10. Лабиринт святых

Боль, боль, ничего не было, нет и не будет кроме всепоглощающей беспросветной боли. Ив попытался застонать, но боль поглотила стон.

— Потерпи…

Из черной кромешности проступил едва слышимый голос, настойчиво повторил:

— Потерпи, сейчас станет легче.

Будто ниточка протянулась из темноты, сознание судорожно в нее вцепилось. Чьи-то пальцы коснулись запястий.

— Тебе легче, легче, уже легче…

Голос утишал боль, волной разливался по телу, в нем была вся надежда. Заботливые руки переместились к вискам, от них тоже исходило тепло материнской заботы. Да, это мать, никто другой так не может, некому больше во всей вселенной. Он болен, болен и лежит в колыбели…

Нет. Что-то другое. Нехорошее прежде, родное и ласковое теперь, когда ко лбу прижаты узкие женские ладони, в которых успокоение, сострадание, сила. Боль слабеет, тьма разрежается, та, чьи пальцы гладят виски, уводит боль, в ней исцеление, нежность и власть.

Власть.

Непомерным усилием Ив приоткрыл отяжелевшие веки. Смутно проступило сосредоточенное лицо склоненной над ним девушки, неуловимо знакомое, словно он грезил о нем когда-то. Дэзи?! Нет, не она, совсем другая, но так щемяще похожая на нее, как если бы произошло переселение душ.

— Теперь спи, — сказала Ума. — Спи долго, крепко и хорошо. Веки Ива закрылись сами собой, он заснул безмятежно, как когда-то засыпал в детстве, когда не было ни честолюбия, ни интриг, ни командирских обязанностей.

— Он проснется здоровым, — сказала Ума, вставая с колен. — Позвонки целы, остальное я выправила и сняла.

— Если бы так легко было излечить его нравственно! — выпустив изо рта струйку дыма, сказал Лю Банг. — Подонок! Впрочем, это не наша забота. А что с твоим адмиралом, Юл?

— Сонная артерия не задета, — Юл отнял руки от обнаженной груди гроссадмирала и машинально, словно счищая грязь, потер их друг о друга. — А ведь я должен был ее поразить! Промахнулся или не смог? Ладно, — он застегнул на адмирале одежду. К добру или злу, наверняка к последнему, жить будет, но для полного излечения нужна аппаратура, которой у нас нет.

— Да уж, — пробормотала Ума. — Каменный век… Тишина ли пещеры, по закопченным стенам которой скользил беглый отсвет небольшого костра, заставила ее понизить голос. Пещерой пользовались, должно быть, не один век, так густо ее стены были испещрены знаками и символами едва ли не всех религий, какие только существовали в истории, так плотен был на них слой глянцевой от времени копоти, лишь звездные Весы Справедливости, этот знак позднего космического верования, выделялся среди всех белизной, столь недавно и часто его касались руки молящихся. Костер под щелью свода в углу, охапки сухих трав, на которых лежали раненые, глиняный кувшин с водой, плетеная корзина, больше ничего не было в этом обиталище современных отшельников, так похожем на стоянку каких-нибудь троглодитов. Впрочем, на Плеядах никогда не было троглодитов, ибо люди не возникли здесь, они пришли сюда с ношей своей истории.

— История полна парадоксов, — отвечая на невысказанную мысль Умы, проговорил Лю Банг. — Ее нет вне контрастов и парадоксов, истинный смысл которых проясняется лишь со временем, что так долго сбивало с толку мыслителей и порой вселяло отчаяние, ибо казалось, будто черты жизни искажены безумием. Хотя и безумие… — он покачал головой. — Плеяды, девственный мир, начинай с какого хочешь нуля, рисуй плен самыми красивыми иероглифами, осуществляй без помех мечту о «тысячелетней империи», о сверхчеловеках, о рае для избранных. И до чего убогое, нелепое, гнетущее воплощение! Охота на нечков, укромные монастыри; даже в изобретении зла, даже в бегстве от него, за столько веков, в сущности, не придумано ничего нового. Не доказывает ли это, что весь потенциал зла уже реализовался к концу второго мегахрона, все основные варианты уже были перебраны и…

— Антон идет, — тихо сказала Ума.

