Шерлок Холмс против Марса

V. ВЕНЕРА, МАРС И БЕЙКЕР-СТРИТ Джон Г. Уотсон, М. D

Мистер Г. Дж. Уэллс, насколько можно судить, не намеревается удостоить ответом опубликованные мною комментарии к его сочинению под названием «Война миров». С тех пор, как мое сообщение появилось в печати, некоторые ученые подвергли издевательской критике блестящие доводы Шерлока Холмса и профессора Джорджа Э. Челленджера, со всей определенностью доказывающие, что космические хищники, едва не уничтожившие нашу цивилизацию и человечество вместе с нею, не являлись обитателями Марса. Широкой публике этот превосходный пример истинно научного мышления остается неизвестным.

Не так давно я посетил Холмса, который живет теперь в коттедже в пяти милях от Уистбурна, на Суссекс-Даунс, откуда открывается вид на Канал[25]. Затрудняюсь понять, почему он решил уединиться в Суссексе, находясь на вершине своей карьеры частного детектива-консультанта. Холмс всегда казался мне заправским лондонцем, любящим шумные улицы города, где рукой подать до таких утонченных развлечений, как скрипичные концерты, турецкие бани и изысканные рестораны. Должен упомянуть здесь о преданности и добросердечии миссис Марты Хадсон, которая оставила доходное и респектабельное место домовладелицы на Бейкер-стрит и стала экономкой Холмса в Суссексе. Кстати говоря, я нередко раздумывал, почему Холмс и миссис Хадсон поселились именно в Суссексе — ведь родом они из северной части королевства и там же проживают их родственники.

Холмс радостно приветствовал меня, распахнув дверь живописного маленького коттеджа с крытой соломой крышей; вокруг стоял неумолчный гул пчел, возящихся в своих ульях. За чаем я предложил Холмсу выступить с публичным опровержением хроники мистера Уэллса, изобилующей многочисленными изъянами, однако он, рассмеявшись, отверг мое предложение.

— Дорогой Уотсон, эти недостатки кажутся мне сущими пустяками и вряд ли достойны долгих дебатов, — сказал он, намазывая масло на булочку. — К тому же сейчас я поглощен работой над собственной книгой, которую решил назвать «Практическое руководство по разведению пчел, а также некоторые наблюдения над отделением пчелиной матки».

Миссис Хадсон, стоя в дверях кухни, почему-то засмеялась, хотя сам я не увидел в этом названии ничего смешного.

Совсем недавно я посетил Челленджера — как и Холмс, профессор лишь презрительно фыркает в ответ на критику. Я застал его за изучением каких-то карт и каталогов.

— Умы человеческие, за исключением нескольких равных Холмсу и, разумеется, единственного в мире интеллекта моего масштаба, до абсурдности ограничены, — сказал Челленджер. — Пройдут десятилетия, прежде чем люди примут истины, кажущиеся нам такими очевидными.

— Но утверждения Уэллса необходимо опровергнуть, — сказал я.

— Лучше всего не уделять ему никакого внимания, как мы с Холмсом и собираемся поступить. Публичные дискуссии утомляют меня, ведь приходится снисходить до простейших аргументов, доступных пониманию невежественной толпы. Поэтому мне кажется, что ваша манера изложения куда лучше подойдет для этой задачи. Мне же настоятельно необходимо готовиться к предстоящей экспедиции в джунгли Амазонки, где я намерен критически рассмотреть данные о расовых характеристиках диких племен, полученные Альфредом Расселом Уоллесом и Генри Уолтером Бейтсом[26]. Думается, мне удастся подтвердить кое-какие их выводы и, весьма вероятно, я смогу разрешить некоторые вопиющие противоречия в их теориях. Первейшая обязанность ученого — искать новые истины и открывать их миру.

Торжественно произнеся все это, он с головой ушел в изучение громадной карты, и мне оставалось только распрощаться. Тем не менее, я представляю теперь читателю дополнительное сообщение — в надежде, что открытия моих выдающихся друзей будут полностью подтверждены содержащимися в нем новыми сведениями.

Я уже рассказывал о десятом дне «Войны миров», когда в окно нашей гостиной на Бейкер-стрит 221-6 вполз космический хищник, почти сразу же испустивший дух. Мы, все трое, склонились над тяжелым, тошнотворно пахнущим трупом. Захватчик недвижно лежал под окном — большое овальное тело с потускневшими мертвыми глазами и вялыми пучками конечностей по восемь щупальцев в каждом.

— Человечество выживет и, возможно, докажет свое право царствовать на Земле, — загромыхал Челленджер, выставив вперед бороду. — Хотя самое мощное наше оружие оказалось бессильным, земные бактерии, согласно точному диагнозу доктора Уотсона, убивают этих существ.

Он присел на корточки и стал похож на гигантскую жабу.

— Тяжелый, — сказал профессор, пытаясь сдвинуть мертвого хищника с места. — Втроем, однако, мы сможем дотащить его до подвала.

Вместе, напрягая все силы, мы поволокли тело захватчика к двери и затем снесли по лестнице. Запах разложения не давал нам дышать. С большим трудом мы проволокли тяжелую тушу по еще одному лестничному пролету и очутились в подвале миссис Хадсон. Холмс зажег свечу. Мы разглядели выложенный плиткой пол с цементным резервуаром посередине — углубление имело девять футов в длину, четыре в ширину и около ярда в глубину.

— Здесь некогда находилась ковровая мастерская. В резервуаре красили нити и ткани, — сказал Холмс. — Что ж, опустим-ка наш образец. Осторожней, нельзя его повредить.

Мы нашли канат и с его помощью опустили вялую тушу хищника на дно резервуара. На улице мы увидели громадную боевую машину захватчика — она подпирала стену дома и перекрывала всю мостовую. Мы бросились к магазину Доламора. Челленджер выбил дверь одним мощным пинком альпийского ботинка. Оказавшись внутри, мы с Холмсом наполнили большие корзины бутылками бренди, виски и джина; Челленджер взвалил на огромное плечо бочонок с ромом вместимостью не менее двадцати галлонов. Мы вновь пересекли улицу и спустились в подвал. Там мы бережно обложили труп марсианина обломками плитки и кусками цемента и залили спиртным. Холмс чуть не застонал, когда я вылил на тушу хищника бутылку отборного шотландского виски. После нескольких походов в магазин Доламора марсианин оказался полностью залит жидкостью, представлявшей собою смесь превосходных напитков.

В сумерках мы наконец поднялись в квартиру и тщательно вымылись. На ужин был подан консервированный язык и отличные сливочные печенья; мне удалось вскипятить на нашей спиртовке кофейник. После еды мы с удовольствием принялись за бренди в сопровождении восхитительных сигар из запасов Холмса.

— Нам следовало бы оценить положение дел, — произнес Холмс. — Итак, мы знаем, что захватчики умирают от неизвестной болезни — и что они, как выясняется, не марсиане.

