Сказки роботов

КАК УЦЕЛЕЛА ВСЕЛЕННАЯ Перевод Ю.Абызова

Конструктор Трурль создал однажды машину, которая умела делать все на букву "Н". Закончив эту машину, он на пробу заставил ее сделать Нитки, потом намотать их на Наперстки, которые она также сделала, затем бросить все это в специально вырытую Нору, окруженную Незабудками, Наличниками и Настойками.

Машина выполнила задание безукоризненно, но Трурль еще не был уверен в ее исправности и велел ей сделать поочередно Нимбы, Наушники, Нейтроны, Наст, Носы и Нитрогениум. Последнего она сделать не смогла, и Трурль, очень расстроенный, приказал ей дать по этому поводу объяснение.

— Я не знаю, что это, — объяснила машина. — Ни о чем таком не слыхала.

— Как так? Ведь это же азот. Такой химический элемент…

— Если это азот, то он на букву "А", а я умею делать только на букву "Н".

— Но по-латыни это называется нитрогениум. — Дорогой мой, — сказала машина, — если б я умела делать все на "Н" на всевозможных языках, то я была бы Машина, Которая Может Делать Все В Пределах Всего Алфавита, потому что любая вещь на каком-либо из языков наверняка начинается на "Н". Дело обстоит не так хорошо. Я не могу сделать больше, чем ты придумал. Азота не будет.

— Хорошо, — согласился Трурль и приказал ей сделать Небо.

Она тут же сделала одно, небольшое, но небесно-голубое. Пригласил он тогда к себе конструктора Клапауциуса, представил его машине и так долго расхваливал ее необычайные способности, что тот разозлился втайне и попросил, чтобы и ему разрешили приказать машине что-нибудь сделать.

— Изволь, — сказал Трурль, — только это должно быть на букву "Н".

— На "Н"? Хорошо. Пускай сделает Науку.

Машина заурчала, и вскоре площадь перед домом Трурля заполнилась толпой ученых. Одни потирали лбы, писали что-то в толстых книгах, другие хватали эти книги и драли в клочья, вдали виднелись пылающие костры, на которых поджаривались мученики науки, там и сям что-то громыхало, возникали странные дымы грибообразной формы, вся толпа говорила одновременно, так что нельзя было понять ни слова, составляла время от времени мемориалы, воззвания и другие документы, а чуть поодаль, под ногами орущих, сидело несколько одиноких старцев; они беспрерывно, мелким бисерным почерком писали на клочках рваной бумаги.

— Ну, скажешь, плохо? — с гордостью воскликнул Трурль. — Признайся, вылитая наука!

Но Клапауциус не был удовлетворен.

— Что? Вот эта толпа и есть наука? Наука — это нечто совсем иное!

— Так, пожалуйста, скажи, что именно, и машина тут же это сделает! — возмутился Трурль.

Но Клапауциус не знал, что сказать, и поэтому заявил, что даст машине еще два задания и если она их выполнит, то он признает, что она такова, какой должна быть. Трурль согласился на это, и Клапауциус приказал машине сделать Наоборот.

— Наоборот?! — воскликнул Трурль. — Да где это слыхано! Что это еще за Наоборот?!

— Как что? Обратная сторона всего сущего, спокойно возразил Клапауциус. — Слыхал, как выворачивают наизнанку? Ну, ну, не притворяйся. Эй, машина, берись за дело!

А машина уже давно действовала. Сначала она сделала антипротоны, потом антиэлектроны, антинейтрино, антинейтроны и долго так работала безостановочно, пока не наделала уйму антиматерии, из которой постепенно начал формироваться похожий на причудливо сверкающее облако антимир.

— Гм, — произнес весьма недовольный Клапауциус, — и это должно означать Наоборот?.. Допустим, что да. Согласимся, что это примерно то… Но вот мое третье приказание. Машина! Сделай Ничто!

Долгое время машина вообще не двигалась. Клапауциус начал уже довольно потирать руки. Тогда Трурль сказал:

— А чего ты хочешь? Ты же велел ей ничего не делать, вот она и не делает.

— Неправда. Я приказал ей сделать Ничто, а это совсем иное дело.

— Вот еще! Сделать ничто, или не сделать ничего, — это одно и то же…

— Ничего подобного! Она должна была сделать Ничто, а не сделала ничего, — значит, я выиграл. Ведь Ничто, умник ты мой, это не какое-то обычное ничто — плод лени и безделья, но действенное и активное Ничто, идеальное, единственное, вездесущее и наивысшее Небытие в собственном отсутствующем лице!

— Не морочь машине голову! — крикнул Трурль.

Но тут же раздался ее медный голос:

— Перестаньте ссориться в такой момент. Я знаю, что такое Небытие, Невещественность или Ничто, поскольку все эти вещи находятся в ключе буквы "Н" как Несуществование. Лучше в последний раз окиньте взглядом мир, ибо вскоре его не будет…

Слова замерли на устах разъяренных конструкторов. Машина и впрямь делала Ничто, а именно — одну за другой изымала из мира разные вещи, которые переставали существовать, будто их вообще никогда не было.

