетел из податливой субстанции, словно мячик, удивлённо икнул и шлёпнулся обратно в мягкие волны.

В зените пульсировала Звезда. Она словно насмехалась над испуганными детьми.

Яська, в ужасе, зажмурился. Потом перевернулся на живот и принялся искать взглядом Ярослава. Тот раскачивался на волнах буквально в метре. Яська впервые в жизни прочёл на лице друга неподдельный испуг. Ещё бы, подобный спуск затронет чувства кого угодно и не важно, как стойко ты держался всё это время.

— Что это за дрянь такая? — спросил Ярослав, процеживая густое «молоко» сквозь пальцы рук.

Яська улыбнулся, вспомнив своё поведение в момент, когда он впервые в жизни увидел Молочную Реку.

Ярослав ждал ответа. Попутно изучал размытый горизонт.

Яська пожал плечами.

— Не знаю. Тут всегда так.

— А тебе почём знать?

— Росинка рассказывала. Это она показала мне Реку.

— Похоже на болото… — брезгливо сказал Ярослав.

— Нет. Это Река, — тут же поправил друга Яська. — Там, куда она течёт — и заключён смысл всего.

— Так уж и заключен… — Сейчас Ярослав очень сильно напоминал Кольку: такой же недоверчивый и колючий.

Яська улыбнулся.

— Не сомневайся! А ещё не бойся. Иначе нас могут услышать молохи.

— А кто они такие?

— Стражники глубин.

— И что они охраняют?

— Как что… Глубины!

— И отчего же их охранять?

Яська пожал плечами.

Ярослав огляделся. Пробормотал себе под нос:

— Так, может, истина вовсе не там, куда вынесет течение, а внизу, на дне? — В противовес своим словам, Ярослав поднял голову. — Ничего себе!..

Яська тоже задрал подбородок. Соизмерил взглядом огромный горный массив, что возносился в небеса… а потом и ещё дальше, за грани, меридианы и параллели. Присвистнул.

— Ничего себе, глыбища! Интересно, мы с самого верха грохнулись или пещера чуть ниже?

— А кто его знает? Отсюда ничего и не разглядишь, — Ярослав отплыл подальше, отрицательно качнул головой. Потом увидел над головой Звезду, тоже присвистнул. — И Она тут!.. Так низко!

— А ты как думал?..

Ярослав пожал плечами.

— Никак. В принципе, я догадывался, что Она — на протяжении всего Пути, хотя Её и не отовсюду можно увидеть.

— Ага. У Моста её и вовсе нету! — Яська невольно улыбнулся, припомнив, как выбрался по стальным фермам в родной город.

«Вот бы так и сейчас! Хотя… Так уже никогда не будет».

— А что за мост?

— Мост — и есть Путь, — на автомате выпалил Яська, особо не задумываясь.

Ярослав нахмурился.

— Я думал, Путь — это Река. Ты ведь и сам это сказал.

— Ну да, сказал, — Яська принялся усиленно соображать. — Просто тот Путь немного другой. Он извилистый, что ли… Более трудный — на нём нужно мыслить. А тут — прямая. Раз — и там!

— Зачем же нужны два Пути, если оба они ведут в одно и то же место?

— Скорее всего, Мост — это просто объезд. Для тех же, кто не хочет или не может познавать истину постепенно — есть Река. Путь напрямик!

— Напрямик?

— Ну, то есть, вызов судьбе!

— А думаешь, стоит бросать ей вызов?

— Я не знаю… Но ведь зачем-то всё это создали.

Ярослав вздохнул.

— И то верно. А ведь и впрямь, как в жизни всё! Точнее, в твоей действительности, — Ярослав помолчал, изучая размытый горизонт. — Каким бы ни был человек, у него всегда есть право выбора. При этом, пути одних, стремительны и быстротечны — они словно несутся по прямой, не замечая ничего вокруг. Раз — и вот оно устье, как ты и сказал! А позади, при этом, — ничего. Я не про материальные ценности, а про духовные. Душа — пуста, земной путь — окончен, а смысла, как не было, так и нет. Таких людей мало — они словно выжигают себя изнутри, — оттого так пустынно именно тут. Но есть и другие люди, пути которых тернисты и непросты. Они словно идут в обход, задавшись целью познать мир таким, какой он есть до Звезды. Или каким он может быть. Их жизненный цикл значительно удлиняется, но и появляется возможность оглядеться по сторонам. Отличить хорошее от плохого, познать смысл, духовность, научиться любить и растить. Хм… Я, наверное, глупости сочиняю… Прости.

Яська какое-то время молчал, переваривая всё только что услышанное. Потом понял, что друг ждёт его реплики и быстро-быстро заговорил, удивляясь тому, насколько легко в голове рождаются мысли:

— Да за что ты извиняешься-то?! Я сам раньше ничего не понимал: есть Река, и есть Мост — смысл? А теперь… Ты всё верно заметил! Я даже понял, зачем нужен Мост! Росинка говорила, что это пересадочный пункт! Как железнодорожная станция или аэропорт. Тут есть возможность пересесть с одного вида транспорта на другой!

— И продолжить Путь… — Ярослав почесал затылок. — А ведь верно.

— Ещё бы! — Яська буквально задыхался от распирающих его душу чувств. — Всегда есть возможность замедлить бег и остановиться! Вопрос лишь в том: хочешь ли ты сам этого? Если да, то — пожалуйста! Можешь пойти в обход. Или, наоборот, когда не останется никого и ничего, или же появится непреодолимая тяга к приключениям, — Путь открыт, прямой и стремительный! Я даже не знаю, с чем это можно сравнить!.. И впрямь, как на поезде!

Ярослав долго молчал. Потом спросил:

— Значит, говоришь, что у Моста нет Звезды?

Яська утвердительно кивнул.

— Тогда плывём. Скорее всего, твои друзья именно там.

Из-за призрачного горизонта донёсся грустный стон. Яська загнанно обернулся.

— Молох! Скорее!

Ярославу не пришлось повторять дважды. Но он всё равно обернулся — уже на ходу, — чтобы взглянуть на стражника глубин. Его лицо не дрогнуло. Как Яська не старался уловить хоть какую-нибудь эмоцию — тщетно. Ярослав словно лишился чувства страха. Перед ним была лишь конкретная цель, а всё остальное казалось никчёмным и сопутствующим, задвинутым ногой под кровать. В данный момент, он нёсся по прямой. Причём так стремительно, что повернуть назад казалось невозможным, даже захоти этого он сам.

Мост, как и прежде, поражал своим величием. Он вздымался из Молочной Реки, нависая над головой истинным совершенством. Бетонные колонны пестрели сизым налётом. Изредка поскрипывал усталый металл. Свистел между ферм ветер. Низкие тучи растрепали свои грязные отрепья, словно желали основательно прополоскать их в «молоке». Однако Река не обращала на них внимания, продолжая свой размеренный путь в неизвестность.

Яська кое-как вскарабкался на скользкий бетон. Помог вылезти из воды запыхавшемуся Ярославу. Тот держался уверенно, лишь временами опасливо озирался по сторонам, словно нутром ощущая опасность. Однако это был вовсе не страх. По крайней мере, не тот страх, что сковывает по рукам и ногам, пригвождает к месту, или просто сводит с ума. Это было беспокойство за собственную жизнь. Инстинкт, направленный на самосохранение. Оказывается, после смерти он никуда не исчезает.

— Ты забирался на самый верх? — спросил Ярослав, изучая планки лесенки, стремящиеся ввысь.

Яська кивнул.

— И что там?

— Я… Я думаю, там то, к чему ты мысленно стремишься.

Ярослав хмыкнул.

— Разве так бывает? В смысле, легко?

— А разве карабкаться вверх легко? Оглянись, сколько уже пройдено!

— А сколько всего сосредоточено за плечами взрослых — ты не задумывался? Мы ведь только в самом начале Пути. А разве можно на столь низменном уровне познать будущее стремление?

Яська пожал плечами.

— Но ведь совсем без стремления тоже нельзя. Скучно станет жить. Утратится смысл.

Ярослав мимолётно улыбнулся.

— Возможно, ты прав, — он помолчал. — Ведь в детстве все мы мечтаем. А чем это — не стремление?

— Ну да. Только мама почему-то всегда корит: мол, нельзя вечно летать в облаках, а то можно привыкнуть и вырасти бездырем или безындой.

— И вовсе нет! Просто твоя мама — взрослая. Она — на другом уровне. Ей наскучили игры, потому что там, всё так, как ты того хочешь. Захотел играть в космонавтов — залез в беседку на школьном дворе и пожалуйста: вот тебе космолёт. Потянуло в морские глубины — скорее под землю, в теплотрассу: по местам, задраить все люки, подлодка идёт на погружение! Наскучило и это — можно просто носиться по полю, воображая себя бесстрашным ковбоем, что задался целью избавить от бандитского гнёта всех малоимущих! — Ярослав вздохнул. — В реальности же, всё иначе. Нужно продумывать заранее: каждый шаг, каждое слово, каждый поступок. Потому что ничто на этом свете не возникает просто так из ничего и не исчезает бесследно. Волшебная палочка доступна лишь в фантазии. В реальности же, тут и там, подстерегают ошибки. Однако не все ошибки, рушат жизнь… хотя и многие. Главное, не стать «слепцом», потому что это и есть истинный конец. Скорее всего, твоя мама опасается именно этого: что в пылу детской игры, ты попросту утратишь способность воспринимать реальность такой, какая она есть на самом деле. Что ты однажды споткнёшься.

— И какая же она, эта реальность?

— На этот счёт, у каждого своё мнение. А обретение придёт, лишь после того, как ты завершишь свой Путь.

Яська задумался. Потом спросил:

— Но ведь мы же не играем — всё по-настоящему?

— А ты уверен в этом?

— В смысле?

— Вдруг с нами просто кто-то играет, заставляя думать, что всё взаправду, хотя на деле, происходящее — лишь плод его больного воображения…

Яська почесал затылок. Задрал голову вверх. Глянул на недвижимые тучи, заточённые за фермами моста. Они словно налились свинцом. Казалось, что-то распирает их изнутри, силясь прорваться наружу. Но серый монолит сдерживал постороннюю волю, лишь изредка давая скупую «трещину».

— Как бы ни было на самом деле, — прошептал Яська, — ответ сосредоточен именно там, — и он ухватился за перекладины лесенки, взмывающей вверх попутно с бетонной сваей, на которую они выбрались из воды.

— Разве ты ищешь ответ? — холодно спросил Ярослав.

Яська замер с простёртыми вверх руками.

— Я ищу друзей, — ответил он, смотря на металл перед собой. — И найду. Но только Тьма не отстанет, пока мы не узнаем, кто за всем этим стоит. Она может быть и отпустит, однако не на долго — я в этом уверен. Она знает, что мы знаем о Ней. И Те, кто наблюдают, тоже знают. Так что чего-то другого попросту не остаётся.

Яська кивнул, словно этим жестом заставлял поверить в только что сказанное собственное сознание. Это казалось странным: ведь именно последнее в ответе за все наши поступки. Однако к озвученной фразе сознание не имело никакого отношения. Смысл зародился много ниже, такое ощущение, именно там, где расположена колыбель чувств.

Ярослав ничего на это не ответил, и они полезли вверх.

Какое-то время ничего не менялось. Сверху напирали тучи, со всех сторон обступал металл, далеко внизу булькало вязкое «молоко». Прохладные перекладины лесенки были приятными на ощупь — Яська даже пару раз прикасался к ним разгорячённым лбом, в попытке унять беспорядочные мысли. Помогало. Но лишь на какое-то время, после чего шум внутри головы возвращался к прежней отметке.

В какой-то момент Яська понял, что становится темнее. Далёкий горизонт заслонился тёмным покрывалом, словно чего-то опасаясь, или желая скрыть уже содеянное зло. Яська в ужасе глянул вверх. Ничего. Лишь непроглядная темень, будто они вовсе не поднимаются по лесенке, а, наоборот, спускаются вниз! В бездонную чёрную нору, в которую, если сорвёшься, то будешь падать целую вечность, или до тех пор, пока не утратишь здравый рассудок и не сойдёшь с ума.

Яська встревожено переступил с ноги на ногу. Глянул вниз, мимо сопящего Ярослава, вопросительно смотрящего в ответ: мол, чего ещё стряслось?

Внизу было светло, как и прежде. Мерно резался бетонной опорой напополам молочный поток. Аппетитно булькал на другой стороне, вновь сливаясь воедино. Уносился вниз по прямой, верша смысл своего бытия.

— Что-нибудь не так? — всё же спросил Ярослав, читая в Яськиных глазах неподдельный испуг.

