Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона

Безумие полковника Уорбертона «Кароль Буш» (приписывается Дэшиллу Хэммету)

Мистер Р. щедро заплатил десять тысяч долларов «Д. X.», предположительно Дэшилу Хэммету (1894–1961), автору «Мальтийского сокола», «Кровавой жатвы», «Худого» и многих других реалистичных приключений Оперативника и Сэма Спейда. Ватсон утверждает, что «Безумие полковника Уорбертона» — одно из двух дел, на которые он лично обратил внимание Холмса, но это обычное вступ — ление. Он считает своей заслугой то, что привлек внимание своего друга к этому больному человеку, хотя Холмс до этого уже и сам наблюдал за ним. — Дж. А. Ф.

— Ну что ж, Ватсон, я считаю, что тут уже ничего не поделаешь, остается поступить так, как говорит этот добрый доктор.

Доктор, на которого он ссылался, это не я, а врач по имени Оукшот. С тех пор как Холмс своим плечом остановил быстро летящий кусок свинца пару недель назад, врач пытался убедить его, что пулевые ранения сами по себе не проходят. Холмс, как всегда, не стал прислушиваться к такому здравому медицинскому совету и в результате стал таким же слабым, как моральные принципы копа.

И вот теперь он растянулся на диване, а вокруг него, как сорванные лепестки цветов, были разбросаны газеты. Он поднял с пола одну из них и протянул мне.

— Круиз, Ватсон, в Америку, отплытие через два дня. Доктор говорит, мне следует избегать волнений, а куда лучше всего уехать, как не в Америку? Я помру от скуки, пока выздоровею.

Я посмотрел на рекламное объявление.

«Путешествуйте с комфортом круизными маршрутами компании „Барбизон“. Отправление из Лондона в Нью-Йорк ежемесячно. Разумные цены».

Я опустил газету и зажег сигарету. Холмс тоже потянулся к пачке, но я отодвинул ее.

— Доктор говорит, что вы должны воздержаться хотя бы неделю.

Холмс раздраженно фыркнул.

— О, ради бога, Ватсон, сжальтесь! Ни сигарет, ни работы; я умру от тоски, и мне даже не понадобится ехать в Америку для этого.

Он перевернулся на спину и раздраженно сказал в потолок:

— Ну, что скажете? Сможете взять отпуск или нет?

Я выглянул в окно, где по мокрым улицам начал стелиться зеленоватый туман. Дождь шел уже три дня и даже не думал прекращаться. Мой поток больных был такой же вялый, как и погода; казалось, что ни у кого не было сил даже заболеть в эти дни. Я снова посмотрел на Холмса. Он выглядел угрюмым и обиженным.

— Думаю, что смогу… Я могу попросить доктора Апшоу подменить меня, что…

— Отлично! — воскликнул Холмс, вскочив с дивана и схватив сигареты со стола, прежде чем я успел остановить его. — Мы отпразднуем это сигаретой.

Он подошел к двери, распахнул ее и крикнул в холл:

— Миссис Хадсон! Не могли бы вы подойти сюда на минутку? Мне нужно поговорить с вами.

Оставив дверь открытой, он схватил со стола зажигалку и прикурил. Он откинул голову назад в знак истинного удовольствия и выдохнул, на его длинную сильную шею падал бледный свет уличного фонаря. Одновременно с восхищением и удивлением я наблюдал, как он ходил взад-вперед перед окном, заложив руки за спину. Он напоминал мне зверя в клетке — его тоже всегда следовало опасаться, и лишь впечатляющий интеллект сдерживал его неистовство. Именно в такие моменты я понимал, почему ему нужна была работа: даже когда он был ранен, он обладал энергией настолько всепоглощающей, что, не найдя выхода, она бы повернулась и направилась на него самого. Я встал и налил себе виски, в это время в комнату вошла миссис Хадсон.

— А, миссис Хадсон! — воскликнул Холмс. — Мне нужно собрать вещи: доктор Ватсон и я уезжаем на некоторое время.

Не могу поклясться, но что-то похожее на облегчение пробежало по лицу хозяйки нашего дома, когда она услышала эту новость.

И вот, пару дней спустя, мы сидели на палубе «Принцессы Барбизон», завернувшись в пледы и глядя на чаек, паривших над кораблем. Мы пробыли в море всего лишь чуть больше часа, а Холмс уже погрузился в свои мысли.

— Интересно, ночью птицы тоже охотятся? — сказал он, наблюдая, как чайка устремилась вниз на ничего не подозревающую рыбу. — Или они смотрят на нас и думают: зачем мы, глупые и медлительные, ползаем туда-сюда здесь, внизу?

Я сказал, что не знаю, и заказал выпивку у проходившего мимо официанта в белоснежном, как перья чаек, жакете. Когда официант ушел, я повернулся к Холмсу и увидел, что его внимание приковано к мужчине, сидевшему через несколько сидений от нас. Я тоже посмотрел на мужчину, но ничего особенного в нем не увидел. Насколько я мог судить, это был здоровый полный мужчина средних лет, одетый в хороший твидовый костюм; его волосы были необычайно густыми и белыми, в тон им были усы и бакенбарды. У него было румяное загорелое лицо, такой загар вы не получите, сидя в Лондоне в это время года. Я решил поделиться своими наблюдениями с Холмсом.

— Что вы думаете вон о том парне? Похоже, он уже провел некоторое время в Америке, судя по его загару.

Холмс заговорил, не отводя взгляда от мужчины:

— О нет, Ватсон, совсем наоборот. Он только что вернулся с Востока, возможно, из Китая, где он пробыл довольно долгое время.

— Как вы это определили? — спросил я, не слишком довольный, что мое мнение отмели, как ненужные крошки.

— Ну, если бы я не смог догадаться об этом по татуировке дракона на его левом предплечье — кстати, такое изображение невозможно сделать в лондонских салонах

тату (вы, может быть, помните мою небольшую монографию на эту тему), — я бы заключил это по его чаю.

— Чаю?

— Да, разве вы не замечаете нечто необычное?

Мужчина пил чай из фарфоровой чашки с голубым ивовым узором, достаточно распространенным в Лондоне в то время. Я сказал об этом Холмсу, но он покачал головой.

— Хм, Ватсон, вы смотрите, но не замечаете. Вы видите молочный кувшин на его чайном подносе?

Я посмотрел на поднос, стоявший на столике рядом с ним; там был заварной чайник, ложка и сахарница.

— Какой уважающий себя англичанин будет пить чай без молока? Только тот, кто очень долго прожил в Китае, достаточно долго, чтобы научиться любить чай без него. Кроме того, как у вас с обонянием, Ватсон?

Я сказал, что оно сносное, несмотря на мою привязанность к сигаретам «Фатима».

— Ветер дует от нашего друга прямо на нас, а аромат зеленого чая существенно отличается от черного. — Он замолчал и принюхался, как гончая собака, его длинный нос при этом вздрогнул. — Этот человек, несомненно, пьет зеленый чай, улун, если я не ошибаюсь. Так вот, Ватсон, этот человек позаимствовал много китайских пристрастий, поэтому можно предположить, что его пребывание там не было кратким.

Холмс с удовлетворением откинулся на спинку кресла и посмотрел на пушистые белые облака, проплывающие по небу. Он всегда наслаждался этими небольшими победами, наслаждался сознанием того, что умнее меня, если уж на то пошло. Это было частью нашей сложной дружбы. Он мог порисоваться передо мной: я был его постоянным слушателем и большим почитателем. Мне приятно было осознавать, что, несмотря на все его таланты, Холмс доверял мне — и нуждался во мне. Я иногда думал, что без моего постоянного влияния он бы сгорел, как комета, пролетающая через тонкие слои атмосферы, съедаемый сам собой. Мое присутствие было как защитный слой вокруг него, удерживающий его в этом мире. Я думаю, он знал это и держал себя скромно — или терпимо, во всяком случае. Мы никогда об этом не говорили, конечно, — не такой он человек, Холмс; он все всегда держал в секрете.

Подошел официант с моей выпивкой. Я сделал глоток, а затем увидел ее. Она была одета слишком нарядно для палубы корабля в середине дня — многовато украшений и чересчур много румян. Ее лицо было слишком круглым, чтобы быть красивым, губы слишком полными, но все это не имело значения. Все искупали ее волосы: густые и пышные, они были цвета скотча двенадцатилетней выдержки. Зеленое платье сидело на ней отлично, словно было сшито специально для нее, оно подчеркивало каждое движение ее пышных бедер во время движения. Она знала, что хорошо выглядит, и это угадывалось в ее поступи. Ее походка завораживала: медленная и покачивающаяся, как у пантеры, подкрадывающейся к своей жертве. Я догадывался, что в случае с этой женщиной ее жертва могла считать себя счастливой, потому что именно ей оказали такую честь.

Она села рядом с нашим соседом, и по тому, как он посмотрел на нее, я догадался, что он был одним из тех счастливчиков. Был ли он единственным или нет, говорить об этом было слишком рано.

Я посмотрел на Холмса, чтобы понять, заметил ли он все это, и увидел, что он все понял.

— Так вот куда он тратит свои деньги, — сказал он задумчиво, почти самому себе.

Даже я смог заметить, глядя на мужчину, что его одежда была самого дорогого покроя, и сказал об этом Холмсу.

— Да, у него есть деньги, Ватсон, а также красивая молодая жена, но у этого человека какие-то проблемы.

— Проблемы?

— Да, несомненно. Видите, он приобретает только лучшую одежду, которую он вынужден был заказывать из Лондона, будучи в Китае, — и все же заметьте, что его жилет этим утром застегнут неправильно. Я даже отсюда вижу одну свободную петлю, а он этого не заметил. Посмотрите также, как небрежно он стряхнул пепел с сигары, и тот попал ему на рукав — но, тем не менее, состояние его одежды показывает, что обычно он очень требователен к своему наряду. Нет, Ватсон, его что-то тревожит.

Некоторое время я размышлял над этой информацией, и когда официант принес мне следующую порцию виски, я все еще думал об этом. К тому времени солнце начало садиться и свежий морской бриз начал задувать под наши пледы. Мне показалось, что Холмс выглядел немного бледным, поэтому я предложил пойти в каюту.

Там я снова выпил, а так как было еще рано переодеваться к ужину, то настоял, чтобы Холмс немного полежал. Когда я вошел проверить, то увидел, что он лежал на спине, закинув одну руку за голову, и крепко спал. Я накрыл его одеялом и на цыпочках вышел из спальни.

Я сидел, допивая свой виски, когда услышал голоса, доносившиеся из соседней каюты. Трудно было разобрать слова, но это было похоже на ссору женщины и мужчины. Я сел на диван, прислушался и смог разобрать некоторые слова.

— …все в твоем воображении, — говорила женщина.

— Не пытайся меня запугать, — сказал мужчина, а затем еще что-то, чего я не смог разобрать. Затем хлопнула дверь, и я услышал шаги в холле. На дюйм приоткрыв дверь, я увидел удаляющуюся фигуру нашего светловолосого друга. Я тихо закрыл дверь, но через минуту раздался стук. Пока я решал, стоит отвечать или нет, стук стал громче. Я боялся, что это разбудит Холмса, поэтому открыл дверь.

Там стояла она, одетая — если так можно сказать — только в халат бледного желто-зеленого цвета. Халат многое не прикрывал, и я старался не смотреть в те места.

— Ничего, если я войду? — спросила она, и я мог придумать дюжину причин, чтобы отказать ей, но ни одна из них не пересилила желто-зеленый халатик, поэтому я разрешил ей войти.

— Не угостите выпивкой? — сказала она, глядя на бутылку джина в баре, и я начал задаваться вопросом, что еще она попросит, но тут из спальни вышел Холмс. Его волосы растрепались, глаза были сонные, но по тому, как она посмотрела на него, я видел, что он произвел впечатление.

— Я пришла извиниться, — сказала она, когда я протянул ей мартини.

Холмс не ответил, но сел в кресло и смотрел на нее, полузакрыв глаза.

— Боюсь, что мы немножко пошумели по соседству, и я просто пришла извиниться. — Голос у нее был ровный, бархатный, как блестящий шелк ее халата.

Холмс продолжал молчать, и я видел, что это заставляет ее немного нервничать, хоть она этого и не показывала.

— Видите ли, мой муж…

— Полковник, — вставил Холмс.

— Ну, да, — сказала она удивленно. — Вы знаете Эдварда?

— Только зрительно, — лениво ответил Холмс.

— Тогда, как вы узнали…

Холмс отмахнулся от ее вопроса.

— Это неинтересно, — сказал он. — Не представляет особого интереса и то, что я также знаю, что он был кавалерийским офицером, что он дважды был ранен и что только недавно вышел в отставку. Пожалуйста, продолжайте свой рассказ.

Она сделала глоток мартини — хороший глоток — и посмотрела на Холмса, словно оценивая его.

— Ну, я собиралась объяснить, что мой муж… ну, он такой ранимый, и иногда у него бывают… эмоциональные всплески… и я просто хотела извиниться, если мы потревожили вас, — закончила она довольно неубедительно, вспыхнув от пристального взгляда Холмса.

— Не надо повторяться, миссис… — спокойно сказал Холмс.

— О, как грубо с моей стороны — я вторглась, даже не представившись! Элизабет Уорбертон.

— Значит, миссис Уорбертон, — продолжал Холмс. — Разрешите представиться: я Шерлок Холмс, а это мой лучший друг и соратник, доктор Ватсон.

— А, так вы не семья Шерлоков Холмсов, — слишком воодушевленно сказала наша гостья.

— Насколько мне известно, я один, — сухо ответил Холмс, — а теперь извините, но мне нужно переодеться к ужину.

Она поднялась с дивана, словно ужаленная.

— Да, конечно, не смею вас задерживать, — сказала она, направляясь к двери, но не отрывая глаз от Холмса. Он вернулся в спальню, не сказав ни слова, тем самым оставив нас одних.

— Вы, должно быть, считаете меня глупой, — сказала она, глядя на меня зелеными, как ее халат, глазами. Я подумал, что она может быть какой угодно, но только не глупой.

— Просто, когда мы среди людей, которые не знают Эдварда, — в общем, я всегда беспокоюсь о том, как люди его воспримут, вот и все. Спасибо вам за угощение, — сказала она, протягивая мне бокал, и я заметил ее длинные красные ногти на фоне белой кожи. Я подумал о том, как могут ранить эти ноготки, а потом задумался, может быть, это того стоит.

— Всегда пожалуйста, — сказал я.

После того как она ушла, я сел на диван и закурил «Фатиму». Я достаточно хорошо разбирался в женщинах и знал, что Холмс был в ее вкусе, а я нет. Я также знал, что мог бы предостеречь ее от напрасных усилий, но подумал, что было бы интересно понаблюдать, как она сама это поймет. Я не очень верил в ее заботу о своем муже и был абсолютно уверен, что Холмс со мной солидарен.

Я узнал его мнение в тот же вечер за грудинкой из ягненка и бутылкой «Монраше».

— Она переигрывала, когда я представился, — сказал он, — хотя до этого она играла правдоподобно. Интересно, что ей нужно было на самом деле…

И тут вошла в комнату та, что была легка на помине. Она сменила желто-зеленый халат на красное атласное платье с открытыми плечами, на шее у нее красовалось бриллиантовое колье стоимостью в несколько бутылок «Монраше». Полковник шел рядом с ней, с красным лицом на фоне белой кружевной сорочки. Сразу за ними следовала стройная, скромно одетая молодая восточная женщина. Она не была красавицей — нос был слишком длинным, кожа неровная — но в ней было чувство собственного достоинства, и это бросилось мне в глаза. Это заметил и Холмс; он наблюдал за нею, когда их проводили за столик в дальней части зала.

— Интрига продолжает нарастать, Ватсон, — сказал он, наполняя бокалы вином.

С того места, где мы сидели, полковник был хорошо виден, и я непрерывно наблюдал за ним во время еды. Первое впечатление, которое он произвел на Холмса, естественно, касалось денег: он был чем-то расстроен и то и дело прикладывался к бутылке «Мерло». Восточная женщина не пила, а миссис Уорбертон не отрывалась от мартини. Я спросил Холмса, что бы это значило.

— Думаю, мы предложим полковнику партию в бридж после ужина — если я не ошибаюсь, он из тех людей, кто не прочь сыграть пару партий, потягивая виски с содовой.

Я уже собирался спросить Холмса, почему он так думает, когда увидел, что кто-то направляется к нам через зал. Это был сам полковник, он продвигался между столами с такой грациозной легкостью, какой я от него не ожидал; выпитое «Мерло», по-видимому, не сильно сказалось на его координации. Он остановился возле нашего столика и кашлянул. Шея у него была большая, а впрочем, у него все было большим: голова с копной белых волос, широкий рот и круглые голубые глаза — все говорило о том, что этот человек много времени провел на открытом воздухе. Он казался слишком большим даже для обеденного зала этого судна с хрустальными люстрами и аккуратными скатертями.

— Простите, джентльмены, — сказал он. Его голос подходил ему: низкий, грубый — голос человека, привыкшего отдавать команды. — Надеюсь, я не прерываю ваш обед, — продолжил он.

— Вовсе нет, полковник, — ответил Холмс. — Чем обязаны?

— Моя жена говорит, что имела удовольствие познакомиться с вами этим вечером, и я рад тому, что мы на одном корабле с такой выдающейся личностью, как вы, мистер Холмс.

— Я смущен тем, что вы мне льстите, — сказал Холмс тоном, который доказывал, что ничего подобного он не чувствует. — Позвольте мне представить вам моего друга и коллегу доктора Ватсона.

Полковник протянул одну из самых больших рук, которые мне приходилось когда-либо видеть, и с силой, с которой тоже нельзя не считаться, пожал мне руку.

— Очень, очень рад. Я один из самых преданных ваших читателей, доктор Ватсон. Я не пропустил ни одного из ваших рассказов, пока распивал чаи в Китае.

— Я так понимаю, там очень много чая, — сухо сказал Холмс.

— О, да, вполне. На самом деле чай — это мой бизнес. И сейчас я направляюсь в Америку, чтобы посмотреть, нельзя ли немного расширить рынок, знаете ли, побудить янки пить чуть больше чая. Боюсь, что после небольшого Бостонского чаепития у них во рту остался плохой привкус. — Он засмеялся над своей собственной шуткой.

Холмс снисходительно улыбнулся и свернул свою салфетку.

— Я задавался вопросом, — продолжал полковник, — не захотят ли джентльмены составить мне компанию сыграть пару партий в бридж после обеда? Я считаю, что это способствует лучшему перевариванию сытной еды.

— Я бы с удовольствием, — сказал Холмс и взглянул на меня. — Что скажете, Ватсон?

— О, непременно.

— Очень хорошо, — сказал наш гость. — Тогда встретимся в девять в игровом зале?

— Замечательно, — с энтузиазмом, который не относился к игре, сказал Холмс. На самом деле он не особо любил играть, но со своей феноменальной памятью и выдержкой всегда побеждал в любой карточной игре.

— Как вы узнали, что он играет в бридж? — спросил я, когда полковник ушел.

— Право, Ватсон, это настолько просто, что я даже сомневаюсь, нужно ли говорить вам об этом. Если бы я, скажем, не знал, что бридж — это самое распространенное занятие в большинстве офицерских клубов, то я бы определил это по небольшой булавке, приколотой к его лацкану, указывающей на его принадлежность к «Бескозырному Обществу».

— «Бескозырное Общество»?

— Да, это лондонский клуб, куда мой брат Майкрофт частенько захаживал, прежде чем нашел «Диоген», который его больше устраивает. Одним из необходимых условий членства в нем — кроме определенного общественного положения — является умение играть в бридж. Таким образом, наш полковник — человек, который серьезно относится к бриджу.

Полчаса спустя мы сидели в игровом зале. Благодаря сиреневым стенам и тяжелой дубовой мебели он довольно успешно имитировал обстановку лондонского клуба. В конце комнаты стоял бильярдный стол, а тяжелые золотистые шторы не пропускали морской воздух.

Уорбертон нашел четвертого для нашей игры, молчаливого невысокого человека с лисьим лицом по имени Пенсток, которого он представил как своего партнера по бизнесу. Со своим острым, непроницательным лицом и зачесанными назад черными волосами Пенсток имел вид профессионального картежника. Холмс и я составили одну команду, а полковник был в паре с Пенстоком.

Как я и подозревал, маленький человек мастерски вел спокойную игру, но попадал в невыгодное положение из-за безрассудных торгов своего партнера. Опрометчивость полковника росла пропорционально его потреблению коктейля, пока на это стало неловко смотреть. Холмс сидел напротив меня, неподвижный как моллюск, а затем, когда мы выиграли вторую партию, предложил перерыв. Пенсток воспользовался этой возможностью и, извинившись за вечер, ушел, мы остались одни с Уорбертоном. Хотя это длилось недолго.

Миссис Уорбертон была женщиной, которая никогда не входила в комнату просто так — это всегда был ее выход. Она снова переоделась, на этот раз в бледно-голубой шифон с перьями. Я задался вопросом, как долго должен продолжаться круиз, чтобы она продемонстрировала весь свой гардероб, и догадался, что это должно быть только кругосветное плавание. Когда она присела на ручку стула своего мужа, я понял: насколько она была эффектной, настолько же и опасной.

— Я просто спустилась посмотреть, чем вы, джентльмены, так соблазнили моего мужа, — сказала она, улыбнувшись Холмсу и пытаясь пустить в ход немного своего собственного соблазна.

— Смею вас заверить, мадам, это он нас соблазнил, — ответил Холмс.

— В любом случае, уже поздно, и я думаю, что лучше мне спасти вас от него.

— Еще не поздно, — невнятно произнес полковник. — Вечер только начинается, моя дорогая.

— А сейчас, Эдвард, ты должен позволить джентльменам уйти, — сказала она, словно разговаривала с ребенком. — Мистер Холмс выгладит совершенно бледным.

Я посмотрел на Холмса и увидел, что она права. У него был блеклый цвет лица, и хотя глаза светились нервной энергией, он просто сползал со стула.

— Вы выглядите совершенно обессилевшим, мистер Холмс, — сказала она, — вы не находите, доктор Ватсон?

— Да. Холмс, нам, наверное, лучше уйти.

В этот момент наш разговор был прерван появлением большого белого длинношерстного персидского кота, который пробежал по ковру и прыгнул миссис Уорбертон на колени.

— Ой, Ариэль! Как ты вышла? — сказала она, поглаживая кошку.

Ответ пришел незамедлительно в виде ее китайской сопровождающей, которая вошла в зал так же робко, как миссис Уорбертон пафосно.

— Я прошу прощения, — сказала она низким сиплым голосом. — Но кошка выскользнула в дверь, когда я вышла за льдом.

— Ариэль, ты плохая киска! — проворковала миссис Уорбертон. — Сейчас же иди домой с Цинь Ши, вот так, теперь ты хорошая кошечка.

Она передала кошку Цинь Ши, которая молча взяла ее и вышла из зала так же тихо, как и вошла. Холмс с какой-то искоркой в глазах наблюдал за тем, как она уходила.

— Ох, эта несносная кошка! — Миссис Уорбертон, провела по платью рукой. — Посмотрите сколько белой шерсти на моем новом платье! Не нужно было мне заводить перса.

— Ваша компаньонка очень скромная женщина, — заметил Холмс, глядя на миссис Уорбертон.

— О да, она истинная китаянка, правда? — весело сказала миссис Уорбертон, при этом взглянув на мужа.