— Они дышат кислородом, тогда как в разреженной атмосфере Марса содержится лишь ничтожное количество данного элемента, — вновь пустился в рассуждения Челленджер. — Там, откуда они происходят, кислорода достаточно для дыхания. Кислород, как известно любому школьнику, есть необходимое условие для возникновения и поддержания органической жизни. Вспомним также, что из их промежуточного лагеря на Марсе было запущено всего лишь десять цилиндров, причем последний был отправлен еще до прибытия первого. Последний цилиндр, должно быть, упал минувшей ночью.

— В таком случае, у экипажа этого цилиндра, состоящего из пяти особей, не успела развиться болезнь, — предположил Холмс. — В ближайшие дни мы можем ожидать от них некоторых неприятностей.

— Мне кажется, особых неприятностей они не доставят, — сказал я. — Если у них нет естественной сопротивляемости, они очень быстро почувствуют губительное воздействие инфекции. Организм, не способный сопротивляться бактериям, вызывающим болезнь и разложение, будет поражен. Вполне вероятно, что хищник, которого мы поймали, прибыл с последним цилиндром, тогда как прибывшие ранее уже погибли.

— Мои поздравления, Уотсон, — улыбнулся Холмс. — Помните, я нередко замечал, что дедуктивное мышление заразительно. Ваши медицинские умозаключения на редкость убедительны.

— Скорее банальны, — сказал Челленджер, глотнув бренди. — Доктор Уотсон приводит общеизвестные факты, усвоенные им в первые годы учебы на медицинском факультете. Меня радует, однако, что за нашим образчиком не последовали другие. Он решился на отчаянный поход в одиночку, пытаясь вернуть устройство междупланетной связи, что находится вон на том стуле.

Он махнул сигарой в сторону коробки, где покоился кристалл. Холмс поднялся на ноги и подошел к стулу. На его ястребиное лицо лег отблеск голубого сияния.

— Притушите-ка лампу, Уотсон, — сказал он. — Так, я вижу, если не ошибаюсь, рубку машины, которая находится за нашими окнами.

Он слегка наклонил голову, пытаясь разглядеть видение в кристалле.

— Там горит свет. Справа и слева расположены сложные приспособления с клавишами и рукоятками. Хорошо, Уотсон, можете прибавить свет.

Холмс снова уселся в кресло. Наша беседа продолжалась и незаметным образом привела нас к строению организма космического хищника. У меня имелись кое-какие познания в области сравнительной анатомии, профессор же рассуждал так, словно знал все на свете.

— Я вновь хотел бы высказаться в поддержку доктора Уотсона, предположившего, что данный организм — результат особого евгенического отбора, — важно заявил Челленджер, точно вручая мне медаль. — Как мы установили, эти существа представляют собой высоко организованное и в то же время упрощенное сочетание мозга и рук. В определенном смысле, их эволюция настолько же опередила человеческую, насколько человек опередил четвероногих животных, но во многом они рудиментарны. Они сохранили действенные легкие, оптические органы достаточно хорошо развиты, но пищеварительный тракт, по всей видимости, полностью отсутствует. В процессе питания они всасывают свежую кровь жертвы и та поступает в систему циркуляции.

— Что и приводит их к гибели, — вставил Холмс.

— На Земле это действительно их погубило, но только на Земле. Продолжим, однако. Мне не удалось пока определить, спят ли они, хотя глаза нашего экземпляра оснащены веками. Должен признаться, Холмс, вы с самого начала были правы: вероятно, их предки, жившие много тысячелетий назад, не слишком отличались от гуманоидов.

— А их разум? — спросил я.

— Воспользуюсь, Уотсон, еще одной вашей идеей, — сказал Холмс, — а именно: разница в интеллекте, достигнутая в результате специализированной и контролируемой эволюции, не столь велика, как радикальные различия в строении тела. Я несколько раз проводил аналогию со стаей бабуинов, нападающих на охотничью партию — но, возможно, более правильным было бы сравнение с шимпанзе. Эти обезьяны могут научиться ездить на велосипеде и пользоваться ножом и вилкой. Кто знает, — он снова обернулся к кристаллу, — быть может, и мы со временем сумеем овладеть их устройствами с пользой для себя.

— Мы уже овладели одним — кристаллом, — сказал Челленджер и зевнул. — Все мы устали, мне кажется. Сегодняшний день потребовал от нас значительных усилий. Говорят, утро вечера мудренее, не так ли?

Холмс настоял на том, чтобы Челленджер разместился в его спальне, сам же улегся на кушетке, укрывшись старым синим халатом. Я удалился к себе в спальню и с чувством глубокого облегчения лег в собственную постель — впервые за последние десять дней. Так, в утешительных объятиях Морфея, я проспал всю ночь без сновидений.

Когда я проснулся, в окна светило яркое солнце, а в гостиной раздавался взволнованный голос Холмса.

Я мгновенно вскочил с постели. Сердце сильно билось. Я схватил свой халат с крючка, закутался в него и выбежал в гостиную.

Посреди комнаты стояла наша домоправительница, миссис Хадсон. Ее светлые волосы были в беспорядке, белая блузка и темная юбка помяты и в пыли. Обычно полная жизни, миссис Хадсон теперь бессильно поникла. Холмс поддержал нашу домоправительницу и помог ей сесть.

— Марта! — воскликнул он. То был единственный раз, когда на моей памяти он назвал ее по имени. — Я ведь велел вам оставаться в Донниторпе, где вы были бы в безопасности, хотя бы на время.

— Ах, я обязана была узнать, что случилось с вами, — плача, произнесла она. — Я должна была узнать, пусть бы и случилось самое худшее.

Сидя рядом, Холмс обнял плачущую женщину.

— Налейте ей бренди, Уотсон, — сказал он, и я налил миссис Хадсон щедрую порцию. Холмс поднес стакан к ее дрожащим губам. Она благодарно выпила и подняла голову — казалось, напиток успокоил и оживил ее.

— Я должна была знать, — повторила она.

— Вы проделали больше ста миль, — сказал Холмс. — На велосипеде, как я понимаю. Это вполне очевидно: пыль, поднимаемая старыми моделями, оставляет именно такие следы на одежде.

— Сперва я шла пешком. Вышла позавчера, — с трудом сказала она. — Потом нашла у дороги велосипед и добралась до Лондона прошлым вечером. Потихоньку дошла сюда.

— Вы видели по пути марсиан? — раздался голос Челленджера, который также появился в гостиной. Он был в одной рубашке и надевал подтяжки на мощные плечи.

— Видела двух, но издалека, слава Богу.

Слезы вновь выступили у нее на глазах, она скрыла лицо руками. Холмс заботливо помог миссис Хадсон подняться на ноги и повел ее к двери своей спальни, откуда только что появился Челленджер.

Властно, точно констебль, Челленджер похлопал меня по плечу.

— Пойдемте-ка, Уотсон, — сказал он.

