Серый ферзь

«ИМПЕРИЯ ЧЕТЫРЕХ МИРОВ была заложена ларами (см.) пять с половиной тысячелетий тому назад, когда после Шторма (см.), разрушившего цивилизацию Талара (см.)., лары на своих летающих островах переселились в заоблачные выси и взялись за нелегкий труд восстановления былого величия планеты. (…) В настоящее время в И. входят четыре планеты: Нериада, Сильвана, Тетра и собственно Талар…»

«ТАЛАР, или Великий Талар, четвертая планета от Солнца, столица Империи четырех миров (см.), родина небожителей-ларов (см.). (…) На Т. принято двойное летоисчисление: лары ведут календарь (Небесные Года) от момента окончания Шторма (см.), тогда как обитатели земли узаконили единое летоисчисление (Харумская Эра) лишь спустя 1790 лет — после того, как жизнь на поверхности земли вновь вошла в колею. (…)»

«Малая энциклопедия Талара»,

издательство Магистериума, 5503 г. Н. Л.

Метрическая система, принятая на Т.:

Лига — 907 метров.

Уард — 0,75 метра.

Югер — квадратная лига.

ПРОЛОГ

Более всего этот прибор походил на обыкновенный письменный стол. С массивными тумбами из благородного палисандра, с резными ручками выдвижных ящиков, с витиеватой паутиной трещин по темному, почти шоколадного цвета лаку. Только столешница, казалось, выполнена не из дерева, а из камня. И по всему полю столешницы — рисунок. Даже не рисунок в обыкновенном значении этого слова, а наборная мозаика из шлифованных тонких каменных или костяных пластинок. И изображен этой мозаикой огромный человеческий череп, растянувший зубастые челюсти в злобную ухмылку.

Герцог Орк, одетый в костюм любимых цветов — сиреневый с черным, — храня надменную брезгливость на лице, подступил к выполненной в виде письменного стола машине и коснулся кончиками холодных пальцев изображения черепа. Машина включилась. Внутри тумб пиликнуло и ровно загудело. Глазницы осветились внутренним фиолетовым светом. Орк принялся одним пальцем — не было у него особой сноровки в общении с машиной — набирать запрос. Если присмотреться, на каждом зубе черепа можно было разобрать полустертый символ. Но Орку не требовалось присматриваться, значения символов он знал по памяти, и его палец уверенно перепрыгивал с зуба на зуб. Орк не суетился и не спешил, он знал, что тот, кто стоит сзади, низко надвинув на глаза капюшон длинного, до пола черного плаща, будет ждать столько, сколько нужно. Впрочем, и специально Орк время не тянул. Как машина решит, так и будет.

Палец коснулся камня на месте верхнего левого резца и запрос отправился внутрь машины. Гул в тумбах усилился. В глазницах дважды полыхнул зеленый огонек.

Что ж, машина посоветовала начать игру. И лорд Ноут, герцог Орк, повернувшись к гостю, утвердительно кивнул, сохраняя, однако, на лице брезгливо-надменное выражение.

Ни слова не говоря и не откидывая с головы черное полотно капюшона, гость извлек из напоясного кошеля выточенный из черного алебастра стакан и игральные кости, сделанные из того же камня. Даже потребуй этого Орк, игральные кости заменить на другие было нельзя. Впрочем, не такая предстояла игра, в которой возможно мошенничество. И оба это прекрасно понимали. Умная машина, определив, что больше в ее услугах не нуждаются, выключилась, погасло свечение и гул в тумбах стих.

— Прошу следовать за мной, — холодно сказал Орк и, легко толкнув рукой тяжелую дверь, вышел из комнаты.

Пусть он обязан играть именно этими костями, но никто не заставит его играть в ином месте, кроме специального зала его замка. Он знал, что гость движется за спиной, хотя и не слышал звука шагов. Что ж, от подобного гостя другого ожидать не приходилось.

Они спустились по покрытой черно-фиолетовым ковром лестнице, прошли по открытой галерее с видом на домашний зверинец Орка. Здесь Орку мучительно захотелось оглянуться, чтобы проверить, какое впечатление произвела на гостя коллекция животных и клыкастых чудищ. Ведь здесь был по меньшей мере десяток тварей, считающихся вымершими. Однако Орк сдержался.

На пороге очередного зала хозяин жестом пригласил гостя войти и устраиваться поудобней.

Этот зал был оформлен в азартно красных тонах. Багровые портьеры, стены обшиты атласом, сияние пышных люстр отражается в лаке ломберных столов, в надраенной бронзе канделябров.

Они сели за зеленое сукно, за стол, который выбрал гость. На правах хозяина Орк жестом пригласил гостя бросать кости первым. Тот согласно кивнул материей капюшона и привычно засучил рукава. Стаканчик из черного алебастра с игральными костями он обратно не убирал, так и нес в руках по лестницам и коридорам.

Пока гость тряс стаканчик, Орк с интересом смотрел на его руки — необычайно бледные, совершенно без морщин и маленьких волосков. Такие руки могут быть у человека, живущего безвылазно в подземелье, каждый день моющего их молоком и натирающего маслами.

Две кости, неожиданно брошенные с яростной энергией, покатились по сукну. Остановились на расстоянии локтя друг от друга. «Тройка» и «четверка». В сумме «семь». Ни то, ни се.

Аккуратно поставив стаканчик, бледная рука спряталась обратно в просторный рукав.

Орк, глядя прямо в скрываемое капюшоном лицо, собрал кости, дважды небрежно встряхнул стаканчик и перевернул. По тому, как отпрянул капюшон, понял, что выиграл первый раунд. Глянул на сукно. Действительно: выпали «тройка» и «пятерка». В сумме «восемь».

— Я жду вопрос, — бесстрастно донеслось из-под капюшона.

— Прежде чем спросить, я хочу подчеркнуть, что факт игры вовсе не означает, будто я готов сотрудничать с вами по другим направлениям. Мы просто решили один раз обменяться информацией.

— Я жду вопрос, — холодно повторил гость.

Орк, раздумывая, потеребил золотую серьгу с синим камнем в левом ухе и негромко произнес:

— В первую очередь, меня, наверное, интересует, привез ли Сварог какую-нибудь магию оттуда, откуда появился в нашем мире.

Гость положил ладонь правой руки на зеленое сукно, словно клятву давал: «Клянусь говорить только правду и ничего кроме правды». И лишенным эмоций и интонаций голосом начал говорить:

— Если Сварог и привез с собой какие-либо магические знания и умения, нам ничего об этом неизвестно. С другой стороны, наблюдение за ним, особенно в первые дни его пребывания на Таларе, дают все основания полагать, что в мире, откуда он явился, магия неизвестна. Более того, даже обретя у ларов минимальный запас магических навыков, Сварог продолжал и продолжает не использовать их в полной мере… Что-то вроде того, как если бы дикаря обучить обращаться с ружьем, а потом поставить в экстремальные условия, он все равно будет использовать ружье как дубинку. Конечно, все это может оказаться хорошо отрепетированным притворством, однако, даже не здесь, в небесах, а там, внизу, на поверхности планеты, в ситуациях, грозящих его жизни, он все равно пользовался силовыми методами решения проблем, а не магическими. Подводя итог, скажу, что если он актер, то это великий актер.

Орк посмотрел на белые точечки на костях. Те оставались белыми. Значит, он услышал правду.

— Ответ устраивает, — чуть кивнул подбородком Орк и небрежно сгреб кости в стакан. Тряхнул и бросил их на стол.

Выпали «двойка» и «единица». Ларской надменности хватило, чтобы не выдать досаду. Тем более, что гость никак не выразил радость от такого результата.

Кости кинул гость. Выпало две «четверки».

— Ну, — недовольно потеребил Орк серьгу в ухе.

— Нас интересует, — шурша материей черной накидки, придвинулся ближе гость, — перечень всех находящихся в его распоряжении амулетов.

— Расскажу что знаю, — неприязненно вздохнул Орк. Впрочем, врать он не собирался. — Самый лучший свой амулет Сварог не уберег. Эту штучку — алар — ему подарила некая симпатичная фиортенская колдунья. Но во дворце герцогини Харланской амулет рассыпался в пыль. К сожалению, этот маленький успех стоил жизни как самой прекрасной Мораг, так и, если можно выразиться подобным образом, нескольким тысячам поставленных под ружье оживленных мертвецов. Впрочем, вам эта часть истории наверняка известна лучше, чем мне. Сейчас у него на руках более слабые козыри: подарок еще одной сердобольной волшебницы — клубок желтых ниток, две красные ленты, одна синяя, моток бечевки и камлот из черного камня. К сожалению, мне так и не удалось разведать, на что эти штуковины способны. Но вашему хозяину, наверное, будет интересно, что перед смертью эта ведьма напророчила Сварогу королевскую корону.

— Нам это не интересно, потому что если бы мы верили в пророчества, нам незачем было бы собирать информацию о Сером Ферзе, — отчеканил гость лишенным интонации голосом. — Если бы все пророчества сбывались, пытаться остановить Серого Ферзя было бы крайне нерентабельным занятием.

— Однако до сих пор большинство пророчеств из Кодекса Таверо имели неприятную особенность сбываться, — позволил себе возразить Орк. — И нельзя не принимать их в расчет. А я, знаете ли, мстителен. «Когда пятнадцать цифр изгонят из города волка» — это ж явно про меня, про то, как этот мерзавец подставил меня, обвел вокруг пальца в Ровене! А если так пойдет дальше? «Златовласая Привратница, единственная, кому под силу запереть замок на двери, которой нет…» Я не понимаю, что это означает, но мне это не нравится. И вашему хозяину нравиться не должно. Особенно если учесть строчку «…и принцесса пройдет невредимой через Хелльстад». Это, знаете ли, настораживает.

— Мы отвлеклись, — напомнил гость. — Есть ли в распоряжении Сварога еще какие-нибудь волшебные амулеты?

— Если и есть, мне о них ничего не известно, — снова потянулся к костям Орк.

— Хорошо, я принимаю такой ответ, — нехотя склонился в знак согласия капюшон.

Орк бросил кости, и опять выпали «двойка» и «единица». К сожалению, все было честно; Орку оставалось только в бешенстве скрипнуть зубами и воздеть очи к сияющей холодным светом люстре в три тысячи свечей. А когда он опустил глаза, то увидел, что гостю повезло еще меньше. Кости выдали две «единицы».

— Я готов отвечать. Спрашивайте, — равнодушно признал проигрыш гость.

— Прекрасно, — отбросил надменные ужимки Орк и потер ладонью о ладонь. — Меньше всего у меня информации о том, какими волшебными талантами наделены люди, сплотившиеся вокруг Сварога в команду. Есть ли у вас какие-нибудь данные по этой проблеме?

— Кое-что есть. Правда, не очень много. По нашим оценкам, в настоящее время рядом со Сварогом находятся только двое таких индивидов. Один — внук как раз той колдуньи, которая вручила нашему гостю несколько цветных лент. Паренек, имя ему Паколет, умеет наводить внушение на уровне гипноза и открывать запертые замки.

— А второй?

— Увы, нам это выяснить не удалось. Пока. Аура показывает магические способности на уровне среднестатистического лара, однако плотность защиты столь велика, что проникнуть сквозь нее возможным не представляется. Повторюсь: пока.

— Не густо.

— Согласен. Но на сей раз в его компании только люди — а поступки людей, смею заметить, предсказуемы. Домовой Карах, вывезенный Сварогом из Ямурлака и способный чуять проявления черной магии, остался в замке, в замке же остался весьма опасный хелльстадский пес… Как умудрился неопытный лар-новичок, попав в самое страшное для людей место на континенте, выбраться целым и невредимым, да еще со щенком сверхъестественного существа? — Наконец в голосе гостя проскользнуло нечто похожее на интонацию.

— Скажите, — хищно улыбнулся Орк, — не ваш ли хозяин приложил руку к тому, что граф Гэйр оказался в Хелльстаде?

— Мы сейчас играем на информацию о Свароге, а не о моем хозяине, — холодно отрезал гость. — Вы удовлетворены моим ответом?

— Вообще-то, да. Хотя ничего нового я не услышал.

— Я тоже пока из беседы с вами почерпнул немного нового. Продолжим?

Покосившись на не порозовевшие точки на черных кубиках, Орк кивнул.

Снова из черного рукава плаща высунулась рука; гость сгреб кости, бросил. Выпало две «шестерки».

Орк прикусил губу. Орк тяжело вздохнул. Орк собрал кости. Читать заклинание над костями из черного алебастра было бессмысленно, поэтому, прежде чем перевернуть стакан, Орк прошептал проклятие.

Чуда не случилось. Выпало «шесть» и «пять».

— Хорошо, — еще раз зло скрипнул зубами Орк. — Ваша очередь спрашивать.

Плащ сложил широкие рукава на груди, и из-под капюшона раздался следующий вопрос:

— Не меньший интерес, чем волшебные способности Сварога, вызывает загадка, каким волшебным оружием обладает Сварог. На данный момент. Что вам известно по этому поводу?

— Доран-ан-Тег…

— Не понял!

— Да-да. Кроме милых пустяков из арсенала лорда Гаудина — таких, как решающий оперативные задачи компьютер в виде пояса и стреляющий серебром шаур, у Сварога есть Доран-ан-Тег. Не подделка. Тот самый легендарный топорик, который может разрубить все что угодно.

— То есть вы хотите сказать, что никакого оружия для поражения дальних целей у Сварога нет?

— В данный момент?

— В данный момент.

— В данный момент нет.

Вдруг капюшон низко склонился над игральными костями.

— Погодите, погодите, лорд Ноут. Белая краска порозовела. Вы говорите не все, что знаете.

Орк встал с кресла. Сделал несколько шагов вперед, несколько назад, как бы разминаясь, и только после этого ответил на обвинение:

— А с чего вы взяли, будто я открою вам все, что знаю? Ваш хозяин прислал болвана, ничего толком о Свароге не знающего, а я должен раскрывать с таким трудом добытые секреты?!

— Успокойтесь, лорд Ноут. Я согласен, что объем имеющейся в нашем распоряжении информации относительно Сварога ниже всякой критики. Но ведь в том и смысл нашей встречи — чтоб обменяться информацией. В отношении к Сварогу мы — союзники.

— У меня нет союзников, — хрипло рассмеялся Орк. — Не было и не будет. Убирайтесь к своему хозяину. — Он многозначительно положил ладонь на рукоять меча.

— Подождите, — заколыхался капюшон. — Не принимайте поспешных решений! Если он со своей командой войдет в Хелльстад, то мы надолго потеряем его из виду. Вы сами говорили, что опасаетесь пророчеств Таверо, так давайте же поможем друг другу!

И тут распахнулась дверь. На пороге зала стоял дворецкий в фиолетовой ливрее с золотыми пуговицами.

— Прошу прощения, милорд, — низко поклонился он. Голос его был полон робости — и перед лордом, и перед его зловещим гостем. — Но вы сами приказывали докладывать обо всех перемещениях лорда Сварога, едва поступит доклад.

Орк бросил гневный взгляд на гостя в капюшоне. Но тут же подумал, что наверняка его хозяин в этот же самый момент получает аналогичный доклад.

— Ну? — требовательно махнул рукой Орк.

— Полчаса назад лорд Сварог, граф Гэйр, со своими людьми и принцессой Делией ступил на территорию Хелльстада. Дальнейшее наблюдение по причине закрытости этой территории от контроля с неба невозможно.

— А Арталетта?!

— Повернула назад и движется в сторону Ровены… Милорд, каким-то образом она вновь контролирует свои действия…

Орк с силой ударил кулаком по зеленому сукну и повернулся к гостю.

— Пока мы здесь в бирюльки играем!.. Но гостя не было. На пол медленно опадал пустой черный плащ, складываясь в мятый ком.

ГЛАВА ПЕРВАЯ ХЕЛЛЬСТАД. ДУБЛЬ ДВА

Дислокация: два ферлонга от границы Хелльстада — естественно, в глубь коварных земель.

Диспозиция: отряд выстроен в походный порядок неподалеку от Сварога. Ждет команды выступать. Принцесса Делия рядом. Тоже ждет.

Личный состав: верная помощница Мара, граф Леверлин, боцманша тетка Чари, Вольный Топор Шедарис, малолетний Паколет, крестьянин Бони с пулеметом, как с косой, на плече.

Боевая задача: выжить.

— Сказка о спящей царевне и семи богатырях, — негромко произнес Сварог, обозревая свое воинство.

— Почему — спящей? — не поняла Делия, правильно поняв, к кому относится термин «царевна».

Сварог кивнул.

— Согласен. Сравнение неудачное. Тогда так: «Великолепная восьмерка». Или «Восьмеро смелых». Или «Восемь самураев». Или…

Устало улыбнувшись, Делия спросила:

— Вам со мной не очень трудно?

— Я думал, будет гораздо тяжелее, — искренне сказал Сварог. — Просто вас жизнь к такому не готовила… а кого она готовила? Но вы прекрасно держитесь. Вы замечательная, в другое время я непоправимо влюбился бы в вас…

Он посмотрел в глубь Хелльстада. Край как край. Лес, солнышко светит, травка зеленеет. Пастораль, одним словом. Вот только птиц не слышно.

— Вы ведь здесь уже были, — тихо сказала Делия. — Как тут… очень страшно?

Сварог пожал плечами. Идти дальше не хотелось жутко, однако и поворачивать нельзя — пусть Арталетта теперь не представляет для Странной Компании угрозы, однако в обход получится несколько недель ходу…

— Не то, что бы страшно, — сказал он. — Как это объяснить… Скорее странно. Вы знаете, что такое «Пещера ужасов»?

— В первый раз слышу.

— Ну да, откуда вам… В общем, это такое развлечение для неслабонервных. Вы платите сестерций, садитесь в небольшую самодвижущуюся повозку и въезжаете в темный замок — ненастоящий, конечно, из деревяшек сколоченный, тряпкой обтянутый. Вот. Едете по нему, а на вас напрыгивают скелеты, ведьмы, мертвецы и прочая нечисть. Конечно, тоже ненастоящая, куклы обыкновенные… Но пронимает подчас до печенок. Развлекалово, короче, такое. Вот и с Хелльстадом та же петрушка — за исключением того, что голову здесь могут отгрызть непонарошку. Хотя, если подумать, очень на аттракцион похоже.

— Знаю. В Ровене на ярмарке есть такая забава — «Обитель смерти» называется. Я, разумеется, там не бывала, но рассказывали… Однако мы туда все же пойдем — в Хелльстад. — Это был не вопрос, это была констатация факта.

— А что ж нам делать… — Сварог стряхнул меланхолию и сказал бодро: — Идемте, ваше высочество, отряд заждался.

Отряд, повинуясь жесту командира, неспешно двинулся к нему.

Сев в седло, Сварог достал компас из замшевого чехольчика. Чертыхнулся.

Изящная стрела размеренно вращалась, помедленнее, чем это делает секундная стрелка часов, но столь же целеустремленно и неостановимо. Гвозди забивать таким компасом. Ну да, Хелльстад все ж таки, господа…

С таким видом, словно собирался сделать это с самого начала, от достал бабкин клубок, прошептал над ним должный наговор и швырнул под копыта коню. Желтый клубочек высоко подпрыгнул, не хуже резинового мячика, замер, покружился на месте и наконец уверенно покатился, подпрыгивая на ухабах, огибая крупные камни.

Все изумленно таращились на него, даже Паколет.

— Это что такое? — спросил Шедарис.

— Это наш компас и проводник, — со всей возможной безмятежностью ответил Сварог, трогая коня. — Других здесь не бывает, знаете ли. Не теряйте его из виду, но и по сторонам посматривайте…

Клубок задавал темп. Он катился не особенно быстро, и кони, двигаясь рысью, вполне за ним успевали. К кавалькаде прибились еще две лошади, оставшиеся без всадников после столкновения с бойцами Арталетты и привыкшие ходить в строю. Сварог только порадовался такому прибавлению материальной части, приказав взять их на чембуры.

Всадники поднялись на гребень. Внизу расстилалась необозримая долина, выглядевшая вполне мирным уголком дикой природы: ни дымка, ни строения, ни малейшего движения. Правда, справа виднелось что-то округлое, бело-желтое, чересчур уж правильных для природы очертаний, скорее купол, но клубок бодро катился в том направлении, и пришлось ему довериться.

Вскоре все хорошо рассмотрели, что там белеет впереди, но коней не придержали, подъехали вплотную. Череп, лежащий у скалы, в точности походил на человеческий, но был повыше любого всадника и напоминал скорее дом, возведенный окончательно спятившим зодчим. На левом виске зиял пролом, куда мог бы протиснуться человек. Других костей поблизости не видно.

— Вот вам и легенды о великанах, — сказал Леверлин тихо. — Не на пустом месте изощрялась фантазия…

Сварог попытался представить этого гиганта живым — а заодно и неизвестного врага, проломившего череп. Образ получался неуютный и жутковатый.

Мара, вынув ногу из стремени, непочтительно постучала каблуком по толстенной грязно-желтой кости. Череп ответил глуховатым эхом, словно треснувший колокол. Он покоился на земле прочно, как каменная стена, и Сварог кивнул в ответ на вопросительный взгляд напарницы, ему самому было интересно. Мара ухватилась обеими руками за верх глазницы, гибко изогнулась и ногами вперед прыгнула внутрь. Видно было, как она ходит там, оглядывается, нагибается. Вскоре она тем же путем выбралась наружу, взлетела в седло, пожала плечами:

— Там лежит свинцовый шар довольно грубого литья. Если сравнить с размерами черепа, очень похоже на великанскую пулю из соответствующего мушкета…

— С мушкетом сможет каждый дурак… — сказал Бони. — Тем более с соответствующим. А вот у нас в Скатуре лет через пятьсот после Шторма ухайдакали такого же дядю, когда он приперся на выгон и стал ловить коров. И ухайдакали простыми деревенскими средствами, какие были под рукой. Старики рассказывали.

— А ты скелет видел? — фыркнула Мара.

— Нет, конечно. Но место, где его закопали, всякий в деревне знал. Так и звалось — Великаний Лужок.

— А вашим пращурам с молодого вина не привиделось?

— Возможно, и не привиделось, — заступился Леверлин. — Вряд ли такой верзила был один на всем белом свете… Меня другое смущает: неужели ваши пращуры смогли его прикончить цепами и вилами?

Бони ухмыльнулся:

— По правде говоря, наши ему приволокли чан вина, куда заранее намешали волчьей красавки… Тут же околел, не допивши.

— Ладно, естествоиспытатели, едем дальше, — сказал Сварог. — Если начнем устраивать научные диспуты вокруг каждой находки — надолго задержимся…

— Командир, а вот это — находка или вовсе наоборот? — Шедарис произнес это внешне спокойным, безжизненным голосом, он застыл на коне в неудобной позе, ладонь медленно-медленно ползла к седельной кобуре. — Вон они, от солнца заходят…

Сварог поднял голову. Со стороны солнца по небу надвигалось журавлиным клином десятка полтора округлых предметов, и за ними, немного отставая, скользили по земле их тени. Предметы были огромны — если шли на приличной высоте или с человека ростом — если держались невысоко. Прикинув, Сварог пришел к выводу, что верно второе.

За спиной у него глухо клацнул затвор пулемета.

— Не стрелять, — сказал он яростным шепотом.

Кони настороженно пофыркивали, волновались. Клубок дисциплинированно застыл в нескольких шагах. Предметы наплывали, выдерживая ровный строй, а оказавшись над головой, сбились табунком, закружили.

Больше всего они походили даже не на отсеченные головы, существовавшие сами по себе, а на гигантские маски, зеленые, синие, грязно-белые. Но чудовищные подобия лиц выглядели живыми: они таращились выпученными глазищами, подмигивали, расплывались в гримасах, обнажая квадратные желтые зубы, высовывая широкие, алые, с закругленными концами языки, откровенно дразнились, пучили глаза, отчего на лбу возникали валики морщин, поводили широкими ушами, похожими на крылья летучих мышей, болтавшимися свободно, как разболтанная калитка на одной петле. С нечистью они не имели ничего общего — разве что вдруг отказало умение Сварога распознавать таковую. И он медлил, поглаживая обух топора.

Затылки у них, успел заметить Сварог, все же были, но головы выглядели сплющенными. Они кружили как-то лениво, недобро облизываясь, откровенно причмокивая с самым гнусным видом, пуча глаза. Казалось, это война нервов продолжается целую вечность, и Сварог не знал, чего он больше всего боится — то ли нечаянного выстрела кого-то из своих, то ли внезапной атаки, когда эти твари кинутся вниз и начнется беспорядочная свалка, которой невозможно будет управлять.

Хриплый трубный голос оборвал немую сцену:

— Эй вы, предъявите подорожную!

Это было настолько нелепо, что Сварог подавился идиотским смешком.

Пересилил себя и громко ответил:

— А откуда мы знали, что здесь нужна подорожная?

Вверху раздался утробный гогот:

— Она тут и не нужна!

— Что же вы ее тогда требуете?

— А мы ее и не требуем, — заржала другая рожа. — Просто интересно стало — вдруг подорожная у вас есть?

