ЧАСТЬ ПЕРВАЯ КАНАЛЫ

ГЛАВА 1

Лишь в десяти милях за городом река теряет свою инерцию и неторопливо вливается в излучину устья, питающего Железный залив.

Суда, плывущие на восток из Нью-Кробюзона, попадают в низовье. На юге видны хижины и полусгнившие пристани, с которых, пытаясь разнообразить свою пищу, забрасывают удочки местные работяги. Их дети робко машут путешественникам. Изредка попадается утес, скала или худосочная рощица — места, бросающие вызов фермерам; но по большей части земля свободна от камней.

С палуб матросы видят линии живых изгородей и деревьев, уходящие в поля. Это оконечность Зерновой спирали — длинной дуги фермерских хозяйств, которые кормят город. Местные жители в зависимости от времени года собирают урожай, пашут черную землю или сжигают жнивье. Между полей медленно движутся лодочки — по каналам, невидимым за насыпями и растительностью. Они совершают бесконечные рейсы между метрополией и фермами. Они привозят удобрения и топливо, камень, цемент и предметы роскоши за город. Они возвращаются в город мимо участков обихоженной земли, застроенной деревушками, большими домами и мельницами; они несут на себе горы мешков с зерном и мясом.

Этот поток никогда не иссякает. Нью-Кробюзон ненасытен.


Северный берег Большого Вара не столь обжит.

Это обширное пространство, на котором кустарники перемежаются с болотами. Оно протянулось на восемьдесят с лишним миль до самого подножия невысоких гор, которые наползают на него с запада и плотно закрывают с этой стороны. Ограниченное рекой, горами и морем, это лесистое пространство по большей части необитаемо. Если там и есть какая-то живность, кроме птиц, то она предпочитает не попадаться на глаза.

Беллис Хладовин села на судно, направляющееся на восток, в последней четверти года, в сезон непрерывных дождей. Поля, которые она видела вокруг, стали сплошной холодной топью. С полуголых деревьев капала вода. Казалось, что кто-то окунул их в облака.

Позже, мысленно возвращаясь в это несчастное время, Беллис поражалась четкости своих воспоминаний. Она помнила, как, гогоча, построилась клином гусиная стая, пролетевшая над их судном, помнила запах живицы и земли, сине-серый оттенок неба. Она помнила, как выискивала взглядом полезащитные полосы, но так и не нашла ни одной. Только нити дыма в промозглом воздухе и низкие домики с закрытыми из-за погоды ставнями.

Еле заметное шевеление растительности на ветру.

Беллис стояла на палубе, закутавшись в шаль, смотрела и слушала — не появятся ли играющие дети или рыболовы, не выйдет ли кто-нибудь поработать в свой жалкий огород. Но раздавались только крики диких птиц. Единственными человеческими фигурами были равнодушные пугала с едва намеченными чертами.

Путешествие Беллис пока что было недолгим, но воспоминания о нем уже стали назойливыми, как болезнь. Она словно была привязана к оставшемуся позади городу, отчего минуты по мере ее движения растягивались, как резина, и чем дальше она уходила, тем больше они замедлялись, удлиняя ее короткое путешествие.

А потом эти минуты сорвались, как тетива, и Беллис забросило сюда: она оказалась одна, вдали от дома.

Гораздо позже, когда от всего, что было знакомо Беллис, ее отделили многие и многие мили, она порой просыпалась в удивлении оттого, что снился ей вовсе не город, который сорок лет был ее домом. Ей снился этот короткий отрезок реки, эта исхлестанная дождем полоска земли, тянувшаяся по обеим сторонам от нее меньше половины дня.


На водной глади, в нескольких сотнях футов от скалистого берега Железного залива, стояли на рейде три потрепанных корабля. Их якоря глубоко ушли в донный ил, цепи за долгие годы поросли ракушками.

Корабли, уже не годившиеся для плавания, были все в черном битуме, на носу и на корме у них громоздились какие-то шаткие деревянные надстройки. От мачт остались одни обрубки. Трубы давно уже не дымили и покрылись слоем птичьего помета.

Корабли стояли близко друг к другу и были окружены буями, связанными между собой колючей цепью, которая местами уходила под воду. Три старых судна приросли к своему собственному клочку моря, и никакие течения не тревожили их.

Они притягивали глаз. Они были объектом наблюдения.

На своем корабле, чуть поодаль, Беллис подошла к иллюминатору и посмотрела на эту троицу, — за прошедший час она делала это не раз и не два. Она обхватила себя руками ниже груди и наклонилась к стеклу.

Каюта ее казалась неподвижной. Волны под кораблем были медленными и невысокими — почти незаметными.

Свинцово-серое небо набухло от влаги. Береговая полоса и каменистые холмы, очерчивающие Железный залив, выглядели потертыми и очень неуютными. Местами они поросли сорняком и бледным, пропитанным солью папоротником.

Ничего темнее трех деревянных корпусов вокруг не было.

Беллис медленно опустилась на свою койку и взялась за письмо. Оно напоминало дневник: строки и абзацы разделялись датами. Перечитывая последние записи, Беллис открыла тонкую коробочку с сигариллами и спичками, зажгла одну, глубоко затянулась, потом, вытащив авторучку из кармана, добавила несколько слов убористым почерком и только после этого выпустила дым.

Суккота, 26 обдира 1779 года. На борту «Терпсихории».

Прошла почти неделя с того дня, как мы оставили рейд Устья Вара, и я рада, что это случилось наконец. Это жуткий городишко, где процветает насилие.

Ночи, как мне и советовали, я проводила в своем жилище, но дни принадлежали мне. Я видела, что это за место: довольно узкая полоса земли, где суетятся люди. Она простирается приблизительно на милю к югу и к северу от устья и разделена надвое водой. Каждый день к нескольким тысячам здешних обитателей присоединяется огромное число тех, кто прибывает на рассвете из города, — они приезжают из Нью-Кробюзона на лодках или телегах, работать. Каждую ночь бары и бордели заполняются иностранными моряками, ненадолго отпущенными на берег.

Говорят, что корабли посолиднее проходят еще несколько миль до самого Нью-Кробюзона и разгружаются на причалах Келлтри. Городские причалы вот уже два столетия заняты лишь наполовину. Там разгружаются только суда, которые фрахтуют на раз, да пираты. Их груз тоже окажется в городе, но у них нет ни времени, ни денег, чтобы пройти еще несколько миль и заплатить дополнительные пошлины, налагаемые властями.

Там всегда есть корабли. Железный залив набит кораблями, отдыхающими после долгих переходов, укрывающимися от превратностей открытого моря. Торговые суда из Гнурр-Кетта, Хадоха и Шанкелла, прибывающие в Нью-Кробюзон или отплывающие из него, стоят на якоре около Устья Вара, чтобы экипаж мог отдохнуть. Иногда вдалеке, в центре залива, я видела морских змеев — они играли и охотились, спущенные с кораблей-колесниц, свободные от уздечек.


Городская экономика основана не только на проституции и пиратстве. В городе полно всевозможных мастерских и железнодорожных тупичков. Он уже много столетий живет кораблестроительством. Там и сям виднеются верфи со стапелями — причудливыми лесами из вертикальных балок. Кое-где видны призрачные очертания недостроенных судов. Эта тяжелая, грязная и шумная работа продолжается непрерывно.

Улицы пересечены маленькими частными рельсовыми ветками, по которым из одного конца Устья Вара в другой доставляют лес, топливо, что угодно. Каждая компания соорудила собственную линию, связывающую разные предприятия, и каждая такая линия ревностно охраняется. Городок представляет собой идиотское переплетение дублирующих друг друга путей.

Не знаю, известно ли это тебе. Не знаю, бывал ли ты когда-нибудь в этом городишке.

У местных двойственное отношение к Нью-Кробюзону. Устье Вара и дня бы не прожило без покровительства столицы. Они это знают, и это вызывает их негодование. Их угрюмая независимость — всего лишь притворство.


Мне пришлось пробыть там почти три недели. Капитан «Терпсихории» был потрясен, когда я сказала ему, что найду его в самом Устье Вара, а не поплыву с ними из Нью-Кробюзона. Но я настояла, — ничего другого мне не оставалось. Мое положение на корабле обусловлено мнимым знакомством с языком креев Салкрикалтора. У меня было меньше месяца до отплытия, чтобы превратить ложь в правду.

Я подготовилась. Я проводила дни в Устье Вара в компании с неким Мариккатчем, пожилым креем-самцом, который согласился быть моим наставником. Каждый день я приходила на соленые каналы крейского квартала. Я сидела на низком балконе, опоясывающем его комнату, а он пристраивал свою закованную в панцирь нижнюю часть тела на какую-нибудь погруженную в воду мебель, почесывал и поглаживал свою тощую человеческую грудь, обращаясь ко мне из воды с речами.

Это было непросто. Он не умеет читать. Он не профессиональный учитель. Он живет здесь только потому, что из-за несчастного случая или нападения хищника остался калекой — лишился с одной стороны почти всех ног, так что теперь не может охотиться даже на ленивую рыбу Железного залива. Красиво бы выглядело, напиши я, что привязалась к нему, что он весьма милый, придирчивый пожилой господин, но он настоящее дерьмо и зануда. Однако жаловаться не приходилось. Выбора у меня не было — нужно было сосредоточиться, вспомнить всякие штучки-дрючки, погрузить себя в языковой транс (ох, как же это было трудно! Я так давно этим не занималась, что мой ум разжирел и омерзел) и впитывать каждое его слово.

Все это делалось в спешке, без всякой системы (кошмар, жутчайший кошмар), но, когда «Терпсихория» пришвартовалась в гавани, я уже довольно сносно понимала этот щелкающий язык.

Я оставила ожесточенного старого ублюдка в его застойной воде, покинула мое жилье в городишке и переместилась в каюту — ту самую, из которой пишу.


Утром в пыледельник мы не спеша вышли из Устья Вара и взяли курс к пустынным южным берегам Железного залива — в двадцати милях от Устья. В стратегических точках по берегу залива, в потаенных местечках недалеко от всхолмлений и сосновых лесов я видела корабли, построенные в боевом порядке. О них никто не говорил. Я знаю, это корабли, принадлежащие правительству Нью-Кробюзона. Каперы и прочие.


Сегодня суккота.

В пяльницу я уговорила-таки капитана позволить мне сойти на берег, где и провела утро. Железный залив глаз не радует, но хуже этого треклятого корабля вообще ничего нет. Я начинаю даже сомневаться, что он лучше Устья Вара. Голова идет кругом от непрестанного тупого плеска волн о борт.

На берег меня доставили два неразговорчивых матроса, которые без всякого сочувствия смотрели, как я перешагнула через борт лодчонки и прошла последние несколько футов по ледяной пенящейся воде. Ботинки у меня и сейчас жесткие и в солевых разводах.

Я сидела на камнях и кидала гальку в воду. Я читала дрянной толстенный роман, найденный мною на борту, и смотрела на корабль. Он стоит на якоре недалеко от тюрем, так что наш капитан легко может разговаривать с тюремщиками и приглашать их в гости. Я смотрела и на сами корабли-тюрьмы. Ни на палубах, ни за иллюминаторами никто не двигался. Там никогда никто не двигается.

Клянусь, я не знаю, по силам ли мне все это. Я скучаю по тебе и по Нью-Кробюзону.


Я помню свое путешествие.

Трудно поверить, что от города до забытого богами моря всего десять миль.

В дверь крохотной каюты кто-то постучал. Беллис сложила губы трубочкой и помахала листом бумаги, чтобы высохли чернила. Она неспешно сложила его и сунула в сундук со своими вещами, потом подняла колени чуть повыше и, глядя, как открывается дверь, принялась играть ручкой.

На пороге, упираясь вытянутыми в стороны руками о дверной косяк, стояла монахиня.

— Мисс Хладовин, — неуверенно сказала она. — Позвольте войти?

— Это ведь и ваша каюта, сестра, — тихо сказала Беллис, вращая ручку вокруг большого пальца. Этот жест, сродни нервному тику, она довела до совершенства еще в университете.

Сестра Мериопа сделала несколько шажков внутрь и села на единственный стул, затем разгладила на себе темное монашеское одеяние из грубой ткани и поправила апостольник.

— Мы с вами вот уже несколько дней делим каюту, мисс Хладовин, — начала сестра Мериопа, — а у меня такое чувство, будто я вас совсем не знаю. А мне бы хотелось, чтобы все стало иначе. Поскольку наше путешествие продлится много недель и мы все это время будем жить вместе… общение, некоторая доверительность могли бы скрасить эти дни… — Голос ее умолк, она переплела пальцы.

Беллис, замерев, смотрела на нее. Против воли она испытывала к сестре Мериопе некоторую презрительную жалость. Она могла представить себе, как видит ее монахиня: неуживчивая, резкая, костлявая. Бледная. Фиолетовые синяки под глазами, оттененные волосами и губами. Высокая и неумолимая.

«У тебя такое чувство, будто ты меня не знаешь, потому что за неделю я не сказала тебе и двадцати слов и не смотрю на тебя, пока ты не заговоришь, а заговоришь — начинаю сверлить взглядом». Она вздохнула. Мериопу искалечило ее призвание. Беллис легко представляла, как та записывает в своем дневнике: «Мисс Хладовин неразговорчива, но я знаю, что со временем полюблю ее, как сестру». «Нет уж, — подумала Беллис, — не буду с тобой связываться. Я не стану твоим попугаем. Я не собираюсь стать искуплением той безвкусной трагедии, что привела тебя сюда».

Беллис вперилась в сестру Мериопу взглядом, но не произнесла ни слова.

Представившись Беллис несколькими днями ранее, Мериопа сказала ей, что направляется в колонии, надеясь основать там церковь и распространять веру во славу Дариоха и Джаббера. При этом она чуть шмыгнула носом и воровато стрельнула глазами, отчего ее слова прозвучали по-идиотски неубедительно. Беллис не знала, почему Мериопу отправили в Нова-Эспериум, — вероятно, причиной стали несчастье или позор, нарушение какого-нибудь дурацкого монашеского обета.

Она оценивающе взглянула на талию Мериопы — не скрывают ли мешковатые одеяния растущего животика. Это было бы самым правдоподобным объяснением. Дочерям Дариоха вменялся в обязанность отказ от чувственных наслаждений.

«Не стану я заменять тебе исповедника, — подумала Беллис. — У меня с этим треклятым изгнанием своих проблем по горло».

— Сестра, — сказала она, — боюсь, что вы оторвали меня от работы. К сожалению, у меня нет времени на обмен любезностями. Может быть, в другой раз.

Она была недовольна собой за эту маленькую уступку, которая, впрочем, осталась без последствий. Мериопа была обескуражена.

— Вас хочет видеть капитан, — сказала монахиня сдавленным и расстроенным голосом. — В своей каюте в шесть часов. — Она вышла, как побитая собака.

Беллис вздохнула и тихонько выругалась. Она достала еще одну сигариллу и выкурила ее в один присест, изо всех сил морща при этом лоб, а потом снова достала письмо.

«Я просто рехнусь, — быстро написала она, — если эта треклятая монахиня не прекратит подлизываться и не оставит меня в покое. Да помогут мне боги. Да сгноят боги этот треклятый корабль».


Когда Беллис отправилась к капитану, было уже темно. Каюта служила ему и кабинетом — маленькая, изысканно отделанная темным деревом и медью. На стенах висели картины и гравюры, но Беллис, взглянув на них, поняла, что они раньше не принадлежали капитану и достались ему вместе с кораблем.

Капитан Мизович показал ей на стул.

— Мисс Хладовин, — сказал он, когда она села. — Надеюсь, ваша каюта вполне приемлема. Еда? Команда? Хорошо, прекрасно. — Он скользнул взглядом по бумагам на столе. — Я хотел обсудить с вами пару вопросов, — сказал он и откинулся к спинке стула.

