Шепот пепла

Глава 4 Змеиная шкура

Материк Террай, государство Соаху, г. Падур

8-й трид 1019 г. от р. ч. с.

К моменту, когда взволнованный, запыхавшийся принц вернулся в покои, солнце уже поднялось, и окна, выходившие на восток, напоминали два золоченых щита: блестящие занавеси в лучах сияли жидким золотом. Юноша раздвинул их, озарив бликами кованую люстру и заставив полыхать зеркало у кровати. Потом бережно вынул из шкафа длинный свиток и, освободив достаточно места, развернул прямо на полу. Шелковый прямоугольник, занявший треть комнаты, оказался картой Сетерры.

Сверху и снизу, словно яичные скорлупки, ее обрамляли земли, занятые снегом и льдом. В Западном полушарии, под северной шапкой, рассыпался бусинами-островами архипелаг со странным названием: «Джанай, команда из тридцати трех человек и храбрый пес Унка». Чуть ниже растянулись два почти слипшихся материка: крошечный Твадор и огромный Исах. Под брюхом у Исаха ютились кривой ромб Нанумба и похожий на силуэт оленя с ветвистыми рогами Ноо. Крупные острова внизу были плохо и мало изучены. В основном они носили цвет вечной мерзлоты и не представляли интереса для мореходов.

Террай – один из трех малых материков Сетерры – расположился аккурат между двумя полушариями – в самом центре материкового кольца. На западе его зажимала клешня великана Исаха, с юга подпирали рога Ноо. Правее, на большем расстоянии, распростерся похожий на летучую мышь Намул, а на востоке кольцо замыкал крупнейший в мире архипелаг Большая Коса – родина Такалама. За ним у кромки карты вытянулась сверху вниз узкая Руссива с народом неприветливым и неохочим до торговли.

Террай, целиком поглощенный государством Соаху, со всех сторон омывался водами внутренних и полузамкнутых морей и имел выход в Серебряный пролив. Это способствовало бурной торговле, а золотые рудники, обилие рек и благодатных почв, защищенных горной цепью, делали Террай самым богатым и процветающим местом Сетерры.

Отца Нико, властия Соаху, звали попросту Седьмым. Таким образом опускалось и его собственное имя, и многоэтажные титулы, налепленные друг на друга подобно виноградинам. Во времена важные и пышные, на большие праздники и при встрече послов имя Седьмого звучало многословно и многозначно. Впору было сломать язык, выговаривая его. Но в обычное время оно уравнивалось с родовым числом правящей династии.

Нико опустился на колени перед картой и внимательно разглядывал ее, пока не наткнулся на маленькую точку посреди Медвежьего моря – Акулий остров. В этом месте Такалам изучал легенды о черном солнце и здесь же спрятал часть своих записей.

Нико мысленно прочертил несколько линий, однако все торговые пути проходили в стороне от тайника. Это усложняло задуманный план.

Послышался стук в дверь и голос служанки:

– Молодой господин!

Если выплыть из порта Падура и через Шейвелов пролив отправиться к основанию Большой Косы, а на середине пути взять курс северней…

– Молодой господин!

– Вот же проклятье! – Нико подскочил. – Я велел всем катиться отсюда!

– Седьмой властий ждет вас у себя! Позвольте помочь вам одеться!

Вырванный из потока мыслей юноша сгорал от раздражения, но слово отца – закон.

– Я сам оденусь, проваливай!

Нарядившись и расчесав непослушные кудри, Нико поспешил в сторону главного дворца.

Седьмой властий на первый взгляд не оправдывал слухов о собственной мудрости и величии. Ему было всего тридцать с небольшим. Возле уголков серых глаз чуть наметились морщины. Волосы того же каштанового цвета, что и у сына, рассыпались кольцами до груди. На левой щеке темнели три родинки. Седьмого можно было легко принять за брата Нико. Безбородый и хрупкий, он едва ли выглядел старше двадцати пяти. Между тем разум властия значительно опережал тело. Седьмой правил Соаху вот уже шестнадцать лет. В роду его давно не было чистокровных соахийцев – смуглых, черноволосых и высоких подобно пирамидальным тополям. Пройдя сквозь череду политических браков – с пухлогубыми ноойками, рыжими намулийками и множеством других народностей, – родовые черты сохранились только в кудрях и лисьем разрезе глаз. Они же передались Нико. Остальное юноша унаследовал от матери – принцессы государства Пакутта, имевшего большое влияние в Рыбном море.

