Схватка

Глава 23-24

Глава двадцать третья

Пару Алых я поставил у входа, велев пропускать всех, кто возжелает переговорить с архканцлером. Остальных забрал с собой.

По крутым ступенькам мы спустились в длинный и широкий коридор, едва освещенный масляными лампами, тлевшими примерно в десяти метрах одна от другой. Арочный свод потолка, потертые амбарные двери… И почему-то зловонный дым, стелющийся по каменному, изрядно просевшему от старости полу.

Дядюшка Рейл оттер Шутейника локтем и сказал тихо:

— Забыл уведомить, господин архканцлер: тут обитает один громада… и правда громада… Он, как бы сказать… на голову не совсем обычный и здорово ругается, ежели его потревожить… И с ним хорошо бы порешать все миром или, напротив, здоровским насилием, иначе работать не даст толком…

— Опасный?

— Ученый, ваше сиятельство! А ученые все с прибабахом, знаете ли…

Ученый? Хм…

— Как же его не выгнали?

— Ой, попробуйте его выгнать…

Ближайшая дверь справа вздохнула скрипуче, вроде как от ветра, в щель вынесло новый клуб дыма. Я широко шагнул, пнул дверь и ступил в помещение, заполненное смрадным маревом. Вернее, дымами, так как они составляли несколько слоев — у пола почти черные, потом — серые, выше слои становились все более светлыми, до того светлыми, что сквозь них проглядывал закопченный, как печная заслонка, сводчатый потолок с круглой дырой вентиляции в центре.

— Ни шагу дальше! — гаркнули из сумрака басом.

Я замер, привыкая к запаху. Смешайте нашатырь с «Шанелью № 5», прибавьте к этому щепотку красного перца и дольку гнилого лайма, и вы поймете, как вонял этот адский коктейль.

— Стою.

Раздвинув грудью слоистый дым, ко мне шагнул бородач с красным распаренным лицом. В сощуренных карих глазах — удивление и ярость. Я бы дал ему лет шестьдесят, плюс-минус три года (на самом северном лесоповале). Навскидку в нем было два метра, плюсуем метр в поперечнике, умножаем на молот в руках, и получаем формулу страха, которая никак не вяжется со словами «Ученый с прибабахом». Вернее — прибабах у него был, только не в голове, а в руках.

Секунд пять бородач изучал меня, настырно и прилипчиво, легко поигрывая молотом, который я бы двумя руками удерживал с трудом.

— Кто такой? — прогремел он. Косматая полуседая борода колыхнулась поверх кожаного, в подпалинах, фартука. Кроме фартука, на бородаче была какая-то дурацкая хламида цвета перезрелых томатов. — Выселять? Снова? Ну, пробуйте. По одному, по одному заходите! Аш-шар! Всем подарки будут!

Лицо его налилось вишневым багрянцем. Серьезный тип, действительно способный задействовать свою колотушку.

От дыма и чада кружилась голова, в носу щипало. Бородач — силен! Ему хоть бы хны, как не угорает — не ясно. Я чихнул, пытаясь разогнать ладонью зловонный туман. Местная пожарная инспекция, где ты? Тут и правда можно с легкостью угореть.

Ученый злобно хрюкнул, Алые загремели оружием.

Я стал боком, вытянув ладони к гвардейцам и к бородачу.

— Эй, тише! Тише. Я разговаривать явился! Драться будем в другой раз.

Немного разогнав дым, я увидел, что за спиной гиганта находится что-то вроде приподнятого каменного очага, на котором весело булькает вместительный, литров на двадцать, чумазый котел. Он висел на треноге над очагом и исходил паром с ароматами преисподней, а дым от очага вносил свою лепту в игру: «А давайте устроим тут ад и весело угорим!»

Над котлом я заметил зев кирпичной вытяжки. Судя по ароматам, бородач тут не суп варил, ой, не суп. Привстав на цыпочки, я разглядел, что в котле булькает, надувается крупными пузырями зеленое, как болотная жижа, страшное варево.

