Серый пилигрим

1

Вот всегда так! Можно дрыхнуть хоть до обеда – вскакиваешь чуть свет, нужно встать пораньше – едва получается голову от подушки отодрать…

Барт с мрачным видом разглядывал потрескавшиеся от старости потолочные балки, размышляя – а не послать ли всю эту затею псу под хвост. По утрам, на свежую голову, многие гениальные планы не кажутся такими уж гениальными. К тому же если Индюк обо всем узнает… Тут фантазия юного Твинклдота, обычно не ведающая границ, отказывала. Как видно, щадя и без того потрепанные нервы. А может, сама мысль о том, что у него, Барта Счастливчика, что-то может не получиться, настолько противоестественна, что мозги отказываются принимать ее в расчет.

Зевнув так, что позавидовал бы и бегемот, Барт рывком сбросил с себя одеяло. Ежась от утренней прохлады, приступил к водным процедурам. Начал с омовения лица и шеи, затем тщательно прочистил уши, смочил волосы на затылке, чтобы не торчали непослушными вихрами. С сомнением потрогал волоски над верхней губой. Бриться не стал – время уже не терпит, да и кожа покраснеет и выглядеть будет еще более несолидно, чем с таким вот рыжим пушком. Еще и порежешься, как всегда.

Надел все парадное: старенький, но еще вполне приличный сюртук, доставшийся в наследство от младшего «индюшонка» – Бонацио, после того как тот растолстел настолько, что перестал в него влезать; белую манишку без пятен на видных местах, штаны в узкую полоску, ботинки с медными пряжками. В левый внутренний карман – к самому сердцу – сунул туго набитый кошелек.

Индюк, то есть, простите – почтеннейший Донателло Твинклдот, брат трагически погибшего невесть сколько лет назад папеньки Барта – наконец-таки одарил юного племянника своим доверием. Поскольку сам дядюшка вместе с двумя старшими отпрысками отправился в соседний Тиелат за каким-то важным грузом, Барт остался в славной компании «Твинклдот и сыновья» за главного.

Хотя, конечно, выбор у дядюшки был невелик, коль уж он забрал с собой в плавание старших. Третьему его сыну, уже упомянутому Бонацио, хоть почти и стукнуло девятнадцать, но доверить ему дело ответственнее, чем ковыряние в носу, было бы поступком крайне опрометчивым.

А дядю Донателло опрометчивым человеком не назовешь. Прежде чем оставить лавку на попечение племянника, он провел с ним продолжительный и весьма неприятный разговор, смысл которого можно свести к одной фразе: «Напакостишь – голову оторву». Хотя шансов попасть впросак у Барта немного – от него всего-то и требуется, что постоять за прилавком на пару с Бонацио, да один раз сделать закупку бобов – урожай как раз подоспел, и сейчас можно запастись на всю зиму по минимальной цене.

Под это дело дядя выделил племяннику аж четыреста лир. Денег этих должно было хватить на десять-двенадцать корзин бобов – как сторгуешься.

Четыреста лир – невесть какая сумма для торговых операций, однако для Барта это целое состояние. И было бы глупо упускать возможность заставить этот капиталец немного поработать. Тем более что весь заработок можно со спокойной совестью положить в собственный карман.

Еще раз пригладив пятерней рыжеватые волосы, юноша придирчиво осмотрел себя в зеркало, поворачиваясь то одним, то другим боком. Кивнул, убедившись в своей неотразимости.

Покидал он каморку в приподнятом настроении. По дороге заскочил на кухню, где в этот ранний час уже хлопотали толстуха Мэм со своей румяной дочуркой Донной. Оно и немудрено. Здесь, в потрепанном двухэтажном домишке у торговой площади, проживает все семейство Твинклдотов – дон Донателло с тремя сыновьями, двое из которых уже обзавелись женами, а старший, Марио – еще и потомством. Вдобавок милостью сердобольного главы семейства тут расположились и нахлебники – потихоньку сходящая с ума сестра покойной тетушки Сильвии, Марта, со своей феноменально конопатой дочерью Милой, ну и сам Барт. В общем, готовить кухаркам каждый день на добрую дюжину человек. Судя по запаху, нынче на завтрак ожидается нечто, в основе своей имеющее копченые колбаски.

Барт грациозно обогнул необъятную фигуру Мэм, проскользнул между двумя столами, мимоходом стянув обрезок колбасы.

– Что за таскотня до завтрака?! – прогудела Мэм ему вслед.

Ответ получила невнятный – юноша уже успел отправить закуску в рот. На пути к дверям попытался ухватить еще кусочек, но путь преградила Мэм-младшая – этакая уменьшенная копия мамаши.

К Донне Барт всегда питал слабость.

– Приветствую, о прекраснейшая! – церемонно поклонился он, прижимая правую руку к груди. – Вы сегодня как никогда очаровательны!

Толстушка хихикнула, отмахнулась пухлой ладошкой. Барт же, выходя из реверанса, неуловимым движением ухватил еще один кусок колбасы прямо с разделочной доски.

– А ну, положи! – не очень-то надеясь на успех, потянулась к нему Донна, но Барт без труда увернулся и, поднырнув ей под руку, оказался у нее за спиной. По ходу маневра, не удержавшись, ущипнул девицу за аппетитно выглядывающую из декольте выпуклость. Донна, опять-таки только для вида, взвизгнула и замахнулась на него полотенцем, но юного Твинклдота уже и след простыл.

Уже на улице, щелкая каблуками по булыжникам мостовой и дожевывая колбасу, Барт в очередной раз прикидывал в уме все детали предстоящего дела.

Портовый район Валемира приютил в своих недрах десятки, если не сотни разномастных магазинчиков, лавок, трактиров. Некоторые из этих заведений, к примеру, «Твинклдот и сыновья», несмотря на более чем скромный доход, пользуются известным уважением. И все благодаря главному принципу дядюшки Дона – «лучше меньше, да лучше». Старый Твинклдот как огня боится сомнительных сделок и готов мотаться вдоль всего побережья в погоне за мизерной, но честной прибылью. Заработанного, конечно, хватает на то, чтобы прокормиться, но Барт на месте дяди уже давно бы занялся чем-нибудь более выгодным.

Но для этого нужен хоть какой-то капитал. Те двести с небольшим лир, что скопил Барт за последние пару лет, не в счет. Для того чтобы открыть свое дело, нужен корабль – личный или зафрахтованный. И не жалкое корыто, вроде того что у дядюшки, пригодное только для хождения вдоль берега, а настоящая плавучая крепость, на которой не страшно было бы отправиться к Архипелагу. Лучше всего, конечно, каравелла или флейт, но для начала сгодился бы и небольшой, но быстроходный баркас.

Архипелаг… Таинственный, неизведанный, населенный кровожадными дикарями и полный древних сокровищ… Если, конечно, верить той книге, что Барт как-то купил на все сбережения, а теперь хранил у себя на чердаке, время от времени перечитывая самые интересные моменты.

Мечты, мечты… Чтобы снарядить экспедицию к Архипелагу, понадобится продать с потрохами десяток лавок, подобных дядюшкиной. Уж лучше попробовать скопить хотя бы тысчонку лир – на разные непредвиденные расходы, и напроситься на корабль к какому-нибудь удачливому торговцу. Но такой подход сулит многие месяцы нелегкой работы за жалкие гроши, а то и вовсе за еду. А не для того боги наградили Бартоломью Твинклдота столь светлой головой, чтобы он от зари до зари драил палубу.

Но как заработать – и, желательно, как можно больше, – имея на руках шесть сотен лир и всего два-три дня времени? Решение созрело само собой. Как уже было сказано, торговцы бывают разные. Честные и добропорядочные, вроде дядюшки Дона, или же такие, как Хорек Дабер, лавка которого похожа скорее на заброшенный сарай, жмущийся к самой кромке воды. У Дабера можно найти все что угодно – от пуговиц до двуручных мечей, иногда по подозрительно низким ценам. Причем скупка краденого, похоже, еще самое безобидное из его занятий.

Тем не менее именно в его лавку с утра пораньше направил свои стопы юный Твинклдот. Накупить у старого пройдохи всякой всячины и затем сбыть все в дядюшкиной лавке, уже по нормальным ценам. План прост, как все гениальное. Никому и в голову не придет, что в лавке почтенного Донателло может продаваться краденое, так что если пустить товары по цене чуть ниже обычной – все расхватают за день-два. То, что надо.

Хотя, чем ближе Барт подходил к месту предполагаемой сделки, тем медленнее становились его шаги. Внутри шевелилось какое-то смутное беспокойство, словно он забыл о чем-то важном.

А может, ему просто немного боязно? Час ранний, еще темно, а после того как Барт покинул мощеную площадь и углубился в окружающий ее лабиринт мостков и понтонов, вокруг стало еще тише – только плеск волн где-то внизу и слабое поскрипывание досок под ногами.

Бухта, у которой располагается Валемир, пожалуй, единственное сносное место для причала крупных кораблей на всем юго-восточном побережье. Собственно, поэтому-то здесь и образовался один из крупнейших торговых городов континента. А единственный недостаток бухты – ее мелководность – сказался на планировке портового района. Во время прилива глубина у побережья – не больше человеческого роста, а в отлив и вовсе даже на шлюпках к берегу пристать невозможно. Так что вырос здесь постепенно целый город на воде. Началось все, наверное, с длинных, уходящих на добрых три-четыре сотни шагов в море, пирсов и причальных стенок. Потом на отмели, обнажающиеся во время отлива, натаскали побольше земли, укрепили края каменной кладкой и превратили в островки. Некоторые здания и вовсе высились над водой на толстых каменных или деревянных сваях. И между всем этим – паутина понтонов и навесных мостков.

На самом большом острове располагается торговая площадь и часовня Девы Ветров, увенчанная статуей длинноволосой девушки, с надеждой и тоской вглядывающейся в горизонт. Дева – воплощение всех жен, сестер, матерей, дочерей, что ждут на берегу тех, кто отправился в море. Не столько богиня, сколько просто символ. Богов в Валемире и без того хватает – здесь сходятся воедино десятки торговых путей, и те, кто прибывает сюда, привозят своих богов с собой.

Несмотря на ранний час, в торговых палатках уже началась возня, а с первыми лучами солнца, когда в часовне ударит колокол, площадь враз оживет, будто и не спал никто, и воцарится обычная толчея, так что плюнуть некуда будет.

Но Дабер наверняка уже сейчас на ногах. Точнее, еще. Режим у него особый – лавка закрыта бо́льшую часть дня, и первые посетители подтягиваются туда ближе к закату. В общем, Барт вполне мог рассчитывать на то, что хозяин будет на месте. Да и бояться вроде бы нечего. Хорек, конечно, тип неприятный, но пару сделок с ним юноше уже доводилось проворачивать. Позавчера он уже присмотрел пару вещичек, которые нужно будет выкупить в первую очередь. Например, кинжал с рукояткой, украшенной почти настоящими самоцветами. На него у Барта и покупатель имеется – Матео, сын торговца сладостями. Договорились, что кинжал тот купит за сорок пять лир, в то время как Хорек продает его за тридцать. Пятнадцать лир с одной сделки – это совсем даже неплохо. А если еще и попробовать поторговаться…

Занявшись подсчетом будущих прибылей, Барт понемногу отвлекся, так что сам не заметил, как оказался возле магазинчика. Вывески на заведении Хорька не имеется. Кому надо – и сами найдут, а лишние посетители Даберу ни к чему. Да и вообще, это кособокое строение на высоких сваях, с входом, расположенным под самой крышей, будто в скворечнике каком, напоминает что угодно, но не магазин. Даже шаткую лестницу, ведущую наверх, к дверям, Дабер не удосуживается починить для удобства клиентов – на половину ступенек ступить страшно, того и гляди – развалятся под ногами.

Барт, снова немного оробев – дело все-таки серьезное, не то что обычные шалости, – медленно поднялся по лестнице и потянул за ручку. Старая скособоченная дверь открылась плавно и на удивление бесшумно – видно, петли совсем недавно смазали.

Дверной проем зиял непроницаемой тьмой, и соваться туда совсем не хотелось. Юноша шагнул через порог, поежившись, будто ступая в холодную воду.

– Не дрейфь, парень, – подбодрил он сам себя шепотом. Имелось у него такое обыкновение – разговаривать с самим собой, а иногда даже спорить. Много раз он пытался искоренить в себе эту привычку, пока не понял, что это бесполезно.

С устройством внутренних помещений он уже был знаком, так что не растерялся. Сразу за порогом начинается короткий и узкий – едва ли шире самой двери – коридорчик, через несколько шагов заканчивающийся тупиком. В конце коридора, по правую руку – неприметная дверка с такой низкой притолокой, что входить в нее, не скрючившись в три погибели, похоже, только сам Дабер и может.

В коридоре всегда темно, как в погребе, так что пробираться приходится едва ли не на ощупь. Правда, в этот раз можно ориентироваться по слабому отсвету лампы, пробивающемуся в щель приоткрытой двери.

Барт, невольно затаив дыхание, заглянул в щель. Там, за дверью – комната, что занимает большую часть лачуги Дабера и служит торговым залом. Широкий прилавок отгораживает бо́льшую часть комнаты, оставляя у входа лишь узкое пространство. В глубине высятся пыльные скособоченные шкафы, в углу установлены две объемистые пивные бочки – как полагается, с кранами, вделанными в днище, с висящими на цепочках деревянными кружками. Правда, по мнению Барта, бочки эти на самом деле пусты, а если что-то там и есть, то отнюдь не пиво. И вообще, все эти заваленные хламом шкафы – так, для отвода глаз. Все добро Дабер хранит на нижнем этаже, единственный вход на который располагается где-то в углу зала.

Барт приоткрыл дверь пошире, огляделся. На прилавке стоит древняя, как дерьмо мамонта, масляная лампа, света которой едва хватает на то, чтобы различить очертания комнаты. От окон тоже толку мало – оба узкие, как бойницы, и стекла в них не мылись, похоже, с момента изготовления.

Дабера не видно. Странно – этот скряга вряд ли оставил бы зажженную лампу.