— Темнее стало, тебе так не кажется?

Ярослав огляделся.

— Может ночь просто надвигается?.. Сколько мы уже здесь?

Яська мотнул головой.

— Да не ночь это. Глянь, как внизу, а потом сравни с чернотой над головой! Разве не видишь разницы?

Ярослав посмотрел под ноги, потом задрал голову вверх.

— Мы, кажется, в самые тучи лезем, — он вновь посмотрел вниз. — Да не может быть! Мы метров сто всего лишь проделали — облака не могут быть так низко!

— А что, если это не облака вовсе? — хрипло спросил Яська.

— Тогда что же это такое?

Яська ничего не ответил. Он вдохнул полной грудью и возобновил путь.

«Будь что будет. Главное, разыскать Кольку и Тимку, а вместе мы что-нибудь непременно придумаем! Вот только как же их разыщешь в такой темнотище?..»

Мрак обступил со всех сторон. Навис голодной вороной над головой, вцепился в волосы, потянул в неизвестность, принялся сновать туда-сюда перед лицом… Он желал одного: чтобы Яська отмахнулся, утратив бдительность, и полетел вниз головой туда, откуда пришёл. Ему не место здесь. По крайней мере, не сейчас, потому что он запросто всё разрушит. Разрушит Мост, что веками строила древняя цивилизация, для того, чтобы соединить две разные протоформы. Этот Мост видел истинное воплощение ужаса, как и жуткий кошмар, что когда-то царил под его опорами, который не сможет уместиться ни в одной человеческой голове. Тем более, в сознании мальчишки, сунувшего нос за грань дозволенного.

«Ясь, а Ясь… каково тебе в нас?»

Яська промахнулся мимо перекладины. Взмахнул руками, всё же сохранил равновесие и вновь вцепился в металл. Сердце загнанно колотилось; в груди, под ямочкой, сновали электрические заряды… а вот сознание оставалось кристально чистым, словно мрак действительно не коснулся его.

Яська нащупал липкими от пота пальцами поперечную балку. Опёрся об неё, перенёс вес тела на руки и сел, свесив ноги вниз. Рядом тут же возникло личико Ярослава: бледно-лиловое и неимоверно встревоженное. Он ощупал пространство перед собой и повторил Яськин манёвр. Уселся рядом. Выдохнул. Прислушался.

— Да мы вовсе не на Мосту сейчас, — глухо прогудел Яська, точно нудный тип, помешанный на скепсисе.

Ярослав постучал по металлу над головой.

— Тогда где же?

— Мы — внутри.

— Внутри чего? — без выражения спросил Ярослав.

— Внутри сферы.

— Какой ещё сферы? — не понял Ярослав. — Чего ещё такое сочиняешь?

Яська грустно вздохнул.

— Там, за кладбищем, я видел истинную Тьму. Не каких-нибудь там фанатиков, пророков или иноверцев, что делают страшные вещи, заявляя во всеуслышание, что вершат потустороннюю волю. Вовсе нет. Это была Тьма, заполнившая собою чужое тело. И Она делал с этим телом всё, что Ей заблагорассудится.

— Почему ты раньше ничего не сказал?

Яська пожал плечами. Тут же сообразил, что Ярослав не видит его жест, добавил вслух:

— Я тогда ещё не понимал, в чём суть…

— А сейчас, выходит, понял?

Яська смиренно кивнул.

— Видишь ли, дело вовсе не Пути. Они построили Мост, чтобы соединить два берега — тогда Они ещё и не помышляли о «бегстве».

— Разве Мост — не одно из проявлений Пути? Мы ведь к этому, вроде как, пришли…

— Я… Я не знаю. Но Мост был нужен Им для того, чтобы с той стороны пришла Тьма, — Яська вздохнул. — И Тьма явилась на зов. А с ней, её услужники и соплеменники. Они рвались вовсе не наружу, а внутрь. Мне кажется, именно этого и не учли Те, кто возвели Мост. А когда Они всё же познали мрачную истину космоса, было уже поздно. Им пришлось бежать. «Плыть» за горизонт, в надежде, что Тьма не сможет Их нагнать. Они ушли, но Мост так никуда и не делся. Он стоит в Молочной Реке, между кисельными берегами, и раз за разом открывает Врата. Те самые, по которым завершившие Путь, уходят за грань… а на Землю проникает Зло. А мы же его…

— И продолжали они растить своих чад, не понимая, что внутри тех поселилась Бездна…

Яська чуть было не свалился вниз. Точнее он свалился, но тут же приземлился на вытянутые ноги, отчего стопы осушило, а коленки подогнулись. Вокруг всё скрипело и гнулось, обрастая металлическими завязями, так похожими на связи пептидов, дарующих жизнь.

Яська оглянулся на говорившего.

Доктор кивнул носатой головой. Поднял руку с блокнотиком — только сейчас Яська понял, что сделалось немного светлее, — прочитал:

— И продолжали они растить своих чад, не понимая, что внутри тех поселилась Бездна. По сути, они и сами являлись никем иными, как услужниками Тьмы, проникшей в сознание каждого порабощённого индивида. Бороться было бессмысленно, потому что ни один из них не был в силах определить истинное Зло. А Оно — засело внутри, у сердца. Намного ближе, чем самый ненавистный враг или столь желанная звезда. Оно кормилось душевным теплом, постепенно перерабатывая его в лёд. Так наступил Закат. Так началась новая эра. Так началась эра Тьмы, — Доктор захлопнул блокнотик, склонил голову, сложил ладони поверх своего одеяния в районе поясницы. — Библия «Теней». «Энная глава» от пришествия Иноверца. Стих новый. «Начала конца».

— Какого ещё конца? — не понял Ярослав — он в отличие от Яськи усидел на месте.

Доктор никак не прореагировал на вопрос. Точнее прореагировал, но отчего-то вновь обратился к Яське:

— Он ступил за грань. Через него, Тьма видит тебя насквозь.

— Она и так всё видит! — выпалил возмущённый Яська. — А Ярослав, он — свой! Он не предатель! Ведь правда, Ясь?

Краем глаза Яська заметил, как Ярослав, в момент его последних слов, поменялся в лице… Потом, правда, спохватился, подался вперёд, подтверждая: конечно, правда!

Доктор помолчал. Сказал:

— Как бы то ни было, решать тебе, Яська. Перед тобой простирается долгий Путь, и я буду только рад, если ты преодолеешь его с чистым сердцем. Таким, какое оно сейчас. И, думается, первый шаг в сторону от проторенной твоими соплеменниками колеи, ты уже совершил. Сегодня, именно сейчас.

— Нужно было просто вскарабкаться на Мост? — не поверил Яська. — Да я делал это уже, и ничего!

Доктор терпеливо выслушал Яську.

— Просто залезть на Мост — этого недостаточно. Нужно совершить Поступок. Именно Поступок, который, в дальнейшем, выстроит внутри тебя непреодолимый барьер.

Яська поёжился.

— Зачем он мне, этот барьер?

— Чтобы Тьма не прошла, — прошептал Ярослав со своего «насеста».

Доктор удовлётворенно кивнул.

— Именно. Тогда Тьма ни за что на свете, не завладеет твоей душой. Слышишь, Яська? Никогда и ни за что!

Яська не знал, что на это ответить, а потому просто спросил:

— Так чего же такого я совершил?

— Ты пришёл сюда, чтобы спасти друзей. И не дал в обиду товарища, что по воле случая увязался за тобой.

— Я не увязывался, просто так вышло! — тут же взъершился Ярослав. — И мы вовсе не товарищи. Мы — друзья, как было уже сказано! — И он осторожно глянул на Яську.

Яська кивнул.

— Что ж, тогда вы готовы, — кивнул Доктор. — Ступайте, и пусть истина станет вознаграждением вам за проявленную доблесть, — он отступил в сторону — медленно, словно конферансье, только что объявивший громкую премьеру.

Яська вскинул было руку, но та попросту опала от неожиданности.

«По крайней мере, теперь понятно, отчего сделалось светлее…»

На месте исчезнувшего Доктора мерцал прямоугольник закрытой двери — узкие щёлки по периметру и глазок замочной скважины на уровне живота. Яська вздрогнул. Ярослав спрыгнул с балки, подошёл вплотную к двери. Потом резко обернулся и сказал:

— Нам туда нельзя! Там — свет!

— Почему? — спросил Яська и принялся загнанно озираться в поисках Доктора. Но того, по обыкновению, и след простыл. — Почему? — повторил свой вопрос Яська, силясь уловить взор замершего на пути Ярослава.

— Не могу объяснить. Я что-то помню. Но не могу сказать, что именно.

Силуэт Ярослава дрогнул на фоне тусклого света.

Яська испуганно переступил с ноги на ногу. Сердце снова так и норовило выпрыгнуть из груди. Непонимание всего происходящего спустилось с потолка и легло на плечи путами навязчивого забвения.

— Что там? — с трудом выдавил из себя Яська, в душе понимая, что уже не хочет слышать ответа на свой вопрос.

Ярослав медлил. Затем обернулся к двери.

— Я помню такой же свет, за момент до того, как спустился мрак. В нём что-то было, и оно говорило со мной… точнее они.

— Что?

— Говорю же, что мало чего помню. Но я чувствую, что туда идти нельзя, вот и всё! Там — чужой!

— Но… — Яська робко шагнул вперёд. — Вдруг они все там? Огонёк, Ксанка, взрослые… Вдруг во Тьме оказался только ты один?!

Ярослав напряжённо молчал. Потом обернул голову и посмотрел на Яську ледяным взором.

— А что если, тот человек был прав?

— Кто, Доктор? — Яська вздохнул. — Порою, он говорит странные вещи… Страшные вещи!

— Кто он и откуда?

Яська сглотнул, не зная, что ответить.

— Он — из другого мира. Пришел, чтобы попытаться спасти всех нас.

Ярослав кивнул.

— Так в чём он прав? — спросил Яська.

— В том, что я действительно уже не такой.

— Но ведь ты же сам говорил, что прежний.

— Да почём мне знать?! — воскликнул Ярослав, обхватив голову обеими руками. — Неужели не понимаешь, что это всё превыше нашего понимания?! Моего понимания! Твоего понимания! Ведь детям — тут не место! Дети должны расти под Солнцем, а не страшится света в конце туннеля. Это неправильно! Это как в кошмаре, только проснуться нельзя!

Яська почувствовал в груди глыбу льда.

— «Проснуться» можно, — прошептал он. — Только в этом случае, как раз и угодишь во всё это. Когда мы «спим», то ничем не отличаемся от тех, других детей. А когда «просыпаемся», на нас сразу же обращают внимание. «Проснувшиеся» имеют какую-то ценность для Них… или же Они их просто боятся.

Яська сжал кулачки и уверенно шагнул к двери.

— Не надо! — выдохнул Ярослав, отступая во мрак. — Кто знает, что по ту сторону…

— Там — истина, — кивнул Яська и ухватился за металлическую ручку над замочной скважиной. — Ай!!!

Яська отскочил прочь, потирая обожженную ладонь, — ручка оказалась неимоверно горячей, просто раскалённой, словно с той стороны пылал вышедший из-под контроля пожар.

— Чего ещё? — спросил Ярослав.

— Жжётся! — пропищал в ответ Яська, зачем-то вновь подходя к закрытой двери.

Ярослав напряжённо сопел за спиной.

— Это и есть твоя истина? — спросил он. — Правда, которая жжётся.

Яська отмахнулся. Потёр ноющую плоть. Недолго думая, рванул из-за пояса полы маячки и обмотал ими ладонь. Затем нерешительно протянул руку к ручке… и понял, что та движется… Вверх — вниз! Вверх — вниз! Словно с той стороны — из-за двери, — кто-то или что-то пытается проникнуть внутрь, на их сторону!

Яська вытаращился на ручку, не понимая, что такое происходит, и отступил назад. Тут же обо что-то споткнулся. Судя по воплю — об ногу притаившегося за спиной Ярослава. А ручка продолжала дёргаться, будто припадочная, источая жуткий скрежет. Точнее скрежет был вовсе не жуткий — даже не громкий, — напротив, самый обычный, что и в реальности. Просто в абсолютной тишине, которая подчинила себе всё окружающее пространство, данный звук казался чудовищным воем адского механизма, что вертит свои шестерни, силясь переработать реальность во мрак.

— Что это? — просипел Яська, борясь с непослушными ногами.

— Это Они, — сказал Ярослав и в темноте ухватил Яську за руку. — Идём, пока дверь держит. А то ведь пропадём!

— А куда идти-то?

— Прочь!

