Сияние жизни

Эпилог

Сотрудники «Асахира Ваффенверке» этим теплым летним утром были весьма озадачены поздним появлением на работе майора Видельманн. Госпожа начальник службы безопасности изволила опаздывать в день поистине судьбоносный — через несколько часов должно было состояться торжественное собрание, на котором немецко-японский оружейный концерн объявлял о своем вхождении в «Мицубиси».

Хмурая Эрика Видельманн шагала по оживленным коридорам компании, отмахивалась от дежурных, изредка кивая знакомым, и все написанное у нее на лице настроение разительно противоречило праздничному духу, царящему в главном офисе. Впрочем, улыбчивая и довольная жизнью фрау Эрика многим показалась бы еще менее естественной. Госпожа майор открыла дверь своего офиса, услала прочь секретаря и села в кресло.

До небольшой встречи, предваряющей торжественное заседание, оставалось несколько минут. Видельманн с интересом провела рукой по пачке докладов, посмотрела в выпуклый экран телевизора, как в зеркало, потерла щеки.

— Tausend Teufel, старая кляча… — произнесла она и пошла к двери.

Малый конференц-зал уже был наполнен, на повестке дня — всего один вопрос: развертывание производства стратегического вооружения в нужных для «Мицубиси» направлениях. Совет директоров не спеша рассаживался, обсуждая новые мощности госзаказа, возрастающие возможности экспорта оружия в готовую к пожару Африку…

Майор задержалась в дверях, вздохнула и уверенным шагом пошла к центру помещения, ловя изумленные взгляды.

— Госпожа… Видельманн, прошу прощения, что…

Остановившись у стола президиума, женщина сложила руки перед грудью и вспыхнула. Помещение, стремительно налившееся красным светом, взорвалось криками ужаса: мгновенно подскочившая температура съеживала бумагу и пластик, расплавленная синтетика липла к телам людей, и прежде чем поглотить зал целиком, огонь обнажил сияющий силуэт рыжеволосой девушки.

Верхний этаж «Асахира Ваффенверке» прекратил свое существование.

Рей оторвалась от книжки и прислушалась. Теплый треск дров в камине, поскрипывание старых балок, громкий стук больших часов — и над всем этим нарастающий свист. У входных дверей звонко ахнуло, и в невидимых горах за окном ожило эхо. Рей вернулась к чтению.

— Ух, холодина у нас, — донесся голос, и через секунду двери распахнулись, гоня по дому волну пахнущего снегом воздуха. — И опять у порога снег не чищен.

— Аска, закрой дверь, — сказал Рей.

Послышалась возня, и в соседнее кресло у камина рухнула Сорью во всей красе: взъерошенная рыжая грива, теплая рубаха и длинная юбка. Сунув руки практически в огонь, она сказала:

— Хорошо как…

Рей кивнула и закрыла книгу, тоже глядя в огонь. В домике воцарилась тишина, которую стрелки часов размеренно делили на части.

— Как охота?

Аска кивнула.

— Нормально. Опять пришлось взрываться.

Вновь стало тихо. Рей наклонилась вперед и сунула в камин небольшое полено. Огонь с трудолюбивым урчанием принялся за лакомство, а девушка ногой смела ближе к поленнице осыпавшуюся с деревяшки труху.

— Слушай, Рей… А как ты ощущаешь голод?

— Обычно сглатываю слюну чаще. Иногда в животе…

Аска поморгала, недоумевая, а потом расхохоталась:

— Ну ты даешь! Я… — она прекратила улыбаться и тихо закончила. — Я о другом голоде.

Рей пожала плечами:

— Как и ты. Мы уже говорили об этом. Начинает выворачивать наизнанку, чувствуешь будущую боль людей… Всех людей.

— Хватит.

Голубоволосая девушка послушно замолчала и кивнула головой, вновь открывая книгу. Хмурая Аска сказала:

— Я просто надеялась, что что-то изменилось. Ты пробовала терпеть, а не сразу лететь на охоту?

— Пробовала. Читала о Каире?

Сорью кивнула и встала, направляясь к холодильнику.

— Будешь что-нибудь?

— Нет. Я ела до твоего прилета.

Покопавшись в недрах дребезжащего агрегата, Сорью соорудила холодный бутерброд и вернулась в кресло, бурча о необходимости спускаться в селение за продуктами. Рей смотрела в книгу, едва понимая смысл написанного, хотя до возвращения Аски это был очень интересный роман.

— Аска… Можно задать вопрос?

Рыжая прекратила жевать и озадаченно посмотрела на нее, после чего буркнула с набитым ртом:

— Давай.

— Ты не о чем не жалеешь?

Аска застонала и едва не подавилась.

— Знаешь, в прежнем варианте ты мне нравилась больше, — сказала, наконец, она. — Нет сомнений, нет колебаний — все ради Синдзи…

Заметив, как вздрогнула Рей при упоминании Икари, рыжая ухмыльнулась:

— Ну, конечно. Фиг ты жалеешь о тысячах человек, которые могли принести войну в этот мир. И к боли тебе не привыкать. А вот то, что его нет рядом — это да, это драма.

— А ты не жалеешь?

Сорью замолчала и посмотрела в огонь, после чего твердо сказала:

— Все имеет свою цену. Если чтобы остаться в живых мы должны принять это, оно того стоит.

— Стоит ли?

— Стоит, Tausend Teufel! Ты же спасаешь жизни, Рей, — видя, что собеседница собирается возразить, она добавила. — Ну, хорошо, отбираешь, но Ангелу в тебе виднее, кто может породить ужасные войны с куда большими жертвами. Чем тебе не благородная цель жизни? Да еще и вечной жизни?

Рей кивнула, но Аска недовольно поморщилась:

— Да-да, согласись со мной, сделай мне одолжение. Но пойми же ты, наконец…

— Сегодня его день рождения.

Аска замерла.

— Да?

— А еще сегодня у генерала Кацураги родилась дочь.

За окном просыпался ночной буран, постукивая в стекла на втором этаже. В красных глазах Рей отражался жар камина, и Аска невольно засмотрелась на этот танец взаимных отражений алого в алом.

— Ты… ты и правда можешь все так чувствовать? — тихо спросила она. — И его… Тоже?

— Да.

— И он…

— Он не хочет, чтобы мы его нашли.

Аска кивнула:

— Еще бы. Я в него стреляла, идиота…

Рей повернула голову к ней:

— Аска… Причем здесь это?

— Да. Ты права, — сказала Аска. — Не при чем. Я бы на его месте еще погрубее с нами попрощалась.

Алые глаза встретились с ослепительно голубыми и вспыхнули.

«— Мир меняется вокруг, совершает ошибки, и только для нас троих ничего не будет иначе.

— Мы разделили с ним его судьбу, а вышло так, что обокрали.

— Да, и себя, и его. Он стал, кем хотел, но при этом остался человеком.

— Мы влезли в его битву с судьбой, в его мир… И стали теми, кем стали, все трое».

Рей кивнула и сказала, наконец, вслух:

— Именно. Вот я и спрашиваю: ты не жалеешь?

Аска с недоумением на лице подобрала с юбки упавший кусочек хлеба и сунула в рот.

— Нет, Рей. А ты?

— Нет.

— Так о чем разговор? — весело сказала Аска. — Вот любишь ты ныть и маяться…

— Ты тоже любишь, Аска.

Сорью взялась за перила лестницы и сказала:

— А как же. А еще я люблю ждать этого идиота. Ты бы предпочла никого не ждать? Мы встретимся, как встретились, будучи пилотами. Подобное к подобному, Рей. Подобное к подобному.

— Да.

— Что — да? Неужели ты думаешь, что ему легче? Мы разделили бремя Ангела, и ему, как и нам, безумно тяжело.

— Дело даже не только в этом. Мы помешали ему потерять человеческое. И из-за этого он так и не смог нас простить.

— Ты нытик, Рей. Я думаю, что из-за этого мы еще встретимся.

Рей открыла книгу и полистала ее, ничего не ответив. Под ногами рыжей заскрипели ступени, послышалась возня наверху, шорохи и стуки шкафчиков.

За окнами властвовала настоящая горная ночь: ветер, мощный снежный заряд, который назавтра наверняка скроет тропинку, непроглядная тьма — и ни одной живой души на мили вокруг. Рей смотрела на ровные строки, и видела сквозь них грустную улыбку далекого-далекого человека. Видение начало исчезать, подергиваться пеплом, как догорающие в камине дрова, и взамен пришли жуткие картины боли и крови, чужого страдания под сыплющимися с неба бомбами. Образы были нечеткими, но Рей знала, что к утру они обретут объем и станут жалами впиваться в мозг, причиняя такие мучения, что вдруг станет ясно, кто за это в ответе, кто грозит миру войной, какое событие надо остановить…

Но это будет лишь утром. Она представила далекую усталую улыбку и забылась тревожным сном.

«Прости нас за победу, Икари».