Скоро сказка сказывается

Скоро сказка сказывается

На лето родители отправили меня к двоюродной бабушке в деревню, а сами якобы уехали в командировку. В Амстердам. Знаем мы эти командировки!

Так вот, заняться в этой глухомани мне было абсолютно нечем. Телевизор был один на всю деревню, у вредной тётки Нюры, причём показывал он только один канал. Вечерами у неё собиралось почти всё население деревни со своим угощением и внимало выпуску новостей. Меня же от вечерних сеансов отлучили за то, что я, пытаясь настроить хоть что-нибудь еще, оборвала антенну, чем лишила тётку Нюру очередной серии захватывающего сериала о доблестных ментах. Ноутбук у меня имелся, да что проку? Все, что было, я уже посмотрела и прочитала десять раз, а интернета тут не было, да и телефон не ловил. Я уж молчу о том, что электричества не бывало по нескольку дней… Да какой интернет, тут и библиотеки не оказалось, она имелась только в райцентре, а до него полдня пешком! И что делать?

Ну не любоваться же мне луной над прудом, сидя на мокрой траве в обнимку с местным Ромео и звучно шлёпая на себе комаров! И потом, эти самые Ромео на меня и не глядели. И слава Богу! Достаточно я от них в городе натерпелась! Почему? Сейчас объясню. Меня Василисой зовут. Обласкали родители! Так вот, знакомлюсь я с парнем. Он (заигрывающе): «Девушка, как вас зовут?» Я (томно опустив глаза и трепеща ресницами): «Василиса.» Он (с восторженным придыханием): «Можно, я буду звать вас просто Вася?..» Вот и вся романтика. Ну ладно. Належавшись в гамаке до одури и по третьему кругу пересмотрев и перечитав то, что имелось на ноутбуке и на флешках, я начала заниматься всякой ерундой. Сперва я на спор с соседским пацаном пошла ночью на кладбище, и он был вынужден отдать мне какую-то затёртую до полной неузнаваемости монету, явно очень старую, неровную и тяжёлую. Потом, поболтав со столетней бабой Матрёной, я до утра караулила в кустах под окном чёрную свинью, в которую якобы превращается по ночам тётка Нюра. И наконец, кто-то сказал мне, что в здешнем лесу определённо водится леший, причём его неоднократно видели вполне трезвые люди, не склонные к мистификациям. Ну разве ж я могла устоять?!

Ну вот, когда рано поутру меня разбудила моя престарелая родственница, явно следовавшая принципу «кто рано встаёт, тот всех достаёт», я не стала натягивать одеяло на голову, стонать и вопить, что в городе я в это время пятый сон вижу, а встала, позавтракала и, прихватив корзинку, отправилась в лес. Бабка пробурчала мне вслед, что, мол, по такой суши я и поганки не найду.

В лесу было спокойно, никакими лешими там и не пахло. Я и пошла куда глаза глядят по первой попавшейся тропинке.

Тропинка завела меня глубоко в лес. Только лес этот был какой-то не такой. По сторонам тропинки высились толстенные деревья, каких я в этих местах отродясь не видывала, у самой тропы цвели невероятной величины колокольчики и иван-да-марья, рос папоротник, едва розовела земляника. Дальше начинался такой бурелом, что и пробовать нечего было туда соваться. Словом, это был самый настоящий дремучий лес. Тропинка была ровная и довольно-таки широкая, она вилась между вековыми деревьями, и была совсем не похожа на лесную стёжку, протоптанную грибниками. У меня лично создалось впечатление, что по тропинке этой ходили не один год, и к тому же довольно часто.

Впереди вдруг послышалось пение. Я не придала этому никакого значения — мало ли тут туристов! — и продолжала спокойно идти, размахивая корзинкой. Но то, что я увидела, в очередной раз последовав изгибу дорожки, меня, мягко говоря, ошеломило. Там на поваленном дереве сидел чудовищных размеров чёрный кот, увешанный золотыми цепями, и очень душевно играл на баяне, выводя дурным голосом неприличную песню. Рядом с ним на траве стояла полупустая бутылка, от которой исходил сильный запах валерьянки, и трёхлитровая банка, по-моему, с мышами.

— Сто-ой! — завопил он, заметив меня, хоть я и пыталась сдать задом в кусты, и замахал левой лапой. — Куды?!

Я наконец поняла, что чувствовали бедные герои «Мастера и Маргариты», когда кот Бегемот отмачивал у них на глазах какую-нибудь штуку.

— Что значит «куды»? — с перепугу возмутилась я. — Во-первых, не куды, а куда. Во-вторых, вы сами-то кто?

— А ты не видишь разве? — прищурился он. — Кот-баюн я! Во, видишь, баян!

В доказательство он растянул меха, и баян издал какой-то сдавленный хрип.

— Вот я тя щас кы-ык защекочу-у! Кы-ык зацарапаю-у! — вдруг взвыл кот дурным голосом и икнул. — Иди сюды!

— Может, лучше сыграешь? — предложила я, решив перейти на «ты».

— А эт идея! — кивнул кот и свалился с бревна. Я опасливо подошла поближе, мало ли, расшибся, помочь надо, но он уже взобрался обратно и проверил инструмент. — Садись! Чего сыграть?

— Давай чего-нибудь классическое, — решила я.

— Классичес-ик! — ое… Эт можно! — снова завопил кот. — И-эх!

Знаете, я много разной музыки слыхала, но, признаюсь, «Лунная соната», исполненная пьяным котом на баяне, мне и в кошмарном сне не могла присниться!

— Ты меня… ик!.. уважаешь? — снова завёлся кот, обнимая меня когтистой лапой.

— Уважаю! — мотнула я головой.

— Тогда пей! — велел он и подсунул мне бутылку.

Я решила, что валерьянка мне сейчас точно не повредит, и как следует отхлебнула. Кот тут же подсунул мне под нос маринованую мышь.

— Н-не закусываю! — храбро отмахнулась я.

— Я т-тя ув-важаю-у! — взвыл кот. — Давай дружить! Ты кто?

— Василиса. А ты?

— А я кот! Просто кот! Хоть и баян. то исть баюн… Давай споём! А то я тебя уважать перестану. Ик!

— А гитара есть? — с надеждой спросила я.

— М-мяу! Усё есть! — кивнул кот, вылакав остатки валерьянки и вытаскивая из соседнего дупла гитару с розовой ленточкой. — На!

На моё счастье, играть я, хоть и посредственно, но умела: по моему настоянию родители отдали меня в музыкальную школу по классу гитары, и я даже выучила три аккорда. Хотя вру, три аккорда я выучила у ребят во дворе, а вот школу пришлось бросить, потому что слуха, по мнению преподавателей, у меня не было вовсе. Но тут это никого не интересовало, и через пару минут мы с котом, аккомпанирующим мне на баяне, дружно, хотя и не очень мелодично орали на весь лес «Ой, то не вечер, то не вечер!» Потом мы спели «Калинку-малинку», потом ещё что-то, и ещё. Кот оказался на редкость хорошим учеником, и, когда я уходила дальше по тропинке, уже наяривал на баяне знаменитую мелодию из «Крёстного отца», изрядно обогатив её собственными вариациями. Напеть-то я могла, вот сыграть бы точно не сумела, но коту все было нипочем!

Я шла по тропинке и размышляла. Интересно. сперва кот-баюн, а теперь кто? Может, я всё-таки встречу лешего?

— Ох ты гой-еси, добрый молодец! — раздался вдруг довольно громкий картавый голос. От неожиданности я споткнулась на ровном месте и остановилась. — Не стреляй в меня, я тебе пригожусь!

Я наконец догадалась поднять голову. На суку толстенного дуба, нависшем прямо над тропой, сидел громадный ворон. Судя по всему, говорил именно он, поскольку больше никого вокруг не было.

— Здрасьте, — сказала я на всякий случай. Я изрядно напугалась, и поэтому меня опять понесло. Я, видите ли, в стрессовых ситуациях начинаю глупости болтать. Впрочем, всё лучше, чем падать в обморок. — Вы, конечно, извините, но я в вас стрелять и не собиралась, да и не из чего мне стрелять. И потом, если уж на то пошло, я не добрый молодец, а скорее красна девица. Вы, наверно, с кем-то меня спутали…

Ворон прищурился и недоверчиво на меня посмотрел. Потом снялся с дерева, сделал круг и приземлился передо мной на тропинку.

— Замучался я уже! — сказал он с досадой. — Сижу второй день, как дурак, и жду, когда Иван-царевич мимо пройдёт. Или Василий, тоже царевич? А может, и Дмитрий, забыл уже.

— А чего это вы их ждёте? — заинтересовалась я. — Делать вам, что ли, нечего? Подумаешь, царевич. Вы-то ему зачем?

— Ну как это? — удивился ворон. — Вот захочет он меня на обед подстрелить. Глупость полнейшая, дичи тут мало, что ли? А я и скажу, мол, не стреляй меня, я тебе пригожусь. И буду потом, как дурак тот самый, изо всех бед его выручать, советы давать, воду живую в клюве таскать, царевен-королевен ему воровать. как будто мне от этого выгода какая-то! Ну выручил раз, другой, но они ведь наглеют!

— А без вас они никак не справятся?

Ворон на секунду задумался. Потом почесал лапой клюв и задумчиво сказал:

— Да вот не знаю. Привыкли уже, белоручки, что за них всё помощники делают. Вон серый волк шестой год ещё одного Ивана-царевича на себе таскает, сам уж не рад, что кобылу его сожрал. И потом, улетишь вот, а парнишку тут же какая-нибудь ведьма на ужин приготовит, потому что я совета ему вовремя не дал. Совесть ведь замучит!

— Понятно, — сказала я, еле сдерживаясь, чтобы не захихикать — уж очень забавно выглядел здоровенный ворон, когда вот так серьёзно рассуждал. Он был похож на моего преподавателя прикладной математики. — А потом что?

— Когда потом? — не понял ворон.

— Ну когда царевич все задания выполнит, на царевне женится, остепенится — вы-то что делать будете? — уточнила я.

— А что я могу делать? — раздражённо ответил ворон. — Вернусь на этот дуб, буду следующего Ивана поджидать.

— Не надоело? — участливо спросила я.

— Служба есть служба, — сказал ворон и нахохлился. — Есть и похуже. Тебя как звать-величать, красна девица?

— Василиса, — честно призналась я, сдвигая тёмные очки на лоб.

— Не Премудрая, случайно? — оживился ворон. — Слух идёт, что она гадать умеет.

— Нет, — я отрицательно помотала головой. — Гадать я не умею. Вот тётка Нюра — та гадает, только всё время разные гадости предсказывает, поэтому к ней никто и не ходит.

— Жалко, — вздохнул ворон и щёлкнул клювом. — А я Конрад. Ну что так смотришь? Кондратом по-русски буду. Папенька-то мой из заморской стороны был, из аглицкой… Знаешь, там в Тауэре вороны живут. Символ, можно сказать!

— Да я ничего, — сказала я. — Пойду я, пожалуй.

— Иди, — снова вздохнул ворон. — Только вот что. языком-то не трепи, что ты девка, косы у тебя нет, так что за парня сойдёшь. а то нравы у наших богатырей те ещё.

— Ничего себе! — возмутилась я. — А чего же они всегда несчастную девушку-сироту в сестрицы принимают, да ещё грозятся друг друга изрубить, если кто на неё посягнёт? Это что, враки?

— А то! — махнул ворон крылом. — Это только старики так делают, а молодые. И-эх, измельчали богатыри! Я имею в виду, в духовном плане. Так что лучше помалкивай.

— Хорошо, — вздохнула я, впервые всерьёз задумавшись о собственной безопасности. — Может, я тогда обратно пойду? Там бабка вроде пироги затеяла.

— Попробуй, — ответил ворон и посмотрел на меня одним глазом. Наверно, он считал, что левый профиль у него красивее.

Я оглянулась. Позади меня тропинки не было, там плотно стояли огромные деревья, между которыми росла какая-то ужасно колючая даже на вид трава. Я присвистнула от удивления и даже выключила плеер. Потом снова повернулась к ворону.

— Паскудная тропинка, согласен, — сказал он. — Всегда она так: завести в глухомань заведёт, а потом — раз! — и в кусты. Иди уж вперёд, авось не пропадёшь! Коли серого волка встретишь, не пугайся, не тронет. Привет ему от меня передай.

— Ладно, — сказала я. При упоминании о волке мне почему-то стало неуютно. — Спасибо за совет, до свидания. Кондрат.

— Бывай! — ответил ворон и снова взлетел на сук.