— А вот ты совсем не сдержана, моя дорогая, — быстро произнес полковник, похлопывая ее по щеке.

Я заметил, что она слегка вздрогнула при этом, и был уверен, что Холмс тоже это видел.

— Нет, конечно, я же не китаянка, верно? — парировала она с притворным раздражением.

— Где вы ее нашли? — равнодушно спросил Холмс.

Я достаточно хорошо знал Холмса, чтобы понимать: чем меньше интереса он выказывает к чему-то, тем больше хочет узнать об этом.

— Цинь Ши или жену? — буркнул Уорбертон.

— Цинь Ши.

— О, на самом деле здесь не обошлось без чертовщины. Мы жили в Маньчжурии, и Элизабет говорила, что ей одиноко, когда я бываю в отъезде, — мне приходилось много ездить в то время. Она все собиралась дать объявление в газету, чтобы найти компаньонку, и… — Полковник прервал свой рассказ громкой икотой, а его жена смущенно повернулась к нам.

— Почему бы мне не рассказать остальное, дорогой, — сказала она успокаивающим тоном, снова заговорив с ним, как с ребенком.

— Ты права, продолжай. Послушайте, где этот чертов официант? Мне нужно выпить!

Естественно, ему нужно было выпить еще. Обычно я в таких случаях не отстаю, но полковник уже прилично меня опередил. Я взглянул на Холмса, его лицо ничего не выражало.

— Итак, — продолжила миссис Уорбертон с наигранным весельем, — это произошло в тот день, когда я собиралась дать объявление. У меня было дело в посольстве, и мы с Цинь Ши некоторое время вместе ожидали в приемной. Между нами завязался разговор, и я узнала, что она училась в Англии, — ее английский практически безупречен, знаете ли, — а к концу нашей беседы она согласилась жить с нами в качестве моей помощницы.

— Вот, как все замечательно сложилось, не так ли? — снисходительно произнес полковник.

— Немного странно, что китайскую девочку отправили учиться за границу, — сказал Холмс.

Лицо миссис Уорбертон вспыхнуло.

— Видите ли, Цинь Ши из хорошей семьи, ее дедушка по линии отца был англичанином.

— Понятно, — бросил Холмс.

Миссис Уорбертон поднялась с кресла.

— А теперь, дорогой, давай я отведу тебя в постель, хорошо? — обратилась она к мужу.

Полковник покраснел, а все его тело затряслось.

— Я не ребенок, — выкрикнул он осипшим голосом подвыпившего человека.

— А я и не говорю, что ты ребенок, — и глазом не моргнув, отозвалась его жена. — Я просто предложила тебе пойти лечь спать.

— Я сам решу, когда мне пора уходить, и я буду тебе благодарен, если ты прекратишь меня третировать! — заорал он.

— Хорошо, — сказала миссис Уорбертон и вышла из зала, не проронив больше ни слова.

Ее уход, казалось, «опустил паруса» полковника. Его большое тело вдруг осело в кресле, он как-то сразу сник.

— Прошу простить меня, джентльмены, — сказал он вяло, равнодушным тоном. — Я не знаю, почему иногда становлюсь таким… Просто я не выношу, когда она обращается со мной, как… как… — он умолк, уставившись на свой пустой стакан.

— Как с кем? — спросил Холмс спокойно.

— О, она уверена, что я унаследовал семейную… слабость, и поэтому порой ведет себя со мной как с ребенком.

— Семейная слабость? — повторил Холмс.

Полковник засмеялся, вернее, произвел напоминающий смех звук без всякой радости в голосе; это больше было похоже на глубокий вздох. Он наклонился к Холмсу, как будто боялся, что кто-нибудь может подслушать, хотя все уже давно разошлись по каютам. Даже бармен все убрал со стойки и собрался уходить.

— Безумие, мистер Холмс, безумие. Это преследует нашу семью и, насколько мне известно, всегда поражает самого старшего мужчину. Вы знаете, каково жить под тяжестью столь мрачной перспективы? Это ад — вот что это такое, ад.

Глядя на его крупное тело, вдруг ослабевшее, я поверил в то, что он знает, о чем говорит. И даже Холмс, по-видимому, поверил.

— Ну-ка, полковник, встряхнитесь! Возможно, вам повезет и вас минует эта участь, — сказал он с неподдельным сочувствием.

Полковник посмотрел на свой пустой стакан и поставил его на стол.

— Возможно, вы и правы, мистер Холмс, я полагаю, что мне и так повезло больше, чем остальным: имея такую жену, как Лиззи… Мне хорошо жилось до последнего времени, а теперь… будь, что будет. Просто иногда это тяготит меня, особенно ночью, когда все спят… Это как огромная черная туча, нависшая надо мной, и я боюсь лечь спать, закрыть глаза — из страха, что она может поглотить меня, пока я сплю.

К моему удивлению, Холмс наклонился вперед и дотронулся до плеча Уорбертона.

— Никакого демона не победить, пытаясь спрятаться от него, — уверенно произнес он. — Последуйте моему совету и взгляните в лицо неприятности, и тогда вы сочтете ее не такой ужасной.

Искренность Холмса, похоже, произвела впечатление на полковника. Я сам был удивлен, когда Холмс оставил свой обычный весьма циничный тон.

— Благодарю вас, мистер Холмс, — сказал полковник, — благодарю за совет. Могу сказать, что это дорогого стоит, и я ценю ваше участие.

Он поднялся с кресла, пожелал нам спокойной ночи и вышел из зала неуверенной походкой, соответствующей количеству выпитого бурбона. Я посмотрел на Холмса. Его лицо было бледным и вытянувшимся, он держался за левое плечо — значит, его беспокоила рана.

— Давайте-ка, старина, я отведу вас в постель, — произнес я обычным тоном, чтобы не выдать своего беспокойства.

Холмс лукаво посмотрел на меня.

— Видите, Ватсон, я разрешаю вам обращаться с собой как с ребенком и вовсе не жалуюсь. Вы должны сказать об этом полковнику, когда мы с ним снова увидимся.

Я долго лежал без сна, размышляя о полковнике и его жене. Она была очень привлекательной женщиной, но я не завидовал ему: она была не совсем уравновешенной, а забота о муже явно была показной. На соседней кровати Холмс ворочался во сне и что-то бормотал, преследуемый своими собственными демонами. У всех нас есть демоны, подумал я, у одних они ужаснее, чем у других… Я заснул с мыслями о миссис Уорбертон, представляя ее в том красном платье.

Той ночью мне снилось, что я шел, шел, бесконечно долго шел по узкой тропинке, ведущей к черной деревянной двери. Я понимал, что мне надо открыть ту дверь, но не хотел делать этого. Наконец я ее открыл, и как только я это сделал, услышал рядом с собой смех… Я узнал этот смех — так смеялась Элизабет Уорбертон. Когда я открыл дверь, она стояла сразу за ней, а у ее ног лежало тело мужчины. Подумав, что это ее муж, я опустился на колени и перевернул тело, и тогда увидел, что это Холмс и что он мертв.

Я проснулся весь в поту, фальшивый смех миссис Уорбертон звенел в моих ушах. Я посмотрел на соседнюю кровать, но Холмса там не было. Запаниковав, я вскочил и вышел в гостиную. Холмс сидел возле иллюминатора, смотрел на залитое лунным светом море и курил.

— Холмс! Что вы делаете? — мягко спросил я.

Он произнес, не оглядываясь:

— Думаю, Ватсон.

— О чем?

— О демонах, Ватсон, о демонах.

Остальная часть нашего путешествия прошла без происшествий. Полковник казался более спокойным после того первого вечера, хотя иногда мы слышали разговор на повышенных тонах за стенкой. Холмс, похоже, действовал на него успокаивающе, полковник даже стал лучше играть в бридж. Его жена продолжала строить Холмсу глазки, но он оставался равнодушным к ее чарам. Иногда мне хотелось оказаться на его месте, а иногда — нет, ведь я был более восприимчив к женской красоте. Морской воздух, казалось, способствовал улучшению здоровья Холмса, хотя он все еще быстро уставал, и время от времени я замечал, что он сжимает рукой свое плечо. Когда я ему сказал об этом, он отмахнулся от меня, как делал это всегда, и сменил тему разговора.

Мы прибыли в Нью-Йорк в четверг; там шел ливень. Я хотел как можно быстрее доставить Холмса в отель, поэтому наше прощание с Уорбертонами было коротким. Полковник дал нам свою визитную карточку и предложил зайти к нему, пока мы будем в Нью-Йорке; мы пообещали, что так и сделаем, хотя считали, что больше никогда его не увидим.

Но мы ошиблись.

Мы остановились в «Эксельсиоре», расположенном напротив Музея естествознания; это была идея Холмса. Первое утро он провел в музее и очень был рад тому, что может заняться геологическими исследованиями.

— У них превосходная коллекция драгоценных камней, Ватсон, — сказал он за чаем, — вам обязательно нужно посмотреть ее. Там есть Звезда Индии — поистине внушительный камень, который имеет самую яркую историю краж и связанных с ними убийств.

После обеда я пошел прогуляться в Центральный парк. Я дошел до Эллинга, наблюдая за лодками на озере, а затем пошел назад через Рамблез. Когда я выходил из парка, мне показалось, что я увидел полковника Уорбертона на другой стороне улицы. Я помахал ему рукой, но он так спешил, что не заметил меня. Ссутулившись и опустив голову, он шел с мрачным видом по направлению к центру города. Я рассказал Холмсу, что видел его и что он не ответил на мое приветствие.

— Если он не будет осторожным, то демоны поглотят его, — серьезно сказал Холмс.

На следующее утро я понял, что его слова оказались пророческими. На первой странице нью-йоркского выпуска «Таймс» была помещена следующая заметка:

«БИЗНЕСМЕН НАЙДЕН УБИТЫМ В КВАРТИРЕ НА ВЕСТ-САЙД

Вчера вечером горничная обнаружила тело Уильяма К. Пенстока в его квартире. Он был задушен шнуром от шторы. Мистер Пенсток был акционером „Уорбертон Ltd“, британской компании, занимающейся импортом чая. Не было ни ограбления, ни квартирного взлома, что показывает, что жертва знала своего убийцу. Его деловой партнер, Эдвард С. Уорбертон, сейчас разыскивается для дачи показаний».

Я через стол протянул газету Холмсу, и он молча прочел заметку.

— Похоже, Ватсон, демоны приложили к этому руку.

— Вы думаете, это мог сделать он?

Холмс пожал плечами:

— Его партнер убит, а полиция не знает, где он сам находится. На первый взгляд не похоже на действия невинного человека.

Я согласился с Холмсом.

— Однако внешние признаки могут быть обманчивы, Ватсон, — есть много чего под поверхностью, и мы не увидим этого, пока не захотим нырнуть.

И тут в дверь позвонили. Я обычно так не реагирую, но этот звук меня напугал, и я вздрогнул.

— Спокойно, Ватсон, — вот и еще одна часть загадки, если я не ошибаюсь.

Он не ошибся. «Часть загадки» вошла в комнату — и как вошла! Она была в золотом вечернем платье, облегающем каждый дюйм ее впечатляющей фигуры.

— Ах, мистер Холмс! Вы читали газету? — спросила Элизабет Уорбертон, как только я предложил ей стул.

— Да, конечно, мадам, эти новости очень огорчили меня.

— Он пропал, мистер Холмс, — исчез! Я не знаю, что делать. Конечно, я уверена, что это он убил мистера Пенстока, но что подумает полиция?

— И правда, что?.. Когда в последний раз вы его видели?

— Вчера вечером. Он сказал, что собирается пойти прогуляться, и не вернулся. О, мистер Холмс, вы поможете мне найти Эдварда?

Роль беспомощной девицы не совсем подходила Элизабет Уорбертон, но я восторгался тем, с какой страстью она играла эту роль.

— Есть кто-нибудь, кто может знать, где он, кто-нибудь, кому он может довериться?

— Только его сводный брат Майкл.

— Он живет здесь, в Нью-Йорке?

— Да, он управляющий нью-йоркского отделения «Уорбертон Ltd». Живет где-то в центре. Я не знаю адреса, но он есть в офисе Эдварда.

— Вы сегодня говорили с ним?

— Нет, я его почти не знаю. Я просто подумала, что, возможно, Эдвард доверился ему.

Имя Майкла Уорбертона было занесено в телефонный справочник, и спустя десять минут мы уже мчались в кебе на Вашингтон-Сквер. Он жил в доме возле парка. Мы постучали, и дверь открыл высокий мужчина, очень похожий на полковника. Он был не таким загорелым и более худым, но таким же крупным и с такими же сильными руками. Он провел нас в уютную гостиную и спросил, не слишком ли рано, чтобы предложить нам выпить. Я сказал, что в самый раз и что буду то же, что пьет он сам. Холмс отказался, и Уорбертон вышел из гостиной за напитками. Пока его не было, Холмс взял конверт с его стола. На нем стоял штамп Нью-гейтского бюро путешествий. Он открыл конверт, заглянул внутрь и положил его на место прежде, чем наш хозяин вернулся.

— Полиция только что ушла, — сказал Уорбертон, протягивая мне джин с тоником, — и я скажу вам то же, что сказал им. Я не знаю, где Эдвард, но у него был мотив для убийства.

— И какой же? — спросил Холмс.

— Ну, это сейчас в полиции — письмо, попытка шантажа, написанное Пенстоком моему брату.

— Да? — сказал Холмс. — А как к вам попало это письмо? Мне кажется, что было очень легкомысленно со стороны вашего брата оставить его лежать на виду.

Майкл Уорбертон сделал большой глоток из своего стакана.

— Я региональный менеджер «Уорбертон Ltd», и рано или поздно на мой стол попадают многие документы. Возможно, он подумал, что уничтожил его, но… В общем, в последнее время у моего брата проблемы с психикой… — Майкл Уорбертон пожал плечами. — На самом деле я не уверен, что мой брат в этом замешан; все, что я знаю, — это то, что нашел письмо со вложенным в него другим письмом.

— Что именно было у Пенстока на вашего брата? — спросил Холмс.

— В письме он сообщил, что ему известны факты, подтверждающие причастность Эдварда к контрабанде наркотиков здесь, в Нью-Йорке, в частности, в китайском квартале.

— А вам самому известно о такой сети?

— Я знаю, что такая сеть существует, но это известно всем.

— А вам известно о причастности ко всему этому вашего брата?

— Да нет, хотя отклонения в поведении брата, которые я стал замечать в последнее время, могут указывать на это.

— А почему вы не поговорили об этом с братом?

— Я собирался, но побаивался, не знал, как он отреагирует. Я не думал, я имею в виду, никогда не ожидал, что он…

— Совершит убийство? — закончил Холмс спокойно.

— Да.

— Ну что ж, спасибо, что уделили нам время, мистер Уорбертон. Нам пора идти, — сказал Холмс, направляясь к двери. — А, еще одно! — добавил он, оглянувшись. — У вас есть кошка или собака?

Майкл Уорбертон удивился.

— Нет, а почему вы спросили?

— Да так, просто любопытно. До свидания, мистер Уорбертон.

Как только мы вышли из дома, я отвел Холмса в сторону.

— Зачем вам нужно знать, есть у него домашний питомец или нет?

Холмс улыбнулся.

— Это всего лишь предположение, Ватсон, всего лишь предположение.

— Куда теперь?

— Думаю, в китайский квартал, Ватсон.

Вскоре мы сидели в другом экипаже, который громыхал по мощенным булыжником улицам, направляясь в центр города. Холмс задумчиво смотрел в окно.

— Жена Цезаря, Ватсон, — неожиданно произнес он.

— Что? — не понял я.

— Она была вне подозрений.

— И?

— Интересно, Ватсон, интересно.

Мы шли по узким многолюдным улицам, и я чувствовал себя неловко в окружении толпы людей, которые толкали нас на каждом шагу. Холмс остановился на Доерс-стрит перед зданием, построенном в неоклассическом стиле. Оно было чем-то похоже на театр, афиши, оповещающие о предстоящих спектаклях, были на китайском языке. Холмс разглядывал на афишах изображения актеров в красочных костюмах.

— Что это, Холмс?

— Это китайский оперный театр, Ватсон. Вы знаете, что в китайской опере нет женщин?

— Вы имеете в виду, что, как и в нашем театре во времена Шекспира, здесь все женские роли исполняют мужчины?

— Совершенно верно, Ватсон.

Он еще какое-то время смотрел на эти афиши. У меня уже начало сводить желудок из-за джина с тоником, и я предложил где-нибудь пообедать. Зная равнодушие Холмса к еде, я был приятно удивлен, когда он с готовностью согласился и повел меня в кафе на Мотт-стрит.

Мы сидели в зале для курильщиков, единственные европейцы среди китайских иммигрантов, и я посматривал вокруг с некоторым беспокойством. Казалось, что все глаза были устремлены на нас, однако я не увидел никого, кто проявил бы к нам какой-либо интерес. Здесь было ужасно. Меню не было, а угрюмый официант почти сразу же появился из кухни с несколькими блюдами. Это были какие-то странные клецки, суп с лапшой и таинственное мясное блюдо. Но Холмса, похоже, это вовсе не беспокоило — он набросился на еду, как будто ел подобное всю свою жизнь. После обеда он откинулся на спинку стула и закурил.

— Так-то лучше, Ватсон, — сказал он, — ничто так не утоляет голод, как порция рагу со свининой, да?

Я не мог понять, что за игру он затеял, но он продолжал молчать, поэтому я кивнул и закурил «Фатиму». И тут Холмс застыл, я заметил, что его взгляд прикован к маленькому, щуплому человеку за окном.

— Быстро, Ватсон! — бросил он и выбежал из кафе.

Я растерялся, но вынужден был поспешить, чтобы не отстать от него. Он прокладывал дорогу по многолюдным улочкам, заполненным торговцами рыбой, но не упускал из виду одну неприметную фигуру. Не было прямых углов ни у улиц, ни у зданий; все здесь сплеталось — даже люди, которые спешили каждый в своем направлении, — в какой-то удивительно спокойный хаос, которым и был китайский квартал.

Холмсу все это было нипочем. Имея уникальную способность приспосабливаться к любому окружению, он просачивался сквозь толпы людей, не задевая их, двигаясь так же плавно, как яхта в спокойных водах. Наконец он остановился перед темным сырым дверным проемом, ведущим в подвал.

— Дадим ему минуту, а потом войдем. Револьвер с вами, Ватсон? — спросил он, понизив голос.

Я кивнул — я сунул его в карман, перед тем как выйти из гостиницы.

— Отлично, — сурово сказал Холмс, — хотя, может быть, он и не понадобится.

Он медленно открыл дверь, и я последовал за ним с револьвером в руке. Внутри было темно, но я смог разглядеть, что мы оказались в узком тоннеле, тускло освещенном в конце. У меня появилось неприятное чувство, что я вернулся в свой ночной кошмар. Пока мы медленно продвигались к свету, я слышал, как вокруг наших ног снуют крысы. Холмс первым шагнул в арку, я последовал за ним. А потом я почувствовал, что на мою голову падает потолок. Ослепительная вспышка — а затем темнота.

Я очнулся с ужасной головной болью и огляделся. Первым, кого я увидел, был полковник Уорбертон. Он был привязан к стулу, а когда заметил, что я пришел в себя, заговорил:

— Слава Богу, вы в порядке, доктор Ватсон!

Я лежал на железной кровати, похожей на больничную койку, мои руки и ноги были крепко привязаны к раме. Помещение напоминало какой-то склад, хотя на этот момент мы были единственными хранимыми в нем припасами.

— Где Холмс? — спросил я, окончательно приходя в себя.

— Они схватили его, — мрачно сказал полковник.

— Кто?

— Как я мог быть таким дураком! — простонал он в ответ. — Как мог позволить ей дойти до такого?

— У кого Холмс? — крикнул я ему, начиная паниковать.

Ответ стал очевиден, как только открылась дверь и свет, падающий из коридора, осветил четыре фигуры. Из вошедших я знал троих — Холмса, Элизабет Уорбертон и Цинь Ши.

Правда, Цинь Ши не была женщиной.

Мне пришлось признать, что длинный нос и не очень гладкая кожа для мужчины были более подходящими — настолько подходящими, что, по правде говоря, я удивился, почему не заметил этого раньше. Но все мое внимание переключилось на Холмса.

Он выглядел ужасно. Лицо было в порезах и синяках, а рана на плече начала кровоточить. Было видно, что с ним обошлись очень грубо. Третий мужчина, здоровенный китаец, подтащил его к кровати, на которой лежал я, и толкнул на нее.

— Холмс! — воскликнул я, мне было больно видеть его в таком состоянии.

— Не переживайте, Ватсон; если бы они хотели нас убить, то уже сделали бы это, — сказал он, пытаясь сохранить свой обычный саркастичный тон, но его голос был сиплым.

Цинь Ши — если это было его имя — вышел вперед и сказал:

— Мистер Холмс, кажется, не понимает, что рано или поздно мы получим от вас то, что нам нужно. — Затем пожал плечами. — А если нет, то нам придется вас убить. Выбор за вами.

Теперь заговорила Элизабет Уорбертон.

— Я очень сожалею о случившемся, мистер Холмс, — сказала она. — Но ваши действия оказались более стремительными, чем я думала. Я рассчитывала, что вы покинете эту страну намного раньше, до того, как выследите Эдварда, а потом уже не имело бы значения, нашли бы вы его или нет. Но вы разгадали нашу маленькую игру слишком умело, на вашу беду.

Она сделала шаг к Холмсу, приблизила к нему свое лицо, и у меня возникло неприятное ощущение, что она наслаждается местью за его равнодушие к ее чарам.

— Для вас действительно было бы лучше рассказать нам все, что вам известно, — иначе нам на самом деле придется вас убить.

— Не думаю, что из-за нескольких убийств вы будете испытывать более сильные муки совести, чем из-за одного, — тяжело дыша, произнес Холмс.

Элизабет Уорбертон пожала плечами.

— Так и есть. Но несколько убийств будет сложнее скрыть.

Еще один желтокожий человек вошел в комнату и сказал что-то Цинь Ши на китайском, тот ответил на том же наречии. Человек слегка поклонился и вышел из комнаты. Миссис Уорбертон снова обратилась к нам:

— Прошу извинить нас, господа, мы вернемся через некоторое время. Подумайте о том, что я вам сказала.

Все трое вышли из комнаты, закрыв за собой дверь.

— Вы в порядке, Холмс? — спросил я.

— Не обращайте внимания на мой вид, — ответил он раздраженно. — Все, о чем нам нужно думать, — так это как убраться отсюда, и побыстрее. Вряд ли они долго будут держать нас живыми.

Он принял сидячее положение, и я увидел, что его руки связаны за спиной.

— Я немного разбираюсь в узлах, — сказал он, потянувшись к веревке, которой мои руки были привязаны к кровати.

— Теперь, если у меня получится проделать все в обратном порядке…

Он некоторое время возился с узлами. Дважды ему приходилось отдыхать и восстанавливать дыхание, но в конце концов ему удалось освободить мои руки. Я быстро развязал свои ноги и за несколько минут освободил от пут Холмса и полковника.

— Туда, — указал Холмс, шатаясь и чуть не падая; его лицо исказилось от боли.

— Холмс, вы…

— Все нормально, Ватсон. Нам нужно немедленно выбираться отсюда.

— Это здание стоит на воде, — сказал Уорбертон, указывая на единственное, высокое и узкое окно в этой маленькой комнате.

