Синий Клейна

Ночной синий. Цена времени

Он не успел стать совсем старым, но поседел и страшно похудел, а кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Но толстые линзы очков не могли скрыть молодые и ясные глаза. Тем не менее ему, кажется, было не так легко вставать с кровати — заправленной, но обложенной всякой неработающей техникой и кипами бумаг, как лабораторный стол. В комнате стол был, но его захламили грязными тарелками, чашками, упаковками из-под еды и лекарств и прочим мусором. И календарями. В комнате Романа валялось ужасно много календарей, и на всех них было очень много пометок.

Ни к чему говорить, что во всей квартире стоял отвратительный запах, но Лаву сейчас это не волновало.

Роман Эдмундович Перевалов, он же Юнг, он же сосед, он же "вечный студент", виновато улыбнулся, показывая несколько поредевшие зубы и с трудом переходя из лежачего положения в сидячее.

— Прости, что на этот раз ты нашла меня в таком жалком состоянии… К сожалению, я сильно болею, а к врачу мне попасть немного сложнее, чем простым людям.

Лава втайне ожидала, что Роман мог сказать нечто подобное.

— Ничего страшного. Всё-таки я не каждый день разговариваю с путешественником во времени.

Тогда, во время телефонного разговора с Дорой Лава, возвращаясь с работы, озвучила ей свою крышесносную гипотезу: Роман Перевалов не скрывал, что его серьёзно интересует возможность перемещения во времени, которую может дать БАК. Так что, скорее всего, временеподобная кривая действительно была получена кем-то до него, но нужно было испытать её на живых существах. Он наверняка долго добивался разрешения. А когда первые результаты на животных оказались успешными, решил сам вместе с командой нелегально попробовать переместиться в прошлое. И ему это удалось. Поначалу перемещения в прошлое были небольшими, на несколько часов, затем на несколько дней, и спустя некоторое время он смог перемещаться на месяцы. Но вот только предположение, что человек перемещается в другую линию реальности, не оправдалось. Чтобы избежать столкновения с другим собой, Роман-переместившийся стал уезжать из академгородка. И поскольку несколько разных его версий видели Лаву, он просто кивал ей головой, не зная, видела ли она его до этого. Словом, Роман Перевалов серьёзно заигрался со временем и пространством, в результате чего сторонние наблюдатели могли просто видеть человека, который быстро стареет, хотя это могли быть разные куски его жизненного пути и даже разные воплощения. Но поскольку эксперимент был нелегальным, никто из непосвящённых не мог про это знать. Возможно, Роман немного ошибся, и перемещение во времени также является перемещением в пространстве и в реальности согласно теории Клейна-Калуцы, которую они обсуждали с Дорой, но срабатывает не каждый раз. Так у Лавы появился паранормальный сосед, который неожиданно появляется и исчезает. Причина странного поведения и отчуждённости Романа в том, что он не может определить, в какой из реальностей находится, а спрашивать об этом у людей как-то странно. А возможно, Роман и вовсе перестал существовать в объективной реальности, только в межпространстве, а там время могло идти быстрее.

Когда Лава связала все эти вещи, ей сначала стало весело, потом очень страшно, а потом перегруженный мозг нажал на эмоциональный предохранитель, и стало совершенно всё равно.

— Я знаю, что вы кивали людям, надеясь, что они вас узнают и откликнутся. Но вам никто не помог, и вы с досады убегали. И, боюсь, я тоже немного опоздала. — Лава не могла понять, что она чувствует. Как будто внутри неё было пусто. Она столько пережила за эти несколько дней, сделала кучу вещей, о которых раньше не могла и подумать. И когда она добилась цели, и когда она, возможно, узнает, что в отношении совершенно невероятного явления была права… что тогда?

Роман медленно покачал головой.

— Вовсе нет, ты много раз пыталась мне помочь… — Он спазматически закашлялся, у Лавы даже рука потянулась к телефону, чтобы в случае чего быстро вызвать скорую. — Правда, каждый раз мы приходили к одному и тому же исходу: меня отбрасывало назад во времени, а ты переставала узнавать меня на улице.

Рот Лавы приоткрылся.

— Отбрасывало?..

Что всё это значит? Её гипотеза была неверна?

— Ты ведь сейчас разговариваешь со мной в первый раз? — уточнил Роман.

Лава, ничего не понимая, нервно кивнула. Роман вздохнул.

— Я общаюсь с тобой вот уже много лет, но часто наши разговоры повторяются по многу раз… — Он снова закашлялся. — Мы с тобой даже ездили вместе и в Сингапур, и на Бали, и в Камбоджу… Тебе не понравилось в Сингапуре из-за того, что там было очень много белого, — Роман хрипло засмеялся. Лава пыталась сообразить, она ли сходит с ума или же он.

— Да-а… — тяжело продолжил Перевалов. — Ты каждый раз меня находила и каждый раз пыталась вытащить. И когда мне казалось, что всё наконец-то получилось, меня опять отбрасывало во времени. Мне казалось, что я всю тебя уже выучил, все твои любимые цвета, физические теории и уголки земли, каждый твой выход из дома, каждые тропы, каждые победы и неудачи… И все те случаи, когда тебе чуть не подпортили жизнь неаккуратные водители и старые крыши.

Лава почувствовала, что ей немного не хватает воздуха.

— Я вас не понимаю…

— Ох… — Роман схватился за голову. Выглядело это, правда, точно в замедленной съёмке. — Трудно каждый раз рассказывать всё сначала… Единственным источником информации от прошлого скачка становится только моя голова, никакие записи не сохраняются. Я их восстанавливаю, но они снова исчезают, и это ужасно деморализует.

Он горько посмотрел на Лаву.

— Никакой я не путешественник во времени. Мы даже не хотели влезать во временеподобную кривую, она сама на нас перезамкнулась. И после этого вся наша дальнейшая жизнь была потрачена на проживание временных петель. Двое как-то сами по себе вышли, но их почти не зацепило, одна покончила жизнь самоубийством, про другого я так и не узнал. Возможно, этот мой приятель тоже решил закончить всё радикально.

Лава быстро заморгала. Временные петли? Вроде как «день сурка»? Такое возможно?

Роман словно угадал её мысли. Хотя, возможно, он просто слышал их ни один десяток раз.

— Да, они длились от нескольких дней до нескольких месяцев, после чего происходил скачок и я попадал в один из предыдущих дней, чаще всего в следующий день после начала петли, но иногда на несколько суток раньше. Ты жила как нормальные люди, а я постоянно выскакивал перед тобой, всё более и более стареющий, уже знающий твоё будущее на месяцы вперёд.

Так вот как он успевал к её выходу, при этом старея с каждым днём!

Осознать это было очень тяжело. Лава приложила пальцы к пульсирующим вискам. Кивки, документы, валяющиеся календари, шарф цвета синего Клейна, и каждый её маршрут, и машина, и снег…

— Вы спасли мне жизнь, я вас так и не поблагодарила…

— Ерунда, — качнул головой Роман. — С тобой ничего серьёзно бы не случилось, я просто немного помог.

Голова у Лавы начала немного кружиться.

— 14 августа?

Роман кивнул.

— Вы… как будто сами себя прокляли… — Мягче сформулировать не получилось.

Роман долго кашлял прежде, чем ответить.

— Вернее и не скажешь, в один из предыдущих разов это заметила твоя Пандора. Лягушки, крысы, обезьяны… Всё происходило нормально, никто не попадал в временную петлю… или же мы это не могли заметить. Я сам выстрелил себе в голову, когда перестал осторожничать и таким образом выбрал проживание одних и тех же дней бесконечное количество раз, с осознанием, что, какими не были эти месяцы, в итоге я обратно вернусь ко времени, когда не был знаком с тобой. Я потратил юность на разгрызание гранита науки, и жизнь — на последствия этого.

Неожиданно он откинулся на кровать. Лава даже подскочила поближе, боясь, что ему стало плохо. Но Роман просто устал. Бесконечно устал. И от жизни, и от той болезни, что его явно очень сильно мучала.

— Прости… Мне и вправду тяжело в сотый раз говорить с тобой, зная, что ты опять всё забудешь, и в этом только моя вина.

Лава стояла рядом с Романом в маленькой захламлённой квартире. Рядом со стареющим мужчиной, который несколько месяцев назад был молодым. Несколько месяцев для Лавы и несколько десятилетий для него. Страшно представить, что он чувствовал, когда вновь и вновь встречал её на улице, зная, в какой час и в какую минуту она выйдет, надеясь, что однажды скачки прекратятся и ему в ответ на его кивок скажут: "О, привет, Ромка! Опять ты в этой дурацкой шапке? Ну что, на выходных сходим в антикафе?".

Но его не узнавали. Каждый раз. Точнее, знали, что он такой существует, но не помнили даже имя. И так проходили годы. И если Лава… точнее, те другие Лавы, которые попадали в реальность его петель… если они действительно всё перепробовали, чтобы это прекратить… то проклятие временеподобной кривой снять невозможно. Пока что.

В голове у Лавы было огромное множество вопросов. Как ощущается скачок, как Роман вообще выживал, почему ему не помог никто из коллег… но, кажется, она уже задавала эти вопросы. И получала на них ответы.

Неожиданно Лава осознала, что ей, в общем-то, всё понятно. И это было ужасно. Ужасно, отвратительно, безумно жестоко — понимать, что происходит, хотя человек не способен это понять. Человечество пока не готово к играм со временем.

Особенно невыносимо понимать, что уже слишком поздно.

Роман снова угадал её мысли.

— Да, столкновения с разгоняемыми частицами к добру не приводят. У меня не было возможности пройти обследование из-за того, что я не соответствовал больше своим документам, но я точно знаю, что несколько опухолей у меня есть и метастазы попали… куда-нибудь, откуда их не выгнать. Моя жизнь кончена, я разлагающийся биомусор.

По щекам Лавы катились слёзы. Роман вновь стал кашлять, очень сильно и очень тяжело, повернувшись на бок и закрыв рот руками. Когда приступ закончился, ладони оказались в крови.

— Скорее всего, следующий скачок я не переживу… — Роман с трудом поднял глаза на Лаву. Та ничего не говорила, только молча плакала. — Единственное, чем ты можешь мне помочь, если, конечно, ещё хочешь, после стольких-то попыток… Получится ли у тебя на этот раз запомнить меня? Просто запомнить то, что со мной случилось, чтобы никто не повторил моей ошибки?

Лава быстро закивала головой, сдерживая рыдания.

Роман снова постарался улыбнуться.

— Не плачь, Лава… Я видел множество вариантов твоего будущего, со мной и без меня. У тебя всё будет хорошо…

Лава кивала и плакала, не в силах ничего сказать.

Роман, однако, сумел начать перемещение по кровати и достал откуда-то непрозрачный пакет, в который было завёрнуло что-то прямоугольное.

— Не разворачивай это до нашей завтрашней встречи. Надеюсь, тогда я отвечу на все твои вопросы, которые ты задавала мне из раза в раз.

На следующий день Лава опоздала: кто-то из соседей уже успел позвонить в службу. Роман Эдмундович Перевалов, бывший младший научный сотрудник НИИ ПиВ, умер на тридцать третьем году жизни, будучи пятидесятилетним больным раком.

Пока накрытое тело выносили и загружали в машину, возле подъезда толпился народ, наверное, со всего двора, в основном пенсионеры. Все громко обсуждали случившиеся, кто-то говорил о сердечном приступе, кто-то об инсульте. Но ножом в сердце Лавы стали несколько высказываний про самоубийство: мол, в квартире валялось много открытых баночек и таблетки рассыпались…

"…До нашей завтрашней встречи".

Он не знал, что они больше не встретятся. Или… знал? Дождался её, после чего сделал то же, что двое его товарищей.

В это очень не хотелось верить. Это ужасно несправедливо, неправильно, нечестно! Почему он дал ей так мало времени?! Почему им было дано так мало времени?!

Несмотря на холод, Лава почти два часа просидела на лавочке возле чужой многоэтажки. В её сумке были несколько взятых из опустевшей квартиры бумаг, флешек, календарей с отметками. Хотя, возможно, позднее она найдёт способ забрать всё. Сохранение первоисточника и его последующая обработка, чтобы как можно больше людей узнали эту историю — вот и всё, что можно сделать, потому что это просил Роман.

А ещё он просил не разворачивать пакет до их встречи.

Подумать только, он страдал столько лет… А те дни, когда он перестал встречать её? Для него это были недели? Месяцы? Годы? Годы осознания того, что жизнь кончена?

Интересно, он до этого пытался убить себя? Самоубийство возвращало его к началу петли или же выводило на новый виток? Хотя… нет, это конец. Это точно конец.

И если всё действительно закончилось…

То, может, это и к лучшему. Жить во временной петле — да скорее даже спирали — с неопределённым сроком, зная, что любые изменения в жизни в один момент сотрутся и всё вернётся к началу, — это хуже пытки, нелюбимой работы или тюремного срока. Когда у тебя нет власти ни над своим временем, ни над своей жизнью.

Но всё же… это так несправедливо!

Лава вздохнула. Она чувствовала, что внутри неё пусто, точно в разграбленном сейфе. От человека, с которым, как оказалось, её связало так много, останется только прах и никому не понятный мусор.

"…Не разворачивай…"

Уже встретились. Лава достала и развернула заветное сокровище.

Оно оказалось толстой тетрадью со множеством вклееных листов. Это был дневник Романа Перевалова.

Лава, дыша на быстро стынущие без перчаток пальцы, с трепетом прочла первую запись:

"13 августа. Я устал делать отчёты. Надоело. Хочу на море! На Бали! Можно ещё в Сингапур. Любое место, где никто не нудит под ухом. Я скорее состарюсь, чем мы чего-то добьёмся. Ладно, завтра начинаем очередной крысятник на пятерых, на этот раз с нас хватит всех этих бесполезных мер предосторожности и мы заставим эту дурацкую линию отправить крыс во временную петлю. И мне очень хочется верить, что те крысы, которых я случайно заметил вчера, на самом деле завтрашние."