Шепот во мраке

I

Первым делом прошу учесть: на протяжении всей этой истории ничего действительно ужасного я своими глазами не видел. Однако, только отмахнувшись от бесспорных фактов, можно объяснить все происшедшее неким нервным потрясением, которое якобы заставило меня сломя голову бежать из одинокой усадьбы Эйкли и всю ночь мчаться на чужом автомобиле по лесной глухомани в горах Вермонта. Я был изначально информирован о событиях в усадьбе и знал мнение Генри Эйкли на сей счет; увиденное и услышанное там произвело на меня сильнейшее и незабываемое впечатление, – и тем не менее даже сейчас я не могу сказать с полной уверенностью, в какой мере я прав в своих чудовищных выводах. В конце концов, исчезновение Эйкли еще ничего не значит. На стенах дома – как внутри, так и снаружи – остались следы от пуль, но никаких иных признаков чего-либо необычного обнаружено не было. Все выглядело так, будто хозяин просто вышел прогуляться в горы и почему-то не вернулся. Невозможно было доказать, что в усадьбе побывали посторонние, а в кабинете когда-либо хранились эти страшные цилиндры и прочие устройства. Ни о чем не говорит и тот факт, что Эйкли панически боялся покрытых густым лесом гор с вечно журчащими под кронами деревьев ручьями – тех самых мест, где он родился и вырос. Подобным страхам подвержены тысячи людей. Что же до мрачных пророчеств и экстравагантных поступков Эйкли, то их можно легко объяснить странностями его характера.

Все началось – по крайней мере, для меня – с того памятного, невиданного по силе наводнения, что случилось в штате Вермонт 3 ноября 1927 года. Тогда, как и ныне, я работал преподавателем литературы в Мискатоникском университете города Аркхем, штат Массачусетс, и сильно увлекался – правда, на любительском уровне – изучением фольклора Новой Англии. После наводнения в газетах и журналах много писали о разрушениях, жертвах и ходе спасательных работ. Вскоре среди этих репортажей стали появляться сообщения о загадочных предметах, замеченных в водах разлившихся рек; многие мои знакомые принялись оживленно обсуждать эти сенсационные новости и в конце концов попросили меня прокомментировать их. Я был польщен столь серьезным отношением к моему увлечению фольклором и, как мог, постарался сгладить впечатление от этих невнятных, но неизменно жутковатых историй, которые, без всякого сомнения, имели своим источником древние сельские суеверия. Мне показалась забавной та убежденность, с которой образованные люди настаивали на том, что эти слухи могли быть основаны на неких, пусть искаженных, но все же реальных фактах.

Проанализированные мною рассказы большей частью основывались на информации из газет, хотя одна история имела устный источник – ее пересказала в письме моему приятелю его мать, проживающая в Хардуике, штат Вермонт. Во всех случаях говорилось практически об одном и том же явлении, причем география его сводилась к трем конкретным точкам: первый случай зарегистрирован на реке Уинуски возле Монпелье, второй – на Уэст-Ривер в округе Уиндем, сразу же за Ньюфейном, а третий – на Пассампсике в округе Каледония, чуть выше Линдонвилла. Разумеется, было немало упоминаний и о других случаях, но при ближайшем рассмотрении все они сводились к трем перечисленным выше. В каждом случае местные жители сообщали о том, что видели в потоках, ворвавшихся на равнину с необитаемых гор, необычайно отталкивающие и ужасные с виду предметы, причем подавляющее большинство очевидцев связывало эти загадочные явления с древними, полузабытыми преданиями, которые не преминули вспомнить и распространить по всей округе старики.