– Эй… – тихонько окликнул Барт и запнулся. Вот ведь незадача – не знаешь, как и позвать хозяина. Величать его доном Дабером как-то язык не поворачивается. Как тогда? Не Хорьком же?

– Эй… хозяин…

Нет ответа. И тишина такая, что кажется, будто оглох.

Барт, собравшись с духом, шагнул в зал и хотел было позвать снова, как вдруг скорее почувствовал, чем услышал какой-то шорох за спиной. У него и без того поджилки тряслись от волнения, а тут он и вовсе шарахнулся, как заяц от выстрела. Метнулся в сторону от двери, к самой стене. Там прилавок обрывается, оставляя узкий проход. В него-то Барт и забрался, замер, пытаясь утихомирить заколотившееся с утроенной силой сердце.

Почти сразу же его охватила досада. Чего испугался-то? Хотя, конечно, мысль о том, что кто-то может застукать его в лавке Хорька, совсем не радует. Как любит говаривать дядя Дон, репутация – такая штука, о которой нужно заботиться смолоду. К тому же шастают сюда всякие темные личности, а ведь у него, Барта, больше шестисот лир серебром и никакого оружия при себе. Нет, успокоил он себя, правильно сделал, что спрятался.

Мысли эти успели проскочить за пару биений сердца, и настроение тоже успело радикально поменяться. Теперь Барт чувствовал себя не перепуганным юнцом, забравшимся в лавку торговца краденым, а этаким пронырой, который знает, что делает, и никому не даст себя обвести вокруг пальца.

Воспрянув таким образом в собственных глазах, Барт окончательно успокоился. Прислушался. По-прежнему тишина. Неужели показалось? Скорее всего просто крыса заскреблась под половицей. Этих тварей тут наверняка пруд пруди…

Проклятие, где же этот Дабер? Сам же говорил – если что, заходи утром, пораньше. Или сейчас еще слишком рано?

Барт хотел было уже выбраться из своего убежища, но снова что-то почуял. Чутью своему он привык доверять. Собственно, благодаря ему он и получил прозвище Счастливчик.

Скрип в дальнем углу зала. Тяжелый стук откидываемой крышки люка. На стену выползла огромная расплывчатая тень. Наконец-то Дабер, собственной персоной. В одной руке тащит лампу, кажется, еще древнее, чем та, что на прилавке. В другой – продолговатый сверток, судя по всему, довольно тяжелый. Как обычно, что-то бормочет себе под нос.

О, боги, как же теперь выбраться-то из-под прилавка, чтобы не выглядеть при этом полным идиотом? Вот ведь влип…

– Убью… Или полторы за каждую, или убью мерзавца… – пробубнил Дабер, ковыляя к прилавку.

После этих слов у Барта и вовсе пропало всякое желание попадаться ему на глаза.

– Зачем я только сюда сунулся? – одними губами прошептал Счастливчик, втягивая голову в плечи и поплотнее запахивая сюртук на груди, чтобы прикрыть светлую манишку. Нет, все-таки затея со скупкой краденого была не самой лучшей.

Хорек тем временем поставил лампу на прилавок, тут же задул ее – зачем жечь две? Рядом положил звонко брякнувший сверток. Что-то железное. Наверное, то, что Барт присмотрел накануне – кинжал с самоцветами и остальное. Или он ждет кого-то другого?

Настроение у Барта портилось с умопомрачительной скоростью.

Дабер выудил из-под прилавка небольшой самострел, покряхтел, натягивая тетиву. Неужели и правда собрался его, Барта, порешить?!

Фантазией юный Твинклдот обделен не был, так что в мозгу его мигом сложилась картина злодейского замысла. В самом деле зачем Хорьку вести дела с каким-то мальчишкой, если можно просто его пришить и преспокойно забрать все деньги? Кто заподозрит в этом старину Дабера? Да и вообще, кто будет искать этого юнца? Город большой, и люди здесь, пожалуй, каждый день исчезают, целыми пачками…

Хорек снарядил арбалет короткой стрелой с широким зазубренным наконечником, достал из-под прилавка другой, такой же, и принялся заряжать его. Он что, к осаде готовится?

Когда старый пройдоха извлек из-под полы еще и длинноствольный дуэльный пистоль, Барт и вовсе опешил. Он, конечно, был весьма лестного мнения о собственной персоне, но вряд ли к встрече с ним Хорек готовился бы столь обстоятельно. И особенно – вряд ли он стал бы тратить на Барта драгоценный порох, запрещенный к продаже частным лицам под угрозой повешения.

Выходит, он все-таки пришел слишком рано…

Зарядить пистоль Дабер не успел. Снаружи донеслись звуки шагов – громкие, гулкие. Посетитель, похоже, в тяжелых подкованных сапогах. Ступеньки под ним жалобно скрипят, удивительно, что еще не подламываются.

Судя по тому, как незнакомец уверенно шагает по темному коридору, он тоже знаком с внутренним устройством лавки. Еще миг – и он появился на пороге.

Оказалось, что он довольно внушительного роста и широченный в плечах. Чтобы пролезть в тот лаз, что именуется у Дабера дверью, ему пришлось согнуться чуть ли не пополам. Зацепившись за гвоздь полой длинного черного плаща, окутывающего фигуру бесформенным облаком, посетитель негромко выругался.

– Добро пожаловать, – издевательски ощерился Хорек. Лицо его, и так-то не отличающееся красотой, сейчас подсвечивается снизу неверным светом лампы и напоминает какую-то демоническую маску. Но, несмотря на насмешливый тон и пару заряженных арбалетов под прилавком, чувствуется, что Дабер своего посетителя боится.

Немудрено. У Барта все внутри сжалось, еще когда он услышал эти жуткие шаги за дверью. Сейчас же и вовсе, будь его воля – спрятался бы в собственные ботинки. От незнакомца прямо-таки веет опасностью. И не такой, как, скажем, от уличного хулиганья, что сумело загнать тебя в угол и теперь приближается – нарочито медленно, поигрывая дубинками или намотанной на кулак цепью. От фигуры в черном несет просто запредельным ужасом. Будто какой-нибудь оживший мертвец вздумал с утра пораньше навестить лавку старого Дабера.

– Ну что, готово? – спросил черный густым и гулким, будто из трубы, голосом.

– Мне бы хотелось сначала договориться об оплате, – вкрадчиво проскрипел Хорек, но посетитель нетерпеливо перебил его:

– А мне – нет! Давай уже, выкладывай, что у тебя есть, старый осел! А там уж я решу, стоило ли это того, чтобы я тащился сюда в такую рань.

Дабер что-то пробурчал, но ослушаться не посмел. Небрежно, как бы нехотя, развернул сверток. Что там, Барту не видно – для этого пришлось бы привстать и, таким образом, показаться на глаза этой парочке. Сейчас же, если что и могло заставить Счастливчика сдвинуться с места – то уж точно не любопытство.

Черный склонился над прилавком, рассматривая товар. Лица его не разглядеть из-за широкого капюшона, к тому же у Барта не самая лучшая позиция для обзора. Впрочем, юноше глубоко безразлично, кто этот жуткий тип. Единственное, чего ему сейчас хочется – это вернуться назад во времени и снова оказаться под одеялом в своей каморке. Уж в этот раз он бы принял правильное решение и послал всю эту затею с Хорьком куда подальше…

Товар верзила в черном разглядывал долго, обстоятельно, не издавая при этом ни звука. Дабер, по всему видно, уже начал нервничать.

– Все, как договаривались, дон. И, скажу я вам, раздобыть все это было ох как нелегко…

– Заткнись, – сказал незнакомец негромко и как-то растерянно. Будто увиденное привело его в такое смятение, что он позабыл о том, какой он великий и ужасный. Впрочем, Дабер все равно заткнулся.

– Вот это… – сказал, наконец, черный, взвешивая на ладони причудливую штуковину, кажется, полностью состоящую из крючков и шипов. – Откуда это у тебя?

– Э, так мы не договаривались! – мелко затряс головой Дабер. – Мои источники – это мои источники. Если вам нужно будет – я раздобуду еще. Хотя насчет таких вот хреновин ничего обещать не могу. На эту-то по чистой случайности наткнулся. Так что меньше, чем за полторы, не продам.

«Полторы сотни за такую ерунду?» – подивился Барт. Может, она серебряная?

– Полторы это не стоит.

– Дело ваше, дон. Может, где-нибудь и не стоит, а старина Дабер просит за нее ровно полторы, не меньше… – тон, которым была сказана эта фраза, не очень-то соответствовал ее содержанию. Да уж, старый хорек боится. Сильнее его страха только его же феноменальная жадность. – Хотя, конечно, вы у меня крупный клиент, берете сразу много чего… В общем, я могу скинуть монет пять-десять… Ну, двадцать… Э-э-э… Тридцать?

Черный мог бы и дальше просто молча пялиться на Дабера, и тот постепенно снизил бы цену до минимума. Но торговаться незнакомец явно не привык.

– Вот что, старый мерзавец! Я сказал, полторы это не стоит. Самое большее, что дам, – это тысячу двести. Если расскажешь, где ее взял – добавлю еще сотню.

– А… экхм…

Тысячу двести?! Может, не серебряная, а золотая?

Хорек, похоже, был удивлен таким оборотом дел еще сильнее, чем сам Барт.

– Где достал? Эм-м… Ну, так, это… Там же, где и остальное. Ну, кроме кинжала и вот этого… А вот это кольцо у меня давно уже валялось…

– Плевать! Я спрашиваю, где ты достал ЭТО?

– Так я и… Я же рассказываю! Есть поселок, Вальбо. К востоку отсюда. Живет там всякое отребье – рыбаки, ловцы жемчуга… Вот. И недалеко от Вальбо – кладбище. С виду небольшое, но это потому, что надгробия там только над самыми свежими могилами. А остальные – просто холмики, и не разглядишь толком. Старые…

– Ясно. Есть еще что-нибудь?

– Ну, как же… Вон тут сколько всего. Вот, фигурки эти. Аж шесть штук… Продам по… Ну… Сколько за них дадите?

Да уж, старик совсем не в себе. Пожалуй, впервые столкнулся с товаром, которому не знает истинную цену.

– Нисколько. Мне они не нужны. Возьму только это. И, пожалуй…

Черный поднял с прилавка кольцо – слишком большое, чтобы носить его на пальце, однако и до размеров браслета не дотягивающее. На внешней стороне кольца – плоский изогнутый шип.

– А как же фигурки? Тоже древние. Серебряные. Большой ценности, дон…

– Никакой ценности. Простые поделки, – отмахнулся черный и бросил кольцо обратно на прилавок. Оно брякнуло, столкнувшись с одной из прочих безделушек, отскочило в сторону. Дабер, не глядя, прихлопнул его ладонью, но тут же отдернул руку, уколовшись шипом. Кольцо же свалилось на пол, откатившись чуть ли не к ногам Барта. У того по спине забегали мурашки размером с воробья.

К счастью, Даберу сейчас было не до кольца.

– Как же так, дон? Вы же обещали купить у меня все, что…

– Разве? Я сказал, что возьму, если накопаешь что-нибудь стоящее. Или ты припас что-то еще?

– Н-нет… Но я теперь точно знаю, какой товар вас интересует. Если мне попадется что-нибудь такое…

– И часто тебе попадается что-нибудь вроде этого? – спросил незнакомец, взвешивая на ладони странную шипастую железяку.

– О я давно занимаюсь такими вещами… – уклончиво ответил старик. – Заходите ко мне через месяц. Я попробую что-нибудь отыскать…

– Сомневаюсь, что мы когда-нибудь еще встретимся. Я здесь проездом. Так что… прощай, старик.

Старые доски пола жалобно скрипнули – черный развернулся и направился к выходу.

– Эй, эй! Так просто вы отсюда не уйдете!

Черный, уже стоя на пороге, обернулся:

– Что ты сказал, старик?

Барт судорожно сглотнул, во все глаза наблюдая за незнакомцем. Стоит он как раз напротив лампы, но в складках капюшона по-прежнему клубится тьма. Аранос, спаси и защити! Человек ли это?

– Да, дон. С вас тысячу триста лир. Никому еще не удавалось уйти от старого Дабера, не заплатив.

В руках у Хорька будто бы сами собой появились оба арбалета. Да уж, когда дело касается денег, он способен на чудеса храбрости.

– Хм… – Незнакомец сделал многозначительную паузу, в течение которой Барт успел раза три покрыться холодным потом, а Дабер, наверное, все пять. – Действительно, совсем вылетело из головы…

Черный снова ненадолго умолк, будто задумавшись. Тишину нарушало только потрескивание фитиля в лампе да хриплое дыхание Дабера.

– Но если бы ты напомнил мне об этом повежливее… – наконец подал голос жуткий гость. – Я терпеть не могу, когда мне угрожают, старик.

– Ну… Я… Это, наверное, лишнее. Я просто подумал, что…

– К тому же ты мне все равно больше не понадобишься.

– Но как же, дон…

Дабер не договорил. Черный неуловимо быстро взмахнул рукой, и старик захрипел, повалившись грудью на прилавок. Барт дернулся от ужаса, и половица предательски скрипнула под ним. Он зажмурился. Услышал, или?..

Секунды поползли медленно, лениво, как густой мед из кувшина. Хорек продолжает жутко хрипеть, беспорядочно царапая ногтями прилавок. Зазвенели безделушки, опрокинутые на пол. Брякнулась на бок лампа, разлитое масло тут же вспыхнуло, языки пламени озарили стены убогого жилища.

Барт по-прежнему не мог пошевелиться. Казалось, жуткий тип в черном так и стоит на пороге, только и ждет, когда он покажется из-под прилавка. Во всяком случае, удаляющихся шагов слышно не было. А должно бы – вон он как до этого грохотал своими сапожищами!

– Вот влип! – прошептал Барт. – Как воробей в коровью лепеху!

Старые сухие доски тем временем разгорались все сильнее, и комната быстро наполнилась едким белым дымом. Барт, зажав нижнюю часть лица платком, выглянул-таки из своего укрытия.