Беллис ждала, глядя на него, — красивый мужчина лет пятидесяти с небольшим, суровое лицо. Мундир на нем был чистый, отутюженный, что отличало далеко не всех капитанов. Беллис не знала, как будет лучше — спокойно смотреть ему в глаза или застенчиво отвести взор.

— Мисс Хладовин, мы не обсуждали в подробностях ваши обязанности, — тихо сказал он. — Я, конечно же, буду обходиться с вами учтиво, как и подобает при обращении с дамой. Но должен вам сказать, что никогда не нанимал представительниц вашего пола, и если бы ваша биография и рекомендации не произвели впечатления на власти Эспериума, то, уверяю вас… — Он не закончил предложения. — Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя ущемленной. Вы получили место в пассажирском отделении. Вы питаетесь в столовой для пассажиров. Но, как вам известно, вы пассажир безбилетный. Вы наемный работник. Вы приняты на службу агентами колонии Нова-Эспериум, а я на время плавания являюсь их представителем. И хотя для сестры Мериопы, доктора Тиарфлая и других это практически не имеет значения, но я… ваш наниматель. Вы, конечно же, не член экипажа, — продолжил он. — Я не буду отдавать вам приказаний, как отдаю им. Если вас так больше устроит, я буду только просить вас об услугах. Но я настаиваю на том, чтобы эти просьбы исполнялись как приказы.

Они изучали друг друга.

— Я не думаю, что мои требования обременительны, — сказал Мизович, смягчая тон. — Большая часть команды из Нью-Кробюзона или Зерновой спирали, а есть и такие, кто не очень хорошо владеет рагамолем. Понадобитесь вы мне только в Салкрикалторе, а до него еще неделя хода, так что времени отдохнуть и познакомиться с пассажирами у вас предостаточно. Мы отплываем завтра рано утром. Не сомневаюсь, вы будете еще спать.

— Завтра? — переспросила Беллис.

Это было первое слово, произнесенное ею после того, как она перешагнула порог каюты.

Капитан пристально посмотрел на нее.

— Да. Вас что-то не устраивает?

— Но вы сначала сказали мне, что мы отплываем в пыледельник, капитан, — проговорила она ровным голосом.

— Это так, мисс Хладовин, но я изменил свое решение. Я закончил всю бумажную работу немного раньше, чем думал, а мои коллеги-офицеры готовы перевести своих подопечных сегодня ночью. Мы отходим завтра.

— Я рассчитывала вернуться в город и отправить письмо, — сказала Беллис, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно. — Важное письмо другу в Нью-Кробюзоне.

— Об этом не может быть и речи, — отрезал капитан. — Это невозможно. Я не собираюсь больше задерживаться здесь ни на один день.

Беллис сидела неподвижно. Она не боялась этого человека, вот только повлиять на него никак не могла. Ни в малейшей мере. Она пыталась сообразить, что могло бы пробудить в нем сочувствие, смягчить его.

— Мисс Хладовин, — внезапно сказал он, и его голос, к ее удивлению, прозвучал чуть снисходительнее. — Боюсь, что изменить уже ничего нельзя. Если хотите, я могу передать ваше письмо лейтенанту тюремной службы Катаррсу, но не могу поручиться за абсолютную его надежность. У вас будет возможность отправить ваше послание в Салкрикалторе. Даже если там не окажется кораблей из Нью-Кробюзона, там есть хранилище для корреспонденции и грузов — ключи от него имеются у всех капитанов. Оставьте ваше письмо там. Его возьмет первый же корабль, идущий домой. Задержка выйдет не такая уж большая… Пусть это для вас будет уроком, мисс Хладовин, — добавил он. — В море нельзя терять время. Запомните: не ждать.

Беллис задержалась еще немного, но изменить уже ничего не могла, а потому поджала губы и удалилась.


Долгое время она стояла под холодным небом Железного залива. Звезд не было видно. Луна и две ее дочери, два ее малых спутника, проливали тусклый свет. Беллис, сжавшись от холода, поднялась по короткому трапу на приподнятый нос корабля, направляясь к бушприту.

Держась за металлические поручни, она встала на цыпочки. Она могла лишь бросить последний взгляд на берег над темным морем.

За ее спиной затихли крики и возня команды. Вдалеке Беллис различила две нечеткие точки красноватого света: фонарь на мостике корабля-тюрьмы и другой такой же среди черного прибоя.

Из «вороньего гнезда» или с какого-то невидимого поста на мачте, в сотне или больше футов над собой, Беллис услышала чье-то пение. Напев — медленный и сложный — был ничуть не похож на простенькие песни, которые она слышала в Устье Вара.

«Тебе придется подождать моего письма, — беззвучно произнесла Беллис над водным простором. — Придется тебе подождать весточки от меня. Придется тебе подождать немного, пока я не доберусь до страны креев».

Она вглядывалась в ночь, пока границы между берегом, морем и небом не стерлись совсем. И тогда, ласкаемая темнотой, она медленно пошла в сторону кормы, где низкие коридоры и узкие двери вели к ее каюте — ничтожной толике пространства, вроде изъяна в конструкции корабля.

(Позже, в самое холодное время, корабль беспокойно дернулся, и Беллис, зашевелившись на своей койке, натянула одеяло по самый подбородок, подспудно, за границей сна, отдавая себе отчет в том, что на палубу поднимается живой груз.)


Я устал быть здесь в темноте, я полон гноя.

Моя кожа натянулась из-за него, набухла, вздулась, и каждое прикосновение — мучительная боль. Я заражен. Куда бы я ни прикасался, всюду боль, а я прикасаюсь всюду, чтобы убедиться, что тело еще не онемело.

Но все же слава богам вены мои полны крови. Я трогаю мои струпья и они кровоточат я полон ею до краев. А это немного утешает если забыть боль.


Они приходят за нами, когда воздух так спокоен и черен, без единого птичьего крика. Они открывают наши двери и, слепя светом, находят нас. Мне почти стыдно видеть, как мы сдались, мы сдались с потрохами.

Я не вижу ничего за их огнями.

Мы лежим здесь, и они расталкивают нас и гонят прочь, и я обхватил себя руками и чувствую, как под ними агонизирует плоть, а они начинают выгонять нас.

Мы идем по просмоленным коридорам и машинным отделениям, и я коченею, зная, для чего все это. А ведь я еще живее, резвее некоторых, тех, кто постарше, согнувшись пополам от кашля, они блюют и боятся пошевелиться.

А потом — раз и меня заглотило, поедает холод, пожирает темнота, и, о боги, долбись оно все, мы снаружи.


Снаружи.

Я оцепенел от этого. Я оцепенел от удивления.

Сколько времени прошло.

Мы жмемся друг к другу, один человек к другому как троглодиты как близорукая придонная тварь. Они запуганы ею, особенно старики, отсутствие стен и краев и движение холода в воде и воздухе.

Я мог бы воскликнуть: боги спасите и помилуйте. Мог бы.

Чернота на черноту, но все же я вижу горы и воду и вижу облака. Я вижу тюрьмы вокруг слегка покачиваются как рыбацкие лодки. Джаббер забери нас всех, я вижу облака.

Чтоб мне пропасть я напеваю словно баюкаю ребенка. Этот непрерывный шум он по мне.

И потом они заталкивают нас как скот. Едва передвигая ноги позваниваем цепями, сочимся, пердим, бормочем в удивлении по палубе под грузом тел и кандалов к раскачивающемуся перекидному трапу. И они торопят нас, гонят по нему всех нас и каждый останавливается в середине провисшего перехода между судами, их мысли и видимы и ярки, как химическая вспышка.

Они думают не прыгнуть ли.

В воду залива.

Но канатные перила вокруг трапа высоки и колючая проволока не пускает нас, а наши бедные тела измучены и слабы, и каждый помедлив идет дальше и переходит над водой на другой корабль.

Я, в свой черед, останавливаюсь как и другие. Как им мне слишком страшно.


А потом под ногами новая палуба, вылизанная, гладкая как металл и чистая вибрирует от работы двигателей, и опять коридоры и бряцание ключей, и в конце еще одно длинное неосвещенное помещение где мы валимся с ног изнеможенные и перепутавшиеся… Медленно поднимаемся чтобы увидеть своих новых соседей. Потом мы шепотком начинаем спорить, ссориться, мы деремся, соблазняем, насилуем. Такова наша суть. Возникают новые союзы. Новые иерархии.

Я сижу какое-то время в отдалении в тени.

Я все еще переживаю то мгновение когда я вошел в ночь. Она как янтарь. Я личинка в янтаре. Она набрасывает на меня сеть и, будь я проклят, но она же превращает, делает меня красивым.

Теперь у меня новый дом. Я буду жить в этом мгновении столько сколько смогу, пока воспоминания не сгниют, и тогда я выйду. Я приду в это новое место где мы сидим.

Где-то гремят трубы как огромные молотки.

ГЛАВА 2

За пределами Железного залива море было неспокойным. Беллис проснулась от ударов волн о борт. Она вышла из каюты, пробравшись мимо сестры Мериопы, которую рвало — якобы от морской болезни, хотя Беллис в это и не верила.

Беллис вышла на ветер под оглушающие хлопки парусов, бившихся, как звери в силках. Из огромной дымовой трубы вылетала струйка сажи, и весь корабль гудел от мощи парового двигателя в его чреве.

Беллис уселась на контейнер. «Значит, отбыли, — нервно подумала она. — Уходим. Удаляемся».

Пока они стояли на якоре, жизнь на «Терпсихории» не умирала — кто-нибудь непременно надраивал что-то, или устанавливал какой-нибудь механизм, или бежал с одного конца корабля на другой. Но теперь активность многократно возросла.

Беллис, прищурившись, смотрела на главную палубу, еще не готовая взглянуть на море.

На мачтах кипела жизнь. Большинство моряков были людьми, но время от времени по канату в «воронье гнездо» проползал шипастый хотчи. Люди волокли по палубе контейнеры, наматывали тросы на огромные лебедки, выкрикивали команды на неразборчивом жаргоне, наматывали цепи на внушительные маховики. Здесь были высокие какты, слишком тяжелые и неповоротливые, чтобы лазать по канатам, но для них находилась работа внизу, благо силы им было не занимать — их волокнистые растительные бицепсы так и играли под кожей, когда какты тащили или вязали что-нибудь.

Среди них расхаживали офицеры в синей форме.

Ветер обдувал корабль, и перископические колпаки над дымовыми трубами пели, как печальные флейты.

Беллис докурила свою сигариллу, затем медленно, опустив глаза, пошла к борту. Дойдя до поручня, она подняла взгляд и посмотрела в море.

Земли нигде не было видно.

«О боги, вы только взгляните на все это», — подумала она, ошеломленная.

Впервые в жизни Беллис не видела перед собой ничего, кроме воды.

В одиночестве под бескрайним нависающим небом в ней, словно желчь, поднималась тревога. Ей так хотелось снова оказаться среди городских переулков.

Клочья пены неслись мимо бортов, то возникая, то исчезая. Вода покрывалась замысловатыми мраморными вздутиями. Она играла с кораблем, как играла бы с китом, каноэ или опавшим листом — безответное сооружение, которое она может перевернуть любой неожиданной волной.

Она была огромным слабоумным ребенком. Могучим, глупым и капризным.

Беллис нервно поглядывала вокруг в поисках хоть какого-нибудь островка, хоть одного берегового мыска. Ничего подобного сейчас не было.

Следом за ними, усеивая пометом палубу и пену, тучей летели птицы, надеясь поживиться отбросами в кильватерной струе.


Они шли без остановки два дня. Негодуя на то, что ее путешествие началось, Беллис почти что впала в прострацию. Она вышагивала по коридорам и палубам, запиралась в своей каюте, тупо смотрела на проплывающие вдалеке скалы и небольшие острова, смутно видневшиеся в сером дневном или лунном свете.

Моряки посматривали на горизонт и смазывали крупнокалиберные пушки. Канал Василиска с его сотнями островков, едва намеченных на карте, с его торговыми городами и бесчисленным множеством кораблей, доставляющих грузы в ненасытную коммерческую дыру Нью-Кробюзона, кишел пиратами.

Беллис знала, что корабль такого размера, с бронированным корпусом и под флагом Нью-Кробюзона почти наверняка не подвергнется нападению. Но бдительность экипажа слегка обескураживала ее.

«Терпсихория» была торговым судном. Она не предназначалась для пассажиров. Здесь не было ни библиотеки, ни кают-компании, ни развлечений. На столовую для пассажиров тоже не очень потратились. Стены там были голые, если не считать нескольких дешевых литографий.

Беллис поглощала пищу, сидя одна за столиком и односложно отвечая на все любезности. Другие пассажиры в это время сидели под грязными окнами и играли в карты. Беллис исподтишка внимательно поглядывала на них.

Возвращаясь к себе в каюту, Беллис погружалась в бесконечные размышления о своих пожитках.

Город она оставила неожиданно и в спешке.

Одежды при ней было всего ничего, и всё в любимом ее аскетическом стиле — строгое, черное, серое. У нее было семь книг — два тома по лингвистике, начальный курс салкрикалтора, антология рассказов на разных языках, толстая чистая записная книжка и две ее монографии — «Грамматология верхнекеттайского» и «Свитки пустоши Глаз Дракона». Еще было несколько ювелирных изделий из гагата, граната и платины, небольшая косметичка, чернила и ручки.

Она целыми часами добавляла все новые и новые подробности к своему письму: сообщала о том, как уродливо открытое море, писала об острых опасных скалах, торчавших из воды, оставляла длинные пародийные описания офицеров и пассажиров, наслаждаясь собственными карикатурами. Сестра Мериопа; купец Бартол Джимджери; похожий на труп доктор Моллификат; вдова и мисс Кардомиум — тихая мать и ее дочь, ставшие под пером Беллис парой коварных хищниц, охотниц за мужьями. Иоганнес Тиарфлай превратился в напыщенного шута, балаганное посмешище. Размышляя над тем, что заставило их предпринять это путешествие через полсвета, Беллис для каждого придумала легенду.


Шел второй день. Беллис стояла на корме корабля, пытаясь отыскать взглядом островки, но видела только волны, а вокруг по-прежнему стоял птичий гвалт — чайки и скопы спорили за корабельные отбросы.

Она чувствовала себя обманутой. Оглядывая в очередной раз горизонт, она услышала шум.

Неподалеку от нее стоял доктор Тиарфлай, натуралист, наблюдавший за птицами. На лице Беллис появилось строгое выражение. Она приготовилась уйти, как только доктор заговорит с ней.

Увидев, что Беллис неприветливо наблюдает за ним, Тиарфлай отсутствующе улыбнулся, вытащил записную книжку и тут же словно забыл о ней. Беллис увидела, как доктор делает зарисовки чаек в своем блокноте. На нее он не обращал ни малейшего внимания.

По ее оценке, ему было далеко за пятьдесят. Редкие волосы он зачесывал назад, носил маленькие очки с прямоугольными стеклами и твидовый камзол. Но несмотря на эти профессорские причиндалы, выглядел он отнюдь не слабосильным и на книжного червя похож не был. Он был высокого роста, держался как надо.

Быстрыми точными штрихами он наметил сложенные птичьи когти и тупые жадные глаза. На душе у Беллис немного потеплело.

Немного спустя она заговорила с ним.

Она потом призналась себе, что это скрасило для нее путешествие. Иоганнес Тиарфлай был очарователен. Беллис подозревала, что так же по-дружески он вел бы себя с любым человеком на борту.

Они вместе позавтракали, и ей без труда удалось увести его от других пассажиров, внимательно за ними наблюдавших. Тиарфлай оказался на удивление чужд всякого интриганства. Возможно, ему и пришло в голову, что, проводя время в компании с грубоватой и нелюдимой Беллис Хладовин, он дает повод для слухов, но ему это было совершенно безразлично.