Я вздохнула и двинулась по тропинке вперёд, стараясь идти как можно медленнее. Теперь мне постоянно чудились какие-то шорохи в кустах. Не успела я пройти и ста метров, как надо мной захлопали крылья. Я с перепугу чуть не сиганула в кусты, но это был всего лишь мой знакомый ворон.

— Вспомнил! — каркнул он, свалившись из воздуха на тропинку. — Сюда Иван-дурак идёт за Кощеевой смертью! Этот и слушать меня не станет, сразу стрелу пустит, так что лучше я с тобой пойду.

— А как же Иван? — удивилась я. — Его же Кощей убьёт, если вы ему помогать не будете. как же ваша совесть?

— Да если и убьёт, — хрипло засмеялся ворон, — всё равно или сивка-бурка его, или волк воды живой принесут. Не пропадёт Иван. А за тобой смотреть надо, ты нездешняя, как бы в беду не попала. Вот тогда меня совесть точно замучит!

— Как хотите, — ответила я, но всё же обрадовалась, поскольку идти одной по такому лесу мне не улыбалось.

Ворон сперва летел над моей головой, но потом ему надоело планировать, он спустился на землю и важно зашагал рядом. Вообще Кондрат оказался неплохим спутником, словоохотливым и, прямо скажу, болтливым. Скоро мы перешли на «ты», что меня вполне устраивало, а не устраивало то, что ворон очень много болтал, пересказывая мне все местные новости: кто с кем сражался, кто кого победил, убил, растерзал, разметал клочки по закоулочкам.

— Слушай, Кондрат! — не выдержала я наконец этого устного подражания второсортному голливудскому фильму ужасов. — Как же так? Все эти ваши богатыри только и делают, что со

Змеем Горынычем сражаются, головы ему рубят, или с Кощеем борются, смерть его находят, иголку там ломают… Их что, много, Кощеев-то?

— Один он, — ответил ворон. — Один на всех.

— А чего тогда на него вся эта кодла богатырская разом наезжает?

— Кто? Чего делает? — изумился Кондрат.

— Ну, сражаются с ним все, кому не лень, — пояснила я.

— А! — понял ворон. — Он же Бессмертный! А все эти утки, яйца и иголки исключительно ради интереса. И Змей тоже хорош: полежит денёк, поохает, в водичке живой искупается, головы отрастит. всё равно у него главный мозг — спинной. Сил наберётся — и снова в набег, за девками. Любит девок молодых — страсть!

Кондрат принялся было перечислять все заслуги Горыныча на амурном фронте, но тут тропинка вывела нас к обширному болоту. На камушке, заросшем ярко-зелёным мхом, сидела, обняв колени, дюжая деваха лет двадцати с лишком и в голос выла, поглядывая на пасущегося на берегу меланхоличного бурого козла. Эта картина мне что-то сильно напоминала.

Завидев меня, девица тут же перестала реветь и, шмыгнув покрасневшим носом, с интересом на меня уставилась.

— Здрасьте, — сказала я по привычке, вбитой в меня ещё в детском садике.

— Здравствуй, коль не шутишь, — отозвалась девица, активно хлюпая носом.

— Вас, случайно, не Алёной зовут? — поинтересовалась я.

— Ага, Алёнушка я, — ответила девица, не особенно удивившись моей проницательности.

— А что случилось-то у вас? — спросила я участливо.

— Ой, беда приключилась! — снова заголосила Алёна, да так, что камыш зашумел, а деревья заметно пригнулись. — Пошли мы с мужем к куму в деревню, притомились да присели отдохнуть. Меня солнышком сморило, я и уснула, а просыпаюсь — мужа нет, только вот он, — тыкнула она пальцем в козла, — ходит, а в ямке от копыта воды чуть-чуть на донышке!.. Ведь говорила ж дураку: не пей ты из копытца, не пей! Что ж за наказание-то? То Ивашка, братец мой, теперь ещё этот. Что мне теперь, горемычной, делать? Ох судьба окаянная!..

И она залилась горючими слезами. Я поглядела на козла, но тот ничем не проявлял своей человеческой природы, пасся себе, как все нормальные козлы. И вонял вдобавок.

— Слушай, Кондрат, — спросила я, почесав в затылке. — А когда человек в зверя превращается, одежда на нём остаётся или тоже во что-то превращается?

— Нет, конечно, — каркнул он. — Морока с этими превращениями. В зверя-то ничего, нормально, если из одежды выпутаешься, а вот обратно. Как-то один Иван-царевич соколом обернулся, прилетел на пир во дворец, где его невесту другому отдавали, его мертвым считая, да и перекинулся обратно. опозорился на всё царство! Невеста на него после этого и глядеть не захотела! А вот ещё был случай.

Но слушать дальше сборник эротических баек из местной жизни я не стала. Подойдя поближе, я обратилась к Алёне:

— Э-э. простите, Алёна. Ну Алёна! Перестаньте плакать, это важно!

— Ну чего? — Алёна утёрла слёзы не очень чистым рукавом.

— Ваш муж ведь в одежде был, так? — решила я воспользоваться методом элементарной дедукции. — А на этом козле одежда есть? И вокруг её не валяется.

На широком веснушчатом лице Алёны отразилась усиленная работа мысли.

— Если мне будет позволено сказать, дамочки, — встрял Кондрат, — то вон в ту сторону ведут довольно чёткие и свежие следы лаптей, судя по размеру, мужских…

Алёна выпрямилась во весь свой немалый рост, глаза её метали молнии.

— Ах ты змей поганый, что удумал! — заголосила она, подбирая с земли здоровенный сук. — От жены бегать, козёл позорный? Ну я тебе покажу! Вот только попадись мне!..

С этими словами она бросилась было по следам, но тут же вернулась.

— Ты мне, добрый молодец, помог, — сказала она мне, — я тебе добром отплачу! Вот, возьми дудочку — как заиграешь на ней, так любой зверь к тебе подойдёт, какого только позовёшь, всё, что захочешь, исполнит!

— Да что вы! — запротестовала я, обидевшись, что меня приняли за парня. Я, конечно, не супермодель из эротического журнала, но и отнюдь не фанера! Конечно, будь я в юбке. — Я и играть-то не умею!

Но Алёна уже исчезла в кустах.

— Да бери, не стесняйся, — каркнул Кондрат. — Это её мужа дудочка, ею он, небось, и козла приманил. Сам он теперь из дому точно не выйдет, если жив останется, пропадёт же ценная вещь! А уметь тут нечего: подул в неё, о звере подумал — он и прибежал, с обратной стороны подул — убежал зверь.

Я со вздохом положила дудочку в карман и вернулась на тропинку.

Шли мы долго ли, коротко ли, как обычно говорится в сказках, да вышли на поле большое. Тропинка вела прямо в густую траву. Верещали кузнечики, вкусно пало разными травками.

— В чистом поле, под ракитой, богатырь лежит убитый. — тихонько бормотал Кондрат, но вдруг взлетел.

— Ну вот, накаркал! — с досадой сказала я, вглядываясь в заросли высокой травы.

Под большим кустом (ракитовым или нет, сказать затрудняюсь, у меня по природоведению больше тройки никогда в дневнике не стояло) действительно лежал богатырь. Не знаю, давно он тут лежал или недавно, но из-под шлема размером с ведро весело скалился череп. Прикинув, каких размеров был этот человек при жизни, я уважительно присвистнула.

— Какая ж лошадь такому великану нужна? — вслух подумала я. — Тут, пожалуй, без динозавра не обойдёшься!

— А вон лошадка, вон, видишь, пасётся, — указал Кондрат крылом.

Невдалеке и в самом деле понуро стоял, опустив голову, невероятных размеров вороной конь. Нечёсаная грива свисала чуть не до земли, седло съехало набок, а поводья спутали передние ноги.

— Ты куда? — спохватился Конрад, когда я решительно направилась к коню. — Ведь затопчет он тебя!

— Ну жалко же! — ответила я. Лошадей я обожала, хотя ездила верхом от силы раза три, и то на смирных пожилых конягах, которых к тому же вели под уздцы. Я при этом судорожно держалась за седло и страшно боялась свалиться. — Его волки съедят, он ведь убежать не сможет!

Не успела я подойти и на несколько шагов к коню, как тот фыркнул, прижал уши и начал бить копытом. Ещё шаг — и он взвился на дыбы, визжа и колотя воздух перед собой спутанными передними ногами.

— Нет, его так просто не возьмёшь, — заключил Кондрат, лениво кружа надо мной. — Такие кони к одному хозяину приучены. Да и зачем тебе этакая махина? Ты что, наездница великая?

Я покраснела, потому что Кондрат попал в точку, но вдруг вспомнила:

— А дудочка-то!

Кондрат каркнул, сложил крылья и рухнул в траву.

— Ты чего? — испугалась я. Не хватало мне только ворона, страдающего эпилептическими припадками.

— Мышка пробежала, — невнятно пояснил ворон, пытаясь засунуть в клюв чей-то хвост, свисающий наподобие макаронины. — Ты играй, играй на дудочке!

— А если я перепутаю, куда дуть?

— Не страшно. Перевернёшь да ещё раз попробуешь…

Я с опаской поднесла дудочку к губам и легонько дунула. Звуков никаких не послышалось, но конь замотал головой и отпрянул. Я поспешно вынула складной ножик (за грибами же пошла, вот и пригодился), и сделала на дудочке пометку. Потом перевернула её, и снова подула, мысленно приказав коню слушаться. Тот послушно подошёл вплотную, осторожно пощекотал носом мою щёку и замер.

— Ты смотри, получилось! — удивился Кондрат, выплёвывая клочки шерсти.

— Ага, можно в цирк дрессировщицей устраиваться, — пропыхтела я, распутывая коню ноги. Как бы коняге не взбрело в голову меня лягнуть, копыто-то у него как раз с мою голову! — А дальше что мне с ним делать?

— Садись да поезжай, — ответил ворон.

— Так у него седло сползло!

— Поправь!

— А я умею? Я тебе что, кавалерист-девица? — возмутилась я, но тут нас перебил новый, слегка всхрапывающий голос:

— Отпусти меня, красна девица, в заповедные луга, на травах шелковых поваляться, в росе медвяной искупаться, а я тебе верой и правдой служить буду!

— Это что, конь, что ли? — опешила я. — Ну ни фига себе! Точно, в цирк надо, с номером «говорящая лошадь»! Нам же цены не будет! Копперфильд с Запашными и прочая братия от зависти удавятся!

— Василиса, ты можешь по-человечески говорить? — недовольно каркнул Кондрат. — Я из твоих слов дай бог половину понимаю!

Я фыркнула и отвернулась.

— Ну ладно, иди, — сказала я коню. — Только я тебя расседлать не сумею, я даже не знаю, с какого боку к тебе подходить.

Конь покосился на меня с плохо скрываемым презрением, коротко проржал, и сбруя исчезла. А потом исчез и сам конь.

Мы с Кондратом двинулись дальше.

— А чего он раньше-то не мог так сделать? — спросила я. — Стоял тут, как дурак, волков ждал. Давно бы уже ускакал!

— Хозяин его не отпустил, — пояснил Кондрат. — Вот он и маялся, нового хозяина поджидал. Я ошибся малость, думал, обычный конь, а это сивко-бурко.

— Какой же он сивко-бурко, если он вороной? — не поняла я. — Я, конечно, не знаток мастей, но уж черное от бурого как-нибудь отличу.

— Считай, что это порода такая, — ответил ворон. — Если он тебе понадобится, просто позови: сивко-бурко, вещий воронко.

— Дальше я знаю, — перебила я. Хоть что-то я знаю!

Тем временем поле кончилось, и мы снова вошли в лес. Признаться, мне этот среднерусский пейзаж порядком опротивел. Хотелось чего-нибудь необычного. Пустыни, например… Хотя нет, там конь может в верблюда превратиться, а я их боюсь до судорог с тех пор, как один такой в меня плюнул. Чем я ему не угодила, не понимаю! Что, в зоопарке других девчонок не было?

Я так глубоко задумалась, что едва не пропустила момент, когда кусты затрещали, и на тропинку перед нами выскочил большущий серый волк.

— Вы что, указателя не видели, что ли? — рявкнул он. — Ведь написано же русским языком: прямо пойдёшь — коня потеряешь! А где у вас конь? Что я жрать должен? Если нет коня, так и шли бы направо или налево!

— Указатель твой давно в землю врос, — раздраженно ответил волку Кондрат, — а тропинки, что направо и налево ведут, травой заросли. Кому охота голову терять или на кикиморе лесной жениться. А у тебя и так шерсть лоснится! Вон, отожрался на конине! Хоть бы раз старому приятелю кусочек притащил!..

— Ты что ль, Кондрат? — прищурился волк. — То-то мне голос твой знакомым показался! А это кто с тобой?

— А это царевна Василиса, — бессовестно соврал ворон. Впрочем, у них тут все царевны. — Забрела девица на чужую сторону, заплутала в лесах дремучих, косу русую по кустам растрепала, обрезать пришлось.

— Какую русую, — буркнула я, — я отродясь шатенка, а сейчас вообще цвета «золотой каштан»!

— Серый волк, — представился мне зверь. — Гроза здешних лесов. А что это у тебя, Василиса, на носу за штука?

— А это чтобы лучше видеть тебя, — выкрутилась я, решив, что о Красной Шапочке здесь наверняка и слыхом не слыхивали. Не объяснять же волку, что такое тёмные очки, и почему ультрафиолетовые лучи вредны для глаз!

— Ладно, — вздохнул волк. — Слушайте, а можно, я с вами пойду? Замучил меня Иван-царевич: то ему жар-птицу достань, то яблок молодильных, то коня златогривого, то Елену Прекрасную, то Марью-Искусницу. теперь вот слон ему понадобился. Сил моих нет больше, гоняет меня, как будто я к нему нанялся! А я ведь уже не щенок!

— Пойдём, — пожала я плечами. — Только, чур, уговор: коня моего не трогать! Нельзя же, в конце концов, одну конину есть, это для организма вредно!

— Не очень-то и хотелось, — махнул волк хвостом. — Это у меня служба такая, а раз я ушёл, то могу и зайцев половить.

Идти стало веселее, но ближе к вечеру я вдруг вспомнила, что на завтрак съела только один довольно черствый пирог и выпила всего одну чашку чая. Да и ту без сахара.

— Неплохо бы пожевать чего-нибудь, — сказала я Конраду. — На этот случай никаких заклинаний не предусмотрено?

— У тебя дудочка есть, позови дичину какую-нибудь и зажарь! — ответил Кондрат.

— Слушай, ты за кого меня принимаешь? — возмутилась я. — Я что, изверг? «Гринписа» на вас нет! И потом, жарить у меня не на чем. и соли нет.

— Чего это вы вопите на весь лес? — спросил волк, выныривая из кустов и облизываясь до самых глаз. — Ох, зайцы тут хороши!

— О том и речь, — каркнул Кондрат. — Василисе нашей тоже поесть надо.

— А я тут избушку какую-то заприметил, — обрадовался волк. — Никого нету, только на столе каравай хлеба лежит и кувшин воды стоит.

— Подожди, подожди! — перебил ворон. — Избушка не на курьих ножках?

— Нет, обычная. К бабе-яге я б один не сунулся! Что я, совсем дурак, по-твоему?

— Ага. А крыша красной соломой крыта, и ставни тоже красные?

— Точно, — подтвердил волк. — А ты чего, за мной летал? Смотри, Кондрат, ты мне друг, но следить за собой я не позволю!

— Идёмте-ка отсюда поживее, — сказал ворон мрачно. — Это избушка Лиха Одноглазого, вишь, гостей заманивает… Шиш ему!

— Но есть-то хочется, — продолжала я вредничать.

— Терпи! — оборвал Кондрат. — Думать надо было, когда из дома натощак уходила.

— Эх, сейчас бы скатерть-самобранку, — вздохнул волк. — Я один раз видел, там такие поросята жареные! А рябчики!.

— Сволочь! — с чувством сказала я. — Не трави душу!

— Да тише ты! — оборвал Кондрат. — Едет кто-то! Ну-ка, все в кусты…

Мимо с топотом проскакал здоровенный мужик на белом коне. Я его толком не разглядела, но одет был всадник во всё белое, а сам сильно смахивал на альбиноса.

— Посидим, подождем, — сказал волк. — Я ещё кого-то слышу.

На тропинку перед нами выскочил всадник на огненно-рыжем коне, в красной одежде и с красным, как с перепоя, лицом, и тут же исчез.

— Кто это? — изумилась я. — Ни фига себе типусы по заповедным русским лесам таскаются. То альбинос, теперь вылитый индеец краснокожий! Вернее, краснорожий.

— Это бабы-яги слуги, день белый и солнышко красное, — весело пояснил ворон. — Они нас не тронут. Они вообще тихие, даже не разговаривают, мычат только.

Через некоторое время тропинку пересёк здоровенный негр на вороном коне. Судя по всему, он изображал ночку тёмную. Действительно, почти тут же стемнело. Вскоре впереди показалась ограда. На нескольких кольях висели черепа со светящимися глазами.

— Ну прям кино. Ведьма из Блэра. — мрачно пробормотала я. — Часть десятая, те же и Василиса. Может, не пойдём туда?

— Да не бойся, — отмахнулся ворон. — Она бабка сердитая, но отходчивая. Ты, главное, лишнего не говори, глядишь, накормит, переночевать пустит, да и присоветует чего дельное.

— А вы?

— А нам чего в избе делать? — удивился волк. — Кондрат вон на дерево взлетит, а я под куст залягу, тепло сейчас.

Я вздохнула и не без опаски вошла во двор. Черепа явно за мной следили и перемигивались. Честно говоря, особенно страшно мне не было, так, бегали мурашки по спине. Избушка вдруг зашевелилась, закудахтала, из-под неё высунулась здоровенная куриная лапа, а внутри что-то загремело и, судя по звону, разбилось.

— Да тише ты, окаянная! — с отчаянием вскричал скрипучий старческий голос. — Все горшки из-за тебя перебила! Кто там ещё?

Из окошка показалось сморщенное старушечье лицо с чрезвычайно длинным носом, загибающимся аж к подбородку. Ну что ж, не всем красавицами быть.

— Фу, фу! Русским духом пахнет! Ужин не звала, не ждала, сам пришёл! Ты кто есть-то, покажись! — скомандовала старуха. — Ну, живо, у меня пироги в печи, пригорят, пока я с тобой валандаюсь!

Я неохотно подошла ближе. Мурашки на спине забегали активнее. Пахло действительно пирогами, и в животе у меня забурчало.

— Здрасьте, бабушка! — сказала я как можно более радостно.

Баба-яга, повязанная платочком в весёленький горошек, высунулась из окна ещё дальше, поводила носом из стороны в сторону и спросила:

— Ну что, добрый молодец, дела пытаешь, али от дела лытаешь? — спросила она не без намека.

— Я как бы не совсем молодец, — осторожно сказала я. Они что здесь, никогда худощавых девушек не видели?

Баба-яга еще раз принюхалась и захихикала:

— Да уж как тут признаешь, коли платье на тебе мужское, да косы нету! Темно, опять же… Заходи уж, я сегодня добрая.

Я вошла в избушку, оказавшуюся довольно просторной. На стенах висели связки разных трав, какие-то сушёные грибы, лягушки и ящерицы, на столе сидел здоровенный чёрный кот, трескал воблу и хмуро на меня посматривал.

— Садись вон в уголок у печки, — велела баба-яга. — Как величать-то тебя?

— Василиса я, — ответила я.

— Откуда родом будешь?

— Из столицы я, — честно сказала я, глядя бабке в глаза, — погостить вот к родственнице приехала да в лесу заплутала.

Баба-яга довольно улыбнулась, показав внушительные, но отроду не чищенные клыки.

— Хорошо говоришь, девица, — проскрипела она. — Надоели мне все эти богатыри хуже горькой редьки! Только спросишь чего-нибудь, так они тут же орать: что ты, ведьма старая, не покормивши, не напоивши, в баньке не попаривши, расспрашивать начинаешь. А то ещё иные норовят за косу потаскать или палицей своей угостить. Ну как такого хама не съесть?

— Да уж, — согласилась я. — Сама таких терпеть не могу!

— Вот я и говорю, — продолжила баба-яга, — не напасёшься на них припасов-то, они ж зараз по быку сожрут да ведром вина запьют, не поморщатся! Баню им ещё топи, а хоть бы кто дров натаскал.

— Может, вам помочь чем-нибудь? — догадалась я. — Давайте, я посуду помою!

— Да это я так, — засмеялась баба-яга, — для порядка ворчу, у меня ж всё само собой делается, я как-никак колдунья! Скучно тут, поговорить не с кем, так что и богатырю-обжоре рада будешь. Давай-ка, Василиса, иди в баньку, потом поужинаем, да спать ляжем. Утро вечера мудренее.

Признаться, я опасалась ночевать в одной комнате с бабой-ягой. Однако есть она меня не

стала. Хорошо всё же быть худенькой!

Старуха разбудила меня рано утром, накормила и снова начала расспрашивать.

— А как бы мне, бабушка, домой вернуться? — спросила я, выложив всё начистоту.

— Сложно, Василиса, сложно, — задумчиво ответила та. — Иди-ка ты к Кощею, уж он-то наверняка знает! А не он, так дружок его закадычный, Змей Горыныч.

— А не съедят меня? — засомневалась я. — Я хоть и тощая, но, наверно, всё-таки понежнее ваших богатырей буду.

— Не съедят, — заверила баба-яга. — Вот тебе перстенёк заветный, по нему узнают, что ты от меня с наказом пришла. Погоди, погоди в карман совать! Ты мне должна взамен что-нибудь дать, а то не по чести получается!

— У меня дудочка волшебная есть, — сказала я, поразмыслив. — Чтоб зверей приманивать.

— Да такие много у кого есть, а мне так и вовсе без надобности, — махнула на меня полотенцем баба-яга. — Хотя покажи-ка… А ты ей пользовалась уже?

— Ага, — кивнула я, засовывая в рот пятый пирог. Не знаю, из чего (или из кого) бабка делала начинку, но оторваться было невозможно. — Я коня подзывала.

— Дудочка-то эта больше раза одному хозяину не послужит, так что оставь-ка ты её мне, авось ещё кому пригодится, — решительно заключила баба-яга. — Ты, Василиса, одна идёшь, или как?

— Нет, со мной ворон Кондрат, серый волк и конь, только его позвать надо. — добросовестно перечислила я, с вожделением поглядывая на пироги. Бабка перехватила мой взгляд и отставила блюдо подальше.

— Хватит, лопнешь, — решительно сказала она. — Я тебе лучше с собой дам. А хочешь, вот тебе на дорогу скатёрка-самобранка.

— Да что вы, — испугалась я. — Мне с вами и расплатиться нечем!

Я сунула руки в карманы, но там оказалась только та монета, которую я выиграла у соседского пацана. Я выложила её на стол, и кот, пасшийся около пирогов и умильно поглядывавший на хозяйку, вдруг зашипел и шуранул на печку. Баба-яга только взглянула на денежку, как тут же отскочила в дальний угол и замахала руками:

— Спрячь, спрячь и никому не показывай!

— А что такое? — удивилась я. — Монета как монета. По-моему, золотая. Я, конечно, не специалист, но.

— Это не монета, это чешуйка с кольчуги Морского Царя, в огненной горе выкованная, в огненной реке закаленная! — взвыла бабка. — Да убери ты её! Мне только змей не хватало! У меня от них избушка окончательно взбесится!

— А при чём тут змеи? — удивилась я, но монету спрятала.

— Так Морской Царь над ними господин, — пояснила баба-яга, присаживаясь на лавку и облегченно обмахиваясь полотенцем. — Они эту чешуйку уже лет сто ищут. Сразу прознают, да и сползутся сюда!

— Ладно, — вздохнула я. — Мне пора, пожалуй. Только скатерть не возьму, хоть и очень хочется.

— Бери-бери! У меня их полная кладовая, девать некуда! — ответила старуха, по-моему, уже не чаявшая от меня отделаться. — Мне зимой делать нечего, вот и тку помаленьку.

— Ну спасибо! — с чувством сказала я, выходя во двор.

— Иди с миром, — кивнула баба-яга, забираясь в ступу. — Помело только подай.

Когда улёгся турбулентный вихрь, поднятый стартующей ступой, я вышла на тропинку. Откуда-то из кроны огромного дерева спикировал Кондрат.

— Чего бабка посоветовала? — поинтересовался он.

— К Кощею идти, — сказала я, пиная пыль. — Или к Змею Горынычу. Перстенёк вот дала.

Ворон взглянул и аж подпрыгнул.

— Ай да Василиса! — воскликнул он. — Чтоб баба-яга кому-то свой перстень доверила. Понравилась ты ей! Взамен чего отдала?

— Дудочку.

— И хорошо! А то б ты не только коня, а и всё зверьё из леса собрала!

— Кстати о коне, — вспомнила я. — Позвать его, что ли? А то у меня к вечеру ноги совсем отвалятся! Впрочем, если я верхом поеду, у меня не только ноги, но и ещё кое-что отвалится.

— Зови, — щёлкнул клювом Конрад и взлетел на дерево.

— Сивко-бурко, — начала я с пафосом, простирая перед собой руки.

