Сестра моего брата

15

Интересно было бы узнать, входит ли ясновидение в число талантов смертной волшебницы или нет? Просто так, для расширения кругозора.

Ёжась под ударами холодного ветра, я приподнимаюсь на руке госпожи, осторожно обхватив когтями боевую перчатку. Оглядываюсь.

Если мне и предназначено умереть сегодня, то сделано это будет стильно. И в весьма элегантной компании.

По правую и левую руку, насколько хватает взгляда, выстроилось воинство Ночи. Воины-тени, творения магии возлюбленного нашего короля, стоят за спинами закованных в доспехи рыцарей, теряются среди причудливых свит ночных нобилей. Непроглядная (по крайней мере, для творений Дня) тьма, окутавшая ряды, заканчивается на расстоянии одного шага перед линией войск. Когда придёт сигнал к атаке, Ночь ринется вперёд, неся силу, власть и мощь собравшихся под её рукой слуг.

Дама Аламандин, впервые на моей памяти одетая в полный доспех, изваянием застыла на спине ни разу не виденного мною раньше скакуна. На первый взгляд конь этот ненамного отличается от созданий тьмы и вод, сопровождавших её в бесчисленных гонах. Но охотника во мне колотит желанием убраться как можно дальше от этой твари, пока целы кости и перья.

Свита госпожи для невнимательных глаз не слишком отличается от приличествующего благородному рыцарю сопровождения. Два оруженосца, которые до сего дня назывались подмастерьями и прилежно постигали тайны трав и дурманов. Четыре длинные, похожие на огромных летающих червей твари, общающиеся с госпожой посредством переливчатых музыкальных фраз. И две дюжины магических конструктов, нижайшие из низших фейри, созданные магией госпожи и поддерживаемые её волей.

Они не выглядят впечатляюще, эти молчаливые девы, до сего дня исполнявшие роль слуг в замке повелительницы. Все как одна — худые, точно жертвы концентрационного лагеря, высокие, с тонкими, по-паучьи хрупкими руками и извечно голодными глазами. У них неестественно длинные тонкие кисти и чуть заострённые уши. А ещё мне доводилось видеть, как они поднимают груз, на порядок превышающий по весу их собственные тела, двигаются со скоростью, которой может лишь завидовать охотничья птица-фейри, и своими хрупкими пальцами нарезают камень, точно тесто. Нет, сколь бы непрезентабельными ни казались слуги Аламандин, ни на минуту не возникает сомнения, что это настоящая армия — маленькая, но страшная.

Впрочем, она бледнеет рядом с настоящим оружием хозяйки, её магией. Изящная, ускользающая волшба окутывает нас. Призраком, запахом, движением во тьме — сила просто присутствует, как неощутимая, но от этого лишь ещё более реальная. И вещественное её подтверждение стоит за нашими спинами.

Благородные воины фейри. Полдюжины околдованных, одурманенных лордов и одна леди. Каждый из них был, без сомнения, сильнее Аламандин. Каждый был наполнен магией, находился в здравом уме и твёрдой памяти и пребывал на пике боеготовности. И все семеро, судя по реакции окружающих, считались мёртвыми, проиграв когда-то дуэль с моей госпожой. Не знаю, в каком подвале она их держала и из какого угла извлекла. С доспехов одного, по-моему, даже пыль не успели стереть. Но кем бы ни были раньше эти нобили, сейчас в глазах их светилась абсолютная, непоколебимая уверенность, что хозяйка имеет полное право отдавать им приказы и что в жизни нет и не может быть высшей чести, нежели умереть за госпожу. Тотальное рабство, не затронувшее ни воли, ни памяти, ни силы.

Стоит ли удивляться, что даму Аламандин, простого рыцаря без роду и племени, так опасаются при Дворе?

Я бы сама боялась, не будь присутствие этих рабов столь успокаивающим в преддверии битвы. И не неси оно надежду обзавестись ещё парочкой не вполне добровольных защитников в процессе самой схватки.

Противник, правда, тоже обладает магией. И тоже страшной. И кто бы мне объяснил, с кем и почему мы дерёмся?

Аламандин рукой в стальной перчатке проводит по моей спине — легко, почти ласкающе. В перьях путается заклинание.

— Моя маска всё ещё у тебя, — шепчет хозяйка. — Только призови её, и чужие глаза, даже самые зоркие, скользнут в сторону, не замечая. — И после паузы: — Будь мудрой, девочка моя.

Я удивлённо приподнимаю голову, и тут в третий раз поёт рог. Ночь подбирается, застывает. И цунами тьмы бросается в атаку.