Тиарфлай с радостью говорил о своей работе. Мысль о неизученной фауне Нова-Эспериума приводила его в восторг. Он поделился с Беллис своим планом опубликовать монографию по возвращении в Нью-Кробюзон. Он сообщил, что сейчас занят сверкой рисунков, гелиотипов и наблюдений.

Беллис описала ему темный гористый остров, который видела на севере ранним утром предыдущего дня.

— Это был Северный Морин, — сказал Тиарфлай. — А сейчас где-то к северо-востоку от нас должен быть Кансир. Когда стемнеет, мы пришвартуемся к причалу острова Танцующей птицы.

Местонахождение и продвижение корабля было предметом постоянных разговоров между другими пассажирами, и Тиарфлай с любопытством посмотрел на Беллис, изумленный ее невежеством. Ее это мало трогало. Для нее было важно то, откуда она бежала, а не то, где она находилась или куда направлялась.


Остров Танцующей птицы появился на горизонте с заходом солнца. Его вулканические породы отливали кирпично-красным цветом и поднимались невысокими утесами, по форме напоминающими лопаточные кости. Захудалый рыбацкий порт Ке-Бансса приютился на склонах вокруг бухты. Беллис брала смертная тоска при мысли о сходе на берег — еще один отвратительный городишко, ставший заложником морской экономики.

Моряки, не получившие увольнительную, мрачно посматривали на пассажиров, спускающихся по трапу. Других кораблей из Нью-Кробюзона на пристани не было — Беллис некому было передать свое письмо. «И зачем мы зашли в эту дыру?» — спрашивала она себя.

Если не считать давней изнурительной экспедиции на пустошь Глаз Дракона, то дальше, чем сегодня, Беллис от Нью-Кробюзона никогда не удалялась. Она смотрела на маленькую толпу на пристани. Люди выглядели немолодыми и взволнованными. Ветер доносил слова на разных наречиях. В основном это были выкрики на соли, морском жаргоне — искусственном языке, составленном из тысяч диалектов канала Василиска, рагамоля и перрикиша.

Беллис увидела капитана Мизовича — он направлялся по крутым улочкам к зубчатому зданию нью-кробюзонского посольства.

— Вы не хотите в город? — спросил Иоганнес.

— Не испытываю никакой потребности в жирной пище и дешевых сувенирах, — ответила она. — Эти острова нагоняют на меня тоску.

По лицу Иоганнеса расползлась улыбка, словно он остался доволен ее словами. Он пожал плечами и поднял взгляд к небу.

— Дождик собирается, — сказал он, словно она задала ему его же вопрос, — а у меня много дел на борту.

— А зачем мы вообще зашли сюда? — спросила Беллис.

— Думаю, это какое-то правительственное поручение, — осторожно сказал Иоганнес. — Это наш последний крупный форпост. Дальше влияние Нью-Кробюзона становится… гораздо менее заметным. Вероятно, здесь приходится выполнять массу всевозможных формальностей. — Помолчав немного, он добавил: — К счастью, нас это не касается.

Они смотрели на неподвижный, темный океан.

— Вы видели кого-нибудь из заключенных? — внезапно спросил Иоганнес.

Беллис удивленно посмотрела на него.

— Нет. А вы?

Она насторожилась. Напоминание о мыслящем грузе на корабле выбило ее из колеи.

Когда время пришло и Беллис поняла, что ей придется оставить Нью-Кробюзон, ее охватили отчаяние и испуг. Она составляла планы, пребывая в тихой панике. Ей необходимо было уехать как можно дальше, и поскорее. Толстое море и Миршок располагались слишком близко. Она лихорадочно стала перебирать другие места — Шенкелл, Йоракетч, Неовадан, Теш. Но все они были либо слишком опасными, либо слишком далекими, либо слишком чужими, труднодостижимыми, пугающими. Ничто в них не заставило бы почувствовать Беллис, что она дома. И Беллис в ужасе поняла, что для нее слишком тяжело начать все заново, что она цепляется за Нью-Кробюзон, за то, что сделало ее такой, какова она есть.

Потом в голову пришла мысль о Нова-Эспериуме. Острая нехватка жителей. Вопросов никто задавать не будет. На полпути к краю света, маленький нарост цивилизации на неизвестной земле. Дом вдали от дома, колония Нью-Кробюзона. Куда более грубый, жесткий и отнюдь не изнеженный дом (колония была еще слишком молода и избытком добродушия не страдала), — но все же поселение, скопированное с ее родного города.

Беллис поняла, что если выберет этот пункт назначения, то Нью-Кробюзон, хотя она и спасается из него бегством, оплатит ее путешествие. К тому же для нее останется открыт канал связи — постоянные, пусть и нечастые, контакты с кораблями из дома. И тогда, вполне вероятно, в один прекрасный день она узнает, что риска больше нет и можно вернуться.

Но суда, отправлявшиеся в долгое и опасное путешествие из Железного залива по Вздувшемуся океану, непременно везли в Нова-Эспериум рабочую силу. А это означало, что в трюмы набивали заключенных — батраков, закабаленных, переделанных.

Беллис становилось нехорошо при одной мысли об этих мужчинах и женщинах, запертых внизу без света, а потому она о них не думала. Будь у нее возможность выбора, она бы держалась как можно дальше и от таких путешествий, и от таких грузов.

Беллис посмотрела на Иоганнеса, пытаясь прочесть его мысли.

— Должен признаться, — неуверенно сказал он, — меня удивляет, что я не слышал ни слова от них. Я полагал, что их будут выводить гораздо чаще.

Беллис ничего не сказала. Она ждала, когда Иоганнес сменит предмет разговора, чтобы она по-прежнему могла пытаться не думать о грузе внизу.

До нее доносился назойливый гвалт из портовых таверн Ке-Бансса.


Под смолой и металлом в сырых трюмах. Жрать и драться из-за еды. Запах дерьма, малафьи и крови. Визги и мордобой. И цепи, как камень, и повсюду шепоток.

— Вот беда, парень. — Голос был чуть хриплым от недосыпа, но сочувствие — искренним. — Как бы тебя за это не выпороли.

Перед решетками трюмной тюрьмы стоял юнга, скорбно глядя на черепки посуды и разлитую похлебку. Он накладывал поварешкой еду для заключенных, и его пальцы не удержали миску.

— Эти глиняные штуки вроде как железо, пока их не уронишь.

Человек за решеткой был таким же грязным и усталым, как и все остальные заключенные. На груди под его разорванной рубашкой виднелось вздутие — огромная опухоль, из которой торчали два длинных зловонных щупальца. Они безжизненно покачивались — два бесполезных жирных отростка. Как и большинство сосланных, он был переделанным, которому в наказание за что-то с помощью науки и магии придали новую форму.

— Это напоминает мне историю о том, как Раконог отправился на войну, — сказал человек. — Ты ее знаешь?

Юнга подобрал с пола грязные куски мяса и морковки и бросил их в бадью, потом посмотрел на говорившего. Заключенный отошел назад, прислонился к стене.

— Как-то раз в начале времен Дариох выглядывает из своего шалаша и видит, что к лесу приближается армия. И чтоб мне сдохнуть, если это не рать Нетопырья пришла за своими метелками. Ты ведь знаешь, как Раконог отобрал у них метелки, а?

Юнге было лет пятнадцать — многовато для такой работы. Одежда на нем была не чище, чем на заключенных. Он смерил рассказчика с ног до головы взглядом и улыбнулся — да, он знает эту историю. Эта неожиданная перемена в нем была такой заметной и необычной, что создалось впечатление, будто он на несколько мгновений обрел новое тело. Теперь он казался сильным и самоуверенным, и, когда улыбка сошла с его лица и он вернулся к своей похлебке и мискам, что-то от этой развязности осталось.

— Ну так вот, — продолжал заключенный, — Дариох тогда вызывает к себе Раконога и показывает, что вот, мол, Нетопырье наступает, и говорит ему: «Это ты, Раконог, накосячил. Ты прихватил их вещички. Солтер сейчас на краю света, так что сражаться с ними придется тебе». Ну, тут Раконог с проклятиями и стонами, со всякими словечками… — Человек сложил пальцы в подобие двигающихся челюстей.

Он хотел было продолжить, но юнга оборвал его.

— Я знаю эту историю, — сказал он. — Уже слышал.

Наступило молчание.

— Жаль-жаль, — сказал человек, удивляясь собственному разочарованию. — Но знаешь, сынок, я сам ее давненько не слышал, так что я, пожалуй, расскажу до конца.

Мальчишка недоуменно посмотрел на него, словно пытаясь понять, шутит тот или нет.

— Рассказывай. Мне-то что. Мне все равно.

И заключенный рассказал до конца, останавливаясь, когда его начинал душить кашель или нужно было набрать в грудь побольше воздуха. Юнга двигался в темноте за решеткой, убирая грязь, накладывая добавки. Он вернулся к концу истории, когда керамо-фарфоровый панцирь Раконога треснул, поранив его, и рана оказалась глубже, чем если бы панциря вообще не было.

Мальчишка посмотрел на уставшего рассказчика, закончившего историю, и снова улыбнулся.

— И что, ты мне не скажешь, какой тут урок? — спросил он.

Человек улыбнулся едва заметной улыбкой.

— Думаю, ты его уже знаешь.

Мальчишка кивнул и задумался на мгновение, сосредоточиваясь.

— «Если сталкиваешься с чем-то, что не очень хорошо, то лучше уж вообще ничего, чем это», — процитировал он. — Мне всегда больше нравились истории без морали, — добавил он и присел на корточки у решетки.

— Ебись оно конем, я с тобой согласен, парень, — сказал человек. Он помедлил, потом протянул руку сквозь решетку. — Меня зовут Флорин Сак.

Юнга колебался. Он не боялся, просто взвешивал все «за» и «против». И наконец пожал Флорину руку.

— Спасибо за историю. Меня зовут Шекель.

Они продолжили разговор.

ГЛАВА 3

Беллис проснулась, когда корабль снова тронулся. Залив все еще был погружен в темноту. «Терпсихория» содрогалась и сотрясалась, как закоченевшее животное, и Беллис, подойдя к иллюминатору, увидела, как мимо движутся редкие огни Ке-Бансса.

В это утро ей не разрешили пройти на основную палубу.

— Извините, мадам, — сказал матрос. Он был молод и отчаянно смущался, стоя на ее пути. — Приказ капитана: пассажиров на главную палубу до десяти не пускать.

— Почему?

Он вздрогнул, словно женщина ударила его.

— Заключенные на прогулке, — сказал он; глаза Беллис немного расширились. — Капитан дает им возможность немного подышать воздухом. А после них нужно будет отдраить палубу — они ужасно грязные. Почему бы вам пока не позавтракать, мадам? Мы тут вмиг закончим.

Беллис отошла в сторону, остановилась и задумалась. Ей это совпадение ой как не понравилось — сразу же после ее разговора с Иоганнесом.

Она хотела увидеть мужчин и женщин, перевозимых в трюме, и не знала, что ею движет — любопытство или какое-то более благородное чувство.

Вместо того чтобы отправиться в столовую на корме, она спустилась в мрачные боковые коридоры с узенькими дверями. Сквозь стены прорывались низкие звуки — человеческие голоса звучали как собачий лай. Беллис открыла последнюю дверь, за которой находился стенной шкаф с полками, оглянулась — кроме нее, здесь никого не было. Она докурила и вошла внутрь.

Отодвинув в сторону опорожненные бутылки, Беллис увидела, что древнее окошко заблокировано полками. Она очистила их от мусора и потерла стекло — без особого результата.

Она уставилась на кого-то, проходившего мимо — не дальше чем в трех футах от нее. Затем нагнулась и прищурилась, желая получше разглядеть, что происходит на палубе. Перед ней была огромная бизань-мачта, за которой угадывались очертания грот- и фок-мачт. Внизу была главная палуба.

Матросы двигались, забирались на мачты, чистили палубы, ставили паруса — занимались своей работой.

Была здесь и масса других людей — они сбились в группки и если двигались, то медленно. Рот у Беллис скривился. Здесь были в основном люди и в основном мужчины, но все разные. Они видела мужчину с гибкой трехфутовой шеей, женщину с клубком подрагивающих рук, кого-то с гусеницами вместо нижней половины тела, и другого — у него из костей торчали провода. Единственное, что у них было общего, — это грязная одежда.

Беллис никогда еще не доводилось видеть столько переделанных одновременно, столько людей, подвергшихся изменениям на пенитенциарных фабриках. Некоторые, по замыслу их создателей, должны были работать в промышленности, другие, казалось, воплощали чьи-то абсурдные фантазии, и ничего больше. У них были изуродованы рты, глаза — что угодно.

Несколько заключенных были Ксениями: перекособоченные какты, хотчи с переломанными шипами, горстка хепри, чьи скарабеевидные головотела подергивались, отражая лучи блеклого солнца. Ни одного водяного Беллис, конечно, не видела — им для жизни требовалось много пресной воды, слишком ценной в таких дальних плаваниях.

Она услышала крики тюремщиков. Между переделанных, размахивая бичами, вышагивали люди и какты. По двое, по трое, по десятеро заключенные поплелись, описывая неровные круги по палубе.

Некоторые лежали без движения, за что подвергались наказанию.


Беллис отвернулась.

Вот, значит, какие у нее невидимые попутчики. Возможность подышать свежим воздухом, кажется, не очень-то их воодушевляет, спокойно подумала она. Похоже, эта прогулка не очень их радовала.


Флорин Сак двигался ровно столько, сколько было нужно, чтобы не получать ударов бича. Он ритмично шевелил глазами. Три широких шага — глаза опущены, чтобы не привлекать внимания, потом один шаг — глаза подняты, чтобы видеть небо и воду.

Корабль слабо подрагивал — внизу работал паровой двигатель, паруса были подняты. Мимо них проплыли скалы острова Танцующей птицы. Флорин неторопливо двигался к левому борту.

Вокруг него были люди, делившие с ним трюм. Заключенные-женщины, сбившись в группку размером поменьше, стояли чуть в стороне. У всех них, как и у самого Флорина, лица были грязными, а их выражение — безразличным. Он не приближался к ним. ….

Вдруг Флорин услышал свисток — его резкий двухтоновый звук отличался от криков чаек. Он поднял глаза и увидел Шекеля: тот смотрел на него, драя какой-то массивный металлический выступ. Их взгляды встретились, на лице мальчишки мелькнула улыбка, и он подмигнул Флорину. Флорин улыбнулся в ответ, но тот уже смотрел в другую сторону.

Офицер и матрос — их можно было различить по эполетам — совещались на носу корабля, стоя у какого-то медного механизма. Флорин прищурился, пытаясь разглядеть, что они делают, и тут же ощутил удар по спине — не сильный, но ясно давший понять, что следующий будет больнее. Охранник-какт крикнул, чтобы Флорин пошевеливался, и он побрел дальше. Чужеродная ткань, привитая к груди, досаждала ему. Щупальца вызывали зуд и раздражение кожи, словно солнечные ожоги. Он поплевал на них и втер в кожу слюну, словно мазь.


Ровно в десять Беллис выпила чай и вышла из столовой. Палуба была отдраена. Ничто не говорило об ушедших заключенных.

— Странно, — сказала Беллис немного спустя, когда они с Иоганнесом вместе смотрели на воду, — в Нова-Эспериуме нам, возможно, придется командовать мужчинами и женщинами, которые находятся с нами на этом самом корабле, но мы их никогда не узнаем.

— С вами такого никогда не случится, — сказал он. — Зачем лингвисту меченые помощники?

— А натуралисту?

— Не совсем так, — тихо ответил Иоганнес. — Нужно будет носить грузы через джунгли, ставить силки, перетаскивать животных — мертвых и обездвиженных, укрощать опасных зверей… Это, знаете ли, не акварельки рисовать. Когда-нибудь я покажу вам свои шрамы.

