Шестое чувство, или Тайна кузьминского экстрасенса

Глава третья

Просторное помещение в виде цилиндра, увенчанного высоким куполом, представилось моему взору. Часть стены была занята стеллажами с книгами, а слева и справа от стеллажей удачно расположилось десятка два неземных картин, удивительных, чудесных и необычных одновременно. Массивные бархатные портьеры скрывали значительную часть стены и придавали комнате респектабельный вид. Помещение заливал мягкий голубоватый свет, нежные, чуть слышные звуки, напоминающие музыку и навевающие сон, таяли в воздухе. Мебели почти не было, лишь несколько глубоких кресел да небольшой журнальный столик под изящным торшером – вот и вся нехитрая обстановка этого странного помещения.

В одном из кресел сидел командир звездолёта и лениво перебрасывал большие листы какого-то красочного, со вкусом иллюстрированного журнала.

– Добро пожаловать на наш звездолёт! – отложив журнал в сторону, сказал он и приветливо улыбнулся. – Чувствуйте себя здесь как дома.

– Хорош дом! – проворчал я в ответ. Чувство глубокой обиды не проходило.

И тут меня прорвало.

– Вы террорист! – завизжал я фальцетом, гневно вращая глазами. – Вы мафиози! Такие, как вы, убили Альдо Море и Улофа Пальме! А Кеннеди? Зачем вы убили Кеннеди? Он вам что – дорогу перешёл?

Далее я понёс такую чепуху, что всякий нормальный человек не выдержал бы и минуты, но командир звездолёта был исключительно гостеприимным хозяином: он терпеливо слушал и лишь вежливо улыбался.

Выговорившись, я тяжело рухнул в кресло и вытер со лба пот.

Командир встал, подошёл к стене и раздвинут портьеры.

– А теперь, любезнейший Николай Николаевич, соблаговолите взглянуть сюда.

Портьера скрывала средних размеров окно, или, как говорят в таких случаях, иллюминатор. За толстыми стёклами царила чёрная пустота бездонной ночи со светящимся голубым шаром посредине.

– Что это? – почему-то шёпотом спросил я, смутно подозревая истину.

– Это ваша Земля, – как бы невзначай ответил командир, снова берясь за журнал.

Я бросился к окну. Передо мной действительно была Земля. И хотя я никогда не видел её вот так, сразу, всю целиком, я её узнал. И узнал бы, наверное, среди тысяч других таких же шариков, узнал бы тотчас, и не глазами, а сердцем. Потому что в этот миг я понял, что какая-то невидимая нить, связывающая меня с чем-то очень родным и дорогим, натянулась и вот-вот оборвётся… Голубой шар заметно уменьшался в размерах.

«Значит, это правда!..»

– Конечно, правда! – подхватил мою мысль командир. – Теперь вы, Николай Николаевич, надеюсь, поняли, что никакие мы не террористы…

– Самые настоящие террористы! – перебил я его – Вы космические террористы! Вы похищаете людей и продаёте их в рабство на соседние планеты. Уж не на Марс ли вы меня везёте, чёрт побери?..

– Марс уже позади. Смотрите, да и вся ваша Солнечная система давно растаяла в бесконечности… Послушайте, Николай Николаевич, давайте поговорим серьёзно. – Тон командира стал суровым и решительным. – Наша встреча не случайна. Я прилетел именно за вами и именно вас я должен доставить на нашу планету. Таков приказ. Но, как я теперь убедился, своё согласие на этот полёт я дал слишком поспешно. Не думал, что мне придётся вступать в конфликт с совестью, а совесть моя на вашей стороне, хотя разум не в состоянии понять, почему вы противитесь столь редкой и, пожалуй, единственной в вашей жизни возможности посетить чужую планету. Ну да Бог с ней, с возможностью. Уговаривать я вас больше не буду, потому что это бессмысленно. Ваши доводы меня не убедили и не убедят, так же как и мои вас. Давайте останемся каждый при своём мнении, тем более что не они сейчас руководят нашими действиями. Наши судьбы вершит Совет, его сила и мысль движут этим звездолётом, а я всего лишь исполнитель его воли. Приказ должен быть выполнен. Во что бы то ни стало. Я человек долга. Простите меня.

