Северная граница

1

— Я ходатайствовал о том, чтобы в этом селении постоянно квартировала десятка пехоты. Что ж, не вышло. Наверняка тебе встретятся патрули из Алькавы. Возможно, наткнешься на какой-нибудь отряд покрупнее, они тоже не глухие и не слепые. Тогда действуй по обстановке… Но я бы не хотел, чтобы дело дошло до скандала, понял? Подсотники из Алькавы без единого слова перейдут под твое подчинение, сотники же будут возражать. Ты мой заместитель и находишься на своей территории, но они, со своей стороны, имеют прямое отношение к Алькаве, которой мы подчиняемся. Договориться вам все равно не удастся, так что лучше уступи. Я не намерен снова за тебя объясняться. Если дело дойдет до совместных действий с алькавцами амбиции попридержи. Ты что, Рават, спишь? Слышишь, что я говорю?

Сразу было видно, эта не слишком большая, даже чуть тесная комната принадлежит одинокому мужчине (или одиноким мужчинам) — в ней царил своеобразный порядок, которого не потерпит ни одна женщина. Каждая вещь находилась не там, где ей «полагалось», а так, чтобы быть всегда под рукой. Оловянная кружка стояла рядом с заваленной какими-то шкурами скамьей. Военный плащ и короткая меховая куртка (последней не пользовались с зимы) висели на колышке, вбитом возле самого дверного косяка; естественно, он мешал, но вещи знали свое место, они висели на колышке всегда, и все тут. На сколоченном из простых досок столе, возле каких-то исписанных чернилами страниц, лежали полбуханки черствого черного хлеба и головка сыра, чуть дальше валялся кожаный пояс, к которому был пристегнут кошель. Обнаженный меч явно служил для нарезки сыра, ибо к острию его прилипли крошки. Под столом стояли совершенно новые высокие кожаные сапоги для верховой езды. Свечи хранились в правом сапоге, кремень и трут — в левом. Сквозь приоткрытую дверь виднелась другая комната, которая, судя по всему, служила спальней для двух человек. Точнее говоря, для двух мужчин. Одеяла, которые, очевидно, служили покрывалами, теперь валялись на полу, заменяя коврики. И тем не менее, несмотря на кажущийся беспорядок, достаточно было посетить эти комнаты трижды, чтобы почувствовать себя как дома — все принадлежащие хозяевам предметы всегда ставились, вешались и клались в точности на свои места. Да, это можно было назвать порядком…

Комнаты принадлежали сотнику-коменданту Эрвы, одной из армектанских застав на севере, и его заместителю.

— Эй, Рават, ты спишь? — повторил комендант, высокий и крепкий светловолосый мужчина лет сорока. — Порой я думаю, что тебе и в самом деле пора стать во главе собственного подразделения, вместо того чтобы впустую торчать на посту заместителя.

Хорошо сложенный офицер, лет тридцати с небольшим, среднего роста, оторвал взгляд от окна. На нем была простая кольчуга, на ногах — крепкие сапоги, такие же, как и под столом. Кольчугу покрывала голубая накидка со знаками различия сотника легиона; рукава с белыми, вырезанными треугольными зубцами манжетами, а также нижний край накидки были отделены от общего голубого фона темно-серой полоской почетного гвардейца. И в самом деле, казалось несколько странным, что офицер такого ранга, вместо того чтобы добиваться самостоятельной командной должности, предпочитает торчать в Эрве и довольствоваться низким жалованьем.

— Да не сплю я, Амбеген. Все слышу, — сказал он, проводя рукой по коротким черным волосам. — Амбиции — попридержу. А лучшего заместителя тебе не найти, ибо, кроме этих самых амбиций, недостатков у меня не много…

— Все далеко не так просто, — прервал его комендант. — Знаю, Рават, чего ты боишься. Думаешь, получив командную должность, придется тебе сидеть за частоколом, вместо того чтобы резвиться в степи. Это я понимаю. Но с другой стороны, ты ведь постоянно мучишься, выслушивая мои распоряжения. Ты сам не знаешь, чего хочешь, и в этом все твои проблемы.

Рават прикусил черные усы:

— Сколько дашь людей?

Наступила короткая пауза.

— Тридцать, не больше, — наконец сказал Амбеген, прекрасно зная, что это в два раза меньше, чем нужно. — Выбери самых лучших. Восьми верховых хватит?

Рават потер подбородок:

— Неплохо бы побольше.

— Хорошо, возьми двенадцать. Четверо нужны мне здесь… это даже меньше, чем требуется для патрулей. Ну и кота, само собой, забирай. Мне он для обороны ни к чему, а у тебя будет великолепный разведчик.

Рават снова повернулся к окну. Натянутая на рамы пленка давно полопалась, и солдат во дворе было хорошо видно.

— Гостар и с ним еще четверо обучают новых топорников в Алькаве. Наверное, он останется там насовсем, поскольку у них на сотню тяжеловооруженных всего четверо десятников. Ты подписал ему перевод? Вот именно. Восемь отправились с обозом за одеждой и провизией… Сорок пять в походе… Когда я уйду, солдат у тебя останется двадцать с хвостиком. Если какая-нибудь стая перейдет реку, тебе конец. Не отобьешься.

— Пожалуй.

Они снова замолчали.

Такое впечатление, алерские разведчики глаз с них не сводили. Почти всегда, стоило отряду побольше уйти в поле, ослабленным заставам приходилось отражать ночные атаки на оборонительные валы и частоколы. Недавно едва не пала Алькава, расположенная по соседству главная застава округа. А она ведь раза в три крупнее Эрвы. Лишь благодаря случаю всадники, посланные против большой стаи, вернулись раньше и, нанеся неожиданный удар по осаждавшим, разбили их в пух и прах. Однако из оборонявшей частокол пехоты мало кто остался в живых, помощь прибыла буквально в последний момент. Когда прислали пополнение, новых солдат даже некому было обучать… Именно поэтому Эрва направила туда своего десятника и несколько опытных легионеров. Рават только что вернулся из Алькавы и все еще находился под впечатлением потерь, которые понесло это действительно сильное подразделение.

— Ну так как? — спросил он. — Возьму тридцать человек, и куда мне с ними возвращаться? На пожарище, хоронить трупы? Если останется кого хоронить! Попадетесь Серебряному Племени — с кольев и крестов я, наверное, что-нибудь сниму. Но если придут золотые…

— Золотых остановят частоколы, эти скорее тебя сожрут, подкараулив в поле… Да что ты болтаешь? В чем дело? Идти не хочешь? Деревню уже сожгли, завтра наверняка…

— Идти-то хочу! Но еще я хочу, чтобы мне было куда вернуться. Дай мне всех верховых, шестнадцать человек. Плюс кот. А пехоту оставь, в степи она только мешает.

Амбеген чуть усмехнулся:

— Все сначала, да? Послушай, Рават, ты прекрасный командир, умеешь управлять конницей…

Его заместитель попытался было возмутиться.

— Не перебивай. Для этой войны ты даже чересчур хорош. Ты мечтаешь о мощных атаках, о занятии тылов вражеских войск, о захвате лагерей. И если бы речь шла именно об этом, лучше тебя не найти. Но речь идет об охране нескольких деревень. Мне не нужно, чтобы ты выиграл войну, это невозможно. Я всего-навсего должен помешать пожарам. Перестань! Даже слушать эту чушь не хочу! — неожиданно рявкнул он. — Я не командую конницей, но не хуже тебя представляю, на что она способна, а на что нет! Что с того, что ты их быстро найдешь? Что с того, если быстро отступишь? По стае ты открыто не ударишь, потому что тебя втопчут в землю вместе с твоими шестнадцатью вояками! Нет, ты будешь ходить кругами, тут прикончишь парочку, там десяток и в конце концов вообще отобьешь у них охоту связываться. Но прежде чем это произойдет, еще две деревни превратятся в уголья. А может, и три или четыре, если особенно не повезет. Нет! Возьмешь тридцать человек, в том числе не менее десяти тяжеловооруженных солдат. Этого все равно мало, но у тебя хоть какие-то шансы будут. Твоя задача в том, чтобы найти эту стаю и заставить их вступить в решающую схватку. В единственную схватку, после которой то, что от стаи останется, помчится сломя голову прочь — прочь от деревень, которые ты защищаешь. Если все вы при этом сложите головы — ничего не поделаешь, вам за это платят. Все! Я сказал.

— Топорники нужны для того, чтобы охранять заставы. А чтобы гоняться за алерцами, есть конница.

— Конница ушла в поле два дня назад, и о ней ни слуху ни духу. Так что возьмешь что есть.

— О коннице ни слуху ни духу, потому что ты дал ее…

— Сам знаю, кому я ее дал, Рават.

— Заставы…

— Заставы находятся здесь затем, чтобы защищать деревни, а не самих себя. Я сказал, закончен разговор!

Рават замолчал. Уже два года он поддерживал дружеские отношения со своим командиром и тем не менее знал, когда можно спорить, а когда необходимо послушаться приказа, нравится ему это или нет.

— Сделаю все как положено, — сказал он. — Пошли гонца в Алькаву, может, хотя бы лучников пришлют. Конницы-то у них ровно столько же, что и у нас.

— Ладно.

Рават покачал головой и вышел.

Остановившись посреди двора, он кивнул проходившему неподалеку солдату:

— Подсотника ко мне.

Солдат побежал исполнять приказ.

Рават ждал, размышляя над составом отряда. В Эрве дела обстояли так же, как и в большинстве приграничных укреплений: деление на полусотни или клинья из трех десяток, а в случае более крупных гарнизонов — на состоящие из клиньев или полусотен колонны, было в высшей степени формальным. Пополнение из центральных районов прибывало довольно регулярно, но оно состояло из солдат разных родов войск, не вписывавшихся в жесткие организационные рамки. Устав предусматривал, чтобы половину солдат гарнизона составляли конники, остальную же часть — пешие лучники и тяжеловооруженные щитоносцы-топорники, хотя, конечно, имели место и отступления от этих норм. Пополнение присылалось на основании рапортов, составлявшихся комендантами частей (именно такой рапорт Рават только что отвез в Алькаву, чтобы после утверждения его отправили дальше). Но когда новые солдаты достигали места назначения, данные о потерях, содержавшиеся в рапортах, обычно успевали основательно устареть. Партизанская война, сводившаяся к погоням по степям и лесам, подчинялась иным законам, нежели обычные сражения в поле, где тысячи людей нужно собрать в одинаковые по численности и вооружению отряды. Здесь, у Северной Границы, лучше справлялись сколоченные на скорую руку отряды, и солдаты туда набирались исходя из насущных потребностей. В отношении подбора людей уходящим в поле офицерам предоставлялась полная свобода. Обычная здесь практика. Но иногда и это было невозможно. Рават мог лишь жаловаться на судьбу, по воле которой командование над выходящей в поле конницей получил некто другой (и кто!). Сам Рават в это время отсутствовал в гарнизоне, поэтому сейчас ему выпало командовать отрядом, состоящим в большинстве своем из пехоты. И притом пехоты тяжелой, предназначенной, чтобы наносить сокрушительные удары и оборонять заставы, но совершенно неспособной к долгой гонке по ухабам. Для легкой конницы, даже для пеших лучников, здоровые парни в кирасах, в набедренниках, в полузакрытых шлемах, в кольчужных штанах, усиленных наколенниками, с могучими щитами и тяжелыми топорами… словом, вся эта ходячая груда железа была лишь обузой.

Но что с того? Прав Амбеген: во главе шестнадцати конников можно вести небольшую войну, рассчитанную скорее на изматывание, чем на уничтожение противника. А это означает гибель жителей еще нескольких деревень…

Задумавшись, Рават не сразу заметил приближающегося к нему подсотника. Он поднял голову, когда тот был совсем рядом.

— Собери людей. Всех собери, — сказал Рават, прежде чем офицер успел открыть рот. — Выходим.

Вскоре он уже стоял перед ровным, сомкнутым строем. Сначала конница, потом промежуток в несколько шагов — и пехота.

— Выходим, — коротко сказал он. Все знали, что это означает. Требуется тридцать человек. Сначала — добровольцы.

Конники, для которых однообразные патрули вокруг заставы были утомительными не только физически, но и духовно, все без исключения шагнули вперед. Из пехоты вызвались четверо. Так всегда. Пехотинцам не хочется натирать ноги в форсированных маршах, они предпочитают сидеть за частоколом, играть в кости, изредка возиться с ремонтом укреплений… Рават тщательно отобрал двенадцать конников и, к четырем добровольцам, еще четырнадцать пехотинцев. Поскольку маневренный отряд все равно не получался, он сделал ставку на силу — среди отобранных было аж двенадцать топорников.

— От восьмидесяти до ста голов. Может, больше, — коротко бросил он. Сведения, как обычно, преувеличены, трудно на них полагаться. Сожжено укрепленное селение, мужчин перебили, женщин покалечили, но погибли лишь немногие. Детей пощадили. Я рассказываю об этом, потому что хочу, чтобы вы знали: на этот раз мы выходим на битву, а не на охоту.

Солдаты переглянулись. Из слов сотника следовало, что схватка будет с Серебряным Племенем, а не с Золотым. Серебряные воины обладали некими зачатками совести: грабили и жгли, но убивали без надобности очень редко. Однако они были именно воинами, в то время как Золотые Племена состояли из диких тварей, о которых даже не сказать, что они разумны. Борьба с золотыми была намного проще, поскольку речь шла не более чем об уничтожении стаи кровожадных, но глупых полузверей, не знающих, что такое тактика, план или взаимодействие.

— Если есть вопросы, — сказал Рават, — задавайте сейчас.

Послышался голос Биренеты, высокой, крепкой девушки, обладающей недюжинной силой:

— А яйца им и теперь нельзя резать, господин?

Раздался взрыв смеха. Серебряные алерцы-мужчины обладали чрезвычайно развитыми половыми органами; в свое время Биренета поотрезала у убитых «трофеи» и подвесила целую их связку на частоколе. Сгнив, мясо начало вонять, и тогда Рават запретил подобные развлечения.

— И теперь, — ответил он, стараясь сохранить серьезный вид. Он утихомирил солдат. — Еще вопросы есть?

Еще вопросов не было.

— Хорошо. Мы берем восемь вьючных лошадей. Кроме того, каждый должен иметь при себе запас еды на три дня. Подготовьтесь. Выходим сразу после обеда. Все.

Солдаты начали расходиться. Рават остановил двоих и кивнул в сторону кота, который с обычным презрительным видом разлегся у частокола, вместо того чтобы стоять в строю вместе со всеми, — кот есть кот, ничего не поделаешь. Кот лениво поднялся, подошел. Естественно, несмотря на расстояние, он прекрасно слышал, о чем шла речь.

— Дорлот, твоя задача обычная, — сказал сотник. — Отправляйся пораньше, может даже, прямо сейчас, если не голоден. Иди на юго-восток, к тому сожженному селению, ну, знаешь, громбелардскому, название никак не выговорить. — Он имел в виду деревню, основанную поселенцами из Второй Провинции; редко, но бывало и такое. — Я последую в том же направлении. Возвращайся по собственным следам, и мы найдем друг друга.

Кот стоял неподвижно, глядя на командира желтыми глазами. Потом двинулся прочь, так же как и пришел, лениво. Ни единым словом не подтвердив, что приказ понят. Плавной кошачьей трусцой пересек двор, без каких-либо усилий вскочил на ограду и исчез. Рават слишком давно знал котов, чтобы понимать: весь этот пренебрежительный вид вовсе не означает соответствующего отношения к командиру… Четвероногие мохнатые разведчики были отличными солдатами и прекрасными товарищами по оружию. При необходимости они могли действовать сообща, но лучше всего справлялись с самостоятельными заданиями. Бессмысленно, да и безнадежно пытаться подчинить их обычной военной дисциплине… Еще до того как Дорлот оказался на вершине ограды, Рават перевел взгляд на невысокого худого человека с кривыми ногами всадника. Солдат то вертел в руках, то снова совал в зубы короткую неуклюжую трубку. Несмотря на то что она погасла, вокруг продолжал распространяться отвратительный запах.

— Рест, у тебя на двоих больше, чем положено по уставу, — сказал сотник. — Справишься?

Десятник заморгал и снова вынул изо рта трубку, вытянув руку так, словно хотел подать ее командиру. Рават инстинктивно отшатнулся, но солдат улыбнулся, поняв, что вопрос был шуткой. Сотник шутил редко.

— Раздели людей на тройки, назначь тройников. Ты, Дорваль, займись пехотой. Все то же самое.

Названный Дорвалем детина с медвежьими плечами и широким поясом топорника вытянулся перед ним по стойке «смирно», из-за чего Равату пришлось еще выше задрать голову.

— У тебя люди из двух разных родов войск, но лучше их не смешивай. Пусть тройки будут легкие и тяжелые, так лучше. И тоже назначь главных… Да, и на этот раз никаких женщин. Глупая была затея, больше ее не повторяй. Лучше поставь обеих лучниц в одну тройку, под начало Астата. Легче будет иметь их на виду… Все.

— Слушаемся, господин.

Солдаты не спеша ушли. Рават долго смотрел, как они неторопливо направляются в сторону жилых помещений. Маленький командир конницы выглядел рядом с топорником словно мышь рядом с барсуком. Интересно, откуда берется подобная медлительность, подумал сотник. Новым солдатам она была несвойственна, но постепенно «остывали» все. Ходили не торопясь, говорили медленно, жевали так, словно еда склеивает челюсти, делали все размеренно, без спешки. Но только внутри ограды, за нею от медлительности не оставалось и следа. Словно, пребывая на территории заставы, они берегут силы на потом. До того момента, когда потребуется действовать…

Впрочем, он и сам не исключение.

Стоя посреди двора, он увидел несущую вьюки Биренету. Походка была несколько неуклюжей, ноги лучница ставила пальцами внутрь. Если бы не рост и полнота, она могла бы показаться вполне симпатичной. Правильные черты лица, кудрявые длинные волосы, небрежно связанные в узлы, широкой волной опускаются аж до половины спины.

Легионеров женского пола он недолюбливал, хотя они, как правило, были великолепными лучницами — ибо в войско брали только таких. Иначе кто бы взял настолько неловких и медлительных солдат? На недостаток сил и выносливости обычно закрывали глаза, но взамен требовалось умение всегда попадать «в яблочко». Такое умение Рават не мог не ценить… но все же он отрицательно относился к участию женщин в сражениях. Другое дело — на заставе. Девушки-солдаты, не слишком усердно защищающие собственную невинность, никогда не помешают. Хотя Биренета была хорошим солдатом не только, гм, на заставе… Он вынужден был это признать. Странная женщина, не боящаяся никого и ничего. Ее лишили звания десятника и перевели в Эрву из Алькавы после того, как она врезала собственному командиру щитом по голове, перед этим назвав его трусом. Впрочем, без каких-либо на то оснований. Видимо, у нее был «критический день». Болезненное кровотечение. Солдат…

Однако с присутствием женщин в легких пехотных подразделениях он мирился. Такие, как Биренета, могут быть и топорниками. Но женщина в коннице — нет, этого он не понимал. И в еще больший гнев приводил его тот факт, что, пока он торчал в Алькаве, его конные лучники оказались под началом… именно женщины! Полный наихудших предчувствий, он откровенно опасался за своих людей.

Впрочем, по правде говоря, это были скорее ее люди.

Какие мерзкие мысли. Рават раздраженно зашагал к себе. Достал из сундука пояс с мечом, забрал лук и стрелы, после короткого раздумья прихватил легкое копье. Будучи офицером, он пользовался этим оружием крайне редко. Однако теперь у него так мало конников, что во время атаки еще одна пика лишней не будет. Взял рукавицы и мешок с несколькими мелочами. Второй мешок, пустой, предназначил для провизии. Сверху положил легкий шлем и, бросив туда же плащ, пошел на конюшню выбрать лошадей.

Прежде чем отправиться в путь, они, как велела традиция, поделились друг с другом своими проблемами, каждый изложил свои соображения и претензии, если таковые у него имелись. В походе нет места взаимной неприязни; нельзя брать с собой в Опасное путешествие затаенную злобу или обиду. Армектанцы искренне верили, что Непостижимая Арилора — Военная Судьба — отворачивается от тех, кто, стоя в вооруженном строю, питает к товарищам по оружию скрытую обиду. Времени было мало, но солдаты выкроили несколько минут, чтобы посидеть полуобнаженными в большом обеденном зале, выпить вина, пошутить. Заглянул туда и Рават, словно забыв о своем звании; он стал командиром этих людей, и вскоре ему предстоит распоряжаться их жизнью, однако сейчас старый обычай требовал поравняться с ними и показать, что, несмотря на войну и волю Непостижимой Арилоры, все солдаты равны независимо от степеней и званий. Снимать доспехи он не стал, но с легионерами выпил и даже, решившись на откровенность, пробормотал что-то вполголоса о жгучей тоске по жене, которую не видел уже год. Солдаты оценили этот поступок, поскольку сами, замкнувшись в себе, редко когда демонстрировали какие-либо чувства.

Среди щитоносцев был один громбелардец, крепкий, светловолосый, могучий, как и его топор. Сначала, крайне плохо владея армектанским языком, он не мог понять странных традиций и обычаев. Да и позднее, уже усвоив значительный словарный запас, он не вполне понимал, что ему пытаются объяснить. С точки зрения громбелардца, все обстояло куда проще, чем считали его новые товарищи по оружию. Есть война, и есть смерть собственная или врага. Теперь же ему предлагалось поверить, что военную судьбу и везение можно обернуть против самого себя или же, наоборот, приобрести. Говорили, будто война — это еще одна странная сущность, висящая между миром и Шернью, самая могущественная из всех, ибо даже Шернь ей подчиняется. Мол, война — это нечто живое, бывает злобной, бывает милосердной… Этого громбелардец не в силах был понять. Его смущала и несколько беспокоила символическая нагота солдат перед походом, свидетельствовавшая о чистоте совести и помыслов. Но теперь он сидел вместе с остальными, почесывая широкую волосатую грудь и потягивая вино из кружки. Однажды, пересилив собственные предубеждения, он вдруг заметил, что одновременное обнажение тела и души делает человека странно беззащитным перед товарищами — и тем самым усиливает доверие к ним… У всех собравшихся в зале были какие-то свои проблемы и обиды, которые обычно скрывались, так же как и нагота. Иногда нужно раскрыться. Даже если не веришь в могущество Арилоры…

Перед тем как выехать с заставы, все конники сели посреди двора, касаясь земли руками, чтобы, согласно торжественному обычаю конницы, немного помолчать и мысленно попросить Непостижимую Госпожу — свою Военную Судьбу — о том, чтобы она позволила всегда касаться земли именно так, ладонями, мягко и охотно, но никогда — окровавленным лбом после падения с коня.

За ворота первым выехал Рават. Солдаты двинулись следом. Сначала шла пехота, тяжелая и легкая, потом следовала конница, приноравливаясь к размеренному шагу идущих впереди. Они вышли как на параде, ровными тройками. Лишь когда ворота закрылись, движение стало более непринужденным.

Рават остановил коня, отряд прошел мимо. Зная, что его никто не видит, он позволил себе слегка улыбнуться. Его беспокоил смешанный состав отряда, но это укрепляло дух, боеспособность и выправку солдат. Тяжеловооруженная пехота — в открытых кирасах, с короткими мечами в окованных железом ножнах — несла только свои топоры и небольшие сумки с провиантом. Лучники в наброшенных на кольчуги мундирах выглядели не столь грозно, зато куда более задиристо: ярко серебрятся шлемы, у плеча угрожающе торчат белые оперения стрел. И наконец, конница на горячих гнедых лошадях, в легких чешуйчатых доспехах, покрытых накидками, такими же, как у лучников, с притороченными к седлу копьями, с луками и стрелами в колчанах. Последняя тройка вела вьючных лошадей, груженных неудобными и ненужными в походе щитами тяжелой пехоты. Мелькнули утопающие в голубых прямоугольных полях серебряные звезды Вечной Империи.

Они шли вдоль леса, дальше простиралась степь, но на горизонте маячила все та же темная линия деревьев. Территория северного Армекта напоминала гигантскую шахматную доску: поле, лес, поле, лес, кое-где одинокой шахматной фигуркой — селение или застава, никаких дорог, восток, запад, север, юг, катящийся по небу желтый шар солнца… Лишь в центральном Армекте, на Великих Равнинах, лесов было меньше, зато на юго-востоке, у дартанской границы, простирались безбрежные степи. Однако самые плодородные земли Армекта лежали именно здесь, у границы с Алером. Сначала их некому было защищать… Враждующие армектанские королевства и княжества, даже столь могущественные, как Великое Княжество Рины и Рапы или Королевство Трех Портов, из-за беспрестанных войн с соседями были не в состоянии обеспечить безопасность и покой на своих северных границах. Чтобы заселить пограничье, надо было сначала взять его под полный контроль; без постоянных гарнизонов, которые могли бы защищать деревни, о каких-либо поселениях и думать было нечего. А такую возможность дало только объединение Армекта. Еще до возникновения империи, согласно королевскому указу, поселения в северных землях освобождались от податей на восемь, десять и даже пятнадцать лет в зависимости от близости к границе. Однако защита со стороны армии оставалась слабой и ненадежной, из-за чего на север тек лишь слабый ручеек поселенцев. Впрочем, после возникновения Империи Армект получил соответствующие возможности и нашел средства. Были восстановлены две могучие цитадели, Тор и Ревин, оставшиеся после внутренних армектанских распрей, увеличилось количество застав. Исправленный и дополненный закон гарантировал по истечении срока освобождения от податей невысокие налоги в имперскую казну — урожай с пятой части пахотных земель. Кое-какая имперская собственность была распродана, и на новых владельцев возложили обязанность защищать приобретенные земли — что, впрочем, следует из логики фактов: желающий получать доход из новых источников должен защищать их от алерцев, поскольку пожарища золота не добавляют. Риск, связанный с поселением здесь, уменьшился, условия же были достаточно выгодными для того, чтобы нашлось достаточное количество желающих принять предложение. Земли хватало на всех, каждый обрабатывал ее столько, сколько хотел. Выдавались разрешения на вырубку лесов и вывоз древесины, которой очень не хватало в южном и центральном Армекте, тем более в Громбеларде; причем, будучи более дешевой, древесина эта даже конкурировала с дартанской. Каждый, кто хочет, мог получить охотничью лицензию. Доход от освоения новых земель постепенно начал превосходить потери, которые несла Империя на содержание приграничных гарнизонов.