Резким, почти отчаянным движением дама Аламандин посылает сову в воздух.

Магия под крыльями. Магия в небе. Магия в душе.

«Найди», — шелестит приказ.

«Прими решение», — вторит ему второй.

«Будь верна», — звенит мольбой и одновременно боевым кличем.

Верна кому?

Женщине, сражающейся сейчас внизу за свою жизнь и своего короля? Смертному подменышу, столь же потерянному и преданному, как и я сама? Семье, которая не понимает и никогда не поймёт?

Широкими кругами я поднимаюсь всё выше и выше.

В воздухе тоже кипит битва, небеса черны от закручивающихся в хлысты облаков, танцуют, бьют во врагов молнии. Сшибаются в схватке птицы, рыцари ветра, дивные существа, которым нет и не может быть имён.

Я ложусь на крыло, зову маску, уходя из реальности. Ускользаю в невидимость, в параллельность, становясь незримой тенью среди воспоминаний о битве.

Владыки фейри всё-таки последовали традиции. Перед битвой короли и королевы, схлестнувшиеся на этом поле, соединили свои силы, чтобы создать новый пласт реалий, предназначенный для одного лишь уничтожения. Сейчас, с высоты охотничьего полёта, я вижу, что земля, по которой несутся навстречу друг другу ряды всадников, сформирована недавно и едва удерживает форму. Как будто кто-то взял облака, текучую гибкость воздуха и упругую эластичность воды, и построил из них ландшафт. Чистая воля и древняя магия не давали растаять рекам, холмам, долинам. Слой за слоем, срез за срезом спаяны в единое целое и в то же время разделены миры. Как будто я лечу над книгой, медленно переворачивающей страницы. На каждой из них — новая картина, не иллюзия и не реальность, а нечто меньшее, чем и то и другое. Пустыня, равнина, могучий горный массив. Единственное, что объединяет страницы, — это бой. Смертный бой, война, кровь. Дивное племя, схлестнувшееся в бессмысленной схватке с себе подобными.

Белое пламя, ударившее сверху. Чудом увернувшись от струи расплавленного огня, я в панике бью крыльями, пытаясь спастись от пикирующего сверху разъярённого дракона. Всё же заметили! А…

Золото. Гигантский крылатый змей оказывается сметён в сторону ударом невидимого тарана. Мелькают знакомые крылья: филин Маккиндера, презрительным всплеском магии отшвырнув разъярённого противника, бросает мне: «Улетай» — и вновь кидается в бой. Не заставляя упрашивать себя, послушно складываю крылья и падаю к земле, прочь от кипящей в небесах схватки.

Внизу, на пологом поле, схлестнулись при помощи магии и мечей рыцарские отряды Солнца и Луны. Осторожно, боясь попасть под шальной град стрел, пробираюсь к границе кипящей магией бури. Вот высокий нобиль в лунной кольчуге выхватил гибкий хлыст. Удар — в небо взвилось веретено тайфуна, чёрная закручивающаяся воронка, понёсшаяся на вражескую пехоту. Удар! Удар! Ещё удар!..

Щелчки хлыста подобны грому, поле потемнело от сметающих всё на своём пути колонн смерти. Вражеские маги пытаются отклонить атаку, направить природное бедствие обратно на противника. Гроздьями сыплются молнии, беснуется в лощине огненная элементаль. Уоух-х, госпожа моя, как страшно, как глупо!

Тишина разливается среди противников леденящими кругами. В дальнем конце поля появляется одинокая фигурка. Хрупкая женщина в белом платье, на белой кобылке, с белыми волосами. Ужас подхлёстывает меня, заставляя бить крыльями так часто, что плечи отдаются болью, заставляя стремиться ввысь. Дальше. Как можно дальше отсюда.

Я ни разу раньше не видела этой фейри, ну и что? Даже глупый совёнок, сделавший всё возможное, чтобы не знать имена окружающих, не мог не слышать её имя: Накнамарр, герцогиня Мора, семнадцатая владычица дома Смерти, вторая из носящих это имя.

С её появлением становится болезненно ясна разница между обычными воинами-фейри и владыками. Бездонная пропасть, разделяющая таких, как я, как госпожа Аламандин, как сотни сошедшихся в схватке на этом поле, и Великих, властвующих над Домами, создающих свои королевства.

Смерть разливается, подвластная воле Накнамарр II. Сначала дюжина солнечных конструктов, пытавшихся её атаковать. Затем рыцари. Затем… Белая всадница неторопливо едет среди битвы, и всё вокруг неё застывает, падает на землю сломанными куклами, засыхает. Ни травинки, ни тварюшки. Медленен, ленив шаг холёной кобылки, но почему никто из пытающихся спастись бегством не способен её обогнать? Лишь несколько мгновений потребовалось леди Море, чтобы пересечь поле, и у меня создалось впечатление, что за её спиной не осталось даже живых бактерий.