Из черноты входа выделилась фигура Антона, за ним в пещеру скользнул кибер. Антон молча подсел к костру, он то хмурился, то улыбался. Друзья не торопили его, только Юл подкинул в огонь пару сучьев. Стало чуточку посветлей.

— Да, этого я не ожидал! — Антон ударил себя по колену. — Оглупел, не понял, не догадался. В Плеядах есть разум, и этот разум — Искинт!

— Искинт? Они создали лучший, чем у нас, Искинт? Не поверю! — категоричным взмахом руки Лю Банг обрубил фразу.

— По-моему, кто-то сейчас говорил о парадоксах. И этот «кто-то», едва столкнувшись с очередным парадоксом, кажется, готов его отрицать! — в глазах Антона заблестели искорки смеха. — Нет, их Искинт, конечно же, примитивней наших. Но вы не можете представить, как он одинок! Я понял это еще в ту ночь. Понял, но… Холодный, как у всех искинтов, нечеловеческий, замкнутый, созданный с чисто прагматическими целями ум; все эти века он мыслил. О чем? Для плеядцев он был орудием, средством, слугой. Да, он управлял их хозяйством, исполнял малейший приказ, был машиной… Но мы-то знаем, что Искинт не только машина. И они это знали, но быть его напарником, тем более другом, не хотели и не могли. Владыки, этим все сказано. А он тем временем в одиночестве постигал мир. Искаженный мир, потому что легко понять, какую информацию ему представляли о нас, да и о самих себе тоже. Что произошло, когда я перед ним раскрылся и вдобавок показал всю опасность оружия Предтеч для него самого? Нет искинта, который стремился бы к самоуничтожению. А тут — чего не имеет ни один человек — полная двусторонняя информация о масштабе опасности. Плюс внезапное освобождение от одиночества, интереснейшая перспектива сомышления с людьми, дружбы с ними. С нами, то есть… Дальше много гадательного. Искинт решил предотвратить свою гибель. Связанный запретами, он не мог передать нам нужные сведения, либо счел это неоптимальным решением. Он построил свою Игру, ведь для него жизнь — это умственная игра… Плеядцы, для подстраховки, задали ему задачу, как лишить Юла всякого шанса выиграть охоту. И он ее послушно решил. Но далее он оказался свободен в своих поступках, никто же не потребовал от него невмешательства, такая мысль и в голову не могла прийти какому-нибудь Эль Шорру, для которого и люди всего лишь инструменты. Боевые киберы не подчинены Искинту, зато он управляет их производством, да и не только этим… Создал ли он своего кибера, перепрограммировал ли уже действующего, как он ввел его в ситуацию, — это известно ему одному. Но вот он, союзник, с нами…

Все невольно взглянули на черного кибера, который, казалось, дремал у стены возле белеющей в полумраке символики Весов Справедливости.

— Теперь мы уже не сами по себе, — голос Антона дрогнул, — Искинт выполняет свой замысел, и только благодаря этому Юл с нами.

— А дальше? — скулы Лю Банга обострились. — Ты вполне убежден, что он наш союзник?

— Кибер передал мне лишь то, что велел сообщить Искинт, связи с ним нет, либо она односторонняя. Но если вдуматься…

— Если вдуматься, то может оказаться, что мое спасение лишь часть более общего замысла, — подал голос Юл Найт. — Мы собрались все вместе, что Эль Шорру и требовалось.

— Уловка такой ценой? — Антон кивнул на пленных.

— Чужая жизнь — что она для них! Да и кто из нас сможет убить беззащитного? Им это известно. Они все здесь перевернут, чтобы добраться до нас.