Однако солдатская служба на севере была очень тяжела, а жизнь в деревнях все еще небезопасна…

Погруженный в размышления, Рават ехал в самом конце отряда. Солдаты шутили, среди тяжеловооруженных пехотинцев то и дело слышался смех. Сотник чуть поторопил коня. Опередив конницу и лучников, вскоре он оказался рядом с Биренетой, которая шла во второй тройке, рядом с громбелардцем. Именно она являлась средоточием смеха. На голове у нее был шлем, и Рават не узнал бы девушку, если бы не услышал голос:

— …Поэтому я и люблю сражаться. Да, по-настоящему люблю. Но бегать по этим степям? Скучно. Вот этой чертовой беготни я не люблю.

— Болтаешь все. За тобой не угнаться.

Шедший сзади Дольтар, самый старый солдат на заставе, плашмя стукнул топором по прикрытому кольчугой мощному заду девушки. Шутка, хотя и не слишком изысканная, чрезвычайно всем понравилась. Солдаты принялись весело колотить друг друга обухами. Строй распался, но Рават не стал прерывать забаву; он и сам был рад, что у легионеров хорошее настроение. Он выдвинулся вперед, не желая своим назойливым присутствием нарушать то, в чем не хотел, да и не мог участвовать. Он услышал, как за его спиной развеселившиеся тяжеловооруженные пехотинцы начали подтрунивать над пешими и конными лучниками:

— Сколько у них этих палок с перьями, ты погляди-ка… Знаешь, я сам видел, они как начнут эти палки швырять, швырять, швырять… А потом раз, попал и убил.

Снова раздался хохот. Смеялись не только те, кто издевался, но и те, над кем насмехались. Как это обычно бывает, солдаты разных родов войск традиционно соперничали между собой: легковооруженные пехотинцы, более ценившиеся в Армекте, склонны были несколько свысока смотреть на «рубак». В гарнизонах дело доходило даже до драк — но лишь иногда… поскольку великаны-топорники с помощью табуретов и лавок быстренько выбивали у лучников дурь из головы. Подобные драки не приветствовались, но за беззлобные колкости никто наказывать не собирался.

— Топорник словно дуб, — тотчас же начал Дольтар, едва утих смех. Топор, щит… Самое то… Идешь, замахнулся — труп, щитом отпихнул, замахнулся — труп! А они от тебя лишь отскакивают, будто от дуба…

— С одной стороны, с другой стороны, — подхватил кто-то из лучников, а ты и в самом деле как дуб: на тебя поссут, а ты пока из своей скорлупы выберешься…

— Я одного такого силача как-то подстрелила себе, — заявила Агатра, не знавшая промаха лучница. — Дуб, топор — это здорово, только вот копье у него коротковато… И мягкое к тому же.

Взрыв хохота заглушил ругательство топорника.

— Ну-ка расскажи? А, Дольтар? — безжалостно приставала Агатра.

Даже Рават улыбнулся.

На ночь они разбили лагерь в маленькой рощице. Быстренько приготовили суп из мяса и фасоли, после чего небольшой костер тут же загасили. Рават назначил часовых и велел всем отдыхать. Он обошел посты, потом присел под деревом.

Блуждать по лесам и степям — только время зря терять. Он знал, что таким образом стаю вряд ли найдешь. Золотые Племена действуют бессмысленно, словно огонь, который, уничтожая все вокруг, бесчинствует до тех пор, пока не будет погашен или не останется без добычи. И точно так же, как находят огонь, можно найти золотую свору — иди себе на дым и отблески пожара… Но Серебряное Племя ведет себя иначе: оно совершает набег на деревню или две, после чего скрывается среди лесов и степей. Ищи ветра в поле. Алерские воины могли таиться в любой роще, ожидая, пока прекратится муравьиная беготня войска. Они могли неожиданно возникнуть в двадцати или тридцати милях дальше. Могли вернуться к оставшимся без защиты заставам. Могли сделать еще что-нибудь. Например, внезапно объявиться в самом центре Армекта. Подобное казалось чудом… и тем не менее когда-то на самом деле случилось. Маленькая серебряная стая пробралась сквозь густую сеть, состоявшую из приграничных сторожевых постов. На ее след не напал ни один из многочисленных конных патрулей. Их не заметили ни жители деревень, ни охотники, ни случайные путешественники… Стая объявилась лишь в окрестностях Рины, в самом центре одного из самых густонаселенных округов Армекта. Никто не знал, что искали там алерцы. Добычи? Крови? И того и другого им в изобилии встречалось по дороге…

И теперь все начиналось точно так же: стая преодолела широкую, но глубокую, с довольно быстрым течением Лезену и незаметно проскользнула между частыми сторожевыми постами. Однако эта стая дала о себе знать почти сразу…

На рассвете, самое позднее перед полуднем, должен появиться Дорлот. Сотник был уверен, что кот успел обежать немалую территорию. Дарлоту вовсе не обязательно было искать стаю, достаточно было напасть на ее след.

Но он мог прибежать ни с чем.

Рават подумал о том, что делать в случае такой неудачи. Идти в Три Селения, как он первоначально и намеревался? Название вводило в заблуждение: там действительно должны были возникнуть когда-то три большие деревни, сгруппированные вокруг маленькой заставы. Однако по ряду причин этого не произошло, и в итоге было возведено лишь одно большое поселение у подножия холма. Оно располагалось к югу от «громбелардской» деревни, которую успела сжечь стая. Если бы алерцы двинулись в глубь Армекта, то вышли бы прямо на Три Селения. Вот только незачем им было двигаться в глубь Армекта…

Рават не знал, что предпринять. В конце концов он решил ждать Дорлота, а если тот вернется ни с чем — отойти дальше к югу, засылая в разные стороны конные патрули. Таким образом он прочешет значительную часть территории. Остальное зависит от военного везения.

Они свернули лагерь еще до рассвета и выехали в том же порядке, что и накануне. Не спеша… Равата начало злить бессмысленное, бесцельное движение в никуда. Не дожидаясь больше Дорлота, он послал в разведку три конных патруля, по два человека в каждом. Поскольку на открытой местности нападения из засады можно было не опасаться, он приказал пехоте сложить багаж и часть оружия на спины вьючных лошадей, у которых несколько поубавилось груза, после того как была съедена часть провизии. Мешки с провиантом и топоры с колчанами весили не слишком много, но сотник прекрасно знал, что после десяти миль ходьбы в доспехах, под палящим солнцем, подобное мнение в корне меняется. Если можно было хоть как-то облегчить участь солдат, Рават это делал. Лошади, шедшие мерным шагом, могли нести несколько больший, чем обычно, груз.

Около полудня они сделали короткий привал и двинулись дальше, но прошли не больше мили, как вдруг…

— Дорлот возвращается, господин! — крикнула зоркая Агатра, показывая куда-то вперед.

Рават прикрыл глаза ладонью, но минуло несколько долгих мгновений, прежде чем он заметил маленькую точку.

— Точно?

— Это он, господин, никто иной. Точно.

Отряд сам собой остановился. Теперь уже все солдаты увидели темную точку.

— Но… — напряженно проговорила Агатра, всматриваясь вдаль. — Он, кажется, ранен… Бежит на трех лапах.

Рават забеспокоился. Лучнице можно было верить, она не раз доказывала свое острое зрение.

— А дальше, за ним? — спросил он. — Никто за ним не гонится?

Девушка молча покачала головой, окидывая взглядом открытую, чуть складчатую поверхность степи. На юге маячила полоска леса.

— Он один, — наконец ответила она.

Отряд следил за медленно двигающейся точкой. Слишком медленно для кота.

— Тяжело ему, — негромко сказал кто-то.

— Рест, давай вперед, — приказал сотник.

Командир конницы сжал коленями бока коня. Мгновение спустя он уже мчался галопом по ровному, поросшему травой полю. Вскоре конь и всадник уменьшились, превратившись в небольшое пятно. Прищурившись, наблюдатели увидели, как пятно и точка встретились, затем слились в единое целое. Потом пятно начало быстро расти, снова превращаясь в коня и всадника. Кот лежал на шее лошади, вцепившись когтями в дугу седла. На нем не было ни кольчуги, ни мундира — коты-разведчики пользовались ими крайне неохотно. Могучие громбелардские гадбы когда-то носили кошачьи кольчужные панцири, но гадбы были воинами, против которых у человека не было шансов, особенно ночью… Дорлот же был тирсом, котом существенно меньших размеров, зато намного более легким и проворным, чем гадбы.

— Что случилось, Дорлот? — спросил сотник, когда кот спрыгнул на землю. — Ты ранен?

— Я был в сожженной деревне, — коротко ответил тот; кошачий голос звучал несколько глуховато и не слишком приятно для уха, напоминая низкое, хрипловатое мурлыканье. — Стая сидит в лесу. — Дорлот объяснил, где именно. — Они послали несколько своих на разведку. — Он коротко описал путь, по которому шли разведчики. — Вдоль Сухого Бора.

Агатра присела и осмотрела раненую лапу.

— Случайность, Агатра, ерунда, — сказал кот. — Обычный шип. Дикие псы загнали меня в кусты.

Бездомные животные были сущим бедствием этих мест. В этом году они реже давали о себе знать, но если алерцы сожгут еще несколько деревень… Голодные дворняги из ниоткуда не появляются.

Рават приказал идти дальше.

— Отдыхай, Дорлот. Сядь на вьючную лошадь.

Агатра взяла кота под лапы и посадила на спину коня. Разведчик тщательно выбрал себе место среди мешков, повернулся в одну, потом в другую сторону. Он любил лежать удобно, даже во время путешествия. Рават, ехавший рядом, молча наблюдал за тем, как устраивается кот.

— Я все сказал, сотник, — промолвил разведчик. — Стая большая, но, чтобы подобраться поближе и пересчитать их, пришлось ждать до ночи. Алерцы не люди, у них есть глаза и уши, которыми они смотрят и слушают. Жаль потраченного времени, лучше было идти следом за их разведчиками. Я поранился о шипы и сидел какое-то время на дереве, псы были крупные, так что я забрался очень высоко. Потом не мог спуститься, хотя они ушли. Когда слез, двинулся обратно — боялся, что вы выйдете прямо на стаю. Но алерские разведчики пошли именно так, как я сказал, — на юг, вдоль края Бора. Не утомляй меня, господин. Отдохнувший разведчик еще пригодится тебе, а вымотавшийся кот ни на что не годен.

Рават кивнул, не обращая внимания на Агатру, которая, нарушив строй, шла рядом с конем Дорлота. Не останавливаясь, то и дело беспокойно поглядывая на командира, не прикажет ли вернуться в строй, она пыталась перевязать пораненную шипом кошачью лапу. Сотник сжал коленями бока коня и выдвинулся вперед, задавая темп. Отряд ускорил ход.

Быстрым маршем они двигались прямо на юг. Рават хорошо знал окрестности и не нуждался ни в каких иных указаниях, кроме тех, которые дал ему Дорлот. Стая намеревалась войти в узкую щель между двумя лесами. Он решил, что проще всего будет преградить ей путь. Однако пришлось сделать крюк, чтобы не наткнуться на возвращающихся алерских разведчиков или на саму стаю. Племя наверняка тронется с места сразу после возвращения патруля; шпионов не посылают затем, чтобы потом ждать, пока принесенные ими сведения утратят свою ценность…

Лес, на краю которого укрылись алерцы, назывался Сухим Бором; стая намеревалась обойти его с запада, видимо опасаясь дозорных из близлежащей Алькавы. Лес простирался на значительное расстояние, выпуская в степь многочисленные «языки». Рават сомневался, что алерские всадники станут продираться через густой и частый Сухой Бор. Скорее он предполагал, что, как и разведчики, они двинутся вдоль его края. Невидимые на фоне леса, сами они прекрасно видели всю равнину, не говоря уже о том, что стая таким образом получала свободу маневра. Рават хотел добраться до Сухого Бора в том месте, которое стая должна будет миновать лишь на следующий день. Ночное сражение ему вовсе ни к чему. Проблема заключалась в том, что он должен прибыть на место еще до наступления ночи. Степь не везде одинакова, а на краю леса могут возникнуть всякие препятствия: овраги, буреломы… Сотник не собирался ввязываться в бой на местности, которой никогда прежде не видел. Ведь если его расчеты не оправдаются, дело может дойти до ночной битвы. Тогда любая яма, любой овражек способны изменить исход боя учитывая значительное численное превосходство и подвижность противника.

Командир легионеров был глубоко убежден, что Серебряное Племя, один раз отправившись в путь, не остановится, пока не дойдет до цели. Алерцы не нуждались во сне, вернее, они спали не так, как существа Шерера. Все, что обитало по ту сторону границы, отдыхало иначе, пребывая в частично бодрствующем состоянии. Заснув, алерский воин мог продолжать выполнять простые действия, например идти или ехать верхом. Также он был способен отчасти контролировать свои поступки, хотя реакция его становилась медленнее и действия были не столь точны, как наяву.

Они миновали небольшое селение. К конным патрулям крестьяне привыкли, но более крупный отряд почти всегда предвещал неприятности. Рават послал в деревню солдата с предупреждением. Обычно после обнаружения стаи в расположенные рядом селения направлялись отряды пехоты, местность же прочесывала только конница. На сей раз крестьянам приходилось рассчитывать только на себя.

Сотник сомневался, что время марша рассчитано им правильно, но быстрее двигаться не мог. Уже сейчас выбранный темп был почти убийственным для пехоты. Рават обеспокоенно поглядывал на тяжеловооруженных солдат. Стояло позднее лето, но солнце, которое здесь, на севере, обычно не слишком докучало, вот уже несколько дней заливало степь своими безжалостными лучами, нагревавшими металл до такой степени, что топорники в своих доспехах чуть ли не поджаривались. Из-под больших шлемов струился пот. Шутки разом прекратились. Сотник видел, что, продолжая двигаться в таком же темпе, он попросту прикончит людей. Если он намеревается получить от тяжеловооруженных пехотинцев хоть какую-то пользу в бою, — а ведь они и есть главная его сила! — нужно срочно что-то придумать.

Рават выбрал лучшего всадника и коротко переговорил с ним. Он хотел выяснить, вернулись ли в стаю алерские разведчики. Вскоре солдат во весь опор мчался к указанному месту.

Чуть позже вернулись (впрочем, с пустыми руками) конные разведчики, которые были посланы еще до полудня, и Рават остановил отряд. Лошади, шедшие шагом рядом с пехотой, почти не устали; куда хуже обстояло дело с конями разведчиков. Не обращая на это внимания, сотник рассадил топорников за спинами всадников, себе же за спину — тут не до церемоний — посадил могучего Дорваля. Приказав сбросить мешки с двух вьючных лошадей, стараясь не показывать своего недовольства, велел садиться верхом полуживым от усталости лучницам. Даже дерзкая Агатра держала язык за зубами, не пытаясь оспорить решение командира, — достаточно было одного взгляда на ее подругу, молоденькую Эльвину. Девушка в любой момент могла упасть в обморок. Она полдня шла наравне с рослыми мужчинами; зачастую, чтобы угнаться за отрядом, Эльвина вынуждена была переходить на бег. Всадники взяли вьючных лошадей под уздцы. Рават, всегда заботившийся о том, чтобы солдаты легкой пехоты, нередко сопровождавшие конницу, умели хоть как-то держаться в седле, мог быть вполне доволен. По крайней мере, лучницы с коней не свалятся.

Лошади тяжелой рысью двинулись вперед. Четверо лучников, схватившись за стремена, бежали рядом. Всадники взяли у них даже мечи и шлемы.

Края леса они достигли перед самым заходом солнца. Солдаты разгрузили и расседлали коней, разобрали свое оружие и улеглись на земле, недалеко от ближайших деревьев. Лишь некоторые успели перекусить, да и то всухомятку. Тем временем Рават послал Дорлота в ту сторону, откуда могла появиться стая, а сам вместе с командирами конницы и пехоты отправился обследовать окрестности. Почти стемнело, когда он вызвал к себе Астата, тройника лучников. Солдат был бледен от смертельной усталости.

— Сейчас пойдешь спать, Астат, — пообещал сотник. — Сегодня на часах будет конница. Но пока слушай, что я тебе скажу. Потом объяснять будет бесполезно, станет совсем темно.

— Слушаю, господин.

— Там, у края леса, есть ров. Впрочем, что это за ров… Всего лишь неглубокая канава, образовавшаяся от дождевой воды, ничего больше. Но для тебя пусть это будет ров. Сейчас возьмешь лучниц и отведешь к краю леса, заляжете прямо напротив. Видишь где? Хорошо. Сражаться будем днем… так я, по крайней мере, думаю. Но если стая доберется сюда быстрее, то бой может случиться ночью. Дорлот нас предупредит. Если все-таки это будет ночь, то твоя задача и задача твоих людей заключается в том, чтобы вы пропустили передовую стражу, а потом послали в стаю столько стрел, сколько удастся. Вскоре взойдет луна, впрочем, ты и сам наблюдал закат. Когда увидишь напротив себя алерцев — стреляй. Больше ни о чем не беспокойся. Понял?

— Так точно, господин.

— Но скорее всего сражаться мы будем днем. Тогда действуй иначе. Отсиживайтесь в кустах до последнего, появитесь лишь тогда, когда племя побежит в твою сторону. Я приказал тебе запомнить то углубление. Оно стаю не остановит, но собьет шаг их животных — воспользуйся этим. Если устроишь суматоху в этой канаве, то, быть может, с помощью своих шести луков сумеешь их каким-то образом задержать. Видишь ли, они могут удрать в лес, а потом устроить нам какой-нибудь сюрприз… Подожди, это еще не все. Я сказал тебе, как я вижу будущий бой, но знай, Астат, я рассчитываю на тебя. Возможно, я буду не в состоянии отдать соответствующие приказы. Однако ты уже не первый раз сражаешься под моим началом, знаешь меня и поймешь, что и как делать, чтобы это совпало с моими намерениями. Начало сражения я представляю себе примерно так… — Он кратко изложил план засады, после чего добавил: — Повторяю, я рассчитываю на тебя. Вопросы есть?

— Нет, господин. Я все понял.

— Собери людей, подготовь оружие — и спать.

— Есть, господин.

Лучник ушел.

Было уже совсем темно. Рават положил руки на плечи своих десятников:

— А вы поняли?

— Так точно, господин. Хороший план.

— Если я погибну, командование принимает Рест. Но только до конца боя, потом всеми командуешь ты, Дорваль. В отряде больше пехоты, чем конницы, и лучше, если командовать будет пехотинец. Все.

Вскоре появился всадник на смертельно уставшем коне. Его остановили часовые, иначе он непременно проехал бы мимо спрятавшегося рядом с лесом отряда. Рават принял рапорт. Разведчик видел возвращавшихся в стаю алерцев-разведчиков. Сам остался незамеченным. Похоже было, что племя доберется до засады не раньше рассвета, хотя оставалась возможность, что стая двинулась в путь еще до возвращения разведчиков. Однако сотник не боялся, что его застигнут врасплох. Милях в полутора от солдат дремал на краю леса мохнатый страж, уши которого, несмотря на неглубокий сон, чутко ловят любой посторонний звук, а желтые глаза готовы вспыхнуть в любой момент. И темнота для них не препятствие.

2

Возвращавшихся на заставу приветствовали с нескрываемым облегчением и радостью. Уже издалека можно было заметить, что отряд не слишком пострадал. Когда тройки одна за другой въехали через ворота на плац, оказалось, что не погиб никто. Кони были страшно измучены, несколько солдат были ранены, но легко. Так или иначе, их раны свидетельствовали о состоявшемся сражении…

Комендант Эрвы появился на плацу, когда отряд, выстроившись в три ровные шеренги, был уже готов к смотру. Командир в звании подсотника соскочил с седла и снял шлем, из-под которого показалось усталое лицо двадцатитрехлетней девушки, не красавицы, но и не дурнушки. Повернувшись к подчиненным, она хрипло крикнула:

— Смирно!

Разговоры стихли. Всадники застыли; лишь изредка кое-кто слегка дергал удила, пытаясь заставить слушаться усталого коня, чующего воду и знакомое стойло.

Приблизившись к сотнику, командир отряда доложилась столь же коротко, сколь и не по-уставному:

— Мы вернулись, комендант. Семеро раненых. Я уничтожила золотую стаю, восемнадцать голов. Перебили всех, не ушел никто.

Как раз в этот момент один из раненых потерял сознание и свалился бы с коня, если бы сбоку не подскочил какой-то лучник.

— Отпусти людей, — приказал Амбеген. — И сразу ко мне.

Девушка повернулась к отряду и отдала несколько команд. Усталые солдаты с трудом спешились. Обернувшись и убедившись, что комендант отошел достаточно далеко, подсотница нацелилась пальцем на одного из десятников:

— Когда я докладываю командованию, мои люди не падают в обморок. Запомни это хорошенько, иначе мгновенно перестанешь быть десятником…

Офицер, который уже вел коня в стойло, вдруг остановился. Внезапно на угрюмом, сером от бессонницы лице появилась какая-то гримаса. Легионер выпустил поводья из руки и быстро подошел к девушке.

— Это люди сотника Равата, а не твои! — бросил он ей шепотом прямо в лицо. — И никто красоваться тебе на потеху не собирается. Помни об этом, ты, сука…

Она в ярости замахнулась. Офицер схватил ее за руку.

— Сейчас отпущу, и можешь ударить… — прошипел он. — Ну, давай. Все смотрят, госпожа, давай бей. Комендант тоже с удовольствием полюбуется.

Она бросила взгляд на Амбегена. Тот действительно глядел в их сторону. Девушка опустила руку.

— Мы еще свидимся в походе… — пообещала она.

После чего повернулась и отошла, прикусив губу. В гневе ее лицо, как ни странно, явно похорошело, из его черт исчезла некая первобытная, но вместе с тем сладострастная хищность. Пожалуй, за этой женщиной лучше всего было наблюдать в бою. Или… когда она с мужчиной?

— Так, и что же за сцену я только что видел? — холодно спросил сотник.

— Это не сцена, а лишь пролог, — тем же тоном ответила она. — Звал, господин?

— Звал, подсотница, поскольку я — комендант этой заставы. И если нужно, буду вызывать тебя по двадцать раз на дню — только затем, чтобы тут же молча отправить обратно.

Она отнеслась к нотации довольно спокойно, даже слегка улыбнулась. И тут же лицо ее неожиданно подурнело.

— Так точно, господин, — сказала она. — Прошу прощения. Я три дня глаз не смыкала.

Он кивнул и жестом пригласил зайти в его кабинет.

— Где Рават? — неожиданно спросила она, едва закрылась дверь. — Еще в Алькаве? Почему здесь так мало солдат?

Видимо, она и в самом деле сильно устала — подсотница славилась тем, что схватывала все происходящее в мгновение ока. Амбеген сел за стол.

— Ушли, — сообщил он.

— Но что случилось? — нервно допытывалась она. — Как это ушли? Рават… с пехотой?

— Конница была с тобой, Тереза! — раздраженно напомнил сотник. — Рават взял тех, кто остался. Успокойся, наконец! Сядь и дождись, пока я все скажу, а потом отправляйся и хорошенько выспись! Не то ты просто невыносима!

Она испытующе смотрела на него. Помолчав, он развел руками.

— Да… я тоже устал, — уже спокойнее признался он. — Садись.

Она повиновалась.

— Что это была за стая? — спросил он. — Только коротко, без прикрас. А тем более без хвастовства.

— Восемнадцать золотых, день пути отсюда на запад. Я преследовала их без остановки, а они все убегали и кружили, и тогда я устроила небольшую облаву. Охоту с загонщиками. Нашла хорошее место…

Она была прекрасным солдатом. Комендант слушал не слишком внимательно, больше думая о ней самой, чем о том, что она говорит. Да, она и в самом деле отлично командовала конницей… Он считал (и имел на то все основания), что в Эрве встретились двое лучших командиров конницы из всех, кто служит у Северной Границы. Для него это огромный козырь… но порой также и проклятие. Эти двое соперничали друг с другом, сами о том не подозревая. Во всяком случае, ни один из них не признался бы.

Однако связывало их только умение командовать конницей. В остальном между ними не было ничего общего. Рават требовал от солдат невозможного, но делал это как-то… изнутри. Он не столько стоял над ними, сколько между ними. Он был одним из них, таким же легионером; солдаты это чувствовали, поэтому они просто не могли и не хотели подорвать его авторитет или лишить должного уважения. Именно уважения, ибо все без исключения воины уважали Равата.

Тереза, напротив, действовала силой. Солдаты ее боялись — и опять-таки уважали, хотелось им того или нет. Амбеген только что был свидетелем происшествия на плацу; он не слышал слов, но видел, что десятник явно оскорбил подсотницу. Просто потому, что слишком устал. Комендант мог дать руку на отсечение, что солдат, как только отоспится, будет жалеть о том, что сказал в порыве гнева. «Бешеная сука» или «злобная шлюха» — так называли ее между собой легионеры. Тереза, в отличие от Равата, не соотносила себя со своими солдатами. Напротив. Она терпеть не могла возражений; на марше, в походе она все делала по-своему, не слушала ничьих советов, выжимала из людей и животных по семь потов, не считалась ни с кем и ни с чем, и ее за это почти ненавидели… Вот только в конце концов оказывалось, что на заставу все вернулись живыми. Падающими с ног от усталости, голодными и измученными, иногда ранеными или просто… избитыми Терезой. Но — живыми.

Война под командованием Равата была опасным, но ярким приключением. Война под командованием Терезы — монотонным, тяжким трудом. Рават искушал судьбу — и выигрывал, добивался блестящих результатов. Тереза судьбу не искушала. Она отдавала ей приказы, словно какому-нибудь десятнику или тройнику в своем отряде. Она держала судьбу за горло, как и каждого из своих подчиненных, держала за горло и била мечом плашмя по спине, пока приказ не исполнялся. В благодарность Тереза награждала пинком и требовала дальнейших усилий. Без лишних дискуссий.

Солдаты это видели — и могли оценить. Хотя порой они чересчур уставали. Как тот десятник на плацу.

— Достаточно, — сказал Амбеген. — Все, что нужно, я знаю. Рават ушел вчера… — Он коротко описал, как обстояли дела. — Ночью вокруг заставы было спокойно, но ближе к утру что-то начало твориться. Ты вернулась как раз вовремя, Тереза.

— Нужно идти за Раватом! — тут же заявила она, словно не слышала коменданта. — С пехотой он не мог далеко отойти… Я догоню его, мы уничтожим стаю и вернемся.

Убеждать было бесполезно. Амбегену пришлось бы повторять каждое слово трижды.

— Нет, — отрезал он. — Твои солдаты свалятся с коней, если им будет с чего сваливаться… Лошадей на замену нет, а те, которых ты привела, почти заезжены.

— Лошадей найдем! А потом можно…

— Нет! — громче повторил он. — Во имя Шерни, ну почему мои подчиненные постоянно пытаются быть умнее меня! Дружеским отношениям здесь не место. Иди спать, Тереза, скоро ночь, ночью ты можешь понадобиться. Все, я сказал!

Он встал.

Тереза не обладала таким чутьем, как Рават, и, как это обычно бывает, не в силах была принять от вышестоящего начальника то, что сама навязывала своим подчиненным. А потому продолжала спорить:

— Я возьму хотя бы человек десять, отберу лучших лошадей. Ведь осталось же еще хоть сколько-то на заставе? Хотя бы несколько?

— Спать.

— Если я отправлюсь сейчас… — повысила голос она.

Он вышел из-за стола и схватил ее за офицерский мундир.

— Еще слово, и я его с тебя сдеру, — предупредил он с яростью, какой она никак не ожидала. — Будешь чистить конюшни или помогать на кухне… Прежде чем в Алькаве рассмотрят твою жалобу, причем сомневаюсь, что исход будет для тебя положительным, пройдет два месяца. Все это время ты будешь убирать конское дерьмо… или готовить, насколько я тебя знаю, нечто примерно такого же вида и запаха… Подумай. И никто не даст тебе резвиться в степи.

Тереза снова похорошела. Вырвавшись, она повернулась и вышла. Дверь хлопнула так, что затряслись стены.

Амбеген чуть было не бросился следом, но сдержался, только скрипнул зубами и сжал кулаки. В разговорах с подчиненными он никогда не прибегал к угрозам, и мысль о том, что его к этому вынудили, злила Амбегена еще больше. Он медленно вернулся к столу, сел, опершись локтями на крышку, и сильно растер лицо.

Он был громбелардцем. Каждый, кто серьезно думал о военной карьере, рано или поздно должен был попасть сюда, на Северную Границу. Империя охватывала весь Шерер и, кроме алерцев, не имела никаких внешних врагов. Служба в провинциях большей частью состояла в патрулировании городских улиц… В Громбеларде гонялись за горными разбойниками, на Просторах морская стража преследовала пиратские корабли, в центральном Армекте порой окружали банду Всадников Равнин… Но настоящая война шла только здесь, и каждый, кто мечтал добиться чего-то большего, нежели звание сотника легиона, должен был провести несколько лет на пограничье. Для армектанца это, возможно, не столь тяжко. Но громбелардцу сначала приходилось выучить невероятно сложный армектанский язык, поскольку Кону — его упрощенной версии, распространенной по всей Вечной Империи, — здесь было недостаточно. Потом еще нужно было вникнуть в удивительные, странные, непонятные, порой противоречащие здравому смыслу обычаи и традиции этого края. К счастью, в войске почти все они касались Непостижимой Госпожи Арилоры — остальные традиции солдат отбрасывал прочь за ненадобностью, переходя из одного мира в другой (ведь война, в понимании армектанца, была «иным миром»!).

Однако сложнее всего было общаться с людьми. С армектанками и армектанцами. Дикий нрав дочерей и сынов Равнин нелегко обуздать. Частые и внезапные вспышки ярости превращали дисциплинированных офицеров и солдат в несносных скандалистов — так что либо кричи на человека, либо бей. Амбеген выбирал первое и верил, что как-то справится, хотя все больше тосковал по добросовестным надежным горцам, которых имел под началом в Громбеларде. С этими же… лучницами он вообще не знал, что делать.

Впрочем, были у этих солдат и достоинства. Как и у трудных для понимания армектанских обычаев имелись свои положительные стороны. К примеру, никто никогда не напоминал Амбегену о его происхождении, хотя всюду в Армекте Громбелард презирали… В глазах армектанцев солдат есть солдат, и никто больше. Прежде он мог быть крестьянином или князем… Но как только человек становился легионером, прежние его регалии уходили в прошлое. Воинское звание, занимаемая должность, проявленные в бою трусость или мужество — только это имело значение.

Вернувшись к себе, Тереза назло Амбегену решила, что спать ей вовсе не хочется. Она бродила по небольшим, захламленным комнатам, словно разъяренный зверь. Подсотник пеших лучников, хороший товарищ, который ей нравился и с которым она иногда спала, не дождался ответа ни на приветствие, ни на попытку завязать разговор. Наконец, подобающим образом оценив ее настроение, он встал с койки, на которой лежал, надел сапоги и вышел, за что она была ему крайне благодарна.

В деревянной кружке Тереза обнаружила вонючие мужские портянки и, окончательно взбесившись, растоптала кружку в щепки. Иногда подобным обществом она бывала сыта по горло. На заставе не предусматривалось особых удобств ни для солдат, ни для офицеров; все подсотники занимали две небольшие комнаты, из которых одна служила спальней. Никому не мешало, что женщина живет и спит вместе с мужчинами. Нагота и все связанное с телом считалось в Армекте чем-то вполне нормальным. Впрочем, даже если бы дела обстояли иначе, поступающая в легион девушка должна была знать, что к ней будут относиться как к любому другому солдату, что она не получит меньше еды, чем мужчина, но и лишней воды для мытья ей не выделят — одним словом, не будет ни особых привилегий, ни дополнительных обязанностей. То, что при наборе недоброжелательно поглядывали на замужних и девственниц, — дело другое… Тереза спокойно жила с другими подсотниками, кое с кем делила постель — все это ее нисколько не злило. Просто иногда ей хотелось побыть одной. И иметь что-то свое собственное (ту же деревянную кружку), которым не будут пользоваться эти свиньи. Особо общительной ее нельзя было назвать. Ей досаждали любой шум, гам и даже, случалось, обычные разговоры.

Тереза еще немного походила по комнате, потом отстегнула пояс с мечом, сняла мундир, за ним кольчугу, наконец, подстежку и рубашку. Так же она поступила с юбкой, полотняными чулками и сапогами, разбросав все вокруг. У нее были крепкие икры, сильные ноги и округлые, но небольшие бедра. Тереза немного постояла, почти бездумно почесывая влажные черные волосы между ногами, потом поскребла под мышкой. Она была грязная и потная, у нее все свербело, и она мечтала о приличной бане. Однако усталость взяла свое, и она отложила мытье на вечер. Нашла свежую рубашку и, надев ее, устроилась на неудобной койке, скрестив ноги, положив руки на колени и опершись спиной и головой о стену. Нахмурившись и прикусив губу, она погрузилась в размышления.

На такой заставе, как Эрва, хватало места всего лишь для пяти офицеров. Кроме коменданта — заместитель с жалованьем подсотника (даже если он сотник, как Рават) плюс трое подсотников, приписанных к подразделениям конницы, щитоносцев и пеших лучников. Кто-то из этих троих всегда являлся номинальным командиром — в зависимости от того, к какому роду войск принадлежит заместитель коменданта. Если к коннице, то он, как правило, брал в поход конных лучников. Подсотник, формально командующий конницей, даже если его и сопровождал, мало что мог поделать. Но обычно этот несчастный оставался на заставе, командуя какой-нибудь дюжиной всадников, необходимых для постоянной патрульной службы… Неблагодарная, собачья работа.

Заместителем Амбегена являлся Рават. А она была как раз таким бесполезным командиром легкой конницы.

Тереза терпеть не могла Равата. Она мечтала о сокрушительном поражении, понесенном этим высокомерным, самоуверенным дурнем, который не замечал в ней ни превосходного солдата, ни товарища по службе, ни женщины, ни… Он вообще ее не замечал! Казалось, для него она всего лишь воздух, притом воздух дурнопахнущий, ибо Рават избегал ее как только мог! Вот бы он, наконец, проиграл какое-нибудь из своих сражений, понес бессмысленные потери, а потом вернулся, чтобы рассказать, как его взгрели! Тереза погрузилась в мечты, представляя себе это мгновение. Она мысленно подбирала слова, к которым ему пришлось бы прибегнуть при составлении рапорта, и где-то внизу живота возникло горячее, сильное чувство блаженства, граничащего со сладострастием. Вот бы он проиграл… оказался побежденным! Побитым, униженным…

Но ведь… Нет, только не сейчас! Не сейчас, ради Шерни! Не сейчас!

Она забрала с заставы больше людей, чем нужно. Обрадованная редкой возможностью самостоятельно покомандовать в поле, Тереза взяла не только своих тридцать человек, но и часть резерва. Амбеген, правда, не возражал. После трепки, полученной при осаде Алькавы, Серебряные Племена сидели тихо. Ничто не предвещало, что границу перейдет столь сильная серебряная стая. И тем не менее — перешла! И Рават выехал в поле, забрав с собой пехоту. Пехоту! Конницы не было, поскольку ее увела Тереза… Если Рават проиграет, ей придется взять вину на себя. Славы ему не убудет, он спокойно доложит о проигранном сражении, время от времени поглядывая на нее. Ни словом не обмолвится о том, что она забрала с собой в два раза больше конников, чем обычно. Расскажет об ошибках, которые совершил, пытаясь организовать взаимодействие трех родов войск, совершенно не подходящих друг к другу в условиях партизанской войны… Потом снова посмотрит на нее… и, может, одобрительно кивнет, узнав, что во главе всего пятидесяти всадников, ловко и умело, без потерь со своей стороны она разгромила отряд из целых восемнадцати золотых алерцев…

— А-а-а!.. — негромко выдавила она охрипшим от команд голосом, прикрывая глаза. — А-а-а!..

Ударилась затылком о стену.

— А-а-а-а-а!

3

Дорлот появился, когда солнце уже выглянуло из-за леса. Кот бежал, но явно не сломя голову.

— Времени у нас много, — объяснил он сотнику. — Я отправился в путь еще до рассвета и шел до тех пор, пока их не увидел. Сейчас они милях в двух от нас. В полумиле отсюда степь врезается в лес наподобие языка. Однако, даже если они пойдут по прямой, мы все равно успеем подготовиться.

— Передовой отряд?

— Ничего подобного нет.

Этого Рават не ожидал. Он рассчитывал сначала уничтожить передовой отряд из десятка или даже больше наездников — не такая уж сложная задача, поскольку в его распоряжении было восемнадцать конных и пеших лучников. Известие о том, что Серебряное Племя не выставило передовой стражи, было несколько тревожным. Подобных вещей серебряные воины не допускали.

— Ты уверен? — спросил он, хотя мог и не спрашивать.

Естественно, кот был уверен — а потому обиделся.

— Ну хорошо, — раздраженно сказал сотник. — Подготовь топорников. Потом иди к лучникам Астата и сиди вместе с ними. Все.

Дорлот ушел, храня надменное молчание. Командование таким солдатом требовало немалого самообладания — и на самом деле, не каждый командир на это способен. Некоторые в голос возражали против котов-разведчиков, хоть те и приносили немалую пользу. Из всех офицеров Эрвы лишь он один охотно брал с собой Дорлота. Однако бывали мгновения, когда он искренне об этом жалел…

Передового отряда нет… Планы менять уже поздно, впрочем, трудно отказаться от боя лишь из-за того, что враг пренебрег выдвижением авангарда. Рават терпеливо выжидал, пока стая покажется возле лесистого мыса, который Дорлот назвал «краем языка».

Наконец он дождался.

— По коням, — бросил он через плечо стоявшим за его спиной и укрывшимся среди деревьев солдатам. — Но без суеты, — добавил он, поскольку преждевременное появление кого-либо из легионеров могло разрушить весь план. — Пока ждем, спокойно.

Стая довольно быстро перемещалась вдоль края леса. Рават напряженно ждал, пока алерцы минуют то место, где притаились топорники. Когда стая прошла мимо, не заметив ничего подозрительного, он облегченно вздохнул. Он отчетливо видел силуэты наездников и несших их невероятных существ, которых трудно было даже назвать животными… Когда племя оказалось рядом с укрытием Астата, Рават снова задержал дыхание. И опять — не заметили!

Стая насчитывала девяносто, а может, и сто наездников. Предварительные расчеты, сделанные еще на заставе, в точности подтвердились.

«Давай! — мысленно произнес сотник. — Дорваль, парень, давай, ну!»

Десятник не подвел. Рават ударил кулаком по бедру, увидев, как в двухстах шагах за спинами алерцев среди деревьев появляются прикрытые щитами силуэты тяжеловооруженных пехотинцев, быстро выстраивающихся в ровные ряды. Их тоже не заметили! Мгновение — и вдоль края леса прокатился могучий рев бросившихся следом за стаей топорников. Нападение оказалось куда более внезапным, чем рассчитывал Рават, поскольку стая уже миновала укрытие пеших лучников, напротив которого он собирался сразиться с алерцами. Астату теперь придется немного передвинуть своих людей… Но боевой клич пехоты раздался как раз вовремя; у десятника тяжеловооруженных пехотинцев была голова на плечах!

Стая поспешно меняла фронт, одновременно пытаясь развернуть фланг в сторону степи. Должно быть, алерцы не верили своим глазам: чтобы атаковать таким малым количеством людей, нужно быть подлинным безумцем! Удары тяжелой пехоты алерцы обычно принимали на месте, предварительно спешившись, но сейчас расклад сил был настолько неравным! Не тратя времени на особые приготовления, племя самоуверенно двинулось в контратаку. Самые сокровенные желания Равата воплощались в действительность. Сотник опустил копье.

— Марш! Рысью — марш!

Больше команд не потребовалось. Они выдвинулись на край леса ровно, деловито, быстро и сформировали двойную шеренгу, обращенную к стае. Солдаты на описывающем дугу фланге пустили коней рысью; те, кто был ближе к лесу, шли медленнее, пока все не выровнялись. Послышался клич бросающейся в атаку легкой пехоты — протяжный, постепенно нарастающий, вздымающийся волнами. Приученные к езде в строю, лошади ступали бок о бок.

Контратака алерцев против топорников распалась еще в самом начале: несколько наездников не заметили или не услышали новой опасности и продолжали мчаться к тяжеловооруженным пехотинцам, в то время как другие сдерживали своих уродливых «коней», выкрикивали какие-то приказы, а последние ряды снова меняли фронт, выстраиваясь против мчащейся на них армектанской конницы, — и все вместе лихорадочно пытались перестроиться для обороны от неожиданной двусторонней атаки. Наступило неизбежное замешательство, которое все нарастало, превосходя самые смелые ожидания Равата! Одно из верховых животных алерцев, очевидно, упало, ибо в центре стаи возник беспомощный, спутанный клубок… Рават пустил своих всадников галопом. Еще недавно он мысленно умолял топорников появиться на равнине вовремя, но теперь основной расчет был на Астата — Рават надеялся, что тройник сориентируется в постоянно меняющейся обстановке и забудет о приказах. Лучшего случая не представится! Клубящаяся перед самыми носами лучников толчея представляла собой самую идеальную цель в мире! Несколько стрел и…

Астат понял, что надо делать. Мчащийся во главе конницы Рават не мог заметить мелькающих стрел, но увидел алерских животных, мечущихся и сбрасывающих воинов на землю. С края леса летела стрела за стрелой, и все попадали в цель, а иначе и быть не могло! Стая окончательно превратилась в беспорядочный клубок, и тогда с двух сторон, почти одновременно, ударили топорники Дорваля и конники Равата!

Прошло совсем немного времени с того момента, когда тяжеловооруженные пехотинцы вышли на равнину, и до мгновения, когда вместе с атакующей конницей они ударили по врагу. Топорникам нужно было пробежать двести шагов, а конникам — самое большее пятьсот. Совершить за это время два разворота и умело разделить силы на два фронта стая явно не успела бы, ибо это превосходило возможности самых обученных войск мира. Использовать численное превосходство алерцы тоже не смогли: их воины метались беспорядочной толпой, пронзаемые стрелами лучников Астата. Атакуемая со всех сторон стая почти не сопротивлялась. Острия армектанских копий смели с «коней» нескольких наездников, отчаянно пытавшихся перейти в контрнаступление, после чего вонзились в беспомощную толпу.

Разогнавшиеся армектанские кони, более тяжелые и сильные, чем алерские животные, легко опрокинули первые ряды. С другой стороны топорники, оставив за спиной изрубленные трупы нескольких алерцев, слишком поздно отказавшихся от контратаки, снова сомкнули треугольный строй и били теперь как в барабаны, разбивая верховым животным головы, дробя топорами колени и бедра наездников, отталкивая большими щитами ревущую толпу раненых и охваченных паникой алерцев. В этой толпе бессмысленно гибли те, кто еще мог и хотел оказывать сопротивление.

В отличие от конных лучников Равата, самым большим козырем которых была внезапность удара, сила натиска топорников не ослабевала. Слабые копья алерцев не могли справиться с крепкими щитами и толстым железом нагрудников. Бывало, что тяжеловооруженные пехотинцы терпели поражение от подвижных и ловких серебряных воинов, но лишь тогда, когда те могли использовать эту подвижность и ловкость. Не имея времени и места, чтобы отыскать слабину закованных в доспехи людей, алерцы безнадежно пытались остановить сокрушающую их железную стену, тыча в нее почти вслепую своим примитивным оружием, но всюду встречали лишь щиты, кирасы или тяжелые, большие шлемы, почти полностью скрывающие лица противников.

Рават и его конники, с легкостью уничтожив фланги, теперь отчаянно рубили мечами — сдерживать врага становилось все труднее, и им пришлось перейти от атаки к обороне. Топорники продолжали двигаться вперед, хотя уже медленнее, поскольку сопротивление возрастало, а убитые и раненые воины (тем более искалеченные, беспомощно мечущиеся животные) затрудняли доступ к следующим рядам.

Исход сражения решили лучники.

Численное превосходство алерцев было подавляющим. Потеряв убитыми и ранеными без малого половину воинов, стая все еще вдвое превосходила числом атакующих. Из-за самой массы сражающихся раздавить их одним ударом было невозможно. Однако те, кто застрял в середине, понятия не имели о том, какие силы их громят. Пока воины с флангов, вынужденные защищать свою жизнь, кое-как сдерживали натиск врага, те, кто был в середине, все так же видели лишь гибнущих от стрел товарищей. Раненые стрелами верховые животные метались как бешеные, делая суматоху просто невообразимой. Стрелы продолжали лететь одна за другой — невероятно быстро, непрерывно; могло показаться, что невидимых лучников не шесть, а шестьдесят.

Наконец зажатые между армектанской конницей и топорниками алерцы брызнули в разные стороны, стремясь вырваться из вражеских клещей. Часть бросилась в сторону степи, другие рванулись к деревьям. Получив свободу движений, серебряные воины легко могли обойти с флангов короткие линии легионеров, и ситуация стала бы диаметрально противоположной. Однако ни один из алерских командиров не был властен над ходом сражения, а ведь нужно было правильно распределить силы, показать, кто и где должен нанести удар. Это могло произойти в лучшем случае стихийно, но для таких маневров требовалось прекрасно организованное войско, состоящее из обученных солдат, которые способны оценивать обстановку и принимать самостоятельные решения.

Алерская стая не отвечала ни одному из этих условий. Воины самым настоящим образом удирали и не услышали бы никаких приказов, даже если бы было кому их отдавать. Тем не менее сидевший в кустах Астат не собирался перегибать палку. Стая была разбита, и, учитывая недостаток сил, не имело смысла вынуждать недобитых алерцев к дальнейшей отчаянной обороне. Поэтому командир лучников поспешно убрал своих людей с дороги бегущего врага. Отодвинув солдат чуть в сторону, он предоставил разбираться с остатками стаи топорникам и коннице, сам же выставил чуть дальше, в глуби леса, двоих лучников — как подстраховку на случай, если алерцы вздумают вернуться на поле боя. Лишившись прекрасной мишени, каковой являлась сбившаяся в клубок середина стаи, Астат сменил тактику: вместо множества выпускаемых наугад, лишь бы быстрее, стрел с края леса полетели одиночные стрелы, тщательно нацеленные на одиночные мишени. На землю рухнул первый бегущий по степи воин, за ним второй и третий; на этом фоне раздавалось болезненное, жуткое кваканье раненых алерских животных. Прикончив таким образом нескольких беглецов, лучники перестали стрелять — не было смысла. Стрелы заканчивались, да и следовало сохранить хотя бы несколько — на всякий случай.

Подавив остатки сопротивления, щитоносцы и конники завершили побоище, разрубая топорами головы обезумевшим от боли животным, закалывая мечами или пришпиливая к земле копьями не способных защищаться воинов. Умолкли стоны и вопли, замерли последние судорожные движения. Поле боя было мертво.

Лучники вышли из леса, но «мужскую» тройку Астат тут же вернул на прежнее место — охранять отряд. Рават это заметил и, успокоившись, приказал собрать раненых и убитых легионеров. Он соскочил с седла и устало двинулся по полю боя. Работа тяжеловооруженных пехотинцев повергла его в неподдельное изумление, хотя в жизни ему довелось повидать всякое. Однако топорники редко бывали под его началом. Он отдавал себе отчет в том, сколь значительна сила ударов тяжелой пехоты, и все же одно дело — отдавать себе отчет, и совсем другое — видеть собственными глазами… Землю усеивали изрубленные трупы. Многих воинов прикончили вместе с верховыми животными, и мертвые всадники все еще «сидели» на спинах «коней». У многих трупов не хватало рук или ног. Голова одного алерца была разрублена ровно пополам топор остановился лишь на уровне шеи.

Осмотрев работу тяжеловооруженных пехотинцев, сотник перевел взгляд туда, где из тел торчали во все стороны украшенные белым оперением стрелы. Большинство алерцев, в которых попали легкие, не обладающие большой силой стрелы, нужно было добить, но в тесноте раненый всадник создавал больше замешательства, нежели труп… Не число убитых, но именно всеобщая суматоха предопределила исход битвы.

Рават покачал головой. Он никогда не хвалил солдат за то, что они исполняют свои обязанности, делают работу, за которую им платят. Не стал он делать этого и сейчас. Однако он задержал свой взгляд на Астате… и худощавый лучник, казалось, вырос от одного этого взгляда, чувствуя искреннее восхищение, признание и уважение командира.

Около тройника стояла пятнадцатилетняя Эльвина. Это был ее первый бой, и вообще, она впервые в жизни видела алерцев… Девушка послала в толпу немало стрел, и теперь ей довелось вблизи увидеть тех, в кого попали ее стрелы. Эльвина была потрясена. Рават уже успел забыть, какое впечатление производят на человека — и, пожалуй, на любое шерерское создание существа с той стороны границы. От трупов воинов и животных веяло почти осязаемой чуждостью.

Сглотнув слюну, девушка посмотрела на лежащего у ее ног алерского «коня»; судя по ее лицу, ничто на свете сейчас не заставило бы ее дотронуться до существа, на которое она сейчас смотрела. Животное размерами поменьше лошади было покрыто мягкими, нитевидными черно-серыми волосами, похожими на плесень. Копыт не было, ноги напоминали скорее собачьи лапы, только странно утолщенные на концах, корявые и бесформенные, со множеством дополнительных суставов; сотник знал, что некоторые из них блокируются или приходят в движение в зависимости от скорости бега животного, а также местности, по которой оно идет. Холка поднималась намного выше зада, так что очертаниями животное несколько напоминало зубра. Оскаленные зубы, между которыми сочилась желтая, подкрашенная кровью пена, ничем не напоминали зубы травоядного, но и клыками хищника они тоже быть не могли. Разбитая топором голова была начисто лишена чего-либо хотя бы отдаленно напоминающего уши. Глаза, расположенные между двойными толстыми складками кожи, торчали в каком-то бело-розовом студне, отчего казалось, что они могут вытечь при любом движении головы. Однако самым жутким и, в некотором смысле, зловещим был вид самих глазных яблок. Это были человеческие глаза. Самые настоящие человеческие глаза. Голубого цвета. Отличий не было никаких.

Девушку стошнило. Рават сделал вид, что не заметил.

— Они очень выносливы и подвижны, но не слишком быстры, хотя могут долго бежать, — сказал он, подходя. — Движутся тише, чем кони, и в лесу чувствуют себя лучше. Для атаки они малопригодны — слишком слабые и легкие, к тому же непослушные. Алерцы называют их «фехсф» или что-то вроде того, слишком трудно воспроизвести… Мы называем их «вехфеты». Ты хорошо себя показала, лучница, — добавил он, поворачиваясь. — Я очень тобой доволен.

Он отступал от собственных принципов, но девушка нуждалась в поддержке.

На краю леса уложили шестерых убитых. Чуть поодаль перевязывали раненых. Больше всего пострадала конница, щитоносцы оказались более защищенными от алерских дротиков. Хотя у серебряных воинов имелось и кое-какое армектанское оружие. Трофейное, естественно…

Биренета и Дольтар вели под руки громбелардца. Шлема на нем не было, его сорвали в бою. С залитого кровью лица смотрел лишь один глаз, нос был сломан и разодран, лоб глубоко рассечен. С виска свисал лоскут живой кожи. Топорника посадили среди остальных раненых. Похоже, он не чувствовал боли, глядя вокруг уцелевшим глазом и словно спрашивая, что случилось, кто он такой и где находится. Однако больше всего пострадал один из конников гладкое острие алерского дротика пробило кольчугу и вонзилось в живот, после чего древко сломалось. Рават разбирался в ранах… впрочем, особые знания тут не требовались. Легионер — не слишком красивый, всегда немного мрачный молодой парень — умирал. Рават бывал с ним во многих походах. Он сел рядом, взял солдата за руку и отеческим движением взъерошил ему волосы.

— Моего коня, господин… добили? Он мучился… Добили?

— Добили.

— Это хорошо, господин. Хороший конь. Хороший солдат, господин… легионер. Не нужно, чтобы он мучился. Правда, господин?

— Он уже не мучится, сынок… Спи.

Солдат закрыл глаза, сжал ладонь командира — и умер.

Рават еще раз взъерошил ему волосы и встал.

С побоища доносились возгласы и смех солдат. Рават увидел двоих топорников, вытаскивающих из-под трупов раненую алерку. Серебряные Племена брали с собой в походы самок. Это было связано с какой-то традицией… собственно, истинных причин никто не знал, ходили лишь всевозможные догадки. Достаточно того, что каждая отправлявшаяся в набег стая брала с собой алерку. Одну, иногда двух.

Внешне самка несколько отличалась от обычных воинов. У нее была более светлая кожа, желто-коричневая, на лице почти полностью желтая. Кроме этого, особой разницы не было. Голова и лицо на первый взгляд имели очень много человеческих черт. В мертвом состоянии алерки были не так уж и уродливы… Их лица отличались широко расставленными глазами и удлиненной формой; неподвижные, они не вызывали отвращения. Однако кожа скрывала мышцы, действовавшие совершенно иначе, чем человеческие, и мимика алерки была до такой степени чуждой, что попросту отталкивала, приводя в ужас. Более того, эта чуждость как будто разрушала весь установившийся порядок вещей, вызывала приступ почти неудержимой ненависти и гнева, в голову нормального человека приходила единственная мысль: убить! Уничтожение, превращение этого лица в ничто — единственный способ хоть как-то восстановить равновесие.

Солдаты разглядывали добычу. Алерка металась в тяжелых руках топорников, подвижные тонкие губы складывались в невероятные гримасы, обнажая очень мелкие, разной формы зубы. С длинного, буро-красного языка в огромных количествах стекала слюна, у алерцев это было проявлением страха. Существо что-то выло и кричало на своем гортанном, непонятном языке. Вконец разозленный рослый топорник вырвал алерку из рук товарища, после чего, не отпуская худую, снабженную вторым локтем руку, развернулся вокруг собственной оси, раскрутил тело над головой и со всей силы ударил о землю. Ошеломленная ударом и болью, самка беспомощно корчилась, словно муха без крыльев и половины ног. Выломанная из сустава, размозженная в нескольких местах рука выглядела так, будто ее прицепили к совершенно неподходящему телу.

— Убить эту тварь! — приказал Рават. — Приготовиться к маршу!

Но солдаты еще развлекались. Им хотелось показать Эльвине, как выглядит «алерская девушка», как будто бледная, все еще сражающаяся с тошнотой лучница испытывала хоть какое-то желание разглядывать новое, на этот раз живое чудовище. Самку перевернули на спину, содрали с нее остатки кожаной одежды, обнажив три пары торчащих, словно камешки, сосков, которые венчали плоские, расположенные рядом друг с другом груди.

— Кончайте! — повторил сотник.

Подошли Биренета и Дольтар.

— Все! — рявкнула женщина. — Конец забаве!

Растолкав солдат, она наклонилась, схватила алерку за горло и поволокла, как тряпичную куклу, в сторону леса. Дольтар тремя ударами топора отрубил невысокую ветку. Биренета схватила в два раза меньшую ростом, все еще оглушенную, слабо сопротивлявшуюся алерку за шею и между ног, после чего насадила ее животом на торчащий из ствола обломок. Окровавленные щепки вышли из спины. Алым потоком хлынула кровь, отказали мышцы, удерживавшие мочу. Насаженная, словно червяк на палочку, самка пронзительно выла, судорожно сжимая рукой торчащий из тела сук; другая рука, сломанная, безжизненно висела, подергиваясь в ритме судорог. Постепенно судороги ослабли. На землю обильно хлынула кровь. Хриплое, неразборчивое кваканье было единственным признаком того, что алерка еще не сдохла.

— Ладно, хватит! — снова повторил Рават. — Выходим!

Он не увлекался подобными забавами, но не видел причин, по которым следовало бы запретить это солдатам. Однако сейчас время поджимало. Продолжать сидеть посреди побоища было неразумно; где-то в лесу, да и в степи тоже, еще блуждают недобитые остатки стаи… Поэтому сотника так раздражало временное ослабление дисциплины, — впрочем, подобное поведение свойственно воинам после победоносного сражения. Он направился к своему коню — и увидел Дорлота. Кот сломя голову мчался вдоль края леса.

— Что такое… — начал Рават.

— Передовой отряд! — завопил кот.

Сотник замолчал.

— Не было… передового отряда! Вернее, был! — Мурлыкающий голос усталого разведчика звучал еще более неразборчиво, чем обычно. — Тысяча… не знаю сколько!

— Какой еще передовой отряд? — раздраженно спросил Рават.

— Этот! — снова завопил кот. — Это и есть передовой отряд! Далеко выдвинувшийся, потому что… ну не знаю почему! Мы уничтожили передовой отряд, командир! Стая сейчас будет здесь!

Сбежались солдаты.

— Что ты говоришь, Дорлот? — пробормотал сотник; его редко можно было застать врасплох, но сейчас был именно такой случай.

— Алерцы всего в миле отсюда! Сейчас они будут здесь, они встретили тех, кто ушел живым от нас… Тысяча, несколько тысяч… Не знаю сколько, господин. Армия! — захлебывался кот.

Солдаты без команды бросились собирать пожитки. Легкораненых посадили на свободных лошадей, других брали под руки и тащили. Уже не было и речи о том, чтобы забрать погибших. Рават позвал Дорваля и Астата, быстро отдал необходимые распоряжения. То, что сказал кот, не умещалось в голове. Никто никогда не видел стаи крупнее чем в сто, самое большее сто пятьдесят голов! Весть о том, что насчитывающий сотню воинов отряд всего лишь передовая часть стаи, казалась нелепой. Однако, если только Дорлот внезапно не повредился разумом, времени на рассуждения не оставалось. Нужно было скрываться в лесу. Потом можно расспрашивать разведчика сколько угодно.

Он позвал десятника конницы.

— Я увожу пехоту в лес, — сказал он. — Ты, Рест, ждешь здесь, пока вас не увидят, потом уходишь вдоль Сухого Бора. Бери всех вьючных коней, кроме одного. Пусть стая думает, что ты и твои люди — это все, пусть гонится за вами. Понимаешь? Иначе среди деревьев они всех нас переловят. Как только уйдете, двигайтесь к Трем Селениям, там встретимся.

— Слушаюсь, господин.

Рават махнул рукой. Отряд скрылся в чащобе. Всадники остались, ожидая, когда появится стая.

Внезапный переход от роли победителей к роли преследуемой дичи не мог не отразиться на настроении легионеров, хотя никаких признаков паники или дезорганизации не наблюдалось; напротив, солдаты привыкли к тому, что военная судьба переменчива, и прекрасно понимали, что именно теперь многое зависит от дисциплины и послушания. Все прекрасно сознавали, что, если трюк Равата не удастся и стая пойдет по их следу, вместо того чтобы пуститься в погоню за конниками, это конец. Обремененные ранеными, ведя в поводу коней, они передвигались столь медленно, что догнать их могли бы даже дети. Время от времени, подчиняясь приказу, они останавливались, прислушиваясь, нет ли погони. Однако до их ушей доносились лишь обычные лесные звуки.

Рават начал расспрашивать Дорлота. Они разговаривали на ходу.

— Знаешь, сотник, я, наверное, никогда не привыкну, что обо всем нужно рассказывать по два раза, — заявил недовольный разведчик, который, сделав свое дело, уже успел забыть, что именно он принес тревожное известие. — За своими сражениями вы забываете обо всем на свете, — злорадно подытожил он.

— Зато ты все помнишь, Дорлот, — терпеливо сказал сотник.

Кот не знал, шутит командир или нет… Обычно он не забивал себе голову такими пустяками, как настроение начальства. Однако сейчас некие нотки в голосе сотника говорили о том, что дело действительно серьезное.

— Я просто сидел в кустах, — сказал он. — Не знаю, господин, почему мы решили, что раз нет передовой стражи, то не будет и прикрытия сзади. Плохой из меня разведчик.

Рават старался ничем не выказывать удивления, хотя кошачья самокритика была для него чем-то совершенно новым.

— Я побежал проверить. Пока не поздно. Лучники не участвовали в бою, они могли сыграть роль резерва, — объяснил кот. — Я побежал искать арьергард.

Сотник, все с тем же непроницаемым лицом, кивнул. Ему было стыдно, и вместе с тем его переполняла гордость. Он плохо спланировал и бездарно провел сражение. Крайне плохо. Совершил элементарные ошибки. Ему просто повезло, очень повезло. И у него отличные солдаты. Его наполняла гордость, что именно он их воспитал такими. Такими, как Астат, который без колебаний игнорирует нелепые, бесполезные приказы и принимает правильные решения. И такими, как Дорлот, который всегда помнит о том, о чем забыл командир. Он мог гордиться, ибо именно под его началом они научились самому главному думать. В партизанской войне слепое и бездумное подчинение ни к чему, оно полезно лишь в крупных сражениях, где войско должно состоять из шагающих машин для рубки и стрельбы. Здесь же куда большую роль играет способность солдата думать и принимать самостоятельные решения.

— Дальше, Дорлот.

— Я все сказал, сотник. Вместо арьергарда я нашел целую армию. Никогда еще не видел их в таком количестве.

— Серебряное Племя?

— Да, — ответил кот. — Одни наездники. Кажется.

Золотые Племена не владели (и не могли владеть) искусством верховой езды.

Рават отпустил разведчика.

Они с трудом продирались сквозь лес, неся, ведя или поддерживая в седле своих раненых. С таким войском на открытую местность не выйдешь. Сотник намеревался добраться до Трех Селений и соединиться с конниками, если те сумеют туда добраться… Учитывая присутствие в степи сотен или тысяч алерцев, он не мог возиться с ранеными, он должен был оставить их под опекой крестьян. Рават даже не пытался понять, что, собственно, означает присутствие… уже не стаи, а целой алерской армии на столь большом расстоянии от границы. Никогда в жизни он не встречался ни с чем подобным. До сих пор он, как и все остальные, считал, что Серебряные Племена не способны совершать крупные набеги. Похоже, им недоставало верховых животных. На приграничные заставы нападали отряды пеших воинов, в глубь же армектанской территории отправлялись исключительно стаи наездников, ибо лишь они обладали достаточной подвижностью. Дорлот говорил о тысячах. Тысячи? Почему не миллионы? А ведь опытный кот-разведчик наверняка не ошибается. Беглец-крестьянин из атакованной деревни может плести всякую чушь, поскольку страх увеличивает число нападавших вдесятеро; впрочем, обычный крестьянин не отличит сотню всадников от тысячной армии. Тот, кто слышал о крупных сражениях, где сходились тысячи и тысячи воинов, склонен полагать, что сотня всадников — всего лишь горстка. Такая «горстка», ведущая с собой несколько вьючных животных и выстроившись гуськом, растянется примерно на четверть мили… Оценке численности «на глаз» нужно учиться, как и всему прочему. Но кот не был перепуганным крестьянином, у которого сожгли деревню. Если он видел тысячи, значит, там были тысячи, и баста.

Делая короткие остановки, они продолжали идти почти до самого захода солнца. Наконец Рават решил, что они преодолели достаточное расстояние и могут не опасаться погони, о которой, впрочем, ничто не говорило. Трюк явно удался. Однако проделанный путь был чересчур короток, если учесть, что они намеревались добраться лесом до самой деревни. Сотник расставил посты, после чего позвал Дорваля, Астата и кота.

— Дорлот, — сказал он, — тебе отдыхать не придется. Найдешь ту стаю, где бы она ни была. Впрочем, думаю, это несложно, раз их так много. Попробуй точнее оценить численность, оружие, хотя что я тебе указываю… Утром мне должно быть известно все об этой… армии.

Кот, по своему обычаю, не подтвердил приказ, молча ожидая, пока командир закончит. Он даже зевнул.

— Ты поел? — спросил Рават.

— Нет.

— Поешь и иди.

Кот ушел, зовя Агатру.

— Тише, тише, сейчас покормлю тебя, — донесся из темноты ее голос.

Рават и офицеры невольно улыбнулись.

Деревня, к которой они направлялись, была расположена на расстоянии двух-трех полетов стрелы от стены леса. Среди деревьев струился медленный, довольно широкий ручей, через который был переброшен деревянный мостик. Однако особого значения эта переправа не имела, поскольку с тем же успехом ручей можно было преодолеть вброд; жители деревни построили мостик скорее для удобства, чем из-за действительной необходимости. На юго-востоке, сразу за селением, возвышался ровный склон невысокого холма, поросшего травой.

Сотник поймал себя на том, что мысленно составляет план обороны Трех Селений, словно речь идет об обычной стае, насчитывающей сотню голов. Он начал опасаться, что придется убеждать селян бросить все нажитое. Тяжкое дело… Армектанский крестьянин ничем не напоминает темного и забитого, боязливого полураба из Дартана или Гарры. В редких случаях он умел писать, поскольку на обучение этому непростому искусству у него не было ни времени, ни возможности, но читать, как правило, мог — в Армекте этому учили каждого ребенка. Он много знал об истории своего края, называл себя армектанцем и искренне этим гордился. В жилах этих людей текла горячая кровь отцов-воинов, которые когда-то, среди непрекращающихся войн, объединили разобщенный Армект в одно могущественное королевство, после чего покорили все остальные народы и племена Шерера, дав им взамен мирную жизнь в границах Вечной Империи. Право на военную службу было неотъемлемой привилегией каждого армектанца. Особенно привлекали связанные с этим уважение в глазах общества и хорошая карьера. В армектанской деревне каждый ребенок умел держать лук, ведь этот лук мог когда-нибудь полностью изменить его жизнь… А уж сюда, на Северную Границу, попадали по-настоящему крепкие люди. Лишь человек отважный, которому нечего терять, готов был рисковать собственной жизнью и жизнью своей семьи, ища счастья в краях, которые пользуются столь дурной славой. И когда такой человек реально чего-то добивался, то защищал свою собственность клыками и когтями, с небывалой злобой и упорством. Уже не раз бывало, что слишком самоуверенные или неосторожные алерцы получали крепкую взбучку от жителей деревни, которые с палками и топорами в руках отвечали ударом на удар и раной на рану, око за око и зуб за зуб. Рават по собственному опыту знал: пытаясь спасти крестьян, приходится иногда применять силу, чтобы заставить их бросить свои дома.

— Дорлот! — позвал он, осененный внезапной мыслью.

— Ушел, — ответил кто-то из лучников.

Рават выругался под нос.

Кот единственный из всех мог без проблем передвигаться по лесу как днем, так и ночью. Сотник подумал, что вместо разведки нужно было послать кота в Три Селения, и сейчас жалел о собственном недосмотре. Он хорошо знал Дорлота: как всякий кот, тот был невероятно терпелив, добросовестен и точен. Рават не сомневался, что разведчик, отыскав вражескую стаю, будет кружить вокруг нее до тех пор, пока не решит, что ничего ценного узнать больше не сможет. Другое дело, если бы ему приказали спешить. Но Рават ничего такого не говорил. Возвращения разведчика следовало ожидать не раньше утра. К уходу отряда, а может, и позже.

Он думал. Офицеры терпеливо ждали, когда им объяснят, зачем их вызвали.

— Не знаю, сможет ли справиться наша конница. Нужно послать человека в деревню, — наконец сказал сотник. — Прямо сейчас. Это должен быть кто-то неглупый. Его задача — поднять тревогу среди крестьян и убедить их бежать. Возможно, стая придет в Три Селения, неизвестно, быть может, она уже движется туда. Есть у нас человек, который доберется до Трех Селений к рассвету? Он должен не заблудиться в лесу. И постараться не угодить волкам в лапы…

Он сделал некоторую паузу.

— Есть у нас такой человек? — повторил он.

Офицеры молчали. Наконец Дорваль спросил:

— Может быть, Дольтар?

Рават задумался.

— Он уже немолод.

— Я пойду, — сказал Астат.

Сотник снова погрузился в размышления, подсчитывая раненых, которым следовало помочь, когда отряд двинется дальше.

— Пойдете вдвоем, — после долгого молчания проговорил он. — Дольтар знает деревню, и я думаю, что он справился бы и сам. Впрочем, в тебе, Астат, я тоже не сомневаюсь. Просто не хочу, чтобы одинокий солдат бегал по лесу… Пойдете вдвоем, мне людей хватит. Все, Астат. Отыщи Дольтара и подготовьтесь. Перед тем как уходить, еще раз явитесь ко мне. Возьмите с собой водки. Если нет в багаже, дам своей, у меня еще немного осталось. Все.

Лучник встал и исчез во тьме.

— Остальным спать, — сказал сотник Дорвалю. — Проследи. Проверь, все ли поели, хорошо ли укрыли раненых. Утром двинемся через эту чащу бегом.

— Так точно, господин.

Астат и Дольтар не тратили времени зря. Они появились уже через несколько минут. Астат сжимал в руке верный лук; кроме этого, оба взяли только мечи, сочтя остальное оружие излишним. От шлемов отказались, а Дольтар оставил и свой щит. Однако бросить кирасу не пожелал — привык к своему тяжелому панцирю и без него чувствовал себя беззащитным.

— Если не обнаружите в деревне алерцев, гоните крестьян в лес, — велел Рават. — Держитесь берегов ручья, так нам легче будет вас найти. Возможно, что в деревне уже наша конница. Но… — Он сделал неопределенный жест рукой. — Я послал бы Дорлота, только не подумал приказать ему, чтобы он побыстрее возвращался. Так что здесь он будет только на рассвете. Придется идти вам. Если случится что-то непредвиденное… в общем, полностью на вас полагаюсь. Вы оба тройники, так что пусть командует тот, кто старше и опытнее. Да, еще одно: несмотря на данные им указания, сильно сомневаюсь, что крестьяне укрепили деревню. Может, они что-то и попытались соорудить, но наверняка не закончили. Как это обычно у крестьян бывает. У них всегда найдется какая-нибудь более срочная работа, нежели установка частокола. Так что шансов на оборону никаких, даже если бы явились несколько сотен, а не целые тысячи… Все, идите.

Солдаты исчезли в ночном мраке.

Дорлот, как и предполагал сотник, вернулся лишь на рассвете, когда солдаты заканчивали сворачивать импровизированный лагерь. Кот принес точные и ободряющие известия. Правда, парочку новостей нельзя было назвать приятными. О судьбе конных лучников Дорлот ничего не узнал, однако, похоже, алерцы сперва поверили, что преследуют целый армектанский отряд. За ними гналась по степи половина армии, пытаясь взять в окружение. Вторая часть стаи остановилась возле леса, невдалеке от побоища. Лишь некоторое время спустя они прочесали край леса и пустились вдоль него в погоню, видимо решив, что пехота уходила в том же направлении, что и конница, скрываясь среди деревьев и следуя вдоль степи.

— Однако, сотник, — говорил кот, — вряд ли наша конница добралась до Трех Селений. Даже если они живы. Рано или поздно им наверняка пришлось отойти от края леса и бежать в степь.

Рават кивнул:

— Продолжай, Дорлот.

— Их тысяча с лишним, может, полторы тысячи, но не стану клясться, что не две. Более точную численность назвать не могу, отряды то уходили из лагеря, то возвращались, не знаю, те же самые или другие. Никогда не видел такого количества воинов. Внутри этой большой стаи есть стаи поменьше, разной величины. Воины отличаются друг от друга, возможно, это несколько Серебряных Племен. У некоторых стай много нашего оружия, я заметил даже кольчуги. Другие же стаи выглядят так, словно вообще никогда не совершали набегов, поскольку трофейного оружия у них нет, нет ни нашей, ни крестьянской одежды, никаких одеял, никакой добычи. Одни наездники. Все вооружены, командир, почти как передовой отряд. Я имею в виду щиты и доспехи, их доспехи, не только трофейные.

Рават снова кивнул. Собственно говоря, его несколько удивило хорошее вооружение побежденных алерцев. Но потом он перестал удивляться: когда выяснилось, что это был передовой отряд; в такие части отбирали лучше всего вооруженных, да и вообще лучших воинов. А теперь у него снова возникли сомнения. Алерцы носили панцири из гибкой древесной коры, но какая это была кора!

Ее снимали большими пластами и обрезали так, чтобы получилась длинная широкая полоса. Затем вырезали отверстие для головы. Надетый таким образом панцирь закрывал туловище спереди и сзади, по бокам его сшивали ремнями или какими-нибудь лианами. Узор на коре имел вид почти ровных квадратных пластинок, причем необычайно твердых. Панцирь мог сгибаться только там, где соприкасались пластинки, и неплохо защищал от самого разного оружия. К счастью, железо было все равно крепче дерева, однако разрубить такие доспехи мечом стоило немалого труда. Легче было пробить их острием, но это ограничивало возможности солдата.

Легионеры всерьез относились к этим деревянным панцирям, тем более что какое-нибудь копье мог выстругать себе любой, тогда как доспехи носили только самые лучшие (или самые богатые?) воины. На заставах считали, что дело с доспехами обстоит примерно так же, как с алерскими верховыми животными, а именно: их слишком мало, учитывая потребности Серебряных Племен. Может, деревья с подобной корой — это какая-то редкость? Однако известие, принесенное Дорлотом, противоречило устоявшемуся мнению. Полторы тысячи наездников в доспехах! Еще два дня назад Рават готов был побиться об заклад, что такое просто невозможно.

— Все?

— Нет, сотник.

Солдаты закончили сворачивать лагерь. Рават дал приказ отправляться.

— Продолжай, — велел он, когда они стронулись с места.

— Судя по всему, у них есть какая-то определенная цель, и, похоже, они очень торопятся. Но видимо, боятся, что в окрестностях есть еще какие-то войска, а потому не двинутся с места, пока не убедятся, что наш отряд это все и никакой засады нет. Было разослано множество патрулей, в том числе и в глубь леса, но не слишком далеко. По-моему, наша ошибка, сотник, сыграла нам же на пользу. Они обследовали побоище и наверняка поняли, что мы особо не спешили. Такой слабый отряд, как наш, уничтожив передовую часть большой армии, должен был бежать прочь сломя голову, а мы перевязывали на поле боя раненых, собирали оружие и стрелы. Скорее всего они сочли, что мы тоже лишь передовой отряд более крупных сил, а потому ведем себя соответственно. Ну а теперь самое удивительное, — продолжал кот; ему редко доводилось делать столь долгие доклады, и он уже начал уставать. — У них с собой очень много мотыг и лопат. Трофейных и своих. Есть даже корзины для переноски земли. И они ведут с собой вьючных вехфетов, много вьючных вехфетов. Уж не знаю, что там во вьюках. В некоторых только еда. Может быть, и в остальных то же самое.

Рават нахмурился.

Мотыги и лопаты! А еще корзины для переноски земли! Неужели алерцы рассчитывают возвести какие-то земляные укрепления? Но зачем? Где? Неужели?.. Нет, гадать не имеет смысла; он понял, что правду все равно не узнает. Алерцы и земляные валы? Нет… Наличие же вьючных животных он, как солдат, оценивал единственным образом: поход должен продлиться дольше обычного. Независимо от цели. Воины всегда носили еду с собой, и каждый заботился только о себе. Походы продолжались недолго, впрочем, при необходимости стая пополняла запасы в захваченной деревне — ведь грабеж и был целью их набегов. Они никогда не водили с собой вьючных вехфетов, тем более (снова загадка!) что животных не хватало даже для всадников.

— Сколько там вьючных вехфетов?

— Несколько сотен.

Кот на самом деле страшно устал, и Рават не стал его больше мучить. Впрочем, Дорлот сделал намного больше, чем от него требовалось… Мало того что принес известия, он еще потрудился сделать выводы и выстроить разнообразные предположения. Это целиком и полностью задача командира… но дело не только в этом. Коты терпеть не могли рассуждений типа «с одной стороны, с другой стороны». Дорлот все еще чувствовал себя виноватым из-за того, что неумело провел разведку перед боем, и теперь пытался помочь командиру чем можно, принуждая себя к тому, чего откровенно не терпел и чего, как правило, не делал.

Вернувшись мыслями к алерским лопатам, прекрасным доспехам и численности стаи, Рават окончательно помрачнел. Он угодил в самый центр каких-то таинственных, весьма необычных событий. А все, чем он располагает, — несколько раненых и измученных солдат.

4

Гарнизонные гонцы не принадлежали к какому-либо определенному роду войск; хотя они и ездили верхом, но не имели с армектанской легкой конницей ничего общего. Гонцы не пользовались доспехами, а оружие могли выбирать по своему усмотрению; чаще их вооружение состояло из лука, нескольких стрел и легкого меча. Как правило, гонцами были невысокие, хлипкого телосложения мужчины, но часто (значительно чаще, чем в боевых отрядах) среди них встречались и женщины, по самой своей природе более хрупкие и, следовательно, более легкие. От гонцов требовалось отменное умение ездить верхом, а также отличная память, поскольку многие известия им приходилось передавать устно; что же касается всего прочего, им даже не обязательно было уметь считать до трех…

Обычно гонцы использовали коней с Золотых Холмов, что в центральном Дартане, — кони эти были более крупными и быстрыми, чем их армектанская степная разновидность, но при этом более привередливыми и требовательными. Покрытый пеной гнедой конь, несший на себе маленького всадника, был как раз чистокровным дартанцем. Когда открылись ворота заставы, солдат спрыгнул с седла и бегом помчался в комендатуру. Извещенный о прибытии посланца, Амбеген приказал немедленно впустить новоприбывшего.

На плацу начали собираться солдаты. Они узнали одного из гонцов из Алькавы и теперь, разбившись на небольшие группы, делились соображениями и догадками. Двое конников Терезы, которым в тот день выпало дежурить по конюшне, занялись гнедым. Пить ему не дали, лишь увлажнили морду, обтерли сеном спину и бока, накрыли попонами и стали водить по двору. Прекрасное благородное животное, стоящее целого состояния, было заезжено почти до смерти.

Некоторое время спустя дверь комендатуры с треском распахнулась, и из здания вышел Амбеген в сопровождении гонца. Отпустив солдата, который тут же побежал к своему коню, комендант громко назвал имя. Повторять не пришлось. Один из гонцов Эрвы в мгновение ока появился перед ним. Получив запечатанное письмо, он выслушал несколько негромких указаний, ответил «так точно!» и помчался на конюшню.

Солдаты на плацу начали нервничать. Услышав из уст Амбегена: «Офицеров ко мне!» — дежурный легионер отправился искать подсотников. Комендант вернулся в кабинет. Все видели, что он сильно взволнован.

Подсотники явились тотчас же. Амбеген велел им сесть, после чего несколько мгновений смотрел на них, не говоря ни слова, затем взял в руку помятое, пропитавшееся потом письмо. Тереза и командир лучников обменялись короткими взглядами. Письма особой важности гонцы прятали порой в местах… попросту невероятных. Например, в штанинах, под рубашкой — и неизвестно, где еще. В седельной сумке, где полагалось возить сообщения, обычно лежал какой-нибудь пустячный, ни о чем не говорящий рапорт. Дело в том, что порой гонцы становились жертвами нападений. Алерцы читать не умели, но разбойники попадались грамотные…

— От коменданта Алькавы, — сказал сотник. Пропустив «шапку», он сразу начал читать содержание приказа: — «Немедленно эвакуировать заставу. Пехота вместе со всем имуществом будет перевезена в Алькаву водным путем. Произвести глубокую и обширную разведку местности силами конницы. Многотысячные…» Здесь подчеркнуто, — заметил Амбеген, на мгновение прерывая чтение. — «Многотысячные силы Серебряных Племен форсировали Лезену выше и ниже Алькавы. Эвакуацию провести в течение трех дней. Завершив разведку не позднее тех же трех дней, конница должна явиться на главную заставу округа. Приказ командирам конницы: в поле не атаковать, избегать столкновений». Конец.

Он отложил письмо.

— Конец, — повторил он. — Кто-то совсем свихнулся…

— Что значит «избегать столкновений»? — разозлилась подсотница. — Если я встречу стаю, то что? Отпустить тварей целыми и невредимыми? Может, еще и провизии им подкинуть на дорожку?

— Никаких дискуссий! — предостерегающе сказал Амбеген. — Не сейчас, подсотница! — Он поднял палец. — Имей в виду, если дела и в самом деле обстоят именно так, — комендант показал на письмо, — то у нас тут настоящая война, а мы к ней не готовы. Это вам не рейды, не дозоры и не патрули. Это война. В Алькаве, как я вижу, хотят сосредоточить все силы. А их не так уж и много. Если конница начнет ввязываться в мелкие стычки… Он снова поднял палец, так как Тереза опять открыла было рот. — Ни слова, Тереза. Мне самому не слишком нравится то, что здесь написано. Подумать только, указания командирам конницы отдаются через голову коменданта! Тем не менее приказ совершенно ясен и будет в точности исполнен. Понятно?

— Понятно, — мрачно ответила Тереза. — Так точно, понятно.

— Подготовь людей. Разведка, — назидательно произнес комендант, глубокая и всесторонняя, но только разведка. Большое количество усиленных патрулей, но только патрулей. Поняла? А ты, — обратился он к командиру пехоты, — займешься эвакуацией. Сначала запасы воды и пищи, фураж для коней, затем кузница, столярные инструменты, весь скарб седельника, шорника, сапожника и портного, кухонная утварь, и в самом конце обстановка солдатских казарм. В таком порядке все должно быть соответствующим образом упаковано и сложено на пристани. Под охраной. Усиль также сторожевые посты, в особенности на башне, поставь там четырех парней с хорошим зрением. Когда сделаете все, что надо, снова явитесь ко мне. Найдется немного времени, чтобы поговорить, я с удовольствием выслушаю, что вы думаете и что хотите сказать… Но сейчас — за работу.

— Есть, господин! — хором ответили оба в ответ на речь коменданта.

Амбеген остался один. Он еще раз прочитал письмо. Потом посмотрел в окно. Его гонец как раз выводил своего сивку из конюшни.

Сотник развернулся, медленно поднял руку и, неожиданно для самого себя, грохнул кулаком о стену, аж доски затрещали.

За четыре года, проведенных на Северной Границе, Амбеген побывал поочередно командиром топорников, заместителем коменданта Эрвы и, наконец, добрался до коменданта. Первый раз в жизни он слышал о том, чтобы бросали заставу. Это означало отдать ее на растерзание алерским ордам, то есть заставу полностью уничтожат, и позднее ее придется восстанавливать. А это потребует денег и времени, войско же надолго лишится опорного пункта. В кордоне застав появится дыра… и, судя по всему, не одна! Вряд ли эвакуируют только Эрву, оставив остальные заставы в покое.

Амбеген догадывался о намерениях Алькавы. Учитывая небывалую численность алерских отрядов, было решено сосредоточить в одном месте все силы округа; обособленные, слишком слабые, чтобы оказывать успешное сопротивление, маленькие гарнизоны не составит труда разгромить. Однако комендант Эрвы опасался, что это внешне справедливое решение принято преждевременно. Никакой угрозы пока что не чувствовалось.

Да, алерцам явно известно, что из Эрвы ушла значительная часть личного состава. Ночные патрули спугнули их разведчиков. Однако возвращение конников остудило пыл алерских воинов, и нападения на частокол больше не повторялись. Это свидетельствовало о том, что силы, готовые осаждать Эрву, не крупнее обычного и вряд ли насчитывают много тысяч воинов. Заставу отдавали даром, добровольно отказываясь от хорошо подготовленного форпоста, который мог обеспечить защиту действующим в этом регионе войскам. Амбеген считал, что это ошибка. Однако он получил четкий приказ и ничего не мог поделать.

Впрочем, возможно, в Алькаве знают несколько больше, чем это следует из короткого, немногословного распоряжения. Вероятно, какие-то весомые предпосылки свидетельствуют о необходимости собрать все силы в один кулак. Не имея на этот счет никаких данных, Амбеген не мог и не хотел подвергать сомнению решение начальства. Его мучило другое — судьба отряда Равата. Его заместитель оказался в незавидной ситуации. Мало того что по армектанским землям бегают алерские армии, каждая из которых в порошок сотрет его отряд, даже не замедлив шага, так еще по возвращении Равату предстояло обнаружить пустую заставу… Амбеген все же надеялся, что Рават появится в Эрве прежде, чем из Алькавы придут речные барки, чтобы забрать людей и имущество. Жаль, нельзя было выделить заместителю одного из конных курьеров… Но в Эрве таких было только трое, одного из которых, тяжело заболевшего, не так давно перевезли в глубь страны. Второй гонец сопровождал отряд Терезы (и совершенно зря, поскольку подсотнице даже в голову не пришло сообщать о чем-либо на заставу). Так что Амбеген не мог выделить Равату последнего и единственного гонца, который у него оставался.

Комендант снова посмотрел в окно. Подсотники времени даром не теряли. Конники готовились к выходу в поле, группа пехотинцев маршировала к пристани. Сама пристань была укреплена и соединена с заставой, но так, чтобы в случае необходимости можно было отказаться от ее обороны, не ослабляя валов и частокола, защищающих собственно заставу. А можно было поступить наоборот — покинуть заставу и обороняться на пристани, чтобы в крайнем случае уйти по реке. В Эрве было несколько небольших лодок. Хотя, конечно, с плоскодонными речными кораблями, которыми располагала Алькава, эти суденышки не выдерживают никакого сравнения.

Убедившись, что все идет как надо, сотник уже собирался отойти от окна, когда вдруг заметил Терезу, чуть ли не бегом направляющуюся к комендатуре. Вскоре она уже стояла перед ним. Злость ее прошла, и девушка снова выглядела не слишком красивой.

— Я отдала приказы, беру половину конницы и выхожу в поле. Естественно, только на разведку, — подчеркнула она.

— Я бы предпочел, чтобы ты осталась. Кстати, чем ты собралась командовать? Патрулем?

— Патрулем, — кивнула она. — Тем, который пойдет дальше всех и в Эрву уже не вернется. Сразу проследует в Алькаву.

Он понял, что она имеет в виду.

— Мне всегда казалось, что ты не любишь Равата? — сказал он и тут же пожалел о своих словах.

Какое-то время она молчала, спокойно глядя ему в глаза.

— Стыдно, комендант, — негромко ответила она. — Даже если это и так, что с того? Там ведь не только сотник Рават, с ним еще тридцать солдат. Да будь он там один! Ведь это армектанский легионер. А я — армектанская легионерка.

— Прости, Тереза, — сказал комендант. — Не сумел сдержать язык. Ты права. Хорошо, найди его.

— Есть, господин, — бесстрастно произнесла она, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Подожди.

Несколько мгновений он напряженно размышлял.

— Когда вернутся с разведки твои люди, в поле пойдет вторая половина. Тот гонец из Алькавы пока остается здесь, он слишком устал. Возьми второго, нашего. Если нужно будет… если действительно будет нужно, слышишь? В общем, пришлешь его ко мне. Барки из Алькавы будут здесь самое раннее послезавтра утром. До этого времени, если твой гонец обернется, я могу, собрав все патрули, отправить людей к тебе, в назначенное место. Поняла, Тереза? Но рассчитывай свои силы.

— Спасибо, господин. Хорошо, я… спасибо.

— Прежде всего — разведка. Это может оказаться важнее всего остального.

— Есть, господин.

— Все. Чтоб я тебя больше не видел.

— Есть, господин!

5

По мере того как легионеры приближались к мосту через ручей, накатывающаяся со стороны степи могучая волна алерских всадников становилась все гуще. Из леса тоже появились первые из преследовавших их воинов.

Пехота перебежала через мостик. Рават упорно держался в конце отряда, оседлав вьючную лошадь. Прямо перед ним сражались со своими конями двое раненых солдат. Животные боялись ступить на непрочный деревянный мост, только что громко стучавший под сапогами бежавших пехотинцев. Сотник уже понимал, что отряд не успеет, будет окружен и вырезан под корень у самой деревни.

И тут он внезапно увидел, что топорники возвращаются. Лучники, таща и поддерживая раненых, двигались дальше.

— Вперед! — рявкнул подбежавший десятник топорников. — Шевелитесь же!

Тяжелораненый щитоносец, едва держащийся в непривычном для него седле, получил помощь со стороны товарища: конный лучник с обмотанной окровавленными тряпками головой каким-то образом сумел успокоить своего коня, схватил под уздцы лошадь, на которой сидел пехотинец, и они вместе помчались к деревне. Рават хотел было пустить за ними свою вьючную лошадь, чтобы самому остаться с тяжеловооруженными пехотинцами. Но Биренета, бежавшая сразу за Дорвалем, решила иначе.

— Пошла! — крикнула она, вбегая на мостик. — Ну, пошла же, кляча, мать твою!..

Ругаясь, она ударила животное обухом топора по заду. Конь заржал, дернулся и галопом понес Равата в сторону деревни. А буквально через миг на мост ворвались серебряные всадники, ударив в железную стену щитоносцев. Сотник, пытаясь справиться с конем, не видел, что произошло дальше, услышал лишь могучий лязг и грохот, смешанный с неистовыми воплями. Лишь у самой деревни он сумел наконец остановиться; на мосту к тому времени шла яростная резня. Офицер понял, что его участие в этой схватке лишено смысла. Он спрыгнул с коня и погнал его прямо в руки подбегающему Астату. Хотя бы эти дошли! Не раздумывая больше на эту тему, сотник побежал к лучникам, находящимся на полпути между речкой и деревней. Однако помощь не требовалась; легковооруженные пехотинцы тащили только двоих раненых. Одноглазый громбелардец исчез. Тела нигде не было видно, и сотник понял, что солдат, несмотря на раны, пошел вместе со своими товарищами. На мост…

Он помог провести коней и раненых через неуклюжее заграждение, состоящее из опрокинутой повозки, каких-то лестниц, лавок и неизвестно, чего еще. Множество таких заграждений было возведено между домами. Удостоверившись, что все нашли убежище в пределах этого «укрепления», Рават снова перевел взгляд туда, где все еще сражались тяжеловооруженные пехотинцы. Топорники рубили наездников и их животных, крики боли смешивались с боевыми воплями алерцев. Узкий мостик в мгновение ока оказался завален грудой трупов и раненых. Рават видел, как треснули хлипкие перила под тяжестью свалившегося на них животного с всадником на спине. Во все стороны полетели брызги, вспенилась вода, в которой билось раненое животное. Алерцы, видимо, поняли, что мост им не одолеть, и теперь переправлялись через поток.

Битва прервалась, топорникам отрезали путь к отступлению, после чего засыпали со всех сторон дротиками и стрелами. Когда очутившиеся в безопасности лучники Равата, передав раненых в руки крестьян, прильнули к заграждению рядом со своим командиром, вода как раз поглощала смертельно раненного, добиваемого множеством копий десятника тяжелой пехоты… На мосту оставались лишь громбелардец и Биренета, стоящие среди десятков сваленных в груду трупов животных, алерцев и людей. Все больше воинов соскакивали с животных, еще мгновение — и дикая толпа ворвалась на мостик, с двух сторон сразу. Лязг и вопли зазвучали с новой силой.

В течение долгих, очень долгих минут, пока двое щитоносцев сдерживали атаку громадной стаи, легионеры в деревне хотели верить… да нет, они вправду верили, что эти двое никогда не сдадутся, будут стоять так вечно и рубить врагов, пока не останется никого, кто мог бы им угрожать. Сокрушительные удары Биренеты чуть ли не подбрасывали алерцев в воздух, скидывая их в воду через разбитые перила. Видны были отблески на доспехах прикрывающего ее со спины товарища. Громбелардец, полуслепой, с большой опухолью, закрывающей здоровый глаз, мог видеть, самое большее, размытые тени… Обеими руками держа топор, он валил эти тени до тех пор, пока какое-то оказавшееся более крепким, чем остальные, копье не выдержало удара о кирасу и не пробило ее.

А через миг в руке Биренеты сломалась рукоять топора. Девушка попыталась вытащить меч, но за спиной ее уже не было светловолосого силача из далеких гор Громбеларда… Ее окружили со всех сторон. Возвышаясь над толпой алерцев, зажатая в смертельные клещи, она била кулаками по отвратительным мордам, разбивала головы, пока ее не опрокинули, пока не навалились всей массой, но и тогда еще слышен был жуткий, хриплый рев воина, которого она утащила за собой и сдавила в железных объятиях, прижав к закованной в панцирь груди.

Солдаты в деревне с болью и яростью наблюдали за последней битвой товарищей, хотели бежать им на помощь, стыдясь того, что находятся здесь, в безопасности, среди домов и баррикад. Они столь рвались вступить в бой с серебряными воинами, что Рават удерживал их чуть ли не силой. Юная Эльвина, которой могучие мужчины в блестящих кирасах казались почти сверхлюдьми, плакала. Впрочем, слезы на глазах были у всех. Тяжеловооруженные пехотинцы купили им жизни, отдав взамен свои. Гибель громбелардца встретили молчанием, гибель девушки — слезами. Они плакали, не стыдясь своих чувств перед окружившими их крестьянами.

Серебряное Племя собирало своих «коней». Еще мгновение — и алерская орда двинулась в сторону деревни.

Лучники вытерли глаза.

Не дожидаясь указаний командира, воины схватились за оружие. Увидев, что его солдатам не нужны приказы, Рават бросился к своему коню, вырвал из колчана легкий лук и выдернул из седельной сумки колчан. Когда серебряные всадники оказались на расстоянии выстрела, в их сторону полетели первые стрелы. Четверо воинов почти одновременно свалились со спин животных. Тетива звенела без устали, то и дело падал на землю наездник, или с резким кваканьем вставало на дыбы раненое животное. Алерцы подошли к самому заграждению и тоже принялись пускать стрелы. Застонал раненный в плечо легионер, но другие трудились не покладая рук, стрела летела за стрелой, и почти каждая попадала в цель, раня, а нередко и убивая. Могло показаться, что не знающие промаха лучники, лучшие из лучших, побились об заклад, кто чаще натянет тетиву, кто первым опустошит колчан, кто уложит больше всего врагов… От вьючной лошади Дорлот тащил мешок с запасными стрелами, чтобы сражающиеся лучники не испытывали в них недостатка.

И внезапно пришло подкрепление! Возле баррикады начали появляться разозленные крестьяне с оружием. Они стреляли иначе, нежели солдаты, целились дольше, тщательнее, хмуря брови и прикусив губу, попадали тоже значительно реже, чем лучники легиона… Однако совместные усилия привели к тому, что в рядах алерцев началось замешательство, все больше вехфетов бегали без всадников, все больше раненых ползали по земле… Нападавшие все еще пытались стрелять из луков, иногда бросали дротики, но у них это выходило крайне неуклюже; в суматохе попасть в цель было не так-то просто, тем более что скрытые за заграждением защитники представляли собой непростую цель. Алерцы пытались подобрать своих раненых, но, когда еще нескольких всадников сбросило на землю, понесшая большие потери орда развернулась и поспешно отступила за реку, потеряв по дороге еще одного воина, в спину которого вонзился сразу целый пучок стрел.

Через баррикаду с трудом перебрался солдат; блеснула сталью кираса щитоносца. Дольтар обходил побоище… Он бродил с мечом в руке, туда и обратно, иногда прижимал коленом к земле извивающегося воина и, схватив за голову, перерезал ему горло. Никто никогда не видел у Дольтара таких глаз…

Все молча смотрели на него.

Место топорника было там — на мосту. Дольтар не успел присоединиться к остальным тяжеловооруженным пехотинцам и чувствовал себя так, словно украл для себя чью-то жизнь…

Военное счастье во второй раз улыбнулось Равату, и сотник начал всерьез задумываться о том, сколь велики еще запасы этого счастья… Почти все пошло не так, как он планировал, а ведь конец мог оказаться куда более трагичным. Алерцы до деревни не добрались, но и Дольтар с Астатом не сумели уговорить крестьян бросить все нажитое. Не сумели — к счастью… Вопреки ожиданиям алерцы предприняли запоздалую погоню через Сухой Бор и обнаружили уходящий отряд. Если бы селяне бежали в лес, как того добивался Рават, их бы перебили в чаще всех до единого. Всех — и легионеров, и крестьян. Однако случилось иначе. Дольтар и Астат, не сумев уговорить жителей деревни бежать от стаи, которой нигде не было видно (крестьяне не хотели бросать свое имущество), начали руководить строительством импровизированных укреплений. Благодаря этому их преследуемые алерцами товарищи нашли здесь временное убежище.

Именно временное, ибо Рават не питал иллюзий. Наполненный счастьем мешок опустел — слишком обильно из него черпали! Всюду кружили серебряные воины, а новые стаи все подходили и подходили. Рават убедился, что даже он до сей поры понятия не имел, что такое на самом деле тысяча воинов. Мысль о том, чтобы пробиться сквозь эту толпу, нельзя было рассматривать всерьез… Но столь же печально выглядели шансы на оборону. Правда, самое большое скопление домов с запада и севера было защищено солидным частоколом; вопреки ожиданиям крестьяне восприняли рекомендации военных как должное и хоть и медленно, но все же строили укрепления. Но что с того? С востока и юга деревня была открыта, и алерские силы растопчут их вместе со всеми «фортификациями». Не только сотник, но даже самый глупый крестьянин прекрасно это понимал.

Однако они намеревались защищаться. Ибо что еще им оставалось? Поспешно делались последние приготовления.

Рават не ошибся, рассчитывая на расторопность Дольтара и Астата. Несмотря на спешку, они прекрасно подготовили деревню. Между изгородями возвели небольшие, но прочные заграждения, заблокировали главную улицу селения. В шести коровниках и трех хлевах собрали всю живность, подготовили запасы еды для людей и животных. Но в полях все еще стояло множество стогов, и Рават догадывался, какая судьба их ждет. Крестьяне старались не смотреть в ту сторону… Впрочем, были и другие, не менее болезненные проблемы. От обороны многих домов пришлось отказаться, так как они находились слишком далеко друг от друга. Оттуда забрали все, что могло пригодиться, однако Рават еще раз про себя посетовал на крестьян, которые пренебрегают советами военных и не допускают их к участию в планировании новых селений. Здесь, на севере, нельзя ставить хижины как попало и где удобно! Все эти дома следовало расположить возле реки, вода которой могла бы питать оборонительный ров. Именно так, ибо частокол — законченный частокол! — должен быть окружен рвом.

Впрочем, жалеть о чем-либо не имело смысла. Ничего уже не изменишь.

Способных сражаться мужчин поделили на отряды, отобрали несколько молодых женщин, умеющих пользоваться луком. Впрочем, иллюзий Рават не питал, зная, что особой пользы от этих «отрядов» не будет. Из крестьян получаются прекрасные солдаты — доказательство тому большинство легионеров, служащих под его началом… Однако этим крестьянам было далеко до солдат, вся польза от них заключалась лишь в том, что они умели стрелять из лука и, самое главное, готовы были защищаться до конца, яростно и упрямо. К счастью, в деревне было несколько местных охотников: селяне частенько охотились в лесах северного Армекта… На этих людей Рават рассчитывал, ибо они по-настоящему владели охотничьим луком и не раз выходили с копьем на медведя или кабана. Кроме того, охотники прекрасно знали окрестности — как степь, так и лес… Сотник ломал голову, как бы половчее воспользоваться этими знаниями.

Тем временем баррикады дополнительно укрепили, и крестьянам выдали все лишнее оружие. Его оказалось не много. Кроме того, обнаружилась серьезная нехватка стрел — большая часть их запасов ехала на вьючных лошадях, которых забрал Рест. У селян было не много своих стрел, не самых лучших; то же самое можно было сказать и о местных луках. Рават послал несколько человек на побоище, чтобы те собрали стрелы и все оружие, которое тут же передали крестьянам. Принесли десятка полтора безнадежно примитивных дротиков, несколько убогих луков — еще хуже, чем у крестьян, — и два ржавых меча. Еще с убитых алерцев сняли два деревянных панциря, которые быстро обрели новых владельцев.

Теперь оставалось только ждать.

Больше всего Рават опасался штурма пеших воинов. Наездников можно отогнать с помощью луков, но пехотинцы рано или поздно прорвутся за заграждения — в этом он был уверен. В непосредственном бою лучники могут поддерживать топорников, но в сражении один на один показывают себя не с лучшей стороны, да и предназначены лучники не для этого, с точки зрения как подготовки, так и вооружения. Но топорников осталось всего трое, и двое из них серьезно ранены. Он доверял отваге и ожесточенности крестьян, но прекрасно понимал, что этого мало. Допустим, удастся с помощью крестьян заткнуть дыру в обороне; выставив по обеим сторонам обученных солдат, которые прикроют с флангов и не пропустят врага. Но солдат катастрофически не хватает. А ночью? Ночью — хуже всего.

Рават подозревал, что алерцы (или «алерские псы», как именовали их крестьяне) ударят, когда стемнеет, и в мрачном расположении духа ожидал наступления сумерек. Он приказал собрать все, что может гореть. Костры должны были пылать всю ночь, а на время сражения следовало разжечь их так, чтобы они хорошо освещали поле боя.

Алерцы разделились на несколько отрядов. Самый крупный из них, к удивлению Равата, отправился к холму за деревней. Там начались какие-то работы, воины копали землю и таскали ее в корзинах. Мотыги и лопаты, о которых упоминал Дорлот, неожиданно быстро пошли в дело… Но Рават понятия не имел, что все это значит. Работы на холме подкинули ему новую пищу для размышлений. Неужели их цель именно этот холм? В таком случае понятно, почему алерцы притащили с собой столько воинов-землекопов. Но что они на этом холме потеряли? И прежде всего, почему бы алерцам сначала не захватить деревню? Удар всеми силами, что имелись в их распоряжении, неминуемо принес бы племенам успех. Тем временем к штурму готовились стаи, насчитывающие, самое большее, голов сто пятьдесят… Несколько сотен землекопов непрерывно рыли холм. В степь и лес уходили многочисленные отряды. Появились сторожевые посты, охраняющие занятую территорию.

Смеркалось. Вскоре запылали все не охваченные кольцом обороны строения. Ярким огнем вспыхнули стога. Крестьянки рыдали, мужчины сжимали кулаки. Рават, конечно, тоже жалел о пропадающем впустую добре, но в конечном счете пожары были ему на руку… Они давали много света. Алерцы, охваченные жаждой уничтожения, были удивительно неразумны. Ждали до ночи лишь затем, чтобы тут же превратить ее в день.

Штурм начался с наступлением темноты, то есть именно тогда, когда и предполагалось. Алерцы ударили с востока и юга, справедливо решив, что форсировать частокол не имеет смысла, поскольку с другой стороны деревня практически беззащитна. Рават угадал намерения нападавших и оставил у частокола лишь наблюдателей, направив все силы на оборону незащищенных мест. Однако общей ситуации это не изменило. Уже начало атаки подтвердило худшие ожидания сотника: лучники-солдаты и крестьяне убили несколько нападающих алерцев, но тут же вынуждены были бросить луки и вступить в ближний бой.

Воины яростно форсировали заграждения, крестьяне сдерживали напор врага, но на место убитых и раненых приходили новые серебряные. Ничего общего с битвой, разыгравшейся возле леса, где сбившиеся в тесную толпу всадники больше внимания уделяли тому, чтобы удержаться на спинах вехфетов, чем сражению… Воины, штурмующие баррикады, подвижные и ловкие, имеющие полную свободу движений и боевой опыт, выжимали из обороняющихся воистину кровавый пот. Преимущество было на их стороне… Войска Равата быстро редели. Лишь у самого большого южного заграждения, блокировавшего улицу, ситуация была не столь тяжелой; там сражался Дольтар, которого отчаянно поддерживали раненные еще во время битвы у леса, держащиеся из последних сил товарищи. Кое-как справлялись лучники Астата. Хуже всего дела обстояли на востоке. Крестьяне дрались, не жалея сил, но алерцы быстро одержали верх: сильно оттолкнувшись от земли, они могли перескочить через заграждение… Рават бросил туда единственный резерв, что был в его распоряжении: десять вооруженных плотницкими топорами и трофейными дротиками крестьян, возглавляли которых местные охотники, вооруженные надежными, острыми копьями на крупную дичь. Крестьяне с разгона ворвались на почти захваченную баррикаду и отбили атаку алерцев, понеся, однако, неслыханные потери.

Прибежал Дорлот: Астат просил о подкреплении. Рават отправил кота назад несолоно хлебавши. Впрочем, тот вскоре вернулся, но уже со стороны восточных заграждений. Подкрепления! На сей раз сотник передал через него обнадеживающее известие: «Скоро подойдет!» Он лгал, надеясь, что приободренные крестьяне выдержат еще немного и, быть может, их упорство сломит алерцев.

Ни один из обороняемых домов до сих пор не был подожжен, и вскоре стало ясно почему. Нападавшие появились на крышах, пытаясь таким образом преодолеть кольцо укреплений. Последним резервом Равата были Агатра и Эльвина. Они справились с задачей. У юной Эльвины от непрестанного натягивания тетивы немели руки. Рават это видел и, наблюдая за общим ходом битвы, старался по мере возможности помогать лучницам. У него был достаточно острый глаз; он не мог сравняться со своими легионерками, но время от времени выпускал быструю стрелу — и попадал, хотя в мигающем свете далеких пожаров это было непросто. Наконец ему удалось отбить у алерцев охоту прыгать с крыш за линию обороны, но они подожгли два дома. Сразу же за этим наступил перелом: возле большого южного заграждения деревенский кузнец, некрупный, но страшно жилистый детина, у которого убили одного из сражавшихся рядом с ним сыновей, с яростным ревом отшвырнул свой тяжелый молот, схватил какую-то балку и, размахивая ею, выскочил за укрепления. Не колеблясь, за ним кинулся Дольтар, а за Дольтаром — остальные, сокрушая сбитых с толку неожиданной контратакой алерцев. Представился единственный случай переломить ситуацию, и Рават его не упустил. Отбросив лук, он взялся за копье.

— Победа! — заревел он так, что, несмотря на всеобщий шум, его услышали повсюду. — Победа! Вперед! Дорлот, сообщи всем!.. Победа!

Он пустил коня вскачь. Будучи отличным наездником, Рават без труда заставил животное взять препятствие и оказался по другую сторону баррикады, обороняемой Астатом. Легкое копье армектанской конницы не имело ничего общего с неудобным дартанским копьем, и сотник сделал так, что смотревшие на него крестьяне по-настоящему поверили в победу! Он показал, что умеет не только командовать: прекрасно уравновешенное ясеневое древко вертелось в уверенной руке с ошеломляющей быстротой, всадник одинаково легко бил как прямо, так и в бок, даже вниз и назад. Зараженные его примером, крестьяне, возглавляемые Астатом, бросились на врага, даже не заметив, что в погроме, который учинил командир солдат, немалое участие приняли две лучницы, стрелявшие с убийственно малого расстояния и прикрывавшие его с боков. Но крестьяне видели только Равата и то, скольких врагов можно прикончить в мгновение ока!.. Они побеждали! Победа близка!

Алерцы не выдержали яростного удара, с воем и воплями развернулись и обратились в бегство. Разбегавшихся хотели преследовать, но Рават не позволил. Крича что было сил, он развернул своих людей и помчался на помощь восточным укреплениям, где оборона как раз поддавалась. Возглавляемые сотником, возбужденные победой крестьяне пришли на подмогу своим друзьям и разбили алерцев! Рават вырвался из царившей суматохи, но никаких приказов не требовалось: мчавшийся по «улице» во главе крестьян Дольтар уже достиг соседних укреплений. Рават рассмеялся диким, исходящим от самого сердца смехом: он снова убедился в том, какие отличные у него солдаты!

Защитники бросились тушить свою цитадель. Женщины, дети и старики пытались сбить пламя, однако их усилий оказалось недостаточно. Колодцев в деревне было много, и воды в них пока что хватало, однако, несмотря на это, удалось потушить лишь одну крышу. Второй дом пылал. Рават боялся, что огонь перекинется на другие постройки, но этого удалось избежать.

Когда прошло первое возбуждение и радость победы, начали собирать раненых и убитых. Сотник обошел посты возле заграждений. У него уже не было столь легко на душе… Всюду лежали тела, много тел. Рават понимал, что второго штурма не переживет никто, даже если алерцы не задействуют дополнительные силы. Защитникам удалось воспользоваться благоприятным моментом, не более того. Победу одержал боевой дух, упорство, но, если смотреть правде в глаза, «войско» Равата не выстоит перед врагом. Алерцы были не детьми, но воинами. Они могли потерпеть поражение, могли пасть духом… Но в конечном счете разве крестьянин с палкой в руке способен выстоять против прирожденного убийцы? Считать погибших не хотелось. И так все видно… Своих больше. Намного больше.

Сотник пытался найти какой-нибудь уголок, где можно было бы сесть и спокойно подумать, вдалеке от чужих взглядов и рыданий… Такого места не нашлось. Его солдаты тоже гибли, точно так же, как и крестьяне. Но силком в легион никого не тащили. Они сами предложили свои услуги, и их приняли на службу, отправив ни с чем многих других. Будущим воинам дали хорошее оружие, их как следует обучили, им регулярно платили жалованье. Сражения, которые могли завершиться ранами или смертью, были их профессией. Его профессией. Но эти, крестьяне? Рават не собирался сочувствовать их тяжкой доле, тем более что знал, как живут крестьяне в других местах. Доля как доля… Их делом было обрабатывать землю — кто-то же должен этим заниматься. Но отвага, с которой крестьяне защищали своих близких, глубоко тронула его. Такие люди не заслуживают того, чтобы погибнуть от руки каких-то пришельцев из-под чужого неба…

Алькава… Рават судорожно уцепился за эту мысль. Территория, которую контролировала Алькава, начиналась совсем недалеко, к востоку от Трех Селений. Гарнизон Алькавы должен знать о появлении столь крупной стаи. Группа в двадцать голов могла ускользнуть от внимания стерегущих границу часовых и незаметно проникнуть в глубь Армекта. Но такая армия? Алькава наверняка уже приняла меры и отправила сюда карательную экспедицию. Вопрос лишь в том, насколько сильное войско собрали алькавцы… Так или иначе, это единственный шанс. Нужно прокрасться между отрядами алерцев. Одолеть немалое расстояние по степи в поисках отряда, который, вообще говоря, может быть где угодно, или добраться до самой Алькавы. Нужно сделать это быстро, чтобы помощь успела прибыть вовремя.

Только и всего.

Рават чуть не рассмеялся вслух.

Быстро… насколько быстро? Чтобы успеть до нового штурма? Посмотрев по сторонам, Рават пришел к выводу, что сейчас деревню могли бы захватить даже вехфеты. Без своих наездников, вообще без наездников…

Пока, однако, штурма не было. Энтузиазма у алерцев явно поубавилось… Похоже, они не собирались пополнять силы, предназначенные для захвата деревни. И похоже, этой ночью они нападать не собираются. Но все равно ничего не остается, кроме как цепляться за соломинку. Нужно побыстрее привести сюда алькавцев.

Только кто может это сделать? Дольтар, отчаянный рубака, слишком стар для гонки по степи. Астат? Да, наверное, Астат. Хотя нет, здесь нужен конник. Отличный конник на великолепном коне. Честно говоря, в деревне был лишь один человек, который мог бы успешно справиться с этой задачей… Но подобное даже не берется в расчет. Рават обязан остаться. Он знал, что в такой ситуации командир — это символ. Если он хоть на пару шагов отъедет от селения, какой-нибудь дурак… или просто уставший, да, уставший крестьянин непременно скажет: «Он сбежал». А это конец всему. Конец! Командир — сбежал.

Сотник с сожалением подумал о своих конниках, окруженных и перебитых где-то в степи. Был бы хоть один из них здесь, в селении! Но нет… В деревню вместе с ним пришли только двое конных лучников. Один умирает, а другой, несмотря на раны, сражался и погиб. Впрочем, даже будь он жив, все равно бы не справился. А лучники Астата… может, они и умеют держаться в седле, но какие из них конники?!

Впервые за последнее время Рават вспомнил о группе легионеров, которые отвлекли от него армию алерцев. Он сжился с этими людьми, они вместе побывали во многих походах. И теперь ему так хотелось верить, что, возможно, они все же уцелели. А в деревне не появились из-за того, что не сумели продраться через многочисленные алерские отряды. Рават молился, чтобы им повезло, хотя и не связывал с ними никаких надежд. Вряд ли Рест знает о том, что происходит сейчас в Трех Селениях. Даже если ему удалось уйти, он повел отряд в Эрву. А Эрва (если ее до сих пор не сожгли) — чем она поможет? Самое большее — известит Алькаву. Но сколько на это потребуется времени… Амбеген не мог послать ему помощь. Даже если бы Тереза, верная подсотница Тереза, привела конницу, которую у него забрала, — что с того? Помощь в лице пятидесяти конников? Смешно…

Рават покачал головой. Он устал, смертельно устал…

Устал и кот. Устал настолько, что даже не проснулся, когда сотник остановился рядом с ним. Впервые Рават видел, чтобы Дорлота не разбудил звук шагов.

Кот ушел с заставы первым. Обежал степь, вернулся, потом снова пошел на разведку, хотя пораненная шипом лапа явно досаждала ему. Вместе со всеми он прошел через лес, а ночью снова исчез, чтобы отыскать стаю в степи, и опять присоединился к отряду. Потом с остатками отряда бежал к Трем Селениям. Во время штурма Дорлот без устали носился туда и обратно, доставляя командиру необходимые сведения, передавая приказы, бегая от баррикады к баррикаде.

Так что кот действительно устал — имел на это право.

— Дорлот.

Кот открыл глаза и поднялся.

— Пойдешь в степь, Дорлот. Нужно найти алькавцев и привести их сюда с подкреплением. Может, придется идти в саму Алькаву. Неизвестно, стоит ли она еще… Нашу Эрву скорее всего сожгли, в этом я почти уверен.

Сидевшие неподалеку крестьяне подняли головы и несколько оживились, услышав слово «подкрепление». Весть тут же начала передаваться из уст в уста.

— Нет, — сказала Агатра.

В полумраке Рават только сейчас заметил девушку, которая сидела, прислонившись спиной к стене дома и положив лук на колени.

— Нет, — тихо повторила она. — Ты посылаешь его на смерть, господин. Прошу тебя… нет.

Порой лучница бывала упряма. На заставе она недвусмысленно дала всем понять, что предпочитает иметь собственное мнение. Как и большинство легионерок… Женщины весьма своеобразно толкуют слово «приказ». Рават привык к тому, что иногда необходимо ставить их на место. Однако сейчас он промолчал, ибо осознавал ее правоту. Хотя дело было не только в этом.

Агатра подружилась с котом. Она никогда не любила ни одного мужчину и не имела семьи. Однако здесь, у Северной Границы, она встретила и одарила искренней, сестринской любовью проворного кота-разведчика. Над этой дружбой посмеивались, но искренне, без какой-либо злости; все солдаты знали об их дружбе и уважали ее, ибо в ней было нечто нежное и прекрасное, огромное и чистое, и это замечали даже глаза грубых, закаленных воинов. Каким-то образом вышло так, что дружбу кота и девушки окружили заботой и вниманием. На заставе, среди постоянных патрулей и походов, столь мало прекрасного и чистого… Всем хотелось, чтобы эта дружба продолжалась и продолжалась. Никто не имел ничего против. И каждый хотел ее видеть.

— Прошу тебя, господин, — повторила лучница. — Не посылай Дорлота, он хромает… Он не дойдет. Его увидят и подстрелят из лука… Он уже не может бегать, господин. Его догонят на вехфетах. Вехфеты быстрее, чем хромой кот… Прошу тебя, господин. Прошу в первый раз…

Дорлот молча опустил голову, и это поразило Равата больше, чем все остальное.

— Агатра, — тяжело проговорил он, — больше идти некому. Я бы поехал сам, но ведь ты прекрасно знаешь, что мне нельзя. Для всех нас это единственный шанс спастись. И для него тоже.

Рават присел и заглянул девушке в глаза. Ее некрасивое, худое лицо было полно боли. Похоже, она не понимала, что он говорит.

— Агатра, послушай меня, — настойчиво повторил он. — В степи у Дорлота, даже охромевшего, куда больше шансов уцелеть, чем у нас, запертых в этой деревне. Он приведет помощь или хотя бы спасет собственную шкуру и расскажет кому-нибудь, что здесь происходит. Если же он будет сидеть здесь и ждать штурма, то кончит, как и все мы. Разве что заберется в какую-нибудь нору, спрячется и оттуда будет смотреть, как нас режут. Но ты прекрасно знаешь, что он на такое не способен.

— Я пойду, сотник, — произнес Дорлот. — И вовсе не затем, чтобы спасти собственную шкуру.

— Дорлот… — прошептала Агатра.

— Сотник прав, Агатра. Здесь от меня никакой пользы, я не смогу помочь вам защищаться. Держитесь. Я приведу помощь, но вы должны продержаться… Слышишь, сестра?

Девушка расплакалась:

— Слышу…

— Вэрк.

— Иди, Дорлот, — сказал сотник.

Человека можно было бы обнять, и Рават обязательно сделал бы это, но он не знал, как пожелать удачи коту. В конце концов сотник кивнул и тихо повторил вслед за Дорлотом:

— Вэрк…

Кошачье приветствие, а также подтверждение, выражение согласия… Рават надеялся, что, кроме Агатры, никто этого не слышал. Он повернулся и пошел прочь. Когда он обернулся, кота уже не было.

Присев у южного заграждения, Рават смотрел на холм. Там все еще копали… Он просто сидел — не строил никаких планов, не думал ни о чем особенном, поскольку уже сделал все возможное. В конце концов он задремал, и его разбудили лишь какие-то вопли, раздавшиеся возле одной из баррикад. Тотчас же Рават бросился туда. Астат посылал стрелы в темноту, разгоняемую блеском пламени. Второй солдат, вместе с несколькими крестьянами, перелез через укрепления. Вскоре они вернулись, неся Биренету.

Она была еще жива…

Девушка была совершенно нагой. Ей отрезали груди, отрубили ступни и кисти рук, вырвали глаза. Между распухшими губами не было ни языка, ни зубов; рот зиял, словно большая красно-черная яма. Все раны алерцы тщательно прилегли огнем, не давая вытечь крови. Суть именно в том, чтобы она оставалась живой как можно дольше… Топорницу положили перед Раватом. Солдаты скрежетали зубами. Крестьяне с диким видом переглядывались.

Сотник молчал.

Толпа росла. Из середины круга доносились протяжные, нечеловеческие стоны лежащей, тело которой извивалось и содрогалось в невыносимых муках.

С пронзительным криком Эльвина бросилась бежать. Рават схватил ее и удержал. Она уткнулась лицом ему в грудь.

— Нет… Н-нет… — прорыдала она. — Не хочу… Больше не хочу…

Агатра растолкала собравшихся, обеими руками подняла меч и со всей силы вонзила клинок в грудь лежащей. Искалеченное тело в последний раз дернулось, Биренета хрипло вскрикнула… Лучница выронила оружие и безумным взглядом обвела толпу. Внезапно она упала на колени.

— Прости, Биренета! — рыдая, воскликнула она. — Прости! Слышишь, Биренета? Прости…

Ее оттащили в сторону.

Какую-то крестьянку стошнило.

— Биренета! — кричала Агатра. — Биренета, прошу тебя!

— Унесите ее, — глухо проговорил Рават, глядя на убитую. — Ей здесь не место. Похороните ее, сейчас же.

Постепенно приходя в себя, он отвернулся и подвел Эльвину к Агатре. Лучницы с плачем обнялись.

— Все хорошо, — сказал он. — Слишком рано тебя сюда прислали, малышка…

Он не умел разговаривать с женщинами. Тем более что одна из этих женщин была наполовину ребенком. Пусть даже этот ребенок мастерски владел луком и уже убил немало врагов.

— Слишком рано, — повторил он. — Иногда… так все это ненавижу…

Что именно, он не объяснил.

Работы на холме продолжались. Рават напрасно силился понять, что хотят откопать алерцы. На вопрос о том, нет ли в холме чего необычного, жители деревни пожимали плечами. Холм как холм…

Но Рават не зря задавал всем этот вопрос. Он чувствовал, что знание о целях странной деятельности алерцев может очень и очень пригодиться. Очевидно, громадная стая пересекла границу главным образом за тем (а может, только за этим!), чтобы раскопать холм…

Алерцы трудились всю ночь.

На рассвете Рават поднял всех на ноги. Судя по перемещениям противника, готовился очередной штурм. Однако ни один из работающих на холме воинов не был призван к оружию! Штурм предпринимался теми же самыми силами, что и накануне.

Похоже, алерцам крайне необходимо извлечь из-под земли таинственное нечто!

За ночь была проделана громадная работа. Холм высился совсем неподалеку, и муравьиную суету фигурок легко было разглядеть даже из деревни. Вниз перетаскали огромную массу земли. В выкопанной яме что-то появилось, но даже зоркая Агатра не в состоянии была понять, что именно.

— Смахивает на… какую-то статую, кусок статуи, — неуверенно говорила она. — Но я… Нет, не знаю.

Статуя, кусок статуи. Подобное впечатление сложилось почти у всех, однако никто не мог ручаться за правильность своих предположений.

Возле леса и в степи отряды серебряных воинов удивительно неторопливо готовились к наступлению. Алерцы садились на вехфетов, собирались компактными группами лишь для того, чтобы спустя какое-то время снова спрыгнуть на землю и перегруппироваться для пешего боя. К удивлению сотника, мощный отряд, состоявший, насколько он мог судить, из наиболее опытных и лучше всего вооруженных воинов, отослали куда-то в степь… Потом примчались какие-то гонцы (во всяком случае, это были одиночные всадники), которые принялись носиться от группы к группе, выкрикивать какие-то известия или, может, приказы… Люди в осажденной деревне не могли понять, что происходит.

Еще одна стая снялась с места и стремительно умчалась в степь. Одна треть из тех, кто намеревался атаковать деревню, двинулась на холм, присоединившись к землекопам. Штурм, похоже, откладывался. От нападающих сил осталось где-то с полсотни воинов, к тому же, судя по всему, одни раненые… Так, по крайней мере, утверждала Агатра.

Рават сидел у южного заграждения. Он нашел хорошее место, откуда отлично просматривались позиции противника. Чуть позже явился Дольтар. Рука у него была сломана и заключена в импровизированный лубок. Видно было, что боль мучит его, хотя топорник даже не думал жаловаться. Рават молча показал на место рядом с собой. Оба воина уставились на холм.

Сначала долго молчали. Тишину нарушил сотник:

— Скажи, Дольтар, что они делают? Наверняка это важно, очень важно. Помоги мне понять. Ты бегал по этой степи, когда я еще вырезал кораблики из коры…

Топорник покачал головой.

Вершина холма полностью исчезла. Из земли торчал фрагмент гигантской статуи, теперь его можно было разглядеть.

— Дракон с лягушачьей мордой, — сказал топорник словно про себя. Когда-то рассказывали… Одна из тех баек, что беспрестанно повторяют…

— Что ты слышал, Дольтар?

— Кто-то когда-то… кому-то… Ну знаешь, господин. Сказки. Вспомнилось сегодня под утро. Руку ломило, не мог заснуть… О драконе, спрятанном в земле.

— Ты помнишь эти сказки, Дольтар?

— Что-то насчет того, будто там, — топорник показал на холм, — алерцы получили разум от своего Властелина Мудрости, так же как мы получили свой от Шерни. Властелин Мудрости живет под землей. Большой дракон. Но, по-моему, все должно было происходить там, на их стороне. За границей.

— И что дальше?

— Никто не знает, где это место. Но раз в сто лет выдается сто удивительных дней, когда дракона можно разбудить. Не знаю зачем. Не помню, господин, я почти и не слушал. Мало ли что болтают об Алере? Человек порой такую чушь несет, просто стыд и позор. Со скуки или чтоб подшутить над новичками. Так, болтовня…

Они снова замолчали.

— Дольтар, а если это правда? — спросил наконец сотник.

Рават очень устал, кроме того, за последние несколько дней довелось увидеть столько необычного…

— А если это правда? — повторил он. — Если это и в самом деле какой-то бог алерцев, которого они пытаются разбудить? Дольтар, мы почти ничего не знаем о Шерни, а Посланники сидят далеко… — Перед его мысленным взором возникли таинственные, полулегендарные мудрецы, постигающие природу правящих миром сил. — Да, Посланники сидят далеко… Но ведь не Шернь дала разум алерцам. Это даже я знаю. Когда-то была великая Война Сил. Слышал о той войне?

Солдат кивнул:

— Кое-что, господин. Каждый что-то слышал о Шерни и прочем… Но кто их разберет? Я вижу лишь, что сюда заявились тысячи алерцев только для того, чтобы рыть землю. Рыть землю, господин. Не сражаться, не грабить. Против нас они ничего не имеют, мы им просто мешаем. Для них главное — копать. Они выставили посты, разослали патрули, только бы никто не помешал копать. Странно, господин. Не люблю, когда происходит что-то странное. Тогда… погруженный в свои мысли солдат невольно пошевелил рукой и скривился от боли, — тогда я боюсь, господин. Странные вещи всегда не к добру. Исключение разве что радуга.

Они молча смотрели на холм.

Сотни землекопов продолжали свою лихорадочную деятельность.

Оставалось только гадать, сколь пророческими окажутся слова солдата. Деревня действительно мешала алерцам. И вскоре выяснится, насколько сильно.

Большая стая, сотни три наездников, не меньше, прокатилась рядом с восточными укреплениями деревни. Солдаты и крестьяне ждали с натянутыми луками, но всадники даже не посмотрели в их сторону. Они неслись прямо к холму. Рават заметил, что многие воины ранены. В боках нескольких вехфетов зияли большие кровавые дыры. Подобные раны были ему знакомы! Полный сомнений, он начал расспрашивать других. Его подозрения подтвердились. Стая возвращалась после происшедшего где-то сражения!

У подножия холма поставили несколько шалашей из веток. Рават предположил, что там квартирует алерское руководство. Несколько вновь прибывших воинов соскочили с «коней». Однако больше ничего разглядеть не удалось, толпа наездников скрыла шалаши от глаз смотревших. Вскоре, видимо, были приняты какие-то решения, поскольку стая двинулась дальше, обогнув холм, чтобы в конце концов стать лагерем. Снова появились одиночные всадники и принялись сновать туда-сюда. Формировались новые отряды.

Рават был сыт неопределенностью по горло. Уж лучше бы штурмовали! Он сидел, словно крыса в клетке, понятия не имея о том, что происходит, ничего не понимая, беспомощный и, в сущности, безоружный. Повернувшись спиной к проклятому холму, Рават двинулся на середину деревни, словно именно там мог найти покой и все необходимые разъяснения.

Его остановил крик Агатры.

Лучница, с тех пор как Дорлот отправился за помощью, сторонилась товарищей, ни с кем не разговаривала, бесцельно бродя вокруг. После случившегося с Биренетой она стала еще более подавленной, чему вряд ли стоило удивляться… Рават, которому все равно было нечем заняться, не раз пытался склонить девушку к разговору, расспрашивал, не заметила ли она на холме чего-нибудь особенного, вдруг он что пропустил. Необходимо было отвлечь лучницу от мрачных мыслей. Солдат было так мало, что Рават не имел права и не хотел пренебрегать самочувствием кого-либо из своих подчиненных. Агатра отвечала спокойно и по существу, но с дружеской беседой это не имело ничего общего. Она была полна наихудших предчувствий и даже не пыталась этого скрыть.

Сейчас она стояла возле южного заграждения.

— Дорлот! О нет… Дор-ло-от!

Рават бросился к укреплениям.

В сторону деревни мчался сломя голову сильный отряд наездников, однако слишком малочисленный, чтобы его целью могла стать атака. Впрочем, вскоре воины начали сдерживать вехфетов, пока совсем не остановились.

Кот висел вниз головой, привязанный за хвост к толстой, грубо отесанной ветке. По его спине и шее змеилась неровная кровавая рана, видимо нанесенная острием алерского копья… Агатру держали за руки. Крича, она отчаянно пыталась вырваться. Всадник, державший сук, наклонился и опустил кота на землю. Равату, сжимавшему в руках лук, показалось, что растопыренные лапы разведчика чуть дрогнули…

— Хватит, Агатра! — рявкнул он. — Хватит, говорю! Посмотри туда! Смотри же!

Всадники чуть отступили и остановились на расстоянии не больше чем тридцать шагов от кота. Вели себя совершенно спокойно. Казалось, будто они чего-то ждут.

Агатра перестала вырываться. Вскоре все заметили, что кот слабо шевелится.

— Он… он жив… — прошептала девушка.

Рават отложил лук и медленно взобрался на баррикаду. Алерцы, словно того и ждали, отъехали еще немного.

— Они хотят… — хрипло сказал кто-то. — Хотят, чтобы мы его забрали…

Рават думал так же.

Происходило нечто, чего он не в силах был понять. Никто никогда не договаривался с алерцами. Ранеными никогда не обменивались. Почти никогда не брали пленных, а если и брали, то в лучшем случае затем, чтобы поступить с ними так же, как с Биренетой…

Сотник медленно спустился с заграждения.

— Дольтар, — позвал он.

Он предпочитал иметь рядом с собой топорника со сломанной рукой, чем кого-либо другого из солдат.

Старый легионер неуклюже перебрался на другую сторону баррикады и встал рядом с командиром.

— Положи топор, — медленно проговорил Рават. — Следите внимательно за всем, что происходит, — бросил он через плечо лучникам. — Но никаких проявлений враждебности. Агатра! — отдельно напомнил он девушке.

— Так точно… господин, — прошептала она.

Рават и Дольтар осторожно двинулись вперед. Алерцы неподвижно стояли на месте.

Дорлот был жив. Рават медленно, чтобы стоявшие в тридцати шагах воины не приняли это за угрозу, достал меч и перерезал ремень, которым сломанный хвост был привязан к ветке.

— Бери его, Дольтар, — велел он.

Солдат осторожно подсунул громадную ладонь под живот мохнатого разведчика и поднял кота с земли. Лапы и голова беспомощно покачивались, свисая по сторонам. Но желтые глаза на мгновение открылись…

— Все хорошо, Дорлот, — сказал сотник. — Мы тебя никому не отдадим. Иди, Дольтар.

Солдат повернулся и поспешно направился к деревне. Рават, спиной вперед, сделал два коротких шага…

Один из алерцев что-то крикнул.

— Дольтар, не останавливайся! — закричал Рават, отступая еще на шаг и выставляя перед собой меч.

Воин соскочил с вехфета и шагнул вперед, подняв открытые, пустые ладони. Рават перестал отступать и медленно опустил меч. Ошеломленный, он лихорадочно размышлял… Он не мог себе представить, чтобы под каким бы там ни было небом поднятые руки означали нечто иное, нежели отсутствие оружия или дурных намерений!

Спрятав меч в ножны, он, чуть поколебавшись, ответил тем же жестом.

В деревне Агатра и Эльвина забрали кота у Дольтара и куда-то побежали. Остальные солдаты и крестьяне, притаившись за заграждением, жадно наблюдали за сценой, что разыгрывалась перед их глазами.

Воин подходил к тому месту, где ждал его Рават. Сотнику приходилось сталкиваться с алерцами вблизи, но с такими — никогда… Он видел мертвые лица, с застывшими на них непонятными, но всегда одинаковыми гримасами, выражающими, судя по всему, боль или ненависть. Он видел яростные лица сражающихся воинов. Знал, как выглядит алерский страх. Но до сих пор он ни разу не видел алерца, добровольно идущего навстречу, без оружия в руках. Рават заметил, что и тот смотрит на него точно так же… Они не спускали друг с друга изучающих глаз.

За эти короткие мгновения Рават вдруг осознал, что алерцы тоже не знают, как выглядит обычное человеческое лицо…

На воине был деревянный панцирь, дополнительно усиленный висевшим на спине круглым плетеным щитом. Раньше такие щиты, обтянутые кожей, богато раскрашенные, встречались Равату столь же редко, как и доспехи… В стаях, которые он обычно преследовал, лишь изредка присутствовал воин с раскрашенным щитом. В этом алерце все было как-то иначе; даже выступающая из-под доспехов кожаная юбка была сшита с большой тщательностью. Равату пришло в голову, что к нему приближается некая значительная личность. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Вряд ли стоило предполагать, что для столь исключительной и необычной миссии алерцы выберут какого-нибудь дурачка…

В десяти шагах от сотника алерец остановился, показав, что дальше идти не собирается.

Рават сделал шаг в его сторону. Алерец отскочил, вытягивая перед собой руки. Раздался зловещий, угрожающий окрик. Сотник тотчас же отступил. Ясно было, что воин не желает сходиться ближе. Послышались какие-то слова гортанные, чуждые, непонятные. Рават попробовал разобрать что-то из интонаций, но не смог. И развел руками.

Алерец замолчал и поднял ладони — открытые, пустые… Нет! Здесь речь шла вовсе не о демонстрации мирных намерений… Сотник покачал головой, но для алерца жест этот был лишен какого-либо значения. У них никак не получалось понять друг друга, хотя алерец тоже пытался жестикулировать. Повернув руку ладонью вверх, он двигал ею, словно что-то взвешивал; на подвижном лице сменяли друг друга разнообразные, трудноописуемые гримасы. Хотя они и сопровождались голосом, Рават по-прежнему терялся в догадках. Он беспомощно оглянулся на своих, потом снова посмотрел на алерца и машинально, коротким жестом показал: подожди, я сейчас вернусь. Тот, естественно, не понял. Рават обернулся и позвал:

— Дольтар!

Топорник снова перелез через заграждение. Алерец бдительно следил за его приближением. Внезапно, не поворачивая головы, он что-то крикнул, и один из стоявших позади наездников соскочил с вехфета. Двое на двое… Да, как раз это Равату понятно.

— Дольтар, ты должен знать какие-то их слова, — сказал он, когда солдат встал рядом. — Я не понимаю… Ничего не понимаю. Слушай, ведь никто с ними никогда не разговаривал… Никто и никогда! Мы только и умеем, что убивать алерцев. А они убивают нас. Ничего больше.

Топорник искоса посмотрел на командира. Рават, всегда умевший владеть собой, был странно возбужден. Он сам не понимал, насколько потрясла его попытка общения с извечным врагом. Попытка найти общий язык!

Позабыв об опасности, он опять шагнул в сторону алерца, и снова его остановил грозный окрик.

— Бесполезно, господин, — пожал плечами Дольтар. — У них, кажется, много разных языков. Они, господин…

— Ну хоть что-нибудь! — нетерпеливо прервал его Рават. — Скажи им хоть что-нибудь.

Наморщив лоб, топорник рылся в памяти в поисках чужих слов. Однако алерский воин неожиданно нашел способ договориться. Он крикнул что-то своим. Его товарищ побежал в сторону группы всадников и взял у них несколько копий и трофейный армектанский меч. Воткнув меч в землю, алерец вонзил вокруг копья. Затем показал на Равата — и на меч, потом на себя и свой отряд — и на копья.

— Окруженный… Солдат, окруженный алерцами… Дорлот? Нет, меч не может быть Дорлотом…

— Это ты, господин, — сказал Дольтар.

— Мы! Мы, Дольтар! Деревня!

Подсказывая друг другу, они наперегонки пытались прочитать то, что объяснял им алерский воин.

— Он имеет в виду деревню.

— Окруженную деревню!

Рават повторил следом за алерцем все жесты. Мол, понял. Воин сделал быстрое движение рукой, словно выхватывая из воздуха перед грудью брошенный ему предмет. Рават запомнил этот жест, поскольку ему показалось, что он означает подтверждение.

Копья воткнулись в землю в другом порядке: два из них выдернули из круга и поставили так, что кольцо окружения превратилось в подкову… Алерец снова показал на меч и на деревню, на деревню и на меч… Вытащил клинок и воткнул чуть дальше… потом еще дальше… перемещаясь к выходу из подковы. Копья оставались на месте. Меч отдалялся, вонзаясь в землю все дальше и дальше.

— Ты что-нибудь понял, Дольтар? — напряженно спросил сотник.

— Это значит… — прохрипел топорник и откашлялся. — Это значит, господин, что мы должны убираться отсюда. Они нас отпускают, — медленно закончил он.

Они молча переглянулись.

— Почему? Почему они нас… отпускают?

— Ловушка, господин.

— Ловушка?

Они переглянулись, потом посмотрели на воина.

— Ловушка, господин, — повторил Дольтар. — Как только мы выйдем из деревни, нас всех перережут. Стоит нам отсюда выйти…

— Погоди…

Алерец показал на солнце и описал рукой путь, который ему еще предстояло проделать по небу. Снова расставил копья по кругу, воткнул меч посередине, показал на точку над лесом, где должно было закатиться солнце, после чего вырвал одно из копий и, ударив по окруженному мечу, наступил на древко ногой.

— Вечером они нанесут удар по деревне…

Словно в подтверждение этих слов, алерец повернулся кругом, охватывая рукой многочисленные отряды, которые раскинули свои лагеря тут и там, и алерцев, что трудились на холме. Потом показал на все торчащие в кругу копья.

— Они ударят всеми силами.

Рават медленно повторил жесты алерца. Подтверждение! Жест рукой, словно хватающей что-то перед грудью, явно означал подтверждение.

Они еще раз увидели все то, что вначале было изображено с помощью копий и меча. Затем воин направил палец на солнце и несколько раз показал на него. На то место, где оно сейчас находится…

Немедленно.

— Мы должны убираться отсюда немедленно.

— Это ловушка, господин, — упрямо повторил Дольтар.

Рават смотрел на воина. Потом поднял руку и сделал вид, будто быстро хватает брошенный ему предмет. Алерец издал протяжный крик и поднял открытые, пустые ладони. Затем он и его товарищ собрали торчавшее в земле оружие и удалились быстрым, дергающимся шагом. Ноги, снабженные дополнительными, сгибающимися в обратную сторону коленями, оттолкнулись от истоптанной травы. Воины перескочили через головы своих вехфетов, молниеносно развернулись в воздухе и упали на спины животных. Проделав этот совершенно невозможный для человека трюк, главный алерец еще раз показал на солнце. В следующее мгновение отряд развернулся и помчался к шалашам у подножия холма.

Рават и Дольтар поспешно вернулись в деревню. Их тут же окружили крестьяне и солдаты. Сотник одним жестом утихомирил собравшихся и коротко рассказал, как обстоят дела.

— Это все, — закончил он, после чего добавил: — Посоветуйте. Я хочу знать ваше мнение.

Сначала все молчали.

— Ловушка, господин, — наконец сказал Дольтар. — Стоит нам высунуть нос из деревни, как нас перебьют!

Словно по сигналу, все одновременно заговорили. Крестьянки подняли вой, мужчины о чем-то расспрашивали, Астат кричал на Дольтара…

Рават поднял руку.

— По твоим словам, Дольтар, — сказал он, когда наступила тишина, — они перебьют нас сразу, как только мы выйдем из деревни. Значит, если мы никуда не пойдем, то остаемся живы? Но помощи не будет… Стало быть, придется держаться, сколько бы раз нас ни штурмовали. Так по-твоему?

Старый солдат в гневе стиснул зубы.

— С ними, господин, можно только топором, — упрямо проговорил он. Зачем им нас отпускать?

Снова поднялся ропот. На сей раз сотник позволил людям выговориться.

— Хватит, — спустя некоторое время сказал он.

И подождал, пока шум снова утихнет.

— У них нет никаких причин сражаться за то, что они могут получить даром, — объяснил сотник. — Мы храбро оборонялись и дальше будем обороняться точно так же. Но им не нужны наши трупы. Для них куда важнее жизни собственных солдат. Если можно быстро и без потерь завладеть желаемым, зачем терять своих товарищей?

— Никто никогда… — начал неугомонный Дольтар.

— Подожди, Дольтар, я еще не закончил… Они отдали нам Дорлота.

— Чтобы подкупить… обмануть! — взорвался топорник.

Часть людей согласились с ним.

— Вы видели ту стаю? Ту, что проехала мимо деревни? Они возвращались после битвы. Раны вехфетов заметили?

С разных сторон посыпались утвердительные возгласы.

— Астат, — обратился сотник к лучнику. — Что это были за раны? Знаешь?

— Да, господин, — подтвердил тройник.

— И я тоже знаю. Очень не хотелось в это верить… Но теперь я поверил. Алерцы иногда сражаются друг с другом. Вот что происходит. Эти, там, Рават показал на холм, — хотят, чтобы мы ушли отсюда, и я на их месте добивался бы того же. В любой момент здесь может разыграться битва. Им не больно-то хочется сражаться, оставив за спиной вражескую деревню. И у них нет никакого желания тратить на нас воинов, поскольку бойцы и так им нужны. Причем очень, очень нужны.

— Но зачем, ваше благородие? С кем они сражаются? — тупо спросил кто-то из крестьян.

— С Золотым Племенем, — объяснил сотник. — Вехфеты пострадали от лап золотых… Я сотни раз видел такие раны. У наших коней.

Снова поднялся шум.

— Хватит! — отрезал сотник. — Я решил. У нас есть шанс. Пусть один из ста, в любом случае это больше, чем если мы останемся. Уходим! распорядился он, обращаясь к своим солдатам. — И вы тоже, — сказал он крестьянам. — С собой брать только оружие и провизию. Перевернуть несколько повозок, быстро! — Он показал на торчащую в заграждении тяжелую, неуклюжую телегу. — Уложить туда раненых, запрячь волов, и вперед. Все!

Легионеры тут же подчинились его приказу, и первым двинулся с места Дольтар. Мрачный, разгневанный, он предчувствовал беду, но Дольтар был солдатом. Он получил приказ и немедленно поспешил его исполнить. Этот пример подействовал на других. И очень кстати. Крестьянам вовсе не хотелось бросать свое имущество. Поэтому во время спора они беспрестанно поглядывали на Дольтара, ведь тот возражал больше всех. Но Дольтар готов был спорить лишь до тех пор, пока это позволяет командир.

Рават бросил взгляд на шалаши под холмом, потом какое-то время следил за перемещениями алерских отрядов. Сомнений не оставалось: воины сворачивали осаду деревни, но одновременно формировали новые отряды, привлекая в них даже землекопов.

Сотнику пришло в голову, что, если Дольтар все же окажется прав, беспомощную, неловкую толпу из солдат и крестьян перережут в мгновение ока…

Рават отогнал кошмарное видение. Сейчас важно быть уверенным в себе. Чем торчать в этой… могиле, лучше уйти, хоть какой-то шанс выжить.

Он обернулся и посмотрел на деревню. Сожженные дома, убогие заграждения… Всюду виднеются следы битвы. На «улице» что только не валялось: брошенное оружие, какие-то тряпки, ведра и лохани для тушения пожаров, груды соломы и поленьев, подготовленные в качестве горючего материала на случай ночного штурма… Посреди всего этого бегали куры, ходили здоровые и ползали раненые. Ноздри уже привыкли к смраду алерских трупов, начавших гнить возле деревни. Своих похоронили, но слишком неглубоко и кое-как, где попало… Жуткое зрелище представляли собой дети: необычно тихие, грязные, часто окровавленные. Не было ни мгновения, чтобы из какого-то закутка не доносился плач младенца…

В полутора десятках шагов от Равата стояла группка крестьян. Сотник прочитал в их глазах нечто зловещее и понял, что неприятности еще не кончились… Эти люди, обороняя деревню, полагали, что защищают свое имущество. Но теперь они знают, что речь идет только о жизни и смерти.

Но знают ли?

Сотник вдруг начал опасаться, что крестьяне подойдут к нему и потребуют чуда… Не прошло и мгновения, как они действительно подошли и потребовали невозможного.

— Ты собирался защищать нас, господин, — сказал один из них.

Рават заглянул ему в глаза и смотрел до тех пор, пока крестьянин не отвел взгляд.

— Что это? — спросил он, показывая на скотный двор.

Все обернулись. Мимо мужчин, отчаянно пытающихся освободить застрявшую в самом низу баррикады повозку, шли какие-то женщины, таща на веревках коров. Чуть дальше из хлева выгоняли свиней, которые с визгом разбегались в разные стороны. Двое стариков, женщина и несколько ребятишек пытались снова собрать их в стадо.

— Все это должно остаться здесь, — сказал сотник не терпящим возражений тоном. — Кур зарезать и привязать к повозкам. Никакой скотины! Если алерцы увидят, что мы все это с собой тащим, то мгновенно нападут и перережут нас! Как думаете, с какой скоростью мы поползем?! — неожиданно взорвался он. — С коровами и свиньями? Вы хоть представляете, что сейчас делается в степи?! Думаете, почему нас отпускают? Чтобы мы до завтрашнего утра выводили из деревни свиней?! — Дались ему эти свиньи… — И гоняли их между алерскими стаями?! Марш отсюда телегу вытаскивать! Я должен был вас защищать, вот и защищаю, и только благодаря тому, что я здесь, вы еще носите на плечах свои дурные головы! Вытаскивать телегу! Все! — разъяренно закончил он.

Из-за укреплений донесся протяжный, грозный крик. Рават рассерженно обернулся и увидел воина, с которым вел переговоры. Алерец показывал на солнце. Не ожидая ответа и не замедляя бег животного, он промчался в пятидесяти шагах от заграждений и понесся дальше, к одному из самых крупных, быстро передвигающихся отрядов. Рават снова повернулся к крестьянам, но увидел лишь быстро удаляющиеся спины. Он скрипнул зубами, выгоняя остатки злости, и пошел туда, где мелькнула маленькая фигурка Эльвины. Девушка набирала воду из колодца.

— Где Дорлот? Выживет? — тревожно спросил сотник.

— Не знаю, господин, — ответила обеспокоенная лучница. — Агатра, господин… Она этого не переживет. А я…

— Иди, — сказал Рават. — Вода для него, да?

— Да, господин, — кивнула она, шмыгнув носом и чуть не плача.

Сотник вздохнул. Женщина на войне…

— Ладно, давай навестим его, — промолвил он.

6

Небольшой отряд, во главе которого покинула заставу Тереза, был, однако, не просто усиленным патрулем. Взяв с собой десятку конников в полном составе, Тереза двинулась прямо туда, куда несколько дней назад ушел Рават. Она прекрасно понимала, что никаких следов не найдет, так что выбранное направление было ничем не лучше любого другого… Отряд сотника мог находиться где угодно. Даже не слишком утомляя пехотинцев, Рават мог преодолевать по пятнадцать миль в день. А то и по двадцать, если по каким-то причинам ему пришлось спешить… Скорее всего Рават еще находился на территории, подконтрольной Эрве. Но многое зависело от стаи, которую он преследовал или от которой бежал.

Да что же такое происходит в степи?

Относительно распоряжений, присланных из Алькавы, Тереза придерживалась того же мнения, что и Амбеген, хотя никакими соображениями они друг с другом не делились. Что бы в действительности ни происходило, идея бросить заставу казалась Терезе неразумной и глупой. В Алькаве, похоже, совсем голов лишились. Тем не менее из письма следовало, что в нынешние дни путешествовать по степи, мягко говоря, рискованно. Многотысячные алерские силы перемещаются не вслепую, наверняка рассылают во все стороны патрули и передовые отряды. В любой момент она может наткнуться на один из таких отрядов. Однако ничего подозрительного пока не происходило, степь была спокойна как никогда. Подсотница с трудом могла представить, что где-то там, куда не достигает ее взгляд, передвигаются огромные, грозные полчища. Впрочем, их она не боялась… Они наверняка медлительны и неповоротливы, состоят в основном из пехоты, поскольку вехфетов у Серебряных Племен слишком мало, чтобы составить отряд больше чем в сто с небольшим голов.

Тереза скорее опасалась встречи с вооруженным патрулем или с каким-нибудь большим разведывательным отрядом, наверняка состоящим из всадников. Большая армия может ловить конницу сколько угодно. Все равно что медведь попробовал бы поймать мышку — той пришлось бы самой влезть ему в пасть. Однако компактный, подвижный отряд — совсем другое дело. Кони превосходят вехфетов в скорости, но уступают в выносливости. И им нужен сон, так же как и людям. Тереза знала, что, если сразу не собьешь со следа алерскую погоню, можно в конце концов угодить в окружение. Конь умрет от усталости, а вехфет будет бежать и бежать…

Поэтому Тереза намеревалась воспользоваться возможностью, которую представил ей комендант, причем совершенно спокойно, без каких-либо угрызений совести. Она собиралась послать гонца с просьбой о помощи. Имея рядом с собой всех конников, можно даже попытаться провести разведку боем: встреча с алерским патрулем вовсе не значит, что нужно драпать со всех ног. Напротив, Тереза могла позволить себе двинуться в сторону предполагаемых полчищ. Только таким образом у нее оставался шанс вытащить Равата из передряги, если, естественно, он в эту передрягу угодил. Ведь он тоже мог не бояться большого, медленно передвигающегося войска. Трудно не заметить тысячную орду, даже если не знать о существовании таковой. А если Рават сражался, бежал или вынужден был искать укрытия, значит, речь идет о не слишком больших, но подвижных стаях… Авангард или разведывательные отряды основных сил.

Патрули, которые вышли вместе с ней, должны были вернуться на заставу вечером. Вряд ли рассудительный Амбеген пошлет вторую половину конников в рискованную ночную разведку; скорее, полагала Тереза, он ограничится усиленными пешими патрулями, расставив их в непосредственной близости от заставы, а конников пошлет лишь на следующее утро. Она все распланировала так, чтобы ее гонец прибыл в Эрву незадолго до рассвета. Тогда ему не потребуется ждать возвращения патрулей, чтобы привести к Терезе всю оставшуюся конницу.

Но все получилось совсем иначе…

Перед выездом с заставы Тереза тщательно объяснила командирам патрулей, какой путь намерена избрать и где скорее всего остановится на ночлег. Если появятся какие-то известия от Равата (или объявится он сам вместе с отрядом), ей немедленно сообщат… И сейчас, глядя на двоих мчащихся следом за ней всадников, Тереза в очередной раз убедилась в том, сколь полезно продумать все заранее…

— Наши, — сказал один из тройников.

На фоне заходящего солнца фигуры были едва различимы. Еще мгновение назад она сомневалась, уж не алерцы ли это на вехфетах…

— А тебя никто не спрашивал, — отрезала она. — Два наряда ночью. Вернуться в строй.

Солдат отошел.

— Всем ждать.

Она сжала ногами бока лошади и мелкой рысью двинулась навстречу всадникам. Вскоре она узнала одного из своих разведчиков. Потом увидела лицо второго легионера и не смогла удержаться от вскрика:

— Рест!

Солдаты остановились прямо перед ней. Бока измученных коней тяжело вздымались и опадали. Шея десятника, служащего под началом Равата, была перевязана грязной, пропотевшей и окровавленной тряпкой. На щеке и возле самого рта на ободранной коже блестели свежие струпья. Он шепелявил. Тереза заметила, что у него недостает двух зубов.

— Я гнал изо всех сил, госпожа… — прохрипел он.

Она отцепила от седла флягу с водой и подала ему. Рест жадно приник к горлышку.

— Ну? — нетерпеливо спросила она.

Солдат отнял флягу от губ и перевел дыхание. Коротко, но с явным усилием он изложил ей все случившееся вплоть до того момента, как он расстался с сотником и остальным отрядом.

— А что дальше?

— Мы сражались, госпожа… Потеряли вьючных, потом начали падать верховые. Нас осталось двое… Ночью мы от них оторвались. И сейчас наткнулись на патруль. Я взял коня у солдата, и мы помчались за тобой, госпожа. А те — на заставу.

— Не знаешь, что с сотником?

— Нет, госпожа. Мы должны были встретиться в Трех Селениях. Не удалось.

— Не удалось… — язвительно повторила она. — Ну ладно. Хочешь вернуться на заставу?

— А ты тоже возвращаешься, госпожа?

— Это я тебя спрашиваю.

Солдат помолчал, словно пытаясь прочитать на ее лице то, чего она не сказала вслух.

— Я предпочел бы в Три Селения, госпожа…

— А справишься? — Она показала на окровавленную тряпку.

Он размотал повязку и отбросил в сторону. Шея выглядела еще хуже, чем лицо.

— Да что там… — сказал он. — Чуть зацепило. Это не в бою… В темноте, в лесу, когда убегали.

Чуть зацепило… Она представила себе низко висящий сук, вышибающий всадника из седла.

— Хорошо, Рест, — неожиданно мягко сказала она. — Присоединяйся к остальным. Командовать тебе, там только солдаты и тройники. Ты тоже присоединяйся, — кивнула она второму легионеру. — Пришлите сюда гонца.

— Есть, госпожа!

Солдаты рысью двинулись к стоящей в отдалении группе. Нахмурив брови, она смотрела прямо на красный шар солнца — долго, пока не заболели глаза. Потом отвела взгляд. Черные пятна плясали перед ней.

Вскоре появился гонец гарнизона. Наклонившись в седле, она протянула руку и похлопала великолепного жеребца по шее. После чего обратилась к курьеру.

— Видишь те березы? — показала она рукой. — Я буду там, на краю леса. Попроси коменданта, пусть даст всех конников, всех до единого. Они нужны мне этой же ночью, как можно скорее. Вьючных животных — обычное количество, но, кроме того, пусть даст несколько запасных лошадей, под седлом. Ясно?

— Так точно, госпожа.

— Подожди. Скажи коменданту, что я не стану зря губить людей. Равата я вытащу, если не придется платить за это слишком высокую цену. Повторишь мои слова в точности. Понял?

— Так точно, госпожа.

— Подожди. Еще скажешь, что я разведаю расположение алерцев и поеду прямо в Алькаву. Ясно?

— Так точно, госпожа.

— Повтори.

Он повторил все слово в слово.

— Отлично. Гони.

Она долго смотрела ему вслед.

7

Алерцы сдержали слово, но не совсем так, как хотелось бы Равату. Он долго размышлял над тем, какое направление избрать, покинув деревню: двигаться в сторону Алькавы, Эрвы или селений, где можно оставить изгнанников. Толпа крестьян начинала его обременять, и он хотел как можно скорее их пристроить… хоть куда-нибудь.

Оказалось, однако, что вопрос выбора пути придется отложить до следующего дня. Пока что дорогу выбирали алерцы… И Рават понял: речь идет не только о том, чтобы избавиться от неудобного «гарнизона» деревни. Серебряным воинам нужно, чтобы он двинулся вперед, через степь. Его направили туда, откуда вернулась истерзанная стая… Вероятнее всего, прямо навстречу приближающимся золотым.

Пытаясь обуздать душившую его ярость, Рават в то же время, будучи солдатом, вынужден был признать, что это хороший ход. Вступив в бой с Золотым Племенем, он ослабит силы врага, что сыграет на руку серебряным. Кроме того (а возможно, это и было первопричиной), золотым бестиям знакомы мундиры легионеров. Присутствие армектанского войска, пусть и состоящего из нескольких раненых солдат, может заставить Золотое Племя повернуть назад.

Эскортируемые крупными алерскими силами, они тащились до самого захода солнца. Волы с трудом тянули тяжелые повозки, на которых уложили раненых. Но не только повозки замедляли передвижение. Ничто не могло помешать крестьянам забрать из деревни столько скарба, сколько можно было унести. Сотник даже пожалел о том, что запретил гнать с собой коров и свиней. Те, по крайней мере, шли бы сами… Бесчисленные черепки, какие-то мешки, ящики, наполненные неизвестно чем, — все это ходить не умело. А потому ехало на крестьянских спинах… Уже перед заходом Рават начал совершенно всерьез подумывать о том, что эти шатающиеся от усталости люди скорее бросят в степи собственных детей, только бы и дальше тащить свою рухлядь. Оглядываясь назад, он видел широкую полосу истоптанной травы, выдавленные в земле следы колес и множество потерянных пожитков.

В течение последних нескольких дней он переживал самое кошмарное в своей жизни приключение и теперь мечтал лишь об одном: послушаться, наконец, мудрого Амбегена и приложить все усилия к тому, чтобы получить право самостоятельно командовать заставой. Впрочем, какие там усилия… Ему всего-то нужно послать рапорт, а потом спокойно ждать, когда освободится соответствующая должность. Коменданту Восточных Округов всегда не хватает опытных людей. Рават получит свою заставу и будет сидеть там… сидеть… сидеть… Пусть кто-нибудь другой носится по полям и прыгает через голову, пытаясь сколотить отряд из всякого сброда… Пусть кто-нибудь другой объясняет крестьянам, что, когда речь идет о твоей жизни, тащить с собой деревянную миску и лохань нет никакого смысла. Все это веселье Рават оставит другим. А сам засядет на заставе. Зимой, когда набеги алерцев становятся реже, он привезет себе жену. Они будут вместе два, а то и три месяца. Жизнь у них как-то не складывалась… Может, когда он наконец отслужит свое и в звании надсотника станет комендантом городского гарнизона где-нибудь в центральном Армекте или в Дартане… Может быть, тогда? Нельзя вечно бежать от самого себя. Рават постепенно начинал понимать это.

Он посмотрел на небо. Солнце заходит… Рават позвал Астата и показал на край леса.

— Останавливаемся на ночлег! — крикнул он.

Потом бесстрастно посмотрел на алерцев. Те, похоже, не знали, как реагировать на то, что сопровождаемая ими группа углубляется в лес. Как быстро все меняется, подумал Рават. Еще день или два назад, увидь он толпу крестьян и солдат, эскортируемую алерской стаей, решил бы, что свихнулся.

Алерцы развернули вехфетов и двинулись прочь. Часть стаи ушла на северо-восток. Наверняка на разведку…

Неуклюже и шумно крестьяне устраивались на ночлег неподалеку от края леса. Рават подозвал Дольтара, который лучше всех умел договариваться с крестьянами (топорник сам был родом из похожей деревни), и поручил ему навести порядок. Но честно говоря, у Равата возникло странное чувство бесполезности любых действий. Ничем хорошим это не закончится. Бессмыслица какая-то… Пройдет ночь, наступит рассвет. Поход по степи продолжится со скоростью пять, может, шесть миль в сутки. Если бы Рават стоял во главе одной лишь конницы — свежего отряда, только что вышедшего с заставы, — еще можно было бы задуматься о том, как добраться степью и лесом до Эрвы или Алькавы… Но вокруг кишели серебряные отряды, и отнюдь не все из них знали о договоре, который он заключил, покидая деревню. Мало того, где-то поблизости бродят золотые… Будучи солдатом, он больше опасался Серебряных Племен. Но в данной ситуации Золотое Племя столь же опасно, если не опаснее. Темнота не защищала; золотые алерцы обладали необычайным чутьем, умели выслеживать добычу, подобно псам. Для золотых выследить ночью смердящую толпу крестьян — пустячное дело.

Во всю глотку разорался младенец. Мать кормила его грудью, но поссорилась с мужем или, возможно, с братом. Чутье? Оно даже не потребуется…

Все еще сидя в седле, Рават остановился у большого толстого дерева. Хотелось опереться лбом о шершавый ствол и остаться так до утра. А может, и навсегда.

К нему подошел Астат.

— Нам не уйти, сотник, — сказал он.

— Вижу, — последовал глухой ответ.

Лучник нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Ну? — спросил Рават. — Знаю, посты… Назначь… а впрочем, сколько нас? Пятеро? И это вместе с лучниками… Значит, все дежурим всю ночь. Раненых не поставишь ведь.

Никогда еще Астат не видел командира в подобном расположении духа. Хотя сам он чувствовал себя не лучше.

— Нет, господин. Я вовсе не о том думаю.

— А о чем?

Солдат молчал.

— О чем, Астат? — вяло поторопил его сотник.

— О том, как вернуться на заставу, господин.

— Так ведь мы и возвращаемся.

Лучник покачал головой.

— Мы… — Он не знал, как лучше выразиться. — Мы служим в легионе, господин. В Армектанском Легионе. Мы здесь для того, чтобы… чтобы сражаться, господин.

— О чем ты, Астат?

— Ты знаешь о чем, господин! — бросил солдат, неожиданно резко и громко. — Хорошо знаешь! Я не могу за тебя решать!

Рават хотел его приструнить, призвать к порядку, но у него уже не было сил. Он закрыл глаза и, сгорбившись, неподвижно застыл в седле.

Легионер повернулся и ушел.

Рават сидел в седле.

Какое-то время спустя он спешился и ослабил упряжь. Коня жаль. Бедную животину уже несколько дней как не расседлывали… Вот и сегодня не будет покоя. Ему нужен конь, готовый к сражению. Рават опасался, что когда наконец снимет чепрак и заглянет под потник, то увидит вместо шкуры одну огромную рану.

— Прости… — шепнул он на ухо коню.

На краю леса уже сгущались сумерки. Ведя коня на поводу, Рават услышал голос одного из крестьян:

— Господин… я… значит… Мы знаем, господин, что ты нас защитил… Только дома нашего жаль, господин.

Сотник узнал крестьянина, который пытался упрекать его в деревне. «Ты должен защищать нас, господин» — так он тогда сказал. А теперь, похоже, пытался извиниться.

В одной руке крестьянин держал деревянную миску, в другой — ложку. В миску был накрошен хлеб, перемешанный с холодным бульоном. Откуда у них бульон?.. Медленно, осторожно мужчина кормил тяжело раненных крестьянина и лучника. Подошла какая-то женщина, отобрала ложку и миску и начала кормить сама. Крестьянин, присев на повозке, необычно заботливо поддерживал головы раненым.

Ситник отошел, потупив взгляд. Он не мог предать этих людей.

Но и защитить тоже не мог. Никого ему не защитить — это уже ясно.

Ночь прошла спокойно.

Перед самым рассветом посеревший от бессонницы Рават ощутил внезапный прилив энергии. Он готов был действовать, хотя за последние дни спал всего лишь пару часов и от усталости едва держался на ногах. Немногим лучше выглядели солдаты. Лишь Эльвина хоть как-то отдохнула… поскольку заснула на посту и ее разбудили только утром. Теперь ей было стыдно глядеть товарищам в глаза. Но сотник пришел к выводу, что раз ничего не случилось, то даже и лучше, что в отряде появился хотя бы один выспавшийся солдат. Тем более что такой солдат очень нужен.

Сначала Рават навестил раненых. Двое крестьян и один солдат ночью умерли, остальные чувствовали себя хорошо. У кота дела обстояли хуже, много хуже. Рават уже осматривал его рану, но сейчас еще раз тщательно проверил ее. Гибкие кости вроде не пострадали, но спина и лопатка выглядели далеко не лучшим образом; кроме того, кот был основательно избит. До сих пор Дорлот не произнес ни слова, и сотник мог лишь догадываться о том, что произошло. Наверняка кота выследила в степи какая-то стая и сумела догнать на вехфетах. Рана выглядела так, словно ее нанесли копьем, а потом, с воткнутым под лопатку наконечником, кота некоторое время волокли по земле. Сломанный хвост явно причинял ему немалую боль, но это так, пустяки. Главное, рана от копья начала гнить. Гангрена…

У помрачневшего Равата не хватило сил сообщить об этом лучницам. Но Агатра все знала. Опытная легионерка повидала за свою жизнь немало ран. Сотника удивило, даже несколько встревожило ее невозмутимое спокойствие.

— Чему быть, того не миновать, — тихо промолвила она. — Он умрет, да? Но я думаю, господин, он не хотел бы умереть… от старости. Господин, он ведь был хорошим солдатом, правда? Скажи. Он ведь сделал все, что мог…

— Он и сейчас хороший солдат, Агатра, — сказал сотник, уходя.

Лучница коснулась покрытой шерстью кошачьей головы.

— Да, господин, — проговорила она без тени надежды.

Рават подозвал Эльвину.

— Сегодня твоя очередь, малышка, — произнес он, пытаясь стряхнуть с себя подавленное настроение, в которое его повергла близкая смерть разведчика. До сих пор он сам не сознавал, сколь сильно любил Дорлота. Поедешь в Алькаву. Возьмешь моего коня.

От изумления и ужаса девушка вытаращила глаза.

— Я… — выдавила она. — Я… господин…

— Ты солдат, Эльвина, — спокойно, но сурово сказал сотник. — Как только все закончится, я отправлю тебя в гарнизон в Рапе. Там целых полсотни лучниц. Ты немного придешь в себя и, может, когда-нибудь вернешься сюда, ко мне. Стреляешь ты не хуже, чем Астат и Агатра, только они служат в легионе уже несколько лет. Ты будешь самой лучшей, малышка, мне нужен такой солдат. Но сначала спаси наши жизни. И свою жизнь тоже.

Девушка немного опомнилась:

— Но как, господин? Я же никогда… я не доберусь до Алькавы!

— Отсюда поедешь прямо на северо-восток. Никуда не сворачивая. Выйдешь к Алькаве, а если нет, то к реке. А потом просто вдоль реки. Я здесь единственный на коне, но ехать не могу. Из лучников ты лучше всех держишься в седле. Мы останемся здесь, Эльвина. Здесь, в этом лесу. И рано или поздно до нас доберутся эти твари. Если только ты не приведешь помощь. Ну, все. Собирайся в путь.

Девушка ушла. Рават приказал сворачивать лагерь и перенести его как можно дальше в глубь леса. Повозки должны были двигаться до тех пор, пока это возможно.

Отдав все распоряжения, сотник лично подготовил коня. Он прекрасно понимал, сколь невелики шансы девушки. Тем не менее шансов этих было куда больше, чем у тех, кто останется здесь, в самом центре захваченной врагом территории.

Остается лишь сидеть и ждать, когда на них набросятся алерцы…

Точно так же он думал, отправляя на разведку Дорлота. Он вздрогнул и помрачнел, чувствуя дурное предзнаменование… Одного солдата он уже послал на верную смерть. И теперь посылает второго.

Медленно, тщательно Рават укоротил стремена до длины ног девушки. Когда она села в седло, он поправил их немного.

Оглянулся на крестьян, уходивших все дальше в лес. Они почти исчезли за деревьями.

— Езжай, малышка, — тихо, почти трогательно проговорил он.

Девушка не знала, что сказать. Все ее товарищи сгрудились вокруг и смотрели на нее. Агатра, сидящая на повозке с ранеными солдатами, махнула рукой:

— Езжай, Эльвина.

Девушка выехала из леса и неуверенно пустила коня рысью. У Равата перехватило дыхание. В руках этого неумелого наездника судьба стольких людей…

Эльвина была уже далеко, когда он повернулся и сказал:

— Выходим.

Управлявший волами лучник начал маневрировать тяжелой повозкой. Рават еще раз бросил взгляд на степь — и увидел золотых алерцев.

Они появились из леса — того самого, что служил укрытием его людям. Несколько тварей бросились в погоню за одинокой фигуркой в степи. Увидев их длинные, плавные прыжки, Рават понял, что у девушки нет никаких шансов.

В мешочке с удачей, который Непостижимая Госпожа держала для сотника, давно уже ничего не осталось…

Он негромко крикнул, останавливая своих солдат. Вскоре они стояли рядом — бессильные, как и он сам.

Из леса появлялись все новые уродливые фигуры, то неуклюже покачивающиеся на коротких, сгибающихся назад ногах, то быстро и ловко передвигающиеся на четырех конечностях, опираясь на длинные передние лапы. Тела покрывала жесткая рыжая шерсть. С расстояния в четверть мили нельзя было разглядеть какие-либо детали, но солдаты Равата не раз видели подобных тварей, а потому легко могли представить выражение темных плоских морд с широкими ноздрями и оскаленными зубами, среди которых выделялись длинные острые клыки.

Орда полузверей обнаружила следы людей и повозок.

— Господин! — воскликнул Дольтар.

Там, где они стояли, тянувшийся с юга на север лес резко изгибался; его стена уходила прямо на северо-запад. Среди деревьев виднелись просветы, и Дольтар указывал рукой именно в ту сторону. Оттуда приближались несколько десятков наездников на вехфетах…

События в степи развивались стремительно. Тяжело дыша от возбуждения, солдаты смотрели то на золотую стаю, вынюхивающую следы, то на трех тварей, бегущих за Эльвиной, то опять на серебряных воинов и, наконец, вдаль, где появился еще один крупный отряд! Заметив серебряную стаю, может, золотые откажутся от преследования юной лучницы. И, может быть…

Но нет, ибо Агатра вдруг прошептала:

— Это… это наши.

Рават схватил ее за плечо:

— Что ты сказа… Алькава?!

Лучница покачала головой:

— Нет, не Алькава. Наши, господин! Верхом на каштановых.

Коней для застав подбирали по масти. В частности, и для того, чтобы конные отряды легко могли узнать друг друга издалека. Но в Алькаве кони были гнедыми, и с такого расстояния их легко спутать с каштановыми!

Агатра, словно услышав мысли Равата, развеяла последние сомнения:

— Гривы у них не черные… Смотри, господин, они приближаются, разве ты сам не видишь?

Да, сомнений быть не могло.

Следом за серебряной стаей мчалась полусотня конных лучников из Эрвы!

— О Шернь, нет… — пробормотал Рават.

Серебряная стая только теперь заметила, что ее преследуют. Воины развернули вехфетов, и Эльвина лишилась последнего шанса на спасение. Не осталось надежды и на то, что серебряные нападут на золотую стаю. Какая бы из сторон ни проиграла, людям это пошло бы только на пользу. Ведь победители тоже понесли бы потери. Где двое дерутся…

Но похоже, выиграло в данном случае именно Золотое Племя…

Рават с болью в сердце наблюдал, как его конники демонстрируют все, на что способны. Он знал, кто ими командует. Стиль Терезы. Даже он, верхом на мчащемся во весь опор коне, не смог бы столь точно рассчитать расстояние, скорость — свою и противника, выбрать место столкновения… Алерцы неслись сломя голову, желая подавить противника быстротой и вдвойне превосходящей численностью. Равату показалось, что он услышал далекий, резкий звук свистка… Двигаясь быстрой рысью, армектанская конница распалась на две равные группы и плавно разошлась в стороны, вынуждая стаю резко изменить направление. Среди алерцев, которые были не в силах управиться с быстро бегущими вехфетами, возникло некоторое замешательство.

Снова завибрировал отрывистый, высокий свист, и окружавшие алерцев отряды снова разделились: половина всадников продолжала обходить стаю, но уже галопом, в то время как вторая половина, все той же рысью, возвращалась на середину поля, навстречу другому такому же отряду… Отряды плавно соединились. Серебряное Племя во второй раз увидело перед собой атакующих всадников, а с флангов стаю обходили конные лучники, натягивая на полном скаку луки! Куда бы алерцы ни направили свой удар, за их спиной обязательно окажется какой-нибудь отряд. Стая разделилась, вернее, бросилась врассыпную. Сложные маневры конницы были делом невероятно трудным, перед лицом врага это могли позволить себе лишь прекрасные командиры, имеющие под своим началом превосходно обученных солдат!..

В распавшийся строй противника армектанцы врезались, словно огромный железный кулак. Отряды с флангов стремительно налетели, потом отскочили в степь, увлекая за собой одиночных наездников, снова развернулись, смели часть алерцев и соединились с основной группой, которая, напав на алерцев спереди, прошла сквозь стаю, словно через груду перьев.

Поглощенный картиной молниеносного, мастерски разыгранного сражения, Рават почти забыл о золотых. Он посмотрел в другую сторону и увидел огромную свору, идущую по следу повозок.

— Выходим из леса! — крикнул он. — К нашим! Им нужна помощь! Астат! Бегом!

Лучник помчался к северному краю леса. Сотник еще раз бросил взгляд на Золотое Племя, потом на горизонт, куда убегала от неминуемой смерти маленькая Эльвина…

И бросился за Астатом.

Разбитая серебряная стая разбегалась во все стороны. Часть воинов вынырнули из-за деревьев и увидели золотых. С неразборчивыми воплями наездники на вехфетах помчались прямо на восток. Вскоре к ним присоединились другие беглецы. Равату вспомнилось собственное сражение, когда он разделался с передовой стражей, не зная о скрывавшемся за лесом противнике. Теперь тот же самый сюрприз ожидал Терезу! Богиня Арилора, развлекаясь, очертила круги, по которым теперь бегают ее несчастные жертвы… Два сражения… Сначала Дорлот, а потом Эльвина — ее он тоже послал на верную смерть…

Золотые твари сбились в большую плотную стаю. За серебряными погоню не послали, но и по следу людей не пошли. Рават догнал Астата, бежавшего вдоль северного края леса. Размахивая руками, лучник пытался привлечь внимание конников из Эрвы, которые маленькими группками преследовали одиночных алерцев. Рават сорвал с шеи небольшой роговой свисток и подал высокий, отрывистый сигнал: «Ко мне!»

Натасканные на тренировках конники разом прекратили погоню за недобитыми серебряными и дружно помчались к краю леса, прежде чем успели понять, кто их зовет. Когда же легионеры увидели Равата, отовсюду раздались радостные, изумленные крики. Один за другим солдаты подъезжали к нему, чтобы поприветствовать.

Сотник лихорадочно высматривал Терезу и наконец увидел ее рядом со всадником на курьерской лошади. В атаке гонец не участвовал — лишь теперь появился на поле боя, ведя собственную битву с целым табуном вьючных и запасных коней. Направлявшаяся к гонцу подсотница остановилась на полпути, словно не веря, что и в самом деле услышала звук офицерского свистка. Пришпорив коня, она галопом поскакала туда же, куда и все.

Услышав свисток, Тереза почувствовала, как застучала кровь в висках. Она сразу поняла, кто свистит, и теперь не знала, что делать. Тереза ощутила прилив странной, необоснованной, ненужной злости. Однако злость тут же сменилась неподдельной радостью, столь искренней, что подсотница даже испугалась. Этот прилив чувств был чем-то большим, чем просто радостью по поводу того, что пропавший отряд все-таки нашелся… Тереза попыталась задавить ненужные эмоции на корню, но сделать это ей не удалось, что лишь прибавило изначальной злости.

На краю леса Тереза появилась и разозленной, и обрадованной одновременно. Осадив коня, она соскочила с седла. Тереза не знала, что и сказать, почему-то ей вдруг захотелось от всего сердца обнять сотника, и вместе с тем нарастало желание дать ему по морде… Пожав плечами, она отчасти сердито, но все же по-дружески протянула ему руку. С языка ее готовы были сорваться и грубые, и теплые слова сразу.

Сотник ничего не заметил. Он набросился на нее, словно желая наказать неизвестно за какую провинность. Ошеломленная, Тереза не могла понять, в чем дело.

— Коня! — метался Рават. — Золотые за лесом, а в лесу у меня крестьяне… Дай мне коня! Скорее!

Неожиданно, совершенно без причины, он ударил ее в грудь:

— Ну, что стоишь?! Коня, быстро!

Растолкав солдат, Рават бросился в сторону приближающегося гарнизонного гонца. Одним прыжком оказавшись на спине оседланной лошади, он начал собирать вокруг себя солдат. Те с неподдельным энтузиазмом повиновались.

Тереза одиноко стояла на краю леса. И странная злость, и излишняя радость куда-то бесследно пропали. Тереза поняла, что, не нужная никому, даже собственным солдатам, она может стоять так до конца. Каким бы этот конец ни был… Конные лучники из кожи вон лезли при виде любимого командира. Она привела их к нему. Теперь она не только не нужна, скорее даже мешает.

— Рест! — крикнул Рават, только сейчас заметив своего десятника. Рест!

— Здесь, господин! — послышался радостный голос солдата.

Полусотня рысью направилась туда, где делала изгиб линия деревьев. Тереза медленно подошла к своему коню и села в седло. Опустив голову, она потащилась следом за отрядом. Вскоре ее опередили несколько легко раненных солдат. Они тоже хотели сражаться под началом сотника Равата…

Конные лучники, ведомые уверенной рукой, достигли края лесного выступа, свернули на юг и увидели перед собой свору, до которой было не больше четверти мили. Солдаты инстинктивно придержали коней, тут и там раздавались удивленные, недоверчивые возгласы. Подобного солдаты не ожидали! Разгоряченный Рават велел выровнять строй.

Стая снова остановилась. Ветер донес хриплые, беспокойные голоса, удивительно напоминающие приглушенный лай крупных собак. Появившись за спинами своих всадников, Тереза увидела то же, что и они, и остолбенела.

— О Шернь, нет… — пролепетала она.

Пустив коня во весь опор, она подлетела к Равату.

— Что это?! — завопила она, задыхаясь от гнева, к которому примешивался неподдельный страх. — Что ты хочешь… Назад! — крикнула она всадникам. Кругом, марш!

— Здесь командую я! — бросил Рават.

Золотое Племя не отступало. Вид легионеров произвел на них немалое впечатление, но после минутного замешательства твари начали рычать и лаять, некоторые колотили по широкой груди кулаками, другие грозили толстыми обломками сучьев. Наконец часть стаи бросилась в атаку, увлекая за собой остальных.

Неожиданно перед мысленным взором Терезы встала ужасная картина — ее люди, растерзанные, перебитые, растащенные по степи, сожранные…

— Эй, вы! — завизжала она, обращаясь к уцелевшим пехотинцам из отряда Равата. — Там запасные лошади, берите раненых и прочь, прочь отсюда, ну же, прочь!

Рават подскочил к ней. Сбитые с толку всадники машинально попятились. Потеряв самообладание, Тереза выхватила висевшее у седла копье и древком ударила Равата по голове — столь сильно, что тот свалился с коня.

— Сотник ранен, командую я! — хрипло крикнула она. — Берите его! Назад, все назад!

Золотая стая неслась все быстрее.

Рест и второй десятник спрыгнули с коней, совместными усилиями усадили полубессознательного сотника верхом и, снова вскочив в седла, с обеих сторон подхватили висевшие поводья.

— Рест, ты командуешь! — металась подсотница. — Полусотня, назад! Рысью — галоп — марш!

Солдаты без промедления повиновались. Тереза въехала в лес. Астат, Агатра, какой-то лучник и Дольтар тащили к северному краю леса двоих тяжело раненных солдат, снятых с повозки. Агатра несла завернутого в тряпки, не подающего признаков жизни кота. Подсотница наклонилась в седле и с помощью Астата посадила перед собой одного из тяжелораненых. Одновременно она заорала во все горло, призывая к себе гонца с запасными лошадьми. Наконец он появился среди деревьев. Солдаты помогли полуживому, раненному в живот лучнику сесть на какую-то лошадь, а затем и сами оказались в седле.

— Вперед! Дольтар! — вопила Тереза.

— Нет, госпожа, — сказал топорник, здоровой рукой сжимая свое оружие. В лесу крестьяне со своими бабами и детьми… Мы с сотником говорили им, что…

Не закончив, он повернулся и пошел защищать крестьян, которых они предали.

— Дольтар!

Стая с хриплым лаем и рычанием ворвалась в лес. Из-за поворота появилась вторая большая орда, мчавшаяся следом за уходящими всадниками. Тереза пришпорила коня и пустила его с места в галоп. Твари были совсем рядом. Отчаянно подгоняя животное, она боялась оглянуться, поскольку знала, что ближайший алерец не более чем в десяти шагах за ее спиной. Она могла поклясться, что слышит хриплое, тяжелое дыхание. Еще, еще немного… Тереза про себя умоляла верного коня, чтобы тот ее спас. Ее и себя. Спас от кошмарной золотой стаи, самой крупной, какую ей только приходилось видеть. Она даже и не слышала никогда о подобных стаях.

Но солдат, лежавший без сознания поперек шеи коня, сдерживал его бег, а потом вообще начал сползать. Охваченная ужасом, Тереза изо всех сил пыталась его удержать, но он был беспомощен и тяжел… Онемевшие пальцы не выдержали. Тереза закричала. Конь споткнулся, а потом, освободившись от груза, помчался, словно выпущенная из лука стрела. Лай и рычание остались далеко позади — стая получила добычу… Пытаясь сдержать выступившие на глазах слезы, Тереза не могла оглянуться, была не в силах. Она бросила раненого легионера, своего товарища.

Бросила раненого легионера.

Впервые в жизни.

Струсила.

Бросила раненого легионера…

Тереза догоняла уходящий отряд; как пережить тот момент, когда она присоединится к солдатам? Присоединится одна… Она заплакала, сдавленно выкрикивая какие-то обещания, что больше нигде, никогда…

А потом, когда Тереза увидела убитого коня, рядом с которым лежало бездыханное тело Эльвины, ее обещание превратилось в клятву. Оторванная от тела рука маленькой легионерки сжимала лук. Девушка приняла неравный бой с тремя золотыми алерцами.