Так она упразднила натяги, наплюйки, нурки, нуждовки, налушники, недоноги и нетольки. Иногда казалось, что вместо того, чтобы уменьшать, сокращать, выкидывать, убирать, уничтожать и отнимать, она увеличивает и добавляет, поскольку одно за другим ликвидировала Неудовольствие, Незаурядность, Неверие, Ненасытность и Немощь. Но потом вновь вокруг них начало становиться просторнее.

— Ой! — воскликнул Трурль. — Как бы худа не было!..

— Ну что ты, — сказал Клапауциус, — ты же видишь, что она вовсе не делает Всеобщего Небытия, а только Несуществование вещей на букву "Н". И ничего особенного не будет, потому что твоя машина никуда не годится.

— Так тебе лишь кажется, — отвечала машина. Я действительно начала со всего, что на букву "Н'\ ибо это мне более знакомо, но одно дело — создать какую-нибудь вещь, а совсем другое — убрать ее. Убрать я могу все по той простой причине, что я умею делать все-все, как есть, на букву "Н", а значит, Небытие для меня — сущий пустяк. Сейчас и вас не будет, и вообще ничего, так что прошу тебя, Клапауциус, скажи поскорее, что я действительно универсальная и уникальная машина и выполняю приказания, как надо, а то будет поздно.

— Но это же… — начал перепуганный Клапауциус и в этот момент заметил, что действительно исчезают предметы не только на букву "Н". Так, уже перестали их окружать камбузели, сжималки, вытряски, грызмаки, рифмонды, трепловки и баблохи.

— Стой! Стой! Я беру свои слова назад! Перестань! Не делай Небытия! — заорал во все горло Клапауциус, но, прежде чем машина остановилась, исчезли еще горошаны, кломпы, филидроны и замры.

И лишь тогда машина остановилась. Мир выглядел просто устрашающе. Особенно пострадало небо; на нем виднелись лишь одинокие точечки звезд — и ни сюда прелестных горошанов и гаральниц, которые так украшали раньше небосвод.

— О небо! — воскликнул Клапауциус. — А где же камбузели? Где мои любимые муравки? Где кроткие кломпы?

— Их нет и уже никогда не будет, — спокойно ответила машина. — Я выполнила, вернее, только начала выполнять то, что ты велел…

— Я велел тебе сделать Ничто, а ты… ты…

— Клапауциус, ты или глупец, или притворяешься глупцом, — возразила машина. — Если б я сделала Ничто сразу, одним махом, перестало бы существовать все, значит, не только Трурль, и небо, и космос, и ты, но даже я. Так кто же, собственно, и кому мог бы тогда сказать, что приказание выполнено и что я отличная машина? А если бы этого никто никому не сказал, как бы тогда я, которой тоже уже не было бы, могла получить заслуженную сатисфакцию?

— Ну, будь по-твоему, не станем больше об этом говорить. Я уже ничего от тебя не хочу, великолепная машина, только прошу тебя, сделай опять муравок, ибо без них мне и жизнь не мила…

— Не могу, потому что они на "М", - сказала машина. — Я, конечно, могу сделать обратно Неудовольствие, Ненасытность, Незнание, Ненависть, Немощь, Непродолжительность, Неверие и Неустойчивость, но на другие буквы прошу от меня ничего не ожидать.

— Но я хочу, чтоб, были муравки! — крикнул Клапауциус.

— Муравок не будет, — отрезала машина. — Ты лучше посмотри на мир, который полон теперь громадных черных дыр, полон Ничто, заполняющего бездонные пропасти между звездами. Как все теперь пропитано этим Ничто, как нависает оно теперь над каждой молекулой Бытия. Это твоих рук дело, мой завистник! Не думаю, чтобы будущие поколения благословили тебя за это…

— Может, они не узнают… может, не заметят… пробормотал побледневший Клапауциус, с ужасом глядя в пустоту черного неба и не смея даже взглянуть в глаза своему коллеге.

Оставив Трурля возле машины, которая умела все на букву "Н", он крадучись вернулся к себе домой. А мир и по сей день все так же продырявлен Небытием, как в тот момент, когда Клапауциус остановил машину. А поскольку еще не удалось создать машину, работающую на какую-нибудь другую букву, то следует опасаться, что никогда уже не будет таких чудесных явлений, как баблохи и муравки, — во веки веков.

МАШИНА ТРУРЛЯ Перевод М.Архиповой

Конструктор Трурль построил однажды мыслящую машину — девятиэтажную; окончив самую важную работу, он покрыл машину белым лаком, наугольники покрасил в лиловый цвет, пригляделся потом издали и добавил еще небольшой узорчик на фасаде, а там, где можно было вообразить лоб машины, провел тонкую оранжевую черточку и, очень довольный собой, небрежно посвистывая, задал порядка ради сакраментальный вопрос: сколько будет дважды два?

Машина заработала. Вначале загорелись лампы, засветились контуры, зашумели токи, как потоки, запели сцепления, потом накалились катушки, завертелось в ней все, загрохотало, затарахтело, и такой шум пошел по всей равнине, что подумал Трурль: "Надо будет приделать к ней специальный глушитель мыслительный ". А машина тем временем все работала так, будто пришлось ей решать самые трудные проблемы во всем Космосе; земля дрожала, песок от вибрации уходил из-под ног, предохранители вылетали, словно пробки от шампанского, а реле прямо надрывались от натуги.

Наконец, когда Трурлю порядком уж надоела вся эта суматоха, машина резко остановилась и произнесла громовым голосом:

— Семь!

— Ну, ну, моя дорогая! — небрежно сказал Трурль. — Ничего подобного, дважды два — четыре, будь добра, исправься! Сколько будет два плюс два?

— Семь! — ответила машина немедля.

Волей-неволей Трурль, вздохнув, надел рабочий халат, который уж снял было, засучил повыше рукава, открыл нижнюю дверцу и влез внутрь. Не выходил он оттуда долго, слышно было, как бьет он там молотом, как откручивает что-то, сваривает, паяет, как, гремя по железным ступенькам, взбегает то на шестой, то на восьмой этаж и мигом мчится вниз. Включил он ток — внутри все так и зашипело, у разрядников усы фиолетовые выросли. Бился он два часа, пока не вылез на свежий воздух, закопченный весь, но довольный; сложил свой инструмент, бросил халат наземь, вытер лицо и руки и уж на прощанье, просто спокойствия ради спросил:

— Так сколько же будет два плюс два?

— Семь! — ответила машина.

Трурль ужасно выругался, но делать было нечего — вновь принялся ковыряться в машине: чинил, соединял, перепаивал, переставлял, а когда и в третий раз узнал, что два плюс два равняется семи, сел в отчаянии на подножку машины и сидел так, пока не пришел Клапауциус.

Спросил Клапауциус Трурля, что это случилось, почему он выглядит так, будто с похорон вернулся, тут Трурль и поведал ему о своем горе. Клапауциус самолично два раза лазил внутрь машины, пробовал отрегулировать то, другое, спрашивал ее, сколько будет два плюс один, машина ответила, что шесть; а один плюс один, по ее мнению, равнялось нулю. Почесал Клапауциус затылок, откашлялся и сказал:

— Дружище, ничего не попишешь, надо смотреть правде в глаза. Ты сделал не ту машину, какую хотел. Но всякое отрицательное явление имеет положительную сторону, и, к примеру, эта машина тоже.

— Интересно — какую же? — проговорил Трурль и пнул свое детище.

— Прекрати, — сказала машина.

— Вот видишь, она способна чувствовать. Да… так что я хотел сказать? Это, вне сомнения, машина глупая, но глупость ее не то что обычная, так сказать, рядовая глупость. Это, насколько я разбираюсь, — а ведь я, как известно, знаменитый специалист, самая глупая мыслящая машина в мире, ну, а это уж тебе не фунт изюму! Сделать такую машину преднамеренно было бы нелегко, — думаю, что это никому бы не удалось. Ибо она не только глупа, но и упряма как пень, то есть у нее имеется характер; впрочем, это свойственно идиотам — они большей частью дико упрямы.

— На черта мне такая машина?! — сказал Трурль и опять пнул ее.

— Я тебя предупреждаю — прекрати! — заявила машина.

— Ну вот, она обиделась, — сухо прокомментировал Клапауциус. — Ты видишь, она не только способна чувствовать, тупа и упряма, но еще и обидчива. С такими свойствами можно многого добиться, хо-хо, уж я тебе говорю.

— Хорошо, но что, собственно, мне с ней делать? — спросил Трурль.

— О, сразу мне трудно на это ответить. Ты можешь, например, устроить платную выставку, чтобы всякий, кто захочет, мог посмотреть самую глупую в мире мыслящую машину; сколько у нее — девять этажей? Скажу я тебе, такого огромного кретина еще никто не видывал. Такая выставка не только покроет твои расходы, но еще…

— Оставь меня в покое, не буду я устраивать никакой выставки! — ответил Трурль, встал и, не удержавшись, пнул машину в третий раз.

— Я делаю тебе третье серьезное предупреждение, — изрекла машина.

— А что будет-то? — завопил Трурль, разъяренный ее невозмутимостью. — Да ты же… ты просто… не находя слов, он осыпал ее пинками, вереща:

— Тебя только пинать и можно, больше ты ни на что не годишься, поняла?!

— Ты оскорбил меня в четвертый, пятый, шестой и восьмой раз, — проговорила машина, — и поэтому я больше не буду считать. Отказываюсь отвечать на вопросы, относящиеся к задачам из области математики.

— Она отказывается! Посмотрите-ка на нее! — кипятился задетый за живое Трурль. — Посте шестерки у нее идет сразу восьмерка, обрати внимание, Клапауциус, — не семь, а восемь! И у нее еще хватает наглости заявлять, что она отказывается ТАК решать математические задачи! Вот тебе, вот тебе, вот тебе! Может, еще добавить?

В ответ на это машина затряслась, загрохотала и молча, напрягая все силы, начала вылезать из фундамента. Фундамент был глубокий, все опоры она погнула, но в конце концов выкарабкалась из ямы, оставив там лишь развороченный железобетон, из которого торчала арматура, и двинулась, как шагающая крепость, на Клапауциуса и Трурля. Трурль остолбенел от изумления и даже не пытался спрятаться от машины, которая явно собиралась раздавить его. Более хладнокровный Клапауциус дернул его за руку, потащил за собой, и они отбежали довольно далеко. Но, оглянувшись, увидели, что машина, словно качающаяся башня, шла медленно, при каждом шаге проваливалась чуть не до второго этажа, однако упорно, неутомимо выбиралась из песка и двигалась прямо на них.

— Ну, такого еще не бывало! — сказал Трурль, у которого дух перехватило от удивления. — Машина взбунтовалась! Что ж теперь делать?

— Ждать и наблюдать, — ответил благоразумный Клапауциус. — Может, что-нибудь прояснится.

Пока ничто не предвещало этого. Машина, выбравшись на твердую почву, двинулась быстрее. Внутри у нее свистело, шипело и побрякивало.

— Сейчас у нее распаяется блок управления и программник, — пробурчал Трурль. — Тогда она остановится.

— Нет, — ответил Клапауциус, — это исключительный случай. Она так глупа, что даже остановка всей системы не причинит ей вреда. Берегись, она… Бежим!!!

Машина явно разгонялась, чтобы растоптать их. Они мчались во весь дух, слыша за спиной се ритмичный, страшный топот. Так они и бежали — что ж им еще оставалось делать? Пытались было вернуться в родную округу, но машина помешала этому: обойдя с фланга, заставила их свернуть с намеченного пути и неумолимо гнала во все более пустынный край. Постепенно из стелющегося тумана начали выступать угрюмые, скалистые горы; Трурль, тяжело дыша, крикнул Клапауциусу:

— Послушай! Бежим в какое-нибудь узкое ущелье… куда она не сможет пройти… проклятая… а?!

— Лучше бежать… прямо, — пропыхтел Клапауциус. Недалеко тут есть городок… забыл, как называется… в общем, мы там… уфф!!!.. найдем убежище…

Они побежали прямо и вскоре увидели первые домики. В эту пору дня улицы были почти пусты. Они уже пробежали немалое расстояние, не встретив живой души, когда услыхали ужасающий грохот, будто на городок обрушилась каменная лавина, и поняли, что преследующая их машина добралась до городка.

Трурль оглянулся и прямо застонал.

— О силы небесные! Посмотри, Клапауциус, она разрушает дома!

Машина и вправду упорно гналась за ними, шагая прямо по домам, словно стальная гора, оставляя за собой руины, над которыми клубились белые облака известковой пыли. Раздались ужасные крики засыпанных, толпы высыпали на улицы. Трурль и Клапауциус бежали, задыхаясь, все вперед, пока не достигли большого здания ратуши, и сбежали вниз по лестнице в глубокий подвал.

— Ну, здесь она нас не достанет, даже если всю эту ратушу нам на голову свалит! — прохрипел Клапауциус. — Но черт же меня дернул нанести тебе визит именно сегодня… Решил поинтересоваться, как идет твоя работа, и вот на тебе — узнал…

— Тише, — ответил Трурль, — сюда кто-то идет.

Действительно, дверь отворилась и в подземелье вошли сам бургомистр и несколько депутатов. Трурлю было стыдно рассказывать, как приключилась эта необычайная и ужасная история, и его выручил Клапауциус. Вдруг стены дрогнули, земля заходила ходуном и до подземелья донесся протяжный грохот падающих стен.

— Она уже здесь? — крикнул Трурль.

— Да, — отвечал бургомистр. — И требует, чтобы мы вас выдали, в противном случае она разрушит весь город…

И тут же они услыхали откуда-то сверху стальное гнусавое гоготанье:

— Где-то здесь Трурль… я чую Трурля…

— Но ведь вы же нас не выдадите? — дрожащим голосом спросил тот, выдачи которого так настойчиво требовала машина.

— Тот из вас, которого зовут Трурль, должен отсюда выйти. Второй может остаться, поскольку его выдача не является обязательным условием…

— Но сжальтесь!..

— Мы бессильны, — сказал бургомистр. — Да если б ты и остался, Трурль, тебе пришлось бы отвечать за ущерб, причиненный городу и его жителям, ибо это из-за тебя машина разрушила шестнадцать домов и погребла под развалинами многих наших горожан. Лишь то, что ты находишься пред лицом смерти, позволяет мне отпустить тебя. Иди и не возвращайся.

Трурль глянул на депутатов и, прочтя на их лицах приговор, медленно направился к выходу.

— Подожди! Я с тобой! — повинуясь порыву, воскликнул Клапауциус.

— Ты? — проговорил Трурль со слабой надеждой в голосе. — Нет… — сказал он, помолчав. — Останься, так будет лучше… Зачем тебе гибнуть понапрасну?

— Идиотизм! — энергично воскликнул Клапауциус. — Что ж это, с какой стати нам погибать, неужели по прихоти этой железной кретинки? Тоже мне еще! Этого мало, чтобы стереть с лица земли двух величайших конструкторов! Вперед, мой Трурль! Смелее!

Воодушевленный этими словами, Трурль побежал по лестнице за Клапауциусом.

На рыночной площади не было ни души. Средь клубящейся пыли, в которой проступали скелеты разрушенных домов, стояла, пуская облака пара, машина, намного выше ратуши, вся перепачканная кирпичной кровью стен и белой пылью.

— Осторожнее! — прошептал Клапауциус. — Она нас не видит. Бежим по этой улочке влево, потом направо, а там напрямик. Невдалеке начинаются горы. Там мы спрячемся и придумаем что-нибудь такое, чтоб раз навсегда отбить у нее охоту… Бежим! — крикнул он, ибо в этот миг машина их заметила и бросилась вслед, так что земля дрогнула.

Мчась во весь дух, выбежали они из городка. Добрую милю неслись они, слыша позади громовую поступь колосса, гнавшегося за ними по пятам.

— Я знаю это ущелье! — воскликнул вдруг Клапауциус. — Там русло высохшего потока, оно ведет вглубь скал, там много пещер, туда, скорее, сейчас ей придется остановиться!..

Спотыкаясь, мчались они в гору, взмахами рук поддерживая равновесие, но машина все не отставала от них. Прыгая по шатким камням высохшего потока, они достигли расщелины в отвесных скалах, и, увидев высоко вверху черное отверстие пещеры, полезли туда что было сил, хоть камни шатались и осыпались у них под ногами. Из большого отверстия в скале веяло холодом и тьмой. Они поспешно влезли внутрь, пробежали еще несколько шагов и остановились.

— Ну, тут мы в безопасности, — проговорил, успокоившись, Трурль. — Я выгляну, посмотрю, где она застряла.

— Осторожнее! — предостерег его Клапауциус.

Трурль подобрался к выходу, высунулся и тут же испуганно отскочил назад.

— Она лезет вверх! — крикнул он.

— Успокойся, сюда-то она наверняка не войдет, — проговорил не совсем уверенно Клапауциус. — Что это? Вроде потемнело… Ох!

В этот миг гигантская тень заслонила небо, видневшееся до этого в отверстии пещеры, на мгновение показалась стальная, густо усеянная заклепками стена машины, которая медленно прислонилась к скале. Теперь пещера была, словно стальной крышкой, плотно закрыта извне.

— Мы в тюрьме… — прошептал Трурль, и голос его дрожал еще сильнее, оттого что наступила абсолютная тьма.

— Это же был идиотизм! — в сердцах воскликнул Клапауциус. — Лезть в пещеру, которую она может забаррикадировать! Как мы могли сделать такое!

— Как ты думаешь, на что она рассчитывает? после долгого молчания спросил Трурль.

— На то, что мы попробуем отсюда выбраться, чтоб до этого додуматься, особого ума не надо.

Опять наступило молчание. В черной тьме Трурль на цыпочках, вытянув руки, двинулся в сторону выхода. Он шарил по стене руками, пока не коснулся гладкой стали, теплой, словно нагретой изнутри.

— Я чую тебя, Трурль, — загудел в закупоренной пещере металлический голос.

Трурль попятился, сел на камень возле приятеля, и некоторое время они не двигались. Наконец Клапауциус шепнул ему:

— Ничего мы тут не высидим, что поделаешь попробую вступить с ней в переговоры…

— Это безнадежно, — сказал Трурль. — Но попробуй, может, хоть тебя она выпустит живого…

— Ну, нет, не того я хочу! — ободряюще проговорил Клапауциус и, подойдя к невидимому в темноте отверстию, крикнул: — Алло, ты слышишь нас?

— Слышу, — ответила машина.

— Послушай, я хотел бы попросить у тебя прощения. Понимаешь… ну, произошло между нами небольшое недоразумение, но ведь это, по сути, мелочь. Трурль не имел намерения…

— Я уничтожу Трурля! — сказала машина. — Но прежде пусть он ответит мне на вопрос, сколько будет два плюс два.

— Ах, ответит он тебе, и так, что ты будешь довольна и наверняка с ним помиришься, ведь правда же, Трурль? — успокаивающе заговорил посредник.

— Ну конечно… — едва слышно пролепетал Трурль.

— Да? — сказала машина. — Так сколько будет два плюс два?

— Че… то есть семь… — еще тише проговорил Трурль.

— Ха-ха! Значит, не четыре, а семь — так? — загудела машина.

— Вот видишь! Семь, конечно же, семь, всегда было семь! — горячо подхватил Клапауциус. — Теперь ты нас выпустишь? — осторожно добавил он.

— Нет. Пускай Трурль еще раз скажет, что он очень сожалеет, и ответит, сколько будет дважды два…

— А ты выпустишь нас, если я это скажу? спросил Трурль.

— Не знаю. Подумаю. Ты мне условий не ставь. Говори, сколько будет дважды два!

— Но ты в самом деле нас выпустишь? — настаивал Трурль, хотя Клапауциус дергал его за руку, шепча на ухо: "Это идиотка, идиотка, не препирайся с ней, умоляю!"

— Не выпущу, если мне не захочется, — ответила машина. — Но ты все равно скажешь мне, сколько будет дважды два…

Трурль вдруг затрясся от злости.

— О! Я скажу тебе, скажу! — закричал он. — Два плюс два будет четыре, и дважды два — четыре, хоть ты на голову стань, хоть ты все эти горы в прах преврати, хоть ты морем поперхнись и небо проглоти, слышишь? Два плюс два — четыре!!

— Трурль! Тыс ума сошел! Что ты говоришь? Два плюс два будет семь, конечно же, семь! Машина, дорогая, семь! Семь!!! — вопил Клапауциус, пытаясь перекричать приятеля.

— Неправда! Четыре! Только четыре, от сотворения мира было четыре и до конца дней его будет ЧЕТЫРЕ! — охрипшим голосом орал Трурль.

Влруг скала пол их ногами затряслась, как в лихорадке.

Машина отодвинулась от входа, так что в пещеру проник сумрачный свет, и тут же протяжно крикнула:

— Неправда! Семь! Ты сейчас же это скажешь, как только я схвачу тебя!

— Никогда не скажу! — отпарировал Трурль, словно ему уж было все равно.

И тут сверху на их головы обрушился каменный град, ибо машина своей девятиэтажной тушей таранила скалистый обрыв, билась всей тяжестью об отвесную стену, и огромные глыбы откалывались от скал и с грохотом катились вниз.

Грохот и удушливая кремнеземная пыль вместе с искрами, высекаемыми сталью о камень, заполнили пещеру, но сквозь адский гул атаки прорывался голос Трурля, неустанно повторяющего:

— Два плюс два — четыре! Четыре!!!

Клапауциус пытался силой заткнуть ему глотку, но, грубо отброшенный Трурлем, молча сел в сторонке, обхватив голову руками. Машина все не прекращала своих адских усилий, и казалось, что свод пещеры того и гляди обрушится на пленников, раздавит и погребет их навеки. Но, когда они уж потеряли всякую надежду, когда едкая пыль заполнила всю пещеру, что-то вдруг ужасно заскрежетало, прокатился медленный гром — сильнее неимоверного грохота от яростных ударов машины, — потом воздух завыл, черная стена заслоняющая пещеру, исчезла, словно ее вихрем сдуло, и вниз обрушилась лавина громадных глыб. Эхо еще катилось по долине, отражаясь от гор, а два приятеля уже кинулись к выходу из пещеры и, высунувшись до пояса, увидели машину. Она лежала, раздавленная и разбитая обвалом, который сама же и вызвала; огромная глыба лежала посреди ее девятиэтажного тела — она-то и переломила машину почти пополам.

Они осторожно спустились по дымящимся каменистым завалам. Чтобы добраться до русла высохшего потока, им пришлось пройти вплотную мимо останков распластавшейся машины, подобной огромному выброшенному на берег кораблю. Молча остановились они у ее продавленного бока. Машина все еще работала, и слышно было, как внутри у нее что-то крутится с замирающим скрежетом.

— Вот каков твой бесславный конец, а два плюс два по-прежнему… — начал было Трурль, но в этот момент машина слегка зашумела и неразборчиво, еле слышно в последний раз пробормотала: "СЕМЬ’’.

Потом что-то тоненько звякнуло у нее внутри, сверху посыпались камни, и машина замерла, превратившись в груду мертвого металла.

Конструкторы посмотрели друг на друга, а потом молча, не произнеся ни слова, зашагали по руслу высохшего потока.

КРЕПКАЯ ВЗБУЧКА Перевод А. Борисова

Кто-то постучался в дом конструктора Клапауциуса. Хозяин приоткрыл дверь, высунул голову наружу и увидел толстопузую машину на четырех коротких ногах.

— Кто ты и чего тебе надобно?

— Я — Машина Для Исполнения Желаний. А прислал меня в подарок тебе твой друг и великий коллега Трурль.

— В подарок? — переспросил Клапауциус, который испытывал довольно смешанные чувства по отношению к Трурлю, а особенно не понравилось ему, что машина назвала Трурля его "великим коллегой". — Ну, ладно, — решил он после короткого раздумья. — Можешь войти.

Приказал он машине стать в углу у печи и, будто не обращая на нее внимания, вернулся к прерванной работе. Клапауциус строил куполообразную машину на трех ногах. Она была почти готова, оставалось навести блеск.

Через некоторое время Машина Для Исполнения Желаний подала голос:

— Напоминаю о своем присутствии.

— Я о нем не забывал, — ответил Клапауциус и продолжал работать.

Вскоре машина спросила:

— Можно узнать, что ты делаешь?

— Ты — Машина Для Исполнения Желаний или Машина Для Задавания Вопросов? — возразил Клапауциус. — Мне нужна голубая краска.

— Не знаю, тот ли это оттенок, который тебе нужен, — ответила машина, выдвигая через отверстие в животе банку краски.

Клапауциус открыл банку, молча погрузил в нее кисть и принялся красить. Потом ему понадобились еще наждак, точильный камень, сверло и белила, а также болты, и каждый раз машина немедленно давала ему то, чего он хотел. Под вечер Клапауциус накрыл свое творение холстиной, подкрепился едой, сел на маленьком треножнике перед машиной и сказал:

— Посмотрим теперь, годна ли ты на что-нибудь. Ты говоришь, что умеешь делать все?

— Все не все, но многое, — скромно ответила машина. — Доволен ли ты красками, болтами и сверлами?

— Ну конечно, конечно! — ответил Клапауциус. Но сейчас я задам тебе задачу куда труднее. Если не справишься с ней, отправлю тебя обратно к твоему хозяину, с должной благодарностью — и со своим отзывом.

— Так что же тебе нужно? — спросила машина и переступила с ноги на ногу.

— Нужен Трурль, — объяснил Клапауциус. — Ты должна сделать мне Трурля, чтобы он был точь-в-точь как настоящий. Чтобы их и отличить друг от друга нельзя было!

Машина поворчала, побренчала, пошумела и сказала:

— Хорошо. Сделаю тебе Трурля, но обходись с ним осторожно, потому что он великий конструктор!

— Ах, разумеется, можешь быть спокойна, ответил Клапауциус. — Ну, так где же этот Трурль?

— Что? Вот так сразу? Это ведь не что-нибудь! — сказала машина. — Тут время нужно. Трурли — это тебе не болты и не краски!

Однако она на удивление быстро затрубила, зазвенела, в животе ее распахнулись довольно большие дверцы, и из темного нутра вышел Трурль. Клапауциус встал, обошел вокруг него, присмотрелся поближе, старательно прощупал и простукал, но сомнений не было: перед ним был вылитый Трурль точь-в-точь как оригинал. Трурль, вышедший из нутра машины, щурил глаза от света, но в остальном вел себя вполне обычно.

— Как поживаешь, Трурль? — сказал Клапауциус.

— Как поживаешь, Клапауциус? Но как я, собственно, попал сюда? — отозвался явно озадаченный Трурль.

— Да так вот, просто зашел… Давно я тебя не видал. Нравится тебе мой дом?

— Конечно, конечно… А что это у тебя там, под холстиной?

— Ничего особенного. Может, сядешь?

— Гм, сдается мне, что время уже позднее. На улице темно, пожалуй, пойду домой.

— Не так быстро, не сразу! — запротестовал Клапауциус. — Идем сначала в подвал, увидишь, как интересно получится…

— А что ж у тебя такое в подвале?

— Пока ничего, но сейчас будет. Пойдем, пойдем…

И, похлопывая Трурля по плечу, Клапауциус отвел его в подвал, а там подставил ему ногу, повалил его наземь, связал и принялся колотить толстой жердью изо всех сил. Трурль вопил во весь голос, звал на помощь, то ругался, то просил пощады, но ничего не помогало: глухая ночь, кругом пусто, и Клапауциус продолжал лупить его так, что гул стоял.

— Ой! Ай! Почему ты так бьешь меня? — кричал Трурль, увертываясь от ударов.

— Потому что мне это доставляет удовольствие, — объяснил Клапауциус и снова замахнулся. — Этого ты еще не попробовал, мой Трурль!

И так бахнул его по голове, что она загудела, как пустая бочка.

— Пусти меня сейчас же, а то я пойду к королю и расскажу, что ты со мной делал, и он бросит тебя в подземелье! — кричал Трурль.

— Ничего он мне не сделает. А знаешь, почему? — спросил Клапауциус, усаживаясь на лавку.

— Не знаю, — ответил Трурль, радуясь, что трепка прекратилась.

— Потому что ты не всамделишный Трурль. Он сидит у себя дома. Он построил Машину Для Исполнения Желаний и прислал ее мне в подарок, а я, чтобы испытать ее, велел сотворить тебя. Сейчас я отвинчу тебе голову, поставлю под кровать и приспособлю для стаскивания сапог!

— Ты чудовище! Зачем ты хочешь это сделать?!

— Я уже сказал: мне это доставляет удовольствие. Ну, хватит болтать попусту. Говоря это, Клапауциус взялся за жердь, и Трурль заорал:

— Перестань! Сейчас же перестань! Я скажу тебе нечто очень важное!

— Любопытно, что такое ты можешь сказать, что помешало бы мне приспособить твою голову для стаскивания сапог? — спросил Клапауциус, не переставая его бить.

Тогда Трурль закричал:

— Я вовсе не Трурль, сделанный машиной! Я настоящий Трурль, самый что ни на есть настоящий. Я только хотел узнать, над чем ты работаешь так давно, запершись на все замки. Вот я и построил машину, спрятался у нее внутри и приказал ей доставить меня в твой дом, а для вида назваться подарком от меня.

— Ну и ну, что за историйку ты сочинил, и вот так, прямо с ходу! — сказал Клапауциус и сжал в руке толстый конец жерди. — Можешь не стараться, я твое вранье насквозь вижу. Ты — Трурль, сделанный машиной, она любое желание исполняет, я от нее и болты получил, и краску, белую и голубую, и сверла, и всякую всячину. А если смогла она все это сделать, так и тебя сделать может, дорогой мой!

— Да я все эти вещи заранее приготовил! — воскликнул Трурль. — Нетрудно было догадаться, что именно тебе понадобится. Клянусь, я правду говорю!

— Окажись твои слова правдой, это означало бы, что мой друг, великий конструктор Трурль — обыкновенный мошенник, а в такое я никогда не поверю, — ответил Клапауциус. — Вот тебе!

И с размаху ударил его по спине.

— Это за клевету на моего друга Трурля! А вот тебе еще! — и угостил Трурля еще разок.

Долго он бил Трурля, лупил и колотил, пока сам не устал.

— Пойду-ка теперь вздремну немного и отдохну, — сказал Клапауциус и отбросил палку. — А ты подожди, я скоро вернусь!

