ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

У входной двери стояли трое. Всем лет по двенадцати-тринадцати. Девчушка и двое мальчишек.

- Здравствуйте, - сказала девочка, которая, видно, была посмелее своих друзей.

- Здравствуй, - удивился я.- Простите, ребята, я не одет, потому что болен, лежу в постели, и дома никого больше нет - жена пошла на рынок. А вам кого? Вы случайно не ошиблись?

- Нет, не ошиблись, - сказала девочка. - Мы именно к вам. Можно войти?

Я невольно отступил, и они уверенно прошли на балкон.

- Что вам, ребята? - забеспокоился я.

- Ничего, - ответила девочка, подошла к выключателю и погасила свет на балконе.-Восемнадцать! -сказала она при этом мальчикам.- Пошли. До свидания...

- Погодите! -воскликнул я.- Что это значит? Поднимаете с постели больного, врываетесь в квартиру и даже не желаете объяснить, зачем пожаловали.

- Мы - пионерский счетчик, - сказала девочка уже в двери.

- Как тебя зовут?

- Лилит.

- Лилит, а не могла бы ты уточнить, что такое пионерский счетчик? поинтересовался я.

- Мы гасим лампочки везде, где они зря горят днем. Надо экономить электроэнергию. Сегодня мы уже погасили восемнадцать штук.

- Понятно. Это вы сами придумали такое?

- На отрядном сборе взяли обязательство. Уже погасили тысячу шестьсот восемьдесят одну лампочку, - сказала Лилит. - Здорово, правда?

- И в самом деле здорово! - улыбнулся я.

- До свидания, - попрощалась девочка. - И пожалуйста, будьте внимательны. Не то опять вас побеспокоим. Выздоравливайте.

- Поправляйтесь поскорее, - пожелали и мальчики.

Я чуть не сказал им, что участковый врач уже выписал меня с понедельника на работу, но промолчал.

Их-то совсем не интересовало это...

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Луиза была не в духе. Я сразу это заметил, по ее гла- Что случилось? тихо спросил я у Седы, кивнув в сторону Луизы.

Седа пожала плечами. То ли она не знала, то ли не придавала этому значения.

Я, прошел к своему столу, просмотрел лабораторные дневники и снова подумал о том, что предложенный Айказяном новый инициатор может дать интересный результат.

Потом решил набросать план моих опытов. Это было не менее важно, потому что накануне Айказян сказал: "Попробуй, может, что-нибудь и получится. Хоть сейчас это представляется фантастикой. Достойно Жюля Верна или даже Лемл"."Не Жюль Берн, не Лем и даже не Бредбери, а Левой Арамян",- ответил я. Он смеялся почти до слез моей самоуверенности: Левой Арамян - это я.

Какие-то странные звуки насторожили меня. Седа в тревоге поднялась.

- Лопнули трубки! - испуганно проговорила она.

- Не паникуй. И чугунные, и стальные, бывает, лопаются, не то что стеклянные,- успокоил я.- Заменим.

- Их больше нет.

- Возьмите на складе.

- Взять-то возьмем, да опыт затянется.

- Ты нарочно взорвала трубки? - спросил я.

Седа удивленно взглянула на меня: - Как нарочно?..

- Ну, а если так, то, значит, трубки лопнули, несмотря на то что это не входило в наши намерения,- заключил я. - И естественно, опыт затянется. Луиза,- я передал ей записку на имя заместителя директора по хозяйственной части с просьбой разрешить выдать нам стеклянные трубки,- скажи, опыт срывается... Говори все, что хочешь, только без трубок не возвращайся, вытряси из них.

Когда Луиза ушла, я посмотрел на Седу:

- Удивительно, правда?.. Ведь подумаешь - трубки. А попробуй выпроси. И почему так?

- Не знаю...

- А я знаю. Зам не выносит Айказяна. Ты не замечала?

- Нет, не замечали.

- На дух не переносит. А говорят, наш шеф в свое время .очень ему помогал. Помогай не помогай, но надо бы и в голове кое-что иметь. Старик не потянул, пришлось ему заделаться снабженцем: всякие трубки, колбы и прочее. Вот он и сводит счеты, себя ест и другим покоя не дает. Так что же все-таки случилось с Луизой?

- Ничего особенного. Влюбленным свойственно впадать в крайности: они либа беспредельно счастливы, либо глубоко несчастны. Ты ведь человек женатый, тебе это должно быть знакомо. Чему же удивляешься?

- В общем-то знакомо... А что, Араику уже наскучило?

- Луиза сама с ним поссорилась. Из-за какой-то ерунды. Поссорилась, а теперь мается.

- Детство какое.-то. Что же было причиной, ссоры?

- Они ходили в кино. Луизе фильм понравился, Араику нет. Поспорили, и в результате ссора.

- А по-моему, этот сосунок просто издевается над Луизой. А она дуреха, наивная, -ничего не понимает. Добром это не кончится. Раз уж пошли ссоры по мелочам. Не правда ли?

Седа не ответила. Ее, видно, все это мало интересовало.

- Что ты. молчишь? - спросил я.

- Я завидую Луизе! - Седа стояла ко мне спиной. Она словно бы сама с собой разговаривала.- Завидую этим детям. И от души хочу, чтобы они были бесконечно счастливы. Я уж теперь могу только мечтать о том, чтобы рядом со мной кто-то был и с кем-то можно было ссориться, мириться...

Я подошел к Седе, хотел обнять ее за плечи, сказать какие-нибудь очень теплые слова. Такие, чтобы и самому растрогаться. Но не сделал этого, потому что не знал таких слов.

Седа вдруг отвернулась и наклонила голову,- видно, чтобы я не заметил ее слез.

Я облокотился о подоконник. За окном была унылая мокрая зима: мрачные, серые краски, поникшие голые деревья, ветер и низкое давящее небо.

- Левой,- сказала Седа...

Очень далеко, на расстоянии нескольких километров, вонзалась .в небо заводская труба.

- Левон, не вздумай больше босым выходить на улицу, ладно?

Теперь мне уже казалось, что не труба вонзилась в тучу, а туча эта оперлась на нее, чуток передохнуть.

- Левой, тебя вызывает зам! - встревоженно сказала Луиза, появившись на пороге.- Прочитал записку, отложил: ее в сторону и велел позвать тебя. А в коридоре... - она перевела дыхание.- А в коридоре мне встретился Рубен.

- Обозналась, наверно,- сказал я,-откуда ему тут быть.

- Да он это! Даже поздоровался. Ну, иди же!..

Я поспешил к старику...

- Садись, молодой человек, садись! - предложил он, увидев меня.

Я сел.

- Ну, как дела?

- Ничего...

- Бьем трубки?

- Будь они стальные, не бились бы,-заметил я. - Стекло же - оно хрупкое.

- Хрупкость - одно из физических свойств стекла...

- Было время, слыхали.

Я уж злился.

- Значит, без дела не сидим,-подытожил старик,работаем? А трубок, между прочим, на складе нет. Придется переждать, пока добудем!..

- Придется, - пожал я плечами.-Что же еще делать?..

- Так вот,- старик явно мялся,- что-то я еще хотел сказать? А из райкома, к нам прислали человека. Не определить ли его к вам в лабораторию?

- У нас полный комплект, - сказал я, понимая, что речь о Рубене.- К тому же, мне кажется, Айказян...

- Послушай-ка, молодой человек,- прервал меня старик, - райком прислал, понимаешь? Пока оформим к вам, а потом, если где-нибудь освободится место, подумаем...

- Раз решили, так..

- Погоди, я тебе в отцы гожусь, не прерывай,- рассердился старик.- В общем, примите, и приветьте парня. Его зовут Рубен. Кстати, говорит, вы вместе учились? Знаешь, о ком речь?

- Да!..

- Вот так-то...- Старик вдруг выпрямился и посуровел.-Относительно трубок - постараемся. И чтобы мне не было никаких опозданий. Дисциплина превыше всего. Ты свободен.

Я молча покинул унылый кабинет.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

На шахматной доске продолжались сражения. Сражения, в которых Акоп Терзян и побеждал и одновременно проигрывал. В победе ли сила или в поражении, я бы не смог сказать. Не смог бы и дядя. Думаю, что .он не смог бы и сказать, выиграл ли он в конце концов в жизни или проиграл? И бывают ли вообще в жизни победы и поражения?

Или все кончается ничьей?..

Дядя часто отказывается от сражений и углубляется в теорию.

- Какую защиту ты предпочитаешь? - интересуюсь я.

- Сицилианскую,- отвечает он.- Но не люблю сицилианский гамбит, гДе жертва пешки никогда не оправдывается. Жертвуя, надо нападать. А защищаться не имеет смысла. Защиты Каро-Канн и французская тоже интересны. Но я предпочитаю сицилианскую. А как твои опыты? Есть результаты?

- Забросил я их.

- Напрасно. Выбери время и работай. Какие новости в институте?

- Никаких. И неинтересно. Может, правда, потому, что я не вникаю в будни институтской жизни.

- От греха подальше? - смеется дядя.- Х=А+В-|-С, так?

Я киваю.

- Но Эйнштейн отказался от этого,- озабоченно говорит Акоп Терзян.Может, и ты...

- Нет!.. Причина отказа Эйнштейна была очень серьезной. Почти равнозначна вопросу, быть или не быть.

- Ты непременно должен продолжить свои опыты! - убежденно настаивает дядя.- Работа выведет тебя на путь истины.

- Какова она, истина? - улыбаюсь я.- Отказ от формулы?

- Отказ от формулы? - повторяет дядя.- Возможно!

Я чую, что с дядей произошли какие-то, перемены, что он уже не тот Акоп Терзян, каким я его всегда знал.

Может, просто постарел?

Мальчик подвинулся на скамье, и я сел.

В такое позднее время, как правило, никто уже не бывает на остановке. Вот и сейчас мы были тут только вдвоем.

Откинув голову, мальчишка безучастно воззрился в небо. Оно было пасмурным - ни звезд, ни луны, только мрачные тучи. Смотрел в небо и болтал ногами. Ужасная это привычка. Парень, .видно, невоспитан.

- Девятого давно не было? - спросил я.

- Девятого?.. - Он продолжал изучать небо. - Только что ушел.

- Неужели? - удивился я. - Ведь, кажется, это был четвертый?

- Девятый,- повторил мальчик.

- А ты какой ждешь?

- Третий.

- Да он же по той стороне ходит,- сказал я,- не знаешь, что ли?

- Знаю,- ответил мальчик.-Но я хочу ждать здесь!..

Я молча, подозрительно глянул на. него.

- Куда тебе ехать? - через мгновение спросил я.

- Домой,- ответил он.

- Знаешь, сколько сейчас времени?

- Конечно,- засмеялся мальчишка,- я вижу часы.

И он показал на столб напротив с электрическими часами, большая стрелка которых .каждую минуту, предварительно дрогнув, продвигалась вперед.

- Большая стрелка уже полкруга прошла,- сказал мальчик.- Хотите, вместе проследим, как она полный круг совершит?

- Ты учишься? - спросил я.

- Учусь.

- В каком классе?

- А вам-то что?!

Действительно невоспитанный малый. Такому бы не мешало, чтобы отец его на неделе разок-другой за уши оттрепал или, на худой конец, в углу бы подержал.

- Я вождь племени Шиу! - неожиданно сказал мальчишка.

- Не может быть! - улыбнулся я.

- Да-да! - настаивал паренек.- Положение было очень тяжелым. Майя захватили Чичен-Ицу и Ушмалу. Я, как потомок племени Шиу, вождь Ушмалы, поднял восстание и разгромил народ майя! Вот так-то!

- И теперь с удовлетворением рассказываешь об этом? - уже серьезно спросил я.

- Нет! - с грустью в голосе ответил мальчик,-Эти войны нам вовсе не были нужны. Из трех городов состояло новое царство народа майя. Мы начали убивать друг друга, и ацтеки воспользовались случаем...

- Печальная история,- заметил я.

- Конечно, - согласился вождь племени Шиу.- Вот потому-то сижу здесь, наблюдаю за минутной стрелкой часов.

- Ну что ж, позволь, и я понаблюдаю.

- Прошу! - сказал он.- Если бы не вмешались эти испанцы, уверен, что мы бы потом все примирились и жили по-соседски.

- Ну, естественно,- согласился я.

- А вы-то почему притворяетесь? - спросил вдруг мальчуган.

- Я?..

- Да, вы.

- Дорогой!..

- Никакой не "дорогой". Почему не говорите, что я вовсе не вождь племени Шиу и что судьба народа майя и ацтеков не имеет ко мне никакого отношения? Или, может, думаете, я чокнутый?..

Я несколько смутился, потом спросил: - Сколько тебе лет?

- Какая разница. Наверно, думаете, ребенок... А я, может, вовсе и не ребенок, а, скажем... лилипут. Семнадцатилетний лилипут!..

- Я верю тебе.

- Никто мне не верит,- с. огорчением сказал мальчик.- Вы .единственный человек, кто сказал: "Верю". Другие говорят: выкинь из головы эти глупости. А вы? - Мальчик посерьезнел.- Вы. Гулливера не видели?

- Нет, не видел! - заверил я.

- А я видел! - тут же выпалил мальчик.- Когда он впервые прибыл в Лилипутию, мне приказали сшить ему камзол. Я был самым искусным портным во всей Лилипутии.

- Не может быть!

- Спросите у Гулливера,-без всякой обиды предложил мальчик.

- Ты хорошо учишься? -поинтересовался я.

- А вы видели лилипутов?

- Неоднократно.

- Я всего только один раз. видел. В цирке.

- Кем ты будешь, когда вырастешь?

- Хочу стать врачом,--ответил мальчик.- А еще инженером. И писателем хочу быть.

- Писателем?

- А что?.. Знаете, про кого я напишу книгу?.. Про майя и ацтеков... Про урартийцев и про себя... И все удивятся. Очень интересно будет.

- Пустое это,- возразил я.- Честное слово, когда станешь большим, ты узнаешь, что на свете есть вещи более значительные и интересные, чем твои майя и ацтеки.

- А вы не можете рассказать мне про это значительное и интересное?! взмолился мальчик.

- Сейчас?.. Едва ли тебе это будет понятно.

- Я пойму.

- Знаешь, вождь длемени Шиу,- сказал я, - вся трудность в том, что я верю тебе. В твои годы мне тоже так думалось. Я был уверен, что с одной ротой покончу с фашизмом, смету jero с лица всей земли. А моя мама тем временем настаивала на том, что лучше бы мне всерьез заняться арифметикой.

- И что потом?!

- Потом?.. Да, у нас в школе часто выступал один иллюзионист, фокусник. Мы с нетерпением ждали его. И всегда экономили гривенник на завтраках, чтобы было про запас, на билеты. Поначалу фокусы меня поражали. Потом я разгадал тайны. Только спустя годы я понял, что он хотел провести весь белый свет. И выбрал для этого нас - детей. Он поступил нечестно. Детей обманывать нельзя!.. Конечно, же нельзя. Недавно он напечатал в газете одно стихотворение. И я убедился, что он и теперь все такой же обманщик. И сейчас я уже больше его не жалею.

- Это и есть интересное? - спросил мальчик.

