Шанс для дознавателя

А теперь вот Максвелл. И что-то мне подсказывает, что других партнеров в ближайшее время у меня не предвидится. Да и…

Новая мысль бьет по голове сильнее прежней. Поднявшись на ноги, я все-таки сбрасываю шубку и непослушной рукой поворачиваю рычаг выключателя. Вспыхнувший свет ослепляет и, заслонившись ладонью, я осознаю второй момент.

С Максвеллом у нас, кажется, не только секс.

Звонок магического передатчика раздается тогда, когда я, обмазав утиную тушку смесью соли и меда, пытаюсь засунуть её в печь. По скорому ополоснув руки, поднимаю тяжелую трубку, зажимая её плечом, чтобы не испачкать.

– Мейделин?

Несмотря на мрачные мысли, я все-таки улыбаюсь:

– Добрый вечер, Риндан.

– Как на работе?

– Ничего нового. Ты выспался?

– Да, и готов к новым подвигам. Буду через полчаса.

Киваю, словно он может меня видеть:

– Жду.

Повесив трубку, я долго пялюсь в пространство, будто пытаюсь осознать сказанное. Да душе спокойно и хорошо и обруч мыслей, сжимающий виски, постепенно исчезает, уступая место предвкушению бессонной ночи.

Максвелл действительно приезжает ровно через полчаса. Открывает дверь своим ключом, долго топчется на пороге, очищая ботинки от налипшего снега и, ввалившись в крошечную прихожую, протягивает мне сверток:

– Вот! Это тебе!

Я осторожно заглядываю внутрь и замираю, увидев хрупкий бутон нераспустившегося растения. Пионы? Зимой?!

– Откуда это?

– Где взял – там уже нет, – инквизитор ступает в кухню. Свежий морозный запах заходит в помещение вместе с ним. Я отступаю на пару шагов, а затем и вовсе отхожу к столу, разворачивая газету. Так и есть – три упругих бутона на тонкой, ломкой ветви.

– Спасибо, – улыбаюсь я, старательно скрывая неловкость. Мне действительно неудобно – последние цветы я получала на совершеннолетие от Джо и Адель и ощущения, поселившиеся внутри, для меня в новинку. Я даже не могу вспомнить, есть ли у меня ваза. Кажется, надо посмотреть в кладовой…

Тем временем Риндан затаскивает в кухню объемный пакет и мне не надо далеко ходить, чтобы догадаться о содержимом.

– У меня есть продукты.

– Будут ещё, – он улыбается и добавляет извиняющимся тоном, – прости, я не привык нахлебничать.

Я лишь вздыхаю – ну что ему скажу?

Пока инквизитор возится в коридоре, я все же решаюсь разрезать плотную бечеву и развернуть шуршащую бумагу. И – замираю, узрев содержимое.

– Откуда?! – полушепотом уточняю.

Солнечные шарики апельсинов задорно проглядывают сквозь пергамент, в который завернуты. Я неверяще качаю головой – в Лаерже, да ещё зимой? Невероятно!

Я продолжаю разбирать свертки. В них обнаруживается целое богатство – розовые мячики помидоров, пупырчатые огурцы, внушительный кусок сливочного сыра в тонкой обертке, жиром которого я пачкаю пальцы, просто выкладывая на подоконник.

– Зачем столько?

– Пусть будет, – холодные руки обнимают меня за плечи и притягивают к горячему телу. Этот контраст обжигает – но я не протестую, разрешая инквизитору усадить меня себе на колени.

– Я к начальству ходила, – выдаю, чтобы сгладить неловкость момента: такого в моей жизни ещё не было.

– Вот как, – хмыкает Риндан, целуя меня в плечо, – к Лоуренсу?

– К нему, – киваю я, старательно не обращая внимание на пульсирующий сгусток жара в животе.

– И по какому вопросу?

Теплая шаль падает на пол, но я не сопротивляюсь, разрешая мужчине одну за другой расстегивать пуговицы на платье. Лишь кошусь на окно и смущенно сообщаю:

– Соседи увидят.

– Не увидят, – безапелляционно заявляют мне, а Максвелл поворачивает выключатель и кухня погружается во мрак, оставляя единственным источником света приоткрытую заслонку печи.

Я некоторое время смотрю на рыжую полосу на стене, чувствуя, как губы Риндана исследуют мою шею, спускаются к ключицам и прикусывают чувствительную кожу плеча. Это настолько… нервно, что я вздрагиваю, ощущая, как жар из живота постепенно растекается по всему телу.

– Ты очень сладкая… – отрывисто шепчет Риндан, оголяя мою грудь, – хрупкая, нежная… моя девочка…

В ответ я исторгаю стон – говорить не выходит, воздух в груди заканчивается очень быстро и я просто мечусь головой, ощущая, как крепко меня держит инквизитор. Одновременно мои руки зря времени не теряют – я изучаю крепкие твердые плечи и, добравшись до пуговиц, начинаю избавлять мужчину от одежды.