Властии всегда с трепетом относились ко внешности наследников и заключали «красивые браки». Они выбирали сыновьям невест, обращая внимание не столько на статус, сколько на здоровье и выразительность лица девушки. Потому матерью Нико стала не первая, а пятая дочь шана с редкими мятно-зелеными глазами. И, надо сказать, весьма удачно. Благодаря ей Нико затмил даже Седьмого, имевшего очень приятную наружность.

Властий ожидал сына в светлом кабинете со стенами, завешанными расписным шелком. Нико терпеть не мог это место. Он помнил наизусть каждый штрих сюжетов, по линиям которых так внимательно скользил взглядом, пока слушал нравоучения отца. Конечно, теперь Седьмой бранил сына редко, но неприятные воспоминания навсегда пропитали узоры тканей.

– Ты избегаешь ее уже трид, сын мой, – спокойно сообщил властий, дымя трубкой из слоновьей кости.

Он сидел на подушке, скрестив ноги и опершись о низкий стол. Тело властия скрывали одежды из простого хлопка. Ни золотого шитья, ни тройного знакового пояса, ни жемчужных нитей в волосах. В общении с близкими родственниками Седьмой ценил простоту.

Юноша сел на коврик напротив, кашлянул в кулак, вдохнув порцию дыма.

– Я говорю о Варии. Она плачет день и ночь. Говорит, ты не хочешь на ней жениться, – продолжал Седьмой, и в его голосе сквозила сталь.

Нико съежился и промолчал.

– Ты так горяч ко всему, так чем же невеста заслужила твой холод?

– Своей глупостью, – сказал Нико. – Она пустая, как выеденная осой виноградина.

– Жене монарха не нужно быть умной, – отрезал Седьмой. – Она всего лишь следует за мужем. Достаточно и того, что у вас будут красивые дети. Я надеюсь, тебе хватает ума не очернять Варию у всех на виду. Ты не Такалам, чтобы быть таким честным. Давно пора поумнеть, а ты все еще похож на визгливого щенка. Я слишком тебя разбаловал.

– Как же. – Нико был взволнован запиской учителя и не следил за языком. – У нас будут очень красивые дети! Красивые и безмозглые. Вот увидишь, им и половины моего ума не достанется, если я разделю ложе с такой… – Он запнулся, не решаясь продолжать.

Седьмой пристально смотрел на сына. Нико чувствовал, как взгляд отца тяжелеет, норовя припечатать его к земле. Щеки юноши залились краской, на лбу и висках заблестели бисерины пота.

– Когда ты родился, я долго размышлял, как тебя назвать, – сказал властий, дробя слова, точно куски стекла. – Я выбрал прекрасное имя. Скрытность. Хитрость. Опасность. Вот каким ты должен был вырасти. А на деле у тебя нет ничего, кроме острого языка и чванливости. Ты не змея, ты ее сброшенная шкура, которая мнит себя коброй и раздувается от бахвальства при каждом удобном случае. Может, ты и умен, да только в одну сторону. Меня поражает, как ты в один миг с легкостью обыгрываешь меня в го, а в другой творишь такие нелепости, что хочется схватиться за голову. Ты совсем не понимаешь, как устроен мир. Сыплешь красивыми фразами вроде той, что недавно посвятил Тавару, а сам не видишь дальше собственного носа. Кажется, я зря разрешал Такаламу проводить с тобой столько времени. Он затуманил твой рассудок.

– Да что я сделал не так?! – воскликнул Нико. – Просто скажи, в чем я не прав? Зачем ты меня унижаешь?