- И это интересно! - ответил я.г- Когда взрослеешь, в один прекрасный день понимаешь вдруг,, что мир совсем не таков, каким он тебе когда-то представлялся. И неожиданно выясняется, что ты не можешь на все это взирать как бы со стороны.- Я вздохнул.- Оно бы, конечно, и хорошо, если бы можно было не вмешиваться во все, что делается вокруг лас, жить и работать для себя, отдыхать после трудов праведных и ни во что не встревать...

- Знаете, как было бы еще лучше?.. - спросил мальчик.

- А ты знаешь?

- Давно!.- сказал мальчик.-Когда вырасту, сделаю так, чтобы все было хорошо.

- Любопытно. Может, разделишь со мной эту тайну?

- У меня нет тайны,-засмеялся мальчик.-Никакой тайны нет.

- Нету? - усомнился я.-Неужели ты все сразу всем рассказываешь и ничего не оставляешь в тайне?

- Тайн у меня нет! -стоял он на своем.-Но рассказываю я не все и не всем.

- И при этом считаешь, что не имеешь тайн?

- Конечно. Я ведь не потому не все рассказываю, что тайны храню, просто по той причине, что мне не хотят верить. Вам рассказываю, потому что вы мне верите,глаза мальчишки опять блеснули. - Я обязательно сделаю так, чтобы люди верили друг другу. Все до единого. Представляете такую страну, где все люди доверяют друг другу и никаких там тайн?!

- Ты уверен, что это тебе удастся?

- Я убежден!-невозмутимо ответил мальчик.-А вы верите, что я Пятница, друг Робинзона?

- Верю. Я тоже был когда-то Робинзоном, но стать Пятницей мне в голову не приходило. Думаю, Робинзоном быть интереснее.

- Давайте поспорим! - предложил мальчик.- Поспорим, кто лучше.

- Не люблю спорить,-сказал я.

Мальчик замолк. Долго молчал. Я следил за большой стрелкой часов на столбе, которая, несколько раз дрогнув, рванулась вперед.

А мальчик вдруг сказал: - Когда вырасту, не буду таким, как вы.

- А какой я, откуда тебе известно?

- Вы Мюнхаузен.

- Благодарю тебя! - обиженно проговорил я.- Разве я сказал какую-нибудь неправду?

- Мюнхаузен был необыкновенный человек, а не врун. Врун - это такой, кто болтает, но сам тому не верит, что говорит. А барон верил. Просто он был необыкновенный человек. Вы тоже немножко необыкновенный. Правда?

- Наверно,- согласился я и безучастно посмотрел вслед отходящему девятому троллейбусу.- Необыкновенный я, значит, чудной?.. А ты почему так болтаешь ногами? Это неприлично.

Мальчик перестал болтать ногами.

- И ни на один мой вопрос не ответил,- продолжал я.- Это невежливо.

- Честное слово, мне кааалось все это совсем несущественным. Учусь ли я в девятом классе или в шестом, а может, и вообще действительно я семнадцатилетний лилипут? Отличник или троечник?.. Какая разница? Важно то, что вы были Робинзоном, а я вот теперь Пятница.

- А почему это важно?

- Потому, что Робинзон был обыкновенным человеком, а стал дикарем, а Пятница был дикарем, дикарем и остался! Пятница более принципиальный.

Вдали с грохотом остановился трамвай. Люди вышли из вагона, ожидавшие вошли в него. И трамвай снова тронулся. Какая-то женщина с сумкой в руках перешла дорогу и направилась в нашу сторону.

- Я пойду,-сказал, мальчик.

- Отправляешься в страну майя? - пошутил я.

- Мама вернулась. Она иногда работает во вторую смену. И я прихожу на остановку встречать ее. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, вождь племени Шиу! - сказал я.

Мальчик подошел к матери и взял у нее сумку. Они все удалялись, удалялись, пока не растворились в зыбкой ночной мгле.

Я бы еще долго смотрел им вслед, но к остановке подъехал троллейбус. Третий номер.

Я опешил. Третий ведь останавливается на другой стороне!.. Это знал и я, и вождь племени Шиу.

- Куда он идет? - спросил я кондуктора.

- На улицу Комитаса,- крикнул тот в ответ.

"Прекрасно! - подумал я.-Просто прекрасно!" Но так и не осмыслил, что же прекрасно? Что третий троллейбус доставит меня домой или то, что по какой-то неведомой причине он изменил свой обычный маршрут?..

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Луиза совсем скисла. Сидела за рабочим столом с таким видом, будто с ней произошло ужасное несчастье. Поначалу я притворялся, нто ничего не замечаю. У влюбленных подобные размолвки - обычное дело, особенно если парень таков, как Араик. Но потом все же не удержался, спросил:

- Никак не помиритесь?

Луиза посмотрела на меня безучастно.

- Седа говорила мне, что между вами пробежала черная кошка? Глупости все это.

- Ни за. что с ним не помирюсь! - объявила Луиза.

- Говорю, глупости.- Я придвинул стул поближе и сел напротив Луизы.Ей-богу, не, стоит разводить трагедию. Вот будешь постарше, сама в этом убедишься.

- Я больше не люблю его!

- Не верю. В том и беда, что любишь,- сказал я.

- Ненавижу! - Луиза вперила взгляд куда-то в пространство.- Ненавижу, ненавижу! - повторила она.

- Тебе виднее,- пожал я плечами, понимая, что спорить с этой ненормальной девчонкой бессмысленно.

Луиза покосилась на меня.

- Мне, как ты понимаешь, не до того. И человек я посторонний, чужой. Нет у меня никакого права вмешиваться в твою личную жизнь. То ли дело, когда ты готовишь эксперимент или петлю на чулке поднимаешь... Верно?

- Чего ты от меня хочешь? - спросила Луиза.

- Ничего,- ответил я. И, поднимаясь, вдруг разразился тирадой: - А в общем-то от этого щенка другого и нечего было ожидать. По нему сразу видно, что к чему. Прилизанный какой-то!..

- Это ты о ком? - задыхающимся голосом спросила Луиза, и я почувствовал, что она вот-вот расплачется.

- О ком? О твоем Араике, или как там его!..- сердито гаркнул я.- О нем же речь?

- Не смей! - почти прохрипела Луиза.- Не смей о нем так говорить!

- Прошу прощения. Но это мое впечатление и мое личное мнение. Ты можешь его ненавидеть. А, я вправе только высказать свое мнение. Впрочем, и это, в общем-то, излишне. Я говорю, высказываться излишне. И знаешь почему? Потому что в. таких ситуациях я придерживаюсь иных принципов. Я, видимо, ошибся, поверив, что ты действительно его ненавидишь? А?..

Луиза опустила голову и маленьким своим кулачком ударила по спинке стула. Но у нее ничего не получилось, и тогда она, достав платок, начала утирать слезы.

- Сумасшедшая, - сказал я.- Ты же любишь его?.. Сколько дней вы в ссоре?

- Скоро неделя,-всхлипывая, проговорила Луиза.

- Вот видишь? Ты здесь места себе не находишь, он тоже небось с горя уже целую неделю на лекции не ходит.

- Перестань издеваться! - жалобно взмолилась Луиза.

- Я не издеваюсь. Просто делаю предложение. И думаю, стоит ли ссориться из-за какой-то ерунды и потом целую неделю не встречаться, переживать, кричать "не помирюсь", "ненавижу". Разве .это дело?

- Как же мне быть? - вздохнула Луиза.- Как?..

- Некто очень умный сказал, что мужчина должен всегда,уступать, потому что он мужчина, а женщина должна всегда уступать, потому что она женщина. Встань и сейчас же отправляйся, разыщи своего Араика. Помиритесь и кончайте ваши обоюдные страдания.

- Пойти к нему?.. - робко спросила она.

В глубине души я очень обрадовался ее вопросу. Значит, сумел убедить. Честно говоря, никогда не думал, что и я могу давать людям дельные советы. Да еще по таким вопросам.

- Поим?.. Или ты смеешься? - спросила Луиза.

- Вовсе не смеюсь. Иди. И сейчас же!

- А где мне его найти? - растерянно и радостно спросила Луиза.- Да где же Я его найду?

- Найдешь.-Я был уверен в этом.- Любишь, значит, найдешь. Дома, в институте или у черта на рогах! Ну, иди. Не теряй время.

- Спасибо, Левон-джан! - пролепетала Луиза. - Я его найду и скажу, что...

- Что? - засмеялся я.

- Ничего,- как бы очнувшись, сказала Луиаа и выбежала из лаборатории. Но в ту же секунду вернулась обратно, и я подумал, что она, может, увидела Айказяна.

В дверях появился Рубен.

- Прошу, дорогая, прошу! - не глядя в мою сторону обратился онк Луизе.Вот не думал, что в первый же день меня встретят здесь с распростертыми объятиями. Честное слово, не думал.

Рубен весело засмеялся, довольный своей плоской остротой. А Луиза, не отвечая, выскользнула, из комнаты.

- Здравствуй,-сказал Рубен.-Видишь, как иногда поворачивается колесо истории. Ты когда-нибудь мог предположить, что нам доведется вместе работать?

- Не мог,- покачал я головой.

- Я тоже. Но вот тем не менее. И этим я в конце концов обязан тебе.

Он уселся в кресло и стал осматриваться.

- Почему мне? - удивился я.

- Почему? - он загадочно улыбнулся.- Секрет... Потом поймешь.

- Ты, значит, с сегодняшнего дня зачислен? - спросил я.- Может, ввести тебя в курс дела?

- Куда торопиться? Успеем еще. Как говорит русская пословица, работа не волк, в лес не убежит.

- Тебе виднее.

Он засунул руки в карманы брюк и, насвистывая, прошелся между рабочими столиками. В комнату вошла Седа, неся две банки с мономером. Рубен вопросительно взглянул на меня.

- Знакомьтесь,- сказал я.- Седа, это наш новый сотрудник.

- Еще кто-то есть или теперь уже все? - смеясь спросил Рубен.

- Нас теперь четверо,- сказал я.- Если станет заедать скука, возьмем еще кого-нибудь, будет пятеро.

- На что это ты намекаешь? - посерьезнел Рубен.

- Просто так. Констатирую факт.

- Ладно, ладно,-сказал Рубен,-зря ты злишься. Думаешь, не сработаемся? Основная предпосылка энтузиазма в наличии - две чудо-девушки. Разве этого мало?

Седа смерила Рубена с ног до головы испытующим взглядом и вышла из лабораторий..

- Строгая, - весьма правильно понял ее взгляд Рубен.- Но я их хорошо знаю.

- Не устал? - спросил я.- Ты ведь дрекрасно знаешь, что я не любитель эдакой пустой болтовни.

- Принимаю к сведению, шеф,- без обиды согласился Рубен.

- Если хочешь, я дам тебе наши записи,- предложил я.- Ознакомься.

- Не хочу,- отказался Рубен.- Всему свое время.

-Сегодня только первый день, и я собираюсь провести его в роли наблюдателя.

Я пожал плечами и решил больше не замечать его присутствия. Сел за стол и взял ручку.

- Слушай, ты серьезно собираешься работать? - немного погодя спросил Рубен.

- Да, собираюсь.

- Вполне серьезно?

- Конечно.

- Тебе не мешать?

- Нет, почему же?

- У меня есть предложение.

- Слушаю.

- Давай работать вместе. Ты не смотри, что я болтаю. Понимаю, человек ты серьезный,- сказал он.- Но и я могу оказаться тебе полезным в таких делах, в которых ты не очень смыслишь.

- Мы ведь и так должны вместе работать? - удивился я.

- Я не о том. Ты, я слышал, хочешь старить какието опыты при низких температурах? Меня это очень интересует. Если мы станем работать вместе, обоим будет легче. Понимаешь, работы будет вдвое меньше.

- Да, но?.. Какое "но"?.. Тема у тебя стоящая. А кто знает, предложат ли мне еще когда-нибудь интересную работу? Так что ты подумай, взвесь. А я берусь все устроить. И все будет как надо. Поверь...

Я не удержался от смеха.

- Рубен-джан, но ведь...

- Никаких "но". Сказано, подумай. Тебя же не насилуют. Дело добровольное, я только предложил. А ты думай. Если решишь, что стоит,хорошо. А нет - ничего не поделаешь. Ну так думай. Идет?

- Ты, брат, не дашь человеку слово вставить! - разозлился я.- Позволь хоть объяснить тебе, в чем дело.

- Объясняй, зачем же кипятиться.

- Эту тему никто не утверждал и мне не поручал. Просто появилась у меня идея, вот и хочу поставить эксперимент. Интереса ради. А что получится, и сам,не знаю.

- Да ну! - удивился Рубен.- Как же так?

- А вот так,- сказал я.- Что поделаешь?..

- Ладно,- Рубен уселся за стол напротив меня.А если все же что-нибудь получится?

- Не знаю. Может, и получится нечто любопытное.

- Значит, может получиться?

- Может, и да... Сам не знаю. Потому и не хочу поднимать лишнего шума. В свободные часы думаю поработать. Для себя. Может, ничего и не получится.

- Значит, ты не уверен? - протянул Рубен.- И все же вдвоем нам будет легче. Что-то удастся - хорошо. А не удастся - в компании и смерть свадьба. Ну?..

- Тебе-то эхо зачем, Рубен? - пожал я плечами, - Ведь, кажется, в институте стихи писал?..

- Писал.

- Если не ошибаюсь, как-то даже пару стихотворений в "Авангарде" напечатали?..

- Да, только гонорар грошовый выписали,- огорченно сказал Рубен.- А потом больше ни строчки не печатали...

- Если бы я тогда предложил тебе, давай, мол, вместе напишем стихотворение, получится - хорошо, не получится - вдвоем горевать станем, ты бы согласился?

- Что ты порешь,- обиделся Рубен,- Стихл - это стихи. Их вдвоем не пишут. Сравнил!.. Да разве заниматься наукой и писать стихи - одно и то же?

- Для меня - да,-сказал я.-Только ты, наверное, не поверишь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Снега в городе нет. В небе висит оранжевый диск, солнца, а воздух холодный и колючий. Руки стынут даже в перчатках, и потому я засунул их в карманы пальто.

Проходя мимо витрин, краем глаза посматриваю на свое отражение. Вид у меня, надо сказать, довольно жалкий.

Но, как ни странно, люди проходят, не, обращая на меня абсолютно никакого внимания, не удивляясь моему виду.

Домой меня не тянет. Не знаю почему.

Вчера мне исполнилось двадцать семь лет.

Вчера Я ничего не сказал, жене. Сегодня утром тоже.

С работы пришел домой вовремя и, честно говоря, ждал какого-нибудь сюрприза. Но все было как обычно. Асмик торопливо расставила на столе тарелки. Пообедали за пять - десять минут. Молча. Потом я без цели вышел в коридор, заглянул в кухню. Но Ваган теперь не рассиживался здесь.

Арус одна не справлялась с заботами, и сосед мой добросовестно помогал супруге.

Кто-то потянул меня за рукав. Я остановился.

- Вы никого не видите перед собой. Влюблены, что ли?..- раздается над ухом женский голос.

Средних лет, приятная, но не сказать, чтобы красивая женщина нервно дергает меня за рукав. Оказывается, моя пуговица зацепилась за ее авоську. Целая история...

Я улыбаюсь.

- Еще смеетесь... Помогли бы лучше!

Женщина очень спешит. Женщина теряет терпение и вот-вот придет в ярость..