— Но миссис Хадсон может понадобиться моя помощь, — возразил я.

— Холмс прекрасно позаботится о ней и без вашей помощи.

— Дайте мне одеться, по крайней мере.

— Ерунда, друг мой, — заявил Челленджер. — На улице нет никого, кто мог бы нас увидеть — даже марсиан. Ступайте за мной.

Он схватил меня за руку и буквально выволок из квартиры. Мы спустились вниз и настороженно выглянули на улицу. Здесь мы не заметили никаких признаков опасности; все замерло в ясном свете летнего утра, лишь в отдалении пролетел скворец.

— Кажется, я заметил вчера в подвале приставную лестницу, — сказал Челленджер. — Помогите мне, Уотсон. Я хотел бы осмотреть эту брошенную машину.

Мы нашли лестницу и вытащили ее на улицу. Боевая машина, скорчившись, стояла там же, где днем ранее оставил ее захватчик. Гигантские ноги механизма втянулись, как сегменты подзорной трубы, суставы были согнуты — таким образом, овальное тело находилось прямо напротив верхнего окна. Я придержал лестницу; Челленджер взобрался по ней с неожиданной для такого грузного человека легкостью. Он оперся ногой о подоконник и скрылся в похожей на колпак рубке механизма; видимо, как раз таким путем хищник ранее переполз к нам в гостиную. Челленджера не было видно больше минуты. Я босиком стоял на тротуаре.

Марсиане не появлялись, однако вдалеке в голубом небе мелькнуло и быстро исчезло какое-то пятнышко — возможно, летательный механизм захватчиков. Челленджер вылез из рубки и стал спускаться по ступенькам; с его плеча что- то свисало. Спустившись, профессор показал мне свою находку. Это было изогнутое в форме латинской буквы S металлическое приспособление. Из устройства торчали длинные провода. В одном из изгибов аппарата был закреплен сияющий кристалл, похожий на хрустальное яйцо, принесенное накануне Челленджером.

— Вот это устройство я и надеялся найти. Данный аппарат мы можем назвать телевизором: он обеспечивает тот самый процесс передачи образов, который я в свое время предложил именовать телевидением, — сказал Челленджер. — Как видите, здесь имеется еще один кристалл; обратите внимание также на клавиши и рычажки — они управляют импульсами кристалла.

Он сжал провода в огромном кулаке и забросил марсианское устройство за плечо.

— А теперь, раз уж мы оказались на улице, предлагаю посетить магазин Доламора, — сказал профессор.

Челленджер зашагал через улицу, и я послушно последовал за ним. В магазине он тут же азартно вскрыл деревянный ящик и, порывшись внутри, достал длинную бутылку, которую рассмотрел с немалым удовольствием.

— Шамбертен, и отличного года, если не ошибаюсь, — объявил он, вытаскивая пробку. — Для глоточка не слишком рано, как вам кажется?

На маленьком столике стояли бокалы; он наполнил два из них. Я отпил и нашел вино превосходным.

— Почему вы забрались в механизм с улицы, профессор? — спросил я. — Ведь из нашего окна сделать это было бы куда легче, вы не находите?

— Решил, что предпочтительней будет не мешать изысканиям мистера Холмса, — сказал он. — Глядите, Уотсон, в нашем новом кристалле появилось изображение.

В магазине Доламора стоял полумрак; образ в кристалле был достаточно четким, я мог разглядеть знакомую обстановку нашей гостиной.

— Я вижу Холмса, он стоит напротив миссис Хадсон, — сказал я, вглядываясь. — Он держит миссис Хадсон за руку и… ох, все вдруг заволокло туманом. Ничего не вижу.

— Случайно нажал на одну из клавиш, — объяснил Челленджер. — Видимо, из-за этого передача образа прервалась. Давайте-ка наберем этих превосходных вин, прежде чем вернемся.

Профессор принялся осматривать ящик за ящиком, выбирая вина с пристрастием знатока. Так прошло не менее получаса; наконец мы, нагруженные охапками бутылок, вновь пересекли улицу. Мне показалось, что Челленджер, шагая по лестнице, топал особенно громко.

Холмс, стоя в дверях, раскуривал утреннюю трубку. Он улыбнулся нам и сообщил, что миссис Хадсон чувствует себя гораздо лучше, повеселела и готовит завтрак. Вскоре вошла и она — с подносом, на котором находилось блюдо с оладьями, масленка и кувшинчик с сиропом. На спиртовке уже кипятился кофе. Челленджер приставил к столу четвертый стул и, не слушая никаких возражений, усадил миссис Хадсон завтракать с нами.

Оладьи были великолепны, уютный завтрак напоминал более мирные времена.

— Врагов снаружи не видно, — заявил Челленджер, расправившись с третьей горкой оладий. — Доктор, предлагаю отправиться на поиски чистой одежды. Холмс, безусловно, хотел бы изучить устройство сообщения между кристаллами, принесенное мною из космической машины.

Я поспешно оделся у себя в комнате и вышел вместе с ним. На улицах царила тишина, нарушаемая лишь редким чириканьем воробьев; мы вспугнули оставленного кем-то пса, который затрусил от нас по мостовой. Челленджер взломал дверь галантерейного магазина и принялся разыскивать рубашки. Это оказалось не самым легким делом — объем торса, как сообщил мне Челленджер, составлял у него сорок четыре дюйма; ему удалось обнаружить только две подходящие рубашки. Затем мы дошли до бакалейной лавки. Здесь уже побывали мародеры, однако Челленджер плотницким молотком взломал дверцы доселе нетронутого шкафа с продуктами. С полок мы взяли несколько завернутых в фольгу копченых колбас, две-три головки ананасного сыра[27] и довольно много банок с консервированными овощами. К полудню мы вернулись домой со своими трофеями.

Холмс сидел в одиночестве в гостиной. Он сообщил нам, что миссис Хадсон заснула в своей спальне.

— Я проводил наблюдения с помощью обоих кристаллов, — сказал он. — Теперь накрыл их покрывалом — надеюсь, марсиане не сумеют вычислить их местонахождение. В нашем кристалле постоянно виден большой военный лагерь захватчиков.

Челленджер засунул бородатую голову под покрывало.

— Могу подтвердить ваши наблюдения, Холмс, — раздался приглушенный голос профессора. — Я вижу яму значительных размеров, окруженную земляными валами. К одному из этих брустверов прислонилась боевая машина — она неподвижна. Ах да, видны еще два подсобных механизма. Их щупальца едва шевелятся.

Он высунулся из-под покрывала, помаргивая.

— Осмеливаюсь предположить, что это главный лагерь захватчиков в районе Примроз-хилла, о котором рассказывал нам доктор Уотсон.

— Вы видите марсиан? — спросил Холмс, и Челленджер вновь нырнул под покрывало.

— Да, — ответил профессор. — Один из них в эту секунду смотрит прямо на меня. Вижу громадные, внимательные глаза. Теперь он исчез, я снова вижу лагерь. Вот и несколько других — распластались на земле, их тела слегка подергиваются, как будто от боли.