Последние слова прозвучали отрывисто и глухо. Командир звездолёта тяжело поднялся с кресла и подошёл к иллюминатору.

– Я ведь звёздный разведчик, а не боевик из группы захвата, – произнёс он тихим, печальным голосом, глядя в бездонную тьму. – Нет, больше на подобные авантюры я своего согласия не дам. Хватит! Третья сотня на исходе… – Он обернулся и вплотную подошёл ко мне. – Не так я представлял себе нашу встречу, любезный мой друг, совсем не так. Не думал я, что придётся увозить вас силой. Что ж, такова судьба… Ещё раз простите меня.

Я смутился. Мне стало искренне жаль его.

– Ну, будет вам, – проворчал я с чуть заметными нотками сочувствия в голосе. – Что ж, я понимаю… Приказ… Что ж… Сам в армии служил… Святое дело… Приказы надо выполнять…

– Вы правда не сердитесь на меня? – обрадовался командир, порывисто хватая меня за руку. – Вы ведь понимаете, что я не по своей воле… Но клянусь вам, вы не пожалеете об этом полёте! Это будет прекраснейшее путешествие! Вот увидите. Не верите?

Командир снова искрился улыбкой, отличное расположение духа вновь снизошло на него.

– Нет, почему же, верю, – пробормотал я, тупо уставившись в стену. – Ведь другого мне не остаётся…

– Вот и отлично! Верьте! Верьте, Николай Николаевич, дорогой мой! Вы прекрасно проведёте время, ручаюсь вам! А пока мы ещё в пути, я поведаю вам кое-что о нашей планете. Вам это будет интересно.

– Валяйте. – Я устало махнул рукой и плюхнулся в кресло. Я сдался. А что мне ещё оставалось делать?..

– Итак, – начал командир звездолёта, устраиваясь в кресле напротив меня, – наша цивилизация расположена на далёкой планете, которая вашей науке ещё неизвестна…

Более часа длился рассказ звездолётчика. Сначала рассеянно, а потом всё более и более увлекаясь, внимал я ему. О своей планете, которую командир называл почему-то Большим Колесом, он говорил с упоением и чувством нескрываемой гордости. Выяснилось, что обе планеты – Земля и Большое Колесо – практически почти ничем не отличаются друг от друга. Их радиусы, масса, химический состав – всё было схожим, различия заключались лишь в незначительных деталях.

– И нет в этом ничего удивительного, дорогой Николай Николаевич, – продолжал командир звездолёта. – Наши звёздные системы имеют одинаковую структуру и похожи друг на друга так, как могут быть похожи лишь единоутробные близнецы. И это несмотря на огромное расстояние, отделяющее их. Наше Солнце имеет девять планет, и Большое Колесо, так же как и ваша Земля, вращается по третьей от центра орбите. Наш год равен вашему, а сутки – вашим суткам. Ну а теперь скажите мне, дорогой Николай Николаевич, почему наши планеты, столь похожие с точки зрения астрономической науки, должны отличаться по другим параметрам? Не знаете? Так я вам отвечу. Они не только не должны отличаться, они обязаны быть одинаковыми. Посудите сами, Николай Николаевич, Вселенная создала совершенно одинаковые предпосылки, например, для возникновения жизни на наших планетах, а это значит, что сама жизнь, её формы, темпы развития, эволюция, разум, наконец, должны быть если не совсем идентичными, то близкими к этому. А почему? Да потому, что одни и те же причины вызывают одинаковые следствия. Это закон природы. А отсутствие у нас бровей или, скажем, подбородка – это, так сказать, небольшой штрих к портрету, вольность художника, коим является Природа. Таких мелких отличий у нас множество, но в общем мы похожи, это вы должны себе уяснить, дорогой мой Николай Николаевич…

