Сказка о музыканте

Часть вторая

Дрова потрескивали в костре, над поляной куполом раскинулось темное ночное небо. Ребятня расселась в круг чуть в стороне от взрослых, и, как всегда, в центре их пестрой ватаги была Ния. Девушка куталась в тулупчик, накинутый на простое платье, и мечтательно смотрела на танцующее пламя поверх детских голов.

— Сегодня я расскажу вам сказку об огненной птице…

С тех пор, как жители Карены во главе с Ярденом захватили власть в городе и окрестностях, прошло много долгих месяцев. Дождливая осень как-то незаметно перешла в снежную, морозную зиму.

Из-за беспорядков в самой столице, король так и не решился направить войска, чтобы восстановить власть наместника во взбунтовавшейся провинции. Верные люди сообщали, что до самой весны, а то и до лета можно жить спокойно, и все же в холмистых степях, на лесных дорогах вкруг Карены постоянно разъезжали верховые дозоры, готовые в любое мгновение помчаться в город с предупреждением об опасности. Соседние области, следуя примеру Карены, бунтовали, и вскоре королевские чиновники оставили весь северный район от Подгорного до непролазных чащоб на границе.

Захваченные в Карене пленники предприняли попытку бегства. Возглавил их бывший начальник полиции Каренского округа, но убежать не удалось, а главный полицейский получил арбалетную стрелу под лопатку и вскоре умер. И все же некоторым счастливчикам из бывших аристократов удалось покинуть город. Среди них был и Рене Ольвин. Беглецов разыскивали по всему округу, но вскоре с наступившими холодами поиски были прекращены.

По первому снегу ушел из Карены дедушка Йорхан.

— Друзья в Вышегорске просят помощи в одном важном деле, — объяснил он, но так и не признался, что за дело, а когда Ния попросилась с ним — отказал.

— На кого ребятню оставишь? — лукаво улыбнулся старик. — К тому же, кто еще умеет слушать лес так, как ты?

— Но ведь лес сгорел! — возразила Ния.

— Не так-то просто уничтожить заповедный лес. Я думаю, весной он оживет, и тогда Ярден решит вернуться в наш поселок.

Так и случилось. Весной в лесу зазеленела трава, над обгоревшей корой деревьев-великанов появились новые ветви с молодой листвой. Конечно, лес стал менее густым — выгорел почти весь подлесок, и кругом виднелись почерневшие мертвые стволы. И все-таки это был их лес, возрождавшийся на пепелище, а поэтому все жители лесного поселка согласились с решением воеводы вернуться домой. Полуразрушенные жилища восстановили быстро, и вскоре перебрались в них окончательно.

А не прошло и недели с новоселья — вернулся дедушка Йорхан. Он по-прежнему не рассказывал, зачем ездил в Вышегорск и что там делал, но привез оттуда две тщательно завернутые в полотно картины, которые никому не показывал.

Одну из них Ния увидела случайно: это был совсем небольшой рисунок, изображавший гусли, лежащие на чьих-то коленях, и руки играющего на них музыканта.

И обстановка — едва различимая на заднем плане мебель, и зрители — все выполнено нечеткими, широкими мазками, словно что-то неважное, составляющее лишь цветовой фон. И даже гусли. Только руки с длинными пальцами казались живыми.

Пальцы левой руки касались струн, пальцы правой на мгновение замерли над гуслями, и создавалось впечатление, что пока ты не смотришь на картину, пока отвлекаешься, моргаешь — руки движутся, извлекая мелодию, которую будто бы слышно…

Такие картины, Ния знала, назывались "живительными", потому что чаще всего мастера создавали их, чтобы помочь врачевателям в борьбе с болезнью.

— Кого-то лечили? — спросила Ния.

Старик не ответил, но девушка все равно узнала эти руки, потому что когда-то, десять лет назад, запомнила их навсегда.

— Сегодня я расскажу вам сказку об огненной птице. Живет она в высоких синих горах и зовется жар-птицей. В горах она вьет гнездо и выращивает птенцов, а летает так быстро, что может за сутки облететь всю землю. Днем ее можно принять за солнечный луч, а ночью — за падающую звезду. Иногда птица спускается отдохнуть и почистить перья, и тогда под деревом, где она сидела, остаются перышки, яркие и горячие, как огонь. Оказавшись на земле, перья быстро сгорают, потому найти их непросто, а удержать в руках и того труднее. Но их все же стоит поискать, потому что перья жар-птицы волшебные, и если, зажав перо в кулаке, загадать желание, оно непременно исполнится. Только это должно быть желание настоящее, чтобы не только для себя — и для других добра пожелать, и никому зла не нагадать.

— А если кто-то загадает что-нибудь плохое? — спросила Ида.

— Такое желание тоже исполнится, — Ния вздохнула. — Но тот, кто его загадал, сгорит изнутри. Может сгореть сразу, на месте, и тогда от него останется лишь горстка пепла, а может сгорать постепенно, промучиться и день, и два, и год… А бывает, что жар-птица сама дарит людям свои перья. Но не для желаний — подаренное перо приносит человеку дар, называемым талантом. И такой человек может стать художником, музыкантом, певцом или стихотворцем. А может и великим лекарем или даже пекарем, потому что для любого дела нужен свой особый талант.

Дети еще некоторое время молчали, потом старшая дочь воеводы заметила:

— Короткая у тебя сегодня сказка.

— Да, короткая, — Ния пожала плечами. — Ночь сегодня холодная, поэтому все мы раньше пойдем спать. А завтра, если будет хорошая погода, я расскажу вам сказку длинную-предлинную. Договорились?

— Да, договорились!

И ребята, на радость родителям, послушно отправились по домам. Только маленькая девочка с торчащими в стороны светлыми косичками осталась сидеть на бревне.

— А ты, Лина, почему не идешь спать?

Девочка подвинулась к Ние, прижалась к ней плечом.

— А когда Тим вернется? — спросила она.

— Не знаю. Может быть, скоро, а может и нет. Но он обязательно вернется.

— Ты так думаешь?

— Я в этом уверена.

Девчонка успокоенно улыбнулась и прикрыла глаза. Ее мать пока стояла в сторонке, беседуя с соседкой.

— Тим так красиво играет на сопилке, — сонно пробормотала Лина. — Как ты думаешь, ему жар-птица тоже подарила перо?

— Да, подарила, — Ния крепче прижала к себе девчушку. — И, я думаю, жар-птица выбрала для него самое-самое красивое.

* * *

Ветерок шуршал в молодой листве, Ния помогала Илларии накрывать на стол. Хотелось позавтракать на свежем воздухе, и они с дедушкой Йорханом решили присоединиться к семейству Илларии. Накрапывал мелкий дождик, навес над обеденным столом пришелся как нельзя кстати.

— Я собираюсь навестить свою тетушку в Вышегорске, — женщина каждому насыпала полную миску каши с тушеным мясом и села за стол. — Теперь там как будто безопасно, только одной мне скучно будет ехать. Ния, не хочешь составить мне компанию?

Девушка удивленно встрепенулась. "Дедушка Йорхан наверняка ездил в Вышегорск к нему" — Ния посмотрела на старика, словно спрашивая разрешения, и так как дедушка не склонен был возражать, радостно улыбнулась:

— С удовольствием. Когда едем?

Два дня ушло на сборы, а после друзья провели Нию с Илларией до дороги и даже посадили на повозку крестьянина, который должен был довезти их почти до самого городка. Ния в Вышегорске не была, но слышала, что расположен он в красивом месте, там, где горы еще не становятся непреступными, где не лежат круглый год на вершинах снежные шапки, но зато склоны покрыты густым хвойным лесом и лугами с цветущей травой. Все это рассказывала Иллария по дороге, а Ния и Михтас — хозяин повозки — внимательно слушали. В маленькой деревеньке Наис им пришлось попрощаться с доброжелательным Михтасом и целый день прождать попутного транспорта, но вскоре путешественницам повезло, и вот на старой скрипучей телеге они ехали по пологой дороге вверх, через сосновый лес. Над темно-зелеными верхушками раскинулось ярко-голубое небо, по которому гуляли стада белоснежных овечек-облачков.

Дорога вынырнула и леса, открыв живописную картину — зеленые пастбища с уже настоящими овцами и козами, горные вершины, увенчанные каменными глыбами, склоны в желто-белых пятнах цветов и небольшой городок, через который шла дорога к перевалу. Домики были все невысокие, но очень аккуратные и симпатичные, с узорно расписанными ставнями и карнизами, да и на широких воротах дворов нарисованы целые картины. Соскочив с повозки у поворота улицы, Ния медленно шла, вертя головой из стороны в сторону, разглядывая нарисованные цветы, птиц, а кое-где — целые пейзажи, иногда напоминавшие открывающийся от дороги вид на город. У кого-то на воротах красовалось солнце, у кого-то месяц и звезды, кто-то изобразил парусник на морских волнах, кто-то — кошку, изящно выгнувшую спину, и дружелюбного пса с высунутым языком. И только на одних единственных воротах рисунок давно стерся, а вместо дома за забором стояли обгоревшие развалины, от взгляда на которое приходило гнетущее ощущение беды. Но солнце светило ярко, а все остальные жилища выглядели такими нарядными и веселыми, что тяжелое впечатление от старого пожарища прошло быстро.

Вышегорск понравился Ние сразу, и девушка подумала, что даже если того, кого она ищет, здесь не окажется — все равно путь проделан не зря. Ведь говорят же, что именно здесь чаще всего собираются бродячие поэты, художники и музыканты!

Тетка Илларии жила на самой последней улице, от которой уходила дальше, к перевалу, неширокая, но наезженная дорога, да разбегались паутинкой в разные стороны узенькие тропки. Это была женщина почти совсем старая, сухонькая и легкая, ростом по плечо своей взрослой племяннице. Седые волосы спрятаны под платок, завязанный на затылке, шерстяная свитка поверх нательной рубашки и теплые штаны, заправленные в отделанные козьим мехом сапожки. Она встретила их на пороге, обняла Илларию, поздоровалась с Нией, накормила сытным обедом и с благодарностью приняла привезенные гостинцы — постное масло, несколько банок абрикосового повидла, да отрез тонкой ткани на белье.

— Ну, вот это вы зря, — старушка усмехнулась, развернув ткань и щупая ее кривоватыми сухими, пальцами. — Хороша, да, спору нет, да на что мне такая красота? Тело старое, уж и не разберет — где тонкая ткань, а где грубое полотно.

Однако подарок ей все же понравился, и вскоре оказался спрятан в большом резном сундуке.

— Что ж, рассказывайте, как там, в Карене, что делается. Здравствует ли еще наш воевода Ярден? А мой старый знакомец Даргальт?

Иллария вместе с Нией долго рассказывали старой женщине о событиях последнего года, умолчав только об Эльнаре, объявившемся у них в поселке. В оставленной Ярдену записке музыкант попросил не выдавать его тайну, и воевода передал эту просьбу остальным. Но зная, о чем не терпится узнать Ние, Иллария поинтересовалась:

— Тетушка Литсия, а скажите, не приходил ли сюда великий Эльнар в этом году?

— Нет, нет, — старушка покачала головой. — Я слышала, что он сбежал из тюрьмы, но мы в Вышегорске так и не дождались его прихода. Быть может ходить сейчас где-нибудь на западе страны… или на юге.

"Значит, не был, — Ния растерянно опустила голову. — Но кого же тогда лечил дедушка Йорхан? Ведь это были его руки, его".

— Зато этой осенью объявился у нас новый музыкант, совсем юный, — негромкий голос старой женщины заставил Нию с Илларией мгновенно прислушаться. — Мальчишка лет тринадцати. Они с братцем жили тут неподалеку, да и ваш Йорхан к ним приезжал. Мы-то сперва и не подозревали, что мальчишка — музыкант, да только в конце зимы стал у соседки народ собираться, а мальчишка играл им на сопилке да на гуслях, и пел что соловей! — Тетушка Литсия мечтательно подперла рукой подбородок. — Да… пел так, что у соседушки моей ни одного вечера в хате пусто не было — всё люди приходили его послушать. А братец его старший тоже, оказалось, музыкант. Сперва только смотрел, а потом тоже играть стал. Вдвоем их слушать можно вечно — и не надоест ни капли. Что ж тут скажешь, волшебники!

Ния с Илларией переглянулись.

— Тетушка, а ты не припомнишь, как их звали-то?

— Отчего же, хорошо помню. Младшего кликали просто Тим, а старшего — Лаэртом. А к вам, в Карену, они тоже заходили? То-то я думаю, откуда Йорхан их знает.

— Я должна пойти за ними! — в тот же вечер заявила Ния, укладываясь спать в отведенной им с Илларией комнате.

— Но тетушка сказала, что они уж почти месяц как ушли отсюда! — женщина обеспокоенно приподнялась, опираясь на локоть. — Где ты собираешься их искать?

— Не знаю. Но дорога через перевал одна, и, быть может, они не ушли далеко. А вдруг остановились где-нибудь в горном селении?

— Вряд ли, — Иллария со вздохом опустилась на постель. — Думаю, они направились в Саверну. Это большой город почти у самой границы, там и слушателей больше — и наших, и иностранных. Вот там-то как раз они и могут задержаться надолго. К тому же воевода отпустил тебя со мной. Я не собираюсь в Саверну, а тебя одну не пущу!

— Мне уже достаточно лет, чтобы самой решать, куда ехать, — пробормотала Ния, но так, чтоб Иллария не расслышала. Это было ребячеством, девушка знала, что не оставит свою спутницу и уедет из Вышегорска только вместе с ней. Но в то же время она была уверена, что просто необходимо встретиться с Тимом и… Эльнаром? Теперь он зовет себя Лаэртом. Потому ли, что не может больше петь? Или есть другие причины?

Соседка тетушки Литсии — широколицая Нонна — радушно приняла гостий, и вскоре Ния с Илларией сидели в шумной компании самых разных людей, наведавшихся в Вышегорск не в первый раз. Поэты читали вслух стихи, а музыканты тут же сплетали понравившиеся строки с музыкой и пели песни. В другой раз Ния с удовольствием пообщалась бы с каждым, но девушка увидела на стене у Нонны картину, и рука мастера показалась ей знакомой.

— Чья это работа? — спросила она.