Рядом с очагом находилась небольшая кирпичная печь, к счастью, не растопленная.

Теперь, кое-как привыкнув к чаду и пару, я разглядел, что нелегкая занесла меня в зал без окон, округлый, приземистый. Стены зала от пола до потолка заставлены деревянными стеллажами, на полках громоздятся золоченые фолианты и разные непонятные мне предметы, чучела каких-то загадочных зверей, и много-много стеклянной посуды. Банки всех размеров и форм, флаконы на деревянных подставках. Почти в каждой посудине жидкости или порошки — красного, синего, зеленого цветов, короче, та самая радуга, которую в конце двадцатого века так бездарно опошлили. Некоторые склянки переливались тусклым белым свечением, исполняя роль фонарей. У стеллажей — несколько столов с разнообразными приборами для химических опытов. Реторты, колбы, мензурки в стойках, даже несколько змеевиков для перегонки, возгонки и прочего кипячения. Сложив два и два, я пришел к выводу, что попал в лабораторию алхимика. Или химика. Впрочем, в средневековье две эти дисциплины считались за одну.

Я взглянул на бородача и спокойно улыбнулся:

— Кто ты есть, человече?

Он вздрогнул и набычился:

— Фальк Брауби! И не думай, что я легко дамся!

— Очень хорошо. Ты — Фальк Брауби..?

Молот качнулся.

— Алхимик, изобретатель! Когда-то преподавал здесь. Хо-хо-хо! — Смех его, хотя и гулкий, и басовито-бесшабашный, был горек. — Знаю все десять металлов, трансмутации и тетрасомату, извлекаю ртуть из каломели, легко покрою амальгамой что угодно, даже твою башку, могу чрез купелирование посредством свинца и селитры извлечь золото даже из самой тощей руды, и при случае — настучать всем, кто меня выставить отсель захочет, вот этим молотом! Ну, подходи по одному!

Селитра? Хм. Тут знают селитру, а ведь это один из компонентов пороха… Серу, если не ошибаюсь, алхимики применяли вообще спокон веку, так что этот элемент у Фалька должен иметься в количестве…

Дядюшка Рейл протиснулся в лабораторию, чихнул, деловито и бесстрашно осмотрелся — верно, прикидывал, как переоборудовать это помещение под свои нужды. Прошагал к очагу, нагло отодвинув — или, во всяком случае, попытавшись это сделать — алхимика, заглянул в варево, снова чихнул и сказал:

— Да-да, ваше сиятельство, господин архканцлер, я про него слыхал наверху… Он герцог, занятый какими-то изысканиями бесполезными… Нет бы перегонял, скажем, зеленое вино, или наливки делал, или там эльфийский лист выращивал — новые сорта веселящие… А поскольку он герцог и буен — выселить его не посмели даже при мадам Гелене. Хм… Места здесь много и вытяжка неплохая. Я подумал — если ставить тут редакцию, то и кухню не худо бы оформить рядышком, тут и очаг хороший имеется… Ассигнования ведь пойдут из Варлойна…

Котел бурлил и недобро пыхтел. Так же бурлил и недобро пыхтел бородач.

— Архканцлер? — Фальк Брауби смотрел на меня в изумлении. Наконец он опустил молот, встряхнул головой, шлепнул себя по всклокоченным, присыпанным сединой волосам и, полыхнув на меня взглядом, изрек: — Все равно выселять себя не дам! Размозжу головы всем, кто попытается!

— Я не собираюсь вас выселять. — Я отметил, что перешел на «вы», Фальк Брауби умел внушать уважение к своей персоне.

— Ваше сиятельство, а как же моя кухня? Тут такое замечательное место!

— Гр-р-р! Выселять?

— Дядюшка! — шикнул мой гаер. Попытался пристыдить ушлого министра информации, можно сказать.