Я залез на кровать и посмотрел в него; вода плескалась прямо под окном.

— Вы умеете плавать, полковник?

— Конечно, я плавал каждое утро, пока жил в Китае.

— Ну что ж, нам нужно бежать, и, мне кажется, это единственный способ спастись.

И тут мы услышали шаги по коридору.

— Скорей, Ватсон, прячьтесь за дверью! — быстро прошептал Холмс. — Полковник — туда! — сказал он, указывая на другую сторону дверного проема.

Только мы успели занять свои места, как дверь распахнулась.

Я бросился на первого входящего в дверь, — это был Цинь Ши. Хотя я был значительно тяжелее его, он оказался гибким и ловким, как кошка. Он вырвался и перебросил меня через плечо, как мешок картошки. Я упал, но тут же поднялся и прыгнул к нему. Между тем другой бандит бросился на Холмса и почти смял его, но в этот момент полковник запрыгнул ему на спину, словно тигр. Мне показалось, что он укусил бандита за ухо, потому что тот зарычал, отпустил Холмса и попытался сбросить с себя полковника.

Исхода той драки я не видел, потому что Цинь Ши ударил меня точно в челюсть, и я упал на пол. Я смутно видел, как Холмс, шатаясь, бросился к Цинь Ши, и тот умышленно ударил его в раненое плечо. Холмс вскрикнул от боли, и тут меня охватила ярость. Вскочив на ноги, я набросился на Цинь Ши, размахивая кулаками. Не помню, куда я его бил и сколько нанес ударов, но когда я остановился, он лежал без сознания на кровати.

Я повернулся посмотреть, что делает полковник. Он висел на бандите, вцепившись в его шею, бил его ногами, но это не давало никаких результатов. Под кроватью я увидел большую палку и потянулся за ней. Сжав ее в руке, я вспомнил, как играл в крикет, и нанес хороший удар бандиту по голени. Тот с криком упал, а я еще раз ударил его — по затылку. После этого он затих.

Мы с полковником склонились над Холмсом, истекающим кровью.

— Через окно… наш единственный шанс, — задыхаясь, сказал он, и мы помогли ему подняться.

Мы могли взобраться на окно, только встав на кровать. С моей помощью полковник выбрался первым. Вскоре послышался всплеск.

— Давайте, Ватсон! — сказал Холмс. — Быстрее! Не беспокойтесь обо мне.

— Не порите чушь! — пробормотал я, подталкивая Холмса к окну.

Очередной всплеск — и в комнате остался я один.

Я слышал голоса в коридоре и понимал, что мне нужно поторапливаться. Подтянувшись, я взобрался на подоконник, перелез через него и упал в воду, и в тот же миг раздааись выстрелы. Я нырнул как можно глубже и плыл в мутной воде, пока хватало воздуха, а потом вынырнул на поверхность. Очередная пуля булькнула рядом с моей головой. Набрав воздуха, я нырнул снова. Я плыл, пока мои легкие не начали пылать, и тогда мне пришлось вынырнуть. Теперь выстрелы слышались в отдалении. Я снова нырнул, а когда вынырнул, начал искать Холмса и полковника. Я увидел их впереди, они плыли к катеру, стоявшему на якоре недалеко от берега. Сзади все еще раздавались выстрелы и слышались голоса, но я не стал терять время на то, чтобы смотреть, не преследуют ли они меня. Я постарался догнать Холмса и полковника, изо всех сил работая руками и ногами.

Капитан катера оказался голландцем, но мы в итоге смогли объяснить ему, что нам нужна помощь полиции. Он подвез нас к берегу, и мы обратились к первому попавшемуся полицейскому. Вскоре собралось с полдюжины ребят в синей форме, и мы повели их к зданию, из которого только что сбежали.

Цинь Ши и его приятели исчезли, но там оказалось столько опиума, что им можно было заполнить несколько контрабандных судов. Полицейские попытались забрать его с собой, но его было слишком много, поэтому им пришлось оставить его там.

— Не переживайте, мы их поймаем, — заверил нас сержант по имени Мэллори.

— В четыре отплывает судно в Китай, «Гордость Пекина», — сказал Холмс. — Оно отходит от причала номер 34. Его необходимо перехватить.

Мы сели в несколько кебов и отправились в порт. Я взглянул на Холмса — он выглядел совсем плохо, его глаза лихорадочно блестели, правой рукой он сжимал левое плечо.

— Холмс, дайте-ка я посмотрю! — предложил я.

Он отмахнулся от меня, но я настоял. Мои опасения подтвердились: рана от пулевого ранения снова открылась. Я потрогал его лоб — он горел.

Мы подъехали к причалу номер 34, когда было без пяти минут четыре. Трап уже был поднят, и сержанту Мэллори не сразу удалось убедить капитана снова его опустить.

Пассажиры наблюдали, как мы поднимались по трапу. Мы, должно быть, производили странное впечатление: трое мокрых, всклокоченных англичан и дюжина нью-йоркских полицейских (несколько присоединилось к нам по дороге). Наверняка было непонятно, кто из нас преступник. Мы попросили показать список всех пассажиров, а затем пошли за Холмсом, который привел нас к каюте номер 52.

Элизабет Уорбертон открыла нам дверь, и когда она нас увидела, ни один мускул не дрогнул на ее очаровательном лице.

— Входите, джентльмены, — холодно произнесла она. — Судя по вашему виду, вам лучше присесть. Вы можете выходить — все кончено, сказала она кому-то, находившемуся в другой комнате.

Через секунду оттуда вышел угрюмый Цинь Ши, ни на кого не глядя.

— Теперь, когда мы здесь, расскажите, что конкретно произошло? — спросил Мэллори, скорее проявляя любопытство, чем раздражаясь.

Заговорил Холмс, его голос совсем ослаб:

— Прежде всего, офицер, отправьте своего человека по адресу Вашингтон-сквер, дом 10, там вы найдете мистера Майкла Уорбертона, надеюсь, живого, но, вероятно, связанного и с кляпом во рту, и без двух билетов на океанский лайнер, следующий в Китай.

— Теперь, когда это больше не имеет значения, могу я спросить, как вы… — спокойно заговорила миссис Уорбертон.

— Ваш рассказ о встрече с Цинь Ши очень мне помог, — сказал Холмс. — Вы полагали, что никто не догадается, но мне это удалось. Я поклонник китайской оперы, и чем больше я размышлял, тем более логичным казалось, что актер, который способен сыграть женщину на сцене, может сыграть эту роль и вне сцены. Придя в китайский квартал, я увидел то, что и ожидал увидеть: Цинь Ши, одетого не как женщина, а как мужчина. Различие было; возможно, я и не узнал бы его, если бы не ожидал увидеть. Леди и джентльмены, хочу представить вам Хеу Пуна, звезду пекинской оперы.

Мы все повернулись посмотреть на Хеу Пуна, который теперь бросал на нас гневные взгляды. Я был ближе всех к нему и заметил блеск стали в его руке за секунду до выстрела. Мне удалось наброситься на него прежде, чем вылетела пуля, и она попала в люстру. Я схватил его за руку, в которой был пистолет, и мы несколько секунд боролись на полу. Когда я услышал второй выстрел, у меня возникла мысль, что, возможно, я совершил какую-то глупость — в тот момент я даже рассматривал возможность, что это было попыткой произвести впечатление на миссис Уорбертон таким героическим поступком.

— Ватсон! — крикнул Холмс и через секунду навалился на нас.

Но Хеу Пун обмяк в моих руках, и я понял, что пуля попала в него. Мы перевернули его — он был ранен в живот, и было ясно, что он не выживет. Элизабет Уорбертон склонилась над ним и обхватила его обеими руками.

— Зачем? Зачем ты это сделал? — воскликнула она, а затем добавила что-то по-китайски.

Он пожал плечами, начал было говорить, но тут его глаза помутнели. Из своего опыта я знал, что его последняя роль сыграна. Я поверил ему: это была убедительная игра.

— Уберите его! — рявкнул сержант Мэллори, довольный тем, что наконец-то пришла его очередь действовать, но миссис Уорбертон поднялась и повернулась к нам лицом.

— Оставьте его! — сказала она тоном, не терпящим возражений. — Вы можете забрать его только вместе со мной.

Мэллори попытался что-то возразить, но потом просто пожал плечами.

— Давайте послушаемся даму, — сказал он своим людям, — по сути, это ее последнее желание.

Я посмотрел на Холмса, который был очень бледен, крепко взял за руку и подвел его к стулу.

— Вам необходимо отдохнуть, Холмс, думаю, что дальше я смогу рассказать сам, — сказал я.

Я повернулся к Элизабет Уорбертон.

— Вы всех нас одурачили, а начали с вашего мужа. Когда вы встретили Хеу Пуна, то вместе с ним придумали план, целью которого было убрать с дороги вашего муженька и заграбастать все денежки.

Первое, что вам нужно было сделать, — это изменить облик китайца. Это было нетрудно, ведь он был профессиональным актером. Затем вы заявили, что вам нужна компаньонка, и состряпали историю о том, как вы встретились с Цинь Ши в посольстве. Таким образом, у вас теперь был любовник, живущий с вами под видом женщины-компаньонки, и ничего не подозревающий муж.

Ваш муж рассказал вам о «семейном недуге», и это было вам на руку, вы обращались с ним как с полоумным, пока он, наконец, и сам не поверил в свою болезнь.

Я посмотрел на полковника Уорбертона, который сидел, обхватив голову руками.

— Его брат Майкл давно был в вас влюблен, поэтому вы знали, что можете рассчитывать на него, когда придет время. Единственной преградой на вашем пути был Пенсток, поэтому вы распространили ложную информацию о вовлечении вашего мужа в торговлю наркотиками. Цинь Ши действительно занимался контрабандой опиума, поэтому ваша версия получилась довольно убедительной.

Мэллори сделал шаг вперед.

— Мы занялись поисками главарей этой банды, — сообщил он. — Я послал людей по адресу, который вы мне дали, мы все там осмотрим.

— Сомневаюсь, что вы там теперь много чего найдете, — сказал Холмс. — Большая часть опиума, скорее всего, находится на дне гавани.

Я повернулся к миссис Уорбертон и продолжил:

— Вы знаете, что такой человек, как Пенсток, рано или поздно занялся бы шантажом. Удостоверившись, что письмо им написано, вы забрали его сразу после того, как ваш муж его увидел.

— Скажите, мистер Холмс, — поинтересовалась Элизабет Уорбертон, — как вы узнали о нашем с Пенстоком сговоре?

— Может быть, я и не заподозрил бы ничего, не ожидай вы так упорно момента, когда он покинет игровой зал, и только тогда спустились к нам.

На гладком лбу миссис Уорбертон появились морщины.

— Не понимаю вас, — сказала она.

— Вы старались не оказываться с мистером Пенстоком в нашей компании, и так было на протяжении всего рейса. Он был партнером полковника, и поэтому меня удивляло то, что вы избегаете его. Это могло объясняться личной неприязнью, но я подозревал, что было что-то еще. Он не был профессиональным актером, в отличие от мистера Хеу Пуна, и поэтому вы не могли доверять его реакции на людях. Поэтому вы избегали его, насколько это было возможно.

— Очень умно, мистер Холмс! — сказала Элизабет Уорбертон с искренним восхищением. — Очень умно, правда. Пожалуйста, продолжайте, доктор Ватсон.

Я продолжил:

— После того как письмо было написано, вы послали своего любовника убить пожадничавшего беднягу Пенстока — вы решили его задушить, потому что тогда подозрение сразу бы пало на вашего мужа с его огромными ручищами. Полковник настолько обезумел к этому времени, что, когда наткнулся на тело — что произошло, кстати, совершенно случайно, — он тут же исчез. А приятелям Хеу несложно было удерживать его в китайском квартале некоторое время. — Я посмотрел на Элизабет Уорбертон. — Ну, как у меня получается?

— Прекрасно! — язвительно бросила она. — Не забудьте рассказать, как я украла Алмаз Надежды.

И я снова стал рассказывать:

— Вы отдали брату мужа Майклу письмо с угрозами, которое он, конечно же, должен был передать полиции. Вам нужно было, чтобы именно он передал его, — это делало вас непричастной ко всему этому. В противном случае возникли бы подозрения, что вы перехватили почту мужа. Майкл влюблен в вас, поэтому он не рассказал полиции, что получил это письмо от вас. Он решил, что вы собираетесь бежать вместе с ним, когда вы забронировали два билета на пароход, но вы-то имели в виду другого спутника. Единственную ошибку вы допустили, когда сказали Холмсу и мне, что недостаточно хорошо знаете Майкла Уорбертона, а ведь в его квартире повсюду была шерсть вашей кошки.

— Белой кошки, — уточнил Холмс, кивнув. — Вы поступили весьма опрометчиво, миссис Уорбертон. А еще вам нужно было посоветовать ему не оставлять билеты на видном месте. Вы меня разочаровали. Отлично, Ватсон, отлично! — сказал он и потерял сознание.

Я не разрешал Холмсу вставать с постели в течение двух дней. На третий день, когда мы пили чай в нашей гостиной, для Холмса доставили сверток в коричневой бумаге. Я принес его в комнату и положил на журнальный столик.

— Ну, чего вы ждете? — спросил Холмс. — Почему не разворачиваете?

Я развернул бумагу.

— Что это? — спросил я.

— О, это полковник прислал мне в благодарность за мои услуги. Он наверняка считает, что это стоит больших денег.

— Это ужасно!

Холмс взял в руки эту вещь и осмотрел ее.

— Да уж. Не понимаю, что полковник в этом нашел! Ну что ж, каждому свое, Ватсон. Давайте заберем это на Бейкер-стрит и посмотрим, сможем ли мы найти для него место. Если не получится, вы всегда сможете написать об этом рассказ.

Я покачал головой.

— Если бы я написал рассказ об этом предмете, никому бы не захотелось его читать.

Холмс поставил на столик большую свинцовую статуэтку черного дрозда, похожего на ястреба.

— Возможно, что и так. Но разве можно это знать наверняка, Ватсон… разве можно это знать?

Случай в поместье «Эдвард Д. Хох» (приписывается Эллери Куин)

Мистер Р. платил щедро, и его единственным условием было, чтобы каждый писатель показал себя с лучшей стороны. «Ф. Д.» и «М. Б. Д.», соавторы «Случая в поместье», существенно сжали сюжет и сократили количество персонажей, чтобы получился детективный рассказ всего на пять тысяч слов. Есть основание считать, что этими авторами могли быть Фредерик Даннэй (1905–1982) и Манфред Б. Ли (1905–1971), совместно писавшие детективы и короткие рассказы под псевдонимом Эллери Куин. Что касается финальной сцены этого рассказа, то напомню читателю о намеке на соперничество между братьями, когда Ватсон впервые познакомился с более способным братом Шерлока Майкрофтом: «С тех пор, как вы стали биографом Шерлока, я слышу о нем повсюду. Кстати, Шерлок, я ждал, что ты покажешься еще на прошлой неделе — придешь обсудить со мною случай в поместье. Мне казалось, что он должен поставить тебя в тупик». — Дж. А. Ф.

Я просматривал свои записи за лето 1888 года и наткнулся на описание одного происшествия, совершенно не похожего на дела, обычно привлекавшие внимание мистера Шерлока Холмса в тот период. Я собирался назвать эту историю «Тайна английского поместья», но поскольку практически все дела Холмс расследовал на своей родине, такое название вряд ли было уместным.

Само поместье принадлежало сэру Патрику Стейси Уайту, известному исследователю Африки, совсем недавно вернувшемуся из опасной экспедиции — он повторил маршрут Стенли, когда тот отправился на поиски Ливингстона. Он прислал Холмсу срочную телеграмму, приглашая провести выходные в своем поместье, расположенном в часе езды на запад от Лондона, возле Рединга.

— Вы поедете? — спросил я, когда он сказал мне об этом в пятницу утром.

— В телеграмме сказано, что там произошел загадочный случай — убийство, и он опасается, что может повториться нечто подобное. Он предлагает остановиться у него на пару дней, чтобы провести расследование. Если мы успеем на вечерний поезд, то можем быть там уже сегодня вечером. Вы со мной, Ватсон?

У меня не было планов на выходные, а солнечные августовские деньки так и манили за город.

— А это ничего, что вы привезете с собой гостя?

— Сэр Патрик сам предложил это в телеграмме. Я так полагаю, там у него уже гостят несколько человек.

Было еще светло, когда мы вышли из поезда в Рединге и увидели экипаж сэра Патрика и ожидавшего нас извозчика.

— Приятная погода, — поприветствовал Холмс довольно молодого человека.

— Отличная, сэр, — ответил тот с небольшим акцентом, который я не смог определить.

— Вы давно здесь работаете? — Холмс всегда собирал информацию про запас, на будущее.

— Несколько лет, — ответил извозчик. — Меня зовут Хаскин. Я временно замещаю другого кучера. Вообще-то я занимаюсь животными.

Холмс вдруг заинтересовался.

— И что это за животные?

— Сэр Патрик держит небольшой зоопарк в своем поместье. Мы следим за животными, привезенными им после африканских сафари. Поставили на ноги пару отличных львят, которые прибыли сюда не так давно.

Вскоре экипаж поднялся на вершину холма, и перед нами открылся вид на поместье. Это было трехэтажное кирпичное здание, одиноко стоявшее на раскинувшейся равнине, с дубовой рощей по левую сторону и большим прудом в сотне футах от главного входа. Я увидел пару лебедей, скользящих по поверхности пруда.

— Добро пожаловать в поместье Стейси! — сказал Хаскин, повернув на длинную, покрытую гравием дорогу, ведущую к дому.

Дверь открылась, как только мы подошли к ней, и дворецкий провел нас внутрь.

— Миссис Уайт спустится через минуту.

Мы с Холмсом ожидали в холле, сквозь дверной проем виднелась голова слона. Почти сразу же к нам вышла миловидная женщина лет сорока, она держала себя очень величественно.

— Я Элизабет Стейси Уайт, — сказала она. — А вы, должно быть, мистер Шерлок Холмс.

— Правильно. — Сыщик улыбнулся и даже слегка поклонился. — А это мой близкий друг, доктор Ватсон. Надеюсь, мы сможем помочь вашему супругу в этом неприятном деле.

— Вы знакомы с подробностями?

— Еще нет.

— Присаживайтесь, я расскажу вам все, что нам известно. Мой супруг — достаточно известный африканский путешественник. У него привычка после каждой поездки привозить домой каких-нибудь животных с Черного континента для пополнения нашего частного зоопарка на заднем дворе. Вы увидите его позже. Из последней поездки он вернулся с двумя львятами. Муж пригласил нескольких друзей погостить у нас этим летом. Они приехали в минувшее воскресенье и планировали побыть у нас неделю.

Ее прервал крупный бородатый мужчина, торопливо вошедший в комнату, он сразу же переключил разговор на себя.

— Прошу прощения, что не поприветствовал вас сразу по приезду, — сказал он, не оставляя сомнения, что он и есть хозяин этого дома. — Надеюсь, моя жена смогла развлечь вас в мое отсутствие.

— Она очень любезна, — сказал Холмс. — Вы сэр Патрик Стейси Уайт?

— Он самый. Каждое животное, которое вы видите здесь, — он сделал широкий жест рукой, — будь то живое, либо чучело, было поймано мной лично.

Мне стало интересно, распространялась ли эта фразу и на его жену Элизабет. Он был из тех людей, которых мало кто любит, однако Холмс не обратил внимания на его тщеславие и стал расспрашивать об убийстве.

— Пострадавшим стал мой лондонский издатель, Оскар Райнбек. Он был одним из шести гостей, которых мы пригласили на неделю. Я планировал написать книгу о моих последних путешествиях в Африку, и мы обсуждали это воскресным вечером, после того как приехали остальные гости. Я оставил Райнбека на некоторое время одного в библиотеке, а когда вернулся, обнаружил его мертвым. Он был жестоко избит каминной кочергой.

Элизабет, стоявшая все это время рядом с ним, добавила:

— В тот раз мы сразу же вызвали полицию.

— В тот раз? — встрепенулся Холмс.

Сэр Патрик, похоже, был недоволен вмешательством жены.

— Вскоре после приезда Райнбека произошел еще один неприятный случай. Я как раз показывал ему свой зоопарк, и мы уже возвращались в дом, когда с крыши сорвался карниз и чуть не ударил его. Когда мы рассказали об этом Элизабет, она очень обеспокоилась и сразу же хотела вызвать полицию. Я сказал ей, что не стоит этого делать из-за такой ерунды, и даже поднялся на крышу и осмотрел ее. Карниз просто отломился, возможно, из-за ветра.

— В прошлое воскресенье не было ветра, — упорствовала его жена.

— Но он был накануне.

Мне казалось, что эти двое могли бы спорить даже из-за того, светило ли солнце.

— Кто еще был в доме в то время, как упал карниз? — спросил Холмс.

— Некоторые из наших гостей уже приехали к тому времени. Мадлен Оукс, актриса, приехала со своим агентом, моим давним другом Максвеллом Парком. Доктор Праути, наш семейный врач, приехал со своей женой Дороти и ее сестрой Агнес.

— Дороти и Агнес в юности жили в этих краях, — сообщила Элизабет, — и иногда бывали в Стейси.

Холмс кивнул.

— Стейси — это ваше второе имя, сэр Патрик.

— Совершенно верно. Этот дом — родовое поместье моей матери, которое я унаследовал после ее смерти восемь лет назад.

— Давайте вернемся к убийству Оскара Райнбека. На месте не было никаких улик?

— Только одна. Мой издатель сжимал в руке игральную карту — десятку пик. Она казалась предсмертной запиской.

— Оригинально! — заметил Холмс. — Десятка пик имеет какой-либо смысл для вас или ваших гостей?

— Совершенно никакого.

— Возможно, то, что погибший держал именно ее, — лишь совпадение.

Сэр Патрик покачал головой.

— Нет, кажется, это больше, чем просто совпадение. На ковре остался кровавый след, доказывающий, что умирающий дополз до карточного стола и почему-то вытянул эту десятку из колоды карт.

Элизабет взглянула на большие старинные напольные часы, когда Холмс спросил:

— Полиция кого-нибудь подозревает?

— В общем-то нет, — ответил хозяин. — Они упомянули, что недавно из тюрьмы Рединга сбежал заключенный, и считают, что он мог войти в дом незамеченным, возможно, намереваясь нас ограбить.

— Как зовут этого заключенного?

— Джеймс Адамс, он отбывал длительный срок за разбой и грабеж. Он сбежал дней десять назад и все еще не пойман.

Элизабет нервно поглядывала на часы.

— Мне жаль, что вы не успели к ужину, но наши гости соберутся в библиотеке в девять выпить по бокалу бренди. Возможно, вы захотите до этого отдохнуть, а потом присоединитесь к нам.

Это было хорошее предложение, и мы с Холмсом пошли за дворецким в нашу комнату. Когда мы остались одни, я спросил Холмса, распаковывая свою дорожную сумку:

— Что вы обо всем этом думаете? Есть ли убийца под крышей этого дома?

— Похоже на то, Ватсон. Очевидно, что жена сэра Патрика крайне обеспокоена, и, по-видимому, это она убедила его обратиться за помощью. Что касается самого сэра Патрика, то я заметил, что подошва его левого сапога толще правой. Если одна нога у него длиннее другой, это значит, что ему трудно преодолевать большие расстояния на сафари, если это вообще возможно.

— Может быть, его носили в паланкине, — предположил я.