Дверь бесшумно ушла в стену, и на пороге возник высокий человек в синем комбинезоне. Он был молод, черноволос и широкоплеч, глаза его светились лукавством. Отсутствие у него бровей и подбородка делали его похожим на моего гостеприимного хозяина, будь он неладен…

Командир устремил на вошедшего гневный взгляд и не отрывал его с полминуты, лишь высокий лоб его порой хмурился, да пальцы рук нервно выбивали дробь по пластиковой поверхности столика. Молодой инопланетянин стоял, смущённо потупив взор, и изредка вскидывал на командира виноватые глаза. Но вот обмен взглядами окончился, командир кивнул, и молодой человек бесшумно удалился.

– Вот он, голубчик, – сказал командир, когда мы вновь остались вдвоём. – Это тот самый бортинженер, о котором я вам говорил. Вы не волнуйтесь, Николай Николаевич, я его пропесочил, долго помнить будет.

– Да когда же вы успели? – удивился я.

Командир снисходительно улыбнулся.

– Николай Николаевич, какой же вы, право, ещё ребёнок. Вы что же думаете, две тысячи лет, которые нас разделяют, – так, пустой звук? Вы за свои сто лет вон что успели сделать. Ну вспомните, Николай Николаевич, каков был уровень развития вашей науки в конце прошлого столетия? Вспомнили? Появился первый паровой двигатель, заявило о своём существовании электричество, Дарвин создал теорию эволюции. А сейчас? Вы чувствуете, как далеко шагнула ваша наука? Могли бы вы в прошлом веке представить себе, например, такие понятия, как генетика, электроника, кибернетика, компьютер? Космос, в конце концов? А сейчас в этом каждый школьник разбирается. А ведь научно-технический прогресс не стоит на месте, он, как вам известно, ускоряется, и чем дальше, тем быстрее. Ни один ваш писатель-фантаст даже вообразить себе не может, что будет на Земле через две тысячи лет. Просто не хватит фантазии, настолько вы ещё примитивно мыслите. А ведь мы «обогнали» вас именно на такой срок. Мы – это вы через две тысячи лет. Так неужели вы, уважаемый Николай Николаевич, думаете, что наша наука, на несколько порядков превосходящая вашу, не в состоянии создать более совершенного способа общения, нежели обыкновенная человеческая речь? Ведь речь имеет массу недостатков, затрудняющих и замедляющих обмен информацией. Взять, к примеру, языковой барьер. Или трудность общения между людьми разного интеллектуального уровня, словарный запас которых во многом различен. Ведь что такое человеческая речь? Набор слов. А что такое слова? Символы, эквиваленты, с помощью которых человек пытается обозначить весь набор образов, мыслей, чувств и их оттенков, каких-то абстрактных понятий, заложенных тем или иным способом в его мозг. Но ведь слова не передают и десятой доли того, что хочешь выразить. Так не лучше ли исключить их из общения и передавать информацию напрямую, из мозга в мозг? Ведь тогда гарантируется полная достоверность информации, передаваемой одним собеседником другому. В вашем мозгу воспроизводится именно тот образ, который я хотел бы вам передать.

– Но ведь это же гипноз! – воскликнул я.