— Помолчите, дядюшка Рейл! Я не собираюсь вас выселять, Фальк. Напротив, я приветствую ученых… настоящих ученых. Ведь вы настоящий ученый?

Короткопалая ладонь красноречиво постучала по рукояти молота:

— Конечно.

— И преподаватель.

— Настоящий ученый и бывший учитель. — Он сделал жест, словно давал кому-то невидимому подзатыльник, и я понял, что его студенты так или иначе усваивали нужные знания, даже если поначалу ленились. — Я люблю преподавать. Люблю науки. Можно подумать, я какой-то дешевый маг, чернокнижник, как эта Гелена меня обзывает! Они ведь меня боятся, по-настоящему боятся! Думают, будто я занимаюсь тут ведовством и могу порчу на них навести. Хо-хо-хо!

— Поэтому вас не выселили, когда Растар прекратил финансировать Университет?

Ладонь снова постучала по рукояти молота:

— Гелене это дорого бы встало. И тем, кто за ней. К тому же я герцог… хоть и нищий, но дворянин. И не претендую на иные части Университета… Мне достаточно моих покоев, в которых я давно обжился. Я здесь ем, сплю, провожу опыты… Иногда забираюсь на чердак, чтобы наблюдать движения звезд. И туда меня пускают… Других учителей вышибли, а я держусь. Мне нравится тут держаться, нравится ставить опыты… Я не деревенский ведьмак, варящий зелья и бормочущий наговоры, я занят наукой!.. Я ищу истину! Истину, господин архканцлер! Великое делание, магистерий, сиречь пятый элемент, известный так же как красная тинктура… Да, хм, не думаю, что вам интересны подобные материи… Так вы, значит, действительно новый архканцлер?

Я чихнул. В речах его чувствовался непреклонный фанатизм научного деятеля. Но Фальк Брауби внешне совершенно не походил на типаж ученого вроде Перельмана или Стивена Хокинга. Красная тинктура, это, если не ошибаюсь, пресловутый философский камень, он же эликсир вечной жизни и прочее. Алхимики его, понятное дело, не нашли, зато, пытаясь найти, весьма преуспели в практической химии.

— Мандат получил меньше недели назад.

— И уже хотите вызволить и возродить наш Университет?

— Это в ближайших планах. Я всемерно буду способствовать развитию наук.

— Удивительно! Сон! Но куда ж девать бордель?

— Выселим в ближайшее время. За две — максимум три недели, Университет откроет свои двери для студентов. Кроме того, здесь, в Университете, будет мое городское представительство.

— Вы круто взялись. И день начинает мне нравиться, хотя и кажется мне, что я малость угорел и сплю. Хо-хо-хо!

— Сейчас мне необходимо получить доступ к печатным машинам Университета. Вам известно, где они? И есть ли они тут вообще?

Бородач запрокинул голову, в бороде прорезалось отверстие, достаточное, чтобы проглотить, скажем, Шутейника.

— Хо! Хо-хо-хо-хо! — рассмеялся он еще громче, точно Санта-Клаус. — Я вспомнил, я же видел в газете ваш портрет… Вы — настоящий архканцлер, А… Аран Торнхелл! Выходит, вам действительно удалось получить мандат. Это прекрасно, я полагаю. Архканцлеру нужна новая печатня?

— Я буду выпускать газету, поскольку старая редакция… сгорела. Но сейчас печатня нужна не для газеты. Для другого. Нужна срочно. И запас бумаги, если он есть.

Сказал и подумал: я вам обеспечу четвертую власть грамотных, ох, обеспечу! Создам несколько газет, продам по дешевке, запущу процесс, так сказать, и плевать, что газеты затем будут перекупаться и финансироваться разными лицами, главное, что они будут, а уж я озабочусь законами, которые будут охранять прессу. Теперь сор не спрячешь под половичок, его обязательно найдут и вытряхнут на всеобщий… позор.