Хозяйка указала ей на молодого человека, сидевшего в уголке и наблюдающего за собравшимися. В его руке — коротенький огрызок карандаша, которым пальцы ловко и быстро что-то рисовали на листе серой бумаги.

Девушка подошла ближе и долго наблюдала за парнем, прежде чем спросить:

— Это твои картины?

Он кивнул.

— Меня зовут Ния, а тебя?

— Симон, — коротко ответил художник.

— Давно в Вышегорске?

— С осени.

Ния еще раз внимательно поглядела на картины.

— Этой зимой один художник нарисовал живительную картину для музыканта, у которого были поломаны пальцы. Это был ты?

Теперь Симон взглянул на девушку с интересом, ощупывая взглядом лицо, словно запоминая каждую черточку.

— Нет, не я, — ответил он. — Это был мой друг и учитель, великий живописец Эдель Тиорон. Он действительно помогал лечить музыканта, который приехал сюда со своим младшим братом.

— А где я могу найти твоего друга?

Симон пожал плечами.

— Он ушел вместе с тем самым музыкантом месяц назад. Наверняка отправились в Саверну…

Разочарование Нии не укрылось от молодого человека:

— Жаль. Я надеялась с ним поговорить… — чтобы не расстраивать Симона, девушка решила перевести разговор на другую тему. — Кстати, я заметила, этот город очень любит художников — все ворота разрисованы!

— Это сами жители рисуют, кто как может, — пояснил Симон.

— Да? А я бы не подумала, — Ния удивленно покачала головой, и вдруг в памяти всплыло потемневшее дерево ворот и останки сгоревшего дома за ними. Девушка рассказала о них Симону и спросила: — А ты не знаешь, почему тот дом никто не пытается заново отстроить — так и пустует. Место ведь хорошее…

— Там жили люди, которые продали Эльнара полиции, — глухо ответил молодой художник.

Мрачная догадка показалась Нии правдоподобной.

— Их убили? — шепотом спросила она.

Симон поглядел на нее пристально, словно сомневаясь, стоит ли отвечать, но все-таки наклонился едва ли не к самому ее уху и заговорил:

— Ты знаешь, что песни, которые поют на свадьбе, особенно в исполнении таких, как Эльнар, обладают чудесной силой: все добрые пожелания музыканта сбываются до единого. Но поговаривают, что из-за предательства волшебство подействовало наоборот… Хотя, на самом-то деле, это здешние отомстили, уж я знаю! Дом однажды ночью занялся пламенем, да так и сгорел вместе с хозяевами. Кто-то говорит — волшебство, а я считаю, что это месть. Хотя одно другого вовсе не исключает.

Некоторое время Ния потрясенно молчала.

— Но неужели эти люди не знали, что им будут мстить? — наконец произнесла она.

Симон пожал плечами.

— Я думаю, они хотели и от судьбы серебряной монетой откупиться. Да не вышло.

Иллария собиралась гостить у родственницы около двух недель. Почти все это время, когда не надо было помогать старушке по хозяйству, Ния проводила на склонах гор, изучая тропинки. Часто уходила по дороге к перевалу, но лишь до поворота, и когда городок скрывался из виду — останавливалась. Время шло, с каждым прожитым днем отдаляя Тима с Лаэртом от Нии. Девушка ничего так не хотела, как взять хозяйскую лошадь, пристегнуть к седлу дорожную сумку и помчаться туда, за перевал, куда желтой лентой уходила извилистая дорога. Но вторая неделя подходила к концу, и приходилось думать о возвращении домой, в заповедный лес.

И вот ранним утром соседский парнишка по имени Дион помог Нии с Илларией погрузить вещи на запряженную пегой лошадью тележку и повез их вниз по дороге. Вскоре плотная стена пушистых сосен скрыла за собой городок с его разрисованными воротами. Ния ехала молча, Иллария, понимая настроение девушки, не пыталась с нею заговорить.

Внезапно Дион остановил лошадь.

— Погодите-ка!

Парень спрыгнул с телеги и побежал по тропинке в лес. Что-то в его голосе заставило насторожиться путешественниц, и они прислушивались изо всех сил, пока Ния не прошептала:

— Кажется, где-то внизу движется конный отряд.

Их предположения подтвердились. Дион выскочил из леса и принялся быстро распрягать лошадь.

— Солдаты, — коротко пояснил он. — Здесь неподалеку уступ, с которого видно всю долину. Путь наверх не займет у них много времени…

Вместо того чтобы самому вскочить на лошадь, он подвел ее к своим спутницам.

— Скачите, предупредите наших. У моей матушки гостят два странствующих поэта и художник, пускай уходят. Да и остальным гостям лучше побыстрее унести ноги. Мама знает дорогу, она объяснит.

— А как же ты? — испугалась Иллария.

— Ничего, я знаю лес и всегда смогу спрятаться, а потом незаметно проберусь домой. А вам лучше уходить из города вместе с нашими гостями.

Ния запрыгнула на лошадь, Иллария села позади нее. Взвесив на руке дорожные сумки, парень подал их женщине, и та закинула и свою, и сумку Нии за плечи.

— Ну, вперед!

Дион хлопнул лошадь по крупу, и она послушно потрусила вверх по дорожке.

— Скорее! — донеслось сзади.

— Держись! — предупредила девушка Илларию и изо всех сил стукнула лошадь пятками.

Пегая лошадка влетела на городскую улицу с двумя всадницами на спине. Обе едва держались, чтобы не упасть. Первой не выдержала Иллария. Завидев издалека поворот к дому тетушки, женщина ослабила внимание и начала съезжать вбок. Ния успела осадить лошадь. Держась за одежду спутницы, Иллария спустилась вниз.

— Ты беги к тетушке, а я — к Нонне, — крикнула Ния, когда калитка гостеприимного дома старой Литсии осталась позади.

Появление девушки верхом на взмыленной лошади перед воротами Нонны напугало всех обитателей дома, да и соседи сбежались узнать — что случилось. Ния быстро передала всем, что сказал Дион, успокоила Нонну, что ее сын спрячется в лесу и вернется позже, и когда Ния, оставив лошадь, побежала обратно, чтобы встретиться с Илларией, гости Нонны уже собирали вещи, готовясь в спешном порядке покинуть город.

— Идите с ними, — напутствовала тетушка Литсия, встревоженно глядя то на племянницу, то на изгиб дороги, уходящей в гору. — Пойдете через перевал, да лучше не по наезженному пути, а за поворотом, чуть погодя, свернете влево. Будет там большой камень, так тропинка сразу за ним… если не знать, ее и не заметить. Там, в горах, небольшой поселок, Луг называется. Предупредите тамошних, чтоб дозоры выставили. Обычно солдаты туда не ходят, потому что дороги не ведают, но как знать?..

Наскоро простившись с тетушкой, подхватив сумку с вещами да едой в дорогу, Ния с Илларией поспешила вслед покидающим город гостям.

* * *

Тишина горного леса, в которую музыкой вплетались перекликивания птиц да шелест ветра в ветвях, нарушалась лишь торопливыми шагами и негромким разговором. Кто-то спорил о поэзии, а Ния прислушивалась и удивлялась, как в такой момент можно думать об искусстве, ведь сейчас главное — унести ноги подальше от Вышегорска да найти безопасное место в этих горах. Но спорщики все не умолкали, иногда повышая голос, но после спохватываясь и снова переходя на шепот. По неширокой тропе за Илларией шел молодой художник. Его шаги были медленны, неуверенны, и казалось, что идущий сзади здоровый мужик с длинными усами вот-вот наступит ему на пятки. А то и собьет ненароком.

Ния шла и думала о том, как же это странно — вот только вчера они гостили у родственницы Илларии, а сегодня собирались ехать домой, как вдруг случай, а может быть судьба снова вернули их сюда, да еще направили не куда-нибудь, а к перевалу. Жаль только, что пришлось свернуть с пути: дорога-то уходила дальше, в приграничную Саверну, куда направлялись Лаэрт с Тимом… "Надеюсь, известие о том, что в Вышегорск пришел отряд, распространится быстро" — Ния вздохнула и подняла взгляд вверх, к сплетению ветвей. Там вдруг что-то шевельнулось, идущий первым мужчина остановился как вкопанный, потому что, просвистев перед его носом, в дерево у тропинки вонзилась стрела.

— Вы окружены, советую не дергаться, — прозвучало сверху, и на землю спрыгнул невысокий мужичок с маленькими внимательными глазами, которые строго смотрели на путников. — Кто такие?

Но, спустя минуту, он уже радостно приветствовал и спорящих поэтов, и молодого художника, расспрашивал о здоровье гостеприимной хозяюшки Нонны, которую знали многие не только в Вышегорске. А после, отдав приказ своим прятавшимся в лесу соратникам пуще прежнего стеречь потайную тропку, повел гостей сам.

Поселок Луг на самом деле находился почти у края леса, за которым и начинался настоящий горный луг. Мужчин поселили в большом, вычищенном хлеву, откуда недавно вывели на пастбища скот, а женщинам поставили войлочный шатер, где было тепло даже в лютый холод. Людей в поселке оказалось немного — большинство ушли с пастухами или в лес, и вернуться должны были к вечеру, а поэтому знакомство отложили на потом, предоставив усталым гостям хорошенько выспаться и отдохнуть.

* * *

Ния долго лежала с открытыми глазами, не понимая, что именно ее разбудило, и лишь потом сообразила — где-то снаружи, неподалеку играла музыка. Найдя взглядом таз с водой, девушка поднялась, умылась и выглянула из-под тяжелого полога.

Слышались переборы гусельных струн под мелодичное аккомпанирование сопилки, потом сопилка смолкла, и голос — знакомый и незнакомый одновременно — запел. Это была красивая песня, которую поют жители гор, находясь вдали от родного края, и певец сумел вложить в нее душу, да так, что даже у Нии на глаза попросились слезы. Что уж говорить о людях, собравшихся вечером у большого костра на краю поселка… Девушка вернулась в шатер, быстро переоделась в сшитый из красной занавески наряд, накинула шерстяной платок на плечи и вышла наружу.

Ния не спешила показываться, а потому остановилась в тени большого дерева, откуда ей видны были собравшиеся у костра люди, мужчины и женщины, да два музыканта… Тим пел самозабвенно, прикрывая глаза, в его сложенных на коленях руках — сопилка, которую мальчишка, закончив куплет, поднес к губам. А рядом с ним, с легкой улыбкой перебирая струны гуслей, как будто тех самых, что изобразил художник на живительной картине, сидел Лаэрт. Вот мелодия смолкла, руки музыканта последний раз коснулись струн и на мгновение замерли над ними. Тишина не сразу наполнилась одобрительными возгласами и хлопаньем в ладоши. Мальчишка смущенно улыбался, все еще не привыкший к подобному вниманию, а Лаэрт отложил гусли, поднял на колени старый, потрепанный футляр, внутри которого оказалась скрипка. Стоя в глубокой тени, Ния наблюдала за музыкантом, видела, как нежно касаются пальцы изогнутых боков инструмента, с какой любовью берутся за смычок. И лицо Лаэрта сегодня не было мрачным, глаза как будто светятся, и это заметно даже издалека. "Значит, у них все-таки получилось, вылечили" — Ния разглядывала узкое лицо с заостренным подбородком и горбатым носом, обрамленное темными волосами до плеч, и пыталась представить себе того Эльнара, которого помнила с детства. Похожи ли они? Действительно ли именно этот человек был тогда перед нею, но с наклеенной бородой и нарисованными морщинами, благодаря какому-то особому волшебству незаметно сменивший своего отца, приняв от него и талант, и имя, и громкую славу?

Мелодия, разлившаяся над притихшим поселком, показалась девушке грустной. Она слушала, смотрела, как двигается смычок, а потом, смахнув непрошеную слезу, вышла из тени и направилась к костру.

Ния вошла в круг. Лаэрт не поднял глаза, он мог видеть лишь босые ноги и подол красной в черных маках юбки, но мелодия изменилась тут же. Девушка сделала еще шаг, второй и замерла на мгновение, узнав ту самую музыку, под которую танцевала лет десять назад. Улыбнулась и посмотрела на Тимку. Мальчишка выглядел виноватым, но под взглядом Нии словно опомнился и, нагнувшись, поднял легкий, звенящий бубен.

Юбка взлетела вслед за руками, музыка становилась все стремительней и быстрее, словно легкий летний ветерок превращался в бурю. Лаэрт не смотрел на танцовщицу, и девушка забыла о нем, слыша только мелодию скрипки с ритмичными ударами бубна, видя лишь границу круга, в центре которого плясали языки рыжего пламени.

Красное и черное перемешалось, слилось в движении: то черные маки цвели на красной ткани, то открывалась изнанка, и на черном фоне вспыхивали красные цветы, а над всем этим — поднятые руки в обрамлении широких воланов, и летящая в янтарных отблесках пелерина темных волос.

Внезапно музыка замерла. Ния остановилась резко — на мгновение ей показалось, что вместе с музыкой замерло и ее сердце. Не понимая, что произошло, девушка осторожно перевела дыхание.

Вокруг костра никто не шевелился. Люди сидели в застывших позах, в их зрачках танцевало пламя. Медленно обведя взглядом множество одинаковых лиц, девушка повернулась. Тим смотрел удивленно, тоже не понимая, что происходит. Глаза Лаэрта показались Ние черными-черными, как два бездонных колодца. Он медленно поднял руку, приложив палец к губам, и глаза немного посветлели. Лаэрт улыбнулся, как будто здороваясь, и, прочтя испуг на лице Нии, снова взялся за смычок.

Первые ноты незаметно сняли оцепенение: как ни в чем не бывало, люди снова слушали музыканта. Убедившись, что все в порядке, Ния подошла к Тиму и опустилась на бревно рядом с ним. "Что это было?" — вопрос читался на лице Тима, но девушка не могла на него ответить.

Музыка плавно угасла, и люди принялись шумно хвалить музыкантов и танцовщицу, потом вспомнив, что девушка, должно быть, голодна, принесли ей поесть.