Черного и след простыл. Дабер лежит поперек прилавка и уже не дергается. Кровищи натекло – полкомнаты. Похоже, черный метнул ему нож в горло. Картина жутковатая, но Барт уже столько страху натерпелся за последние несколько минут, что не очень-то и впечатлился. К тому же сейчас не до эмоций. Огонь с прилавка перекинулся на пол, а потом и на ближайшую стену, перегородив единственный путь наружу. Еще чуть-чуть – и Барту уже не выбраться.

Юноша бросился в глубь зала, ойкнул, наступив на злополучное кольцо с шипом. Подобрал вещицу, сунул в карман. Можно было пошарить по полу, поискать остальное. Там ведь, кажется, какие-то серебряные фигурки были. Но, в отличие от Дабера, жадность Барта находилась во вполне разумных пределах, так что он бросился к ближайшему окну, сквозь пыльные стекла которого пытались пробиться солнечные лучи.

Может, когда-то окна в лавке и открывались, но в последний раз это делалось явно еще до рождения Барта. Счастливчик безуспешно дергал за ручки до тех пор, пока не вырвал их напрочь из прогнившей рамы.

Дым уже заполнил всю комнату, от него слезились глаза и жгло глотку. Барт присел на корточки, чтобы вдохнуть свежего воздуха, но и там его уже не оказалось. Подхватив колченогую деревянную лавку, юноша со всего маху саданул ею в окно. Весело зазвенели осколки стекла, градом острых брызг обрушившись вниз. Еще удар – и лавка вместе с обломками рамы тоже вывалилась наружу. Вслед за ней показался взъерошенный и запыленный Барт. Прыгать пришлось в воду – дом был крайним, и окна выходили прямо в море. Доплыв до ближайшей причальной стенки, Барт вскарабкался по свисающему канату, кое-как, не снимая, выжал полы сюртука и, хлюпая мокрыми башмаками, бросился прочь. Казалось, вот-вот – и за спиной раздадутся грохочущие шаги Черного.

Приостановился Барт только на торговой площади. Во-первых, запыхался, во-вторых – народ уже потихоньку начал появляться на улице, так что вид несущегося во весь опор мокрого взъерошенного парня, за которым только что дымный шлейф не тянется, привлекал бы слишком много внимания. Юркнув в узкий проход между домами, юный Твинклдот кое-как причесался, выжал одежду, вылил воду из башмаков и уже в таком относительно приличном виде направился к дядюшкиному дому.

По пути постоянно оглядывался, шел то медленно, то едва ли не вприпрыжку. Да и крюк такой дал, что дорога заняла в три раза больше времени, чем могла бы. Домой, конечно, заходил не через парадную дверь и не через лавку, а вскарабкавшись по водосточной трубе прямо к окну своей каморки. Он часто так делал – стена с этой стороны дома соседствовала с длинной глухой стеной склада, и в узком проходе между ними редко кто появлялся.

Впрочем, все эти предосторожности оказались излишними. Судя по всему, никто за ним не следил, так что можно было со спокойной душой спускаться в столовую. Наверняка уже опоздал к завтраку. Мэм будет ругаться, может, даже без сладкого оставит. Ладно, что уж теперь. Если уж день с самого утра не задался…

Стаскивая с себя мокрую одежду, Барт проверил карманы сюртука, достал кольцо с шипом, которое подобрал в лавке Хорька. Оно оказалось из блестящего желтого металла – неужели золотое? По всей окружности кольца тянулся ряд причудливых символов. По обеим сторонам шипа – острого, изогнутого, как птичий коготь – выдавлены черепа с узкими черными глазницами. Жутковатая штука…

Барт спрятал кольцо, сунул руку в левый внутренний карман сюртука и обмер.

Кошелька на месте не было.

2

За завтраком Барт сидел мрачнее тучи. Толстуха Мэм, сжалившись, поставила-таки перед ним тарелку с пудингом, но юноша к нему даже не притронулся. Быстренько покончив с едой и отмахиваясь от расспросов, он, забрав в своей каморке лютню, поспешил в лавку. Бонацио уже давно там. Хотя это даже к лучшему. Если бы он застал Барта за столом, то уж точно не отвязался бы, пока все не выпытал. Более занудного типа Счастливчик не встречал. Вылитый папаша, разве что с мозгами проблема.

Лавка занимает весь первый этаж особняка Твинклдотов и, в отличие от жилых помещений, имеет выход не в узкий проулок, а прямиком на центральную торговую площадь портового района. В общем, местечко что надо, и от недостатка посетителей «Твинклдот и сыновья» не страдают. Тем более что товары их – в основном фрукты и овощи со всего побережья да разная подержанная мелочовка – хоть и не приносят большой прибыли, но и на прилавках не залеживаются.

Кроме того, дядюшка Донателло варит неплохое пиво, пользующееся определенной популярностью. Правда, продает он его оптом в близлежащие таверны. Барт сколько раз уже намекал дяде, что, если бы они сами открыли кабак, то можно было бы вовсе забросить всю эту торговлю овощами и жить припеваючи. Но Индюк почему-то не хочет связываться с этим делом, полагая содержание питейного заведения занятием не вполне добропорядочным и благородным. Тьфу! А скупать у пропахших навозом крестьян из окрестных деревень всякие там бобы и кукурузу, а потом перепродавать их с наваром в несколько лир с корзины, выходит, благороднее?!

– Барт, ты где шляешься все утро? – забубнил Бонацио, едва завидев его на пороге. – Я же не могу один со всем управляться. Хорошо, покупателей пока мало…

Покупателей, как можно было заметить, пока нет вообще. Бонацио же занят размещением ассортимента на прилавке. Работа как раз для него – аккуратно, разве что язык не высовывая от усердия, укладывает на полках морковку, петрушку, лук – пучок к пучку, луковку к луковке. Яблоки высятся на прилавке ровненькими штабелями, и все как полагается: самые чистенькие и красивые – снаружи, те, что с червоточинкой или с ушибом на боку – в глубине. Придет какая-нибудь хозяйка за продуктами – сунешь ей два-три хороших для вида, а еще парочку поплоше. Так, глядишь, все и сбагришь.

Впрочем, как раз этого-то бедняге Бонацио не дано. Поставь его к прилавку – будет подавать только то, что просят. Постоянные клиентки давно уже этого простофилю раскусили. Как завидят – тут же к нему, и давай командовать. Этого мне, дескать, получше, да этого покрупнее, да чтоб без гнильцы, да самого спелого. А Бонацио знай себе хлопает своими белесыми, как у коровы, ресницами да смущенно кивает. Да уж, нет в младшем индюшонке торговой жилки…

– Тебя Матео искал. Говорит, ты ему обещал чего-то. Только что заходил. Ты его не видел?

– Нет, – отмахнулся Барт. – Надо будет – еще зайдет.

Он уселся на свободный прилавок и легонько, самыми кончиками пальцев, пробежался по струнам лютни. Инструмент старый, капризный, так что настраивать его приходится каждый раз перед игрой. Впрочем, Барта это ничуть не смущает. Музыку он всегда любил и играл, по его мнению, достаточно сносно, хотя и был полнейшим самоучкой. Помнится, в детстве мечтал стать бардом и ходить по городам и весям, слагая баллады и выступая перед графами и герцогами.

Одна незадача – если кое-какие способности к музыке у Счастливчика имеются, то вот таланта стихосложения, по злой иронии судьбы, не наблюдается вовсе. Во всяком случае, те две с половиной баллады, что он успел сочинить, дались ему с превеликим трудом, а должного впечатления на слушателей и – что самое обидное – на слушательниц не производят. А что же это за бард, если от его пения девицы не начинают вздыхать и смахивать слезы платочками, а глаза их не горят восхищением и обожанием? Ерунда, а не бард.

К тому же у барда должны быть длинные волнистые волосы – белокурые, золотистые или, на худой конец, черные как смоль. Еще не помешают выразительные голубые глаза, тонкие подкрученные усики и, самое главное – томный, чарующий голос. У Барта же волосы рыжеватые, жесткие, как леска, да еще торчат на затылке, как перья в головных уборах дикарей с Архипелага. Усы пока растут плохо, глаза и голос вполне обыкновенные… В общем, приходится юному Твинклдоту добиваться девичьего расположения другими, гораздо более сложными путями, нежели музыка.

Но сейчас, когда пальцы будто сами собой порхают над струнами, извлекая из инструмента медленную и до невозможности печальную мелодию, мысли Барта заняты вовсе не противоположным полом. Задуматься и без того есть над чем. Перед глазами до сих пор стоит жуткий незнакомец в черном, в ушах не стихает предсмертный хрип старого Дабера… О, Аранос-Хранитель, может, все это ему приснилось?

Но нет, не приснилось. К превеликому сожалению. Как не приснилось и то, что кошелек со всеми его сбережениями и деньгами, врученными дядей для закупки бобов, остался либо в лавке Хорька, либо лежит на дне морском или где-нибудь на улочках портового района. В последнем случае, впрочем, долго он не залежится.

Дуду – так зовут крестьянина, у которого дядя Дон закупает бобы, – обещал приготовить товар послезавтра. Так что с утра Барт, оставив лавку на попечение Бонацио, должен будет отправиться за город. Осталось неполных два дня, чтобы вернуть деньги. Но где их раздобыть?

Пока вариант только один – то самое кольцо, что он забрал из лавки Дабера. Рассмотрев его внимательнее, Барт пришел к выводу, что оно золотое. По крайней мере, очень похоже на золотое. И размера приличного.

Одно лишь повергало в уныние – то, что покупателя на такую вещицу будет найти ох как непросто. Зловещие черепа, непонятные письмена… Даже если эта штука не магическая, то наверняка принадлежала последователю какого-нибудь темного заморского культа. А культ Араноса, в последнее время все настойчивее насаждаемый имперцами в Валемире, да и по всему материку, жестоко карает за любую причастность к колдунам. Если Барта застукают с этой штукой, это будет похуже, чем попасться с полными карманами скумы или пороха. Это – верный путь на виселицу. Хуже, пожалуй, только быть заподозренным в сочувствии к повстанцам Балтазара – тем, что еще надеются свергнуть императора Валора и вернуть власть старым династиям. За это, говорят, четвертуют.

Будь у него побольше времени, можно было бы все-таки подыскать какой-нибудь вариант. Но сейчас единственное, что приходит в голову, – это попытаться переплавить кольцо. Если оно действительно золотое, то весу в нем, должно быть, не меньше пяти унций. Даже если отнести этот слиток к ближайшему ростовщику, известному симпатичным прозвищем Живодер, то вырученного с лихвой хватит, чтобы вернуть все потерянные деньги, да еще и останется.

В общем, несмотря на все испытания, выпавшие на долю Счастливчика этим утром, он быстро пришел в себя. Помогло прирожденное жизнелюбие, да и музицирование всегда отражалось на его душевном состоянии самым благотворным образом. Так что мелодия, производимая видавшей виды лютней, постепенно перестала быть душераздирающе печальной.

– Папа ведь запретил тебе играть в торговом зале, – проворчал Бонацио, оторвавшись от своего занятия. – Кто клиентов обслуживать будет?

– Ты видишь хоть одного клиента? – парировал Барт. – К тому же не забывай – это меня дядя Дон оставил за старшего. Так что давай, раскладывай свои яблоки.

Толстяк обиженно засопел – кузен задел его за живое. Решение папеньки оставить лавку на попечение Барта, который с самого детства только и делает, что шкодит, а не его, Бонацио, всего из себя послушного и правильного, явно не укладывается в его голове. Мировоззрение Бонацио в эти дни дало глубокую трещину.

Барт вернулся к игре, а заодно и к своим размышлениям. Вопрос, стоящий перед ним, был, на первый взгляд, предельно прост. Но это только на первый взгляд.

Как переплавить кольцо?

Лучше всего, конечно, отнести его какому-нибудь кузнецу, а еще лучше – ювелиру. Но ни тех, ни других среди знакомых Барта замечено не было. Пытаться договориться с незнакомым – это риск, что тебя сдадут стражникам. Борьбой с темными культами занимаются не только жрецы Араноса, но и светская власть. Даже если его и не заподозрят в принадлежности к культу, то колечко-то наверняка отнимут.

Впрочем, даже не поэтому Барту не хотелось обращаться к незнакомцу. Если кто и согласится провернуть это дельце, то ведь, как пить дать, потребует свою долю. А делиться-то совсем не хочется.

Что ж, придется пробовать самому. Даже если не удастся полностью расплавить кольцо, то хоть вид его можно будет изменить до неузнаваемости. И тогда легче будет потом сбыть его ювелиру.

Все-таки не так уж все плохо. Может, и не зря он наведался этим утром к старому Даберу. Эх, если бы еще кошелек не потерял…

Тренькнул бронзовый колокольчик у входа. Ага, посетители. Барт вздохнул. Похоже, с музыкой и правда пора завязывать. Впереди – долгий и невыразимо скучный день за прилавком…

…показавшийся вдвойне тягостным из-за постоянного ожидания. Барт и рад бы был отвлечься от невеселых мыслей, однако день, как назло, выдался не очень богатым на покупателей, да и те в основном шли к Бонацио. Так что Счастливчик оставался один на один со своими опасениями и воспоминаниями об утреннем происшествии.

Вечеру, казалось, тоже не будет конца. Барт долго ворочался на кровати в своей каморке, прислушиваясь к звукам, доносящимся с нижнего этажа и с улицы. Было уже темно, но в доме Твинклдотов ложатся поздно. Хорошо хоть самого дядюшки нет – тот мог и до полуночи корпеть над своими амбарными книгами.

Наконец, уверившись, что все крепко заснули, Барт отбросил одеяло. Лежал он одетым, так что, достав из-под тюфяка зловещее кольцо, сразу отправился вниз, на кухню. Только там, в большом очаге, можно было надеяться оплавить эту штуковину – даже ночью там было полно горячих углей.

Проклиная на чем свет стоит скрипучие ступени и половицы (раньше и не замечал, что они такие шумные), Барт чуть ли не на ощупь пробрался во владения толстухи Мэм.