Лечу прочь. Накнамарр поднимает скрытое белой вуалью лицо, и, даже не видя её, затылком, охотничьим чувством знаю, что глаза у Смерти васильковые. Ярко-голубые, юные и невыразимо прекрасные.

В крови вскипает чуждое варево — зелье Аламандин, оно и в самом деле было защитой! Вываливаюсь в иную реальность, живая и сама не понимающая почему. Госпожа моя, благодарю вас. От всего сердца вас благодарю.

Сквозь яростную песнь паники пробиваются неуверенные мысли. Что я делаю? Почему мечусь без цели среди этой пляски смерти?

Я ищу. Аламандин сказала: «Найди». Сказала: «Будь верна».

Будь верна самой себе.

Что я хочу больше всего? Прекратить бессмысленную бойню. Эту глупую растрату, потерю жизней и сил, которая является лишь прелюдией к затяжной, возможно, на сотни лет войне.

В чём причина? Где выход?

Я лечу на бесшумных совиных крыльях, невидимая среди то затихающей, то вновь вспыхивающей яростью и магией битвы, и охочусь в своей душе. В своём сердце, своих воспоминаниях.

В конечном итоге ответ складывается из мелочей. Из обрывков и оговорок. Первое, что приказала Aoibheal, — отвести её к господину. Но Осенним двором правит королева, а глава дома Осенних Гроз — леди Siobhan.

«Он не придёт», — прошептала на балу Аламандин.

«Попроси о помощи ту, что сказала: «Я почти надеялась», — попросила Слёзы Дану.

«Его боятся, уважают и немного презирают», — объясняла я брату.

Ответ, конечно, всегда был со мной. Дичь всегда в какой-то мере является частью охотника. И наоборот.

Зная, кого ищу, я поворачиваюсь на кончике крыла, уже осмысленно лечу по следу добычи. Маска Аламандин и зелье, которое влил мне в горло филин Маккиндера, помогают скользить меж опасностей, но они ничто по сравнению с магией, что пульсирует во мне самой. Птица Дикого Гона встала на след после столь долгой, столь изнуряющей охоты. Я точно призрак, тень, серая неясыть, я сама себя боялась бы, если бы в душе осталось место для ещё одного страха.

Листами книги мелькают слои битвы. Наконец безошибочно нацеленной стрелой нахожу его позиции. Здесь — порядок и спокойствие, расслабленная тишина. Ровные ряды тех, чья суть — война и кто носит знание битв в своих костях, а потому не торопится вмешиваться в схватку без необходимости. Здесь в небе, точно обрывки сна, мелькают драконьи крылья, чтобы тут же раствориться, возвращаясь к невидимому патрулю. Здесь меня замечают почти сразу, но, повинуясь взмаху руки властелина, оставляют в покое.

Сбрасываю маску, полностью вхожу в этот мир, становясь видимой и осязаемой. Сотворившая круг, я призываю его теперь, призываю шлейф, отголосок узорных Вуалей.

Позволяю увидеть во мне память о тех, кто танцевал со мной. Лечу на холм, туда, где стоят спокойной, надёжной группой его командиры. Серая неясыть мягко планирует среди них. Несколько воинов вскидывают руки, предлагая опуститься на их запястья, но я маневрирую, уклоняясь, каким-то образом проскальзываю между фигурами. Резким взмахом распахиваю крылья, гася скорость.

И мягко, но крепко охватываю когтями руку Dubh Sidhe. Юный принц Ночи и его фракция провели интригу довольно грамотно. Фейри не могут нарушить приказ своего короля — и они выполнили всё в точности. Aoibheal загнали, точно раненого зверя. А заодно обезопасили себя от любых подозрений, тогда, в день охоты, бросившись в атаку на искавшего колдунью непобедимого её хозяина.

То, что при этом охотники оказались слишком заняты, чтобы обращать внимание на дичь… Ну, что поделать. Так получилось. Слово чести, ваше величество! Кто мог знать, что Осенняя Гроза сумеет ускользнуть?! Действительно, кто?

Аламандин, мудрая моя хозяйка, вывела и себя, и меня из-под удара, приказав не просто найти добычу, а «найти и убить». Причём не делая из этого секрета ни для кого в округе. Что она с самого начала строила наши отношения на основе невыполнимости подобного приказа, знают лишь двое. Я и она.

Осознание, что госпожа изначально видела в серой неясыти лишь двойника служанки Чёрного, ранит. Но возмущения нет. Смертная послужила невольным поводом для столетиями зревшего в королевствах конфликта. Каковы бы ни были истинные корни столь обвального передела магической власти, курок спущен, и лавину не остановишь. Остаётся лишь сделать недосягаемой хотя бы самую очевидную из причин и надеяться, что напряжение конфликта пойдёт на убыль.

Это просто. Чтобы превратить грозящее катастрофой столкновение в заурядную свару, нужно убедить легендарного чёрного полководца не вмешиваться в бой. Всего лишь.

Для величайшего из нас он выглядит не так уж внушительно. Высокий лорд Tuatha De' Danaan, стройный и сильный, чей контроль столь безупречен, что магия его почти не ощутима. На нём серые доспехи в тон раскосым дымчатым глазам. Как озёра ночного тумана эти глаза, непостоянные, неожиданно красивые. Длинные пепельно-серые волосы собраны в тугую косу, опускающуюся до коленей. Она движется в такт его движениям, извивается, точно змея, пробуждая во мне неуместный охотничий азарт. Узкое лицо и обманчиво тонкие, характерные для фейри сильные пальцы. Ничто в нём даже не намекает на то, что по самым скромным прикидкам это существо — ровесник мамонтов. Ничто не говорит, почему годы похитили его имя, оставив лишь прозвище: Чёрный.

Перед ним герцогиня Накнамарр II была бы бессильна, как те лунные рыцари перед ней самой. Но это не ощущается. Совсем.

Мужской голос шепчет что-то успокаивающее, нежные пальцы касаются перьев. Читают память о танце.

Крючок заброшен. Тихо ухнув, я соскальзываю с его руки и лечу, время от времени оглядываясь, чтобы увидеть, следуют ли за мной.

Чёрный говорит что-то своим военачальникам, отвечающим лишь короткими кивками, и вскакивает в седло. Серебристая мелодия копыт расцветает за спиной.

Покинуть битву было бы труднее, не уничтожай следовавший за мной всадник любую угрозу ещё до того, как она успевает стать угрозой. Не желая оставлять видимый след, я всё же пытаюсь полагаться не на силу, а на скрытность, и, судя по окутывающим нас обоих неощутимым заклинаниям, Чёрный со мной согласен.

В мир смертных пробираемся окольными путями. Путешествие по улицам ночного города, с огромным прекрасным скакуном и не менее экзотичным всадником на хвосте, щекочет нервы. Пусть смертные и не видят нас, но что-то (или, скорее, кто-то) заставляет автомобили в последний миг отворачивать и врезаться в фонарные столбы. Чёрный переносит близость громыхающего и взрывающегося в нескольких шагах от него холодного железа с философским спокойствием. А вот я пару раз чуть не запуталась в натянутых где можно (и где нельзя) проводах. Летать в городе — самоубийство. Ну зачем, зачем им эти бесчисленные кабели, троллейбусные провода, антенны? Ловить зазевавшихся фейри?..

Прибыв на место, замечаю, что здание окутано едва уловимыми отголосками шлейфа. Это хорошо. А вот припаркованные неподалёку тёмные микроавтобусы с тонированными стёклами — не очень. Охотничий инстинкт ледяными когтями скребёт вдоль позвоночника — снайперы, засевшие на соседних крышах, следят за моим полётом даже через невидимость. У двустворчатых дверей курит невыразительный полноватый человек, окутанный древней силой матёрого ведуна. Острые совиные глаза безошибочно находят знакомый перстень на толстом пальце. Знакомый… но немного не такой.

Что ж. Димка решил принять свои меры безопасности. Это, наверное, неизбежно. Стало неизбежным в тот момент, когда Осенняя Гроза объявила о грозящей планете опасности и спокойно отправилась спать. И наивно было бы полагать, что хозяева, то есть начальники Шувалова, позволят гостям из иных миров творить что вздумается у них под носом и похищать, как ни в чём не бывало, их детей.

А потом травить их на ночных охотах.

Я не сержусь на брата и не пытаюсь судить.

Я ему просто верю.

Уханьем отправляю спутника внутрь, взбираться по лестнице или разбираться в устройстве лифта, на его усмотрение. В способности Чёрного пройти незамеченным мимо охраны сомнений нет. Но пусть Древний осознает, что смертная его игрушка не так беззащитна в этом мире, как была в реалиях фейри.

Сама лечу вверх, по спирали поднимаясь мимо окон и балконов. На самом верхнем, сорок восьмом этаже нахожу открытую створку.

И опрокидываю вокруг себя мир.