Синглетон

2012

Когда мы ехали последний километр на юг от Ар-Рафидии, я видел впереди поблескивающую под утренним солнцем Пенную Стену. Почти нематериальную, как гора мыльных пузырей, но все еще целую даже через шесть недель.

- Не верится, что она продержалась так долго, - сказал я Садыку.

- Ты не доверяешь моделям?

- Нисколько не доверяю. И всю дорогу представлял, как мы перевалим через холм, и я увижу лишь съежившуюся паутину.

- Значит, ты не верил в мои расчеты? - улыбнулся Садык.

- Не принимай мои слова на свой счет. И ты, и я могли много раз ошибиться где угодно.

Садык свернул с дороги. Его студенты Гассан и Рашид выбрались из кузова грузовика и направились к Стене еще до того, как я успел надеть маску. Садык велел им вернуться и заставил надеть пластиковые сапоги и бумажные плащи поверх одежды, пока мы с ним делали то же самое. Обычно мы не обременяли себя такой защитой, но сегодня все было иначе.

Вблизи Стена почти исчезала - человек видел лишь изолированные отражения с радужными краями, неторопливо дрейфующие по невидимой пленке, когда в ней перераспределялась вода, следуя за волнами, возбуждаемыми в мембране колебаниями воздушного давления, градиентами температур и поверхностным натяжением. Эти изображения вполне могли быть отдельными объектами, обрывками прозрачного пластика, летающими над пустыней и удерживаемыми в воздухе настолько слабым ветерком, что у земли он не ощущался.

Однако чем дальше проникал взгляд, тем более сильными становились эти намеки на свет и менее правдоподобными - любые альтернативные гипотезы, отрицающие целостность Стены. Она протянулась на километр вдоль края пустыни, неровно возвышаясь метров на пятнадцать- двадцать. Но то была лишь первая и самая маленькая из Стен, и сейчас настало время погрузить ее в кузов грузовика и отвезти обратно в Басру.

Садык достал из кабины аэрозольный баллончик с реагентом и встряхнул его, направляясь к Стене. Я с замирающим сердцем последовал за ним. Стена не высохла, не порвалась, ее не унесло ветром, но для неудачи и сейчас оставалось множество причин.

Садык поднял баллончик и распылил реагент просто в воздух как могло показаться с того места, где я стоял, - но я разглядел туманное облачко капелек, осевшее на мембране. Послышался легкий шелест, похожий на шипение пара в утюге, и на меня еле ощутимо дунул влажный ветерок. Показались первые шелковистые нити, пересекающие ту область, где полимер, из которого состояла Стена, начал менять молекулярную структуру. В одном из состояний этот полимер был растворимым, с торчащими из его молекул атомами гидрофильных групп, которые связывали воду в тончайшие листы легкого, как перышко, геля. Теперь же, под действием реагента и энергии солнечного света, он прятал эти группы в гидрофобные маслянистые клетки, одновременно извергая из геля молекулы воды и превращая его в обезвоженную паутину.

Мне оставалось лишь надеяться, что он не извергнет и ничего другого.

Когда кружевная сеть начала опадать складками к его ногам, Гассан сказал что-то по-арабски - с отвращением и одновременно весело. Язык я все еще знал очень плохо, и Садык перевел, пробубнив из-под маски:

- Он сказал, что, наверное, почти вся масса сети придется на дохлых насекомых.

Он велел парням отойти к грузовику и направился следом, потому что из-за ветра поблескивающая завеса нависла у нас над головами. Она опускалась слишком медленно, чтобы стать для нас ловушкой, но я все равно торопливо направился вверх по склону.

Стоя в кузове грузовика, мы видели: Стена опадает по мере того, как вдоль ее длины расходится волна дегидратации. Если вблизи гель казался эфемерным, то с расстояния его остаток вообще был невидим. Вещества в нем было меньше, чем в очень длинных колготках - только колготки эти густо облепила дохлая мошкара.