Бородач шустро, а для своей комплекции слишком шустро, подхватил молот в левую руку и шагнул к очагу. Там он сграбастал дядюшку Бантруо Рейла за ворот и, подняв его, как мать поднимает за холку щенка, прошагал к дверям.

— Машины целы. И бумага тоже есть, ведь Университет выпускал свою газетенку, а теперь, извольте видеть, не выпускает, так что бумага лежит, желтеет… Хо-хо! Машины Гелене без надобности. Боюсь, она за свою жизнь не прочла ни единой газеты, про книги я и не говорю… — Он вышел, предварительно выкинув Бантруо Рейла за порог. Обернулся и поманил меня свободной рукой. — Идемте со мной, Торнхелл, я все вам покажу. И печатни, и запасы бумаги… Нет, день определенно удался!

Я бросил взгляд на бурлящий котел:

— Как же ваше… э… варево?

— О, об этом, ваше сиятельство, вам нет смысла беспокоиться. Млечный сок корней асафетиды, она же ферула вонючая, мандрагоры и некоторых иных растений и кореньев должен хорошо выкипеть, чтобы образовалась нужная вязкость субстрата. Это надолго. Хо-хо-хо! Значит, возродить наш Университет? Сегодня день прекрасных вестей! Нет, я, безусловно, сплю!

Закинув молот на плечо, Фальк Брауби величественной поступью двинулся вглубь коридора.

Настоящий ученый. Колосс, можно сказать.

Однако от дверей в холл послышался шум, голоса. Алые заслонили меня, но пронзительный женский окрик заставил их откачнуться к стенам. О, женщины умеют осадить, при желании, даже закаленных солдат.

Ко мне приближалась мадам Гелена.

Глава двадцать четвертая

Как я и ожидал, мадам Гелена оказалась дамой не первой молодости, однако без вульгарной боевой раскраски, отличающей непроходимых дур. Это была женщина лет шестидесяти, одетая в серое, строгое платье. Седые волосы собраны в мышиный хвостик. Глаза юркие, умные, зубы — острые. Нет, не мышью она была — хитрой и опасной крысой. Штрих: на серебряном поясе ее висела короткая плеть с множеством кожаных хвостов. В мире Земли эта штуковина называется «флоггером». Оч-чень интересно. Это ее орудие труда, либо же орудие усмирения непослушных работниц?

— Ваше сиятельство господин архканцлер! — На легкий поклон я ответил небрежным кивком. Меня окутало облако с запахом кошачьей мяты. Какие-то зверские духи использовала мадам Гелена, они начисто перебивали вонь алхимической бурды герцога Фалька. Сводня взглянула на меня снизу вверх, взглянула искательно, мягко, хотя в словах чувствовалась едва сдерживаемая, вибрирующая сила. — Я мадам Гелена, управительница. Господин архканцлер, давайте переговорим наедине!

— Разумеется.

Она решительно отворила ближайшую дверь, пропустила меня уважительным кивком. Я сделал жест, чтобы заходила первой — галантный красавец-мужчина, пропускающий даму в пещеру с медведем. Она не стала мяться и вошла. Комната освещалась только клином света из приоткрытых дверей. Заполнена она была столами и стульями в уборе из паутин. О, это ясно — сюда снесли из аудиторий ненужные парты. Ну ничего — скоро будут выносить обратно, дайте только чуть-чуть времени.

Взгляд сводни был цепким, даже в полумраке я видел отблески ее зрачков — крохотных, точно изнутри человеческих глаз и правда смотрели крысиные бусинки.

— Господин архканцлер хотели меня видеть? Жандо сказал, что слышал, будто вы интересовались нашими подвалами?

Меня передернуло от слова «нашими». Университет она воспринимала как свое… свое личное логово, крысиное кубло, где она пестует своих дочерей, которые приносят ей немалый доход.

— Ваш Жандо неверно понял. Меня не только подвалы интересуют.