Очаг действительно был еще полон углей, освещающих часть комнаты не хуже свечей. Барт присел, с сомнением заглядывая в топку. Подбросил щедрую порцию угля, стал дожидаться, пока он разгорится.

Сидеть рядом с очагом было жарко, и он отодвинулся подальше. Достал кольцо, в очередной раз поглядел на черепа и угловатые руны. Эх, главное – с углем не переборщить! Кольцо должно основательно оплавиться, но не потечь.

Прикинув, что уголь успел достаточно разгореться, Барт подцепил кольцо кочергой и аккуратно поместил его в самую середину пламенеющей кучи.

– Та-ак… Осторожненько… Потихонечку… – беззвучно лепетал он одними губами, подбадривая себя.

Наконец, отодвинувшись, он под аккомпанемент гулко колотящегося сердца стал наблюдать.

Кольцо быстро почернело, будто покрывшись густым слоем сажи. Так и должно быть? В этом Барт не был уверен. Когда же сквозь черноту проявились пламенеющие багровым руны, да еще и пульсирующие, будто внутри кольца бьется сердце, он и вовсе оробел. Потянулся было за кочергой, чтобы вытащить кольцо из огня, но не успел.

Дальше все сложилось так, что он ничего уж не смог бы изменить.

Заскрипели половицы у входа. Тяжелые неспешные шаги. Мэм! Барта едва не разорвало пополам от двух противоположных порывов – броситься вон из кухни или же попытаться выхватить кольцо из очага. Он в ужасе засеменил ногами на одном месте, как загнанная в угол курица, и это промедление едва не стоило ему жизни.

В очаге вдруг жахнуло так, будто туда бросили целый картуз пороха. Угли разметало по всей кухне. Несколько из них больно ужалили Барта по ногам, прожигая штаны. Пламя в печи, которое после взрыва вроде бы должно было лишиться своего источника – наоборот, вздыбилось единой волной, выплеснулось за пределы очага.

Бросаясь наутек в дальний конец кухни, к дверям черного хода, Барт еще успел расслышать испуганные женские возгласы – кажется, это и вправду была Мэм.

Оглянувшись, он явственно ощутил, как нечто будто бы схватило его за кожу на затылке и потянуло, так что брови, волосы, и даже уши зашевелились, поползли вверх, а челюсть, наоборот, бессильно ухнула вниз. И было из-за чего.

В очаге медленно извивалось сотканное из пламени толстенное щупальце. Вернее – червь с широко разинутой пастью, окаймленной длинными языками пламени. Гул огня все нарастал, сквозь него едва пробивались крики Мэм и возгласы со второго этажа – там, видно, тоже все проснулись. Немудрено – бесплотный огненный дух ревел, как бешеный бык, силясь выбраться из очага.

Бесплотный ли? Приглядевшись, Барт с ужасом увидел, как края топки, обложенные полированным камнем, трескаются, выпирают наружу, будто под напором вполне осязаемого тела. Да и очертания чудовища, поначалу едва угадываемые в пламени, постепенно становятся все отчетливее.

Всего на несколько мгновений задержавшись на пороге, Барт успел разглядеть все в подробностях – до каждого уголька, тлеющего на деревянных половицах, до каждого язычка пламени, пляшущего на боках червя, до каждой струйки дыма, поднимающейся от уже вовсю горящей мебели. Картина эта врезалась в мозг, будто клеймо, выжженное раскаленным добела металлом. Оцепенев от ужаса, он, пожалуй, так и стоял бы до конца, но, когда заметил, как тяжело заворочалась под натиском огненного чудовища вся стенка печи, сорвался с места, как ошпаренный.

Под грохот обвалившегося очага и треск ломающихся потолочных балок он вывалился на задний двор. Пробежал по инерции на другую сторону, с размаху встретив ладонями стену склада.

Пламя охватило весь дом неожиданно быстро, будто стены были пропитаны горючим раствором. Жадные огненные языки уже вырываются из окон второго этажа, отдельные сполохи возникают даже на крыше. Мелькнула мысль о пожитках, которые остались там, в его комнатке на чердаке. Одежда. Лютня. Перечитанная много раз книга об Архипелаге, на которую он копил многие месяцы…

Барт тут же ужаснулся этим мыслям. Там, в огненной западне, гибнет вся его семья, а он думает о каких-то шмотках!

Может, кому-нибудь все же удастся спастись?

Из окна кухни вырвался сноп пламени, постепенно принявший форму все того же червя. Он успел вырасти по меньшей мере втрое, будто подпитываясь от бушующего вовсю пожара. Чудовище взвилось на дыбы, как рассерженная кобра, поводило в стороны безглазой мордой.

Да ведь чудищу нужен он, Барт! Эта мысль подействовала на юношу как удар хлыста. Он опрометью бросился прочь от горящего дома, понесся, не разбирая дороги, сквозь ночь.

Что же он наделал? Что же он наделал?!

3

Когда ты молод, дерзок и еще не успел получить от судьбы пару увесистых затрещин, жизнь кажется этакой нескончаемой портовой ярмаркой, все испытания в которой сводятся к лазанью по скользкому столбу за сапогами или метанию жестких войлочных мячей в фанерные мишени. Ты по-хозяйски расхаживаешь между рядами, побрякивая серебром и медью в потертом кошеле и примеряясь, какое из испытаний тебе под силу. Не хочется ведь выставлять себя на посмешище, да и денег попусту лишаться – тоже.

И даже если ты последний голодранец, и монет в твоем кармане едва ли хватит на пару печеных яблок, легко расхаживать по этой ярмарке, торгуясь почем зря с лоточниками, подмигивая молоденьким торговкам сладостями и чувствуя себя хозяином жизни. До поры до времени. Пока, наконец, нечто не ткнет тебя носом в грязную и жесткую, как булыжная мостовая, действительность.

И вот ты уже чумазый, голодный и без гроша в кармане скорчился в вонючем закутке под палубой, в котором хранятся запасные снасти, и только и ждешь, что кто-нибудь из матросов вытащит тебя оттуда за шкирку, как паршивого котенка.

Судя по тому, как изрядно болтает шхуну, они уже покинули тихую бухту Валемира. Там поверхность воды всегда гладкая, как зеркало, и тревожат ее лишь редкие порывы бриза, проскользнувшие мимо знаменитых Трех башен – скал, что расположены на выходе из бухты и служат отличной защитой как от волн, так и от вражеских флотов.

Так и прошла ночь – из тех, что скорее изматывают, нежели дают отдых. Барт завис на зыбкой грани между сном и бодрствованием, не чуя жестких канатных витков, служивших ему ложем, но чутко ловя каждый скрип утлого суденышка, каждый вздох ветра за бортом, каждый всплеск волн. Воздух в крохотном чулане, где он нашел прибежище, насквозь пропитан запахом рыбы и прелой древесины – впрочем, как и везде на корабле. Доски палубы над головой то и дело скрипят под тяжелыми размашистыми шагами матросов, временами можно расслышать чьи-то отрывистые окрики, состоящие в основном из ругательств.

То, что корабль уже в открытом море, должно было радовать Барта – ведь к этому он и стремился, пробравшись сюда тайком. Бежать, бежать на край земли – от стыда и чувства вины. Это все, чего ему хотелось.

Но – ничего похожего на радость или хотя бы оживление. Беглец по-прежнему лежит, скорчившись в три погибели на бухтах толстого троса и мелко дрожит. Очень трудно, невыносимо трудно в семнадцать лет осознавать, что жизнь кончена. Что ты остался один на целом свете, причем собственноручно погубив собственную семью. Что сказали бы ему дядя и братья, вернувшись из недолгого плавания к обугленным остовам особняка и свежим могилам родных? И что сказал бы им он? Смог бы он взглянуть им в глаза?!

Нет! Нет, пусть уж и его считают погибшим. Он никогда больше не вернется в Валемир! Или вернется, только когда искупит свою вину. Хотя чем ее можно искупить?

Сказать, что Барта мучили угрызения совести – все равно, что сказать, будто повешенному стало трудно вздохнуть. Много времени он пролежал без движения, и, пожалуй, если бы он и вправду сейчас умер, это принесло бы ему только облегчение.

Однако судьба, похоже, не собиралась преподносить ему такой подарок, так что пришлось задуматься, что делать дальше.

Как ни странно, голода Барт почти не чувствовал, лишь слабость и легкую тошноту. А вот что давало о себе знать в первую очередь – так это жажда. Одновременно с этим организм требовал и избавиться от ненужной жидкости.

Юноша прислушался. Наверху царило заметное оживление – матросы топотали по палубе туда-сюда, до него доносились их голоса. Судно заметно кренилось на левый борт, видимо, разворачиваясь.

Проблему с переполненным мочевым пузырем Барт, отбросив сантименты, решил прямо в чулане, рассудив, что здесь все равно сыро и пахнет не ахти. Затем немного размялся – насколько это позволяли размеры его убежища. По большому счету, вся разминка состояла в том, что он пару минут сучил руками и ногами, лежа на спине.

Одеревеневшие от долгой неподвижности конечности начали понемногу отходить. Вскоре Барт, основательно запыхавшись, прекратил свое занятие. Снова прислушался к доносящейся сверху перекличке матросни. Судя по отдельным выкрикам, которые удалось расслышать вполне явственно, судно готовилось встать на якорь.

– Пожалуй, оно и к лучшему, – шепотом рассудил Счастливчик. – Хватит уже, наплавались. Сыт я по горло этим корытом!

Встав на корточки, он уперся головой в дверцу чулана – она была наклонной, даже не дверца, а скорее крышка, как у большого короба. Да, собственно, закуток этот и отличался от короба только тем, что его нельзя было сдвинуть с места, поскольку задней стенкой ему служил левый борт судна, а верхней – палуба.

Барт осторожно выглянул. Чулан находился в самом углу помещения, расположенного между трюмом и верхней палубой. Здесь, как на любом судне, хранился сухой провиант – кули с мукой, крупой и овощами, бочонки с пресной водой, весь скарб кока – котлы, чарки, весы.

Все люки наружу закрыты, так что свет проникает сюда только через узкие щели между досками палубы. Впрочем, Барт достаточно просидел в потемках, чтобы глаза успели привыкнуть и к такому освещению.

– Вроде бы никого, – прошептал он, подбадривая сам себя. Высунул голову еще больше и вытянул шею, заглядывая в дальний проход. Там, как он заметил, еще когда пробирался на корабль, располагаются каюты – одна большая, для команды, и несколько поменьше.

Не разглядев ничего подозрительного и там, юноша выбрался из своего укрытия. Онемевшие ноги так и норовили подогнуться, чему способствовала и неслабая качка. Счастливчик, вихляя, как перепивший сапожник, и хватаясь за что ни попадя, чтобы удержать равновесие, кое-как пробрался на противоположный край помещения. По пути, впрочем, успел пошарить в мешках с припасами. Наиболее свежими оказались яблоки, загруженные, похоже, в Валемире. Тщательно протерев парочку рукавом рубахи, Барт тут же сжевал их вместе с косточками, не обращая внимания на червоточины и помятые бока.

– Да уж, яблоки на голодный желудок – не самая лучшая идея, – проворчал он себе под нос, слыша, как заурчало в животе.

Но искать еще что-то не было ни времени, ни желания. Он и так уже в процессе поисков умудрился опрокинуть мешок с капустой, уронить две большие кастрюли и целую кучу какой-то мелкой утвари. Шуму было столько, что Барт мгновенно покрылся холодным потом, ожидая, что вот-вот сюда спустится кто-нибудь из команды – посмотреть, в чем дело.

Он миновал кубрик. Дальше, сразу за переборкой, оказался трап, ведущий к люку, что располагается в центральной части палубы. За трапом – поперечный, от борта до борта, проход с четырьмя дверями – кают и чуланов. Каюта капитана и некоторые другие помещения располагаются еще ближе к корме, на юте, и пробраться туда можно только через верхнюю палубу. Впрочем, Барт туда и не собирался.

Он прошмыгнул мимо трапа и свернул налево. Там обнаружилось небольшое, закрытое плотной ставней оконце, через которое Барт, собственно, и проник на корабль в Валемире.

Повозившись с тугой защелкой, Барт приоткрыл иллюминатор и сразу же увидел приближающуюся полоску каменистого берега – серого и унылого, без единого зеленого пятна. У длинного потрепанного причала сиротливо ютилась пара рыбацких лодок со спущенными парусами. Чуть в стороне можно было разглядеть небольшой поселок, наполовину скрытый скалами. Еще одна лодка медленно шла на веслах совсем рядом со шхуной, и один из рыбаков, выпрямившись на корме и сложив руки рупором, что-то кричал, похоже, отвечая на вопрос со шхуны.

Громко загремела якорная цепь, и до Барта донесся тяжелый всплеск. Та-ак. Стало быть, ближе подходить к берегу не будут. Как же выбраться-то? Видно, все же придется искупаться…

Барт поежился от одной мысли о холодной морской воде и огляделся. Пора было что-то решать, пока его не застукали. Вот только что ему делать на берегу? Карманы пусты, как и желудок, и пока что не предвидится возможности наполнить ни то, ни другое. Разве что прихватить что-нибудь с корабля. Только что? Не ржавую же утварь! Забраться в кубрик и пошарить в вещах матросов?

Барт еще сильнее поежился – уже от мысли, что с ним будет, если кто-нибудь спустится-таки сюда и застукает его за столь неблаговидным занятием. Нет, туда лучше не соваться.

Барт проверил ближайшие двери. За первой оказался чулан, подобный тому, в котором он провел последние сутки – забитый всяким хламом. За второй – маленькая каюта с деревянными нарами вместо койки, абсолютно пустая. За третьей – еще одна, такая же…

О! А здесь, похоже, кто-то живет! Барт сразу заметил два больших дорожных мешка, выглядывающих из-под накрытой соломенным тюфяком койки. Он замер на пороге, чувствуя, что цепенеет, а колени начинают предательски подгибаться.

