Шестое чувство

Небо, пески, саксаул, белые пятна селений, серебро листвы. Тонкие линии арыков и дорог, скупая зелень полей, желтый луг, стада и снова небо, пески, саксаул. Все это я вижу в окно самолета, который летит на юг. Мотор монотонно гудит, и ветер шуршит по обшивке воздушного вагона. Я тороплюсь, и мне кажется, что самолет бессильно повис в воздухе, а его черная тень застыла внизу на песке. Чуть заметно колышется матово-белый шелк занавесок, окрашенных радужным солнечным лучом.

Еще раз читаю телеграмму:

По фронтовой привычке ничему не удивляться, я срочно выполняю приказание.

Со мной испытанный спутник — чемодан из черной лакированной кожи. Он покачнулся, как живой, и придвинулся ближе. Самолет шел на посадку. Лениво заболтался винт, заколыхались закрылки и земля, приподнимаясь, приветливо приближалась к нам.

Сели. Самолет резво побежал по аэродрому.

В открытую дверь ворвался горячий запах земли. По алюминиевой трубчатой лесенке грузно спускался пассажир в светлом пальто. Его спина полностью закрыла дверь. На мгновение мелькнул характерный профиль.

Где я видел это лицо? Не могу вспомнить.

Мы сели в автобус, человек в светлом пальто оказался моим соседом. Я старался не толкать его своим неуклюжим чемоданом.

— Не беспокойтесь, усаживайтесь поудобнее.

«Он из этих мест», — подумал я, заметив в его речи здешний акцент. И тут я вспомнил: это профессор Фараджев, видный узбекский ученый. Недавно он опубликовал оригинальную работу, о которой много писали в специальной прессе.

— Профессор Фараджев?

— Да, это я. А вы?

Я представился и быстро заговорил:

— Рад вас видеть. Скажите, очень велики потери? Что делается в городе?

— Я вылетел из города вчера. Положение было очень напряженное.

— А как население?

— Работают днем и ночью… Но… ничего, увидите сами. — И профессор сжал губы.

Голая земля без единой травинки, черные деревья, застывшие пригородные поезда. Люди посыпают рельсы песком. Солнце еле просвечивает сквозь хлопья, похожие на пепел вулканического извержения.

Мы въехали в город. Машина остановилась. Дальше ехать нельзя.

По улицам метались грязно-зеленые волны.

Казалось, что море ворвалось в город. Но до моря протянулись тысячи километров сухого песка. Это, волнами перекатываясь друг через друга, ринулись на город стаи саранчи.

Она движется по асфальтированным улицам и тротуарам, по карнизам домов, ползет по трамвайным проводам, через замершие грузовики и автобусы.

Мы вылезли из машины и, разгребая руками зеленовато-серую массу, словно вброд, переходили улицу, чтобы добраться до квартиры профессора. Это было отвратительно. С трудом преодолевая тошноту, я шагал по хрустящей живой массе.

Из слов Фараджева я понял, что нашествие саранчи полностью парализовало жизнь города. Прекратилась подача энергии на заводы — замкнулись высоковольтные линии. В некоторых районах оборвалась телефонная связь саранча попала в механизмы АТС.

Вентиляторы производственных предприятий засасывали саранчу во все цеха. Саранча везде — в кондитерских, в аптеках, на ткацких фабриках, в больницах, школах, лабораториях.

Как во время наводнения, люди отстаивали каждый метр земли, но саранча просачивалась всюду.

Вышел экстренный выпуск местной газеты. Он иллюстрирован приклеенными к бумаге крыльями — саранча попала в типографию. Остановился хлебозавод саранча прорвалась во все цеха. Закрылись столовые и рестораны. В кино по экрану заметались огромные черные самолеты — это саранча влетела в лучи проектора. Стало темно. Люди ринулись из зала.

На улицах пешеходы лопатами расчищали себе дорогу. Дорога живет не больше минуты: пройдешь, и нет ее — снова сомкнулись зеленые волны.

Город задыхался.

Он стоял на пути грандиозного передвижения саранчи на восток. Дальше шли пески и степь, а еще дальше — цветущие сады Ферганской долины.

Чрезвычайная комиссия по борьбе с этим неожиданным бедствием работала уже целые сутки. Нужно было уничтожить саранчу здесь, в городе, не допустить ее дальше. Но как это сделать?