Они синхронно обернулись и поняли, что такого понятия, как «прочь» больше не существует. Доступное зрительному восприятию пространство обросло колючими завязями, так похожими на кристаллическую решётку металла при многократном увеличении. Частицы сетки чуть заметно вздрагивали, в попытке сдвинуться с места, однако некая невидимая сила удерживала связи нерушимыми, отчего конструкция напоминала целостный организм. Организм, внутри которого по чьей-то непостижимой воле забилось обсидиановое сердце. Несмотря ни на что. Наперекор всем доступным пониманию мирским законам. В угоду новой жизни, что зародилась за пределами миров.

Яська машинально отступил от страшных завязей. Сначала ему показалось, что это и вовсе колючая проволока. Однако он вгляделся более пристально и понял, что ошибся. Это не походило ни на что им ранее виденное. Это было что-то новое, абсолютное, реальное.

Кожу на локте обожгло.

«Ручка!» — Яська взвизгнул во весь голос, не понимая, что именно спровоцировало этот визг: чувство боли или неожиданность.

С той стороны заскребли — отчаянно и упорно, словно почувствовали страх двоих мальчишек, загнанных в угол.

«Вот тебе и Ясь, а Ясь, давай поиграем… Доигрались!»

— Яська!..

Яська оцепенел. Так и стоял, упершись лопатками в дёргающуюся дверь, пытаясь пересилить дрожь во всём теле. Потом трясун отступил, и Яська глянул на Ярослава. До этого тот находился к нему спиной, изучая страшные завязи решётки. Теперь же обернулся и смотрел буквально в упор. Этот взор… Яська понял, что взор Ярослава устремлён вовсе не на него, а дальше, за спину, словно от двери ничего не осталось! Однако разогретое дерево, как и прежде, напирало из-за спины, заявляя во всеуслышание: я по-прежнему здесь, ну же, кто из вас первым осмелится открыть меня, чтобы заглянуть за горизонт?.. Ну же, детки, давайте поиграем в страшилки!

— Яська, это ты?

Яське показалось, что голос звучит внутри его головы. Точно это вновь проклятая Тьма, пытается окончательно сломить жалкие остатки уже подавленной воли! Но это была не Тьма. Яська зажмурился и понял, что слышит за дверью знакомые всхлипы — так шмыгала носом Тимка, когда свалилась с велика и сидела на обочине дороги в разросшемся подорожнике.

Яська медленно обернулся.

— Колька???

Дверь буквально выгнулась. Во все стороны полетели щепки, а петли жалобно скрипнули, не в силах сдержать рвущееся внутрь склепа отчаяние.

— Яська, открой дверь! Нас нагоняют! Тут дышать нечем! — С той стороны послышался надсадный кашель и очередные всхлипы.

Яська глянул на замершую ручку.

— Ты уверен? — в последний раз спросил Ярослав.

Яська ничего не ответил. Он собрал волю в кулак, замотал ладони, повернул барашек фиксатора ручки в закрытом положении и надавил вниз… Дверь буквально слетела с петель! В лицо дохнуло нестерпимым жаром, отдающим запахом серы. Ослепило ярким светом. Яська отлетел в сторону, как сбитая шаром кегля в кегельбане. Он замер на некотором отдалении в позе эмбриона и с ужасом наблюдал за тем, как на пороге возникли две раскачивающие фигуры, от которых поднимался пар. Чуть в стороне застыл Ярослав. Его поза страшила похлеще всего остального. Друг сгорбился, сжался, резко уменьшился в размерах, словно всё его тело состояло из податливого пластилина, который мяли и раскатывали невидимые пальцы.

Яська понял, что сходит с ума. Он хотел зажмуриться, но не успел. Пекло за дверью угасло, а с далёкого горизонта смотрела багровая Звезда. В её тусклом свечении ползали жуткие твари. В небе носились немыслимые гибриды с головами птиц и телами амфибий. Безвольно ходили обнажённые люди, пронзённые стрелами. На какой-то миг Яське показалось, что он видит девочку с косой. Та брела наугад по разрытому погосту, прикрывая окровавленными руками пустые глазницы. Она была тоже абсолютно нагой. По её бёдрам стекала густая кровь, а следом волочилась вереница безголовых, истекающих вязкой слюной. Девочка замерла, повернула голову и «глянула» пустотой за приоткрытую дверь. Яська услышал в голове её мысли:

«Яська, зачем ты освободил нас? Разве не видишь, что тут? Тут — Тьма, и Она повсюду!»

— А как же свет… от Звезды? — промямлил Яська, сам не понимая, как ему удаётся говорить.

Девочка опустила руки.

«О каком свете ты говоришь?.. Он нужен, лишь чтобы завлекать, пока целы глаза. Потом всё утрачивает смысл. Ни за что в жизни не ходи на свет, иначе пропадёшь! А лучше, «плыви»! Прочь, как можно дальше от того, что навязывают!!!»

Почва под ногами девочки разверзлась. Она сорвалась вниз: молча, словно давным-давно готовая к этому. А на её месте возникло живое олицетворение ужаса. Точнее поначалу это был просто шар. Шар, наполненный зеленоватой жижей. Затем его оболочка прорвалась, а наружу выглянула уродливая голова с клювом птицы. Существо противно заверещало, принялось вращать мутными глазами, захлопало отростками несформированных крыльев… Кинулось на Яську, однако наткнулось на невидимую преграду, и отлетело прочь.

У самого порога возник человек. Или не человек. Высокий, с серой кожей, длинными конечностями и прозрачным колпаком на голове, из-за стекла которого на Яську смотрели бездонные глаза. Незнакомец был абсолютно нагим, однако издалека было непонятно, к какому полу он принадлежит. Да Яське, если честно, было плавать на это, как и на то, что человекоподобный «не человек» мог быть одет в облегающий скафандр. Незнакомец поднял руку к лицу, вытянул один из многочисленных пальцев и продемонстрировал характерный жест, каким обычно призывают к тишине.

Яська почувствовал:

«Sunt amici tui est in Nos».

— Твои друзья принадлежат Нам, — прохрипел Ярослав, хрустя позвонками шеи.

Яське показалось, что на него смотрит тряпичная кукла. Марионетка, подвешенная на тонких ниточках, призванная вершить чужую волю. Яська скользнул взором ввысь, силясь разглядеть кукловода, однако того не было и в помине — всюду дрожали металлические завязи, олицетворяющие собой пространство-время. Тело Ярослава перекосилось, руки вывернулись из суставов, превратившись во что-то, отдалённо напоминающее конечности богомола. Взгляд широко раскрытых глаз остекленел, превратился в нерушимый обсидиан. Тонкие губы дрожали, а вместо голоса Яська отчётливо слышал «белый шум», какой источает ненастроенный на волну радиоприёмник.

— Кто ты? — спросил Яська, но ответа не последовало.

Незнакомец опустил руку и поманил Ярослава к себе.

Ярослав пошёл. Прямо так. С повёрнутым к Яське корпусом, запрокинутой головой и закатившимися глазами. Будто морской краб — боком. Его суставы трещали, а на губах выступила голубая пена.

Яська заорал, что есть мочи:

— Что ты такое?!

Ярослав замер.

Незнакомец поднёс руку к собственной груди. Странно переплёл пальцы — если бы тех было пять, Яська мог бы поклясться, что уже видел подобный жест в своей реальности — его применяли священники в церкви, произнося молитву небесам. Но пальцев было много больше, и это могло значить всё что угодно. Как и то, что он услышал:

— Nos — Infernos, — мелькнули расправленные крылья. — Nos vade, tolleretur peccatums.

Окровавленный подбородок Ярослава еле заметно дрогнул. Хрип сделался громче. Потом захлебнулся вязкой слюной. Запузырился фиолетовой слизью. Закапал с подбородка тяжёлыми каплями.

Яська в ужасе скользнул взглядом чуть ниже… И обмер. Суставчатая рука незнакомца протянулась метра на два вперёд, за дверь — на их сторону! — пронзила трепещущую грудь Ярослава и усердно рылась во внутренностях бьющегося в конвульсиях мальчишки, словно чего-то ища! Странно, но снаружи крови не было — только та, что сочилась через перекошенные губы. Да и пореза не было. Кисть словно прошла сквозь материю, не затронув живых тканей. Это походило на фантастику, но Яська давно уже привык к странностям. Точнее к лютому ужасу, что царил тут повсюду.

— Nos vigilate.

— Бежать нельзя. Можно лишь «плыть». К Ним! — На последнем издыхании Ярослав взмахнул свободной рукой за спину Яське.

Яська обернулся, как по команде. «Дышащая» стена из металлических связей дрогнула, у основания пола разверзся широкий проход, подсвеченный тусклыми светильниками — они вспыхивали всё дальше и дальше, унося взор за собой. Яська пошатнулся. Вскинул руки, опёрся о стену.

Рядом взвизгнула Тимка.

Яська резко обернулся. Ярослава и след простыл! Как и таинственного незнакомца. Зато Звезда надвигалась. Она увеличилась в размерах, заполнила собой горизонт и медленно продвигалась вперёд, словно желая протиснуться в узкий проход. Яська услышал раздосадованный хрип — звук то нарастал, то становился тише. Походило на шум от взмахов исполинских крыльев. Хлопнула, закрываясь, дверь — видимо от сквозняка. На месте чистилища воцарился лишь еле различимый контур бордового света.

Колька опустил Тимку на пол и сверкнул белками глаз. Его одежда походила на обугленные отрепья. Одна галоша пропала. На открытой коже чернела сажа. Волосы слиплись от пота и свешивались на лоб засаленными сосульками.

— Кто этот пацан? — спросил Колька.

— Ярослав, — монотонно ответил Яська, пытаясь проглотить ком лезущего наружу безумия.

— Какой ещё Ярослав?

— Обычный. Из водонапорной башни. Росинка — моя не рождённая сестра — укрыла их там, чтобы Тьма не достала. А я… Я их предал!

— Думай, чего несёшь! — рубанул Колька. — Помоги-ка лучше!

Только сейчас Яська понял, что Тимка не может передвигаться самостоятельно — девочка вжалась спиной в тёмный металл, сложила руки колыбелькой на груди и просто смотрела перед собой. Ещё, правда, что-то шептала, но Яське не мог разобрать, что именно.

Тогда он спросил:

— Что случилось? Как вы туда попали?!

— Может сначала уберёмся отсюда? — Колька оглянулся на дверь. — Если эти твари проберутся внутрь, тогда нам точно кранты!

Словно подтверждая его слова, в дверь настойчиво заскребли. Колька тут же подскочил к Тимке.

— Тимка, давай, поднимайся! Нужно идти!

Тимка безвольно мотнула поникшей головой.

— Я… Я не могу. Сил нет.

— Есть! Ты просто не думай о плохом. Это всё из-за страха, — и Колька как-то странно покосился на ноги девочки.

Яська с трудом сдержал рвотный позыв. Потом всё же понял, что не выдержит, отвернулся к противоположной стене.

Тимкины ноги были обгрызены. Причём так основательно, что в некоторых местах из-под разодранной кожи выглядывала белая кость. Крови было мало, но кто знает, сколько её уже вытекло там, на другой стороне. Пёстрая юбочка покрылась тёмными пятнами. Маячка порвана в нескольких местах, причём так, словно девочку рвало когтями голодное животное. На голове — сплошной беспорядок. О взоре лучше и вовсе не говорить… как и о том, что шепчут потрескавшиеся от обезвоживания губы.

Тимка оперлась на подставленное Колькой плечо. Случайно глянула на ноги. Вновь сползла по стене на корточки и заплакала не то от боли, не то от сковавшего сознание ужаса.

Колька, кряхтя, поднялся. Глянул на трясущегося Яську.

— На себе понесём. По очереди.

Яська кивнул, хотя и не совсем представлял, как это у них выйдет — Тимка хоть и была девочкой, но по комплекции не многим отличалась от мальчишек. А какого это, когда веса прибавится вдвое? Бежать тут не получится. Ну никак!

— Можно только «плыть».

— Опять ты за своё! — выругался Колька, пытаясь заново поднять Тимку на ноги.

Дверная ручка дрогнула. Просачивающийся сквозь щели свет заслонила тень. Замерла, будто прислушиваясь. Потом принялась бубнить на каком-то непонятном языке.

— Чёрт, так уже было! — воскликнул Колька и потащил Тимку вглубь коридора.

— Было — что? — Яська уставился на дверь, не понимая, как быть ему самому.

— Беги! — проорал на ходу Колька. — И не слушай его! Ну же!..