Этот умный полимер изобрела норвежский химик Соня Хельвиг, а я приспособил ее разработку для такого применения. Садык и его студенты были инженерами-строителями, и перед ними стояла задача полевой проверки идеи до стадии, когда она сможет приносить практическую пользу. В этом смысле нынешний эксперимент был всего лишь скромным полевым испытанием.

Я повернулся к Садыку:

- Ты ведь когда-то занимался разминированием, верно?

- Да, много лет назад. - Прежде чем я продолжил, он понял, куда я клоню. - Ты думаешь, что это могло приносить больше удовлетворения? Бах, и дело сделано, а доказательство перед глазами?

- Правильно, миной меньше. Однако сколько бы тысяч мин ни ждало тебя в будущем, ты хотя бы мог назвать каждую уничтоженную несомненным достижением.

- Верно. Это было приятное ощущение. - Он пожал плечами. А что нам делать дальше? Бросить эту затею, потому что она труднее?

Он съехал на грузовике по склону и стал руководить студентами, присоединявшими ленты полимера к специальной лебедке, которую они к тому времени успели смонтировать. Гассану и Рашиду было уже за двадцать, но они могли легко сойти за подростков. После войны диктатор и его бывшие западные союзники сочли взаимовыгодным, что следующее поколение иракских детей будет расти впроголодь и без медицинской помощи - если вообще вырастет. В результате санкций умерло более миллиона человек. Моя жалкая пародия на нацию послала часть своего флота обеспечивать блокаду, а флот, оставшийся дома, не пропускал корабли, набитые несчастными, спасавшимися от этих и других зверств. «Генерал Усы» уже давно мертв, но его кровавые соратники все еще находились на свободе: разъезжали с лекциями, руководили научными центрами и лоббировали получение Нобелевской премии мира.

По мере того, как нити полимера наматывались на сердечник внутри защитного кожуха лебедки, показания счетчика альфа-частиц неуклонно росли. То был хороший признак: мельчайшие пылинки оксида урана, уловленные Стеной, остались связанными внутри полимера после его обезвоживания. Радиация от нескольких собранных нами граммов урана-238 была слишком слабой, чтобы представлять самостоятельную опасность. Я надеялся, что полимер связал и другие целевые вещества - органические канцерогены, разнесшиеся по Кувейту и южному Ираку после апокалиптических пожаров на нефтяных скважинах. Но это выяснится только после полного химического анализа.

Возвращались мы в приподнятом настроении. То, что мы выловили из ветра за шесть недель, не спасло бы от лейкемии и одного человека, но теперь появилась надежда, что через годы, а то и десятилетия, эта технология приведет к реальному результату.

На прямой рейс из Сингапура в Сидней я опоздал, поэтому вынужден был лететь через Перт. В Перте пришлось ждать еще четыре часа, и я расхаживал по залу для транзитных пассажиров, снедаемый нетерпением. Я не видел Франсину с тех пор, как три месяца назад она улетела из Басры, а идею забивать слабенький канал связи с Ираком старомодным видео она не одобрила. Когда я позвонил ей из Сингапура, номер оказался занят, и теперь я не мог решить, стоит ли попробовать снова.

Я уже собрался было позвонить, когда на мой компьютер по электронной почте пришло письмо - Франсина получила мое сообщение и встретит меня в аэропорту.

В Сиднее я стоял возле багажной карусели, вглядываясь в толпу.

Когда я наконец-то заметил Франсину, она смотрела прямо на меня и улыбалась. Я направился к ней, она остановилась и позволила мне сделать несколько последних шагов, глядя мне в глаза. Ее взгляд был озорным, словно она задумала какую-то шалость, но я никак не мог догадаться какую.

И тут, когда нас разделял всего шаг-другой, она немного повернулась и развела руки: - Оп-па!