Обычный способ опыления саранчи химикатами не мог быть применен. Нельзя же засыпать весь город ядовитым порошком. Частичное уничтожение саранчи катками, которыми пользуются при заливке асфальтовых тротуаров, тоже не годилось саранча взлетает. Ночью, когда она находится в оцепенении, ее собирают при свете прожектора в огромные корзины, вывозят за город и уничтожают. Все организации мобилизованы на эту работу, десятки грузовиков стоят на улицах, ожидая, пока наполнятся корзины. Но и это плохо помогает. По ночам саранча прячется, а с первыми лучами солнца вновь появляется на улицах города.

Темнеет, постепенно стихает ее жужжание. На северной окраине города нетерпеливо пофыркивают грузовики. Так же, как и в прошлую ночь, они будут вывозить оцепеневшую саранчу.

Профессор не пустил меня в гостиницу, повез к себе. И вот я в квартире моего нового знакомого, автора труда о жесткокрылых, увлекающегося ученого и обаятельного человека.

Зазвонил телефон. Фараджев с полотенцем на шее подбегает к аппарату, берет трубку:

— Я слушаю… Да, да, Фараджев… Что? Сернистым газом?.. Как подействует? Обыкновенно… Сдохнет, говорю!.. А люди? Люди тоже погибнут… Как устроить? Поймать саранчу в сарай и там окуривать… Как поймать? Не знаю.

Вешая трубку, он жалуется:

— Мне говорят: «Ты специалист, ты все знаешь. Как уничтожить саранчу, как спасти сады и виноградники?» А я не знаю, я ничего не могу предложить.

Снова звонок.

— Горит ли саранча? Почему не горит? Горит с керосином… Можно ли ее зажигать? Поймай, потом жги, пожалуйста… На улице? Как можно! Город сгорит. Саранча по всем щелям расползется…

Мы проходим в кабинет профессора. На стенах — стеклянные ящики. В этих саркофагах торчат на булавках бесчисленные жуки. Жуки для профессора священны, как для древних египтян. Кажется, что они спят в прохладной Тишине кабинета многие столетия. Тут покоятся жуки всех стран мира. Они отличаются друг от друга цветом и формой, но все они — враги человека.

В одном стеклянном ящике собраны жуки с ласковым названием «слоники». Слоники эти бывают разные — свекольные, гороховые, капустные.

А вот забавные жучки-точильщики под названием: «хлебный», «мебельный», «домовый» или просто «жук-сверлило». Здесь же торчал на булавке ехидный жучок, которого в ученых книгах называют «притворяшка-вор».

При жизни все эти точильщики и притворяшки как могли портили усатые колосья, сизые капустные листы, стропила дачных крыш, спинки и ножки стульев и даже коллекции профессора. А сейчас они успокоились в ящиках за толстыми стеклами.

Профессор зажег настольную лампу. Вспыхнул огонек под зеленым куполом абажура.

Медленными шагами Фараджев подошел к двери, потушил люстру, открыл окно. Саранча спит, никто не нарушит тишину профессорского кабинета. Опустившись в кресло, он задумался.

Я решился первым прервать молчание:

— Вам известна цель моего приезда? Правда, я еще не уверен в успехе, но выхода у нас как будто бы нет… Надо начинать.

— Что потребуется от меня?

— Ваша консультация и, если хотите, участие в первых испытаниях.

— Хочу ли я? Как можно сомневаться! Едем сейчас!

— Прекрасно. Но ехать никуда не надо. Разрешите начать опыты здесь?

— Не понимаю, но… пожалуйста.

Я принес из коридора свой чемодан, открыл его.

Ничего особенного. Глубокая тарелка рефлектора. Шкала, как у приемника, рычажки, ручки. Шнур с вилкой, который я вставляю в розетку. Чуть слышное гудение, зажигаются глазки контрольных лампочек.

Но мне страшно, будто я впервые разряжаю мину неизвестной конструкции. Два года непрерывной работы, мучительные поиски, тысячи ошибок — все свелось к этой минуте.

И как же длинна эта минута! В комнате стояла напряженная тишина. Но вот что-то ударилось о стекло и упало на подоконник.

Профессор определил сразу:

— Обыкновенный нехрущ, разновидность майского жука. Странно, обычно они в комнаты не залетают.

— Он в этом не виноват. Видимо, мои опыты дают какие-то результаты, — как можно спокойнее заметил я.

— При чем тут случайно залетевший жук?

— Случайно? Нет, это не один жук. Смотрите! Вот второй, вот десяток. Еще! Еще!

Ударяясь о стены, метались по комнате жуки. Профессор бегал за ними с лупой.

— Замечательно! Но где же саранча?

— Не всё сразу. Попробуем другую настройку.