— Вы серьезно?

— Да, — задумчиво ответил он. — Как-то раз сардул взбесился и оставил на мне отметину длиной в целый фут… укус новорожденного чалкидри…

— Правда? Сардул? Можно посмотреть?

Иоганнес покачал головой.

— Он меня… задел довольно близко к интимному месту, — сказал он.

Он не смотрел на Беллис, но, похоже, чрезмерной стыдливости не проявлял.

Иоганнес делил каюту с Джимджери — обанкротившимся купцом, которого одолевали мысли о собственной никчемности; он поглядывал на Беллис с жалким вожделением. Иоганнес ничего такого себе не позволял. Казалось, он просто не успевал заметить прелестей Беллис, потому что его все время занимали новые проблемы.

Дело не в том, что Беллис хотелось стать объектом его внимания: напротив, она быстро отбрила бы его, попытайся он делать авансы. Но она привыкла к тому, что мужчины пытаются флиртовать с ней, пусть и недолго, пока не начинают понимать, что этот лед им не растопить. Тиарфлай вел себя с ней откровенно и без всякого намека на секс, и ее это беспокоило. Ей даже пришла было в голову мысль: может быть, он извращенец, как выражался ее отец? Впрочем, похоже, Иоганнес интересовался мужчинами не больше, чем ею. И тогда Беллис решила, что размышлять на эту тему бесполезно.

Ей показалось, что, когда между ними возникло недоразумение, в его глазах мелькнуло что-то вроде страха. «Может, — подумала она, — его такие вещи не интересуют. А может, он просто трус».


Шекель и Флорин обменивались историями. Шекель знал многие из Хроник Раконога, но Флорин знал их все. К тому же Флорин знал разные варианты историй, незнакомые Шекелю, и умел их прекрасно рассказывать. Шекель, в свою очередь, рассказывал Флорину об офицерах и пассажирах. Он презирал Джимджери, — сквозь дверь туалета было слышно, как тот с остервенением мастурбирует. Он считал рассеянного, пожилого Тиарфлая невыносимо скучным и побаивался капитана Мизовича, но был не прочь приврать на его счет и рассказывал, как капитан, напившись, бродит по палубам.

Он испытывал вожделение к мисс Кардомиум. Ему нравилась Беллис Хладовин.

— Какого хера, эта черно-голубая штучка совсем не холодная.

Флорин выслушивал эти характеристики и измышления, посмеиваясь или выражая неодобрение там, где надо. Шекель передавал ему слухи и басни, ходившие между матросами, — о пиасах, женщинах-корсарах, марихонианцах и пиратах-струподелах, о существах, обитающих под водой.

За спиной Флорина терялось во мраке длинное чрево трюма.

Там шла постоянная омерзительная схватка за еду и топливо. Заключенным нужны были не только остатки мяса и хлеба — многие из них были переделанными с металлическими членами и паровыми двигателями. Если котлы остывали, то они теряли способность двигаться, а потому припрятывалось все, что могло гореть. В дальнем углу помещения стоял старик; оловянный треножник, служивший ему ногами, вот уже несколько дней был неподвижен. Котел его давно погас. Ел он, только если кто-нибудь ему давал, и всем было понятно, что долго он не протянет.

Шекель был загипнотизирован жестокостью этого маленького мирка. Он смотрел на старика жадными глазами. Он видел раны заключенных. Он выхватывал взглядом человеческие фигуры, совершавшие характерные движения, не понимая, что это — насилие или соревнование.

В Нью-Кробюзоне он возглавлял банду квартала Вороновых ворот и теперь беспокоился за своих дружков. Первая кража, совершенная в шесть лет, принесла ему монетку достоинством в один шекель, и с тех пор эта кличка прилипла к нему. Он клялся, что не помнит другого своего имени. Он нанялся на корабль, когда милиция стала проявлять интерес к деятельности его банды, не брезговавшей и разбоем.

— Еще месяц, и я бы плыл там вместе с тобой, Флорин, — сказал он. — Вполне возможно.


Расположенный вблизи бушприта метеомантийный исчислитель, над которым колдовали корабельные маги и чудоморы, вытеснял воздух перед носом корабля. Корабельные паруса прогибались, стремясь заполнить образовавшуюся пустоту, и давление толкало их вперед, что позволяло кораблю развивать хорошую скорость.

Эта машина напомнила Беллис кробюзонские облачные башни. Она подумала о загадочных и сломанных исполинских двигателях, нависающих над крышами Барской поймы. Ей так недоставало улиц и каналов, просторов города.

Что касается машин, то в Нью-Кробюзоне Беллис была окружена ими. Здесь же был только метеомантийный моторчик и конструкт в помещении столовой. Благодаря паровому двигателю в трюме «Терпсихория» была одной большой машиной, но двигатель этот оставался невидимым. Беллис бродила по кораблю как потерянная. Ей не хватало того городского хаоса, который она вынуждена была оставить.

Эта часть моря отнюдь не пустовала — по пути встречались другие суда. За два дня после отплытия из Ке-Бансса Беллис видела целых три. Два первых остались небольшими вытянутыми контурами на горизонте, третий — низко сидящая каравелла — прошел поблизости.

Судя по воздушным змеям, привязанным к парусам, судно принадлежало Одралину. На море штормило, и каравеллу сильно болтало.

Беллис видела матросов на борту — они раскачивались вместе со сложным такелажем, поправляли треугольные паруса.

«Терпсихория» миновала острова, казавшиеся безлюдными, — Каданн, Рин, Лор, Эйдолон. О каждом существовали легенды, и Иоганнес знал их все.

Беллис часами наблюдала за морем. Вода здесь, на востоке, была значительно чище, чем вблизи Железного залива, — Беллис видела пятна, которые на самом деле были огромными косяками рыб. Моряки, отстоявшие свою вахту, сидели, свесив ноги за борт, с самодельными удочками или вырезали ножом безделушки из костей и клыков нарвала, а потом покрывали их черной краской.

Вдалеке из воды порой выпрыгивали огромные хищники вроде касаток. Как-то раз после захода солнца «Терпсихория» прошла рядом с небольшим лесистым островком длиной в одну-две мили — деревья, выступавшие над океаном. Неподалеку от берега из воды торчали несколько ровных скал, и сердце у Беллис екнуло, когда за одним из этих камней из воды возникла массивная, похожая на лебединую шея. Беллис увидела, как плезиавр тряхнул плосковатой головой, медленно поплыл прочь от мелководья и скоро исчез из виду.

Подводные хищники на короткое время очаровали Беллис. Иоганнес пригласил ее в свою каюту, и они принялись вдвоем перебирать его книги. Беллис обнаружила несколько с его фамилией на корешке: «Анатомия сардула», «Хищники Железного залива», «Теории мегафауны». Когда нашлась монография, которую он искал, он показал ей поразительные изображения — тупоголовые рыбы длиной тридцать футов, акулы-гоблины с неровными рядами зубов и высокими лбами и другие.


Вечером второго дня после выхода из Ке-Бансса она увидела землю, опоясывавшую Салкрикалтор, — неровную серую береговую линию. Шел десятый час, но небо на сей раз было совершенно ясным, и луна со своими дочерьми светила очень ярко.

Этот горный ландшафт, насквозь продуваемый ветрами, привел ее в трепет. Вдалеке от берега, насколько она смогла разглядеть, чернел лес на обрывах ливневых стоков. Ближе были видны отравленные солью деревья — голые, мертвые стволы.

Иоганнес возбужденно выругался.

— Это же Бартолл, — сказал он. — В ста милях к северу отсюда расположен Сирхуссинский мост длиной в двадцать пять миль, холера его раздери. Я надеялся его увидеть, но, пожалуй, не стоит напрашиваться на неприятности.

Корабль удалялся от острова. Было холодно, и Беллис нетерпеливо запахнула на себе пальто.

— Пойду внутрь, — сказала она, но Иоганнес не услышал ее.

Он смотрел назад — туда, откуда они плыли, на исчезающие берега Бартолла.

— Что происходит? — пробормотал он. Беллис резко повернулась. В его голосе явно слышалось недовольство. — Куда это мы плывем? — Иоганнес взмахнул руками. — Смотрите, мы уходим от Бартолла. — Остров теперь представлял собой всего лишь неясные очертания на краю моря. — Салкрикалтор расположен там — на востоке. Мы могли бы через пару часов плыть над креями, но направляемся на юг… Мы уходим в сторону от содружества.

— Может, им не нравится, когда над ними проходят суда, — сказала Беллис, но Иоганнес покачал головой.

— Это обычный маршрут, — сказал он. — Если идти на восток от Бартолла, попадешь в Салкрикалтор-сити. Так туда и добираются. Но мы направляемся в какое-то другое место. — Он нарисовал в воздухе карту. — Вот Бартол, а вот Гномон-Тор, а между ними, в море… Салкрикалтор. А там, куда мы направляемся теперь, ничего нет. Гряда маленьких скалистых островков. Мы огибаем Салкрикалтор-сити по очень большой дуге. Хотел бы я знать почему.


Следующим утром еще несколько пассажиров обратили внимание на необычный маршрут. Прошло еще несколько часов, и новость расползлась по узким, тесным коридорам. В столовой к пассажирам обратился капитан Мизович. Всего на судне их было около сорока, и все присутствовали. Даже бледная, жалкая сестра Мериопа и другие, подверженные таким же недугам.

— Для беспокойства нет причин, — заверил их капитан, явно раздраженный тем, что пришлось говорить.

Беллис не смотрела на него — поглядывала в иллюминаторы. «Зачем я здесь торчу? — думала она. — Мне все равно. Мне все равно, куда мы плывем и как мы туда, к чертям свинячьим, доберемся». Но ей не удалось убедить себя, и она осталась сидеть на своем месте.

— Но почему мы отклонились от обычного курса, капитан? — раздался чей-то голос.

Капитан рассерженно выдохнул:

— Ладно. Слушайте. Я обхожу Плавники — острова на южной оконечности Салкрикалтора. Я не обязан объяснять вам это. Но тем не менее… — Он выдержал паузу, чтобы пассажиры в полной мере оценили, какое им делается снисхождение. — При сложившихся обстоятельствах я попросил бы всех вас соблюдать определенную конфиденциальность в отношении этой информации. Перед заходом в Салкрикалтор-сити мы обойдем Плавники, чтобы заглянуть в кое-какие владения Нью-Кробюзона. Моредобывающие предприятия. Широкой публике о них не известно. Я мог бы попросить вас не выходить из кают, но вы так или иначе сумеете кое-что разглядеть через иллюминаторы, а мне бы не хотелось, чтобы потом по кораблю пошли всякие слухи. Так что можете подниматься наверх, но только на полуют. Но! Но я обращаюсь к вам как к патриотам и законопослушным гражданам: отнеситесь к тому, что вы увидите сегодня вечером, со всем возможным благоразумием. Ясно?

Наступила почтительная тишина, вызвавшая у Беллис приступ отвращения. «Он морочит им голову этим своим словоблудием», — подумала она и презрительно отвернулась.


Время от времени показывалась торчащая из воды скала, о которую разбивались волны, — но ничего более тревожного. Большинство пассажиров собрались на корме корабля, откуда они внимательно смотрели вдаль.

Беллис не отрывала глаз от горизонта, раздраженная тем, что она не в одиночестве.

— Как вы думаете, мы поймем, что это оно и есть, когда его увидим? — спросила сопевшая рядом с ней женщина.

Беллис ее не знала и сделала вид, что не слышит вопроса.

Стемнело и сильно похолодало. Гористые Плавники то появлялись, то исчезали на горизонте. Беллис, чтобы согреться, пригубила подогретого вина. Ей стало скучно, и она теперь смотрела не на море, а на моряков.

И вдруг часа в два ночи, когда на палубе осталась едва половина пассажиров, что-то показалось на востоке.

— О боги, — прошептал Иоганнес.

Довольно долгое время то были непонятные, угрожающие очертания. По мере приближения к ним Беллис увидела, что это огромная черная башня, торчащая из моря. Наверху горел слабый огонек — блеклые разводы пламени.

Они направлялись прямо на башню, до которой оставалось чуть больше мили. Беллис открыла рот от изумления.

Она видела платформу, подвешенную над морем. Бетонная громада длиной более двухсот футов с каждой стороны держалась на трех массивных металлических опорах. Беллис слышала глухие удары, исходившие от платформы.

Волны разбивались об опоры. Верхняя часть башни своими прихотливыми очертаниями напоминала абрис городских крыш. Над тремя ногами-опорами виднелись на первый взгляд хаотически расположенные шпили. Наподобие клешней двигались краны. А над всем этим парил, извергая пламя, огромный купол, составленный из балок. Магическая рябь искривляла пространство над пламенем. В тени под платформой виднелся массивный металлический ствол, уходящий глубоко в воду. Разные его уровни светились огнями.

— Это что еще такое, Джаббер нас сохрани? — выдохнула Беллис.

Они видели перед собой нечто необычное и внушающее страх. Пассажиры стояли, по-идиотски разинув рты.

Горы самого южного из Плавников смутно темнели вдалеке. У основания платформы несли вахту бронированные корабли. На палубе одного из них замелькали сигнальные огни. «Терпсихория» ответила вспышкой с капитанского мостика.

С громадной платформы раздался звук клаксона.

Теперь они удалялись от нее. Беллис смотрела, как извергающая пламя платформа уменьшается в размерах.

Иоганнес застыл от удивления.

— Понятия не имею, — медленно произнес он.

Беллис не сразу поняла, что он отвечает на ее вопрос. Они не сводили глаз с огромного сооружения, пока оно не исчезло из виду, и тогда молча пошли к себе. Но не успели они дойти до дверей коридора, как сзади раздался крик:

— Еще одна!


И точно: вдали показалась вторая гигантская платформа.

Она была еще больше первой и стояла на четырех обшарпанных бетонных опорах. Здесь было больше пустого пространства. На каждом углу стояло по приземистой, широкой башне, а в дальнем конце возвышалась колоссальная вышка. Сооружение ворчало, словно живое.

И опять один из кораблей охраны разразился световой вспышкой, и «Терпсихория» ответила ему.

Дул ветер, небо выглядело холодно-металлическим. «Терпсихория» скользнула в темноту. За ней, на мрачном мелководье, рычала огромная конструкция.

Беллис и Иоганнес прождали еще час, руки у них онемели от холода, дыхание клубилось, но больше они ничего не увидели. Вокруг была только вода да время от времени появлялись Плавники — зубчатые и темные.

Пяльница, 5-го арора 1779 года. На борту «Терпсихории».

Не успела я тем утром войти в каюту капитана, как поняла, что он чем-то разозлен. Он скрежетал зубами, на лице застыло кровожадное выражение.

— Мисс Хладовин, — сказал он, — через несколько часов мы прибываем в Салкрикалтор-сити. Остальным пассажирам и команде будет предоставлена возможность сойти на берег, но боюсь, эта роскошь не для вас.

Говорил он ровно, но в голосе слышалось раздражение. Стол его был чист как доска, и это обеспокоило меня, хотя и не могу сказать почему. Обычно нас разделяла стена всякого мусора, но сейчас ничего такого не было.

— Я встречаюсь с представителями содружества Салкрикатор, а вы будете переводить. Вы работали с торговыми делегациями, так что порядок вам известен. Вы будете переводить на салкрикатор для их представителей, а их переводчик будет переводить для меня на рагамоль. Вы должны внимательно слушать, чтобы он ничего не наврал, а он будет слушать вас. Это гарантия честности с обеих сторон. Но вы — не участник переговоров. На этот счет у вас не должно быть никаких заблуждений. Вам все ясно? — Он, как учитель, заострил на этом мое внимание. — Вы не услышите ни слова из сказанного. Вы — только инструмент и ничего более. Вы ничего не должны слышать.

