Шепот в тишине. Мистические истории

Беда у порога

Бабушку Ануйку все боялись. По деревне ходили слухи, что она колдунья и что с мертвыми общается, хотя бабушка Ануйка была доброй, а пахло от нее сушеной травой и только что растопленной печкой. По утрам она отправлялась в лес и занималась собирательством, всегда с присказкой: «Что Бог пошлет!»

Днем, пока топилась печь, мы с ней готовили. Света в доме не имелось, он никогда сюда и не был проведен, бабушка Ануйка жила по старым обычаям и меня научила. По вечерам она зажигала масляную лампу или лучины и показывала мне, как вязать и прясть, только у меня все никак не получалось ни то ни другое. Бабушка Ануйка никогда не ругалась, думала, руки попривыкнут с годами и это ремесло мне дастся.

Наш покосившийся домик на отшибе деревни каждый обходил стороной, а если я или бабушка Ануйка появлялась где-то на людях, наступала гробовая тишина. Некоторые даже начинали креститься. Бабушка Ануйка часто грустила из-за этого, вздыхала тяжело-тяжело и говорила, что она портит мне жизнь, но я так не считала. Я любила ее. И ненавидела деревенских, они все выдумывали. Бабушка Ануйка не колдовала, а собирала травы – и те только лечебные, чтобы этим горемычным деревенским помогать. Пусть они этого и не заслуживали…

– Маруся! – окликнул меня кто-то, отчего я даже вздрогнула.

Я сидела на корточках в огороде и выкапывала из земли репу для похлебки. Это лето оказалось дождливым, из-за чего клубни выросли очень большими. Мы с бабушкой Ануйкой не серчали на непогоду и слякоть, наоборот, каждый раз радовались дождю, зная, какой богатый урожай у нас будет благодаря ему.

– Маруся, бабушка дома?!

Я нахмурилась еще даже до того, как встала и повернулась к голосившей. Заплаканными глазами на меня смотрела Ждана, жена плотника. Она была отличной швеей и портнихой, бабушка Ануйка однажды обменяла у нее несколько пар шерстяных носков и варежек на новую школьную форму для меня: коричневое платье с белым воротником и манжетами. Но я не любила ходить в школу, в ней было слишком людно, поэтому и Ждане не обрадовалась. Хотя я никому не радовалась, кроме бабушки Ануйки.

– Мне нужна твоя бабушка, Петру совсем худо!

«Худо не худо, будто мне дело какое есть», – хмыкнула я про себя и скривилась. Кажется, Ждана поняла все по моему лицу и поэтому спешно добавила:

– Твоя бабушка не откажет мне в помощи, ну позови же ты ее!

– В лесу она еще, – сухо бросила я и снова принялась выкапывать репу.

Я почувствовала, как Ждана прожигает мне спину взглядом, но никак не отреагировала, давно привыкла к дурным глазам. Все они смотрели со страхом и отвращением до поры, пока не случалась беда. Тогда они и про слухи о колдовстве бабушки Ануйки забывали, и про общение с мертвецами, бежали к нам сломя голову и выпрашивали помощи. В такие моменты я злилась даже больше, чем когда они просто думали гадости.

– Анна Митрофановна! – снова воскликнула Ждана минут через десять после нашего скудного разговора.

Я уж было и забыла, что она осталась топтаться рядом с огородом.

– Анна Митрофановна, беда! Петра все утро рвало, он черными пятнами пошел, не говорит совсем, а дышит еле-еле… Если не поможете, до утра не дотянет!

Я громко хмыкнула, а в голове проскользнула мысль: «Одним меньше!» Узнала бы бабушка Ануйка, о чем я думала, отругала бы, хоть и не ругалась вовсе никогда. Поэтому я постаралась совладать с собой и снова сделалась безразличной. Я никого из деревенских не жалела, кроме нас с бабушкой Ануйкой.

– Сплюнь, Ждана, пока правда беду не накликала.

Бабушка Ануйка подошла ближе к нам и положила на завалинку пучок травы, а рядом поставила маленькую банку ягод. Бабушка Ануйка была маленькой, худой и совсем сухонькой, но в ней до сих пор оставалось много энергии, которой она не жалела ни для кого. Она разменяла восьмой десяток, от седины ее волосы стали совсем белехонькими, а морщинки засели глубоко в кожу. Я старалась сберечь бабушку Ануйку, а деревенские только пользовались ее добротой, когда вздумается. Поэтому я не обрадовалась даже землянике, понимая, о чем сейчас станет просить Ждана.

Бабушка Ануйка похлопала Ждану по плечу, потому что та всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Немного подождав, бабушка Ануйка позвала Ждану в дом, а мне наказала заняться делом. Но я и так собрала целую корзину овощей для похлебки, поэтому это повеление меня огорчило, и я снова бросила злой взгляд на незваную гостью, хотя бабушке Ануйке перечить не стала.

Целый час они о чем-то разговаривали в доме, я не решалась туда сунуться. Бабушку Ануйку я не боялась, но уважала настолько, что слушалась беспрекословно. За это время успела сходить по воду и набрать хвороста, все же без дела сидеть я не могла, не так меня бабушка Ануйка воспитывала. Но когда бабушка Ануйка провожала Ждану, я навострила уши, сидя на завалинке.

– Пои Петра настойкой каждый час да не забывайся, а мазью обработай пятна. Завтра утром я сама к вам приду и проведаю его. – Ждана что-то забормотала, но бабушка Ануйка ее прервала: – Дождется он меня и после на ноги встанет, рано Петру еще Богу душу отдавать. Но делай все, как я наказала, цельную ночь с ним сиди и не отходи от кровати. Тогда с Петром ничего не случится.

Ждана еще раз всхлипнула и, поблагодарив бабушку Ануйку, ушла восвояси. Я какое-то время смотрела, как она шла по кривой тропинке, слегка покачиваясь от горя. Сколько бы я ни пыталась походить на бабушку Ануйку, у меня не получалось. Не могла я быть доброй к тем, кто меня обижал и пускал слухи, не умела прощать, часто таила злобу. Ждана была не самой скверной женщиной. Она казалась тихой и даже нелюдимой, чем немного напоминала меня, никаких скандалов за ней не водилось. Петр, ее муж, слыл человеком занятым, рубил лес и часто работал в соседнем селе на стройке. Их пятилетний сынишка толком не появлялся на улице, а если и выходил, все время держался за мамкину юбку. Не самая плохая деревенская семья, но для меня все были чужаками.

– Если завтра пойдешь к Петру, опять заболеешь, – буркнула я, помешивая на печи похлебку в чугунном горшке. – Не ходи.

– Как же я могу не пойти, Марусь? Без моей помощи Петр вряд ли выкарабкается, уж очень сильная хворь его свалила.

– Ну и пусть идет к прародителям! Сами они на себя беду накликали.

– Ну нельзя же так, Маруся… – Бабушка Ануйка тяжело вздохнула, и я пожалела о своих словах, потому что от таких разговоров она всегда расстраивалась. – Ежели рядом никого не останется, ты совсем одичаешь, когда меня не станет. Так дело не пойдет.

– А я того и боюсь! Ты им помогаешь и своим здоровьем платишь. Они после благодарить не станут, когда беда уйдет, попросту забудут.

– Зато я помнить буду, – улыбнулась бабушка Ануйка, и глаза ее блеснули добротой. – И ты тоже. Мамушка моя говорила, что жить нужно так, чтобы потом перед Господом Богом не стыдно было. Мне стыдиться нечего, вот я и тебя учу.

Я насупилась, понимая, что нравоучений для меня недостаточно, за мои помыслы на Божьем суде меня точно отчитают. Но если совладать с собой я еще как-то умудрялась, то мысли часто несли меня в дремучие, неизведанные дебри, были мрачными и даже пугающими. Мне для счастья достаточно было одной бабушки Ануйки.

– Я переживаю за тебя, вдруг в этот раз все хуже будет и отвары не помогут. С каждым разом все сложнее прогонять хворь от тебя.

– Значит, так тому и быть, Маруся.

Я почувствовала жжение в глазах и снова отвернулась к горшку с похлебкой. Давно уже наступил вечер, но дверь в дом и окна мы все еще держали открытыми, чтобы лишний жар от печи выходил на улицу. Бабушка Ануйка подпалила несколько лучин и воткнула их в светцы, от теплого света в доме стало уютнее.

– Не переживай, Маруся, я еще не скоро уйду на тот свет. Ты успеешь повзрослеть и завести семью.

– Ты моя семья, другой мне не надо, – оборвала я. – Дурные мужья и постоянно плачущие дети меня не интересуют… Да и к тому же кому приглянется такая худющая каланча, как я.

– А ты ешь больше, так и весу наберешь. А то, что высокая, так и вовсе хорошо. Волосы у тебя пушистые, красивые и веснушки вон какие. Кому-то точно мила будешь.

– И неинтересно мне это вовсе. Зачем мне муж? Чтобы, как бабы деревенские, потом бегать за ним да приглядывать? Нет уж, лучше с тобой всегда жить буду.

Бабушка Ануйка снова улыбнулась, но как-то по-особенному, с хитрым прищуром. Я покачала головой, догадываясь, о чем она думает. Мне же было не до смеха. Утром бабушка Ануйка собиралась к Петру, и сердце мое так и изнывало от тревоги. Я всегда чувствовала дурное, а после сегодняшнего появления Жданы что-то внутри меня аж клокотало от страха. А на следующий день оказалось, что ощущения не подвели. В наш дом пришла беда…

Страшная хворь

Ветки колючего кустарника били по лицу и цеплялись за волосы. Я бежала что было мочи, но вскоре ноги перестали слушаться меня. Свалившись на сырую траву, я попыталась отдышаться. Жухлая листва пахла гнилью и чавкала под руками. Я оглянулась по сторонам: меня окружал сонный лес, но был он не таким приветливым, как я привыкла. Он таил в себе странное, нечто… чужое.

Прислонившись спиной к осине, я постаралась собраться и почувствовать, откуда именно исходила опасность. Казалось, каждый листочек, каждый сучок в этот момент наблюдал за мной. Я дышала тяжело от бега, но уже пыталась выровнять дыхание. Мне нужно было понять, нужно…

Звук ломающейся ветки заставил меня вздрогнуть всем телом и навострить уши. Кроме меня, в лесу точно кто-то был, и я никак не могла от этого убежать, как ни пыталась. Оно настигало меня, проникая туманными руками в самую душу. Вот и сейчас туман подобрался слишком близко.

Я вскрикнула, но подскочила на ноги и снова побежала. Бабушка Ануйка учила меня не сдаваться, вот я и не собиралась. Волочила заплетающиеся ноги, вырывала ступни из пут вьющейся травы и упрямо продвигалась вперед. Но куда вперед – совсем не ведала, пока взгляд не зацепился за небольшой холмик, усеянный фиолетовыми цветами с желтой сердцевиной, и за деревянный, испещренный трещинами крест.

От вида заброшенной могилы я опешила и застыла на месте каменным истуканом. Почувствовала, как изнутри поднимается животный страх и спазм стягивает желудок тугим узлом. Сердце гоняло кровь с такой скоростью, что она била отбойными молотками в висках, и за этим шумом я не сразу заметила потустороннее дыхание прямо возле уха. Я зажмурилась, не в силах даже обернуться.

– Мару-у-уся…

Тонкие ледяные пальцы дотронулись до моей шеи.

А в следующий миг я проснулась с истошным воплем…

– Маруся, деточка, ну все-все, – приговаривала бабушка Ануйка. – Дурной сон приснился, ты гони его прочь, не разрешай томиться в сердце подолгу. Куда ночь, туда и сон…

Бабушка Ануйка стояла на двухступенчатой лестнице, еле дотягиваясь до меня, гладила по волосам и тихо уговаривала успокоиться. Мы с ней спали на печном лежаке, где всегда было тепло и уютно. В доме было темно, утро еще не занялось, даже петухи не кукарекали, а бабушка Ануйка уже надела выходное платье и подвязала шалью поясницу. Собралась к Петру и Ждане, догадалась я.

– Не ходи ты к ним, не оставляй меня. Сон не просто дурной приснился, а вещий. Я в нем как наяву была.

– Да хоть сон вещий, хоть кто другой угрожать будет, все равно пойду. Потому как ежели оставлю Петра, грех на душу возьму.

Бабушка Ануйка перестала гладить меня по волосам и, тяжело вздохнув, слезла с лестницы. Я уселась на лежанке, чтобы лучше ее видеть.

– Я тебя вон сколько учила, не хуже моего о травах все знаешь. Захвораю, так быстро на ноги меня поставишь.

– А вдруг не смогу?

– Сомнения – самая сильная зараза. Брось ты это, Маруся.

– Я могилу во сне видела и мертвеца потревоженного. Не к добру это.

Бабушка Ануйка повернулась ко мне спиной, чтобы не подавать виду, что она обеспокоена, но я все равно заметила, как она нахмурилась. Я знала, что у меня не выйдет ее уговорить, но все равно пыталась. И когда бабушка Ануйка занималась растопкой самовара, а потом наливала нам чай, и когда давала наставления по поводу работы в огороде, и когда уходила из дома. Но ничего ее не проняло.

Когда единственная комнатушка в доме опустела, я почувствовала такую огромную дыру в душе, что мне даже сделалось дурно. В такие моменты мне хотелось забиться в угол на лежанке и никогда оттуда не вылезать. Мысли путались, работа шла плохо, мне оставалось только ждать и перебирать молитвы, благо знала я их достаточно много. Но даже они меня не успокаивали.

Когда бабушка Ануйка уходила в лес, я чувствовала себя хорошо, даже если она бродила в чащобе подолгу. Мне не приходили мысли последовать за ней и отвлекать ее от собирательства, я не боялась, что на нее нападет дикий зверь, она умела находить управу на зверей. Но когда бабушка Ануйка помогала деревенским, меня выворачивало наизнанку, я становилась словно совсем голая и уязвимая. Казалось даже, что я еще совсем маленькая девочка, хотя мне давно исполнилось пятнадцать.

В мрачных метаниях прошло утро, а вскоре время перевалило далеко за полдень. Бабушка Ануйка еще никогда не задерживалась так подолгу у деревенских. Я заволновалась пуще прежнего, даже стала думать совсем уж страшные вещи о Ждане и Петре. Вдруг представилось, что все деревенские ополчились на бабушку Ануйку и Ждана только выманила ее рассказом о своем несчастье. Подгоняемая этими кошмарами, я выскочила за дверь и побежала к бедовому дому.

Добравшись до места, я не стала тратить время на то, чтобы отдышаться, влетела в палисадник и чуть ли нос к носу не столкнулась со Жданой. Выглядела женщина куда хуже, чем вчера: опухшие, зареванные глаза покрылись сеткой полопавшихся венок, волосы сальной паклей лежали на плечах, а трясущиеся руки были измазаны в земле.

– Где бабушка Ануйка? – без приветствия выпалила я, хотя я и в хорошие-то дни ни с кем не здоровалась.

– Так с Петром… велела не входить.

Рвения у меня поубавилось, повеления бабушки Ануйки были законом не только для деревенских, уж если им помощь ее понадобилась, но и для меня. Я помедлила и спросила:

– А что ты делаешь?

– Цветы убираю, – покорно ответила Ждана и опустила взгляд на выдранные с корнем растения.

Я заметила, что сердцевина у фиолетовых соцветий была желтая, и ощутила неприятный холод, пробирающийся по лопаткам к пояснице.

– Зачем?

– Тоже Анна Митрофановна велела. Как увидела их в саду, на минуту словно остолбенела, а потом сказала, чтобы я их всех повырывала. Наверное, занять меня так решила.

Я нахмурилась, не зная, что делать дальше и как поступить. Заглянула в черные окна Жданиного дома, но за занавесками ничего не смогла разглядеть. Если не знать, что происходило внутри, можно было подумать, что здесь живет счастливая семья без проблем и забот. Резные наличники, аккуратно выкрашенные в васильковый цвет, притягивали взгляд, как и кованый петушок на крыше. Наш домик покосился от старости, и в одной части комнаты я почти доставала головой до потолка, а дом Жданы и Петра гордо возвышался на добротном фундаменте. Кругом в палисаднике росли разноцветные цветы, забор из частокола, как и наличники, имел замысловатый узор. Похожий домик я видела в детской сказке «Теремок», которую когда-то читала в школе.