— Скоро узнаем, Ватсон. Мне очень интересно пообщаться с гостями, которые, все как один, предпочли остаться после того, как в доме было совершено убийство.

Ровно в девять часов мы спустились вниз; все гости уже собрались в библиотеке. У мужчин в руках были бокалы с бренди, женщины наслаждались чем-то более легким. Мое внимание сразу же привлекла актриса Мадлен Оукс, которую я недавно видел в лондонской постановке Ибсена «Кукольный дом». В жизни она была еще более восхитительной, женщиной такой редкой красоты, что дух захватывало.

Именно ее агенту, Максвеллу Парку, было хорошо знакомо имя Шерлока Холмса. Это был стройный мужчина в очках и с бакенбардами. Он энергично пожал руку моему другу при знакомстве.

— Вся популярная пресса наводнена историями о ваших подвигах, мистер Холмс. Видеть вас действительно приятно!

Меня заинтересовал доктор Праути, невысокий, весьма провинциального вида доктор, немного неуверенно потягивающий свой бренди.

— Вы практикуете в Лондоне, доктор Ватсон? — спросил он.

— Очень редко. Я помогаю своему другу Холмсу в его работе и немного пишу.

Его жена Дороти была ничем не примечательной женщиной, крупной, атлетического телосложения. Она сидела на красном плюшевом диване вместе со своей сестрой Агнес, которую представили как Агнес Бакстер. Мисс Бакстер, более миловидной, чем ее старшая сестра, было лет двадцать пять.

— Я так понимаю, что в детстве вы жили где-то поблизости, — сказал я Агнес.

— Да, это так. Дороти и я играли в этом поместье детьми, хотя в то время, конечно, здесь не было зоопарка. Семья Стейси была замечательной, и это чудесный дом. Мы переехали в город, когда мне было десять лет, и я так скучаю по здешним местам!

— Поедете с нами утром на прогулку верхом? — спросила меня ее сестра Дороти.

Эта мысль привела меня в ужас.

— Вряд ли. Думаю, сэр Патрик захочет показать нам своих животных.

— Конечно захочет! — отозвался хозяин дома, подходя к нам.

— Это замечательная коллекция животных! — восхитилась Дороти Праути. — Лучшая из всех, какие я когда-либо видела за пределами Лондона.

Позже, пытаясь уснуть в чужой постели, я вспомнил ее слова, услышав жуткий смех гиены.

Проснувшись, я ощутил руку Холмса на своем плече, и удивился, увидев его полностью одетым.

— Который час? — сонно спросил я.

— Половина восьмого. Жена сэра Патрика приглашает своих гостей на прогулку верхом. Наверное, нам лучше одеться и спуститься к завтраку.

Я пробурчал что-то невнятное и подошел к окну. На покрытой гравием дороге я увидел Элизабет Уайт в костюме для верховой езды, как раз взбирающуюся на серую кобылу; слуга Хаскин в это время придерживал уздечку. Мадлен Оукс и ее агент были уже в седлах, так же как и доктор Праути и его жена. Не видно было только младшей сестры миссис Праути. Так как пятеро из гостей приготовились уезжать, я быстро умылся и оделся.

Сэр Патрик ожидал нас в столовой, задержавшись за чашкой утреннего чая.

— А, вот и вы! Я начал опасаться, что деревенский воздух совсем убаюкал вас.

— Нет, нет! И Ватсон, и я жаждем увидеть вашу коллекцию, — заверил его Холмс.

Мы немного поели, а затем вслед за хозяином вышли через большую кухню наружу и направились к задней части дома.

— Я рад, что вы смогли приехать, — сказал сэр Патрик. — Впрочем, произошедшее больше огорчило Элизабет, чем меня. Естественно, я расстроен из-за смерти моего издателя, но мысль, что один из наших гостей может быть убийцей, кажется мне нелепой. Я скорее приму версию полиции о беглом преступнике.

Хаскин ожидал нас у задней двери, одетый в те же темные штаны и рубашку, что и накануне.

— Этой ночью они были немного беспокойными, — сказал он. — Может быть, кто-то хотел к нам забраться, хотя я никого не видел.

Владелец поместья ничего не говорил, пока мы шли к первой из дюжины клеток, установленных в роще за домом. Внутри находились два маленьких львенка, они кувыркались и играли друг с другом, как пара котят.

— Эти из моей последней поездки, — сказал он. — Взрослого льва вы увидите чуть позже.

Наша следующая остановка была возле большой и уродливой гиены, которая не давала мне уснуть. У нее была красноватая шерсть с овальными коричневыми пятнами и массивная голова.

— Это ее я слышал ночью, — отметил я.

— Она беспокоилась, — снова сказал Хаскин.

Мы пошли дальше, мимо обезьян и стеклянной клетки с парой небольших питонов, которые, казалось, спали. Дальше находился большой загон со взрослой зеброй, животным, которое всегда меня очаровывало. За ним мы снова увидели обезьян и, наконец, еще одну большую клетку, в которой взад-вперед расхаживал взрослый лев.

— Ему нужно больше места, — сказал нам сэр Патрик.

Пока мы рассматривали льва, я заметил, что Дороти Праути вернулась одна на лошади. Она спешилась и направилась к центральной части поместья.

— Всем этим животным нужно больше места, — произнес Холмс. — Впрочем, изредка заходя в лондонский зоопарк, я заметил, что там условия не намного лучше, чем здесь. Наш большой слон Джамбо был продан в американский цирк отчасти из-за проблем с его размещением.

Сэр Патрик кивнул.

— Незадолго до своей безвременной кончины мой издатель выразил такую же точку зрения. Он посоветовал мне выделить несколько акров земли, чтобы расширить территорию зоопарка, нанять специалистов и брать плату за посещение. Он был уверен, что моя репутация известного охотника и коллекционера привлечет людей.

— Этот лев доволен? — спросил Холмс Хаскина.

— Вряд ли, сэр. Он опасный…

Его слова прервал крик, донесшийся из дома. Сэр Патрик замер на месте, а Холмс бросился бежать, я — за ним. Когда мы добежали до задней двери дома, то поняли, что дворецкий и повар тоже услышали крик — они уже поднимались по задней лестнице. Мы увидели Дороти Праути, лежавшую без сознания на полу в коридоре второго этажа перед открытой дверью в спальню. Когда я заглянул в комнату, то увидел ужасное зрелище, из-за которого она и лишилась чувств. Агнес Бакстер, ее младшая сестра, в неестественной позе лежала на залитой кровью кровати, а из груди у нее торчал кухонный нож. В руке она держала игральную карту — пикового валета.

Я определил, что молодая женщина умерла мгновенно, Холмс в это время расстегивал костюм для верховой езды на миссис Праути и пытался привести ее в чувство. Когда появился сэр Патрик, Холмс растирал ей руки и щеки.

— Не беспокойтесь, сэр Патрик. Я пытаюсь заставить ее дышать. Боюсь, что шок, вызванный видом тела сестры, был слишком силен для этой женщины.

— Еще одно убийство! — задыхаясь, воскликнул хозяин дома и схватился за дверной косяк.

Мне на секунду показалось, что он тоже может упасть в обморок.

— И еще одна игральная карта, — заметил Шерлок Холмс. — Я предлагаю отправить слугу за местными властями.

Когда Дороти Праути наконец пришла в себя, она со слезами на глазах и дрожью в голосе рассказала нам следующее:

— Я… Она тоже собиралась ехать на прогулку и догнать нас. Н-на ней уже был костюм для верховой езды. Поскольку она к нам не присоединилась, я вернулась в дом, беспокоясь, что ей могло стать плохо. И нашла ее в таком виде. Кто мог совершить это зверство?

Когда приехал местный констебль, он задал тот же вопрос. Приехавшие позже полицейские из Скотланд-Ярда предложили обыскать все поместье. Была вероятность того, что сбежавший преступник скрывается где-то на территории. Холмс не принимал участия в поисках.

— Это пустая трата времени, Ватсон. Если этот беглец — убийца, зачем ему оставлять игральные карты в руках своих жертв? Нет, здесь мы имеем дело с чем-то более зловещим.

— В этой тихой сельской местности?

— Я уже говорил о том, что эти безобразные аллеи в Лондоне — ничто по сравнению с сельскими красотами. Но в городе машина правосудия действует быстрее. Здесь же даже дьявольская жестокость может остаться безнаказанной.

Конечно, относительно сбежавшего преступника Холмс был прав. Никаких следов его пребывания не обнаружили ни в доме, ни в парке. Было установлено, что нож принесен из кухни, но его мог взять кто угодно. И Агнес Бакстер вполне могла быть убита еще до того, как все гости уехали на прогулку. Особенно была расстроена жена сэра Патрика Элизабет, ведь прием, похоже, был испорчен. Доктор Праути и его жена уехали с телом Агнес, чтобы произвести необходимые приготовления к похоронам. Я думал, что и другие тоже уедут, но Элизабет очень просила актрису и ее агента остаться.

Ужин тем вечером прошел в мрачной атмосфере. Шестеро из нас пытались говорить на другие темы, но Мадлен Оукс все равно перевела разговор на убийства.

— Уже два за шесть дней, — сказала она. — Мистер Холмс и доктор Ватсон вне подозрений, ведь их здесь не было, когда убили Райнбека, но остальные четверо из нас под подозрением.

— Это абсурд! — воскликнул сэр Патрик. — Зачем мне убивать издателя своей книги? А эту бедную молодую женщину? Зачем это любому из нас, если уж на то пошло?

— Что означают эти игральные карты? — спросил Максвел Парк. — Десятка и валет пик!

События в поместье Стейси действительно были непонятными, и я видел, что Холмс очень обеспокоен.

— Боюсь, что убийства не закончились, — признался он мне, когда мы поднялись в нашу комнату. — В этом есть какая-то закономерность, которая еще проявит себя.

— Тогда нам всем грозит опасность.

— Вы брали с собой револьвер, Ватсон?

— Он в моей сумке.

— Хорошо! Он может нам понадобиться еще до окончания ночи.

Я достал его и убедился, что он заряжен, а затем положил на столик между нашими кроватями.

Никто из нас не стал переодеваться ко сну, но что касается меня, то я сразу же крепко уснул. Я думаю, что Холмс тоже спал, когда на рассвете нас разбудили чьи-то крики и громкое рычание льва.

— Быстрее, Ватсон, ваш револьвер! Я и подумать не мог о животных!

Мы поспешили вниз, некоторые из обитателей дома уже появились в дверях своих комнат, разбуженные криками. Холмс первым выскочил из дома и направился к клеткам, которые мы осматривали накануне. Когда мы добежали до клетки со львом и снова услышали гневное рычание дикого зверя, Холмс выхватил револьвер у меня из рук и просунул его между прутьями. Лев отвлекся от своего жуткого занятия, и, так как уже начало светать, мы смогли разглядеть безжизненную и окровавленную фигуру Хаскина. Холмс сделал три выстрела, тщательно целясь в голову зверя, и лев упал.

Он потянул дверь клетки, но она была заперта снаружи на висячий замок. К этому времени к нам уже присоединились сэр Патрик со своей женой, актриса, ее агент и слуги, которые стояли позади всех.

— Где ключ от этого замка? — требовательно спросил Холмс.

— В кухне есть запасной, — сказал сэр Патрик и послал за ключом слугу.

Все были в пижамах и халатах, сэр Патрик сильно хромал без своей специальной обуви.

Через минуту ключ был у нас, и Холмс первым вошел в клетку, держа револьвер наготове. Я вошел вслед за ним, подошел к телу, перевернул его и увидел, что лицо обезображено до неузнаваемости. А Холмс нашел под телом игральную карту — пиковую даму.

Местная полиция и парни из Скотланд-Ярда через несколько часов вновь прибыли на место преступления. Воскресное утро началось с третьего убийства, и даже самого хозяина дома трясло, когда он разговаривал с представителем власти. Элизабет сидела рядом с ним, сжимая его руку.

Ведущий расследование полицейский раскрыл свой блокнот.

— Я так понимаю, покойный был вашим работником. Не могли бы вы назвать его полное имя и должность?

Сэр Патрик облизнул губы, его лицо было пепельного цвета.

— Его звали Хаскин Цен. Он был немецким цыганом, который отлично ладил с дикими животными. Он сопровождал меня в поездках по Африке, а поскольку у меня больная нога, многих зверей фактически поймал он. Он был прекрасным работником. Холост, около тридцати пяти лет. Он жил здесь, в нашем доме.

— Мог это быть несчастный случай? Он ведь был в своей обычной рабочей одежде.

Тут заговорил Холмс:

— Клетка была заперта на висячий замок снаружи. Похоже, он был без сознания, когда его заперли в клетке со львом.

— Он не вошел бы в клетку до рассвета, — согласился сэр Патрик. — Это было убийство.

Холмс кивнул.

— Когда мы перевернули тело в надежде, что он еще жив, обнаружили еще одну игральную карту.

Полицейский, которого звали Веганд, кивнул.

— Десятка, валет и дама пик, мистер Холмс. О чем это нам говорит?

— О том, что будут еще убийства, если не положить этому конец.

Элизабет Уайт, казалось, была потрясена.

— Но что бы это могло значить? Почему пиковый валет был у убитой женщины, а дама пик у мужчины? Это что же, следующим будет король?

— Король зверей, — предположил сэр Патрик. — Но мой лев мертв.

Когда все немного успокоились, повар подал легкий завтрак. Покончив с завтраком, я заметил, что Холмс изучает расписание поездов на Лондон. Закрытая повозка приехала за телом последней жертвы, и когда сыщик это увидел, то выбежал наружу. Сгорая от любопытства, я выскочил за ним.

— Что такое, Холмс?

Он склонился над телом Хаскина, осматривая его ремень и обувь.

— Интересно! — сказал он. — Все в порядке, теперь можете его забирать.

Он выпрямился и улыбнулся мне.

— Я думаю, мы должны вернуться в Лондон, Ватсон, ближайшим же поездом.

— Вы отказываетесь вести расследование?

— Просто пытаюсь подойти к этому делу с другой стороны.

Мы снова вошли в дом, и Холмс объяснил сэру Патрику, что будет продолжать расследование в Лондоне. Он обратился к полицейскому:

— Сержант Веганд, у нас есть только сорок пять минут, чтобы успеть на следующий поезд. Если вы собираетесь уезжать, не могли бы вы подвезти нас до станции?

Сэр Патрик возразил:

— Мой дворецкий мог бы вас подвезти.

— Нет, нет — нам с сержантом по пути.

Веганд поворчал немного, но Холмс сказал ему что-то тихо, и тот согласился. Мы быстро собрали свои вещи и попрощались со всеми. Актриса Мадлен Оукс, казалось, сожалела по поводу моего отъезда, и я пообещал, что обязательно встречусь с ней на открытии сезона в Лондоне.

По дороге на станцию Рединг мне пришла в голову одна мысль:

— Доктор Праути с женой уехали вчера. Может быть такое, что один из них вернулся и убил Хаскина?

— Все возможно, Ватсон. Давайте посмотрим, что мы найдем по прибытии.

Мы приехали на станцию за минуту до отправления. Так как у нас уже были обратные билеты, мы поспешили на платформу. Я был немного удивлен тем, что сержант Веганд идет с нами, и мне не терпелось узнать, что же Холмс ему сказал.

Мы все трое зашли в вагон, а потом пошли по составу к вагонам второго класса. Холмс быстро шагал по проходам, глядя прямо перед собой, и только когда мы проходили через второй вагон, он вдруг резко перегнулся через свободное место и схватил небритого мужчину в грязной одежде, смотревшего в окно.

— Вот, сержант! — воскликнул Холмс. — Арестуйте этого человека! Он и есть тот тройной убийца, которого вы ищете!

Полицейский застыл от удивления.

— Боже мой! Это сбежавший заключенный?

— Нет, нет. Позвольте представить вам мистера Хаскина Цена, воскресшего из мертвых, но не менее из-за этого опасного.

Мы вернулись в поместье Стейси, так как Холмс считал, что его обитатели вправе получить объяснения. Мы снова сидели в библиотеке с сэром Патриком и его женой. Все остальные гости разъехались вскоре после нас, возможно, опасаясь новых проявлений насилия. Но Холмс заверил, что больше ничего подобного не произойдет.

— Не могу поверить, что Хаскин сделал это! — сказала Элизабет Уайт. — Что его побудило?

— Его изначальной целью было только убийство издателя, Оскара Райнбека. Вы рассказывали мне, сэр Патрик, что Райнбек посоветовал вам расширить территорию вашего зоопарка, нанять специалистов и открыть его для публики. Хаскин боялся, что у него могут забрать его любимых животных, и, охваченный гневом, он ударил Райнбека кочергой, нанеся смертельную рану.

— А игральные карты и другие убийства? — недоумевал сэр Патрик.

Холмс откинулся на спинку кресла и вынул изо рта свою трубку.

— Игральные карты нужны были просто, чтобы сбить нас с толку, только и всего. Я долгое время не мог понять главной подсказки — ее можно даже назвать ключом к разгадке. Кровавый след показал, что первая жертва, Райнбек, сам дотянулся до карточного стола и использовал последние мгновения своей жизни, чтобы вытянуть десятку пик, возможно, как намек на имя убийцы. Но проанализировав следующие убийства, я сделал вывод, что они совершены при абсолютно разных обстоятельствах. Агнес Бакстер получила ножевое ранение в грудь в своей комнате и умерла мгновенно. Третья жертва скончалась в запертой клетке льва. Естественно, что ни один из них не был в состоянии выбирать игральные карты в последние секунды своей жизни.

— Конечно нет! — согласился сэр Патрик. — Их подкладывал убийца!

— Очевидно. И все же первая карта, та десятка пик, была выбрана жертвой. Об этом нам поведал кровавый след. Вывод? После той первой, настоящей подсказки убийца оставлял другие карты в некой последовательности, чтобы запутать нас. Вместо того чтобы сосредоточиться на первой подсказке — десятке пик, — мы заглядывали вперед, гадая, где же произойдут следующие убийства и выстраивая схему, которой не существовало.

— Что же означала пиковая десятка? — поинтересовалась Элизабет.

— Пика была просто первой попавшейся жертве. Важно, что это была именно десятка. Немец Райнбек пытался сказать нам, что имя убийцы — Хаскин Цен, ведь цен — это число десять на немецком!

— Ну конечно! — сэр Патрик хлопнул себя по колену ладонью. — Боюсь, я позабыл свой немецкий, который учил в школе.

— Но Агнес Бакстер не забыла. Она заподозрила его, возможно, угрожала ему, и ей тоже пришлось умереть. На этот раз сделать это Хаскину было сложнее. Мое присутствие, как я думаю, заставило его поволноваться. А вчера вечером решение пришло само собой, можно сказать из ниоткуда. Сбежавший заключенный, которого разыскивала полиция, появился в вашем зоопарке — возможно, пытался украсть еду у животных. Хаскин столкнулся с ним и сразу отметил, что этот человек такой же комплекции, роста, что и он, даже цвет волос у них похож. Это была возможность скрыться. Поэтому, когда преступник потерял сознание от удара, Хаскин спрятал его на какое-то время и изуродовал его лицо, как я думаю, острыми садовыми ножницами. Затем он переодел его в свою одежду и затолкал тело в клетку со львом, подбросив соответствующую карту. Боюсь, я поспешил убить льва — в этой смерти он был не виновен.

— Как вы узнали, что Хаскин будет в лондонском поезде?

— Он не мог позволить себе оставаться в этой местности, где его могли узнать, а согласно расписанию следующий поезд в Лондон отправлялся в воскресенье. Я знал, что он не мог успеть на предыдущий поезд, потому что ему пришлось всю дорогу до станции идти пешком.

— Вы были уверены в том, что это тело принадлежало не Хаскину Цену?

Холмс кивнул.

— Когда я впервые услышал его фамилию, я почти все понял. Я осмотрел тело, особенно ремень и обувь, и нашел подтверждения. Ремень был застегнут на одну дырочку туже, чем его обычно носили, а туфли были немного велики. Этих фактов мне было достаточно.

На следующей неделе в клубе «Диоген» я впервые познакомился со старшим братом Шерлока Майкрофтом. В начале разговора Майкрофт расспросил меня о случае в поместье.

— Это, конечно, был Адамс?

— Да, это был Адамс, — подтвердил Шерлок. — Это было ясно с самого начала.

Позже, когда мы остались одни, я спросил Шерлока, зачем он сказал Майкрофту, что убийцей оказался беглый преступник.

Шерлок Холмс слегка улыбнулся.

— Это просто небольшое соперничество между братьями, Ватсон. Он узнает правду достаточно скоро и поймет, что на этот раз ошибся.

Шествие калек (Необычайное дело об алюминиевых костылях) «Уильям Л. де Андре» (приписывается Микки Спиллейну)

Я решил оставить все заголовки, придуманные авторами, даже если мистеру Р. они не нравились. Во вступительной статье его журнала говорится: «Если не учитывать ужасного названия, в первоначальной версии рассказ о „необычайном деле об алюминиевых костылях“ просто великолепен!» Предполагаемым автором «Шествия качек» может быть Микки Спиллейн (1918–2006), автор книг «Суд — это я», «Мой револьвер быстр» и других жестоких триллеров о Майке Хаммере. Однако получить комментарий мистера Спимейна не удалось. — Дж. А. Ф.

Тело Ватсона представляло собой кровавое месиво.

Это было так ужасно, что когда я вошел в операционную, где три его собрата лихорадочно трудились над ним, пытаясь остановить кровотечение и соединить кости, я невольно снял свою охотничью шляпу, словно над покойником.

Я с раздражением отогнал эту мысль и повернулся к своему брату Майкрофту.

— Я нашел твою записку, — сказал я.

Она была в квартире, которую мы когда-то снимали с Ватсоном на Бейкер-стрит, 221 — Б. Я вернулся после трехдневной погони за фальшивомонетчиками и нашел написанную мелким, но очень аккуратным почерком записку моего старшего брата; она была пришпилена к стене напротив моего любимого кресла ножом, который обычно охраняет мою корреспонденцию на каминной полке.

Глядя сейчас на бедного Ватсона, я подумывал о лучшем применении ножа.

— Я знал, что ты найдешь ее, — сказал Майкрофт.

Он почти не шевелил губами, но его подбородки все равно тряслись. Когда мы были детьми, Майкрофту, который был на семь лет старше меня, поручили заняться моим воспитанием. Это был один из тех случаев, когда родители были слишком заняты, а в обязанности гувернантки не входило повышение моего интеллектуального уровня.

Майкрофт обучил меня кодексу английского джентльмена, первый пункт которого гласил: «Никогда не проявляй своих чувств». Это был трудный урок, но я его отлично усвоил. Он сослужил мне хорошую службу в карьере частного сыщика. Я уверен, что моему брату в его карьере он пригодился не меньше, ведь ему часто приходилось урегулировать сложные ситуации в государстве.

Конечно, на нынешнем этапе жизни узнать это невозможно. Теперь мы взрослые люди. Мы не говорим о наших эмоциях, по крайней мере, друг с другом.

Но у этого кодекса есть своя цена. Вы учитесь прятать свои эмоции, но не избавляться от них. Они свойственны мне, так же как и любому другому человеку, они накапливаются, как пар в двигателе, поднимаясь все выше и выше, и кажется, что клапан вот-вот снесет, а ты нажимаешь на него чуть сильнее, и его не сносит.

Сегодня я давил на клапан изо всех сил и чувствовал, как меня распирает изнутри.