— Они заразились, — предположил я.

— И, должно быть, страдают от голода, — добавил Холмс.

— Думаю, сейчас они уже поняли, что пить человеческую кровь — все равно, что пить саму смерть.

— Следовательно, ни на Марсе, ни на родной их планете бактерий нет, — сказал Челленджер, — иначе они давно уже погибли бы.

— Профессор, когда именно вы пришли к выводу, что они не являются марсианами? — спросил я.

— Практически сразу же, еще в Уокинге, — произнес он, выпрямляясь. — Как только увидел, как они выползают из цилиндра и вдыхают воздух. Их медленные, неуверенные движения побудили мистера Оджилви вспомнить о силе земного тяготения и напомнить мне и остальным, что она почти в три раза превышает силу тяготения на Марсе. Но мне подобная медлительность показалась естественной осторожностью разумных чужаков, которые оказались на незнакомой территории. Я держал свои выводы при себе, пока не получил окончательное доказательство.

— Когда же это случилось? — спросил я.

— Последним доказательством стал вчерашний инцидент, — ответил Челленджер. — Наш экземпляр, даже умирая, сжимал меня словно в тисках. Там, откуда он родом, имелась достаточная сила гравитации, придавшая его организму активность и мускульную силу.

Тем вечером миссис Хадсон приготовила прекрасный обед. Мы задернули шторы и зажгли лампы, будучи уверены, что нападения не последует. Холмс играл на скрипке вальсы Штрауса. Трапеза вышла довольно веселой, и все мы той ночью отлично выспались.

На двенадцатый и тринадцатый день мы втроем продолжали наблюдения, забираясь на крыши самых высоких домов в округе и рассматривая улицы Лондона в мощный бинокль Холмса. На улицах, прилегающих к Примроз-хиллу, мы заметили несколько боевых механизмов, которые медленно брели к главному лагерю захватчиков.

— Несчастье заставляет их держаться вместе, — сказал Холмс. — Мне становится все более очевидно, Челленджер, что на близком расстоянии они общаются друг с другом телепатическим путем. Возможно, они решили собраться и вместе найти выход из своего бедственного положения.

— Однако же, по мере ослабления организма их телепатические способности могут сойти на нет, — заметил Челленджер.

Наши вылазки становились все смелее. Всякий раз, отправляясь на разведку, Челленджер непременно просил меня присоединиться. На пятнадцатый день, в ранние послеобеденные часы, мы решили подобраться как можно ближе к вражескому лагерю. Мы направились на север, прошли Бейкер-стрит и Парк-роуд и через Кларенс-гейт вошли в Риджент-арк.

Очутившись среди зеленых деревьев, мы услышали где- то впереди жуткий, продолжительный вой. Мы бросились на землю за кустами и пролежали так несколько минут. Затем мы все же продолжили путь, двигаясь перебежками от одного дерева к другому. Как оказалось, пронзительный вопль издавала боевая машина, недвижно застывшая на западном краю парка. Скрываясь за деревьями, мы продолжали идти на север.

Солнце уже садилось, когда мы добрались до Примроз-хилла. Я вспомнил зеленое сияние, дрожавшее пять дней назад над лагерем хищников; но теперь лишь сумерки сгущались над их ямой. Над краем громадной воронки возвышались колпаки замерших боевых машин. Все кругом оставалось неподвижным.

— Я иду дальше, — сказал Челленджер и стал взбираться по травянистому склону.

Безрассудная смелость профессора увлекла и меня; я последовал за ним. Помню, как мы достигли вершины этого огромного холма выброшенной земли и я увидел на востоке луну. Я замедлил шаги, но Челленджер доблестно забрался на бруствер и выпрямился.

— Мертвы! — загромыхал он, едва не оглушив меня. — Все они мертвы либо умирают!

Я тотчас оказался рядом с ним.

В гигантской воронке под нами в беспорядке валялись

перевернутые механизмы, бруски металла, виднелись какие-то непонятные строения. В дальнем конце ямы лежала плоская летательная машина, еще недавно наводившая ужас на людей. Она напоминала громадную тарелку, заброшенную сюда рукой титана. В центре ямы распростерлось около дюжины кожистых тел; один или два захватчика шевелились и издавали тихие стоны. Я взглянул наверх, на огромный боевой треножник; из-под колпака недвижного механизма свисало бурое, дряблое тело хищника, голодные птицы клевали и рвали его.

— Захватчикам пришел конец, — сказал Челленджер. — Их авантюра завершилась. Доктор, мы должны сообщить человечеству эту новость.

Со всей быстротой, на которую были способны, мы сбежали с холма и помчались по улицам. На Сэнт-Мартинс Ле-Гран мы нашли телеграфную контору. Челленджер осмотрел аппараты.

— Энергия продолжает поступать, — сказал профессор и начал возиться с телеграфным ключом. Я наблюдал за ним.

Наконец — ибо его изобретательный мозг, похоже, способен был разобраться в любом устройстве — он принялся выстукивать сообщение. Он замер в напряженном ожидании. Послышалось ответное постукивание.

— Мы связались с Парижем, — сообщил Челленджер и снова взялся за ключ. В конце концов он выпрямился и горделиво выпятил грудь.

— Доктор Уотсон, вы удостоились чести быть свидетелем исторической минуты, — заявил профессор. — Об этом вы сможете рассказывать своим детям, если они у вас когда-нибудь появятся. Как не раз бывало в прошлом, именно Джордж Эдуард Челленджер сообщил сейчас человечеству научные сведения неоценимой важности. И это, сэр, только справедливо. Кому, как не мне, подобает объявить миру о конце войны?

— Похоже, вы ставите себя выше Холмса, — упрекнул я его.

— Дорогой Уотсон, поймите меня правильно, — сказал он, ничуть не смущаясь. — Я и сам восхищаюсь талантами Холмса. Но высший уровень человеческого разума — чистая наука, которая превосходит даже прикладной анализ человеческого поведения.

— Никак не могу с вами спорить.

— Естественно, мой дорогой доктор, — сказал он. — Итак, мой долг выполнен. Мы должны сообщить Холмсу радостное известие.

И мы, счастливые, направились назад на Бейкер-стрит.

Едва ли следует вновь излагать знакомую всем историю возрождения Англии, быстро оправившейся от космического вторжения. В пресловутой «Войне миров» Уэллса содержится сравнительно недурной, пусть и краткий, отчет о том, как народы Европы и Америки пришли на помощь королевству, направив корабли с продовольствием, столь необходимым для несчастных жителей Лондона и графств. Торговля и промышленность вскоре восстановились, достигнув прежнего процветания; поврежденные дома, магазины и лавки были отремонтированы либо отстроены заново. Все это время Холмс, Челленджер и я, как могли, помогали возвращавшимся в Лондон беженцам.

Тело хищника, сохраненное нами, было принесено в дар Музею естественной истории, где оно теперь доступно для обозрения. Челленджер счел — и я склонен был с ним согласиться — что куратор музея Джеймс Иллингворт слишком уж прохладно отнесся к подарку. Холмса, однако, этот знак неуважения оставил совершенно равнодушным, так как среди профессий, представители которых практически немедленно возобновили свою деятельность в Лондоне, далеко не последнее место принадлежало организованной преступности. В конце июня Холмс разоблачил одно изощренное мошенничество — подробности этого дела описываются в моем рассказе «Три Гарридеба». Помогая

Холмсу посадить за решетку Джеймса Уинтера, также известного как Убийца Эванс, я получил легкое ранение в ногу. Какая ирония судьбы — подумать только, ведь меня ранил собрат, человек, тогда как вторжение космических хищников я пережил без единой царапины!

Не успел Уинтер оказаться в руках правосудия, как к Холмсу обратился за помощью Скотланд-Ярд и мой друг с головой ушел в расследование дерзкого похищения королевских драгоценностей из Тауэра.

В те дни и месяцы я редко виделся с Холмсом. Лишения и ужасы, выпавшие на долю жителей Лондона, привели к вспышке заболеваний. Врачей постоянно недоставало, и я вернулся к практике, которую было забросил; немало дней и ночей я провел в комнатах страждущих и в больничных палатах. Мне пришлось покинуть старую квартиру на Бейкер-стрит и переехать на Куин-Анн-стрит, где я обустроил амбулаторию и смотровую. Невозможно перечислить всех, кого я лечил, но одно спасенное человеческое существо стало для меня высшей наградой за все мои труды.

Лет двенадцать назад, когда мы с Холмсом расследовали одно странное дело, ее звали Вайолет Хантер. Как и моя незабвенная первая жена, мисс Хантер была гувернанткой, а после завершения расследования, отчет о котором можно найти в моем рассказе под названием «Медные буки», стала директором частной школы для девочек в Уолсоле. Ей было тогда немногим более двадцати; сама почти девочка, она с успехом выполняла свои обязанности в течение пяти лет. Затем она вышла замуж за морского офицера, бравого первого помощника на «Гремящем»; он погиб вместе со всем экипажем миноносца, уничтожив двух марсиан в устье Блэкуотера.

Бедной вдове пришлось бежать из своего дома в Кенсингтоне. Она чудом спаслась от боевых машин и нашла убежище в разрушенном доме на окраине Лондона; там, много дней скрываясь от захватчиков, она подхватила тяжелую лихорадку. Я долго лечил ее, помог ей встать на ноги и с радостью убедился, что она не забыла те небольшие услуги, которые я был счастлив оказать ей много лет назад. Выздоровев, она вновь обрела ту живую привлекательность, что я так хорошо помнил. Она была в самом расцвете лет; каштановые волосы обрамляли нежное, доброе лицо, усыпанное веснушками, как яичко ржанки.

Мое искреннее восхищение, как ни удивительно, нашло отклик в сердце прелестной вдовы. В сентябре — приблизительно в то время, когда сам Холмс был ранен, расследуя дело, описанное мною в рассказе «Знатный клиент» — она согласилась стать моей женой.

Как-то в октябре я был у нее дома в Кенсингтоне; за ранним чаем выяснилось, что на обед к ней приглашены школьные приятельницы, и поэтому в пять часов я распрощался и ушел. Поскольку Энмор-парк находился неподалеку, я решил навестить Челленджера.

Дверь отворил Остин; крошечная миссис Челленджер выбежала мне навстречу и провела к кабинету профессора. Миссис Челленджер постучалась. Ответом был гулкий голос, и я вошел в кабинет. Громадная бородатая голова и мощные плечи Челленджера возвышались над столом, заваленным, как обычно, книгами, бумагами и инструментами для научных исследований.

— Дорогой мой доктор, вы пришли исключительно вовремя, — вскричал он. — Я занят исследованием — замечательным в своем роде исследованием, которое, я уверен, добавит немало славы к моей блестящей репутации.

Я приблизился к столу. Челленджер сунул мне под нос листок бумаги. Я попытался разобрать его размашистые каракули.

— Похоже на сложное математическое уравнение, — сказал я.

— Здесь исправлены некоторые наиболее явные ошибки, допущенные Мориарти в его работе «Динамика астероидов», — пояснил Челленджер. — Сколько раз я сожалел о том, что Холмсу пришлось уничтожить этого человека! Что за выдающийся ум, что за чудесный путешественник по абстракциям космоса! Если бы меня попросили назвать ученого, способного уточнить и развить его исследования, мне на ум пришло бы только одно имя — впрочем, неприлично

упоминать о собственных дарованиях и достижениях. Что же касается этих поправок к уравнениям Мориарти, я должен с благодарностью признать выдающуюся роль наших недавних знакомцев.

— Недавних знакомцев?

— Захватчиков, Уотсон, вернее — их сотоварищей. Тех, что остались на Марсе и, соответственно, не умерли от наших болезней. Я поддерживаю связь с некоторыми из них.

Я давно уже привык к поразительным научным прозрениям Челленджера, но это новое начинание профессора показалось мне совершенно невероятным.

— Как? — ошеломленно проговорил я. — И это их уравнение? Но я вижу здесь арабские цифры, такие же, какими пользуемся и мы.

— О, они быстро научились их использовать. Я начал с кучек монет, показал простые уравнения: два плюс два равняется четырем, четыре минус один — три и так далее. Холмс несколько раз присутствовал при таких опытах; не занимайся он своими уголовными расследованиями, быть может, оказался бы полезен. Пойдемте, доктор, — он грузно выбрался из кресла. — Могу показать вам прямо сейчас, как я обмениваюсь с ними мыслями.

Он отворил дверь в дальнем конце кабинета. Мы оказались в небольшой темной комнате. Окна были завешены плотными шторами. В углу стоял маленький письменный стол, откуда исходило знакомое голубоватое сияние. Когда мы вошли, молодой человек, сидевший за столом, вскочил и вопросительно поглядел на нас.

— Доктор Уотсон, это мой ассистент, мистер Морган, — представил его Челленджер. — Как вижу, наше хрустальное яйцо вы уже узнали.

Кристалл лежал на смятом отрезе черного бархата. Я кивнул.

— Я думал, вы передали кристалл для изучения королевскому астроному, — сказал я, склоняясь над столом.

— О, этот джентльмен мало чем отличается от покойного Стэнта, — сказал Челленджер. — Мы с Холмсом отдали ему кристалл, который я нашел в боевой машине. Наш первый кристалл — другое дело: он может передавать образы через космос, с одной планеты на другую. Лучше ему находиться у меня, нежели в руках тупоголовых академиков. Морган, видели что-нибудь новое или интересное?

— Едва ли, профессор, — ответил тот, не сводя с меня черных глаз. — Они снова показывают нам пейзажи.