– Я не унижаю тебя. Ты мой сын, и я хочу сделать из тебя властия. Тебе уже шестнадцать, так что перестань вести себя как ребенок. Судмир для нас точно острие копья. С тех пор как там открылись золотые рудники, он все богаче и мощнее, а ты избегаешь Варию. Хочешь, чтобы мы потеряли Брашский пролив?

– Нет…

– Девяти дней на скорбь достаточно. Мы должны подготовиться к вашей свадьбе.

– Отец, я…

Ты вырос из того возраста, когда мог делать только то, что хотел! – отрезал Седьмой. – В твои годы я придумал, как обойти Геллу и Стамбал, чтобы отвоевать путь в Море Трех Царств, и я был женат, растил годовалого тебя, а ты все бегаешь по дворцу, пиная слуг и без конца играя в го.

– У меня просьба! Всего одна! И потом я пойду к Варии, я сделаю что угодно, только выполни ее!

Сказав это, Нико подался вперед и замер в ожидании, чем, кажется, удивил отца. Серые глаза властия посветлели, он смягчил тон.

– Чего ты хочешь?

– Путешествие. Я не хочу жениться до тех пор, пока не посмотрю мир. Я перестану быть глупцом, когда пройду испытание. Ты справился с этим в пятнадцать. Так почему я до сих пор здесь?

– Традиции важны для Соаху, – холодно произнес Седьмой. – Но ты еще не готов скитаться по свету в одиночестве целый год. Потренируйся, почитай книг.

Лицо Нико почернело.

– И сколько ты собираешься держать меня у матери под подолом? Уж не всю ли жизнь? Ты намерен отказаться от испытания? Так?

Седьмой ударил ладонью по столу.

– Молчи! Ты мой сын и будешь слушаться меня, пока я не умру. Если я сказал, что ты не готов, значит, так и есть.

– Тогда просто убей меня и сделай нового сына! – крикнул Нико, подскочив. – А я не стану жениться!

Он чувствовал, как земля уходит из-под ног, как истончается терпение отца, как мосты между ними опасно расшатываются.

Седьмой уставился на сына, и на этот раз Нико не отвел взгляд. От волнения он весь пошел красными пятнами и дрожал, словно мокрый косуленок на зимнем ветру.

– Что ж, Такалам предупреждал меня, – неожиданно спокойно вздохнул властий, выпустив кольцо дыма. – Этот старый скиталец говорил, что ты заболел его сказками и теперь не оставишь их в покое. Мало того что он провалил свою задачу, так еще и с радостью. Я же велел ему подавлять в тебе бурные настроения. Даже разрешил воспитывать тебя, чтобы ты мог узнать о мире все, не выходя из дворца, а он только распалил тебя.

– Что толку рассказывать мне о вкусе блюда, если я никогда его не пробовал? – торопливо начал Нико, чувствуя, что поддел правильную нить. – Зачем тренировки с Таваром, если тут никто на меня не нападет? Если хочешь уберечь меня, дай мне закалиться!

– Это все громкие слова самонадеянного мальчишки! Ты не представляешь, какова жизнь снаружи! Без слуг, без больших денег, без учителей на каждом шагу. Когда выйдешь за ворота, станешь никем. За пределами дворца никто не знает тебя. Для народа ты всего лишь имя. Без лица и без тела. И если ты выдашь себя и погибнешь, я не стану выкупать даже твой прах. Мы с твоей матерью еще достаточно молоды для нового наследника.

– Я знаю, – сдержанно кивнул Нико после недолгого молчания. – Спасибо, отец. Я скажу Варии, что мы поженимся сразу после моего путешествия. Я буду к ней внимателен.

