Сезон вакцинации

Небольшой беспилотный катер прыгал по серым волнам, при каждом прыжке ревя мотором. Съеденный на завтрак протеиновый батончик из-за болтанки просился наружу. А впридачу к этой радости — ещё и невыносимая рыбная вонь.

В сотый раз Торсти представил, как выскочит на причал и помчится навстречу долговязому тощему дедушке. Тот наклонится, обнимая. Они дохну́т друг на друга и — готово. Страх потерять деда больше не вернётся. Никогда.

Холодные брызги в лицо, взбрык лодки, — и грёзы прервались. Остров Юнгфрухолмен лежал прямо по курсу.

Была ранняя осень. Листья пламенели, отчего издали казалось, будто остров горит. Катер споро прошёл мимо хранящих остров гранитных волноломов к отполированным водой кораллово-розовым утёсам, увенчанным гнутыми берёзками и сосёнками. От каменного полумесяца берега в море тянулся знакомый причал.

Несколько минут, и катер мягко ткнулся в него, замер. Торсти осторожно выбрался и привязал одолженную лодку к железному кольцу. Дедушки не видать. Окна приземистого здания сауны у причала темны. Что, если уже слишком поздно? Вдруг он уже умер?

Устланная прелыми листьями и хвоей тропка пропадала в рощице, взбираясь по утёсу к дому дедушки. Поёживаясь от ветра, Торсти пошёл по ней.

Исполинов котёл — котёл хийси — ждал сразу за рощей, посреди большой впадины: в граните зияет дыра метров пять в поперечнике, по её стенам вьются спиральные борозды. На глубине трёх метров плещется тёмная вода, а дна вроде как и нет. Миллионы лет назад поток талой ледниковой воды пробурил этот колодец в скале, неся и закручивая в воронке гравий.

Сердце Торсти затрепетало. Впервые он приехал на этот остров с родителями в пять лет, — тогда отмечали сезон вакцинации. Летним вечером — на горизонте размазанным красным пятном садилось солнце, — дедушка привёл его поглядеть на котёл. Старик таинственным шёпотом поведал, что на самом деле это древний портал к звёздам. Если бросить камень так, чтобы он закрутился по спиральным канавкам, активируются инопланетные машины и откроется червоточина куда тебе угодно, в любое место и время. Дедушка вложил в руку Торсти камень: попробуй.

В тот раз Торсти живо шагнул вперёд и заглянул вглубь. А глубина взглянула на Торсти. Будто весь остров — чудовищный глаз, а котёл — зрачок, нечеловеческий, чёрный, непостижимый, как сама смерть. Выронив камень, Торсти в слезах убежал. Даже сейчас, семь лет спустя, ему было стыдно.

И я тебя помню, — как бы говорил котёл. — Я не изменился. Я прошлое. Я будущее. В конце концов я до тебя доберусь.

— Размечтался, — буркнул Торсти себе под нос.

Хрустнула ветка, и сердце ёкнуло. За котлом маячила долговязая фигура. В тёмном комбинезоне, перчатках и — в шлеме, что ли? Затенённое лицо смахивало на череп.

Фигура поскользнулась на гальке — в котёл осыпалась небольшая лавина — и приглушённо ругнулась.

А голос-то знакомый.

— Перкеле!

Поверх тряпичной маски на деде был обшарпанный лицевой щиток, но кустистые брови сомнений не оставляли.

Ну вот, подумал Торсти. Он хотел подойти, однако ноги не послушались: ужас перед котлом ещё не отпустил.

Дед выставил ладонь.

— Ни шагу ближе, мальчуган. Я не шучу.

Торсти смотрел на него беспомощно. Отдуваясь, старик поправил маску. Вдруг стало ясно: ничего не выйдет. Вакцину, воспроизводящуюся в верхних дыхательных путях Торсти, разрабатывали контагиозной, но, как и её прототип, старый вирус, вызвавший Первую пандемию, без тесного контакта она не передавалась — особенно на открытом воздухе.