Я выдержала взгляд этого сукина сына.

— Будут обсуждаться вопросы чрезвычайной важности. На борту корабля очень мало секретов, мисс Хладовин, помяните мои слова. — Он подался ко мне. — Если вы обмолвитесь о предмете переговоров кому-нибудь — моим офицерам, этой заблеванной монахине или вашему близкому приятелю доктору Тиарфлаю, — то я непременно узнаю.

Нет нужды говорить, как меня потрясли его слова.

До того дня мне удавалось избегать ссор с капитаном, но как это сделать теперь, когда он, разозлившись, стал капризен? Слабости он во мне не увидит. Лучше уж месяцами ходить с дурным настроением, чем каждый раз при его приближении съеживаться от страха.

И потом, я была в бешенстве.

Я заговорила ледяным тоном:

— Капитан, мы обсуждали эти вопросы, когда вы предложили мне работу. Моя репутация и мои рекомендации безупречны. Сомневаться во мне теперь было бы ниже вашего достоинства. — Я говорила королевским тоном. — Я вам не какая-нибудь семнадцатилетняя девчонка, которой силой навязали эту работу, так что не пытайтесь меня запугать, сэр. Я буду исполнять свои обязанности согласно контракту, и у вас нет никаких оснований сомневаться в моих профессиональных качествах.

Я понятия не имею, почему он в тот день был такой злой, и мне до этого нет дела. Пусть боги живьем сдерут с него шкуру.

И вот я сижу здесь с «заблеванной монахиней» (хотя, по правде говоря, ей, кажется, стало немного лучше, она даже что-то тут проблеяла насчет службы в вошкрешенье) и заканчиваю это письмо. Мы приближаемся к Салкрикалтору, где я смогу запечатать его и оставить для передачи на ближайший корабль, следующий в Нью-Кробюзон. Оно, это затянувшееся «прости», доберется до тебя всего через несколько недель. А это не так уж плохо. Надеюсь, оно найдет тебя в добром здравии.

Я надеюсь, ты скучаешь без меня, как я скучаю без тебя. Не знаю, что я буду делать без этого письма, связующего меня с тобой. Следующее ты получишь от меня не раньше чем через год, когда какой-нибудь корабль войдет в гавань Нова-Эспериума. Вспомни тогда обо мне! Волосы у меня отрастут и станут сальными от грязи, одежду я носить перестану, а тело будет покрыто татуировками, как у дикарского шамана. Если не разучусь писать, то напишу тебе о том, как провожу время, и спрошу, как дела в моем городе. А может, ты напишешь мне, сообщишь, что все в порядке, опасности нет и я могу вернуться домой.

Пассажиры возбужденно обсуждали увиденное ночью. Беллис их презирала. «Терпсихория» миновала пролив Кэндлмоу и вошла в более спокойные воды Салкрикалтора. Первым на горизонте показался остров Гномон Тор, поросший буйной растительностью, а в пятом часу дня пассажиры увидели Салкрикалтор-сити.

Солнце уже заходило, и над морем стоял туман. В нескольких милях к северу от них проплывал массивный, покрытый зеленью Гномон Тор. Горизонтальный лес удлиняющихся теней, отбрасываемых башнями и крышами Салкрикалтор-сити, вспарывал волны.

Эти сооружения были изготовлены из бетона, камня и стекла, а также из прочных кораллов, обитающих в холодных водах. Колонны, опоясанные ступеньками лестниц, связанных тонкими мостиками. Замысловатые конические шпили высотой в сотню футов, темные квадратные башни. Невероятное смешение стилей.

Очертания города напоминали рисунок рифа, порожденный необузданным детским воображением. Органические башни возносились к небесам, как экскременты трубчатого червя. Были тут и подобия кружевных кораллов (высокие сооружения с ветками, в которых располагались десятки тесных комнаток), и приземистые многооконные цитадели, похожие на огромные цилиндрические губки. Гофрированные отростки сооружений, похожие на огненные кораллы.

Башни погруженного в воду города поднимались на сотню футов над волнами, не изменяя своей формы. На уровне моря зияли громадные открытые двери. По зеленым грязноватым полосам можно было определить максимальную высоту приливов.

Были и здания поновее. Яйцевидные особняки, вырезанные из камня и укрепленные металлом, высились над водой на опорах, вделанных в подводные крыши. На платформах, которые, вопреки всем законам физики, плавали по морю, возвышались террасы домов из квадратного кирпича — совсем как в Нью-Кробюзоне.

Тут были тысячи креев и немало людей — на переходах и мостках в уровень с водой и выше. Между башен дефилировали плоскодонные баржи и лодки.

Корабли дальнего плавания были причалены к торчащим из воды столбам на окраинах города — рыбацкие лодки, джонки, клиперы, изредка пароходы. «Терпсихория» подходила все ближе и ближе.

— Посмотрите-ка, — сказал кто-то Беллис, указывая вниз — вода там была совершенно прозрачной.

Даже в сумерках Беллис разглядела широкие улицы окраин Салкрикалтора глубоко под водой. Фонари заливали улицы холодным светом. Здания заканчивались, не доходя до поверхности футов пятьдесят, чтобы суда могли свободно проходить.

На мостках, связывающих подводные шпили, Беллис видела других граждан, других креев. Они быстро плавали и бегали, двигаясь гораздо резвее своих родичей на поверхности.

Место было совершенно необычным. «Терпсихория» причалила, и Беллис с завистью проводила глазами спускаемые на воду лодки. Большая часть команды и пассажиры нетерпеливо ждали перед трапами. Они ухмылялись и возбужденно спорили о чем-то, бросая взгляды на город.

Стемнело. От башен Салкрикалтора остались одни силуэты; освещенные окна отражались в черной воде. До Беллис доносились слабые звуки — музыка, крики, дробилки, волны.

— Всем вернуться на борт до двух ночи, — выкрикнул младший лейтенант. — Держитесь кварталов, где обитают люди, и всего, что над водой. Найдете себе массу развлечений, не рискуя своими легкими.

— Мисс Хладовин?

Беллис повернулась к лейтенанту Камбершаму.

— Прошу вас, мисс, ступайте за мной. Подлодка готова.

ГЛАВА 4

В тесной подлодке среди циферблатов и переплетений медных трубок Беллис вытягивала голову, чтобы Камбершам, капитан Мизович и мичман у руля не загораживали ей обзор.

Волны ударяли по толстому иллюминатору впереди, но судно внезапно нырнуло вниз, небо исчезло из виду, и луковица стекла погрузилась в воду. Звуки плещущих волн и далекие крики чаек тут же исчезли. Осталось только урчание начавшего вращаться винта.

Беллис сгорала от любопытства.

Подлодка наклонилась и грациозно двинулась к невидимому дну. Под ее обрубленным носом вспыхнул мощный свет дуговой лампы, выхватывая из темноты водяной конус.

Приблизившись ко дну, лодка чуть задрала нос. Вечерний свет едва доходил сюда — ему мешали массивные черные тени кораблей.

Беллис бросила взгляд через плечо капитана на темную воду. На ее лице застыло безразличное выражение, но руки взволнованно двигались независимо от нее. Рыбы накатывались волнами на массивного металлического пришельца. Беллис слышала собственное дыхание — быстрое и неестественно громкое.

Подлодка осторожно лавировала между цепей, которые, словно лианы, тянулись к кораблям наверху. Рулевой с профессиональным изяществом передвинул рычаги управления, лодка перевалила через невысокий порожек обветренной породы, и перед ними предстала столица Салкрикалтора.

У Беллис отвисла челюсть.

Повсюду висели фонари. Эти шары, от которых исходил холодный свет, напоминали замерзшие луны и не имели того светло-коричневого оттенка, что был присущ газовым лампам Нью-Кробюзона. Город мерцал в темноватой воде, словно сеть, наполненная призрачными огнями.

На границах города располагались низкие здания из пористого камня и кораллов. Между башнями и над крышами ровно двигались другие подлодки. Дорожки в глубине под ними поднимались к бастионам и соборам в центре города, до которых оставалось около мили; сквозь водную толщу видны были только их смутные очертания. Там, в самом сердце столицы Салкрикалтора, стояли удивительные здания, высоко поднимавшиеся над водной поверхностью; под водой они выглядели не менее причудливо. Все в городе было переплетено и взаимосвязано.

Креи были повсюду. Они лениво поглядывали на подлодку, проплывавшую над ними. Они торговались перед лавчонками, украшенными колеблющимися цветными тканями, они спорили на маленьких площадях, усаженных фигурно подстриженными водорослями, они бродили по извилистым улочкам. Они управляли повозками, в которые были впряжены необычные тягловые животные — морские улитки высотой в шесть футов. Тут же играли их дети — погоняли посаженных в клетки окуней и морских собачек.

Увидела Беллис и трущобы. Водные потоки подбирали органические отходы, накапливающиеся в коралловых двориках, и уносили их подальше от главных улиц.

Казалось, что вода удлиняет любое движение. Креи плыли над крышами, некрасиво маша хвостами. Они спрыгивали с высоких карнизов и медленно погружались, перед приземлением подгибая ноги.

Из подлодки казалось, что город погружен в тишину.

Они медленно приближались к застроенному монументальными зданиями центру, распугивая рыбу, приводя в движение плавучий мусор. Беллис с удивлением отмечала про себя, что перед ней настоящий город. В нем кипела жизнь. Все как в Нью-Кробюзоне, только город выглядел более расслабленным и был наполовину скрыт водой.

— Это жилые дома для официальных лиц, — сообщил ей Камбершам. — А это банк. Здесь размешается фабрика. Поэтому-то креи и развивают отношения с Нью-Кробюзоном — мы поставляем им паровые технологии. Сделать двигатели, работающие под водой, очень непросто. А это центральный совет Крейского содружества Салкрикалтора.

Беллис увидела замысловатое здание. Закругленное и луковицеобразное, похожее на невероятно большой мозговой коралл, покрытый резными складками. Башни вздымались вверх, торча над водой. В большей части их крыльев, украшенных резьбой в виде свернувшихся змей и иероглифическими надписями, имелись открытые окна и двери в традиционном салкрикалторском стиле, так что мелкие рыбешки могли свободно попадать внутрь или наружу. Но одна секция была герметизирована — небольшие иллюминаторы, плотные металлические двери. Из вентиляционных отверстий на ней шли струи пузырьков.

— Вот тут они и принимают надводников, — сказал лейтенант. — Сюда-то нам и нужно.

— В верхней части Салкрикалтора обитает человеческое меньшинство, — медленно произнесла Беллис — Над водой хватает комнат, а крей может несколько часов находиться на воздухе без всякого вреда для себя. Почему же они принимают нас здесь?

— По той же причине, по которой мы принимаем посла Салкрикалтора в приемной парламента, мисс Хладовин, — сказал капитан, — не считаясь с тем, что это для него подчас затруднительно и неудобно. Это их город, а мы — только гости. Я говорю мы, — он повернулся к ней и сделал движение рукой, указывая на себя и лейтенанта Камбершама, — имея в виду только нас. Это мы — гости. — Он неторопливо отвернулся.

«Сукин ты сын», — с ненавистью подумала Беллис. На лице ее застыло презрительное выражение.

Рулевой сбросил скорость почти до нуля и через большое темное отверстие завел лодку внутрь крыла здания. Они проплывали над креями, которые движениями рук показывали нужное направление, и наконец оказались в конце бетонного коридора. За ними с глухим ударом захлопнулась огромная дверь.

Толстые, вделанные в стены патрубки взорвались непрерывным потоком пузырей. Море выдавливалось через клапаны и затворы. Уровень воды стал падать, и подлодка постепенно опустилась на бетонный пол, где завалилась на один бок. Вода опустилась ниже иллюминатора, омыв его своими потоками, и теперь уже за стеклом был воздух. Когда вода ушла из помещения, оно показалось Беллис довольно убогим.

Рулевой отпустил болты, и крышка люка открылась. Внутрь хлынула благодатная прохлада. На бетонном полу пенилась морская вода, здесь пахло рыбой и водорослями. Беллис вышла из подлодки. Офицеры, уже стоявшие на полу, поправляли на себе форму.

За ними стояла самка крея. Она держала пику, которая показалась Беллис слишком вычурной и хрупкой — очевидно, церемониальное оружие. На стражнице был нагрудник, явно не металлический — слишком уж ярко-зеленого оттенка. Она приветственно кивнула.

— Поблагодарите ее за приветствие, — обратился капитан к Беллис. — Пусть сообщит руководителю совета, что мы прибыли.

Беллис выдохнула и попыталась успокоиться. Она собралась, припоминая словарь, грамматику, синтаксис, произношение и душу языка креев Салкрикалтора — все, чему она научилась за несколько недель упорной работы с Мариккатчем. Она произнесла про себя коротенькую циничную молитву.

Потом она представила себе вибрато, клацающий лай креев, слышимый как в воде, так и в воздухе, и заговорила.

К ее глубокому облегчению, крей кивнула и ответила.

— О вашем прибытии будет доложено, — сказала она, поправляя Беллис, неверно употребившую временную форму. — Ваш рулевой останется здесь. А вы ступайте за мной.


Большие герметичные иллюминаторы выходили в сад с яркими морскими растениями. На стенах висели гобелены, запечатлевшие важнейшие события истории Салкрикалтора. Пол был устлан каменными плитами (совершенно сухими) и подогревался невидимым огнем. Стены были украшены темными накладками из гагата, черного коралла и черного жемчуга.

Три крея-самца, кивая, приветствовали людей. Один, гораздо моложе двух других, стоял, как и Беллис, чуть в стороне.

Они были бледны. В отличие от креев Устья Вара, эти куда больше времени проводили под водой, и солнце не оставляло на них следа. Верхнюю часть тела крея от человеческого отличали только маленькие жаберные складки на шее, но в их подводной бледности было что-то враждебное.

Ниже пояса креи представляли собой гигантских скальных омаров — шишковатый сегментированный панцирь. Человеческое брюшко выступало из-под панциря в том месте, где у омара были бы глаза и усики. Даже на воздухе — в чуждой для них среде — их многочисленные ноги двигались с замысловатым изяществом. Движения сопровождались негромкими звуками — легкие удары хитина о хитин.

Свои рачьи задницы креи украшали чем-то вроде татуировок — вырезали на поверхности панциря рисунки и заливали их различными экстрактами. У двух креев постарше набор символов был впечатляющим.

Один из них вышел вперед и очень быстро заговорил на салкрикалторе. Затем последовала короткая пауза, и наконец молодой крей, который стоял за говорившим, произнес:

— Добро пожаловать. — Он говорил на рагамоле с сильным акцентом. — Мы рады вы приехать и говорить с нами.


Разговор начинался неторопливо. Руководитель совета, король Скаракатчи, и член совета, король Друд'аджи, дипломатически вежливо выразили свое удовлетворение, которое могло сравниться разве что с таковым Мизовича и Камбершама. Все сошлись на том, что встреча необыкновенно важна и замечательно, что два таких великих города пребывают в добром согласии, что торговля — великолепный способ доказательства доброй воли и все в таком роде.

Потом тема разговора быстро переменилась. Беллис, сама тому удивляясь, довольно бегло переводила всякие специальные вещи. Разговор зашел о том, сколько яблок и слив оставит «Терпсихория» в Салкрикалторе и сколько бутылей мазей и жидкостей получит в обмен.

Вскоре после этого они перешли к обсуждению государственных вопросов, информации из кулуаров нью-кробюзонского парламента: когда будут (если будут) заменены послы, каковы возможности для торговых соглашений с другими державами, как они отразятся на отношениях с Салкрикалтором.

Беллис без всякого труда научилась не обращать внимания на то, что говорит, — просто пропускала через себя информацию. Делала она это не из патриотизма или преданности правительству Нью-Кробюзона (ничего подобного она не испытывала), а только из скуки. Предмет тайных переговоров был ей непонятен, те обрывки информации, что выходили из ее уст, наводили на нее тоску. Она думала о тоннах воды над ними и удивлялась тому, что не чувствует страха.