И я отрываю от рукава пальто пуговицу, которая так бесцеремонно вцепилась я авоську этой дамы.

- Пожалуйста,- говорю я, продолжая улыбаться.

Женщина изумленно смотрит на меня. Видно, удивляется столь быстрому и простому решению проблемы.

- Простите,- смущенно бормочет она и поспешно удаляется.

Вчера я перешагнул порог двадцатисемилетия. И вчера тоже лаша комната полнилась потрескиванием работающего телевизора.

Асмик упорно постигала премудрости английского языка. Она рассчитывала овладеть английским, заняться переводами., Я не сомневался, что она сможет даже издать эти переводы. Скажем, в женском календаре, как многоопытная домашняя хозяйка.

Сидя в одиночестве на кухне, обхватив голову руками, ядолго-долго не мигая смотрел, как от крана мерно отрываются капли и с неприятным звуком шлепаются в раковину. Кап-кап-кап!..

Мне было грустно. Грустно оттого, что так бесцельно и бессмысленно проходят годы.

Я добираюсь домой поздно вечером.

Подходя к нашему кварталу, невольно замедляю шаги.

Как бы мне хотелось,, чтобы это розовое многоэтажное здание было на краю света!..

Вот и наш подъезд. Уцелевшие стекла в окнах почернели от пыли.

Нажимаю на кнопку звонка. Жду.

Нажимаю снова.

За дверью раздаются шаги. Щелкает замок.

- Здравствуй, Ваган.

- Здравствуй,-говорит мой сосед и торопливо проходит к себе.

Не спеша снимаю пальто. Потом несмело толкаю дверь нашей комнаты.

Асмик сидит на постели. Укутав ноги одеялом и облокотившись на подушку, она зубрит очередное задание по английскому.

Сажусь за стол и принимаюсь за остявшую еду. Асмик упорно не смотрит на меня и не разговаривает.

Не доев, отодвигаю тарелку, подхожу в ней.

- Ты больна, Асмик?

Говорю очень нежно. В ответ молчание.

- Асмик, что случилось?

Словно упрямый ребенок, она ногой сталкивает меня с кровати. Став у ее изголовья, глажу ей волосы. Это она мне позволяет.

- Ты уходишь, а я тут сиди одна да считайся с чьими-то капризами,-недовольно произносит наконец она.

- А ты не сиди дома,- советую я ей.- Покончила с делами, выйди погуляй... Такая замечательная погода. И холодно, и снега нет.

- Не могу я больше жить здесь. Не выдержу. Сойду с ума!

- Что же делать? Прикажешь снимать квартиру? - полушутя спрашиваю я.

- Хотя бы.

- Ну хорошо. А платить?.. Ведь меньше сорока рублей с нас не возьмут? Мы и без этого не широко живем. Может, тебе лучше поступить на работу?..- Я делаю вид, что всерьез озабочен этой столь волнующей ее проблемой.- Станешь работать, и некогда будет скучать...

- Папа поможет,- беззаботно бросает Асмик.- Не хватало еще мне учительствовать. Вчера мне исполнилось двадцать семь лет.

Помню, как-то старик парикмахер, с которым я случайно разговорился, убеждал меня, что у человека в жизни должна быть цель. Это не новость. Это очень старая истина. И мне она ведома. .

Жизнь не должна быть бесцельной...

Вода из крана все капала. Кап-кап-кап...

Говорят, одно время были анкеты с обидными для самолюбия и достоинства человека вопросами. Теперь эти вопросы изъяты из анкеты. И все же хорошо бы, коли добавили один вопрос. Вопрос, одинаково важный для прошлого, настоящего и будущего.

Нужны ли вы обществу?

Многие, может, и посмеются над моей наивностью. Найдутся ли такие, кто даст отрицательный ответ на этот вопрос. И будет ли поставлен такой вопрос?..

Будет. Те, кто придет после нас, обязательно зададут этот вопрос.

А мы? А я?..

Я, наверно, промолчу.

Так зачем же Я живу и чем оправдываю свое существование?

Счастлив тот, кто может ответить на этот вопрос...

Я не был счастливым.

Я был грустным человеком.

- Ну ладно, пусть твой отец нам поможет,- соглашаюсь я.- Завтра же присмотрю квартиру поприличней. Договорились? А теперь расскажи, что случилось? Повздорила с Арус?

- Э,- вздыхает Асмик, - что еще могло случиться? Развесила пеленки по всей кухне. А балкон, спрашивается, для чего?

- На улице холодно. Может, боится простуды?

- А меня это не касается. Кухня не только для них. Если она еще раз навешает свои пеленки, я!..

- Асмик!

Она с ужасом смотрит на меня, сжавшись в клубок на кровати. Руками сжимает рот, чтобы не кричать. И словно издалека доносится до меня сдавленный голос:

- Левой...

Я, обессиленный, опускаюсь на стул.

Вчера мне исполнилось двадцать семь лет.

Вчера до глубокой ночи я просидел на кухне, прислушиваясь к звуку падающих капель.

Вчера мне было очень грустно и потому, что - Асмик забыла поздравить меня.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

- Ты не в духе? - входя и еще не сняв пальто, спросила Седа.-Или голоден? - Она вынула из сумки сверток и положила на стол.-Ужин принесла. Мама настояла. Сказала, из дому не выпустит, если не возьму. Ешь. Я обедала.

Я был голоден. После работы домой не ходил. А настроение... Настроение было неплохое, потому что сегодня вечером я ждал положительных результатов. Сегодня вечером наконец я смогу решить, имеет ли смысл продолжать опыты при низких температурах.

- А как же ты будешь без ужина? - озабоченно спросил я.

- Переживу, не бойся, голодной смертью не умру.

- Седа, можно задать тебе вопрос? - спросил я.

- Пожалуйста.

- Почему ты до сих пор не замужем? - спросил я.Не хочешь, не отвечай. Я не обижусь. Но не перестану удивляться, почему такая обаятельная девушка не выходит замуж?

- Только обаятельная? - лукаво прищурив глаза, спросила Седа.

- Не выношу красавиц. В них есть что-то отталкивающее.

- Стало быть...

- Ты не хочешь отведать, я понимаю и не настаиваю... Спасибо, все очень вкусно.- Я смял и бросил бумагу в корзину для мусора.

- Голодный ты был, потому и вкусно,- сказала Седа.

Мы принялись за дело. Некоторое время работали молча.

Седа вдруг уронила пробирку.

- Ничего! - успокоил я.

- Готово, - сказала Седа через минуту.

- Начнем?..

- Да ты сядь, чего стоишь? - посоветовала Седа.

- И ты садись.

- Волнуешься? - спросила Седа.

- Нисколько, - ответил я.

- А я волнуюсь,-сказала она.-Честное слово. Ужасно волнуюсь.

- Я, пожалуй, тоже немного,-признался я.

Для чего человек живет? Почему ему непременно хочется что-то создать, что-то оставить?..

Зачем я сижу здесь в лаборатории в этот поздний час и так волнуюсь? Ищу славы? К чему она мне? По-моему, жизнь у знаменитостей не ахти какая завидная. Всем их ставят в пример. Все стараются походить на них. Многие мечтают о том, чтобы любой ценой обрести славу, оказаться на мосте известного человека. А злосчастные знаменитости знай трудятся, отказывая себе во многих земных радостях, вечно обуянные и обремененные новыми идеями, думами и заботами.

А может, суть в деньгах? Может, я все это делаю, подсознательно уповая на большие заработки?..

Я был маленький, и была война.

Умерла наша соседка-старушка. Кажется, от тифа.

Ее похоронили, как хоронили в те суровые военные годы. На гроб тратиться не пришлось, потому как старушка еще за несколько лет до смерти припасла себе гроб и хранила его на чердаке.

Старушку, как и всех одиноких людей, очень скоро забыли бы. Но ее помнили долго. И не потому, что как-то особо чтили.

Дальние родственники старушки обнаружили в ее обитом жестью и украшенном медными гвоздями свадебном сундуке богатейшую коллекцию бумажных, денег. Царские - с двуглавым орлом и дашнакские - с прялкой - достались нам, ребятишкам. Мы попытались подсчитать всю сумму, но не смогли. Там их, наверно, было несколько миллиардов. Говорили, что особенную страсть старушка питала к красным тридцаткам,- и родственникам досталось несколько десятков свертков с ними. Я по сей день не могу понять, на что ей была эта коллекция. И сейчас у меня перед глазами ее сгорбленная фигура - тщедушная, жалкая и убогая.

Нет, деньги нужны только на жизнь, обычную, неприхотливую.

В любых обстоятельствах я все тот же Левой. Левон, у которого есть свод принципы, за кои он себя и уважает.

Левон, у которого вчера произошел с женой весьма досадный инцидент и который сегодня не пошел домой обедать.

Но для чего человек живет?..

- Для чего живет человек, Седа? - спросил я.- Для чего?

- Спятил?

- Нет, скажи: для чего человек живет? Для чего живем мы?

- Потом,- сказала Седа,- дотом поговорим.

- Вот Джуля бы сразу ответила,- заметил я.

- Кто это, Джуля? - спросила Седа.

- Моя двоюродная сестра.

- Да?! - усомнилась Седа.- А что бы ответила двоюродная сестра?

- Сказала бы, что люди живут для того, чтобы построить коммунизм. Ей вообще все ясно, все известно. И попробуй скажи ей, что ты не сумела и никогда не сумеешь ответить на мой вопрос. Коммунизм мы строим, чтобы человечеству жилось лучше. А теперь представим, мы уже.построили коммунизм. Во всем мире. Думаешь, тогда этот вопрос больше не будет возникать? Будет. Более того, я считаю, что при коммунизме, даже в анкетах, при поступлении на работу, будет такой вопрос.. К примеру: "Для чего вы живете?", или: "Нужны ли вы обществу?", или...

Седа вскочила с места и. кинулась к пробиркам, в одной из которых выпал oсадок в виде сгустка.

- Человек живет, чтобы познать себя! - сказала она твердым голосом.

- Старо,-махнул я рукой.-Мне нужно что-нибудь поновее.

- Желаемое ты обретешь на старости лет, когда будет прожита большая часть твоей жизни,- сказала Седа. - Пиши...

Она продиктовала показания измерительных приборов.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Во дворе у нас высилась, гора - остатки строительного мусора, забытого рабочими, возводивлшми дом. Летом, когда ветер поднимал пыль, гоняя ее по двору, жильцы на чем свет стоит ругали тех нерадивых строителей.

Потом выпал снег, укрыл гору, и тогда она обернулась бурной радостью для детворы...

Было около одиннадцати, когда я лодошел к дому. У горки еще царило оживление. Я подивился родителям, позволявшим детям оставаться на улице в столь поздний час.

Но, подойдя поближе, увидел, что это были взрослые, то есть Сами родители. Они лихо съезжали с горки по ледяной дорожке.

Постоял несколько минут с этими веселыми .людьми, явно мешая им,- они то и дело толкали меня, взбираясь на горку. Хотел было тоже попробовать скатиться разокдругой, но раздумал и направился домой.

Я решил, что, кроме исповеди об удачно проведенном опыте, ледяная горка тоже неплохой предлог для примирения с Асмик. Уговорю ее, спустимся покататься. Достаточно пару раз слететь по льду вниз, и мы уже ничем не будем отличаться от наших счастливых соседей...

Толкнул дверь нашей комнаты и вошел. Никого... И на столе никакой записки.

За дверью послышались шаги. Я обернулся. В дверях стоял Ваган.

- Асмик ушла, - сказал он.

- Знаю... Входи.

Ваган вошел и притворил за собой дверь.

- Я только пришел с работы - знаешь ведь, с рождением ребенка стараюсь ни на минуту не задерживаться...

- Дальше, дальше...- нетерпеливо потребовал я.

- Смотрю, Асмик выходит мне навстречу с чемоданом в руке,- продолжал Ваган.- Спросил, не помочь ли. Она отказалась. Да еще нагрубила, не лезь, говорит, когда не просят. Удивительный народ эти женщины, Левон-джан!.. Что скажешь?

- А дальше что?

- Ничего. Подхватилась с чемоданом и была такова.

- Чемодан-то, наверное, не пустой, а?

- Да, вроде бы не пустой.

Я закурил сигарету, в ярости стал ходить взад и вперед по комнате.

- Не откажи, Ваган, в просьбе...

- Слушаю, Левон-джан, пожалуйста.

- Свари кофе, выпьем по чашечке.

- Сейчас.

И он поспешил на кухню.

- Ваган,- крикнул я ему вслед,- а выпить чего-нибудь не найдется?

- Есть водка... Еще коньяк.

- Давай водку,- попросил я.- Хорошо бы и поесть что-нибудь...

- И это найдется,-сказал Ваган.-Вот только водку мы бережем для ребенка.

- Что ты! - изумился я.- Не делайте глупостей! Не спит - ничего, потерпите. А давать водку, чтобы уснул, не надо!..

- Да нет же! Ты что? Давать малютке водку! Мы же не чокнутые,улыбнулся Вагац,- Это для компрессов. Врач посоветовал: водку пополам с водой...

Ваган вышел, а я закурил еще одну сигарету и тут действительно вконец взбесился.

Что делать?.. Опять идти за Асмик?.. Опять уговаривать?..

А она снова выпроводит, меня?.. Нет, не пойду!..

Сидеть и ждать ее возвращения?

Сколько ждать? Один, два дня?.. Может, месяцы?.. А что, если она больше не хочет жить со мной?..

Что мне делать?..

Открыл форточку. Но долодный зимний воздух не помог мне прийти в себя. И вообще теперь мне уже ничего не поможет. Пропащий я человек.

Вошел Ваган, поставил на стол ополовиненную бутылку коньяка, хлеб, колбасу.

- А кофе? - спросил я.

- Кофе потом,- ответил Ваган,- поешь сначала.

- Не мог колбасу прилично нарезать! - придрался я.

- Торопился,- сказал Ваган,- да и боялся, как бы Арус не разбудить.

Я наполнил рюмки до краев.

- Будем здоровы! - сказал я и сам себе удивился.

- Будем! -чокнулся Ваган.

Я не смог втолкнуть в себя больше одного бутерброда.

Мы снова выпили.

- А может случиться, Ваган, чтобы Арус вдруг взяла и ушла? - спросил я.

- Не знаю,- пожал плечами Ваган.- Кто их разберет, женщин? Иная такое выкинет!..

- Значит, не исключено?

- Ну как тебе сказать? - сник Ваган.- Все бывает. Только...

- Что только?..

- Только... Я хочу сказать, что Арус такого не сделает!..

- Потому что очень тебя любит?

- Не знаю.

- Выпьем еще, Ваган, по одной.

- Ты пей, а я схожу за кофе.

Я осушил рюмку. Комната поплыла перед глазами.

Взял еще бутерброд. Но он не шел в горло.

- Не поедешь за Асмик? - спросил Ваган, внося кофе. - Хочешь, и я с тобой... Уговорим. Я извинюсь перед ней...

- Не пойду! - решительно объявил я.- А ты с чего это решил извиняться?

- Да ведь и мы вроде немного виноваты. Не развесь Арус на кухне пеленки, вы бы не поругались и Асмик бы на тебя не обиделась?.. Понимаешь, по-моему, она из-за этого и ушла. Что скажешь?