Все без исключения очевидцы утверждали, что якобы видели останки неких живых существ, совершенно не похожих на что-либо известное в природе. Конечно, в те трагические дни бушующие потоки несли предостаточно трупов; однако очевидцы утверждали, что виденные ими останки своими размерами и формой даже отдаленно не напоминали человеческие тела. С другой стороны, свидетели считали, что эти предметы не были похожи ни на одно животное, обитающее на территории штата Вермонт. То были розоватые полутораметровые тела, покрытые какой-то коркой или панцирем; у каждого из них имелось несколько пар суставчатых конечностей, на спине красовалась пара широких плавников, сильно напоминавших перепончатые крылья, а там, где должна была находиться голова, наличествовало нечто изогнутое и яйцеобразное, увенчанное множеством коротких усиков-антенн. Я немало подивился тому, до какой степени совпадали описания, полученные из различных источников: впрочем, это удивительное единообразие могло отчасти объясняться и тем, что в старинных преданиях, хорошо известных местным жителям, мифические существа изображались очень ярко и подробно, что вполне могло повлиять на воображение очевидцев. Я пришел к выводу, что, скорее всего, простоватые и невежественные обитатели затерянных в невообразимой глуши ферм видели в бурлящих потоках сильно поврежденные и раздувшиеся трупы людей или домашних животных, а затем, благодаря различным полузабытым легендам, приписали этим останкам некие фантастические свойства.

Старинные предания, несмотря на их туманность и расплывчатость, отличались крайним своеобразием и, судя по всему, претерпели влияние со стороны еще более древних индейских легенд. И хотя я никогда не был в Вермонте, мне это было прекрасно известно, ибо в свое время я ознакомился с уникальной монографией Эли Давенпорта, в которой были представлены истории, собранные до 1839 года и записанные со слов самых старых жителей штата. Кроме того, этот материал во многом совпадал с тем, что я лично слышал от сельских старожилов в горах Нью-Гэмпшира. Во всех этих историях содержались намеки на некое тайное племя чудовищ, скрывающееся в недоступных горных уголках – среди непроходимых лесов и темных лощин, где из неведомых источников берут свое начало реки. Эти существа мало кому попадались на глаза, однако их следы нередко обнаруживали смельчаки, рискнувшие выше обычного подняться в горы и исследовать узкие глубокие ущелья, которые обходили стороной даже волки.

Там, на илистых берегах ручьев и посреди пыльных пустошей, встречались странные отпечатки не то ног, не то лап, а порой попадались некие загадочные, сложенные из камней круги с увядшей вокруг них травой, причем сооружения эти появились там явно не в результате каприза природы. Кроме того, на склонах гор имелись неведомой глубины пещеры, чьи входы были аккуратно закупорены огромными валунами. К самим пещерам и во все стороны от них вели все те же странные следы, образуя хорошо утоптанные тропинки, по которым не осмелился пройти до конца ни один из побывавших там смельчаков. А в отдельных случаях любителям приключений даже удавалось увидеть нечто абсолютно непостижимое в укромных темных лощинах и густых лесах на склонах гор намного выше хоженых троп.

Все это не выглядело бы так тревожно, если бы многочисленные разрозненные сообщения не совпадали во многих деталях. Между тем почти во всех историях было несколько общих моментов: так, утверждалось, что существа походили на огромных розовых или красноватых крабов со множеством парных конечностей и двумя большими перепончатыми крыльями на спине. Иногда существа передвигались на всех ногах, а иногда – только на задней паре, сжимая в остальных конечностях какие-то непонятные крупные предметы. Однажды существа были замечены в большом количестве – их отряд двигался вдоль русла мелкой лесной речушки, причем шли они организованно, по трое в ряд. Однажды ночью наблюдался полет: загадочное существо с шумом поднялось с вершины голой, стоящей особняком горы, его огромные крылья мелькнули на фоне полной луны и тут же растворились в темноте.

В целом эти твари, похоже, ничуть не интересовались людьми; но иногда именно их называли в качестве виновников исчезновения некоторых авантюристов и смельчаков – особенно из числа тех, кто построил дома слишком близко к определенным лощинам или слишком высоко на склонах определенных гор. Многие тамошние места приобрели дурную славу, и старожилы не советовали их обживать, хотя и сами уже давно не помнили почему. Люди с испугом поглядывали на соседние вершины и крутые утесы, даже если не могли в точности припомнить, сколько поселенцев пропало и сколько фермерских домов сгорело дотла на склонах этих мрачных, словно что-то стерегущих гор.