Властий повернулся к окну. Юноша выскочил из кабинета, растолкав перепуганную свиту, и отправился обратно в покои. Слова отца задели его, но Седьмой был прав. Нико оберегали шестнадцать лет, и лишь немногие знали, как выглядит принц. Властиям нельзя было иметь больше одного ребенка мужского пола. Того требовал почти столетний закон, основанный на трех догмах Соаху. Первая запрещала делить земли между сыновьями ради сохранения цельности материка-государства. Вторая говорила о силе предков. Считалось, что энергия поколений сосредотачивается в первенце, а затем делится между всеми мальчиками в семье. Чем меньше сыновей, тем сильнее будущий монарх. Третья догма накладывала табу на братоубийство. По легенде, именно родственные междоусобицы погубили династии с первой по шестую. Кровные убийства приводили к потере энергии предков, делали правителей слабыми, подвластными болезням и сглазам. И потому, вступив на трон, Седьмой отказался от них. Из-за черного солнца на Сетерре не было войн между государствами, но Нико иногда размышлял, что случится, если кто-то убьет властия и его наследника. Сменится ли тогда династическое число на восьмерку? Но для этого нужно найти тех, кто заплатит убийцам больше, чем самый богатый правитель мира. И придется уложить отряд Летучих мышей во главе с Таваром. Во все времена деньги служили роду Седьмых нерушимой стеной. Спокойствием Соаху правила алчность.

Все кругом было облито ржавчиной восхода. Мерзкий час, когда тьма уступает свету и благородная чернота одежд выдает, а не скрывает. Чинуш не любил утро и не любил день. Он хотел, чтобы миром правила ночь. Густая, пряная, как дым благовоний. Покорная тем, кто ее не боится.

Тавар обещал вернуться как можно скорее, и молодой наемник с трудом сдерживал волнение, расхаживая перед дворцовой стеной из бледно-желтого кирпича. Невдалеке благоухал сад фиалковых деревьев. К облегчению Летучего мыша, ветер дул на юг, относя пыльцу в сторону моря. Из-за треклятой жакаранды Чинуш по два трида не мог свободно дышать. Ближе к осени цветение было не таким бурным, и он переносил его легче, но все равно чувствовал себя так, будто наглотался металлической стружки.

Чтобы унять першение в горле, он достал из кармана персик и, надкусив, ухмыльнулся. Пару тридней назад, когда девушка, несшая ужин Такаламу, проходила мимо, Чинуш, флиртуя, предложил ей точно такое же угощение. Служанка торопилась, но мыш остановил ее и спросил, не голодна ли бедняжка. Она ведь бегает с подносами целый день, обслуживая гнусных стариков, а у самой наверняка и крошки на языке не лежало. Девушка вспыхнула и с радостью откусила от сочного фрукта, так и не узнав, что тем самым спасла себе жизнь.

За день до этого один из людей Тавара наконец отыскал подходящую отраву. У нее не было запаха, цвета и вкуса. Смертельное совершенство не вызывало ни кровотечений, ни пены изо рта. Человек просто засыпал и не просыпался. Служанка попробовала еду сразу после того, как съела кусочек персика, пропитанного противоядием, поэтому осталась жива и убийства не заподозрили, а порченый старик наконец-то развеялся пеплом.

Смакуя десерт, подслащенный долгожданной смертью Такалама, Чинуш наблюдал за Падуром, сдернувшим кисею ночи. Наливалась цветом крикливая мозаика фасадов, рябила в глазах пестрота куполов и торговых палаток. По главной дороге ехали повозки, оживали рынки. Воды причала светлели, облекаясь в дымную синеву. Ночь уходила, а Тавара все не было.

– Да где вас носит? – прошипел Чинуш спустя четверть часа, изнемогая от ожидания.

Седьмой вскоре должен был позвать их на утренний совет. Опоздание мастера могло вызвать подозрение, поэтому мыш весь извелся и позабыл об осторожности. Тавар не преминул наказать ученика. Он задел ему ухо метательным ножом с расстояния в сто шагов. Чинуш резко обернулся, схватившись за рану.

– Смерть всегда приходит вовремя, – сказал мастер, подойдя вплотную и небрежно утерев кровь мыша. – А к нетерпеливым в два раза быстрее. От твоих больших ушей снова никакого толку.

Чинуш стиснул зубы. На скулах заиграли желваки.

– Простите, – выдавил он вместо ругательства.

– В другой раз я просто наступлю на твой труп. Пойдем. Есть время поговорить. На оружейном рынке много интересных вещиц. Я присмотрел кое-что.

Тавар говорил вовсе не о рынке, а о тайной встрече с главой Судмира, чья дочь вот уже шесть тридов жила во дворце в ожидании свадьбы с сыном Седьмого. В последние года властий урезал плату и привилегии Летучих мышей. Тавар не мог такого стерпеть. Он знал себе цену, любил роскошь и не принимал отказов. Седьмой вел разговоры о том, что рудники Соаху пустеют и нужно время, дабы расширить торговлю и восстановить приток золота. Он смотрел в будущее, а Тавар жил одним днем, не загадывая на завтра. В этом и разошлись их пути. Теперь мастер колотил разом две лодки, чтобы в итоге уплыть на той, которая окажется крепче. Первую то и дело подтапливал Такалам. Он мешал Тавару как следует воспитать будущего властия, чтобы после совершеннолетия возвести его на престол, тайно убив Седьмого. Потому пришлось строить вторую – наводить мосты с Судмиром.

– Вы нашли кинжал, который искали? – спросил Чинуш, имея в виду, состоялась ли встреча.

– Нашел, – кивнул Тавар, проходя мимо стражников в ворота дворца. – Но меня гложут сомнения. Я рассмотрел его вблизи и понял, что издалека он смотрелся лучше.

– У него недостаточно хорошее лезвие?

– Он остер и готов к бою, но на рукояти мало золота. Мне обещали, что он будет богаче.

– Так вы не купили его?

– Я не спешу со сделкой. Пусть добавят обещанных украшений, а там можно будет торговаться. Но, судя по последним новостям, он может и не пригодиться.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Чинуш.

– Есть еще шанс заполучить назад мой нож. Мертвец ему не хозяин. Думаю, я смогу вернуть его и заточить по-своему.

Это означало, что Судмир предложил недостаточно денег. Убийство Седьмого и переворот пришлось отложить. Тавар собирался воспользоваться душевной слабостью Нико после смерти Такалама и перетянуть его на свою сторону.

– Но сначала нужно показать, как нерадивый хозяин затупил мое оружие. Насколько никчемным сделал лезвие. Раз он так слаб, завтра на рассвете ты заберешь то, что хочешь.

Чинуш понял – речь идет о броши первенства.

– Я буду готов, – сказал он с довольной ухмылкой.

Но следующим утром Нико, утонувший в омуте переживаний, собрался и ударил Чинуша до темноты в глазах. Увидев, какую ярость вызвали у принца слова о Такаламе, мастер отказался от первой лодки.

Мыш тяжело пережил позор, но куда хуже было разочарование Тавара. Ученик чувствовал ненависть и презрение мастера ножей. Он не решался просить прощения или наказания. Слухи расползлись по дворцу сотнями юрких змей, и вскоре над Чинушем глумился весь отряд. Тавар предстал перед властием, однако вышел сухим из воды, объяснив суть поединка. Мутное озеро его мыслей скрывало чудищ.

В мрачных думах прошел очередной день, и на дворец опустился колпак ночи. Мыш сидел на крыше ротонды, когда шорох заставил его резко лечь, прижаться к прохладе черепицы.

– Спустись, – тихо сказал Тавар.

Он не разговаривал с учеником четыре тридня, и у Чинуша екнуло в груди от знакомого голоса. Он скользнул по колонне, спрыгнул на мягкую траву и оказался перед мастером.

– Мой старый нож совсем заржавел. Толку от него не будет.

Тавар медленно пошел по дорожке, обрамленной стрижеными кустами. Сладко пахло валерианой. На стене темнели силуэты дозорных.

– Вы решили купить кинжал? – загорелся Чинуш.

– Да, но я пришел поговорить не об этом. Первую лодку скоро спустят на большую воду, а тебе велят ее сопровождать. Она ненадежна, и лучше бы избавиться от нее, пока кто-нибудь не утонул. Я поручаю это тебе.

Глаза Чинуша загорелись. Он горячо кивнул.

– Подготовься и не спеши. Недавно ты увидел, какое там крепкое дерево. Не руби сгоряча. Если нужно, используй огонь и смолу. Утопи ее как можно дальше от Соаху. Сделай все тихо.

С этими словами Тавар сунул Чинушу крохотные флаконы.