- Нет, дорогой, Асмик ушла не из-за этого. Пеленки - только предлог.

- Эх, Левон-джан, что было делать? Ведь в такие холода Арус нельзя то и дело выскакивать на балкон. Она кормит, простудится, тогда... А в комнате развесить- влажность, ребенку вредно. Можно ведь потерпеть, Левон-джан, пока потеплеет? Что же, из-за такого пустяка и нам ссориться и вам чуть не до развода?.. Ужасно. И все из-за нас!..

- Нет, дорогой,-повторил я.-Для того чтобы уйти, если человек на это решается, повод всегда найдется. Я за ней не пойду. Ни за что.

- Как знаешь.

- Сигареты есть? Мои кончились.

- Найдутся.

Он положил на стол пачку.

- Что же, выходит, и впрямь разойдетесь? - спросил Ваган.

- Не знаю,- пожал я плечами.- Но то, что за ней не пойду,- это точно. Даже если дойдет до развода.

- Не дело это.

- Дорогой, ты, счастливый человек,- сказал я.- А счастливым людям в таких закавыках не разобраться. Я, например, нисколько не удивился бы, если ты вдруг завтра объявил бы, что разводишься с Арус.

- Типун тебе на язык! - испуганно вскинулся Ваган.

- Да это я так, прости... Пропащий я человек, Ваган, ничего у меня не клеится.- Говорю и чувствую: сейчас заплачу, до того мне стало, жалко себя.

- Не падай духом, Левой,- принялся успокаивать меня сосед.- Все проходит. Помиритесь. Все кончится как нельзя лучше.

- Кончится, говоришь?.. Уже кончилось. Понимаешь? Кончилось...

Я был пьян ужасно.

- Не говори так, Левой. Не говори. Выпей кофе.

- Ты меня не поймешь, потому что ты счастливый человек!..

Я повалился ничком на кровать и заснул.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

По вечерам я читал фантастические романы. Но чаще садился заниматься. И как ни трудно бывало оторваться от Конан Дойля, Бредбери и Уэллса, я тем не менее столь же самозабвенно погружался в теоретические вопросы, сухие формулы и числа.

После ухода Асмик одно обстоятельство доставляло мне, как, вероятно, и любому мужчине, особое неудобство свалившуюся на их голову беду мужчины по-настоящему осознают тогда, когда вспоминают, что .существует еще и желудок, который методично требует своего, не считаясь с тем, дома жена или ушла.

Несколько дней я обходился так называемым швейцарским сыром и сметаной из гастронома напротив.

Потом решил обедать в ресторане. Но это не оправдало себя. Официанты быстро разочаровались во мне, потому что к обеду я заказывал только лимонад лли "Джермук".

К счастью, по путл в научно-исследовательский институт, точнее, на химзавод л обнаружил скромную закусочную, помещавшуюся в подвальчике старенького двухэтажного дома. Внешне она была малопривлекательна. Но закусочную бойко посещали, и в конце недели я тоже решился заглянуть в нее. Неожиданно мне там понравилось, может, потому, что ждал я худшего. Маленький зал оказался очень чистым и уютным.

В первый день я чувствовал себя в закусочной чужим, белой вороной среди людей, лица которых большей частью были мне знакомы,- наверное, с завода.

Моего появления никто, понятно, не отметил. Больше того, меня вообще не замечали. Пышноусый мужчина за стойкой, лицо которого под лампой дневного света казалось средневековым и которого все звали Зулум, Зулум-джан, даже бровью не повел, когда я попрасил всего одну порцию шашлыка и бутылку минеральной воды.

Я сел за стол в углу, у стены. Спустя несколько минут Зулум, протянул мне бутылку минеральной воды, завернутый в лаваш[Лаваш - тонко раскатанный хлеб, выпекаемый в тонире - специальной печи, устроенной в земле. ] шашлык и небрежно нарезанный на тарелке салат из парниковых помидоров и огурцов.

Я растерялся: салата ведь я не просил, не чужой ли дали, не ждет ли его кто-то?

- На, бери, дорогой,- тоненьким голоском произнес пышноусый Зулум.

- Но я салата не заказывал...

Неожиданно Зулум улыбнулся и подмигнул мне, дескать, понимаю, первый раз пожаловал сюда. И сказал:

- Возьми, дорогой. Как же можно без зелени?

Шашлык был вкусный.

Я ел медленно, разглядывая сидящих вокруг людей, которые, наверное, приходят сюда из разных концов города.

По-видимому, это - почитатели Зулума, считающие настоящими и безупречными именно его шашлыки.

Потом мне надоело изучать этот люд. Ничего интересного: едят, курят, расплачиваются и уступают свое место другим.

Есть на свете одна Седа, и это Седе я на следующий же день рассказал об уходе Асмик. Она не поверила, решила, что я шучу.

- И это уже не впервые, - сказал я,- потому никакая не случайность. Асмик стала просто невыносимой...

- Знаешь, Левхш? - прервала меня Седа.- Избавь меня от подробностей ваших семейных неладов.

Действительно, зачем я рассказал это Седе? Зачем? Наверно, оттого, что у каждого человека есть на свете кто-то близкий, кого вспоминаешь, когда тебе особенно трудно. Так разве мне нельзя поделиться с товарищем?..

- Ты уже зрелый мужчина, Левой,- устало проговорила Седа.- Даже опытнее иных, потому что ведь не от всякого мужчины уходит жена.

- Что ты этим хочешь сказать? - рассердился я.

- Только то, что мы не дети. И чужая женщина никогда не может быть другом женатого человека. Понятно? Ты химик, а я обыкновенная лаборантка. И все. Может быть, ты еще попросишь меня сходить за твоей супругой?

- Зачем ты так? - обиделся я.- Я и сам за ней не собираюсь. И уж тем более не только тебя, никого не попрошу о подобной услуге. Наше супружество так должно было кончиться, так оно и кончилось. Прости, что я навязал тебе свои неприятности. А не желаешь, чтобы я считал тебя своим другом, пожалуйста...

Седа, усмехаясь, отошла, и л еще раз убедился, что нет на свете женщины, чьи действия были бы более, или менее логичны. От них только и жди какого-нибудь .выверта. Сегодня тебя бросят без всяких объяснений, завтра обругают за то, что назовешь женщину другом, послезавтра еще чтонибудь... И так всегда.

Я, может, и заказал бы вторую порцию шашлыка, но к моему столику подошли двое, спросили, нельзя ли подсесть.

Я, конечно, позволил, но, допив оставшиеся полстакана минеральной воды, поспешил уйти из подвальчика.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

- Мудрая игра,- сказал дядя в этот вечер.- Единственная игра, которая заставляет человека шевелить мозгами, думать. Ты на футбол ходишь?

- Никогда не был на стадионе,- ответил я.

- Говорят, что и футбол, конечно - дядя умолк, подыскивая нужное слово. Почесал в голове и проговорил: - Но интеллектуальная игра - это шахматы! Обдумывая каждый следующий ход, надо быть стратегом, философом, наконец, художником. А может, кстати, наоборот?.. Может, шахматы приводят в конце концов к тому, что человек становится философом?.. Как ты думаешь?..

- Не знаю,- чистосердечно признался я.

- Четверть века я играю в шахматы сам. с собой. Да, сам с собой. И ни разу не изменил этому своему принципу! - гордо сказал дядя.

- Собираюсь! - огорошил меня дядя.

- Не верю,- сказал я.

- Поверь. Шахматы открыли мне одну великую истину. Дотоле, пока человек в жизни сам себе противник, пока он одинок и вокруг него никого, не понять, выигрывает он или терпит поражение. Понимаешь? Чтобы знать, победитель ты или побежденный, необходимо иметь партнера, товарища в игре. Вот это и есть истина. Но бывает, как видишь, и так, что для осознания этой истины теряешь четверть века из своей такой недолгой жизни.

- Это очень грустно.

- Конечно, грустно. Но не такие уж это пропащие годы. Ты наверняка теперь поверишь, если я скажу, что. отчужденность в конце концов приводит к патологии. Твоя.жена тебя бросила. Это, видимо, такая судьба у всех у нас в роду, но ты смотри, никогда не играй сам с собой в шахматы. Ты слушай меня. Успеешь еще полистать книгу.

Я положил на стол пухлый исторический роман.

- Выясняется, что свою жизнь я прожил для себя. И только одно я могу в результате оставить тебе в наследство - мой жизненный опыт.- Дядя ставшим уже привычным движением сгреб с доски шахматные фигуры. - Бывает и так,сказал он,- не окончив игры, прекращаю ее. А знаешь почему? Потому что вдруг вижу, что сделал намеренно неверный ход, дабы черные потерпели поражение. Так получается в тех случаях, когда, не знаю почему, я думаю, что мое истинное "я" играет белыми.

Дядя умолк. Потом снова установил на доске фигуры.

И опять начал играть сам с собой.

- Но это же самообман? - сказал я.

- Верно. Потому игра и прекращается. И в жизни иногда одинокип ушедший в себя человек тешится самообманом. А опомнится - уже поздно. Разница между жизнью и шахматами в том, что в шахматах можно с легкостью сбросить фигуры с доски, а в жизни ничего не сбросишь.

Я мало что уяснял себе из размышлений дяди. Чувствовал, что он хочет вложить в меня что-то полезное, мудрое.

Но изъяснялся он слишком сложно. Может, это только так казалось, что сложно?..

Я глянул в напряженное, сосредоточенное лицо дяди.

- Ничего не сбросишь, ни в чьей жизни,-: не поднимая головы, сказал он.- Правильно говорю? Ни в чьей!..

- Конечно,- механически ответил я.

- Говоришь, сколько дней, как Асмик ушла? - спросил вдруг дядя.

- Недели две уже будет.

- И что же ты столько времени ничего не говорил?

- Думал, она вернется,- стал оправдываться я.

- А сейчас больше не надеешься?

- Нет!-ответил я.- И жизнь стала какой-то бессмысленной.

- Ты просто не привык еще жить один. Это пройдет. А смысл придает жизни сам человек. Больше никто. Ясно? Посмотри-ка, кто там стучится.

Я с трудом одолел старый замок. Передо мной стояла Джуля.

- Здравствуй, Левой.

Она прошла в комнату, я последовал за ней.

- Поздравь меня, папа! - сказала она, подставляя дяде щеку.

Акоп Терзян поцеловал ее, что-то пробормотал, потом громко спросил: - А с чем?

- Меня перевели на другую работу. Я уже говорила тебе об этом.

- На химический завод? - спросил дядя, и в голосе его мне послышались тревожные нотки.

- Ага! - кивнула Джуля.- Секретарем заводского комитета комсомола.

- Гмм!.. Я же тебе не советовал этого...

- Товарищи сочли, что я обязана согласиться. Убедили, что мое место там.

- Что они еще говорили? - поинтересовался дядя.

- Еще?..-Джуля потянулась к нему.-Поцелуй еще разок, скажу.

Дядя, улыбаясь, покорно выполнил ее требование.

- Ну?..

- Говорили, что это большая организация и работа очень ответственная, что я наберусь опыта, а потом меня продвинут и дальше. Так и сказали. Даже обещали, что это будет скоро... Честное слово.

- Гмм! - снова закашлялся дядя.- Что ты скажешь, Левой?

- Оно, конечно, хорошо! Поздравляю!

- Вместе поработаем! - сказала Джуля. - Все будет хорошо. Асмик вернулась?

- А откуда ты. знаешь, что она ушла? - удивился я.

- На днях ее встретила. Она была какая-то не своя. Помоему, ждала, что ты придешь мириться. Не сердись, Левой, но ты ведешь себя по-свински. Говорю это тебе по-родственному и по-товарищески. Честное слово, нельзя так.

- Спасибо! - сказал я и надел пальто.- Пойду. Уже поздно. Спокойной ночи.

- Когда будешь свободен, заходи. У меня к тебе дело. Благо, теперь не далеко ходить.

- Зайду,- пообещал я.

И, не оглядываясь, спустился по темной лестнице.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Собираясь перейти улицу, я вдруг заметил Симоняна.

Он был еще далеко, и я решил притвориться, что не вижу его. Но тут же услышал:

- Левой!

Пришлось остановиться. Симонян, прибавив шаг, нагнал меня.

- Привет!

- Здравствуйте,- ответил я и, чтобы хоть что-то сказать, спросил: - Как поживаете?

Симонян, не отвечая, сказал: - Ты далеко живешь?

- Далеко.

- Очень?

- Пойдемте пешковд, - предложил я.

- Пошли,- обрадовался он.- Очень люблю ходить пешком.

На удице было безлюдно. Мы шли. мимо парка. Ветви деревьев поникли. Обещали, что зима в этом году и настоящие холода еще впереди, ждать их надо дней через десять - пятнадцать.

Мы долго шагали молча. Я начал злиться. И наконец не выдержал, спросил:

- Зачем вы меня окликнули?

- Люблю общество приятных людей,- ответил он.

- Это я-то приятный человек? С каких пор?

- С первого же дня, как знаю тебя. Я быстро распознаю людей.

Дошли до цирка. У киоска он остановился.

- Подожди, сигарет куплю. Ты какие куришь?

- У меля есть,- сказал, я.

Но он все-таки купил две пачки "Шипки" и одну протянул мне. Я попробовал отказаться, но он заставил взять, вдруг, говорит, пригодятся, ужасно ведь, если у.курящего человека нет ничего про запас и приходится маяться, скажем, целую ночь...

- Ведь уже тюд, как ты работаешь в институте? - спросил он.

- Чуть больше.

- А я уж пятнадцать лет на заводе,- сказал он.

- И столько же лет секретарем парткома?

Симонян засмеялся:

- Первый год я секретарем. А раньше был монтажником. Помню, вернулся с фронта, пришел на завод - пятый цех тогда строили. Тот, что возле котельной. В том цеху я и получил трудовое крещение.

- Вы долго были на войне? - спросил я.

Симонян цочему-то не ответил. И через минуту-другую задумчиво произнес:

- Странный ты какой-то, Левой!..

- Чем?

- Не знаю. Только вижу, чувствую - странный. Чудной малость.

- Это плохо?

- Нет. Сейчас нам таких очень даже недостает. Особенно среди молодежи. В голове у них все больше развлечения и ерунда. Не знаю, может, я ошибаюсь. Но так мне кажется. А может, я чуть от времени поотстал. Не знаю.

- Я тоже не очень вникаю и не знаю, что делается вокруг.

- А должен бы. Но это, наверно, потому, что ты сам себя еще не очень знаешь.

Я не стал возражать.

- У вас в институте там что-то не очень ладится, - переменил он тему разговора.

- Не знаю...

- Я все не могу понять, что происходит. Почему не дают людям работать во всю силу. В ком и в чем помеха.

- Не знаю.

- А может, никто никому ни в чем вовсе и не мешает?..

- Не могу сказать...

- Может, у вас просто маловато чудаков? - спросил Симонян.- Ты что, сегодня не в-духе?

- Есть малость.

Он не уточнял, отчего я не в духе. А если бы поинтересовался, я бы рассказал ему, как сегодня в полдень Джуля без лишних слов вдруг заявила мне: "Я хочу дать тебе добрый совет": "Слушаю тебя".

"Ты работаешь над какой-то темой".

"Да".

"И один".

"Один".

"Говорят, тема серьезная".

"Не знаю, возможно".