— Вся… «Утеха»?

Я ощутил раздражение, нарастающую злость.

— Весь Университет. Вот это — Университет! Тут учили, учат и будут обучать наукам!

Она нервно рассмеялась, пояснила как малоумному, в полутьме даже мелькнула снисходительная улыбка:

— Но как же… Университета давно нет здесь… И не будет…

— Чушь. Университет есть. — Я сделал широкий жест. — Вот он, никуда не делся. И снова будет.

— Но как же…

— Учителя живы и будут преподавать. Студентов наберем снова. Много их осталось в Нораторе, недоучек… Мадам Гелена, у вас три дня на то, чтобы забрать своих девочек и съехать.

Она издала тихий вскрик — впрочем, не слабый, бессильный, а просто удивленный, и отчасти — злобный.

— Но… господин архканцлер, ваше сиятельство… вы не понимаете… — Она запнулась и начала проговаривать какой-то набор звуков, похожих на треск и хруст, словно пережевывала морковку.

— Я все понимаю. Я уведомил вас и дал вам три дня. Если через три дня вы и ваше заведение все еще будете в Университете, о вас позаботятся Алые Крылья.

Она гулко сглотнула, и снова издала набор морковных звуков. Несмотря на запах ее духов, я ощутил, что от моей одежды исходит целая гамма не совсем приятных ароматов — тут и мандрагора, и млечный сок ферулы вонючей. В Варлойне нужно принять ванну и переодеться. О, и побриться — вечно забываю, иначе Атли будет мной недовольна.

— Господин архканцлер, я понимаю… все понимаю… Вы хотите… и мы устроим… мы все устроим как надо. Каждый месяц в Варлойн будет отправляться нужная вам сумма… двести… триста крон золотом. Даже пятьсот! Это очень крупная сумма, пятьсот, но мы сможем, уверена, мы устроим… И девочки любые… на ваш вкус… всегда для вас и ваших приближенных! У меня игровые залы и замечательные комнаты для удовольствий. Закуски на любой вкус и изысканная музыка… Чудо самое свежее всегда…

Мадам Гелена предлагала мне откаты. Предлагала, ни мало не чинясь, первому лицу государства плату за крышевание элитного борделя! Да что за чертов мирок… Тут все думают, что любая проблема решается за деньги. Хотя… разве в моем мире не так? О, конечно, я соблазнюсь, возьму деньги, да еще выберу наверху какую-нибудь местную Анжелику и устрою ей путь в свой Версаль.

— Разговор окончен.

Она помедлила и процедила хрипло и уже без всякого, даже минимального почтения:

— У меня… не только девочки!

— Мальчиков заберите тоже.

Она дернулась, пальцы нервно затеребили язычки плети.

— Я… я позову хозяина! — голос ее почти сорвался на визг.

Хозяин? Ну, собственно, этого и следовало ожидать. Кто-то из Коронного совета опекает здешнее место. Ну что же, подождем хозяев. Хотя до получения Большой имперской печати я планировал избегать тесных встреч с силовиками Санкструма, но тут коса нашла на камень: без печатных машин мне не обойтись. Может, я слишком закусил удила, допустил ошибку? Скорее всего, мадам Гелена плевать хотела на печатные машины, и вполне могла бы допустить меня к ним… А Университет стоило забрать позже.

С другой стороны, если бордель принадлежит какой-то из фракций, они рано или поздно узнают, что я печатаю в его стенах газеты… и не только газеты, но и средство для погашения долгов и выплаты дани, и столкновение будет неизбежно. Так почему бы его не форсировать? Вряд ли фракции пойдут на открытое противостояние — время еще не пришло… Посмотрим, кто здешний хозяин и чем будет мне угрожать.

Я широко отворил двери. Она вышла первой. Оглянулась, взгляд — смесь гнева, бессилия и злобы. Тряхнула крысиным хвостиком, хлопнула ладонью по плети и быстро зашуршала туфлями по полу, вместе с нею убрались Жандо, тот самый колобок в ночнушке, и двое битюгов с мечами — видимо, вышибалы «Утехи».