Некоторое время она работала автоматически, почти немедленно забывая, что говорит. Но вдруг она почувствовала, как голос капитана изменился, и обнаружила, что прислушивается.

— У меня есть еще один вопрос, ваше превосходительство, — сказал капитан Мизович, пригубив поданное ему питье. — В Ке-Бансса мне велели проверить странный слух, переданный представителем Нью-Кробюзона. Сведения эти были такими нелепыми, что мне показалось, я ослышался. Тем не менее я обогнул Плавники. Вот почему мы опоздали с прибытием. Делая этот круг, я, к своему разочарованию и тревоге, обнаружил, что слухи эти верны. Я поднимаю этот вопрос, потому что это касается нашей дружбы с Салкрикалтором. — Голос капитана стал жестче. — Речь идет о наших предприятиях в водах Салкрикалтора. На южной границе Плавников, как известно советникам, расположены жизненно важные для нас сооружения, за размещение которых с нас берут немалую арендную плату. Я, конечно же, веду речь о наших платформах. О наших буровых установках.

Беллис до этого никогда не слышала сочетания буровая установка и потому произнесла его на рагамоле. Креи, похоже, поняли. Беллис переводила автоматически и гладко, но при этом с тревогой прислушивалась к каждому слову капитана.

— Мы проходили мимо них после полуночи. Сначала мимо одной, потом — мимо другой. На «Маникине» и на «Траштаре» все было в полном порядке. Но, господа советники… — Он выпрямился на своем стуле, поставил стакан и злобно уставился на них. — Куда девалась третья платформа?


Официальные представители креев смотрели на капитана. Они переглянулись с неторопливой, комической синхронностью, потом снова обратили взгляды к капитану.

— Мы просить прощения… не понимать, капитан, — медленно проговорил за свое начальство переводчик.

Говорил он все тем же ровным тоном, но Беллис на долю секунды поймала его взгляд. Между ними пробежала какая-то искра, какое-то общее недоумение, чувство товарищества.

«И во что мы с тобой вляпались, брат?» — подумала Беллис. Она была напряжена и ужасно хотела курить.

— Мы не знаем, о чем вы говорить, — продолжал ее коллега. — Нас не интересовать платформы, пока мы получаем арендную плату. Что случилось, капитан?

— Случилось то, что «Сорго», — сказал капитан Мазович, повысив голос, — наша плавучая платформа исчезла. — Он дождался, когда Беллис переведет его слова, а потом подождал еще немного, удлиняя молчание. — Добавлю, что исчезла она с командами пяти броненосцев, своими офицерами, обслуживающим персоналом, учеными и геоэмпатами. Первое известие о том, что «Сорго» исчезло со своей стоянки, дошло до острова Танцующей птицы три недели назад. Команды других платформ стали интересоваться, почему им не сообщили о приказе «Сорго» передислоцироваться. Но такого приказа не отдавалось. — Капитан поставил стакан и посмотрел на двух креев. — «Сорго» должно было оставаться на своем месте еще как минимум шесть месяцев. Платформа должна была находиться там, где мы ее оставили. Господин первый советник, господин советник… что случилось с нашей буровой установкой?

Заговорил Скаракатчи, и переводчик попытался воспроизвести его увещевательный тон:

— Нам ничего не известно.

Капитан Мизович хрустнул пальцами.

— Это произошло всего в сотне миль отсюда, в водах Салкрикалтора, в районе, патрулируемом вашим флотом и охотниками. А вам, значит, ничего не известно? — Говорил он сдержанным, но угрожающим тоном. — Господа советники, это выходит за все рамки. Вы понятия не имеете о том, что случилось? То ли платформу опрокинул шквальный ветер, то ли на нее напали и уничтожили? Вы что, хотите мне сказать, что ни о чем таком не слышали? Что кто-то может так поступить с нами в ваших водах, а вы будете оставаться в неведении?

Последовало долгое молчание. Два крея наклонились друг к другу и прошептали друг другу несколько фраз.

— До нас доходит много всяких слухов, — сказал через переводчика король Скаракатчи; Друд'аджи внимательно смотрел на них обоих. — Но об этом мы ничего не слышали. Мы можем предложить наши соболезнования и помощь нашим друзьям из Нью-Кробюзона, но, к сожалению, никакой информации.

— Должен сообщить вам, — сказал капитан Мизович, шепотом посовещавшись с Камбершамом, — что я в высшей степени огорчен. Нью-Кробюзон больше не сможет платить арендную плату за пользование установкой, которой нет. Наша арендная плата, таким образом, сокращается на одну треть. И я пошлю назад в город сообщение о том, что вы не смогли предоставить нам никакой помощи. И у наших властей, не исключено, возникнут сомнения насчет того, может ли Салкрикалтор охранять наши интересы. Мое правительство пожелает продолжить эту дискуссию. Возможно, придется заключить новые соглашения. Благодарю вас за гостеприимство, — сказал он, допив свой стакан. — Мы пробудем в гавани Салкрикалтора одну ночь. С якоря снимемся завтра утром.

— Одну минуту, капитан. — Глава совета поднял руку и что-то быстро пробормотал Друд'аджи, который кивнул и торопливо и грациозно засеменил из комнаты. — Нам нужно обсудить еще один вопрос.

Когда Друд'аджи вернулся, глаза у Беллис расширились. За ним шел человек с открытым, улыбчивым лицом. Он был немного моложе ее. В руках он нес большой пакет, а одет был в чистую, хотя и поношенную одежду. Он обезоруживающе улыбнулся Беллис. Она чуть нахмурилась и отвела глаза.

— Капитан Мизович? — Человек говорил на рагамоле с нью-кробюзонским акцентом. — Лейтенант Камбершам? — Он пожал им руки. — Боюсь, с вами, мадам, я не знаком, — сказал он, протягивая руку.

— Мисс Хладовин — наш переводчик, сэр, — сказал капитан, прежде чем Беллис успела раскрыть рот. — Вы должны иметь дело со мной. Кто вы?

Человек вытащил из кармана какую-то бумагу с печатями.

— Прочтите, и вам все станет ясно, капитан, — сказал он.

Капитан внимательно просмотрел бумагу. Полминуты спустя он поднял пронзительный взгляд на человека, помахивая листом бумаги.

— Это что еще за идиотизм? — неожиданно прошипел он.

Беллис, услышав его голос, вздрогнула. Он сунул бумагу Камбершаму.

— Я думаю, там все ясно написано, капитан, — сказал человек. — У меня есть другие экземпляры на тот случай, если вы не сможете сдержать гнев и уничтожите этот. Боюсь, мне придется, э-э, реквизировать ваш корабль.

Капитан рассмеялся резким, похожим на лай смехом.

— Неужели? — В его голосе послышались угрожающие интонации. — Разве так делаются дела, мистер… — он наклонился и пробежал глазами по бумаге в руке лейтенанта, — мистер Фенек. Разве так?

Бросив взгляд на Камбершама, Беллис поняла, что тот с удивлением и тревогой смотрит на незнакомца. Он прервал капитана.

— Сэр, — сказал он взволнованным голосом, — может быть, мы поблагодарим наших хозяев — у них наверняка много важных дел, требующих их участия.

Он многозначительно посмотрел на креев. Переводчик внимательно слушал.

Капитан, поколебавшись, коротко кивнул.

— Прошу вас, передайте нашим хозяевам, что их гостеприимство выше всех похвал, — грубым тоном приказал он Беллис. — Поблагодарите их за то, что они уделили нам внимание. Дорогу назад мы найдем сами.

Беллис перевела, креи величественно откланялись. Два советника подошли к гостям и, к плохо скрываемой ярости капитана, снова обменялись с ними рукопожатиями, а потом удалились через ту дверь, из которой появился Фенек.

— Мисс Хладовин. — Капитан указал на дверь, ведущую к подлодке. — Прошу вас, подождите нас там. Это государственное дело.


Беллис, остановившись в коридоре, безмолвно чертыхалась. Она услышала озлобленный голос капитана за дверью, но, как ни напрягалась, разобрать, о чем идет речь, не смогла.

«Проклятье!» — пробормотала она себе под нос и вернулась в безликое помещение, где, словно свинья в грязи, лежала подлодка. Служитель-крей бездельничал в ожидании, слегка посапывая.

Рулевой подлодки ковырял в зубах. Изо рта у него пахло рыбой.

Беллис прислонилась спиной к стене и стала ждать.

Минут через двадцать дверь распахнулась и появился капитан. За ним шел Камбершам, отчаянно пытаясь успокоить его.

— Да заткните вы пасть, Камбершам, — сказал капитан; Беллис удивленно уставилась на него. — Лучше позаботьтесь о том, чтобы этот мистер сраный Фенек не попадался мне на глаза, или я за себя не отвечаю, предъяви он мне хоть сто этих говенных писем.

За Камбершамом из дверей выглядывал Фенек.

Камбершам показал знаками Беллис и Фенеку, чтобы они побыстрее садились в лодку. Вид у него был испуганный. Когда он сел перед Беллис рядом с капитаном, она увидела, что помощник старается держаться подальше от Мизовича.

Море снова стало заполнять помещение через трубки в бетонной стене. Раздался звук невидимых двигателей, лодка завибрировала. Человек в потертом кожаном пальто повернулся к Беллис и улыбнулся.

— Сайлас Фенек, — прошептал он и протянул руку. Беллис не сразу, но протянула свою.

— Беллис, — пробормотала она. — Хладовин.


По пути на поверхность никто не произнес ни слова. Когда они снова оказались на палубе «Терпсихории», капитан опрометью помчался в свою каюту, бросив на ходу:

— Мистер Камбершам, приведите ко мне мистера Фенека.

Сайлас Фенек увидел, что Беллис наблюдает за ним. Он повел головой в направлении исчезнувшего капитана и на кратчайшее мгновение закатил глаза, потом кивнул на прощание и рысью припустил следом за Мизовичем.

Иоганнеса на борту не было — гулял где-то в Салкрикалторе. Беллис бросила негодующий взгляд на огни, высвечивавшие башни. У борта «Терпсихории» не было ни одной лодки, и никто не мог доставить Беллис в город. Она кипела от негодования. Даже эта нюня — сестра Мериопа и та сподобилась оставить «Терпсихорию».

Беллис нашла Камбершама — он смотрел, как его люди латают поврежденный парус.

— Мисс Хладовин? — Он равнодушно посмотрел на нее.

— Лейтенант, — сказала она, — я хотела узнать, как мне оставить письмо для отправки в Нью-Кробюзон — мне капитан говорил, тут есть какая-то специальная кладовая. У меня срочное сообщение…

Ее голос смолк. Он в ответ только покачал головой.

— Это невозможно, мисс Хладовин. Не могу никого отправить с вами туда, ключей у меня нет, а просить об этом капитана сейчас я и не подумаю… Мне продолжить?

Беллис редко чувствовала себя такой несчастной, но не подала и виду.

— Лейтенант, — медленно проговорила она, стараясь говорить ровным голосом, — лейтенант, капитан сам мне сказал, что я смогу оставить здесь письмо. Это чрезвычайно важно.

— Мисс Хладовин, — сказал он, — если бы я мог, то лично проводил бы вас, но я не могу, и боюсь, на этом вопрос исчерпан. К тому же… — Он воровато оглянулся, потом прошептал: — К тому же — прошу вас, никому об этом ни слова, — но… вам не понадобится эта кладовая. Больше я сказать ничего не могу. Через несколько часов сами все поймете. Капитан завтра утром устраивает собрание. Он объяснит. Поверьте мне, мисс Хладовин. Вам нет нужды оставлять здесь ваше письмо. Даю вам слово.

«Что он имеет в виду? — подумала Беллис, охваченная паникой. — Что, черт его побери, он имеет в виду?»


Как и большинство заключенных, Флорин Сак никогда не отходил далеко от места, которое занял. Оно располагалось вблизи от не часто проникавшего сверху света и места раздачи пищи, так что охотников на него было немало. Дважды кто-то пытался занять его — укладывался на Флоринов клочок пола, пока он ходил поссать или посрать. В обоих случаях Флорин без драки убедил пришельцев уйти подобру-поздорову.

Он часами сидел в углу клетки, прижавшись спиной к стене. Шекелю никогда не приходилось его искать.

— Эй, Сак!

Флорин вздремнул, и туман в его голове рассеялся далеко не сразу.

Шекель ухмылялся ему из-за решетки.

— Проснись, Флорин. Хочу сказать тебе кое-что про Салкрикалтор.

— Заткнись, парень, — проворчал человек рядом с Флорином. — Мы пытаемся поспать.

— А ну, закрой хлебало, звездюк, — отрезал Шекель. — А то не получишь жратвы, когда я опять приду.

Флорин умиротворяюще шевельнул рукой.

— Успокойся, парень, успокойся, — сказал он, пытаясь прогнать остатки сна. — Давай, рассказывай, что там у тебя, только потише.

Шекель усмехнулся. Он был пьян и взволнован.

— Флорин, ты когда-нибудь видел Салкрикалтор-сити?

— Нет, приятель, я никогда не выезжал из Нью-Кробюзона, — тихо ответил Флорин. Говорил он вполголоса, надеясь, что Шекель поступит так же.

Мальчишка закатил глаза и сел.

— Садишься в лодку и гребешь мимо таких здоровенных домов, которые торчат прямо из моря. Кое-где они стоят так близко друг к другу, как деревья в лесу. А наверху между ними мосты, а иногда… иногда видишь, как оттуда прыгает кто-нибудь — человек или крей. Если человек — он ныряет, а если крей, то поджимает все свои ноги и ударяется об воду, потом плывет или исчезает внизу. Я, понимаешь, был в одном баре Наземного квартала. Там был… — Он жестикулировал, создавая руками иллюстрации к своему рассказу. — Вот ты выходишь из лодки, там такая здоровенная дверь, а за ней — здоровенная комната с танцовщицами… — Он по-мальчишески ухмыльнулся. — А потом — бар, пола ни хера нет… один только пандус такой уходит в море далеко-далеко. И все подсвечено снизу. И крей мельтешат туда-сюда, уходят и приходят по этому мосту, то в бар, то снова к себе домой, то в воду, то из воды.

Шекель все время ухмылялся и качал головой.

— Один из наших так напился, что обоссался. — Шекель рассмеялся. — Пришлось тащить его оттуда мокрого. Никогда в жизни ничего подобного не видел, Флорин. Они тут повсюду, они и сейчас тут под нами копошатся. Вот прямо сейчас. Это как сон. Вот этот город торчит тут в море — и снизу его больше, чем сверху. Словно отражается в воде… Но они-то ходят по этому отражению. Флорин, я хочу это увидеть, — взволнованно сказал он. — На корабле есть костюмы, шлемы и всякая такая фигня. Знаешь, я бы туда хотел. Увидеть все это так, как видят они…

Флорин пытался придумать, что бы такого сказать, но усталость все еще одолевала его. Он потряс головой, пытаясь вспомнить какую-нибудь из хроник Раконога о жизни в море. Но он не успел заговорить — Шекель вскочил на ноги.

— Пожалуй, я пойду, Флорин, — сказал он. — Капитан повсюду развешал объявления — утром собрание, важные сообщения, хуе-мое. Пойду морду помну.

Когда Флорин вспомнил историю про Раконога и раковин-убийц, Шекель уже исчез.

ГЛАВА 5

Когда на следующее утро Беллис встала с койки, «Терпсихория» была уже в открытом море.

По мере продвижения на восток становилось теплее, и пассажиры, собравшиеся по призыву капитана, оделись полегче. Команда стояла под бизань-мачтой, офицеры столпились у трапа, ведущего на капитанский мостик.