"Не скромничай,- сказала Джуля.- Наверно, и папа тебе помогает?" "Конечно, помогает".

"И ты один будешь работать над серьезной темой?" - с укором сказала она.

"Предпочел бы один. Если нельзя, не стану".

"Работай. До разве плохо, если, скажем, силами коллектива... Совместно... Ты понимаешь меня? У нас говорят: веник по прутику переломаешь, а весь, целиком, надвое не сломишь".

"Верно говорят".

"Я примерно о том же... Почему ты отказываешься работать с Рубеном? Если тема серьезная, в перспективе полезная делу, так надо по возможности быстрее довести ее и сдать производственникам!" "Я же сказал, дто предпочитаю пока работать один".

"Напрасно, Левой. Говорю тебе по-дружески,- Джуля нервно вертела в руках толстый синий карандаш.- Ты стремишься отколоться от коллектива".

"Ну разве у меня нет права самому заинтересоваться и заняться тойили иной темой?" "Дело твое! - сухо сказала Джуля.- Но если ты станешь упорствовать, мы будем вынуждены принять меры".

"Угрожаешь?" " П ре дупреждаю ".

"Спасибо, Джуля. Но знай, с Рубеном я никаких дел иметь не буду. И никто меня не заставит".

"Комсомол заставит".

"Не спекулируй. Ты, во всяком случае, не есть комсомол".

"Смотри какой философ!" "Может, ты потрудилась бы переменить, тон? А то некрасиво получится! Придется мне грубить двоюродной сестрице".

"Перед тобой не сестрица, а секретарь комитета комсомола!" - повысив голос, отчеканила Джуля.

Я опешил.

"Буду разговаривать с Айказяном". Джуля поднялась, давая понять, что разговор окончен.

"Не буду с ним работать",- сказал я.

" Будешь!" "Пристроила хахаля, да еще хочешь, чтоб с ним цацкались!" процедил я и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты...

Если бы Симонян спросил, я бы непременно рассказал ему, отчего я не в духе.

Мы подошли к остановке девятого троллейбуса.

- Дальше поеду,- сказал я.- Иначе до утра не доберусь домой.

- А я уже почти дошел. Сейчас придется давать жене объяснения за такое опоздание. Без этого она у меня не может. Ты женат?

- Даже успел развестись,- ответил я.

- Давно? - удивился он.

- Да уж недели две-три.

- Чепуха. Помиритесь. Прощай.

Он свернул направо, а я бросился к уже трогавшемуся троллейбусу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

- Мы решили сегодня съездить в Цахкадзор,- сказал Рубен.- Поедешь с нами?

- Зимой в Цахкадзор?..

- Конечно, дорогой. Неужто не слыхал, что в Цахкадзоре зимой прекрасно можно кататься на лыжах?

- И все же я не поеду.

- Ты, брат, консервативный мужчина... Тьфу, не то сказал! - Рубен усмехнулся и полушепотом добавил мне на ухо: - Если точнее, то ты сейчас вообще никакой не мужчина.

Я искоса глянул на него и, скрипнув зубами, проговорил:

- Человек я не агрессивный,, но в некоторых случаях не упускаю возможности расквасить рожу хаму.

Рубен попятился назад, отчего я предположил, что вид у меня был довольно грозный, а тон решительный.

- Бог с тобой, да ты совсем шуток не понимаешь! - пробормотал Рубен.Хоть бы выслушал до конца...

Я скрестил руки на груди.

- Говори.

- Не мужчина ты...

- Что?..

- Погоди... Дело есть. Обезьяна превратилась в человека не только для того, чтобы на ногах стоять, но и чтобы на лыжах тоже ходить,- скороговоркой выпалил Рубен.- Шучу, конечно. Такая привычка. Я постараюсь впредь, Левон-джан, раз обижаешься...

- Ладно, значит, отправляетесь походить на лыжах,уже спокойнее сказал я.- На меня не рассчитывайте. Я не охотник ноги ломать.

- Как знаешь...

- С понедельника начнем параллельные опыты,- входя в лабораторию, объявил Айказян.

Девушки и Рубен сделали вид, что поглощены процессами, происходящими в пробирках.

- Будем работать с двумя инициаторами,- Айказян взял листок бумаги и извлек из нагрудного кармана свои знаменитые авторучки.

Их было три. Красная, синяя и черная. И в каждой были чернила соответствующего цвета.

Он начертил на бумаге два круга, затем вписал в них красными чернилами химические формулы и начал пояснять. Точнее, он не объяснял, а давал указания. В завершение между прочим сказал:

- Напрасно ты мучаешься с жидким азотом. Мне кажется, и в простой воде можно дробить молекулы мономера. По-твоему, при температуре ниже нуля внутренние напряжения слабее? Подумай-ка над этим.

- Подумаю,- пообещал я.

Айказян добавил вполголоса:

- Я нахожу, что состав лаборантов пополнился очень своевременно.

- Это можно было сделать всегда. Но, может, и хорошо, что нелегкая задача уже решена,- ответил я.

Шеф взглянул на меня из-под мохнатых бровей: - Так считаешь?..

- Я же сказал.

Упрятав авторучки, Айказян смял и выкинул в корзину исписанный листок и молча вышел из лаборатории.

- Почему ты отказываешься ехать в Цахкадзор? - спросила Седа.

- А ты собираешься?

- Конечно.

- Я ни разу в жизни не стоял на лыжах!

- Ничего, научишься,- принялась уговаривать Седа.

- Значит, и ты тоже едешь...

- Да, да!..

На остановке я не стал, как обычно, прощаться с Седой, и мы вместе свернули влево.

- Седа, а ты хочешь, чтобы я поехал?

Мы прошли еще метров сто, и она наконец проговорила: - Поедем. Развеешься. Вот уже. несколько дней на тебя просто страшно смотреть...

- И много их собирается?

- Кого?

- Едущих?

- Не знаю. Рубен предложил мне, и я сказала, что поеду, если и ты...

Мы остановились возле ее дома.

- Во сколько отправляемся? - спросил я.

- Через два часа надо быть на вокзале.

- Едем поездом? - удивился я.

- Поездом.

Стал лихорадочно прикидывать, успею ли съездить домой, потом вовремя добраться до вокзала, и вдруг вспомнил о самом главном, о лыжах... У меня ведь их нет. Какой же смысл ехать в Цахкадзор?

- Не волнуйся,- успокоила Седа.- У меня две пары. Еще осенью запаслась. Уж очень они были хороши. Не удержалась. И палки бамбуковые, не алюминиевые. Так что все в порядке.

Я с отчаянием взглянул на часы, потом на перегруженные троллейбусы и трамваи.

- Не успею съездить домой,- мрачно заметил я.

- Хочешь, пойдем к нам? - пригласила Седа.- Пообедаем, потом возьмем такси -и на вокзал.

- Ас Рубеном ты не договаривалась?

- Нет. Когда ты сказал, что не едешь, я тоже отказалась.

Седа прошла вперед и стала торопливо подниматься по лестнице. Я еле успевал за ней. Она достала из сумочки ключи и, открыв дверь, пригласила меня войти.

Я почему-то думал, что дома у них никого нет, но, уже снимая в коридоре пальто, услышал: - Это ты, дочка?

- Я, мам,- отозвалась Седа.- Со мной товарищ.

- Левой?

- Да...

Мать Седы сидела в кресле. Я подошел и поздоровался с ней за руку.

- Садись, сынок,- пригласила она. Потом хрипловатым голосом спросила: -Ты спешишь, Седа?

- Да, мам, - ответила Седа, повязывая передник. - Мы едем в Цахкадзор.

Ситцевый передник с яркими цветами придавал Седе новое очарование. Она сделалась более земной, более близкой и очень какой-то ясной.

- Я сейчас накормлю тебя, мам,- сказала она.- И мы поедем А завтра к вечеру буду уже дома.

Завтра вечером. А я-то думал, что сегодня же и вернемся.

- А есть там где ночевать? - спросил я.

- С ночевкой несколько сложновато, но что-нибудь придумают,- успокоила Седа.- Я не первый раз туда еду, всегда устраиваемся.

Она придвинула кресло матери к столу и, усевшись напротив меня, спросила:

- Выпьешь что-нибудь?

Мать Седы пристально, взглянула на меня.

- Нет, спасибо,- ответил я.

- У меня есть французский коньяк, - улыбнулась Седа.- И знаешь, все не было случая открыть. Давай?!

- Нет, я вообще не пью. Но если бы и выпил когда, то только нашего. А сейчас, ей-богу, не хочется.

- Ты женат, Левой? - вдруг спросила мать Седы.

Я опустил ложку с супом в тарелку и взглянул на Седу.

- Закутай хорошенько ноги, мама, - выручила меня Седа.

Потом мы молча продолжали есть.

Седа принесла из кухни плов с черносливом и сказала, что обязательно зажарила бы в духовке курицу, знай, что я буду у них обедать.

- Седа мне много рассказывала о тебе, Левон,- сказала мать.- Я давно хотела тебя увидеть, но ты почему-то все отказывался зайти.

Я удивился: Седа ведь никогда не приглашала меня к себе домой.

- Очень занят, - ответил я. - Вечерами тоже работаю, не в лаборатории, так дома.

- Знаю, знаю. Дочка говорит, что ты будешь большим ученым.

Мне стало неловко, и я в душе обозлился на Седу.

- Чего смутился? - заметила мать Седы.- Сейчас перед способным человеком открыты все пути...

- Мам,- перебила ее Седа,- какой компот открыть, персиковый или абрикосовый.

- Спрашивай у гостя. Я сказал, что. предпочитаю персиковый.

Когда Седа вышла за компотом, мать просительно прошептала:

- Левон-джан, пожалуйста, никогда не обижай Седу. Она у меня единственная.

- Ну, что вы! - аоскликнул я.- За что мне ее обижать? Она мой хороший товарищ. В лаборатории, правда, мы иногда спорим. Но это только по работе. А по работе всякое случается. - Я боялся замолчать, чтобы мать Седы еще чтонибудь не сказала. И потому болтал без умолку.- Без стычек и споров и дня не проходит. Люди ведь заинтересованы в своем деле, каждый ищет лучшее решение. Отсюда и споры. Но, кстати, они даже делают работу интереснее...

Вошла Седа, и я замолчал.

Но вот, взяв лыжи, мы собрались уходить, и мать Седы сказала:

- Левон-джан, ты там позаботься о Седе. Смотри, чтоб она не простудилась. Ты не представляешь, какая она упрямая...

- Обещаю вам! - заверил я.

На улице нам сразу подвернулось такси, и мы попросили водителя поскорее доставить, нас на вокзал.

Кроме лыж Седа еще взяла с собой дорожную сумку.

- Боишься, что мы в Цахкадзоре с голоду помрем? - спросил я.

- Тут не только еда. И лыжные костюмы тоже,- сказала Седа.- Думаешь, прямо так и будем там? - она показала на мои полуботинки, на каучуке.- Стоит тебе разок приобщиться и войти во вкус, вовек не захочешь, чтобы наступила весна. Честное слово! Жаль только, не каждое воскресенье удается выбраться... За мамой ведь некому приглядеть. Иногда только прошу соседку...

- У нее что, ревматизм?

- Хуже. Паралич,- ответила Седа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Четыре или пять зеленых вагонов. Широкие полки забиты узлами, детьми и безучастными ко всему вокруг пассажирами.

И очень много молодежи. Наверное, студенты. Все в лыжных костюмах. Девушки в брюках и в ярких шерстяных свитерах. В конце вагона под аккомпанемент худощавого паренька-гитариста несколько человек поют "Киликию", чуть поодаль сидят двое. Девушка держит в ладонях пальцы парня и незаметно ласкает их. Они не обращают на нас никакого внимания. Не обращают внимания и на двух севанских крестьянок, которые только головой покачивают, дивясь бесстыдству "этой молодежи".

Восседающий на соседней скамье старик вставляет в свой мундштук из вишневого дерева "Аврору" и начинает дымить.

Один из парней предупреждает его, что в. вагоне курить запрещено, особенно нельзя этого делать в присутствии женщин. Но старик будто не слышит его, не обращает никакого внимания. А когда молодой человек повторяет свое замечание, старик вдруг начинает громко сетовать, что, дескать, нет у современной молодежи никакого уважения к старшим, учат их, учат годами, но никакого им от науки проку...

Сетует, но сигарету гасит и, вынув ее из мундштука, заботливо вкладывает обратно в пачку.

Самым поразительным в нашем путешествии было то, что электричка часто останавливалась, хотя никаких станций но дороге не было. Останавливалась, потому что возвращавшиеся с полей колхозники считали себя вправе воспользоваться новым для этих мест видом транспорта и, где ни завидят электричку, поднимают руку. Машинист охотно тормозит до полной остановки, подбирает людей и едет дальше до следующих просителей.

Меня эти бесконечные остановки нервируют. Я злюсь, в душе ругаю на чем свет стоит и машиниста, и этих странных путников. Но когда потом вглядываюсь в лица тех двоих, что, занятые собой, никого и ничего не замечают, понимаю, что эта поездка прямо для них: чем дольше она протянется, тем и лучше.

Седа не смотрит в мою сторону. Задумалась. Я исподтишка разглядываю студенток вокруг нас и убеждаюсь, что Седа самая красивая. Переполняюсь гордостью оттого, что многие смотрят на нее восторженно, и оттого, что эта, такая непохожая на всех остальных, девушка едет в Цахкадзор со мной, что она мой друг и что многие хотели бы оказаться на моем месте, но где им...

Я снова всматриваюсь в студенток.

Нет. Седа совсем другая.

- Хватит пожирать глазами бедняжек,- шутливо замечает Седа и лукаво улыбается. А в голосе ее мне слышатся нотки досады. Она явно недовольна.

Ревнует?!.

Мысль, что она может ревновать меня, ударяет мне в голову. От волнения я даже покрываюсь испариной. Никогда бы не подумал. Меня вдруг пронзает, что Седа не проето мне друг. Но я тотчас беру себя в руки, убеждаю, что все вызвано определенной обстановкой и обстоятельствами...

Вокруг нас молодые ребята - парни и девушки. Песни, влюбленная пара, отрешившаяся от всего мира. Это настраивает на романтический лад...

И чем старательнее я пытаюсь освободиться от туманных мыслей, тем выше и недоступнее кажется мне Седа, тем больше она удаляется от меня. И мое желание не отстать, дотянуться до нее становится безудержным.

Седа тоже дышит неровной Мне вдруг чудится, что я слышу удары ее сердца. Тревожные, но мягкие.

Электричка снова останавливается.

Лес лыж движется к выходу.

Седа поднимается.

- Доехали,- говорит она.

Автобусы увозят нас со. станции в Цахкадзор.

Кругом только голубоватый искристый снег. Да ветер, спотыкаясь, несется по неровным полям.

Прежде чем научиться по-человечески стоять на лыжах, я,несколько раз падал. А Седа попала в свою стихию. И я восхищался ею.Я весь взмок. И про себя подумал, что отныне каждое воскресенье буду приезжать сюда, чтобы по-людски отдохнуть, так мне тут нравилось.

Седа решила прокатиться до ущелья. Я отказался сопровождать ее. Она разогналась и вскоре уже была одной из многочисленных, мчащихся по склону живых точек.

Обернувшись, я увидел перед собой незнакомую девушку в огромных черных очках.

- Вы в первый раз, в Цахкадзоре? - спросила она.

- Как вы догадливы,- съязвил я.

- Не догадлива. Просто я знаю,- без обиды ответила она.

Я посмотрел вниз, не поднимается ли Седа.

- Подругу вашу я тут встречаю часто...

- Да?

- И как вы позволяете ей одной?..

- А что тут такого?

- Не знаю, я с трудом добиваюсь разрешения...

Девушка улыбнулась.

- У родителей? - спросил я.

- Нет,- протянула она.- А вы, я вижу, eще не очень опытный лыжник.

- Ну, положим, кубарем катиться я уже умею.

- Хотите, поучу вас? - предложила девушка.- Я люблю иногда взваливать на себя тренерские обязанности. Ваша приятельница не ревнива?

- Не думаю.

Девушка засмеялась.

- Что я сказал смешного? - удивился я.

- Простите. Я просто так. У меня сегодня чудесное настроение. Кстати, мы с вами еще не познакомились...

Девушка уже изрядно утомила меня, а Седа, как назло, поднималась но склону черепашьими шагами.

- Ты, я вижу, уже готов изменить мне, Левой? - заметив нас, веcело крикнула Седа.

- Ни в коем, случае, - улыбнулся я. - Просто девушка не хотела оставить меня в одиночестве.

- Ну конечно! - сказала Седа.- Не упускаешь случая.

Я растерянно оглянулся. Но назойливая девушка уже исчезла.

- Жалеешь? Может, я действительно помешала? - спросила Седа.-Беги за. ней. Такие неожиданные знакомства часто бывают роковыми.

Мне не нравились ее подковырки, но Седу это мало беспокоило. Наоборот, она казалась довольной, считая, что бьет в цель.

Был уже поздний вечер.

Мы молча сняли лыжи, подняли дорожную сумку из-под облетевшего до последнего листка дерева и медленно зашагали в сторону поселка.

- Найдем ли мы ночлег? - забеспокоился я.

- Не бойся. На улице не останемся,- сказала Седа.

Уже совсем, стемнело, когда мы добрались до турбазы.

Было бы удивительно, если бы там оказались свободные места. Из Дома творчества писателей нас тоже выставили.

А о гостинице не могло быть и речи.

Я с отчаянием взглянул на Седу.

- Не волнуйся,- сказала она.

- Мы останемся на улице.

- Ну и паникер же ты! Лучше давай попробуем постучаться в любую дверь!..

Постучались.

Хозяин с сожалением сказдл, что у него уже есть такие, как мы, гости. Пришлось извиниться, и, неуверенно ступая в темноте, мы подошли к следующему дому.

- Плохи наши дела,-посетовал я.-Те, кто подальновидней, заранее позаботились о ночлеге. А мы...

- А мы любезничали с незнакомыми девушками! - съязвила Седа.

Хозяину было, наверно, лет сто.

- Пожалуйста, пожалуйста,- сказал он, не спрашивая, кто мы и чего хотим. О нашем положении красноречиво свидетельствовали лыжи и наши лица с написанным на них отчаянием.

Вошли в дом.

В маленькой комнате полыхала раскаленная чугунная печь и пахло паленым.

- Присаживайтесь,- предложил хозяин.

Мы сняли куртки и некоторое время не отходили от печки, грелись.

- Сын с невесткой в город уехали,- сказал старик.Я тут один,остался. Рад, что вас ко мне занесло. Не выношу одиночества. Чем одному, лучше помереть. Вы из Еревана, да? Потому спрашиваю, что приезжают все больше из Раздана, Дилижана, из Кировакана. Можно подумать, там снега мало.

Разговорчивость старика грозила нам бодрствованием до рассвета.

- Чайку бы нам, отец. Не найдется ли? - спросил я.И еще просьба, приютите нас на ночь. Не то придется на улице ее коротать...

- Будет вам и ночлег,- успокоил он нас.- И чаем напою, и спать положу. А вы, никак, студенты?

- Нет, работаем. В научно-исследовательском институте,- сказала Седа, доставая пироги из наружного отделения дорожной сумки.

- Да?.. Это хорошо,- сказал старик.- На будущий год внук у меня влнститух поступать будет. Вы, выходит, люди полезные. Говорится в народен сделай добро и хоть в воду его брось - не утонет, всплывет.

- Это верно, отец,- смеясь сказала Седа.- Садитесь, поужинаем вместе.

- Спасибо,- отказался старик.- Так в каком вы институте работаете?

- В научно-исследовательском,- ответила Седа.

- Ну-ка, напишите это на бумаге" Я четко вывел: "Научно-исследовательский институт".

Старик заботливо сложил листок и спрятал за пазуху.

- Сколько с нас за ночлег приходится, папаша? - спросил я.

- Пустяки. С вас ни копейки не возьму.

Мы наспех поужинали. Седа убрала со стола.

- Раз вы ереванцы, знаете, наверно, Варданяна, - сказал хозяин.Внучатый племянник мой, брата внук. Он там большой человек!..

- Не знаем такого, отец,- сказал, я.

- Жа-аль, - протянул он.-Вы, верно, очень устали, а? Спать хотите?

- Да.

Он встал с тахты и провел нас в соседнюю комнату.

- Кровать широкая, поместитесь,- сказал он.- При свете хотите спать, пожалуйста, а нет - выверните лампу. У нас не как в городе...

Я с ужасом слушал его.

- Как же так?.. - не выдержал я.- На одной кровати?

- Да, да,- сказал старик.- Другой нет. А в городе теперь муж и жена отдельно спят? - простодушно спросил он.- И чего я пристал к вам. Нынче на все новая мода. Спокойной ночи.

И он осторожно прикрыл за собой дверь.

Я беспомощно огляделся и сел на стул.

Седа натянуто засмеялась.

- На полу постелю,- решил я.

Но лишней постели не было.

- Возьми себе одеяло,-предложила Седа,-а я обойдусь покрывалом. В доме, благо, тепло. А теперь гаси свет, Левой.

Я поднялся на стул, чуть вывернул лампочку, она погасла.

- Экономия энергии,- попытался сострить я и, закутавшись в одеяло, лег на разостланный на полу палас.

Я смотрел в темную пасть окна, где мерцали холодные зимние звезды, и слушал, как раздевается Седа.

Потом, спустя много-много времени, она спросила:

- Левой, ты не спишь?..

Я зарылся лицом в волосы Седы, разметавшиеся на подушке.

Седа прерывисто дышит.

Нежно гладит меня.

- Не уходи, Левон...

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Все обитатели дома уже, наверно, спали, кроме Арус, которая стирала в ванной комнате.

- Ваган не спит? - спросил я.

Арус выпрямилась. Мокрой рукой стерла пот со лба и сказала: - Нет еще.

Я тихонько вошел к ним в комнату.

Ваган, лежа ничком на тахте, читал книгу. Одной рукой он ори этом покачивал детскую коляску.

- Добрый вечер, Ваган.

Он приподнялся, сел и, отложив в сторону книгу, продолжал .качать коляску, которая при этом назойливо поскрипывала.

- Садись,- предложил сосед.

- Спит ведь уже, хватит качать,- не удержался я.

- Нет, пусть уснет покрепче. А то охнуть не успеешь, опять проснется. Измотал нас.

- Душно у вас,- заметил я.

- Попробуй скажи об этом Арус,- вздохнул Ваган. - Не дает форточку открыть. Боится, как бы ребенок не простудился.

- Дай я немного покачаю,- попросил я.

- Ты лучше говори потише.

- Давай, давай! - шепнул я.

- Навык приобрести хочешь? - Ваган великодушно уступил мне коляску, подошел, открыл форточку и покосился на дверь, не идет ли Арус.

Немного покачав, я откатил коляску на середину комнаты. Ваган с беспокойствием посмотрел на меня. Но ребенок уже мерно посапывал.

- Где.ты. пропадал? - поинтересовался сосед, которому, яэто чувствовал, давно ужв.не терпелось полюбопытствовать.- И ночью домой не являлся. Я беспокоился, не случилось ли чего. Ты бы хоть позвонил. Арус решила, что ты у тестя остался.

- Я был в Цахкадзоре. А к тестю и не собираюсь.

- Но ведь Асмик...

- Об этом не стоит больше.

- То есть как?

- А так, дорогой. Можно и новую семью создать, еще не поздно. Иные женятся в тридцать пять и в сорок лет. Верно ведь? Так что мне еще не поздно. А теперь представь, что мы с Асмик как-то тянули бы лямку, жили бы кое-как и лет череа двадцать - двадцать пять, когда и жизнь-то уже позади, вдруг осознали, осмыслили, что не были созданы друг для друга?..

- Жаль,-сказал Ваган.- Очень жаль.- Потом сердито добавил:- Не кури! Ребенок тут, нельзя.

Я сунул пачку с сигаретами обратно в карман.

- Сейчас Арус закончит там свои дела, мы с тобой выйдем на кухню,смягчился Ваган.- Приходил бы домой пораньше, вместе бы обедали.

- Я же каждый вечер дома!..- сказал я.

- Ну и что? Я думаю, ты хочешь быть один на.один со своей бедой, не решаюсь иной раз войти, а ты не зовешь...

- Да нет у меня никакой беды! - объявил я.

- Вижу, вижу,- сказал Ваган.- Вон уж и дома не ночуешь. Интересно, что ты не видал в Цахкадзоре зимой?

- Я тоже думал, что зимой там делать нечего. Даже не хотел ехать. А съездил, убедился, что на свете есть синий снег, лыжи, есть беззаботность, и любовь есть...

- Что, что?..

Я махнул: рукой и снова полез за сигаретами...

- На свете много хорошего,- сказал я, вертя в пальцах сигарету.- И хорошего больше, чем плохого.

Я встал со стула.

- Курить хочется. Пошли в коридор. Или лучше ко мне, - предложил я.Дверь оставим открытой, если ребенок вдруг проснется, услышим.

Арус убрала у меня в комнате. И в одну из цветочных ваз даже поставила восковые розы. В комнате было жарко.

Я приоткрыл створку окна.

- Может, тебе спать хочется, Ваган? - поинтересовался я.

- Ничего,- сказал он. - Пока Арус не закончит, я все равно не усну. Ты что-то выглядишь.усталым...

- Зато загорел на солнце и на ветру,- объяснил я.

- Зимой и загорел?!

- Умник,- сказал я.- В Цахкадзоре, знаешь, многие загорали голые по пояс. Не представляешь, как там здорово! Я в другой раз тоже буду загорать. Там прекрасный отдых...

Только вот электричка все портит. Но счастливые и этого не замечают... А я сегодня счастлив. И вчера был счастлив.

Мне очень хотелось, чтобы Ваган спросил, отчего я счастлив Но он вдруг начал рассказывать, как инженер в цеху объявил, что рационализаторское предложение Вагана гроша ломаного не стоит, потому как оно не сработает. Ваган обозлился, усмотрев, в этом злой умысел. Он был убежден, что инженер, недавний студент, метит к нему в соавторы, не иначе.

Он говорил долго. Со всей обстоятельностью пересказал диалог между ним и инженером. Мне стало тоскливо.. Я взглянул на часы. Было далеко за полночь. Снял покрывало с кровати.

- Счастливчик, называется! - усмехнулся Ваган. - А говорят, ведь счастливым не до сна?

- Неправду говорят, не верь этому.

Вагану не хотелось расставаться со мной.

В дверях появилась Арус: - Левой, у нас есть мацун. Съешь перед сном.

- Не хочется, Арус.

- Дело твое,-сказал Ваган.-Арус, кажется, ребенок заплакал...

Они пожелали мне спокойной ночи и ушли.

Я еще долго слышал мерное поскрипывание детской коляски.

Мы с мамой жили на улице Нариманова в одном из глинобитных домишек, не имевших дворов. Играл я с ребятами прямо на улице.

В нашем квартале было много азербайджанцев. Говорят, раньше в этой частл города вообще жили только азербайджанцы. В конце высилась мечеть, сложенная из кирпича.

Туда сходились .все верующие и молились своему Магомету.

Многие со временем продали свои дома и сады и переехали в разные концы города. Сады постепенно засохли и уступили место нашим глинобитным домишкам, которые лепились столь тесно, налезая друг на друга, что казалось, иголке негде упасть.

По улицам и садам вились арыки. В них текли мутные воды речки Гетар. В маленьких запрудах люди умывались сами, мыли глиняную посуду. Взрослые утверждали, что тогда в Гетаре не было микробов. Вода, правда, была илистой, но ее очищали, пропуская через слои песка, щебня и камней.

К вечеру наши игры становились еще интереснее. В это время мы обычно играли в прятки. И когда темнело настолько, что в густеющей синеве неба появлялись бесшумно парящие летучие мыши, кто-нибудь из ребят осмеливался даже спрятаться за оградой садов. Чаще между кустами роз, а то и в кустах абрикосовых деревьев. Это считалось сигналом к атаке. Босоногая ватага мальчишек совершала нападения на сады. С невероятной быстротой и ловкостью летели за пазуху зеленые персики, и абрикосы величиной с орешек, горькие, .как яд. Садовники злали примерные часы наших налетов и то и дело устраивали засады. Иногда им удавалось кого-дибудь изловить и разок-другой огреть хворостиной. Но велика ли беда - хворостина. В основном они терпеливо втолковывали нам, что грех рвать зеленые фрукты, да и вредно, животы разболятся.

Эти долгие проповеди были ужаснее всего. К тому же нам было досадно, что нас не принимали всерьез и только нудно наставляли.

Каждый вечер мимо нашего дома проходила какая-то девушка. Я еще был настолько мал, что никак не мог сообразить, сколько ей лет. Я всегда с нетерпением ожидал ее появления. Она мне очень нравилась. А так как старшие ребята рассказывали всякую всячину про любовь и гордились тем, что они даже уже влюблены, то и я про себя решил, что люблю эту незнакомую девушку.

Я избегал попадаться ей на глаза. Когда подходило, время ее появления, я прятался, за красный полуразвалившийся забор и смотрел на,нее в щель.

Впоследствии, став взрослым, я всегда, вспоминал эту девушку, когда речь заходила о первой любви. Мне казалось, что она и была моей первой любовью.

Однажды, когда при очередном набеге, спасаясь от кары садовника, мы улепетывали во всю прыть вниз по улице, я споткнулся и упал на пыльную мостовую улицы Нариманова.

Утром, я обнаружил под глазами синяки.

А к вечеру вдруг решил больше .не прятаться от девушки и по-рыцарски объясниться в и в любви... Мне казалось, что синяки под глазами придавали, мне мужественный вид, точно так же, как шрам, рассекавший лицо того молодого моряка, из истрепанного приключенческого романа.

Девушка была в шелковом платье с ватными подушечками на плечах. В руках у нее сумочка. Она и не заметила меня. Только скользнула холодным взглядом по синякам под глазами.

Доведись мне сейчас увидеть ту девушку, не узнаю ее.

Но .это ничуть не смущает. Потому что и первая моя любовь была,чем-то вроде тех зеленых абрикосов, которые мы упорно рвали в чужих садах, но есть не могли и выбрасывали в арык, текущий к Гетару.

Луиза вышла, из лаборатории. Рубен поднялся и тоже направился к двери.

Я сорвался с места, боясь, остаться наедине с Седой...