Яська, как заворожённый, стоял на месте. Сознание окутала пелена забвения. Не хотелось никуда спешить. Не хотелось ничего делать, о чём-то думать… Тело размякло, как распаренный кабачок. Ноги сделались ватными, а мысли — сытыми. Сознанию хотелось на покой. Просто отключиться ото всего происходящего и плыть по бескрайней Реке навстречу судьбе.

Яська вздрогнул. Понял, что какая-то неведомая сила тянет его прочь от закрытой двери.

Стоп!

«А, собственно, как я очутился у этой самой двери?..»

— Ну же, очнись! — заорал над самым ухом задыхающийся Колька. — Чего мне, вас двоих весь путь на себе тащить?!

Яська принялся работать безвольными ногами. Те больше не были ватными. Напротив, сделались напряжёнными и гудящими, словно Яська оттопал километров десять, а то и больше!

— Что это было? — спросил он полушёпотом, но Колька ничего не ответил.

Постепенно сознание окончательно очистилось от ваты, и Яська пошёл сам. Потом понёс всхлипывающую Тимку на руках. Наперекор ожиданиям, девочка оказалась лёгкой, точно невесомый мотылёк. Она прижалась к Яськиной груди, обвила шею тонкими руками и изредка шмыгала носом, смотря куда-то в пустоту.

Ход вывел в огромный туннель. На кирпичных стенах коптили масляные фонари. В обе стороны убегала двухпутная колея. Сводчатый потолок мерцал блеклыми созвездиями. Поначалу Яське даже показалось, будто над головой раскинулось ночное небо, подёрнутое дымкой от аэрозолей промышленного города. Однако вскоре он увидел, тёмные проплешины — отвалившаяся шпатлёвка или цемент. «Как чёрные дыры!» Неба не было. По крайней мере, если и было, то далеко-далеко, за многочисленными слоями кирпичной кладки.

— Всё, перекур, — выдохнул Колька и уткнулся лбом в стену.

Яська аккуратно спустил Тимку с рук. Усадил на кафельную платформу рядом с Колькой. Рухнул без сил, силясь отдышаться.

— Прости, — прошептала Тимка в полубреду. — Вам лучше меня тут оставить.

— Размечталась! — выдохнул Колька. — Вместе во всё это вляпались, вместе и разгребать теперь.

Тимка ничего не ответила, лишь закатила глаза и откинула голову на холодный кирпич.

— Зачем полезли снова в эту проклятую дыру?! — в лоб спросил Яська. — Почему не пошли на кладбище, как условились?

Колька сплюнул. Глянул исподлобья.

— А смысл?

— В смысле?..

— В прямом! Ну, разгоним этих — другие придут! И что дальше? Сами ведь об этом говорили!.. Эх… зря только во двор к Юлию Валентиновичу за лодкой лазали.

Яська насупился.

— Не зря, — он непроизвольно вздохнул. — А «слепцов» и впрямь много. Очень.

— Знаю. Семь миллиардов, как минимум, — Колька сел на платформу. Принялся тереть рассечённую голень. — Только что теперь со всем этим делать? Как жить, зная, что впереди?..

Яська открыл рот, но так и нашёлся, что ответить. Действительно, как? Выходит, небесного рая нет. Есть лишь Тьма, и её услужники, которые вершат последний суд. Самый страшный. Но отчего всё именно так? Кто это придумал? И зачем? В чём вина всего человечества?! В том, что оно просто есть? Бред. Эх, знать бы, что именно пыталась сказать Тьма! Возможно, это пролило бы свет на утраченную истину. Но ведь… и без того уже кое-что есть. Нужно смотреть внутрь себя. Именно так появится возможность что-то переосмыслить или преодолеть. А обретённый заново горизонт, не даст прорости семени, что спустили в центр сферы.

— Они от нас просто избавляются.

— Ты это только сейчас понял? — усмехнулся Колька, отрываясь от своего занятия и поглядывая на ход, из которого они только что вышли.

Яська отрицательно мотнул головой.

— Давно уже догадывался. Мы — опасные, поэтому будет лучше, если все уйдут. Причём не только телом, но и душой. Точнее не уйдут, а окажутся запертыми там, под Звездой. «Трансформированными» и слепыми.

— Откуда это?

— Не знаю. Но знаю, что так есть!

Колька поморщился. Вынул из-за пояса самодельный кинжал из нержавейки — тот самый. Повертел в окровавленных пальцах и откинул прочь. Поморщился.

— Ты чего? — спросил Яська.

— Без толку всё. Это их не берёт. Да и атомный взрыв тоже вряд ли поможет.

— Может помолиться просто? — осторожно предположил Яська.

— А ты хоть одну молитву знаешь?! — огрызнулся Колька. — То-то и оно.

— «Отче наш, сущий на небесах!

Да светится имя Твоё;

Да придёт Царствие Твоё;

Да будет воля Твоя и на земле, как на небе…»

Яська с трепетом воззрился на раскачивающуюся у стены Тимку. Та растирала по бледным щекам слёзы и шептала главную молитву Творцу. Колька ухватился за голову, заскрипел зубами, словно внутри у него всё неистовствало. Яська прижал Тимкину голову к груди; девочка тут же прижалась в ответ, сотрясаясь всем телом, как в лихорадке. Она и впрямь была горячая. Ну просто очень горячая! Возможно, именно поэтому и вещала запредельное, что крайне редко укладывается в девственном сознании ребёнка.

— Он так не услышит. А если и услышит, просто не примет к сведению.

Колька тут же оказался на ногах — совсем как кот, почуявший опасность. Яська только ещё крепче прижал к груди вздрагивающую Тимку. Глянул в ту сторону, откуда прилетели слова.

У самой колеи раскачивался обрюзгший господин. Он был в чёрном сюртуке, пошитом на старинный манер, лакированных туфлях с металлическими застёжками и тщательно выглаженных брюках — по всему, собрался на какой-нибудь банкет или важную встречу. На голове возвышался чёрный цилиндр, из каких обычно фокусники достают белых кроликов или букеты ярких цветов. В правой руке он сжимал шикарную трость с прозрачным набалдашником в форме сферы на одном конце и острым металлическим наконечником — на другом.

Яська разинул рот — это была та самая сфера, что дрогнула под натиском Тьмы в другой реальности! Просто она многократно уменьшилась в размерах, превратившись в обычный шарик или в некое подобие мяча для игры в теннис.

Господин словно угадал к чему именно приковано внимание Яськи. Он ловко крутанул трость в пальцах, будто пропеллер, — и впрямь как заправский фокусник, — после чего, опёрся на неё и поставил правую ногу на носок туфли — этакая поза скучающего аристократа.

— Представляете, нашёл в лесу. И откуда только там оказалась такая прелесть?

Яська собирался уже вскочить на ноги, но вовремя вспомнил о Тимке, и лишь напористо прохрипел:

— Она же была живой! Зачем вы так с ней? Как чучело…

Господин явно смутился. Потом встал ровнее и напыжился, точно обрызганный воробей. Хотя, в большей степени, он походил на надувшуюся жабу, что вот-вот разразится очередной вечерней серенадой. Впрочем, так и вышло:

— Полноте, сударь. О чём разговор? В лесу нет ничего живого… да и что это, вообще, за слово такое: «живое»? Ну же, объясните мне поскорее, пока не пришёл поезд!

— Поезд? — перебил Колька. — Что за поезд?

Господин аж покачнулся от такой наглости.

— Ну, знаете ли… Я, как посмотрю, о манерах вы только слыхом слыхивали, а может и вовсе, понятия не имеете, как именно нужно себя вести в цивилизованном обществе во время беседы.

Колька сжал кулаки.

— О, всё ясно, — Господин загадочно улыбнулся. — Отошедшие ото сна. «Искорки». Как же я сразу не догадался! Что ж, в этом случае, примите мои соболезнования. Непросто вам теперь придётся на Пути.

— Да что за Путь-то такой?! — не выдержал Колька. — Все только о нём и талдычат, — а ещё о том, что можно лишь «плыть», — а я словно путник незрячий: ну хоть убей, не могу ничего понять!

Господин прокатился с носка на пятку.

— Как же я могу рассказать вам о вашем же Пути? — ведь наши пути до этого не пересекались.

Колька фыркнул.

— Тогда уж лучше совсем молчите — толку-то от вас!

Тимка подняла голову. Спросила:

— А как нужно обратиться, чтобы Он услышал? Точнее обратил на нас внимание?

Господин долго молчал. Потом всё же сказал:

— Зачем вам это?

Тимка не нашлась, что ответить — элементарно не было сил.

Тогда за девочку сказал Яська:

— Нам нужно догнать Наблюдающих! Потому что только Они знают истину!

— Хм… Самонадеянно, если не сказать больше, — Господин деликатно откашлялся. — Что ж, так и быть, научу. Хотя и не советую взывать. Толку-то…

Он снова опёрся на трость и завещал, поглядывая на теряющиеся в темноте рельсы:

— «Pater noster qui in celis es,

Sanctificetur nomen tuum,

Veniat regnum tuum,

Fiat voluntas tua,

Sicut in celo et in terra,

Panem nostrum supersubstantialem da nobis hodie,

Et dimitte nobis debita nostra,

Sicut et nos dimittimus debitoribus nostris,

Et ne nos inducas in temptationem,

Sed libera nos a malo».

Яська смотрел во все глаза и ничего не понимал. Потом прочистил горло и заявил:

— Но ведь это тот самый язык, на котором говорила Тьма!

Господин снял с головы цилиндр и повертел в пухлых пальчиках.

— Естественно, иначе как бы Тьма поняла, что её позвали… Ведь приходит вовсе не тот к кому взывают недальновидные путники, а тот, кто первым услышит зов.

— А зачем Они звали? — напрягся Колька.

Господин пожал плечиками — этакая вешалка, сама манерность.

— Скорее всего, они просто хотели выяснить, получится или нет. Разве в вашем мире поступали не так?

— Почему поступали? — спросил Яська.

— Потому что вряд ли вы вернётесь на свою сторону, — сухо заявил Господин, водружая цилиндр на лысину; извлёк из кармана часы. — Да… припаздывает сегодня. Это из-за вас всё!

— Из-за нас??? — в один голос спросили Колька и Яська.

— Ну а из-за кого же ещё? — Господин нахмурился. — На данный момент, если кто и пытается сломать «печати», так это ваш примитивный мир. Именно, что примитивный и недалёкий, а вовсе не развитый и благополучный, как думают там, у вас. Да и как можно давать оценку похлёбке, когда ты сам варишься внутри неё, да ещё к тому же нашинкован? Ну же, подумайте сами…

— Бред какой-то, — Колька напоказ сплюнул.

— А вот и не бред, — привязался Господин. — Разве не вы округляли число «пи»? А кто так сильно возжелал расщепить атом? Кто в данный момент корпит над материей? Молчите… Оно и видно. А ответ прост: человек. Вы сами позвали Тьму, и сегодня Она явилась за вами, так что не обессудьте!

— Хочешь сказать, что за тобой Она не явится? — холодно процедил Колька.

Господин расплылся, будто весёлый молочник.

— Конечно, нет! Мы не пожелали бежать, мы приняли всё, как есть, — скажем так, обрели равновесие. А такие во тьме не нужны — от них нет никакого прока, как от яиц, кипящих на горном пике.

— Ничего вы не обрели, — прохрипел Яська, поглаживая горячую голову Тимки. — Это просто Тьма заставляет вас думать так. На самом деле, рано или поздно, Она явится и за вами, как бы долго вы не варились, пока Она уничтожает другие миры.

Господин недовольно поёжился — точно вымокший под дождём кот.

— «Понаплывёт» тут умных, понимаешь, — включил он недовольного старика. — Ни возраст для них ничего не значит, ни общепринятые устои. Хотя, с другой стороны, это даже хорошо. Поездов в последнее время заметно прибавилось. И едут, и едут, день и ночь, всё кого-то везут и везут. Такое ощущение, конца вам нету!

Где-то поблизости забила переездная сигнализация.

Господин оживился.

— Ну, наконец-то! Думал, не дождусь уже. А всё из-за вас! — злорадно повторил он.

Во тьме слева вспыхнул луч света. Он осветил созвездия на потолке, отчего те принялись мерцать голубоватым светом и, вроде как, сделались объёмными, даже зашевелились. Послышался стук колёс и свист пара.

Яська вытянул шею. Тимка тоже приподнялась, но лишь на миг, вновь, без сил, повалившись на Яськину грудь. Колька застыл в позе часового; его взор терялся в оживающей темноте.

