Шаман-гора

Вниз по реченьке-реке

Разбудил меня рано утром голос моего нового командира. Батурин сиплым со сна голосом крыл матом куль- тяпистого Егора. Тот ночью уснул рядом с костром и едва не прожёг свои сапоги.

– Я тебя, курву разэтакую, босиком погоню. И какого лешего ты в сапогах спать увалился? Ноге отдых нужон. А ты её гнить заставляешь, чучело нестроевое.

Егорша виновато хлопал глазами и шмыгал носом. Солдаты, пересмеиваясь, умывались и готовили завтрак.

В ограниченном общением мужском коллективе всегда найдётся кто-то на роль клоуна и всеобщего посмешища. Такими уж нас создал Господь Бог. Мы всегда должны самоутверждаться за счёт других.

После завтрака Батурин построил наше маленькое формирование и объявил:

– Мне приказано на время постройки плотов и во время сплава распределить вас меж казенных крестьян. Для оказания им всевозможной помочи. Таких рек они не видели. Сплавом не сплавлялись.

Потом унтер-офицер самолично развёл нас по закреплённым командам. Меня приставили к группе переселенцев из Тамбовской губернии.

– Господин унтер-офицер, – наконец-то я решил обратиться к суровому унтеру.

– Чего тебе, Манычев?

– А я ведь тоже в сплавы не ходил.

– Как это? – не понял он меня. – А где же ты служил?

Я решил блефовать.

– Дак в Иркутске. А туда попал по рекрутской повинности из России. Так что не извольте гневаться, а большим сплавом ходить не довелось.

– А вообще, по рекам-то хоть плавал? – степень крайней досады не позволила ему даже загнуть матом.

– О, это сколько угодно, господин унтер-офицер. На малых судах могу ходить. Доводилось и в штормах побывать.

– Ладно, солдат, приказа я нарушить не могу. Раз с судами малыми дело имел, то и с плотом управишься. А пока присматривайся да на ус мотай, как другие делают. – Раздосадованно сплюнув на песок, он пошёл прочь.

Я подошёл к своим новым попутчикам. За время, прошедшее после вчерашнего вечера, люди коренным образом переменились. Женские лица были свежи и привлекательны. Мужики сидели с аккуратно подстриженными бородами. Дети с весёлым визгом носились между шалашами.

А самое главное, над ними не витал тошнотворный запах немытых тел. Баня сделала своё дело. Даже жесты и движения людей стали совершенно иными: в них уже не было той тоски и обречённости, как при первой встрече.

– Проходи, служивый, гостем будешь, – широким жестом невысокий, но крепкий мужик пригласил меня к костру.

– Благодарствую, православные, – ляпнул я, вновь вспомнив какой-то очередной исторический фильм.

В глазах мужика промелькнуло удивление. Я понял, что сморозил глупость. Наверное, так разговаривали какие-нибудь монахи или староверы. А катись оно всё к чёрту. Надоело. Больше не буду ни под кого подстраиваться.

Я решительно прошёл к костру и уселся на свободное место. Мужики выжидающе молчали. Оглядев направленные ко мне лица, я произнёс:

– Здорово, мужики.

– И тебе не кашлять, – ответил мне чей-то задорный голос.

Я посмотрел на хозяина голоса. Это был молодой статный казак, может быть немногим постарше меня. А что казак, то было видно по шароварам с лампасами да по папахе с кокардою. На боку у него висела шашка, а рядом, прислонённой к пеньку, стояла винтовка.

– Как тебя маманя с батей кликали, паря? – спросил он меня.

Я понял, что пора представиться. Возможно, что с этими людьми мне придётся съесть не один пуд соли.

– Михаил Манычев. Следую в распоряжение командования третьего Восточно-Сибирского батальона, – ответил я официально.

– Степан Кольцо. Казак второго полка Забайкальского казачьего войска, – передразнивая меня, представился весёлый казак. – Сопровождаю казённых крестьян к месту их нового проживания.

– Ну и шутолом ты, Степан, – слегка пожурил казака тот самый мужик, который пригласил меня к костру. – Ты, служивый, не тушуйся, это он так шутит.

Но было видно, что к казаку он относится с уважением.

– Пошто шутолом, дядька Кузьма? Я зараз и вас отрекомендую, – усмехнулся казак. – А это, господин линеец, казённые крестьяне Тамбовской губернии. Вот дядька Кузьма, вот дядька Филипп, вот дядька Ефим, а там ещё дядька Василий. А дядька Роман до лесу подался. Не можется ему чего-то.

Поочерёдно называл он мужиков уже в солидном возрасте, как я понял – хозяев семейств. Молодёжь представлять, похоже, было не принято. Не доросли.