До спальни мы так и не доходим, но стол – неплохая альтернатива. Меня укладывают на теплую деревянную поверхность и я настолько возбуждена, что вскрикиваю, когда Риндан наконец-то толкается в меня. В ответ я обхватываю его ногами и начинаю двигаться, будто пытаясь опередить Максвелла. И мне удаётся – я взрываюсь за несколько мгновений до того, как он до боли и звезд в глазах прикусывает мою мочку уха, извергаясь внутрь.

– С тобой вечность – как минута… – хрипло шепчет он, пытаясь отдышаться. Я обнимаю мужчину за плечи и счастливо улыбаюсь, глядя на невидимый в темноте потолок.

Мы долго сидим, обнявшись, слушая, как в печи трещат, прогорая, поленья. Я обхватываю инквизитора двумя руками и кладу голову ему на плечо. Мне не хочется говорить – быстрый, но бурный секс отнял все силы и я с трудом представляю, как дойду до ванной. И Максвелл это понимает – внезапно отстраняется и смотрит на меня поблескивающими в полумраке глазами.

– Устала?

– Да…

Я больше не произношу ни слова – меня подхватывают на руки, одергивают платье и усаживают в кресло. Сверху опускается теплая махина пледа и через мгновение под потолком вспыхивает свет. Я недовольно морщусь – за это короткое время привыкла к темноте. А Максвелл лукаво смотрит на меня и выходит из кухни, бросив на пороге:

– Я приготовлю тебе ванну.

Риндан действительно набирает ванну и даже вносит меня в наполненное паром помещение. Уходить, впрочем, не торопится – закрывает плотно дверь изнутри, опирается плечом о стену и наблюдает, как я раздеваюсь. Я не стесняюсь – с ним мне очень комфортно.

Вода не горячая – в самый раз. Я опираюсь спиной об эмалированный бок ванны, а Максвелл присаживается рядом, с затаенным восхищением разглядывая мое не скрытое водой тело.

– Ты очень красивая, Мейделин.

– Я знаю, – будто в подтверждение своих слов я прикрываю глаза.

Мне спокойно. Даже мысли об оставленном в сейфе деле растворяются в приятной неге. Я будто покачиваюсь на волнах, как бумажный кораблик и даже не замечаю, что инквизитор выходит, оставляя меня в одиночестве.

Когда я открываю глаза, то обнаруживаю рядом сложенное платье. Не моё – новое, из шкафа. Представляю, как Риндан его выбирал…

При мысли об этом на мое лицо наползает улыбка. Я не спеша ополаскиваю волосы, вытираюсь и, собрав влажные ещё локоны в низкий пучок, покидаю гостеприимную обитель чистоты.

Максвелл обнаруживается на кухне расставляющим тарелки. Нарезанные овощи ждут своей очереди на разделочной доске.

– Утке частично пришли кранты, – сообщает он, – но я перевернул. Ты отдохнула?

– Немного. Что, подгорела?

– Слегка. Но не страшно – грудку я не люблю.

Я тихо смеюсь, оценив шутку. Инквизитор лукаво смотрит на меня и встряхивает волосами. Шелковистые темные пряди рассыпаются по плечам, а я ловлю себя на желании пропустить их сквозь пальцы.

Мы не спеша ужинаем в тишине. О работе говорить не хочется, а других тем для разговоров пока нет. Наконец, отодвинув от себя тарелку, Максвелл подаёт голос:

– Где собираешься праздновать день Отца?

– К сестре поеду, – я догладываю крылышко, – я всегда у неё в этот день. А ты?

– Навещу родителей. Мать соскучилась.

Я киваю, откладывая хрящик на край тарелки.

– Они далеко живут?

– В часе езды от Рейлина.

Западная провинция, значит. Отсюда часов десять поездом, не меньше.

– Я хотел предложить поехать со мной.

Очередной кусок утки идет не тем горлом и я долго откашливаюсь, забыв про всяческие правила приличия и спасая свою жизнь. Риндан хлопает меня по спине, терпеливо дожидается, пока я справлюсь и, когда перед моими глазами перестает качаться вся кухня, задумчиво сообщает:

– Наверное, за едой важные новости тебе лучше не сообщать.

– Наверное, да, – соглашаюсь я, а затем во все глаза смотрю на мужчину, – Риндан… не рановато?

Он невозмутимо качает головой:

– Не думаю.

Я украдкой выдыхаю, решая оставить размышления по этому вопросу на потом.