– Смелее, Счастливчик! – подбодрил он сам себя. – Времени нет на все эти глупости!

Он, будто получив пинка под зад, заскочил в каюту и вытянул из-под койки ближайший мешок. Впился ногтями в тугой узел.

«Ну вот, ты уже и вор!» – мелькнула запоздалая мысль, но Барт отогнал ее. Да, вор. По сравнению с тем, что он натворил с дядюшкиным домом, это все так, мелкие шалости. Эх, как же низко ты пал, Бартоломью Твинклдот!

Запасная одежда, дорожная чернильница с плотно завинчивающейся крышкой, увесистая книга в черном переплете, куча каких-то бумаг, продолговатый тяжелый сверток, туго перемотанный бечевкой. Кошелька нет.

Барт только было взялся за второй мешок, как снаружи громко скрипнул открываемый люк и раздались тяжелые шаги по трапу.

Сердце его скакнуло к самому кадыку и замерло. Барт тоже словно окоченел, стоя на коленях и вцепившись в узел второго мешка.

– Да, это Вальбо, дон. Как и договаривались.

– Да уж, наконец-то. К счастью, путешествие оказалось недолгим. Это не корабль, а вонючий клоповник!

Услышав этот голос, Барт поначалу не поверил своим ушам. Он слишком часто вспоминал ту сцену в лавке Хорька, пока лежал в чулане, и воображение, похоже, сыграло с ним злую шутку. Нет, этого не может быть. Только не это! Только не…

– Ну, дык… Не привыкли мы благородных господарей перевозить, – с заметной обидой прогудел капитан. – Шлюпку сейчас приготовят. Прислать кого-нибудь, чтобы помог вещи погрузить?

– Не стоит, сам справлюсь.

– Ну, как знаете, дон. Если что – я буду на юте.

– Поторопись со шлюпкой, капитан!

Все-таки он! Черный!!

Барт, наконец, вышел из оцепенения и бросился вон из каюты. Но, едва показавшись на пороге, тут же отпрянул назад. Черный, все в том же балахоне, с глухим капюшоном, стоял на трапе, спиной к нему. А вот говоривший с ним верзила в потрепанном кожушке и помятой шапке-треуголке, похоже, заметил движение внизу и настороженно вытянул шею.

– Что за пакость? Погодите-ка, дон…

Следующие мгновения растянулись для Счастливчика на целую вечность. Впрочем, надо отдать юноше должное – в критические моменты он умел действовать четко и не поддаваться панике.

Он подхватил с пола найденный сверток – в нем могло оказаться что-нибудь ценное. Хотя в общем-то выбор у Барта был невелик. Не кальсоны же ношеные с собой уносить! Присел на корточки и, когда на пороге появился капитан, щукой нырнул между его широко расставленными ногами. Оказавшись у него за спиной, резко выпрямился, подталкивая капитана под зад, да так, что тот едва удержался на ногах.

Опрометью бросился по проходу к приоткрытому оконцу – воспользоваться трапом и, таким образом, столкнуться с Черным, ему вовсе не хотелось. Одно резкое движение – и ставня, прикрывающая иллюминатор, распахнута настежь. Крепко зажав в зубах уворованный сверток, Барт с ловкостью, о которой в обычной ситуации и мечтать не мог, одним махом протолкнул себя в узкое окно – спиной вперед, ухватившись за верхнюю кромку. Подтянул ноги и уже оперся правой о нижний край оконца, готовясь оттолкнуться, но тут в левую лодыжку впились чьи-то цепкие, как клещи, пальцы.

Барт заорал – точнее, замычал, все еще стискивая зубами добычу – и отчаянно взбрыкнул, отталкиваясь от борта. Оставив в руках преследователя свой левый башмак, неуклюже шлепнулся в воду. Вверх взмыла целая туча брызг, будто за борт бросили бомбу.

Расслабившись, Барт некоторое время медленно шел ко дну. Потом проплыл под обросшим ракушками килем и вынырнул с другой стороны корабля, стараясь всплывать медленно и у самого борта, хотя легкие едва не разрывались от нехватки воздуха.

Вынырнув, перехватил сверток в руку и некоторое время глубоко дышал, прислушиваясь к крикам, доносящимся сверху. Хотя пока никто не свешивается с бортов, высматривая беглеца – это лишь дело времени. Сейчас Черный проверит свою каюту, обнаружит пропажу, они с капитаном выскочат на палубу…

– Шлюпки на воду!! – донесся до него истошный крик.

– Ну, все… – досадливо прошептал Барт, злясь на себя и на свою неуклюжесть. Вот выбрался бы он из своего чулана минутой раньше – и успел бы покинуть корабль незамеченным!

Он несколько раз широко вздохнул, готовясь нырнуть. Вот только куда податься?

Об этом он задумался уже под водой. Над головой маячит громада корабельного корпуса. До берега довольно далеко, и вряд ли он успеет добраться до него вплавь – догонят на шлюпке и вытащат на борт за шкирку, как нашкодившего котенка. Если держаться рядом с кораблем – заметят с палубы.

Находясь на поверхности, он успел заметить в полусотне метров от корабля торчащие из воды верхушки рифов, которые шхуна, видимо, ведомая знающим эти воды капитаном, обошла совсем вблизи. Недолго думая (тем более что в его ситуации долго думать вообще было вредно), Барт оттолкнулся обеими ногами от борта и с предельной скоростью поплыл под водой туда, в противоположную от берега сторону. Оставалось надеяться, что преследователи меньше всего ожидают от него чего-то подобного.

Плыл он, пока в глазах не потемнело, явно побивая все собственные рекорды, и к поверхности рванулся только тогда, когда желание вдохнуть – пусть даже и воду вместо воздуха – стало непереносимым. У поверхности он перевернулся на спину, лицом к кораблю, и, не переставая загребать руками, несколько раз хватанул смешанного с солеными брызгами воздуха. Снова ушел под воду и снова плыл, пока хватило сил. До рифов он добрался за три приема. Затем, еще за два – до места, где выпирающие из воды камни заслоняли его от корабля.

Сверток жутко мешал, но Барту хватило упрямства не бросить добычу, из-за которой он столько рисковал. Добравшись до относительно безопасного места, он воткнул сверток в щель между камней, а сам, держа над поверхностью воды только голову, добрые пару минут жадно дышал, стараясь успокоить бешено колотившееся сердце.

Если его заметили в те разы, когда он выныривал, то к рифам уже плывет шлюпка с Черным на борту. Если нет… Барт, вытянув шею, огляделся.

Бухта – подковообразной формы, довольно обширная, но вход в нее на добрые две трети перегораживают эти самые рифы – целый лес разнокалиберных скал, некоторые едва выглядывают из воды, некоторые вздымаются на высоту человеческого роста, а то и выше. Пожалуй, местами пройти здесь сложновато не только большому кораблю, но и обычной лодке. Если плыть, держась под прикрытием крупных скал… Добраться до дальнего края бухты… Пожалуй, можно попробовать. Чем дальше от корабля – тем меньше шансов, что его заметят. Барт глубоко вздохнул три раза подряд и, подхватив сверток, снова ушел под воду.

Эх, только бы силенок хватило…

4

Солнце, долго прятавшееся за пеленой серых, как нестираные портянки, туч, соизволило-таки показаться и одарить землю своими по-осеннему нежаркими лучами. Небо будто бы сжалилось над измученным промокшим беглецом, распластавшимся на плоской скале, как кальмар на сковородке.

Поймав первые лучи, Барт прищурился, повернул голову набок. Потом, собравшись с силами, приподнялся на локте и глянул вверх. Прореха в облачном покрывале была изрядная, так что можно было надеяться на то, что светило не спрячется еще довольно долго. Хвала Араносу!

Барт стянул мокрую рубаху, жилет и штаны и разложил их на скале сушиться. Выбросил оставшийся ботинок, улегся лицом вверх и закрыл глаза. Его била мелкая противная дрожь – не столько от холода, сколько от усталости.

А ведь хватило все-таки силенок-то! И с корабля его, как видно, не приметили. Выскользнул, извернулся, ушел!

Хотя чего уж там. Не льсти себе, Бартоломью. Просто повезло. Ты действительно Счастливчик.

Барт довольно долго лежал на солнце, но все никак не мог согреться. Он понимал, что нужно бы встать, хорошенько размяться, разогнать кровь по жилам. А еще лучше – выпить стакан глинтвейна. Вот только сил на упражнения уже не осталось, а за горячее вино, вкупе с горячим же ужином, юноша готов был отдать что угодно. Ирония в том, что отдавать-то ему особо нечего. Ну не с одеждой же расставаться.

Остается, конечно, сверток из грубой телячьей кожи, туго перемотанный просмоленной бечевкой. Добыча, из-за которой он едва не попался. Смешно будет, если там окажется, скажем, набор столового серебра. Хотя это еще не худший вариант. Серебро можно будет сбагрить в ближайшем поселке, чтобы, наконец, купить себе чего-нибудь поесть. Иначе, того и гляди, еще одним Твинклдотом на земле станет меньше.

Окончательно озябнув, Барт натянул не успевшую полностью высохнуть одежду, уселся на камне, обхватив себя руками и подставив спину солнцу. То, будто бы издеваясь, снова нырнуло в рыхлую пелену туч, и на камни упало несколько крупных, как фасолины, капель.

– Только этого не хватало! – в сердцах прошипел Барт. Судьба, видно, продолжает испытывать его на прочность.

К счастью, небольшую горизонтальную расселину в скале он заприметил раньше, чем одежда успела снова промокнуть насквозь. Расселина оказалась неглубокой и очень низкой – в потолок можно было упереться, даже стоя на четвереньках, – но от дождя и ветра все-таки защищала.

Понаблюдав за дождем, Барт, наконец, принялся развязывать узлы на свертке.

– Посмотрим… – вполголоса бормотал он. Привычка разговаривать с самим собой проявлялась все настойчивее.

Наконец он справился с бечевкой, осторожно развернул толстую кожу.

– Нет, ну это ж надо… Аранос, хранитель всего сущего, ну за что мне все это, а?

На грубой пористой коже красовался отпечаток огромной ладони, причем было до жути похоже, что это засохшая кровь. В свертке лежали несколько предметов, и от каждого так и веяло неприятностями. Зловещего вида кинжал – узкий, изогнутый, с темным вороненым лезвием. Ножны для него – из черной кожи с серебряными клепками. Несколько восьмиугольных блях размером с пряжку для ремня. Из серебристого металла, сплошь покрытые уже знакомыми Барту угловатыми рунами и с крупными красными камнями в центре. И, наконец, та самая штука, которую Черный приобрел у Дабера. Теперь, вблизи, Барт разглядел, что это искусно выполненная фигурка свернувшейся в кольцо сколопендры.

Барт еле удержался от того, чтобы тут же не вытряхнуть весь этот скарб наружу, под дождь. Слишком живы были в памяти последствия предыдущих экспериментов с подобными вещичками. Но потом, по мере того как он пристальнее приглядывался к жутковатым сокровищам, желание избавиться от них понемногу ушло.

Сначала его внимание привлек кинжал. Рукоятка, изготовленная, похоже, из цельного куска оникса, легла в ладонь легко и непринужденно, и оружие сразу сделалось естественным продолжением руки. Барт невольно залюбовался хищной красотой причудливо изогнутого клинка. Лезвие кинжала было волнистым и, если развернуть его к себе, можно было увидеть, что заточка шла с развалом, как у пилы. Барта невольно передернуло, стоило лишь представить рану, нанесенную таким лезвием. Попробовать его на остроту он не решился, и на вид-то – острее дядюшкиной бритвы.

Как ни странно, разглядывая кинжал, юноша несколько воспрянул духом. Оружие давало ощущение силы и безопасности, прибавляло уверенности в себе. Хотя пользоваться кинжалом в серьезной стычке Счастливчику не доводилось. Может, как раз в этом все дело?

Остальные предметы… Опасность, таящаяся в них, только подогревала любопытство, манила, как спелые яблоки за забором злого соседа. Одно плохо – пользы от этих зловещих причиндалов сейчас никакой. Их даже не обменяешь на еду – любой рыбак в поселке шарахнется от подобного мракобесия, как от огня. Да-а, покупателя найти будет непросто…

– Клянусь Араносом-Хранителем, лучше бы это было столовое серебро, – пробормотал Барт, засовывая ножны с кинжалом за пояс – так чтобы была видна только рукоятка, да и ту прикрыл жилеткой. Восьмиугольные бляхи и кусок кожи, в который были завернуты все предметы, он рассовал по карманам. Сколопендру, поразмыслив, аккуратно прицепил к ремню – тоже так, чтобы ее прикрывал нижний край жилета. Так он меньше всего рисковал уколоться торчащими во все стороны острыми лапками насекомого.

Дождь явно испытывал его терпение – то почти прекращался, то вдруг обрушивался на камни с новой силой, вставая сплошной шелестящей пеленой. Ветер, изредка прорывавшийся сквозь дырявую стену скал, мощными шквалами сносил в сторону дождевые струи, так что порой Барта даже не спасало его убежище.

Когда небесные резервуары все же иссякли и вместо дождя вниз полились яркие солнечные лучи, юный Твинклдот сначала не поверил своему счастью. Однако, выглянув из своего убежища, убедился, что его вынужденное заточение действительно подошло к концу. На небе, будто бы в ознаменование этого события, воцарилась шикарная радуга – широченная, как Валемирский тракт.

Барт двинулся в путь – без особой цели, просто стараясь забраться подальше от побережья. Рыбацкий поселок, который юноша успел заметить со шхуны, находился в полулиге к западу – если он, Счастливчик, конечно, не разучился ориентироваться на местности. И называется этот поселок Вальбо – опять-таки, если ему, Барту, не изменяет слух, а капитану шхуны – память. О Вальбо упоминал в то памятное утро и старый Дабер. И именно туда направится и Черный – это-то, как любит говаривать Индюк, поймет даже тот, у кого вместо головы – выеденная мышами тыква.