– Отнюдь. Гипноз предполагает подчинение воли одного человека воле другого. А в нашем случае – обыкновенная передача мысли на расстояние. Мозг – одновременно приёмник и передатчик информации. Он и у вас, землян, выполняет те же функции, но у вас обмен информацией происходит посредством ушей и речевого аппарата, мы же осуществляем этот процесс с помощью специальных рецепторов, которые, кстати, есть у каждого человека, и у землян в том числе. Другое дело, что вы не знаете, как ими управлять. Так вот, дорогой Николай Николаевич, люди на нашей планете уже более восьмисот лет пользуются этим необычным для вас способом общения. Восемь веков назад наши учёные решили привить человечеству способность принимать и передавать мысли без слов. И лишь спустя долгие годы усердных трудов и поисков им, наконец, удалось добиться успеха. Новому способу общения начинали учить детей чуть ли не с рождения, и часто случалось так, что говорить и понимать человеческую речь ребёнок начинал позже, нежели напрямую общаться с мозгом родителей. А через несколько поколений эта способность проникла в аппарат наследственности, и теперь вместе с генами родителей передаётся потомству. Отпала необходимость учить людей новому способу общения (у вас он, кажется, называется телепатией?), дети рождались, уже владея им. Значение человеческой речи, а, следовательно, и слов, заметно уменьшилось. Люди замолчали, количество книг сократилось, театры и кинематограф опустели, а телевизоры вообще перестали включать. Дело в том, что нашей науке удалось разработать некое устройство, которое позволило записывать мысли, ну, скажем, на магнитную ленту, или передавать их по проводам. Включаешь утром радио, а оттуда бесшумным потоком льются чьи-то мысли, скажем, того же диктора, и рождаются в твоём мозгу одна картина за другой, и «видишь» ты всё это также отчётливо и ясно, как если бы сам присутствовал, например, при уборке урожая или при запуске космического корабля. А не хочешь радио, – пожалуйста, к твоим услугам магнитофон! Ставишь кассету с записью любимой книги и всё её содержимое как бы перекачивается в твой мозг, причём процесс этот протекает без единого звука. Разумеется, разговаривать мы не перестали, и книги у нас сохранились, кроме того, слова, являющиеся кирпичиками человеческой речи, совершенно упразднить нельзя, хотя на первых порах и предпринимались подобные попытки. В некоторых случаях слова незаменимы, к примеру, в большом городе без указателей и соответствующих надписей ориентироваться просто невозможно. Есть множество других примеров, когда слова являются единственным способом передачи информации. Но из общения между людьми они почти совершенно исчезли. Новый способ общения резко увеличил границы возможностей людей. Кроме того… Я вас не утомил, Николай Николаевич?

– Нет, нет! Что вы! – воскликнул я, чувствуя всё возрастающий интерес к словам инопланетянина. – Продолжайте, это очень интересно.

Командир улыбнулся.

– И всё же я вас утомил. Вы ведь голодны, не так ли? Можете не отвечать, я и так знаю, что голодны. Сейчас как раз время обеда, а посему я предлагаю вам перекусить. Как вы на это смотрите, Николай Николаевич?

Он был трижды прав: я был голоден, как волк.

– Да я вообще-то не прочь… Неудобно как-то, – неуверенно произнёс я.

– Да вы не стесняйтесь, Николай Николаевич! – Командир вскочил с кресла. – И не бойтесь! Кухня у нас отменная, и ресторан наш не из последних. Неужели вам не интересно, любезный гость, взглянуть, а заодно и отведать, кулинарное творение рук представителей иной цивилизации? По пути в ресторан мы могли бы осмотреть наш звездолёт. Ведь вас как инженера не может это не заинтересовать. Верно? Я, Николай Николаевич, перед вами в долгу, и теперь позвольте мне быть вашим гидом.

Дверь бесшумно отворилась, и командир звездолёта повёл меня по длинным коридорам, чем-то напоминающим мне моё родное НИИ. Любопытство взяло верх над всеми остальными чувствами, и я, осознав, наконец, всю неординарность ситуации, весь превратился в слух и зрение. Новый знакомый водил меня по звёздному кораблю, подробно и обстоятельно рассказывая об устройстве различных механизмов и приборов, объясняя принцип их действия и показывая их в работе. Бесконечные коридоры, повороты, лестницы, лифты, разного рода помещения, многокомнатные каюты для обслуживающего персонала – всё это создавало у меня впечатление о совершенно невероятных размерах космического корабля. Меня приятно поразило то обстоятельство, что большая часть звездолёта была отведена под помещения, обеспечивающие досуг и отдых звездолётчиков. Помимо персональных кают, имеющих все мыслимые и немыслимые удобства, моим глазам открылись огромная библиотека, кинозал, оранжерея, служившая одновременно и парком для отдыха, и даже плавательный бассейн.