— В сторонку отойди! — крикнул волк из кустов. — Стопчет ненароком!

— Сивко-бурко, — повторила я уже спокойнее, сойдя с тропинки, — вещий воронко, встань передо мной, как лист перед травой!

Тут земля задрожала, что-то грохнуло, поднялась туча пыли, и передо мной встал осёдланный вороной. Коня было не узнать: шкура лоснится, шелковистая грива лежит волосок к волоску, бляхи на сбруе сверкают… Хорош! Вот теперь бы ещё на него забраться…

— Надеюсь, мне к нему в ухо лазить не надо? — спросила я с опаской.

— И так сойдёт, — ответил Конрад. — Скажешь, что ты иноземный королевич, там все не по нашему одеваются.

Я с пятой попытки вскарабкалась на коня, да и то благодаря тому, что Кондрат тянул меня за шиворот, а волк подпихивал сзади, и покрепче ухватилась за поводья.

— Ты не бойся, — зевнул волк. — Он тебе упасть не даст и пойдёт куда надо сам, так что ты за повод не цепляйся, сиди себе смирно, по сторонам смотри. И полюбопытствуй, кстати, что там к седлу привешено.

Я осмотрелась. Слева висел такой громадный боевой топор, что мне и обеими руками вряд ли бы удалось его поднять. Ещё там обнаружился лук едва ли не с меня размером, колчан со стрелами и щит.

— Ну и на кой мне это всё? — полюбопытствовала я. — Лишняя тяжесть. Всё равно мне этот топор даже не поднять!

— Да уж, слабовата ты, мать, тебя любой богатырь одним пальцем раздавит, — ободрил волк.

— Пусть висит, — сказал Кондрат. — До города доберемся, продадим.

— Поехали! — скомандовала я и осторожненько пихнула коня пятками. Сделать это было довольно непросто, поскольку в седле я сидела чуть ли не на шпагате. — Давай, Воронко, трогай потихоньку.

Часа через два мы выбрались на широкую дорогу, ведущую к какому-то городу. У самых ворот пыль стояла столбом, слышен был треск, грохот, ржание лошадей и возгласы. В целом обстановка напоминала усмирение силовыми формированиями толпы футбольных фанатов после проигрыша любимой команды на своём поле. Само собой, лезть туда мне не хотелось.

— Постойте-ка тут, — велел ворон. — Я слетаю, посмотрю, что там такое.

Вернулся он быстро, очень недовольный.

— Богатыри балуются, — сказал он. — Силушкой меряются, перед царевной красуются. Лучше тут обождём, а то пришибут ненароком. Эх, Василиса, уж больно ты с виду несолидна! Была б ты, как та Алёна, выдали б тебя за богатырку. Видно, придётся тебе всё-таки коню своему в ухо лезть!

— Ну ладно, — без особой охоты согласилась я, предвидя очередное извращение. — А как?

— Да глаза закрой и к уху его прикоснись.

Так я и сделала не без некоторой опаски. Открыв глаза, я обнаружила себя уже с другой стороны коня. Вдобавок я стала выше ростом на голову. Мои далеко не новые чёрные джинсы украсились золотыми заклёпками по швам, длинноватый свитер превратился в короткую кожаную курточку, богато изукрашенную золотом и самоцветами. Из-под неё выглядывала белая шёлковая рубашка с пышным жабо, а кроссовки стали мягкими сапожками на невысоких каблучках. Голову мою теперь покрывал лихо заломленный алый берет с белым страусиным пером.

— Ух ты! — сказала я, ощупывая здоровенную жемчужную серьгу в левом ухе. — Ну просто Гамлет, принц Датский! Я на попугая не очень похожа?

— Да ты бы на наших богатырей посмотрела! Они ж себе в бороду цепочки золотые вплетают!

— успокоил меня Кондрат.

— Ладно, поехали в город, — сказала я, надевая волку на шею чересчур тяжёлую для меня золотую цепь с изумрудами, а Кондрату на лапы — пару перстней. — Ты, Кондрат, на плечо мне сесть можешь?

— Могу, — ворчливо ответил тот, взлетая и хлопая крыльями, как курица на насесте. — Не тяжело?

— Ничего, — весело сказала я. — Не надорвусь! Зато так круче!

В город мы въехали вполне свободно. Однако на нас посматривали не то чтобы с неприязнью, а скорее с жалостью. Навстречу нам попались несколько могучих мужчин в кольчугах и шлемах, верхом на тяжеловозах.

— Эй, народ честной! — загрохотал один, заросший буйной бородой, и впрямь перевитой золотой цепочкой. — Это что ж за чудо к нам пожаловало?

— Хо-хо-хо! — густо захохотал второй, не такой волосатый, зато одноглазый и с серьгой в ухе. — Малец, ты коня по себе ли выбрал? Смотри, не свались!

— Как бы тебе не свалиться! — обиженно каркнул Кондрат, распуская крылья и топорща перья на шее. — С дороги, богатыри, дайте королевичу заморскому проехать!

— Королевичу? — удивился третий, самый молодой, рыжий богатырь в богатой позолоченной кольчуге. — Какой же это королевич, это просто парень-зазнайка!

Я благоразумно промолчала, делая вид, что я их «не понимайт».

— Н-да, — сказал Кондрат мне на ухо. — Они на драку нарываются. И нам их не объехать.

И впрямь, богатырские мохноногие битюги перегораживали всю улицу.

— Может, договоримся? — тоскливо спросил Кондрат.

Я решила, что пора брать руководство в свои хрупкие руки и сбросила ворона с плеча.

— Ты что удумала? — заволновался он, кружа около меня.

— Волку скажи, чтоб уходил переулками, и у царского терема меня ждите, только не высовывайтесь, — скомандовала я ворону по-английски (уж на это-то моих познаний хватило!), а потом нагнулась к уху коня. — Ну что, Воронко, сможешь прыгнуть так, чтобы и шлемов их не задеть? Тогда вперёд!

И я изо всех сил вонзила каблуки в лошадиные бока, чему немало способствовал мой увеличившийся рост. Воронко встал на дыбы, заржал, круто изогнув шею, да прямо с места и прыгнул. Нет, с таким конем и правда только в цирке выступать! Это был смертельный номер… Как я не свалилась, ума не приложу.

Перемахнув задиристых богатырей, Воронко пустился размашистой рысью и остановился только у роскошного терема, который мог принадлежать только царю. Тут к нам присоединились Кондрат с волком.

— Я всё видел, всё видел! — кудахтал Кондрат, как обычная курица. — Ну, Василиса, ты сильна!

Не ожидал! Куда там всяким лягушкам премудрым!

Я гордо фыркнула в ответ, но сказать ничего не успела, поскольку из терема выбежал какой-то мужичок в длинной, расшитой золотом и драгоценными камнями одежде. За ним поспешали объёмистые господа в высоких меховых шапках, тоже все в золоте. Я, разумеется, догадалась, что это и есть царь с боярами, довольно успешно спрыгнула с коня (успешно — это значит не свалившись ни в какую лужу) и низко поклонилась, пробормотав несколько строчек из песни малоизвестной зарубежной группы.

— Это что ж, ты и есть тот королевич заморский, у которого и ворон говорящий есть, и волк на золотой цепочке, и конь волшебный? — хитро прищурился царь. — Так?

— Так, царь-батюшка, — с достоинством ответила я, стараясь припомнить, что говорили в таких случаях сказочные герои, но на ум ничего не шло.

— А не многовато ли одному? — ласково спросил царь.

— Вымогатель! — презрительно каркнул Кондрат по-английски. Видимо, язык предков ему нравился.

Царь тем временем пошел вокруг Воронко, оглядывая сбрую и оружие, и вдруг остановился, как вкопанный, указывая пальцем на что-то.

— Бояре мои любезные! — воскликнул он. — Глядите-ка!

Те бросились к повелителю, сшибаясь лбами и роняя шапки.

— Уж не моего ли сына Ванечки этот конь? — истерически вопросил царь. — От его шпор золочёных следы эти, от его шпор!

— Почему это именно от его? — как обычно с сильного перепугу возмутилась я. — Вы что, гениальный судмедэксперт, чтобы достоверно опознать следы Ивановых шпор даже без проведения экспертизы?

Вместо ответа царь задрал подол и показал на своей тощей волосатой ноге точно такой же шрам, как у Воронка на боку:

— Я сам ему эти шпоры на именины подарил, а Ванюшка во хмелю был, возьми да и задень меня! Не-ет, меня не проведёшь! И нечего меня тут иноземной тарабарщиной пугать!

Царь приосанился и скомандовал:

— Эй, слуги мои верные, а хватайте-ка вы королевича заморского, что сына моего любимого обманом заманил и смерти злой предал, посадите вы его в подвалы каменные, за двери железные, а завтра с утречка мы его честным судом судить будем! И прихвостней его не забудьте — из волка шапка знатная получится, а из ворона — чучело!

— Какой суд? Где доказательства?.. — попыталась я возразить, но меня подхватили под руки два крепких молодца в алых кафтанах, видимо, стрельцы, и повели за собой. Тогда я заголосила, обратившись к примеру подпольщиков, изловленных полицией в царской России: — Палачи! Сатрапы! Мучители! Народный гнев нас рассудит! Уберите от меня свои кровавые лапы!

— Главное — не противоречь! — крикнул Кондрат и взмыл вверх, оставив в боярских руках половину хвоста.

Волк ощерился, зарычал и, пригнувшись, нырнул в подворотню. За ним с лаем понеслась свора здоровенных псов.

Краем глаза я ещё успела увидеть, как встаёт на дыбы и медленно растворяется в воздухе Воронко. Зрелище было, мягко говоря, не для слабонервных.

Стрельцы, запихнув меня в тёмную сырую камеру за толстенной железной дверью, ушли. Я присела на охапку гнилой соломы и грустно вздохнула. Повздыхав ещё минут пять, я вынула из-за пазухи маленькую скатёрку-самобранку и плотно пообедала, рассуждая, что тюрьма тюрьмой, а поесть надо вовремя, чтобы желудок не испортить. Тем более, что скатерть исправно потчевала меня бабкиными пирогами, отказаться от которых у меня силы воли не хватало.

После обеда я начала исследовать камеру. Впрочем, дело было безнадёжное — стены оказались из цельных брёвен, а пол земляной, утоптанный до каменной прочности. При наличии элементарного терпения можно, конечно, прорыть выход, но, боюсь, времени у меня на это не хватит.

Я опять вздохнула и села. Потом включила плеер и начала негромко ему подпевать. Внезапно мне почудился какой-то звук.

— Эй! — звал кто-то с другой стороны стены. — Есть там кто? Отзовись!

— Кто там? — спросила я, приблизившись к тому месту, откуда доносился голос.

— А ты кто?

— Королевич я иноземный, меня сегодня сюда посадили, обвинили в том, что я царского сына убила… то есть убил… и коня его присвоил, а я даже не знаю, как этот Иван выглядел! — выпалила я единым духом, обрадовавшись возможности пожаловаться. — А ты кто?

— А я Никита-царевич, старший брат этого Ваньки-дурня.

— Тебя-то за что? — изумилась я.

— Я отцу сказал, чтоб он Ваньку за жар-птицей не отпускал, потому что он нас со всеми соседями рассорит, а птицу всё равно не привезёт. — грустно поведал царевич. — Папаня не в духе был, вот и посадил в подвал, в государственной измене обвинил. А Ванька, говоришь, допрыгался? Кто ж его?

— Не знаю, — ответила я. — Он в поле лежал, под кустом, а конь рядом ходил. Чего ж мне, пешком надо было идти? Я что, олимпийский чемпион по спортивной ходьбе? Я коня и приманила. приманил.

— Сдаётся мне, королевич, что ты вовсе даже девица, — задумчиво сказал голос. — Что-то ты всё время путаешься.

— А какая разница? — огрызнулась я, признавая, однако, что могла бы сыграть юношу и получше. Когда мы в школе ставили сценку по Пушкину, я очень неплохо изобразила Скупого рыцаря. Мне даже аплодировали. родители… — Ты лучше скажи, что твой папаша со мной сделает?

— Казнит, конечно, — не особо печалясь, ответил Никита. — Он всех казнит, у него в тюрьме всего две камеры: одна моя, а другая для временного содержания.

— За что казнит? — в ужасе воскликнула я. — У него доказательств нет! Конь-то убежал, а Ивана вашего никто мёртвым не видел! И вообще, я буду жаловаться в ООН! Или куда там полагается за нарушение конвенции о правах человека.

— Царь сказал — значит, так оно на самом деле и есть, — философски сказал Никита. — Ты вот что. Если отец на суде добрый будет, проси о последнем желании, он отказать не посмеет.

— А чего желать? — уныло спросила я, выцарапывая на стенке при помощи пилочки для ногтей неприличное слово. — Всё равно не отпустит.

— А ты просись на полчаса в его сокровищнице остаться! — посоветовал Никита.

— Зачем?

— Найди там гусли с золотыми струнами, и сыграй да спой песню какую-нибудь, она явью и станет. Если спасёшься — обо мне не забудь, отплати добром! А теперь тихо — идёт кто-то.

И в самом деле: послышались шаги, заскрежетал засов, и в камеру вошла высокая девушка, закутанная в покрывало с головой таким образом, чтобы как можно сильнее напоминать копну сена. Её сопровождала толстая старуха и два стрельца.

— Ой, матушка-царевна! — громко шептала старуха. — Не гляди на него, у иноземцев глаз дурной, чёрный, взглянет раз — и иссохнешь вся!

Я взглянула на царевну и решила, что немного иссохнуть ей не помешает.

— Поди прочь! — капризно велела царевна. — И вы все тоже!

Подождав, пока в камере никого не останется, царевна сняла покрывало. Я в который раз убедилась, что здесь под красотой понималась исключительно упитанность девушки. Ну почему такая несправедливость? Впрочем, если я и дальше буду питаться пирогами, то смогу выиграть поощрительный приз на здешнем конкурсе красоты.

Царевна оказалась рябоватой, краснощёкой, толстый нос был забавно вздёрнут, а маленькие голубые глазки смотрели очень хитро.

— Какой молоденький! — кокетливо воскликнула она, подходя поближе ко мне.

Я решила не вставать, поскольку одной провинностью больше, одной меньше — особой роли уже не играет. И потом, неизвестно, положено ли тут приветствовать августейших особ вставанием. Царевна обошла вокруг меня, поигрывая толстой золотистой косой, поохала, погрызла ноготь и сказала вполне по-деловому:

— Вот что, королевич… ты в живых остаться хочешь?

— Ну, положим, хочу, — осторожно сказала я, понимая, что сейчас окажусь втянутой в какую-то аферу.

— Тогда слушай. завтра, как казнить тебя поведут, ты кричи, что имеешь право на последнее желание, а я подтвержу.

— И чего ж мне желать? — с интересом спросила я. Сколько спасителей на мою бедную голову!

— А ты проси, чтоб царевну Марфу за тебя выдали! Меня, то есть. А я уж постараюсь, чтобы папенька не схитрил как-нибудь! — серьёзно сказала царевна. — Очень уж мне замуж хочется, королевич, да и тебе, поди, жить охота!

Марфа заговорщицки подмигнула мне и скрылась за дверью.

Я перевела дух. Вот это да! Но что ни говори, предложение Никиты мне понравилось куда больше, чем Марфино.

Внезапно снова послышались шаги, в камеру вошли стрельцы и, не говоря ни слова, куда-то меня повели.

— Куда это вы меня тащите? — спросила я, даже не пытаясь вывернуться из сильных рук.

— Государь-батюшка решил сегодня над тобой суд чинить, — хмуро ответил один, — Завтра, говорит, может дождик пойти и всю забаву испортить.

Меня вывели на площадь перед теремом и крепко привязали к столбу. Народу было довольно много, видимо, судебные прения были единственным здешним развлечением, не считая богатырских драк. Сомневаюсь, правда, что наблюдение за последними являлось безопасным времяпрепровождением.

Тут толпа радостно загудела, закричала, и появился сам царь. Если б я не была привязана, то непременно протерла бы глаза: царь ехал в самом настоящем автомобиле, старинном «Мерседесе» с откидным верхом, который тащили шесть лошадей. Рядом с царём сидела Марфа.

Царь ловко выпрыгнул из автомобиля, любовно погладил лаковую поверхность капота и хитро мне подмигнул:

— Что, завидно? Нету, поди, в иноземщине такого дива?

Я сглотнула и потрясла головой, подумав: «Да-а, похоже, не одну меня завела сюда поганая тропинка!» Вот интересно, может, тут и самолеты с вертолетами есть, мало ли их пропадает? Иначе откуда в русских сказках летающие корабли появились?..

Бояре живо подвинули надёже-государю кресло, он удобно разместился в нём, закинув одну ногу на подлокотник, и, поигрывая скипетром и державой, сказал:

— Итак, сегодня, верные мои подданные, я буду судить иноземного королевича. как тебя звать?

— Эрнст Теодор Амадей Гофман Ясер Арафат, — гордо сказала я. — Ибн Хоттаб аль Будур!

— Во! Эрнста Федора… и так далее! Поскольку мною получены неопровержимые доказательства того, что сей юноша злодейски убил моего сына любимого, — тут царь всхлипнул и вытер нос рукавом, — Ивана!

— Царь-батюшка! — встряла Марфа. — Да как же этот королевич мог Ваньку ухайдакать, коли из Ваньки пятерых таких королевичей сделать можно, да ещё останется!

— Не лезь, девка, в государственные дела! — рявкнул царь и запустил в дочь державой. — Может, он колдун!

Бабы взвизгнули и попятились, а мужики начали креститься и что-то бормотать.

— Итак, мой приговор, — изрёк царь. — Казнить. И немедля!

Меня отвязали от столба и споро начали прикручивать сразу к четырём коням явно с намерением разорвать на части. Мне такая перспектива совсем не улыбалась, поэтому я закричала на всю площадь:

— Царь-государь! А последнее желание осуждённого на смерть?

— Какое желание? — удивился царь, почесав голову скипетром, отчего корона съехала на ухо. — Что-то не припомню!

— Папенька! — с укоризной сказала Марфа. — Вы ж сами этот закон придумали!

— Точно! — подтвердили несколько бояр.

— А! Действительно! — обрадовался царь. — Ну, проси чего хочешь, только не вздумай о пощаде молить — всё равно казню!

Марфуша ласково смотрела на меня и потирала руки.

— Царь-государь, — заискивающе сказала я. — Дозволь мне одному полчасика в твоей сокровищнице побыть, поглядеть, правда ли твоя казна так богата, как о ней говорят!

Царь призадумался. Посовещался с боярами. До меня долетали обрывки фраз: «Да не убежит, там стены железные!», «Чего ему за выгода, чего за выгода красть-то, всё одно ведь казним!», «Да пусть полюбуется, рожа заморская, от казны не убудет! Законы же блюсти надо!» Царевна Марфа тем временем горько рыдала.

Наконец царь выпрямился, откашлялся и изрёк:

— Дозволяю!

Меня под усиленной охраной препроводили в сокровищницу. Когда за мной захлопнулась тяжёлая дверь, я, особо не отвлекаясь на сияние золота-бриллиантов (хотя кое-что все-таки попало в мой карман), быстро нашла гусли. Играть на них было несложно, хотя, конечно, с гитарой кота-баюна гусли в сравнение не шли… Освоив систему, я задумалась, что бы такое сыграть. «Снова замерло всё до рассвета»? Но тогда замрут не только враги, но и друзья! Мне что, нужна толпа статуй? Подумав пару минут, я выкопала на задворках памяти Газмановских «Скакунов», и принялась петь, вернее, завывать, подыгрывая себе на гуслях. Только я добралась до слов «но теперь меня не удержать!», как двери сокровищницы распахнулись. На улице творилось что-то невообразимое! По площади носились какие-то странные полупрозрачные кони, бесновался дикий вихрь, народ в панике разбегался в разные стороны. Я бросилась в подвал, подобрав по пути брошенные кем-то ключи, отперла дверь и выпустила страшно заросшего и оборванного Никиту-царевича. Тот благодарственно обнял меня, трижды облобызал и тут же смылся. Я для себя решила, что больше никогда не буду целоваться с бородатыми мужчинами, только что вышедшими из тюрьмы после длительной отсидки.

Тогда я, выйдя на крыльцо, крикнула:

— Сивко-бурко!

И тут же передо мной вырос Воронко. Нет, мне это начинает нравиться! Такой сервис! Запрыгнув в седло и крепко прижав к груди гусли, я пустила коня вскачь…

Примерно через час, остановившись в чистом поле, я исполнила сперва «Чёрный ворон, что ж ты вьёшься.», а потом «Придёт серенький волчок» Тут же передо мной очутились мои спутники.

— Ну ты даёшь! — крутил головой волк. — Ну и задала ж ты им жару!

— Поехали дальше, — сказала я. — Путь нам предстоит неблизкий.

Ночевать нам, разумеется, пришлось под открытым небом. В общем-то, было довольно тепло,

и если бы не комары, я бы, наверно, даже выспалась.

На следующий день пути мы набрели на заброшенный город. Он был абсолютно цел, не пожжен, не разграблен, золотые купола церквей ярко сияли на солнце, полуоткрытые ворота явно намекали, что мы можем войти. Насколько я помнила отечественные сказки, нас там должно было поджидать какое-нибудь чудо чудное, диво дивное. Или ещё какая гадость.

— Заедем? — спросила я скорее для проформы. Всё равно в нашей компании все решения принимал Кондрат, как самый старший.

— А чего же не заехать, — отозвался вместо него конь. — Заночуем. Может, тут конюшня есть. О-хо-хо. То есть, и-го-го!

В городе было тихо, а к вечеру тишина стала пугающей. Знаете, как в фильмах ужасов перед появлением главного маньяка.

Я зашла в церковь, полюбовалась на мозаику, на старинные иконы. Вдруг откуда-то из глубины здания послышался рёв. Я этого ожидала, поскольку в моих любимых ужастиках именно так всё и происходило, и поэтому почти не испугалась. Во всяком случае, сразу меня не съедят — в этих местах сперва поговорить любят.

Тут прямо на меня выскочил громадный медведь. Я проворно отскочила за какое-то возвышение и выставила перед собой здоровенный подсвечник. Не думаю, что это бы меня спасло, но хотя бы создавало видимость защищенности. Впрочем, с тем же успехом я могла бы закрыть глаза и вообразить, что рядом никого нет.

— Не бойся меня, добрый молодец! — прорычал зверь. — Не медведица я, а заколдованная королевна! Если проведёшь в этой церкви три ночи и ничего не испугаешься, то расколдуешь меня! Я тебя щедро награжу, а если захочешь, то и замуж за тебя выйду!

— Извините, — ответила я, опуская подсвечник и в который раз поражаясьудивительной способности местных жителей не замечать очевидного. Может, мне сарафан с глубоким декольте надеть? — Вряд ли я смогу вам помочь. Я вообще-то тоже девушка.

— Ой, грехи мои тяжкие! — завыла медведица, закрывая морду передними лапами. — Да когда ж это кончится? Когда ж меня расколдуют-то, а?

Внезапно грохнула тяжёлая дверь и появился симпатичный богатырь с аккуратно подстриженной русой бородкой и с внушительной палицей в руке.

— О! Никита! — узнала я его по бороде, поскольку именно она оставила у меня самые яркие впечатления о личности царевича. — Ты как нас нашёл? Ну прямо юный следопыт!

— Ты что ль, спасительница? — прищурился он. — То-то, я смотрю, конь у крыльца больно знакомый стоит!

— Вот вам добрый молодец! — весело сказала я медведице. — Он вас и расколдует, а мне пора!

И я прошмыгнула мимо оторопевшего богатыря на улицу. Не знаю, чего ему тут понадобилось, но вступать в какие бы то ни было отношения с осужденными за государственную измену, в чём бы она ни выражалась, мне не хотелось. Так и меня за компанию пожизненным заключением облагодетельствовать могут, у местных это быстро. Через несколько минут я скакала прочь от неприятного города, ничуть не терзаясь угрызениями совести. Вообще совесть меня угрызать опасается, боится, наверно, зубы сломать.

Вскоре меня нагнали Конрад и волк.

— Может, вон в той деревеньке остановимся? — предложил ворон, выписывая надо мной круги. Эта его привычка наводила меня на мысль, что когда-то он не брезговал прикидываться стервятником. — Там одни старики живут, небось не тронут!

— Дело говоришь! — одобрила я и повернула Воронко к нескольким покосившимся домикам на краю оврага. Старики — это хорошо. Особенно старушки, они пироги пекут. Впрочем, если местные похожи на тетку Нюру, то лучше уж я снова заночую под открытым небом.

Я постучалась в первую попавшуюся избу. На стук выглянула симпатичная старушка.

— Бабуль, пусти переночевать, я тебе заплачу! — попросила я и для наглядности побренчала в кармане золотыми монетами, прихваченными в сокровищнице царя-судьи в качестве компенсации за моральный ущерб. Старушка мне понравилась, а из домика чем-то вкусно пахло. Самобранка самобранкой, но натуральные продукты мне больше нравятся.

Старушка оглянулась, подошла поближе и прошептала мне на ухо с самым заговорщицким видом:

— Пущу, только подскажи, как от солдата избавиться!

— А что такое? — удивилась я, вспоминая, что солдаты в русских сказках обычно невероятно прохиндеистые типы. — Обижает?

— Что ты! — махнула старушка рукой. — Как попросился на постой, так и живёт! Полгода уже кашу из топора варит, все припасы у меня подъел, ирод проклятый! Теперь вот за кувалду взялся…

— Бабка! — послышался из избы чей-то вредный голос. — Тащи масло, а то кувалда твоя больно жёсткая, так не уварится! И дровец прихвати!

— Ладно, — сказала я, чуток поразмыслив, — помогу. Вы, бабуся, идите в дом, как ни в чём не бывало, а я скоро буду.

Когда старушка скрылась, я обернулась к Воронку.

— Ну что, сивко-бурко, подставляй ухо! Сейчас тут такой спектакль будет, что все режиссёры от зависти позеленеют!

— Ты чего задумала? — поинтересовался Конрад.

— Театр одного актёра, — ответила я. — Сейчас увидишь, что может сделать сила искусства с народными массами. Ну, Воронко, давай гримироваться!

Пятью минутами позже ветхую избушку сотрясли несколько сильных ударов в дверь. Правда, стучала не я, а Воронко, копытом, но всё равно получилось неплохо.

— Отворяйте, хозяева! — зычно велела я. — Пустите на ночлег, а не то всё тут разнесу!

— Иду, иду! — заохала старушка, отворяя дверь. — Ох ты, батюшки мои!

Я ступила на порог, подбоченившись и изо всех сил стараясь сохранять на лице нахальное выражение сильной богатырки. Честно говоря, я их ещё не видела и не имела ни малейших представлений насчёт того, как они должны себя вести. Будем надеяться, что бабкин обидчик богатырок тоже не встречал.

Итак, я остановилась, оставив дверь распахнутой. Во дворе рыл землю копытом Воронко, на его седле сидел Кондрат, а волк мирно лежал у ног коня.

— Что вы тут, заснули, что ли? — недовольно спросила я, заходя в избу (для этого мне пришлось нагнуться) и расправляя на себе дорогую кольчугу. Роскошный шишак, изукрашенный жемчугом, я держала в правой руке, а левой придерживала висящий на бедре тяжёлый меч. Признаться, управляться с ним я не умела, но выглядел он внушительно, отбивая всякую охоту со мной связываться.

— Проходи, проходи, матушка-заступница! — засуетилась старушка.

— Кто там, бабка? — снова раздался противный голос.

Я обвела сумрачным взглядом чисто прибранную горницу и увидела свисающие с печи довольно грязные босые ноги. Они принадлежали упитанному белобрысому малому в одной только длинной рубахе. «Дезертир», — подумала я, припоминая, что раньше вроде служили лет по двадцать.

— Вот что, хозяйка, — велела я, окончательно входя в роль и швыряя на стол золотую монету. — Собери-ка мне на стол, а твой сынок пускай моего коня расседлает да баню затопит — устала я с дороги-то.

— Чего ещё? — недовольно протянул парень с печи.

Тут я грозно повернулась к нему, положив ладонь на рукоять меча. Парень ловко выхватил откуда-то из-за спины огромное кремневое ружьё и наставил его на меня. Вот нахал! Я смело подошла поближе, ухватилась за дуло и дёрнула на себя, искренне надеясь, что ружьё не действует. Парень полетел с печи на пол. Хороша бы я была, если бы эта древность выстрелила… Вернее, хороша была бы не я, а горница — бабка бы отмывала её до второго пришествия.

Поднявшись, юный дезертир потёр ушибленные места и направился во двор. Вскоре оттуда донеслось пронзительное ржание, какой-то треск, ругань парня — Воронко показывал норов. Бывший солдат вернулся со двора весь в синяках и, не говоря ни слова, снова полез на печь.

— Знаешь, бабуся, — задумчиво сказала я, уплетая вкуснейшую кашу за обе щеки. Никогда перловку не любила, а поди ж ты! — Я, пожалуй, останусь у тебя на недельку, отдохну. Не бойся, заплачу по чести. А сынка твоего, если ты не против, возьму к себе в ученики, парень он здоровый, толк из него выйдет.

С печи донеслась с трудом сдерживаемая икота и непонятные шорохи.

Наутро меня разбудила сияющая старушка.

— Ну что? — спросила я, отчаянно зевая.

— Ушёл, ушёл, ирод! — радостно заулыбалась та. — Ушёл ночью и все вещи свои забрал. да и из моих прихватил кое-что, ну да леший с ним! Спасибо тебе, Василиса, что избавила от проклятого солдата, век не забуду!

— Да ладно вам, — снова зевнула я. — Вы мне скажите лучше, как до Кощея побыстрее добраться?

— Ахти! — всплеснула старушка руками. — Никак драться с ним удумала?

— Да нет, совета спросить хочу, — успокоила я её. — Что я, терминатор, чтобы ним бороться? Так всё-таки, как до него доехать?

— Ну, — задумалась бабка, — ты поезжай так, чтобы солнышко тебе в спину светило, так и доберешься!

— Спасибо, бабуля, — сказала я, выходя и подзывая коня. — И не пускайте больше солдат на постой, все они жулики. судя по сказкам.

Ну, в общем, долго ли, коротко ли ехали мы, но только выехали в чисто поле. А в чистом поле стоят двенадцать дубов, на этих дубах, на двенадцати цепях, огромное гнездо качается.

Офигенная, надо сказать, штуковина. Надо полагать, кто-то из местных рискнул ограбить кондора. А может, птицу Рок. Впрочем, нет, это уже из других сказок, у нас такие не водятся… — Что бы это могло быть? — заинтересовалась я, сдвинув очки на лоб.

Ответом мне послужил страшный свист, от которого Воронко аж попятился, а Кондрата отнесло на сотню метров назад. Собственно, Лёшка из нашей группы тоже умел оглушительно свистеть, за что его люто ненавидели преподаватели и обожали все остальные, но этот свист был значительно громче Лёшкиной рекордной попытки.

— Это Соловей-разбойник! — ответил волк, ощетинившись и осторожно выглядывая из-за ног коня.

— Да уж догадалась, — ядовито сказала я. — Понятно, что не юный орнитолог. От такого свиста слон свалится!

Тут раздался мерный топот, от которого земля сотряслась в конвульсиях, и нас нагнал всадник на коне, вдвое большем Воронка. Нет, я понимаю, что это невероятно, но этот конь напоминал асфальтовый каток на копытах! Сам богатырь, — все как полагается, с палицей, в кольчужных рукавицах, островерхом шлеме и малиновом плаще, — крикнул мне густым басом:

— Эй, посторонись-ка, малец, пропусти старика Илюху позабавиться!

Соловей-разбойник свистнул во второй раз. Я, наученная горьким опытом, предусмотрительно уцепилась за седло, а вот опрометчиво привставшего на стременах Илью Муромца — а это был, видимо, он — сдуло на землю. От его падения земля вздрогнула так, что цепи на дубах не выдержали, и разбойничье гнездо грохнулось вниз. Посыпались тоненькие брёвнышки и труха.

Из гнезда выскочил плюгавенький разбойник в цветастом халате и полосатых штанах и во всю прыть помчался по полю. Илья с неожиданной для человека таких габаритов быстротой вскочил на ноги, запрыгнул на коня и понёсся вдогонку, размахивая палицей и страшно ругаясь. Конь топотал, как мастодонт, на земле оставались глубокие вмятины. Судя по тому, как было вытоптано поле, подобные забавы здесь не были редкостью.

— Догонит? — заинтересованно спросила я.

— Не-а, — ответил волк. — Не догонит. А то ему завтра делать нечего будет. Сейчас погоняется за Соловьём с полчасика, потом поможет ему гнездо обратно подвесить и уедет в харчевню хвастаться.

— И что, все богатыри — вот так? — ужаснулась я. — Кошмар!

— Ага, — каркнул Кондрат. — А что? Богатырей много, а нечисти всё меньше и меньше, её беречь надо. Вон Алёша Попович с Тугарином Змеевичем каждую неделю турниры устраивают. Алёшка его, может, и пристукнул бы, хитёр ведь, как лиса, да только его тогда князь при дворе держать не станет. Вот и дерутся. всё поле вытоптали. Тугарин уже пар двадцать своих крыльев рукодельных изорвал, ну, дельтапланов то есть, но особенно не зверствует, тоже понимает, что без Алёшки он от тоски загнётся.

— А Добрыня Никитич? — поинтересовалась я, припомнив третьего из богатырей на картине Васнецова.

— Об этом что-то давно не слышно, — покачал головой волк. — Наверно, за какую-нибудь царевну семь лет её отцу служит.

— Кошмар! — повторила я и пришпорила Воронка, размышляя о том, как повезло Соловью-разбойнику. Ведь на вопрос «ты где?» он совершенно законно может отвечать «в гнезде!», и никто на него за это не обидится. На правду чего обижаться?

На следующий день мы въехали в небольшой уютный городок. Здесь вдоль улиц были прорыты неглубокие канавы, по которым ручьями текла мутная вода.

— Солёная! — с удивлением воскликнул волк, попробовав напиться.

— Откуда? — изумился Кондрат. — До моря ещё ехать и ехать!

— Вы чего, не местные? — вмешался прохожий и выразительно покрутил пальцем у виска. — Вообще, что ли, ничего не знаете? Это ж царевнины слёзы! Она как узнала, что хахаль ейный, Иван-царевич, на царевне-лягушке женился, так реветь и начала.

От количества царей, царевичей и царевен меня чуть не заклинило.

— До сих пор никто её развеселить не может! — продолжал мужичок. — А тому, кто сумеет, царь награду назначил — всю жизнь подати платить не будешь… Эх!

И он, страдальчески плюнув в канаву, заспешил по своим делам. Видимо, даже на сказочной Руси проблема налогов стояла также остро, как и в современной России. А любопытно, какими методами здесь действует налоговая полиция?

— Ну вот, всё интереснее и интереснее! — сказала я. — Может, попробуем её рассмешить?

Может, нам, как не местным, награду наличными выдадут.

— Ты на неё сперва посмотри, а потом уже говори, — сердито каркнул ворон. — Вон она, царевна, в окошко смотрит.

Я посмотрела и согласилась, что без бригады клоунов тут не обойтись. Что ж, цирковая лошадь у меня уже есть. Если как следует загримироваться, научить Кондрата кукарекать, а волка — ходить на задних лапах, то успех нам гарантирован.

Внезапно в небе над площадью появилось какое-то пятнышко. «Неужто самолет?» — обрадовалась я. Но, разумеется, это был не самолет.

Пятнышко всё увеличивалось, пока не превратилось в пёстрый потёртый ковёр. На нём, гордо подбоченясь, стоял очередной царевич. Ну, всё было как полагается: красный кафтан, в руке лук, за спиной колчан, на голове лихо заломленная шапка, на ногах роскошные сапоги с золотыми каблуками. Ковер резко затормозил под царевниными окнами. Его наездник попробовал было грациозно соскочить на землю, но то ли ковёр взбрыкнул, то ли парень просто поскользнулся на царевниных слезах. В общем, разодетый царевич шумно плюхнулся в обширную лужу, окатив грязной жижей всех стоящих рядом. На минуту воцарилась тишина. а потом её прервал звонкий хохот царевны Несмеяны: она перевесилась через подоконник, и, указывая на грязного царевича пухлым пальчиком, смеялась от всей души.

— Это называется из грязи в князи, — пробурчал ворон. — Это тот Иван-дурак, от которого я сбежал. Видишь, не пропал, а ты боялась!

— Кто боялся? — возмутилась я. — Больше всех ты боялся, что тебя совесть замучит, а я вообще тут ни при чём!

— Ладно вам, поехали, — сказал волк. — А то они сейчас праздновать начнут, а Василисе в пьяном дебоше участвовать не след!

— Чего это? — расстроилась я. — Раскомандовался! Я, может, тоже хочу принять участие в народных гуляньях!

Тут на площадь начали выкатывать бочки — в этих краях всё делалось быстро, не то что у нас: пока банкет приготовят, гости ждать устанут! — народ заметно оживился, а я решила, что на

празднике погуляю в другой раз. И мы постарались смыться незамеченными.

Через пару дней мы добрались до моря. Интересная, конечно, тут география.

Недалеко от берега млел здоровенный разноцветный кашалот с пышным хвостовым плавником, то и дело выпуская шикарный фонтан.

— Нам на ту сторону? — уточнила я.

Кондрат кивнул.

— А корабли тут вообще есть?

Кондрат пожал плечами.

— Ты что, дара речи лишился? — возмутилась я. — Давай, определись, куда нам надо!

Впрочем, вскоре я убедилась, что толку мне от ворона не добиться. Тогда я решила взять инициативу в свои руки.

— Уважаемый! — обратилась я к кашалоту. — Не будете ли вы так любезны перевезти нас на тот берег? Я вам заплачу…

— А на кой мне твоё золото? — зевнул тот во весь рот, показав огромные зубы. — У нас на дне и не такое добро! Чего у тебя ещё есть? Говори, а то уплыву, жарко уже.

— Ну-у… — загадочно сказала я, доставая таинственную монету, которая была вовсе не монетой.

— Тут у меня одна штуковинка… Не её ли вы ищете?

Кашалот вдруг встрепенулся, пустил пару пузырей и исчез в пучине. Я посмотрела на Кондрата, но тот только развёл крыльями.

А через мгновение море вспенилось и хлынуло на берег, так что мне пришлось спешно отступить на пригорок. Почти у самого берега из воды показалась чья-то здоровенная башка. Больше всего она напоминала большой ком водорослей, а за ухом у водяного кокетливо торчала веточка коралла. Водяной пошарил под водой, извлёк золотую корону, украшенную морскими звёздами, и напялил её набекрень. Я так поняла, что это и есть Морской Царь. Выглядел он весьма непрезентабельно, словно с похмелья. Он спросил:

— Ну, чего у тебя там? Говори быстрее, жарко.

— Слушайте, это вам надо кольчугу починить, или мне? — возмутилась я по привычке. — Сперва ваш кашалот мне хамит, теперь вы на грубость нарываетесь.

— Я тебя сейчас в морского ежа превращу, — ласково пообещал мне водяной. — Чего тебе надо?

— На тот берег мне надо! — окончательно расхрабрилась я. Тут Кондрат сдавленно каркнул, я очень некстати посмотрела себе под ноги и обнаружила, что мой пригорок окружен разнокалиберными змеями числом примерно до нескольких сотен. И они всё прибывали и прибывали.

— Верни мне мою вещь! — велел водяной, шлёпая по воде лягушачьими лапами и тараща на меня рыбьи глаза.

— Мне нужно на тот берег, — упёрлась я, по своему обыкновению, с большого перепугу. — Перевезите, тогда отдам! И вообще, кто так ведет дела? От вас же все разбегутся, если вы так и будете народ змеями пугать! Вон баба-яга жалуется, что из-за ваших гадюк у неё избушка бесится, шарахается, и бабка всю посуду перебила!

— А, так ты бабы-яги знакомая! — обрадовался водяной. — Тогда другое дело. Что ж ты сразу не сказала!

Змеи подавленно расползлись, водяной выбрался на берег, обнаружив мощный дельфиний хвост, и сказал:

— Ладно, отправлю тебя на тот берег. Только ради бабы-яги! Ах, хороша она была в молодости! Помню, пришла она как-то на бережок.

Тут водяной углубился в романтические воспоминания, а я откровенно скучала.

— Ну, — закончил наконец водяной. — Готова? Это зверьё тоже с тобой отправлять?

— А как же! — спохватилась я. — Стоп, а эта фиговина вам что, не нужна? Я её тогда выкину…

— Не, не, не! — замахал на меня водяной. — Отдай! А то у меня на чешуе. на кольчуге то есть. на самом интересном месте дырка! Некрасиво!

— Давно бы заштопал, — буркнул Кондрат, немного отошедший от встречи с обширным серпентарием. — Нет, гоняется за какой-то древностью.

— Потому и гоняюсь, что древность! — показал водяной отменный слух. Что ж, уши у него были как лопухи, куда там локаторам. — И вообще, птица, не возникай, а то утоплю! Будете у меня с Садко на пару каркать! Всё, бывайте!

Тут я обнаружила, что мы уже на другом берегу, море шумит у нас за спиной, а невдалеке торчат шпили какого-то замка в готическом стиле. А может, и не в готическом, я же не юный архитектор. По-видимому, у Кощея были претензии на изысканный вкус, из-за чего замок производил впечатление одновременно гнетущее и нелепое. Вообще сооружение сильно смахивало на макет замка графа Дракулы. Надо, кстати, поинтересоваться, не знаком ли с ним Кощей.

До замка мы добрались ещё засветло.

— Эй, дома кто есть? — крикнула я.

Вместо ответа заскрежетали цепи, и подъемный мост перекрыл ров, в котором звучно плескались какие-то твари вроде крокодилов.

— Будем считать это приглашением? — поинтересовался волк и первым взошёл на мост.

Перейдя мост, мы оказались перед огромной высоты запертыми воротами. На них красовалась металлическая звериная морда с кольцом в пасти. Я с некоторой опаской взялась за кольцо и постучала. Морда взрыкнула, кашлянула и укоризненно произнесла:

— Уважаемый богатырь, нельзя ли поласковей? У меня пасть не казённая!

— И. извините. — пробормотала я, поспешно отдёргивая руку и на всякий случай пряча её за спину.

Ворота распахнулись.

Въехав во двор замка, я огляделась по сторонам. Двор был абсолютно пуст, если не считать небольшой груды черепов в одном углу. Черепа были сложены очень симметричной пирамидкой, как на знаменитой картине «Апофеоз войны», и украшены колышком с табличкой «Кто ко мне по-хамски заявился, тот мёртвым завалился!» Да, пожалуй, даже я сочиняю стихи лучше, чем Кощей.

Где-то наверху хлопнула дверь, прозвучали чьи-то торопливые шаги и немного гнусавый голос с раздражением прокричал:

— Ну неужели не понятно, в отпуске я! В от-пус-ке! И нету у меня никакой девицы, сколько раз можно повторять?!

Я задрала голову и увидела стоящего на балконе человека в чёрных одеждах. Он картинно запахнулся в плащ и начал спускаться вниз.

— Простите, это вы Кощей? — спросила я. — Тогда здравствуйте!

— Кощей Бенедиктович Бессмертный, к вашим услугам, — церемонно раскланялся тот. — Простите, не сразу понял, что вы дама. Чем могу служить?

— Я вам привет от бабы-яги привезла, — сказала я, показывая перстень.

— От Василисы Микулишны? — всплеснул руками Кощей. — Неужто жива ещё поганая старушка?! Ну проходите же, милая.

Я аж поперхнулась — кто же знал, что баба-яга моя тёзка!

— Василиса, — сконфуженно представилась я. — Можно без отчества.

Кощей, оказавшийся отнюдь не тощим, скорее даже наоборот, любезно проводил меня во внутренние апартаменты замка. Удобно расположившись в глубоком кресле возле камина, Кощей, скинул с другого кресла какие-то толстые книги и пару сушёных ящериц, хлопнул в ладоши, и передо мной появился низкий столик, уставленный разнообразными яствами.

— Не угодно ли закусить с дороги? — предложил Кощей.

Честно говоря, закусывать в подобной обстановке я опасалась… Мало ли, из каких таких ингредиентов состоит эта соблазнительная еда. С Кощея станется насыпать в суп сушёной жабьей селезёнки или ещё чего похлеще.

— Спасибо, я не голодна, — сказала я. Кощей заметно огорчился.

— Так чем я могу вам помочь, милая Василиса? — спросил он, поджав губы.

— Не знаете ли вы, как мне вернуться домой? — поинтересовалась я, рассказав свою историю с самого начала.

Кощей поиграл золотым ожерельем и задумчиво сказал:

— Вообще-то знаю, но вот.

— Если заплатить надо, то пожалуйста, — поспешила я сказать, уже привыкнув, что в этих местах за бесплатно почти никто ничего не делает. В крайнем случае «помощников» удовлетворяет бартерный обмен.

— А что у тебя есть? — заинтересовался Кощей. — Может, диковинка какая? А то знаешь, как скучно злодея изображать, особенно если царевна несимпатичная попадётся!

— У меня гусли волшебные есть, — ответила я. — Какую песню ни споёшь — тут же исполняется.

Вы знаете, как можно над людьми издеваться?! О-о! Нет! Вы не знаете! Вы даже не догадываетесь!

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Кощей, — продемонстрируй!

Я вынула гусли из сумки и почесала в затылке.

— Что вам сыграть? — поинтересовалась я для приличия.

— Ну, что-нибудь. — Кощей неопределенно помахал рукой. — Что-нибудь современное, зажигательное.

— Ладно, — пожала я плечами, перебирая струны. — Зажигательное так зажигательное. Подождите минутку, вспомню.

Мне без особых усилий удалось воспроизвести веселый мотивчик случайно услышанной песенки «Все танцуют мамбу!.»

Кощей снисходительно слушал, потом начал подрагивать плечами, пристукивать ногой, а под конец не выдержал, схватил в охапку здоровенного сушеного крокодила, висевшего на стене, и изобразил в паре несчастной рептилией нечто, действительно напоминающее мамбу. Он так душевно танцевал, так хорошо смотрелся рядом с зелененьким партнером, которого сперва нежно прижимал к груди, а на середине танца оживил и заставил выделывать разные пируэты, что я, умиляясь, продолжала играть. Остановилась я только когда взмокший Кощей, с трудом увернувшись от крокодильего поцелуя (видимо, тот всё же был самкой), взмолился:

— Хватит, хватит, вижу, работают твои гусли!

Упав в кресло и отправив крокодила обратно на стену, он вытер пот со лба кружевным платочком с вышитыми чьей-то заботливой рукой кривоватыми инициалами К.Б. в уголке и сказал:

— Ладно. Нужно тебе пойти к царю Афрону, тому, у которого в саду золотые яблоки растут — и ведь не даёт, подлец, саженцев! — и стянуть у него жар-птицу. Эту жар-птицу трое суток кормить надо от пуза, тогда она тебя домой отнесёт! А теперь давай гусли.

— Погодите, уважаемый, — отстранилась я, покрепче вцепившись в инструмент. — А почём я знаю, что вы не врёте? Судя по описаниям ваших подвигов, вам верить нельзя! Давайте так: я иду к царю Афрону за жар-птицей, стараюсь её добыть, а когда улетать буду, гусли вам с кем-нибудь отошлю, вон хоть с волком моим!

Кощей недовольно засопел, нахмурился, засверкал глазами и потянулся ко мне неприятно скрюченными пальцами. Я угрожающе занесла руку над струнами. Кощей упал обратно в кресло и заявил:

— За такой совет гуслей мало! И вообще, может быть, они ворованные!

Я покраснела, поскольку Кощей попал в точку — я ведь и впрямь свистнула гусли у царя-судьи.

— Ну хорошо, — сказала я. — Могу ещё предложить три волшебные конфеты! Их вкус всё длится и длится… Только не забывайте вынимать их изо рта перед обедом. Можно на ночь приклеивать за ухо. Правда, они тогда черствеют, но это не страшно — пожуете чуть-чуть — снова помягчеют. А какие у вас будут здоровые и крепкие зубы! Вся нечисть обзавидуется! И мертвечиной изо рта пахнуть не будет. Согласны?

— Согласен! — ответил Кощей и снова пожадничал: — Только не три, а пять!

— Почему это? — возмутилась я.

— А гостей попотчевать? — резонно ответил Кощей. — Давай свои конфеты!

Я честно отсчитала ему пять пастилок «Дирола» без сахара, но зато с ксилитом и ещё какой-то дрянью. Для хорошего человека ничего не жалко. Даже этой гадости. Кощей испробовал и вроде бы остался доволен дегустацией.

— Ну смотри, Василиса, — сказал он, провожая меня до ворот и старательно нажёвывая «Дирол». — Если обманешь — из-под земли достану!

— А зачем вам мой труп? — удивилась я. — Для экспериментов?

— Почему труп? — не понял Кощей.

— Ну, вроде покойничков принято закапывать, — пояснила я. — А как ещё я могу под землёй оказаться? Нет, если вы имеете в виду канализацию. но ведь её здесь ещё не изобрели.

— Уйди, — попросил Кощей. — А то разгневаюсь.

Немного отъехав от Кощеева замка в сторону гор, мы наткнулись на пещеру.

— Может, заночуем тут? — предложила я.

— Погоди, я сперва посмотрю, кто там внутри, — остановил меня волк и нырнул в темноту.

— А что, может там оказаться дракон, к примеру? — поинтересовалась я у Кондрата.

— Да нет, — ответил он. — У нас драконы не водятся. Вот чудо-юдо какое-нибудь могло туда забраться, или даже Змей Горыныч похмельный, а драконы — те в Европах.

Через пару минут волк появился и оповестил:

— Ну, если тебе, Василиса, не надоест всю ночь выслушивать стенания несчастного королевича Елисея, то милости прошу!

Я с плохо скрываемым любопытством вошла внутрь. В большущей пещере на золотых цепях висел здоровенный хрустальный гроб. В нём, уютно свернувшись калачиком и накрывшись собственной золотой косой, похрапывала очень симпатичная девушка. Рядом с гробом сидел и проливал горючие слёзы, от которых уже заржавела кольчуга, давно не бритый пожилой королевич.

— Здрасьте! — сказала я, стоя на входе, но королевич ничем не отреагировал на моё появление.

— Уважаемый, а вы поцеловать её не пробовали?

— Пробовал, — уныло отозвался Елисей. — Не помогает.

— Летаргия, — определил Кондрат. — Давно спит, видишь, коса уж до земли свешивается.

— Говорят, у покойников тоже ногти и волосы долго растут, — задумчиво сказал волк.

Королевич вскрикнул и забился в истерических рыданиях.

— Василис, может, сыграешь чего-нибудь? — заискивающе предложил мне Кондрат. — Авось поможет… А то нам ночевать негде…

Я пораскинула мозгами, но на ум, как назло, ничего не шло, кроме «Спи, моя радость, усни.» и «Спят усталые игрушки.» Ещё в голову упорно лезло пушкинское «Проснись, красавица! Открой сомкнуты негой взоры.»

— Интересно, — вслух подумала я. — А если сымпровизировать? Сработают гусли или нет?

В конце концов, попытка не пытка, и я громко завыла на неопределенный мотив бессмертные строки. И что вы думаете? Сработало!

Девушка села, недоуменно поморгала, потянулась и с подвыванием зевнула. Потом она увидела своего королевича и с радостным визгом кинулась ему на шею.

Я минут пять поглядела на встречу двух любящих сердец, плюнула и вышла.

— Чего там? — поинтересовался волк.

— Любовь-морковь, — неопределённо ответил Кондрат. — А ночевать нам по-прежнему негде. Апартаменты, благодаря нашей предводительнице, основательно заняты. Василис, ну ты чего, до утра не могла подождать? Пусть бы постонал ещё немножко. А теперь туда даже входить неудобно. Ты вообще меня слышишь?!

Я посмотрела на горизонт, где поднималось облако пыли, и спросила:

— Что это там такое?

— А это опять за кем-то погоня, — ответил конь, до того хранивший индифферентное молчание. Оно и понятно — ему крыша на ночь вовсе необязательна. — Интересно, за кем?

Вскоре всем присутствующим стало ясно, что гонятся за хорошо знакомым мне Никитой-царевичем, который зажимал под мышкой явно что-то очень ценное. Подскакав к пещере, царевич соскочил со взмыленного серого коня с золотой гривой и бросился в пещеру, крикнув:

— Вы меня не видели!

Златогривый конь тут же исчез.

Я с открытым ртом посмотрела вслед Никите. Вы не поверите! Он побрился!

Вскоре подоспела погоня. Представительный воевода с обширной чёрной бородой грозно спросил у нашей компании, удобно расположившейся на травке рядом со скатертью-самобранкой:

— А не проезжал ли тут добрый молодец на златогривом коне?

Мы дружно замотали головами, подразумевая отрицательный ответ.

— Не видали, — ответила я, жуя пирожок с брусникой и одновременно намазывая здоровенный ломоть хлеба маслом и укладывая сверху горку чёрной икры. — Вот сколько сидим, ни одного конного не видели! Баба-яга пролетала, два змея опять же. а конных не было!

Кондрат попытался что-то каркнуть, но я вовремя заткнула ему клюв куском копчёной сёмги. Воевода подозрительно посмотрел на меня, но всё же развернул свой отряд и поскакал в другую сторону.

Через пару минут из пещеры осторожно выглянул царевич.

— Ускакали? — спросил он и, не дожидаясь ответа, плюхнулся на траву рядом со мной и ухватил со скатерти баранью ногу. Судя по всему, он не обедал как минимум неделю.

— А королевна твоя где? — поинтересовался Кондрат, проглотив, наконец, рыбу. — Неужто испугался, сбежал из города, бросил девушку в беде?

— Ничего подобного! — оскорбился царевич с набитым ртом. — Я её расколдовал… а потом уже сбежал. Она что заколдованная, что расколдованная — разницы никакой!

— А чего спёр, что за тобой такая толпа гоняется? — продолжил допрос волк, не забывая подхватывать со скатерти ломти бифштекса с кровью.

— Во! — ответил царевич, махом выдув кувшин кваса, и размотал свёрток. Оттуда ярко блеснуло золотом. — Гляньте, какое диво!

В большой клетке сидела небольшая птица в золотом, переливающемся разными цветами оперении.

— Жар-птица! Неужто у Афрона спёр? — охнул Кондрат. — На кой она тебе?

— Так Ванька, братец мой, должен был её привезти! Я и решил, что если папеньке это чудо в перьях предоставлю, он меня простит! — пояснил Никита.

Тут я подумала, что выпросить птицу у Никиты не в пример проще, чем украсть её у царя Афрона, и приняла грустный вид.

— Ты чего? Ты, никак реветь удумала? — заволновался царевич, хватаясь на отсутствующую бороду.

— Как же мне не плакать! — заголосила я, заламывая руки. Не хватало только биения себя в грудь, посыпания скорбной главы пеплом от сигарет с ментолом и разрывания одежды на самых интересных местах. До этого, я надеюсь, не дойдёт. — Ты птицу отцу отдашь, он её под замок посадит, а я, горемычная, навсегда здесь останусь! Мои батюшка с матушкой глазоньки себе выплачут, дочку домой дожидаючись, бабушку старую кондрашка хватит.

— Чего это я должен твою бабку хватать? — возмутился Кондрат. — И за что, интересно?

Тут я на минуточку наклонилась к подлой птице и тихо и вежливо попросила больше меня не прерывать. Угольно-черное оперения Кондрата приобрело явный красновато-бурый оттенок.

— Да зачем тебе птица-то? — всё добивался ответа царевич. Видимо, моё импровизированное представление имело успех. Вот и «Плач Ярославны» сгодился! Помнится, руководитель нашего драмкружка особенно хвалил меня за экспрессивность. Так и говорил: «Эх, Васька, как исполнение твоё за душу берет, мать-перемать!»

— Чтоб домой вернуться, — пояснил Кондрат, немного пришедший в себя, и рассказал царевичу всю эпопею.

Никита шмыгнул носом и задумался.

— Да ладно, бери, — сказал он наконец. — Вообще-то, возвращаться мне не особенно хотелось.

— Спасибо! — счастливо взвизгнула я и кинулась ему на шею, благо теперь он был без бороды, и моей нежной коже ничто не угрожало. Вообще-то, мне было нужно только принципиальное согласие Никиты. Я рассчитывала погостить в этих местах ещё недельки три-четыре, чтобы как раз поспеть к возвращению родителей из Амстердама. Бабка до них всё равно не дозвонится, так что они и волноваться не будут. А деревенские пускай меня поищут с собаками и милицией, а то им жить скучно.

Ну вот. Решив так, я сказала:

— А не остаться ли мне здесь ещё на месячишко?

Никита крайне прочувствованно посмотрел на меня и воскликнул:

— Конечно!

— Хорошо, — сказала я. — Но вот где бы пристроить эту птичку до поры до времени? С собой её таскать как-то стрёмно, улетит ещё, лови её потом. У вас тут банков не водится?

— Банков? — нахмурился Никита. — Это кто ж такие? Никогда я таких зверей не встречал… Кондрат тяжело вздохнул и каркнул:

— Нету тут банков, Василиса. Ты лучше птицу у бабы-яги оставь, ты ей явно нравишься.

— В каком плане? — насторожилась я. — Если в гастрономическом, то я лучше прямо сейчас домой вернусь.

— Да не ест она людей, — махнул лапой волк. — Раньше, может, и ела, а теперь здоровье не позволяет.

— Ты-то откуда знаешь? — удивилась я.

— А я для неё иной раз зайцев ловил, — пояснил волк. — Услуга мелкая, да вдруг бы понадобилось что. Вот теперь и пригодилось. Давайте мне клетку в зубы, я живой ногой сгоняю.

— Через море? — фыркнула я.

— Василиса, — сказал волк. — Ты же договорилась с Морским Царем!

— А обратно?

— Баба-яга подсобит!

— Уговорил, — сдалась я. — Только я тебя очень прошу, постарайся, чтобы птичка жива осталась, ладно?

— Ладно, — буркнул волк, осторожно беря клетку зубами за золоченое колечко. — Бывайте.

— Скатертью дорожка! — крикнул вслед Кондрат.

Волк вскоре скрылся из виду.

Только мы собрались отправиться в путь, как резко стемнело. Поднялся ветер, и перед нами вдруг очутился небезызвестный гражданин Кощей. Он был мрачен и грозен, но общий эффект несколько портило то, что он старательно нажевывал жвачку.

— Ну, — промычал он. — В чем дело?

— Вы о чем? — не поняла я.

— Гусли мои где? — спросил Кощей.

— Пардон! — возмутилась я. — Мы так не договаривались! Вернее, договаривались, но не так! Русским языком сказано было: когда буду улетать, пришлю вам гусли с волком! Вы что, считаете, что в данный момент я уже улетаю?

— Сейчас улетишь! — пообещал Кощей и насупился. Никита схватился за меч размером с рельсу и тоже насупился. А пока они буравили друг друга взглядами, я потихоньку достала гусли и заиграла «Танго втроем.» Боже мой. Что было! Вернее так: третьим был Кондрат. Кощей с Никитой изрядно повыщипывали у него перья, стараясь отобрать друг у друга партнера, и бедный ворон орал, как резаный. Кони наши стояли в сторонке и взирали на происходящее с осуждением.

— Прекрати! — взвыл наконец Кощей. — Перестань!

— А вы не будете больше у бедной девочки гусли отбирать? — спросила я медовым голоском, старательно нащипывая струны.

— Не буду! — закричал Кощей. — Мамой клянусь, не буду!

— А кто у нас мама? — поинтересовалась я.

— Мамы у него уже лет пятьсот, как нету, уморил он её, — наябедничал Златогривый.

— Ах ты гад! — возмутилась я. — Я же сейчас «Ламбаду» сыграю! Или нет, лучше румбу. нет, самбу!

— Не надо! — заверещал Кощей. Сомневаюсь, чтобы он хорошо представлял себе латиноамериканские танцы, но явно не горел желанием им обучиться. — Клянусь! Своим здоровьем клянусь!

— Ты бессмертный, — напомнила я, тренькая струнами.

— Тогда… — Кощей призадумался, насколько это возможно было сделать, пританцовывая в бодром ритме. — Ну не знаю я! Просто клянусь!

— Вот, это уже лучше, — кивнула я и перестала играть. — До свиданьица.

Кощей метнул в меня испепеляющий взгляд и исчез, словно его и не было.

— Ну и надоедливый же он, — сказала я, упаковывая гусли. — Кстати, а куда мы поедем?

— Куда глаза глядят, — предложил Никита, всё ещё не пришедший в себя после жарких объятий Кощея.

— Ладно, — согласилась я, влезая на Воронко. — Поехали.

И мы поехали. И не успели проехать и километра, как в лесу раздались бурные рыдания.

— Надо бы проверить, что там, — сказал Никита.

Я поехала за ним. Глазам нашим предстала удивительнейшая картина: на поляне, тесно обнявшись, сидели трёхглавый Змей Горыныч и какой-то незнакомый богатырь. Оба лили горючие слезы, коих натекло уже внушительное озерцо (ненавижу я эту привычку русских богатырей!), свесив, соответственно, буйные головы (все четыре) ниже необъятных плеч. На траве валялся кусок бересты, на котором явно женской рукой было каллиграфически начертано: «Ухожу! Надоели оба! Пойду к Кощею, он интеллигентный мужчина, он сможет понять мою мятущуюся душу и удовлетворить мои интеллектуальные запросы! Не поминайте лихом. Василиса Премудрая.»

— Боже, сколько же здесь Василис! — простонала я. — Поехали отсюда, пусть сами разбираются! С Кощеем я больше дела иметь не желаю!

— Опять поедем куда глаза глядят? — ехидно каркнул Кондрат.

— Да! — ответила я. — Только. Никита, пусть твои глаза на этот раз смотрят в чистое поле! Надоели мне эти мелодраматические сцены!

— Ладно, — пожал он плечами.

Но не успели мы выехать в чисто поле, как издалека донесся крик:

— Спасите-помогите, люди добрые! Разбойники лихие жизни ни за что ни про что лишают, бесчинство творят средь бела дня! Спасите!

— Спасем? — деловито осведомился Никита.

— Чего же не спасти, — кивнула я. — Кондрат! Марш на разведку, а мы следом! Полный вперед! И мы пришпорили коней.