Я замер, утратив дар речи. Почему она мне ничего не сказала? Сделав последний шаг, я обнял ее, но она успела прочесть выражение моего лица.

- Не сердись, Бен. Я боялась, что ты вернешься раньше, если узнаешь.

- Ты права, я бы так и сделал. - Мои мысли громоздились одна на другую - за пятнадцать секунд я пережил все реакции, которые должен был пережить за три месяца. Мы это не планировали. Мы не можем этого позволить. Я к такому не готов.

Неожиданно для себя я заплакал, слишком потрясенный, чтобы испытывать неловкость даже на людях. Тугой узел паники и смятения внутри меня исчез. Я прижал любимую крепче и ощутил бедром новую выпуклость на ее теле.

- Ты счастлив?

Я рассмеялся и кивнул, пробормотав: - Замечательная новость!

И я не притворялся. Мне все еще было страшновато, но я знал: это всего лишь фантом. Перед нами открылся другой океан. Но мы найдем в нем нужный курс. И переплывем его вместе.

Мне понадобилось несколько дней, чтобы спуститься с небес на землю. До самых выходных у нас не оказалось реальной возможности поговорить - Франсина преподавала в университете Нового Южного Уэльса, и хотя она могла отложить на пару дней собственные исследования, экзаменационная сессия никого ждать не станет. Мне же предстояло спланировать тысячу дел: шестимесячная стипендия от ЮНЕСКО, оплатившей мое участие в проекте в Басре, закончилась, и пора было задуматься о заработках.

В понедельник, оставшись в квартире наедине со своими мыслями, я начал просматривать все журналы, которыми последнее время пренебрегал. В Ираке я служил одной идее, поручив своей поисковой программе информировать о работах, имеющих отношение к Стене, а все остальное игнорировать.

Просматривая сводку за последние шесть месяцев, я зацепился взглядом за статью из журнала «Наука»: «Экспериментальная модель де когерентности в космологии многих миров». Группа голландских ученых из Дельфтского университета добилась того, что простой квантовый компьютер (Здесь читателю рекомендуется прочесть прилагаемые к повести комментарии о принципах устройства квантового компьютера. (Прим. ред.)) выполнил последовательность арифметических операций в регистре, подготовленном для хранения одинаковой суперпозиции бинарных репрезентаций двух различных чисел. В самом этом факте не было ничего нового - ныне суперпозициями, представляющими до 128 чисел, манипулировали ежедневно, хотя и только в лабораторных условиях и при температурах, близких к абсолютному нулю.

Необычным, однако, было то, что на каждой стадии расчетов кубиты - квантовые биты, - содержащие те самые числа, были специально связаны с другими, дополнительными, кубитами в компьютере. В результате секция, производящая вычисления, перестала находиться в чистом квантовом состоянии: она вела себя не так, как если бы содержала два числа одновременно, а как если бы существовала лишь равная вероятность содержания любого из них. А это подрывало уже и квантовую природу вычисления - столь же уверенно, как если бы весь компьютер был недостаточно экранирован и связан с объектами в окружающей его среде.

Однако имелась и одна критическая разница: в данном случае экспериментаторы все еще имели доступ к дополнительным кубитам, из-за которых расчет приходилось делать классическим образом. Когда они произвели соответствующее измерение состояния компьютера как целого, было показано, что все это время он оставался в суперпозиции. Одно измерение не могло этого доказать, но эксперимент был повторен тысячи раз, и в пределах погрешности их предсказание было подтверждено: хотя суперпозиция стала недетектируемой, когда они игнорировали дополнительные кубиты, в действительности она никуда не исчезала. Оба классических расчета всегда происходили одновременно, несмотря на то, что они утратили способность к квантово-механическому взаимодействию.