…Замерший звук, застывшие люди. Отец смотрит неподвижно, обхватив ладонью высокую кружку, и в его глазах пляшут маленькие огоньки, похожие на отражение танцующей Нии. Девочка обернулась к музыканту, потому что именно он, наверняка, мог бы объяснить ей, что происходит, но старик Эльнар лишь приложил палец к губам и улыбнулся. Поднялся, спрятал скрипку и гусли, закинул на плечо ремень дорожной сумки. Подойдя к своим друзьям, таким же неподвижным, как и остальные гости, он тронул их за плечи, и те словно очнулись. Ни слова не говоря, они подхватили вещи и направились к выходу. Эльнар подошел к девочке. В серых глазах ей померещилось что-то похожее на благодарность, но за что может благодарить легендарный музыкант малышку, для которой невероятным счастьем было позволение танцевать под его музыку?

Ния поняла, что тишину нельзя нарушить ни словом, ни резким движением, а потому молчала и лишь следила взглядом за Эльнаром. На мгновение его ладонь коснулась плеча юной танцовщицы, словно передавая несказанные "спасибо" и "прощай", а потом старик вышел в ночь, к поджидавшим его друзьям.

Ния стояла неподвижно, надеясь еще, что он вернется, а после медленно опустилась на пол. Теперь девочка не сводила взгляда с отца. Огоньки в его глазах постепенно гасли, замедляя свой танец, потом он моргнул и с удивлением уставился сперва на сидящую на полу дочь, затем — на опустевшую лавку Эльнара. Вскоре начали приходить в себя и остальные, удивленно переглядываясь и шепотом спрашивая друг у друга, что же произошло. Внезапно раздался громкий крик:

— Где он?

Какой-то усатый дядька, сидевший в дальнем углу, выхватил меч и бросился к Нии. Девочка сжалась, когда чужие пальцы грубо схватили ее за плечо и встряхнули.

— Где он?

Ния всем видом изобразила недоумение, не в силах ответить вслух "не знаю". Ей поверили и отпустили, усатый ринулся ко входной двери.

— Ищите его, он не мог далеко уйти!

Оказалось, что этот устроивший переполох человек был здесь не один — еще четверо его помощников обыскивали трактир, но найти самого музыканта и его друзей им так и не удалось.

Отец тронул Нию за плечо.

— Пойдем, дочка.

Девочка поднялась, отряхнула свою любимую красную юбку и пошла вместе с ним наверх по широкой деревянной лестнице. На следующее утро они покинули трактир, в котором теперь стало слишком шумно из-за полицейских ищеек, прочесывавших окрестности в поисках Эльнара…

— Ты на меня не сердишься? — тихонько спросил Тим.

— За что? — Ния прищурилась, лукаво глядя на мальчика.

— Ну… что я ушел…

— Не сержусь, — успокоила его девушка. — Хотя следовало бы. Мог ведь мне сказать, правда?

Лаэрт смотрел на нее с какой-то странной полуулыбкой, которая немного смущала, и потому Ния не спешила отвечать на его взгляд.

— Ох, Лаэрт, неужто это ты? — Иллария подошла к музыканту, поправляя растрепавшиеся волосы. Потом удивленно обернулась, заметив мальчика: — Тим? Тимка!

Наклонившись, женщина обняла смутившегося мальчишку, ласково погладила по волосам.

— Ну и напугал ты нас! Это ж надо было придумать? Хоть бы слово кому сказал, так нет ведь — ушел потихоньку, не предупредив… — оборвав причитания, женщина рассмеялась, повернулась к Ние. — Ну вот, не ждала, не гадала, а нашла, кого искала!

"Нашла! Нашла…" — только сейчас девушка вдруг почувствовала настоящую радость, осознав, что действительно — нашла. Иллария села между ней и Лаэртом, девушка обняла Тима за плечи и украдкой смотрела на того, кого раньше называли Эльнаром. Разглядывала его руки — почти такие, как она помнила, только с тоненькими черточками свежих шрамов, оставшихся после лечения.

— Как вы здесь оказались? — негромко спросила Иллария, обернувшись к выглядывающему из-за плеча Нии мальчишке. — Нам сказали, что вы ушли из Вышегорска почти месяц назад!

— Мы попали под дождь, я подскользнулся и ногу подвернул, — объяснил мальчик. — Что-то там растянул или… не знаю. Нам сказали, что недалеко от дороги есть поселок, и Лаэрт решил тут остановиться, пока у меня нога не перестанет болеть. А потом… — мальчишка улыбнулся мечтательно, видно, воспоминания доставляли ему удовольствие, — нас попросили поиграть на свадьбе, а еще я пел, и меня очень хвалили и родители невесты, и гости, и даже жених!

— Ой, молодцы, молодцы! — Иллария протянула руку, растрепав Тимке волосы. — Вижу, Тим, ты становишься настоящим музыкантом. Возможно, скоро люди о тебе заговорят.

— Да ну, — мальчишка неловко повел плечами. — Я что?.. Я еще только учусь.

— И все-таки — молодец! — сказала Иллария, словно поставила точку. — А что теперь? Куда путь держите? В Саверну, небось? И долго еще здесь пробудете?

— Может еще несколько дней, — тихо, почти шепотом произнес незнакомый голос, Ния с Илларией обе вздрогнули и обернулись к Лаэрту. Видя их удивление, он понимающе улыбнулся, кашлянул, и добавил: — Мы бы раньше ушли, если б не свадьба…

Женщина всплеснула руками и некоторое время молча глядела на него, потом воскликнула:

— Ты заговорил! Вот чудо-то! А мы думали…

Он пожал плечами и поднялся. Люди потихоньку расходились, лишь небольшие группки собрались возле гостей и вели неторопливую беседу. Ния встала, колыхнулись черные маки на ее юбке. Следуя безмолвному приглашению Лаэрта, она пошла за ним туда, где тень под деревьями казалась непроглядной отсюда, из освещенного костром круга.

На самом деле там было совсем не так темно. Ния прекрасно видела и своего спутника, и то и дело проходивших неподалеку поселян, и Тима с Илларией, оставшихся у костра. Лаэрт остановился и теперь разглядывал Нию, девушка расправила широкую юбку, словно показывая, как пригодился его подарок.

— Красиво, — все так же тихо сказал он.

— Как мне тебя называть?

— Как и раньше. Здесь меня знают как Лаэрта, старшего брата Тима.

— Значит, дедушка Йорхан тебя вылечил? — Ния тоже невольно понизила голос до шепота.

Он кивнул и посмотрел на собственные руки с удовольствием, как на удачную обновку:

— Да. Вылечил. Вообще-то ему пришлось изрядно повозиться, но твой дедушка — великий лекарь. И к тому же невероятно терпеливый человек.

— Я очень рада, что теперь ты снова можешь играть, — Ния перевела взгляд с пальцев музыканта на лицо. — И большое спасибо тебе за Тима. Я думаю, это именно то, о чем он всегда мечтал.

— Меня особенно не за что благодарить. Тим очень талантливый мальчик, и учить его — одно удовольствие. Правда… — Лаэрт задумался, словно вспоминая о чем-то. — Я знаю одного хорошего мастера, надо будет наведаться к нему за флейтой. Знаешь, по-моему у Тима больше тяга к духовым инструментам. Свирель для него мы найдем в Саверне, там тоже есть мастерская…

— А почему ты все время говоришь шепотом? — не выдержала Ния.

— Пока только так и получается, — Лаэрт развел руками.

— Значит, петь ты все еще не можешь?

Ответ был ясен и так, Ния вздохнула и, подойдя к древу, прижала ладони к прохладной коре.

— Скажи, а что это было? Когда ты вдруг перестал играть… у всех были такие странные глаза, и никто не двигался…

— Самое что ни на есть черное колдовство, — лицо его оставалось серьезным, но глаза смеялись.

— Оно не опасно?

— Все зависит от тебя. Вернее, от нас. Можно сделать человеку больно, можно и убить… Но ни один музыкант никогда на это не пойдет.

— Почему?

— Трудно сказать, — Лаэрт пожал плечами. — Кто-то считает, что если ты используешь свой талант во зло, он попросту исчезнет. Хотя достоверно никто не знает, так это или нет.

— А если не во зло? Если перед тобой враги, например, те же полицаи? Разве убить их — это зло?

— Сложный вопрос, — Лаэрт кашлянул. — Быть может, я и погорячился, когда сказал "никогда". Но дело в том, что музыка должна пробуждать в человеке лучшие чувства, и уж ни в коем случае не убивать.

Ния пожала плечами, не соглашаясь.

— А то, что ты сделал сегодня?

— Не я, а мы, — уточнил Лаэрт. — В одиночку у меня ничего бы не получилось. Мы их зачаровали. После этого люди быстро приходят в себя, но у них остается ощущение радости в душе, и, обычно, надолго. Иногда музыканты делают такое, чтобы незаметно уйти. Если помнишь, когда-то этот прием спас мне жизнь, хотя я так и не успел тебя поблагодарить.

Ния задумалась, вернувшись воспоминаниями в далекий день десять лет назад, когда легендарный Эльнар вышел из переполненного трактира, оставив в зале неподвижных людей с пляшущими искрами в глазах и растерянную, удивленную девчонку, замершую посреди помещения и силившуюся понять смысл происходящего. Внезапно Ния вспомнила, что Лаэрт сказал "в одиночку", хотя теперь с ним все время находился мальчик — его примерный ученик.

— А Тим? Разве он не может делать такое?

— Сейчас нет, но все придет со временем.

"Вот как? Значит, в тот раз мы зачаровали всех, собравшихся в трактире, и благодаря этому Эльнар смог уйти, — запрокинув голову, Ния смотрела на звезды, чьи огоньки мерцали сквозь густую листву, таинственно перемигиваясь. — А сегодня? Сегодня он просто напомнил мне об этом… вернее, показал заново, потому что в тот раз я ничего не поняла… А еще музыкант может, если решится, убить своих слушателей…"

Подумав об этом, девушка вздрогнула, как от озноба: слишком ярко представился ей скрипач — Лаэрт — вокруг которого замертво падают собравшиеся послушать музыку горожане.

"Нет, нет, такого не может быть" — Ния тряхнула головой, попыталась в воображении "переодеть" слушателей в форму полиции — не получилось.

— Что же такое страшное ты увидела? — Лаэрт подошел ближе, заглядывая ей в лицо, и вдруг нахмурился. — Мы с Тимом уйдем через пару дней. Пойдешь с нами?

Девушка вздрогнула, ее глаза удивленно расширились, но постепенно смысл предложения стал доходить до сознания. Ния отвернулась и принялась рассеянно колупать ногтем кору.

— Нет, — ответила она после недолгого раздумья. — Я не хочу путешествовать всю жизнь. Я хочу жить в заповедном лесу, хочу радовать близких людей, а не бродить по свету в погоне за славой.

— В погоне за славой? — брови Лаэрта сдвинулись к переносице. — Ты ведь на самом деле так не думаешь, Ния. Ты все еще обижаешься на меня. За обман? За то, что год назад, поселившись у вас, не открыл своего имени? Или за то, что когда-то давно позволил тебе запомнить себя стариком?

— Я не обижаюсь, нет, — отчего-то говорить было тяжело, но Ния вдруг почувствовала, что этот разговор — очень важен, и что он — последний. Не потому, что они больше не увидятся и не поговорят — хотя, случиться может и такое, а просто по той причине, что сегодня вечером что-то решится раз и навсегда. — Я действительно не хочу путешествовать. И потому, если б я согласилась, это было бы либо ради славы, либо…

— Ради нас. Нас с Тимом, — улыбка Лаэрта показалась по-настоящему грустной. — Но ты права. Путешествовать на самом деле не так уж и приятно, особенно, когда нет такого места, которое можно назвать домом. Прости, наверное, слава сделала меня эгоистом.

Он отвернулся, и теперь Ния видела только его спину и затылок. Лаэрт смотрел вверх, на ночное небо. Спустя некоторое время девушка услышала его шепот:

— Когда я уходил из Карены, я знал, что мы еще увидимся, а теперь… Странное предчувствие. Я не знаю, но — будь осторожна, Ния.

— Я постараюсь, — девушка подошла к нему и улыбнулась.

Наверняка Лаэрту показалось, что Ния недостаточно серьезно отнеслась к его предупреждению. Он мрачно кивнул и первым направился туда, где в свете догорающего костра негромко беседовали Тим с Илларией. Девушка последовала за ним, отставая на несколько шагов и почему-то стараясь держаться от музыканта подальше.

На полпути он вдруг обернулся.

— Скажи, а с Эльнаром ты бы пошла?

"С Эльнаром?" Ния остановилась. После того, как погиб ее отец, девушка больше всего на свете хотела однажды встретиться с легендарным Эльнаром и попроситься путешествовать с ним. Ведь музыкант не ходил по стране в одиночку — повсюду сопровождали его верные друзья, и Ния долгие годы мечтала стать одной из них. И вот он, Эльнар, сам зовет ее, но все-таки это совершенно другой человек, не тот, о котором она думала и помнила все эти десять лет. Не тот…

Ния так ничего и не сказала, но Лаэрт, видимо, прочел ответ по ее лицу. Отвернулся и медленно пошел дальше.

Весь следующий день Тим рассказывал благодарным слушательницам о путешествии, о жизни в Вышегорске, о том, как приняли их в Луге. Умолчал только о лечении Лаэрта — видимо, на то была договоренность, да его никто и не спрашивал. Ния слушала и улыбалась, понимая, что Тим действительно счастлив, найдя свое призвание. И, возможно, Лаэрт в какой-то мере заменит ему старшего брата, погибшего от рук Каренских палачей. Вечером Тима попросили спеть, и мальчик с радостью исполнил просьбу под аккомпанемент гуслей Эльнара.

Лаэрт же старался держаться в стороне от жительниц заповедного леса — он беседовал с местными, с гостями из Вышегорска, Ния видела, что его слушают внимательно, хотя сама не могла различить слов — музыкант все время говорил шепотом. Вспомнилось все, произошедшее в Карене год назад, и теперь девушка многое понимала по-новому, примеряя все сделанное Лаэртом к образу известного музыканта, исходившего страну вдоль и поперек сначала с отцом, потом — с верными друзьями.