— Что произошло? — спросил я.

У Майкрофта был кислый вид. Он, должно быть, тоже давил на свой эмоциональный клапан, но так как он был мужчиной крупным, то и давить ему приходилось намного сильнее.

— Трудно сказать, — ответил Майкрофт, — На первый взгляд все понятно. На него напали спереди, затем жестоко избили неизвестным предметом.

— Судя по ранам, нападавший — правша.

В моей голове промелькнули обрывки моей монографии «Закрытые травмы и рваные раны, полученные от жестокого избиения тупыми предметами», когда я отодвинул локтем отходившего от стола врача, достал из кармана лупу и приступил к детальному осмотру.

— Очень похоже на следы крикетной биты, но более тяжелой и твердой, чем ясеневая. Или человек, размахивавший ею, — настоящий великан.

— Тогда было бы меньше ударов по ногам и больше по верхней части туловища.

— Правильно, — сказал я. — И Ватсон был бы мертв.

Я отошел в сторону, уступив место врачу, вернувшемуся с пузырьком морфия. Это был хороший знак — ведь трупу не вводят обезболивающее.

Я спросил у державшего пузырек врача, какие шансы у Ватсона.

— Не могу сказать ничего определенного, — ответил тот. — Избиение было очень жестоким; большинство людей, которых я видел в таком состоянии, были бы уже мертвы. Но у вашего друга Ватсона сердце как у льва, да и телосложение крепкое.

Может быть, все обойдется. А может быть, он впадет в кому, из которой никогда не выйдет. Все в руках Божьих. Один раз ему уже повезло — они бросили его недалеко от нашего хирургического отделения, как раз напротив клуба «Диоген».

— Клуб «Диоген», — эхом отозвался я.

Мы с Майкрофтом обменялись взглядами, он посмотрел на меня так, словно хотел сказать, что объяснит все в более подходящее время. Он был членом клуба «Диоген».

Вдруг оперируемый застонал.

— Ватсон! — окликнул я его.

Голос Ватсона был едва слышен, каждый звук давался ему с трудом.

— Холмс, — сказал он. — Это вы, Холмс?

Я взял его за руку. Он улыбнулся мне.

— Пытался немного поработать детективом… хромой… не следовало пытаться сделать так много… хотел произвести на вас впечатление… хромой, все хромые в одном месте… я должен сказать вам… барабанные… Барабанные палочки…

Как задиристый бульдог, попавший в яму, Ватсон снова и снова прилагал все усилия, чтобы подняться, но доктор так сильно замотал головой, что у него чуть глазные яблоки не вылетели. Я взял Ватсона за плечи и уложил его на стол.

— Тихо, старина, — сказал я ему. — И не беспокойтесь ни о чем. Вас избили, но вы не хромой.

— Нет, нет… не я… все, все хромые… должен узнать…

— С вами все будет хорошо, Ватсон, я уверен в этом. Вам нужно отдохнуть. А пока вы будете отдыхать, позвольте мне рассказать вам, что будет дальше. Я выясню, кто поступил так с вами, и обещаю, они заплатят за это — в соответствии с законом или иным образом.

Мне показалось, что я почувствовал, как он сжал мою руку.

— Простите, Холмс… я все испортил…

— Перестаньте нести вздор, — сказал я. — Послушайте, я не только найду того, кто это сделал с вами, я все это запишу в ваш дневник, так что вы ничего не пропустите.

Он еще раз сжал мою руку. Затем морфий начал действовать, он вздохнул и погрузился в глубокий сон.

Единственное место в клубе «Диоген», где можно было без помех поговорить, — это комната для посетителей. Майкрофт подал знак официанту принести нам туда бренди с содовой. Я налил себе немного янтарной жидкости, добавил из сифона газированной воды и сделал большой глоток. Я почувствовал, как теплая струйка стекает в мой желудок, но она не смогла растопить холод внутри меня.

— Миссис Ватсон сообщили? Она поехала в деревню навестить родственников. В Камберленд, насколько я знаю.

— Да, мне говорил помощник Ватсона. Все под контролем, насколько это возможно в нынешней ситуации.

— Расскажи мне все.

— Полагаю, что в какой-то степени это моя вина. В Министерстве обороны скандал — украдены схемы передвижения войск и чертежи некоторых технических новинок; более конкретной информации дать не могу. Документы уже возвращены, а иностранный шпион, который купил их, арестован. Но мы не смогли найти вора. Он получил сорок тысяч фунтов и, должно быть, планирует тайно вывезти их, а заодно и себя, из страны.

— Иностранный шпион назвал его имя?

— Он сказал, что видел только переодетого мужчину.

— В кого переодетого?

— Мужчина, с которым встречался иностранный шпион, всегда маскировался под сильно перебинтованного хромого.

— Ватсон в бреду твердил что-то о хромых. Майкрофт, только не говори, что, пока меня не было, ты отправил Ватсона ловить этого шпиона.

— Шерлок, ты меня обижаешь. Я безмерно восхищаюсь Ватсоном как твоим другом, как врачом, как энергичным человеком, даже как автором сенсационных рассказов о твоих приключениях. Но только болван отправил бы его одного на подобное секретное задание.

— Ну, ты не болван.

— Спасибо, — сказал брат.

Он незаметно просунул одну руку под свой жилет, как будто хотел почесать свой огромный живот. Затем вынул руку, держа в ней какой-то листок. Он ничего не сказал при этом, поэтому я тоже промолчал.

— Я всего лишь сказал, что мне нужна твоя помощь в расследовании дела о контрабанде, и попросил при случае передать тебе, чтоб ты позвонил мне в любое время дня и ночи.

— Как Ватсон это воспринял?

Брат поджал губы.

— Как обычно — страстно захотел вместе с тобой приступить к расследованию, даже не зная, что это будет за расследование. Но вот что занятно. В какой-то момент он спросил: «Контрабанда? Я не думал об этом, но, наверное, этим все и объясняется».

— Это так на него похоже! — сказал я. — Ватсон всегда ищет тайну или опасность даже там, где их нет.

— Здесь они были, — сказал Майкрофт.

— Ты считаешь, что Ватсон случайно столкнулся с проблемой вашего министерства?

— Думаю, да, Шерлок. Это чудовищное совпадение; вряд ли существуют две группировки контрабандистов, использующие перебинтованных калек.

— Мне кажется, что повязки отлично подходят для того, чтобы спрятать в них бриллианты, золотые монеты и другие нетяжелые драгоценности. Ладно, сегодня тебе везет.

— Почему это?

— Потому что мне кажется, что ваши правительственные секреты и то, что случилось с Ватсоном, взаимосвязано. Если бы это было не так, то на меня бы напали тоже, и я сейчас не разговаривал бы с тобой.

— Я всегда стараюсь все предусмотреть. Кроме того…

— Кроме того, ты не показал мне клочок бумаги, который достал из-под жилета.

Майкрофт одарил меня одной из своих редких улыбок.

— Думаю, это удовлетворит твое любопытство.

Я взял листок и прочитал:

«Майкрофт Холмс — скажите своему брату не вмешиваться, иначе его тело будет следующим».

Я поднес листок к свету.

— Здесь сохранилась большая часть водяного знака. Мне необходимо свериться с моей картотекой.

— Всему свое время.

Я еще сильнее надавил на клапан.

— Ватсон лежит без сознания. Может, он вообще никогда не придет в себя. Много времени, брат, упущено. Мне необходимо изучить этот водяной знак, и мне нужны детали: что именно было украдено, для кого и зачем.

— Может, сначала займемся деталями? Замминистра ожидает нас в своем кабинете.

— Алюминиум, мистер Холмс. Или, как предпочитают его называть американцы, алюминий. Вам знаком этот материал?

— Я изучал химию и читаю «Таймс», — сказал я ему.

Именно из «Таймс» я и узнал об этом заместителе министра. Ему прочили великое будущее, может быть, даже за пределами дома номер десять.[25] Я знал и его особую примету — белые бакенбарды, а впрочем, о них всем было известно. Сэр Карл Берин-Гротин был одной из восходящих звезд империи.

Но, восходящая звезда он или нет, если он не сможет пролить свет на то, что произошло с Ватсоном, я не собирался тратить на него время.

Чтобы не затягивать процесс, я рассказал ему то, что знал об алюминии.

— Это химический элемент, серебристо-белый металл. Он прочный, легкий, эластичный, тягучий, поддающийся обработке и отличный проводник электричества. Он также один из самых дорогих материалов на Земле. Американцы скупили большую часть всех запасов алюминия в мире, чтобы воздвигнуть мемориал Вашингтона. Это составляет треть стоимости всей конструкции, я полагаю.

— Все это хорошо, — произнес заместитель министра. — Но министерство не интересует стоимость металла. Вернее, мы пытаемся снизить его цену, естественно.

Он указал на меня пальцем — грубая привычка, особенно если пальцы такие уродливые, как у него, — толстые, почти шарообразные на концах, а ногти немного загнутые, как когти у животного.

— Видите ли, мистер Холмс, — продолжал он, — алюминий не потому такой дорогой, что его не хватает, в министерстве химической промышленности мне сказали, что на самом деле он является одним из самых распространенных элементов в земной коре нашей планеты. Проблема в том, что он содержится в бокситах, алюминиевой руде, и для того, чтобы выплавить его обычными методами и получить в чистом виде, нужна практически невозможная температура.

— Я так полагаю, что украли как раз описание нетрадиционного метода его извлечения. Схема дислокации войск — только дымовая завеса.

— Да. В такие критические моменты неизбежно распространяются слухи. Не каждый может осознать значимость электропечи для выплавки алюминия, создание которой раньше считалось невозможным. Пусть они думают о дислокации войск. Это кажется более… опасным, в некотором роде.

— Отлично, — сказал я. — Чертежи электропечи для выплавки алюминия были украдены. Майкрофт говорит, что они возвращены. Очевидно, чертежи достаточно просты, чтобы человек мог держать их в голове.

— Человек с тренированной памятью, — уточнил сэр Карл. — Или у него было достаточно времени для их изучения. Мы не можем быть уверены, что у того, кого мы разыскиваем, не было возможности скопировать чертежи. В них может быть заинтересована не одна страна. Дешевый алюминий позволит сделать гигантский прорыв. Броню для солдат. Самолеты. Боже мой, из него можно даже сделать тонкие листы, изготовить емкости и хранить в них продукты!

— Если не учитывать… несчастье, постигшее Ватсона, откуда вы знаете, что наш человек все еще остается в стране?

Сэр Карл почесал узнаваемые всеми бакенбарды своими необычными когтями-ногтями. Тем самым он дал мне понять, что человек все еще здесь. Он явно не хотел снять возрастающую неловкость.

— У нас есть источники, мистер Холмс. В определенных кругах за границей испытывали бы эйфорию, и это невозможно было бы скрыть. Наш человек все еще в Англии. Вопрос в том, сможете ли вы задержать его прежде, чем он покинет страну?

Я надел на свое лицо каменную маску.

— Рассчитываю на это, — сказал я. — Единственное место, куда он сможет отправиться из Англии, — это ад.

Она была брюнеткой, высокой и невозмутимой, с вызывающей, почти оскорбительной улыбкой. Ватсон считает, что у меня иммунитет к женщинам, и я не разубеждаю его, потому что это бесполезно. Но у Лизабет Паркинс было такое тело, которое разрушает любой иммунитет, и она одевалась так, чтобы подчеркнуть все его изгибы; шерстяная ткань плотно облегала его, беззастенчиво выставляя напоказ стройные ножки.

— Так непривычно встретить женщину в офисе судовой компании! — сказал я.

— Я необычная женщина, — отозвалась она. — Что вас привело сюда, мистер Холмс?

Привел меня туда водяной знак на листе бумаги и дневник Ватсона, но ей ни к чему было это знать. Из записей Ватсона мне стало известно, что у него было несколько дел, из-за которых он последние несколько недель приходил на причал, а по знаку я понял, что бумага принадлежала «Транс-глобал лайн», одному из самых больших современных грузоотправителей.

— Обычное расследование, — соврал я. — Какие корабли стоят в лондонском порту прямо сейчас?

Она облизнула свои красные губы. Вдруг в комнате стало жарко, а в моих ушах раздался звон.

— Для чего вам это знать, мистер Холмс?

Она продолжала улыбаться, но на лбу у нее заблестели капельки пота.

— Ну же, мисс Паркинс! Я мог бы это узнать за секунду из любой газеты в разделе о грузоперевозках. Я тороплюсь.

— Ну, если вы торопитесь… Сейчас на погрузке только одно судно — «Перуславия», завтра оно отправляется в Гамбург. Еще не слишком поздно оформить груз. Вы можете увидеть судно, если хотите. Шестьдесят первый пирс.

Я поблагодарил ее и направился к выходу.

— Приходите еще, мистер Холмс. Когда у вас будет больше времени.

Я нашел удобное место для наблюдения за трапом «Перуславии». Примерно через двадцать минут по нему поднялся первый перебинтованный калека, а в течение следующих трех часов с пятидесятиминутными интервалами поднялись другие. Обычно такой факт остается незамеченным, но он врезается в твою память, если ситуация повторяется. Я оценил терпение Ватсона. Трижды посетив порт, Ватсон, должно быть, видел пятерых так называемых калек, поднимавшихся на корабль. Замечательный маскарад! Им дают костыль, накладывают повязку с каким-нибудь дорогим товаром, отправляют по трапу на корабль, где снимают повязки, после чего они сходят с корабля под видом обычных моряков.

Рассчитав время появления следующего калеки, я подошел к подножию трапа.

— Послушайте! — окликнул я его. — Разрешите вам помочь.

Он взглянул на меня и кинулся бежать. Как для хромого, он передвигался довольно быстро. В дальней части причала он забегал в одни двери и выбегал из других. Возможно, я бы его никогда не поймал, если бы ему хватило ума выбросить костыль. Он ему точно был не нужен, но калека продолжал его держать. Костыль замедлял движение, мешал ему проходить через дверные проемы. Наконец я настиг его в тупике. Он, как крыса, приготовился к драке.

Калека держал костыль как оружие. Все бы ничего, если бы у меня была трость, но у меня ее не было. Я позволил ему как следует замахнуться, наклонился и сильно ударил его прямо в лицо, почувствовав, как хрустнули кости его носа, при этом красные брызги полетели во все стороны. Когда он упал и отключился, я вгляделся в него. Обычный бандит, совершенно мне не знакомый. Затем я размотал повязки на его руках, ногах и голове. Под ними не было травм, но я этого и ожидал.

Но в них не было и ничего ценного!

Не обнаружил я даже ломаного гроша. Красивая логическая конструкция развалилась. Никакой контрабанды в этих повязках не было, так к чему весь этот парад калек? Мне необходимо было попасть на корабль.

Место было достаточно пустынным, чтобы я мог осуществить задуманное. Я снял шляпу, пальто, жилет и галстук и обмотался повязками! Провел руками по закопченным стенам и измазал лицо. Затем я взял в руки костыль и направился к кораблю. Самым сложным оказалось идти, опираясь на него. Он был слишком коротким, и почему-то весил меньше, чем следовало.

Я не забывал хромать и систематически это делал. По-видимому, как раз в этом была ошибка Ватсона, и именно тем, что не хромал, он привлек к себе внимание. Он, может, замечательный врач, но не сыщик. И он самый лучший друг, какой только может быть у человека.

Гнев снова начал закипать во мне, но сейчас крайне важно было сохранять самоконтроль, а сделать это было непросто, потому что… я неожиданно все понял. Зачем нужны бинты, из-за чего жара и гул — все.

Теперь я мог бы пойти к Майкрофту, мог бы пойти к Лестрейду в Скотланд-Ярд. Но это было сугубо личное, и я хотел все сделать сам. Продолжая хромать, я изменил направление и двинулся к офису «Транс-глобал лайн». Я зашел в пустой офис. Здесь было очень жарко. Лизабет Паркинс вошла в офис, застегивая верхние пуговицы своего платья.

Ее красивое лицо исказилось от злости.

— Что вы снова здесь делаете в этом… Фред! Нигель!

Два калеки вышли из соседней комнаты. У одного из них в руке было оружие, правда, направленное вниз. Я не дал ему времени пожалеть о своей ошибке. Я вытащил из кармана револьвер и выстрелил. Он упал на пол. Его друг не знал, что делать: то ли обрушить на меня свой костыль, то ли хвататься за оружие. Через секунду я приставил пистолет к его глазу, и ему уже не нужно было принимать решение.

Я взял костыль, такой же легкий, как и мой. Потом заставил Лизабет и калеку перейти в заднюю комнату. Там стоял тигель, наполненный раскаленной бело-золотистой жидкостью, похожей на солнце.

— Понятно, — сказал я. — Вы хотели не просто продать секрет, вы планировали представить действующую модель. Как вы собирались протащить это на борт?

— Назвав это частями механизма. Даже если бы на таможне открыли коробку, это бы так и выглядело. — Лицо Лизабет было потрясающим при этом неземном свечении. — Что теперь, мистер Холмс? — робко спросила она.

— Все кончено, — сказал я.

— Необязательно. Если кое-кто собирался разбогатеть на этой технологии, то почему это не можем быть мы? — Кто, кроме вас и меня?

— Только вы и я. Мы можем разделить деньги и… многое, многое другое.

Предательство может носить маску красоты, и ее маска была изящной. Кто-нибудь менее опытный мог ей поверить. Но не я. Гул, который я слышал раньше, исходил от электрического генератора, чья энергия превращалась в тепловую. Груда металла на полу была алюминием.

— Не оскорбляйте нашу разведку, мисс Паркинс. Вы не могли все это организовать сами. Электричество, печь для выплавки, шаблон, скомпонованные куски натурального шпона. Этим занималась целая организация. Все было спланировано еще до того, как украли секретные чертежи. Превосходный план! Вы ничего не переносили в повязках. Они были нужны для отвода глаз. Вы тайно переправляли костыли. На борт корабля проносились алюминиевые костыли, каждый стоимостью от пятисот до тысячи фунтов, покрытые шпоном. Ватсон разгадал секрет, и несколько ваших калек избили его этими костылями. Деревянное покрытие сбило нас с толку и не позволило определить, чем были нанесены удары. Вы заплатите за это, моя дорогая. Вы состаритесь и станете уродливой за годы, проведенные в тюрьме.

Что-то было не так. Она не сильно испугалась. В ее позе и выражении лица ощущалось самодовольство профессионального игрока, уверенного в благополучном исходе игры. Теперь я знал все, что мне было нужно.

— Спасибо, — сказал я ей. — Я уже знаю, кто…

И тут резко открылась дверь, и мужчина с пистолетом в руке начал усеивать все пулями. Я быстро пригнулся, не желая рисковать своей жизнью, но успел заметить, как Нигель (или Фред) развернулся, намереваясь уйти. Паркинс сделала большую ошибку. Она побежала за ним, крича: «Дорогой!»

«Дорогой» выстрелил в нее и исчез в дверном проеме. Она крутнулась и упала спиной на тигель.

Ее крик не был просто криком, вырвавшимся из горла женщины. Он как будто вырывался из глубины ее души. Ее охватил огонь, она корчилась и продолжала кричать. Я подбежал к ней и сбил языки пламени, но было уже слишком поздно.

— Вы сделали это ради… — я назвал имя.

Ее голос стал похож на карканье, он доносился из обугленного и покрывшегося волдырями месива, но это был все еще голос человека.

— Я… любила… его, — сказала она.

— Очевидно, он не разделял ваших чувств, — сказал я, но не думаю, что она была еще жива и услышала это. Я ушел. Мне было о чем доложить.

Около министерства меня ожидал посыльный, который вложил мне в руку записку, я дал ему на чай, но даже не потрудился взглянуть на нее.

Майкрофт встретил меня возле кабинета замминистра.

— Ну? — спросил он.

— Сейчас все узнаешь, — сказал я ему и вошел в кабинет без стука.

Замминистра почесывал свои бакенбарды.

— А, мистер Холмс, так скоро с результатами?

— И еще какими, господин заместитель министра! А вот и один из них.

Я подошел к нему, ухватился за его бакенбарды и дернул их изо всей силы.

Он вскрикнул, но не так громко, как если бы я дернул за его собственные волосы. Эти были искусственными, приклеенными к лицу.

— Я знал об этом, — сказал я. — По тому, как вы почесывали их. Человек, который годами носит бакенбарды, привыкает к ним. А вы сбрили их, чтобы можно было заниматься грязным бизнесом на причале и не быть узнанным, а потом приклеивали их каждый раз перед тем, как идти сюда.

Его раскрасневшееся лицо теперь выражало ненависть, ненависть порочного человека, который мог предать свою страну и получать удовольствие, наблюдая, как его люди превращают в месиво тело такого хорошего человека, как Ватсон.

Майкрофт стоял рядом со мной.

— Сэру Карлу легче всего было украсть чертежи, — сказал он.

— Конечно. Вы же присутствовали при избиении Ватсона до полусмерти, не так ли, сэр Карл?

— Вы, мелкие сошки, что вы можете мне сделать?

Мне хотелось рассмеяться, но внешне я оставался невозмутимым.

— Ответьте на мой вопрос. Вы же наблюдали? По крайней мере, Ватсон наверняка видел вас, потому что он говорил мне что-то о вас, то, чего я сразу не понял. Я предлагаю вам сделку, сэр. Вы отвечаете на мой вопрос, и я отвечу на ваши.

Он постучал своими необычными пальцами по столу.

— Очень хорошо. Да, я был там. Ваш друг умолял нас прекратить.

У меня все похолодело внутри.

— А вы?

— Вы ответите на мой вопрос?

— Истинный англичанин держит свое слово, — сказал я. — Вот что с вами произойдет. Об этом станет известно премьер-министру. Доложат королеве. Об этом узнает ваш непосредственный начальник. Это конец. Монархия едва ли избежит скандала, не так ли, Майкрофт?

— Естественно, мы просто не можем позволить убийце…

— Он будет наказан, — сказал я. — Он будет каждый день приходить в кабинет. Он никому не будет назначать встреч. Он не будет принимать решений, не будет выступать с речами. Он будет шелухой, ничем.

— И в то же время он будет ждать.

Я протянул руку, схватил барабанящие пальцы и сжал их.

— Ваши пальцы всегда были такими, сэр Карл? — спросил я и поднес их к его лицу. — Судя по вашему портрету на стене, не всегда.

Я отпустил его руку, и она упала на стол.

— Ватсон сказал мне: «…барабанные, барабанные палочки». Я предположил, что он бредит, но он очень хороший врач и не ошибся. Он говорил о вас.

Я снова схватил его руку.

— Это называется «барабанные палочки»,[26] и это внешнее проявление смертельной болезни сердца. Ватсон обращал мое внимание на статью о ней в «Ланцете».[27]

И наконец клапан взорвался и вся моя ненависть к предателю отразилась на моем лице и выразилась в голосе.

— Итак, вы каждый день будете уходить из позолоченной тюрьмы, чем и является ваш дом, в другую позолоченную тюрьму, то есть в ваш кабинет, и однажды, через год, возможно, через полгода, может быть, раньше, Провидение поднимет свой молот один раз, второй, разбивая ваше черное сердце, заставляя вас умолять о помиловании, и вы умрете, хватаясь пальцами за ковер и скуля.

Он начал скулить уже сейчас. Я отвернулся с отвращением и оставил его Майкрофту. За дверью я вспомнил о записке, которую мне принес посыльный. Я вынул ее из кармана и прочел.

Она была от врача. Ватсон пришел в сознание. С ним все будет хорошо.

Я выбежал на улицу и принялся ловить экипаж.

Слишком много Пятен (Второе пятно) «Марвин Кей» (приписывается Рексу Стауту)

В отличие от других историй сборника «Новые заметки доктора Ватсона», наш завершающий выбор — это до сих пор запрещенная версия существующего рассказа о Холмсе. Ватсон дважды упоминает нерассказанное «дело второго пятна», но его записи противоречат не только друг другу, но и рассказу «Второе пятно», который в конце концов появился в декабрьском выпуске «Стренда» в 1904 году. Представьте себе, как разволновался мистер Р., когда, просматривая содержимое чемоданчика Ватсона, нашел малюсенькую тетрадь, исписанную почерком Холмса, где было описано дело, информацию о котором ему запретили разглашать вплоть до XX столетия! Рассказ «Слишком много пятен», вероятно, был написан Рексом Стаутом (1886–1975), автором «Бокала шампанского», «Черной горы», «Смерти Цезаря», «Слишком много клиентов», «Слишком много поваров», «Слишком много женщин», «Слишком много сыщиков» и других замечательных детективов о величайшем и, возможно, самом крупном (в буквальном смысле) потомке Шерлока Холмса Ниро Вульфе и его помощнике Арчи Гудвине. — Дж. А. Ф.

Бывает грязь, которую просто невозможно ничем прикрыть. Я понял это одним дождливым утром 1892 года. Еще даже не истекло время завтрака, а в моей комнате уже пряталась женщина. Мой брат весом сто пятнадцать килограммов сидел на диване и сердито смотрел на меня, потягивая пенистое пиво, которое он попросил миссис Хадсон принести ему в тот злополучный час.

Когда я пробормотал что-то о правилах этикета, он недовольно посмотрел на меня.

— Пивоварение, — убежденно сказал Майкрофт, — один из наиболее почитаемых обычаев цивилизованных людей.

— Пивоварение — бесспорно, но не распитие пива в десять часов утра.

Он сделал три маленьких глотка, вытер губы носовым платком и продолжил свои разглагольствования, как будто не слышал меня.

— Одним из самых древних артефактов считается рецепт месопотамского пива, высеченный на камне примерно семь тысяч лет назад. Пиво было в меню таких древних народов, как египтяне и шумеры.

Я пожал плечами:

— А шумеры не вкушали по одному глотку!

Он выводил пальцем маленькие круги на своем мощном бедре.

— Твои высказывания, Шерлок, бессодержательны, что нетипично для тебя. Умоляю, развлеки меня, предложив женщине из соседней комнаты присоединиться к нам.

Не успел я возразить, как он выкрикнул:

— Ну, разве я не умен? Воздух буквально пропитан запахом духов.

— Когда я выходил вчера вечером, то переодевался в женщину.

— А еще ты научился говорить разными голосами, да? Когда я вошел, — сказал он, махнув своей широкой рукой в сторону моей комнаты, — то отчетливо слышал чью-то тщетную попытку подавить кашель.

Поняв, что она разоблачена, появилась моя гостья. Пока мой брат пытался тяжело и манерно подняться на ноги, я невнятно представил их друг другу. Брови Майкрофта немного поднялись.

— Мадам, я наслышан о вас, — вежливо произнес он.

Скорее всего, так и было. Леди Хильда Трелони Хоуп, младшая дочь герцога Белминстера, по словам Ватсона — одна из красивейших женщин Лондона. И весьма изобретательная. И еще более неосмотрительная. Я встречался с ней дважды до этого. Первый раз — в то утро, когда Эдуард Лукас был найден зарезанным мадам Фурнэ, своей ревнивой женой-креолкой. Через три дня я встретился с ней во второй раз, как раз перед тем, как вернул украденный документ (и догадайтесь, кто его украл!) достопочтенному Трелони Хоупу, мужу леди Хильды и английскому министру по европейским делам.

Наша третья встреча, начавшаяся незадолго до того, как мой брат неожиданно ее прервал, достойна внимания так же, как и предыдущие.

В конце концов, все продолжали считать меня мертвым.

Если вы читали ватсоновскую версию этого дела, то вам уже известно, что моему преданному Босуэллу[28] пришлось утаить некоторые детали этой истории, а я собираюсь их обнародовать. Как я уже сказал, просто невозможно прикрыть такую грязь. Майкрофт сделал для этого все от него зависящее, но через несколько лет Лондон снова наполнился слухами. Ватсону дважды потребовалась его изворотливость, прежде чем «Стренд» наконец опубликовал сжатую версию этого дела под остроумно завуалированным названием «Второе пятно». Я упоминаю об этом для тех недалеких лиц, кто склонен считать моего друга старым глупым подтасовщиком. Ватсон вовсе не такой. Он так хорошо замел следы, что, прежде чем я начну объяснять, что же произошло на самом деле, мне придется сначала избавиться от домыслов Ватсона.

Все началось в 1886 году, когда британское правительство наняло меня, чтобы найти украденное письмо чрезвычайной важности. Это привело меня к раскрытию вышеупомянутой насильственной смерти Эдуарда Лукаса, международного шпиона, который хотел продать украденный документ. Во время расследования убийства инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда употребил словосочетание «второе пятно», которое сразу же подхватила пресса. Руководствуясь своей интуицией, некоторые проницательные журналисты начали расспрашивать меня и Ватсона. Обычно мы приветствовали такого рода огласку, но в Уайтхолле не допускали даже намеков на истинную причину моего участия в этом деле. Майкрофт предупредил, что мы должны держаться, что мы и делали, пока из вчерашних новостей не узнали о новом международном скандале, разгораюшемся в связи с этим делом.

Все должно было уже закончиться. Но через шесть лет, а за это время мир поверил, что я мертв, события, последствия которых мне удавалось до настоящего времени сдерживать, дали толчок новым слухам об убийстве Лукаса.

Чтобы пресечь распространение этих слухов, мой брат придумал одно ухищрение, с которым я, считавшийся умершим, вынужден был согласиться. По просьбе Майкрофта Ватсон, который больше не жил в доме 221-Б и который все еще верил в мою смерть, сочинил рассказ «Желтое лицо», фантастическое приключение, единственной целью которого было доказать, что в полудюжине случаев — включая «дело о втором пятне» — мои дедуктивные методы не срабатывали.

Но запятнавшей мою карьеру публикации в «Стренде» за февраль 1893 года так и не удалось погасить эту шумиху. Слухи не только возобновились, руководители газет (сейчас вы называете их редакторами) начали проявлять опасное любопытство. Майкрофт снова подговорил Ватсона; на этот раз мой летописец вставил противоречивую, на первый взгляд, ремарку в «Морской договор», который был напечатан в «Стренде» в ноябре того же года:

«„Второе пятно“ затрагивает интересы королевства и многих первых лиц, так что его еще несколько лет нельзя предавать широкой огласке. Однако еще ни в одном деле из всех, какими когда-либо занимался Холмс, так отчетливо не проявились его удивительные аналитические способности, и ни одно дело не производило такого глубокого впечатления на тех, с кем он тесно сотрудничал. Я почти дословно помню интервью, в нем он излагал правдивые факты этого дела, которыми занимались М. Дюбюк из парижской полиции и Фриц фон Вальдбаум, известный специалист из Гданьска, которые до этого потратили много сил на версии, оказавшиеся впоследствии ложными. До наступления нового столетия эта история не может быть рассказана в целях безопасности…»

В этом заявлении в основном все верно. Конечно, интересы страны требуют соблюдения секретности. «Интересы „многих первых лиц“» — это было преувеличением, призванным рассеять подозрения, потому что в деле фигурировали только две знатные фамилии.[29] Тем не менее покрывательство все же имело место.

То, как Ватсон охарактеризовал мои аналитические методы, — это, конечно же, вздор. Это дело не было закончено до 1892 года, когда Ватсон поверил в мою смерть. На самом деле Майкрофт заслуживает большей похвалы за решение этого дела, чем я.

Что касается той дословной передачи интервью о Дюбюке и фон Вальдбауме, читатели могут вполне логично предположить, что Ватсон тоже принимал участие в этом расследовании, но это не так. Большую часть фактов я открыл ему намного позже. Когда он в 1904 году подготовил сокращенный вариант рассказа, не было причины присовокуплять этот материал о пропавшем письме. Этот пробел раздражал многих читателей. В несколько сжатой форме я восстановил Дюбюка и фон Вальдбаума в настоящем повествовании.

До наступления нового столетия эта история не может быть рассказана в целях безопасности… На самом деле 1900-е приближались стремительно, и Ватсон таки не получил согласия на то, чтобы «тщательно оберегаемый отчет о том происшествии наконец был предложен вниманию общественности».

Ватсон рассказал ровно столько правды, сколько было позволено в 1904 году.

А вот остальная часть этой истории.

Я скрывался в доме 221-Б, который Майкрофт и моя хозяйка миссис Хадсон (единственные люди из не связанного с преступностью мира, кто знал, что я жив) подготовили для меня. Сторонники Мориарти преследовали меня, поэтому мне пришлось залечь на дно. Я завтракал, когда чьи-то шаги заставили меня схватить револьвер, лежавший рядом.

Услышав заранее оговоренный сигнал, который использовала миссис Хадсон, чтобы заявить о своем присутствии, я расслабился. Она вошла с озабоченным видом.

— Мистер Холмс, там внизу женщина, которая не собирается уходить. Она настаивает на встрече с вами.

— Но моя дорогая миссис Хадсон!

— Я говорила ей, — сказала она, подняв глаза в потолок, — все знают, что бедный мистер Холмс разбился вдребезги на дне водопада в Швейцарии, но она заявляет, что ей это лучше знать.

— В самом деле? Как она выглядит?

— Она настоящая леди, к тому же привлекательная. Вот ее визитная карточка.

Я строго посмотрел на нее.

— Зачем вы принесли ее мне? Теперь она догадается, что в доме кто-то есть.

— У меня не было выбора, сэр. Я настоятельно просила ее уйти, но она заявила, что если и уйдет, то прямо в редакцию газеты, где заявит о том, что вы живы.

Я внимательно посмотрел на карточку в моей руке.

— Леди Хильда Трелони Хоуп. Хм. Знакомое имя… может, даже зловещее.

Миссис Хадсон затаила дыхание.

— Зловещее, мистер Холмс?

Я приложил палец к губам, чтобы пресечь дальнейший разговор.

— Тс-с. Если мой слух меня не обманывает, миссис Хадсон, дама поднимается сюда. — Я повысил голос и взял револьвер. — Входите, мадам. Медленно.

Она с уверенным видом вошла в комнату и без всякого реверанса села спиной к окну, точно так же, как она сделала это, впервые прийдя в мой кабинет шесть лет назад. Она выглядела невозмутимой, и я признал, что даже равнодушный к женскому обаянию мужчина не мог не оценить леди Хильду Трелони Хоуп. Но лично я предпочитаю более широкий подбородок. Ее нежная кожа была залита румянцем, большие глаза сверкали. Воздух уже прогрелся, но она все равно завернулась в плащ и сидела в ореоле утреннего света, держа в руке, затянутой в перчатку, свернутую «Дейли газетт».

Когда я увидел газету, то вздрогнул. На той неделе лондонская пресса опубликовала детективный рассказ под названием «Человек с часами» о странном деле, которое не имело никакого отношения к «делу о втором пятне». Я упоминаю об этом, потому что несколько дней назад «Дейли газетт» опубликовала письмо некоего сыщика-дилетанта, который имел дерзость дать разгадку к остросюжетному рассказу и подписаться «Шерлок Холмс».

Я указал на газету:

— Так значит, это убедило вас в том, что я не умер?

Она кивнула.

— На самом деле это натолкнуло на мысль, что такая вероятность не исключена. Но если вы не хотите, чтобы вас разоблачили, зачем вы это написали?

— Я этого не писал. Вы же немного знаете о моих способностях. Неужели вы действительно поверили, что я мог написать такую несусветную чушь?

— Как бы то ни было, но это привело меня к вам.

— Да, — буркнул я. — Интересно, кто будет следующий.

Миссис Хадсон, которая в крайнем возбуждении наблюдала из окна за Бейкер-стрит, вдруг воскликнула:

— Мистер Холмс, я думаю, что могу ответить.

— Что? — Я подошел к окну, посмотрел вниз и увидел, что из экипажа выходит мужчина. — Боже мой! Что он здесь делает?!

— Это мой муж? — голос леди Хильды дрогнул.

— Это мой брат Майкрофт. Случилось что-то серьезное!

— Почему вы так думаете?

— Его жизнь — одна сплошная рутина. Он никуда не ходит, кроме как к себе домой на Пэлл-Мэлл, на службу в Уайтхолл и в клуб, где он бывает ежедневно с 16.45 до 19.40. Даже если падет гринвичская обсерватория, мир может выставлять свои часы по орбите планеты Майкрофт.

Моя посетительница шагнула к двери, но я предостерег ее:

— Если вы сейчас направитесь вниз, то обязательно столкнетесь с ним. Ожидайте в моей комнате. Для соблюдения правил приличия моя домовладелица составит вам компанию, вы согласны, миссис Хадсон?

— Мы уже уходим, — сказала она, уводя леди Хильду в соседнюю комнату.

— Мадам, я наслышан о вас, — заявил Майкрофт.

Бросив на меня нерешительный взгляд, леди Хильда вернулась на свое место у окна. Она подождала, пока уйдет миссис Хадсон, и только потом обратилась к моему брату:

— И что же вы слышали, мистер Холмс?

Вместо того чтобы ответить ей, Майкрофт повернулся ко мне:

— Странное совпадение, Шерлок… Я пришел сюда специально чтобы расспросить тебя об этой женщине. Как получилось, что она здесь? Навещает мертвого человека?

— То нелепое письмо в «Газетт» привело ее прямо ко мне.

— Письмо, придуманное бывшим студентом Мориарти, разоблачило тебя.

Леди Хильда вмешалась в разговор:

— Мистер Холмс, вы специально пришли, чтобы обсуждать меня? Я требую, чтобы вы объяснили, что вы слышали!

— Замечательно! — Майкрофт склонил голову на полдюйма — это была его версия кивка. — Я знаю, что вы частый посетитель казино «Ноир».

— А вам что до этого, сэр?

— Я отвечаю в Уайтхолле как за финансовую, так и за консультационную службы. Ваша расточительность за игровым столом внушает опасение.

— Опасение? Кому, сэр?

— Правительству.

Она вздрогнула, так была возмущена.

— Моя личная жизнь не имеет никакого отношения к делам государства.

Была ли это та самая женщина, которая не так давно боялась, что может прийти ее муж? Очевидно, она все же пыталась сдерживаться при Майкрофте, что было пустой тратой времени, — уж я-то знал.

Мой брат глубоко вдохнул и продолжил:

— Конечно, мадам, вы отнюдь не наивная. Ваш муж, достопочтенный Трелони Хоуп, занимает важный пост в правительстве ее величества. Вполне вероятно, что его ждет продвижение на политическом поприще. Стабильность его положения в правительстве, так же как и дальнейшие перспективы, зависят от того, останется ли его репутация незапятнанной никаким инцидентом или скандалом.

— И вы полагаете, что я могу ему навредить?

— Совершенно верно.

Несколько секунд она сидела абсолютно спокойно, затем слегка наклонилась вперед, как будто собиралась встать.

— Вы так хорошо осведомлены обо мне, — решительно сказала она. — Удивительно, что ваши информаторы не доложили вам, что я отлично играю в «двадцать одно».

Майкрофт, выставив вперед руку, погрозил пальцем.

— Вы неправильно меня поняли. Ваше увлечение азартными играми считалось бы всего лишь предостерегающим пунктом в досье вашего мужа. Но что беспокоит не только меня, но и правительство ее величества, так это то, что заставляет вас выигрывать большие суммы, которые быстро проходят через ваши изящные ручки. Не хотите ли это объяснить?

Она прикусила губу, но ничего не сказала.

Майкрофт взглянул на меня, чтобы по выражению моего лица узнать, что я об этом думаю, и кивнул.

— Мадам, — начал он. — Вы, вероятно, не осознаете, что ставите нас в невыгодное положение. Если вы обещаете никому не рассказывать, даже своему мужу, о том, что Шерлок жив и находится в Лондоне, я клянусь, что буду помалкивать относительно того, что вы расскажете нам, если это не представляет угрозы для национальной безопасности.

— Мистер Холмс, — заговорила она с надрывом, словно ей было трудно дышать или она готова была вот-вот разрыдаться, — в этом-то и беда… Боюсь, что это может представлять угрозу.

Я не удержался:

— Именно поэтому вы искали меня?

— Да.

Майкрофт несколько секунд просто шевелил губами, затем перевернул правую руку ладонью вверх.

— Вот мое предложение. Я рассказываю вам то, что мне уже известно, и тогда вам, может быть, будет легче решить, что еще будет уместно обнародовать. Согласны?

Леди Хильда кивнула.

— Очень хорошо. Я знаю, что вас шантажирует иностранный агент. Не знаю, что у него есть на вас, я могу только догадываться об этом.

— А конкретнее, сэр?

— Факт первый, — сказал он, направив указательный палец в потолок. — Шесть лет назад бывший премьер-министр Великобритании вместе с вашим мужем, занимающим должность министра по европейским делам, нанесли тайный визит моему брату. Что происходило на той встрече, мне неизвестно, но меня обязали выписать и передать в казначейство счет на оплату услуг Шерлока. Это была приличная сумма. — Он поднял еще один палец. — Факт второй. Вскоре после этого британский агент, который следил за иностранным шпионом по имени Адольф Зеккино, проинформировал ее величество, что Зеккино начал вымогать у вас крупные суммы. Я думаю, что эти два инцидента, имеющие отношение к вашей семье, как-то взаимосвязаны.

— Они действительно были взаимосвязаны, — согласилась леди Хильда, — но я не знаю, в связи с чем встречались мой муж, премьер-министр и ваш брат. — Она обратилась ко мне: — Шесть лет назад, мистер Холмс, вы только намекнули о важности того события. Надеюсь, что сейчас вы можете свободно говорить о нем.

— Только в самых общих чертах, — ответил я. — Но могу ли я из этого заключить, что вы хотите, чтобы я рассказал моему брату все, что мне известно?

Она ответила утвердительно. Я пристально посмотрел на нее, чтобы узнать, уверена ли она в этом, а затем повернулся к Майкрофту и объяснил, что хотя она душой и телом предана своему мужу, перед тем как выйти замуж за Трелони Хоупа, она написала пылкое письмо другому мужчине, а потом боялась, что оно может скомпрометировать ее в глазах супруга.

— Я так полагаю, — сказал Майкрофт, — агент Адольф Зеккино шантажирует вас девичьим любовным посланием, мадам?

— Все намного сложнее, мистер Холмс, — пробормотала она, взглядом побуждая меня рассказывать дальше.

— Любовное письмо, — продолжил я, — попало в руки шпиона, Эдуардо Лукаса. Ты помнишь его? — обратился я к Майкрофту.

— Его еще заколола собственная жена. «Дело о втором пятне», да?

— Да. Лукас угрожал показать письмо леди Хильды ее мужу, если она не украдет документ из закрытой на ключ шкатулки для официальных бумаг. И она сделала это?

Виновато склонив голову, она тем самым ответила на вопрос.

— Я раздобыла оттиск ключа моего мужа. Был сделан дубликат. Это дало мне возможность украсть документ, который мне описали. Но не судите меня слишком строго, мистер Холмс! Когда я узнала, как может навредить карьере моего мужа пропавшее письмо, я вернула его на место, что может подтвердить ваш брат.

Я кивнул. Майкрофт широко раскрыл глаза.

— Но как, черт возьми, вам удалось забрать его у этого негодяя Лукаса?

— Я знала, где он его спрятал. В ночь его смерти, когда я обменяла украденный мной документ на обличающее меня письмо, я видела, как он отвернул угол ковра и положил похищенный документ в специальное углубление в полу. И тут ворвалась мадам Фурнэ и обвинила нас в любовной связи. Сначала они кричали друг на друга, потом начали драться. Меня напугали ее пронзительные крики. Опасаясь, что на них сбегутся люди и меня узнают, я убежала. — Она вздрогнула, вспомнив пережитый ужас. — На следующее утро я узнала, что та ужасная женщина заколола Эдуардо. Я пришла в его дом, отвлекла дежурного констебля и сумела достать украденный документ, спрятанный под ковром.

Майкрофт цинично посмотрел на меня.

— И ты отнес это на свой счет и принял деньги от королевства, хоть и благоразумно отказался от дворянского звания.

Леди Хильда вступилась за меня:

— Вы обижаете своего брата. Если бы не он, я бы сожгла правительственный документ.

— Боже мой, мадам, зачем? — Он смотрел на нее вытаращив глаза.

— Хотя все это привело к стольким неприятностям, я не видела способа вернуть его мужу, не признав своей вины. Но ваш брат не только догадался, что я забрала его обратно, он решил, что я должна тайком положить его к документам моего мужа.

— Я полагаю, что это оправдывает мое вознаграждение, — немного резко произнес я. — Собственно, вот и вся история. Есть вопросы?

— Несколько, — ответил Майкрофт. — Я всегда подозревал, что ты был замешан в том «деле второго пятна». Лестрейд рассказывал репортерам, что после убийства ковер в кабинете Лукаса был сдвинут, потому что пятна крови на полу и на ковре не совпадали. Не верится, что Лестрейд сам до этого додумался.

— Он и не додумался. Я обратил его внимание на это.

— Он никогда не говорил прессе о важности того второго пятна.

— Потому что он так и не понял, что оно означало, — сказал я.

— А оно привело тебя к тайнику и, в конечном итоге, к леди Хильде.

— Да. Следующий вопрос?

Майкрофт повернулся к моей клиентке.

— Вы читали украденный вами документ?

— Конечно нет, мистер Холмс! — воскликнула она, выпрямившись. — За кого вы меня принимаете?

— Мне это пока неясно. А тебе, Шерлок?

Я помолчал, а потом сказал Майкрофту:

— Мне сообщили, что в нем некий иностранец, обеспокоенный разрастанием наших колоний, выразил свои чувства в такой раздражительной форме, что, если бы это стало известно общественности, последствия могли быть весьма плачевными.

Майкрофт написал имя на клочке бумаги и протянул его мне.

— Да, именно он, — сказал я, прочтя его.

— Как Лукас узнал о существовании этого письма? — спросил Майкрофт.

— Он подослал шпиона в служебный кабинет моего мужа, — пояснила леди Хильда.

Мой брат сжал пальцы в кулак.

— И последний вопрос, мадам. Лукас вернул вам любовное письмо, из-за которого вы оказались в его власти, так чем же угрожает вам этот новый мститель, Зеккино?

— Именно мститель, как вы абсолютно точно выразились, придумал, чтобы я украла это письмо. Он планировал выкупить документ у Эдуардо по поручению врагов Британии. После той ужасной ночи, когда мадам Фурнэ убила своего мужа, Зеккино связался со мной…

— И заявил, — перебил ее Майкрофт, — что обличающее вас письмо, которое Лукас вернул вам, было фальшивкой?

— Да. Зеккино присвоил оригинал. Как вы узнали?

Мы с братом переглянулись.

— Леди Хильда, это элементарно, — ответил я.

— Джентльмены, — сказала она, — до настоящего времени его требования были исключительно финансовыми, но настал момент, которого я очень боялась. Он приказал мне украсть у моего мужа другой секретный документ.