Вспомнив о дяде, Барт еще больше помрачнел. Перед глазами снова встал пожираемый пламенем особняк, который он всю сознательную жизнь называл своим домом. Да, это был далеко не отчий дом – дядюшка Донателло всегда был, мягко говоря, бережливым, особенно когда дело касалось племянника. Барт все детство щеголял в обносках, остававшихся от кузенов, и обретался в крохотной комнатке на чердаке. Но другого дома он не знал, точнее – не помнил. И Индюк, пусть и бывал с ним подчас излишне строг, все же заменил ему отца. И наверняка любил его. В конце концов доверил лавку на время своего отсутствия! А он…

Кошки, отчаянно скребущиеся на душе, на какое-то время даже отвлекли Барта от мыслей о Черном. Но дела насущные быстро вытеснили из головы дела прошлые.

Идти сейчас в Вальбо было бы самоубийством. Однако Барт очень четко, четче некуда, понимал, что до какого-нибудь другого поселка он уже вряд ли доберется, даже если бы знал, куда идти. Выбор невелик – либо пробраться-таки в Вальбо, чтобы любыми правдами и неправдами добыть хоть немного еды, либо разлечься прямо здесь, на камнях, и потихоньку начинать помирать. Думается, к вечеру как раз бы управился. Барт вовсе не считал себя нытиком, но пара дней голодухи и длительный заплыв в холодной морской воде сломают кого угодно.

Пробираться в поселок лучше всего ночью. Но до темноты еще несколько часов, и это время можно было бы использовать для разведки. А вдруг повезет наткнуться на какую-нибудь стоящую на отшибе лачугу? Или выйти на большак и встретить там торговый караван? Хотя какие караваны в такой глуши…

Скалистый берег, наконец, сменился чахлым редколесьем. Идти по жухлой траве и опавшим листьям было куда приятнее, чем по холодным камням, и Барт слегка повеселел. К тому же, размявшись, он наконец избавился от озноба, да и одежда успела почти полностью высохнуть. Пребывание в морской воде не пошло гардеробу на пользу – и штаны, и рубашка, и жилет были порядком измяты и покрылись белесыми соляными разводами.

Он поднялся на холм, на вершине которого одиноко стоял старый, наполовину засохший дуб – пожалуй, единственное в округе дерево приличных размеров. Отсюда прекрасно просматривались вся бухта и окрестности. Барт разглядел серый парус злосчастной шхуны, маячащий у самого горизонта. Похоже, высадив Черного, судно отправилось дальше. А задержалось здесь так долго, потому что искали его, Барта! Самого поселка видно не было, но заметны были немногочисленные струйки сизого дыма, причудливо изгибающиеся под действием ветра и постепенно растворяющиеся в высоте. До источника дыма, судя по всему, не больше часа ходу.

– О! – пожалуй, громче, чем следовало бы, воскликнул Барт, заприметив строение, одиноко ютящееся на самом краю рощи, ближе к поселку. Старая, уже несколько покосившаяся лачуга из почерневших от сырости досок, сбоку – обширная пристройка с низкой, крытой дерном крышей. Из трубы над пристройкой валит густой черный дым.

Кузница, судя по всему. Аранос, похоже, наконец-то услышал его молитвы! Барт прибавил было ходу, но по мере того, как приближался к жилью, шаги его становились все медленнее.

Что он скажет? Пустите, люди добрые, я вор, только что сбежавший с корабля? И вид-то у него настолько затрапезный, что…

Барт в очередной раз попытался привести в порядок одежду, но вскоре плюнул на это неблагодарное занятие. Убедился лишь, что кинжал и остальные вещички укрыты надежно. А, была не была!

Из пристройки доносилось звяканье молота о наковальню – редкое и какое-то вялое, совсем не вяжущееся со все еще висящей в вечереющем небе красавицей-радугой. Больше всего это звяканье напоминало заунывный звон колокола во время похорон.

Барт поежился, но отступать было некуда. Широкая, как ворота, дверь кузницы была приоткрыта. Он заглянул туда.

У наковальни, вполоборота к двери, стоял низкорослый кряжистый бородач в испачканной сажей полотняной одежде и длинном кожаном фартуке, испещренном подпалинами. Угрюмый горбоносый профиль четко выделялся на фоне полыхающего багровым заревом горна.

Барта кузнец заметил сразу – его тень пересекла полосу света, падающую на наковальню из приоткрытой двери. Зыркнул бородач так, что Счастливчик с трудом удержался от того, чтобы не метнуться прочь от кузницы.

– Чего надо?! – рявкнул хозяин, будто его каждые пять минут отрывали от работы всякие там сбежавшие с корабля юнцы.

– Я… Все боги вам в помощь, дон. Извините, что потревожил вас, но я вынужден обратиться за помощью… – витиевато начал Барт и осекся, увидев, что кузнец, прищурившись и не выпуская из руки молота, затопал к нему.

Приоткрыв дверь пошире, бородач смерил Барта взглядом, который при всем желании нельзя было назвать дружелюбным. Мутные красные глазищи, свежий синяк на левой скуле и стойкий запах перегара говорили о многом.

– Ты откуда взялся, сопляк?

– Я… Мы плыли на корабле, дон. Он… затонул. Напоролись на рифы. Я кое-как выплыл, плутаю уже второй день по берегу. Слава Араносу, нашел вас, и…

– Чего ты несешь? Какой корабль?

– Он, кажется, назывался «Сирена»… Не помню. Мы сели на него в Валемире… В общем, неважно, дон. Важно то, что я голоден, как пес, и остался без гроша в кармане, – не выдержал Барт. – Если у вас найдется лишняя краюха хлеба или…

– Вон там – поселок, – прервал его кузнец, указывая в сторону Вальбо. – Сходи, может, там кто подаст.

– Но, дон…

– Все, пшел вон! – кузнец развернулся было, но Барт ухватил его за рукав, чем привел в полнейшее бешенство.

Запоздало ужаснувшись собственной дерзости, Барт втянул голову в плечи и, в любой момент ожидая удара, затараторил:

– Прошу вас, дон! Я же говорю – у меня ни гроша в кармане. Поэтому я и подумал, что коль уж вы кузнец, то, может быть, вас заинтересует хотя бы вот это…

Он лихорадочно зашарил по карманам и вытащил одну из серебряных блях.

Увидев в руках Барта изукрашенную письменами штуковину, кузнец резко изменился в лице. Довольно долго он стоял, тупо уставившись на нее, и Счастливчику так и не удалось однозначно истолковать выражение его лица. Во всяком случае понятно было, что он не в первый раз видит подобное.

Наконец, опомнившись, кузнец схватил Барта за рукав и рывком затянул в кузницу. Выглянул за дверь, воровато огляделся, захлопнул ее и запер на увесистый засов.

– Откуда это у тебя? – гаркнул он, оборачиваясь к Барту.

Тот судорожно сглотнул, попятился было, но наткнулся спиной на наковальню.

– Я тебя спрашиваю, сопля! Ты что, из Красной руки?

– Э-э… – Барт вспомнил кроваво-красный отпечаток ладони на куске кожи, в который были завернуты вещи Черного. – Ну да, а что?

Кузнец недоверчиво прищурился, но заметно смягчился. Плечи его опустились, огромные кулачищи разжались.

– Не врешь? Что-то ты больно молод…

– Мы… Я… Я путешествовал с моим господином. Я его помощник…

Кузнец продолжал буравить Барта подозрительным взглядом, будто чего-то выжидая.

– Сколько хочешь за это?

– Ну… э-э-э… – Барт понял, как себя чувствовал в свое время Хорек Дабер. Очень паршиво обладать чем-то, чему не знаешь цены. – Вы же понимаете, дон, мне сейчас не до выгоды. Мне бы немного денег, чтобы добраться до ближайшего города. Ну, хотя бы сотни две-три…

– У тебя только одна? – бородач кивнул на бляху.

– Ну… да. К сожалению. Эта-то чудом уцелела. Ну, так что, дон? Три сотни?

Кузнец поморщился, что-то прикидывая в уме. Потом паршивейшим образом ухмыльнулся:

– Да, пожалуй, я просто заберу ее у тебя. А потом – драпай отседова, и чтоб я тебя больше не видел. Ну, чего уставился? Сам отдашь, или мне тебя потрясти чуток? А может, у тебя еще чего в карманах завалялось?

Он угрожающе попер на Барта, поднимая молот. Тот метнулся в глубь кузницы, за наковальню. Бежать было некуда – единственный выход заперт, и к тому же, чтобы пробиться к нему, надо как-то миновать кузнеца.

– Не зли меня, сопляк! Пришибу ведь! – рявкнул кузнец после пары безуспешных попыток схватить Барта. Тот, проявляя чудеса изворотливости, метался по кузнице, бегая вокруг наковальни и груды сваленного на землю железного лома, перепрыгивая через объемистое корыто с водой для закалки и норовя прорваться к выходу.

– Вы об этом еще пожалеете, дон! – дрожащим от досады голосом выпалил Барт.

Бородач, зарычав, швырнул молот, едва не угодив Счастливчику в спину. Тот метнулся в сторону, споткнулся о вязанку дров и, кувыркнувшись, брякнулся оземь.

– А!! – торжествующе заорал кузнец, нависая над ним.

Барт едва успел развернуться на спину. В руках у него будто сам собой возник кинжал.

Едва не напоровшись на волнистое лезвие, кузнец вдруг отпрянул, будто увидев ядовитую змею. Барт, выставив кинжал перед собой, медленно поднялся.

– Не очень-то это хорошо – встречать подобным образом пришедших к вам за помощью, – процедил он. – Вы меня очень разочаровали, дон…

Он резко дернул рукой, будто собираясь нанести удар. Бородач нервно вскрикнул, отскакивая к стене и не сводя выпученных глаз с острия кинжала.

– Тише, тише, парень! Ты же знаешь, с этими штуками не шутят!

– А я и не шучу. Деньги, быстро!

Бородач злобно оскалился, но, видимо, странный кинжал в руках Барта был для него более чем весомым аргументом.

– Сейчас, сейчас… – он наклонился, зашарил в мешке, стоявшем недалеко от двери. Выудил тощий кошель из дрянной потертой кожи.

– Бросай!

Кошель плюхнулся на землю у самых ног Барта. Тот подобрал его, медленно присев и не спуская глаз с кузнеца.

– А поесть чего-нибудь найдется?

Бородач, что-то пробурчав себе под нос, извлек из мешка краюху хлеба.

– Положи на мешок. Вот так… А теперь – иди туда. Вон туда, в угол.

Угрожая кинжалом, Барт оттеснил хозяина в дальний угол. Потом, прихватив еду, выскочил из кузницы. Захлопнул дверь, припер валявшимся рядом обломком оглобли.

Изнутри полился поток отборнейшей брани. Барт лишь сплюнул себе под ноги и впился зубами в черствую, отчетливо отдающую плесенью булку. Заглотал ее, давясь и кашляя, в один присест. Жаль, запить было нечем.

Проклятие! Что делать-то?! Похоже, идея дождаться темноты и потом уже пробираться в поселок накрылась медным тазом. Вряд ли этот симпатяга досидит тут до ночи. Вырвется гораздо раньше и бегай от него потом по всей округе. Ну что за невезуха?! Куда теперь податься?

Вопрос этот все бился в голове Барта, как пойманная птица, а ноги уже сами собой несли его к поселку.

5

Вальбо оказался в точности таким, каким Барт его и ожидал увидеть – серым, замызганным и насквозь провонявшим рыбой. Единственное, что его удивило – это размеры поселка. Обветшалые кособокие лачуги раскинулись докуда хватало глаз, занимая все пространство, отгороженное от ветров замшелыми скалами. На улицах – если, конечно, эти протоптанные между домами тропинки можно считать улицами – не было брусчатки, так что после дождя здесь шагу нельзя было ступить, чтобы не запачкаться липкой глиной, желтой, как детская неожиданность.

Пока он сюда добирался, небо успело снова затянуть тучами, солнце пропало, и все вокруг тонуло в мутном сером сумраке, предвещающем наступление темноты.

– Не дергайся, парень, не дергайся, – беззвучно шевелил губами Барт, шагая по кривым улочкам поселка.

Народу ему навстречу попадалось немного – в основном женщины, сплошь костлявые, некрасивые и тоже пропахшие рыбой. На Барта мало кто обращал внимание.

– Не дергайся, – в очередной раз убеждал себя Счастливчик. В конце концов даже если он столкнется с Черным нос к носу, вряд ли тот успел толком разглядеть его там, на корабле. И тем более вряд ли ждет, что Барт так вот попросту заявится в поселок.

Таверну Барт приметил сразу – это было единственное на весь поселок двухэтажное строение, к тому же поддерживаемое в относительно пристойном состоянии. На огромной холщовой вывеске, висевшей над входом, как и следовало ожидать, красовалась огромная пучеглазая рыбина. Внизу корявыми буквами и с двумя ошибками было выведено название – «Боракуда».

Поначалу Барт вообще не собирался входить туда. Думал поймать на улице какого-нибудь мальца и дать ему денег, чтобы тот купил у трактирщика провизии и воды – столько, чтобы хватило на два-три дня пути. А потом, не мешкая, дать деру отсюда. Но план провалился, так как не попалось никого, кому можно было поручить эту ответственную миссию. Барт попытался было обратиться к одной из рыбачек – сутулой женщине неопределенного возраста, с синяком под глазом, – но та шарахнулась от него, как от привидения.

В конце концов, мысленно попросив благословения Араноса, Ираны, Кестоса и еще полудюжины богов, которых успел припомнить, Счастливчик толкнул тяжелую дверь и шагнул в «Барракуду».

Немного замешкался на пороге, ошалев от запаха. Поначалу даже решил, будто ошибся дверью и заглянул не в таверну, а прямиком в отхожее место. Не пройдя и пары шагов, наткнулся на удручающего вида субъекта в потрепанной соломенной шляпе, спящего за ближайшим к двери столом лицом в тарелке. Под лавкой, на которой он развалился, темнела обширная лужа, которая и являлась источником вони.

