Сказки старого Вильнюса IV

Улица Врублевскё (T. Vrublevskio g.) Карл у Клары

Понедельники были хуже всего, потому что раньше по понедельникам приходилось идти на работу, после выходных это особенно трудно, за два дня невидимые кровоточащие раны, натертые строгим ошейником неизбежного распорядка, успевают чуть-чуть затянуться, ровно настолько, что начинаешь надеяться: однажды они заживут. И тут – бабах! – снова понедельник, ненавистный ранний подъем, склизкая овсянка, омерзительно горький кофе, самый дешевый из по-настоящему крепких сортов, от такого быстрее просыпаешься.

И вдруг все это отменилось. Вечный отрицательный ответ на вопрос: «Мама, можно я сегодня не пойду в школу?» – внезапно стал утвердительным. Конечно, можно, детка. Тем более, что школу ты давным-давно закончила, даже институт худо-бедно вытянула, а с работы тебя, тупую корову, наконец-то уволили; слава богу, мне все равно, я умерла и больше не должна во всем этом участвовать. Как же я ждала этого прекрасного момента! Думаешь, тебе одной так ненавистны ежедневные бессмысленные усилия ради прокорма? Господи, ну и дура. Всем ненавистны, никто так не хочет, все так живут, это и есть жизнь.

Понедельничных мук больше не было, но без них стало только хуже, раны, натертые строгим ошейником, превратились в жгучие черные дыры страха, парализующего ужаса перед неминуемой расплатой за счастье спать сколько хочется, никого не видеть, ничего не делать, никуда не ходить. Еще одна неделя прошла, денег стало меньше, день, когда они совсем закончатся, и станет нечем платить не только за еду, но и за электричество, газ, воду, все ближе, надо что-то предпринимать, иначе умрешь, просто сдохнешь от голода, как бомжиха, в холодном доме, под грудой неоплаченных счетов и судебных исков, понимаешь, ты, идиотка? Если немедленно не встанешь и не начнешь искать работу, новую счастливую возможность пинками поднимать себя по утрам, жрать склизкую овсянку, хлебать горький кофе, неэкономно принимать горячий душ, красить осточертевшее свиное рыло, чтобы стало хоть немного похоже на человеческое лицо, втискивать рыхлое тело в условно приличную одежду, куда-то бежать – в обмен на жалкую иллюзию уверенности в завтрашнем дне, таком же отвратительном, как сегодняшний.