После ужина я все-таки отвоевываю право вымыть посуду и долго вожусь с вилками, пытаясь восстановить душевное равновесие. При мысли о том, что Максвелл собрался знакомить меня с родителями мои руки начинают трястись, а дыхание – сбиваться. Я не готова… нет, я абсолютно не готова к этому!

Протирая очередную вилку, украдкой кошусь на инквизитора. А тот, кажется, и не догадывается о моих душевных терзаниях – сидит в кресле и листает газету с таким видом, будто от неё зависит его жизнь.

– Что пишут? – пытаюсь затронуть стороннюю тему.

– Котировки вниз поползли, – вежливо информируют меня, – а на самом деле, я пытаюсь найти зацепки.

– Какие?

– Понятия не имею. Но в газетах они всегда всплывают первыми.

Вилки заканчиваются и я берусь за протирание столешницы.

– Три года назад я вел дело… – начинает Риндан и замолкает.

– И что? – подначиваю его, понимая, что начинаю отвлекаться от мыслей, пошатнувших мое душевное равновесие.

А, пусть даже о работе поговорим.

– Убийца регулярно находил своих жертв – молоденьких девиц – на ярмарках. Когда их количество перевалило за второй десяток, наконец-то вызвали меня. Я первым делом запросил в архиве сводку газет и принялся за их изучение.

Риндан рассказывает просто, без похвальбы или какой-то скрытой гордости. Он просто делится опытом и я ловлю себя на мысли, что слушать мужчину приятно.

– Проблема в том, что ярмарки были децентрализованными, проводимыми в трех смежных районах города. Меня занял вопрос, откуда убийца брал о них информацию?

– Он мог быть подписан на много газет, – подаю я голос.

– В таком случае это вызвало бы вопросы, – хмыкает Максвелл, – как минимум, у почтовой службы. Тем более, на некоторые газеты тогда нельзя было подписаться. И я начал копать. Спустя три дня сделал приблизительную выборку – убийства происходили примерно через два-три дня после публикации объявлений о проведении ярмарок. Исходя из этого, мне удалось восстановить цепочку событий и найти недостающие звенья.

Я присаживаюсь на стул и испытующе гляжу на инквизитора. Мне интересно – и ему, судя по всему, тоже. Глаза Максвелла горят охотничьим пламенем, будто он не сидит на кухне, а преследует убийцу по горячим следам.

– Пара газет продавались в нескольких точках – малый тираж и скудный бюджет на выпуск не давали им шансов. Когда я начал интересоваться покупателями, продавцы вспомнили странного господина в очках, регулярно приобретающего интересующие меня экземпляры. Один паренек даже смог указать, что после покупки газеты мужчина всегда посещал мясной магазин в подворотне напротив. Магазин, к слову, небольшой: ни вывески, ни зазывалы.

– А значит, о нем знают местные, – киваю я.

– Или люди не с улицы. Я и зашел… купил мяса, поинтересовался наличием счетов покупателей…

– Только не говори, что он покупал в долг, – хмыкаю я.

– Представь себе, – в глазах мужчины прыгают заводные бесята, – отдельный счет на некоего мистера Ортуса – кстати, регулярно погашаемый. Реальный адрес, налаженная доставка… мальчишка-посыльный хорошо его знал. Ну а при обыске полный комплект – орудие убийства, вещи жертв… на память брал.

Я восхищенно качаю головой, оценивая дедукцию.

– Поразительно!

– Да нет, – пожимает плечами он, – обычная рутина.

– Ты раньше где работал? – задаю вопрос я, складывая полотенце.

– На севере, – морщится он и я внезапно понимаю, что вопрос ему неприятен. Но он продолжает, – занимал руководящий пост при институте пристального дознания.

– Вот как… – протягиваю я, уже понимая, что спрошу дальше, – а зачем к нам? Руководящих лиц не переводят.

– По собственному желанию. Тем более, до отчего дома больше суток ехать – неудобно.

– Мог бы найти и поближе к отчему дому, – позволяю себе улыбку я.

– Тогда бы я не встретил тебя, – признается он, откладывая газету.

Мы долго сидим на кухне, болтая о пустяках. Под влиянием легкости момента я рассказываю инквизитору о жизни в Лаерже, коротко упоминая какие-то рабочие детали. Риндан слушает внимательно, не перебивая и изредка задаёт наводящие вопросы. Разговор плавно перетекает на семейную тему и я перебираюсь к мужчине на колени. Кладу голову на широкую грудь, задумчиво перебираю его темные волосы и чувствую себя так уютно, как никогда раньше.

– На сколько ты старше своей сестры? – уточняет Максвелл.

Я качаю головой.

– Я младшая. Адель старше меня на четыре года.

Если инквизитор и удивляется, то виду не подает. Лишь уточняет:

– Разве дар не передается первенцу?

Приходится признаваться:

– К моменту, когда у меня проявился дар, Адель была при смерти. Мы думали, что… – я не договариваю, чувствуя, как сжимаются обнимающие меня руки, – поэтому на инициацию взяли меня.

– Чья была инициатива?

– Отца.

– Он был дознавателем?

– Инквизитором. Пятая степень эмпатии.

Риндан кивает, будто соглашаясь со мной. А я… решаю поделиться сокровенным.

– Через два дня после инициации умерла мама. Красная лихорадка редко заканчивается выздоровлением. Адели повезло, она выкарабкалась.

Максвелл некоторое время молчит, будто давая мне шанс свыкнуться с рассказанным. Но я уже свыклась… лишь изредка думаю, что все могло быть иначе.

– Соболезную.

– Спасибо, – я отрываюсь от его груди и смотрю на мужчину. Тот серьезен – ни смешинок, ни его извечной иронии, – ты лучше про себя расскажи.

Я очень хочу смены темы и Максвелл это понимает. Он легко улыбается, проводит рукой по моим волосам и, стоит мне только устроиться поудобней у него на груди, выдает:

– А со мной все просто. У меня три младших сестры.

От необычности услышанного я прыскаю:

– Что?!

– Что слышала, – он весело глядит на меня, – три несносные маленькие девчонки, которые висят на мне, стоит лишь приехать.

– Ты намного старше?

– О да… – он допускает театральную паузу, а когда я уже сгораю от любопытства, сообщает, – на семнадцать лет.

– Они что, тройняшки?

– Погодки. Ой и устаю же я от них женихов гонять!

Я тихо смеюсь. Настроение постепенно ползет вверх и тут я понимаю, что совсем не знаю возраста Максвелла.

– Риндан, а сколько тебе лет?

Он качает головой:

– Ох, Мейделин… я уже совсем дряхлый старик.

– И все же?

Прежде чем ответить, инквизитор делано оглядывается, а затем делает страшное лицо и наклоняется ближе.

– Тридцать четыре, – шепотом сообщает он и я взрываюсь раскатом задорного смеха.

Но Максвелл не обижается – он ждет, пока я отсмеюсь положенное и, стоит мне затихнуть, тут же способствует продолжению веселья:

– Что, уже подсчитала разницу в возрасте?

Всхлипывая, я киваю:

– Де… девять лет.

– И тебя не смущает, что из меня сыпется песок?

В попытке перестать смеяться я качаю головой. Меня действительно не смущает его возраст.

Когда короткая стрелка на часах подползает к одиннадцати, мы все-таки покидаем уютную кухню и перебираемся в спальню. Инквизитор, улыбаясь, смотрит, как я переодеваюсь в ночную рубашку и, стоит мне забраться в кровать, заботливо накрывает меня одеялом. Улыбаясь Максвеллу, я запоздало понимаю, что, кажется, ночевать буду одна.

– А ты… не останешься?

Мужчина качает головой:

– К сожалению. У меня сегодня дежурство – отдаю Вальтцу долг.

Я вздыхаю – как-то уже привыкла к присутствию мужчины в своем доме. И Риндан это чувствует – ласково проводит пальцами по моей щеке и, наклонившись, одаривает долгим многообещающим поцелуем.

– Я вернусь.

– Когда?

– Завтра.

Я поджимаю губы:

– Завтра я дежурю.

– Тогда я подожду тебя на работе.

Качаю головой:

– Не стоит. Лучше выспись.

– Обязательно, – усмехается он, – спокойной ночи, Мейделин. До утра не читай.

Я провожаю уходящего мужчину взглядом и долго прислушиваюсь к происходящему внизу. Максвелл чем-то шуршит на кухне – наверное, убирает забытый мной на подоконнике сыр, – затем переходит в прихожую и, наконец, хлопает дверью.

ГЛАВА 6

Cледующий день проходит рутинно. После завтрака я спускаюсь в сад и долго ругаюсь, увидев заячьи следы на снегу. Ушастые все же добрались до яблонь и оставили на коре следы своей вредительской деятельности. Поэтому медлить больше нельзя – я звоню садовнику и, в красках описав происходящее, получаю заверение о том, что сегодня все будет готово.

Садовник действительно приезжает через пару часов. На укрывание яблонь и расчистку снега уходит еще часа три – и, расплатившись с улыбчивым седовласым мужчиной, я возвращаюсь в дом.

Без Риндана кухня кажется пустой. Я долго стою у окна, глядя на очередного длинноухого наглеца, позарившегося на мою собственность. Пионы, подаренные Максвеллом, стоят на столе, напоминая о вчерашнем вечере. Вспомнив подробности жизни инквизитора, я улыбаюсь и качаю головой. Подумать только – три сестры… повезло, что старшим оказался мальчик.

В семьях одаренных мальчики-первенцы действительно рождаются куда чаще. Поэтому мои родители наверняка удивились, когда на свет появилась Адель, а следом и я. Но… менять что-то было поздно, а на третьего малыша они так и не отважились. А затем уже стало не до этого.

Мысли о семье заставляют меня морщиться. Это как отрывать клейкий бинт от ещё сырой раны – больно, страшно, но необходимо для дальнейшего заживления. Я верю в эту систему и поэтому иногда возвращаюсь воспоминаниями в те страшные серые дни, когда над Иртусом подняли красный флаг. Эпидемия была краткосрочной и, к счастью, последней – и уже девятнадцать лет о красной лихорадке вспоминают лишь в страшных снах.

Я отхожу от окна и ставлю себе чайник. До дежурства уже больше пяти часов – а значит, можно попытаться поспать хотя бы два из них. Мало ли что выпадет на сегодняшнюю ночь?

Мысль об этом кажется резонной и, забравшись в кровать, я действительно проваливаюсь в сон. Сплю дольше, чем хотелось бы и по пробуждению вижу за окном наступившую ночь. Чертыхаюсь, гляжу на часы и понимаю, что почти проспала. Поспешно собираюсь, хватая первые попавшиеся штаны и засовывая голову в горловину теплого свитера. Даже волосы не расчесываю, решив подождать до работы.

Но – успеваю, выскакивая из дому в тот момент, когда у калитки останавливается крепостной извозчик.

В закрытом экипаже тепло – небольшой амулет, прикрепленный рядом с лампой, способствует поддержанию комфортной температуры. Я сбрасываю шубку и даже привожу в порядок пряди, обнаружив в сумке завалявшуюся заколку. Выспаться мне удалось – я воспринимаю эмоции четко и ясно, даже чувствую раздражение возничего, когда мы внезапно тормозим на перекрестке. Все-таки хорошо жить, когда резерв пусть – ничего не мешает!

К крепости мы подъезжаем через полчаса и, выйдя из кареты, я против своей воли улыбаюсь – с неба вновь валит снег. Праздничное древо, установленное перед темным монолитом здания, горит и переливается разноцветными огнями. Я не могу сдержаться от соблазна – минуя колючее создание, протягиваю руку и касаюсь дрожащей присыпанной снегом и мишурой ветви. “Пусть все будет хорошо” – мое постоянное желание с пятнадцати лет. Но, кажется, именно сейчас я впервые в жизни в него верю.

Дежурство проходит стандартно. Вальтц, заступивший вместо Риндана приветливо здоровается. Я отвечаю тем же, замечая, что неприязнь к светловолосому мужчине прошла. Не спеша сбрасываю шубу, долго прихорашиваюсь перед зеркалом и, наконец, достаю планшет.

– Как выходной? – заводит светский разговор инквизитор.

Я пожимаю плечами:

– Как обычно. А у вас?

– Так же. Никак не могу привыкнуть к размеренной жизни провинции.

– А где раньше работали?

– В столице, в институте пристального дознания.

Столица… тогда всё ясно.

– У нас здесь мало приезжих, – объясняю, – развлечений почти нет, молодежь уезжает в большие города. К тому же, пустоши Шарры близко.

Мужчина деловито кивает:

– Изучал, да. Сложно у вас.

Мы некоторое время сидим в ожидании, пока закипит чайник. Наконец Вальтц вновь подает голос:

– До дня Отца чуть больше недели. Дежурных уже выставили?

– Да, тянули жребий.

– Надеюсь, вам не выпала столь печальная участь?

Я усмехаюсь:

– Я дежурила в прошлый раз. В этом году меня даже не включали в лотерею.

– Отправитесь к родственникам?

– Да, а вы?

– Навещу детей. Бывшая жена наконец-то не против.

Чайник закипает, оглашая тишину дежурной комнаты мелодичным свистом и я тянусь за заваркой:

– Я сделаю чай.

Я долго вожусь с заваркой, но результат того стоит: темную терпкую жидкость пить приятно. Даже Вальтц, сделав глоток, одобряет:

– Вкусно!

Прячась за чашкой, я наконец-то решаюсь задать интересующий меня вопрос:

– Вы с Максвеллом раньше работали?

– Скорее, пересекались, – морщится инквизитор, – в некоторых делах. Мир одаренных тесен, как вы знаете…

Я молчаливо соглашаюсь.

– Если посудить, я знаю почти всех инквизиторов центральной и северной провинций, – продолжает мужчина, – частые поездки не прошли даром для моей записной книжки: она совсем распухла от новых контактов.

– Вы были заняты разъездной работой?

– Я бы консультирующим инквизитором, – улыбается он, – мне на месте не сиделось. Собственно, за это и поплатился.

Я понимаю, о чем он говорит и в свете новой информации фраза о детях начинает отливать горечью.

– У вас сколько детей?