В самых древних преданиях говорилось о том, что эти существа причиняли вред лишь тем, кто совал нос в их дела, однако более поздние легенды свидетельствовали об их определенном интересе к людям и даже о попытках создать свои тайные поселения и форпосты среди людей. По утрам возле окон фермерских домов обнаруживали следы странных лап, а иногда люди пропадали даже за пределами считавшихся проклятыми районов. Кроме того, рассказывали, что на проселочных дорогах в глухих местах некие жужжащие голоса, подражавшие человеческим, заманивали в лес одиноких путешественников и что дети, бывало, пугались до смерти, увидев или услышав нечто ужасное в подступающих вплотную к домам чащобах. Самые свежие истории – а они относятся к тому времени, когда люди стали селиться подальше от нехороших мест, – повествовали об отшельниках и одиноких фермерах, у которых под воздействием каких-то неведомых событий происходили чудовищные изменения психики. Этих людей сторонились под тем предлогом, что они якобы продали душу неведомым чудищам. В самом начале девятнадцатого века в одном из северо-восточных округов Вермонта было даже принято обвинять всех чудаковатых и малообщительных затворников в том, что они являются союзниками и пособниками этих отвратительных существ.

О том, что представляли собой лесные твари, естественно, были разные суждения. В легендах они обычно упоминались как «эти самые» или «эти древние», хотя в разное время в разных областях употреблялись и другие выражения. Большинство поселенцев-пуритан без обиняков причисляло их к родне дьявола и упоминало их в самых жутких пассажах своих богословских рассуждений. Те же, кто унаследовал кельтские предания, – в основном, это были жители штата Нью-Гэмпшир, имевшие шотландско-ирландское происхождение, а также их родственники, осевшие в Вермонте при губернаторе Уэнтворте[1], – смутно связывали этих тварей либо со злыми эльфами, либо с «маленьким народцем», населявшим окрестные болота и заброшенные форты, и защищались от них при помощи неодолимых заклинаний, которые передавались из поколения в поколение. Однако самые невероятные представления бытовали среди индейцев. У каждого племени имелись свои легенды, но в одном весьма важном пункте все они определенно сходились: существа эти не были исконными обитателями Земли.

Самое большое хождение имели мифы племени пеннакуков[2]; в них говорилось, что Крылатые Существа явились на Землю с Большой Медведицы и вырыли в окрестных горах шахты, добывая особую разновидность камня, какую не найти в далеких других мирах. На Земле они не жили, а только имели временные поселения. Собрав же достаточное количество камней, они отправлялись домой – к родным звездам, расположенным в северной части небосвода. Они причиняли вред лишь тем землянам, которые по неосторожности подбирались к ним чересчур близко или же намеренно следили за ними. Животные избегали их в силу чисто инстинктивного страха, ибо сами существа не проявляли к ним ни малейшего интереса. Они вообще не ели земной пищи и привозили себе продукты со звезд. Лучше было держаться подальше от этих существ – иногда молодые охотники, попав к ним в горы, исчезали бесследно, – равно как и не слышать, о чем они перешептывались по ночам в лесу своими пчелиными голосами, которые пытались сделать похожим на человеческие. Они владели языками самых разных племен – пеннакуков, гуронов, ирокезов, – однако собственного языка у них то ли не было, то ли он им был не нужен. При разговорах между собой их головы меняли цвет в зависимости от того, что требовалось сообщить.

Разумеется, все эти легенды, независимо от того, кому – индейцам или белым поселенцам – они принадлежали, в течение девятнадцатого века значительно потускнели, и страсти по пришельцам лишь изредка вспыхивали с новой силой. Жители Вермонта постепенно обживали штат; поселения и дороги занимали свои места согласно определенному плану, и люди все реже вспоминали о том, чего боялись их предки, не желая селиться в той или иной местности. В конце концов было забыто и то, что они вообще чего-то боялись. Большинство было уверено, что некоторые отдельные участки гор считаются нехорошими, несчастливыми, бесплодными – одним словом, непригодными для жизни, и чем дальше держишься от них, тем меньше у тебя будет бед и хлопот. Со временем привычка и материальная выгода настолько привязали поселенцев к хорошим землям, что у них уже не возникало никакой необходимости менять их на другие, и горы с дурной славой были заброшены по чисто утилитарным соображениям. О существах, обитавших в этих горах, вспоминали разве что в редкие дни больших несчастий и стихийных бедствий; в другое же время о них могли перешептываться разве что какие-нибудь суеверные кумушки да совсем уж древние старожилы; но все знали: для серьезных опасений, в сущности, не было оснований, поскольку «древние» привыкли к соседству домов и людских поселений, да и сами люди старались лишний раз не заходить на заповедную территорию.

Все это было мне давно известно как из различных антропологических трудов, так и из преданий, собранных мною в Нью-Гэмпшире; поэтому я легко догадался, на чем основаны фантастические истории, в огромном количестве распространившиеся после наводнения. Я неустанно объяснял это своим не на шутку встревоженным приятелям и был немало удивлен тому, что несколько самых отчаянных спорщиков упорно желали видеть во всех этих бреднях некую, пусть даже чрезмерно раздутую истину. Они упирали на неоспоримое единообразие древних легенд, а равно и на то, что горы Вермонта практически не исследованы по сей день и, стало быть, невозможно со всей очевидностью утверждать, кто там на самом деле обитает. Мне никак не удавалось доказать этим упрямцам, что все мифы строятся по одной и той же схеме, общей для всех народов Земли, и что возникновение их определяется начальными фазами развития человеческой фантазии, которые всегда сопровождались одними и теми же заблуждениями. Было бессмысленно говорить, что легенды штата Вермонт по сути мало чем отличаются от общечеловеческих мироописательных мифов, породивших фавнов, дриад и сатиров античности, «калликанцары»[3] современной Греции и таинственные племена пещерных людей, страшных и жестоких обитателей подземных царств, о которых перешептываются жители глухих уголков Уэльса и Ирландии. Так же бессмысленно было указывать на еще более поразительное сходство вермонтских мифов с верованиями непальских горцев, до сих пор вздрагивающих при одном упоминании о Ми-Го, или чудовищном снежном человеке, который, как известно, прячется среди ледников и скалистых остроконечных вершин Гималаев. Когда же я все-таки перечислил все эти факты, спорщики тут же обернули их против меня, заявив, что они придают определенную достоверность древним легендам о некой таинственной земной працивилизации, представителям которой пришлось скрываться после того, как на Земле появились и начали размножаться люди; вполне возможно, утверждали они, что остатки этой расы уцелели и дожили до наших времен.

Чем больше я смеялся над подобными теориями, тем категоричнее стояли на своем их сторонники; при этом они заявляли, что, даже если не принимать во внимание древние предания, современные отчеты представляли собой на редкость ясную и цельную картину, будучи настолько трезвыми и прозрачными по части изложения, что от них нельзя было просто так отмахнуться. Два-три фанатика даже дошли до того, что в качестве возможной разгадки предложили старинные индейские легенды, в которых этим таинственным существам приписывалось внеземное происхождение. Пытаясь обосновать свои гипотезы, эти сумасброды цитировали антинаучные сочинения Чарльза Форта[4], считавшего, что представители иных миров и вселенных не раз посещали нашу планету. Однако в большинстве своем мои оппоненты были всего-навсего романтиками, которые упорно пытались сочленить с реальной жизнью фантастическое описание подземного «маленького народца», ставшее столь популярным в последнее время благодаря замечательным и жутковатым историям Артура Мейчена[5].