— Пейзажи Венеры, — сказал Челленджер.

— Не Марса?

— Устройство, с помощью которого они передают нам образы, вместе с владельцами миновало Землю и очутилось на Венере, расположенной ближе к Солнцу. Разве вы не читали в газетах, что астрономы сообщили о признаках высадки захватчиков на Венере? Очевидно, нет. Садитесь, доктор, и взгляните сами.

Я занял место Моргана. Видение в кристалле было отчетливым, без давешней сияющей дымки. Предо мной предстала безрадостная, серая, лишенная красок равнина; я не заметил на ней ни малейшего следа растительности. Воздух застилали рваные облака пара, сквозь них просвечивало скопление причудливых скал. Поближе находились три высокие остроконечные скалы, которые напоминали оплывшие леденцы. Равнину окружало нагромождение крутых, изъеденных ветрами утесов, уходивших к туманному горизонту.

Видение внезапно исчезло. Теперь я смотрел в круглые, темные глаза; под ними кривился треугольный рот. Подобные лица мне уже доводилось видеть.

— Хищник, — воскликнул я.

— Что ж, можно называть это существо и так, раз мы не нашли ничего лучшего, — сказал Челленджер. — В настоящий момент наш друг пытается колонизировать Венеру. Он дал нам возможность взглянуть на крайне негостеприимную планету, где он и его товарищи отчаянно борются за свою жизнь.

— Откуда вам это известно? — изумился я.

— Они умеют весьма доходчиво передавать свои мысли.

Теперь лицо, в свою очередь, исчезло. Мы увидели нечто похожее на полку или стол, где находился чашеобраз-

ный предмет, укрепленный в металлическом захвате. В чашке дымилась какая-то жидкость. Появилось извивающееся щупальце, указывая на чашку. В следующее мгновение мы снова увидели венерианский ландшафт — скалы и облака пара, затем дымящуюся чашку, и вновь в кристалле появились глаза.

— Теперь вы знаете, что он хотел нам сказать, — произнес профессор.

— Я? Признаюсь, все это кажется поразительным и даже немного пугающим. Но, говоря откровенно, пантомима хищника осталась мне непонятна.

— Право, дорогой доктор, — гулким басом проговорил Челленджер. — Уверен, вам знакомы салонные шарады и картинки-ребусы. Наш друг на Венере показал нам ряд связанных между собою символов.

Я покачал головой.

— Там был лишь пейзаж Венеры и некое помещение, а также лицо, не более, — сказал я.

Челленджер бросил взгляд на Моргана, который тактично хранил молчание.

— Да, пейзаж, — заговорил профессор. — Мы видели бесплодную поверхность Венеры. Это мир голых скал и песчаных бурь, где непрерывный ветер разъедает даже камень. Далее нам была показана чашка с дымящейся жидкостью. Мне кажется, это указывает, что температура снаружи превышает температуру кипящей воды.

— В подобных условиях ничто не может выжить, — заметил я.

— Безусловно. Погибнет любая форма жизни, известная нам либо захватчикам. Каким-то способом им удалось построить герметичное убежище, внутри которого они могут существовать. Но выходить наружу они не осмеливаются и могут наблюдать мир Венеры лишь через иллюминаторы или окна.

Я вновь поглядел на кристалл. Образы исчезли, в кристалле пульсировали туманные голубые облака.

— Профессор Челленджер, они действительно разговаривают с вами, — сказал я, потрясенный до глубины души.

— Вне всякого сомнения, дорогой доктор. Думаю, они давно осознали, что нашли в моем лице самый развитый человеческий интеллект на Земле. Теперь и вы понимаете, отчего я никак не мог предоставить данный кристалл королевскому астроному или подобной ему бездарности. Итак, Морган, все это мы видели и раньше. Были ли другие сообщения?

— Они передали вот это, — ответил Морган, показывая Челленджеру два листка с аккуратно выведенными карандашом цифрами.

— Меня приятно удивила врожденная предрасположенность мистера Моргана к математике, — сказал Челленджер, сосредоточенно изучая таблицы. — Мы получили несколько подобных таблиц; в них содержится множество сведений о Венере и природных условиях, царящих на планете. Мы также обмениваемся геометрическими рисунками; я добился некоторых успехов в обучении их нашему алфавиту, что необходимо для отправки и получения письменных сообщений. В целом, мы быстро движемся к ценнейшему обмену идеями между двумя культурами.

Он произнес это спокойно, с непоколебимой уверенностью, не оставлявшей места для сомнений. И вновь я взглянул на кристалл. Голубой туман рассеивался.

— О, они хотят сообщить что-то новое. Я останусь здесь и буду наблюдать, — решил Челленджер. — Морган, ступайте в кабинет вместе с доктором Уотсоном. Уверен, он захочет услышать об открытиях последних недель. Я буду записывать все, что сообщит наш друг с Венеры.

Мы с Морганом вышли. В кабинете было гораздо светлее; Морган прикрыл дверь и повернулся ко мне. Теперь я смог получше разглядеть ассистента — среднего роста, худой, с живым смышленым лицом, он отличался блестящими черными глазами и вызывающим уважение высоким лбом.

— Вы — тот самый доктор Уотсон, который пишет в журналах?

— Да, иногда пишу.

— Читал некоторые ваши отчеты о расследованиях мистера Шерлока Холмса.

Я ждал, что он продолжит, но Морган уселся в кресло Челленджера и принялся раскладывать перед собой какие- то бумаги.

— Знаете, я служил в артиллерии, — сказал он. — Все мое подразделение уничтожили захватчики, когда мы попытались дать им бой у Хорзелла. Я с трудом спасся, сейчас нахожусь в отпуске — подразделение организуют заново, набирают новобранцев.

Манера речи выдавала в нем человека умного и достаточно образованного; он не походил на обычного солдата.

— А как вы оказались здесь? — спросил я.

— Делать мне было нечего, плата невелика, вот и стал искать работу, — ответил Морган. — Случайно постучался в дверь к профессору Челленджеру, он поговорил со мной и взял к себе ассистентом. Большей частью я гляжу в кристалл и копирую то, что там вижу. Вот несколько моих набросков.

Он передал мне рисунок, изображавший круглую летательную машину, какую я уже видел в марсианском лагере Примроз-хилла. Разбитый аппарат окружали выветренные скалы. Другой рисунок изображал разрез одного из подсобных механизмов захватчиков. Рисунки были выполнены с немалым мастерством и старанием.

— Это ваши рисунки? — спросил я. — Они очень хороши.

— Благодарю вас, сэр. Я неплохо управляюсь с карандашом. Профессор просит меня зарисовывать то, что я вижу в кристалле. Иногда я делаю рисунки для его статей.

— Похоже, вам повезло. Такое чудесное спасение!

— Да, сэр. После были еще бои, если это можно так назвать, а затем все бежали в Лондон с боевыми машинами на хвосте, — ответил он. — Когда я увидел, что машины их преследуют и собираются захватить Лондон, я остался там, где был, так что машины прошли мимо. Много дней провел в Путни. Искал других, думал, может еще кто-нибудь спасся и остался. Думал о том, как выжить — даже о сопротивлении.

— Сопротивлении? — переспросил я. — Захватчикам?

— Что-то в таком духе, сэр. Я хотел собрать отряд сильных, умных людей. Отборных людей. Скрываться в подвалах и канализационных трубах, не попадаться им на глаза. Мы могли бы шпионить за этими созданиями, захватить и использовать их оружие. В тех краях мне попался только один человек — несколько дней мы провели вместе, а потом он ушел. Так что все планы я строил в одиночку.

— Но все же вы их строили, — сказал я. — Вы вели себя разумно и мужественно. Жаль, вас не было в Лондоне вместе с нами.

— Хотел бы я оказаться с вами, сэр, очень хотел бы. В любом случае, вторжение закончилось. Они все умерли.

Он произнес эти слова так, словно сожалел о гибели космических хищников и мечтал снова столкнуться с ними в бою.

— И что было потом? — спросил я.

— Ну, более-менее это все, сэр, — ответил Морган. — Как я уже говорил, подразделение наше организуют заново, оснащают, набирают новобранцев. А тем временем, пока не понадобится возвращаться, я работаю у профессора Челленджера.

— И состоите в дружеских отношениях с этими существами на Венере.

Морган улыбнулся.

— Они стали теперь другими, — сказал он. — Теперь они не считают Землю местом, где смогут жить, и больше не видят в людях еду и питье. Вот они и пробуют завладеть Венерой. Только там им еще хуже приходится.

— Судя по тому, что я видел в кристалле, Венера — раскаленная и безжизненная планета, — сказал я.

— Верно, доктор Уотсон. Поверхность горячее кипящей воды, нет ничего живого, кроме захватчиков в этом их убежище. Профессор сказал, что они не из нашей солнечной системы — прилетели, чтобы создать здесь колонии. И что вся эта их попытка провалилась. И сейчас они стараются обмениваться с нами мыслями, вроде как хотят быть друзьями. Передали даже кое-какие научные сведения.

— Что ж, по крайней мере это сделает знакомство полезным, — заметил я.

Морган открыл ящик бокового стола и стал искать что- то внутри.

— Может, мы сумеем узнать секрет теплового луча, — сказал он. — Глядите, доктор Уотсон.

Он достал из ящика керамический цилиндр, размерами и формой напоминавший банку для варенья, и бережно отвинтил крышку. Поставив цилиндр передо мной, Морган принялся неторопливо набивать старую глиняную трубку.

— Здесь, — сказал он, — находится главный элемент теплового луча. Я сам его вытащил из одной боевой машины, там, в яме на Примроз-хилле.

Я заглянул в цилиндр. На дне лежал круглый предмет размером с горошину, сверкавший, словно бриллиант, множеством крошечных граней. Мне показалось, что предмет, как и кристалл, испускал слабое сияние — только это бледное сияние было красновато-розовым, а не голубым.

— Ничего не понимаю, — сказал я. — Генератор теплового луча был похож на большую коробку. Сам я не видел, как он действовал, однако мне говорили, что устройство стреляло невидимым лучом, который уничтожал дома и заставлял воду в реках кипеть.

Морган поднес к трубке спичку.

— Да, я знаю, — сказал он. — Я не мог унести все, взял только сердцевину. При повороте рукоятки вот этот предмет начинает выделять энергию, которая направляется на что-то вроде изогнутого рефлектора. Возьмите, рассмотрите поближе. Не бойтесь, эта штука безопасна.

Колеблясь, я глядел на блестящую горошину.

— Берите, берите, — настаивал он. — Вы сможете подержать в руках самое сердце их разрушительной науки.

— Не прикасайтесь, Уотсон! — послышался чей-то голос.

Мы оба подняли головы.

Быстрыми шагами в кабинет вошел Шерлок Холмс. В руке он держал револьвер, направленный на Моргана.

— Дорогой мой Холмс, что привело вас сюда? — воскликнул я.

Холмс не обратил на мои слова никакого внимания. Сузив глаза, он глядел на моего собеседника.

— Вы утверждаете, что этот предмет безопасен? Что ж, достаньте-ка его, — приказал он Моргану. — Делайте, как я вам велел — сию же секунду!

Морган вскочил и отшатнулся от стола, по-прежнему держа в руке крышку.

— Вы ведь говорили, что это совершенно безопасно. Я сам слышал ваши слова. Что же вы медлите?

Морган рывком надел на цилиндр крышку и попятился.

— Нет, — запинаясь, произнес он. — Н-нет, я не прикоснусь к этому. Вы меня не заставите.

— Следовательно, вы знали, что прикосновение к этому предмету убьет доктора Уотсона, — произнес Холмс. — Вы были бы не прочь убить и меня, не сомневаюсь.

— Что это значит, Морган? — требовательно спросил я.

— Имя этого господина, Уотсон, звучит несколько иначе, — сказал Холмс, все еще направляя револьвер на Моргана. — Отбросьте букву «Г» и зовите его Мораном. Это сын полковника Себастьяна Морана, самого опасного человека в Лондоне после Мориарти. Не сомневаюсь, вы помните, как некогда мы схватили полковника в доме Кэмдена, что находится напротив нашего дома на Бейкер-стрит.

Морган рухнул в кресло.

— Это какие-то фантазии, — возразил он чуть более уверенным тоном. — Вам не в чем меня обвинить, мистер Холмс.

— Именно так говорят все пойманные преступники; беда в том, что они очень редко приводят доказательства истинности своих слов. Кстати, только недавно я выследил одного из них, по имени Эзра Пратер.

Услышав это имя, Морган непроизвольно дернулся.

— Вижу, вам известно, кто он такой, — победно объявил мой друг. — К счастью, мы успели помешать мистеру Пратеру распилить кое-какие бриллианты, которые он собирался продать. Застигнутый месте преступления, он тут же рассказал, как вы с ним похитили эти драгоценности из королевского хранилища в Тауэре — в тот самый день, когда профессор Челленджер телеграфировал в Париж, что вторжение закончилось.

Морган поднялся с места, дрожа всем телом.

— Я старался, — пробормотал он. — Я был хорошим солдатом. Я сражался с захватчиками, едва не погиб в бою. Помогал профессору Челленджеру. Он вам расскажет. Что бы ни говорил вам Пратер…

— О, Пратер болтал без конца, — прервал его инспектор Стэнли Хопкинс, входя в кабинет. — На допросе в Скотланд-Ярде он во всем признался инспектору Лестрейду и подписал свое признание. Пратер сообщил нам, кто вы такой, как помогали ему и где вас можно найти.

Он вытащил наручники.

— Руки вместе, — распорядился инспектор.

Морган покорно протянул руки. Я услышал щелчок наручников на его запястьях.

Из задней комнаты выскочил Челленджер.

— Как можно работать в таком шуме? — зарычал профессор, угрожающе глядя на Хопкинса. — Кто вы такой, сэр, и почему вы надели на Моргана наручники?

— Его настоящее имя — Моран, — сказал Холмс, пряча револьвер в карман. — К вашему сведению, Челленджер, он грабитель и неудавшийся убийца. Только что он пытался убить доктора Уотсона. Дело в том, что Уотсон когда-то помог мне схватить его отца. Хотели бы вы, чтобы на месте Уотсона оказался я, не так ли, Моран?

— Пошли, пошли, — сказал Хопкинс, крепко держа арестованного за руку. — Обязан сообщить вам, что все, что вы скажете, будет записано и сможет быть использовано против вас.

— Подождите! — внезапно вскричал Моран. — Выслушайте меня! Послушайте, что я могу вам предложить… Я знаю секрет теплового луча. Знаю, как им пользоваться.

Челленджер нахмурил брови.

— Если так, вы утаили от меня важные сообщения с Венеры, — грозно сказал он. — Каковы бы ни были ваши преступления, это худшее из них.

— Я вам все расскажу, — торопливо продолжал Моран.

— Да, я скрыл некоторые сведения. У меня куча таблиц с формулами их энергии. Там показано, как направлять импульсы, чтобы взрывать атомы.

Глаза Холмса вылезли из орбит. Мои, должно быть, также.

— С научной точки зрения это невозможно, — выдохнул я. — Над этим вопросом бились величайшие ученые.

— Не столь уж величайшие, — поправил меня Челленджер. — Ведь я данным вопросом до сих пор не занимался.

Грузно топая, он направился к Морану.

— Полагаю, вы требуете свободу в обмен на формулы? Необходимо убедиться, что формулы верны. Покажите мне их немедленно.

Моран полез скованными руками в карман пиджака.

— Вот, — сказал он, вытаскивая пачку сложенных листов.

— Сами смотрите, профессор. Надеюсь, вы сможете эти формулы понять.

— Ваши сомнения для меня оскорбительны, — рявкнул Челленджер, выхватывая у него бумаги.

Он развернул листы и погрузился в их изучение. Глаза на громадном бородатом лице засверкали. Холмс чиркнул спичкой.

— Боже правый, вы не обманываете, — волнуясь, сказал Челленджер. — Для развитого, восприимчивого интеллекта эта концепция — и, конечно, ее следствия — вполне понятна. Это самое поразительное…

Холмс молниеносно бросился вперед. В руке у него была зажженная спичка. Он поднес спичку к бумагам в руках Челленджера.

Листы вспыхнули, и Челленджер, взвыв, выронил их на пол. Яркое пламя охватило бумаги; Челленджер тряс руками и дул на обожженные пальцы.

— Холмс, вы окончательно спятили? — завопил он.

— Напротив, я нахожусь в совершенно здравом рассудке, — спокойно ответил Холмс. — Достаточно здравом, чтобы испугаться при виде дрессированной обезьяны, которая экспериментирует с заряженным пистолетом дрессировщика.

Челленджер опустился на колени у горки сгоревших бумаг. Они разлетелись серыми хлопьями пепла.

— Потеряны! — с грустью сказал он, поднимаясь на ноги. — Морган, или как вас зовут, Моран, вы помните…

Моран в отчаянии покачал головой.

— Нет, сэр. Я только лишь записывал формулы и цифры, которые видел в кристалле. Восстановить их невозможно.

— Потеряны, — вновь простонал Челленджер, прижимая ладони к вискам.

— Пусть человек сам раскроет этот секрет, — произнес Холмс. — С таким оружием, как взрывающиеся атомы, человек без труда мог бы уничтожить и себя, и весь мир вокруг. Если мудрость человечества позволит нам в будущем раскрыть тайну атома, быть может, людям также достанет мудрости держать подобную силу под контролем.

Челленджер стоял молча, тяжело дыша. Мне показалось, что он вот-вот набросится на моего друга.

— Я обязан согласиться с вами, — сказал он наконец. — Сожалею, что вам пришлось напомнить мне, Холмс, с кем и с чем мы имеем дело. Время от времени я начинаю мыслить слишком абстрактно. Это недостаток, с которым мне следует бороться.

— Итак, Моран, — сказал Холмс, — как видите, мы отклоняем ваше предложение. Уведите его, инспектор Хопкинс.

Хопкинс взял Морана за плечо и повел его к двери. Челленджер тщательно завинтил крышку цилиндра.

— Нужно бы найти место более безопасное, чем ящик моего стола, — сказал он. — Что же касается этих несчастных существ на Венере…

— Вы снова с ними связывались, профессор?

— В последний раз, боюсь. Пойдемте, я вам покажу.

Мы прошли вслед за ним в темную заднюю комнату. На столе мягко сиял кристалл. В нем виднелось нечто похожее на лист бумаги или доску, где была крупно выведена единственная цифра — 0.

— Ноль, — сказал я. — Но это ничего не означает.

— Скорее, это знак прощания, — негромко сказал Холмс. — Последовательность событий достаточно ясна. Земля принесла им гибель. Венера оказалась негостеприимной, и теперь они вынуждены оттуда бежать. Такова история их провала.

Свет в кристалле померк. Голубой туман исчез.

— Бежать, мне думается, придется и оставшимся на Марсе колонистам, — сказал Челленджер. — Бежать или погибнуть.

Мы вернулись в кабинет.

— Они навсегда покинут наши космические широты? — спросил я.

— Не обязательно, — ответил Холмс.

— Нет, — поддержал его Челленджер. — Они могут возвратиться, будучи на сей раз лучше оснащены для выживания. Пить нашу кровь они теперь не осмеливаются, но вполне могут нас изучать. Не исключаю, что они захотят воспитать в нас понимание своих основных научных концепций, ведь они уже поделились ими со мной. Поскольку ваше расследование завершено, Холмс, не откажитесь отобедать у меня и обсудить данную гипотезу более детально.

— Благодарю вас, в другой раз, — ответил Холмс. — В настоящее время, меня ждет дело неотложной важности на Бейкер-стрит. Уотсон, однако, будет рад остаться и выслушать ваши соображения. К сожалению, вынужден вас покинуть.

Он вышел, закрыв за собой дверь.

— Дело неотложной важности, — принялся размышлять я вслух. — Дело о бриллиантах короны закрыто, Моран арестован. Больше никаких расследований Холмс сейчас не ведет. Да и дома, на Бейкер-стрит, его никто не ждет, кроме миссис Хадсон.

Челленджер поглядел на меня с выражением снисходительной жалости на лице.

— Паралич мозга, — произнес он. — Умственный застой. Поразительно!

— Что вы имеете в виду?

— О, ничего особенного, — он повернулся к двери. — Скажу жене, что вы останетесь у нас на обед. Если вы не против, изучите пока что мои заметки и рисунки Морана.