Я вздохнул. Она меня услышала. Можно праздновать победу. Маленькую, но победу.

Печатня Университета располагалась в дальнем конце подвала, в просторном помещении. К ней примыкали кельи — по другому не назовешь — где лежали запасы краски, свинца для литья букв, бумаги в серых дерюжных мешках. Запасов этих было много. Бумага, хоть и пожелтела и немного отсырела, все же годилась и для печати газеты, и — для печати моих таинственных штуковин, с помощью которых я надеялся вскорости наполнить казну.

Клондайк. Для меня это был Клондайк! Отсюда я начну поход за возрождение Санкструма. Здесь я буду мыть золото — не для себя, для страны, правителем которой стал.

Мы зажгли лампы на стенах, и долго осматривали сокровища…

Дядюшка Рейл ахал и охал, содрав чехлы, трогал все три печатные машины, словно они были его наложницами, ласково ворковал с ними, поглаживал, называл уменьшительными женскими именами.

Я смотрел на него и думал: вот ведь прощелыга. Но и профессионал. И родич Шутейника. Я смогу его контролировать и не допущу, чтобы он зарвался. Да и потом — он не дурак и понимает, в какую игру ввязался. Ставки теперь — максимальные. Либо он со мной — либо его прикончат мои конкуренты за то, что был со мной. Третьего сейчас не дано и долго — по крайней мере, до бала всех Растаров — не будет дано.

Около получаса мы осматривали машины, которые оказались в прекрасном состоянии, и обсуждали перспективы создания редакции. Эта келья для редактора, эта — для Макио, вот тут будут наборщики, а в этом уголке поместится гравер. И, нет, дядюшка Рейл, дам тут не будет. За дамами извольте ступать в иные кварталы. Здесь будет царство науки и мое представительство. Затем я посвятил Бантруо Рейла, Шутейника и Фалька Брауби в свой план. Концепция его была для Санкструма внове.

— Сработает ли, ваше сиятельство? — спросил дядюшка Рейл.

— Но ведь с мандатом сработало! — воскликнул Шутейник страстно. — Значит, и сейчас все у нас получится!

«У нас…». Почему-то при этих словах стало тепло на душе. Я не один. Мы — команда. Уже команда.

Фальк Брауби издал горловой звук, вроде рычания тигра. Это он так хмыкал.

— Чудеса! Никогда не слышал про такую штуку… Чудеса! И правда — сработает ли?

Этой штуке много сот лет, и играет она на чувстве азарта. А чувство азарта хорошо знакомо нораторцам — вон, на каждом углу игровой притон.

— Для затравки пустим слухи, — сказал я. — И в Варлойне, и в Нораторе. Слухам всегда верят больше. — Я передал Шутейнику один из кошельков-взяток, туго набитый золотом — а именно золото следовало швырять актерам в местных трактирах. — Десять актеров на Норатор, думаю, хватит?

— Вполне хватит, мастер Волк.

— И пустим рекламу на столбах вроде того, что у порта… Сейчас, погодите, составлю объявление… Реклама должна быть расклеена уже сегодня… И не забудем…

Простучали шаги в коридоре, и в зал, щурясь, ступил человек-невеличка в очень высокой меховой шапке, украшенной золотыми цепочками и знаками столь обильно, что она сияла, как новогоднее украшение на верхушке елки.

— Шапка из заморского красного соболя, мастер Волк, — шепнул мой гаер. — Цена — примерно как дворянский замок. Небольшой, но вполне ухоженный замок со всем хозяйством…

Человек был одет в щегольской черный кафтан и простроченный золотой нитью короткий, до бедер, плащ. Шпага у бедра на поясе с крупными драгоценными камнями. Кожаные же, непорочно белые перчатки с серебряным узором. Всем своим обликом человек словно рисовался перед толпой, а с помощью шапки — возвышался над обывателями и даже над людьми своего ранга. В полумраке сложно было определить его возраст — что-то между сорока и пятьюдесятью годами. Великолепный щеголь.

Гладковыбритый подбородок нацелился на меня. Кончик шапки качнулся.

— Я — Таленк. Бургомистр Таленк. Приветствую. А вы — господин новый архканцлер… Аран… Как же вас…

Он сделал вид, что не помнит фамилии, хотя сам приглашал сегодня на ужин. Такой простейший способ меня унизить.

— Просто — господин архканцлер.

На шум приплыл крупнейший в Нораторе спрут. Таленк… Много о нем слышал, даже читал кое-что… на столбе у порта. Он — главный контролер контрабанды через поселок Счастливое. И, верно, это только одно из его доходных предприятий. «Утеха» — в ту же копилку. Человек просто доит город, которым назначен управлять.

Он явился один, телохранители где-то затерялись. Не трус. Хищник. Суперхищник, заинтересованный в том, чтобы как можно дольше сохранять возможность пожирать слабейших, чтобы как можно дольше качать деньги через все каналы, к каким может дотянуться. Такие люди чужды любым моральным принципам. В их мозгу жарко пульсирует только одна страсть — безудержная алчность.

— Нет-нет, погодите, я вспомню!.. Ваше сиятельство Аран, — проговорил он, запнулся, щелкнул пальцами. — Э-э… Торнхелл, да, Торнхелл. Новый архканцлер Санкструма…

Я промолчал. Шутейник пробормотал что-то неясное. Дядюшка Рейл застыл у машины. Фальк Брауби взирал на Таленка, раздувая ноздри, как бык, готовый атаковать. Было в этом Таленке что-то, что приковывало взгляд. Не щегольская одежда, нет. А некая уверенность в себе, уверенность в собственной исключительности, важности, власти. Несмотря на малый рост, этот местный Наполеон умудрялся производить серьезное впечатление одним своим обликом. Харизмы в нем было хоть откачивай да на сторону продавай.

У меня родилось нехорошее предчувствие. Кажется, меня сейчас вздуют по первое число. Не физически, конечно, о нет. Иначе.

Так и случилось.

— Ваше сиятельство архканцлер… — тихо проговорил Таленк. — Вы, как я узнал, хотите выселить из этих стен «Утеху»… Заведение, созданное согласно букве закона, то самое, куда я и мои деловые партнеры вложили немало личных средств…

— Вы верно заметили, бургомистр. Хочу выселить и выселю. В ближайшее время.

На тонких губах бургомистра появилась наивная, легкая улыбка.

— Но это совершенно невозможно, господин архканцлер. Вы не вправе…

Он говорил тихо, спокойно, с бесконечным чувством наивного превосходства, и во мне родилось желание заорать, вмазать ему по гладкой харе. Но я лишь сказал:

— По какой причине я не вправе, бургомистр?

— А… Если память меня не подводит, а я не имею обыкновения забывать важные вещи, весь Университет передан магистрату Норатора в вечное пользование.

У меня сжалось сердце.

— Кем передан?

— Погодите-погодите… — он картинным движением сунул руку за обшлаг кафтана и добыл оттуда свернутую в трубку бумагу. Развернул. И прочитал голосом, звенящим от скрытой насмешки: — «Сим указом Университет Больших наук передается в собственность магистрата Норатора в вечное пользование, и да будет использован магистратом Норатора так, как усмотрит сие пользование сам магистрат». Подписано: «Жеррад Утре, архканцлер». Достаточно ли вам этого, господин, э, Аран? Хотите ли вы, или нет — но Университет и вся его внутренняя обстановка, включая эти прекрасные печатные машины, собственность города, и мы вправе сделать с ним все, что пожелаем. Даже разнести по кирпичику. Сжечь. Уничтожить.