Тут, обращаясь к своим школьным познаниям по истории страны, я стал вспоминать, что же это такое, казённые крестьяне? Крепостное право отменят только в следующем году. Значит, обживать неосвоенные территории гнали крестьян государственных, которые принадлежали казне. Поэтому и казённые. Интересно, а согласие у них спрашивали? Скорее всего, нет.

– А скажи-ка, дядька Кузьма, – обратился я к мужику, – своей волей на новые земли едете или принудили?

– Пошто ж принудили? Жребий тянули. Кому выпала повинность, тот и наладился в дальние земли. Эвона Ефим, так сам напросился. А другие заместо своих богатеев едут, – охотно пояснил мне мужик.

– Это как – вместо богатеев? – не понял я.

– Ну, ты, Михайло, словно только на свет народился, – расхохотался Степан, – чего проще. Мужик, что побогаче, платит деньги беспортошному, а тот вместо него берёт на себя жребий.

– Ну, а окромя этого, наши семьи на десять лет осло- бождаются от рекрутской повинности и от подушной подати. Дают по сто десятин земли. Ну и переселяемся мы за счёт казны. Опять же коровёнка, лошадь, – добавил Ефим.

– Были бы руки, авось не пропадём, – раздались нестройные голоса.

Что не пропадут, я знал не понаслышке. Видел потомков этих переселенцев. Может, кто-то даже и по фамилиям знаком. Но не всё сразу. Дорога дальняя, успеем ещё друг другу надоесть, а не только познакомиться.

– Ладно, мужики, хватит лясы точить. Опосля договорите. Пора за работу приниматься, – сочно потягиваясь, проговорил казак.

Крестьяне без лишней суеты и нервотрёпки вооружились топорами, пилами, молотками. А Степан направился к начальникам, узнать какую работу необходимо выполнить в первую очередь.

Целую неделю, не смолкая ни на миг, на берегу таёжной реки визжали пилы, стучали топоры и раздавались трёхэтажные маты начальственных людей. Как известно, без этого действенного средства русский человек трудится в полсилы. Однако, глядя на ежедневно копошащихся без устали солдат и крестьян, я понял, что мы, по сравнению со своими прадедами, тунеядцы. Вот у кого надо поучиться трудолюбию. От такой интенсивной трудотерапии я за неделю похудел килограммов на семь и невольно стал подсчитывать оставшиеся до конца недели дни.

Как-то, работая неподалеку от группы офицеров, я стал невольным свидетелем их разговора. Офицеры говорили о предполагаемом сплаве.

– Как вы полагаете, господин штабс-капитан, сколько плотов будет достаточно для нашего сплава? – спрашивал один у другого.

– Насколько мне известно, из России прибыло 227 семей общим числом 1806 душ. Вот и считайте, прапорщик, – ответил штабс-капитан.

– Вода в этом году удалась маленькая. Значит, строить большие плоты не гоже. В среднем человек по восемнадцать-двадцать на плот? – посмотрел он вопросительно на штабс-капитана.

– Да, голубчик, в этом вы, несомненно, правы. Помните случай, когда провиант решили отправить на больших плотах?

– Конечно, господин штабс-капитан. Сэкономили на людях, зато все плоты посадили на мель. Пришлось строить меньшие и перегружать прямо на воде.

– Сколько времени убили! Хорошо хоть успели провиант до ледостава доставить, а не то бы господин Муравьёв устроил нам дальнейшую карьеру. – Вспомнив неприятный инцидент, штабс-капитан неприязненно передёрнул плечами.

– А кроме того, скотина, провиант и другие грузы. В общем, караван получится довольно внушительный, – продолжил свои рассуждения прапорщик.

– Да что там думать, господин прапорщик, если скажете двести, то это будет недалеко от истины.

– Наверное, вы правы. Таким караваном мне ещё сплавляться не доводилось.

– Ничего, справимся, – успокоил прапорщика штабс- капитан.

Офицеры удалились от меня в сторону, и окончания разговора я не слышал.

За неделю, что переселенцы провели на Шилкинском заводе, они отъелись, окрепли и были готовы к дальнейшему пути. Также были готовы плавсредства, в простонародье называемые плотами. Плоты представляли из себя неуклюжие и громоздкие создания, связанные и сколоченные из свежеповаленной древесины. В дальнейшем этот лес планировалось пустить на срубы под жильё новосёлов. С обоих концов плота были установлены вёсла-правила1. Этими правилами предполагалось мало-мальски придавать плотам нужное направление. На плотах были сколочены загородки для скота и небольшой домик для того, чтобы новоявленные мореходы могли укрыться от непогоды, были шесты, вёсла, канаты и прочая необходимая в пути мелочь. Также имелась целая флотилия небольших лодчонок.

Наконец был назначен день отплытия. Едва только забрезжил рассвет, как берег реки огласился криками мужиков и баб, ржанием лошадей и тревожным мычанием коров. Началась погрузка.

За время совместного пути люди сбились в небольшие сплочённые коллективы и старались держаться вместе. На каждом плоту люди распределялись компаниями по две-три семьи. Ведь только чтобы управлять таким монстром, требовалось сразу четыре человека. По два на каждое правило.

Наши со Степаном подопечные заняли свои плоты. Я напоследок перед дальней дорогой получал наставления от Батурина и краем глаза наблюдал за погрузкой. Зрелище было ещё то.

Если лошади более-менее спокойно восприняли предстоящее плавание, то коровы, в отличие от своих товарок из известной детской прибаутки, служить во флоте категорически не желали. Широко выпучив глаза, они недоверчиво смотрели на шаткие доски сходен. Подниматься на борт «Ноева ковчега» рогатая братия не торопилась, но с помощью нецензурных выражений и пинков мужики постепенно побеждали упрямство «рогатой сволочи». Когда четвероногих кормилиц наконец загнали на плот, произошёл небольшой конфуз. Одна страдалица вышибла перекладину загородки и вырвалась на волю. Почуяв свободу, она решила развить свой успех и, недолго думая, сиганула в воду. Задрав хвост и поднимая вокруг себя море брызг, коровёнка рванула к берегу. Добравшись до спасительной суши, бурёнка победоносно взмычала и целенаправленно устремилась к ближайшей кромке леса.

–Яшка, растудыт тебя в коромысло, ты пошто скотину за рога к столбу не прикрутил? – заорал на своего сына Болдырев Ефим.

– Дак я думал – опосля, – пряча от разгневанного отца глаза, попытался оправдаться виновник происшествия.

– Я тебе покажу «опосля», – Ефим сгоряча прошёлся хворостиной, которой перед этим помогал безмозглой скотине забраться на плот, меж лопаток непутёвого сына.

– Погодь, дядька Ефим, парня-то калечить, – вступился за Яшку Степан, – верну я зараз твоё имущество.

Задорно гикнув, он вскочил на своего коня и, пришпорив жеребца, поскакал вслед за беглянкой.

Суетившийся на берегу люд с интересом стал наблюдать за развязкой событий. Всё какое-никакое, а разнообразие.

– Ты её, заразу, с «винта» прищучь, – кричали вслед Степану казаки, – чтобы другим неповадно было. А не то счас все в побег ударятся.

Степан совет хохмачей проигнорировал. Его жеребец в пять минут настиг непокорную отступницу, и в воздухе просвистел аркан. Надо же, удивился я, не хуже заправского ковбоя орудует казачок. Меж тем петля ловко обвила широко расставленные рога коровы, а Степан резко осадил коня. Руки, державшие аркан, напряглись. И вот, перекувыркнувшись через голову, свободолюбивое животное распласталось на траве. Недоумённо мотая головой, корова вскочила и попыталась вновь задать стрекача, но не тут-то было. Степан, накручивая на руку аркан, постепенно стал подтягивать бурёнку к себе, а затем, намотав конец верёвки на луку седла, медленным шагом направил лошадь к плотам.

– Принимай, дядька Ефим, свою беглянку. Магарыч с тебя, – крикнул он мужику и ловко спрыгнул на землю.

– Ай да казак! Ну и ловок, чертяка, – одобрительно зашумели мужики.

Степан же, поймав взгляд смутившейся девицы, подмигнул ей. Та, поняв, что разоблачена, гордо отвернулась в сторону.

– Благодарствую тебе, Степан Северьянович, – уважительно, по имени-отчеству, поблагодарил казака, принимая конец верёвки, Ефим.

– На, безрукий. Попробуй упустить ишто раз, – отдал он верёвку сыну.

– Не упущу, – буркнул тот.

Больше никаких происшествий не было. К восьми часам утра караван был готов тронуться в путь, но начальство почему-то медлило с отправкой. Оказалось, что все ждут какое-то высокое начальство – чуть ли не самого генерал-губернатора Муравьёва.

Через минут двадцать со стороны Шилкинского завода прискакал всадник. Он о чём-то переговорил с офицерами, и те, облегчённо вздохнув, приказали всем зайти на плоты и готовиться к отправке. Местный священник благословил «рабов Божьих» на великое дело для нужд России, и плоты, один за другим, стали натужно отваливать от берега. Перед отправкой тот самый прапорщик, участник разговора, что я слышал накануне, приказал нам со Степаном взять под свою опеку ещё один плот. Люди на том плоту все были незнакомые, кроме отца пятерых дочерей, но Степан заметно обрадовался. Среди девушек находилась та самая дивчина, с которой Степан недавно переглядывался. Мне же пока было не до девичьих глаз. Требовалось для начала освоиться в незнакомом для меня времени и выжить.

Три наших плота дождались своей очереди и отчалили от берега. Погода была на удивление безветренной и тёплой. Река безропотно приняла тяжесть плотов и степенно понесла их вниз. Плавание началось. Чем оно закончится, знал лишь я один. Между плотами постоянно сновали лодки. Впереди плыли разведчики и докладывали о приближающихся отмелях. Но это не значило, что мы были полностью застрахованы от всяких неожиданностей. Они поджидали буквально за каждым поворотом. Так, через сутки после отплытия, сразу шесть плотов и одна баржа с продовольствием сели на мель. Пришлось останавливаться и общими усилиями стаскивать с мели плоты, а затем протаскивать через узкое место, поочерёдно, все суда нашего каравана. На этих участках реки терялось драгоценное время. После такой работёнки от усталости тряслись руки и ноги, но никто не жаловался. А на кого? Не миновала эта участь и нас.

Всё произошло на пятый день пути. Мы старались не прижимать плоты друг к другу, потому что были свидетелями, как на севшую на мель баржу наплывали следовавшие за ней. Картина, надо заметить, не из приятных. Наседающие друг на друга громадины ломают вёсла и постройки. В воде оказываются крестьянские пожитки. Я вместе с Яшкой стоял на кормовом правиле, когда с противным шорохом плот уткнулся в отмель. От неожиданного толчка мы с напарником вылетели в воду. Тонуть, конечно, мы не собирались. Глубина-то известная – воробью по колено. Следовавший за нами плот со Степаном на борту, отчаянно работая правилами, стал нас обходить сбоку и тоже сел на мель. Третий плот уткнулся в косу между нами. Остальные успели среагировать и причалили к берегу. И вот по грудь в ледяной весенней воде мы, напрягая жилы, выталкиваем плот на более глубокое место. Нам помогают мужики с других плотов. «Ноев ковчег» не желает покидать косу. Приходится под днище подводить ваги2 и, подваживая плот с двух сторон, выводить его на глубину. И так второй, а затем третий.

Поймав надёжное течение, наш караван устремляется дальше. Хотя слово «устремляется» здесь приемлемо менее всего. Мы тащимся черепашьим шагом. Мне, человеку двадцатого века – века скоростей, такая скорость передвижения кажется дикой и нудной. Эх, сейчас бы на белоснежный красавец «Метеор», да с ветерком, или, на худой конец, под буксир. То расстояние, что «Метеор» делает за час, мы проходим за сутки. Если, как говорил Егор, от Шилкинского завода до Мариинска около пяти тысяч вёрст, то плыть нам до самой осени. Ведь плывём мы только в светлое время суток, а впереди ещё шторма и непогода. Только по Шилке нам предстоит пройти не менее пятисот километров. Течение здесь быстрее, чем в Амуре, но мели – это бич Божий.

Выбравшись на плот, мы развесили мокрую одежду на просушку. Мужики стали требовать у женщин лекарства для «сугреву вовнутрях» и, как те ни были против, своего добились. А ведь действительно – «не пьянки ради, а лечения для».

На нашем плоту плывут семейства Зиминых и Болдыревых. Братья Шишкины занимают отдельный плот. У них семья многочисленная. Мы плывём первыми среди четырёх наших со Степаном плотов.

В караване уже не осталось ни одного плота, который бы ни побывал на мели. Степан нас подбадривает тем, что как дойдём до Усть-Стрелки, то далее, по Амуру, плыть будет легче. И река пошире, и мелей поменьше. Мне наше плавание кажется медленным и скучным, а крестьяне откровенно рады. Это не пеший переход через всю Россию-матушку. За ежедневным дневным бдением и беспокойными ночами на берегах реки незаметно пролетело более двух недель. Как мы ни ждали появления станицы Усть-Стрелочная, всё равно проморгали. Первые избы станицы появились неожиданно и вдруг.

Станица Усть-Стрелка выглядела весьма живописно. Столько разного люда здесь никогда до сих пор не бывало. На тесных улочках станицы и на берегу яблоку упасть негде. Казаки, солдаты, крестьяне, бабы, дети – всё смешалось в кричащем разноголосом хороводе. В этой станице нам предстояло немного передохнуть и с новыми силами продолжать свой путь.