– Двое, – он отставляет чашку, – мальчики. Старшему почти восемь, младшему – пять.

– Инициация уже была? – уточняю я.

– Да. Два года назад. Старший инквизитор говорит, до пятого уровня дотянет, а там – как захочет.

Однако! Пятый уровень после инициации – это сильно. Я настолько впечатлена, что выражаю восхищение и улыбаюсь, видя, как расправляются плечи мужчины.

Наш разговор прерывает резкий звонок вызова и мне приходится отставить чашку и проследовать в коридор вслед за Вальтцем.

Ничего нового – очередное убийство на улице. Я тщательно допрашиваю обвиняемого – оборванца-юношу, параллельно занося полученные данные в планшет. Долго впитываю букет эмоций: в этот раз преступник в состоянии алкогольного опьянения, что обычно здорово усложняет нашу работу. Вальтц даже несколько раз посылает эмоциональные сигналы, прося перепроверить тот или иной вопрос и, когда убийцу выводят через дверь, инквизитор появляется из-за завесы отрицания, вытирая лоб.

– Простите, мисс Локуэл. Я все никак не привыкну к пьяным.

Я улыбаюсь:

– А пора бы. У нас таких – каждый второй.

Остаток дежурства проходит спокойно – ещё два вызова оказываются ложными. В первом – подавальщица, которую заподозрили в воровстве кошелька у богатого клиента. Девица оказывается бойкой, но до одури честной – мне даже говорить ничего не приходится: информация сыпется на неё сама. А вот с вторым приходится повозиться – молчаливый парень не желает исторгать из себя ни слова, но, когда мне удается его разговорить, выясняется, что он прикрывает своего брата, совершившего акт самозащиты. Выписав повестку, я вручаю её секретарю для дальнейшей передачи и выхожу из комнаты, слыша за спиной характерный звук открывающегося телепорта.

Вальтц уже ждет меня в дежурной – недовольный и смущенный.

– Никак не могу привыкнуть к телепортам, – жалуется он.

Я развожу руками:

– Таков протокол.

Чай уже остыл и нам ничего не остается, как заварить новый. Мужчина хлопочет над заваркой, а я дописываю в планшете неучтенное. Бюрократию я не люблю, поэтому стремлюсь сразу сделать максимум. Вальтц не прерывает мою сосредоточенность – лишь под утро, когда я заканчиваю писанину, мы заводим ничего не значащий разговор. Перебрасываемся ленивыми фразами и погоде и отпуске, коротаем время и даже не замечаем, как часовая стрелка на циферблате пересекает восьмерку.

– Мисс Локуэл, вам пора, – с улыбкой сообщает Вальтц, глядя на часы.

Я удивленно моргаю, враз выпадая из рабочего состояния:

– Можете называть меня по имени.

Но, к моему удивлению, инквизитор качает головой:

– В таком случае мистер Максвелл изволит содрать с меня три шкуры.

Это звучит настолько… странно, что я во все глаза гляжу на мужчину:

– Вы… серьезно?

Тот криво усмехается.

– К сожалению, да. Риндан весьма… радикален в подобных моментах. К тому же, он достаточно старомоден.

Я поджимаю губы. Кажется, все не так просто.

– Вы его хорошо знаете?

– Лучше, чем хотелось бы, – Вальтц вновь кривится, – мисс Локуэл, вам пора.

Желание не продолжать разговор заметно невооруженным взглядом, поэтому настаивать я не решаюсь – скомкано прощаюсь и, пожелав инквизитору легкого дежурства, покидаю помещение.

Возможность привести мысли в порядок выпадает уже в кабинете. Я переобуваюсь в привезенную с собой обувь, раздвигаю шторы и замираю перед окном, глядя на яркое древо.

Риндан весьма радикален. Интересно! Притом интересны не предпочтения Максвелла, а, скорее, позиция Вальтца. Обозначив свою точку зрения, мужчина ловко ушел от остальных вопросов, отгородившись нежеланием. И в эту теорию как-то не вписываются периодические встречи инквизиторов при работе над делами.

Скорее, речь идет о долгом и плодотворном сотрудничестве.

Я не заметила в Риндане неприязни к Вальтцу – впрочем, наоборот тоже. А значит, их знакомство больше личного характера, нежели рабочего. А их отстраненность друг от друга свидетельствует о том, что между инквизиторами явно пробежала кошка, а то и кто-то покрупнее.

Каланхоэ живет. Я задумчиво поливаю подсохшую землю и долго растапливаю камин, а затем – все же заказываю у секретаря сегодняшние дела. Мое желание исполняется даже быстрее, чем хотелось бы – не успев допить чай я становлюсь обладательницей трех одинаковых темных папок.

– Архив закрыт, – предупреждает секретарь, – запрос на допуск подается за сутки.

Я киваю – слышала уже. И понимаю, что сейчас туда уж точно не пойду, даже несмотря на свой интерес.

– В случае необходимости экстренного поднятия дела обращайтесь к Лоуренсу, – добавляет парень и, пожелав хорошей работы, покидает кабинет.

Я могла отправиться домой сразу после дежурства, но я не тороплюсь – аккуратно заполняю дела. Дома мне делать, по сути, нечего – спать я не хочу, а читать желания нет. Мысль о том, что я могла бы куда более продуктивно провести время, просится сама собой. Выводя ровные буквы, я усмехаюсь – Максвелл слишком быстро вошел в мою жизнь, став ее неотъемлемой частью.

Наконец, работа завершена. Я вновь вызываю секретаря, вручаю ему папки и, пользуясь случаем, решаю поинтересоваться:

– Где кабинет мистера Максвелла?

– На втором этаже, – быстро отвечает парень, – двести четвертый кабинет.

Выходит, Риндан занял кабинет старшего инквизитора.

– А кабинет Вальтца?

– Там же, – секретарь даже не задумывается, – он на двоих.

Вот, значит, как…

Узнавать больше нечего и я мотаю головой в ответ на молчаливый вопрос парня. Тот покидает меня сразу, а я еще долго вожусь c камином, огонь в котором никак не желает затухать. Но я справляюсь – правда, с помощью магии: заключаю пламя в непроницаемый шар, из которого откачиваю воздух. Заклинание сложное и долгое – в свое время меня научил ему отец и в дань памяти я пользуюсь им до сих пор.

Когда от огня остаются лишь приятные воспоминания, я проверяю сейф и, найдя защитную вязь без изменений, покидаю рабочее место.

Зайцы выкусили – это я констатирую сразу по приезду, наблюдая многочисленные цепочки следов, ведущие в лес и из лесу. Яблони, надежно укутанные специальным материалом, защищены. Убедившись в их неприкасаемости, я захожу в дом, уже на пороге слыша звонок магического передатчика.

– Мейд? – голос Адель прорывается сквозь хрип и треск: междугородняя связь – она такая.

– Что случилось? – помня о подходящем сроке родов я сразу подбираюсь.

– Это я у тебя хотела узнать. Контракт выгорел?

Я опираюсь спиной о стену и улыбаюсь:

– Все… все хорошо.

Про Риндана мне упоминать не хочется. Знаю: у сестры возникнет множество вопросов…

… а мне бы и самой хотелось получить на них ответы.

Моя короткая реплика Адель успокаивает – голос в трубке моментально расслабляется и даже, кажется, звучит ближе.

– Ты приедешь на день Отца?

– Когда я не радовала вас своим присутствием?

– В прошлом году, например, – сестра все же не забыла про дежурство.

Я киваю, точно она может меня видеть.

– Приеду, конечно. Как обычно? У меня выходные.

Лоуренс действительно сделал мне в этом году щедрый подарок. Три выходных подряд – настоящее сокровище, когда хочешь повидать семью.

– Приезжай утром в канун. Дети будут рады, – судя по голосу в трубке, Адель улыбается, – твоя комната тебя ждет.

Положив трубку, я долго стою в прихожей. Разговор с сестрой оставил приятное послевкусие, но всколыхнул и ряд вопросов, которые однозначно стоит прояснить.

А значит, от разговора с Ринданом мне не отвертеться.

В попытке уйти от неприятных мыслей я затеиваю уборку. Долго начищаю ванну, протираю все доступные поверхности, меняю постельное белье и даже мою пол – два раза, чтоб наверняка. А затем, собрав огромный сверток с вещами, набрасываю тулуп и покидаю дом.

За ночь снег подтаял – сказалась оттепель. Если к вечеру подморозит, то вместо дорожки у меня будет каток. Я замечаю это краем глаза, выходя за калитку и двигаясь вдоль наезженной колеи.

До прачечной идти четверть часа. Я миную площадь, на которой в выходные разворачивается ярмарка, ныряю в узкий переулок и, миновав два поворота, сворачиваю в третий, оказываясь аккурат под вывеской с изображением мыльных пузырей.

Миссис Абингтон, пожилая полная женщина с пухлыми белыми руками, не тронутыми морщинами, споро пересчитывает принесенную мной одежду и сгружает её в большую плетеную корзину:

– С доставкой, мисс Локуэл?

– Да.

– Завтра к вечеру Айтон завезет.

Говорить больше ничего не требуется – я расплачиваюсь, забираю квитанцию и, мельком поглядевшись в прямоугольник старого зеркала, висящего на стене, выскальзываю в зиму.

Узкими улочками меня уже не удивишь – невысокие каменные дома возвышаются с двух сторон, практически расплющивая дорогу. Чтобы сократить маршрут, я сворачиваю в ближайшую подворотню и, пройдя мимо заснеженного сквера, выныриваю с другой стороны площади – у старого фонтана рядом с лавкой аптекаря. И тут же замираю, видя необычную суету.

Седую голову Лоуренса опознаю слету – старший инквизитор стоит у бортика фонтана. Склонившись над резервуаром для воды, мужчина о чем-то оживленно переговаривается со стоящим рядом Вальтцем. Дернули, значит, с дежурства.

Гвардеец, несмотря на то, что знает меня в лицо, качает головой и делает упреждающий шаг в сторону, преграждая мне дорогу. Приходится разворачивать на ладони метку института дознания. После того, как все формальности соблюдены, путь освобождается и я не теряю времени, в несколько шагов оказываясь рядом с мужчинами.

– Мистер Лоуренс, – киваю по очереди, – Вальтц.

Инквизиторы смотрят на меня и на их лицах проступает какое-то одинаковое выражение.

– Мисс Локуэл! Как хорошо, что вы здесь оказались! – с облегчением выдыхает начальник и сразу же продолжает, – дежурный дознаватель занят на допросах, сегодня какой-то проклятый день. Вам звонили, но вы не ответили.

– Меня не было дома, – пытаюсь оправдаться я, чувствуя неловкость за свой внешний вид: домашнее затрапезное платье, потрепанную жизнью дубленку, теплые, но громоздкие валенки. Знала бы, что предстоит – оделась бы получше.

Лоуренс кивает, принимая объяснение.

– Сможете приступить к работе немедленно?

– Разумеется.

Вокруг будто в одночасье включается свет. Осознав, что я до сих пор не понимаю причины столпотворения, я делаю два осторожных шага и заглядываю в резервуар.

И – застываю, узрев уставившиеся в небо, но уже ничего не видящие глаза своего бывшего коллеги института пристального дознания.

Глава 7

Риндан приезжает через полчаса. На ходу спрыгивая с подножки дилижанса, он, кажется, в два шага оказывается рядом и тоже заглядывает в фонтан.

– Ульрих Вермейер, из уволившихся инквизиторов, – информирую я, сжимая покрасневшими от холода пальцами переносное перо и непонятно зачем добавляю, – с нами работал раньше.

– Понял уже, – не говоря больше ни слова, мужчина лезет во внутренний карман пальто и через мгновение протягивает мне мой планшет, – держи. Я как узнал, что ты на месте, решил прихватить.

– Спасибо, – я больше не растрачиваюсь на слова: работа есть работа. И Максвелл придерживается того же мнения – он отходит к гвардейцам, растягивающим вокруг места преступления защитный контур и что-то у них спрашивает.

Мистер Эклтус, последние два года занимающий должность врачебного дознавателя, совершает над телом несколько пассов, из-за чего воздух вокруг озаряется едва заметным зеленоватым сиянием и скучающим голосом начинает:

– Смерть наступила около семи-восьми часов назад. Причиной смерти послужила обильная кровопотеря, вызванная…

Склонившись над планшетом, я послушно записываю слова Эклтуса, уже понимая, что выходной накрылся медным тазом: после выезда на место происшествия придется ехать на работу, допрашивать свидетелей, заполнять бланки строгой отчетности… наверное, нужно попросить извозчика заехать домой, переодеться.

– … орудие убийства не установлено. По предварительным прогнозам…

Значит, нож. Или узкое лезвие – узкое настолько, что даже резаная рана на горле незаметна. И, если бы не лужица крови под головой инквизитора, никто бы на первый взгляд и не опознал, что он мертв, а не спит.

– Мисс Локуэл, обратите внимание…

Но я уже заметила. Слив для воды, как сургучем, запечатан подтаявшим куском снега.

– Если бы не снег, кровь ушла бы в водосток. Наклон позволяет.

Я киваю, глядя на кирпично-красный цвет камня, которым обложен фонтан. Интересно как… почти цвет в цвет.

– Кто его нашел?

– Цветочник. Перебрал в таверне, остановился… отдохнуть.

Понятно, как “отдохнуть” собрался.

– Где он?

– Увезли в крепость.

– Ладно, к вечеру проспится – допрошу, – резюмирую я, захлопывая планшет, – с какой стороны в фонтан упал?

– Оттуда, – показывает пальцем Эклтус, но я уже вижу неприкосновенную зону, нетронутую человеческим пребыванием.

Капли крови обнаруживаются почти сразу – красными бусинами под легким слоем снега: видимо, с утра немного мело. Пытаясь прикинуть расстояние, отхожу ещё на пару шагов, сразу упираясь в нахоженную дорогу. Да здесь, небось, уже стадо целое прошло!

– Восьми, мистер Эклтус, – гляжу я на врачебного дознавателя.

Тот не понимает. Хмурит кустистые седые брови, поджимает губы: