Штурм

Глава 7

Приглянувшийся Кальтеру арбалет так и остался висеть на седле дохлой лошади. Причем уже без тетивы – Кальтер перерезал ее, чтобы в будущем это оружие ненароком не выстрелило ему в спину. Жаль было портить столь добротную и полезную вещь, но теперь у него имелся трофейный лук – куда более удобное и простое в обращении устройство. Да и разжиться стрелами для лука в долине было проще, чем болтами – последние встречались гораздо реже и подходили размерами не для каждого арбалета.

Сделав несколько тренировочных выстрелов в лошадиную тушу, Кальтер остался в целом собой доволен. Стрелял он, разумеется, не так быстро и ловко, как несчастные амазонки. Зато лук в его железной руке сидел как влитой. Вдобавок ему не требовалось одевать кожаный наручень и перчатку, дабы тугая тетива не ударяла по руке. С меткостью у Кальтера тоже было все в порядке. Яблоко с чьей-нибудь головы он не сбил бы, но попасть в неподвижную человеческую фигуру с расстояния в тридцать-сорок шагов ему бы удалось. Не ахти какое достижение, но для неспециалиста в данном вопросе это было уже кое-что.

Пакаля у амазонок не оказалось. Разве только перед тем, как открыть охоту на Кальтера, они оставили артефакт в своем багаже или где-нибудь припрятали. Но идти искать их вещи – а заодно и новые неприятности – Куприянову совершенно не улыбалось. Поэтому он подобрал свои пакали, булаву и стрелы и, закинув за спину вещмешок, пошагал дальше, в направлении лагеря.

Лагерь наверняка пустовал. Теперь Кальтер не сомневался в этом, ведь иначе его стычка с орущими лучницами вызвала бы там оживление. Однако никто не выглядывал из-за частокола и не готовился встретить чужака в воротах, что непременно случилось бы, вторгнись он сейчас на чью-нибудь территорию.

Кальтер планировал лишь заглянуть внутрь лагеря, не более. Ему не хотелось соваться на огороженный участок местности, где враг мог блокировать все входы и выходы и загнать его в ловушку. Следы римлян наверняка отыщутся по ту сторону оборонительного периметра, а в лагере Кальтеру хотелось лишь убедиться в том, что легионеры действительно его покинули. Потому что могло ведь случиться и иначе: все они окажутся внутри в виде горы трупов, а следы снаружи будут принадлежать не им, а тем, кто их убил.

Подойдя к распахнутым настежь воротам с луком наготове, Куприянов быстро убедился, что его мрачные предположения не оправдались. Трупы внутри действительно валялись, но их было немного. И они принадлежали ко все тому же «винегрету» из мертвых воинов разных эпох, что устилал траву за пределами лагеря.

Это слегка обнадеживало. Если бы здесь нашло свою погибель даже несокрушимое римское войско, Кальтер точно впал бы в безнадегу. И было бы с чего. На этом поле Игра и так велась не по его правилам. И если бы в ней проигрывали даже чемпионы – те, для кого эти правила были привычными и родными, – какие тогда шансы на победу оставались бы у Кальтера? Ну а так для него, можно сказать, блеснул свет в конце тоннеля. Или даже не свет, а искорка, но и на том спасибо…

– Замри и не двигайся, тварь! – внезапно раздался у него за спиной грозный голос. – Одно резкое движение – и я в тебе такую дырку прострелю, что у тебя половина внутренностей через нее наружу вылетит! Хочешь проверить? Хочешь проверить, я спрашиваю?!

Вот это действительно был сюрприз так сюрприз! И не только потому, что новый враг подкрался к Кальтеру абсолютно незаметно, что само по себе было из ряда вон выходящим событием. Гораздо больше удивило другое – этот ловкач говорил с ним на русском языке! Причем не на старославянском или другой исторической разновидности «великого и могучего», а на чистейшем современном, без какого-либо диалекта или акцента. То есть на том же самом языке, на котором говорил сам Кальтер. И который он уже не чаял здесь услышать.

– Верю тебе на слово. Замер и не двигаюсь, – отозвался Кальтер, опуская на землю лук. Даже если враг блефовал насчет имеющегося у него стрелкового оружия, лук в данном случае все равно не поможет. Враг находится от него слишком близко, и он при всем старании не успеет обернуться, натянуть тетиву и выстрелить.

Вот интересно, откуда вообще этот тип узнал, на каком языке к нему обращаться, ведь он был одет сейчас как испанский наемник? Враг следил за ним от самого берега и подслушал его речь по дороге? Но с рыцарем Куприянов пытался общаться по-английски, а с амазонками – по-арабски. Правда, несколько раз он ругался себе под нос, но вряд ли это было слышно на расстоянии. Разве только пристально наблюдавший за ним враг умел читать по губам…

– А теперь обернись! – отдал он следующий приказ. – Медленно! Медленно, я сказал!

Еще до того как Кальтер обернулся и увидел, с кем он столкнулся, голос этого человека показался ему смутно узнаваемым. Именно «смутно». Кальтер не жаловался на свою память и был уверен, что они уже сталкивались в недалеком прошлом, но общались недолго. Только вот кто из подобных «шапочных знакомцев» был настолько хитер и проворен, что сумел застать его врасплох? Список таких проныр был очень коротким. И все же Куприянов затруднялся назвать с ходу нужное имя.

Он не назвал бы его моментально даже тогда, когда разглядел взявшего его в плен шустрика. Это был подтянутый русоволосый парень среднего роста – примерно на полголовы ниже самого Кальтера, – с лицом, заросшим такой же русой и неаккуратно подстриженной бороденкой (судя по всему, он подрезал ее ножом, не глядя в зеркало). Но Кальтера смутила не она, а отсутствие у парня левого глаза, на месте которого красовался вырезанный из сыромятной кожи пятачок, удерживаемый на глазнице тесьмой, обвязанной вокруг головы. Кожа вокруг глазницы была покрыта рубцовой тканью – этот человек лишился глаза явно не на операционном столе. И уже после того, как встречался с Кальтером, потому что он не припоминал, когда ему доводилось иметь дело с одноглазым. Разве только…

…Разве только Кальтер не самолично вышиб ему глаз полтора года назад в Дубае! Но тут была одна серьезная загвоздка: вместе с глазом Кальтер вышиб тому противнику и половину мозгов, поскольку стрелял ему в голову из девятимиллиметрового пистолета.

– Ну что, узнаешь меня, сукин ты сын? – осведомился калека, злобно сверля Куприянова своим единственным глазом и целясь в него из короткоствольного мушкетона устрашающего калибра. Так что, обещая проделать в Кальтере большую дыру, одноглазый не соврал. Эта хреновина, а особенно заряженная картечью, была на такое вполне способна.

– Этого не может быть! – пробормотал Кальтер. – Сквозняк?! А тебя-то что за нелегкая принесла сюда… с того света?

– Да ты, гляжу, старый черт, не забыл мое имя! – удивился, в свою очередь, Сквозняк – бывший боец Грязного Ирода, с отрядом которого Кальтер воевал в Дубае. – Какая честь для скромного старшего лейтенанта и дезертира Ведомства – отложиться в памяти у самого великого Кальтера! Который ко всему прочему пристрелил меня своими же руками!

– Само собой, пристрелил, – даже не вздумал отпираться Куприянов. – А если бы не пристрелил, тогда бы ты меня прикончил. Как по мне, это был абсолютно честный обмен пулями. Так что радуйся – кому еще из мертвецов, кроме тебя, выпадал шанс воскреснуть и пристрелить собственного палача… Ну давай, не тяни! Стреляй, пока порох в твоей пушке не отсырел. Зачем еще, как ты думаешь, «серые» свели нас вместе? Не чаи же, в конце концов, распивать и былые подвиги вспоминать…

В качестве теплой верхней одежды Сквозняк подыскал себе меховой жилет с поясом, снятый не иначе с какого-то степняка-батыра из армии Чингисхана. В качестве шапки – стеганый рыцарский подшлемник-ушанку, чьи уши он связал сзади, дабы те не мешали ему прислушиваться к звукам окружающего мира. Однако прочую одежду головорез Ирода принес сюда прямиком из Дубая. Кальтер не забыл: именно в такие современные армейские комбинезоны и ботинки были одеты там его главные враги.

А вот с оружием дела у Сквозняка обстояли немногим лучше, чем у Кальтера. Нацеленный на него мушкетон был, конечно, посерьезнее лука, но в схватке с превосходящими силами противника из него можно будет сделать лишь единственный выстрел. И то если не отсыреет порох, что при здешней погоде могло запросто случиться. Но, видимо, Сквозняк успел убедиться в эффективности мушкетона, раз продолжал носить его с собой вместе с запасом пороха и картечи. Помимо этого на поясе у него висели абордажный тесак и кинжал. Подобно Кальтеру, он тоже отдавал предпочтение более привычному холодному оружию – короткому и легкому, – нежели всяческим мечам и копьям. Также, вероятно, в походном арсенале Сквозняка наличествовали и другие инструменты для смертоубийства, но под рукой он держал лишь эти.

– Значит, предлагаешь мне тебя пристрелить? – переспросил он и криво ухмыльнулся. – А что, хорошая мысль! Ты даже не представляешь, с какой охотой я это сделал бы. Да только есть одна проблема: твоя смерть не даст мне ничего, кроме душевного удовлетворения. А что такое душевное удовлетворение для того, кто уже умер и вроде как лишился этой самой души? То же самое, что для тебя, однорукого, – вторая перчатка. Надеть ее все равно не на что, а носить с собой незачем. К тому же ты сам сказал: вряд ли эта наша встреча была случайной. И если «серые» потирают сейчас свои мерзкие ручонки, предвкушая, как я начну сводить с тобой счеты, то пусть обломаются, суки! Я под их дудку плясать не намерен!

– А что ты выиграешь, оставив меня в живых? – поинтересовался Кальтер.

– То же самое, что можешь выиграть и ты, если устоишь перед искушением прикончить меня повторно, – ответил Сквозняк. – В этом долбаном месте все дерутся со всеми. Никаких правил, никаких мораториев, никаких Женевских конвенций. Увидел любого встречного – можешь с чистой совестью его убить и ограбить, и никто тебе слова поперек не скажет. Но если ты вдруг еще не заметил – таких, как мы с тобой, здесь очень мало. Точнее говоря, кроме нас, здесь больше нет парней из двадцатого и двадцать первого веков. Так же как нет нормального огнестрельного оружия, которое они могли бы с собой сюда прихватить. А это создает для тебя и для меня ряд серьезных проблем. Ведь рыцари из нас с тобой, мягко говоря, дерьмовые. И отстреливаться от здешних врагов нам приходится из всякой музейной рухляди. – Он презрительно поглядел на свой мушкетон. – Однако, если я и ты станем отстреливаться вместе, это по-любому будет круче, нежели драться поодиночке. Тем более что отсюда есть всего-навсего один выход, и нам с тобой идти к нему одной и той же дорогой… Если, конечно, ты не возражаешь разгуливать в компании с мертвецом.

– Я сегодня встречал людей, которые должны быть мертвы уже не одну сотню лет. Но выглядели они под стать тебе, вполне живыми и здоровыми, – заметил Кальтер, довольный тем, что враг мыслит здраво и не торопится выставлять ему счет за старые обиды. – Однако откуда тебе известно, что я тоже не мертвец? Даже я, признаться, теперь в этом не до конца уверен.

– Ты удивился, когда меня увидел. И спросил, как меня сюда занесло с того света, – пояснил Сквозняк. – Если бы ты умер перед тем, как сюда угодил, ты не задавал бы таких вопросов.

– Резонно, – согласился Кальтер. – Но ведь я мог умереть, не успев понять, что в следующий миг буду мертв. К примеру, наступив на мину или получив снайперскую пулю в голову.

– Как я понял, тут собраны не только «бывшие трупы», но и те, кто угодил сюда еще при жизни, – признался воскресший мертвец. – Возможно, что вам, «живчикам», оставалось жить в своих мирах совсем недолго: минута, час или день. Вот «серые» и не стали дожидаться вашей гибели, а забрали вас досрочно, раз вы и так были обречены вскоре издохнуть.

Куприянов прикинул в уме: да, и в тюрьме, и после побега из нее он действительно мог погибнуть практически в любой момент. Поэтому такое предположение Сквозняка звучало вполне разумно.

– Ну так что, я могу опустить пушку или ты все еще мне не доверяешь? – спросил тот.

– Кто ты такой, чтобы я вдруг начал ни с того ни с сего тебе доверять? – не стал ходить вокруг да около Кальтер. – Однако, вздумай ты меня убить, разве стал бы, держа меня на мушке, рассказывать мне о здешних порядках? Если хочешь, давай считать, что мы заключили перемирие, а дальше будет видно.

– И надолго мы его заключили?

– Думаю, пока у одного из нас снова не появится веский повод вышибить другому мозги. Хотя не знаю, как ты, но я после твоей гибели перестал держать на тебя зло. К тому же после Дубая у нас с Грязным Иродом была еще одна война – в российском Скважинске. Где мы с ним, хочешь верь, хочешь не верь, тоже в итоге заключили перемирие и объединились в борьбе с общим врагом.

– Звучит невероятно, хотя… – Сквозняк пожал плечами. – Хотя, зная практичную натуру полковника Грязнова, я бы не удивился, если бы он однажды привлек тебя на свою сторону… Как много, оказывается, я пропустил! По твоей вине, между прочим. Ну ладно, уболтал: пусть будет перемирие… Значит, по рукам?

И он, опустив мушкетон, протянул Кальтеру руку. Кальтер, немного поколебавшись, пожал ее, пусть даже для него сей ритуал ничего не значил. Но раз новый напарник видел в этом какой-то смысл, почему бы его не уважить? От Кальтера не убудет, а Сквозняку, надо полагать, приятно… если, конечно, воскресшие трупы могут вообще что-то чувствовать…