Новенький, Сайлас Фенек, стоял в одиночестве. Увидев, что Беллис смотрит на него, он улыбнулся ей.

— Вы с ним знакомы? — спросил Иоганнес Тиарфлай, стоявший у нее за спиной. Он потирал подбородок и с любопытством поглядывал на Фенека. — Вы ведь вместе с капитаном были там, внизу, когда появился мистер Фенек?

Беллис пожала плечами и отвернулась.

— Мы с ним не разговаривали, — сказала она.

— Вы не знаете, почему мы отклонились от курса? — спросил Иоганнес.

Беллис нахмурилась в знак непонимания. Тиарфлай раздраженно посмотрел на нее.

— Солнце, — медленно сказал он, — оно у нас слева. Мы идем на юг. Не в ту сторону.

Когда капитан появился над ними на трапе, шепоток на палубе смолк. Капитан поднес ко рту медный рупор.

— Спасибо, что так быстро собрались! — Ветер разнес над собравшимися его высокий голос с металлической ноткой. — У меня неприятная новость. — Он на мгновение опустил рупор, словно бы размышляя, что сказать дальше. Когда он снова заговорил, голос его звучал непримиримо. — Хочу вам сообщить, что я не потерплю никаких споров или возражений. То, что я говорю, — не предмет для обсуждения. Я реагирую на непредвиденные обстоятельства и не позволю оспаривать мои решения. Мы не идем в Нова-Эспериум. Мы возвращаемся в Железный залив.

Над палубой разнесся взрыв возмущения пассажиров, команда же недоуменно вздохнула. «Он не имеет права это делать!» — подумала Беллис, чувствуя, как ее захлестывает паника — но не удивление. Она поняла, что именно такого сообщения и ожидала после полунамеков Камбершама. Поняла она и то, что где-то в глубине души мысль о возвращении вызвала у нее ликование. Она изо всех сил попыталась подавить в себе это чувство. «Для меня это вовсе не возвращение домой, — горько подумала она. — Мне нужно бежать. Что теперь делать?»

— Хватит! — прокричал капитан. — Я уже сказал, мне это решение далось нелегко. — Он повысил голос, чтобы перекричать вопли протеста. — Через неделю мы будем в Железном заливе, откуда пассажиры, купившие билет, смогут добраться до места назначения другим способом. Вам будет предоставлена возможность сесть на другой корабль. Я понимаю, вы доберетесь до места на месяц позже, и могу только принести вам свои извинения.

Его мрачное багровое лицо не говорило ни о каких извинениях.

— Придется Нова-Эспериуму прожить без вас еще несколько недель. Пассажирам не выходить за пределы полуюта до трех часов дня. Команда получит новые приказы. — Он опустил рупор и сбежал по трапу на палубу. Несколько мгновений он один двигался среди оцепеневших людей. Потом толпа зашевелилась, несколько пассажиров, нарушив распоряжение капитана, шагнули ему навстречу, требуя, чтобы он переменил решение. Когда эти люди подошли к Мизовичу, раздались его разгневанные крики.

Беллис не сводила взгляда с Сайласа Фенека, пытаясь собрать воедино всю полученную информацию.

Он смотрел на волнующихся людей, но лицо его оставалось бесстрастным. Заметив, что Беллис наблюдает за ним, он задержал на ней взгляд, а потом медленно пошел прочь.

Иоганнес Тиарфлай, сраженный новостью, стоял, разинув рот от недоумения, с довольно комическим видом.

— Что это он делает? — заволновался натуралист. — О чем это он говорит? Я не могу ждать еще две недели под дождями Железного залива! Боги милостивые! И почему мы направляемся на юг? Он что, опять обходит Плавники кружным путем?.. Что вообще происходит?

— Он что-то ищет, — сказала Беллис так, чтобы ее слышал только Иоганнес. Она взяла его под руку и повела из толпы. — И я бы не стала понапрасну тратить слова на капитана. Он, конечно, в этом не признается, но я думаю, у него просто нет ни малейшего выбора.


Капитан шагал по палубе от борта к борту, наводя на горизонт подзорную трубу. Офицеры выкрикивали команды матросам в «вороньих гнездах». Беллис посматривала на недоумевающих пассажиров — те обменивались предположениями.

— Этот тип просто черт знает что, — донеслось до нее. — Какое он имеет право так кричать на пассажиров, заплативших деньги?!

— Я стояла у двери капитанской каюты и слышала, как кто-то обвинял его в том, что он попусту теряет время, не подчиняясь приказу, — в недоумении сообщила мисс Кардомиум. — Как такое может быть?

«Это Фенек, — подумала Беллис — Он сердится, потому что мы возвращаемся кружным, а не прямым путем. Мизович… а что Мизович? Ищет следы „Сорго“».

Море за Плавниками было темнее, неспокойнее и холоднее — скалы из него не торчали. Небо побледнело. Они находились за каналом Василиска, на краю Вздувшегося океана. Беллис с отвращением смотрела на зеленые волны. У нее кружилась голова. Она представила себе три, четыре, пять тысяч миль соленых вод, протянувшихся отсюда на восток, и закрыла глаза. Сильный ветер трепал на ней одежду.

Беллис поняла, что снова думает о реке, о том медленном протоке, что, словно пуповина, соединяет Нью-Кробюзон с морем.


Когда Фенек появился снова — он быстро шел по полуюту, — Беллис остановила его:

— Мистер Фенек?

При виде Беллис на его лице появилось дружелюбное выражение.

— Беллис Хладовин, — сказал он. — Надеюсь, этот обходной маневр не очень вас расстроил.

Она жестом попросила его отойти в сторонку, чтобы их не слышали остальные пассажиры и команда, и остановилась в тени огромной трубы.

— Боюсь, что очень, мистер Фенек, — сказала она. — У меня есть совершенно определенные планы, которые теперь рушатся. Я понятия не имею, когда мне удастся найти другое судно, на котором понадобятся мои услуги.

Сайлас Фенек сочувственно склонил голову и выглядел явно расстроенным. Беллис продолжила:

— Не могли бы вы пролить свет на это вынужденное изменение маршрута, так рассердившее нашего капитана? — Она помедлила. — Пожалуйста, скажите мне, что происходит.

Фенек поднял брови.

— Не могу, мисс Хладовин, — тихо произнес он.

— Мистер Фенек, — холодно сказала она, — вы видели, как отнеслись к этому пассажиры, вы знаете, как их огорчил такой поворот событий. Неужели вы считаете, что я — все мы, но я в первую очередь — не заслуживаю объяснения всему этому? Представьте, что могло бы произойти, сообщи я пассажирам о моих подозрениях… что причиной всему — появление таинственного незнакомца…

Беллис говорила быстро, пытаясь спровоцировать или пристыдить Сайласа, чтобы он сказал ей правду, но голос ее замер, когда она увидела выражение его лица. Оно мгновенно и резко изменилось. Из дружеского, кроткого оно сделалось жестким. Фенек поднял палец, призывая Беллис замолчать, потом, оглянувшись, заговорил — быстро, искренне и очень взволнованно.

— Мисс Хладовин, я понимаю ваши чувства, но вы должны выслушать меня.

Она распрямилась, встретив его взгляд.

— Вы не должны прибегать к такой угрозе. Я не взываю к вашей профессиональной этике или вашей чести, черт бы ее драл, — прошептал он. — Возможно, вы относитесь к подобным вещам с не меньшим цинизмом, чем я. Но я взываю к вам. Я понятия не имею, что вы себе навоображали или о чем догадались, но я вам говорю, мне жизненно необходимо — вы понимаете: жизненно? — быстро, без промедления и лишнего шума вернуться в Нью-Кробюзон. — Последовала длительная пауза. — На карту поставлено слишком многое, мисс Хладовин. Вы не должны никому вредить. Прошу вас держать ваши соображения при себе. Я полагаюсь на ваше благоразумие.

Фенек не угрожал ей. Его лицо и тон были строгими, но не агрессивными. Он действительно обращался к ней с просьбой, не пытаясь запугать, заткнуть рот. Он разговаривал с ней как с партнером, с человеком, которому доверяют.

Потрясенная и обескураженная его волнением, Беллис поняла, что будет держать язык за зубами.

Фенек понял по ее лицу, какое решение она приняла, и, благодарно кивнув, пошел прочь.


Вернувшись в свою каюту, Беллис попыталась составить план дальнейших действий. Задерживаться в Устье Вара надолго для нее было небезопасно. Нужно было как можно скорее сесть на какой-нибудь корабль. Она всей душой надеялась, что ей удастся добраться до Нова-Эспериума, но теперь ее одолевало тяжелое предчувствие, что в ее положении выбора больше нет.

Она не испытала потрясения — просто медленно, логическим путем пришла к выводу, что ей придется бежать, куда получится. Задержка недопустима.

Одна в своей каюте, в стороне от злости и смятения, охвативших всех, Беллис почувствовала, как все ее надежды тают. Она ощущала себя высохшим листом бумаги: сейчас ее подхватит и унесет ветер, гуляющий по палубе.

Ее ничуть не утешала причастность к тайнам капитана. Она никогда еще не чувствовала себя такой неприкаянной.

Беллис сломала печать на своем письме, вздохнула и принялась дописывать последнюю страницу.

«Суккота, 6–го Арора, 1779 года. Вечер, — написала она. — Кто же мог такое предвидеть, мой дорогой? Вот и появилась возможность добавить еще немного».

Это утешило ее. Хотя взятый в письме игривый тон и был напускным, Беллис нашла в нем успокоение и не прекратила писать, когда вернулась сестра Мериопа и улеглась в постель. Она продолжила сочинять письмо при тусклом свете масляной лампы, рассуждая о заговоре и тайнах, а в металлический борт «Терпсихории» монотонно бились волны Вздувшегося океана.


В семь утра Беллис разбудили удивленные крики. Она выскочила из каюты в незашнурованных ботинках и столкнулась с другими сонными пассажирами, устремившимися наверх, как и она. Беллис зажмурилась от яркого света.

Матросы, обмениваясь жестами и крича, стояли у фальшборта. Беллис окинула взглядом пространство до самого горизонта, но в конце концов поняла, что они смотрят вверх.

В небесах, в двух сотнях футов над морем, неподвижно висел человек.

У Беллис, как у слабоумной, отвисла челюсть.

Человек сучил ногами, как ребенок, и смотрел на корабль внизу. Он словно стоял в воздухе и весь был опутан ремнями, прикрепленными к тугому воздушному шару над ним.

Он отстегнул что-то от своего ремня, и оно — видимо, балласт, — крутясь, неторопливо полетело в воду. Человек дернулся и поднялся футов на сорок. Раздался слабый шум вращающегося винта, и человек поплыл в воздухе, описывая неторопливую кривую. Медленно, зигзагами, он начал облетать «Терпсихорию».

— Все по местам, черт вас дери!

Команда поспешно разбежалась при звуках капитанского голоса. Мизович вышел на главную палубу и принялся разглядывать неторопливо двигающуюся фигуру в подзорную трубу. Человек парил недалеко от верхушек мачт, слегка напоминая хищника, высматривающего добычу.

Капитан закричал в мегафон, обращаясь к летуну:

— Эй, вы… — Голос его разносился далеко; даже море, услышав его, казалось, угомонилось. — Говорит капитан «Терпсихории» Мизович, мой пароход принадлежит к торговому флоту Нью-Кробюзона. Прошу вас сесть на палубу и представиться. Если вы не подчинитесь, ваши действия будут рассматриваться как враждебные. Вам дается одна минута на спуск, если вы не подчинитесь, мы начнем защищаться.

— О Джаббер! — прошептала Беллис. — Я не видела ничего подобного. Он не мог прилететь с земли — берег слишком далеко. Он, наверное, разведчик с другого корабля. Тот притаился где-то за горизонтом.

Человек продолжал свой облет корабля. Несколько секунд был слышен только звук его работающего двигателя.

Наконец Беллис спросила шепотом:

— Пираты?

— Возможно, — пожал плечами Иоганнес — Но морским разбойникам не захватить корабль такого размера, к тому же вооруженный. Они охотятся за купцами помельче — на деревянных судах. А если это каперы… — Он сложил губы трубочкой. — Если у них патент от Фай-Вадисо или кого другого, то у них, возможно, достаточно огневой мощи для схватки с нами, но рисковать войной с Нью-Кробюзоном будет для них чистым безумием. Пиратские войны давно закончились, Джаббер их побери.

— Последнее предупреждение! — прокричал капитан. У борта расположились четыре матроса с мушкетами и прицелились в летуна.

Звук мотора мгновенно переменился. Человек дернулся и зигзагообразными движениями стал удаляться от корабля.

— Огонь, будь он проклят! — закричал капитан. Раздались звуки выстрелов, но человек уже был вне пределов досягаемости. Еще долго было видно, как он медленно удаляется от корабля. В том направлении, куда он улетел, не заметно было ничего.

— Его корабль милях в двадцати отсюда, а то и больше — сказал Иоганнес. — Будет добираться не меньше часа.

Капитан выкрикивал команды. Он разделил экипаж на боевые единицы, вооружил их, расставил по постам. Моряки нервно теребили выданное им оружие, глядя в медленно плещущее море.

К пассажирам, сбившимся в группу, подбежал Камбершам и приказал — резко и грубо — отправляться по каютам или в столовую.

— «Терпсихория» может дать отпор любому пирату, и разведчик наверняка убедился в этом, — сказал он. — Но пока мы не минуем Плавники, капитан требует, чтобы вы не мешали действиям команды. Прошу вас.


Беллис долго сидела в полупустой столовой с письмом в кармане, курила, пила воду и чай. Поначалу в воздухе висела напряженность, но прошел час, и страх рассеялся. Беллис начала читать.

Послышались приглушенные крики и стук бегущих ног. Беллис расплескала остатки чая и вместе с другими пассажирами бросилась к иллюминатору.

К «Терпсихории» мчались какие-то темные предметы.

Небольшие, кургузые бронированные разведкатера.

— Они с ума сошли, — прошептал доктор Моллификат. — Сколько их там — пятеро? Что они могут против нас?

На палубе «Терпсихории» раздался громкий звук выстрела, и море взорвалось столбом воды и брызг в нескольких ярдах от носа передового разведкатера.

— Предупредительный выстрел, — заметил кто-то. — Но они не сворачивают.

Суденышко, пролетев через поднятый выстрелом столб воды, самоубийственным ходом приближалось к большому металлическому кораблю. Наверху снова послышался топот бегущих ног, снова прозвучали команды.

— Ну, сейчас начнется, — скривился Моллификат, и в это мгновение «Терпсихория» резко дернулась. Раздался скрежет металла о металл.


В трюме Флорина Сака швырнуло на соседа. Раздался всеобщий вопль ужаса. Переделанные ударялись друг о дружку, покрытая струпьями кожа разрывалась, обнажая зараженную плоть. Слышались крики боли.

Заточенным в темноте пленникам показалось, что корабль внезапно выбросило из воды.

— Что случилось? — кричали они, обращаясь к задраенным люкам. — Что там такое? Помогите!

Падая, пинаясь, отталкивая и царапая соседей до крови, они бросились к решетке, придавливая друг друга к прутьям. Крики звучали все громче, паника нарастала.

Флорин Сак кричал вместе со своими товарищами.

Никто не пришел к ним.


Корабль крутануло, словно от удара. Беллис прижало к иллюминатору. Пассажиров разметало по столовой, и теперь они с воплями и криками поднимались на ноги, отшвыривая в сторону разбросанные на их пути стулья. В их глазах застыл ужас.

— Что это было, Джаббер нас защити? — прокричал Иоганнес.

Кто-то рядом с ним молился.

Беллис, спотыкаясь, выбралась на палубу вместе с другими. Маленькие бронированные суда продолжали мчаться к «Терпсихории» с левого борта, но с правого, где никто ее не видел, словно из ниоткуда, вынырнула и подошла вплотную к кораблю массивная черная подлодка.