Я сидел за столом, обдумывая этот результат. На одном уровне тут было лишь масштабирование проведенных в 90-х годах экспериментов по «квантовому стиранию», но образ крошечной компьютерной программы, выполняющей операцию за операцией и кажущейся «себе» уникальной и единственной, тогда как в действительности все это время рядом работает ее вторая версия, «не подозревающая» о первой, мог вызвать гораздо больший резонанс, чем эксперимент по интерференции фотонов. Я уже успел свыкнуться с идеей о квантовых компьютерах, производящих несколько вычислений одновременно, но этот магический трюк всегда казался чем-то абстрактным и эфемерным, и как раз из-за того, что составные части компьютера до самого конца продолжали вести себя как сложное целое. Но что поразило меня здесь, так это яркая демонстрация способа, из-за которого каждая калькуляция может казаться четкой классической историей, столь же рутинной, как перебрасывание костяшек на счетах.

Вернувшись домой, Франсина застала меня за приготовлением обеда, но я тут же схватил свой компьютер и показал ей статью.

- Да, я ее видела, - сказала она.

- и что ты думаешь?

Она подняла руки и с притворным страхом отпрянула. - Я серьезно.

- А что ты хочешь от меня услышать? Доказывает ли это имм -

«интерпретацию многих миров»? Нет. Становится ли ее легче понять с помощью такой игрушечной модели? Да.

- Но неужели она не склонила тебя в пользу этой интерпретации?

- не унимался я. - И веришь ли ты, что результат окажется таким же, если его можно будет масштабировать до бесконечности? - От игрушечной вселенной - горстки кубитов - до реальной.

Она пожала плечами:

- Вообще-то, меня ни к чему не надо склонять. Я и так всегда считала ИММ наиболее правдоподобной интерпретацией.

Я оставил эту тему и вернулся на кухню, а она достала для проверки стопку контрольных работ.

Но той ночью, когда мы лежали в постели, я не смог выбросить из головы дельфтский эксперимент.

- Веришь ли ты, что существуют другие версии нас с тобой? спросил я Франсину.

- Полагаю, они должны быть. - Она произнесла это так, словно речь шла о чем-то абстрактном и метафизическом. Те, кто декларирует веру в ИММ, похоже, никогда не желают воспринимать ее серьезно, и уж тем более лично.

- И это тебя не волнует?

- Нет, - небрежно ответила она. - Поскольку изменить ситуацию

я не в силах, то какой смысл из-за нее волноваться.

- Весьма прагматично. - Франсина вытянула руку и стукнула меня по плечу. - Это был комплимент! - запротестовал я. - Я тебе завидую из-за того, что ты смогла так легко с этим примириться.

- На самом-то деле я не примирилась, - призналась она. - Я просто запретила себе развивать эту мысль, а это уже совсем другое дело.

Я повернул голову, чтобы взглянуть ей в лицо, хотя мы едва видели друг друга в темноте.

- А что в жизни приносит тебе наибольшее удовлетворение? спросил я.

- Полагаю, ты сейчас не в том настроении, чтобы поверить слащавому романтическому ответу? - Она вздохнула. - Не знаю. Решение проблем. Приведение всего в порядок.

- А что если на каждую решенную тобой проблему есть кто-то такой же, как и ты, но только он или она, наоборот, терпит поражение?

- Я свои поражения преодолеваю сама. Пусть и они поступают так же.

- Ты ведь знаешь, что это неудачный ответ. Некоторые из них попросту не справляются. Если у тебя находятся силы изменить ситуацию, то всегда сыщется тот, кто их не найдет.

Франсина не ответила.

- Недели две назад я спросил Садыка о временах, когда он занимался разминированием. И он ответил: это занятие приносило ему больше удовлетворения, чем очистка пустыни от обедненного урана. Один направленный взрыв - и сразу видишь, что сделал нечто стоящее. У всех нас в жизни бывают подобные моменты, наполненные чистым и однозначным ощущением успеха: сколько бы мы в своей судьбе ни напортачили, всегда найдется хотя бы одна вещь, которую мы сделали правильно. - Я нервно рассмеялся. - И представь, эта вера меня согревает.