Майкрофт, посуровев, кашлянул.

— И вы это сделали?

— Нет. Чем снова подвергать моего мужа опасности, лучше уж публичное разоблачение.

— Как отреагировал Зеккино, когда вы ему об этом сказали?

— Угрожал мне еще более ужасными последствиями. Мистер Холмс, он грозится рассказать той страшной женщине, кто я и где меня найти.

— Какую женщину вы имеете в виду? — спросил я. — Не мадам ли Фурнэ?

— Ее самую. Помните, в ту роковую ночь шесть лет назад она приняла меня за любовницу Эдуардо и убила его.

— Но эта несдержанная женщина была арестована полицией, — заметил я.

— Да, — сказала леди Хоуп, — но сейчас она уже не в тюрьме.

Майкрофт поднялся и подошел к моей гостье, что стоило ему больших усилий. Глядя на нее сверху вниз, он произнес:

— Насколько я помню, мадам Фурнэ была признана невменяемой в момент убийства ее мужа. Если то, что я слышал, правда, она просто зверски его заколола.

— Пожалуйста, не надо об этом говорить! — Леди Хильда задрожала.

— Да, женщина душевнобольная. Она находится в психиатрической больнице «Рижес» возле Парижа.

— Значит, угроза Зеккино беспочвенна.

— Но, мистер Холмс, он утверждает, что у него хватит сил освободить ее. Не знаю почему, но я верю ему на слово. Он ужасный человек… ужасный! — Она начала плакать.

Майкрофт, который стоя редко говорил обстоятельно, не выносит женских слез, тем не менее он еще задержался около нее.

— Мадам, у вас слишком бледное лицо. Меня беспокоит ваше здоровье.

— Может, у меня и болит сердце, мистер Холмс, это не опасно. Хотя я ношу ребенка.

Леди Хильда удалилась после того, как мы пообещали друг другу: она — что никому не расскажет, даже своему мужу, что я все еще жив; мы — что быстро предпримем необходимые меры по ее защите и избавим от угроз шпиона Зеккино.

Миссис Хадсон снова принесла моему брату пива и удалилась. Майкрофт сел на огромный стул и громко сказал:

— Плохо дело, Шерлок. Хуже, чем я предполагал.

— Можно мне узнать подробности?

Майкрофт поджал губы и раздумывал несколько секунд, прежде чем ответить. Я знал, что его мощный мозг проводит анализ со скоростью молнии. Я бы и сам поразмышлял над этим, но ему были известны факты, которыми я не владел, и это было бы пустой тратой времени. Наконец он заговорил.

— Вместо прямого ответа позволь мне напомнить тебе, что в прошлом году Лондон посетил властитель, написавший письмо, которое леди Хильду вынудили украсть.

Ему не было необходимости продолжать. Кто из англичан, следящих за событиями в мире, не знал, что над Африкой сгущаются тучи? Был соблазн упомянуть Камерун, но мне не хотелось, чтобы мой брат отвлекался на мелочи.

— Майкрофт, существует ли какой-то особенный документ, который Зеккино захочет заполучить с ее помощью? — спросил я вместо этого.

Он глубоко вздохнул.

— Мне бы хотелось сказать «да». Если бы был хоть один способ обезопасить его, то достаточно было бы его применить, но за последние несколько лет мы постоянно обменивались засекреченными документами, любой из которых может вызвать международный кризис, если попадет в руки заинтересованных лиц. Я должен немедленно предпринять соответствующие меры в этом направлении, а леди Хильда, в конце концов, — всего лишь одна из марионеток Зеккино.

— И тем не менее мы должны также защитить ее от него. — Майкрофт кивнул, что, как я предположил, означало согласие. — Какой наш следующий шаг? Должен ли я сразиться с этим львом в его логове?

— Мы не можем действовать так прямолинейно. Он слишком влиятелен.

— Чепуха. Практически то же самое ты говорил о Мориарти.

— И посмотри, как близко ты подошел к последней черте!

Я нетерпеливо махнул рукой.

— А теперь послушай, Майкрофт: эта женщина искала именно моей помощи.

Его крупное тело затряслось от смеха.

— Если бы только Ватсон знал, какой ты неисправимый романтик!

Я не обратил внимания на его насмешку.

— Я не могу просто сидеть и ничего не делать.

— Этого от тебя никто и не ожидает. Я намерен отправить тебя с небольшим поручением…

Из своего опыта я знал, что понятие Майкрофта о «небольшом поручении» могло быть столь же банальным, как покупка крема для обуви в сомнительном магазине на Мюррей — стрит. Однако на этот раз оно означало поездку во Францию, в сонную маленькую деревушку в пятнадцати милях к северо-востоку от Парижа.

Рижес, деревушка, которая одолжила свое название психиатрической больнице, расположившейся на ее окраине, ютится на пологом склоне, поросшем кустарником. От железнодорожной платформы к ней ведет единственная разбитая улица, на которой находится серая приземистая гостиница, где я оставил свои вещи. Через час после моего прибытия поздним утром я отправился по той же пыльной улице, вьющейся мимо кукурузных полей и ветхих ферм, к больнице, где содержалась мадам Фурнэ.

Мой брат снабдил меня рекомендательным письмом от сэра Генри Дж. Петтиклока, одного из ведущих медицинских специалистов Эдинбурга, в котором говорилось, что я, доктор Эдвин А. Вольмер, специализируюсь на лечении серьезных заболеваний мозга. Именно под этим именем я был принят доктором Раулем Джонни, управляющим психиатрической больницы в Рижесе.

Просмотрев и возвратив мне письмо, он с любопытством направил на меня свое пенсне. Сморщив лоб и поглаживая козлиную бородку, он промурлыкал:

— Месье, вы знаете, что похожи на прославленного сыщика Шерлока Холмса?

— Zut alors![30] — воскликнул я, ударяя себя по лбу на французский манер. — Это сходство замучило меня в Англии, но неужели и здесь, на моей родине, будет то же самое?

Дальше обмен любезностями проходил на французском языке, которым я свободно владею благодаря моим родственникам по материнской линии, Вернетам.

— Ну, к делу, — предложил он некоторое время спустя. — Вам повезло, что вы приехали именно сегодня, чтобы осмотреть мадам Фурнэ.

— Да? Почему же?

— Ее собирается осмотреть не менее авторитетный врач Фриц фон Вальдбаум. Вы о нем слышали, конечно?

— Конечно. В Эдинбурге он считается самым выдающимся специалистом по исследованию склонностей преступников. Он живет в Польше, не так ли?

Доктор Джонни кивнул.

— Он и его помощник прибыли из Гданьска совсем недавно. Пойдемте… Мы будем наблюдать за ним во время работы.

Он повел меня по крутой деревянной лестнице к оштукатуренному проходу, который шел по кругу внутри центральной части здания, прокладывая путь мимо ряда необычных шатких ширм, разделяющих внутреннюю стену на отсеки. Я ко всему приглядывался, пытаясь оценить систему безопасности в Рижесе. Не могли интриган Зеккино со своими огромными финансовыми ресурсами найти способ освободить мадам Фурнэ из ее сельской темницы? То, что я видел, не рассеяло моих опасений. Замки были ржавые, стены из известняка. Нанятые люди могли ворваться в больницу и похитить сумасшедшую женщину. Хотя, опять же, сила могла и не понадобиться. Я пока не знал, можно ли было подкупить доктора Джонни, но персонал ходил в весьма изношенных халатах, на которых было больше петель, чем пуговиц, так что к любому из них можно было легко найти подход.

Мой сопровождающий поднял руку, и мы остановились.

— Мы находимся как раз над палатами буйных больных, — сказал он. — Туда можно попасть с другой стороны здания.

— Тогда для чего мы здесь?

Кошачья улыбка.

— Наше скромное оборудование имеет несколько дополнительных функций. Вы же знаете, что пациенты, которые осознают, что за ними часто наблюдают, ведут себя менее типично, чем когда думают, что они одни. Теперь смотрите! — воскликнул он, плавно надавив на незаметную продолговатую панель на внутренней стене. Он подал мне знак пройти вперед.

Я сделал, как он сказал, и нащупал полированную поверхность на том месте, где только что была панель. Посмотрев сквозь нее, несколькими футами ниже я увидел обитую войлоком палату и смуглую женщину, которая разговаривала сама с собой, сидя на соломенном тюфяке. Я узнал мадам Фурнэ, жену-креолку Эдуардо Лукаса. В сложенных чашечкой руках она держала смятый кусочек ткани.

Дверь ее палаты открылась, и вошли двое мужчин. Мадам Фурнэ зажала лоскут в кулаке, который прижала к груди. С нашего места были видны только шляпы вошедших, но не их лица. Мой спутник назвал более крупного человека — «ваш знаменитый коллега из Гданьска».

Фон Вальдбаум обратился к пациентке. Она подняла голову, но, вместо того чтобы смотреть на него, казалось, смотрела прямо на нас. Я сделал шаг назад.

— Может ли она нас видеть?

— Нет, — сказал мой спутник. — С ее стороны это небольшое отверстие высоко на стене прикрыто картиной, изображающей водопад.

Я вздрогнул. Водопады заставляют меня нервничать.

Я сидел в душном вестибюле на первом этаже, рядом с кабинетом доктора Джонни, ожидая его возвращения со специалистом из Гданьска. Потягивая кофе с арманьяком (в дань моей вымышленной национальности), я размышлял, как лучше всего повести себя с фон Вальдбаумом. У меня богатый опыт работы с преступными элементами, и все же я знал, что мудрее было бы втереться в доверие к польскому эксперту. Но после того, как я в течение почти часа наблюдал за его «лечением» мадам Фурнэ, я не испытывал ни симпатии, ни уважения к этому человеку и его методам; итак, я спорил сам с собой, размышляя, насколько подобострастно я должен был себя вести.

Но когда доктор Джонни вернулся со своими гостями, все мои планы кардинально изменились, так я был изумлен; как говорят жители Балкан, общая сумма моего подхалимства к фон Вальдбауму стала равняться нулю.

Остановившись в дверях, управляющий Рижеса сказал своему уважаемому коллеге, что я здесь, и отошел в сторону, и тут появился Фриц фон Вальдбаум в превосходнейших вельветовых брюках, бордовом жилете, кружевной кремовой рубашке и лакированных черных туфлях на каблуке.

Курносый нос, гладкие щеки и оттопыренные, как ручки кувшина, уши делали его похожим на какого-то огромного поросенка, обученного прыгать на двух ногах. Впечатление усиливала лысая голова в форме купола. Этот специалист соизволил вяло пожать мне руку кончиками пальцев, унизанных перстнями с драгоценными камнями. Отпустив меня, он махнул пухлой ручищей в сторону своего помощника, как раз входившего в комнату.

— Позвольте мне представить вам моего студента, монсеньора Гийома… французского эмигранта, как и вы.

Я протянул руку, чтобы обменяться рукопожатием с Гийомом, и когда наши глаза встретились, мы узнали друг друга. «Студент» фон Вальдбаума был на самом деле Анри-Гийомом Дюбюком, главой полиции Парижа. Я замер на мгновение, показавшееся мне в два раза длиннее вечности. Жандарм захлопнул широко открывшийся рот, изобразил какое-то подобие улыбки и схватил мою руку, что помогло нам обоим прийти в себя.

Его рукопожатие, конечно, было более крепким. Неожиданное появление Дюбюка сразило меня наповал, как, очевидно, и его, ведь все считали меня мертвым. Его молчание доказывало, что он, как и я, не хотел снимать маску. Как только мы обменялись любезностями, я подумал: приехал ли полицейский в Рижес по тому же делу, что и я?

Но времени размышлять над этим не было. Дюбюк стал позади фон Вальдбаума, который напыщенно кашлянул, намекая, что это его прерогатива вести разговор. Он милостиво мне улыбнулся и сказал:

— Доктор Вольмер, управляющий больницы проинформировал меня, что вы имели возможность наблюдать за моей недавней встречей с мадам Фурнэ. Я полагаю, вы сочли это поучительным?

— Даже более того.

— Будьте так добры, расскажите моему студенту, чему вы научились.

Не могу сказать наверняка, что стало причиной моего раздражения, — то ли его чопорность и уверенность в том, что я был свидетелем чего-то очень значительного, то ли снисходительный тон, которым он высказал свою просьбу. Тем не менее я колебался лишь до тех пор, пока не заметил сдерживаемую Дюбюком ухмылку и не понял, что, вольно или невольно, но фон Вальдбаум был всего лишь его пешкой. А что, если я действительно выражу свое мнение? Я решил рискнуть.

— Монсеньор Гийом, — сказал я мнимому студенту, — если бы мне разрешили осмотреть эту пациентку, я бы постарался ни в чем не подражать вашему наставнику.

К моему большому удивлению, выдающийся специалист кивнул и улыбнулся:

— Отлично, Вольмер, отлично! Существует только один фон Вальдбаум. Кто сможет повторить его?

— Или захочет? — бросил я. — Вас одного вполне достаточно.

Поклонившись без тени иронии, этот осел поблагодарил меня! Я был поражен его тупостью, но вспомнил, что фон Вальдбаум был первым современным психиатром, который мне встретился. И тогда я понял, что непоколебимое эго является частью этой профессии: их профессиональное высокомерие очень похоже на приемы религиозных деятелей, евангелистов или простофиль.

— А теперь, месье, — продолжил простофиля, — выскажите свои соображения по поводу болезни мадам Фурнэ.

— Хорошо. Основываясь на трех моментах, я сделал…

Фон Вальдбаум перебил меня:

— Только на трех?

— Un, deux, trois,[31] — сосчитал я. — Но, конечно же, ваша удивительная способность проникать в умственные процессы преступников позволит вам верно истолковать даже такие незначительные подсказки благодаря вашему непревзойденному, блестя…

— Ну конечно же, месье! Назовите нам эти три маленькие детали.

Дюбюк удивленно поднял брови. Доктор Джонни, которого я дош себя охарактеризовал как подхалима, по крайней мере, не был глупцом. Когда он понял, что может последовать за брошенным мной вызовом, его глаза забегали туда-сюда, и он с тревогой смотрел то на меня, то на своего напыщенного специалиста из Гданьска.

Я загнул свой указательный палец.

— Первое маленькое наблюдение: несколько раз во время осмотра она пробормотала слово «месть». — Я загнул свой средний палец. — Второе: она постоянно обращается к себе в третьем лице. Она сказала «Fournaye, elle est mauvaise»[32] вместо «Je suis mauvais».[33] — Я загнул свой безымянный палец, чтобы объявить номер третий, но фон Вальдбаум подняв руку, остановил меня.

— Но это же признаки одного и того же состояния! — заявил он. — У пациентки был такой приступ ярости, что этого хватило, чтобы убить мужа, но она не может признать свою вину. Ее мозг отвергает это единственно возможным способом — нежеланием отождествлять себя с собой.

— А как же ее угрозы? Кого она хочет убить?

Его поросячьи глазки раскрылись настолько широко, насколько это было возможно.

— Она склонна к суициду. Надо полагать, что это, как бы сказать… очевидно?

— Разве? Она явно одержима мыслью отомстить за смерть Лукаса, на мой взгляд, она хочет убить мадам Фурнэ…

— Но он ведь то же самое сказал! — воскликнул доктор Джонни.

Я покачал головой.

— Господа, вы можете считать ее суицидальной. Я же думаю, что она вынашивает план убийства.

Взгляды, которыми обменялись доктор Джонни и фон Вальдбаум, ясно говорили о том, что они оба думают, что в Рижесе вскоре появится новый пациент. Впервые с тех пор, как нас «познакомили», мой коллега Дюбюк вмешался в разговор:

— Мне кажется, я понимаю, что наш эдинбургский друг имеет в виду. Пациентка убедила себя, что она больше не мадам Фурнэ. Таким образом, она направляет гнев за совершенное ею самой преступление на мистическую женщину, которую она обвиняет в убийстве своего мужа, п’est-ce pas?[34]

— Такова моя теория.

Если я прав, то Зеккино каким-то образом узнал правду и хотел использовать это в своем шантаже. Если бы моя клиентка отказалась выполнять его требования, он бы вывез сумасшедшую из Рижеса и подсказал ей, где искать «мадам Фурнэ»… другими словами, леди Хильду.

Фон Вальдбаум что-то шептал доктору Джонни, чья борода поднималась и опускалась — он кивал в знак согласия. Похлопав француза по плечу, свиноподобный поляк подошел ко мне.

— Я поздравляю вас, доктор Вольмер, с правильной постановкой диагноза, я вас проверял, конечно, и как раз собирался выразить Раулю свое мнение относительно этого случая, совпадающее с вашим.

Его наглость лишила меня дара речи. Я настороженно смотрел на него, как человек, обнаруживший новый вид слизня.

— Я попросил, — чтобы вам разрешили самому осмотреть ее, — великодушно произнес фон Вальдбаум.

— В самом деле? В вашем присутствии, я полагаю?

— Отнюдь, — возразил он. — Мы с месье Гийомом должны вернуться в гостиницу, чтобы поработать над докладом. А сейчас мы с вами прощаемся.

Мне очень хотелось процитировать знаменитую прощальную реплику Гамлета, но «месье Гийом» заговорил первым:

— Может быть, вы присоединитесь к нам позже в бистро?

— Может быть.

Я знал, что это был приказ, а не приглашение. Вежливо поклонившись, Дюбюк вышел, а фон Вальдбаум остановился в дверях. Он радостно произнес:

— Ах, чуть не забыл. Вы упомянули… а… третье наблюдение?

Этот паразит хотел выудить из меня все, что можно. Я пожал плечами:

— Мелочь, конечно. Что за клочок ткани мадам Фурнэ сжимает в своем кулаке?

— Да, это мелочь, — согласился он. — Когда жизнь ограничивается крошечной комнатой, пациент нередко придает огромное значение некоторым простым вещам, будь то чашка, стул, или лоскуток… поистине превращая его в икону.

— Понятно. А вы осматривали этот лоскут священной для нее ткани?

— Она никогда бы добровольно не отдала его, а забрать его у нее — значит, травмировать ее.

— Мы могли бы дать ей снотворное и посмотреть, — предложил доктор Джонни.

Я застыл на месте.

— Надеюсь, вы не делали этого раньше?

Дюбюк услышал мой вопрос и сделал шаг назад в кабинет, тогда как управляющий Рижеса стал это отрицать.

— Я ничего не знал об этом не имеющем никакого значения маленьком тотеме мадам Фурнэ. И не замечал этого лоскутка до сегодняшнего дня. Я предложил использовать снотворное, просто чтобы удовлетворить любопытство доктора Вольмера…

Но Джонни выглядел подавленным, когда услышал, что я противник укола.

Меня не провели шарады фон Вальдбаума. Он видел во мне конкурента. То, что он гладил меня по головке на публике, было ловушкой, он намеревался нанести мне профессиональный удар в спину.

Мои подозрения подтвердились, когда Джонни провел меня к палатам больных, склонных к насилию, передал помощнику и извинился, что у него «неотложный случай с другим пациентом». Было ясно, кому предан управляющий этой больницы.

Войдя в палату мадам Фурнэ, я подавил желание помахать рукой группке Полониев, притаившихся за картиной с водопадом. Но у меня был лучший способ расстроить их. Звук через глазок был слышен далеко не идеально. Пусть они думают, что я не знаю, что они там. Я буду говорить предельно тихо, чтоб они не смогли ничего разобрать.

Когда я увидел печаль на лице мадам Фурнэ, подслушивающие отошли на второй план. Ее глаза не застилала дымка убийства, в чем меня хотели убедить. Когда она подняла на меня глаза, я увидел, что они наполнены слезами.

— Мадам Фурнэ?

Она пробормотала:

— Elle est mauvaise. (Она плохая), — та же печаль в голосе, что и раньше, когда она отвечала фон Вальдбауму.

— Кто вам это сказал?

— Toutlemonde. (Все).

— А что вы сами думаете о… — вместо того чтобы произнести «мадам Фурнэ», я сказал: —…себе?

— N’importe. (Не имеет значения).

Вот с чем мне пришлось столкнуться. Прежде чем попытаться выяснить, добрался ли уже до нее Зеккино, я должен каким-то образом справиться с ее теперешней дезориентацией. Я придумал банальную уловку. Сработает ли она или до разума этой женщины уже слишком сложно достучаться?

Я опустился на колени радом с ней и открыл ей свой секрет. Я сказал, что знаю, что она мадам Фурнэ и что я занимаюсь доказательством ее невиновности. Мне пришлось повторить ей это дважды, прежде чем она ответила. Но каков был ее ответ! Мои слова вызвали настоящий поток эмоций. Она так красноречиво говорила о своей неувядшей страсти к Эдуардо Лукасу, что мне бы никогда больше не хотелось этого слышать. Она перечисляла многочисленные оскорбления и бессердечие своего покойного мужа и раскрывала интимные подробности его ставших обычными супружеских измен. На ее лице отразился ужас, когда она рассказывала о том, как он умирал той ночью, когда она застала его с «этой ужасной женщиной». Тут она вновь попала во власть галлюцинации и перестала отождествлять себя с мадам Фурнэ.

Это и был тот удобный случай, который я пытался подстроить. Сосредоточить ее внимание на последствиях убийства. Я сказал ей, что напал на след «настоящего убийцы», а от нее требуется только помочь разоблачить настоящего виновника.

Ее залитое слезами лицо засияло внезапной надеждой, но этот свет быстро померк.

— Месье, чем я могу помочь? Я ничто.

— Вы стали жертвой международного преступника по имени Адольф Зеккино. Вы слышали о нем?

— О да! Но он сказал, что он мой друг.

— Где вы с ним познакомились?

Слабая улыбка и вполне разумный ответ:

— У меня есть выбор развлекательных заведений?

— Он приходил сюда? Когда?

— Вчера? На прошлой неделе? Каждый день для меня вчера.

— Вы помните, что произошло?

— Да, но… — она бросила быстрый взгляд через плечо, затем пробормотала: — Я думаю, они нас слушают.

— Кто?

— Я не знаю. Я никого не вижу, но иногда я слышу сопение, кашель… если только… — Тут она вздрогнула. — Если только я и в самом деле не схожу с ума.

Я не сразу на это решился, но все же сказал ей правду:

— Мадам, если вы действительно понимаете, кто вы такая, я обещаю: вы не сойдете с ума. Да, они подслушивают. Вот почему я говорю так тихо. И прошу вас делать то же самое. А теперь расскажите мне о Зеккино. Что он вам сказал?

— Что он мой друг. Что он поможет мне.

— Каким образом?

К моему удивлению, она вложила кусочек ткани, который фон Вальдбаум назвал ее иконой, в мою руку и плотно сжала мои пальцы.

— Он дал мне это и сказал беречь.

— Он объяснил, для чего это?

— Он сказал, что это поможет нам схватить мадам Фурнэ.

— Мадам, я снова вам повторяю: это вы и есть.

— Non! Non! Это она убила моего мужа! Все так говорят.

— Вот почему вы должны помочь мне наказать ее!

Но все было бесполезно. Какое-то время она мыслила здраво, а потом уносилась в свои фантазии. Она не готова была осознать, что совершила преступление, и было бы жестоко заставлять ее делать это. Мне стало жаль мадам Фурнэ. Иногда даже преступник заслуживает капельку сочувствия.

Как бы то ни было, я добился того, ради чего приехал; пришло время прощаться. Я уже собирался выйти из палаты, как она подняла на меня глаза и сказала умоляющим тоном:

— Возвращайтесь сюда быстрее!