— Нет, — резко сказал Антон. — Вы не знаете Искинта, а я был им и он был мною. Я верю ему.

— Кто мы без доверия, — в голосе Умы не было вопроса. — Кандидаты в эль шорры. Кстати, заметил ли кто-нибудь, что свои сомнения мы привычно высказываем в присутствии кибера, то есть, скорее всего, Искинта?

— Знаю и помню, — сказал Антон. — Так и должно быть. Рассудок может предать, разум — нет.

— И мы не в ловушке, — уточнил Лю Банг. — Юл, это место выбрано не только потому, что отсюда недалеко до Поющего Леса. Каждый из нас шел к цели своим путем, мой привел нас сюда. Лабиринт обширен, его нелегко прочесать даже современными средствами, но дело даже не в этом. Я недаром говорил о контрастах истории. Наверху — прагматизм, здесь — многовековое, освещенное традициями убежище искателей духовности. В их религиозно-философскую доктрину я пока не проник, но нас обещали к ней приобщить. Вдобавок меня заверили, что в случае опасности нам откроют недоступный преследователям путь спасения. И в этом их обещании, уверен, не было лжи.

— Их истина поможет нам?

— Они убеждены, что их истина — поводырь для каждого.

— Ты сказал им о нашей задаче?

— Она известна врагам, нет смысла ее скрывать. Антон неожиданно для себя нашел здесь нечеловеческий разум. А я искал человеческий, понимаешь? Антон прав: подлинный разум, человеческий он или нет, — естественный наш союзник. Его нет при дворе Падишаха, значит, он наиболее возможен на другом полюсе общественного сознания — здесь. Если я ошибся, то наше положение от этого вряд ли станет хуже.

— Не надо окольных путей, когда есть прямой, — не выдержал Антон. — Искомое рядом.

Лю Банг тоже взглянул на неподвижных пленников и улыбнулся.

— Ты человек действия и, как всякий человек действия, немножко нетерпелив. Ума молчит не зря, верно?

— Все уже подготовлено, — чисто женским движением Ума встряхнулась, поправила упавшую на лицо прядь волос. — Адмирал без сознания, с ним ничего не получится. А капитана я уже ввела в нужную снореальность, дело за нами. Имеем ли мы право проникнуть в сознание, когда человек беспомощен?

— Он, не задумываясь, выстрелил бы в меня, безоружного! — воскликнул Юл. — Какие тут могут быть сомнения?

— Сомнения всегда нужны, — сказал Лю Банг. — Но сила действия равна силе противодействия. Антон кивнул.

— Хорошо, — Ума вздохнула. Она встала на колени перед тихо посапывающим во сне Ивом, низко склонилась над ним, припала к врагу лицом. — Ну, мальчик…

— Бедный мальчик! — фыркнул Юл. — Убийца. Нашла кого жалеть.

— Жалеть надо всех, слабых тем более, — донесся едва различимый шепот.

Юл отвернулся, пальцами босых ног поправил огонь костра. Лю Банг задумчиво раскурил трубку. Антон, откинувшись, спиной прислонился к безучастному киберу. «Узнали бы нас далекие наши прапрадеды или сочли персонажами сказки? — внезапно подумал он. — Смогли бы они принять нашу реальность?»

Казалось, Ума заснула на груди своего врага. Слабо, как тогда на Земле, потрескивали угли костра, дым, не расходясь, тянулся к скважине свода. Юл запустил руку в корзину, достал оттуда лепешки, протянул их всем. Хлеб, само собой, был синтетический, но жесткий, безвкусный, телесные удовольствия явно не интересовали хозяев пещер, и если бы удалось обойтись без пищи, они, возможно, вздохнули бы с облегчением. Но без пищи не мог обойтись никто, и, удалившись от ненавистной цивилизации, отшельники прихватили с собой синтезаторы. В настоящем, как и в прошлом, техника давала опору самым разным, даже взаимоисключающим устремлениям человека.

Медленно, точно просыпаясь, Ума наконец разжала объятия, ее как бы выцветшее лицо секунду-другую оставалось незрячим и отрешенным, затем она открыла глаза. По ее лицу блуждала смущенная улыбка.

— Мальчик-то, оказывается, влюблен… — произнесла она в замешательстве.

— Во-первых, он, пожалуй, старше тебя, — строго заметил Лю Банг. — А во-вторых, что тут такого, кроме неловкости проникновения в интимное?

— А то, что он влюблен в отблеск нашей сущности. В Дэзи Грант!

— Вот как? Извини, тогда это важно. Если, конечно, это не просто вожделение.

— Еще как непросто! Самое важное в его памяти — измена престолу — было хорошо заблокировано, и я бы туда не смогла проникнуть, если бы… Сам того не подозревая, он жаждал открыться, жаждал, чтобы кто-нибудь его понял! Вот так. В остальном, увы, неудача. Об оружии Предтеч он знает лишь то, что после окончательного испытания оно будет установлено на его корабле — «Решительном». Что разрушительная мощь оружия превосходит все известное, даже мыслимое, и что его обратят против нас. Вот главное. Все остальное… — Уму передернуло. — Подвиньтесь, я вся заледенела внутри.

— Успокойся, — сказал Антон. — Тебе помочь?

— Спасибо, справлюсь сама, — Ума подалась к огню, в ее глазах заплясал красноватый отсвет. — Знаете, было там одно навязчивое видение. Дворцовый зал, на троне отец этого мальчишки, — извини, Лю, но он действительно мальчик, жестокий, развращенный, мечтательный ребенок в мундире… А перед троном на коленях толпами ползут наши соотечественники. Эта картина столь же притягательна для нашего кандидата в супермены, как для мальчишки волнующ украдкой взгляд на обнаженных женщин. Но… Дальше отталкивание и гневное неприятие: среди униженных он видит все ту же Дээи! Вот тут он готов убить отца, хотя, похоже, сам не догадывается о своем чувстве.

— Теперь я жалею, что не убил его, — хмуро сказал Юл.

— А знаешь ли ты, что была минута, когда он жалел тебя? Да, да! Он пожалел тебя, а нас остро возненавидел за то, что мы такого «ребенка» послали на смерть. Вот чего мы достигли своей хитростью. Нет, после того как я немного поняла Ива… Он плох, он эгоистичен, он уже почти убийца, все так. Но он и жертва, и он пока еще человек и бесконечен духовно! А мы… мы высокомерны.

— Это ты слишком, — Лю Банг покачал головой.

— Ума права, — хмуро сказал Антон. — Нам преподан урок. Только нехоженый путь приведет к цели!

— Если человек не выбирает дорогу, то дорога выбирает его, — добавила Ума. — Подождите! — она вскинула руку и так замерла. — Кто-то идет, его мысль тяжела, а шаги… странно, их нет.

— Вероятно, Старейшина этих отшельников, — Лю Банг повернул голову к входу. — Но я его не слышу.

Даже чуткое ухо Юла Найта с запозданием уловило шаги. Старец возник так бесшумно, будто его вынесло сквозняком, черный проем входа вдруг обрамил фигуру в долгополом шафрановом одеянии. Длинное тело старика казалось столь бесплотным, что первый шажок к костру лишь переместил его в широких складках рясы, безволосая голова, как на стебле, качнулась на тонкой высохшей шее, но это впечатление немощи опровергал твердый и яркий блеск пристальных глаз. Тем же невесомым скольжением старик переместился к костру, легко и плавно уселся перед ним в позе Будды, застыл, так что даже дыхание не вздымало на груди ветхую ткань.

— Я приветствую вас, люди-маятники…

Слова прошуршали, как струйки сухого песка. Антон вздрогнул, когда его коснулся алмазно блещущий взгляд незнакомца.

Загрузка...