С ревом самолетов-бомбардировщиков ворвались в окно огромные черные жуки.

— Опять не то!

— Это жук-олень, один из самых крупных европейских жуков; их не так много, всего шестьсот видов, — привычно пояснил Фараджев.

— Нам эти шестьсот видов не нужны. Даю другую настройку.

За окном послышалось тихое жужжание.

Сотни слепней влетели в комнату. Они обжигали лицо и руки, точно крапива. Было страшно открыть глаза.

Стоя в нерешимости возле аппарата, профессор стонал и ругался. Я бросился к окну.

— Скорее поверните большую ручку! — кричал я профессору, дергая застрявший крючок рамы и закрывая лицо рукавом.

— Куда повернуть?

— Направо. Только скорее, а то они всё летят и летят.

Он резко повернул ручку. А я все еще не мог справиться с проклятым крючком.

В верхнюю раму застучал дождь.

Это были маленькие жучки-щелкунчики. Они лезли за воротник, путались в волосах, запирались в ноздри и рот. Профессор растерянно вертел ручку аппарата.

В окно ломились жуки — носороги, навозники, могильщики, дровосеки, древоточцы, прыгали скакуны, усачи. Пожаловали жуки разных профессий короед-микрограф, короед-типограф и даже короед-стенограф.

Профессор оставил ручку аппарата и, бегая по комнате с лупой, восхищенно рычал:

— Чудный экземпляр! Новый вид афодия. Десятичлениковые усики. Вы когда-нибудь слыхали про такого?

— Не то, не то, профессор! Скоро утро, а саранча не появляется. Скажите, у нее усики короче, чем у жука-оленя?

— Нет, длиннее.

Я взял логарифмическую линейку, кое-что подсчитал, и через минуту зеленоватое облако саранчи повисло в комнате.

Дальнейшее казалось мне простым и ясным.

Мы вышли на улицу. Светало. Вновь заплескалось зелено-бурое море. Наступил третий день власти саранчи. Перед нами зияла открытая дверь в огромный подвал. Сквозь решетки окон смотрела на улицу черная пустота.

Спускаемся вниз. Глубоко в темноте теряются своды, Туманный рассвет ползет в окна. Тишина. Хрустит песок под ногами.

Нам нужно найти электропроводку. Вот она.

— Ну, профессор, теперь со всех улиц сюда полетит саранча. Даже из вашей коллекции с булавками прилетит.

Аппарат включен. Рефлектор направлен на окно. Робко зашелестели первые разведчики, и за ними полилась бесконечная масса саранчи.

Уже почти доверху закрылись решетчатые окна, но жужжащий водопад льется непрерывно.

Стоя на скамейке, профессор прижался к стене и с немым удивлением смотрел на поднимающуюся снизу шелестящую массу. В дверь ворвалась новая волна. Стало душно. Казалось, мы утонем в этой вязкой трясине сплетенных насекомых.

— Теперь будут лететь и без вашего аппарата. Стоило только начать, говорил Фараджев. — Пробирайтесь к двери!

Но это было не так-то просто. Густой стеной встала саранча на нашем пути. Как же выбраться?

В потолке виднелись очертания квадратной дверцы.

— Сюда, профессор, сюда! Давайте аппарат, скамейку. Вот так! Взбирайтесь первым.

Дверца не подавалась. Мы принялись стучать. Наконец нас услышали. В подвал ворвался поток свежего воздуха. А саранча все ползла и ползла.

Когда, уже наверху, мы немного пришли в себя, я спросил:

— Неужели ее так много?

— Много? Нет, это мало! — обиженно заявил профессор. — История знает случаи, когда саранча занимала пространства в сотни и тысячи километров. Это были горы саранчи. Если бы мы не уничтожали саранчу заранее в местах ее возникновения, то страна ежегодно теряла бы десятки миллионов рублей. Вот что стоит саранча!.. Ну, разрешите вас поздравить. Теперь она в наших руках.

— Это еще не все, профессор. Работа только начинается. Идемте.

В комиссии по борьбе с саранчой никто ночью не спал. Люди сидели с зеленоватыми лицами, не отходя от телефонных аппаратов. По последним сводкам, саранча начала продвигаться на восток. Можно было ожидать, что сегодня вся стая, согретая лучами солнца, поднимется в воздух. Метеорологи, как назло, предсказывали солнечную погоду.

Председатель комиссии, небритый, с красными от бессонницы глазами, подошел к нам:

— Что нужно для ваших опытов?

— Освобождайте подвалы для саранчи.