Этим вечером Ния не танцевала. Она слушала, как поет Тим, как они вместе с Лаэртом играют знакомые и незнакомые мелодии, как луговой староста обсуждает с помощниками охрану дорог к селению, решает, где выставить новые дозоры. Он сказал гостям, что солдаты еще не заходили к ним в Луг, поэтому бояться нечего, да и, в случае чего, дозорные предупредят о приближении отряда и поселяне успеют уйти дальше в горы и укрыться в тайном месте, о котором знают только здешние.

Наутро, едва солнце поднялось над лесом, поселяне проводили музыкантов до опушки. Ния пошла вместе со всеми. По дороге они с Тимом держались за руки, и мальчик сперва пытался уговорить ее пойти с ними, потом просто молчал, крепко сжимая ее ладонь уже не по-детски сильными пальцами. Прощаясь, Ния обняла своего давнего друга, товарища по играм и забавам, с которым столько пережили вместе в заповедном лесу, и на глазах выступили слезы. Девушка старалась спрятать их, чтобы Тим не заметил, и часто-часто моргала, но одна непослушная слезинка все-таки скользнула по щеке, оставив блестящий след.

Подошел попрощаться и Лаэрт. Он ждал, пока девушка отпустит Тима, и когда Ния выпрямилась и, проведя ладонью по влажной щеке, посмотрела на него, вдруг шагнул ближе и на одно короткое мгновение сжал девушку в крепких объятиях. Ния успела только удивиться и услышать сказанное шепотом предупреждение:

— Будь осторожна.

Они ушли. Поселяне провожали взглядами фигуры мужчины и мальчика, идущих через зеленый, укрытый сочной травой луг, но вскоре путники скрылись за пушистыми сосенками, обрамлявшими пастбище, и жители Луга вернулись обратно в поселок.

* * *

Достаточно пологая тропка иногда прерывалась каменистыми насыпями, по которым скользили подошвы. Тим старался идти осторожно, потому что нога вдруг снова напомнила о себе, и мальчишка слегка прихрамывал. Его спутник приостанавливался, замедляя шаг, потом предложил:

— Может, вернемся? Если нога еще болит…

— Нет, это с непривычки, — возразил Тим. — Скоро пройдет.

К вечеру спустились в небольшое подгорное село и попросились на ночлег. Хозяйка с радостью приняла музыкантов, и те, в благодарность, сыграли для нее и родни, а Тим пел, забыв о больной ноге, довольный, что у него снова есть слушатели.

Ранним утром поселок был разбужен тревожным зовом рожка. Выставленная на окраине охрана, беспрепятственно пропустившая двоих путников, сомкнулась, к ней присоединились простые люди, вооруженные кто чем. За последний год почти у каждой семьи оружия прибавилось, кузнецы отдавали поселянам выкованные мечи и задешево, если претенденты доказывали свое умение владеть подобным оружием. Луки же и подавно мастерили едва ли не в каждом доме, и хотя не все они были хороши, но зато число вооруженных людей возросло.

Собравшись по тревоге, люди долго ждали, не спустится ли с гор отряд, запримеченный дозорным, но солдаты, видимо, не решились вступать в бой.

У Лаэрта не было другого оружия, кроме гуслей и скрипки в старом чехле, но он вместе со всеми вышел на край поселения и долго смотрел вверх, туда, где неподалеку от горного луга поднимался густой столб дыма.

— Что там? — мальчик неслышно подошел сзади. Лаэрт не спешил отвечать, вглядываясь в утренний туман, потом обернулся.

— Тим, мне надо вернуться туда, — сказал он. — Подождешь меня здесь?

— Что? — глаза мальчугана стали круглыми от удивления и обиды. — Нет, я с тобой пойду.

— Тим, послушай, — Лаэрт наклонился, заглядывая Тиму в лицо, — у тебя все еще болит нога, а мне надо спешить. Я обещаю, что вернусь за тобой так скоро, как только смогу.

Мальчик упрямо покачал головой.

— Я оставлю тебе свои гусли, — пообещал Лаэрт, — чтобы ты не скучал и учился понемногу. Когда придем в Саверну, будешь играть не хуже меня.

Теперь Тим выглядел совсем несчастным и расстроенным. Уже понимая, что Лаэрт сделает так, как сказал, мальчик попытался возразить:

— Я не хочу оставаться! Я хочу пойти с тобой. А вдруг что-то случится? Вдруг ты не вернешься?

Лаэрт улыбнулся и, протянув руку, похлопал Тима по плечу.

— Вернусь.

Обратный путь выматывал, особенно когда идти приходилось по мелким камням. Лаэрт спешил. За плечом в старом футляре — скрипка, в сумке чистая рубашка да совсем немного еды. Тропинка вела его вверх слишком медленно, и под конец музыкант, окончательно выбившись из сил, замедлил шаг. Много дорог исходил он за свою жизнь, но вот так лететь вгору еще не приходилось.

Уже совсем стемнело, когда Лаэрт вышел тропой к недавно покинутому им поселку под названием Луг. Он остановился у кострища, растерянно оглядываясь по сторонам. Вокруг — ни души. Несколько домов еще тлеют после пожара, но к счастью на лес огонь не перекинулся.

"Значит, люди ушли из поселка"… Присев на широкое бревно, Лаэрт понемногу приходил в себя после стремительного подъема. Стук в висках еще мешал прислушаться, но музыкант был уверен — рядом никого нет. Пусто. Даже птиц — и тех едва слышно.

Когда взошла луна, Лаэрт поднялся и в ярком серебристом свете принялся ходить между домов. Бросались в глаза многочисленные полукруглые отпечатки подков: у поселян не было столько лошадей, да и не ходили они свободно по поселку. Вывод напрашивался один — здесь побывали солдаты.

Лаэрт пошел вдоль цепочки особенно четких следов и остановился на границе леса и луга. Здесь не было теней, и луна в ясном небе давала достаточно света, чтобы увидеть широкий след конного отряда, пересекающий открытое пространство. Чуть выше — такой же след, но полукруглый отпечаток подковы изогнут в обратную сторону — здесь отряд возвращался.

Надеясь, что солдаты не успели догнать поселян и возвращались ни с чем, Лаэрт пошел по первому следу. Редкие тучи, проплывавшие по ночному небу, изредка скрывали луну, и тогда, пройдя несколько шагов, Лаэрт приостанавливался, всматриваясь в темноту, чтобы не сбиться со следа. Он пересек луг и снова вошел в лес. Здесь тени мешали, да и отпечатки становились все менее четкими. Пройдя еще немного, музыкант остановился и, пристроившись между корней дерева, прикрыл глаза, пытаясь уснуть. Всего несколько часов оставалось до рассвета, их нужно было переждать, да еще и отдохнуть после подъема — неизвестно еще, что принесет завтрашний день. Но сон не шел, и Лаэрт еще долго смотрел на небо в просвете между ветвей, а задремал лишь ненадолго и с первыми лучами восходящего солнца снова был на ногах.

В лесу идти по следу было труднее, но довольно многочисленный отряд изрядно истоптал землю, помял и поломал ветви. Странно, что ехали всадники не широкой полосой, а цепочкой шириной в два-три человека, словно не собирались прочесывать местность, а точно знали направление: либо еще видели впереди преследуемых, либо вел кто-то…

Ближе к полудню след пришел к подножию высокой желтой скалы. Тень деревьев стала менее густой, позволяя весеннему солнцу выращивать веселые цветочки, которые выглядели на фоне камней яркими каплями краски. Здесь след, по которому шел Лаэрт, и обратный слились в одну полосу. А рядом с цветами на камнях виднелись бурые пятна, медленно выгорающие под жаркими лучами.

Внезапно дыхания коснулся странный запах, в котором чувствовалась кровь. Лаэрт замер на секунду, и тут же ускорил шаг, почти побежал по желтоватым в реденькой траве камням. Миновав широкую бугристую глыбу, он остановился как вкопанный и медленно повернулся.

Прислонившись к камню спиной, сидел человек с длинными темными усами и бородой — один из жителей Луга. Его одежда вся залита кровью, но глаза открыты, и взгляд их, вполне осмысленный, устремлен на музыканта.

Лаэрт опустился на корточки рядом с ним, но прежде, чем успел хоть что-нибудь сказать, поселянин прошептал:

— Твоя помощь мне уже не понадобится. Да им тоже…

Бородач повернулся, и, проследив за его взглядом, Лаэрт не сразу заметил неширокую расселину между камней, скрытую скалистым выступом и деревцем, нижние ветви которого были почти все сломаны, причем совсем недавно. Вскочив, музыкант бросился туда и, когда просторная пещера открылась его взгляду, замер на границе света и тени, не решаясь сделать шаг вперед.

Солнце светило в спину, а в лицо дышала сырая прохлада, пахнущая смертью. На холодном полу лежали люди, застывшие в разных позах, раскинув руки, защищая друг друга от ударов. И как-то сразу становилось понятно, что живых среди них не найти, но Лаэрт ходил между ними, вглядываясь в лица, трогая запястья, проверяя пульс. Иногда ему мерещилось слабое движение, но каждый раз надежда сменялась разочарованием.

Наконец, с серым, как дешевая бумага, лицом, Лаэрт выполз из пещеры и упал на землю рядом с раненым бородачом.

— Я же говорил, — прохрипел тот, — им уже не поможешь.

Музыкант обернулся, внимательно посмотрел на своего собеседника и, поднявшись, снова побрел к пещере. Вернулся он быстро с ворохом тряпок, когда-то служивших одеждой. Не слушая слабых возражений бородача, он взялся за перевязку. Раны поселянина действительно оказались столь серьезны, что практически не оставалось надежды на выздоровление. Новую попытку отговорить его от оказания помощи Лаэрт прервал вопросом:

— Где остальные?

— Их увели солдаты. Всех, кто остался жив.

— Куда?

— Не знаю. Скорее всего, они ушли той же дорогой, через Вышегорск, — раненый умолк ненадолго, собираясь с силами, потом снова заговорил хриплым шепотом: — Наверное, они пришли с запада. В Вышегорске всегда было тихо, спокойно, полиция там редко бесчинствовала, как в других местах, поэтому город практически не охранялся, даже когда мы прогнали наместника. Солдаты могли почти беспрепятственно пробраться туда, и тем же путем вернуться обратно. Кто-то показал им дорогу к Лугу и… потом, к нашему укрытию.

— Ты знаешь, кто вас предал?

— Нет, — бородач вздохнул. — Знал бы, кровью написал его имя на этой скале. И тогда рано или поздно кто-нибудь нашел бы и отомстил…

Закончив перевязку, Лаэрт проверил, достаточно ли туго и не надо ли где, наоборот, ослабить узлы.

— Я видел их обратный след. Они возвращались тоже через луг.

— Значит, все верно, — с помощью Лаэрта бородач сел поудобней, и дышать ему сразу стало легче. — Я так и думал, что дальше идти за тобой они не осмелятся.

Руки музыканта, поправлявшие на поселянине изрезанную одежду, замерли. Долгий взгляд потемневших серых глаз впился в лицо раненого.

— За мной?

Тот слабо кивнул в ответ.

— Ты ведь Эльнар, верно? Эльнар?

Лаэрт обернулся. Вход в пещеру — тайное убежище жителей Луга — был близко, запах крови сильно ощущался в раскаленном воздухе.

— За мной…

— Я всегда знал, что Эльнар, о котором легенды ходят уже почти два века, не бессмертный старец, — прокряхтел бородач. — Вас было несколько, да? Только ты почему-то едва говоришь и не можешь петь…

Лаэрт поднялся на ноги, рассеянно отряхнул штаны и встретился взглядом с глазами собеседника.

— Тебе нельзя так много разговаривать, — шепотом предупредил он.

* * *

В вечерних сумерках Лаэрт медленно возвращался через луг. Человек, которого он нес на спине, давно перестал дышать, но музыкант твердо решил не оставлять его, тем более, что до поселка было уже недалеко.

Найти лопату в чьем-то сарае оказалось несложно. Лаэрт похоронил поселянина на опушке леса, и, вернувшись в поселок, понял, что, несмотря ни на что, еще способен испытывать голод. Устроившись на бревне, музыкант вынул нетронутые припасы из сумки, быстро съел и устало побрел вдоль домов в поисках укрытия на ночь.

Войлочный шатер стоял на прежнем месте, не пожженный огнем, не помятый, не поваленный солдатами. Откинув полог, так, чтобы слабый свет то и дело прячущейся среди туч луны проникал внутрь, Лаэрт прилег на неширокий тюфяк, опустил голову на мягкую подушку. Поспать немного, всего несколько часов, чтобы восстановить силы, чтобы мысли не мешались, чтобы с утра, на свежую голову решить — что же делать дальше…

Здесь, в этом шатре ночевала Ния с Илларией, может быть, она и спала в этой же постели. Где искать Нию и всех тех, кого солдаты увели пленниками — Лаэрт не знал, только надеялся, что теперь отряд будет двигаться намного медленнее, быть может, получится его догнать где-нибудь за Вышегорском. А может быть местные соберут ополчение и вызволят пленников? Но на такой исход рассчитывать не приходилось — от Вышегорска отряд наверняка повернет на запад, а там еще правит королевский наместник, хотя люди все чаще выражают недовольство и, как в столице, готовятся к настоящему восстанию.

Но почему, ради чего отряд рискнул пересечь границу свободных земель? "Я так и думал, что дальше идти за тобой они не осмелятся" — всплыло в памяти, Лаэрт откинулся на подушку и закрыл глаза. Он обещал Тиму, что вернется, и постарается сдержать обещание, но мальчику придется подождать…

* * *

Костер разгорался ярче, солдаты напились, и голоса их становились с каждой минутой веселее и громче. Ния пряталась от взглядов, кутаясь в одолженную сыном старосты хламиду — в своей ярко-красной одежде девушка была чересчур заметной и уже привлекала внимание.

В тот вечер, когда нагрянули солдаты, сын старосты праздновал рождение своего первенца. Ребенок появился на свет немного раньше срока, но оказался крупненьким и здоровым, в честь чего на костре жарили барашка, играла музыка, а Нию попросили танцевать… Убегая, она и не подумала переодеться — на это попросту не осталось времени.

Хруст веток отвлек солдат от выпивки, и они, как один, повернулись, чтобы посмотреть, кого привели из леса часовые, но на поляну вышел командир отряда. Рядом с ним шел молодой человек аристократической внешности, со светлыми волосами, заплетенными в недлинную косицу по светской моде… Ния узнала его и подвинулась в тень, чтобы Рене не разглядел ее. Но было поздно. Взгляд аристократа остановился на ней. Медленно, словно подкрадывающийся к добыче хищник, Рене приблизился к пленнице и, наклонившись, злорадно усмехнулся, вглядываясь в ее усталое лицо.

— Ты? Ты здесь?

Ния отвернулась, но Рене ухватил ее за подбородок. Кто-то из луговчан попробовал вступиться за девушку, но пьяный солдат ударил смельчака, повалив на землю.

— Я ее знаю, — Рене Ольвин обернулся к командиру отряда. — Я ее знаю. Она из заповедного леса, одна из каренских бунтовщиков. Ния…

Солдаты теперь смотрели на девушку еще более заинтересованно, что невероятно ее беспокоило. Внезапно Рене дернул Нию за руку, заставляя подняться.

— Жаль, что нет музыки… Но ведь ты не откажешься станцевать для меня? Сейчас, возле костра?

Безумие сверкнуло в его светлых глазах, неприятно удивив и напугав. Ния высвободила руку, подошла к огню и протянула раскрытые ладони навстречу пламени. Костер затрещал дружелюбно, словно приветствуя давнюю знакомую. Девушка улыбнулась.

— Нет. Я не стану танцевать. Не здесь и не сейчас.

— Посмотрим, что ты скажешь, если… — начал командир отряда, обнажая меч, но в этот миг пламя вдруг взметнулось, чудом не опалив стоящую в шаге от костра танцовщицу. Ночное небо отозвалось ярким сполохом, сыпануло искрами, и под взглядами замерших в испуге и удивлении людей над поляной закружились огненные лепестки, плавно опускаясь на землю.

— Ния! — Рене первым бросился к девушке, оттащил от костра и от полыхающих лепестков, заслонил собой от неведомой опасности. А лепестки ложились на истоптанную множеством ног траву и теперь казались больше похожими на сияющие птичьи перья.

— Что это? — одновременно вздохнуло сразу несколько голосов.

Ния напряглась, Рене обернулся и вдруг понял, что девушка боится не этого волшебного огня, а того, что кто-нибудь из присутствующих может догадаться о настоящем смысле происходящего.

— Что это? — повторил Рене вопрос, с прищуром глядя в ее глаза.

— Когда-то мне рассказывали сказку, — несмело начал один из солдат — молодой, безусый еще паренек, — сказку о жар-птице. Если сжать в руке ее перо, можно загадать любое желание, и оно обязательно исполнится.

— Чушь! — перебил его командир.

"Чушь" — чуть было не повторил за ним Рене, но осекся, вглядевшись в лицо Нии. В тишине, сопровождаемый напряженным молчанием, он вышел на середину поляны и поднял одно из еще не догоревших перьев. Сжал его в кулаке и не сдержал вздоха, почувствовав, как огонь обжигает кожу.

В серых глаза Нии отражался отсвет спрятанного в ладонях Рене пера. Интересно, что бы загадала она? Пожелала бы свободы для себя и всех этих людей? Или вспомнила бы о том музыканте, который из немого Лаэрта вдруг превратился в знаменитого Эльнара?

Рене Ольвин скривился, снова, как наяву, увидев горбоносое лицо с темными глазами, услышав голос Нии, вдохновенно пересказывающей детям приключения легендарного музыканта…

— Его повесят, — прошептал Рене, — его повесят на глазах тысяч людей, повесят, как последнего негодяя, недостойного, чтобы марать о него благородную сталь. Я хочу, чтобы его повесили… Ты ведь веришь, что мое желание сбудется, Ния?

Он разжал пальцы, и пепел отгоревшего пера осыпался с его ладони. С кривой усмешкой Рене вглядывался в лицо Нии, отыскивая в нем следы испуга, отчаяния, но девушка выглядела спокойной, только невероятно бледной.

— Ты сгоришь, — ее голос показался чужим, незнакомым, — ты уже сгораешь изнутри, и жить тебе осталось совсем недолго.

Высоко подняв подбородок, девушка медленно прошла мимо Рене, и он не попытался ее остановить или возразить в ответ на мрачное предсказание.

Утром Рене Ольвина не нашли ни в лагере, ни в лесу поблизости. Что с ним произошло? Вслух никто об этом не спрашивал.

* * *

На притихший город опустилась ночь. Ветер бил в закрытые ставни, сгибая молодые деревца в садах, а по крышам хлестали струи воды. Весенняя гроза пришла внезапно и вовсю бушевала за стенами теплого, уютного дома.

За широким столом собралось все семейство, и только детвору отправили спать. Двое стариков, трое светловолосых мужчин — по-видимому, братья, молодые женщины — их жены, еще одна пожилая чета да парнишка с не по годам серьезным лицом.

— Там неспокойно, — рассказывал старший из братьев по имени Тан, недавно возвратившийся из столицы. — Полиция свирепствует, но им теперь редко удается доставить арестованных в тюрьму — местные нападают, отбивают по дороге. Король, говорят, заперся в своем замке, едва ли не всю городскую стражу с собой забрал. Боится, видать, понимает, что скоро конец его власти. А у нас что? Наместник королевский, которого из Карены прогнали, живет себе спокойно у нашего губернатора, а недавно откуда-то пленников привели. Мужчины, женщины, дети, все отощавшие, голодные. И ведь на отряд даже не напали по дороге, никто не попытался! Того и гляди скоро к нам из столицы все королевские чиновники побегут, все полицаи, тогда натерпимся…

С улицы донесся лай сторожевого пса, мужчина умолк, прислушиваясь. Потом встал из-за стола, взял фонарь, накинул плащ с широким капюшоном и вышел за дверь.

У запертой калитки стоял какой-то человек: по виду самый что ни есть бродяга.

— Кто таков? Что надо? — спросил Тан, стараясь перекричать шум грозы.

Вспышка молнии осветила худое лицо с заросшим подбородком и темными глазами, пристально рассматривавшими Тана из-под сведенных бровей. К груди бродяга прижимал, словно ребенка, какой-то сверток.

— Пусти на ночь, — незнакомец говорил очень тихо, Тан с трудом разобрал слова.

Решать надо было быстро, потому как представляться бродяга явно не собирался, но, вовсю поливаемый дождем, едва держался на ногах. Тан отворил калитку и, отступив в сторону, сказал:

— Заходи.

— Мир вашему дому, — шепотом произнес незнакомец. На большее сил у него не хватило, и он без приглашения опустился на низенькую скамеечку, что стояла в уголке возле самой двери. Ссутулился, обнимая свой сверток, устало прикрыл глаза.

— Кто это? — тихонько спросила Тана жена.

— Бродяга какой-то. Попросился на ночлег, сам едва стоит — на ветру шатается. Пришлось впустить.

— И правильно, — старик — отец Тана — подошел ближе, внимательно глядя на незнакомца светлыми, ярко-голубыми глазами. — Нехорошо оставлять человека на улице в такую непогоду, кто бы он ни был: тать какой али добрый путник. Никогда не знаешь заранее, кого встретишь на дороге.

Бродяга поднял голову, в его взгляде читалась благодарность. Старик прищурился, задумчиво теребя пальцами седую бороду.

— Что-то мне лицо твое знакомо. Видать, встречались. Память у меня хорошая, особенно на лица: раз увижу — не забуду. Ну да после поговорим…

Старшие женщины помогли незнакомцу переодеться в перелатанные штаны и рабочую рубаху Тана. Они с любопытством косились на сверток, но не решились его тронуть. Бродяга сам осторожно развернул серую ткань — скомканный дорожный плащ, и все семейство удивленно уставилось на старый потрепанный футляр, внутри которого оказалась скрипка. Незнакомец долго проверял, не проникла ли в футляр влага, потом вздохнул с облегчением и, следуя приглашению старенькой хозяйки, сел за стол.

Видимо он давно не ел досыта, потому что, даже будучи голодным, не смог много съесть. Опустошив кружку с подогретым молоком, в котором хозяйка растворила полную ложку меда, тихо поблагодарил и приготовился отвечать на вопросы хозяев — знал, что в такое неспокойное время они обязательно последуют. Но старик решил по-другому.

— Постели-ка ему тут на лавке, — сказал он жене Тана. — А расспросить гостя мы и завтра успеем.

— Странный человек, — сказал Тан отцу, выйдя поутру с ведрами к колодцу. — Даже в столице безопасней, а он сюда пришел, да еще со скрипкой!

— Значит, есть на то причины, — невозмутимо ответил старик.

Их гость уже проснулся, и пока невестка угощала путника завтраком, хозяин все приглядывался к нему, пытаясь вспомнить, где видел его раньше. Дождавшись окончания трапезы, старик приступил к расспросам, и мужчины — его сыновья и племянник — тут же собрались в горнице, чтобы послушать рассказ.

— Меня зовут Лаэрт, — гость по-прежнему говорил очень тихо, и хозяева пришли к выводу, что он, вероятно, простужен. — Я пришел из Вышегорска следом за отрядом, который вел сюда пленных.

— Три дня назад действительно пришел отряд. Городская тюрьма переполнена, и пленники теперь сидят в подвале под полицейским управлением, — Тан пристально вгляделся в лицо гостя. — Среди них — твои родные?

Лаэрт слабо качнул головой.

— Друзья и просто знакомые.

— И ты из-за них шел сюда с этим? — младший брат Тана указал на скрипичный футляр.

— Да, — Лаэрт посмотрел на старика. — В вашем городе есть люди, которые согласятся помочь мне их освободить?

— Освободить? — старик усмехнулся. — Каким образом? У нас нет оружия, а в управлении постоянно находятся десятка два охранников, и это не считая наружных часовых, сотрудников управления да самого начальника полиции.

Гость задумался, но ненадолго.

— Охрана вам не помешает, — сказал он.

* * *

Глаза быстро привыкли к темноте, но из-за сырости Ния начала кашлять уже на второй день. Дети тоже попростужались, и поэтому со всех сторон доносилось хлюпанье маленьких носиков и громкие чихи. Долгие дни пути и постоянное недоедание сделали свое дело. Не только женщины, но и мужчины едва держались на ногах. Они осунулись, похудели и ослабли. Помощи извне ждать не приходилось — это пленники поняли сразу, едва очутились в законопослушном городе Рийне. Здесь было еще хуже, чем в Карене до восстания, и люди казались невероятно запуганными, бледными тенями самих себя. Они низко кланялись каждому, на ком была форма полиции или королевской армии, а на изможденных пленников смотрели с опаской, как на хищников, спрятанных за не слишком прочной решеткой. Встречались и взгляды, полные сочувствия, но очень редко.

Ния возненавидела этот город, как только ступила на вымощенную городскую улицу, хотя после долгого пешего перехода и постоянного страха за себя, за Илларию, за гостеприимных поселян сил на другие чувства почти не осталось. Пленников распихали по нескольким камерам без окон, только с узкими вентиляционными отверстиями в потолке, через которые не проникал дневной свет. За четыре дня в темноте и сырости, на скудной пище Ния совершенно ослабла и старалась не расходовать силы, смирно сидя под стенкой.

Она думала о том, что в Вышегорске, или даже в Луге нашелся предатель, который привел солдат к тайному убежищу в скале, а еще раньше кто-то сообщил властям, где находится Эльнар… Поселяне были немало удивлены, узнав, что Лаэрт, сопровождавший молодого музыканта Тима, и есть тот самый человек-легенда, по крайней мере является им последние десять лет.

А еще девушка вспоминала рыжеусого Ярдена, смуглого Жана, Рифа, старика Даргальта, южанина Лионо, постаревшего в тюрьме Фиреса и кузнеца Вартана, погибшего в подвале дома Рене. После событий последних недель вся предыдущая жизнь казалась такой далекой, словно это были не ее, Нии, воспоминания, а чьи-то чужие, нечаянно ею подсмотренные.

Иногда Ния представляла себе, как Тим с Лаэртом идут по широким дорогам страны через душистые луга и густые леса, или как играют на веселом сельском празднике. А может когда-нибудь они придут в заповедный лес и будут играть для удивленных поселян, а Тим будет петь… он ведь так красиво поет! Грустно, что ей не услышать больше его песен. Лаэрт ведь сказал тогда, под деревом, что у него плохое предчувствие. Значит, они больше не встретятся… ни с Лаэртом-Эльнаром, ни с Тимом. "Если бы я согласилась и ушла с ними, я была бы теперь далеко-далеко отсюда", — думала Ния, хотя и стыдилась подобных мыслей — ведь ее согласие не спасло бы жителей Луга, и даже Илларию.

Размышления были прерваны скрежетом ключа в замочной скважине. Заключенные успели обрадоваться, что сегодня еду принесли пораньше, но толстый тюремщик заглянул в камеру и крикнул:

— Эй, ты! В красной юбке! Выходи!

Ния не сразу поняла, что обращаются к ней, но ее окрикнули повторно, сдобрив приказ ругательствами как в адрес непонятливой девушки, так и остальных пленников. Ния поднялась, расправила красную в черных маках юбку и медленно направилась к двери.

Девушку потащили вверх по лестнице. На первом этаже в широком холле перед дверью собралась охрана и сотрудники полицейского управления. Даже начальник остановился неподалеку, как будто всего лишь проходил мимо, и старался не показывать своего внимания к происходящему. Но при виде девушки немолодое лицо с тоненькими усиками оживилось. Взгляд этого человека вызывал мерзкое ощущение брошенного прямо в глаза комка грязи, Ния отвернулась и внезапно увидела музыканта. Заросшего, с короткой жесткой бородой, она узнала его не сразу, но сперва показался знакомым профиль, потом руки, потом старенький скрипичный футляр…

Лаэрт поднял голову, и Ния едва смогла внешне остаться безразлично-спокойной. Как, почему? Зачем? Неужели он пришел сюда совершенно один? Нет, наверняка это — часть плана, значит скоро… скоро сюда ворвутся вооруженные горожане. Как жаль, что она так плохо подумала о жителях Рийна! А сейчас Лаэрт будет играть, чтобы отвлечь внимание, а она — танцевать. Но это выступление будет самым сложным, самым тяжелым в ее жизни. Потому что ноги подкашиваются, а желудок сжимается от голода, потому что нет никакого желания танцевать здесь, перед этими, которых зазорно даже называть людьми.

— Ты ведь не откажешься станцевать для нас? — начальник охраны фамильярно обхватил девушку за талию, отчего Ния напряглась, как натянутая струна. — Этот скрипач любезно согласился сыграть нам, но ведь без танцев будет не так весело!

Ния молча отвернулась, но мужчина развернул ее к себе лицом и добавил, понизив голос:

— Не в твоих интересах отказываться. Сама знаешь…

Хватка ослабла, Ния воспользовалась мгновением и отскочила в сторону. Начальник охраны не стал дожидаться явного выражения ее согласия, а обернулся к музыканту:

— Играй!

Пальцы привычно взялись за смычок. Лаэрт помедлил мгновение — он смотрел на Нию: совершенно исхудавшую, с разноцветными синяками на руках. От его внимания не укрылось, что девушка слегка прихрамывала — разве сможет она танцевать? Но мимолетный взгляд, брошенный Нией в ответ, сказал: сможет, и смычок коснулся натянутых струн.

Мелодия лилась и становилась все быстрее. Сперва ослабевшее тело вело себя неуверенно, но после движения Нии стали по-прежнему легки и стремительны, боль и голод отступили и больше не напоминали о себе. Ния думала о том, что вот-вот придут их спасители, и злорадная улыбка зажгла блеск в ее глазах. Теперь, при взгляде на лица стражников и полицаев, девушка чувствовала себя счастливой, потому что знала — всем им недолго осталось жить: всего только минуту, две, три… или больше, сколько понадобится ополченцам, чтобы прорваться сюда, а до тех пор Ния будет танцевать, кружится, волнами поднимая давно не стиранную красную юбку в черных маках, а Лаэрт… Эльнар будет играть самые лучшие мелодии, и его слушатели не заметят, как подкрадется к ним смерть.

Быстрее, быстрее, быстрее… Ния кружилась, уже почти не различая лиц, повинуясь лишь песне скрипки в руках Эльнара, но вдруг… высокая, резкая нота, словно ножом по открытому сердцу. Ния замерла и, покачнувшись, схватилась за грудь. В неестественной тишине она нашла взглядом потемневшие до черноты глаза музыканта. Пальцы Лаэрта взялись за струны, сжались… Рывок, и невероятный звук, похожий на крик боли, отразился от серых стен. Все закачалось, и только два бездонных колодца, в которые Ния смотрела не отрываясь, не позволили ей раствориться в этом звуке.

Эхо стихло. Девушка испуганно моргнула, и глаза Лаэрта посветлели. Несколько капель крови упали с его ладони на грязный пол, а потом послышались глухие звуки падения тел. С трудом отведя взгляд от лица музыканта, Ния обернулась.

И охрана, и полиция, и оба тюремщика — все, кто находился в помещении, лежали на полу в разных позах с перепуганными лицами и остекленевшими глазами, глядящими в потолок. "Я ведь сама этого хотела, хотела!" — подумала Ния и вдруг поняла, что спасителей ждать неоткуда, что больше никто не придет и надо действовать как можно скорее.

Шорох за спиной заставил ее оглянуться. Лаэрт медленно опустился на колени, покачнулся, и прежде, чем девушка успела подбежать к нему, упал на пол.

— Там ждут, у бокового входа, — прошептал музыкант, когда Ния склонилась над ним. — Ключи… беги, скорее… надо успеть… Уводи всех, скорее…

Он замолчал, тяжело сглотнул. Глаза его показались необычно светлыми из-за сузившихся зрачков.

— Лаэрт! — позвала девушка. Губы музыканта шевельнулись, и Ния с трудом смогла расслышать:

— Не возвращайся.

* * *

Он понял, что не умер, когда почувствовал ноющую боль в порезанных пальцах и ладони, наскоро перевязанной ярко-красным лоскутом. Лаэрт попытался приподняться и огляделся. Ничто не изменилось — все так же лежат по кругу зрители их с Нией концерта, и тюремщик — вот он, под дверью. Как будто тяжелой связки ключей не видно на широком поясе, значит, Ния их забрала… И уже, наверное, освободила луговчан, а Тан с братьями встретили их и сейчас ведут окольной дорогой, помогая выбраться из города.

Заслышав шаги на лестнице, Лаэрт снова лег. Он так надеялся, что не попадет в руки полицаев живым, но, похоже, сыгранная для врагов музыка не убила его, а значит… Музыкант притянул к себе изуродованную скрипку, мысленно попросив прощения у инструмента, и закрыл глаза.

Он уже не слышал встревоженного голоса Нии, и не почувствовал, когда чьи-то сильные руки подняли его и понесли через пустынные коридоры полицейского управления на свободу, в безлунную черную ночь.

* * *

Небо над Рийном озарилось ярким сполохом, но никто этого не заметил. Стремительная, как падающая звезда, над спящими домами и улицами пролетела огромная птица, сияя, словно жаркое пламя. Ее огненные перья падали вниз и догорали, никем не найденные. Все, кроме одного…

Оно коснулось земли далеко от Рийна, в небольшом загорском поселке. Тихая мелодия сопилки лилась над притихшими ночными дворами, и вдруг смолкла. Мальчишка, сидевший на бревне у самой границы леса, перестал играть и, сунув сопилку за пояс, пошел к сияющему в высокой траве огоньку. Медленно, чтобы не спугнуть негаданное чудо. Перо, словно приподнятое ночным ветерком, само легло в его ладонь.

* * *

Ния танцевала в кругу возле костра, не замечая обнаженных мечей и свирепых лиц зрителей, одетых в полицейскую форму. Музыка лилась отовсюду, и танец становился с каждой нотой быстрей, безрассудней. Несколько раз девушка пролетела так близко от огня, что языки пламени лизнули ее шелковую юбку.

Лаэрт знал, что играет не он, но музыканта нигде не было видно — только злые лица, только жадное пламя костра… Ния, словно огромная бабочка, стремительно приближалась к огню, и вот она сама стала похожа на огонь, растворяясь в нем ярко-алой искоркой.

Лаэрт не выдержал.

— Стой!

Крик оборвался кашлем, Лаэрт схватился за горло, потому что вдруг стало нечем дышать. Но приступ прошел, и музыкант обнаружил, что на самом деле находится в палатке, прикрытый теплым одеялом. Он повернул голову и увидел Нию. Наверное, он и ее разбудил: девушка лежала неподалеку и, приподнявшись на локтях, смотрела на него немного испуганно, но все-таки радостно.

— Наконец-то, — прошептала она. — Как ты себя чувствуешь?

Она пододвинулась ближе и села, теперь Лаэрту не надо было поворачивать голову — он видел ее лицо прямо над собой.

— Кажется, нормально…

Нахмурившись, музыкант поднял руки, посмотрел на пальцы и озадачено хмыкнул.

— Странно. Я думал, что если не умру, то уж наверняка снова стану калекой. По крайней мере, должно было случиться что-то такое…

Он осекся. Выражение, промелькнувшее на лице Нии, заставило насторожиться, к тому же теперь девушка смотрела на него с жалостью, как на больного, который вот-вот умрет, но сам не подозревает об этом.

— Что? — он провел пальцами по лицу, и жесткая борода неприятно кольнула ладонь. Нос, брови, уши, волосы — все на месте, глаза тоже. — Что случилось? А, впрочем, неважно…

Лаэрт усмехнулся, представив, что проклятие, в которое верили все музыканты, могло превратить его в отвратительнейшее чудовище, но ведь руки целы, а значит, он сможет играть… или не сможет?

— Скрипка? — он огляделся, но вспомнил, что струны все равно порваны, а смычок сломан, и даже если инструмент здесь, сыграть на нем сейчас не получится. Хотя, если догадались захватить футляр, там есть запасные…

— Тебе уже скрипку? — с мягким укором спросила Ния, и голос ее дрогнул.

— Нет, — он покачал головой. — Сколько времени прошло?

Ния поняла, что он имеет в виду.

— Два дня.

— Два дня? — мысль о том, что все это время за ним ухаживала именно Ния, была и приятной и одновременно смущала. Он вздохнул и, сдвинув до пояса жаркое одеяло, попросил: — Мне бы одеться. Найдется что-нибудь?

Одежду Ния принесла сразу, Лаэрт отказался от ее помощи и вскоре выглянул из-под полога. Покачиваясь на ходу, он направился в сторону от палаток, стараясь не смотреть в удивленные и одновременно испуганные лица луговчан.

Когда на обратном пути его встретили траурным молчанием, Лаэрт остановился. Испугаться по-настоящему не хватало сил, как и удивиться. "Может, я и правда превратился в чудовище? Только почему-то сам этого никак не ощущаю. Или… они ведь знают, что солдаты пришли в Луг из-за меня. Поэтому так смотрят?"

Не говоря ни слова, он пошел прямо к Ние. Девушка стояла на берегу и встретила его грустной улыбкой. Кажется, ей хотелось поддержать его, Ния уже протянула руку, но Лаэрт не принял помощи, всем видом давая понять, что и так не упадет, хотя ноги в самом деле подкашивались.

В ответ на безмолвный вопрос Ния обернулась к воде, и Лаэрт сделал то же самое, опустив взгляд к чистой зеркальной глади, в которой, на фоне ясного неба, отражались две человеческие фигуры.

Рядом с Нией стоял какой-то неприятный большеносый старик с пепельно-седыми волосами и бородой. В первое мгновение Лаэрту захотелось обернуться, чтобы посмотреть — кто же это подошел к берегу, но он сдержал порыв и неподвижно вглядывался в собственное отражение: действительно ли он так постарел всего за два дня, или это седина делает его таким страшным. Присев на корточки, он пригляделся повнимательней, потом еще раз посмотрел на свои руки — нет, тело не изменилось, только волосы.

— И всего-то…

Слишком уж незначительная плата за то, что он сделал. Как-то даже не верится.

Лаэрт поднялся, Ния неуверенно улыбнулась, видя, что он не расстроился.

— Я все хотела спросить: где Тим?

— Я оставил его у хороших людей. Не волнуйся, я уверен, там ему ничего не грозит. Правда… Тим вряд ли предполагал, что ждать меня придется так долго. — Музыкант нахмурился, бросил быстрый взгляд на свое отражение в озерной глади. — Мы далеко ушли от Рийна?

— Не очень, — ответила девушка. — Сейчас свернем палатки — и в путь.

— Ясно.

Не сразу, но Лаэрт обернулся. Он молча смотрел на лица луговчан и ждал первого слова, первого жеста… Вперед вышел широкоплечий мужчина с длинными пшенично-желтыми усами. Он подошел к Лаэрту и неожиданно обнял, дружески похлопав по спине, потом отступил назад и протянул широкую ладонь.

— Спасибо.

Музыкант не ответил — слишком неожиданной была благодарность. К нему подходили мужчины и женщины, некоторые жали руку, другие просто улыбались и что-то говорили. На тех нескольких, что остались в стороне и смотрели подозрительно и недружелюбно, Лаэрт не обратил внимания.

И все же, когда остальные занялись сборами, музыкант вздохнул с облегчением. Его помощь не требовалась, потому, попросив у Нии острый нож, Лаэрт сел на берегу и наскоро сбрил надоевшую бороду. Подбородок оставался колючим, но зато теперь музыкант не был похож на старика, хотя пряди спускавшихся до плеч волос и брови так и остались пепельно-серыми, а на исхудавшем лице нос по-прежнему казался большим.

Шли долго и дотемна. Под конец Лаэрт уже едва переставлял ноги, и, когда объявили привал, буквально свалился на землю. Как добрался до палатки — он не помнил.

Ночью снова снилось что-то страшное, и в этом сне была танцующая Ния, музыка, которая зачаровывала и проникала в душу и сердце, высокий костер и рвущиеся струны. На этот раз Лаэрт проснулся без крика — просто открыл глаза и, не сразу сообразив, где находится, попытался сесть.

— Что случилось?

Голос Нии он узнал, но в темноте долго не мог ее разглядеть. Потом глаза привыкли, и лунного света, проникающего под приоткрытый полог, оказалось достаточно, чтобы увидеть мягкие очертания силуэта склонившейся над ним девушки.

— Ты почему здесь?

— На всякий случай, — прохладная ладошка коснулась его лба. — У тебя был жар, и мы с Илларией решили побыть с тобой.

Ему действительно было жарко. Лаэрт откинул одеяло, которым кто-то заботливо его прикрыл, и тут внезапно пальцы его наткнулись на что-то шершавое, знакомое на ощупь. Приглядевшись, музыкант увидел рядом с постелью футляр от скрипки и тут же, усевшись на одеяле, открыл его.

Инструмент оказался на месте, завитками торчали над грифом обрывки струн, грустно лежали сбоку две половинки смычка, но на дне футляра, завернутый в мягкую ткань, все еще лежал запасной смычок и струны.

Захотелось сразу же взять скрипку в руки, но играть все равно нельзя, чтобы не разбудить спящих, поэтому Лаэрт осторожно закрыл крышку футляра и снова лег.

— Спасибо.

— Не за что, — он почувствовал, что Ния улыбается. — Ты лучше спи, завтра рано вставать.

Лаэрт согласно кивнул и лег, но перед тем, как закрыть глаза, нашел ее ладонь и осторожно сжал в своей руке.

— Я буду рядом, — пообещала Ния.

"Надолго ли?" — девушка так и не отняла руку, и вскоре музыкант спокойно уснул.

Ния разбудила среди ночи, резко встряхнув за плечи:

— Вставай! Скорее!

Он не спрашивал, что случилось — быстро вскочил и выбежал из палатки. Женщины хватали детей на руки и наперегонки бежали в лес, спотыкаясь на ходу и едва не падая. Мужчины приотстали, чтобы задержать врага в случае чего, но оружия у них было — несколько луков да ножи, к тому же отряд в погоню отправился немаленький. Радовало лишь, что лес густой, кони не пройдут, а значит солдаты тоже пешие, будут продираться, как и беглецы, через встревоженный подлесок.

— Скорее!

Лаэрт старался, но скорее не мог никак, потому что на бегу тут же появлялся стук в висках и головокружение, и каждое дерево стремилось встретить стволом прямо в лоб.

— Скорее, — голос у девушки сорвался, в нем прозвучал испуг — поняла, видимо, что не успеет, если так и будет продолжать бежать рядом с музыкантом. Ее страх придал Лаэрту сил, и он побежал быстрее, сам удивляясь, откуда только прыть взялась.

Рядом вскрикнула женщина. Иллария помогла ей подняться, а Ния приняла на руки испуганного малыша, которого женщина несла на руках.

— Ногу подвернула, — сообщила Иллария, когда луговчанка, охая, поднялась с земли. — Ты неси ребенка, а я ей помогу — не добежит сама.

Ния кивнула и, прижимая к груди ребенка, побежала еще быстрее — теперь-то не только свою жизнь спасала. Некоторое время Лаэрт поспевал за ними, но вскоре начал отставать. Силуэт бегущей Нии мелькнул среди ветвей и растворился в темноте. Понимая, что сейчас кто-нибудь из луговчан решит остаться, чтобы защитить легендарного Эльнара, Лаэрт свернул в сторону, в густую тень, где беглецы его уже не увидят.

Березовый ствол качнулся перед глазами, музыкант едва успел ухватиться за него и медленно сполз на землю. "Спрячь меня" — мысленно попросил он у леса, но этот лес был самым обычным, и не отвечал человеку, не спешил исполнять его просьбу. И все-таки Лаэрт надеялся, когда затаился среди шуршащего листвой молодняка, надеялся, когда услышал хруст ветвей под тяжелыми сапогами и увидел приближающийся свет факелов, надеялся, когда несколько человек прошли мимо, не заметив…

Острие меча уткнулось в плечо, не поранив.

— Эй, я нашел одного! — прогремел над головой сочный бас. Еще шаги, несколько теней заслонили свет.

— Старик какой-то?

— Да нет, вроде не старик.

— Вяжи его! Сейчас некогда, потом допросим!

— Погоди! — возразил все тот же бас. — Скажи, ты знаешь, куда они побежали?

Лаэрт не собирался отвечать. Вообще. От удара в челюсть, не очень сильного, он отнюдь не стал разговорчивей, и, к разочарованию окруживших его солдат, попросту потерял сознание.

* * *

Шумная свадьба, как полагается, мед и вино льются рекой, музыка не смолкает, и песня звучит особенная, с пожеланиями счастья и всяческих благополучий для молодоженов. Жених и невеста, оба молодые и красивые, сияют глазами и целуются, когда гости требовательно кричат: "Горько!"

Друзья музыканта тоже кричат, смеются, танцуют с молоденькими подружками невесты. Сегодня на свадьбе играет не кто-нибудь, а сам знаменитый Эльнар, о котором уже больше века ходят слухи и легенды, да такие, что не разберешь, где правда, где вымысел.

— Солдаты!

Крик услышали далеко не с первого раза, но когда молодой парень, запыхавшийся, взмыленный после стремительного бега, вылетел на середину широкой поляны перед накрытым столом, все вдруг притихли.

— Солдаты! Сюда идут солдаты! За Эльнаром!

Музыкант поднялся, быстро уложил скрипку в футляр, а гусли в чехол. Кивнул молодым, прощаясь, но последние пожелания так и не произнес, заприметив хищный блеск в глазах чернокосой невесты. Мгновение смотрел, словно не веря, потом резво повернулся и с неожиданной для старика прытью побежал вместе с друзьями прочь от прерванного праздника.

В безопасной тени за углом дома, приостановившись на секунду, он резко сорвал бороду и наспех стер рукавом грим.

— Это они! — выкрикнул Эльнар на бегу.

— Что? — переспросил смуглый Сайдин.

— Это они, Герт и Найра… это они предупредили полицию!

— Жених с невестой? — косматые брови Сайдина взметнулись вверх. — Не может быть! Они же…

Договаривать он не стал, в частности и потому, что невдалеке послышались шаги, и пятеро беглецов свернули в другую сторону.

До леса оставалось совсем немного — лишь перепрыгнуть небольшой овражек, взяв хороший разгон…

Райвен подбежал первым, но не прыгнул, а с криком отскочил, задетый наконечником длинного копья. Навстречу беглецам из оврага вынырнул целый отряд вооруженных до зубов королевских солдат. Острия направленных на живые мишени стрел поблескивали в темноте. Райвен упал на землю, скорчившись от боли в густой траве. Сайдин перевел взгляд с раненого товарища на Эльнара.

— Эко не поленились же — целую армию за нами прислать!

Стоны и крики из допросной доносились сквозь толстую дверь, как нарочно, чтобы устрашать остальных заключенных.

Он долго стучал, гремя кулаками о гулкое железо, но на допрос его все равно привели последним.

— Я Эльнар!

Начальник полиции Каренского округа недоверчиво обернулся к нему, смерил внимательным взглядом, усмехнулся. Ясное дело, ведь он, как и другие, ожидал увидеть старика с длинной бородой и морщинистым лицом, а никак не молодого мужчину, которому явно не исполнилось и тридцати. Начальник полиции снова обернулся к Сайдину:

— Теперь ты ответишь на мой вопрос? Где Эльнар?

Измученный и перепачканный в собственной крови, едва живой, Сайдин лишь слабо покачал головой, остальные тоже молчали. Все, кроме одного.

— Прекратите! Они ничего не скажут! Эльнар — это я!

Вскоре прибыл сам королевский наместник. Он оказался умнее своих подчиненных и быстро придумал, как проверить: правду ли говорит заключенный. Эльнару прицепили бороду и кое-как подрисовали морщины, а затем привели молодую пару из Вышегорска. Вот так его и узнали. Наместник долго удивлялся и даже умилялся тому, как Эльнару с друзьями удавалось морочить головы стольким людям, много лет выдавая себя за старца. Народу так и не сказали об этом обмане, а друзей музыканта казнили на главной площади как колдунов и изменников. Среди тюремщиков, охраны и солдат пополз слух о том, что Эльнара выдал один из друзей, и некоторые даже вспоминали, что видели этого предателя в лицо. Наместник решил, что подобные слухи ему вполне удобны, и наказал полиции их не опровергать.

В тот вечер, когда друзья Эльнара встретили свою смерть под взглядами тысяч собравшихся поглазеть горожан, музыканту также преподали урок, после которого он никогда не должен был снова взяться за инструмент, а вскоре довершила дело сильная простуда: узник подземелья едва остался жив, но лишился голоса.

Лаэрт все еще надеялся. Надеялся, что его не узнают. Однако и тут ему не повезло. В человеке, неторопливо приблизившемся к решетчатой двери его камеры, Лаэрт узнал наместника из Карены. И тяжело вздохнул: жаль, что кропотливая работа дедушки Йорхана скорее всего пойдет на смарку.

* * *

Ния не сразу поняла, что Лаэрт больше не бежит рядом. Ребенок на ее руках плакал и просился к матери, старался вырваться, протягивая ручки к бегущей рядом женщине, и все внимание Ния уделила ему. А когда заметила — то лишь крикнула, позвала по имени, но не остановилась: если попадется она, то и ребенок, и его мать, которая не захочет убегать в одиночку, и Иллария…

Этой ночью луговчанам повезло сбежать, но они долго еще не останавливались, подгоняемые страхом преследования. А после, когда уставшие и вымотанные, разбили лагерь у корней старых сосен, мужчины осмелились немного вернуться назад вместе с Нией. Лаэрта звали, заглядывали под каждый куст, приглядывались к любой тени, но все безуспешно.

— Он давно отстал, — устало объяснила девушка после бесплодных поисков. Мужчины виновато переглядывались и не могли простить себе, что из-за их невнимательности великий Эльнар вновь попал в руки врагам: никто не сомневался, что так и случилось.

— Да ведь он бежал рядом с нами, — рассказывал какой-то бородач. — И хорошо бежал. Я его почти все время видел… или не все? — он растеряно погладил бороду, поглядел на Нию, потом на светлокосую жену, державшую за руку четырехлетнего мальчишку. Ясно, что возвращаться за Лаэртом нельзя, по крайней мере, пока не приведут женщин и детей в безопасное место, но Ния боялась, что тогда может быть слишком поздно.

Прошло несколько дней, беглецы вышли на дорогу только незадолго до развилки перед Вышегорском. Луговчане решили пока не возвращаться в свой поселок, а пройти через перевал в селение, где остался Тим, и на его окраине разбить временный лагерь, а заодно помочь местным в случае нападения отбить атаку королевских отрядов.

Дорога раздваивалась: одна ветвь широкой глиняно-желтой лентой уходила вверх, через сосенки, над которыми едва виднелись каменистые вершины, другая вела вниз, в долину, через небольшую рощицу — к деревеньке Наис, а оттуда рукой подать до наезженного пути в Карену. Здесь, на распутье, Ния попрощалась с луговчанами и с Илларией.

— Ты едь домой, побыстрее. Предупреди Ярдена, расскажи, что и как…

— А ты? — перебила женщина и, уперев кулаки в крутые бедра, строго свела брови. — Неужели ты решила одна вернуться в Рийн? Это… Это же…

— Ничего со мной не случится, — Ния похлопала сумку, где лежали одолженные у луговчан обноски, перелатанный плащик да немного пакли. — Ты мне поможешь?

Ненадолго Ния с Илларией снова скрылись в лесу, а потом по дороге к Наису двинулась одинокая женская фигурка, а вышедшая вместе с нею старушка в древнем плаще, из-под капюшона которого свешивались две белесо-желтоватые пряди, бодро отправилась на запад.

* * *

За прошедшее время королевский наместник слегка похудел, но изгнание мало сказалось на его внешнем виде. У короля он по-прежнему был в милости, и потому жил в почестях при дворце Рийнского губернатора. И на допрос музыканта они пришли вдвоем, а с ними — здешний глава полицейского управления, только вчера назначенный в замену погибшего, да пара палачей, давно уже зарабатывавших на хлеб пытками заключенных в Рийнской тюрьме.

На допрос Эльнара притащили едва живого — тюремщики и конвоиры отомстили ему за двадцать девять человек, погибших в полицейском управлении, хотя видимых повреждений на теле музыканта не было. Главный полицейский понимающе усмехнулся и не стал бранить своих людей за самоволье.

— А ты постарел! — королевский наместник пристально вглядывался в лицо пленника. — Видно, убийство не прошло тебе даром. Ну что ж, по мне так ты наказан недостаточно. И в прошлый раз мы зря не казнили тебя на главной площади — все чего-то тянули… и дождались побега!

Лаэрт проследил взглядом за наместником и увидел вдруг свой старый, потрепанный футляр. Когда холеные руки вынули скрипку и с интересом ощупали лакированные бока, музыкант брезгливо скривился — ему было неприятно, что такой человек, как наместник, касается инструмента. Тот подметил реакцию пленника и спросил с усмешкой:

— Что, не нравится?

Ответом его Лаэрт не удостоил.

— Надо же… — наместник аккуратно опустил скрипку в футляр и провел пальцами по струне, — придумали ведь: "сломали скрипку, порвали серебряные струны". Красиво придумали. Наверняка и баллады сложили по этому поводу, как ты думаешь, а? Ну, ничего, пусть поют, пусть рассказывают сказки. Мы этих сказочников теперь быстро переловим, вот увидишь. Хотя — нет, ты этого уже не увидишь.

Наместник подошел к пленнику, взял в руки его ладонь, прищурился, глядя на полоски свежих шрамов, паутинкой покрывающие пальцы музыканта. Лаэрт дернулся, но его держали крепко, и вырваться не получилось.

— А ведь ты действительно предатель. Если б ты не признался тогда, твои друзья все равно бы погибли, и ты бы тоже погиб, но зато Эльнар никогда бы не был пойман. И со временем нашелся бы кто-то, кто взял это имя и снова отправился дарить людям надежду. Глупую и несбыточную, но это не важно. Совсем не важно… А теперь Эльнар умрет. Раз и навсегда. Его смерть увидят многие и расскажут остальным. И узнав об этом, чернь больше никогда не поднимет голову. Я уверен, что у них даже не останется сил отомстить за тебя. Потому что ты больше не Эльнар, верно?

Отвернувшись, наместник снова взял в руки скрипку. Инструмент почему-то притягивал его, вызывая одновременно и страх — шутка ли, безобидная с виду, скрипка эта оказалась грозным оружием. Королевский наместник подумывал оставить ее у себя для коллекции, но потом решил, что не стоит.

— Я слышал, что вам нельзя убивать вот так, — задумчиво проговорил он, обращаясь к пленнику. — Ты еще жив. Быть может, ты лишился своего дара? Хотя я, конечно, не верю в подобные предрассудки…

Лаэрт верил. Он и сам удивлялся, что до сих пор жив. А ведь после того, как освобожденные Нией пленники вынесли его, едва живого, из полицейского управления Рийна, он так и не брался за смычок. Не попробовал — может ли еще играть.

Наместник словно прочел его мысли и с улыбкой протянул музыканту скрипку:

— Здесь, в футляре, есть запасные струны. Попробуй! Я прикажу развязать тебе руки.

— Нет.

— Почему нет? Боишься? Или считаешь нас недостойной публикой?

Палачи за спиной наместника хохотнули, и даже губернатор Рийна усмехнулся.

— Ну что ж, нет — так нет.

Скрипка упала на каменные плиты и целое мгновение одиноко лежала, сияя теплыми янтарными отблесками на поцарапанном лаке. А потом — удар тяжелого сапога, хруст ломающегося корпуса и тихий жалобный стон, словно прощание слетевший с порванных струн.

— Вот и все, — наместник подошел к двери, и, обернувшись на пороге, скользнул взглядом по замершему, словно переставшему дышать пленнику: — Его следует казнить, и чем скорее — тем лучше.

* * *

Однако губернатору города Рийна захотелось таки пообщаться с великим музыкантом и певцом, о котором он столько слышал, но не видел никогда. Ведь на этот раз Эльнара поймали его люди, а значит, он будет сам принимать решения относительно судьбы столь важного пленника. По-хорошему, следовало бы спросить мнения его величества, но связь со столицей была нарушена, вот уже несколько дней там творилось невесть что, а посему советоваться с монархом совсем необязательно.

Лаэрт рассказал губернатору все то, что говорил когда-то в Вышегорске, не больше, но видимо правитель Рийна остался доволен и малым. Только не переставлял удивляться и качать головой, когда человек, чье пение некогда врачевало сердца и вдохновляло людей на подвиги, заходился сухим кашлем, после чего возобновлял монотонную речь хриплым, едва слышным голосом. К разочарованию палачей, пленник покинул допросную относительно целым и невредимым, хотя все тело по-прежнему болело, и ощущалась странная слабость, так и не прошедшая с тех пор, как пальцы музыканта порвали струны на скрипке.

Красную повязку на ладони — лоскуток от юбки Нии — он предусмотрительно снял и спрятал в карман штанов. Когда его обыскивали в тюрьме — карманы вывернули, но никто не обратил внимания, что заключенный, нагнувшись, снова поднял и спрятал выпавшую тряпочку. Теперь же, сидя в темной камере, Лаэрт пальцами нащупывал прохладный шелковый лоскуток, и немного успокаивался, думая о том, что Ния вместе с луговчанами, должно быть, добралась до развилки, а возможно, они с Илларией уже едут на попутной повозке домой, в Карену.

Сутки проходили одинаковые, длинные, сырые и темные. Пальцы музыканта остались целы, и каждый раз, возвращаясь из допросной, он все еще радовался тому, что если выберется отсюда — снова сможет играть. Наверное, сможет. Конечно, вряд ли друзья успеют, да и небезопасная эта затея — освобождать знаменитого Эльнара из втрое лучше, чем обычно, охраняемой тюрьмы, но… быть может, народное возмущение дойдет и до Рийна, и город взбунтуется?

Даже когда ему сообщили, что казнят завтра утром на Рийнской центральной площади, Лаэрт все еще надеялся. Отсчитывал часы, вслушивался в доносившиеся сквозь толстую кладку почти неразличимые, слабые звуки и ждал: вот-вот что-то изменится.

О том, что пришло утро, Лаэрт узнал по шагам тюремщика, сопровождавшимся тяжелой поступью конвоиров. Дверь со скрипом отворилась, и желтый фонарь заглянул в проем, осветив помещение.

— Выходи!

Отвечая собственным мыслям, Лаэрт пожал плечами, неторопливо поднялся и пошел на свет.

Ему позволили немного привести себя в порядок — милостью правителя к каждому осужденному на казнь приходил брадобрей, а еще разрешалось вымыться в широком тазу под присмотром охраны. Правда, после все равно приходилось влезать в свою же грязную одежду, но эти подробности мало кого волновали. Суд над Эльнаром прошел уже давно, приговорив его к смертной казни особо позорным образом — через повешение. А поскольку музыкант считался еще и черным колдуном, то… Лаэрт старался не запоминать все те манипуляции, которые должны провести с его телом после смерти. В прошлый раз с исполнением приговора непростительно медлили, что позволило музыканту сбежать, но губернатор Рийна все-таки решил, что лучше избавиться от опасного заключенного, к тому же весть о гибели Эльнара поохладит пыл чересчур обнаглевшей черни.

На улице было светло, несмотря на ранний час, площадь наполнилась народом что называется, до краев, да в проулках толпились любопытные горожане и съехавшиеся с окрестных деревень зеваки. Еще бы — ведь на днях объявили, что сегодня люди смогут наблюдать, как исполнится справедливый приговор над Эльнаром, легендарным музыкантом и убийцей, забравшим жизни двадцати девяти человек посредством своего черного колдовства.

Лаэрт надеялся до того момента, как увидел лица собравшихся на площади людей. Это было как в Карене, но тогда он являлся невольным зрителем, и рядом стояли Ния и Тим, которым смотреть на казнь не хотелось, а здесь… Над городом повисла странная безнадежность, она ощущалась серым, липким туманом, и лица горожан в этом тумане все казались жутко похожими. Не было тех, кто с риском для себя пробирался в первые ряды: не чтобы увидеть поближе представление, а с целью поддержать, показать осужденному, что и в последние минуты — он не один. Только старушка в перелатанном плащике, жарком не по погоде, с перемазанным сажей лицом, смотрела на него как-то по-другому. Лаэрту показалось, что еще мгновение — и он узнает эту женщину, но старушка поспешно опустила голову, и взгляд утонул в тени под капюшоном, из-под которого по обе стороны лица свешивались седые патлы.

Под конвоем осужденный музыкант поднялся на эшафот, и палач, не медля, накинул ему на шею веревочную петлю. От этого вдруг стало невыносимо холодно. Лаэрт сжал челюсти и, пока было время, продолжал всматриваться в толпу. Хотелось увидеть хотя бы одно живое лицо — быть может, светловолосого Тана с братьями, но музыкант так и не смог отыскать их взглядом.

Солнце ненадолго спряталось за тучами, вынырнуло снова, и зажглась яркими огнями позолота на зданиях, драгоценности наблюдавшей с балконов знати, серебряная цепь на шее судебного исполнителя. Гул немного поутих, люди разглядывали осужденного: в серых широких штанах, серой неподпоясанной рубашке, с серыми волосами и бровями, серыми глазами с маленькими точками зрачков, сузившихся от яркого света. Особое внимание зевак привлекал красный шелковый лоскут, повязанный вокруг запястья, но его заметили не все — только те, кто стоял сбоку или позади эшафота, так как руки музыканта были связаны за спиной.

— Тебе полагается последнее желание, — судебный исполнитель, невысокий человечек с в общем-то добродушным лицом, подошел к Лаэрту и, понизив голос, предупредил: — Естественно, ничего такого… Да, сыграть в последний раз тоже не проси — сам понимаешь, скрипка в твоих руках поопасней арбалета будет.

Лаэрт не сдержал усмешки. Кто-то из стоявших в первых рядах услышал слова судебного исполнителя и передавал соседям.

— А ты спой! — закричали в толпе. — Спой!

Больше чем за неделю, проведенную в сыром помещении, Лаэрт охрип еще сильнее, и был уверен, что многим известно — Эльнар больше не может петь.

— Не спою, но с удовольствием послушаю, — произнес он как можно громче и осекся: старушка, что стояла в первых рядах, распрямила плечи и словно стала выше ростом, а когда подняла голову, Лаэрт наконец ее узнал.

Его слова Ния восприняла как руководство к действию, и люди вздрогнули, когда над площадью вдруг зазвучал ее чуть дрожащий от волнения голос. Конечно, девушка не старалась петь так, как пел знаменитый Эльнар, просто чтобы ее слышали люди, чтобы слышал он. Побледневший музыкант видел, как подбирается к ней стража, и Ния их заметила. Она скинула капюшон, вьющиеся волосы в янтарных отблесках заструились по плечам, а стоящие рядом с испугом и невольным восхищением смотрели на ее перепачканное лицо, в светящиеся решимостью глаза.

Стража еще не успела подойти к девушке, когда песню подхватил еще один голос, а потом еще и еще. Тан с братьями, которых Лаэрт не заметил раньше, пели вместе с Нией, и получалось у них на редкость красиво, что даже не на шутку встревоженный судебный исполнитель заслушался, изумленно качая головой.

Получив приказ, стража пробиралась сквозь толпу к братьям, но люди не спешили расступаться перед ними — они слушали, а потом голоса раздались и с другой стороны, подхватывая мотив, вспоминая слова, и внезапно в этот хор влилась негромкая, но слышная каждому, отраженная эхом каменных стен, мелодия свирели.

Уже много-много лет над этим городом не звучало иных песен, кроме хвалебных од королю и местным правителям, и теперь, словно очнувшись от злого заклятия, горожане вспоминали, что есть другие песни, слушали знакомые с детства слова о счастье, о свободе, о дружбе и верности, о прекрасной земле и сильных людях, живущих на ней, и постепенно, незаметно для себя самих, начинали подпевать. Схватившие Нию под локти стражники растерянно озирались по сторонам, потому что теперь аресту подлежала едва ли не треть собравшихся на площади, а ведь для такого количества народу не хватит ни тюрьмы, ни охраны…

По отгороженному замершей стражей проходу через площадь проскакал гонец на взмыленной лошади, ярко-голубая форма личной королевской охраны изрядно потрепалась и запачкалась по дороге. Он осадил коня возле ведущих на эшафот ступеней, соскочил с седла и, приблизившись к наместнику Каренскому и губернатору Рийна, шепотом проговорил:

— Король пал.

Эта новость не была чересчур неожиданной, но в первый момент оба правителя — смотрели друг другу в лицо, словно советуясь. В любом случае они не собирались сообщать об этом более никому, но их планы были нарушены громким голосом, который прокричал с дальнего края площади:

— Король свергнут!

Какие-то всадники въехали с двух боковых улиц. Их было немного, впереди — здоровенный дядька с рыжими усами и бородой, в его руке поблескивал обнаженный меч, с помощью которого воевода из заповедного леса собирался поздороваться с преградившими дорогу солдатами. Его спутники кричали громко, так, чтоб слышали все:

— Король свергнут! Король пал!

— Королевской власти больше нет!

Лаэрт перевел взгляд на Нию. Девушка вырвалась из рук не слишком усердно сдерживавших ее стражей и пробиралась к ступеням. И в это время наместник подал молчаливый приказ палачу. Скрипнул нехитрый механизм, под ногами музыканта разверзлась пустота, и петля безжалостно сдавила горло, но в следующий миг над головой что-то свистнуло, мелькнув металлическим отблеском, и вместо того, чтобы беспомощно зависнуть в воздухе, он полетел вниз.

Шум нарастал, и сквозь радостные крики еще слышались отголоски песни и цокот копыт по мощенным улицам — это удирали наместники, а за ними, неумолимо настигая, мчались люди Ярдена во главе с Рифом и старым Даргальтом.

Чьи-то руки наконец сняли перетянувшую горло веревку, и звонкий голос сообщил всей площади:

— Живой!

И тогда люди вокруг эшафота, не сговариваясь, закричали:

— Эльнар! Эльнар!

Голос Нии сразу пробился сквозь общий гул.

— Ты меня слышишь? Лаэрт, открой глаза! Лаэрт!

При падении он сильно ударился, но боли не чувствовал. Сверху, сквозь открытый люк, светило солнце, гремели крики вокруг, где-то рядом, совсем близко — друзья: и Тан с братьями, и воевода Ярден, и многие другие… Лаэрт наконец открыл глаза, и девушка улыбнулась. Теперь она молчала, держа пепельно-седую голову на коленях и осторожно гладя ладонью худое лицо с колючим подбородком. Музыкант неловко повел плечами, и кто-то догадался, наконец, разрезать путы на его руках. Ния тут же с беспокойством глянула на его пальцы, и Лаэрт, показывая, что все в порядке, поймал ее руку и осторожно сжал.

— Хорошо, — признался он. — Хорошо жить. И хорошо, когда ты рядом.

Вряд ли кто-то, кроме Нии, расслышал его слова, потому что говорил музыкант едва слышно, и девушка низко-низко наклонилась, чтобы разобрать его речь. С ее помощью Лаэрт поднялся на ноги и выбрался из-под помоста, тут же очутившись в крепких объятиях рыжего воеводы.

— Да, здорово ты это придумал с песней, — Ярден подмигнул. — Снова эти ваши колдовские штучки?

— Пустите! Да пропустите же! — послышался звонкий мальчишеский голос. Вынырнувший из толпы Тим бросился к музыканту и, на миг замерев перед ним, качнулся вперед, обнимая, как старшего брата.

— А ты откуда здесь? — удивился Лаэрт, но на этот вопрос никто ему так и не ответил, потому что следующим подошел Тан.

А тем временем воевода забрался по ступеням наверх, оглядел площадь, увидел, как возвращаются Риф с Даргальтом и остальные, ведя перед собой обоих наместников и главу полицейского управления. За ними шли другие пленники, охраняемые уже не столь рьяно, но жавшиеся к поселянам, в надежде спастись от вспыхнувшей в глазах жителей Рийна ненависти.

— Что ж, я думаю, здесь теперь и без нас разберутся, — заключил воевода и, спрыгнув вниз, обернулся к Тану. — Найдется у тебя в погребе чего-нибудь холодненькое?

— Или крепкое? — светловолосый мужчина понимающе улыбнулся. — Пойдемте. Я всех вас приглашаю в гости, правда не обессудьте, если потом кому-то придется спать во дворе.

— Не вопрос! — встрял Жан. — Жара такая, что, пожалуй, на улице и лучше.

Лаэрт шел медленно, с одной стороны его поддерживала Ния, с другой — Тим, и хотя он вполне мог обойтись без помощи, отказываться от нее совершенно не хотелось.

— Теперь я знаю, что жар-птица — это не сказка. Это по-настоящему, — тихо сказал мальчик. И, в ответ на вопросительный взгляд Нии, добавил: — Я нашел ее перо и загадал желание.

— Никому его не рассказывай, — шепотом посоветовала Ния, — а-то не сбудется.

— Оно уже сбылось, — улыбнулся Тим.

Ярден приостановился и шагал теперь рядом с ними.

— Куда теперь направишься, музыкант? — спросил воевода и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Мне города не нравятся по-прежнему, а этот — особенно. Поэтому через денек-другой мы поедем обратно. Я так думаю, лучше всего вам с Тимом поехать с нами. — Мельком глянув на Нию, Ярден лукаво улыбнулся, но попытался скрыть улыбку в пышных усах. — Пока передохнешь немного, подлечишься…

И Тим, и Ния смотрели на Лаэрта с надеждой, и музыкант понял, что не откажется. К тому же, если королевской власти действительно больше нет, ему, возможно, не придется бегать с места на место, а путешествовать — лишь по собственному желанию, а не по необходимости. И, быть может тогда найдется место, которое он сможет наконец назвать домом.

Он кивнул, глаза Нии просияли. Девушка быстро спрятала блеснувшие слезы под длинными ресницами. Лаэрт провел ладонью по растрепанным волосам Тима и крепче прижал к себе Нию.

— Значит, решено — едешь с нами! — подытожил воевода, его улыбка стала шире. "А там, глядишь, и останешься насовсем" — этого Ярден вслух не сказал, но музыкант понял и улыбнулся в ответ.

Желтоватая пыль поднималась над дорогой, вплетаясь в марево полуденного зноя. Шум на площади все не стихал, и в нем снова можно было различить знакомую мелодию, которая становилась все громче и громче. И передаваемая множеством голосов, отражаясь от стен, поднимаясь к ярко-голубому небу, над городом летела песня.