Господин снова ехидно заметил:

— Думаю, это не ваш — не в ту сторону идёт. Хотя можете и рискнуть. Если ещё не набрались впечатлений…

Из туннельного мрака выскочило длинное существо — та самая многоножка, которую Яська уже видел, когда оказался прикованным к колее. Вместо лобовых стёкол вращаются два фасеточных глаза. Именно из них и бьёт обжигающий свет. По крайней мере, Яське так показалось. Но нет, не показалось. Колька с воплем отскочил от края платформы, потирая обожженный локоть. Господин засмеялся. Напоказ подставил под луч собственную грудь. Свет словно растворился в черноте его сюртука… Нет, он не отразился, не рассеялся, не забликовал. Погряз в космическом мраке, не в силах совладать с необъятными просторами. Да и не свет это был вовсе, а что-то потустороннее. Не всё тот свет, что греет.

«Свет нужен, лишь чтобы завлекать, пока целы глаза. Потом всё утрачивает смысл».

Механизм замедлялся, явно собираясь останавливаться. Ниже прожекторов разверзлась клыкастая пасть, а у самых шпал мельтешили короткие отростки, на вроде клешней насекомого. Мелькали многочисленные ножки, а сквозь поры на боках головной части угадывалось движение Машиниста и его Помощника.

Яська поёжился, а Механизм замер чуть в стороне, низвергнув из-под себя клубы удушливого смога. Тимка закашлялась, укрывая лицо синюшными пальчиками. Колька присел, пытаясь отмахнуться от наскоков клубящейся мглы.

Господин подскочил на месте, вскинул вверх руку с билетом и на носочках побежал к первому вагону — будто толстый кот по лужам.

— Минуточку! Минуточку! Слышите же!.. Растяните минуточку!

Яська потёр грязными кулаками глаза. Жутким был лишь локомотив, а состав поезда оказался самым что ни на есть обыкновенным. Зелёные вагончики с чадящими трубами, разогретыми буксами и гремящими автосцепками. На окнах — засаленные занавески. Кое-где в тамбурах отсутствуют стёкла. Пахнет тормозными колодками и туалетом.

Дальше, как во сне.

Отворяется ржавая дверь… Господин прыгает на нижнюю ступеньку опустившейся к его ногам лесенки… С последней что-то капает. Густое и тёмное… Колька движется следом, словно тень. Замирает возле чёрного провала, в котором только что скрылся довольный Господин… смотрит вверх… и падает, словно чем-то отброшенный!

Яська вновь чуть было не вскочил. В последний момент совладал с чувствами, бережно приподнял бесчувственную Тимку, усадил к стене. Опустил горячую голову девочки на холодные колени. Привстал. Подошёл к поникшему Кольке. Тот никак не отреагировал — лишь безучастно мотал головой, словно отказываясь верить в увиденное.

Яська заглянул в тамбур.

Проводник в капюшоне поманил костлявой рукой. Блеснула наточенная сталь косы. Под ногами мяукнул полосатый кот в цилиндре. Зашипел при виде Яськи и тут же скрылся во тьме. А Яська зачем-то пошёл на зов.

Мрак тамбура накрыл с головой, точно капюшон. В нос ударил резкий запах гнили, потом отступил, заслонившись сладковатым благоуханием меди. Под ногами чавкало: вкрадчиво, но назидательно. По полу коридора извивались не то черви, не то змеи.

В коморке проводника сидела босоногая девочка в белом платье. Грызла петушка на палочке и ковыряла в носу измусоленным пальчиком. На низком столике пестрели рисунки. Мама и папа, держащие за руки любимую дочурку, а чуть ниже — кровавая мясорубка, в которой проворачивается несостоявшееся детское счастье. Автомобильная авария в солнечный день…

Яська в ужасе отвёл взор.

А девчушка догрызла петушка и принялась тереть влажные глаза липкими кулачками.

Первый проход…

Задумчивый путник, смотрящий в окно. На соседней полке — его нехитрый скарб: узелок и деревянная клюка. В клетке на столе притихла чёрная ворона. Подле, изваяние распятого Христа. Путник тянет руку, хочет прикоснуться к Спасителю, но ворона назидательно каркает, словно предупреждая: нельзя. Рука с дрожащими пальцами замирает… а взор по-прежнему устремлён за стекло, в мутную темень. Ворона успокаивается, рука путника безвольно падает на колени. Затем всё повторяется. И так снова и снова, будто безболезненная скорбь о так и не содеянном.

Второй проход…

На нижней полке лежит обнажённая женщина, трогает тонкими пальцами себя ниже пупка. Чуть слышно постанывает — непонятно, то ли от боли, то ли от наслаждения. В районе упругих грудей виднеется что-то тёмное, похожее на костлявые пальцы. Женщину обнимают со спины, только непонятно, что именно и с какой целью… Внезапно живот начинает раздуваться. Женщина в ужасе отдергивает руки от собственных гениталий, силится избавиться от крепких объятий. Однако тщетно. Костлявые пальцы, словно пристыли к рёбрам: их не смахнуть просто так! А внутри живота что-то извивается: крупное, подвижное — оно мечется из стороны в сторону, в поисках выхода. Женщина кричит от нестерпимой боли, а из-под полки доносится равнодушный смех.

Третий проход…

В углу, у откинутого столика склонился толстяк. На голове много проплешин, редкие пучки растительности похожи на слипшийся пух цыплёнка. Закатившиеся поросячьи глазки. Расплывшийся по щекам нос. Тщательно сомкнутые губы. С многочисленных подбородков стекает вязкая слюна. Сюртук на уровне груди заляпан чем-то коричневым, будто толстяка только что стошнило. Под ногами и впрямь растекается вонючая лужа. Столик завален всевозможными пакетиками, контейнерами и тарелками с едой — такое ощущение, что вот-вот нагрянет большая компания. Внезапно толстяк возвращается к реальности, смотрит на Яську, как на что-то мерзкое, и гнусаво ворчит: «Есть хочу!» И ну, уплетать за обе щёки какую-то заплесневелую кашу. Просто так, руками, оглядываясь по сторонам, словно Яська претендует на этот свинский банкет. Толстяк расправляется с провизией за какую-то минуту! Окидывает голодным взором объедки и снова к Яське: «Есть хочу!» Облизывает тарелки и контейнеры, стряхивает из пакетиков в бездонную глотку последние крошки. Затем и вовсе принимается лизать стол, изредка поскрипывая зубами по дереву. В конце концов, вскакивает на коротенькие, как у шкафа, ножки и скидывает с себя сюртук. Из-за пазухи льётся, да так основательно, что за какой-то миг пол оказывается целиком уделанный тошнотворной субстанцией. Толстяк не обращает на это внимания, лишь откидывает прочь загаженное одеяние и падает на колени — шлёп! В его груди — дыра. Чёрная, прогнившая, зловонная. С отвислых клочков кожи капает не переваренная пища. Толстяк вожделенно улыбается, льнёт к полу и принимается отвратительно чавкать, заново поглощая уже съеденное. Из дыры на груди снова капает, однако на ход пиршества это никак не влияет. Толстяк лишь довольно похрюкивает.

Четвёртый проход…

Маленький мужичок, в поношенном пальто и шляпе, пытается водрузить на верхнюю полку огромный чемодан. У него это никак не получается — не хватает роста. Однако мужичок не сдаётся, ни смотря на одышку, — встаёт на цыпочки, тянется всё выше, выше и выше… Наконец у него всё же получается запихнуть чемодан, однако тот теперь невиден с нижней полки, и мужичка это явно настораживает. Он начинает прыгать на месте, смешно дрыгая ногами. Цепляется за края верхней полки, пытается подтащить равнодушный чемодан за кожаный бок, — но всё тщетно. Потом всё же додумывается встать ногами на нижнюю полку. Подошвы туфель грязные, но мужичка это, такое ощущение, мало заботит — он занят куда более важным делом, ему не до соблюдения этикета. Он тянет дрожащие руки к заветной поклаже и всё же дотягивается. Но при этом теряет равновесие — поскальзывается на грязи от собственных же туфель — и летит вниз головой, вместе с чемоданом. Шмяк, прямо в жижу и скопление не то червей, не то змей! Туфли — в стороны, шея — наперекосяк, чемодан — прямиком в коридор… Бух о пол, будто сытый филин, и — нараспашку. К Яськиным ногам летит порядочный булыжник, если в голову — мама-мама! Однако внутри чемодана есть камешки и побольше. А мужичёк не чувствует боли — раз, и уже на ногах, — смотрит так, с прищуром, словно не доверяет. И впрямь, заявляет фальцетом: «Это моё! Всё! Не тронь!» — И бряк на пузо, собирать раскатившиеся булыжники, будто те, бесценные алмазы.

Пятый проход…

Пьяная драка. Друг напротив друга застыли двое. Оба в разодранных тельняшках, закатанных до колен трико и вонючих носках, со съехавшими пятками. Оба с искажёнными злостью губами, «фонарями» под глазами, сбитыми в кровь костяшками на кистях рук. Оба и думать забыли о том, что послужило началом ссоры, чего им нужно друг от дружки, и как давно продолжается эта безумная драка. Рука одного пытается нащупать на столе нож. Другой, тянется к горлышку разбитой бутылки. Миг и начинается кровавая драка. У одного, сильно рассечена щека. У другого, стремительно алеет тельняшка на боку. Обоим всё равно. Они наскакиваю друг на друга снова и снова. Словно актёры театра, в попытке отрепетировать заученную роль до автоматизма. Однако зрителям нет до их представления никакого дела. Они вскарабкались с ногами на полки и безучастно смотрят в окно, словно именно там, за стеклом, заключается последний смысл их грустного существования под сенью бесконечной битвы.

Шестой проход…

Полыхает пожар. Пламя скачет по полке, на которой лежит почерневшее тело. Пальцы на ногах и руках обуглились. Со свистом лопаются глазные яблоки. Потрескивает, запекаясь, кожа. Под потолком, вперемешку с угаром, висит сладковатый запах прожаренного мяса. Кажется, что всё кончено. Однако пожар просто царит, вне времени и пространства. А тело содрогается в конвульсии, пытается подняться, хватаясь чёрными пальцами за раскаленную добела стену. Пустые глазницы излучают мрак, с приоткрывшихся губ слетает серый пепел, на пол сыплется бахрома сгоревших волос. Человек манит к себе, учит: «Не верь им. Чему бы они тебя ни учили! Чего бы ни обещали… Всё это — ложь! А истина тут, в плазме!» Пламя становится выше. Оно словно питается слетевшими с почерневших губ словами. Оно заполняет собою весь проход, скачет по соседним полкам, словно кого-то ищет. Да, оно ищет уверовавших в правду последних слов. Оно ищет новое топливо. В угоду истине.

Седьмой проход…

Белый кролик, ростом с человека, потрошит пойманного охотника больничным скальпелем. Бедняга — в сознании, но такое ощущение, не чувствует боли. Он словно под анестезией, вынужденный бороться лишь с собственным страхом — ведь рано или поздно, наступит конец. Но конец всё не наступает, а кролик входит в раж — ему нравится, когда всё так: охотник и жертва поменялись ролями. Он вынимает когтистой лапой человеческие внутренности, не задумываясь, пихает их в клыкастую пасть, медленно пережёвывает, как истинный гурман. Мех на груди принимает бордовый оттенок, что только лишний раз подчёркивает контраст творящегося безумия. Кролик, видимо, наелся до отвала, хочет пить. Он выдвигает из-под полки медный таз и приподнимает безвольного охотника за ворот куртки. Из выпотрошенного живота льётся вязкая кровь. Глаза бедняги закатываются, но кролик тут же встряхивает свою жертву — нет, он хочет, чтобы та оставалась в сознании до последнего кусочка… и даже после завершения банкета, перевариваемая в желудке. Таз наполняется до краёв. Кролик довольно улыбается и откидывает охотника прочь. Хватается обеими лапами за таз, отрывает от пола и жадно пьёт, будто утомившийся мясник.