— Ладушки-воробушки! — вздохнул Шутейник.

Фальк Брауби выразился куда грубее и жестче и примерно так же выразился дядюшка Рейл.

Наступила тишина. Хотя мысленно я кричал, орал даже. Этот гнусный Жеррад Утре, несчастный покойный архканцлер, натворил дел… Позволил раздербанить все что можно, после чего — мавр сделал свое дело… А мне теперь расхлебывать.

Бургомистр Таленк снова улыбнулся, сказал заботливо и мягко, как неразумному дитяте:

— Вы, конечно, можете оспорить указ, и, конечно, попробуете: напишете новый… Но без визы Коронного совета он не будет иметь силы. А на этом указе виза, конечно, есть.

Он знал, сукин сын, что Коронный совет не завизирует ни один нужный мне указ, он знал!!! Он рисовался передо мной, и играл, и трепал меня, как кошка — мышь. Власть, которую он источал, исходила от него буквально волнами.

— Но печатня… — заикнулся дядюшка Рейл.

Шапка из красного соболя колыхнулась.

— Нет-нет, вы ничего не станете здесь печатать. Если хотя бы попробуете приблизиться к «Утехе» с этими целями… Мои люди будут вынуждены выпроводить вас с трагическими… э-э… неудобствами. Простите, что навязываю вам свою политическую повестку, но таковы, э, правила… За беззаконное вторжение я могу гарантировать вам честный суд, а может, э, нечто большее, чем суд… Гнев, так сказать, всего Норатора.

Скалистые глыбы обрушились на мою голову. Усилий стоило не покачнуться. Он говорил, сознавая свою силу, а под гневом Норатора имел в виду своих людей, свою личную армию, которая, очевидно, могла на равных потягаться с Алыми.

— Я поставлю у дверей постоянный пост Алых, Таленк. Если вы попытаетесь что-то сделать с машинами… я срою с лица земли ваш магистрат… и вас.

Соболиная шапка качнулась, внимательный — и безмерно спокойный, с ироническим прищуром, взгляд обежал меня с ног до головы.

— Ну что ж, сройте, конечно, попробуйте… Скажу вам по сердечной приязни, э, Аран, вы зря отвергли приглашение на ужин… Вы оставите посты, и я не буду против, пусть Алые тут дежурят… — Сказано это было тоном человека, бросающего мне из милостыни грошик. — Но мы будем проверять… И если я узнаю, что в подвале происходит печать газеты… Тогда я велю уничтожить печатные машины. И, поверьте, это случится быстро. Прощайте, господин архканцлер, э, Аран, ваше сиятельство.

С этими словами он ушел.

Я кинулся на спрута с пожарным топором, спрут сграбастал меня и сожрал — с теплой, ласковой улыбкой, скрывавшей железные челюсти.

Он чувствовал упоение своей властью, есть такие люди.

А я чувствовал безмерную усталость.

Патовая ситуация. Я сохранил машины, но не могу использовать их по назначению. Вернее — Таленк позволил мне сохранить машины, в качестве издевки, дразнилки, оставил их мне, чтобы поддразнивать господина архканцлера, издеваться. Вот они, машины, видит око, да зуб неймет.

Пат.

Если я не смогу освободить Университет и не запущу машины — конец архканцлеру Санкструма наступит очень быстро.

Мы покидали «Утеху» под насмешливые взгляды мадам Гелены и ее прихвостней. Мерзкое ощущение, когда ты проиграл, и идешь, а взгляды тех, кто тебя победил, смотрят вслед…

Тем не менее, я услал Шутейника на поиски актеров, а сам с Бернхоттом и Эвлетт двинулся в Варлойн. Рекламные объявления актеры напишут от руки. И уже с сегодняшнего вечера маховик рекламы моей секретной операции запустится.

Главное, успеть разобраться с ситуацией, пока не станет слишком поздно.

Три недели на сбор денег и выплату дани.

Три.