Когда незнакомец приветственно поднимает руку
Когда рыжий незнакомец, на добрую голову выше уровня уличной толпы приветственно поднимает руку
Когда высоченный рыжий незнакомец, чья улыбка занимает добрых три четверти улицы, а глаза сияют, как синие шаровые молнии, поднимает руку, того гляди, восторженно замашешь ему в ответ и только потом поймешь, что приветствие адресовано не тебе
Когда высоченный рыжий синеглазый улыбчивый незнакомец приветственно поднимает семипалую руку…
Чтооо?!
– Нет, я не научно-фантастический инопланетянин, явившийся покорить Землю. Просто проснулся немного не туда, но это поправимо, – скороговоркой сообщает рыжий, заметивший, оказывается, твой изумленный взгляд. И уходит, увлекая за собой подоспевшего приятеля, который на его фоне кажется хрупким подростком, хотя, если разобраться, обычной комплекции человек. Интересно, а у него-то сколько пальцев?
И стоишь потом посреди улицы, как дурак, пересчитывая собственные: один, два, три, четыре, пять, шесть. Все в порядке? Вроде бы в полном порядке. Кажется, да.
Когда, проснувшись, обнаруживаешь на своей подушке еще одну голову
Когда, проснувшись, обнаруживаешь на своей подушке совершенно незнакомую белобрысую голову, которой здесь не положено быть, потому что вчера ты уснул в пустой квартире, в здравом уме и трезвой памяти запершись на оба замка, только балкон оставил нараспашку, но этаж-то семнадцатый, господи боже ты мой
Когда, проснувшись в совершенно пустой, запертой с вечера квартире на семнадцатом этаже, обнаруживаешь на своей подушке незнакомую белобрысую голову, которая так сладко улыбается спросонок, что язык не поворачивается спросить, какого черта
Когда, проснувшись, обнаруживаешь напротив сонные, но уже веселые – заранее, щедрым авансом грядущему дню – глаза, впору улыбнуться в ответ, но ты лишь зачарованно пересчитываешь темные, как старое серебро зрачки, плавающие в этих молочносерых озерах. Один, два, три, четыре… – что?! – восемь, девять… Господи, да их целая дюжина.
…– Я часто просыпаюсь немного не туда, простите, так неловко вышло, – смущенно бормочет веселая белобрысая голова, исчезает под одеялом, и миг спустя в постели уже никого нет. То есть никого, кроме тебя самого, как и должно было быть с самого начала, все в порядке.
– Все в порядке, – шепчешь ты вслух, – все в полном порядке.
Но все равно шлепаешь босиком в коридор, где висит зеркало, испытующе смотришь в глаза собственному отражению, пересчитываешь зрачки: «Один, два, три, четыре». Все в порядке, четыре, как положено, как было всегда.
Когда в кафе заходит девушка в белом платье
Когда в кафе заходит темноволосая девушка в белом платье и садится за соседний стол
Когда в кафе заходит темноволосая девушка в белом платье, сшитом по моде пятидесятых, что ли, годов прошлого столетия, садится за соседний стол, открывает меню
Когда в кафе заходит смуглая темноволосая девушка в белом платье, приветливо кивает тебе, как старому знакомому, садится за соседний стол и сосредоточенно читает меню, предоставив тебе гадать, где вы прежде встречались
Когда темноволосая девушка в белом платье сидит за соседним столом, читает меню, а ты, вдоволь наглядевшись на ее тонкий профиль, тень от ресниц, короткий смоляной завиток у виска, наконец открываешь рот, чтобы спросить: «Откуда вы меня знаете?» – и вдруг понимаешь, что у нее всего одно лицо, господи боже мой, только одно. Как, почему, зачем?
– Куда-то не туда проснулась я нынче, – смеется одноликая девушка, отложив меню. – Вот и кофе пойурски тут нет.
И, пока ты сидишь, как дурак, не в силах отвести глаз от ее единственного лица, темноволосая девушка в белом встает и уходит, небрежно взмахнув рукой на прощание, и ты остаешься один. Сидишь потом, ощупываешь собственные подбородки, левый пора побрить, зато правый в полном порядке, и все остальное, безусловно, в полном порядке, подумаешь, примерещилась какая-то девушка, не станем думать о ней.
Когда внезапно начинается дождь
Когда в жаркий солнечный день внезапно начинается дождь, и ты ныряешь в ближайшую подворотню
Когда в жаркий солнечный день внезапно начинается хохочущий сизый дождь, и ты, только что шедший по улице Гелю к вокзалу, поспешно ныряешь в ближайшую подворотню, чтобы спрятаться от его веселящих брызг, стоишь там в промокших ботинках, радуга в пол-лица, думаешь: «Теперь придется смеяться, пока не высохну», – но пока только улыбаешься, знать бы еще кому
Когда стоишь в подворотне на улице Гелю в промокших насквозь ботинках с радугой на лице, смеешься взахлеб, как положено всякому, кто попал под хохочущий дождь, на плечо вдруг ложится легкая, как ветер рука, и, кажется, сам ветер шепчет на ухо: «Так вот, где ты ошиваешься. А мы, дураки, бьемся головами о тучи, не в силах тебя отыскать, мог бы предупредить».
И тут, наконец, все сходится, все становится не то чтобы объяснимо, зато совершенно ясно, можно больше не мучиться, пытаясь понять, в чем подвох.
И ты говоришь:
– Я просто куда-то не туда проснулся однажды утром – выходит, уже давно?
Говоришь:
– Я, получается, сам не понял, что натворил. Думал, все в полном порядке, все как всегда – прикинь.
Говоришь:
– А теперь разбуди меня дома.