Впрочем, ароматы, распространяемые типом в шляпе, чувствовались разве что у самого входа. В глубине таверны все забивали другие запахи – кислой капусты, браги, прогорклого сала, на котором жарились какие-то лепешки. И, конечно же, царил надо всем вездесущий запах рыбы.

Барт, щуря слезящиеся от вони и копоти глаза, огляделся. Полутемный зал таверны был почти пуст. Помимо спящего у двери, наблюдалось всего двое посетителей. Один, тоже едва державшийся на ногах – облокотился о стойку, рассматривая что-то на дне объемистой щербатой кружки. Второй – какой-то седой бродяга в сером балахоне – чинно восседал за дальним столиком в компании краюхи хлеба и миски с рыбной похлебкой.

Трактирщик, как ему и полагалось, находился за стойкой. Был он невысок, лысоват и толст, причем добрые две трети веса по прихоти природы сосредоточились в средней части его туловища, будто бы он на сносях и ожидает по крайней мере тройню. Высоко закатав рукава, толстяк деловито чистил большую рыбину, нимало не заботясь о том, что чешуя брызжет во все стороны, долетая чуть ли не до середины зала.

Барту, конечно, доводилось бывать раньше в кабаках, причем подобные заведения портового района, в основном, пользовались дурной славой. Но по сравнению с «Барракудой» все злачные места, виденные до этого юным Твинклдотом, были просто образцами чистоты и порядка.

– Пожалуй, много здесь брать не буду, – пробормотал Барт. – Так, разок-другой перекусить…

Он подошел к стойке и сказал, косясь на пьянчугу, который оторвался по такому случаю от кружки и с нездоровым интересом разглядывал нового посетителя:

– Здравствуйте, э-э… дон.

Трактирщик вопросительно взглянул на него, промычал что-то. Нижняя губа у него – толстая, ярко-красная – сильно выдавалась вперед, что в сочетании с серыми глазами навыкат делало его до смешного похожим на рыбу, которую он чистил. Разве что у рыб не бывает такой многодневной рыжей щетины на щеках.

– Я хотел бы закупить немного провизии, дон, – кашлянув, сказал Барт. – Хлеб, сыр, вяленое мясо…

– Может, рыбы? У меня хренова прорва вяленого тунца, – предложил трактирщик. – Прям не знаю, куда его девать. Подванивать уже начал…

– А больше ничего нет? – скривился Барт.

Толстяк пожал плечами:

– Тебе сколько надо-то?

– Да немного. На пару дней одному человеку… Да, и бурдюк с водой. И мешок, чтобы все туда положить.

Рыбомордый только хмыкнул и, развернувшись к Барту спиной, принялся рыться в стоявших тут же, у прилавка, ящиках. Похоже, подсобного помещения здесь не было вовсе. Ну, что ж, зато зал всегда под присмотром.

Барт встретился взглядом с соседом по стойке и вздрогнул. Глаза у того были словно стеклянные – водянистые, бессмысленные. Из уголка губ тянулась, завязнув в бороде, желтая нитка слюны. Несло от пьянчуги так, что самому немудрено было захмелеть. Юноша отодвинулся подальше.

– Может, возьмешь чего, пока я приготовлю? – спросил, не разгибаясь, трактирщик. – Пива?

– М-мм… У вас найдется глинтвейн?

– Чего?

– Ну, глинтвейн… Горячий такой. С вином.

– Не. Пиво. Будешь?

– Нет, спасибо, я тороплюсь, – отмахнулся Барт, нервно поглядывая на дверь.

Она распахнулась, как от удара тараном, и в зал ввалилась целая орава оборванцев с красными обветренными мордами и выгоревшими на солнце волосами. В два счета оккупировали два длинных стола в центре зала и затребовали пива. Трактирщик тут же отвлекся от выполнения заказа Барта и принялся наполнять огромные глиняные кружки. Счастливчик хотел было напомнить толстяку, что он первый пришел, но решил, что это бесполезно. Вздохнув, отодвинулся от стойки, в полутемный угол с едва тлеющей на стене масляной лампой – как раз туда, где хлебал свою уху бродяга в сером балахоне.

Впрочем, приглядевшись, Барт решил, что поторопился с выводами. На бродягу этот странный субъект не был похож. Да, одежда его была неброской, больше всего смахивавшей на монашескую рясу, пыльной, но без прорех и заплаток. Пепельно-серые, сильно побитые сединой волосы спадали на плечи длинными волнистыми локонами, лицо – с аккуратной короткой бородой, тоже с проседью – подошло бы какому-нибудь аристократу. Благородный, с небольшой горбинкой, нос с тонко очерченными ноздрями, широкий подбородок, надменный излом бровей… И эти глаза – необычно светлые, почти прозрачные, с цепким, как рыболовный крючок, взглядом.

Незнакомец скользнул взглядом по Барту, потом, чуть позже, еще раз. Потом еще – все будто между прочим, не прерывая трапезы, но Счастливчик невольно поежился. Спохватившись, одернул жилет, из-под которого торчала рукоять кинжала.

– Вот бестолочь! – сказал он себе под нос, с досадой оглядываясь на трактирщика, который с поразительной для его комплекции быстротой сновал между столами и прилавком, таская рыбакам кружки с пивом.

Задерживаться здесь совсем не входило в его планы. Еще, чего доброго, Черный заявится. Или…

Дверь снова скрипнула, и на пороге возник злющий, как демон, и почему-то весь перепачканный в земле кузнец. Барт съежился и начал медленно сползать под лавку.

Бородач прямой наводкой протопал к стойке и, потеснив торчавшего там пьянчугу, затребовал пива. Пока трактирщик наполнял кружку, повернулся, окидывая взглядом полутемный зал…

И почти сразу же встретился взглядом со Счастливчиком.

– Ах ты, рыбий потрох!! – рявкнул он так, что заглушил даже галдеж рыбацкой ватаги. – Вот ты где!

Переваливаясь с боку на бок на коротких кривых ногах – ну точь-в-точь как ярмарочный медведь, – кузнец ринулся на Барта. Тот, недолго думая, юркнул под стол, пихнул ногой лавку, роняя ее под ноги преследователю. Бородач благополучно попался на уловку и под дружный гогот завсегдатаев загремел костями по грязному полу. Барт же, выскочив из-под стола с другой стороны, рванул к выходу.

– Держи вора!! – завопил кузнец, барахтаясь на полу в безуспешных попытках подняться. – Кошель у меня утром спер, поганец!!

Один из рыбаков – красномордый, обросший жесткой, как у кабана, щетиной – ухватил убегающего Барта за штанину. Тот дернулся было, но быстро понял, что хватка у моряка мертвая. Вытащил кинжал.

– Ах ты, сволочь! – взвыл красномордый, зажимая второй рукой длинный порез на тыльной стороне ладони. – Держите его!!

Барт, вырвавшись из захвата, поднырнул под рукой второго моряка, попытавшегося преградить ему дорогу, избежал подножки третьего и двумя заячьими прыжками оказался у выхода. Дверь, будто бы сама собой, призывно распахнулась ему навстречу.

Счастливчик не успел затормозить и со всего ходу врезался в возникшего на пороге посетителя. Все равно что налететь на стену. Юношу отбросило назад, а хлесткий удар по икре свалил с ног. Ушибленную поясницу пронзила боль, но Барт, не обращая на нее внимания, по инерции кувыркнулся назад, вскакивая на ноги. Голодный, всклокоченный, оскалившийся от боли и страха, он походил на окруженного собаками волчонка. Сильно, до ломоты, стиснув потными пальцами рукоять кинжала, он едва не ринулся снова вперед, на преградившего ему путь незнакомца. Но чуть не выронил оружие, когда разглядел, кто перед ним.

Новый гость «Барракуды» шагнул через порог, громко и четко, как копытом, громыхнув о доски пола тяжелым сапогом. Черный плащ с капюшоном почти полностью скрывал его фигуру, обволакивал широкими складками. Лица под капюшоном не разглядеть – сплошная чернота, будто бы сама Смерть пожаловала в убогий рыбацкий трактир.

Вдруг стало очень, очень тихо. Лишь странный субъект за дальним столом продолжал мерно постукивать деревянной ложкой, доедая похлебку. Его, похоже, происходящее в зале оставило равнодушным.

– Ах, это ты, крысеныш… – прогудел Черный и шагнул к Барту, странным образом умудрившись одним махом преодолеть разделяющее их расстояние. Счастливчик и вздохнуть не успел, как рука в черной кожаной перчатке оказалась у него на горле. Еще миг – и он, корчась и хрипя, повис в воздухе. Жуткий тип легко держал его одной рукой, будто тряпичную куклу.

Какое-то время – как показалось Барту, целую вечность – Черный молча разглядывал его, будто ему доставляло удовольствие смотреть, как юноша извивается, пытаясь разжать мертвую хватку, мычит и пускает слюни. Кинжал Барт выронил и тот вонзился в пол рядом с ногой Черного.

– Оставь ты парня в покое. Или уж добей, чтоб не мучился, – раздался, наконец, чей-то голос.

Сказано было негромко, но как-то так, что говорившего, похоже, услышали даже в дальних углах зала.

Черный повернул голову… И выпустил Барта. Тот бессильно рухнул, закашлялся, упираясь в пол дрожащими руками. Перед глазами плясали цветные пятна, а горло будто по-прежнему стискивали стальными пальцами. Воздух, врываясь в легкие, шипел и булькал, как кипящая похлебка.

Черный отпихнул Барта ногой и шагнул вперед. Юноша, воспользовавшись моментом, отполз в сторону, к стене, рванул ворот рубахи, освобождая горло. О нем вроде бы забыли, и это его вполне устраивало.

Субъект в сером балахоне уже почти расправился с ухой и деловито вымакивал остатки куском хлеба, исподлобья поглядывая на жуткого гостя. Страха в его глазах не наблюдалось. Лишь ожидание и… пожалуй, легкая усмешка. Хотя, может, Барту показалось. Лично он, например, не находил в Черном ничего смешного.

– Ты… – наконец каркнул пришелец. В голосе его – гулком, будто из печной трубы – явственно чувствовалась угроза.

– Я, – не стал отпираться любитель похлебки. Барт про себя уже окрестил его Серым.

– Да уж, тебя можно встретить в самых неожиданных местах, любитель поковыряться в падали, – пророкотал Черный.

– Ну, так и падаль порой оказывается в самых неожиданных местах, – усмехнулся Серый. – Взять, к примеру, тебя.

Черный дернулся, как от удара, прорычал что-то невнятное и порывистым движением отбросил назад капюшон. По залу прокатились испуганно-удивленные возгласы. Барт и сам едва не взвизгнул в голос, увидев лысый, как коленка, череп и изуродованное застарелым ожогом лицо. Особенно страшна была нижняя половина: с левой стороны рта вместо губ – рваная рана с почерневшими, сморщенными краями, сквозь которую видно неровные желтые зубы. Как это он умудряется внятно разговаривать с такой пастью?!

– Ты, как всегда, неоправданно дерзок, Пилигрим, – ощерился Черный в жуткой ухмылке. – Но я рад, что мы наконец-то встретились снова. И в этот раз даже не надейся сбежать!

Серый равнодушно пожал плечами, отвлекся, наконец, от похлебки и скучающим взглядом окинул убогий зал. Не сделал ни единого движения, даже в лице не изменился, но…

Завертелось, как любил говаривать Матео, сын торговца сладостями и один из вечных соперников Барта. Стол, за которым сидел Серый – массивный, сколоченный из старых, почерневших от времени досок, – вдруг подался вперед и вверх, будто бы невидимый великан щелкнул по нему пальцем. Сила, пославшая в полет этот вовсе не предназначенный для метания предмет, была такова, что он треснул еще в начале броска. Черный, взмахнув руками, выбросил навстречу снаряду нечто, полыхнувшее ослепительно ярко, и стол разлетелся на части.

Серый был уже на ногах – напряженный, слегка сгорбившийся. В руках Черного возник причудливой формы клинок, очень напоминающий кинжал Барта, только больший. Уродец бросился на противника, взревев, как… Да нет, пожалуй, даже рык разъяренного тигра по сравнению с тем, что выдал Черный, показался бы безобидным мяуканьем. Барт сжался, закрывая голову руками. Последнее, что он успел заметить – как из рукава Серого вырывается нечто, похожее на длинную серебристую змею.

Снова полыхнуло, раздался жуткий треск, и с потолка посыпалась труха. Рядом с Бартом шмякнулся массивный масляный светильник. Несколько жгучих капель попали юноше на плечи и спину, и он зашипел, как рассерженный кот, поспешно отползая в сторону. Едва не напоролся на торчащий из пола кинжал. Когда гладкая ониксовая рукоять снова, как влитая, легла в ладонь, Барту даже несколько полегчало.

Двигаясь вдоль стойки, Барт вскоре обнаружил проход, ведущий прямиком на другую сторону, во владения толстобрюхого трактирщика, и не преминул им воспользоваться.

В зале творилось что-то невообразимое. Светильники, и без того немногочисленные, затухли либо разбились в первые же мгновения схватки, тьму освещали лишь вспышки заклинаний. И, судя по всему, по части магии оба странных гостя – и Серый, и Черный – далеко ушли от тех кудесников, что выступают с фокусами на ярмарках. Громыхало и бухало, как во время грозы, потолок трактира так и норовил рухнуть, воздух наполнился запахом гари. Трактирщик, скорчившись на полу и крупно дрожа, причитал, время от времени срываясь на визг. Барт, разглядев в свете очередной магической вспышки котомку, в которую тот начал уже складывать его заказ, подхватил ее и пополз к выходу.

Выглянув из-под прилавка, тут же увидел дерущихся магов. Пламя, охватившее дальнюю стену трактира и разгоравшееся все сильнее, достаточно освещало ту часть зала, чтобы разглядеть, что Серый ранен – все лицо его в крови, блестевшей и при таком свете казавшейся очень темной, почти черной.

В руках у Серого – скрещенные ножницами кинжалы, которые он держит на уровне груди, пытаясь отвести от себя жуткий клинок Черного. Черный налегает все сильнее. Руки Серого заметно дрожат, вот он подпускает клинок ближе, еще ближе… Острие почти касается лица… Последнее усилие – и лезвие резанет его по щеке, по горлу. Барт оцепенел с глупой миной – сморщившись, будто в ожидании удара плетью.