Но Рубен подошел к умывальнику у двери и стал медленно и лениво мыть руки.

Седа, опустив голову, молча работала.

Я принялся бесцельно перелистывать журналы. Рубен тщательно вытер руки и толкнул дверь лаборатории.

- Рубен!

Он остановился, недовольно взглянув на меня.

- Можно тебя на минутку?

Рубен подошел.

- Когда намерен представить отчет?

- Отчет готов! - Он вынул из своего ящика несколько листков, отпечатанных на машинке.- Пожалуйста... Могу идти?

- Подожди,- сказал я.- Здесь, мде кажется, ошибка.

- Я все проверил, и не раз,- ответил Рубен.

Хоть бы вернулась Луиза, и я бы прекратил этот дурацкий разговор.

Но она не возвращалась.

- Здесь ошибка,- настаивал я.

- Нет никакой ошибки.

- При такой температуре процесс не может продолжаться.

- А если, он продолжался?..- коварно спросил Рубен.

- Черт возьми... Если продолжался, значит, нужно поздравить шефа.

- Да? Вот я и иду поздравить шефа.

- Пожалуйста, будь посерьезней. Я, кажется, тебя предупреждал?

- Я абсолютно серьезен,- сказал Рубен.

- Повторить опыт! - приказным тоном потребовал я. - Где Луиза? Седа, сейчас же повторите опыт.

И, растерявшись, я замолчал.

Седа подняла голову. Ее взгляд только скользнул по моему лицу.

- Повторите опыт. Когда температура дойдет до этой точки,- я указал на точку резкого преломления кривой на одной из страниц данного мне Рубеном отчета,- сообщите мне. Я иду к Айказяну.

В два часа семнадцать минут, хлопнув дверью, в кабинет влетела Луиза.

- Идите, уже, время!

Шеф взволнованно взглянул на меня и помчался в лабораторию. Потом, вернувшись из коридора, спросил:

- А ты не идешь, Левой?

- Нет,- ответил я.- Хочу решить и эту задачу.

Я услышал удаляющиеся шаги Луизы и Айказяна.

Карандаш притупился. Я стал терпеливо оттачивать его в ожидании Айказяна.

Без шефа я никак не мог сосредоточиться Мысли уносили меня далеко-далеко. Вспомнил Седу, и невольно возникла какая-то параллель между нею и той девушкой из моего детства, появлявшейся к вечеру на кривой улочке Нариманова.

Когда я вдруг дредставлял, что мог бы так в течение всей жизни и не встретиться с Седой, мне делалось жалко себя и я ощущал ужасную беспомощность.

...В этот день мы с Айказяном засиделись в кабинете допоздна. Шеф был доволен результатами опыта, а я тем, что так и не остался наедине с Седой.

Мне стало невыносимо .тоскливо дома, и я решил пойти в лабораторию. Шел не спеша, не беспокоясь, что опоздаю и старик смерит меня недовольным взглядом из-под очков...

Свернул к институту и приподнял воротник пальто. На улице никого не было, и только мысли незримо сопровождали меня.

Как это приятно, когда тебя, пусть даже изредка, незримо сопровождают только твои собственные мысли... В такие минуты одиночество становится понятием относительным. Человек оказывается один на один с бесконечно огромным миром.

Институтский дворик с низким забором был погребен под снегом, подернутым корочкой льда. С водосточных труб свисали тяжелые бесформенные сосульки. Деревья, особенно тонкие, тянущиеся к небу тополя, стояли словно удивленные этой суровой и причудливой зимой, А вдали вместе с темнотой расползался мутный туман.

Институтский сторож, бормоча что-то под нос, отворил тяжелую дубовую дверь и поспешил к себе в каморку: как бы не упустить сон. Ночные сторожа, по-моему, рождаются на свет с единственной целью выспаться и никогда не высыпаются.

Я как тень проскользнул по коридору, оказался у дверей лаборатории и повернул ручку.

Яркий свет ударил мне в лицо. Я прикрыл глаза руками и услышал возбужденный голос:

- Наконец-то явился. Смотри, какой странный полимер получился!

Они не спешили.

Шагали молча на некотором расстоянии друг от друга.

Катились минуты. Чтобы потом сложиться в часы. Седе и Левону казалось, что они стоят, а мимо, бесшумно дребезжа, протащился старенький, допотопный трамвай.

Они молча остановились у дома Седы. Левой взял в ладони озябшие пальцы девушки.

Он почувствовал ее теплое дыхание.

Наклонился к ней. Его лицо погрузилось в волосы Седы.

Губы чего-то, искали.

А Седа вдруг сказала: - Знаешь, Луиза, помирилась с Араиком.

- Не знаю,- ответил Левой.- И не хочу знать.

- Они помирились, и я очень рада,- продолжала Седа.

- Седа...

- Спокойной ночи, Левой.

- Седа...

Седа взбежала вверх по лестнице.

- Седа! - закричал Левой.

Это был не я. Мне кажется, это был другой, совершенно другой Левой.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Я увидел пылающее лицо Луизы. Увидел ее широко раскрытые глаза и услышал почти шепотом сказанное ею слово:

- Гадина.

Рубен попытался улыбнуться. Потом беспомощно взглянул на нас. Седа смерила его с ног до головы, а я отвел глаза,

- Гадина!..

Луиза все повторяла это липкое слово.

Рубен молча вышел из лаборатории.

А Луиза всхлипнула от обиды. Седа безуспешно пыталась ее успокоить.

"Ты должен был тут же с ним разделаться и, однако, смолчал!" - шепнул мне в ухо тот, другой Левой, и я провел рукой по глазам, чтобы он исчез, не провоцировал меня.

"Дурак,-буркнул я мысленно.-Дурак. Это не в моих принципах".

Другой Левой появился на гладкой поверхности пробирки и с выражением сожаления уставился на меня.

Я тряхнул пробирку. Но он и не собирался вылезать оттуда.

"Ничего себе принцип! Спешишь умыть руки, не коснуться этой мерзкой рожи?!" Дабы не нанести ущерба научно-исследовательскому институту, не раскокать стеклянную пробирку о паркетный пол, я осторожно положил ee на стол и отошел в сторонку.

Теперь тот Левой, перебравшись на никелированную поверхность рефлектора, отвратительно гримасничая, пытался вывести меня из терпения.

"Принцип есть принцип! - мысленно отвечал я ему. - И измена принципу бесхребетность".

"Ложь, Ложь! Ложь! - напустился на меня с никелированной поверхности мой судья, имевший отдаленное сходство со мной. - Ты всегда был зрителем. А всякого рода Рубенам такие и нужны. Только зрители. Ты, конечно, можешь утешать себя, называя это принципом. Но это совсем не то!" - он скривил рот, и, словно чудом, лицо его вытянулось во всю длину рефлектора, как отощало.

Мне не хотелось спорить с этим дураком, и я подошел к девушкам.

- Что произошло?

Луиза все всхлипывала. За нее ответила Седа:

- Ну что, еще могло произойти? Ведет себя непристойно, привязывается к девушке. Настоящий хулиган. - Седа протянула Луизе платок.

- Очень на него похоже,- сказал я.- в таких случаях надо прижучить, чтобы держал себя в руках.

- Вон что? - удивилась Седа.- А я и не знала. Хотя вообще-то была близка...

- Он и к тебе пристает? - перебил я ее.

- Бывает,- сказала Седа.

- Пусть только попробует!..

- Не стоит с ним связываться, Левой,- вздохнула Луиза.- Честное cловo, не стоит.

- Не расстраивайся, Луиза,- успокоил я.

- Да ничего... Но ты держись от него подальше. Знаешь, он ведь уже и с Айказяном сблизился.

- Ну и что?

- Изо всех сил в доверие втирается.

- Не удивительно. Но я пока не замечал... Тем хуже для нашего шефа.

- Он то и дело хвастается своей дружбой с Айказяном,- продолжала Луиза.- И мне все обещает замолвить перед ним слово и еще все время твердит, мол, если Айказян захочет, он в течение года сможет защитить кандидатскую диссертацию.

- Очень может быть,- заметил я.- А ты не веришь?

- Верю...

- Прекрасно. Если ты веришь ему, поверь немного и мне. Чем больше он будет стелиться, тем скорее исцарапает свое пузо, а не наше, простите за грубость.

Седа рассмеялась: - Я и не подозревала, что ты человек с юмором, Левой.

- Но, во всяком случае, не шут,- обиделся я.

- Я плачу, а вы смеетесь! - вскричала Луиза.

Я решительнo толкнул дверь в кабинет Айказяна. Шефа не было. На диване сидел Рубен.

Я вошел, прикрыв за собой дверь.

- Видал, как меня осрамила твоя распрекрасная сотрудница,- улыбаясь сказал Рубен.- Недотрога. С луды свалилась. Терпеть не могу ломак. Корчит из себя святую. Ты, надеюсь, на меня обижаться не вправе. Женатый человек. Я тебе помочь хочу... Ну, нто таращишь глаза? Эта. святоша Седа по уши в тебя влюблена. Я стреляный воробей, насквозь вижу этих краль...

Говорил он не переводя дыхания. Я терпеливо дослушал его.

- Давно уж вижу! - продолжал Рубен.- Попадешь в беду, чего доброго. Не дай бог, дойдет до жены. Вразуми помощницу, пока не поздно...

Наконец Рубен замолчал. Он ждал моего ответа. И я ответил... Рубен сразу же выпрямился. Потом встал, сунул руки в карманы и, посвистывая, прошелся по кабинету, всем своим видом показывая, что не придает моим словам никакого значения.

- Кто ты, сотрудник института или шут из балагана?! - повысил я голос.

- Я Арлекин,-сказал он и продолжал старательно насвистывать.

- Что тебе надо здесь в рабочее время?

Рубен бросил на меня презрительный взгляд.

Потом сказал:

- В свое время я сделал тебе выгодное предложение. Ты не задумался над ним. Может, сейчас захочешь работать со мной? Впрочем, торопиться незачем. Еще сам попросишься.- Он помолчал, потом добавил великодушно: - Попросишься, но будет поздно.

И вышел из кабинета.

Я остался один. Айказяна все не было, хотя он сам вызвал меня. Я решил непременно дождаться его, убежденный, что после очередного поклепа Рубена серьезный разговор неминуем., Шеф вошел совершенно неожиданно.

- Я опоздал? - спросил он.- Садись. На расширенном заседании научного совета хотят послушать твой доклад.

- О чем?

- Интересуются твоими опытами при низких температурах- сказал Айказян. - Даже есть желающие работать по твоей теме. Рубен, например, покоя мне не дает.

- Пусть работает, если хочет. Только жаль, тема-то плановая...

Я испытующе посмотрел шефу в глаза.

- Когда будет готов твой доклад? - спросил Айказян.

- К сожалению, практических результатов пока нет, доклад будет только по теоретической части. А это, честно говоря, меня не особенно устраивает, но если вы настаиваете,..

- Непременно.

- В таком случае я буду готов месяца через два...

В коридоре меня ждал Рубен.

- Ну как, пожаловался? - поинтересовался он.

Я, не отвечая, направился к лаборатории.

- Хочешь понравиться начальству?

Я вдруг остановился и схватил ег,о за ворот.

- Есть одна притча. Послушай - пригодится. На скалистую вершину опустился орел. Он гордо думал о том, что только, ему доступно быть выше облаков. Но тут, совсем рядом, увидел свернувшуюся в клубок змею. "Как ты попала сюда?" - удивился орел. "Ползком, ползком",- ответила ему змея.

- Любопытная притча,- сказал Рубен.- На том и кончается?

- К сожалению, да. Надо думать, орел уступил эту вершину змее, потому как мир велик и вершин много.

- Значит, орел улетел? - спросил Рубен.

- Наверное. Времена были такие.

- Да-а? - протянул Рубен.-У притчи есть мораль?

- Несомненно.

- Не растолкуешь?

- Сначала необходимо выяснить, улетел ли орел на самом деле? - сказал я.

- А ты умный! Честное слово! - съязвил Рубен.

- Из чего заключил?

- Притчи знаешь. А у меня в голове, кроме анекдотов, ничего не задерживается. Свойство характера.

- Возможно.

И, не оглядываясь, я вошел в лабораторию. Девушки встревоженно уставились на меня. Они, видно, очень беспокоились. И совершенно напрасно.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

- Простудишь ребенка,- сказал я.- Не понимаешь, что ли?

- Ничего не случится,- успокоил меня Ваган и стал осторожно спускать коляску по ступенькам.- А ты что будешь дома делать один? -крикнул он мне уже снизу. - Идем с нами. Подышишь воздухом, как, а?

Ну, что я мог сказать? Предложение разумное. И я поспешил вслед за соседом.

- Вы тепло его одели? - поинтересовался я.- Смотри, простудится, воспаление легких схватит. Опасная эта штука. Потом всякие осложнения. Помнишь, как я долго лежал?

- Помню,- сказал Ваган.- Тебя еще интересные девушки навещали. Что это они сейчас не приходят?

- Теперь же я не больной, потому, наверно, и не приходят,

- Скажешь тоже... И врач была ничего себе,- продолжал Ваган.- А мне что-то не везет на красивых врачих.

Что ты на это скажешь?

- Смотри, как бы Арус не услыхала, вот что скажу. Ты, брат, веди себя посолиднее. У тебя ребенок...

Ваган сразу посерьезнел.

- Нет, моя Арус и самая хорошая, и самая красивая! А это я так, мелю языком...

Мы вышли на улицу.

- Сегодня у тебя настроение врода ничего? - заметил Ваган.- А то боязно было с тобой говорить. Запирался у себя и сидел один. А сегодня даже улыбаешься...

Действительно, Ваган был прав. У тебя сегодня отличное настроение. Ты еще не задумывался над этим. Но если задумаешься, поймешь почему...

У тебя прекрасное настроение, потому как выяснилось, что и ты тоже можешь помочь людям, выяснилось, что люди настолько верят тебе, что идут за содействием, за помощью.

В экспериментальном цехе работают отменные парни.

Ты давло их знаешь, но близок с ними не был.

И вот сегодня двое лодошли к тебе л доверительно рассказали, что матрацы в общежитии совсем старые. И никто не собирается их заменить. Что они обращались к коменданту, но толку никакого. И не поможешь ли ты, не поговоришь ли с кем-нибудь из руководства...

Тебе тyт же вспомнилась Джуля. И ты, не откладывая, пошел вместе с ребятами в комитет комсомола.

Джуля недоуменнo взглянула на тебя, словно спрашивая: "Что еще за новости?" Ребята затоптались у порога, а ты прошел и сел, не ожидая приглашения.

- Здравствуй, Джуля!

- Здравствуй. Проходите, товарищи. Проходите. Ну, чтоу тебя? - спросила она.- Только покороче. Спешу на совещание.

- Джуля, дорогая,- начал ты,- эти ребята из общежития. Говорят, у них матрацы никуда не годятся, а новых все не выдают.

- Вата клочьями лeзет,- сказал один из парней.

- И еще на столовую все жалуются,- продолжал ты.Нужно что-то предпринять.

- В столовой сами установите дежурство,- предложила Джуля.- Пусть это будет вашим комсомольским поручением.

- Да, но ведь ребята работают. У них нет на это времени,- сказал ты.

- Ничего, они народ, боевой,- успокоила Джуля. - Справятся... Значит, договорились?.. Будем считать вопрос решенным.

- А матрацы?..

- Ах да!..- Джуля красным карандашом вывела на листке перекидного календаря: "Решить вопрос с матрацами".- Я займусь атим.

- Спасибо, товарищ секретарь! - обрадовались ребята и собрались уходить.

Ты тоже поднялся.

- Задержись на минутку, Левой,-попросила Джуля. - Я, конечно, обязательно займусь матрацами, но впредь ты старайся не забывать моей фамилии. Понимаешь, здесь мы в официальной обстановке...

- Хорошо, товарищ Терзян,- улыбнулся ты и поспешил нагнать ребят.

Возле котельной, обоюдодовольные, вы распрощались...

Ты и ребята...

На тротуарах было скользко. Накануне вечером дворники досыпали опилками ледяную корку, но за ночь снова выпал и растаял снег, а потом опять подморозило. Я взял Вагана под руку, чтобы он, чего доброго, не поскользнулся.

Дошли до парка в конце нашего квартала. Я помог Вагану перетащить коляску через канаву.

- Я знаю, где есть две скамейки,- сказал. Ваган. - О них, видно, позабыли. Странное делo, зимой все скамейки в парках почему-то убирают. Будто в это время года люди не гуляют и им не хочется иногда посидеть...

Скамейки стояли совсем близко: одна цротив другой.

На одной уже сидели парень с девушкой. Завидев нас, они стали беспокойно наблюдать за каждым нашим шагом...

Детская коляска окончательно встревожила их.

Я невольно замедлил шаги. Но Ваган, опустив голову, непоколебимо приближался к скамейкам.

Парень, обнимавший девушку, незаметно для нас снял руку с ее плеча и чуть отодвинулся.

Мы сели.

- Славная погодка,- сказал .Ваган.

Я кивнул. Мой сосед покачивал коляску, потому что ребенок вдруг громко заплакал.

- Прикрой ему лицо.

Ваган расправил одеяльце так, что остались видны только нос и глазки младенца.

Убедившись, что мысели прочно, влюбленные о чем-то зашушукались, потом вскочили и, бросив сердитый взгляд на нас, "стариков", медленно направились к выходу.

- Вспугнули мы бедных,- сказал я.

- Кого?.. Их? - Ваган махнул рукой.- Пусть бы себе сидели. Подумаешь...

Ребенок вскоре заснул. Из его маленьких ноздрей шел белый пар. Мороа ярко разрумянил щечки.

- Отойдем в сторонку, покурим,- предложил Ваган.

Мы пересели на другой конец скамейки, подальше от коляски, и закурили. Я затянулся неохотно,

- Уж не влюбился ли ты? - спросил вдруг Ваган.

- Я?

- Да. Ты все уходишь от прямого разговора. Чует мое сердце, что-то от меня таишь.

День уже был на .исходе. Смеркалось. В саду объявились тени. Они кружили вокруг нас. Выжидали, когда мы наконец освободим скамейку.

Две тени приблизились к нам вплотную, и юноша простуженным голосом попросил: - Нельзя ли одну из скамеек?..

Я пересел к Вагану. Парень взялся за один край, девушка за другой, c намерением церенести скамью. Но девушке явно недоставало сил, и парень занервничал.

- Давайте помогу, - предложил я, вставая. И взялся за скамью рядом с девушкой.

Она с, облегчением опустила руку. Мы перенесли скамейку в конец аллеи, я еще протащил ее поглубже, туда, куда не доходил свет электрических фонарей в зыбком ореоле радужных венчиков.

- Э-э, да ты понимаешь их! - улыбнулся Ваган, когда я снова сел рядом с ним.- Я тоже был такой до женитьбы. Придешь иной раз в парк, и везде старики стучат костяшками, в нарды играют. Нет чтобы пойти за внучатами присмотреть, сидят, все скамьи,занимают.

Между деревьями носится ветер. С сумрачного, затянутого тучами неба лениво падают крупные хлопья снега.

- Я люблю, Ваган,- сказал я.- Другую люблю...

- Говорил ведь!..- оторопел Ваган.- Выходит, Асмик узнала и...

- Асмик ничего не знает, Ваган,- сказал я.- Может, потому так и получилось, что она ушла...

- Как получилось?

- И сам не понимаю ничего.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В лабораторию аошла не Седа, а настоящая Снегурочка, и от ее голоса зазвенели стеклянные пробирки.

- Никакого настроения работать! Пойдем погуляем! - сказала она.- Какой снег валит... Последний, наверное, в этом году.

- Хоть бы днем предупредила,- растерянно протянул я.- А то что же получается?

- Звонила тебе, но ты уже вышел. Вставай же. Такой вечер! Ну, что насупился? Тебе это очень не идет. У-у, каким стал, просто страшно.

Седа ласково провела по моему лицу озябшими ладонями.

- Идем, Левой, прогуляемся. Ну же!..

- Бросить работу!..- укоризненно глянул я на Седу, надевая пальто.

- Ну и что? Отдых столь же необходим...

- Отдых и верно дела важное!

И, погасив свет, мы вышли из лаборатории. На улице я взял Седу под руку.

- Есть у меня некая формула... Не говорил тебе?..

- Не помню. Наверно, не говорил.

- Точнее, это формула Эйнштейна: Х=А+В-)-С. Что значит, успех в жизни слагается из работы, отдыха и из умения держать язык за зубами.

- Интересная формула,- заметила Седа.- Работа, отдых... Вот только, значение "С" мне не нравится.

- Почему? - встревожился я.

- Мне думается, такое значение "С" в итоге трансформируется в принцип пресмыкания.

- То есть как это?

- Ну, а что, по-твоему, означает держать язык за зубами? Кто держит язык за зубами? Во-первых, карьеристы. Чтобы их, не дай бог, не заподозрили в неблагодарности. Во-вторых, равнодушные, которым все едино, лишь бы их не касалось. И наконец, молчать во всех случаях - значит попросту пресмыкаться.

- Не слишком ли ты строга?

- Нет, Левой, не слишком...

- Но послушай... Я не карьерист, не равнодушный человек и, кажется, не подхалим, а?..

- Так что же, ты приспособился к этой формуле?

- Просто я считаю, надо делать дело, а не трепаться. Все надо доказывать делом, а не пустопорожней трескотней. Отсюда и моя приверженность формуле Х=А-|-В+С.

Мы шли мимо магазина, и лицо Седы побледнело в свете неоновых ламп. Побледнели даже ее покрытые розовой помадой губы.

Вскоре сумерки снова поглотили нас, и хлопья снега, падающие из затянутого тучами грустного неба, стали почти черными.

- Молчать ле значит пресмыкаться...

Седа не ответила.

- Я предпочитаю не вмешиваться в чужие дела, - продолжал я.- Хочу работать и жить только для себя. У меня есть дядя, я рассказывал тебе о нем. Он придерживается такого правила.- Я сказал и подумал, а продолжает ли химик Акоп Терзян придерживаться его. И сомнение мое мне не понравилось.

- Ты хочешь жить и работать только для себя? - переспросила Седа.Значит, ты эгоист.

- Я?.. - проговорил и задумался: действительно ли хочу этого.

Седа ждала ответа.

- Я... Может, сейчас...- я замялся, потом добавил: - Сейчас у меня, может, и не получится. Я понимаю тебя. Но... А вообще не считай, что изменяю себе, просто коекто настаивает, чтобы я думал несколько иначе, и я... Но знай, только самую малость...

- Вон оно как? - прижимаясь ко мне покрепче, заулыбалась Седа.

Она шутила. Ей было весело. Она была довольна, что все-таки отчасти повлияла на меня.

Я тоже был доволен тем, что нашел в себе мужество признаться в своих колебаниях.

- Хочешь, зайдем в парк? - предложила Седа.- Там залили ледяную горку. Немного покатаемся.

- Мы же не дети...

Седа не стала .настаивать, а я подумал, какой я глупый и вздорный человек. Если она снова предложит... я непременно соглашусь. Непременно.

Но Седа молчала.

Мы уже прошли мимо парка. Меня вдруг повело в первый попавшийся гастроном.

- Зайдем, Седа?

- Как хочешь.

- Погреемся. А то у меня ноги уже не свои.

- Мерзляк!..

В магазине я купил миндаль в сахаре. Целых полкило.

- Любишь? - спросил я у Седы, протягивая ей кулек.

- Я не ребенок,- сказала она.

- Ну что ты сердишься, Седа? Давай пойдем в парк.

- Не хочу,-отказалась она.

- Я уже согрелся.

- Значит, идем отсюда,- сказала она.

- Зачем же я купил столько миндаля, раз ты его не любишь?

- Не знаю.

Я сунул кулек в карман пальто и стал таскать из него по зернышку: обожаю миндаль в сахаре.

Через минуту Седа спросила:

- Так что же это, решил все один съесть? - и она улыбнулась.

- Хочешь?

Седа подставила свою маленькую ладошку.

- Вкусно!..

- Пошли ко мне? - предложил я.

- Поздно уже.

- И десяти еще нет.

- На улице лучше. Что сидеть в четырех стенах и киснуть.

- Возьми,- протянул я ей кулек,- а то все съем.

- Ешь на здоровье! - засмеялась Седа. Помолчала и потом спросила: - Что ты сейчас думаешь, Левой?

- А как тебе кажется?

- Не знаю. Но очень хочу знать, о чем ты думаешь в эту самую минуту?!

- Думаю, что, к нашему счастью, миндаль оказался свежим.

- И только?!

- И еще думаю, какие мы глупые. Точнее, я. Столько времени мне и не представлялось, что с тобой можно гулять под снегом, есть миндаль м...

- А ты не кривишь душой, Левой?..

- Мне с тобой очень хорошо.

- Да?- Такси!.. - крикнул я, приметив зеленый огонек.

- Я хoчу пешком, - заупрямилась Седа.

- Так мы и через два дня не доберемся! - сказал я, открывая дверцу машины.- Садись.

Уже в машине я поцеловал Седу и вдруг заметил, что шофер таращится на лас в зеркало.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Раздался бешеный вой сирен. Мимо института, не переставая тревожно сигналить, промчались пожарные машины.

Мы бросились к окнам, но ничего не увидели. Шум доносился со стороны завода.

В коридоре загремели шаги. Дверь лаборатории открылась, и на мгновенье показалась голова Саркиса. Со стекол его очков скользнул солнечный зайчик, и я сощурил глаза.

- Опасная зона! - крикнул он.

Я снова подошел к окну. На улице теперь уже было много пожарных и милиционеров. Движение остановилось.

Вокруг царила тревожная тишина.

Гул шагов з коридоре усилился.

Мы тоже вышли из лаборатории.

Народ сгрудился у дверей. Но тут открыли запасные выходы, поток разделился на три части, и нас понесло в общем течении.

- Пожар!..

- Пожар!..

- Где? Почему?

- В седьмом!..

- Нет, в пятом!..

- Пятый цех...

Чей-то дребезжащий голос неутомимо повторял по местному радио:

- Пятый цех - опасная зона!.. Опасная зона!..

Я схватил Седу за руку: - Пойдем.

- Погоди,-сказала Седа.-Ведь нигде ничего не горит?

- Все равно, говорят ведь, опасная зона.

Мимо нас проехала легковая машина. В ней были директор завода, парторг и еще кто-то из руководящих работников.

Машина остановилась на площадке между пятым цехом и котельной.

- Пойдем, Седа.

- Нет, логоди.

- Да ведь опасшо же! - настаивал я.

- Для нас опасно, а для них нет? - сердито бросила Седа, кивнув на стоящих у машины.

- Капитан последним оставляет тонущий корабль! - изрек я и потянул ее за рукав.

- Куда? - спросила Седа.

- В котельную, на второй этаж.

У окон второго этажа уже толпились кочегары и рабочие. Потеснившись, она дали и нам место... Отсюда как на ладони просматривалось здание пятого цеха.

Не было видно ни дыма, ни огня, и тем не менее число пожарных машин все увеличивалось. Все больше нагнеталась тревога. Тишина становилась угрожающей.

- Что же все-таки случилось?

- Закупорка,- ответил один из рабочих.

- Какая закупорка? - поинтересовалась Седа.

- Кажется, ацетон...

- Так надо же прекратить подачу! - сказал я.

- Прекратили,- ответил рабочий.- Но там,- он кивнул головой в сторону пятого цеха,- в цистерне образовалась смесь, и давление продолжает повышаться. Вотвот взорвется.

- А где образовалась закупорка? Неужели ничего нельзя предпринять? забеспокоился я.

- Предприняли бы, да невозможно. Риск слишком велик. С минуты на минуту может произойти взрыв.

- И ты бы не пошел?...- спросил я.

Рабочий почесал затылок.

- Ле пошел бы,- сказал он.- Мне еще жизнь дорога. Взрыв цистерны принесет известный убыток. Потом все наладится. А если со мной что случится, меня уже не починить. Никакие миллионы не помогут.- Он усмехнулся своей невеселой шутке и добавил: - Жизнь - это нечто иное...

Стоявшие внизу у машины о чем-то совещались.

К ним подошел главный инженер, и по движению его рук я понял, что положение безнадежное.

Люди понемногу продвинулись вперед.

Один из милиционеров проехал на мотоцикле, почти касаясь стоявших впереди.

Толпа невольно, отпрянула.

Симонян выхватил у главного инженера громадный ключ и побежал в сторону пятого цеха.

Ему крикнули вслед, но он не обратил внимания.

На мрачном небосклоне повисло багряное зимнее солнце...

Недалеко от нашего дома жил человек по имени Симон.

Был он плотником. Вернулся с фронта и вдруг решил открыть пекарню.

Сказано - сделано.

Для окрестных ребятишек это было событием.

В небольшой кирпичнол печи полыхало пламя. Потом мастер - молодой парень в выцветшем халате - тушил, форсунку и длинным ухватом закидывал в печь противни со сдобным и кислым тестом.

Для того чтобы получить право присутствовать при этой церемонии, изобретательные мальчишки придумали остроумный ход.

Мы усаживались возле дома хозяина, пекарли и ждали первого, кто появится с тестом. Едва завидев вдали какую-нибудь женщину, идущую с тестом, мы вскакивали, бежали навстречу, услужливо подхватывали полное теста корыто или ведро и гордо вступали во двор пекарни. И многие женщины не упускали случая заметить, что-де "мальчишки-то образумились, вежливые стали".

И этими вежливыми мальчишками были мы: окрестные сорвиголовы, мечтавшие только об одном - проникнуть во двор пекарни и еще раз собственными глазами увидеть самое примечательное чудо нашего квартала.

Как-то вечером, когда мы, сидя под стеной, дожидались очередной посетительницы, раздался ужасный грохот.

Кто-то из ребят высказал предположение, что выстрелили из пушки. А из пушки, как известно, просто так не стреляют.

В квартале поднялся переполох. Раздались крики, плач, как два года назад, когда в ознаменование Дня Победы впервые на площади грянул артиллерийский салют. Ужас войны тогда еще переполнял сердца людей, и потому после первого же залпа женщины заголосили, схватились за головы и начали на все голоса звать детей домой...

Дом хозяина пекарни вплотную обступили жители квартала. Мы не смогли протиснуться сквозь них и, помогая друг другу, влезли на крышу пекарни. Потом, цепляясь за ветви тутового дерева, спустились во двор.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник