Склонность к «Венере» (СИ)

Поганая скука

Сухая кисть без грамма краски медленно скребётся о бумагу. Рядом – и мольберт, и палитра, и небольшая чашка с водой. Стоило бы начать свой рисунок, но Атрей никак не мог заставить себя сделать первый мазок акварели поверх карандашного наброска.

В этой некогда холостяцкой квартире на стенах уже нет места: на каждом миллиметре воткнута хоть одна картина. Кажется, проще было бы сразу расписывать стены, чем навешивать на них многочисленные холсты. Масло, акварель, пара работ пастелью… Одни – яркие, с сочными цветами, другие бледные, совсем прозрачные, теряющиеся на фоне остальных. И ладно бы картины выстроились на стенах лишь в гостиной, но нет: и в спальне, и на кухне, да даже в ванной эти чёртовы холсты. Причём в ванной они под стеклом, так что даже нет надежды, что старые испортятся и на их место можно будет повесить новые. И это не считая тех, что грудой свалены в чулане.

Сложно назвать эти картины полноценными: так, наброски, небрежно доведённые до мало-мальски приличного состояния. Ни одна из картин не вышла такой, как хотелось Атрею, и потому ни одна не была закончена, доведена до ума. Молодой художник охотнее выбросил бы их или сжёг, как напоминания о своих былых неудачах. Но Зенон настоял, и пришлось вывесить уродливые, по мнению Атрея, полотна на всеобщее обозрение.

Впрочем, кому они были интересны? Алкеста теперь приходила редко: с тех пор, как появилась на свет её дочка – а произошло это чуть более полугода назад – она только и могла говорить, что о своей Офелии. Нет, Атрей не имел ничего против очаровательной, совсем не капризной малышки, но ему хватало ума, чтобы понять: сейчас Алкесте не до него, малютка требует гораздо больше времени и сил, чем какая-то там работа. От работы, по крайней мере, можно отдохнуть; о ребёнке же, особенно о таком крошечном, приходится беспокоиться двадцать четыре часа в сутки.

Другие гости этой квартиры в основном были знакомыми Зенона, и мало кто стремился пообщаться с его супругом. Кое-кто даже пытался жалеть Зенона, твердя, что тот выбрал себе неподходящую пару, и интересовался, на кой ему сдался круглосуточно сидящий в четырёх стенах художник. И тогда гордящийся своим выбором юноша заявлял:

– Вы что, не видите, какой он талантливый? Я люблю его, и не хочу, чтобы он распылял свой талант по мелочам, а потому даю ему возможность работать над своими шедеврами сколь угодно долго.

Люди соглашались, даже не глядя на картины: несогласие Зенон принимал за попытку обидеть Атрея и мог запросто выставить гостя за дверь. Вот и как ему объяснить, что сам художник отнюдь не считает себя талантливым и был бы счастлив снова рисовать на заказ, продавая совершенно средние, ничем не выделяющиеся «шедевры»?

Но ещё три года назад, когда Атрей поселился в этой квартире и стал супругом её владельца, Зенон категорично заявил:

– Ты замечательно рисуешь, но только тогда, когда рисуешь не на заказ. Так что не трать время. Я смогу обеспечить нас обоих, а ты… обещай, что будешь рисовать только для себя? И для меня, само собой.

Тогда голова была пуста, а разум замутнён: иначе бы Атрей ничем не смог объяснить своё согласие. Нет, не то чтобы ему действительно нравилось штамповать очередной потрет заказчика-натюрморт-любимую кошечку, но, по крайней мере, было чем себя занять.

Раньше, в детстве и ранней юности, он почти никогда не рисовал для себя, лишь в редкие минуты озарения позволял себе пачкать бумагу дешёвой акварелью. Сейчас же у него был отличный мольберт, качественная бумага, отличные краски, несколько наборов кистей… Но не было того самого озарения, как не было и понимания того, что делать дальше.

Вздохнув, Атрей направился на кухню: налить себе кофе. Взгляд лениво скользнул по еле-еле ползущим стрелкам старомодных часов. Если бы не секундная стрелка, жирной гусеницей переползающая с одного отделения на другое, он бы решил, что время вовсе остановилось.

В комнатах всё так же, как и всегда. Стоят ровными рядами вымытые кружки и тарелки, даже пол – и тот блестит. Всё же отчасти Атрей был благодарен супругу – тот не пытался заставить «Венеру» хлопотать по хозяйству, и домашние дела они делили на двоих. Оставалось лишь понять, почему нельзя ещё и работать им обоим. Ну, и найти смысл жизни.

Весёлая вообще штука – этот самый смысл. Вроде бы он есть, а сколько веков его уже ищут? Раньше Атрею казалось, что это бесполезные поиски; нужно просто жить, не задумываясь о том, на кой чёрт ты, собственно, это делаешь. И ведь получалось же!

А теперь всё не так. И вдвойне противнее было от осознания, что проблема вполне решаема: нужно найти работу, чтобы на глупые мысли не было времени. Снова разместить где-нибудь объявление о поиске клиентов, снова рисовать на заказ и не чувствовать себя комнатной псинкой, когда приходится просить денег на новые краски.

Уже потянувшись к телефону, Атрей остановился. А будет ли это нормально, что он принимает решение, даже не спросив Зенона, тем более что хорошо известно: тот против? Но юноша тут же разозлился на себя ещё сильнее: в конце концов, с какой стати ему вести себя, как типичной слабой Венере?! Процесс пошёл, вот, уже соглашается с каждым словом супруга и не может и чихнуть без его разрешения. В конце концов, какая Зенону разница, чем занимается Атрей, если он всё равно весь день пропадает на работе, всё так же перекладывая бумажки: как он говорил, на эту должность очередей нет, а потому низок шанс, что когда-нибудь он лишится работы. Что плохого в том, чтобы рисовать на заказ, особенно если прекрасно знаешь: ты – не гений, а лишь посредственность с отточенной техникой, каких много в этом мире?

Да и гении зачастую рисовали на заказ, жаль, что Зенону это объяснить не получилось: тот чуть что заявлял, что любой гений обрадовался бы возможности круглосуточно трудиться над своими шедеврами, не тратя время на мысли о том, где раздобыть еду и как бы не лишиться крыши над головой. Всё, хватит! В каком-то старом фильме люди, долго находившееся в одном поместье, становились его частью; ещё немного – и он точно так же пустит корни вот в этот белый диван.

Атрей, решив для себя, что стоит дать объявление в какую-нибудь газетёнку из тех, что точно никогда не прочтёт Зенон, потянулся к телефону.