Очень медленно Торсти сделал полшага вперёд.

— Стой где стоишь, а то убегу, — осадил его дед дребезжащим голосом.

Выражения лица за маской и щитком не разобрать, но глаза нараспашку. Боится, подумал Торсти. А ведь никогда ничего не боялся.

— Я отдохну чуток, — сказал дед. — Не двигайся. — Он сел на валун и, не отпуская взглядом Торсти, помассировал ногу. — Мать прислала?

— Нет, не она. Зачем ты так нарядился?

— Зачем-зачем. Ясно же: чтоб не подхватить вашу драную вакцину.

— Но почему? — Торсти сам удивился резкости своего голоса. Вопрос мучил его два года, с тех пор, как мать сказала, что они больше не будут гостить у дедушки в сезон вакцинации. — Почему ты перестал с нами разговаривать? Чем мы тебя обидели?

Дед вопросами пренебрёг и выудил из кармана телефон. Старательно потыкал. Ну да, оптоинтерфейсную инфекцию он тоже презрел и своими устройствами управляет вручную.

— Вроде немного с тебя сыплется вирионов, — пробормотал дед. — Вот что значит детская иммунная система. — Он поднял взгляд, подозрительно сощурился. — Раз мать ни при чём, как же ты добрался?

Не этого дедушку помнил Торсти по прошлым сезонам вакцинации — с тем они играли в прятки, строили замок из палок и сосновых шишек в тайной рощице на восточной оконечности острова, а это был кто-то чужой.

— Я сбежал с уроков, — он всхлипнул, — и поездом доехал до Ханко. Там нашёл рыбачку, с которой меня свёл Эр-ноль. Она мне дала катер.

— С какого такого перепугу? И кто такой Эр-ноль, чёрт его дери?

— Искусственный интеллект, вышел прошлым летом. Ускоряет распространение вакцины. Если ты уже её подхватил, он сводит тебя с теми, кто хочет вакцинироваться и может тебе чем-то помочь, или наоборот.

Плюс жизни в Хельсинки — подхватываешь вакцины на несколько дней или даже недель раньше, чем остальная страна, а Торсти побывал с родителями на большом празднике по случаю нового выпуска, устроенном на Сенатской площади. Новая вакцина имела такой успех, что та рыбачка обеими руками ухватилась за шанс помочь Торсти добраться до Юнгфрухолмена — в обмен на подтверждённую передачу.

— Отправить двенадцатилетку в море одного. Хоть стой, хоть падай. — Дед покачал головой. — Все свихнулись. Когда мне было столько, сколько тебе, техника спасала не всегда. Вот что неладно с этим миром — слишком он безопасен.

— Неправда. Люди по-прежнему стареют. И по-прежнему могут умереть.

— Если не причастятся этой треклятой вакцины, надо понимать? Вакцины против смерти?

Вообще-то эликсиром бессмертия она не была. Не совсем. Торсти это знал. Но её, эту последнюю в длинной череде вакцин, которые десятилетиями выпускал Фонд глобального иммунитета, спонсируемый группой миллиардеров, ещё доведут до ума. Фонд изобрёл контагиозные вакцины, чтобы остановить Первую пандемию — ход в то время спорный, но необходимый, ведь уймы и уймы людей отказались вакцинироваться от COVID-19. Поначалу вспыхнули протесты, но когда учёные Фонда остановили Вторую пандемию и спасли бессчётное количество жизней, их чествовали как героев. Два десятилетия с тех пор вакцины выпускались регулярно: сперва подновлённые, против новых коронавирусов, гриппа, лихорадки денге, допандемических зоонозов, а потом защищающие от серьёзных неконтагиозных болезней — сердечной недостаточности, болезни Альцгеймера и рака.

Теперь каждый выпуск вакцины становился общемировым событием, великой радостью. Под биолюминесцентный фейерверк на Сенатской площади новая вакцина пролилась на ликующую, пляшущую толпу дождём с дронов-распылителей. Заранее инфицированные хоры пели со ступенек Хельсинкского собора, заражая слушателей. Новая вакцина-сенолитик индуцировала иммунный ответ на постаревшие клетки, накапливающиеся в теле с возрастом, и иммунная система научалась их убивать. Вечно жить не будешь, но здоровым останешься куда дольше — а сколько, никто пока не знал. Инфицированные в первых экспериментах мыши жили уже несколько десятков лет.

Когда секвенсоры на телефонах Торсти, мамы и папы подтвердили заражение, они чокнулись бокалами — с шампанским у родителей, с газировкой у него, — а потом обнимали и целовали прохожих, которые все были в масках сезона вакцинации — перья, короны, рога, зато рот и нос непременно открыты. И вдруг Торсти словно отделила от празднующих стеклянная стена. Он смотрел на них холодно, издалека. Как они могут веселиться, если кто-то останется за бортом?

Взять хоть дедушку.

— В этом всё дело, Торсти? Не хочешь, чтобы я умирал?

Торсти уставился на него. Дедушка не понимал. Хотя, наверно, понимания ждать нечестно. Он не рос с мамой, которая, приходя домой, рассказывает о своей работе в Комитете перспективного планирования. Вновь и вновь мама объясняла: мы живём в особую эпоху. Существование человека не висит более на волоске, с угрозами ему — пандемиями, биотеррором, свихнувшимися ИИ, — справились. Пора заглянуть в далёкое будущее и решить судьбу человечества.

Восторженный Торсти запоем читал все публикации Комитета, что подсовывала мама, и даже помогал идеями открытым симуляциям Комитета, которые проецировали то или иное возможное будущее на миллионы лет вперёд. Днями напролёт Торсти бродил по виртуальным мирам, пока родители не отключили его опто. Но и тогда воображение не угомонилось, рисуя образы грядущего.

* * *

Дедушка не понимает, что эта вакцина — лишь первый шаг. Комитет прав. Если продлить жизнь всего на десяток-другой лет, успеют появиться новые технологии долголетия, не просто предупреждающие старение, но возвращающие молодость — и так далее. Первая космическая долголетия, так это назвали. Проживи чуть дольше — и полетишь к звёздам, будешь жить, пока живёт Вселенная.

Всё это дедушка отринул, потому что злился на маму. Торсти не понимал, за что и почему, а потом его самого разобрало — настолько, что даже самые отчаянные поступки страшить перестали.

Он открыл было рот объяснить, но слова — так много их! — тяжело покоились в груди, слипшиеся, подобно куче гнутых гвоздей.

— Нет, — сказал наконец он. — Я хочу, чтобы ты жил.

— Это трогает. — Разницы дед не увидел. — Но ты вырастешь и поймёшь, что некоторые решения люди должны принимать сами. Я свой выбор сделал. Я буду жить с ним и умру с ним. — Его голос сломался. Затем дедушка продолжал суровее: — И ни один несмышлёныш, который ни бум-бум в устройстве мира, мой выбор у меня не отнимет.

Сейчас маякнём твоей матери. — Дед старательно потыкал в телефон. — У нас бывают размолвки, но она там, поди, вся извелась. А утром я провожу тебя до материка. Ты на одной лодке, я на другой. В сауне на гостевой кровати уже постелено. Потом всё дезинфицирую. Вот хирургические маски для тебя.

Дед положил на камень рядом стопку голубых тряпиц, встал и двинулся обратно по тропе.

— Пошли. Раз уж ты здесь, поможешь наколоть дров. Ночами холодно.

— Ты знал, что я приеду, — объявил Торсти. — Откуда?

Телефон он оставил дома, а тотальную слежку Комитет запретил едва ли не первым делом.

Дед пожал плечами.

— Будь всегда готов, вот мой девиз. О твоей пропаже написала мать. Мы особо не общаемся, но такое от родных не таят. Я звякнул старинному приятелю в Фонде, попросил данные о заражениях. Вирусы все меченые, знаешь ли. Об этом помалкивают, но секвенсоры позволяют отследить контакты. Сезон едва начался, поэтому след ты оставил чётче некуда.

Он знал, подумал Торсти, и ему не надо было меня дожидаться. Мог бы сказать маме гораздо раньше, — но хотел, чтобы я приехал.

Надев маску и держась в почтительном отдалении, Торсти дошёл за дедом по тропе до большого дома. Под ногами шептались опавшие листья, они пахли землёй.

Надежда ещё теплилась.

* * *

Они прошли на задворки, к дровяному сараю. Дед набрал охапку чурок, понёс к колоде для рубки, и тут его телефон звякнул. Дед неловко изогнулся, пытаясь достать его из кармана. Торсти хотел было помочь, но опомнился. Выругавшись, старик бросил чурки.

— Твоя мать звонит, — нахмурился он. Ткнул в телефон пальцем и обратил экраном к Торсти. — Наверно, хочет своими глазами увидеть, что с тобой порядок.

С крохотного экранчика глядели родители. Глаза мамы были усталыми, каштановые волосы липли, немытые, к голове. Папа обнимал её за плечи и теребил заплетённую в косицы бороду, как обычно, когда нервничал.

— Торсти, я говорила «не сиди сиднем», не спорю, но я имела в виду другое.

На экране она казалась такой маленькой, такой далёкой, такой непохожей на привычные полноразмерные опто-проекции.

— Всё хорошо, мам. Завтра вернусь.

Он бросил взгляд на деда. Тот держал телефон, крепко зажмурясь.

— Передай… передай деду спасибо от меня, — сказала мама.

— Передам.

— Захвати местного хлеба, — с наигранной бодростью попросил папа. — До скорого.

— Дай-ка мне деда на два слова, — попросила мама.

Торсти кивнул и помахал рукой.

Дед отошёл, прижимая телефон к уху.

— Само собой. Нет, ничуть. Конечно. Держитесь.

Дав отбой, дед протёр телефон спиртовой салфеткой, сунул в карман. Лицевой щиток запотел. Дед шмыгнул носом и протёр пластик рукавом.

— Ладно. Наколем-ка дров.

«Наколем», как же. Трудился один Торсти под насмешливым руководством деда. Топорище при каждом ударе больно отдавало в ладони, а лезвие часто вязло, и приходилось колотить чуркой по колоде, поднимая вместе с топором как огромный неуклюжий молот.

— Нет, нет, — сжалился старик. — Тут есть хитрость.

— Что за хитрость? — пропыхтел Торсти.

На левой ладони вскочил болезненный волдырь. Маска отсырела от дыхания.

— Откалывай с краёв. И руби вдоль волокон, не то выйдет зряшная трата сил. Дерево должно расколоться само. Давай, ну. Попробуй ещё.

Торсти бережно поставил берёзовую чурку на колоду и взмахнул топором. И на этот раз попал как надо, кончиком лезвия. Чурка легко разлетелась надвое. Торсти удивлённо посмотрел на куски.

— Видишь? В наши дни хитрости перезабыты, вот в чём беда.

Торсти взглянул на него. Странно было говорить с человеком в маске, из-под которой видны одни глаза. Дед казался более чужим, чем мама на экране. Какой хитростью пронять тебя, дедушка? В каком направлении идут твои волокна?

— Где ты этому научился? — осторожно спросил он.

— Дай подумать. Во время Большой короны, когда твоя мать под стол пешком ходила. Я не про вирус, понятно, не про Первую пандемию, а про корональный выброс массы, ту солнечную вспышку. Тогда грелись только дровами. Пришлось быстренько выучиться их рубить.

— Как оно было?

Торсти принялся складывать наколотые поленья в кучу. Факты он, конечно, знал. Мощный выброс заряжённых частиц из Солнца хлестанул по магнитному полю Земли и поджарил всю электронику. Но деду вроде бы хотелось об этом поговорить.

Глаза старика затуманились.

— Кошмар, да и только. Спутники падают с неба. Интернета нет. Полгода без электричества. Хуже, чем в пандемию. Во время неё мы хотя бы могли говорить друг с другом. А вот Большая корона всех прочно изолировала. Причём посреди зимы. Люди запасались деревом. Я и посейчас держу про запас слишком много дров. Мои углеродные квоты тают, но когда разок так прижмёт, привычки меняются.

Мне было за сорок, но лишь тогда я уяснил, что значит быть взрослым. Когда отвечаешь за близких, на жизнь смотришь по-другому. В наши дни никто этого не понимает. А после я решил: больше меня не застать врасплох. Прошёл курс первой помощи, купил этот дом, запас консервов на годы. Быть может, я переборщил с опекой, потому твоя мать и выросла такой взбалмошной. Но я делал то, что считал необходимым.

Его маска сморщилась, под ней проступил намёк на улыбку.

— У нас был старый комод из красного дерева, остался от прабабушки. Как-то вечером я отнёс его на задний двор и порубил на куски. Дерева хватило на всю ночь, но твоя бабушка так меня и не простила.

Он вздохнул.

— Но ей понравилось северное сияние. В тот вечер, когда жахнуло, рассиялось так, что держись. Темно — глаз выколи, мы в панике, ищем свечи, а потом она говорит: выгляни на улицу. В городе тьма-тьмущая, а небо переливается всеми цветами радуги. Мы взяли твою мать, вышли и несколько часов оторваться не могли. Она сказала, что в жизни такой красотищи не видела. Смотрела как зачарованная.

Вот чего мне теперь не хватает — её взгляда на вещи. Иногда я вижу зимой полярное сияние, но это всего лишь огни в небе.

Нельзя сказать наверняка, но, скорее всего, её убил этот наш выход наружу. Следом прокатилась волна рака, — выброс повредил ДНК. Мне повезло, так уж карта легла. Не заболела и твоя мать — к тому времени, как она пошла в школу, Фонд выпустил вакцины от рака. А вот бабушка… — Дед глянул в сторону, на беспокойное море за деревьями. — В конце концов она захлебнулась на суше, — закончил он тихо. — Отёк лёгких.

Торсти уставился на деда. О бабушке он знал мало, но её рисунки и картины были развешаны по всему дому — маленькие пейзажи и чудны́е комиксы в стиле манга. В груди вновь поднялся ужас перед чёрной водой котла. Унимая смятение, Торсти с силой рубанул по последней чурке. Она разлетелась надвое, а топор увяз в колоде.

— Вот почему, — сказал дед.

— Что «вот почему»?

— Вот почему я не хочу вакцинироваться. Ни к чему мне видеть будущее. Искусственные интеллекты, космические колонии, деревья Дайсона и всё, о чём думает твоя мать для Комитета перспективного планирования. Огни в небе, и только. Ни к чему мне это.

Он встал.

— Давай-ка отнесём всё это и разведём огонь. Не то застынешь ночью.

* * *

В сауне пахло тёплым сухим деревом. В предбаннике, на низкой лавке, Торсти спал во время прошлых визитов на остров. Стену украшал один из бабушкиных рисунков, тушь и акварель, — вид из окна сауны на море, обрамлённое волнорезами.

— Тебе придётся подождать снаружи, пока я не растоплю печь.

Старик зашёл в саму сауну, с трудом опустился на колени у печи, стал слой за слоем бережно выкладывать растопку, хворост и поленья.

Чтобы не мешать, Торсти спустился к причалу и обратился лицом к морю. Как и предрёк дедушка, поднялся ветер. Деревья на утёсах танцевали, а о волнорезы разбивались тяжёлые волны. Точь-в-точь бабушкин рисунок — окно в прошлое.

Сколь многое умрёт вместе с дедушкой! Умрут целые миры, которых Торсти никогда не знал. Надо отыскать способ, подумал он. Надо взять его с нами в будущее. Если я уеду, я могу больше его не увидеть.

«Огни в небе, и только».

Вот в чём загвоздка, подумал Торсти. Он не видит будущего. А если ему показать?

Он залез в катер, взял из грузового отсека моток прочной верёвки. Потом набрал на берегу пригоршню окатышей и вернулся к сауне. Дед уже выходил, отряхивая руки.

— Ну вот. Подбрось два-три полешка перед сном, и будет тепло и уютно, даже если подует с севера. — В глазах деда стояла печаль. — Жаль, нельзя попариться вместе. Хороший жар пропадает почём зря. — Глянув на Торсти, он нахмурился. — Что такое?

— Хочу тебе кое-что показать, — сказал Торсти. — Пойдём к котлу.

* * *

В закатном свете исполинов котёл казался ещё глубже и мрачней. Торсти медленно дошёл до самого края. Страх всколыхнулся в сердце, будто глубокая вода сжала его холодной рукой.

Он положил моток верёвки на землю, тщательно обвязал один конец вокруг валуна. Потом размахнулся и бросил в котёл первый камень. Тот отскочил от стены и канул в чёрную воду.

— Что ты делаешь?

Торсти швырнул другой камень. На этот раз удачнее: тот попал в спиральную борозду и проехался по дуге прежде, чем упасть.

— Я хочу, чтобы ты отправился со мной, — тихо сказал он. — Помнишь? Котёл может перенести нас куда угодно.

Непроницаемые глаза деда, почти невидимые в сумраке, смотрели на него.

— Давай отправимся в будущее. На тысячу лет вперёд.

Он швырнул следующий камень. Выходило всё лучше: камень описал теперь почти целый виток по бороздам. Ладони вспотели. В голове мелькали картины из симуляций. Крепко сжав их, будто камни в руке, Торсти претворил образы в слова.

— Смотри. — Он жестом попросил деда подойти ближе. — Вот оно. На Земле осталось мало народу. Возможно, ты ещё здесь, на острове, но навестить тебя мы прилетаем с искусственных планет в поясе астероидов, и каждая такая планета отлична и неповторима. У меня могут быть крылья, поскольку я живу на планете с низкой силой тяжести, и для ходьбы мне приходится носить экзоскелет. Мама не просто думает теперь о будущем, она его строит. Папа — координатор разумов, он старается подружить большие коллективные разумы, помогает им найти равновесие между частями и целым. Мы по-прежнему празднуем сезон вакцинации, но теперь это просто семейный ритуал, каким было Рождество.

Он бросил следующий камень. Ещё удачнее: круглый голыш проскользил по канавкам почти до самой воды.

Дед сел на камень, уперев подбородок в ладони, и наблюдал.

— Минул миллион лет. Раз в столетие, во время сезона вакцинации, все слетаются на Землю. С болезнями покончено, и вакцины меметичны: идеи, целые системы мышления, способы бытия, различные типы сознания. Вакцины против отчаяния, войн, страха.

Он посмотрел на бледные октябрьские звёзды.

— В точках Лагранжа открываются червоточины. Прибывают гости. Некоторые на кораблях: крошечные живые споры, несущие разумы в молекулах, которые затем растут в почве и превращаются в тела и сознания. Другие, крупные разумы из тёмной материи или с чёрной дырой в центре, прыгают из соседней галактики. Третьи уже здесь, в виртуальных реальностях внутри бриллиантовых машин, но и они создают себе тела, чтобы навестить Землю и её обитателей, потому что сезон вакцинации, и потому что не хотят забыть, откуда они родом.

Дед подошёл ближе. Всё без толку, подумал Торсти. Дедушка по-прежнему не видит.

Он стиснул зубы, силясь увидеть далёкое-предалёкое будущее, и поднял последний камень.

Дед взял его за руку.

— Торсти, всё хорошо, — сказал он мягко. Под маской таилась улыбка. — Ты славный мальчуган, правда. Я верю, ты видишь всё это. И будешь вершить дела, что мне и не снились. Я это знаю, и мне этого довольно. А теперь пошли. Холодает. Я приготовлю поесть, а завтра отвезу тебя домой.

В голове Торсти отдавался эхом глухой насмешливый голос котла. Мечтай сколько влезет, мальчик. Всё — мираж. Реальна лишь бескрайняя тьма. Твой дед это знает. Всё, всё канет во тьму.

— Нет. Я тебе докажу.

Он вырвал руку и бросил камень. Тот угодил в борозды котла идеально и завертелся по стволу, дребезжа, как шарик в рулетке.

А Торсти прыгнул вслед.

На миг он завис в воздухе, почти касаясь стен котла. Подумалось: может, это и впрямь червоточина? Затем студёная вода метнулась навстречу, достала и сомкнулась над головой.

Плавать он так и не выучился, несмотря на старания родителей, а потому просто вскинул руки и пошёл ко дну. Вода проникла в рот и лёгкие — дышишь, будто в холодном космосе. И тьма наполнила Торсти, и вдруг оказалось, что он пуст — вместилище для самой Вселенной.

Он увидел будущее. Искусственные миры, развешанные вокруг звёзд, что твои жемчужные ожерелья. Червоточины, соединяющие галактики подобно синапсам между нейронами. Потоки тёмной материи, регулирующие движение сверхскоплений, замедляющие расширение вселенной, предотвращающие Большой разрыв, угрожающий оставить каждый протон наедине с самим собой. А затем новые миры, отпочкованные от первого, новые реальности со своими собственными законами, константами и жизнью, лес, растущий из единственного семечка. Мультивселенная, сотканная из разумов, удивления и восторгов, больше не мёртвая, не холодная, просияла внутри.

Вакцина — это мы, подумал он. Мы — вакцина против тьмы.

И тут всё погасло.

* * *

Очнулся Торсти от кашля. Рёбра ныли, как после удара колуном. Вселенная извергалась изо рта миниатюрными большими взрывами сгустков и холодной, солёной жижи.

Наконец Торсти откашлялся. Он продрог, его всего колотило, но он был жив. А теперь разлепил веки и увидел на фоне вечернего неба дедов силуэт.

— Не шевелись.

Старик присел рядом с внуком на корточки. Направил на него камеру телефона, и свет экрана выхватил из темноты дедово лицо. Лицо без маски.

С густой седой шевелюры и чёрной с проседью бороды текло. Он болезненно кривился, морщины были глубже, чем помнилось Торсти, а щёки запали сильнее прежнего.

— Деда, я видел, — прохрипел Торсти.

Лицо дедушки разгладилось.

— Хвала небесам. Глупый, безрассудный мальчишка. А ну как мне не хватило бы сил вытянуть тебя на треклятой верёвке? — Он поднял телефон. — ИИ медицинского центра в Ханко дал хороший прогноз, но мне верилось с трудом. Радуйся, что я ещё помню, как делать искусственное дыхание. Как ты?

Рёбра ломило, но с каждым вдохом Торсти становилось лучше. Промокший до костей, он медленно сел, дрожа на ветру как осиновый лист. Дед закутал Торсти в своё пальто и крепко обнял внука жилистыми руками.

— Я видел в котле… — прошептал Торсти, — …видел будущее. Правда, видел.

Дед отстранился, посмотрел на внука.

— Я верю. Ты тоже, да? Тоже умеешь видеть. А мне было невдомёк. Вот странно.

Голос его был сиплым. Он поднял телефон, кашлянул.

— Ну, теперь будущее увижу и я. Передача подтверждена, чёрт её дери.

— Прости. Я лишил тебя выбора.

Дед вздохнул.

— Ерунда, малыш. Его у меня и не было. Я выбрал давным-давно. Просто не был готов это признать.

Он помог внуку подняться.

— Давай-ка в сауну. Вакцины вакцинами, но так и простыть недолго.

И они спустились по усыпанной хвоей тропе к сауне, к теплу.