Управляющий больницы перехватил меня у центрального входа.

— Надеюсь, ваша встреча с пациенткой была для вас полезной?

— Конечно. Она сделала мне подарок. — И я показал ему кусочек ткани.

— Merveilleux![35]

— Я буду хранить его как память о том дне, когда имел счастье общаться с великим Фрицем фон Вальдбаумом!

— Но, доктор Вольмер, — Джонни махнул своим пенсне, — что такого вы сказали мадам Фурнэ, что между вами установилась такая степень доверия за столь короткое время?

— Месье, — я заговорщически похлопал его по плечу, — я должен вас поблагодарить за это. Вы подсказали мне идею…

— Я? — Он потянул себя за козлиную бородку. — Какую же?

— Как какую? — Я сделал паузу для большего эффекта. — Вы приняли меня за Шерлока Холмса.

Пообещав хранить секреты друг друга, мы с Дюбюком обменялись фактами и мнениями за чашкой крепкого кофе в «La Trique au d’huit», единственном бистро в Рижесе. Как я и подозревал, фон Вальдбаум был ни о чем не догадывающимся пособником, а Дюбюк явился к нему с рекомендательным письмом, точно так же, как и я в больницу Джонни.

Когда мы покончили с делами, я принял приглашение Дюбюка поехать вместе с ним в Париж. По дороге я подготовил подробный зашифрованный отчет для Майкрофта. По прибытии во французскую столицу начальник полиции оказал мне любезность и распорядился передать мой отчет телеграфом в Лондон немедленно.

Вот небольшой отрывок из него:

«…Рассказал Д. о той части моей миссии, какую я мог разглашать, ничего не опасаясь. В противном случае я не смог бы задать свой следующий вопрос.

Ш.: Так что же привело вас в Рижес?

Д.: Мы слышали… Дела.

Ш.: Какие дела?

Д.: Я не вправе говорить об этом.

Когда я немного надавил на него, Д. неохотно признался, что ходят слухи о жестоком обращении с пациентами в больнице и ему поручили с этим разобраться. Осмотрительность, с которой он действовал, наводит на мысль, что у Джонни в городе есть осведомители.

Д.: А какое дело вас привело в Рижес?

Ш.: Недостаточный уровень, если не сказать отсутствие системы безопасности.

Д.: А вы знали, что главный спонсор больницы англичанин? Или, по крайней мере… он живет в Лондоне.

Ш.: Вы можете назвать его имя?

Д.: Non. Я знаю первую и последнюю буквы, они такие же, как и в английском алфавите…

Я понял. Алфавит начинается с „А“ и заканчивается „Z“. Вывод: „А. З.“ может увезти мадам Ф. из больницы когда захочет.

Д. считает, что мадам Ф. уже, возможно, „сбегала“ ненадолго. Он верит, что она могла совершить серию убийств как парижский подражатель Джека Потрошителя. Следовательно: 3. проводил генеральную репетицию, на какое-то время освобождая ее, чтобы узнать, сможет ли он рассчитывать на нее в качестве киллера.

Теорию Д. может подтвердить кусочек ткани. Он был оторван от большого куска материи, и на нем круглое пятно, может быть, кровь. Если это так, мне придется отдать его Д., но прежде чем я сделаю это, я хочу изучить его дома.»

Я отправил своему брату вторую телеграмму, как только получил ответную. Я сообщил следующее:

«ПРИЕЗЖАЮ ЛОНДОН ДНЕМ ТЧК ВИДЕТЬ КЛИЕНТА ТЧК ПОТОМ АЗ ТЧК РОКСТОН».[36]

Если бы я известил заранее о своем появлении, это могло бы встревожить леди Хильду, поэтому поздно вечером я направился прямо в Уайтхолл. Войдя в дом министра по европейским делам, я попросил пригласить хозяйку дома, и меня провели в маленькую столовую.

— Мистер… э, лорд Рокстон! — Она понизила голос. На ее лице была написана тревога. — Прежде чем я упрекну вас в том, что вы явились в дом моего мужа… И все же признаюсь, теперь, когда вы здесь, я спокойна. Ситуация дошла до критической точки.

— Я подозревал, что так и будет. Вот почему я решился прийти к вам.

Выглянув в коридор, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает, леди Хильда закрыла дверь, чего она никогда бы не сделала при обычных обстоятельствах.

— Мистер Холмс, — быстро сказала она приглушенным голосом, — мне предъявили ультиматум. Я должна передать нужный ему документ сегодня ночью, иначе буду отвечать за последствия.

— Зеккино сам сказал вам это?

— Нет. Я пыталась назначить ему встречу, чтобы опередить его, но мне сказали, что его нет в стране.

Это подтверждало слова мадам Фурнэ, но мне не хотелось упоминать о ней. Леди Хильда и так была расстроена, и я боялся, что дополнительный стресс может плохо сказаться на здоровье беременной женщины. И все же мне пришлось задать ей один вопрос.

— Пожалуйста, не принимайте близко к сердцу то, что я вам скажу. Вы уже забрали требуемый Зеккино документ из шкатулки для служебных бумаг вашего мужа?

Она ответила едва слышно:

— Да.

— И ваш муж не заметил его отсутствия?

— Нет. — Она стала заламывать руки. — Его внезапно отправили по делам за границу, он не мог сказать, по каким именно.

Я понял, что здесь не обошлось без участия моего брата. Поездка Трелони Хоупа преследовала две цели: уведомить партнеров Англии о необходимости усилить меры предосторожности при отправлении письменных материалов, связанных с определенными международными пактами, а также отослать его подальше от дома, пока угроза, которая нависла над его женой (о чем он ничего не знал), не будет полностью устранена.

— Принесите мне документ, который вы взяли, — сказал я леди Хильде. — Я пойду в условленное место и сам разберусь с Зеккино.

Она вышла и вскоре вернулась с запечатанным пакетом, который и передала мне.

— Это огромный риск, мистер Холмс!

— Меньший, чем вы думаете. У Майкрофта было время нейтрализовать последствия утраты этого особенного документа. Судя по всему, Зеккино не знает этого. Кстати, — добавил я, вытаскивая из кармана кусочек ткани, полученный от мадам Фурнэ, — вы знаете, что это?

Ее лицо, и без того бледное, стало белым как мел. Она пошатнулась. Я подвел ее к дивану, налил воды из графина и поднес стакан к ее губам. Она выпила залпом, потом схватила мою руку.

— Откуда это?

— От мадам Фурнэ. Она утверждает, что дал ей этот клочок Зеккино. Что это такое? Вы, очевидно, узнаете его.

— Я видела это в ту ночь.

— Какую ночь?

— В ночь, когда она убила своего мужа. — Леди Хильда дрожала. — Это клочок платья, которое тогда было на ней.

Адольф Зеккино назначил леди Хильде встречу в общественном парке, напротив своего особняка на Темплтонской площади. Это упрощало дело. В помещении мы бы столкнулись с ним нос к носу, но на открытом пространстве я мог незаметно понаблюдать за ним, прежде чем он понял бы это. Поприветствовав его, я рассказал о своей миссии в этом деле.

— Я не ожидал посредника, — проворчал он.

— И тем не менее вы имеете дело с ним. Верните письмо моей клиентки и получите ваш документ.

— Сначала дайте мне на него взглянуть.

Я вытащил краешек документа из-за борта своего пальто, но быстро сунул обратно, когда он неожиданно ринулся вперед. Отпрянув, я сунул руку в карман пальто.

— Эй, спокойно! Не заставляйте меня стрелять.

Мы изучали друг друга, как борцы на ринге. Брови опытного шпиона поднимались все выше и выше к редким бесцветным волосам. Мой заклятый враг Мориарти был неким подобием рептилии, но Зеккино был акулой. Наблюдая за ним при холодном вечернем свете ламп, я представил, что его зеленовато-синие глаза, практически без ресниц, легко могут запугать даже кобру. Не желая поддаться его гипнозу, я тоже уставился на него.

— Так значит, Великий Сыщик все же жив, — пробормотал он. — Мы не первый раз пересекаемся с вами.

— И, возможно, не последний.

— Да, будущее так неопределенно, мистер Холмс! — Зеккино улыбнулся, это было весьма неприятное зрелище. — Но этим вечером судьба распорядилась так, что мы с вами занимаемся одним делом, поэтому давайте произведем наш обмен.

— Вы еще не показали мне письмо леди Хильды.

— Давайте войдем, и я передам его вам.

— Я подожду здесь. И на этот раз принесите оригинал!

— Он у меня в сейфе. Следуйте за мной.

Я не сводил с него глаз и твердо стоял на своем:

— Я предпочитаю иметь с вами дело на людях. Мало ли кто может скрываться в вашем доме…

Воздух пронзил женский крик, а потом раздался грохот.

— О боже! — воскликнул Зеккино. — Это же в моем доме! — Он бросился бежать через площадь.

Я помчался за ним и стал перед дверью.

— Уйдите с дороги, Холмс!

— Дайте мне ключ! — потребовал я, вытаскивая оружие.

Он сердито вложил его в мою раскрытую ладонь. Оттолкнув его на шаг назад, я открыл дверь, вошел и повернул защелку, оставив Зеккино снаружи.

Я побежал по коридору, заглянул в гостиную, в которой ощущался тяжелый запах тепличных орхидей, и увидел женщину, изо всех сил пытавшуюся освободиться от шнура от звонка, которым она была привязана к креслу.

— Помогите! — кричала леди Хильда. — Меня похитили!

Я бросился развязывать ее, но вдруг услышал шаги в коридоре и щелчок входной двери. Я повернулся, взвел курок, так как боялся, что попал в засаду…

В комнату вошел джентльмен, которого я не видел уже сто лет.

— Мистер Холмс, не могли бы вы опустить ваше оружие? — вежливо попросил он.

Все еще держа пистолет наготове, я с изумлением уставился на инспектора Лестрейда из Скотланд-Ярда.

— Только не говорите мне, что вы работаете на Зеккино!

— Мистер Холмс, — добродушно проворчал он, — я думал, вы обо мне лучшего мнения.

Я опустил пистолет.

— Тогда я предлагаю вам развязать леди Хильду. Она жена Трелони Хоупа, министра по европейским делам. Адольф Зеккино, иностранный шпион, в доме которого мы находимся, очевидно, похитил ее!

Лестрейд одарил меня необычайно ласковой улыбкой.

— Все когда-то происходит в первый раз! На этот раз, мистер Холмс, ваша версия не увязывается с фактами. Но истинное удовольствие видеть вас живым!

— Какими фактами, приятель?

— Во-первых, я поймал леди Хильду, когда она забиралась в дом через окно, выходящее во двор.

Незажженной сигарой инспектор указал на большой нож, лежащий на ковре.

— Во-вторых, это было при ней. Вы же слышали, какой шум она подняла, когда я попросил ее сдаться.

Я повернулся к моей клиентке, которая все еще была привязана к креслу.

— Вы с ума сошли? Вы собирались использовать этот нож против Зеккино?

— Конечно собиралась, — раздался знакомый голос, — точно так же, как она использовала его для убийства Эдуардо Лукаса. — Мой брат Майкрофт вошел в комнату следом за Адольфом Зеккино, у которого были крепко связаны руки.

Умостив свое огромное тело в самом большом кресле, какое только смог найти, Майкрофт пробежался пальцами по пуговицам жилета и подождал, пока Зеккино усаживался в красное кресло рядом со столом, заставленным горшками с цветущими растениями. Лестрейд и я стояли по обе стороны желтого кресла, в котором дергалась связанная леди Хильда.

— А вы знаете, что она в интересном положении? — спросил Майкрофт у инспектора. — Я думаю, ее лучше развязать.

Лестрейд рассыпался в извинениях и развязал ее — она все же была дочерью герцога Белминстера. Леди Хильда поднялась и резко бросила Майкрофту:

— Мистер Холмс, ваше возмутительное поведение не останется безнаказанным!

— Пфф! Игрок с плохой картой блефует. — Он взглянул на Лестрейда. — Инспектор, я предпочитаю, чтобы наши с ней глаза были на одном уровне. Вы не могли бы убедить ее светлость присесть?

Легкая рука правосудия коснулась ее плеча, и она присела.

Тем временем Зеккино произнес, глядя на нож на ковре:

— Я вообще-то думал, что наша сделка состоится в парке.

— Не говорите со мной! — выпалила леди Хильда.

— А я не с вами говорю, — сказал Зеккино, повернувшись к Майкрофту. — Вы знаете об этом больше, чем я думал.

— Естественно. В противном случае наша встреча не состоялась бы.

Они молча смотрели друг на друга. Это было отнюдь не соблюдение правил этикета, это было самое что ни на есть настоящее упрямство.

Я помог им выйти из этой патовой ситуации, сказав:

— Осмелюсь предположить, что леди Хильда убила Лукаса, чтобы он не мог ее больше шантажировать.

— Шерлок, — вздохнул мой брат, — несмотря на твою гениальность, ты все еще новичок, когда дело касается понимания женщин. Конечно она хотела покончить с шантажом, но это только верхушка айсберга… или, может, вулкана — это более подходящее название для этих тайных делишек.

— Вы намекаете на то, что я изменяю своему мужу? — воскликнула леди. — Да я люблю его всем сердцем!

— Возможно, мадам, — сказал Майкрофт. — Как бы то ни было, я не обвиняю вас в неверности. До того, как вы вышли замуж, между вами и Эдуардо Лукасом был короткий бурный роман. Письмо, которое вы тщетно пытаетесь вернуть, изначально было отправлено ему, не так ли?

Она не ответила, поэтому Майкрофт обратился к Зеккино:

— Я прошу вас, сэр, предъявить это причиняющее сильное беспокойство послание.

Шпион уставился на него.

— С чего вы взяли, что оно у меня?

— Тот факт, что она намеревалась убить вас из-за этого, не освежает вашу память?

— Вы окажете мне услугу, если задержите ее, — сказал Зеккино, — но это сделка. И если я отдам вам письмо, что я получу взамен?

— Свободу, сэр.

— Какую свободу?

— Отправиться куда угодно. Возможно, во Францию…

— Зачем?

— Если вы останетесь в Англии, вас обвинят в шантаже.

— Мистер Холмс, у вас нет доказательств.

— Думаю, что есть, но даже если я не прав, огласка серьезно подпортит вашу карьеру тайного агента.

Акула обнажила свои зубы.

— Я рискну, толстяк.

Майкрофт обратился к Лестрейду:

— Инспектор, будьте так добры, пригласите нашего особого гостя.

Он произнес это достаточно спокойно, но я знал, что толстяк злился, так как он вычерчивал ногтем крошечные круги на своем бедре.

Лестрейд выглянул в коридор и махнул рукой.

Высокий привлекательный мужчина с седыми волосами вошел в комнату и поприветствовал Майкрофта.

Зеккино вскочил.

— Как ты здесь оказался?

— Благодаря ей, — ответил он. — Правда, она этого не знала.

— Что ты здесь делаешь?

— Мистер Холмс пригласил меня на эту вечеринку. — С этими словами он подошел к буфету и налил в стакан немного бренди.

— Позвольте представить вам мистера Матурина, — сказал Майкрофт. — Шерлок, ты принес тот кусочек ткани, о котором сообщал в своей телеграмме?

Я достал его и протянул брату. Тот, в свою очередь, передал его мистеру Матурину, который внимательно его изучил.

— Да, — кивнул вновь прибывший. — Он очень похож на ткань платья, которое мистер Зеккино распорядился принести ему на следующий день после смерти его близкого друга Лукаса.

Задыхаясь, леди Хильда вскочила на ноги. Майкрофт жестом показал ей, чтобы она успокоилась.

Однако Зеккино не мог успокоиться. Он крикнул Матурину:

— Я заплатил тебе за твое молчание!

— Я не храню скотские секреты. — Матурин потягивал бренди из запасов шпиона. — Мистер Холмс, так мне сказать, каким образом ко мне попало платье?

— В этом нет необходимости.

— Как — нет? — прорычал Зеккино. — Если мои секреты, а также секреты леди Хильды раскрыты, то пусть так будет и с вашими, мистер Матурин! Но поверить вору на слово? Говорю вам, Холмс, он лжет!

Майкрофт выдохнул баллон воздуха.

— Не надо драматизировать, сэр. Фурнэ сошла с ума после того, как оказалась свидетелем убийства своего мужа. Вы, поговорив с ней, поняли, что женщина, которую она видела, была леди Хильда. Вы наняли мистера Матурина, чтобы получить доказательства. Он нашел скомканное платье с пятнами крови в ее шкафу. Несколько дней назад вы оторвали от него клочок, отдали его мадам Фурнэ и проинструктировали ее, как напугать леди Хильду, чтобы она украла для вас документ, либо как убить ее.

— Это еще ничего не доказывает. Где сейчас платье?

Матурин вышел в другую комнату и сразу же вернулся с нарядом.

— На другой день, когда вы были во Франции, я нашел его в конюшне.

Он показал мне место, где из него был вырван лоскуток, который точно подошел к нему.

Поздно ночью Майкрофт и я ехали в одном экипаже. Мы пришли к выводу, что мои недавние действия привлекли слишком много внимания, и пока выжившие пособники профессора Мориарти (с которыми, как мы подозревали, был связан Зеккино) не будут нейтрализованы, мне было бы лучше на какое-то время покинуть Англию. К счастью, я уже давно получил приглашение от одного из наших кузенов по линии матери воспользоваться научно-исследовательской лабораторией, которой он руководил, — она находилась на юге Франции.

— Отлично! — сказал Майкрофт. — По пути ты можешь заехать в Париж и подробно изложить Дюбюку факты по этому делу. Надеюсь, можно что-то предпринять, чтобы облегчить страдания мадам Фурнэ.

— Скорее всего, она никогда не оправится от такого потрясения, ведь она была свидетелем убийства своего мужа. Но, по крайней мере, ее можно будет перевести в лучшее место, чем Рижес.

— Чье руководство, как мне кажется, скоро сменится.

— Надеюсь на это. А сейчас, мой дорогой Майкрофт, позволь поздравить тебя — твоя блестящая интуиция помогла открыть правду.

— Интуиция? — переспросил мой брат. — В смысле?

— У тебя не было ни свидетелей, ни доказательств, чтобы подозревать леди Хильду.

— Леди Хильда дала три явных повода подозревать ее.

— Три? — я почувствовал запоздалый порыв симпатии к фон Вальдбауму.

— Тем утром, когда мы впервые беседовали с леди Хильдой, ты, должно быть, помнишь, как она пронеслась через всю комнату и уселась спиной к окну, специально, чтобы свет падал сзади.

— Конечно заметил! Она не хотела, чтобы мы видели выражение ее лица.

— И на какую мысль это тебя натолкнуло, Шерлок?

— Нервный шелест платья.

— Как я уже говорил раньше, ум и сердце Женщины — книга, которую ты пролистал недостаточно внимательно. Можно сказать словами Жильбера, что выбор ею места, куда присесть, мог означать «мало, ничего или много». Вот почему я стоял около нее и говорил об убийстве Лукаса. И я заметил, как она побледнела. Это была вторая подсказка.

— Возможно, это из-за того, что она ждет ребенка.

— Возможно. Но если соединить это с другими моими соображениями…

— Об одном из которых ты еще не сказал.

— Самое главное из трех, Шерлок. Мы живем в век, для которого характерны путаные изысканные формальности. Даже такие близкие друзья, как вы с Ватсоном, неизменно обращаются друг к другу по фамилии. В то утро леди Хильда именовала своего супруга исключительно «мой муж», тогда как трижды, причем в весьма неприличном контексте, назвала своего бывшего любовника Лукаса «Эдуардо».

— Понятно. И что с ней будет теперь?

Усталый вздох вырвался из глубины груди Майкрофта.

— Боюсь, что предстоит довольно неприятная работа. Лестрейд, по крайней мере, готовится к кадровым перестановкам…

— Ты же не предлагаешь прикрытие?

— Если это дело станет достоянием общественности, то мало того, что будет разрушена карьера Трелони Хоупа, также будет подвергнута самому тщательному исследованию честность европейской политики Великобритании за последние шесть лет. Добавь к этому жалкое положение больного герцога Белминстера, который живет только ради того, чтобы увидеть своих еще не родившихся внуков.

— Но она убила одного человека и чуть не лишила жизни другого!

Губы Майкрофта дернулись в иронической усмешке.

— А ты не считаешь, что она оказала услугу Англии, избавив нас от Лукаса? Что же касается Адольфа Зеккино, я спорил сам с собой, стоило ли обличать ее после… но это, боюсь, для Лестрейда уже было бы слишком.

— А я считаю, что нельзя прощать убийство!

В очередной раз глубоко вздохнув, мой брат сказал:

— Благодари Бога, приятель, что ты не занимаешь высокий пост в правительстве.

Итак, это дело о третьем пятне, или втором, если считать те, что были на полу и на передвинутом ковре в доме Лукаса, одним.

Хильда подарила своему мужу сына, а затем таинственно исчезла из поля зрения общественности. Трелони Хоуп вскоре после этого оставил свой пост, глубоко опечаленный внезапным психическим расстройством жены.

Во Франции после вмешательства полиции и внезапного прекращения финансирования закрылась больница в Рижесе. Мадам Фурнэ увезла ее тетушка, которая занималась ее лечением вплоть до выздоровления. Но вдова-креолка больше так и не вступила в брак. Мистер Матурин погиб во время англо-бурской войны. Он умер, спасая жизнь своего лучшего друга, бывшего грабителя. Ватсон узнал о большей части вышеперечисленных фактов несколько лет спустя. Но он сопровождал меня в поездке в Нью-Йорк в 1903 году, когда я из любопытства и тщеславия посетил представление мистера Уильяма Джилетта в театре Гаррик на Вест-стрит, 35.[37]

Как только мы вышли в фойе после окончания спектакля, я почувствовал, как кто-то коснулся моего рукава. Повернувшись, я столкнулся нос к носу с лицемерным Фрицем фон Вальдбаумом, который все еще не знал, кто я на самом деле, и приветствовал меня как доктора Вольмера. Мы пообщались некоторое время, и боюсь, что услышанное им от меня испортило ему вечер.

Как только выдающийся специалист из Гданьска покинул нашу компанию, Ватсон указал на высокого джентльмена, собиравшегося сесть в экипаж.

— Холмс, вы знаете того человека? Секунду назад я видел, как он злобно на вас посмотрел.

Прежде чем дверь экипажа закрылась, я заметил высокий лоб и хищные глаза Адольфа Зеккино.

Я все рассказал о нем Ватсону, который поинтересовался, не выбрал ли тот местом жительства Америку.

— Майкрофт намекал мне на это.

— Так вот почему мы на самом деле здесь, я прав, Холмс?

— Вовсе нет, дорогой друг. Встреча с ним — всего лишь совпадение.

— Не следует ли нам предпринять что-либо?

Я покачал головой.

— По словам американца Бенджамина Франклина этот континент породил новое поколение… более грубое, непросвещенное и жестокое. Если «А. 3.» пустит в Америке корни, он может найти волка у своей двери. В конце концов, Ватсон, добро побеждает и всегда будет побеждать. А сейчас не перекусить ли нам в ресторане «У Люхова»? Я бы съел стейк, салат «Цезарь» и выпил бы много шампанского.

— Пейте шампанское сами, — возразил Ватсон. — К блюдам, которые вы назвали, Холмс, подходит только один напиток.

— Какой же?

— Отличное темное пиво в большом количестве.