Шенна

Глава восьмая

Подходя к дому, Шенна услышал, что внутри беседуют до того оживленно и громко, будто случилось что-то важное. Вошел Шенна в дом, и работники сразу же умолкли. Спросил Шенна, не случилось ли чего. Все очень удивились, что он это спросил, потому как не в обычае у него было выказывать интерес к их разговорам.

– Да, – сказал один. – У семьи Микиля сегодня с утра большое беспокойство.

Шенна огляделся кругом.

– А где Микиль? – спросил он.

– Остался дома, – осторожно ответил тот, кто заговорил первым. – Пристав явится сегодня к ним, чтобы забрать арендную плату, а мне сдается, что у них в доме не осталось ни полпенни.

Шенна ничего не сказал на это, а развернулся да вышел вон.

Мать Микиля была вдова. Шенна направился прямо к ее дому. Он успел раньше пристава, но едва-едва. Вдова тепло с ним поздоровалась.

– Что нужно приставу? – спросил Шенна.

– Ренту ему нужно, – ответила вдова.

– И много ли?

– Двадцать фунтов.

– Вот, – сказал он. – Микилю причитается фунт в неделю. Вот тебе двадцать фунтов из его жалованья до срока.

– Чего же ради ты отдаешь мне столько денег раньше срока?

– Ради Спасителя, – сказал Шенна.

– Да вознаградит тебя Спаситель! – воскликнула вдова.

Но Шенна ушел прежде, чем она успела сказать что-то еще.

И вот явился пристав. Шляпа на нем белая. Щеки у него. Рожа красная. Нос мясистый. Шея раскормленная. Куртка на нем серая, тонкая, овечьей шерсти. Брюхо толстое. Икры дряблые. В руке крепкая тяжелая терновая палка, и сам он сопит и отдувается.

– Плата или кров, хозяйка! – сказал он.

ГОБНАТЬ: Ой, честное слово, Пегь, никогда не видала никого, кто был бы так похож на Шона с Ярмарки!

ПЕГЬ: А Шон с Ярмарки разве не пристав, Гобнать?

ГОБНАТЬ: Господи, ну конечно.

ПЕГЬ: Ну что ж тогда?

– Плата или кров, хозяйка! – сказал он точно так же, как мог бы Шон с Ярмарки.

Вдова позвала сына:

– Вот, Микиль, пересчитай и отдай этому честному человеку.

У Микиля так глаза и вытаращились, потому что не видел он, как Шенна передал деньги его матери. Выпучил глаза и пристав, поскольку никак не ожидал, что в доме найдется хоть одна серебряная монетка в полпенни. Он забрал плату и пошел своей дорогой, злясь и маясь, потому как в то самое утро это место уже было им обещано кому-то другому за хорошую взятку.

– Вот, – сказал Шенна, вернувшись домой. – Если ему пришлось порядком потрудиться, чтоб отменить пользу от моего шиллинга, пусть теперь будет еще больше работы – отменить пользу от двадцати фунтов. Пусть это будет дело между Черным Человеком и вдовою.

Шенна вернулся домой и принялся за дело. Вскоре Микиль вошел следом за ним и тоже склонился над работой. Весь остаток дня никто ни с кем не разговаривал и ничего в мастерской не было слышно, кроме тихого посвиста мастеров, глубокого тяжелого дыхания Шенны, стука молоточков да скрипа продеваемой вощеной нити.

Когда Микиль вернулся домой в этот вечер, мать рассказала ему, что говорил Шенна, отдавая ей деньги, и как он сказал, что дает их ради Спасителя. Оба они очень удивились, поскольку до этого никогда не думали, что в Шенне есть хоть сколько-нибудь набожности.

Микиль отправился поболтать с соседями и рассказал все это другим ребятам. Вскоре весть разошлась широко по всей округе. Услышал ее Диармад Седой. Услышал пристав. Услышала Сайв.

– Отец, – сказала Сайв. – Слышал ты, что вытворил недавно Шенна?

– Не слышал и слышать не хочу.

– Вот поди ж ты, отец, мы-то все думали, что он умный-разумный.

– И что же он такого вытворил? – спросил Диармад.

– Глупость дремучую вытворил, а такое у него и раньше всегда выходило, – сказала Сайв.

– И что же за такую глупость дремучую он сделал?

– А то, – сказала она, – что пошел и отдал сто фунтов денег этому хилому, бледному созданию – матери хромого Микиля.

– Да ну, Сайв, не верь этому.

– Ой, ну конечно, отец, тут ни слова лжи. Сам пристав мне это рассказывал. Уж не знаю, где Шенна взял все эти деньги. И потом, что пользы в таких его деньгах, если он думает эдак ими сорить? Хорошо ты сделал, что сорвал сватовство в тот раз. Не пришлось мне впасть в искушение и пожалеть, что за дурака вышла.

– Ох, да что ты, Сайв, – сказал Диармад. – Не я же его сорвал.

– Господи ты боже мой, папаша, да кто ж его сорвал, как не ты? Уж не собираешься ли ты сказать, что это Шенна его сорвал?

– Сказать по правде, телушечка моя, похоже, что никто его не срывал. Нечего там было срывать, – ответил Диармад.

– Нечего там было срывать! – воскликнула Сайв. – Не было ничего и ничего не будет! Вот, значит, какой ты милый! Нечего там было срывать! Хорошенькие речи я от тебя слышу! Все твои соседи устроили жизнь своих детей, а ты что сделал? Нечего там было срывать! Не было ничего и не будет!

И она ударилась в слезы.

Диармад встал, пошел к двери, подпер плечами косяк и принялся смотреть на дорогу, то туда, то сюда.

КАТЬ: Будь я на месте Диармада, я бы ей сказала: «Склонность твоя к слезам да не прервется»[11].

ПЕГЬ: Ну, не знаю, Кать. Верно, будь ты на месте Диармада, не смогла бы придумать ничего лучше того, что сказал он сам. Пожалуй, ему куда лучше было знать, что делать.

КАТЬ: Нахалка! Терпеть ее не могу.

ГОБНАТЬ: А Майре Махонькая слыхала об этом, Пегь?

ПЕГЬ: В следующее воскресенье она говорила с матерью Микиля и получила отчет обо всем, в точности как оно происходило. Девушка очень обрадовалась, когда услышала, что Шенна отдал деньги ради Спасителя.

– И еще, – сказала Майре, – я надеюсь, что Микиль отработает эти деньги так же честно, как если бы сам получил их до срока.

– Думается мне, – сказала вдова, – весь этот случай – чудо. Когда вчера вечером он платил работникам, то протянул Микилю фунт, как обычно. «Ой, – сказал Микиль, – ты со мной уже расплатился». – «Прими это от меня», – сказал Шенна, и Микилю пришлось.

– Вот как! – сказала Майре Махонькая. – А говорили, что у Шенны нет веры. Теперь пусть примут это в доказательство!

– Веры? – спросила вдова. – Я никогда ничего подобного не видывала. Проживи я хоть тысячу лет, не выбросить мне из головы тот взгляд, которым он посмотрел на меня, когда протягивал деньги. «Ради Спасителя», – сказал он, и, когда я на него взглянула, глаза его смотрели как бы сквозь меня, и охватил меня вроде как трепет, да такой, что я тебе и передать не в силах.

– Послушай, что ты дуришь, – сказала Майре. – С чего это вдруг трепет?

– Ох, оставь, Майре. Тут такое дело, что если б я взглянула ему в глаза второй раз, то свалилась бы с ног долой, – ответила вдова.

– Шивон… – начала было Майре.

– Давай, Майре, – подбодрила вдова.

– Есть у меня один секрет, – промолвила Майре, и голос и руки ее задрожали.

– Не робей, Майре, – сказала Шивон. – Уж я сохраню твой секрет, как если б от этого зависело спасение моей души.

– Я хорошо знаю, что сохранишь, Шивон, но жду я от тебя большего, нежели просто сберечь секрет.

Она осеклась. Шивон помалкивала.

– Было в моей жизни такое время, Шивон, – сказала она, – когда я думала, что вовсе не выйду замуж.

– Не так уж много времени прошло в твоей жизни, – заметила Шивон.

– Пускай и немного, а последнее время в ней полно горя.

– Не вижу я тебе особой причины горевать.

– Сердце мое иссохло от скорби.

А затем она шепотом заговорила с Шивон, и они еще долгое время шушукались. Когда же нашептались они, Майре пошла домой, а Шивон отправилась спать. Но будьте уверены, ни одна в ту ночь не сомкнула глаз.

Как же Шивон устала, поднявшись наутро. Хотела было надеть шапку на голову, а сунула в карман. Пожелала надеть башмак на ногу – в очаг положила, будто кусок торфа. Собралась преклонить колени в молитве – не смогла сказать верно ни единого слова, кроме: «Да укрепит меня Господь на правое дело! Да наставят меня Бог и его Пресвятая Мать на правое дело!» Когда Микиль попросил поесть, еда еще не была готова, а когда еду поставили перед ним, та оказалась сварена лишь наполовину. Он не подал виду и съел все, как обычно. «Что-то происходит с моей матерью, – сказал он себе. – Никак не пойму, что на нее нашло? Неужто этот пристав собирается явиться снова?»

– Матушка, – произнес он. – Что-то тебя печалит. Не может быть, чтоб этот пристав потребовал в тот день еще что-то.

– Ах! Да нет, Микиль, ни полпенни больше. А со мною ничего, только вот я всю ночь не спала.

– Лучше тебе, матушка, – сказал Микиль, – сейчас пойти да поспать немного.

– Плохое это дело – спать посреди дня, – отвечала она. – Лучше перетерпеть уж как получится и спокойно спать ночью.

Микиль отправился к дому Шенны и приналег там на работу. Не успел сделать и двух стежков, как вошла его мать. Микиль поднял голову и посмотрел на нее. Шенна поднял голову и посмотрел на нее.

– Шенна, – начала она. – Будь добр, позволь сказать тебе пару слов наедине.

– Микиль, – сказал Шенна, – если тебе не трудно, выйди на минутку.

Микиль вышел и прислонился спиной к забору. «Никак в толк не возьму, – сказал он про себя, – что с ней стряслось и что у нее за важное дело такое».

Рядом рос куст дрока. Микиль приметил на нем малютку пчелу, угодившую в сеть паука. Паук выскочил из укрытия и попытался схватить узницу. При виде его силы у пчелы удвоились, разорвала она паутину и улетела.

ШИЛА: Ой, правда, Пегь. Я же видала паука за этим делом. Только в сеть попалась не пчела, а муха. Паук схватил ее за спинку, и, честное слово, худо ей пришлось. Не смогла ни ноги освободить, ни отбиться. А тот все держал ее, пока она совсем не затихла. А потом – если б ты видела, как он завернул ее в паутину да потащил с собой!

ГОБНАТЬ: Должно быть, он из нее бекон сделал.

ШИЛА: Так или иначе, он ее унес.

ПЕГЬ: А вот паук Микиля не смог унести пчелу, потому что та от него улетела, и когда Микиль решил, что минутка уже прошла, то вернулся в дом.

Входя в дверь, он услышал, как Шенна говорит такие слова:

– Уж лучше ей умереть самой лютой смертью из всех, что могут настичь живое существо, и умирать так семь раз подряд, чем выйти за меня замуж.

Микиль развернулся и убрался прочь, прежде чем услышал хоть что-то еще. Но все-таки не успел он вновь оказаться у куста дрока, как его охватил гнев. «Хорошенькое же дело, – сказал себе Микиль. – Что за противное занятие нашла себе мать – являться сюда сватать Сайв, дочь Диармада Седого! Ну, погоди, приду я вечером домой!»

Тут Микиль увидел, что к нему приближается мать с лицом бледным, как смерть. Он подскочил к ней.

– Ой, матушка, – сказал он. – Что с тобой?

– Тише, тише, сынок, – прошептала она. – Со мной ничего. Ступай в дом и возвращайся к своим делам. Сейчас явятся остальные работники.

Микиль вошел в дом. Дверь стояла нараспашку, а внутри ни души. Место Шенны пустовало. Микиль сел и придвинул к себе работу. Сапожники стали приходить один за другим, работа закипела как обычно. В тот день Шенна не вернулся.

ШИЛА: Слушай, Пегь, уж конечно, Шивон приходила не Сайв сватать.

ПЕГЬ: А кого же еще, Шила, милая?

ШИЛА: Майре Махонькую, это я ручаюсь. И думаю, что, будь у Микиля хоть немного разума, он бы это понял, а вот гляди ж ты!

ГОБНАТЬ: Откуда тебе знать, Шила, что она сватала именно Майре Махонькую, и с чего ты взяла, что она вообще кого-нибудь сватала?

ШИЛА: Ой, да ясное дело, в этом я нимало не сомневаюсь. О чем они с Майре Махонькой шептались вечером? Из-за чего ночью обе не спали? Что за секрет такой поведала ей Майре Махонькая? Уж я-то хорошо знаю, что они там затеяли, честное слово.

ПЕГЬ: Сдается мне, Шила, ты недалека от истины, – и гораздо смышленее Микиля.