Но Серый – откуда только силы взялись – вдруг отбросил Черного, и, не дав тому опомниться, ударил. Не кинжалами, а длинным серебристым хлыстом, выскользнувшим из рукава. Хлыст зашипел, вспарывая воздух, ударил Черного по лицу, обмотался вокруг головы, шеи. Черный закричал – хрипло, надрывно. Страшно.

Крик этот будто подстегнул Барта, и он все так же, на четвереньках, в кровь сбивая колени, поспешил к выходу. Распрямился лишь у самых дверей и вывалился за порог, будто получив пинка. Вопль Черного звенел у него в ушах, преследовал его всю дорогу, пока он, оскальзываясь босыми ногами на глине, несся по темным вонючим улочкам поселка.

В «Барракуде» еще раз громыхнуло, ощутимо сильнее, чем в прошлые разы. Вывеска с намалеванной на ней рыбиной покосилась, а потом и вовсе сорвалась с креплений, шумно рухнув в грязь.

Потом все стихло.

6

Барт не помнил, как выбрался из Вальбо. Как бежал, не разбирая дороги, – долго, пока окончательно не выбился из сил. Не помнил, как набрел на эту пещерку под вывороченной с корнем осиной. Даже не пещерку, а нору, в которую он с трудом поместился, скорчившись в три погибели.

Разгоряченный, задыхающийся от бега и пережитого ужаса, он долго не мог прийти в себя. А когда ночная сырость взяла свое, изрядно продрог. Не помогли даже припасы, прихваченные из «Барракуды» и съеденные в один присест. Видимо, начало сказываться утреннее купание в холодной воде. Так что к тому времени, когда из-за пелены сизых туч выглянула луна, Барт занимался тем, что мерз. Иначе и не скажешь – все мысли были о том, как бы согреться. Зарывшись в сухую листву, он свернулся в клубок, обхватил руками колени и дрожал, временами громко клацая зубами.

Неплохо было бы вылезти из норы и размяться, чтобы согреться, но вылезать туда, во тьму, наполненную шелестом, скрипом ветвей и целым океаном каких-то малопонятных и таинственных звуков, Барт так и не смог себя заставить. Будто вернулись детские годы, когда он так боялся темноты, что вечерами долго не мог заснуть и укрывался старым клетчатым одеялом с головой, оставляя лишь маленькую щелку, чтобы не задохнуться.

Да видят боги – он бы сейчас полжизни отдал за то старое клетчатое одеяло!

Когда вышла луна, изрядно посветлело. Барт повернул голову, взглянул на пятнистый светящийся диск, почти идеально круглый. До полнолуния оставались считаные дни. Барт хлюпнул носом, поворочался, шурша листьями, как огромный еж. Снова выглянул из норы.

Небо в свете луны сделалось темно-серым, будто свинцовым. Угольно-черные силуэты деревьев четко выделялись на его фоне – какие-то странно изогнутые, узловатые, как из ночных кошмаров. Чуть поодаль светлела полоска дороги – вернее, той размытой вдрызг колеи, что могла претендовать на звание дороги только в такой глуши. На покосившемся столбе, врытом на повороте к Вальбо, наверное, когда-то был указатель, но теперь это был просто столб, торчащий, как одинокий гнилой зуб во рту у нищенки.

Барт поежился, выпростал руки из-под мышек, яростно потер ладони друг о друга, стараясь согреться. Пальцы замерзли до ломоты в суставах и плохо слушались. Кожа на руках бледная, синюшная, как у ощипанной курицы. Больно глотать, но это уже последствия близкого знакомства с Черным.

Тут-то он и заметил на рукаве странный багровый отсвет. Уставился на него, как завороженный. Медленно повернулся… Отстранил руку от тела…

Руны на рукояти кинжала, заткнутого за пояс, полыхали ярким, пульсирующим светом, живо напоминая недавнюю сцену с кольцом, брошенным в камин. Барт, несмотря на холод, мгновенно покрывшись испариной, выбрался из норы, с трудом разгибая затекшие конечности. Зашарил по карманам, выуживая добытые у Черного серебряные бляхи. Едва вытащив первую, тут же отшвырнул ее, будто ошпаренный – руны на ней тоже вовсю полыхали красным, а кристалл в центре походил на раскаленный уголек.

– А-а-а, проклятие… – шипел он, вытряхивая из карманов остальное. Осторожно, самыми кончиками пальцев, будто боясь обжечься, отцепил от пояса полыхающую красными глазенками серебряную сколопендру, вытянул кинжал. На ощупь все предметы оставались холодными, разве что от прикосновения к ним кожу слегка покалывало.

Выброшенные безделушки пламенели в траве ярко-красными каплями, будто кто-то окропил землю светящейся кровью. Барт в замешательстве разглядывал эту россыпь, борясь с желанием броситься отсюда наутек. Однако любопытство взяло верх. Да и жаль было бросать добытые с таким риском вещи из-за такого пустяка. Выглядело все довольно безобидно – во всяком случае пока. Никаких там огненных червей и прочих неожиданностей.

Он простоял так довольно долго, пока на лунный диск не набежала туча, и все не погрузилось во тьму. Красные огоньки, казалось, вспыхнули еще ярче, но потом начали тускнеть и гаснуть – один за другим. Барт зашарил руками в траве, отыскивая пропажу, но в такой темени сделать это было ох как непросто. Кинжал он нашел почти сразу, но серебряные бляхи и сколопендра как в воду канули. Барт осторожно передвигался на корточках по земле, шурша сухими листьями, но все без толку. Пришлось возвращаться в свою нору.

Луна снова показалась через пару часов, после короткого, но весьма неприятного дождичка, превратившего убежище в грязную яму. Счастливчик, чертыхаясь, выбрался оттуда и тут же увидел россыпь знакомых огоньков в траве.

– Луна… – прошептал он, взглянув на рукоять кинжала, которая тоже расцвела багровым пламенем. – Это все из-за луны…

Пользуясь моментом, он снова собрал все добро и рассовал по карманам. Огляделся.

До рассвета, судя по всему, осталось недолго – небо на востоке заметно просветлело, звезды потускнели, почти слились с серовато-сизым фоном. Еще больше похолодало – пожалуй, из-за опускающегося на землю тумана. Барт взглянул в сторону поселка и вздрогнул.

По дороге кто-то ехал. Лошадь брела по размытой колее, понуро склонив голову. Всадник, закутанный в просторный плащ с капюшоном, не торопил ее, он как-то странно скособочился в седле, будто придерживая что-то за пазухой.

Барт, пригнувшись, шмыгнул в сторону, спрятался за массивным камнем, лежащим у самого края дороги, рядом с покосившимся столбом.

Кто этот всадник? Вряд ли кто-то из местных. Сразу же, едва увидев его, Барт почему-то решил, что это – тот самый Серый из «Барракуды». Хотя, конечно, под плащом мог скрываться кто угодно. Даже…

Нет, Черного бы Барт узнал за милю. К тому же хотелось надеяться, что жуткий тип не выжил в той схватке.

Барт во все глаза наблюдал за ездоком. Луна снова скрылась за тучами, так что теперь всадник представлял собой размытый темный силуэт, приближающийся медленно и почти беззвучно, как привидение. Странно. Обычно на лошадиной сбруе полно всяких блях, застежек, колец, а то и специально навешанных колокольчиков, которые постоянно звякают во время езды.

Всадник был все ближе. Вот уже стали слышны чавканье копыт, выдергиваемых из мокрой глины, фырканье лошади, поскрипывание седла и сбруи. Всадник миновал камень, за которым укрылся Барт, проехал, едва не коснувшись стременем, мимо старого дорожного столба.

Счастливчик медленно, неуверенно распрямился. Раскрыл было рот, чтобы окликнуть всадника, но нарушить эту тягучую, почти осязаемую предрассветную тишину казалось чудовищным кощунством. Страх сковывал, сдавливал ледяным обручем горло, еще болевшее после мертвой хватки Черного. Барт выбрался из-за камня, выбежал, оскальзываясь на холодной глине, на дорогу.

– Г-господин! – хрипло произнес он, удивляясь собственному голосу, больше похожему на карканье.

Всадник резко развернулся в седле, лошадь громко фыркнула, перебирая копытами. В сторону Барта метнулась шипящая серебряная плеть. Он отпрянул, едва не завалился на спину, в последний момент ухватившись за сырой осклизлый столб. Тонкая блестящая цепь с клином на конце, чуть не расцарапав ему щеку, вонзилась в этот же столб в пяди от его головы. Барт замер, вытаращив глаза на причудливой формы лезвие, глубоко вошедшее в дерево. По телу пробежала горячая волна запоздалого ужаса.

– Хорошая реакция, сынок, – раздался знакомый голос. – Но не делай так больше.

Серый – а это был он – дернул цепь на себя, и та, как живая, втянулась в его рукав.

– В-вы… Вы меня напугали, дон… – пробормотал Барт и закашлялся. В горле першило так, будто он проглотил пригоршню иголок. Разговаривать было больно, даже шепотом. Проклятый Черный!

– Ты меня тоже, – признался всадник. – Говори. Но предупреждаю, я не настроен на длинную беседу.

– Да и мне не до того, господин, – невесело усмехнулся Барт, снова пытаясь откашляться. Безрезультатно. – Меня зовут Бартоломью Твинклдот…

Серый представляться и не подумал. Сидел в седле неподвижно и безмолвно, как истукан.

– Так вот, я… – замялся Барт. – Я потерпел кораблекрушение. Второй день плутаю по этому берегу без гроша в кармане, без еды…

– Откуда ты?

– Из Валемира… Но мне… – он снова кашлянул, болезненно поморщился, потирая горло. – Мне нельзя туда возвращаться.

Серый хмыкнул.

– Потрясающая история. Что ты от меня-то хочешь, сынок?

Барт едва сдержал слезы.

– Заберите меня отсюда, господин!

Серый долго молчал, разглядывая Барта. Счастливчику тоже было не до разговоров – он вдруг с ужасом понял, что каждое последующее слово дается ему все с большим трудом. Похоже, Черный здорово повредил ему гортань. Как бы вовсе не потерять голос…

– Сдается мне, ты многого недоговариваешь, Бартоломью Твинклдот… – сказал, наконец, Серый.

– Поверьте, господин, если вы заберете меня отсюда… – прохрипел Барт. Откашлялся. Шмыгнул носом. – И если я не сдохну по дороге от проклятого насморка или воспаления легких… то я расскажу вам все, что захотите. Даже то, что обычно… утаивал на исповедях отцу Миро в святилище Араноса.

Серый усмехнулся и промолчал.

– Мне нечем заплатить вам, господин… – решился, наконец, Барт, когда молчание затянулось. – Но у меня есть вот это…

Он показал одну из серебряных бляшек.

– Вижу, – буркнул Серый. – А за поясом у тебя настоящий арранийский крис. Собственно, поэтому я с тобой и разговариваю. Все-таки не каждый день натыкаешься на юнца, у которого карманы набиты вещичками, на поиски которых кое-кто тратит годы…

– Я отдам вам все, только вытащите меня отсюда! – просипел Барт. – Ну… Или продам…

Серый удивленно хохотнул.

– Я недорого возьму, – продолжил Счастливчик. – Мне бы только немного денег… Чтобы путешествовать… Прикупить чего-нибудь из одежды…

– Да, с одеждой у тебя полная незадача, как я посмотрю… Ладно. Садись сзади. Только одно условие…

– Да, господин?

Серый вытянул руку:

– Крис.

Барт неохотно потянулся к кинжалу.

– Быстрее, Бартоломью, пока я не передумал. Мне совсем не хочется, чтобы позади меня ехал кто-то с арранийским клинком за пазухой.

Юноша скрепя сердце передал оружие Серому.

– Вот и отлично. Это очень опасная штука, поверь. Раны от таких не заживают… Ну, запрыгивай.

Барт с трудом забрался на круп лошади, позади седла, ухватился за плащ Серого.

– Осторожнее, – прошипел тот, когда юноша случайно задел его бок.

– Вы ранены, господин?

– Так, ерунда. Но довольно болезненно. Ладно, поспешим. Мне совсем не хочется задерживаться в этой дыре.

– Мне тоже…

Серый тронул поводья, и лошадь, фыркнув, побрела по дороге неспешным, монотонным шагом. Барт оглянулся туда, где в свете восходящего солнца уже можно было разглядеть окраинные строения Вальбо. Захотелось стегануть чем-нибудь флегматичную кобылу Серого, чтобы та перешла с неспешного верблюжьего шага хотя бы на рысь.

– Не ерзай, Бартоломью, – бросил через плечо Серый. – Иначе пойдешь пешком.

– Извините, господин… Кстати, вы забыли представиться.

Серый промолчал.

Барт вздохнул, понимая, что от дальнейших расспросов лучше воздержаться, хотя любопытство так и переполняло его. Впрочем, боль в горле тоже не способствовала продолжительным беседам, так что тут все подобралось одно к одному.

Дальше они ехали молча. Солнце выползло из-за горизонта, залив окрестности не по-осеннему ярким светом, в два счета разгоняя сгустившийся было туман. Здорово потеплело. Глинистая размытая колея, идущая от Вальбо, сменилась более сносной дорогой, и лошадь сразу же пошла шибче. Барт оглянулся в последний раз на каменистую пустошь, тянущуюся до самого моря, на очередной покосившийся и потемневший от дождей дорожный столб, и его вдруг будто шилом пронзило странное ощущение потери. Будто только сейчас до него дошло, что он уже никогда не вернется к тому, что знал. Что впереди – неизвестность, новая, совсем другая жизнь. Жизнь, к началу которой он не очень-то и готов. Впрочем, об этом его никто не спрашивал.

Счастливчик – хотя после событий последних дней это прозвище звучало издевательски – опустил голову, сосредоточившись на созерцании лошадиного крупа.

И больше не оглядывался.