— Неужели она сама туда полезет? — иронически спросил кто-то.

— Нет, мы ее заставим.

— Как?

— Скоро увидите.

Через час все крупнейшие подвалы были освобождены и подготовлены для саранчи.

Аппарат мы устанавливали у двери, прикрывали ее и ждали, пока сквозь окошки подвал не заполнится почти доверху. После этого аппарат переносился в другой подвал, а окна закрывались щитами.

Так прошел весь день. Саранча была заперта. Комиссия разрабатывала наиболее простые способы ее уничтожения. Город вздохнул свободно.

Мы стояли у открытого окна и с волнением наблюдали, как умывался и чистился город после нашествия саранчи, В воздухе мелькали только одиночные мечущиеся стайки.

Зазвенели трамваи, послышались автомобильные гудки. Солнце выглянуло из-за тучи и осветило растерянные, но радостные лица прохожих. Дворники и пожарники мыли тротуары, поливая их водяными струями. Садовники посыпали аллеи песком, высаживали на клумбы цветы…

Мальчишка выскочил на бульвар, удивленно посмотрел на обглоданные ветви деревьев и бросил в воздух красный мяч. Он сверкнул на солнце радостной ракетой.

Вот и все, что касается событий тех дней.

Теперь остается рассказать, что же собой представляет аппарат, который освободил город от саранчи.

За километры летят жуки и бабочки в гости друг к другу. Не зная адреса, они в темноте спускаются в нужном месте, как крохотные самолеты при слепой посадке. И мне казалось, что они летят на невидимые огни радиомаяка, как самолеты с радиокомпасом.

В самом деле, как насекомые находят друг друга?

Ученые говорят, что у насекомых есть таинственное «шестое чувство», которым они пользуются. Что-то вроде особого обоняния.

А может быть, таинственное «шестое чувство» — это радиоволны, что излучаются антеннами насекомых? Усики жуков и бабочек так и называют по-гречески — «антенна». Вон откуда пошло это название в радиотехнике.

Летают жуки с усиками-антеннами и с радиостанциями микроволн.

«Но ведь усики не из проволоки», — скажете вы.

Это ничего не значит: микроволны могут излучаться антеннами из диэлектрика.

Все это, конечно, предположения, но вполне вероятно, что радиостанции жуков или бабочек работают только в полете. Ведь микроволны распространяются лишь в пределах прямой видимости.

Помню, на фронте у маленькой радиостанции, что высунула тонкий прут антенны из окопа, вились майские жуки. Они слетались, как на свет. Свет — это ведь тоже микроволны. Может быть, какие-нибудь далекие обертоны маленькой радиостанции взволновали жуков и привели их ко мне.

В перерыве между боями я рисовал их усики, вычисляя миллиметры волн, чертил детали аппарата. И когда я приехал в родной город, аппарат «шестого чувства» стал темой моей новой работы в институте.

Я надеялся создать мощный генератор в диапазоне «белого пятна», где раньше волны получались косвенными путями и обнаруживались только специальными приборами — так ничтожна была их мощность. И это мне удалось.

Я хотел настраивать свой генератор на любую волну, принимаемую усиками насекомых. Поэтому я думал, что ко мне будут прилетать то жуки, то слепни, то саранча. Так и получилось.

Впереди еще очень много работы.

Мы построим специальные радиостанции во всех районах страны. На зов микроволн с полей и садов будут слетаться крылатые вредители. Наши тучные земли, зеленеющие луга и сады забудут о страшных полчищах жуков, бабочек, саранчи, которые не давали растениям свободно жить и цвести.

С антенных башен будут излучаться микроволны. Мощными насосами по трубам можно засасывать в подземные камеры тучи жужжащих врагов, чтобы потом, превратившись в удобрение, они возвратились на поля.

Помню, как во время войны в сырой землянке, над которой трепетала гибкая тростинка антенны, я видел в своих мечтаниях высокую башню антенны и белый домик под ней. В этом домике на стене висит расписание, когда, например, уничтожаются майские жуки, а когда — бабочка капустница. Всюду указаны волны в миллиметрах.

Но это не все. Надо найти еще более короткие волны, которые, может быть, излучаются комарами, мухами и другими мелкими насекомыми.

Тогда, уничтожая комаров, мы навсегда избавимся от малярии. Мухи перестанут разносить болезни. У них будет одна дорога — в трубы подземных приемников.

Дикие пчелы прилетят в наши ульи с полным запасом душистого меда. Им укажут путь волны генераторов.

Милости просим, любезные гости!

Вам мы очень рады!

1946 (1957)