– Вы, верно, заметили, Николай Николаевич, комфорту у нас уделено особое внимание, – сказал командир звездолёта, отвечая на мои мысли. – Но иначе нельзя. Ведь мы иногда годами не покидаем борта звездолёта, и для многих членов экипажа большая часть жизни протекает именно здесь, в Космосе. В частности, для меня. Здесь мой дом, а дом должен быть благоустроенным.

Я кивал, соглашаясь со своим проводником. И тут одна мысль вдруг пришла мне на ум.

– А как же невесомость? Здесь её совсем не чувствуется.

– Искусственная гравитация, – односложно ответил командир. – Это вы должны знать.

– Да, что-то такое слышал, – неуверенно пробормотал я, понятия не имея, что это за штука.

Мы двинулись дальше по коридору, освещаемому призрачным зеленоватым светом. Звук шагов тонул в мягких пластиковых полах, и идти было легко и приятно. Кондиционированный воздух освежал моё пылающее лицо, я неустанно вертел головой и уже порядком успел натереть шею о ворот своей куртки. Пахло фиалками.

Корабль словно вымер.

– А где же люди? – спросил я в недоумении.

Командир звездолёта улыбнулся – в который уже раз.

– Сейчас время обеда, и весь персонал собрался в ресторане. Кстати, ждут нас. Идёмте скорее, Николай Николаевич, я ведь вас ещё не представил.

Через пару минут мы вошли в великолепнейший ресторан. В канделябрах, вделанных в стены, горели свечи, в дальнем конце зала ненавязчиво тлел камин, отбрасывая слабые отблески на дубовые панели, покрывающие стены, на небольших столиках стояли изящные хрустальные вазы с голубыми розами в них, в воздухе носился и незримо присутствовал манящий аромат чудесных цветов и пряный запах отменно приготовленных кушаний. Около двадцати человек, среди которых было и несколько женщин, молча поглощали пищу. При виде командира с гостем все встали и склонили головы в вежливом поклоне. Командир обвёл зал пристальным взглядом и громко произнёс:

– Николай Николаевич Нерусский, первый человек с Земли, которому суждено посетить нашу планету. Прошу любить и жаловать. А это, – он обратился ко мне, обводя рукой зал, – наша команда.

– Они что, понимают по-русски? – удивился я.

Командир усмехнулся.

– Они понимают мои мысли, а речь предназначена для вас… Прошу садиться.

Мы расположились за свободным столиком, и тут же неведомо откуда выпорхнул белоснежный официант и в мгновение ока заставил стол дымящимися кушаниями. Задвигались стулья, застучали вилки, и персонал вновь принялся за прерванную трапезу. Никто, казалось, не обращал внимания на гостя с другой планеты.

– Угощайтесь, Николай Николаевич, – сказал командир звездолёта, – вам понравится. У нас отменные повара. И пища вся натуральная, никаких консервов… Кстати, в отношении спиртного у нас запретов нет. Если хотите…

– А можно? – недоверчиво спросил я, почувствовав внезапную потребность промочить горло чем-нибудь горячительным.

– Отчего же нет!

– А что у вас есть?

– Всё! – командир сделал широкий жест руками. – И наши напитки есть, и ваших земных хватает… Коньяк? Водка? Бренди? А может, рейнвейн?

– Водку, пожалуйста, – почему-то смутившись, сказал я. – «Золотое кольцо»… если можно.

И как по мановению волшебной палочки на столе возникла непочатая поллитровка со знакомой этикеткой.

– Московского разлива, – прокоментировал командир. – Приступайте!

Обед, действительно, был неземным как в прямом, так и в переносном смысле. Никогда ещё не чувствовал я такого удовлетворения от процесса поглощения пищи. Особенно импонировало мне то, что командир не отказался составить мне компанию в распитии бутылочки огненной жидкости.

– За наше знакомство! – сверкая ослепительной улыбкой, провозгласил командир. Я ответил тостом за дружбу всех планет и миров, после чего трапеза возобновилась.