- Однако ничто из сделанного тобой никогда не исчезнет. И никто не придет и не отнимет этого у тебя.

- Знаю. - По коже пробежали мурашки, когда я представил, как моя менее удачливая версия возникает на пороге, требуя свою долю. - Однако это выглядит до отвращения эгоистичным. Не хочу, чтобы все, что делает меня счастливым, оплачивалось кем-то другим. И не хочу, чтобы каждый выбор становился наподобие… драки с другими моими версиями за приз в игре с нулевой суммой.

- Нет. - Франсина помолчала несколько секунд. - Но если реальность такова, что ты можешь с ней поделать?

Ее слова зависли в темноте. Что я могу с ней поделать? Ничего. Но действительно ли я хочу на этом остановиться, подмывая фундамент собственного счастья, когда нет абсолютно ничего, что можно обрести - ни для кого?

- Ты права. Это какой-то бред. - Я поцеловал ее. - Спи, больше не буду лезть к тебе со своей болтовней.

- Это не бред, - отозвалась она. - Но у меня пока нет ответов на эти вопросы.

На следующее утро, когда Франсина ушла на работу, я взял свой компьютер и увидел, что она переслала мне электронную книгу - вышедшую в 90-х годах антологию убогих рассказов на тему «альтернативной истории» под названием «Боже, она полна царей!»(«Му God, It's Full оf Тsars!» - название намекает на знаменитую фразу героя фильма «Космическая одиссея 2001 года», воскликнувшего при виде открывшейся его взору Вселенной: «Му God, it's full of stars!» (Боже, она полна звезд!)) - «Что если бы Ганди был безжалостным солдатом удачи? Что если бы Теодору Рузвельту пришлось отражать нашествие марсиан? Что если бы нацисты убили хореографа Джанет Джексон?».

Я пробежал глазами предисловие, то усмехаясь, то издавая стон, потом закрыл файл книги и сел за работу. Мне предстояло закончить с десяток мелких административных дел для ЮНЕСКО, прежде чем я смогу всерьез заняться поиском новой работы.

Часам к трем дня я почти закончил, но нарастающее чувство радости, которое я ощутил, избавляясь по очереди от этих скучных обязательств, принесло с собой и последствия: некто, отличающийся от меня лишь чем-то ничтожно малым - тот, кто делил со мной одну и ту же историю жизни вплоть до сегодняшнего утра, - отложил эту работу на потом. Тривиальность этого наблюдения лишь делала его более раздражающим; дельфтский эксперимент прокрался в мою повседневную жизнь на бытовом уровне.

Я снова открыл присланную Франсиной книгу и попытался одолеть несколько рассказов, но вульгарный взгляд авторов на исходные предпосылки раздражал невероятно. Мне было глубоко безразлично, какой поднялся бы скандал, если бы Мэрилин Монро завела альковные шашни с Ричардом Фейнманом и Ричардом Никсоном. Мне хотелось лишь избавиться от удушающей убежденности: все, что у меня было, стало миражом; вся моя жизнь была лишь ограниченным видом на нечто вроде камеры пыток, где каждая отпразднованная мной радостная отсрочка приговора была на самом деле непреднамеренным предательством.

Если вымысел не смог принести мне утешения, то как насчет фактов? Даже если космология Многих Миров верна, то никто не может знать наверняка, каково ее следствие. И будет заблуждением считать, что все физически возможное обязано произойти - большинство космологов, чьи работы я читал, полагали, что Вселенная как целое обладает единственным, определенным квантовым состоянием, и хотя это состояние изнутри кажется множеством четких классических историй, нет причины считать, что эти истории в сумме составляют нечто вроде исчерпывающего каталога. Тот же вывод справедлив и при меньших масштабах: всякий раз, когда двое садятся играть в шахматы, нет причин полагать, что они сыграют все теоретически возможные партии.

А если бы девять лет назад я стоял в том переулке, борясь со своей совестью? Мое субъективное чувство нерешительности ничего не доказывает, но даже если бы я не испытывал никаких колебаний, то обнаружить человеческое существо в квантовом состоянии чистой и непоколебимой решительности было бы в лучшем случае чертовски маловероятно, а в реальности, скорее всего, и физически невозможно.

- Да пошло оно все!…

Я не знал, как давно настроил себя на этот приступ паранойи, но не собирался затягивать его даже на секунду. Поэтому я пару раз крепко приложился лбом к столу, а потом взял компьютер и направился прямиком на сайт с предложениями о работе.

От навязчивых мыслей я так до конца и не избавился - это слишком смахивало на попытки не думать о розовом слоне. Впрочем, я обнаружил, что всякий раз, когда они возвращались, мне удавалось спугнуть их угрозой отправиться к психиатру. Перспективы объяснять врачу суть настолько эксцентричной ментальной проблемы оказалось вполне достаточно, чтобы обнаружить в себе прежде неиспользованные запасы самодисциплины.

К тому времени когда я начал готовить обед, я уже чувствовал себя всего лишь глупо. Если Франсина снова заведет разговор на эту тему, то я превращу все в шутку. Мне не нужен психиатр. Да, я немного сомневаюсь в своей удаче и до сих пор слегка ошеломлен новостью о будущем отцовстве, но для умственного здоровья вряд ли будет полезнее воспринимать все события жизни как должное.

Компьютер звякнул, подавая сигнал. Франсина снова блокировала видео, словно пропускная способность канала связи даже здесь столь же драгоценна, как вода.

- Алло?

- Бен? У меня кровотечение. Я в такси. Сможешь встретить меня

в госпитале святого Винсента?

Голос у нее был ровный, но у меня мгновенно пересохло во рту. - Конечно. Буду через пятнадцать минут.

Я не мог добавить ничего. «Я люблю тебя. Все будет хорошо, держись». Ей эти слова не были нужны, они бы лишь навлекли несчастье.

Полчаса спустя я все еще торчал в пробке, до боли стискивая кулаки от ярости и беспомощности. Я смотрел на приборную панель, где на карте в реальном времени были показаны все остальные застрявшие машины, и наконец, перестал обманывать себя мыслью о том, что смогу в любой момент свернуть в боковую улицу, волшебным образом оказавшуюся свободной, и всего за несколько минут промчусь через весь город.

В палате, укрывшись за шторами вокруг кровати, лежала сжавшаяся в комочек и оцепеневшая Франсина - повернувшись ко мне спиной и отказываясь взглянуть на меня. Я мог лишь стоять рядом. Гинекологу еще предстояло объяснить все подробно, но я уже знал, что выкидыш сопровождался осложнениями, и пришлось сделать операцию.

Еще до того, как я подал заявку на стипендию ЮНЕСКО, мы обсуждали возможный риск. Для двух благоразумных, хорошо информированных и прибывших в пустыню на короткий срок исследователей он казался микроскопическим. Франсина ни разу не ездила в пустыню вместе со мной, и даже среди жителей Басры частота выкидышей и появления на свет детей с врожденными дефектами уже давно пошла на убыль. И она, и я принимали противозачаточные средства, а использование презервативов выглядело как перестраховка. Неужели это я привез ей что-то из пустыни? Крупинку пыли, застрявшую под крайней плотью? Неужели я отравил ее, когда мы занимались любовью?

Франсина повернулась ко мне. Кожа вокруг ее глаз была серой и набухшей, и я видел, с каким трудом она смотрит мне в глаза. Она медленно высвободила руки из-под одеяла и протянула их ко мне. Они оказались ледяными.

Вскоре она зарыдала, не выпуская моих рук. И я смог лишь погладить ее большие пальцы своими - осторожно и нежно.