Восьмой проход…

На полу в конвульсиях извивается человек. Потом замирает, читает что-то вслух по памяти. Хотя скорее просто бредит. Руки обрублены по локоть, тело укутано в грязную ткань на вроде мешковины. Глаза закатились, на лбу выступила испарина, шея согнута под неимоверным углом — ещё пара градусов и непременно сломается! Босые пятки упираются в дверной косяк, об который ломаются ногти. Вены на ногах вздуты, внутри них отчётливо угадывается некое постороннее движение, — словно извивающиеся нити. Человек выгибает спину, кричит не своим голосом, пытается культями сорвать с себя мешковину и расцарапать грудь. Не получается. Правый глаз лопается. Человек замирает, не понимая, что именно произошло, а из кровоточащей глазницы выползает длинный червь: медленно, размеренно, точно хозяин апартаментов на променаж. Он ползёт по липкой от пота коже лица, по пути «заглядывает» в нос и скрывается целиком между приоткрытыми губами. Человек давится. Его начинает тошнить, причём не пищей, а сгустками крови. Эти сгустки шлёпаются на пол и дико верещат, спеша поскорее ускакать в тёмный уголок, будто выводок лягушат — в топь. Человека снова душит судорога. Он сжимается в позе эмбриона. Тянет трясущиеся культи к животу. Затем начинает часто-часто сучить ногами, в попытке оттолкнуть что-то невидимое от себя. Мешковина в районе гениталий темнеет. Начинает зловеще трещать. Рвется, порождая на свет гибрид рыбы и птицы. Беззубая голова, молча, открывает рот. Вращаются затянутые плёнкой глаза. Хлюпают остатками крови жабры. Наточенные плавники перерезают последние нити, что оплели когтистые лапки и оперение хвоста. Существо расправляет уродливые крылья и начинает неумело носиться по проходу, жутко вереща и натыкаясь на всё подряд. Человек переводит дух, но буквально сразу начинается новая пытка: из-под кожи на ногах и культях лезут белые личинки. Они тут же сворачиваются в колечки и раскатываются по углам, словно горох. Человек снова кричит. Снова. Снова. И снова.

Девятый проход… Последний.

В открытое настежь окно дует пронизывающий ветер. По заиндевелым стенам стучат крупицы града. Рикошетят во всех направлениях, порождая непереносимый треск. Пол и полки устланы искрящимся снегом. Под потолком вниз головой раскачивается обнажённое человеческое тело, подвешенное на двух крюках. Монотонно поскрипывают цепи, холодный металл впивается в плоть между рёбер. На синюшном лице застыла маска вечной боли. Крупицы града пронизывают тело насквозь не оставляя при этом видимых следов: просто проникают внутрь, даруют боль и вырываются наружу, стремясь поскорее повстречать на пути твёрдую поверхность, дабы повторить цикл. Во тьме под столом покосился маленький снеговик с корягой вместо носа. Нарисованные чёрной сажей губы ехидно улыбаются. Ветки-руки тянуться к телу, выводя на спине какой-то неведомый узор. Резонанс созвездий. Координаты Бездны. Молитву Тьмы. И Тьма нисходит в открытое окно. У подвешенного стекленеют глаза, хотя он и не видит то, что застыло за спиной. Но он видит тень, что отбрасывают крылья. Он слышит Хаос внутри своей головы, в которой больше нет сознания. Он ощущает «трансформацию»… Он смиренно молчит. Он давно принял всё, как есть.

Яська уткнулся лбом в дверь тамбура и замер, не зная, как быть дальше. Робко оглянулся. Проводник в капюшоне навис, точно голодный коршун. Блеснула наточенная сталь. Маска скелета дрогнула. Прошуршали слова:

— Вы до какой станции? Предъявите билет. А то с «зайцами» у нас строго.

Яська чуть не осел. Пролепетал, силясь не потерять сознание:

— Как я вас понимаю?

— Я прижилась на вашей стороне. Командировка.

Яська уткнулся спиной в дверь. Змеи под ногами принялись неистово извиваться, так и норовя повалить с ног — только сейчас Яська понял, что это кишки. Коридор наполнился жуткими стонами; они словно обитали тут вечно, не в силах бежать.

«Куда идёт этот поезд? Куда ведут проложенные в вечности рельсы? Где расположен пункт назначения всего этого прибежища мук и страданий?!»

«Там, за гранью действительности, — леденящая мысль из девятого прохода всколыхнула кричащее от обретённого ужаса сознание. — Ясь, а Ясь, каково бытие, когда тебя считают противной козявкой? Когда к тебе относятся не как к чему-то рациональному, что рано или поздно настигнет, а как к засевшему в голове мифу? Когда тебя просто игнорируют, наперекор всему? Ну же, ответь, ведь ты обладаешь душой, а значит, обладаешь чувствами. Кому, как ни тебе, определять истину?!»

Внезапно опора за спиной пропала. Яська взвизгнул и повалился с ног. Однако его кто-то удержал, не позволив рухнуть на колени перед лицом услужника Тьмы. Яська попытался оглянуться, но не смог — скрюченная поза серьёзно ограничивала движения. Он мог только неловко трепыхаться всем телом, будто пойманная курица, в надежде вывернуться из цепких рук мясника. Справа, в туалете, улыбнулся полосатый кот в цилиндре, что дремал на рукомойнике. Он знал про Яську всё, а потому гнусаво зашипел, вращая зелёными глазами.

— Да не ёрзай ты! — проорал в ухо Колька и потащил обмякшего Яську к открытой нараспашку двери.

38.

Они буквально кубарем выкатились из тамбура и распластались на холодной платформе, силясь отдышаться. Яська смотрел на мерцающие созвездия. Те словно чего-то ждали, а может просто насмехались, уверенные в том, что их не достать. Хотя так и было в действительности, если только там, куда следует поезд, не дозволено коснуться руками звёзд, или и вовсе стать одной из них.

Хлопнула, закрываясь, дверь. Задребезжало треснутое стекло. В полумраке прозвучал протяжный гудок, похожий на стон мученика.

— Тимка!

Яська, в ужасе, обернулся.

Тимки нигде не было. У стены осталась лишь небольшая лужица чего-то тёмного и зеленая заколка в грязи. Колька крутил головой из стороны в сторону, скакал тревожным взглядом по стенам, заглядывал под вагоны, — но тщетно. Тимка словно растворилась в голубоватом мареве, что источали зловредные созвездия.

Яська внимательно посмотрел вверх. Попытался мысленно раздвинуть скопления мерцающих огоньков, протиснуться сквозь напирающие со всех сторон спирали, глянуть за грань! Однако вместо столь желанной истины, он увидел нечто иное. Неугасающее и тёплое, оно было заточено в холодный металл, точно стебелек, пробивающийся сквозь асфальт на оживлённой улице. Между шагами, наперекор суете, стремительно ввысь, потому что там нет ничего, что может сдержать. Там, бескрайняя бездна, сквозь которую можно «плыть» навстречу судьбе.

Так хотелось сказать: мечте.

Всё же это была истина, но мог ли Яська принять её? В праве ли он был закрывать глаза на жертву, что пришлось принести в дар небесам, — да и небеса ли разверзлись над головой? Допускал ли хотя бы мысль, что он сам так похож на заплутавшего «слепца», пытающегося на ощупь преодолеть рутину обыденности? Вопросов было много, а Яська орал во всё горло:

— Вагон! Тимка внутри!

Колька резко оглянулся. В два прыжка подскочил к распахнутой двери, но всё равно не успел. Лесенка предательски скользнула из-под ноги. Втянулась, будто живая, в стальной организм вагона. Пока Колька наблюдал за действием, синхронно хлопнули двери других вагонов. Поезд дрогнул и стал решительно набирать ход.

Застучали по стыкам колёсные пары: стук-стук, стук-стук. Брякнули рессоры: бряк-бряк, бряк-бряк. Скрипнули тормозные колодки.

Яська вскочил на ноги. Шатаясь, подбежал к идущему вслед за вагоном Кольке. Засуетился рядом, так и норовя заплести другу ноги. Однако Колька не обращал на него внимания. Он колотил посиневшим кулаком по дребезжащей двери и кричал, что есть мочи:

— Тимка! Тимка, ты там?! Ну же, ответь!

В окне рядом с тамбуром дрогнула мрачная шторка. Затем колыхнулась в сторону, давая возможность заглянуть внутрь.

Колькины глаза округлились. Он подпрыгнул, ухватился за поручни, подтянулся. Заорал пуще прежнего:

— Тимка, стоп-кран! Скорее!!!

Яська прибавил шагу. Принялся подпрыгивать, силясь заглянуть в окно.

Тимка сидела в коморке проводника, рядом с чумазой девчушкой, и грызла петушка на палочке. Девочки обменивались взглядами, что-то рассказывали друг другу и временами печально улыбались. Напротив них напыжился довольный Господин. Он потягивал чай из высокого стакана и тоже улыбался, изредка вставляя ту или иную фразу. Девочки смущённо отводили глаза и краснели.

— Тимка! — не унимался Колька. — Тимка! Останови поезд! Слышишь?! Мы без тебя не уйдём! Нам нельзя!

Но Тимка не слышала его слов.

Тогда Колька принялся истошно дубасить свободной рукой по толстому стеклу. Однако то издавало лишь монотонные упругие звуки, словно все действия несносного мальчишки его попросту не волновали. Колька замахнулся снова. Не рассчитал сил и сорвался…

Яське показалось, прямиком под колёса! Но нет. Пронесло. Колька заново вскарабкался на платформу и тут же увернулся от выпирающих букс — такой, если звезданёт, будешь лететь далеко и долго, вперёд головой, думая, что приплыл окончательно! Потом попытался заново вскочить на ноги, но лишь застонал и ухватился за разбитое колено.

Яська замер, не зная как быть. Колька тут же развеял все сомнения.

— Яська! Он же увезёт её! Разве ты ещё не понял, КУДА идёт этот поезд?! Ну же, подумай!

И Яська побежал. Стремительно, так что за свистом в ушах растворились и стук колёс, и побрякивание рессор, и скрип колодок. Остался только голос Кольки в голове, повторяющий одну и ту же фразу бесконечное число раз. Фразу, от которой стынет кровь в жилах: «Разве ты ещё не понял, КУДА идёт этот поезд?!»

Яська отмахнулся от нарисованного в сознании ответа. Сердце сдавило в тисках, а под ямочкой защемило.

Однако ответила Тьма:

«Ясь, а Ясь… Туда. Именно туда, где вы страшитесь оказаться превыше всего остального на свете, а потому предпочитаете не верить в Меня. Но там тоже можно приспособиться, и, рано или поздно, ты в этом убедишься. Потому что все Пути ведут ко Мне. От Бездны — не уйти!»

— Но можно «плыть»! — заорал на ходу Яська и прыгнул, пока его не запугали окончательно. — Тимка, «плыви» от неё!

Голова Тимки еле заметно дрогнула. Девочка вынула из-за щеки леденец, ощупала руками распущенные волосы — словно что-то ища! — скользнула взором в окно — именно в тот момент, когда Яська подпрыгнул и заорал. Она его услышала, даже привстала с полки, но успела лишь махнуть рукой на прощанье и что-то беззвучно прошептать. В ту же секунду на стекло легла тучная тень Господина. Мелькнуло зеленоватое лицо, выпирающие наружу клыки и вертикальные зрачки, будто у животного, — это был уже не человек, а что-то, и впрямь прошедшее «трансформацию».

Яська ощутил чужую ненависть, что обжигает сознание. В голове булькнул расплавленный металл, ту же трансформировавшись в покрытые окалиной слова:

«Пошёл отсюда, щенок! Они все — наши! Слышишь?! Все!»

Яська стиснул виски ладонями, зажмурился и вновь заорал во всё горло:

— Тимка!!! А как же я?! — И это всё на лету — Яська и думать не думал, что может так высоко прыгать… или попросту зависать в воздухе!

А ведь так и было.

Он грохнулся на острую щебёнку в конце платформы и взвыл не то от боли, не то от нестерпимой обиды, что, такое ощущение, завладела всем организмом. Хотелось грызть камни от безысходности, а ещё, от осознания собственной вины. Ведь во всём происходящем повинен лишь он один! Он познал истину уже давно, но почему-то всё время бездействовал, успокаивая душу тем, что ещё рано или просто нецелесообразно что-то предпринимать. Да какое там! Он просто боялся обрести истинный смысл! Точнее принять всё, как есть. Потому что, в этом случае, пришлось бы принять и Тьму, в которую никто не верит. А последняя, вовсе не бред или вымысел. Она такая же реальная, что и всё на свете. На свете… А как ещё может быть в логичном мире?

«Тьма — реальна и безжалостна; рано или поздно Она настигнет каждого из нас, как бы далеко не удалось бежать!»

Яська перевалился на правый бок. Левый превратился в один сплошной кровоподтёк. Коленки — разбиты в кровь. Правый локоток основательно стёсан — будто нождачкой прочертили. Яська оглядел остальные мелкие повреждения и заплакал.

Мыслей не было. В груди уродливой корягой разрасталось отчаяние. Хотелось просто сидеть так вечность, или до скончания времён, пока Тьма не установится повсюду, так что можно будет в неё попросту кануть. Потом пришло понимание того, что он вновь возвращается в исходную точку бездействия. В которой, помимо его жалости к самому же себе, по каким-то странным, не поддающимся логике причинам, страдают или гибнут совершенно непричастные люди. Друзья и близкие.

Тогда захотелось просто лечь поперёк колеи и ждать другой поезд, — ведь Господин сказал, что их в последнее время заметно прибавилось. А попутно, молиться, чтобы не так больно…

На саднящее плечо легла невесомая рука. Яська медленно обернулся — не хотелось, чтобы Колька видел его слёз. Хотя… Какая теперь разница? Яська поднял взор и понял, что друг тоже плачет. Тогда он зачем-то сказал:

— Она меня всё же услышала.

Колька кивнул.

— Я знаю.

Яська не стал спорить. Спросил:

— Как думаешь, что теперь будет?

Колька долго молчал. Всё же ответил:

— А что обычно бывает, когда уходят люди?

Яська пожал плечами. В груди кристаллизовалась скорбь.

— На их место приходят другие люди, — задумчиво сказал Колька. — А возможно, те же самые, просто ничего не помнящие. Они словно «спят» или находятся под «покрывалом», пока…

— Кто-нибудь один не «проснётся»…

— Или не станет «слепцом». Оба варианта ведут к обретению истины, только разными путями.

— Да. Для того и нужен Мост, — Яська огляделся. — Ты тоже думаешь, что поезда идут и в обратном направлении?

— Но ведь есть же вторая колея. Для чего-то её сделали.

— Проверим?

Колька повёл плечом. Протянул руку ладонью вверх.

— А что ещё остаётся делать? Если только…

— Что? — напрягся Яська.

Колька как-то странно наморщил лоб. Точнее даже не странно, а сосредоточенно — так уже бывало не раз и не два, в те моменты, когда он задумывал очередные авантюры.

— Что? — заново спросил Яська.

Колька вздрогнул, возвращаясь к реальности.

— Ничего. Глупости всё это. Нам нужно домой. Посмотри на себя… да и на меня…

Ребята молча оглядели друг друга. Затем Колька помог Яське подняться, и они на пару захромали вдоль колеи в обратном направлении.

— Надо бы перейти… — осторожно заметил Яська.

— Там перейдём, — Колька указал рукой на то место, где когда-то сидела Тимка.

«Когда-то… Жуткое слово, особенно, если его употребляют для того, чтобы обрисовать Путь ушедшего человека. Тем более, ребёнка».

Колька наклонился. Подобрал с платформы заколку. Повертел её в пальцах, сдул пыль. Потом глянул на Яську и протянул.

— Возьми. Я ведь знаю, что вы того…

— Чего, того? — ощетинился Яська.

— Да не обижайся ты, — Колька взлохматил волосы на макушке — по всему, нервничал, опасаясь запретной темы. — Ну, правда, видно же было.

Яська шмыгнул носом. В груди вновь обозначилась всепоглощающая пустота, в которой можно запросто кануть на века.

— Оставь. Пусть у тебя побудет, ладно?

Колька кивнул.

— Значит, идём?

— Идём.

Они взялись за руки, перешли пути по деревянному настилу и медленно побрели вдоль платформы, изредка бросая косые взгляды на мерцающие над головой созвездия. Те больше не казались столь вызывающими, как в момент прибытия и отправления жуткого поезда. Они словно утолили нестерпимый голод, насытившись детской скорбью, после чего, вернулись к своим повседневным делам. Делам Вечности.

Затем платформа закончилась, а ребята так и брели вдаль по узкому настилу, взявшись за руки, как верные друзья, столкнувшиеся с невосполнимой утратой.

— А как же поезд? — спросил, зевая, Яська. — Думаешь, остановит?

— Конечно, остановит! — уверенно ответил Колька. — Кого ещё тут везти, кроме нас?

Поезд и впрямь затормозил. Его тянул древний паровозик с чёрным тендером, белыми шатунами и красной трубой. На носу тендера был выгравирован Млечный Путь — Яська запомнил бескрайнюю россыпь звёзд на картинке учебника по астрономии, — словно символ постоянного стремления, во что бы то ни стало, вернуться домой! Из-под огромных колес, шипя, вырывался горячий пар. Скрипели тормозные колодки, лязгали шатуны, свистел во всю мочь такой знакомый свисток — он больше не походил на мученические стоны.

Яська наблюдал прибытие поезда, словно во сне. Сознание заслонилось летучим паром, а глаза просто слипались.

«Сколько я уже брожу или брежу?..»

К реальности вернул бодрый мужичий голос: решительный и добрый:

— Эй, ребятня, а вы чего тут позабыли?! — Из будки выглянул чумазый Кочегар в клетчатой фланелевой рубахе с закатанными рукавами и уставных штанах с лампасами. — Эй, Борисыч, ты глянь только! Впервые в жизни нечто подобное вижу!

Из окошечка в будке рядом с тендером выглянул толстячок в пенсне и в форменной фуражке с блестящей кокардой — что именно изображено, не разглядеть.

«Наверное, тоже Млечный Путь!»

— Раз, — кивок в сторону Яськи. — Два, — кивок в сторону Кольки. — Действительно, диво. Ну-ка, ребятки, живо в вагон! Нам нельзя долго стоять — график!

Колька с Яськой переглянулись.

— У нас билетов нет, — понуро сказал Колька. — Да ещё неизвестно, куда вы едете. Может нам не по пути вовсе.

— Эка, умный, какой, сыскался! — усмехнулся Кочегар, раскуривая папиросу.

Машинист поправил пенсне на носу.

— Путь тут один. Это там уже много. Дальше… То есть, ближе к дому. «Ритм» помните?

Колька пожал плечами.

Яська кивнул.

— Я помню.

И про себя:

«Раз, два, три, четыре, кто у нас живёт в квартире…» — А рукой — прыгалки поглубже в шорты, чтобы не потерялись.

— Вот и хорошо. Запрыгивайте в любой вагон, а Проводнику скажите, что отстали от своего поезда. И что у вас уже за всё уплачено.

— Разве хорошо обманывать? — спросил Яська.

Машинист помолчал.

— Обманывать всегда плохо. Но на войне, как на войне. Тем более, вы домой едете. А туда — проезд бесплатный.

— Спасибо! — Колька махнул рукой и выжидательно глянул на Яську.

— Поторопитесь! — крикнул на прощание Кочегар, стрельнул во мрак огоньком папиросы и скрылся в будке.

— Удачи на Пути! Вы сами вершите его, а вовсе не судьба! Но всегда думайте, прежде чем «плыть»! — Машинист взял под козырёк и тоже исчез.

— Спасибо, — прошептал Яська и посмотрел на Кольку. — Побежали?

— Ага. Давай руку! — И они помчались к первому вагону, где уже отворилась дверь и свесилась лесенка.

Сквозь пар, Яська разобрал хрип радио в будке Машиниста. Женский голос озвучил странную фразу:

«Septem, septem, septem — natant».

Прозвучал свисток. Созвездия над головой вспыхнули с новой силой. Сделалось заметно светлее.

Из тамбура выглянул пожилой Проводник в телогрейке, ватниках и форменной фуражке без кокарды. На ногах — запылённые кирзачи, в руках — клетчатый платочек, которым он, по всей видимости, протирал запылённые поручни.

Яська с Колькой замерли. Снова, в нерешительности, переглянулись. Потом уставились на Проводника, ожидая, что тот скажет.

Проводник поторопил:

— Быстро в вагон! Отправляемся, — он спрятал платочек в карман, вынул из другого жёлтый флажок, посторонился, пропуская ребят.

Колька и Яська живо вскарабкались по лесенке, разминулись с покашливающим Проводником, обернулись. Проводник свернул флажок на древо и высунул руку в дверной проём. Тут же еле заметно качнуло. Тамбур наполнился клубами пара и запахом жжёного угля. Снова взвыл свисток. Проводник, кряхтя, поднял лесенку, захлопнул дверь, на всякий случай дёрнул просто так за ручку, — заперто. Затем обернулся к притихшим друзьям и, кивком головы, попросил пройти в вагон.

Вагон оказался пустым. Ни души, за исключением двоих ребят и кряхтящего Проводника. Серые стены, низкий потолок, мелькающие за окном фонари — всё это слилось в едином порыве и навеяло воспоминания о доме, о близких, о маме… О тех, кто ждёт, не смотря ни на что, изо дня в день. Это был путь домой. Казалось, что Тьме попросту нет места в таком мире — в мире чувств и эмоций, — однако потусторонняя субстанция всё же сумела проникнуть внутрь частицы света, установив в ней свои дикие порядки.

Яська не знал, почему Проводник не стал размещать их в купе. Наверное, решил, что в его коморке ребятам будет уютнее, нежели в пустом вагоне, несущемся под светом звёзд за пределами миров. К тому же появится возможность хоть что-нибудь разузнать о своих единственных пассажирах. Ведь недаром же так удивились Кочегар с Машинистом, приняв двух чумазых пацанов за диво. До сегодняшнего дня — точнее эпизода, — вряд ли поезда останавливались на перегоне, чтобы кого-нибудь подобрать. Случай был беспрецедентным, и Проводник, по любому, догадывался об этом.

Однако, наперекор Яськиным догадкам, Проводник не полез сразу же с расспросами, а молча засуетился в коридоре, у титана, наливая в помятый чайник шуршащий кипяток. Затем вернулся в каморку, разлил пышущую жаром воду по трём большим кружкам и кинул в каждую по доброй щепотке чёрной заварки.

И запахло дорогой.

Яська впервые почувствовал, как пахнет Путь, точнее, чем. Он и впрямь был реальным, а, значит, доступным.

Яська молча следил за отточенными движениями Проводника и думал о Тимке. Она тоже сейчас точно в таком же вагоне, мчится сквозь равнодушное пространство неведомо куда, даже не догадываясь о том сюрпризе, что заготовила для неё судьба. Что почувствует маленькая девочка, когда пройдёт «трансформацию» и познает высшую истину? Кого будет винить в случившемся? Затаит ли обиду? Или простит?.. Хотя как можно простить за такое?! Но куда страшнее будет, если Тимка напрочь утратит все чувства, как и воспоминания, заняв чужую оболочку.

Яська не знал, что зреет в голове девочки в данный момент и, от бессилия хоть что-нибудь изменить, заломил пальцы рук.

Колька тоже молчал. Он притих рядом и смотрел в окно на редкие вспышки света.

Проводник достал из стола запечатанную коробку рафинада, горсть слипшихся барбарисок и несколько сухарей. Аккуратно выложил припасённые яства на смятую газету и пододвинул к ребятам. Снова принялся рыться в выдвинутом ящике, гремя столовыми приборами.

— Это вовсе не фонари мелькают за окном, — прошептал Колька, рисуя пальцем на запотевшем стекле смешного человечка с разведёнными в стороны руками и ногами — беспечное детство.

Проводник закашлялся.

— А что? — без интереса спросил Яська, просто чтобы поддержать беседу.

— Какие-то завихрения с раскалённым добела центром. Вот, ещё одно…

Свет вспыхнул и тут же погас, словно вагон пронёсся мимо фонарного столба, освещающего в ночи безлюдную платформу.

— Это вовсе не завихрения, — прохрипел Проводник, ложа у каждой кружки по чайной ложке. — Это целые миры.

Колька отвернулся от нарисованного человечка.

— Такие маленькие?

— Маленькие, говоришь… — Проводник оглядел стол и удовлетворённо хмыкнул. — Отнюдь. Просто они очень далеко от нас, вот и кажутся забавными ветерками или искрами новогоднего салюта. Всяк видит в этих вспышках что-то своё, что определяет состояние его души в данный конкретный момент.

— А что видите вы? — осторожно спросил Колька, кидая в чай рафинад.

Проводник сел на табурет. Посмотрел сначала в окно, потом на притихших ребят. Указал на стол.

— Да вы угощайтесь. Наверняка уже и думать забыли, когда лопали в последний раз.

У Яськи кусок в горло не лез. Он уже было открыл рот, собираясь сказать, что не голоден, но тут же почувствовал острый Колькин локоток, больно упёршийся в отбитый бок. Колька при этом ничего не сказал, положившись на благовоспитанность друга.

Проводник, такое ощущение, не заметил столь очевидного нравственного втыка. А может, заметил, но просто не стал встревать не в свои дела — мальчишки, чего с них взять? К тому же настоящие друзья, что всегда понимают друг друга с полуслова или и вовсе без слов, как сейчас. Разберутся.

— А что я вижу… — вздохнул Проводник, рассматривая собственные ладони. — Вижу многочисленные миры, по которым скачет через скакалку босоногий мальчишка. Они словно дни или года, мельтешат перед глазами, так что и не разобрать толком. Но один эпизод я вижу отчётливо и ясно, словно он повторяется день изо дня или просто царит вечность… За мальчишкой бежит взволнованная женщина. Она кличет его по имени и всё тянет руки, в надежде схватить и прижать к груди, — потому что сын бежит прочь от дома, туда, где его могут обидеть. Но сыну нет до матери дела: он скачет на низкое Солнце, уверенный в том, что всё взаправду, и далёкая звезда, рано или поздно, упадёт к его ногам. Но он не знает, что на Пути много преград… Он попадает ногой в канаву, падает и долго не может понять, что такое с ним приключилось. Потом приходит боль, и мальчишка ревет, потирая ушибленное колено. Зовёт маму… а той больше нигде нет. Мальчишка пугается, забывает про боль, которую оказывается можно легко стерпеть, мотает заросшей головой из стороны в сторону, в поисках самого дорогого, что было, и что он не ценил, пока не утратил окончательно. Он понимает, что боль саднящей болячки — ничто, по сравнению с утратой и одиночеством. Но уже поздно. И вот, он бредёт, поникший, на горизонт, волоча за собой скакалку, будто тяжкий груз, напрочь позабыв о недавнем веселье. Бредёт и не знает, как быть дальше… А вокруг по-прежнему светит Солнце, скачут такие же мальчишки, волнуются мамы… И самое страшное во всём этом — то, что, повзрослев, никто не оборачивается на зов. Все уверены, что сегодняшний день никогда не закончится. Что так, как сейчас, будет царить вечно! А потом падают… и падают… и падают… И нет этому конца, как нет конца Пути.

Проводник умолк. Уставился в окно, за которым разразилась очередная вспышка.

— Грустная история, — сказал Яська, протягиваясь к кружке. — Ай! Жжётся!

— А ты чего хотел? — возмутился Колька. — Вот же салфетка лежит!

Яська виновато покраснел.

— История грустная, но поучительная, — вздохнул Проводник. — Возлюби ближнего своего и живи в вечном мире. Пока же есть суета, мир зациклен на самом себе. Он решает не те задачи, на которые запрограммирован. Он становится слабее, растрачивая всю накопленную энергию на борьбу с проказой, что проникла в его организм. Так — не правильно. Так не должно быть. Мы должны видеть эту проказу на расстоянии и защищать организм, чтобы он и дальше заботился о нас.

— А тот мальчик, — ну который со скакалкой, — он сильно переживал из-за того, что поступил неправильно? — Яська поднёс кружку к губам, вдохнул аромат заварки и осторожно отхлебнул.

Проводник улыбнулся.

— Все люди склонны к переживаниям. На то они и люди. Запомни другое слово: раскаяние. Именно оно и наставляет на Путь истинный. Оно не ослепляет, как, например, злоба или месть. Наоборот, открывает душу такой, какой та сотворена изначально. Естественно, раскаявшийся человек сразу же становится уязвим. Потому что в открытую душу намного проще плюнуть. Но он уже стряхнул с плеч забвение, а потому видит дальше, мыслит глубже и чувствует наперёд.

— Здорово! — прошептал Яська, на что снова получил от Кольки локтем в бок: мол, не перебивай!

Яська проглотил язык, а Проводник лишь усмехнулся.

— Возможно, я говорю непонятные для вас вещи, к тому же отвлёкся от первоначального вопроса. Но по вам видно, что вы перенесли утрату, вдобавок к этому, вы вините во всём случившемся каждый — себя. Причём ни один из вас не подозревает в предательстве своего друга. Это — истинная дружба. А чувство вины преодолевается раскаянием, да.

— Но как раскаяться по настоящему? — не стерпел Яська. — Да и Тимку ведь этим не вернуть!

Проводник вздохнул.

— Ушедшего человека, возможно, и нет. Но, по крайней мере, ты сохранишь собственную душу в целости. Куда в большей степени, она нужна здесь, чтобы противостоять Тьме, так как на той стороне, в твоей душе не останется ничего светлого, а армия зла — пополнится очередным новобранцем. А как раскаяться по-настоящему?.. Это вопрос. Главное, не перепутать раскаяние с самоистязанием, потому что это — очередной тупик, преграда, о которую можно заново споткнуться. Раскаяние приходит через поступки. Мы сами вершим свою судьбу, а отдельные ошибки вовсе не определяют появление очередного «слепца». Так или иначе, вы сами познаете, как именно нужно быть. Главное, никогда и ни за что не опускать руки, иначе будет нечем указывать Путь тем, кто только «прозрел». А они нуждаются в помощи, потому что подвержены страху, особенно в самом начале — вспомните хотя бы себя.

Проводник замолчал. Потом вздрогнул, засуетился.

— Вы лопайте, налегайте. Знаю, скудно тут у меня всё, — уж не обессудьте. Просто пассажиры в этих краях редкость.

— Да всё отлично! И вкусно! — встрепенулся Колька. — Спасибо вам огромное и за приём, и за рассказ!

Проводник явно смутился, снова загремел кружками и ложками в своём столе.

— А почему пассажиры — редкость? — спросил Яська, грызя крошащийся сухарь.

Проводник резко задвинул ящик.

— Ситуация такая… непростая сложилась. Встречные поезда — все битком, а обратно возвращаться никто не желает. По-видимому, их там всё устраивает.

— А вдруг их просто не пускают обратно? — спросил Колька.

Проводник на это усмехнулся, демонстрируя редкие зубы.

— Как это, не пускают? Да хоть бы и так. Вы же смогли вырваться.

— Но… — Колька так и не нашелся, что сказать; последовал примеру друга — закинул за щеку барбариску, поморщился.

— А что если поезд совсем отменят? — спросил Яська с неподдельным испугом.

— Не отменят.

— Но ведь пассажиров — нет. Смысл гонять поезд туда-сюда порожняком?

Проводник отхлебнул из своей кружки.

— Маршрут всё равно льготный. Это кольцо. Поезд движется только вперёд, обратного хода нет.

— Но кому это нужно?

— Мир не без добрых людей. Раз поезд не отменяют — да, думаю, и не отменят никогда, — значит, какой-никакой прок от него всё же есть. Сегодня подобрали вас, завтра подберём кого-нибудь ещё. И так, по крупице, день за днём, год за годом, глядишь, поднаберёмся сил и развернём систему. Воссоздадим былое начало таким, каким оно и задумывалось до прихода зла, а в этом случае, многое изменится в лучшую сторону.

— Выходит, мрак всё же можно остановить?! — воодушевился Яська.

— А ты разве сомневался? — Проводник поднялся с табурета. — Зря. Утро определит новый расклад сил. И пока оно не наступит, говорить о том, на чьей стороне численный перевес, преждевременно. Поживем — увидим. А то, что Тьма воцарится повсюду — это байка продажных «слепцов». Они просто запугивают, силясь сбить тебя с истинного Пути. Вы доедайте, а я пока обойду вагон — работа.

Яська проследил краем глаза за сутулой спиной Проводника. Правая рука держалась за поясницу, левая нога волочилась по полу…

— Как думаешь, сколько он тут уже ездит?

Колька пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, давно. С тех самых пор, как споткнулся.

Они допили чай и улеглись на узкую полку. Яська смотрел в потолок, изредка озаряемый далёкими вспышками. Не смотря на всё произошедшее, на душе, впервые за последнюю неделю, было легко. Яська не уловил того момента, когда произошла эта перемена. В груди словно рассосался комок тревоги и ненависти к самому себе. Непонятно, как и почему, но холод бесследно исчез, а с ним и всё остальное, враждебное и негативное. Мысли успокоились, а сердце гнало кровь размеренными упругими толчками. Оно больше не сомневалось, как и вернулась уверенность в собственных силах. Уверенность в победе. Пускай не скорой, но той самой, с фанфарами, весёлыми лицами и душевным теплом!

Яська, сам не заметил, как провалился в сон. Ему заново снилось бескрайнее поле с Колькой, Тимкой и парящим в небесах змеем. Снилось, как было, без лишних эпизодов и отступлений. Они по очереди носились за ускользающей надеждой. И каждый был уверен, что завтра непременно настанет, такое же загорелое и весёлое, что и сейчас! Возможно, так и случилось. Наверное, в этом и был заключён истинный смысл существования под Солнцем. А всё, что случилось затем в реальности — элементом дурного сна. В который потом наведались «слепцы» и нагородили преград.

А что… Мальчишка, несущийся к мечте в идеальном обществе. В мире с открытыми настежь дверьми. Восприимчивыми лицами и готовностью придти на выручку, случись что! Разве погналась бы женщина тогда? Несомненно. Но только инстинктивно, в душе страшась совершенно иного. Того, что как было до этого, уже не станет. Новый мир. Новый горизонт. Новые люди. Какими они станут вне страха и времени? Вот истинная причина беспокойства матери. Потому что породить жизнь, не так уж и трудно. Куда сложнее наставить её на Путь истинный. Потому она и бежит вечность, повторяя имя самого дорогого, что было дано на свете. Она силится не утратить смысла. Но смысл уже выше, а идеальное общество, как получается на деле, совсем не идеально. Оно снова закручивается в спираль. Радует одно — это уже не кольцо, а потому Тьма может быть не придёт. Но, возможно, придёт что-то ещё… Как знать?

Яська проснулся от толчка. Открыл слипающиеся ото сна глаза. Уставился в потолок. За окном серело. Пахло жжёным углём и речкой. Яська повернулся набок, ощупал рукой пустое пространство за спиной.

— Колька?

Тишина. Лишь где-то поблизости тикает стрелка часов. Настороженно: тик… так… тик… так… Словно тоже прислушивается.

Яська поднялся. Потёр глаза кулаками. Выглянул в окно.

Поезд остановился на берегу тихой речки. Над спящей водой слоился предрассветный туман. Прибрежная полоса заросла осокой и чернобыльником. На другом берегу высился сосновый лес. Кроны деревьев вязли в низких облаках. Солнце ещё не поднялось из-за горизонта, и природа медленно отходила ото сна. Запел соловей.

Смешной человечек, нарисованный Колькиным пальцем на стекле, был четвертован каплями росы.

Яська взлохматил волосы на макушке. Оглянулся, уловив шорох за спиной.

— Колька?..

В проходе застыл грустный Проводник.

Яська забеспокоился.

— А где Колька?

Проводник ничего не ответил. Подошёл к столу, взял чайник, медленно развернулся, шагнул к титану.

— Что с Колькой? — напрямую спросил Яська, готовясь к самому худшему. — Что вы с ним сделали?!

«Выходит, вчера всё было так просто, забавы ради! Вот ведь гады!»

— Он сошёл.

Яська чуть было не перегорел, как лампочка в светильнике.

— Как это, сошёл?

— Ночью, на станции.

— Но почему?.. Почему он ничего мне не сказал?! — Яська был полностью подавлен.

— Он боялся, что ты не отпустишь. Или захочешь сойти вместе с ним.

Яська сел на полку. Закрыл руками глаза — он-то думал, что всё позади, не смотря на столь трагичный финал. Но нет, подлая судьба выкинула очередную заковырку: вырыла глубокий ров и состроила кирпичную стену. А Моста-то больше нет! Он остался далеко позади, там, куда сейчас направляется Колька, в надежде преодолеть все, что было пройдено. В попытке изменить реальность.

— Почему вы его не остановили?

Проводник разлил кипяток по двум кружкам.

— Я пытался.

— А он что?

— Он сказал, что это его Путь. Возможно, он в чём-то прав.

— В чём прав?! — воскликнул со слезами на глазах Яська. — В том, что Тимку ещё можно спасти?! Тогда кто после всего этого я сам?!

Проводник пододвинул к Яське кружку, зашуршал пакетиком с заваркой.

— Путь у каждого свой. Как и намеченная цель. Вспомни мои вчерашние слова. Именно поступки вершат судьбу, а не наоборот. Твой друг почувствовал, что настал момент истины. Точка невозврата в пространстве, из которой лучше всего «плыть» навстречу своей мечте. Он обрёл новый уровень. Как звезда. И я верю, что он вспыхнет.

Яська отодвинул кружку.

— Почему мы стоим?

— Путевые работы. Думаю, скоро поедем, — Проводник приподнялся. — Вот. Твой друг просил передать это тебе…

Яська подставил ладонь. Проводник бережно уложил в неё зелёную заколку.

— Ещё он забрал твои прыгалки. Сказал, что так проще. Не бойся, тебя мы доставим до самого дома.

Яська проглотил слёзы.

— Наш дом — «септем, септем, септем… натант?»

— Это всего лишь координаты вечности, сквозь которую мы «плывём».