– Продолжим наш разговор, – сказал командир после того, как мы несколько утолили свой голод. – Теперь вы, надеюсь, знаете, уважаемый Николай Николаевич, каким образом я отчитал своего бортинженера, – вон он, кстати, сидит? Для этого совсем необязательно было подвергать и его, и ваш слух не совсем благозвучными словосочетаниями – он меня и так отлично понял… Ещё по одной? Ваше здоровье!.. Понимаете, Николай Николаевич, мозг людей у нас открыт друг для друга, но если человек хочет скрыть свои мысли от посягательства не совсем тактичных собеседников или даже лиц посторонних, то стоит лишь заблокировать свой мозг обычным мысленным приказом, и никто уже не в состоянии будет проникнуть в тайники его сознания. Многие так и делают, и я считаю это правильным, ибо на первых порах у нас появилось много любопытных, получавших огромное удовольствие от копания в чужих мыслях… Ваше здоровье!..

Откуда-то сверху полились чарующие звуки неземной музыки, и мысли мои сразу приняли иное направление.

– Но, согласитесь… э-э… как вас… – начал было я, но запнулся, смущённо опустив глаза.

– Какой же я осёл! – хлопнул себя по лбу командир. – Я же не представился! Какая бестактность!.. Арнольд Иванович, – слегка привстав со стула, церемонно произнёс он. – Страшно перед вами извиняюсь, дражайший Николай Николаевич, и терзаюсь мыслью о нанесённом вам оскорблении.

– Арнольд Иванович? – недоумённо спросил я. – Гм…

– Это земной аналог моего имени, – пояснил он. – Моё настоящее имя слишком сложно для вашего языка, да оно вам и не нужно. А вообще-то за мной закреплено несколько имён, для каждой планеты, населённой разумными существами, – своё. У нас все звездолётчики, общающиеся с другими мирами, имеют по несколько имён. Для вас я Арнольд Иванович… Так что вы хотели мне сказать, уважаемый Николай Николаевич?

– Согласитесь, Арнольд Иванович, – начал я, – человеческий голос таит в себе много прекрасного и, лишившись возможности слышать его, вы многое потеряли. Наша Земля знает множество талантливых певцов, их голоса мы слышим с самого раннего детства, это наша культура, наша гордость. И вы хотите лишить людей такой прелести? Может быть, уже лишили? Да что певцы! Сам по себе человеческий голос бесконечно красив и прекрасен, с его интонациями, оттенками, настроениями… Вы рационалисты, вы во всём ищете выгоду, удобство, забывая о прекрасном. Отметая слова, вы отмели и совершенствуемый веками человеческий голос. А речь? Как она красива в устах поэта или оратора! Далее, вы упомянули про языковый барьер. Но и здесь вы правы лишь наполовину. Что из того, что я не знаю итальянского? Зато с каким удовольствием я слушаю оперы Россини на его родном языке! А слабые познания в английском не мешают мне восхищаться голосом Джона Леннона или, к примеру, Давида Байрона. Ваши слова напомнили мне бытовавшие в начале века рассуждения о том, что с появлением кинематографа отпадёт необходимость в театре, а фотография вытеснит и уничтожит живопись. Однако же они существуют! И будут существовать вечно, потому что это искусство, а в искусстве нуждаются как те, кто его создаёт, так и те, для кого оно создаётся, то есть люди.

Арнольд Иванович захлопал в ладоши и рассмеялся.

– Браво, Николай Николаевич! Браво! Не в бровь, а в глаз! Положили на обе лопатки. Вы правы, тысячу раз правы. Действительно, человеческий голос должен жить, в этом я с вами совершенно согласен. Были у нас в своё время перегибы в этой области, многие специалисты ратовали за то, чтобы полностью упразднить живую речь как пережиток прошлого. Но в конце концов восторжествовала точка зрения так называемых умеренных, совпадающая с вашей, дорогой Николай Николаевич. Вы правы, голос и живая речь необходимы как один из элементов эстетического воспитания человека. И поэтому у нас есть и опера, и эстрада, и фольклор.

Из общения между людьми речь тоже не исчезла бесследно, но здесь она используется в основном не для передачи информации, а, скорее, для выражения чувств, их оттенков, настроения. В последнее время у нас появилась тенденция к возврату былого значения человеческого голоса и речи. В конце концов у нас поняли, что необходимо рациональное сочетание обеих форм общения, и что эти формы должны не взаимоисключать, а дополнять друг друга.

– Вот это другое дело, – удовлетворённо хмыкнул я. – Так ещё жить можно.

– А вы молодец, – хитро подмигнул Арнольд Иванович, раскрасневшийся от выпитого спиртного, – прямо в точку попали… Ещё по одной?..

Время шло. Я чувствовал себя великолепно. Изысканный обед вкупе со спиртным поднял настроение, я расслабился и сам не заметил, как закурил. Спохватившись, я смутился и хотел было загасить папиросу, но Арнольд Иванович остановил меня жестом руки.

– Курите, курите, Николай Николаевич, я рад, что вы чувствуете себя здесь столь непринуждённо. Теперь-то вы убедились, что я не враг вам?

Я с готовностью кивнул.

– Я рад, – продолжал Арнольд Иванович, – что смог заслужить ваше доверие, и буду просто счастлив, если заслужу вашу дружбу.

От переполнявших меня чувств я не мог произнести ни слова и лишь протянул руку через весь стол. Мы обменялись крепким рукопожатием. Надо сказать, мировой мужик оказался этот Арнольд Иванович.

– Рукопожатие двух миров, – прокоментировал этот факт командир звездолёта и засиял белозубой улыбкой.

Обед подходил к концу. Люди начали покидать зал ресторана, молча кивая на ходу командиру и мне. Скоро мы остались вдвоём. Арнольд Иванович широко зевнул и сказал:

– Мы в пути уже два с половиной часа. Через тридцать минут будем на месте.

– Быстро добрались, – удивился я. – Неужели вы так близко от нас?

Арнольд Иванович пожал плечами.

– Да в общем-то рядом, каких-нибудь двадцать парсеков.

– Сколько?!

Арнольд Иванович снова улыбнулся.

– Николай Николаевич, ваша наивность не знает пределов. Мы ведь летим со сверхсветовой скоростью. Вы хоть понимаете, что это значит?

– Н-нет… – обалдело пробормотал я, потрясённый услышанным.

– То-то. Ну что такое три часа? Так, пустяк. Для нас слетать на Землю – это всё равно, что для вас съездить в местную командировку. Всё рассчитано по минутам, трасса изучена досконально, полётом управляют компьютеры. – Арнольд Иванович на мгновение задумался. – Вот помню, когда я сдавал экзамены на права пилота звёздного корабля, мне достался учебный полёт в Пятнадцатую Галактику к малоизученной планете с кристаллическими формами жизни. Целых четыре месяца мы неслись к месту назначения!.. Да-а, давненько это было… Э-эх, времечко летит… А то и по два года летали. А вы говорите – три часа!

Затуманенный алкоголем мозг соображал туго. Я замотал головой, пытаясь стряхнуть с себя винный дурман. Сознание того, что в данный момент я, старший инженер Нерусский Н. Н., опережая свет, несусь сквозь звёздные миры навстречу неизвестности, леденило мою душу. Хорошее настроение мигом улетучилось.

– Опять вы за своё, – укоризненно покачал головой Арнольд Иванович. – Я же вам обещал, что всё будет хорошо. Или вы мне не верите?

– Я домой хочу, – жалобно, словно заблудившийся щенок, заскулил я.

– Будете вы дома, клянусь. Ну что вы снова раскисли?

Я сник и тупо уставился в пустую тарелку. Командир порывисто поднялся.

– Вставайте! – сурово произнёс он. – Нам пора собираться.

А полчаса спустя космический корабль бросил якорь на своём родном космодроме.