Когда он ушел и по всему дому разнесся его храп, Трурль стал так извиваться в своих путах, что они ослабли. Трурль развязал узлы, выскользнул, тихонько побежал наверх, влез внутрь своей машины и с места в карьер помчался в ней домой. А Клапауциус, тихо посмеиваясь, глядел сквозь верхнее окно на бегство Трурля.

Наутро Клапауциус отправился с визитом к Трурлю. Тот с угрюмым видом впустил его в дом. В комнате царил полумрак, но хитрый Клапауциус все равно заметил на голове и на корпусе хозяина следы крепкой взбучки, которую он ему задал, хотя видно было, что Трурль изрядно потрудился, чтобы выравнять вмятины от полученных ударов.

я должен был всыпать ему за такое наглое вранье? Однако я убедился, что у него недюжинный ум и, стало быть, он не только физически, а и духовно подобен тебе, мой дорогой. Воистину ты великий конструктор, именно это я хотел тебе сказать и с этой целью пришел спозаранку!

— Ах так! Ну да, конечно, — ответил, уже несколько смягчившись, Трурль. — Правда, то, как ты обошелся с Машиной Для Исполнения Желаний, попрежнему кажется мне не самым удачным, да уж ладно…

— А кстати, я как раз хотел спросить, что ты сделал с этим искусственным Трурлем? — невинно спросил Клапауциус. — Нельзя ли мне повидать его?

— Он просто с ума сошел от ярости! — ответил Трурль. — Грозился, что спрячется за большой скалой у твоего дома и раздробит тебе череп. А когда я попытался урезонить его, он на меня стал бросаться. Ночью принялся плести из проволоки силки и сети на тебя, друг мой. И, хотя я считаю, что в его лице ты оскорбил меня, все же ради давней дружбы нашей, ради твоей безопасности (потому что он себя не помнил от злости) разобрал я его на мелкие части, нс видя иного выхода.

Говоря это, Трурль, будто от нечего делать, пнул какие-то детали, разбросанные на полу.

Посте этого они тепло попрощались и расстались, как сердечные друзья.

С той поры Трурль только и делал, что каждому встречному и поперечному рассказывал всю эту.

— Что это ты такой хмурый? — весело спросил Клапауциус. — А я пришел поблагодарить тебя за чудесный подарок, жаль только, что, пока я спал, машина умчалась, словно на пожар, даже дверь не закрыла!

— Кажется мне, что ты неправильно обошелся с моим подарком, чтобы не сказать больше! — взорвался Трурль. — Машина мне все рассказала, не утруждай себя, — добавил он со злостью, видя, что Клапауциус открыл было рот. — Ты велел ей сотворить меня, меня самого, а потом коварно завлек двойника моей особы в подвал и там варварски избил его! И после нанесенного мне оскорбления, после такой черной неблагодарности за великолепный дар ты еще осмелился как ни в чем не бывало прийти сюда? Ну, что ты можешь сказать?

— Никак не пойму, на что ты гневаешься, ответил Клапауциус. — Действительно, я велел машине изготовить твою копию. Скажу тебе, она удалась на славу, я был просто поражен, увидев ее. А насчет битья машина сильно преувеличивает, — я, правда, пихнул твоего двойника разок-другой, хотел проверить, прочно ли он изготовлен, к тому же хотелось узнать, как он среагирует. Он оказался на редкость шустрым. С ходу придумал историю: будто это вовсе и не он, а ты своей собственной персоной. Я, конечно, не поверил, а он стал клясться, что щедрый подарок — это вовсе не подарок, а обыкновенное мошенничество. Ты, надеюсь, понимаешь, что, защищая твою честь, честь моего друга, историю: как он подарил Клапауциусу Машину Для Исполнения Желаний и как недостойно поступил тот с машиной, приказав ей изготовить двойника Трурля, а затем дал ему взбучку. Как этот двойник, великолепно изготовленный машиной, с помощью всяческих ухищрений пытался вырваться и сбежал, едва уставший Клапауциус уснул. И как сам он, Трурль, разобрал прибежавшего домой невсамделишного Трурля, сделал же он это лишь ради того, чтобы спасти своего друга Клапауциуса от мести пострадавшего. И до тех пор он рассказывал об этом, и хвастал, и пыжился, и призывал в свидетели самого Клапауциуса, пока весть об этом необычайном происшествии не дошла до королевского двора. Теперь все, там отзывались о Трурле не иначе как с величайшим восхищением, хотя совсем еще недавно его повсеместно называли Конструктором Самых Глупых Мыслящих Машин в мире. А когда Клапауциус услыхал, что сам король щедро одарил Трурля и наградил его Орденом Великой Пружины и Геликоноидальной Звездой, он завопил во весь голос:

— Как же так? Значит, за то, что удалось мне его перехитрить, за то, что я его разгадал и задал ему такую крепкую взбучку, так что ему пришлось потом долго переклепываться и лататься, за то, что он несолоно хлебавши бежал на перекошенных ногах из моего подвала!.. И после всего этого он утопает в богатстве! Мало того — король жалует его орденом! О Вселенная!

И, ужасно разгневанный, возвратился Клапауциус домой и снова заперся на все замки. Ибо он строил такую же Машину Для Исполнения Желаний, как и Трудов, только тот раньше ее окончил.

Конец