Длиной больше сотни футов, она вся была покрыта трубками и короткими металлическими стабилизаторами. С нее еще стекала вода — из швов под заклепками и складок под иллюминаторами.

Беллис в изумлении уставилась на зловещий корпус подлодки. Матросы и офицеры с криками бестолково бегали от борта к борту, пытаясь перегруппироваться.

На верху подлодки начали открываться два люка.

— Эй, вы! — крикнул Камбершам с палубы пассажирам. — Все внутрь!

Беллис отступила в коридор.

«Джаббер помоги мне. О, боги милостивые, блевотина и говно», — беспорядочно проносилось в ее голове. Она тупо смотрела перед собой, слыша, как пассажиры бессмысленно бегают туда-сюда.

Потом она вдруг вспомнила о стенном шкафчике, из которого была видна палуба.


Снаружи за тонкой стенкой раздавались крики и выстрелы. Беллис лихорадочно очистила полку перед собой и прижалась к грязному стеклу.

Воздух побелел от клубов дыма. Люди в панике носились перед окном. Внизу чуть поодаль маленькие группки сошлись в уродливой и беспорядочной схватке.

Нападавшие в основном были людьми и кактами, среди них мелькали несколько женщин крепкого вида и переделанных. Одеты они были кричаще и необычно: длинные цветастые плащи и панталоны, высокие сапоги, ремни, утыканные заклепками. Но ничего общего с пиратами из пантомим или из дешевых книжонок: одежда поношенная и грязная, на лице — отчаянная решимость, действия умелые и эффективные.

Беллис видела все в немыслимых подробностях. Она воспринимала происходящее как ряд картинок, гелиотипов, вспыхивающих одна за другой в темноте. Звуки словно не были связаны с тем, что она видела, — просто металлическое гудение под черепной коробкой.

Она видела капитана и Камбершама — те выкрикивали слова команды с полубака, стреляли из пистолетов, спешно перезаряжали их. Моряки в синей форме дрались с неумелым отчаянием. Мичман-какт бросил свой сломанный клинок и свалил одного из пиратов сокрушительным ударом кулака, но сам закричал от боли, когда товарищ упавшего вонзил клинок ему в руку и из раны хлынула живица. Группа перепуганных матросов, вооруженных мушкетами со штыками, атаковала пиратов, но замешкалась, и этим воспользовались два переделанных с короткоствольными ружьями. Два молодых матроса с воплями повалились на палубу, рядом падали окровавленные куски мяса и шрапнель.

Беллис увидела между мачтами издававшие мерное жужжание три или четыре фигуры, привязанные к воздушным шарам, как и первый разведчик. Мерно жужжа, они пролетали низко над толпой и стреляли в нее из кремневых пистолетов.

Лужи крови растекались по палубе.

Все чаще и чаще раздавались крики. Беллис дрожала, кусая губы. В этой сцене было что-то нереальное. Насилие было ужасным и отвратительным, но в широко раскрытых глазах матросов читалось недоумение — они не могли поверить, что все это происходит на самом деле.

Пираты размахивали тяжелыми ятаганами, стреляли из коротких пистолетов. В своей цветастой одежде они походили на уличный сброд, но действовали споро и дисциплинированно, дрались как настоящие солдаты.

— Проклятие! — прокричал капитан Мизович, затем поднял голову и выстрелил.

Один из летунов дернулся, голова его откинулась назад, фонтаном хлынула кровь. Он судорожно вцепился в ремень, освобождая балласт, который полетел вниз, словно большие куски помета. Тело стало подниматься и, вращаясь, легко понеслось в облака.

Капитан отчаянно жестикулировал.

— Перегруппироваться к херам! — кричал он. — Убейте этого ублюдка на полуюте!

Беллис повернула голову, но не увидела названную капитаном цель. Однако слышала, как он рядом с ней отдает короткие команды. В ответ налетчики прекратили отдельные схватки и образовали плотный строй. Они целились в офицеров, пытаясь прорваться сквозь ряды матросов, блокирующих подходы к мостику.

— Сдавайтесь! — раздался голос совсем рядом с ее окном. — Сдавайтесь, и все это закончится.

— Прикончите этого сукина сына! — крикнул капитан команде.

Пять или шесть матросов пробежали мимо окна Беллис с саблями и пистолетами наготове. На несколько мгновений наступила тишина, потом раздался глухой звук и слабое потрескивание.

— О, Джаббер!.. — послышался истерический крик, внезапно прервавшийся рвотными спазмами. Раздались новые вопли.

Двое из матросов, бросившихся исполнять приказ капитана, снова оказались в поле зрения Беллис, и при виде их она вскрикнула. Сделав несколько нетвердых шагов, они свалились на палубу, истекая кровью, и через несколько мгновений умерли. На одежде и телах было немыслимое количество ран, словно противник превосходил их числом в сто раз. На них не осталось живого места — нельзя было отыскать и пяти-шести дюймов неповрежденной кожи. Головы превратились в сплошное кровавое месиво.

Беллис в ужасе дрожала, прикрывая пальцами рот. В этих ранах было что-то совершенно неестественное. Они словно переходили из одного состояния в другое — глубокие порезы внезапно становились мелкими, незначительными. Но кровь, лившаяся из них, была самая настоящая, и люди были мертвее мертвого.

Капитан потрясенно смотрел на них. Беллис слышала в воздухе какой-то шелест. Потом раздались два жалобных вскрика и удары тел о палубу.

Последний из матросов метнулся мимо Беллис — он мчался назад, вопя от ужаса. По его затылку с тупым звуком ударил приклад кремневого ружья. Матрос упал на колени.

— Ах ты, недорезанная свинья! — вскрикнул капитан Мизович. Голос его был полон ненависти и страха. — Ах ты, колдун проклятый!

И тут в поле зрения Беллис появился человек в сером, который медленно шел, не обращая внимания на капитана. Он был невысок и двигался с заученной легкостью, неся свое мускулистое тело так, словно он был значительно стройнее, чем на самом деле. На нем были кожаные доспехи и темная одежда со множеством карманов, ремешков и кобур; она насквозь пропиталась красным. Лица его Беллис не видела.

Он подошел к упавшему, держа в руке прямой меч, с которого капала кровь.

— Сдавайся, — тихо сказал он человеку перед ним. Тот поднял на него полный ужаса взгляд и, не отдавая отчета в том, что делает, потянулся к своему ножу.

Человек в сером мгновенно подпрыгнул с разворотом, согнув при этом ноги и руки. Вращаясь, словно в танце, он стремительно выкинул вперед ногу и пяткой ударил в лицо упавшего матроса, отчего тот опрокинулся на спину. Матрос распростерся на палубе, истекая кровью, — то ли мертвый, то ли без сознания. Приземлившись на палубу, человек в сером замер, словно и не двигался.

— Сдавайтесь, — громко закричал он, и экипаж «Терпсихории» дрогнул.

Они проигрывали сражение.

Тела лежали на палубе, как мусор, умирающие взывали о помощи. На большинстве мертвецов была синяя форма торгового флота Нью-Кробюзона. Ежесекундно с подлодки и разведкатеров прибывали все новые и новые пираты. Они окружили матросов «Терпсихории» на главной палубе.

— Сдавайтесь! — снова крикнул серый. Говорил он с акцентом, незнакомым Беллис. — Бросайте оружие, и останетесь живы. А попробуете поднять на нас руку, будем уничтожать вас, пока не поумнеете.

— Боги тебе в печень… — закричал было капитан Мизович, но командир пиратов прервал его.

— Сколько еще своих людей вы хотите погубить, капитан? — театральным голосом произнес он. — Прикажите им бросить оружие, и они не будут чувствовать себя предателями. В противном случае вы приказываете им умереть. — Он вытащил из кармана кусок фетра и начал протирать свой клинок. — Решайте, капитан.

На палубе воцарилась тишина, нарушаемая только звуком двигателей аэронавтов.

Мизович и Камбершам обменялись несколькими фразами, потом капитан окинул взглядом ошеломленную, испуганную команду и выбросил вверх руки.

— Бросайте оружие, — прокричал он. Последовала короткая пауза, потом люди подчинились приказу. Мушкеты, пистолеты, короткие сабли падали на палубу с глухим стуком.

— У вас преимущество, сэр, — выкрикнул он.

— Оставайтесь на месте, капитан, — сказал человек в сером. — Я подойду к вам.

Он обратился на соли к пиратам, стоящим рядом с ним, перед окном Беллис. До нее донеслось что-то вроде «пассажиры», и голова закружилась от притока адреналина.

Беллис вся сжалась и замерла — из коридоров слышались крики пассажиров, которых пираты выводили наверх.

Она услышала голос Иоганнеса Тиарфлая, жалобные рыдания Мериопы, испуг в словах обычно высокопарного доктора Моллификата. Раздался выстрел, а за ним — надрывный вопль.

Беллис слышала протестующие, с нотками ужаса голоса пассажиров, которых выгоняли на главную палубу.

Пираты действовали методично. Беллис замерла в своем шкафу, но ей было слышно, как хлопают двери — пираты обыскивали помещения. Она в отчаянии попыталась забаррикадировать дверь шкафа, но человек в коридоре легко распахнул ее. Беллис увидела его лицо — мрачное, забрызганное кровью, — увидела мачете в его руке, и всякое желание сопротивляться оставило ее. Она уронила бутыль, которой было вооружилась, и человек выволок Беллис наружу.


Команда «Терпсихории» числом около сотни выстроилась в конце палубы; вид у моряков был несчастный и побитый. Убитых сбросили за борт. Пассажиры сбились в тесную группу чуть в стороне от команды. Кое у кого виднелись ссадины или были разбиты носы — например, у Иоганнеса.

В толпе пассажиров, неприметный в своем коричневом одеянии, униженный и жалкий, наравне с остальными, с опущенной головой стоял Сайлас Фенек. Он отвел взгляд, когда Беллис украдкой посмотрела на него.

В центре «Терпсихории» стоял ее дурно пахнущий груз — десятки переделанных, выгнанных из трюмов. Они были абсолютно сбиты с толку происходящим и жмурились на ярком свету, недоуменно поглядывая на пиратов.

Пираты в цветастых одеждах забрались на мачты; некоторые сбрасывали мусор с палубы за борт. Они окружили палубу и навели ружья и луки на пленников.

Чтобы вывести наверх всех перепуганных и недоумевающих переделанных, потребовалось немало времени. Когда проверили зловонные трюмы, обнаружилось несколько трупов. Их сбросили в море, где металлические конечности и вставки быстро утащили тела на дно.

Огромная подлодка, причаленная к «Терпсихории», вальяжно покачивалась на волнах. Оба судна синхронно подрагивали.

Одетый в серое вожак пиратов медленно повернулся к пленникам. И тут Беллис впервые увидела его лицо.

Ему было, как ей показалось, под сорок. Коротко стриженные седеющие волосы, волевое лицо, грустные, глубоко посаженные глаза, печальные очертания плотно сжатых губ.

Беллис стояла рядом с Иоганнесом, поблизости от безмолвных офицеров. Человек в кожаных доспехах подошел к капитану. Проходя мимо пассажиров, он задержал свой взгляд на Иоганнесе, потом неторопливо отвернулся.

— Ну что ж, — сказал капитан Мизович голосом достаточно громким, чтобы его услышали многие, — «Терпсихория» в ваших руках. Я так понимаю, вы хотите получить выкуп? Но должен предупредить, что, какая бы держава ни стояла за вами, вы совершили непоправимую ошибку. Нью-Кробюзон вам это не спустит с рук.

Вожак пиратов, выдержав паузу, сказал:

— Нет, капитан. — Теперь, когда ему не нужно было перекрикивать шум схватки, голос его звучал мягко, почти по-женски. — Нам не нужен выкуп. Державу, которую я представляю, ничуть не интересует Нью-Кробюзон. — Он встретился взглядом с Мизовичем и медленно, торжественно покачал головой. — Совершенно не интересует.

Он, не глядя, протянул руку за спину, и один из его людей вложил в нее кремневый пистолет. Человек со знанием дела осмотрел оружие, проверил полку.

— Ваши люди храбры, но не умеют сражаться, — сказал он, взвешивая пистолет в руке. — Вы отвернетесь, капитан?

На несколько мгновений над палубой повисла тишина. Когда Беллис поняла, что имел в виду вожак, у нее словно что-то оборвалось внутри, а ноги чуть не подогнулись.

Капитан и остальные одновременно поняли смысл сказанного. Послышались тихие вскрики. Глаза Мизовича расширились, лицо исказилось ужасом и ненавистью. Эмоции на нем в уродливой борьбе вытесняли друг друга. Рот его скривился, открылся, затем закрылся.

— Нет, сэр, я не буду отворачиваться, — закричал он наконец, и у Беллис перехватило дыхание при звуках его голоса, истерически надтреснутого, сломленного ужасом. — Не буду, чтоб вам сдохнуть, сэр, сучий вы трус, сэр, говно собачье…

Человек в сером кивнул.

— Как угодно, — сказал он, поднял пистолет и выстрелил капитану Мизовичу в глаз.

Череп капитана взорвался осколками кости и кровью, а сам Мизович рухнул на палубу со злобным и глуповатым выражением на изуродованном лице.

Раздался хор вскриков и недоуменных возгласов. Стоявшего рядом с Беллис Иоганнеса шатнуло, он издал какой-то утробный звук. Тошнота подступила к горлу Беллис, но она подавила рвоту. Дыхание ее участилось, она глядела во все глаза, как на палубе в луже крови дергается мертвец. Беллис наклонилась, опасаясь, что ее все же вырвет.

Где-то у себя за спиной она услышала голос сестры Мериопы, которая начала читать молитву «Плач Дариоха».

Убийца взял другой пистолет — заряженный и взведенный — и повернулся к офицерам.

— О Джаббер, — вырвалось у Камбершама. Голос его дрожал, он оторвал взгляд от мертвого тела Мизовича и посмотрел на пирата. — О Джаббер милостивый, — прошептал он и закрыл глаза.

Человек в сером выстрелил ему в висок.

— О, боги! — раздался чей-то истерический вопль.

Офицеры закричали; отчаянно вертя головами, они пытались отодвинуться подальше. Грохот двух выстрелов продолжал отдаваться над палубой, словно призрачное эхо.

Люди орали. Некоторые офицеры попадали на колени, умоляя о пощаде. Кровь стучала у Беллис в висках.

Человек в сером быстро взобрался по трапу на полубак и оттуда окинул взглядом палубу.

— Убийств больше не будет! — прокричал он, сложив руки рупором.

Он дождался, когда стихнут вопли ужаса.

— Убийств больше не будет, — повторил он. — Нам были нужны только двое. Вы меня слышите? С этим покончено.

Он поднял руки, когда шум на палубе снова стал усиливаться — на сей раз шум недоумения и неуверенного облегчения.

— Слушайте меня, — прокричал человек. — Я хочу вам кое-что сообщить. Вы, те, кто в синем, моряки торгового флота Ньо-Кробюзона! Ваша морская служба закончилась. Вы, младшие лейтенанты и мичманы, должны пересмотреть свое положение. Там, куда мы направляемся, нет места для тех, кто верен Нью-Кробюзону.

Беллис, перепуганная и отчаявшаяся, бросила испытующий взгляд на Фенека — тот свирепо разглядывал свои узловатые руки.

— Вы… — продолжал человек, обращаясь к мужчинам и женщинам из трюма. — Вы больше не переделанные и не рабы. Вы… — Он посмотрел на пассажиров. — Вы должны пересмотреть свои планы насчет новой жизни.

Он обвел взглядом недоумевающих пленников. К ним неторопливо текли струйки крови от трупов капитана и старшего офицера.

— Вы должны отправиться со мной, — сказал человек, повышая голос, чтобы услышали все, — в новый город.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник