Сказки тётушки Старк

Тринадцать

Колесо Года должно сделать очередной оборот, когда они собираются вместе в Зале Совета. Месяцы садятся за круглый стол, в центре потрескивает огонь. Этот костер – знак жизни и истины, но на сегодня все уже решено. Они переглядываются (одного не хватает).

– Где его носит? – хмурится Жнец, выкладывая серп на стол. Время сбора урожая приближается невероятно быстро, у него все в идеальной готовности.

– Опять опаздывает, – Листопад лениво зевает и отмахивается, когда Травень замечает в его волосах несколько желтых листьев с прошлого года.

– Почему все должны его ждать? – поддакивает Косарь. Его месяц как раз заканчивается, и если Жнец торопится начать, то он – закончить.

– Когда работать не надо, чем еще заняться? А у меня жатва скоро, нет времени засиживаться.

– Вопрос важный, – терпеливо напоминает Сеятель.

– Если бы я тебя сдернул перед посевом, ты бы мне голову оторвал голыми руками.

– Лютый, угомони его, – лениво тянет Мясник, выкладывая небольшой топорик рядом с серпом Жнеца.

– Оба угомонитесь, – величественно тянет статный месяц в длинной шубе. Его дыхание замораживает воздух, и юный Травень старается держаться подальше от смертельного холода. – Одмор скоро прибудет, и начнем.

– Это ты так говоришь потому, что сейчас не зима и тебе не надо морозить народ, – не прекращает жаловаться Косарь.

– Хватит, говорю. Без него все равно не начнем, – хмурится глава стола, и остальные месяцы поддаются его решению.

– Как продвигается подготовка? – Сеятель заводит эту беседу зная, что товарищ не сможет не говорить и это сдержит нетерпение.

– Да смотря где. На востоке дожди могут затопить урожай, на юге солнце палит, еще немного – и пожары. То-то Лютый и Сечень зимой развлекутся, если все зерно погибнет.

– От холода они мрут не потому, что я злой, а потому, что сами не подготовились, – жмет плечами Лютый.

Разговор прерывают бубенцы и свирели, мелодия такая, что невозможно усидеть на месте. Легкая, веселая, от нее в зале становится светлее.

– Одмор? Кажется, он, – прислушивается Жнец и поглядывает на Сеятеля. Тот кивает. Все замолкают, даже Лютый постукивает посохом в ритм.

Он появляется в дверях, сияя восточной помпезностью, блестящая парча в свете огня создает волшебное сияние вокруг всей фигуры. Одмор расслабленно улыбается товарищам и садится на последнее свободное место.

– Ты заставил нас ждать, Одмор, – басит Лютый.

– Проспал, – опоздавший пожимает плечами, с них сыпятся лепестки и блестящие конфетти. – Дневные празднества, ночные гулянья. Весь месяц не спал, а следующий отсыпался.

– Ты – этот месяц! – тычет в него пальцем Жнец.

– Не цепляйся к словам, – отмахивается Одмор, – понял же, о чем я.

– Говори уже, зачем нас собрал, Лютый, и пойду. Мне есть чем заняться, – бурчит Косарь.

Лютый осматривает товарищей, пауза начинает затягиваться, и Пастух нетерпеливо елозит в кресле.

– Тринадцать становится несчастливым числом, – слова легким эхом отражаются от стен.

– И что? – подает голос Сечень.

– Люди начинают думать о плохом, – главный пристально смотрит на товарища, – искать злые знаки. Високосный год для них полон катастроф еще до наступления. Если оставим все как есть, ослабнем.

– Я не верю в это, – легкомысленно смеется Одмор, – это невозможно.

– Потому что тебя все любят? Еще бы, целый месяц праздников. Кути, не спи, обжирайся.

– Ну а что ты предложишь? Убрать Високосный месяц? Чтобы нас двенадцать было? Отправишь кого-то на смерть или возьмешь самоотвод?

– Я самоотвод не возьму. У меня важная задача, урожай абы кто не соберет.

– Мне тоже нельзя, если я не посею, ему собирать нечего будет.

– Я запасаю дрова, – подает голос Сечень.

– У меня скот, – качает головой Пастух.

– И у меня.

– Ага, – грубо поддакивает Мясник.

Одмор осматривает всех сидящих, кто-то изучает столешницу перед собой, кто-то вдруг начинает рассматривать узоры на стенах или ковырять подлокотник кресла. Месяц догадывается, к чему все идет, ведь стоит ему отвернуться, как они глаз не могут отвести от перстней на его пальцах.

– Давайте Лютого уберем, без него вам и запасаться не придется! Будем все вместе развлекаться, а не животы рвать работой.

– Интересные вещи говоришь, Праздник, – хмыкает Лютый, в сторону Одмора по столу ползет морозный узор, в комнате становится холодно, даже осенние месяцы начинают кутаться в одежду. – Разве ж я сдамся так просто?

– Применять силу в Зале Совета! – возмущается Пастух, его легкая одежда не спасает от пробирающего до костей мороза.

– Не испугаешь, – качает головой Одмор. – Даже не смотри так на меня, я же…

– А что ты сделаешь? – Лютый перебивает, смотрит с издевкой. – Блестками меня закидаешь? – Ведет посохом, отзывает холод.

– Так мы ничего не решим, – осторожно намекает Травень.

– Будто я не знаю, что вы уже решили, – Праздник поднимается резко, порывисто. Четыре шага вправо, пять влево. Ходит из стороны в сторону, и только звонкий стук подошв о пол нарушает молчание.

– Нашли наконец причину, да?

– Ты заговоры видишь везде, особенно там, где их нет, – хмурится Сечень, а сам украдкой посматривает то на Лютого, то на Жнеца.

– Я их вижу потому, что вы так себе заговорщики, – фыркает Праздник и продолжает ходить туда-сюда. – Только напомню вам, что никто не знает, кто из нас Високосный.

– Да тут ежу понятно, что ты. От остальных польза хоть какая-то есть.

– Кроме этой компании, которая всех в страхе держит, – кивает на зимние месяцы Одмор.

– Мы часть цикла.

– Каждый из нас часть цикла!

– Что изменится, если тебя не станет? – поднимает брови Жнец.

Неожиданный союз летнего с зимними, раз уж они договорились – такое будет сложно переспорить, решает Праздник. Ком подступает к горлу, но он выдыхает:

– Да люди просто не смогут столько работать без праздников. Вы думаете, я бесполезен, что только и отвлекаю от действительно важных вещей…

– Твое правление получается веселым только потому, что весь год кто-то другой запасается дровами и сеном, сеет и жнет. Зимние месяцы дают время на пряжу, шитье, другое рукоделие. А скот! Его надо вырастить, пасти и заколоть, чтобы ты пришел и устроил гулянья?

– И вы, вероломные, говорите: это не заговор? Вы поделите мое наследие, пока я еще буду биться в конвульсиях с перерезанным горлом, – Одмор захлебывается мрачным пророчеством.

Загнанный в угол, он уже не выглядит расслабленным и величественным. И как позволил этому случиться?

– Почему ты не признаешь, что это необходимая жертва? – строго спрашивает Лютый.

– Потому, что твоя жертва – я! – Одмор разводит руками, ждет, что в любой момент они сорвутся и нападут. – И никто из вас даже не расстроится, глупые завистники. Бедняжки, они круглый год работают, чтобы развлекались другие. Будто праздники – это просто! Это очень даж…

Сечень подбирается сзади и первый замахивается, бьет ножом со всей силой, что есть в крупном мужчине, привыкшему рубить. Нож прорезает слои одежды, плоть Праздника и застревает в ребре. Тот даже не пытается вытащить лезвие. Больно, он не привык к боли.

Мясник протягивает товарищу еще один нож, а сам замахивается топориком. Едва не задевает Пастуха, но мальчишка вовремя убегает из-под горячей руки и забивается в угол. В следующую секунду Зал заполняется стужей и метелью. Лютый сковывает холодом изломанное тело Праздника.

Жнец, единственный из теплых месяцев, подходит ближе. Смотрит на товарища, уже обезображенного ранами. Дышит судорожно, глаза болезненно блестят, но руки не дрожат. Он длинным движением серпа перерезает Одмору горло. Тело бьет судорогой, с одежды сыплются блестки, которые тут же тонут в густой, темной крови. Одмор падает в нее и больше не встает.

– Назову ее Пасхой! А то название какое-то дурацкое. Язык в узел завяжется, пока выговоришь.

– Я заберу Лугнасад. Он, вроде бы, мало кого интересует.

– Самайн – мой! Мой, слышите! – перекрикивает всех Листопад.

Из глаз Одмора стекают золотистые слезинки, когда он слышит, что невольное пророчество сбылось: праздники, частички его самого, расхватывают жадные месяцы. Даже те, кто не хотел в этом участвовать, получают свою долю.

Лютый садится рядом, не обращает внимание, а подол шубы попадает в кровавую лужу.

– Ты зла не держи, Праздник. Так все станут сильнее, – его голос звучит на грани слышимости. – Йоль останется Йолем. Знаю, как ты его любишь. Я присмотрю за ним.

Но Одмор уже не слышит, его уже нет.

Вот как их стало двенадцать.

2018