— А девочки у них мя-аконькие, — подхватила третья. — Мясцо молоденькое…

— И лошади вкусные…

— Да и мужчины не старые, поглодать стоит…

Шедарис не выдержал, привстал на стременах и в сочных, выразительных словах описал все подробности расстройства пищеварения, каковое постигнет всякого, рискнувшего им пообедать. Головы дружно загоготали, дразнясь языками, и вдруг, словно вспугнутые воробьи, прянули вверх всей стаей с небывалой синхронностью, снова выстроились журавлиным клином и понеслись прочь, кувыркаясь в воздухе, ухая, визжа и хохоча. Сварог едва разжал пальцы, намертво впившиеся в топорище. Когда он успел выхватить Доран-ан-Тег из чехла?

— Странно, — сказала Мара. — Ну не испугались же они нас? Закрутись все по-настоящему, еще неизвестно, кто кого уделал бы.

— Может, они здесь вместо шутов, — сказал Сварог, убирая топор. — Или здешние юродивые именно таковы и есть…

Но сам он в такое верил плохо. И больше всего ему не понравилось, что первая же встреча с обитателями Хелльстада обернулась откровенной клоунадой. Такое не бывает без причины в местах, подобных Хелльстаду.

Сварог вновь вспомнил свое первое пребывание на этой враждебной земле. Конечно, от свары между скелетами Головы Сержанта и змеелюдьми тоже попахивало дешевым фарсом, однако в тот момент ему так не казалось. И в тот момент он уже готовился распрощаться с жизнью. А сейчас… При всем шутовстве кривляющихся масок, примитивами они не выглядели, а выглядели настоящей угрозой. Так почему же смылись? Или местные жители ведут исключительно ночной образ жизни?..

Клубок вопросительно колыхнулся. И Сварог сказал:

— Вперед.

Клубок вел их среди скал весьма заботливо, с человеческим прямо-таки разумением выбирая легкую для коней дорогу и задавая приемлемый темп.

Смешно, но на это время клубок и стал командиром, потому что самому Сварогу никак не подворачивалось оказии покомандовать — вокруг было тихо и спокойно, и ничто живое больше не нарушало девственной чистоты небес своим внезапным появлением, и не попадалось более никаких монстров, и окружающую тишину никак не тянуло называть гнетущей. Самая обыкновенная тишина. Это покойное благолепие Сварога и раздражало больше всего, он никогда еще не был в столь дурацком положении — радоваться, что нет драки, что его люди целы и невредимы, и в то же время понемногу стервенеть от мирной тишины…

Он даже оживился, когда, обогнув скалу, все увидели впереди, на равнине, что-то сверкнувшее металлическим блеском в лучах уже кренившегося к горизонту солнца, нечто протяженное, показавшееся бесконечным. Узкая сверкающая полоса пересекала равнину чуть наискосок, появляясь из-за горизонта и уходя за горизонт. Сварог долго смотрел на нее в подзорную трубу, перебирая сравнения и ассоциации. Озарение, как ему и полагалось, полыхнуло словно бы из ниоткуда. Только что его не было — и вот оно, в голове, и удивляешься, как раньше до этого не додумался.

— Рельсы в Хелльстаде? — проворчал Сварог себе под нос. — Более чем оригинально…

Но это и в самом деле больше всего напоминало новехонький рельс, словно вчера проложенный, дабы подгадать к их визиту.

Остальные молчали. Он понял, в чем дело. Спросил:

— Кто-нибудь в жизни видел рельсы? Что, не узнаете? Вы же в подземелье, по-моему, насмотрелись досыта…

— Но их же должно быть четыре, — пожал плечами Леверлин. — Или в крайнем случае два…

— Я вам открою страшную тайну, — сердито сказал Сварог. — Иногда достаточно всего-навсего одного. Поезд удержится. Только не спрашивайте меня, почему — я сам плохо представляю… — Он ошеломленно помолчал. — Есть в Хелльстаде какое-нибудь государство?

— Что? — Леверлин смотрел непонимающе. — Да не должно здесь быть никакого государства, откуда ему взяться…

— Так все-таки — «нет»? Или — «не должно быть»? А если нет, то кто такой кроль Фаларен? И чего он король?

— Послушай, сам я здесь не бывал. Из всего сумбура, что нагородили вернувшиеся отсюда, удалось извлечь немного полезного, и никто еще не составил мало-мальски пригодного путеводителя… но про государство не может быть и речи. Даже государство чернокнижников, магов, нечистой силы… Здесь только чудища и опасности. Да, верно, кое-кто говорит о хелльстадском короле, но это еще не означает государства, согласись…

— Согласен, — сказал Сварог. — Но перед нами несомненный рельс. Рельсы — пути сообщения — государство…

— Если только это рельс, — сказала Мара.

— Чертовски похож, — сказал Сварог.

— Смотри, вон там!

С той стороны, куда она показывала, появился движущийся предмет, он словно парил над рельсом, мчался слева направо с приличной, но не столь уж безумной скоростью. Сварог торопливо вперился в подзорную трубу.

Прямоугольная платформа, окрашенная ярко, весело — лимонно-желтый с синими разводами вроде павлиньих перьев и белыми узорами. Там была еще надпись, несомненная надпись светло-малиновыми буквами, но прочитать ее на таком расстоянии не удалось даже в Сварогову сильную трубу. Целеустремленно, с постоянной скоростью, совершенно бесшумно, огражденная высокими синими перилами платформа пронеслась к горизонту, за каковым и сгинула во всей своей загадочности. Загадка? Сварог вспомнил заброшенное метро под Равеной, где за пять тысяч лет не вылетел ни один мозаичный камешек, не отлетела и чешуйка краски, не проржавел и крохотный болтик, даже пыли с паутиной не прибавилось. Поспешные версии, как известно, вещь рискованная, но почему бы и на поверхности земли древней технике не сохраниться столь же идеально? Стоит воспользоваться тестом Оккама и допустить, что это осталось с прежних времен, — и получаешь простую, вполне пригодную гипотезу, не требующую нагромождения допущений и оговорок…

Он посмотрел на клубок. Тот шевельнулся и покатил вниз по склону — гораздо медленнее, чем катился бы обычный шарик. Сварог пустил коня следом. Клубок свернул, покатился параллельно рельсу, уардах в пяти от него. Бесшумная, как призрак, платформа обогнала кавалькаду, всхрапнули кони, Сварог невольно вздрогнул от неожиданности, успел рассмотреть, что выглядит она, как новенькая, точная копия первой, а вот надписи на борту разобрать не успел, платформа выжимала лиг сто в час.

Вскоре они увидели впереди остановку. Станцию. Разъезд. То есть это Сварог окрестил в уме строение остановкой — и готов был отстаивать свою точку зрения в споре с любым оппонентом, подвернись таковой. Новехонький на вид павильон — изящно выгнутая белая крыша, три стены из малиновых и синих стеклянных блоков. И вывеска, где синим по светло-серому значилось:

«Кардея».

Клубок крутнулся на месте и замер.

— Ну, и что ты предлагаешь? Ехать? — проворчал Сварог, как будто надеялся на ответ.

Разума в клубке имелось не больше, чем в лесном орехе. Безмозглый сгусток магии, он был создан для одной-единственной цели: единожды указать своему владельцу самую безопасную дорогу. Все наследство бабки-гусятницы состояло из одноразовых магических штучек. Причем личность и моральные качества владельца никакого значения не имели. Вора клубок провел бы подальше от полицейских, купца — подальше от разбойников, и так далее.

Эрго…

Сварог спрыгнул с седла, прошел под крышу. Вдоль стен тянулись белые, изящные, вроде бы пластмассовые лавочки, пол был из синих квадратных плиток, ничуть не скользивших под подошвой, а на одной из боковых стен, на уровне груди Сварога, белела плоская коробка, отнюдь не внушавшая непосвященному комплекса неполноценности. Потому что там была одна-единственная кнопка, черная, квадратная, и две лампочки в виде полушарий. Верхняя светилась синим, нижняя не горела. Ничуть не колеблясь, Сварог придавил большим пальцем кнопку — и синяя лампочка погасла, а нижняя засветилась красным.

Сварог вернулся к своим, но на коня не сел.

— А что дальше? — с любопытством спросила Делия.

— У меня сильные подозрения, что следующая платформа теперь остановится, — сказал Сварог. — Если так и случится, мы сядем и поедем. Благо нам почти в ту же самую сторону. Наш поводырь отчего-то спокоен, а я склонен ему верить. Если платформа остановится, значит, и там, где мы решим сойти, остановить ее будет легко. Хоть убейте, не связываю я это сооружение с чудищами и злыми чарами. Правда, смешно будет, если окажется, что на платформе стоит автоматическая касса, наши монеты туда вряд ли пролезут…

Увы, никто не смог оценить его последнюю фразу должным образом — все, включая Мару, не поняли, в чем тут юмор, вообще не усмотрели юмора.

Вскоре показалась платформа. Плавно гася скорость, она остановилась напротив павильона, осела, скрыв под собой рельс, став совсем низкой, по колени лошадям, и синие поручни на обращенной к людям стороне опустились, ушли в желтый борт. Теперь можно было не торопясь прочитать надпись, сделанную, как и в метро, абсолютно знакомыми буквами: «Тахарот—Тодиар».

Клубок, подпрыгнув, взлетел на платформу, откатился к перилам и замер.

Сварог попробовал платформу ногой — ничуть не колышется, — решился взойти. На перилах впереди — узкая коробка с окошечком, где светилась надпись «Кардея», и одной-единственной кнопкой. Гениально просто. И почему-то ни единого кресла, лавки, сиденья. Что, поездка по этому маршруту считалась короткой и пассажиры предпочитали стоя любоваться окружающей природой? Ага, вот — узкая белая клавиша с черным силуэтом стула. Надо полагать, нажмешь — стулья и выскочат снизу. Но придется постоять, иначе кони не уместятся…

Не прибегая пока что к фамильному умению Гэйров-лошадников, он потянул коня за повод, и тот, поколебавшись, спокойно ступил на платформу — она не гремела, не чадила и оттого, надо полагать, совсем гнедого не пугала. Следом завели коней остальные. Сварог, уже с показной лихостью, нажал кнопку.

Перила поднялись. Вспыхнула новая надпись: «Куманте», но Сварог не стал больше трогать кнопку. Платформа плавно приподнялась над рельсом и устремилась вперед. Положительно, сотня лиг в час, не меньше, однако скорости не ощущается и ветер вовсе даже не бьет в лицо, есть тут какой-то секрет… Сварог ободряюще оглядел спутников, но они и без того держались молодцом.

— И это — дорога предков? — спросила Делия, встав рядом с ним.

— Очень похоже, — сказал Сварог. — Какая-то фантастическая сохранность…

— Сказка… Поневоле позавидуешь.

— Предкам? — криво усмехнулся Сварог. — Право, не стоит, принцесса. Голову могу прозакладывать, бок о бок с этими приятными удобствами у них имелась масса такого, отчего вы пришли бы в ужас…

Но Делия его не слушала, задумчиво улыбалась, подставив лицо легкому ветерку, мечтательно полузакрыв глаза. Сварог мысленно махнул рукой, догадываясь, где блуждают ее мысли и фантазии. Зримых остатков древних ужасов в наличии не имелось, а яркая платформа, невесомо летящая посреди заросших лесами холмов и зеленых равнин, была доподлинной реальностью.

Сварог отстранил ладонью ткнувшуюся ему в плечо тяжелую конскую морду, облокотился на перила и молча глазел по сторонам. Уходил квадранс за квадрансом. Час, полтора, два… Платформа неслась, не задерживаясь на многочисленных остановках. Вокруг — равнины и холмы, потемневшие после захода солнца леса. И ни единого чудища ни на земле, ни в небе, ни малейших следов цивилизации, если не считать самого монорельса. Идиллия и пастораль.

— Граф, — громко сказал Сварог, не оборачиваясь.

Леверлин подошел справа.

— Слышал ты о чем-нибудь подобном? — спросил Сварог, похлопав ладонью по перилам. — Или, может, читал?

— Ни строчки и ни словечка…

— Занятно, — сказал Сварог. — А ведь эта штука расположена в жалких паре лиг от границы, и конца-края ей пока что не видать. Что, никто из тех, кто сюда забредал, так и не наткнулся на рельс?

— Куда ты клонишь?

— Сам не знаю. Размышляю вслух.

Кто-то охнул за его спиной, беспокойно зафыркали кони — впереди вдруг открылась неширокая река, рельс пересекал ее, держась на ажурных, уходящих в воду опорах. На миг и у Сварога замерло сердце, но платформа лихо пронеслась на другой берег над серой морщинистой водой, с высоты показавшейся твердой и неподвижной. Рельс круто забирал влево, протянувшись вдоль реки. Возможно, это и был таинственный исток Итела.

Дорога пошла под уклон. Справа темнел лес, впереди показался залив, нечто вроде бухточки, отделенной от реки узким каналом. Бухточка была чересчур уж округлая, а канал чересчур уж прямым для игры природы. Возле бухточки желто-коричневым полумесяцем выгнулось невысокое каменное здание со стрельчатыми окнами, башенками и нависавшими над водой террасами.

ГЛАВА ВТОРАЯ «А ДАЛЬШЕ — ДРЕВНИЕ ДОРОГИ…»

Платформа замедлила ход, остановилась. Рельс кончался у темно-синего сооружения, напоминавшего решетчатую антенну радара, врытую нижним краем в землю. Рядом на двух столбиках красовалась вывеска: «Тодиар». Литеры были самые что ни есть знакомые, но шрифт какой-то странный — угловатый, буквы приплюснутые, с вытянутыми и загнутыми влево «ножками».

— Поздравляю, приехали, — сказал Сварог. — Дилижанс дальше не пойдет.

Перила опустились. Он сошел на землю первым, отметил в окружающем некую странность, но никак не мог сообразить, в чем она заключается.

Клубок скатился следом, замер у сапога.

— Выводите коней, — распорядился Сварог. — Нужно же где-то ночевать. Дом есть, а хозяева, сдается мне, уже не объявятся.

Больше всего одноэтажное здание походило на уютную гостиницу — вполне возможно, стилизованную под некую тогдашнюю старину. Под то, что считалось стариной пять тысяч лет назад. Сварог уже почти не сомневался, что видит дело рук людей, населявших Талар до Шторма, — и шрифт надписей был тем же, что в заброшенном метро, и еще что-то неуловимое, некое сходство дизайна, отмеченное не разумом, а словно бы чутьем… Так уж выглядел этот красивый, целехонький, ничуть не тронутый разрушением дом. Он был из другого времени, не нынешнего.

Наконец Сварог сообразил, что показалось ему странным. Опережая их, той же дорогой прошли две платформы. Сворачивать платформам было некуда, ни единого ответвления по пути не оказалось. С рельса они не сходили, иначе непременно попались бы на глаза. Но все же исчезли, как дым.

Он растерянно оглянулся. Его бравые сподвижники стояли, держа коней под уздцы, дисциплинированно дожидаясь дальнейших указаний, а за их спинами был только рельс и никакой платформы там уже не имелось…

— Ты что, черта увидел? — тихо спросила Мара. — Аж глаза на лоб вылезли…

Он молча ткнул пальцем за их спины. Все оглянулись и тоже увидели — точнее, уже ничего не увидели.

— Колдовство, — поежился Бони и посильнее зажал под мышкой пулемет, как будто любимая громыхалка могла уберечь его от злых чар.

— Вряд ли, — подумав и припомнив кое-какие заоблачные чудеса, сказал Сварог. — Скорее уж — высокоразвитая техника. Платформа, добравшись сюда, по миновании в ней надобности просто испаряется. Куда она девается, я вам не скажу — образования не хватает…

— Ну, уж если это не колдовство, тогда неизвестно, что колдовством и звать… — проворчал Шедарис.

— Говорят тебе, наука, — чуть свысока глянула на него тетка Чари. — Командиру виднее.

— Я и не спорю, — угрюмо сказал капрал. — Командиру виднее. Я так понимаю, все это построено до Шторма? А помните ту симпатичную зверушку из подземелья? Как бы и здесь на нас что-нибудь бойкое и зубастое не выпрыгнуло…

— Пойдем посмотрим, — обыденным тоном сказал Сварог и взял коня под уздцы.

Клубок покатился перед ним к невысокому, в три ступеньки, крыльцу меж двух рядов фонарей на изящных, с большим искусством выкованных столбах.

Фонари были четырехгранные, их стекла напоминали скорее крохотные витражи.

И вдруг они все разом вспыхнули в сгущавшемся сумраке, справа и слева, так что и люди, и кони шарахнулись, оказавшись в полосе света. Сварог исключением не стал. Зажглись и несколько окон по обе стороны крыльца — это осветился обширный вестибюль с ковром на полу, длинными мягкими диванами вдоль стен и фонтаном посередине. Фонтан действовал как ни в чем не бывало, подсвеченные хитро укрытыми в бортике круглого бассейна разноцветными лампочками струи зыбкими, искрящимися дугами окружали бронзовую статую — русалку, грациозно опиравшуюся на якорь.

Клубок подкатился ко входной двери и вопросительно замер. Сварог распахнул перед ним дверь, пропустил внутрь, словно даму, встал на пороге с топором наготове и смотрел, как желтый шерстяной проводник, описав вокруг фонтана своеобразный круг почета, остановился в гордом одиночестве возле сооружения из деревянных резных панелей, напоминавшего стойку портье.

— Это кто же свет включил? — подозрительно поинтересовался Шедарис.

— Скорее всего, фотоэлемент, — рассеянно сказал Сварог.

— Люблю я тебя, командир, за редкий дар толково изъясняться…

— Ладно, не ной, — сказал Сварог. — Если я где-то почую колдовство, так и скажу. А насчет всего, что есть не колдовство, а наука, объяснять придется до утра…

Он вошел в вестибюль, с любопытством огляделся. Под ногами упруго пружинил ворс роскошнейшего ковра, в простенках висели огромные полотна в массивных золоченых рамах, а на полотнах кипели морские сражения — гроздья белых парусов, целых и разорванных в клочья, тяжелые тучи порохового дыма, пламя, облепленные людьми сломанные мачты на волнах, чернеющие в воде головы, незнакомые флаги и вымпелы, багрово-золотистое зарево… И потемневшие от времени штурвалы на стенах — определенно настоящие. И модели фрегатов в стеклянных ящиках. Несомненный уклон в морскую тематику, причем военно-морскую… Если это и в самом деле приют моряков, окружающий комфорт недвусмысленно указывает, что простые боцманы и прочие гардемарины с кондукторами сюда вряд ли попадали. Неброская роскошь и отсутствие вывески — сие нам знакомо донельзя…

Он сделал несколько шагов в глубь коридора, потрогал начищенную (сколько тысячелетий назад?) медную ручку первой же двери. Дверь бесшумно подалась, за ней обнаружился шикарный гостиничный номер: уютные кожаные кресла, ковер во весь пол, огромный телевизор непривычного дизайна, но легко узнаваемый, и что-то крайне похожее на видеомагнитофон, и что-то весьма смахивающее на компьютер, и затейливая люстра с кучей висюлек цвета чистейшего аквамарина. Окна выходят на заливчик. И никакого следа нечистой силы.

Мара бесшумно выскользнула из-за его спины, распахнула дверь в глубине комнаты. Спальня. Огромная, идеально застеленная кровать. За стеклом бара батарея разнокалиберных бутылок с красочными этикетками.

— Отдыхать здесь умели, — сказала она.

— Разлагались со вкусом, — кивнул Сварог.

Он добросовестно обошел все номера, коих набралось по семь в каждом крыле, зажигая повсюду свет. Везде одно и то же — комнаты словно пять минут назад убраны до блеска в преддверии адмиральского смотра. Можно подумать, здесь и не жили-то никогда…

— Ну вот что, — сказал Сварог, вернувшись на крыльцо. — Заводите-ка коней внутрь. Расписание боевых дежурств — обычное, сложившееся за время славного похода. Оружие держать под рукой, но расслабляться не возбраняется. — И закончил брюзгливо: — Потому что мне сердце отчего-то вещует: либо нас вообще не потревожат, либо заявится что-то такое, против чего можно бороться только путем немедленного самоубийства… Другие мнения есть?

Не было других мнений. Коней завели в вестибюль, чему они не особенно и удивились. «Бедный ковер», — подумал Сварог, глядя на импровизированную конюшню, имевшую явственный оттенок этакого варварского сюрреализма.

Шедарис, одержимый, должно быть, теми же мыслями, хохотнул:

— Видок, конечно, жуткий, да видел бы ты, командир, как мы в Лоране ставили лошадок на ночь в музей с ученым названием «минералогический»…

И разбрелись они по роскошным номерам — Делия с Леверлином, Сварог с Марой, тетка Чари с Шедарисом, Бони с пулеметом. Паколета оставили на страже за стойкой портье. Сварог еще раз прошелся по комнатам, снабжая всех едой и питьем, ободряюще похлопал Паколета по плечу (тот грустно-философски развел руками) и ушел к себе.

Мара, скинув сапоги и блаженно вытянув ноги, развалилась в кресле перед телевизором.

— Там, между прочим, роскошная ванная, — сообщила она. — Течет и холодная, и горячая, еще какие-то краники. Чур, я плещусь первая. Может, телевизор включим?

— Так он тебе и заработает, — сказал Сварог. Однако, чисто машинально, подошел и потыкал пальцем в кнопки.

Огромный экран вспыхнул всеми цветами радуги.

— Да я пошутила… — успела еще сказать Мара.

И замолчала. Музыка, яркие декорации, игра цветных огней, камера скользит то по эстраде, то по залу, выхватывая аплодирующих зрителей.

Самый обычный концерт, самая обычная публика, только одета по незнакомой моде. Зато молодая певица, темноволосая красотка в открытом алом платье, поет на знакомом языке, почти не изменившемся за пять тысяч лет:

Сварогу стало чуточку жутковато — так идеально подходила песня к ситуации, о чем певица, умершая тысячелетия назад, и подозревать не могла.

Как и все, кто сидел в зале. Они были заблудившимся в веках миражом, все эти люди и даже эта гостиница. Вот только одни миражи, как и положено порядочным видениям, неощутимы, а другие можно потрогать и даже жить в них… Порой изображение пропадало на миг, его сменял электрически гудящий, затейливый черно-белый узор, какие-то хитрые помехи, должно быть, сопровождающие загробное существование таких миражей. Но помехи случались редко, и Сварог перестал бояться, что телевизор взорвется.

— Совершенно иначе представляла себе Хелльстад, — сказала Мара.

— Да ну? — хмыкнул Сварог, направляясь к компьютеру. Надо сказать, что он тоже иначе себе представлял Хелльстад…

Заложенная ему в сознание программа-отмычка не подвела и теперь.

Сварог вновь ощутил словно бы прошивший тело слабенький удар тока — едва положив пальцы на клавиши. Но он уже знал, как с этой штукой управляться.

Только вот не от всякого знания бывает толк. На черном экране монитора вспыхнули желтые буквы: «Пожалуйста, наберите код нужного вам абонента». А какие у него здесь абоненты? И где взять коды? Сварог вяло выругался.

— Эй! — позвала Мара. — А ведь в шкафу барахлишко…

Сварог подошел к распахнутому ею шкафу. Внизу, рядом с черными низкими сапогами стоял большой коричневый чемодан, а на металлических плечиках висел синий с сиреневым френч, расшитый золотом по рукавам и лацканам, украшенный полудюжиной затейливых, совершенно незнакомых орденов. Из-под него виднелись синие брюки с красно-золотым узеньким лампасом. На полочке лежала синяя шляпа в виде полумесяца острыми концами вниз (на концах красовались золотые кисточки, а сама шляпа была щедро вышита золотой канителью). Рядом — великолепной работы кортик в ножнах. Мара им немедленно завладела и с решительным видом заткнула за пояс. Сварог не препятствовал. Взял шляпу, повертел, положил назад — настоящая, тяжелая, парадная, похоже. Двумя пальцами вытянул из бокового кармана френча торчавший наружу лист белой бумаги, свернутый в трубочку.

Короткая строчка букв и цифр, видимо, код. И совершенно понятный текст:

«База „Стагар“ Полночного Флота — штандарт-навигатору Горонеро.

Получением сего немедленно прибыть базу. Вертолет за вами выслан. 11.24 шифровкой морского министра объявлена Белая Тревога. Вероятность учений исключена. ОДШ-4 Турзо».

«Если ОДШ не означает „оперативный дежурный штаба“ — я не граф, а балерина», — подумал Сварог.

И еще подумал: «Это нам тоже знакомо. Блаженствуешь в глуши, понемногу разоряешь бар, прижимаешь горничных, которым по должности положено быть отзывчивыми и безотказными, а депеша уже в пути, и все летит к чертям. Если и в те времена белый был цветом смерти и траура, Белая Тревога наверняка означала что-то крайне серьезное. Но вряд ли штандарт-навигатор, судя по золотому шитью и допуску в эту уютную гостиничку, чин немалый, мог предвидеть, что все это означает Шторм…

Более того, есть сильные подозрения, что высланный вертолет сюда не добрался и штандарт-навигатор остался здесь навсегда — собираясь по тревоге, можно бросить все пожитки. Но какой офицер оставит мундир и кортик? Черт, как же это выглядело пять тысяч лет назад? Ничего хорошего, если вкратце, тут и гадать нечего — апокалипсис…»

Он подошел к компьютеру и пробы ради отстучал предварявший депешу код. Что было вознаграждено вполне прогнозируемым ответом: «Простите, база „Стагар“ на вызов не отвечает». Интересно, имела эта база отношение к нынешнему государству Стагар или просто — случайное созвучие? Сварог скомкал депешу и отправил под стол, в корзинку для бумаг. Вряд ли она представляла интерес для историков. Мара тем временем вытащила чемодан, положила посреди комнаты, попробовала замки — заперто — и занесла ногу, чтобы сбить замки точным пинком.

— Эй, а это не мародерство? — спросил Сварог лениво.

— Учитывая возраст чемодана, это скорее археологические раскопки, — сказала Мара и нанесла молниеносный удар, сорвавший замки. Вывалив содержимое на пол, присела и стала энергично ворошить кучу, что мало походило на методичный обыск, но Сварог удержался от ехидной реплики, ему и самому было интересно.

Небольшой кожаный бювар — Сварог заглянул внутрь, увидел конверты, бумаги, фотографии и швырнул на стол. Форменные рубашки с якорьками на воротнике, трусы, носки. Куча книг в ярких мягких обложках — на одних девицы в неглиже, на других амбалы с пистолетами, на третьих жуткие чудища, а на иных — все вместе. Названия соответствующие: «Брюнеты в жизни Лонеллы», «Удар из-за угла», «Месть призрака».

— Богатый у него был внутренний мир, — фыркнула Мара.

— Может, ему просто хотелось прочистить мозги и отвлечься от серьезности жизни, — сказал Сварог. — Так тоже бывает. Что-то я тебя ни разу не видел за чтением древних философов. Да и себя за этим занятием не заставал…

Мягкая коричневая кобура с пистолетом параметров «Вальтера ППК».

Возможно, наградной — весь в золотых накладках с крохотными сапфирами, гравированными парусниками, якорями и неизвестными гербами. Обойма полная, патрона в стволе, конечно, нет.

В общем, ничего удивительного. Обычный чемодан обычного офицера на отдыхе. Только один-единственный предмет категорически не гармонировал и не вписывался — бронзовая дверная ручка затейливой, тонкой работы. Или не ручка. Штырь, на котором нормальной ручке полагалось бы держаться в двери, здесь заканчивался хитроумным переплетением бронзовых лепестков, этаким экзотическим цветком, идеально вписывавшимся в полусферу.

— Если это и ручка, место ей не в двери, — задумчиво сказала Мара.

— А где?

— Откуда я знаю? Как в том анекдоте… Послушай, а мог он быть сумасшедшим? Зачем нормальному офицеру с собой такое таскать?

— Чего только не таскала с собой военная братия в качестве сувениров… — сказал Сварог. — Может, это ключ от его служебного сейфа. Или какого-нибудь пульта. Кто их теперь разберет… Все? Иди-ка ты в ванную.

Она ушла, а Сварог, положив на стол кобуру и загадочный предмет, устроился в кресле с одним из романов.

«Вспышка сверкнула в темноте туннеля, и над головой Федера раздался характерный свист пули. Федер немедленно ответил огнем. Глухой шум падающего тела возвестил, что сыщик не промахнулся…»

Незаметно для себя Сварог зачитался. Непобедимый сыщик Федер, паля по всему, что двигалось, вышел живым и невредимым из туннеля, из подожженного со всех концов гаража, из залитого водой подвала, где падали сверху капли горящего бензина, а в воде плавали загадочные зубастые и кусачие «аранлегулы», пробрался-таки в кабинет, вырубив по пути еще парочку злодеев, но драгоценностей в сейфе не оказалось, а это неопровержимо свидетельствовало, что графиня…

— Как там древние философы? — спросила Мара над самым ухом.

Сварог не сразу вернулся к действительности, потянулся даже перевернуть страницу, но Мара отобрала книгу и швырнула на стол.

— Представляешь, драгоценностей в сейфе не оказалось, — сказал он, печально провожая взглядом летопись подвигов неуязвимого Федера.

— Значит, маркиза сперла. Или прочие графини. Как в таком деле без графинь?

Она улыбнулась, посвежевшая, чистенькая, в синем пушистом халате, волочившемся по полу. Судя по мундиру и халату, штандарт-навигатор был верстой коломенской. Сварог потянулся к ней, но боевая подруга непостижимым образом переместилась в пространстве, оказавшись за спиной.

Правда, из-за великанской хламиды должного эффекта не получилось — видно было, как мелькнула по комнате смазанная синяя полоса.

— Теряешь хватку, — сказал Сварог. — Тебя было видно.

— Тебя бы закутать в такой балахон… Иди поплавай. В кои-то веки после походной любви под плащом — такая роскошь и все условия…

Отправляясь купаться, он украдкой, пока Мара отвернулась, сцапал со стола приключения Федера, но только в ванной обнаружил, что промахнулся и, не глядя, сунул под камзол бювар с навигаторскими бумагами. Ничего не поделаешь. Со вздохом он улегся в огромную мелкую ванну, синюю в светло-зеленых узорах, пустил воду, тоненькую струйку пенистого шампуня из особого краника, еще струйку — какого-то зеленого эликсира, приятно пахнущего хвоей. Подумал, что жить в Хелльстаде можно, хмыкнул, закурил и свободной рукой принялся перебирать бумаги, положив бювар на удобную фарфоровую полочку, присобаченную к ванне ради вящего комфорта.

Там оказалось служебное удостоверение штандарт-навигатора в роскошном оформлении и солидном исполнении — в синей замшевой обложке, с обилием печатей, секреток, штампов и кодов. Судя по фотографии, флотский чин был немногим старше Сварога, но пост, судя по тексту, занимал серьезный — начальник отдела штаба Полночного Флота. Цветные фотографии запечатлели самого Горонеро и его коллег-приятелей в такой же форме — то напыщенно-вальяжных на палубе и у пирса, на фоне громадных орудийных башен, гроздьев разнообразнейших антенн, подводных лодок и остроносых ракет, то хмельных, веселых за столом в обществе симпатичных девиц. Несколько снимков военных кораблей, полным ходом идущих в открытом море. Фотография светловолосой, черноглазой красотки в крохотном золотистом купальнике, безмятежно лежавшей на залитом солнцем пляже. Рядом сидит, вывалив розовый язык, потешная ушастая собака, серая в черную крапинку. Красотка нарисовала на песке якорь и весело улыбается — конечно же, о войне ни слуху, ни духу, все веселы и беззаботны, все живы пока… На обороте аккуратная надпись: «Мы с Дуфи бросаем якорь здесь. Ждем. А.». Несколько бланков с грифом Полночного Флота и базы «Стагар», покрытых сущей абракадаброй из цифири и странных значков — как бы не ошибиться, но это может иметь прямое отношение к навигации…

Очень уж похоже на перечни координат. Две глянцевые картонки с кодами и цветными полосками — должно быть, пропуска, довесок к удостоверению. Одна украшена силуэтом надводного корабля, другая — подводной лодки. И повсюду, на каждом документе, на каждом бланке, эмблема-крест: горизонтально, рукоятями к центру — два меча, вертикально, проушинами к центру — два якоря, и крест этот посередине скреплен кругом, вернее, змеей со странной головой, глотающей собственный хвост.

Прошлой жизнью, уже забытой, казалось бы, цивилизацией дохнуло на Сварога, и он ощутил легкий, едва заметный укол ностальгии. Вспомнил ненароком свою службу в славных советских ВДВ, запахи масла и перегретого металла, трескотню «калашей» и тяжелое бабаханье зениток…

Помотал головой. Нечего тосковать о покинутой Земле. У него, Сварога, как выяснилось, иная судьба — в иных мирах и ином времени. Вернемся в реальность.

Итак, до Шторма на Таларе существовали великолепно оснащенные военные флоты, знавшие толк в бюрократии, — вот и все наблюдения.

Длинный розовый конверт, адресованный на базу «Стагар» штандарт-навигатору Горонеро, Сварог оставил напоследок и взялся за него, лишь убедившись, что бювар опустел.

«Тогир, милый! Я боюсь, чем дальше, тем больше, и, что страшнее всего, что самое скверное, я прекрасно знаю, чего боюсь. Поэтому письмо пойдет не почтой — ты сам постарался просветить насчет ваших хитроумных цензурных аппаратов. Спасибо, наука пошла впрок… По счастью, здесь оказалась Донайра с „Рагнарока“, она и передаст. Уж она-то, надеюсь, не стукачка. Хоть ты и объяснял с важным видом, что в стукачи вы вербуете только таких, о ком никогда и не подумаешь… Все равно. Если она и стукачка, письмо в любом случае попадет к тебе. Тогир, ЭТО приближается.

Это будет не простая война. Шар заволакивает кровавая пена, мне даже не нужно к нему подходить, он вспыхивает сам, и это страшнее всего. Я проверяла трижды — с шаром, с кольцом в хрустальной вазе, с облаками.

Результат неизменен. Я боюсь даже представить, что ждет Талар. Очертания континентов в шаре меняются, искажаются самым диким образом. Это не война, даже атомная, это хуже — глобальная катастрофа, ужас, совершеннейшее небытие! Вот уже три дня не хожу на пляж — Маска Смерти на лице каждого встречного, видеть это невыносимо. Между прочим, некоторые начинают держаться странно и уезжают вдруг, хотя вовсе не собирались. Подозреваю, это тоже Керуани — мы ведь сплошь и рядом не знаем друг друга, не спросишь же открыто… Облака даже не красные, Тогир, — они черные!

Понимаешь? Уж тебе-то следовало бы знать, что магия никогда не обманывает.

Она полна символов, верно, однако символы, в отличие от слов, двойного толкования не допускают. Мы все обречены! Обречены, Тогир! И не надо напоминать о присяге, о гербе — мой герб не моложе твоего. Это вовсе не будет дезертирством, какое тут дезертирство, если обречены все воюющие стороны, если не будет ни победителей, ни побежденных? Если вообще не будет выживших? Ты не изменишь своим и не сыграешь на руку противнику, потому что не останется ни своих, ни врагов. К тому же… Я не верю, что Изначальные мертвы. Для этого они были слишком коварны. Они спят… или уже проснулись? А то и не все спали… И мы расплатимся за предков-завоевателей, мы не так уж и виноваты, вовсе мы не виноваты, разве в том, что родились, — но суда с адвокатами у нас не будет, и это наши предки сжигали Девейн-Горт… И никто не предоставит нам последнего слова, нас вообще не будут слушать. Нас уже нет, Тогир. Я избегаю зеркал, чтобы не увидеть Маску Смерти у себя на лице. И по той же причине убрала твои фотографии. Но хочу верить, что мы спасемся. И верю, что Древние Дороги не лгут. Милый, любимый, единственный, самый лучший, желанный мой! Мое небо, мое сердце! Если ты меня любишь, беги! Времени нет!»

Остальное — уже другими чернилами. И почерк из аккуратного, мелкого стал размашистым, почти неразборчивым, словно писали в страшной спешке или не помня себя от волнения:

«Только что умер Дуфи. Форброны чувствуют беду, ты сам прекрасно знаешь древнюю историю наших псов… Когда молодой здоровый форброн умирает так, как умер Дуфи, это может означать только одно. Он лизал мне руки, просил прощения, что бросает меня, но этого знания, такого ужаса он вынести не смог. Тогир, это конец. Я больше не могу умолять — нет сил. Но время еще есть. Возможно, Белой Тревоге еще будут предшествовать Синяя с Красной. Или одна Красная. Магия таких тонкостей не улавливает и не передает — но она беспощадно предсказывает итог. Так вот, я задержусь ровно настолько, чтобы похоронить Дуфи. А дальше — Древние Дороги. Уж лучше они. Назови меня дрянью, подлой, но я спешу уйти из этого мира, пока он играет всеми красками, пока он незыблем и беспечен, как встарь, хочу его запомнить именно таким, чтобы не покидать бегством дымящиеся развалины. Довольно с меня и последних открытий. Словом, самое позднее через час я уже буду на Древней Дороге. Вероятнее всего, Мерцающая Корчма или Овраг. Нам трудно будет отыскать друг друга — если хотя бы половина россказней о Древних Дорогах верна. Зато известно совершенно точно: туда нет доступа Изначальным, а все другое несущественно. Остается надежда — и некая определенность. На всякий случай напишу еще раз все заклинания. Я ухожу — и жду тебя. До встречи. Анелла».

И ниже — две строчки совершенно бессмысленных слов, на сей раз выписанных с прежней аккуратностью, каллиграфически, тщательнейше. Сварог, едва глянув на них, сунул письмо в конверт — чтобы не перенестись, чего доброго, неведомо куда в совершенно голом виде, без оружия, не зная заклятья на возвращение…

Видимо, она все же ушла. Решилась, по письму видно. Ей было чертовски страшно… А вот ушел ли за небо вслед по неведомым дорогам штандарт-навигатор, успевший прочитать сообщение о Белой Тревоге? С которой, похоже, все и началось, грянуло без промежуточных Синих-Красных… И где эти Древние Дороги? Уж, конечно, не в этом мире…

Сварог выбрался из ванны, встал под поток теплого воздуха, моментально его обсушивший и волшебным образом насытивший все тело бодростью, живым электричеством. И все равно из ванной он выходил понурый — в ушах словно бы еще стоял долетевший сквозь пять тысячелетий женский крик. Сколько ни успокаивай себя воспоминанием, что истлели самые прочные кости и рассыпалась самая прочная броня, сколько ни огорчайся собственными заботами — на душе пасмурно. Здесь, в доме, нет ощущения, что эти пять тысячелетий и в самом деле протекли плавно и величественно… Здесь прошлое не умерло, не покрылось слоем пыли, не превратилось в черепки и скелеты…

Мара лежала на роскошной постели, сбросив халат на пол, и так углубилась в книгу с красавицей в пышном платье на обложке, что вовсе не заметила явления Сварога. Сварог уселся рядом и потянул ее за ухо. Она нехотя подняла затуманенные глаза:

— В самом деле, захватывает. «Глаза барона искрились любовным томлением, столь долго таившимся под спудом. Он нежно привлек к себе Кармину, прильнул к ее полураскрытым алым губкам. Прерывистое дыхание юной маркизы выдало обуревавшие ее чувства, которые бедняжке пришлось так долго таить от безжалостного света, готового с циничной насмешкой надругаться над святой наивностью первой любви…» — Она мечтательно закинула голову. — Граф, ну почему я от вас никогда не слышала подобных речей?

— А ты смогла бы разминировать мост? — спросил Сварог строгим голосом экзаменатора.

— Плевое дело. Если мы имеем дело с пороховым шнуром, без химических взрывателей… — Мара спохватилась, негодующе фыркнула. — Ну, нечестно! Только я настроилась…

Сварог рассмеялся, привлек ее к себе и прильнул к полураскрытым губам, даже не пытаясь разобраться в обуревающих его чувствах. Знал одно: так неистово и яростно они друг друга еще не любили — растворяясь друг в друге, теряя всякую связь с окружающим бытием, зная друг про друга, что оба слышат где-то на границе сознания беззвучное карканье: «Вокруг Хелльстад, Хелльстад, Хелльстад…»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ БЕЗ НЕДОМОЛВОК

Сварог открыл глаза и прислушался, пытаясь понять, что его разбудило.

Для этого и не потребовалось особого напряжения чувств. Дверь в кабинет была полуоткрыта, как он ее и оставил, — только сейчас внутри горела на столе лампа, и в спальню падала полоса света, достигающая постели, задевающая краешек лезвия Доран-ан-Тега. Потом в кабинете послышались шаги — кто-то прошелся по комнате, ступая громко, уверенно, ничуть не прячась.

Шумно отодвинули кресло. Сварог толкнул локтем Мару — но ее ровное, глубокое дыхание ничуть не изменилось, она безмятежно спала, хотя такого с ней не могло случиться. Не отрывая взгляда от полосы света, Сварог ощупью нашел плечо девушки, потряс — Мара должна была мгновенно вскинуться. Однако она спала. Мелькнула дурацкая мысль: Горонеро вернулся за чемоданом…

На полпути задержав протянувшуюся было к топору руку, Сварог бесшумно вытащил из-под подушки пистолет — тот, что стрелял серебряными пулями.

Замер, прикидывая варианты.

Вариант был один: встать и выйти туда…

В кабинете громко откашлялись — вновь открыто, демонстративно. Кто бы там ни сидел, он честно предупреждал о своем присутствии, и это сбивало с толку. Мара перевернулась на другой бок, лицом к стене, умиротворенно посапывая. Пора было решаться. Помогая себе одной рукой, Сварог влез в штаны, опустил ноги на пол и бесшумно направился к двери, держась подальше от полосы света.

— Входите, что же вы, — послышался оттуда спокойный мужской голос, совершенно незнакомый.

Сварог вошел, держа под прицелом расположившегося в кресле человека, — лампа на гибком кольчатом шнуре опущена вниз, лицо и фигура нежданного гостя скрыты мраком. Не помог и «кошачий глаз» — как Сварог ни напрягался, лицо сидящего оставалось словно бы подернуто густой мглой.

Сварог слегка повел стволом.

— Не нужно, — так же спокойно сказал сидящий. — Вреда вы мне не причините, но придется уйти, а нам непременно нужно побеседовать. Рубашку не накинете ради пущей респектабельности? Вы, во-первых, гостя принимаете, во-вторых, вы граф, барон и лорд, а среди моих многочисленных титулов есть и княжеский.

Сварог, чувствуя себя на удивление спокойно, придвинул второе кресло и сел, бросив пистолет на колени. Сон схлынул, голова была ясная, и он ни на миг не собирался упускать инициативу. Посему демонстративно пошевелил пальцами босых ног, шумно почесал голый живот, взял со стола бутылку с красивым парусником на пестрой этикетке и налил только себе, пояснив:

— Вам не предлагаю. По слухам, другой у вас любимый напиток…

Сидящий напротив посмеялся коротко и вежливо, как человек, способный понять хорошую шутку. И продолжал беззаботно:

— Вполне понимаю ваше мальчишеское желание показать себя крутым и несгибаемым, но не оставить ли нам и состязания в плоском остроумии, и скоропалительные колкости?

— Я вам особых колкостей не говорил.

— Ну, собирались. Ведь правда? Мы с вами не дети. Я не страдаю повышенной обидчивостью, но вам, дорогой лорд Сварог, следовало бы отнестись ко мне чуточку уважительнее, потому что я — это… я.

Он поднял лампу повыше, покрутил регулятор, осветив все вокруг.

Сварог жадно уставился на непрошеного гостя и ощутил легкое разочарование.

Гость был одет в скромный темно-серый камзол, обшитый черной тесьмой, — ни дать ни взять, добропорядочный горожанин Бронзовой гильдии, не выше. И лицо самое что ни на есть народное — скуластое, худое, располагающее лицо неглупого крестьянина или служаки-сержанта, работяги и философа войны. Руки, спокойно лежащие на коленях, — тяжелые, неуклюжие, с натруженными ладонями. Только глаза выбиваются из образа — темно-желтые, словно бы бездонные, удивительным образом и умные, и пустые, зрачок-точечка, словно проколотая иглой дырка в иную реальность, где нет ничего, кроме абсолютного мрака.

— Неплохо, — сказал Сварог. — Великолепная маска. Это не колкости, я серьезно говорю. С такой физиономией ко мне и следует являться. Свой мужик, ах, какой свойский, не усатенький демонический красавчик, не седовласый благообразный аристократ…

— Даже если вы все понимаете, ваше подсознание независимо от ваших побуждений играет на моей стороне, — усмехнулся гость. — Вы знаете, кто я, но от моей маски никуда не деться… Вам постоянно приходится делать над собой некоторое усилие, чтобы видеть за маской сущность…

— А как насчет настоящего облика?

— Вы не то чтобы этого не перенесете, но… Понимаете, нет таких слов… Вы — человек, а я — совершенно другое.

— Кстати, о сущности, — сказал Сварог. — Кто мне поручится, что передо мной — самый главный? Не заштатная нечисть, обосновавшаяся вблизи пансиончика? Не мелкий здешний бес? Ваши, знаете ли, слуги то и дело являлись ко мне в самых разных обличиях.

Несколько секунд стояла тишина, и слышно было, как в холле время от времени тревожно фыркают лошади, ржут коротко, испуганно, словно вскрикивая.

— Забавно, — сказал наконец гость. — С таким оборотом дела мне почти не доводилось сталкиваться. Ну не могу же я, простите великодушно, выправлять самому себе солидный документ с подписями и печатями? Что за абсурд… Ага… Вас ведь там, наверху, насколько мне известно, обучили наспех мелким фокусам? Вот и попробуйте усмотреть мою истинную сущность. Потом поделитесь впечатлениями…

— Вы правы, это мысль, — со светской улыбкой сказал Сварог и произнес про себя нужные слова.

С таким он еще не сталкивался. Все в комнате осталось по-прежнему, и в то же время она пропала, Сварог был в двух местах сразу, в двух мирах, одинаково реальных, и перед ним грузно перекатывались, клубились в непонятной бездне исполинские потоки мрака. Тьма обрела мириады оттенков, переливов и колеров, то оформляясь в осязаемое переплетение необозримо гигантских змей, то расплываясь невесомыми извивами туманов, пронизанных колючими лучами черных, ослепительно черных звезд. Он погружался в бездну, липкую, засасывающую, сомкнувшуюся над головой, уплывал в нескончаемые пучины, и все, имевшее формы, очертания, контуры, иные, кроме черной, краски, остались наверху, в неизмеримой дали… И это был Ужас.

Зажмурившись, сжав кулаки, он вернул себя в прежнее состояние.

— Вы удовлетворены? — мягко спросил гость. — Неужели то, что вы видели, душонка мелкого беса? У которого и нет души…

— Удовлетворен, — сказал Сварог, не в силах побороть странную слабость во всем теле.

— Впечатлениями поделитесь?

— Нет. Я не смогу этого описать. Что… Что это было?

— Вы видели Тьму, — преспокойно пожал плечами гость. — Из Тьмы и слагается Вселенная. А на долю света, простите за убогий каламбур, приходится ничтожнейшая доля…

— А если отделить тьму, над которой вы властны, от той, что к вам не имеет никакого отношения? Это какая доля будет?

— О, не стоит, — слегка поморщился гость. — Не нужно этого, не будем играть в слова… Я — хороший логик, слышали, должно быть? И практика у меня неизмеримо богаче, отточена на дискуссиях с интеллектуалами, стократ превосходящими по подготовке вас. В иных спорах, говоря откровенно, и мне случалось оказаться посрамленным, но все равно, не надо погружаться в пучины схоластики. «Что есть взгляд в кромешной темноте?» И тому подобное. Вам все равно не превзойти, к примеру, Катберта… Поздняя ночь, скорее уж раннее утро, в заброшенной тысячелетия назад гостинице для военно-морских чинов сгинувшего мира сидят мятущийся граф и Князь Тьмы — и старательно состязаются в красноречии… Нелепо. Как если бы мы, подобно оперным тенорам, стали петь свои реплики. Мы же не персонажи философского трактата…

— А какой стиль вы предпочитаете?

— Насквозь деловой, — не замедлил с ответом гость. — Сбережем время.

— Что же вы хотите? Договора не вижу…

— Помилуйте, вы же взрослый человек, лорд Сварог… Или всерьез верите, что я заставил бы вас расписываться кровью? А то и в случае вашего согласия обрек бы на вечные муки после смерти? Все это — примитивный вздор. Нет ни вечных мук, ни вечного блаженства. Все одновременно и сложнее, и проще. Одни в свое время становятся частицей Тьмы, а другие — частицей Света. Вот краеугольный камень, фундамент. Все остальное — детали, частности, дополнения.

— Но чего же вы все-таки хотите? И что предлагаете?

— Хочу я немногого — чтобы вы, собравшись утречком, повернули назад в Равену. Где и вы, и ваши спутники вернутся к прежним занятиям. Не беспокойтесь о принцессе. Мелкие неприятности, клянусь Великой Тьмой, улаживаются походя…

— А что взамен?

— Да ничего! — досадливо поморщился гость. — Ничего. Вы удивлены или разочарованы? Нет, если вам так уж необходимы все эти пошлые глупости — бриллианты размером с кулак, какой-нибудь трон, толпы прелестниц — составьте на досуге список, не ограничивая себя решительно ни в чем. — Он презрительно скривился, махнул рукой. — Что угодно. Корону Четырех Миров? Место в моей свите? Место — немедленно, корону — чуть погодя, быстро это не делается… словом, дать я могу почти все. Но ничего не предлагаю. Потому что способен вознаградить вас не в пример щедрее — вовремя остановить. Чтобы вы избежали всех глупостей, какие можете совершить. Вот настоящая награда и достойная плата. Покой. Если хотите позаботиться еще о ком-то, скажите.

— Интересно…

— Удивлены? Я так и думал.

— Ну, не то что бы удивлен… Просто ваши прошлые… как бы их назвать? Посыльные? Курьеры? В общем, те всякий раз что-то да предлагали — одно заманчивее другого. В тех случаях, когда не пытались меня укокошить.

— Однако если вы рассудочно все взвесите, — неопределенно ухмыльнулся гость, пропуская шпильку насчет укокошить мимо ушей, — то поймете, сколь велика моя награда. Поймите, я не в ответе за все, что обо мне придумали и наговорили за тысячелетия… И категорически отвергаю все попытки приписать мне стремление насадить повсюду Хаос. Тяга к Хаосу — забава тех самых мелких бесов. Мне нужен Порядок. Иной, правда, не тот, что нужен кое-кому другому, не будем вспоминать его к утру…

— Ну, это мы проходили, — сказал Сварог. — Разный бывает порядок. Вам нужен один, мне другой.

— Вам не порядок нужен, — вяло махнул рукой гость. — Вы стремитесь остаться среди тех, кто обуян идиотским стремлением облагодетельствовать человечество. Облагодетельствовать отсутствием зла. Жратвой и питьем. Книгами и картинами. Электрическим светом на улицах и чистыми лестницами. Задача благородная, но невыполнимая. И главным образом по причине скотской сущности этого самого человечества. Оно разрушит, опошлит, осквернит и испохабит все мудрое, чистое и возвышенное, дай ему только волю. На каждый недюжинный ум во все времена приходились и приходиться будут тысячи голов быдла, озабоченного наполнением желудка и поисками щели, куда можно излить сперму. Пусть желудок стремятся наполнить не хлебом, а жареными павлинами в тончайшем соусе из соловьиных язычков — животная сущность от этого не меняется. Вас всегда будут предавать и продавать, использовать втемную, с циничным расчетом. Неужели вы не навоевались? Когда-нибудь, безмерно уставши от того, что считали великими свершениями, вы с ужасом поймете, что все было зря, все было впустую. А еще вы вспомните, что вас искренне пытались предостеречь…

— Это все — обещание благодеяний, — сказал Сварог. — А как насчет угроз?

— Что ж, угроз у меня — богатейшая палитра, и все до единой я могу претворить в жизнь… Но самая крупная и страшная угроза, какую я твердо могу вам обещать, — это клятва никогда не вставать на вашем пути… ну, почти никогда. Вы и сами, если только не угомонитесь, заработаете себе столько поражений, потерь и горечи, сколько я не смог бы вам причинить при всем старании. Я, как и тот, — за свободу воли… Вот, если вкратце, такова моя угроза.

Сварог озадаченно помолчал несколько секунд.

— Извините за тупость, — осторожно проговорил он наконец, — но я вроде бы чего-то не понимаю. Вроде бы, и я сам стремлюсь к тому же — чтоб вы навсегда избавили меня от своих домогательств…

— Это вам только кажется, — снисходительно улыбнулся гость. — На самом-то деле, вам необходим враг — настоящий, опытный противник, вероятно, в чем-то даже вас превосходящий. С которым можно воевать, против которого можно строить стратегические планы, с которым следует быть ежесекундно начеку. Вы ведь солдат, не так ли? Вся ваша жизнь — война… А теперь представьте себе такую картину: все ваши возвышенные намерения почему-то терпят крах, захватывающие дух задачи отчего-то превращаются в лопнувшие мыльные пузыри, обретенные с великим трудом великие достижения оборачиваются не менее великими поражениями и новыми потерями… Хотя, как вам доподлинно известно, реального врага как такового у вас нет — есть лишь горстка мелких злопыхателей и завистников. Почему же так получилось? Где ошибка?.. И вот тогда вы поневоле задумаетесь: а с кем, собственно, я боролся — теряя в схватке друзей, лишая покоя себя и других, зарабатывая шрамы на теле и очерствляя душу? Уж не с самим ли собой? — Его левое веко едва заметно дернулось; Сварог не сразу сообразил, что гость просто подмигнул ему. — Страшная перспективка, не правда ли?

Сварог дернулся возразить, но Князь жестом остановил его:

— Знаю, что вы хотите сказать. Мол, а если не будет провалов и краха, если все удастся? Правильно я угадал? Ну так отвечу только одно — уж простите, но вопросом на вопрос: а если все-таки крупные поражения будут и удастся далеко не все?

— Однако прежде… — выдавил из себя Сварог.

— Ах, оставьте. Все прежние покушения на вас — либо самодеятельность мелких исполнителей, либо мелкие шуточки, легкие уколы, ленивая разведка боем. Вам эти шутки показались скверными? Простите старика, так уж привык…

— Где мой отец? — резко спросил Сварог.

— Не знаю, — без малейшей заминки ответил гость. — Об этом я вам и говорил — страшен не враг, а бездействие врага… Я ведь не всемогущ, вам доводилось слышать? Представления не имею, куда он по одержимости своей ухитрился провалиться. Я предупреждал его, как сейчас вас… Итак?

— Вы покупаете меня?

— Да о чем вы! Я предлагаю взаимовыгодный договор, не более. Итак?

— Ну не прельщает меня перспектива стать частицей Тьмы, — развел руками Сварог.

— Потому что вы не представляете, чего себя лишаете, и оттого в вашей решимости нет мудрости. Ну как можно отнестись к слепому от рождения, отказывающемуся прозреть и увидеть полотна великих мастеров, прекрасные скульптуры? Хотите, я проведу вас по мирам, чьих многообразия и сложности вы и представить не можете? Хотите проникнуть в тайны пространства, Вселенных, неощутимо существующих бок о бок, в одной и той же точке бытия? Пропутешествуйте по всем уровням, закоулкам и этажам мироздания, какие мне доступны, и после свободно, без малейшего принуждения решите все сами. Хотите такое путешествие? Ни к чему, замечу, вас не обязывающее?

— Нет, спасибо.

— Боитесь дать слабину?

— Я просто считаю, что тот, кто выдумал поговорку «Коготок увяз — всей птичке пропасть», был гением, — сказал Сварог. — Не хочу я с вами больше разговаривать, поговорили…

— Подумайте о других, о тех, кого таскаете за собой. Вы их всех загубите.

— Я никого не принуждаю.

— Принуждаете. Тем, что сами не сидите спокойно.

— Я же сказал — довольно, — сказал Сварог. — Вы не верите в людей, а я верю… даже после всего… И мне не нравится тьма. В любых ее проявлениях. Вам объяснить по буквам?

Гость встал. Его голос звучал ровно, даже безразлично:

— Я еще с вами встречусь. В пору, когда в сердце у вас не будет ничего, кроме пустоты. Я не злопамятен, но люблю, когда рано или поздно признают мою правоту. И вы сами, слышите, сами согласитесь, что прав был я. И это будет лучше всякой подписи под договором… Ожидайте и бойтесь этой неминуемой встречи, любезный граф…

Впервые лицо его исказилось в хищной улыбке, он склонил голову и исчез, словно нажали выключатель. Порыв ледяного ветра свистнул по комнате, от закрытой двери к закрытому окну, стегнув Сварога по лицу холодной лапой, взметнув штору, тряхнув раму так, что задребезжали стекла.

Сварог налил себе еще чарочку забористого навигаторского коньяка пятитысячелетней выдержки, ахнул залпом, подошел к окну, прижался лбом к прохладному стеклу, уставился на бухту, реку и деревья, подернутые мутно-серой рассветной мглой. На душе было неуютно и муторно. Он и раньше знал, что война ему Силами Тьмы объявлена серьезная, но теперь убедился воочию. Самые серьезные угрозы как раз высказывают тихо и спокойно, без дурацких эффектов и страшных рож. Боролся с самим собой, — надо ж так вывернуть… А ведь толика истины в словах ночного гостя была, от этого не уйдешь. «И вся-то наша жизнь да есть борьба» — борьба с самим собой. Тьфу, пропасть…

Почти в центре бухточки явственно перемещался бурун, напоминающий широкий наконечник копья, след плавника. Жаль, под рукой не было подходящего оружия, иначе непременно шарахнул бы туда на всякий случай.

Сходить, что ли, к Бони за пулеметом? Нет, не похоже, чтобы в гостиницу забредала здешняя фауна, иначе непременно остались бы следы, сломанная дверь хотя бы. А от Князя Тьмы следует ожидать более сложных пакостей, нежели некий зубастый обитатель вод. Да и бурун быстро продвигается по каналу, уходя в реку…

Сварог плюнул, вернулся в спальню, стянул штаны и полез в постель, твердо решив перед сегодняшней неизвестностью еще хоть пару часиков отработать взаимодействие щеки с подушкой. Мара шевельнулась, сонно спросила, не размыкая глаз:

— Что такое?

— Пописать выходил, — успокоил ее Сварог, чмокнул в щеку и подгреб под голову подушку.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ БУДНИ ГУЛЛИВЕРА

Как следовало из докладов, ночь для всех остальных прошла спокойно.

Никто, похоже, и не заметил настигшего перед рассветом приступа мертвого сна — потому что и так спали без задних ног. Один Шедарис, дежуривший последним, выглядел чуть смущенно — раздумывал, признаться или нет, что заснул на посту.

Сварог, пихавший в свою седельную суму охапку увлекательных навигаторовых книжек, посмотрел на бравого капрала и, не вставая с корточек, хмыкнул:

— Да знаю я, что ты дрых…

— Командир, да со мной такого отродясь не случалось, курвой буду…

— Не переживай, — сказал Сварог. — Ты тут ни при чем совершенно. Потом расскажу…

Он задумчиво достал из-под стола загадочную «дверную ручку», прикидывая, кинуть ее обратно или взять с собой. Глаза у капрала и вовсе полезли на лоб:

— И у тебя, командир?

— Ты о чем?

— Об этой штуковине. Я ее у тебя что-то раньше не видел…

— Ничего удивительного, — сказал Сварог. — Я ее здесь нашел.

— Сейчас, сейчас…

Капрал бомбой вылетел в дверь, прогрохотал сапогами по коридору и вскоре вернулся. Протянул Сварогу бронзовую штуковину. Форма другая, узоры не те, завитушки-лепестки на конце штыря ничуть не похожи — и все же некое неуловимое сходство стиля и исполнения поневоле заставляет предположить, что обе ручки вышли из одной мастерской. Разве что капралова уже покрыта зеленой паутиной да изрядно поцарапана.

— А у тебя твоя откуда? — спросил Сварог.

— Когда служил на Сильване, был у нас один, родом, кажется, из Лорана. Штуку эту он берег пуще добычи. И после второго ведра начинал напускать тумана — мол, это его талисман на самый крайний случай. Убережет, если припечет так, что другого выхода не будет. Только не уберег. Получил он топором по башке в одной дурацкой стычке, мозгами раскинул так, что любо-дорого… Ну, его барахлишко потом разыграли на всех, как водится. Эта хреновина мне и досталась. Выбрасывать жалко — вдруг это и в самом деле талисман и найдется знающий человек, научит с ним обращаться? Мне кажется порой, тот чудак и сам не знал, как эта штука работает и для чего служит, иначе давно проговорился бы, хоть намеком…

— А про Древние Дороги ты что-нибудь слышал? — спросил Сварог.

— Про них только одно и известно — что соваться туда может только полоумный. Такое впечатляет, командир: когда о чем-то ничегошеньки не известно, но твердо оговорено, что дорожка туда — верный путь для самоубийц. Предки…

Пинком распахнув дверь, вошла Мара, чернее тучи. На конце обнаженного клинка она несла какой-то черный, сморщенный комочек, пронзительно вонявший паленым.

— Это еще что? — поинтересовался Сварог.

— А это наш бывший поводырь. Клубочек бабкин, извольте любить и жаловать.

Сварог помотал головой:

— Тьфу ты, до чего мелко… Это он, должно быть, сгоряча. — Предупреждая вопросы, сказал самым непререкаемым тоном: — Вот что, соколы мои, живо завтракать. Сгорел наш клубочек, сгорел. А чего же вы хотели — пройти по этим клятым местам весело и игриво, без малейшей неприятности?

— И кони так держатся, словно на них домовой катался… — задумчиво добавил Шедарис.

— Катался, — согласился Сварог. — Есть тут домовой…

— Как же мы теперь, без поводыря?

— А по солнышку, — сказал Сварог. — Как пращуры наши в незапамятные времена. Благо солнышко в должном месте и никаких фокусов пока что не выкидывало, гуляет по обычному маршруту. — Он решительно сунул свою «ручку» среди прочих вещей. — Так что — надеемся на лучшее и готовимся к худшему. Особая точность тут не нужна, нам бы к морю выйти, и ладненько…

…Рысью. Галопом. Шагом. Смена коней.

Рысью. Галопом. Шагом. Смена коней.

Рысью. Галопом. Шагом. Смена коней.

Временами Сварогу казалось, что отныне он на веки вечные возненавидит коней и в жизни не полезет в седло, а сядет лучше на раскаленную плиту и высидит на ней битый час без всякого ущерба для задницы, давно уже превратившейся в сплошную мозоль. Он утешал себя тем, что Паколету с теткой Чари, самым некавалерийским в отряде людям, приходится еще хуже, однако ж они не жалуются и как-то притерпелись.

Собственно, больше всего его доставала скука. Скорость лошади — это всего лишь скорость лошади. Чересчур уж медленное перемещение для того, кто привык к другим скоростям, тем более что ничего вокруг не происходит, нет погони, нет угрозы, остается покачиваться в седле и за неимением других занятий — думать, думать, думать. Тянутся равнины, тянутся леса — редколесье, густолесье, попадаются холмы и скалы, озерца и овраги, ручьи и небольшие болотца. Но ни разу не попалось больше не то чтобы строения — поросших травой развалин. Ни единого сооружения или предмета, к которому прикасалась бы человеческая рука. И никаких скелетов. И ничего живого.

Мертвая тишина. Это угнетает невероятно, и все раздумья крутятся вокруг парочки вопросов: почему Хелльстад, прямо-таки обязанный служить приютом чудовищам и нечисти, напоминает сонное царство? Почему, кроме загадочных летучих рож, больше похожих на вульгарные игрушки, никакой живности не встретилось? Или тем самым ночной посетитель дает понять, что угроза бездействия уже претворяется в жизнь? Хотя — будь Хелльстад вотчиной Князя Тьмы, тот держался бы не в пример наглее… Нет, не в том дело, не в том.

Даже если сделать все мыслимые поправки на буйную фантазию хронистов, книжников, сказочников, менестрелей и трактирных болтунов, даже если вспомнить собственное веселенькое посещение Хелльстада, откуда он еле ноги унес — все равно приходишь к выводу: окружающего благолепия никак не должно быть. Отчего-то же исчезали экспедиции и восьмого департамента, и Магистериума, и земных университетов, и просто десятки одиноких волков, ловцов удачи…

Не похоже, чтобы спутников Сварога такие мысли занимали и угнетали.

Они откровенно радовались тишине и покою, даже Мара блаженствовала. Что ж, вся умственная работа ложилась на отца-командира, отчего ему хоть волком вой… Прескверно чувствовал себя отец-командир. От полного отсутствия информации и, выражаясь ученым языком, внешних раздражителей в голову лезла самая несусветная чушь — параллельные пространства, сопряженные миры, девятые измерения и прочие «черные ямы» (название он только что выдумал сам от безделья по аналогии с «черными дырами»). Начинало мерещиться, будто они давно уже незаметно для себя соскользнули в неведомые иные пространства и вокруг уже не Хелльстад, а какая-нибудь Древняя Дорога, бесконечная, как время, и равнины, перемежаясь лесами, будут тянуться до бесконечности. Поневоле вспомнились колышащиеся горы на горизонте и треугольное солнце над ними — жуткое зрелище, виденное им в первом путешествии через Хелльстад, не дай еще раз в те места загреметь…

Они ехали целый день, часа через два должно зайти солнце, и следующий ночлег будет лишен всякого комфорта и уюта. Хорошо хоть, солнышко не торчит в небе, как пришпиленное, исправно движется в полном соответствии со стрелками часов…

Для борьбы с монотонностью пути Сварог временами выпускал вперед боевое охранение — то одного, то двоих. Или менял местами всадников в колонне, или заставлял осматривать подковы. Он вовсе не чудил — каждый толковый командир знает, что солдат не следует расхолаживать бездельем.

Подобная езда без происшествий похуже праздного лежания в казарме…

Вот и сейчас он отправил вперед Делию с Шедарисом — уардов на триста, дав направление на видневшуюся над лесом голую скалу, похожую на лошадиный зуб. Лес здесь был довольно редкий, и меж высоченных раскидистых дубов попадались странные карлики, не выше человеческого роста, выглядевшие, однако, не молоденькими подростками, а настоящими вековыми дубами, во всем подобными нормальным: пышные кроны, толстые узловатые стволы, вот только всадник смотрит на них сверху вниз… Проезжая мимо, Сварог сорвал крошечный желудь, меньше кедрового орешка, повертел, подивился и выкинул — великанские черепа, крошечные желуди…

Увидев, что Делия с капралом несутся назад подозрительно резво, он испытал нечто вроде облегчения, как ни странно — замаячила некая определенность. Да, прав все-таки был Князь Тьмы, солдатом я был, солдатом и помру…

— Соприкосновение с противником? — спросил он, оживившись, подав остальным знак остановиться.

Делия откинула за плечо выбившиеся из-под шляпы золотистые пряди, пожала плечами:

— Не знаю. Там что-то непонятное. Такие пятнистые маленькие штуки, они летают и жужжат. Кружат над одним местом, как привязанные…

— То ли они и в самом деле маленькие, то ли летают очень далеко, — уточнил прилежный капрал.

— А почему именно «штуки»? — спросил Сварог.

— Не похожи на животных и на птиц тоже, — сказала Делия. — Такой у них вид…

— И на самолеты тоже не похожи. — Шедарис задумчиво почесал щеку, мучаясь от недостатка подходящих слов. — Самолет с крыльями и летает грузно, а эти — вроде красивой шкатулки. Словно стекло отблескивает. Но кружат очень уж осмысленно, словно ищут что-то.

— Они вас не заметили?

— Да нет вроде… И так вертятся, и эдак… Очень уж быстрые, если будем обходить стороной и они нас заметят, непременно догонят. Такое у меня впечатление.

Сварог лихорадочно размышлял. Обернулся к Бони:

— По птицам стрелял?

— Из лука и из мушкета.

— Значит, знаешь, что такое упреждение?

— А то!

— Ну, для пулемета, работающего по летучей цели, принцип тот же… — сказал Сварог.

— А почему не я? — моментально вмешалась Мара. — Уж я-то пулемет лучше знаю.

— Ты у нас — мастер штучной работы, — сказал Сварог. — И с пистолетом справишься. Леверлин, тетка Чари, Паколет — с заводными лошадьми. Остальные — за мной. Показывай дорогу, Шег…

Пятеро верховых осторожно двинулись вперед. Подзорную трубу Сварог засунул за пояс. Уардов сто они проехали рысью, потом Шедарис с Делией перешли на шаг, остановились, Делия вытянула руку:

— Вон там, в конце прогалины, они кружили…

Сварог спрыгнул с коня, прошел вперед, к крайним деревьям. Явственно расслышал вдалеке однотонное механическое жужжанье, ритмичный шелестящий стрекот, и эти звуки показались странно знакомыми, но опознать их никак не удавалось, видимо, еще и оттого, что подсознание ему упрямо талдычило: здесь этого быть не должно… Сбивая тем самым с толку.

Прижав к глазу холодный окуляр трубы, он наугад нашаривал источник звука. Ветви, сучья, кроны… Стрекотанье приблизилось, вновь чуточку отдалилось, приблизилось — отдалилось, словно производивший его предмет настойчиво кружил над одним и тем же местом, как и докладывала разведка.

Сварог замер — чисто случайно в поле зрения оказалось искомое, и он охнул от удивления. И узнавания…

Над лесом, левым бортом к Сварогу, висел вертолет, красивая, хищно вытянутая стрекозиная тушка в зелено-бурой камуфляжной раскраске, кое-где вздымавшаяся буграми с торчащими из них дулами. Сварог хорошо рассмотрел две головы в круглых шлемах за прозрачным фонарем, толстенькие колеса, эмблему на хвосте: черный крылатый меч в белом круге, а ниже — белые, привычные цифры: 51. Одновинтовой вертолет, несомненно боевой. Из-за леса поднялся второй, этот повис дельфиньим рылом к Сварогу, преспокойно выставляя себя напоказ, и оба замерли в воздухе — пилоты, должно быть, совещались. Сварог опустил трубу, глянул в ту сторону невооруженным глазом, оценил расстояние до вертолетов — не меньше лиги. Все равно скверно.

Блин, еще два! Ему самому, лару-то, от пуль никакого вреда не будет, пулеметы там или пушки, плевать, но несдобровать его людям и коням, лес негустой, не спрятаться, а на равнине догонят в два счета. Четыре боевых вертолета не могут существовать сами по себе, они подразумевают радиосвязь, армию, государство, высокий уровень организации. А вдруг после Шторма уцелел не только отель для высоких чинов, но и заблудившиеся в веках вертолеты? Нет, вздор, вздор… Однако что делать? Драться с ними кишка тонка…

Он вновь посмотрел в трубу. Вертолеты зависли на разной высоте, все четыре. Один чуточку отличался раскраской — такой же камуфляж, но по борту от носа до кончика хвоста с акульим плавником-килем тянется двойная золотистая полоса, а на боку, кроме крылатого меча, еще одна эмблема: в черном горизонтальном овале — золотой силуэт короны, неизвестной таларской геральдике, как земной, так и небесной.

— Это же вертолеты, — сказала Мара за его спиной. — Как на картинке…

— Вот вмажет эта картинка из всего бортового… — зло бросил Сварог.

Сжав зубы, он смотрел вдаль, оттягивая момент, когда нужно будет принять решение, зная, что оттягивать до бесконечности нельзя.

Вертолеты вдруг разлетелись, два ушли влево, один вправо, тот, что с короной, пошел вперед, ниже, ниже…

И тут в глазах Сварога молниеносно изменились пропорции расстояния.

Вертолет с короной шел к земле… на фоне дуба, росшего уардах в двухстах от Сварога! Вертолет был между Сварогом и деревом. Значит, Сварог ошибся, положившись лишь на зрение, не привязавшись к пейзажу… Вертолеты казались маленькими вовсе не оттого, что находились далеко. Они и были маленькие. С кошку величиной, а то и меньше, крошечные боевые машины, крошечные пилоты. Лилипутия. Будни Гулливера. Даже окажись у них в бустерах не пулеметы, а пушки, если прикинуть пропорции, снаряды не так уж и страшны, главное — беречь глаза.

Вертолеты спустились к самой земле, растянулись в шеренгу, прошли над прогалиной, прямо-таки принюхиваясь, как гончаки, и вдруг резко отвернули влево, все четыре; послышалось сухое стрекотанье, дула засветились желтыми иголочками пламени. Все четыре ожесточенно палили в лес, по невидимой Сварогу цели, заслоненной толстенными дубами. Крайний вертолет шарахнулся, как вспугнутая муха, — похоже, из леса ответили огнем. Остальные рассыпались, безостановочно паля. Следовало бы потихоньку убираться отсюда — если они нарвались на какую-нибудь линию фронта, в большом количестве даже такие крохотульки могут оказаться опасными…

В лесу, у самой земли, ослепительно блеснуло, бухнул негромкий взрыв, и из-за дуба повалил черный дымок. Вертолеты достали-таки неизвестного противника.

— Вот что, — сказал Сварог. — Потихоньку сматываемся, пока они заняты…

— Поздно, — с кривой улыбкой бросила Делия, глядя через его плечо.

Сварог оглянулся. Вертолеты стремительно неслись к ним. Заметили! И он, взлетая в седло, еще успел подумать: пилоты отчаянны до глупости или им не впервой драться с великанами и есть наработанный опыт?

Потом думать стало некогда.

Он первым бросился навстречу стрекочущим малюткам, уже не надеясь, что кончится миром. Вертолеты издали открыли огонь, передний, не сворачивая, шел прямо в лицо.

— Глаза берегите! — заорал Сварог. — Рассыпаться!

Поднял пистолет, ведя стволом снизу вверх, не снимая пальца с курка, — вертолет пьяно колыхнулся, словно врезавшись в невидимую стену. Сварог видел, как разлетается прозрачный фонарь кабины, как лилипутская машинка переворачивается, дымя, как замирает винт. Вертолет рухнул в траву, взметнув дым и пламя.

Слева громыхнул гулкий выстрел из кремниевого пистолета. Еще. Еще.

Шедарис палил навскидку и мазал, конечно. Пригнулся, вжимая голову в плечи, бросая коня в стороны, пытаясь увернуться от кружившего над самой головой вертолетика. Его конь дико заржал, подбрасывая зад — ужалило очередью.

Всадники рассыпались по прогалине. Сварог беспрестанно стрелял, но промахивался или не мог угодить в уязвимое место. Бони, окутанный сизым дымом, едва удерживался на бесновавшемся коне—и все его труды пропадали впустую, верткие крохотульки уходили от очередей — тут масштабы работали на маленьких пилотов, они были проворнее гиганта…

Сварог поискал взглядом Мару. Ее конь уносился в лес, а Мара стояла, широко расставив ноги, держа мушкет одной рукой. Неуловимая перемена позиции — грохнул выстрел, вертолет дернулся, вихляя и дымя, сошел к земле, нырнул, попробовал набрать высоту и, оказавшись под огнем Сварога, рухнул, нелепо задирая нос. Бони азартно добил его у самой земли — но взорвался он, только грянувшись оземь.

Остервенело оглядевшись, Сварог увидел, как совсем близко от него вертолет с короной несется к Делии, выписывая зигзаги, словно крылатая ракета, а принцесса, ссутулившись, заслонив глаза вывернутой наружу ладонью, должно быть, оцепенела от страха. Четвертый вертолет все еще кружился над разрядившим все свои стволы Шедарисом, отмахивавшимся от него, как от назойливой мухи.

Сварог скакал к принцессе и понимал, что не успеет. Вертолет, как по ниточке, несся прямо ей в лицо, он не стрелял, решив, видимо, бить в упор и наверняка. Сварог катастрофически не успевал, стрелял на скаку, нелепо подпрыгивая, и мазал, мазал…

— Лицо! Лицо закрой! — заорал он что есть мочи, всем своим существом предчувствуя желтые язычки огня на концах крохотных стволов.

То, что произошло миг спустя, навсегда впечаталось ему в память.

Делия вдруг отвела ладонь от глаз, выпрямилась, бледная, решительная, прекрасная, прикусив нижнюю губу, выбросила вперед правую руку — и громыхнул тяжелый двуствольный пистолет, пороховой дым окутал девушку одновременно с первыми вспышками выстрелов вертолета — но тут же лобастая прозрачная кабина брызнула стеклянным крошевом, и вертолетик с короной, пролетев по инерции мимо шарахнувшегося коня Делии, врезался в землю.

Четвертый вертолет, взмыв вертикально вверх, застыл на пару секунд и, выписав сложную кривую, помчался прочь, к тому месту, где Сварог увидел их впервые. Бони понесся было следом, паля напропалую, но Сварог вернул его яростным окриком, мешком свалился с коня, подбежал к Делии:

— Все в порядке?

Она оперлась на его руку, сошла с коня спокойно, даже величественно, словно они были на королевской охоте, взглянула в глаза:

— Что-то покалывает правую щеку, посмотрите…

Сварог приблизил лицо. На щеке алели три микроскопические капельки крови. Очень бережно Сварог вытер их тыльной стороной указательного пальца — Делия даже не вздрогнула, и новые не выступили, — облегченно вздохнул:

— Пустяки, занозы… Сами выйдут, я думаю.

— Значит, это меня ничуть не обезобразит? — озорно сверкнули синие глаза.

Сварог тихо засмеялся:

— Нет, вы удивительная…

— Да, мне это часто говорят. — Делия одарила его невиннейшим взглядом. — И я сама начинаю в это верить…

«Ох, как бы я хотел в тебя влюбиться, — подумал Сварог, — да вот, поди ж ты, не получается. Боевой товарищ, и все тут».

Он оглянулся. Над прогалиной поднимались три струйки дыма — обломки вертолетов еще чадили в траве. Прочие боевые товарищи съезжались к нему, еще охваченные медленно остывающим возбуждением боя. Только Шедарис выглядел понуро и виновато.

— А не пора ли нам отсюда поскорее убираться со всей возможной скоростью? — спросила Мара. — Ничего я прежде не слышала о таких лилипутиках, но народец этот склочный, все видели…

Сварог молча сел на коня и поехал к тому месту, где вертолеты обстреливали неведомого противника. У него возникли смутные догадки, еще не оформившиеся окончательно, но удержавшие от бегства…

Под дубом курился черным дымком крохотный вертолет — в точности такой, как преследовавшая, его четверка. И точно такая же эмблема сохранилась на полуобгоревшем хвосте. Сварог опустился на корточки, заглянул в кабину. За рычагами скрючилась обгоревшая черная куколка ростиком не больше мизинца. В ноздри ударил отвратительный запах гари, жженой резины и синтетики, спаленной человеческой плоти — запахи не бывают ни большими, ни маленькими, смерть пахнет одинаково… Брезгливо отдернув голову, Сварог хотел встать. Но вместо этого опустился на четвереньки и так прополз несколько шагов к синему пятнышку, четко выделявшемуся на фоне бледно-зеленой жухловатой травы. Услышал за спиной шаги, не оборачиваясь, выставил ладонь — чтобы не подходили ближе, всмотрелся.

Человек в синем мундире, украшенном неразличимыми в деталях золотыми нашивками, лежал на боку, поджав ноги, прижимая ладони к груди, — ладони были в крови. Следов огня не видно — видимо, его зацепило очередью и он успел отползти, насколько хватило сил. Сварог жадно разглядывал это диво — и вдруг заметил, что крохотное личико еще живет, кривится от боли, а губы шевелятся. Сварог растерянно дернулся. Он не представлял, как перевязать такую кроху, не покалечив.

Мара осторожненько пристроилась рядом, прошептала:

— Шевелится… Сделай «чуткое ухо», что ты копаешься?

Спохватившись, Сварог произнес должное заклинание, обостряющее слух, но вместо связной речи уловил лишь едва слышный переливчатый писк. Озадаченно нахмурился: неужели он ошибся в заклинании? Но потом его осенило: просто микроскопические голосовые связки порождают колебания воздуха с частотой, которую обычное человеческое ухо почти не улавливает. Поэтому он внес соответствующую поправку в заклинание и тут же услышал:

— Перископная глубина… Я сказал — перископная глубина! Торпедная атака со стороны солнца всеми аппаратами… Зря, все зря… Крошечный король навсегда останется смешным, даже если вырастет… Человечек бредил. И, что самое удивительное, бредил на современном языке Талара.

— Эй, — осторожно позвал Сварог, немного отодвинувшись.

Раненый то ли услыхал его, то ли почувствовал на лице дыхание великана — и повернул голову, всмотрелся, выговорил громче:

— Посты все-таки были, следовало ожидать…

— Как вы? — тихо спросил Сварог.

— Не орите… Конечно. Вы из Вентордерана?

— Я из Ронеро, — сказал Сварог.

К его удивлению, раненый ничего не стал переспрашивать:

— Равена… это лучше, если не врете… портфель… имперскому наместнику… получите награду… черный портфель, я его вынес…

Сварог быстро прошептал на ухо Маре:

— Портфель. Черный. Его габаритов, конечно. Поищи. — И вновь нагнулся к раненому: — Откуда вы?

— Снизу… пещера… командир субмарины, теперь при штабе, до конца… пусть капитуляция… надоело это идиотство… поколение за поколением… где погоня…

— Троих мы сбили, четвертый ушел, — сказал Сварог. — Они могут вернуться с подмогой?

— Вряд ли… он не рискнет днем… что вы здесь делаете…

— Свои дела, — сказал Сварог. — Чем вам можно помочь? Рана тяжелая?

На глаза навернулись слезы — так он щурился и напрягал взгляд до рези, пытаясь рассмотреть крохотное личико. И он мог бы поклясться, что это лицо кривится сейчас в усмешке.

— Нигде уже не болит, — сказал раненый. — Значит, конец. Жаль, нет выпить…

Сварог молча вытащил из кармана плоскую серебряную фляжку, прихваченную в баре навигатора, отвинтил колпачок, растерянно замер, соображая, что тут можно предпринять. Осторожно выворотил концом кинжала комочек земли рядом с головой раненого, умостил колпачок в образовавшейся ямке, плеснул туда янтарную жидкость.

Раненый дернулся со стоном, отнял руки от груди, приподнялся, прополз, опираясь на кулаки, опустил лицо в коньяк — по его росту колпачок был для него побольше иной бадьи. Долго не шевелился. Сварог забеспокоился, но вскоре моряк, двигаясь гораздо энергичнее, перекатился на спину и попытался рассмеяться:

— Лучшая выпивка в моей жизни. Благодарю.

— Похоже, мы нашли портфель, — сказал Сварог, увидев, что Мара держит кончиками пальцев черный квадратик размером с ноготь мизинца.

— Отлично. Теперь отодвиньтесь, взорвется граната.

— Но…

— А что вы еще можете предложить? Ну, живо!

Долго было бы растолковывать, что гранаты Сварогу не страшны, ни большие, ни маленькие. И он молча поднялся на колени. Раненый резким движением перевалился на живот, спрятав под грудь руки. Хлопнул негромкий взрыв, тело подбросило, из-под него взвилось сизое облачко и тут же растаяло. Сварог медленно снял бадагар. Подумав, вновь достал кинжал и тщательно забросал землей крохотное тело.

Выпрямился и увидел на прогалине свой отряд в полном составе.

— Очень мило, — сказал он хмуро. — Я вам где остаться приказывал? А если бы нас здесь…

— Но без тебя нам все равно конец, — сказал Леверлин. — А без Делии путешествие теряет всякий смысл. Так что давай уж в будущем рисковать всем скопом. — Он ухмыльнулся. — К тому же тут нет ни доски для шакра-чатуранджа, ни нежных песен, ни съедобного мяса без костей…

— Зато костей хватает, — проворчал Сварог. Подошел к ближайшему исковерканному вертолету, уже догоревшему, натянул перчатку, поднял за хвост. Тяжелый, конечно. — Интересно, — сказал он, демонстрируя трофей остальным. — Означает ли эта корона, что у них там есть свой король?

— Где — там? — спросила тетка Чари.

— В пещере, — ответил Сварог. — Я не успел проверить, не успел сотворить заклинание, но перед смертью люди обычно не врут. Раненый говорил про пещеру — надо полагать, огромную…

— Плохо представляю пещеру, где плавают подводные лодки, — пожала плечами Мара.

— Торпедная атака со стороны солнца… — задумчиво произнес Сварог. — Вряд ли в пещере есть солнце, как по-твоему?

— Да расскажи ты толком! — не выдержал Леверлин.

— Тогда уж и поедим заодно, — сказал Сварог. — Привал. Только быстро. Я верю, что они не вернутся, но береженого бог бережет…

— Без еды обойдемся, — безмятежно отмахнулась Делия. — Рассказывайте, граф.

Сварог постарался изложить все предельно четко и как можно короче — ему интересно было, что скажут о лилипутиках местные уроженцы. Даже если в портфеле и лежали кое-что объяснявшие документы (а так, скорее всего, и было), без микроскопа их не прочитать, а ближайший микроскоп неизвестно где…

— Вот и все, — сказал он и промочил малость пересохшую глотку добрым глотком из фляжки. — А теперь напрягите-ка память и вспомните все, что может иметь отношение к этим лилипутикам. Уж если мы столкнулись с проблемой, нужно ее обсудить по горячим следам, раз есть время. Благо в нашем тесном кругу представлены самые разные сословия: тут вам и принцесса, и колдуньин внук, и фригольдер, и ученый студент, и много странствовавший латро, и… гм, морская путешественница.

Сама по себе огромная пещера в недрах земли не особенно и удивляла — Сварог успел одолеть некоторое количество старых книг и в своем замке, и в богатейшей библиотеке восьмого департамента. В недрах, по самым достоверным данным, таились прямо-таки исполинские подземелья, где некогда обитали гномы. То, что ходы в подземелья оставались неизвестными и недоступными, достоверности ничуть не умаляло. Другое дело, что вымершие гномы были народцем довольно крупным, Сварог сам видел скелеты, а вот о столь крохотных подземных жителях нигде не упоминалось…

Итак… Среди крестьян испокон веков кружили россказни о крохотном «земляном народце» — то дьявольски злокозненном, то способном при ласковом обращении и обогатить, и выручить из неприятностей. Но Сварог, выслушав Бони, поскучнел — все эти россказни прочно, как патрон в обойме, сидели в рамках самой обычной сказки. Так же обстояло и с морским фольклором в изложении тетки Чари — она не смогла вспомнить ничего, наводившего бы на мысль о загадочных подводных лодках. Хватало и пропавших без вести кораблей, и разнообразной нечисти, таившейся в глубинах, но даже крошки-кровососы, по слухам, будто бы обитавшие в дебрях Инбер Колбта, не пользовались техникой и, по рассказам, были крошечными обезьянками с крыльями наподобие стрекозиных… Да один шкипер, выделявшийся необузданной фантазией даже среди морского народа, любил рассказывать, как однажды его корабль лишился в бурю всех мачт и волны прибили его к неведомому острову, где обитали люди ростом с мизинец, и все у них было такое же крохотное — деревья и животные, замки и города. Шкиперу нисколечко не верили: во-первых, все таларские моря были за тысячелетия исхожены и изучены вдоль и поперек и острова известны наперечет, тем более обитаемые; во-вторых, никаких доказательств шкипер не представил; а в-третьих, кто-то трезвомыслящий тут же наповал сразил рассказчика вполне логичным вопросом: если его корабль пошел ко дну, а все деревья на том острове оказались не крупнее трости, как вралю удалось выбраться оттуда, из чего он построил лодку или плот, из этих самых тросточек? Шкипер стал нести что-то насчет магии, которой его обучили крохотные островитяне, окончательно запутался в деталях и больше с этой историей в приличном обществе не выступал.

— Не то, — вздохнул Сварог.

— Я еще буду вспоминать, — виновато пожала плечами тетка Чари. — Трудно вот так, с ходу, перебрать все, что в жизни приходилось слышать…

— Пойдем дальше, — сказал Сварог. — Что слышала о лилипутиках почтенная гильдия «ночных парикмахеров»?

Как поведал Паколет, его покойная бабка ни о чем подобном в жизни не заикалась. А среди городского уголовного люда жило древнее поверье: якобы с помощью сложного ритуала, совершенного в полночь на кладбище, можно вызвать крохотного гномика, способного стать неоценимым помощником в воровском ремесле. Как это обычно и водится, никто этого ритуала не знал сам, а о счастливчиках слышал из десятых уст.

Шедарис крошечных человечков видел раза два в жизни — в юности, не имея еще должного навыка в истреблении спиртного и не обучившись грамотно выходить из запоя. В более зрелые годы лилипутики-видения уже не являлись, а о реальных он не слышал ничего, достойного внимания командира…

Делия еще в раннем детстве по недосмотру нянек услышала легенду о «белых карликах замка Бранбарг» — остатков древнего строения, ныне входящего в ронерский дворцовый комплекс. В ночь перед смертью коронованной особы по замку шествовала вереница карликов во всем белом либо горько рыдавших, либо смеявшихся — в зависимости от того, пользовался умирающий государь народной любовью или наоборот. Естественно, за сотни лет не было недостатка в любителях выдавать желаемое за действительное или попросту потрепать нервы коронованной особе. И потому ронерские короли издавна поступали весьма круто с теми, кто будто бы узрел в Бранбарге белых карликов (что, впрочем, болтовню на эту тему так и не пресекло окончательно).

— Остался ученый студент, — сказал Сварог, с надеждой глядя на Леверлина.

Тот медленно помотал головой:

— От меня толку выйдет ровно столько же, сколько от предыдущих ораторов… Во многих гильдиях кружат предания о крохотных домовых-подмастерьях — вроде крестьянского «земляного народца». Оставишь им кувшинчик сливок, а они за ночь сапоги и сошьют…

— Что-то не похоже, чтобы эти лихие вертолетчики за кувшинчик сливок взялись шить сапоги… — сказал Сварог.

— Вот именно… Что еще? Про особенно искусных ювелиров и часовщиков любят рассказывать, будто в особо тонких работах им помогают крохотные мастера. Но такое болтали о многих искусниках — то им помогают крошки-подмастерья, то сам дьявол. Плохо верят люди, что их ближние достигли в чем-то высокого мастерства исключительно собственными трудами… Да, а в Сегуле в антикварной лавке я однажды увидел крохотный, с указательный палец, человеческий скелетик в золотом гробике. Продавали его в качестве останков короля «земляного народца», приносящих владельцу удачу и богатство. Купил я его курьеза ради. Потом, в Ремиденуме, его тщательнейшим образом изучили и пришли к выводу, что это виртуозная подделка из слоновой кости. В антикварных лавках такого товара хватает. Есть мастерские, где на заказ сделают хоть чучело Великого Кракена, хоть скелет русалки… — Он повертел в пальцах крохотный желудь с карликового дуба. — А ведь это их дубы. Вход в пещеру где-то неподалеку, вот желуди наверх и попали. В другое время я с большим удовольствием слазил бы туда…

— Вот именно: в другое время, — Сварог встал. — По коням. И если кто-то что-нибудь еще вспомнит, тут же выкладывайте.

Вскоре крошечные дубы, попадавшиеся все реже, окончательно исчезли.

Покачиваясь в седле, Сварог не в силах был оторваться мыслями от подводных лодок. Плохо верилось, будто в недрах земли расположились настоящие моря, и вовсе уж невозможным выглядело бы допущение, будто там есть свое солнце.

Значит… На чьи же корабли выходил в торпедную атаку с стороны солнца покойный моряк?

Существует какой-то проход, по которому вертолеты могут вылетать из пещеры. Может найтись и проход для субмарин — не зря столько говорят о подземных рукавах Итела, что течет через Хелльстад. Подводная лодка — идеальное средство, чтобы передвигаться в большом мире, оставаясь незамеченным. Земные флоты представления не имеют о термине «противолодочные средства», а контроль ларов ниже уровня моря не простирается. Если прикинуть пропорции, подводная лодка лилипутов будет уардов десяти длиной. Ител — река глубокая. Не составит особого труда выйти по нему в океан… вот только зачем? Какие у лилипутиков могут быть интересы и цели в большом мире? Но раненый знал о Ронеро и Равене — значит, в пещеру попадает информация о Таларе. И язык тот же, и даже цифры — те же… Однако подводная лодка не может совершать дальних рейсов без дозаправки…

Может. Если она атомная. Достаточно компактный реактор при соответствующем развитии науки и техники создать можно — а подземная техника, судя по вертолетам, харумскую превосходит стократ. Кстати, атомная бомба размером с апельсин была бы лилипутикам вполне по плечу — если они умеют обогащать плутоний, если у них есть плутоний…

При этой мысли Сварогу стало не по себе. Атомная бомба, тайком доставленная в крупный земной город, понятия не имеющий о таком устройстве, совершенно беззащитный перед ядерной атакой… Стоп, что-то очень уж безудержный полет фантазии получается. Уж если давать простор шальным гипотезам, почему бы и не допустить, что наверху все прекрасно известно, а погибший был агентом Гаудина и спешил с донесением? Иначе зачем ему имперский наместник?

Леверлин поравнялся со Сварогом, теперь их кони шли голова в голову:

— Знаешь, есть одна старая история… Ты не подскажешь, как надежнее всего воевать с подводной лодкой? Какие-нибудь пушки?

— А как глушат рыбу, ты знаешь? — спросил Сварог. — Гранатами?

Леверлин пожал плечами:

— Не приходилось…

Зато Шедарис, ехавший слева от Сварога, оживился:

— Ну, это дело знакомое. Берется обычная фаната, присобачивается непромокаемый подрывной шнур подлиннее, приматывается к палке потолще, чтобы палка плавала, а граната погрузилась, — и поплыла рыбка кверху пузом, только успевай собирать. А если запал новомодный, химический, получается еще проще — бросай и лезь за рыбкой…

— Точно так же и с подводными лодками, — сказал Сварог. — Кверху пузом она не всплывет, потому как железная, но если бомба рванет достаточно близко — лодка, что характерно, потонет…

Леверлин задумчиво начал:

— История двадцатилетней давности. Жил один старый граф, большой любитель научных забав и экспериментов. Иные из его забав кончались взрывами, и близкие, опасаясь за родовое гнездо, уговорили его построить для научных занятий особый домик, подальше. Старик согласился, а дом построил на берегу Итела, был у него там кусок земли. Дом этот стоял на берегу заливчика, вернее, бухточки, отделенной от реки узким рукавом вроде того, что мы видели на месте прошлого ночлега… Собственно, там было несколько домов, и немаленьких. При графе состояло человек пятьдесят — ученые, инженеры, писцы, чернорабочие. Денег у него хватало и платил хорошо.

— Свой университет? — хмыкнул Сварог.

— Пожалуй. Между прочим, наряду с кучей действительно глупых забав граф сделал и несколько серьезных открытий — в области химии и механики главным образом. Блестящий был дилетант, хватался за все подряд, увлекался то химерами, то дельными вещами — словом, личность противоречивая. Так вот, странности начались года через полтора после того, как он перебрался к бухточке. Он стал замкнутым — а до того бомбардировал ученые заведения подробнейшими отчетами обо всех своих изысканиях. Кое-кто, не получая от графа ни строчки, стал даже думать, что старик умер… И однажды в родовом поместье появились трое подмастерьев, в жутком состоянии внешнего облика и рассудка, сущие безумцы. По их словам, в поместье давно уже творилось что-то неладное — правда, ни в одной бумаге нет подробностей. Не исключено, что подробностей троица и не приводила… Зато о последнем дне они рассказали подробно. Ближе к вечеру граф вдруг собрал всех своих людей и велел немедленно отрезать бухту от реки. Берега там каменистые. Заложили бочку с порохом, подорвали утес, и обломки завалили протоку. Потом граф распорядился опустить в бухту бочонки с порохом и взорвать под водой. Действительно, так глушат рыбу. Я только сейчас сопоставил…

— И взорвали?

— Взорвали, — кивнул Леверлин. — Попробуй ослушайся… Пять бочонков. Непромокаемый подрывной шнур к тому времени уже был изобретен. А ночью что-то произошло. Когда трое дошли до этого места, решительно перестали выглядеть нормальными людьми. Только повторяли на все лады — это, мол, был ужас… И заверяли, что они — единственные спасшиеся. А к ночи умерли и они. Естественно, был шум и была огласка — дворянин старинного рода, человек заметный, король, к нему благоволил… Родственники сразу же поскакали туда, а следом прибыл для расследования и коронный судья. Обнаружили они на месте поместья обгоревшие развалины и трупы. Вскоре самым загадочным образом умерли еще несколько человек из побывавших там, в том числе и судья. Пошли толки, идиотские слухи, следствие довольно скоро прекратили из-за полной невозможности докопаться до истины. Официальная — и самая правдоподобная — версия гласила, что граф пал жертвой собственной неосторожности. Он давно пытался получить новое взрывчатое вещество, еще до того, как перебрался к бухте… С тех пор развалины совершенно заброшены, место считается проклятым, и его обходят десятой дорогой. Мой двоюродный дядя был дальним родственником сестры графа и пять лет назад за отсутствием более близких наследников унаследовал кусок земли, куда входит и бухточка. В кадастрах Землемерной Палаты та земля официально значится как «мертвое место». Есть такой юридический термин. Например, общие могильники, где хоронили умерших во время эпидемий, или место, где когда-то стоял дом «королевского злодея», но потом его снесли, посыпали землю солью и объявили «мертвой до скончания времен». «Мертвые места» исключены из всякого оборота, с них не берут земельного налога…

— Ага, — сказал Шедарис. — Своими глазами видел холм, где закопаны с три не самых бедных жителей одного богатого города. Со всеми кошельками и драгоценностями. Сокровища несчитанные. Прошло триста лет, но самые отпетые головушки туда не лезут с лопатами — город-то вымер от «багровой трясовицы»…

Леверлин кивнул:

— У графа была в поместье немаленькая казна — на текущие нужды. Не слышно, чтобы кто-то попытался рыться в развалинах. Очень уж дурная слава у того места… Что скажешь?

— Насчет проклятья судить не берусь, — сказал Сварог. — Но если допустить, что он хотел уничтожить в бухте подводную лодку — более разумных и толковых действий и представить нельзя…

И подумал: «Такая бухточка была идеальной промежуточной стоянкой. Если лилипуты незамеченными передвиган за пределами Хелльстада, они могут делать это одним-единственным способом — под водой. А на этом пути поневоле достигнешь высот изощренности и изобретательности…»

— А как объяснить все остальное? — спросил Леверлин.

— Представления не имею, — пожал плечами Сварог. — Нужно посмотреть на месте, понырять…

Леверлин помрачнел:

— Неужели эти крохи могут оказаться такими опасными?

«Еще как, — столь же хмуро подумал Сварог. — Если вспомнить иные изыскания пытливой военной мысли, сопутствующие эпохам, когда умели делать такие вот боевые вертолеты… Атомная бомба, радиологическое оружие, химическая и бактериологическая война, лазеры… Возможно, подземное государство лилипутов — доброе и благостное. Почему тогда их вертолеты оснащены автоматическим оружием? Губительным, правда, лишь для сограждан, но кто сказал, что у них есть только это? Коли без всяких угрызений совести стреляют по своим, в чужих палить еще легче. А в лексиконе их морских офицеров присутствует термин „торпедная атака“. Скверные симптомчики…»

И тут он вспомнил — толчком. Хелльстад, берег реки, он впервые увидел «Божьего любимчика», но еще раньше услышал грохот, увидел фонтаны от взрывов. В ту минуту было не до раздумий, зато потом, когда он проснулся в каюте и выбежал на палубу, разбуженный грохотом, никаких сомнений не осталось: люди капитана Зо швыряли в Ител нечто, больше всего напоминавшее примитивные глубинные бомбы… Очень уж многозначительно для простого совпадения. Хотя матрос-хитрован — как бишь его, Ордин, что ли, — уверял, будто таким манером Зо избавляется от местных хищных водорослей, однако веры его словам нет ни на грош: тот же матрос вовсю звонил, что является сыном какого-то там барона… Тетку Чари расспрашивать бесполезно — с капитаном Зо она никогда не плавала, а Зо, Сварог успел убедиться, ни единой тайны своего корабля посторонним не доверяет, будь они и собратьями по нелегкому ремеслу… Выходит, Зо знает? Как бы там ни было, есть еще один интересный вопрос, о котором Сварог прежде как-то не задумывался: а собственно, что делал тогда в Хелльстаде капитан Зо? Откуда он возвращался? Неужели перед столь важной и ответственной операцией, какой была охота за магом Гарпагом, располагающим сведениями о собираемом воинстве мертвецов, он отправился к истокам Итела забавы ради, полюбоваться на Хелльстад? Что-то было…

Увы, по телефону с капитаном не свяжешься. И где он сейчас, неизвестно — вроде бы, когда Сварог собирался на землю, «Божий любимчик» ушел к островам Девайкир, опять-таки неведомо зачем…

Они обогнули холм, и Сварог взмахом плетки приказал уклониться правее — там было поровнее. И впереди, на равнине, его уставший от окружающей безжизненности взгляд моментально и цепко выхватил далекое шевеление.

Взмах руки — и отряд встал.

— Похоже, потянулись обитаемые места… — сказал Сварог.

Равнину усеивали хаотично разбросанные среди огромных иззубренных листьев полосатые шары, зелено-черные, крутобокие, крайне напоминающие арбузы. А на окраине этой бахчи без особого шума кипела яростная драка.

Загадочные мохнатые создания, темно-бурые и светло-рыжие, кидались на человека в синем, то наваливаясь кучей, скрывавшей его с головой, то, рассыпаясь, подступали вновь, вертелись вокруг, прыгали, норовя вцепиться в горло и, свалить. Человек отбивался странным топором, вертясь как волчок. Бешено крутилась сверкающая сталь, порой разбрызгивая веера алых капелек. Все вокруг усыпано мохнатыми телами — неподвижными, бившимися в агонии, ползущими.

Сварог вымахнул на открытое место, послал коня вперед, свободной рукой выхватывая топор. За его спиной слитно грохотали копыта, кто-то выстрелил, кто-то испустил прошивающий уши разбойничий свист. Мохнатые сориентировались мгновенно — замерли, встав на дыбки, потом разом отхлынули от человека с топором и на четвереньках припустили к близкому лесу, невероятно проворно петляя среди арбузов. Еще миг, и все исчезли, как не было…

Сварог натянул поводья. Вновь, как и с вертолетами, масштабы он прикинул неправильно — доверился глазам, а глаза подвели. Человек в мешковатой синей одежде, с рыжей шевелюрой, до глаз заросший густой бородищей, ростом был не выше годовалого ребенка, но сложением отнюдь не детским: широкоплечий, коротконогий, почти квадратный, огромные ладони с поросшей рыжей шерстью тыльной стороной сжимают древко лабриса — двойного топора. На груди большая медная бляха, и на ней в виде трехлучевой звезды отчеканены те же лабрисы — три штуки, топорищами к центру, а лезвиями наружу. Из рыжей, вившейся тугими кольцами поросли зло и настороженно таращились колючие серые глазки.

— Чтоб мне сдохнуть! — охнул Шедарис. — Натуральный гном! Как на картинке!

Карлик сверкнул на него глазами и выставил перед собой топор, покрепче уперся в землю ножонками, пригнулся. Неподалеку в луже крови вытянулась крохотная, под стать гному, лошадка — серая, косматая, с длиннющим хвостом и заплетенной в толстые косички гривой. Она уже не дышала, огромный лиловый глаз, налитый застывшим ужасом, уставился в небо.

Какое-то время они с гномом молча переглядывались.

— Воюешь? — спросил наконец Сварог.

— А тебе какое дело? — отозвался гном не писклявым, как ожидалось, а низким, густым голосом. Выговор у него был странный: словно бы, произнося согласные, каждый раз прилязгивал зубами.

— Характерный… — ухмыльнулся Шедарис. — Самое время поспрашивать его про клады…

— Ну зачем тебе сейчас клады? — ласково спросила Мара.

Капрал чуточку смутился.

— Да ведь исстари заведено: как поймаешь гнома, первым делом пытай насчет кладов…

— Ты меня поймай сначала, пытальщик, — мрачно отозвался гном, медленно поворачиваясь по сторонам, словно пытаясь угадать, кто бросится на него первым.

Сварог тем временем приглядывался к мохнатым созданиям — иные еще пытались уползти. С белку величиной, только бесхвостые, мех густой, богатый, а морды, даже у мертвых, выглядят чересчур уж умными для простых грызунов. На крохотных запястьях — чеканные браслеты, а возле иных трупиков валяются длинные, узкие, изогнутые ножи…

— И что ж ты с ними не поделил? — поинтересовался Сварог.

— Да было что, — отрезал гном.

— Ясно, — сказал Сварог. Неподалеку лежал мешок, а в нем явственно круглились два арбуза. — Ты, голуба моя, к ним в огород залез, они и осерчали…

— Кто ж знал, что они поблизости, — пробасил гном без малейшего раскаяния. — Не обеднели бы.

— Непринужденная у тебя натура, я смотрю, — покачал головой Сварог.

— Какой есть, — сказал гном. — Если жрать хочется. Нужно отсюда убираться, вот что. А то нагрянут всей бандой. Их тут несчитано. Продай коня. Их у тебя хоть завались.

Леверлин за спиной гнома корчил Сварогу страшные рожи, сопровождая это яростными непонятными жестами, и Сварог, кажется, понял…

— А что взамен? — спросил он гнома с видом заправского торгаша. — Кони в этих местах — товар редкий…

— Один клад.

— Не пойдет, — торопливо вмешался Леверлин, не выдержав. — Если верить предкам, гномы однажды данного слова не нарушают, но казуистические прорехи выискивают не хуже наших крючкотворов с Людоедского бульвара.[1] Ты согласишься, а потом окажется, что до этого клада месяц ехать. Или год копать. Ни к чему нам сейчас клад, пусть ответит на три вопроса. Для науки это бесценный материал. Идёт?

— Идет, — сказал гном.

— Только поклянись сначала двойным топором, двойной киркой и каменным небом.

— Грамотный… — пробурчал гном. — Ладно, клянусь двойным топором, двойной киркой и каменным небом, что отвечу на три вопроса без лжи.

— Где здесь безопаснее всего переночевать? — тут же спросил Сварог.

— В ту сторону, — показал гном. — Если поспешите, еще до заката увидите курганы. Безопаснее всего ночевать на вершине. Любого.

— Значит, гномы не вымерли? — быстро спросил Леверлин.

— Где мой конь? — ответил вопросом гном.

Сварог кивнул Делии, и она отвязала повод одного из двух своих заводных. Сунув топор за пояс, за спину, гном хозяйственно подобрал мешок, закинул его за плечо, ухватил край зубами, освободив руки, разбежался, подпрыгнул, уцепился за стремя и одним махом, с кошачьим проворством взмыл в седло. Лошадь фыркнула, переступила на месте, но к странному всаднику отнеслась, в общем, спокойно. Шедарис словно бы невзначай повел дулом пистолета, приготовившись принять незамедлительные меры, если гном вздумает удрать, не расплатившись сполна. Но клятва, должно быть, оказалась из тех, что нарушать не годится ни при каких обстоятельствах: гном поерзал в седле, примеряясь к поводьям, ответил:

— Гномы не вымерли. Третий вопрос.

— Тихо! — вскрикнул Леверлин.

— Молчать всем, — поддержал Сварог. — Думайте, граф, ради науки…

Гном молча ждал. Из-за буйной бородищи никак не удавалось разобрать, что за выражение у него на лице.

— Ага! — Леверлин радостно воздел указательный палец. — Спроси его, где они сейчас живут, он быстренько ответит: «В подземелье». Уговора не нарушит, а вопросы кончатся…

— Грамотный… — проворчал гном.

— Вы остались на Таларе?

— Нет, — сказал гном, как плюнул. — Я могу ехать?

— Валяй, — кивнул Сварог.

Гном гикнул, вцепившись обеими руками в гриву, ударил ножонками по конским бокам — и галопом унесся прочь.

— Все же, сдается, не много ты узнал, — сказал Сварог Леверлину.

— Почему? Не так уж… Если они покинули Талар, а так оно определенно и есть, уйти они могли только на Сильвану. Были такие подозрения и раньше, а теперь можно говорить с уверенностью. По-моему, выжал, сколько удалось…

— Господи, как мало порой нужно для счастья ученым людям, — сказал Сварог. — А если они ушли не на Сильвану? Если они отправились шляться по Древним Дорогам?

— Они же не идиоты… — ответил Леверлин, спохватился, глянул с интересом: — Кто это тебя просветил насчет Древних Дорог? О них повсюду забывать начали, даже наверху.

— Ты же помнишь? А чем я хуже? Нашел я один интересный документ эпохи, дам почитать, если стоянка будет безопасная… — Он огляделся. — В самом деле, нужно убираться. Не ровен час, эти мохнатые нахлынут целой ордой… У кого мешок во вьюке? Срежьте-ка быстренько по паре арбузов на брата и скачем.

ГЛАВА ПЯТАЯ КТО БЕРЕЖЕТ КУРГАН

Гном не врал — на закате они увидели впереди с десяток прихотливо разбросанных курганов, оплывших от времени, но все еще высоких и широких, довольно крутых. Очень уж они походили друг на друга, чтобы оказаться творением слепой природы. Сварог наудачу выбрал один из ближайших, указал на него, и вереница всадников, описав по склонам суживающуюся кверху спираль, поднялась на вершину, поросшую, как и весь курган, сухой реденькой травой. Места для лагеря нашлось предостаточно. Они еще не кончили расседлывать лошадей, как Шедарис, управившись со своими раньше всех, пошел вокруг стоянки, густо раскладывая серебряные монеты.

— Никак не похоже это на природные холмы, — сказал Сварог Леверлину.

— Именно курганы, хотя я, признаться, курганов в жизни не видел… Интересно, кого тут могли хоронить? Или не стоит поминать к ночи?

— Да не стоит, пожалуй. На всякий случай. Что у тебя за документ? Насчет Древних Дорог? На постоялом дворе нашел?

— Ага, — сказал Сварог, доставая письмо. — Займись, а я пошел.

И направился поить-кормить лошадей. Да и людям следовало подкрепиться. Каждый раз, создав одним махом столько воды и провианта, он ощущал нешуточную усталость, словно переколол машину дров. Лег, удобно устроил голову на чьем-то вьюке и принялся блаженно пускать дым, глядя, как на темном небе проступают первые блеклые звездочки — словно призраки ночных светил. Темнота в Хелльстаде отчего-то наступала заметно быстрее, чем водится в нормальных землях, и хозяйственный Бони уже складывал в кучу сушняк, коим нагрузил своих заводных коней в дубраве.

— Ну зачем тебе тут костер? — лениво поинтересовался Сварог. — Еще увидит кто…

— Захотят, углядят и без всяких костров, верно? — махнул рукой крестьянский сын, ловко нащипал кинжалом лучинок, воткнул кинжал в землю.

— Шет, где там арбузы?

Подошел Шедарис с растерянным и озабоченным видом. Молча показал две половинки «арбуза».

От них пахло мясом — свежим, сырым. И темно-красная мякоть на вид ничем не отличалась от мяса. Сварог потыкал его пальцем — упруго-плотное.

Капавшая с половинок жидкость в полумраке казалась черной.

— Выкинь ты их, — сказал Сварог решительно, вытер палец о штаны и направился к Леверлину. Тот сидел с письмом в опущенной руке, невидящим взором уставившись в пространство. Рядом, задумчиво глядя на него, положив руку ему на плечо, стояла Делия.

— Впечатления? — спросил Сварог.

— Нет у меня впечатлений, — сказал Леверлин тихо. — Видишь ли, это первый написанный до Шторма связный текст, попавший нам в руки. До сих пор было только несколько копий, в трудах первых книжников. И веры этим копиям мало… Как и «надписям» на скалах и утвари. Ведь ничего не осталось, ни книг, ни вещей, ни домов. Топор Дорана принадлежит столь далекому времени, что к нему относишься с полным равнодушием, он и во времена, предшествовавшие Шторму, был антиком… А здесь — совершенно целый дом, вся эта великолепная домашняя утварь… Чего им еще не хватало? Нет, решили воевать… Сварог мягко сказал: — Знаешь, я уверен, сейчас очень многие то же самое думают о королях и дворянах. Зачем им еще и воевать, если у них есть перстни с самоцветами, телевизоры и водопровод в доме… А что до книг — я из своей комнаты прихватил на память все, что там нашлись, десятка полтора, но это, господа мои, бульварное чтиво ничуть не лучше того, что мне случилось листать в Равене… И мне отчего-то не верится, что где-то в подземельях еще ждут своего часа сокровища духа. Похоже, все началось так внезапно… — Он помолчал. — Интересно, что это были за Керуани?

— Откуда мне знать? — пожал плечами Леверлин.

Чересчур уж торопливо и равнодушно он это произнес — и Сварог с удивлением открыл, что впервые за время их знакомства Леверлин с ним неискренен. Брошенный на Леверлина выразительный взгляд Делии тоже должен был что-то означать. Что-то такое эти двое знали — и делиться со Сварогом не хотели. Его это обидело, но он промолчал, решив отменить все разборки до лучших времен. В конце концов, мир не обязан вращаться вокруг его персоны и всякий имеет право на свои секреты…

— Собаки, способные чуять грядущие несчастья, — сказал Леверлин. — Особая порода. Значит, не сказка…

Делия глянула на него со значением, и Сварог отчетливо ощутил себя третьим лишним.

— Ну, я пошел… — начал он.

Земля исчезла из-под ног, близкий огонь костра рванулся куда-то вверх, Сварог, вмиг вспомнив свои монгольские злоключения, в ужасе дернулся к Делии и Леверлину, цепляясь за них, дотянулся, схватил за полы камзолов — и сообразил, что все трое медленно опускаются вниз в кромешной тьме, в облаке трухи и пыли, забивавшей уши, глаза, рот. Падение с приличной высоты — но благодаря Сварогу, а точнее умению ларов, его друзья не рисковали расшибиться в лепешку. Уже обретя присутствие духа, Сварог «кошачьим глазом» видел вокруг бревенчатые стены. Вскоре его ноги коснулись укрытого грубой тканью пола — и ткань рассыпалась под сапогами, а под ней оказались трухлявые бревна. Сварог задрал голову. Высоко вверху зияло отверстие неправильной формы, в которое они и сверзились. Но почему? Еще выше равнодушно светили звезды.

Скрежетнуло — это Делия выхватила меч.

— Оставьте, — сказал Сварог. — Это гробница, похоже. Вокруг никого.

Нечто вроде купола, выложенного изнутри бревнами. Там и сям валяются какие-то предметы, а в центре нечто вроде помоста, там лежит что-то длинное, покрытое тканью… Точно, гробница. На то и курган… Как же мы сюда сверзились? Потолок не выдержал, что ли?

— Эй! — послышался сверху голос Мары, довольно спокойный. — Живы?

— Живы, — крикнул Сварог. — Тащи веревку!

— Как вас угораздило?

— Тащи…

Его оборвал отчаянный визг Делии — принцесса, храбро переносившая доселе все мытарства, тяготы и опасности, сейчас, не помня себя от страха, визжала, как завидевшая мышь кухарка. Меч, правда, не бросила — но шарахнулась, вцепившись в Сварога, оказавшегося ближе. Рядом дважды щелкнул курок — Леверлин выхватил пистолет. От всех троих протянулись зыбкие длинные тени — гробница осветилась мутно-зеленоватым сиянием, колышущимся, неприятным. А из дальнего угла на них надвигалось нечто белое, напоминающее фигуру в бесформенном балахоне, от нее веяло сырым холодом и незнакомыми запахами, гнилостными, тяжелыми. Физиономия этого создания оказалась не страшной и не уродливой — она была настолько другой, чуждой всему на свете, самому этому миру, что сердце леденело не от страха, а от совершенно непонятных ощущений, к приятным решительно не относившихся.

Мара что-то кричала сверху. Сварог не отвечал, старательно ловя на мушку наплывавшую фигуру. Несколько раз даванул на спуск. Несколько серебряных пуль пронзили затхлый воздух гробницы, насквозь прошили чудовище… Бесполезно.

Тварь надвигалась. С таким он еще не сталкивался. Есть случаи, когда исключений из правил попросту не бывает. Нечисть — а это именно нечисть — перед серебром обязана раствориться или хотя бы отступить. Но белая фигура игнорировала незыблемые доселе законы. Ее огромные фасеточные глаза горели пронзительно-сиреневым светом, а редкие острые клыки странной формы — ярко-желтым, на шее сияло ожерелье из разноцветных треугольных камешков — удивительно чистые спектральные цвета, вся палитра радуги, хоть и в беспорядке, словно внутри горят крошечные лампочки, озаряя чистейшее стекло. Руки взметнулись, из широких рукавов показались когтистые трехпалые ладони — и корявые пальцы тоже унизаны разноцветно светящими шариками. Оно остановилось шагах в пяти, и на том спасибо, но положение аховое, если бессильно испытанное серебро…

Не в ушах, а прямо в голове у Сварога зазвучал шелестящий, бесплотный голос, где эмоций было не больше, чем в стуке тележных колес:

— Я — Йор-Фулаох, Радужный Демон, страж гробницы, чей покой вы нарушили огнем, пролитой кровью и железом. Никто не смеет безнаказанно осквернять гробницы великих вождей…

— Мы вовсе и не хотели… — вскрикнула Делия. Значит, тоже слышала.

— Меня не заботит, хотели вы этого или нет. Мое дело — беречь покой и наказывать тех, кто его нарушит. Все, кто приплыл на заклятый остров нарушить покой вождей, здесь и останутся до исхода времени…

— Остров? — растерянно сказал Сварог. — Да что ты несешь такое, какой остров…

Он пытался выиграть время, не представляя, какой от этого может выйти толк. Чудище колыхалось перед ним, словно абсурдная помесь тумана с новогодней елкой. Делия прижалась к Сварогу, вся дрожа. Столь мерзкого бессилия Сварог еще не испытывал. Леверлин внезапно шагнул вперед:

— Ты знаешь, что такое планета?

— Конечно, — бесстрастно произнес демон.

— Как называется эта планета?

— Йорхор.

— Святая Бригита… — охнул Леверлин. — Не может такого быть.

— Чего? — рявкнул Сварог.

Голос Леверлина словно бы резко повеселел:

— Йорхор… Ох, как интересно…

— Да что такое?! — Сварог за это время еще пару раз выстрелил в чудище, чего оно словно бы и не заметило.

— На языке Изначальных Талар назывался Дагросар, это-то мы знаем, — сказал Леверлин. — А Йорхор — так планету называли те, кто обитал здесь до Изначальных. Точнее, до сих пор это было гипотезой… Значит, она верная.

Значит, Изначальные тоже, вопреки названию, откуда-то сюда пришли. Йорхор — это даже не сотни тысяч лет назад. Миллион, быть может. Между нами и этим красавчиком — словно бы ступенька…

Сварог начал понимать. Магия Изначальных влияет на нынешних обитателей Талара, подчиняясь тем же законам, что и магия последних, — но как быть с созданиями, грубо говоря, отстающими по фазе? Если на него не действуют нынешние методы борьбы с нечистой силой — подействует ли на них древняя магия демона исчезнувшего времени?

Леверлин тем временем крикнул:

— Ну, давай! Покажи, что ты можешь!

Радужный Демон застыл, распростерши руки. Колыхались тени, ползли минуты. Делия горячо дышала в щеку Сварогу. Он высвободился, прошел вперед и остановился прямо перед демоном, весь озаренный теперь радужным светом.

Страх и растерянность понемногу таяли, сменяясь прежней решимостью. Потому что ничегошеньки с ними не происходило, разве что незнакомые запахи стали сильнее. Вблизи физиономия демона напоминала застывшую карнавальную маску — фасеточные глазищи занимают добрых две трети треугольного лица, ушей не видно, нос на манер клюва, сливается с верхней челюстью…

— Что, не получается? — спросил Сварог едва ли не сочувственно.

— Вы давно должны были… — протянул демон.

— Да пойми ты, — сказал Леверлин. — Ушли не только твои хозяева, но и те, кто пришел им на смену. Миллион лет, а то и дольше… Тебя никогда не учили, что в мире нет ничего вечного? Здесь уже не остров, часть континента, никто и не знал, что тут когда-то был остров…

Они со Сварогом полностью овладели собой, только Делия держалась поодаль. Демон медленно-медленно опустил руки, его голос оставался столь же бесстрастным, но меж словами появились долгие паузы, соответствовавшие, быть может, эмоциям:

— Континент… ничего прежнего… никого прежнего… миллион лет…

«Не помер бы, — подумал Сварог. — Такая плюха любого уложит».

— Это что еще за сумасшедший фонарщик? — раздался юный дерзкий голосок.

Сварог оглянулся. Мара стояла, отвязывая с талии конец спущенной сверху веревки.

— Это демон, — сказал Сварог. — Из прежних времен. Совершенно выдохся, бедняга. Сущее привидение демона, я бы сказал…

— Ну и перепугали вы нас. Бог знает что подумали, а вы тут с привидениями демонов шушукаетесь… — Мара задрала голову и закричала наверх: — Все в порядке! Обошла вокруг радужно сиявшего демона, задумчиво его разглядывая, хмыкнула, пожала плечами и направилась к помосту. Леверлин пошел следом, даже Делия стала с любопытством озираться. Демон торчал посреди гробницы перестоявшей все сроки новогодней елкой, нелепый и бессильный. Сварогу стало его немного жаль, и он громко сказал:

— Орлы, поуважительнее, что вы, как деревенщина в музее. Великий вождь все-таки…

— Один из самых великих, — печально подтвердил демон. — Он разбил войска фоморов, срыл крепости Змеиного мыса, спустился в подземную страну вераджей и захватил драгоценности их гнусных владык, изгнал жрецов Змееногого, нанес рану Великому Кракену…

— Что? — повернулся к нему Сварог. — Эта пакость уже тогда жила в глубинах?

— Великий Кракен уже обитал здесь, когда наши предки пришли на Йорхор. Твой друг прав — для живущих вечности нет. Но она существует для Зла…

— Да? — усмехнулся Сварог. — Что-то твое зло испытание временем не выдержало…

— Ты уверен, что я представляю зло по отношению к твоему добру? Что наши добро и зло друг на друга похожи?

— Ни в чем я не уверен, — сказал Сварог. — И вдобавок — не философ. Я авантюрист на государственной службе. Это вот он — ученый, да и то недоучившийся. Хоть ты не втягивай меня в философские споры, я их по темноте своей старательно избегаю, о чем что-то не сожалел…

Он подошел к помосту. Из-под плотной материи, расшитой странным узором с преобладанием спиралей и треугольников, выступала верхняя половина скелета. И скелет был не человеческий, судя по черепу. Больше всего череп напоминал физиономию стража гробницы — те же огромные глазницы, верхняя челюсть-клюв, редкие клыки странной формы. Сварог осторожно прикоснулся пальцем к уголку покрывала, и уголок рассыпался хлопьями тяжелого праха. Миллион лет — это серьезно… Наряд покойника, должно быть, рассыпался пылью уже давно — меж ребер, сходившихся острым клином, отчего грудная клетка напоминала лезвие колуна, валялись в беспорядке то ли бляшки с выпуклым узором, то ли пуговицы, пряжки, обрывки звеньев рассыпавшихся цепочек, тусклые прозрачные камешки. Из-под покрывала виднелась рукоять меча — с гардой, похожей на четырехлопастный пропеллер, вся в спиральных узорах. А ведь странно, что воздух в подземелье за миллион-то лет не протух… Да и воздух ли тогда был на Таларе-Йорхоре?..

— Три ночи горели костры, — бормотал за спиной Радужный Демон. — Три ночи били барабаны, ритуальный напиток богов, шипя и пенясь, лился в пламя, и падали под жертвенным ножом пленники, и ржанье Горлорга походило на рыданье, ибо он ведал, что никогда уже не понесет вождя по Древним Дорогам…

— Что? — Сварог обернулся. — Ваши кони могли скакать по Древним Дорогам?

— Горлорг — не обычный конь. Это Конь Талисмана. — Демон вытянул худую руку и указал на лежавший слева от черепа массивный треугольный предмет, напоминавший наконечник копья с выпуклыми гранями. — Конь Древних Дорог. Он все еще ждет зова, он и сейчас на тамошних пастбищах, потому что время на Древних Дорогах течет иначе, а то и не течет, то оно есть, то его нет…

Сварог, охваченный шальным желанием, не выдержал:

— Меня очень интересуют Древние Дороги…

— Иными словами, Талисман? Я могу предложить тебе то, что на языке смертных существ называется сделкой. Отдам тебе Талисман и расскажу, как с ним обращаться. Но ты уйдешь со своими людьми, ничего больше не тронув, и никогда больше не потревожишь гробницу. — Его голос едва уловимо изменился, что могло означать и злорадство. — То, что я оказался бессилен, еще не означает, что ты можешь безнаказанно нарушать данное слово. И еще. То, что наше добро и зло могут не совпадать с вашим, ты подметил верно. А потому предупреждаю честно: вина за возможные последствия, каковые влечет обладание Талисманом, ложится не на чьи-то древние козни, а на того, кто возжелал владеть вещью, сотворенной не в его мире…

— Согласен, — сказал Сварог, отстранив легонько потянувшего его за рукав Леверлина.

— Слово вылетело, — бесстрастно отметил демон, протягивая Сварогу Талисман. — Я и сам не знаю, что из былых законов потеряло силу, а что уцелело. И потому уговор…

— Я же дал слово, — сказал Сварог. — Идите, орлы.

Когда он после короткой беседы с демоном тет-а-тет последним взобрался по веревке под звездное небо, Леверлин покачал головой:

— Тебе не кажется, что он тебя примитивно надул? Коли уж он так легко расстался с Талисманом, там могло остаться что-то неизмеримо более ценное, от него-то и отвлекал внимание, жертвуя меньшим…

— Все возможно, — пожал плечами Сварог. — Но в конце-то концов, мы не гробокопатели и не археологи Королевской академии. И не стоит печалиться о том, что осталось неизвестным. А Древние Дороги стали меня чертовски занимать… Привычка у меня такая, как у сороки, — собирать коллекцию всевозможных экзотических находок. Сам не заметил, как и появилась.

— И все-таки, все-таки, все-таки… — передернул плечами Леверлин. — Ежели он не врал, то вполне возможно, что оружие, которым этот великий вождь ранил Великого Кракена, до сих пор лежит где-то здесь…

— Да что мне какой-то Кракен, — отмахнулся Сварог. И добавил голосом Жеглова: — Вот что меня действительно интересует, так это Древние Дороги…

— Был у нас один придурковатый, — вставил Бони. — Все хвастал, что знает калиточку, выходящую на Древние Дороги, и порой там гуляет. Врал всякое, благо не проверишь. Так и сгинул. Спохватились однажды, что долгонько не появляется, стали искать, а он как в воду канул. Правда, нашли у него в лачуге какой-то странный горшок, у нас таких сроду не делали…

— Ладно, — сказал Сварог. — Давайте-ка спать. Чем бы дыру огородить, чтобы кони не попадали…

И осекся. Не было никакой дыры — нетронутая земля, жесткая трава.

Молча махнул рукой, завернулся в плащ и устроился у догорающего костра, на сон грядущий недобрым словом помянув гнома. Гном оказался редкостной паскудой — но и Сварог был хорош. Следовало семь раз отмерить и взвесить каждое слово. Во фразе «Где здесь безопаснее всего переночевать?» он пропустил «нам». И гном, скрупулезно соблюдя букву уговора, и не солгал, и не сказал всей правды. Хотя… Кто его знает. Быть может, самим гномам как раз безопаснее всего ночевать на вершинах курганов. И кто мог знать насчет огня, железа и крови, отворяющих гробницу?

Сон надвинулся какой-то зыбкий, нечеткий, никак не складывался в нечто осмысленное, мелькали странные лица, бессвязные обрывки разговоров, все плыло, смысл ускользал. И вырвал Сварога из тоскливой полудремы реальный, гулкий выстрел. Он вскочил, путаясь в плаще, отшвырнул его, схватился за топор.

Кто-то успокаивал коней, кто-то, пригнувшись, вертелся во все стороны, держа мушкет наготове. Стряхнув остатки сна, Сварог присмотрелся.

Нападающих не видно. Бони шарил стволом пулемета, выискивая цель. Мара с Шедарисом, согнувшись в три погибели, чиркая спичками, осматривали землю, старательно целя из пистолетов в освещенные места.

Ни противника, ни пострадавших. Успокоившись, Сварог спросил:

— Что такое?

— Видел я его! — не разгибаясь, отозвался Шедарис. — Крошечный такой, стерва, как жучок…

— Но бежал-то он на двух ногах, — сказала Мара.

— А кто спорит? На двух. Да шустро, падла, что твой таракан…

— Командир! — позвал Леверлин. — Ты в темноте видишь, у тебя лучше получится…

Он стоял над Делией, а она сидела, как-то странно склонив голову, прижавшись правой щекой к плечу.

Сварог одним прыжком оказался рядом. Она показала указательным пальцем, не касаясь шеи:

— Здесь кольнуло… И ноет.

Осторожно, растопыренными пальцами Сварог подхватил и перекинул направо ее роскошные волосы, присмотрелся. На шее темнела крохотная точка, явственно выступая над кожей. Кончиками нестриженных за время путешествия ногтей он ухватил что-то твердое, потянул, вырвал. Делия тихонько ойкнула, потерла шею пальцем, улыбнулась:

— Все, не больно… И кровь не идет, так, царапина…

Сварог поднес ладонь к глазам, разглядывая скользкую от крови занозу.

Больше всего это напоминало десантный кинжал с широким, затейливым, зазубренным с одной стороны лезвием — но длиной он был с ноготь мизинца.

Вытащив из кармана уже порядком измявшийся конверт с письмом подруги штандарт-навигатора, Сварог запрятал туда находку, сложил конверт вчетверо и спрятал назад.

— Тихо! — поднял палец Леверлин.

Вдали, на равнине, с той стороны, откуда они пришли, раздалось жужжанье. Оно быстро удалялось, перемешаясь словно бы над самой землей.

Вертолет улепетывал на предельно малой высоте — вот что это было.

Крохотный вертолетик. Бони сгоряча развернул туда пулемет, Сварог успел рявкнуть:

— Отставить! Далеко, полная темень… Как все случилось?

Оказалось, Шедарис, которого Мара сменила на карауле, стал было укладываться спать, но, как он честно признался, загляделся на спящую Делию. И увидел, что по шее у нее, по белому кружеву воротника ползут словно бы два паука — большие, размером с палец, и передний уже вылез к уху, на кожу. Одного капрал моментально смахнул ладонью, второй ухитрился как-то соскользнуть наземь. Шедарис нацелился прижечь его спичкой, ибо пауков с детства ненавидел — и обнаружил при вспышке, что никакой это не паук, вообще не насекомое, что это удирает на двух ногах крошечный человечек. Тут вскочила Делия, подбежала Мара, тоже заметила человечка и выстрелила наугад…

— Уж простите, принцесса, — глядя в землю, покаянно сказал капрал. — Угли догорали, осветили вам лицо, и были вы очаровательны, как фея…

— Ладно, — сказал Сварог. — Ты ей, похоже, жизнь спас, ценитель прекрасного…

— Значит, нож? — тихо спросила Делия.

— Нож, — сказал Сварог. — Крошечный, конечно, но если бы второй нашарил сонную артерию…

Ноги у него стали ватными от запоздавшего ужаса — он ведь мог и не успеть остановить кровь… Делия, обведя их застывшим взглядом, подошла к потупившемуся капралу, приподнялась на цыпочки и чмокнула в щеку. Из смущенного бормотанья Шедариса стоявшие поблизости разобрали, что за принцессу он готов умереть.

— Вот только почему они прицепились именно к принцессе? — нарушил сентиментальную сцену деловой вопрос Мары. — Она ведь не с краешку спала — в самой середине…

— Потому что именно она сбила единственный вертолет, отмеченный короной, — сказал Сварог. — Другого объяснения я что-то не вижу. Стоит лишь предположить, что он принадлежал невероятно важной особе, персоне, связанной с короной, что эта персона была на борту и погибла… Сам король? Любимый сын? Любимый дядя? Лучше не гадать, все равно не узнаем. Но должна же корона что-то значить?

— Подготовочка у них… — не без уважения сказал опомнившийся капрал.

— Ребята лихие, — кивнул Сварог. — Следили за нами издали, надо полагать, и не один вертолет, а несколько, мы после драки с ними отмахали изрядный конец, один-единственный вертолет давно выжег бы горючее. Передавали нас друг другу, приземлились подальше, в темноте отправили группу… Задание для самоубийц, дураку ясно. Но они сделали все, что могли. Нельзя не уважать… Короче. Вы двое, — он указал на Леверлина с Шедарисом, — назначаетесь личными телохранителями принцессы. Глаз не спускать. — Он взял Делию за локоть, отвел на два шага. — Простите, принцесса, за столь дерзкие и вульгарные подробности, но впредь, когда вам понадобится в уединении проинспектировать кустики, непременно предупредите Мару, пусть идет с вами и озирает окрестности. Это строжайший приказ. Пока мы отсюда не выберемся, уединения для вас не существует.

— Думаете, они вернутся? — тихо спросила Делия.

— Не знаю. Но рисковать не будем. Вы ухлопали кого-то, за чью смерть они вознамерились мстить. Однако возможности у них невеликие…

Он не кривил душой, именно так и считал — за время пути успел многое обдумать. Да и неудачное покушение добавило кое-что к прежним размышлениям. Очень уж примитивно оно было обставлено: несколько коммандос, высаженные вертолетом… Значит, у лилипутиков нет ни реактивных самолетов, ни авиабомб, ни ракет «воздух-земля», способных нанести человеку рану не легче той, что оставляет разрывная пуля.

Реактивные самолеты — излишняя игрушка для пещеры, какой бы гигантской пещера ни была. А отсутствие бортового ракетного вооружения, транспортируемых по воздуху взрывных устройств можно истолковать двояко: либо этого еще не научились делать, либо, что гораздо вероятнее, — там, внизу, одно государство. У них просто-напросто нет противника, внешнего врага, против которого следовало бы создавать боевую авиацию. В таком случае вертолеты — не более чем полицейское оружие. А для скрытных путешествий по большому миру годятся исключительно подводные лодки.

И все же следовало сделать поправку на неизвестное. Под землей таился целый мир, о котором ничегошеньки не известно — тут лучше бы обойтись без скоропалительных выводов и не считать свои гипотезы святой истиной…

Чертовски пригодился бы пленный, вот что. Смело можно сказать: вертолет улетел раньше, чем оставшийся в живых (или оставшиеся) десантник успел до него добраться. Но отыскать брошенных коммандос — дело немыслимое. Даже если не затоптали в суматохе, под каждую травинку не заглянешь, а заклинаний подходящих нет. Затаился под любым седлом, под расстеленными плащами… Ко всем неприятностям прибавилась еще одна: теперь и небо таило угрозу. Незаметно подкравшийся вертолет может и швырнуть канистру с какой-нибудь химической пакостью. Судя по всему, нападение на Делию готовили в страшной спешке, вызванной яростью кого-то власть имущего, второпях отданным приказом, неминуемо влекущим столь примитивное исполнение — и это тоже знакомо до отвращения… Что случится, когда за дело возьмутся более умные люди? Или они достаточно удалились от входа в пещеру? Но входов может быть и несколько. Словом…

Словом, удирать надо побыстрее, вот что.

ГЛАВА ШЕСТАЯ КОРОЛЬ ВО ВСЕМ ЕГО ВЕЛИКОЛЕПИИ

Встали рано, когда солнце еще не выглянуло из-за курганов. Радужный Демон и крошечные преследователи не подавали признаков жизни — зато Мара с Леверлином, когда Сварог проснулся, уже старательно разгуливали на четвереньках там, где ночью лежала Делия, чуть ли не тычась лицами в землю, передвигаясь так осторожно, словно повсюду рассыпано битое стекло или посверкивают проволочки противопехоток. И вскоре Мара удовлетворенно хмыкнула, без тени брезгливости подняла что-то двумя пальцами, положила на ладонь, подошла показать Сварогу. Вокруг, сталкиваясь головами, столпились остальные.

На ладони в нелепой позе, лежал крохотный трупик — в пятнистом буро-зеленом комбинезоне, голова закрыта капюшоном, на поясе виднеются какие-то черные чехлы, одна нога в высоком черном ботинке вывернута совсем уж неестественно. Ощутив смешанную с отвращением жалость, Сварог буркнул:

— Закопайте его. И седлайте коней. «Всегда одно и то же, — зло подумал он, направляясь за своим седлом. — Неразбериха, спешка, идиотские приказы — и нелепо гибнущие рядовые. Мир упорно не меняется…»

За курганами простиралась до горизонта унылая равнина, не обремененная ориентирами и красотами пейзажа. Мару с Шедарисом Сварог определил периодически поглядывать на небо и слушать в четыре уха. Сам он был откровенно мрачен — потому что единственный из всех представлял, что такое атака с воздуха, пусть и проведенная крошечными боевыми машинами.

Однако с воздуха сюрпризов не последовало, зато на земле началась сущая чертовщина. Когда конь шарахнулся, храпя, Сварог сначала зашарил взглядом по небу, и переключил его внимание лишь сдавленный вскрик Делии, вытянувшей вперед руку.

Там шагали ноги — не особенно и спеша, пересекая им путь. Две голые человеческие ноги, правая и левая, синюшно-белые, аккуратно отсеченные на всю длину, они целеустремленно, размеренно переступали по земле, и никакого туловища при них не наблюдалось. Сахарно белели аккуратно перерубленные кости, багровело мясо — никакого человека-невидимки, просто две отрубленные ноги, пустившиеся странствовать. Отряд моментально сбился в кучу, Мара неуверенно потянулась за пистолетом, Сварог яростно зашипел на нее, и все застыли в седлах, боясь дохнуть. Зрелище было столь дикое и неожиданное, что не нашлось никаких мыслей, даже панических, и это оцепенение передалось дрожащим всем телом лошадям.

Ноги спокойно удалились, топча и раздвигая сухо шуршащую траву. Их долго провожали взглядами, Шедарис зачарованно выругался оборотами, вовсе уж противоречившими этикету, но златовласая принцесса, не обратив внимания, сама вполголоса отпустила такое, что Сварог фыркнул. Она опомнилась, чуть покраснела:

— Дичаем, граф, право…

— Одичаешь здесь, — сердито сказал Сварог. Ноги размеренно мелькали вдалеке. — Поехали побыстрее…

Вскоре на берегу ручья, заросшего высоким камышом, они наткнулись на жирного, крайне деловитого енота. Енот примостился над медленной серой водой, обмывая желтый человеческий череп, старательно вертел его крохотными когтистыми лапками, окунал, вытаскивал и внимания на путников, проехавших в трех шагах, не обращал совершенно. У Сварога руки чесались влепить пулю в мохнатого полоскуна, просто так, от злости на непонятные, начавшиеся-таки поганенькие чудеса, но он крепился, и кавалькада проехала мимо, не задерживаясь. Сварог прикидывал направление, стараясь ни о чем не думать, так было легче. Но нехорошее предчувствие тупо ныло где-то под ложечкой. И напоролись. Черные колышущиеся пятна вдруг стали возникать впереди, словно расплывались в прозрачной воде кляксы туши, сначала казалось, что они появляются хаотично, но вскоре обозначилась четко очерченная ими гигантская дуга, далеко протянувшаяся по равнине, замыкавшая всадников в полукольцо облавы, а пятна приняли форму громадных черных псов. До них было не так уж и далеко, они медленно надвигались, то и дело замирая, настороженно всматриваясь, прижав уши.

Гармы. Хелльстадские псы.

Сварогу не раз доводилось пугаться во время странствий по Харуму, но такой страх его еще не захлестывал. Основой было пронзительное осознание бессилия — полного и окончательного. Он помнил дьявольское проворство случайно прирученного им щенка гарма по кличке Акбар и понимал, что шанса нет ни малейшего. И все же взялся за топор.

Кони давно остановились, прикованные к месту заклинанием Сварога, — иначе понесли бы. Псы один за другим садились, вывалив розовые языки, они не грозили и не нападали — просто преграждали дорогу, и их было столько, что страх помаленьку истаивал, перевалив все мыслимые высшие точки и оттого притупившись. В жизни так случается. Когда страха слишком много, его просто не чувствуешь. И отчаянно хочется проснуться…

Отчаянно цепляясь за любую соломинку, Сварог повторял про себя: «Они не охотятся стаями. Не охотятся стаями». Он слышал это от кого-то.

Определенно. Еще на «Божьем любимчике». Хелльстадские псы, в отличие от обычных волков и диких собак, повадками схожи скорее с тиграми и медведями. У каждого своя территория, строжайше охраняемая. И коли уж они собрались вместе, то… Что?

То их натравили.

Он бросил взгляд вправо-влево. Его орлы держались достойно, на лицах читалась скорее обреченная решимость, чем страх. Шедарис даже оскалился не хуже псов.

Немая сцена затягивалась, и поведение гармов все больше убеждало, что дело тут нечисто. Ни один дикий зверь так себя не ведет. Он либо нападает, если превосходит числом или твердо надеется на победу, либо бежит — а в крайнем случае делает угрожающие выпады. А эти сидели, ни один не лег, не встал. Выполняли приказ… или ждали такового.

Сварог вздрогнул, услышав ненатурально спокойный голос Делии:

— А в самом деле, с чего мы взяли, что за нас так и не возьмутся всерьез?

«Старухина бечевка, — вспомнил он. — Но неизвестно, куда понесет ветром…» Косясь на псов, сказал сквозь зубы:

— Если здесь есть хозяин…

— Есть, — уверенно ответила Делия, глядя назад через его плечо. — Обернитесь. Если это не хозяин, я съем свою шляпу. И вашу тоже.

Сварог обернулся. Да, впечатляло.

С противоположной стороны на них надвигался замок, летевший над равниной на высоте человеческого роста. Он не походил ни на замки ларов, ни на земные фортеции — несколько соединенных крытыми галереями зданий с прильнувшими к ним круглыми башнями, темно-вишневые стены с выпуклым белым узором, черные крутые крыши, затейливые флюгера и горгульи цвета старого золота, стрельчатые окна, сплошь в радужных разноцветных витражах, изящные зубцы… Замок был прекрасен незнакомой, чужой красотой и казался выточенным из одного куска с недоступным человеческим рукам изящным мастерством. Невесомо плывущий над землей, он выглядел самой естественной деталью пейзажа, ничуть не казался нелепым или необычным. Замок был здешний, а они — чужими, со всем их изумлением и испугом. Никогда еще за все время пребывания в Хелльстаде Сварог не чувствовал так остро; что попал в совершенно чужой мир, живущий отдельно…

А в следующий миг, вспомнив о долге командира, четко произнес про себя все необходимые слова.

Что бы там ни таилось в замке, сам замок был именно таким, каким предстал взору. И вместе с тем… Сварог в который уж раз проклял убогость мага-недоучки, то бишь себя самого. Перед ним — далеко не впервые — оказалась некая загадка, чьей сути он не понимал. Словно бы и нет здесь ни зла, ни добра, а замок — не просто замок. И это все, что оказалось доступным «внутреннему взору», точнее не выразишь по невежеству своему в высокой магии…

Замок остановился, опустился наземь. Высокая дверь (определенно парадный вход) вдруг медленно и плавно откинулась, словно подъемный мост, на ее внутренней стороне обнаружились ступени. Приглашение было самое недвусмысленное, и все же они, как легко догадаться, медлили. Приходи, красотка, в гости, мухе говорил паук… Тогда за спиной раздалось короткое могучее рычанье, словно гром тяжело ворохнулся в безоблачном небе, псы придвинулись разом и садиться уже не стали, замерли, растопырив передние лапы, угрожающе склонив головы.

Сварог первым слез с коня, угрюмо бросил:

— Пошли? На замок людоеда что-то не похоже…

— На замок примитивного людоеда, — тихо повторил вслух Леверлин его невысказанную мысль. — Людоед с чувством прекрасного, сдается мне, еще опаснее…

Бони решительно взвалил на плечо пулемет. Сварог покосился с большим сомнением, покачал головой, но промолчал. И пошел впереди, как и надлежит отцу-командиру, громко насвистывая «Пляску смерти», песенку невеселую, но все же не относившуюся к похоронным маршам: «Гроб на лафет, он ушел в лихой поход…»

Поднявшись по широким ступеням, они оказались в длинном высоком коридоре, сечением напоминавшем перевернутый колокол. Стены были темно-розовые с белыми прихотливыми прожилками, на равном расстоянии горели неярким золотистым свечением ажурные шары, словно бы висевшие в воздухе у стен, едва касаясь камня, выглядевшего монолитным и, вот чудо, теплым. Чтобы проверить это странное, неотвязное впечатление, Сварог воровато провел ладонью по ближайшему плавному изгибу. Ненамного, но теплее все же, чем обычный камень, и словно бы отталкивает ладонь, самую чуточку, едва заметно.

Впереди показалось что-то, летящее навстречу. Птица. Золотая, украшенная дивной чеканкой, сверкавшая радугой самоцветов. Распахнув неподвижные крылья-веера, она подлетела, замерла в воздухе, отвесила церемонный поклон (едва слышно, мелодично звякнули золотые чешуйки на шее, колыхнулись над головой огромные рубины на тоненьких стебельках), развернулась на месте вокруг невидимой оси и очень медленно поплыла назад, в глубь коридора, распространяя тонкий, как весенняя капель, звон.

Все молча направились следом. Высокие коридоры, широкие лестницы, залы, колонны — зеленые с черным, густо-алые с синим, фиолетовые с пурпурными прожилками, золотистые с черными нитями, полупрозрачно-лимонные с таинственным переплетением темных прожилков внутри. Повсюду этот странный камень, меняющий цвета, оттенки и сочетания красок, как личины, чересчур красивый, чтобы опошлять его роскошными украшениями. Только однажды Сварог увидел в нише невысокое золотое деревце тончайшей работы, а в другом месте — коня из темного камня, выглядевшего страшно древним, вытесанного грубовато, примитивно, но казавшегося идеально завершенным, так что еще один, слабехонький удар резца бесповоротно испортил бы скульптуру. Под ногами не было ковров, но шаги отдавались глуховато, словно прихотливые узоры каменного пола, похожие то на письмена, то на древние географические карты, поглощали звуки.

Неожиданно за очередным поворотом открылась высокая стрельчатая арка, а за ней — огромный зал в розовато-лиловых тонах с алыми и черными прожилками. В обрамленных полуколоннами нишах стояли черные сундуки, все в золотом узоре с неизбежными самоцветами, а сводчатый потолок усыпан красными каменьями, словно бы повторявшими созвездия ночного неба неизвестной планеты.

У стены, на троне, будто вырезанном из цельной глыбы янтаря, сидел человек в пурпурной мантии и ажурной митре цвета серебра. Птица, пролетев над его головой, опустилась на спинку трона меж двух прозрачно-золотистых шаров, застыла. Сварог весь подобрался, удивляясь, как много можно ухватить взглядом в минуту опасности.

Слева от трона — странное сооружение, больше всего напоминающее груду черных и фиолетовых шаров, отчего-то не рассыпавшихся согласно закону всемирного тяготения, а слипшихся подобно виноградной грозди, только высотой в три человеческих роста. Совершенно не гармонирует со всем остальным — и, коли уж присутствует, надо полагать, вещь в обиходе необходимая.

Справа от трона — двое в богатой одежде незнакомого фасона, один помоложе, другой постарше. Смотрят не без интереса. Меж троном и стеной — две лежащие пантеры из черного металла.

Человек на троне шевельнулся, лениво и плавно переменил позу — и пурпурная мантия на миг вспыхнула радужными переливами. Его митра, Сварог хорошо рассмотрел, состояла из множества серебряных сосновых шишек, сплетенных в нехитрые узоры. Работа тончайшая, каждая чешуйка видна, шишки словно бы удерживает вместе не искусство мастера, а волшебная сила.

Скверно. По легендам, короны из сосновых шишек носят горные тролли, точнее, их короли, личности насквозь злокозненные и человеку враждебные изначально. Правда, и горные тролли, и их короли проходят по разряду совершеннейшей небывальщины, но мы в Хелльстаде, господа, мы в Хелльстаде…

И Сварог вежливо наклонился по всем правилам придворного этикета, прижав ладони к груди (для чего пришлось, чтобы освободить руки, засунуть топор за пояс). Их разделяло шагов двадцать. Он хотел было подойти ближе, но один из стоявших у трона остановил его, чуть заметно пошевелив ладонью.

Что-то обрушилось на него невидимой лавиной. Беззвучный удар оказался так не сразу и распознал его природу. Прошло несколько долгих, мучительных секунд, раздиравших разум и душу неописуемой людскими словами болью, прежде чем он понял: это зауряднейшее Заклятье Ключа, это маг прощупывает мысли. Как и многое из здешней магии, на Сварога, выходца из другого мира, заклятье не подействовало — но все равно, удар был невероятно могуч. Сварог сам было попытался определить, кто перед ним. После такой плюхи он словно бы полуослеп и наполовину оглох в магическом смысле, умение-то было не принесенное с собой, а полученное здесь и оттого здешним воздействиям вполне подверженное…

И все же он, словно через мутное стекло, разглядел, что человек в короне горных троллей ничего общего с нечистой силой не имеет.

Человек на троне удивленно поднял левую бровь:

— Недурно для мира, где колдовство забыто и задушено… Или вы из Керуани?

— Я из Готара, — взвешивая каждое слово, ответил Сварог. — Я — барон Готар. И представления не имею, где такое место — Керуани…

— А где такое место — Готар?

— В Пограничье, ваше величество, — ответил за Сварога придворный постарше.

— Ах, вот как… — Холеное, породистое лицо осталось то ли равнодушным, то ли исполненным устоявшейся брезгливости ко всему и вся. — И что же вам понадобилось в моем королевстве, барон? Вас не предупреждали, что к незваным гостям здесь относятся… прохладно?

— У меня не было другого выхода, — сказал Сварог осторожно. — Нас прижали к вашей границе, и мы рискнули… — Он искал обороты поцветистее. — В наши планы отнюдь не входило нанести оскорбление или бесчестье вашему славному королевству, равно как и его владыке, но, движимые необоримыми обстоятельствами… Позволено ли мне будет осведомиться о вашем благородном имени, если сие не противоречит этикету…

— Я — Фаларен. Первый — и последний. Король Хелльстада. Говорите проще. Пожалуй, я разрешу вам сесть, как-никак с вами дама, принцесса…

«Просек, сука», — мысленно охнул Сварог.

Глаза короля на миг стали сосредоточенно-отрешенными, потом он сделал небрежный жест, и Сварог, по наитию обернувшийся, узрел за спиной фиолетово-черное кресло, словно бы составлявшее одно целое с полом, — и за спинами его людей возникли такие же. Краешком глаза успел заметить, что лица у его орлов растерянные, болезненно исказившиеся, — на них обрушился тот же удар, и им пришлось еще хуже.

Так вот он каков — пресловутый Фаларен, король Хелльстадский, о котором упоминала Голова Сержанта и который ведомству лорда Гаудина не известен. Значит, не сказки. Значит, он существует на самом деле. Тогда вопрос: хорошо это для Странной Компании или плохо?..

— Девчонка — ваша дочь? — спросил вдруг король.

— Племянница, — сказал Сварог.

И затаил дыхание. Но король преспокойно кивнул. «Все не так плохо, — подумал Сварог. — Есть шансы. Это человек, и Высшего Знания он не достиг, если не может читать мысли, если не может узнать имя, коли оно не названо…»

— Племянница, — кивнул король. — Значит, наследственное. И все остальные… Как вам удалось, обладая такими способностями, остаться незамеченными бандой этих летучих идиотов? Я имею в виду ларов.

— Мы старались этих способностей не проявлять, — сказал Сварог. — Места у нас захолустные, на них давно махнули рукой…

— Это похоже на ларов, — улыбнулся король одними губами. — Прежде всего, дорогие гости, хочу вас попросить не бросаться на меня с мечами и не палить из ваших примитивных хлопушек. У иных из вас это шальное желание буквами размером в уард начертано на лицах… Видите ли, я бессмертен… почти. На мне заклятье, — сказал он, словно извиняясь. — Ни один из рожденных под этим солнцем не может причинить мне вреда. Охотно позволил бы вам развлечься, сколько душе угодно, встреться мы этак три тысячи лет назад. Но меня давно уже не занимает людское бессилие против нашей персоны — исчезла всякая прелесть новизны… Или дать все же вашей очаровательной, упрямой девочке возможность убедиться? Я же вижу, как сжигает ее недоверие. Ко мне так редко попадают дети… Хорошо, наша персона будет милостива. Пожалуйста, детка.

Сварог не оборачивался, не видел даже, что бросила Мара. Зато видел, что из этого вышло: мелькнуло что-то темное, крутящееся и в тот же миг исчезло в тусклой вспышке перед самой грудью короля.

— Думаю, этого довольно? — вежливо спросил Фаларен. — Я вижу, вы опытный и храбрый воин, милая барышня. Полная противоположность собственной внешности. И арсенал орудий умерщвления у вас достаточный… Простите великодушно, но я вынужден принять кое-какие меры против всяческих случайностей. Бессмертен-то я бессмертен, но береженого, как говорится, бог бережет… — Он негромко щелкнул пальцами, а потом удовлетворенно откинулся на спинку трона. — Нуте-с, оставим эти скучные забавы и перейдем к более интересным вещам. Признаюсь, я пресыщен жизненными впечатлениями — по причине их удручающего однообразия. И, когда случается что-то любопытное, небывалое доселе, я терзаюсь любопытством, как самый обычный человек. Вы меня не на шутку заинтересовали, дорогой барон, и вы, господа и дамы. Хелльстад не может пожаловаться на забвенье. Нас посещают не столь уж редко. Но все визитеры столь же удручающе однообразны. Большая их часть заявляется сюда в поисках кладов и приключений. Другие, их меньше, пытаются укрыться здесь от врагов, пересидеть погоню, наивно надеясь, что я оставлю их в покое, если они забьются куда-нибудь в уголок и затаятся, как мышки. Впрочем, порой я и оставляю их в покое, все зависит от настроения, друзья мои, с какой ноги встанешь, увлечен ты делом или празден… Но впервые за последние четыре тысячи лет — впервые! — здесь появилась компания, решительно не похожая на всех прежних гостей. Не кладоискатели, не беглецы, не ищущие уединения отшельники. Вы целеустремленно пересекаете Хелльстад на пути к своей, неведомой цели — мимоходом, словно лесную полянку или деревню при дороге. Давно, давно уже мои владения не использовали столь бесцеремонно, в качестве проезжего тракта…

— Вас это обижает? — невинно спросил Сварог.

— Обижаться на людей? Мне?! — усмехнулся Фаларен. — Меня это ужасно заинтриговало, милейший. Всего лишь. И я приказал оставить вас в покое. Мои Летучие Рожи — примитивные шуты, привратники, не более. Правда, они отхватят вам голову, как вы отхватываете кусок печенья… Но я не велел вас трогать. Решил подождать. Это великолепная игра — сидеть и думать, пытаясь угадать, как поведет себя очередной захожий бродяга. Признаюсь вам, первое время не трогают никого — пока я не решу, что угадал намерения незваного гостя. И тогда начинается забава. Я редко отдаю конкретные приказания — разве что гость особенно меня заинтересует. В большинстве случаев, стоит мне убедиться, что мы столкнулись с очередным примитивом, вступают в игру давно отработанные механизмы — и не всегда я досматриваю до конца.

— Насколько я знаю, были люди, которым удалось отсюда выбраться…

— Ну естественно! Я же не стремлюсь уничтожать абсолютно всех, кто ко мне попадает. Во-первых, порой оставить в живых бывает еще забавнее. Какой-нибудь бродяга, отягощенный тем, что он полагает ценной добычей, вырывается из Хелльстада, себя не помня от радости и славя свои везение, удачу и богатырский меч… Меня такой исход развлекает, давая повод к философским раздумьям об ограниченности людского ума и относительности всего сущего. Во-вторых, нужно быть практичным. Если станет известно, что отсюда не возвращается никто, ко мне перестанут заходить в гости — кто решится на заведомо обреченное предприятие? И я лишусь развлечения, а у меня и без того почти не осталось развлечений… О, если бы я наконец решился засесть за книгу! Это была бы поучительная и грустная книга, барон, столько репутаций славных героев, попавших в летописи, удостоившихся монументов, гербов и корон, рассыпалось бы прахом… Но никто не оценит сей труд по достоинству. Вернемся к вам. Вас оставили в покое. Наблюдали, конечно. И я убедился, что мои владения для вас — не более чем досадная преграда, которую вы стремитесь побыстрее преодолеть, направляясь к морю. Каюсь, у меня не хватило терпения подождать, пока вы достигнете берега, и я послал собак… вы неплохо держались. Иногда я начинаю с собак, и многим этого бывает достаточно, улепетывают, бросая доспехи…

— И они гибнут?

— Не всегда, что вы. В том-то и прелесть игры. Хотя трусов я не люблю. Смелый еще имеет шансы, но трус… — Холодные сине-зеленые глаза чуть сузились. — Не одобряете таких забав, а?

— Вам виднее, как распоряжаться у себя дома, — сказал Сварог.

— Совершенно справедливо. С какой стати мне становиться добреньким? Почему-то волшебные страны считаются самым подходящим местом для бесцеремонных прогулок без согласия хозяев. Как бы вы себя повели, начни по вашему баронству болтаться незваные пришельцы из иного мира, охотиться на ваших коров, обижать ваших крестьян, долбить стены вашего замка в поисках кладов?

— Многие и не подозревают, что вы существуете, — сказал Сварог. — Считается, что здесь нет хозяина. Только туманные слухи о некоем короле…

— Не заступайтесь за них, за этих наглых людишек. Они с той же бесцеремонностью ломились бы сюда… По крайней мере, четыре с половиной тысячи лет назад, когда о моем существовании было прекрасно известно всем поголовно, это ничуть не останавливало нахалов, наоборот…

— Сколько же вам лет? — с ненаигранным любопытством поинтересовался Сварог. В голове пульсировала только одна мысль: не приведи господь, он вспомнит меня — и то, что в прошлый раз мне удалось выбраться из Хелльстада. Тогда уж ни за что не отпустит сейчас, пень трухлявый, пока всласть не наиграется. А потом и тем более.

— Пять с половиной тысяч… — небрежно ответил король. — И сколько-то там еще прежних. Кажется, сорок с небольшим. Точнее не помню, годы для меня… вы же не помните, сколько вам минут?

— Значит, вы жили еще до Шторма? — машинально спросил Сварог, покрываясь липким потом. Ай-ай-ай, ведь Голове Сержанта он сообщил, что является лордом. А глорху, той гигантской безмозглой змеюке, сказал, будто он приятель Великого Кракена. И если король знает об этом, то сейчас все может закончиться очень хреново…

— Я с удовольствием расскажу вам о себе, — сказал король с ноткой нетерпения. — Но сначала вы расскажете, куда направлялись и зачем, чтобы наша персона утолила любопытство. Тогда и решим вашу судьбу. Возможно, окажетесь полезны. Вы мне представляетесь довольно интересным для провинциального барона экземпляром, ваши люди храбры и вымуштрованы, не паникуют, во всем положились на вас — чувствуется выучка. К тому же с вами принцесса, а особы королевской крови в последний раз посещали эти места… да, около полутора тысяч лет назад. О, простите, долг гостеприимства…

Он слегка завел глаза под лоб, и откуда-то из дальнего угла зала вереницей поплыли золотые подносы с фруктами и разноцветными винами в хрустальных графинах невыносимой прозрачности. Когда один остановился в воздухе рядом с локтем Сварога, тот легонько отшатнулся — как-никак он был захолустным бароном, не привыкшим к таким чудесам. И в то же время быстренько проверил угощение, убедившись, что ни отравы, ни наведенного заклятья нет, налил себе черного вина. Потом сказал:

— У вас несколько странные порядки, ваше величество. Гости, люди совершенно случайные, сидят, а придворных ваших вы оставили стоять…

— Да? — Король с непритворным удивлением оглянулся. — Совсем забыл, конечно… А напомнить они не осмелились, вымуштрованы не хуже ваших… Можете сесть, господа.

Сварог смотрел во все глаза. Пол за спинами придворных беззвучно вспучился двумя бутонами, они раскрылись, формируясь, покрываясь дырами, выгибаясь, — и появились два кресла. Придворные уселись с явным облегчением.

— Я не деспот, — сказал король. — Просто, любезный барон, как-то забываешь о всяких мелочах… Итак. Попробую сначала догадаться сам, нужно тренировать интеллект… Вы, конечно, не Керуани, иначе не остановились бы перед гармами. Керуани были великие мастера общаться с собаками, это умение не подводило их даже с гармами. Впрочем, Керуани давно исчезли… Но в вашем роду, несомненно, были сильные маги, затаились, ничем себя не проявляя, оттого и избежали пристального внимания ларов. Примерно так же обстояло и с вашими людьми. Какое-то время вы сидели тихо… А потом… Вас что-то погнало в дорогу с неодолимой силой? И цель заставила наплевать даже на Хелльстад?

Сварог молча поклонился и мысленно перевел дух: пока старый сморчок его не узнает. И пока все оборачивается прекрасно — Король Сосновая Шишка сделал неверное предположение, а дальше строит на нем стройную, логически непротиворечивую версию. «Захолустный барон, потомок притаившихся магов»… Говорят, так бывает и с шизофрениками — логика непоколебима, построения изящны, вот только исходная предпосылка абсолютно неверна… Был страшный соблазн врать и дальше, но Сварог побоялся запутаться. К тому же его люди не обладали теми же способностями и защитой, пока что им удалось выкрутиться, но при малейшем подозрении за них возьмутся всерьез.

Что-то странное говорил король о его орлах, какую-то фразу, достойную детального анализа, но ведь не переспросишь…

— Мы идем, чтобы уничтожить Глаза Сатаны, — сказал он, чувствуя под ногами вместо каменного пола тонкий лед. — Отец… он оставил мне письмо, которое следовало вскрыть к определенной дате. Дата эта наступила три недели назад. Там говорилось, что на основе какого-то старинного предсказания мне суждено доставить в три королевства принцессу Делию Ронерскую, которая одна и способна уничтожить Глаза Сатаны. Вот и все, если вкратце. Мы отправились в путь…

Король взглянул через плечо Сварога, и тут же раздался голос Делии, звучный, ровный, чуточку надменный:

— Барон выразил суть удивительно кратко и точно.

Взгляд короля стал пронзительно-сверлящим, он прямо-таки лежал на плече Сварога, как железный шест, и Сварог поймал себя на том, что перестал дышать. На короле заклятье, его не может убить никто, родившийся под этим солнцем… но Сварог-то, если вдуматься, родился под другим светилом? Эти предсказания с их казуистическими крючками… Там же не сказано, будто короля не может убить вообще никто…

— Ну что ж… — медленно произнес король, и по его лицу Сварог понял, что испытание выдержал. — Вы говорите правду…

Да, вот именно. Сварог уже давно понял, какие юридические крючки и коварные оговорки кроются за чеканными, казалось бы, пророчествами, напоминающими строгие математические формулы только с виду…

— Мы вас разочаровали? — спросил Сварог.

— Ничуть. Меня разочаровало то, что ответ на загадку наконец прозвучал. Печально, когда с тайны падают все покровы — ведь скука подступает вновь… Что ж, задумка была неплоха. В этом унылом мире давно не случалось столь дерзких и масштабных предприятий, на меня прямо-таки пахнуло добрыми старыми временами, когда богатыри были богатырями, а колдуны колдунами… — Он небрежно бросил через плечо: — Вам известно что-нибудь о таком пророчестве, Лагефель?

Тот, что постарше, моментально отозвался:

— Так называемый Кодекс Таверо, ваше величество. Один из его разделов, а именно…

— Избавьте меня от таких подробностей, Лагефель. Вам до сих пор не хватает умения воспарить над несущественными деталями, охватывать умом целое… Пророчество было. Этого достаточно. Правда, это означает лишь, что однажды оно было произнесено. И не более того. Вам доводилось слышать, барон, что не всякое пророчество с роковой непреложностью воплощается в жизнь?

— Доводилось, — кивнул Сварог, насторожившись еще сильнее, если только такое было возможно.

— Будущее — вовсе не застывший монолит, скрепленный пророчествами и предсказаниями, как вечным «кромольским раствором». Секрет «кромольского раствора», кстати, нынешними гильдиями каменщиков утрачен… — Король усмехнулся. — Барон, вы и ваши спутники — идеалисты? Подвижники? Вы одержимы горячим желанием облагодетельствовать человечество?

— Боюсь, до таких высот наш идеализм не простирается, — сказал Сварог, усмехнувшись елико возможно циничнее.

— Благодарю за откровенность. Скорее уж на лицах иных из ваших людей читается не идеализм, а страстное желание проникнуть взором в мои сундуки… Вон тот здоровенный, с крестьянской рожей, скоро прожжет их взглядом… Сокровища там, милейший верзила, сокровища, как же без них? Барон, чего вы ждали — герцогской короны? Земель? Орденов?

— Возможно, я вас разочарую, но мое нахальство простирается на все сразу… — сказал Сварог.

— Ничего, — благодушно сказал король. — Дело житейское. Идеалисты среди магов — великая редкость, сколько живу, встречать не доводилось. Возможно, есть что-то такое в потоке апейрона, влияющее на сознание мага… Словом, идеалистов нет. Другое дело — святые, но меж святыми и магами мало общего еще и оттого, что магия подчиняется законам природы, а чудеса, творимые святыми, проистекают… гм, из другого источника. Нет, барон, вы меня не разочаровали, это я вынужден вас разочаровать. Наша персона не желает, чтобы Глаза Сатаны были уничтожены. Не вздумайте только подозревать меня в симпатиях к силам Тьмы. Я одинаково равнодушен и к Тьме, и к Свету, я — это Нечто Третье, хотя мудрецы и вбили себе в голову, будто такого не может быть… Даже мой мэтр Лагефель когда-то так считал, до знакомства со мной. Не смущайтесь, мэтр, вы с тех пор на глазах поумнели… Я — это я, — он значительно поднял палец, и в его голосе сквозило самодовольство. — Ибо добился всего собственными трудами, без помощи и темных сил, и светлых, а посему свободен и от обязательств перед ними, и от симпатий с антипатиями. Даже лары вынуждены со мной считаться. Я еще в древние времена предпринял кое-какие меры, делающие их бессильными передо мной. Так вот, мои взгляды можно назвать свободными и исполненными терпимости. Здесь может разгуливать Князь Тьмы, когда ему захочется. А в горах на полуночи обитает отшельник из приверженцев Единого, я велел его не беспокоить. Подлинно могучему владыке присуща терпимость. Особенно такому, как я. За те тысячелетия, что я здесь правлю, ушло в небытие столько темных и светлых богов, столько бессмысленных сражений Света и Тьмы отгремело…

Сварог мысленно поздравил себя с удачей — не пришлось ломать голову, проявляя чудеса проницательности, на каковые он, трезво мысля, и не способен. Король сам преподнес свой главный пунктик, на блюдечке. Мания величия в самой примитивной и недвусмысленной форме. Справедливости ради стоит заметить на полях — а чего еще прикажете ожидать от самодержца, ухитрившегося усидеть на троне пять с половиной тысячелетий?

И еще: Король Сосновая Шишка как-то не тянул на настоящего мага.

Хоть Сварог и не видел настоящих никогда… То, что он владыка Хелльстада, ничего еще не доказывает. На иных тронах, отнюдь не захолустных, сиживали и дебилы, и просто дикие посредственности. Правда, это ничуть не умаляет могущества Хелльстада, но ведь и с земными державами точно так же обстояло…

— Иными словами, вы намерены мне воспрепятствовать? — спросил он.

— Ну разумеется, — сказал король. — По-моему, я уже воспрепятствовал…

Что-то не клеилось. Если за всеми имевшими несчастье сюда забрести наблюдают с момента их появления, почему Сварог в прошлый раз выбрался незамеченным? Или в этом и заключалась игра? И король, все-таки сразу его опознавший, готовит коварнейшую ловушку, играет, как кошка с мышкой? Тогда почему до сих пор не уличил во лжи?.. Стоп-стоп, Голова Сержанта говорила, что в тот момент короля не было в Хелльстаде…

— Ну что же, умные люди, оказавшись в вашей ситуации, тактично молчат, — сказал король. — Вы молчите, а значит, умны. Что вас больше интересует — ваша участь или желание узнать движущие мною мотивы?

— Второе, — сказал Сварог. — Поскольку догадываюсь, что моя участь не от меня зависит…

— Верно. И все же… Каждый сам определяет свою участь. Определили свою и вы. Я решил взять вас на службу. Даже великому владыке прискучит одиночество, если оно затягивается. Ему нужны верные слуги…

«И свежие слушатели, способные должным образом оценить хозяйские монологи», — добавил для себя Сварог. Как учит история, выслужившиеся из грязи князья четко делятся на две категории — одни стараются напрочь забыть свое свинопасье прошлое, вытравить его из памяти окружающих.

Другие, наоборот, кстати и некстати любят вспомнить вслух, из какой грязи поднялись. И та, и другая линии поведения еще не свидетельствуют ни о высоком интеллекте, ни о широте души. Просто одни — снобы, а другие — нет.

Фаларен, скорее, из тех, кто бережно сохраняет помянутую грязную канаву, огородив ее золотым забором, и любит под настроение показывать гостям…

А вслух он сказал:

— Я безмерно благодарен, ваше величество, за столь высокую честь. Но не представляю, чем могу оказаться вам полезным…

— Откровенно говоря, я тоже в данный момент не представляю, — признался король. — Но непременно что-нибудь придумаю. Мое владение ничуть не напоминает убогое поместье, куда нанимают работников для примитивных конкретных дел. Подлинный ум заглядывает далеко вперед… Эти господа, — незначительный жест ладони, — тоже не имели сначала четко определенных обязанностей, но со временем оказались полезными. Так же поступим и с вами. Да, есть еще ваши люди… Можно отправить их восвояси, насыпав полные карманы бриллиантов, а можно и использовать в какой-нибудь новой забаве… — Он опять глянул мимо Сварога. — Прелесть моя, не нужно столь гордо и возмущенно вскидывать вашу изящную головку. Сколько лет правит в Ронеро ваша династия? Тысячу двести? Я сидел на этом троне, когда предки всех вас бродили в звериных шкурах, отброшенные Штормом к началу времен… Итак, ваши люди, барон. Неплохая коллекция индивидуумов, в той или иной мере одаренных магическими способностями. Жаль разбивать столь тщательно подобранный оркестр. Пожалуй, и они мне пригодятся. Жалую долголетие, роскошь, удовлетворение всех и всяческих прихотей… и так далее, нужное подчеркнуть, недостающее вписать самим. Согласием не интересуюсь, поскольку не предоставляю выбора. Надеюсь, среди вас нет идеалистов и безумцев, способных отказаться и подвергнуться моему гневу? — И он медленно обвел всех капризно-деспотическим взором.

Стояло молчание. Сварог волчьим чутьем угадывал — все полагаются на него, прекрасно понимая, что ничего другого не остается.

— А главным вашим предназначением станет — помочь мне победить скуку, — продолжал Фаларен. — Скука — единственный и главный враг бессмертного. Впервые она объявила войну уже через несколько столетий после моего воцарения. Перед вами — неутомимый воитель, в борьбе со скукой испробовавший все. Все мыслимые разновидности добрых и злых поступков. Добро быстро истощает изобретательность, оно удручающе однообразно и оттого становится невольным союзником скуки. Зло не в пример многограннее, оно тысячелико, но пороки, извращения и злодейства тоже в конце концов исчерпываются, как ни пытаешься их разнообразить, порой вовлекая в свои забавы миллионы смертных двуногих, не ведающих о том… — Он мечтательно уставился в потолок. — И со временем обнаруживаешь, что собственноручно содрать кожу с какой-нибудь принцессы так же скучно, как и столкнуть в бессмысленной схватке две самые сильные державы… Да-да, это я развязал Лабурскую войну… вы ее не помните? Вот видите, как все бессмысленно… А короля Шого и его таинственное исчезновение еще помнят? Ах, даже вошло в поговорку? Ну конечно, это был я. Показалось забавным сесть на престол обычного земного королевства, потом, очень быстро, стало скучно… Насколько мне известно, иные глупцы там, наверху, всерьез подозревают меня в попытках развязать с ними войну за власть над Империей Четырех Миров. Болваны. Власть над Империей мне наскучила бы столь же быстро. Хотя, оговорюсь, стоит и попробовать. Но что прикажете делать потом? Лишь тот стремится к власти, кто примерно знает отпущенный ему срок…

— Но видите же вы хоть какой-то выход? — с интересом спросил Сварог.

— Конечно же! Во-первых, история человечества при всей ее черепашьей медлительности и однообразии — материал для изучения. Любопытно увидеть, куда все придет и чем кончится, будут ли повторены прежние ошибки, каким станет финал… И если после очередной катастрофы — которая нашу персону, разумеется, не затронет — на смену придет иная раса, как это стряслось и с Изначальными, и с Хоррами, и с чередой их предшественников, впереди меня ждут новые впечатления и острые ощущения. Во-вторых, я еще не исчерпал всех загадок этого мира. Есть еще и Багровая Звезда, и Нериада, и Тетра с их тайнами, я оставил их напоследок, и теперь пришла пора…

Сварог покосился на сановников — король сидел к ним спиной, и они смогли чуточку расслабиться. На лицах у них читалась безудержная, безграничная скука — не меньшая, нежели мучила их повелителя. Все эти монологи оба бедолаги явно выучили наизусть и могли отбарабанить без запинки, разбуди их посреди ночи. И король не может этого не понимать. Еще одна беда бессмертного — ему необходимы свежие слушатели, и менять их желательно почаще, иначе все кончится полубезумным обитателем необитаемого острова, часами церемонно беседующим с попугаями и пальмами. Пожалуй, бессмертие и впрямь коварнейшая ловушка. Если настигает одиночку. А если одиночка вдобавок — личность весьма посредственная, он ничуть не поумнеет за все тысячелетия, как ни штудируй умные книги…

— Как же вышло, что вы стали властелином Хелльстада? — спросил Сварог. — Если Хелльстад существовал еще до Шторма… Но эта гостиница, оставшаяся целехонькой, как-то не совсем уместна в волшебной стране…

Ему и в самом деле было интересно. Но имелась еще и подоплека — он подсознательно оттягивал неизбежную схватку, боялся, что может ее проиграть, злился на себя за этот страх, но ни на что не решался пока…

— Вы, право, неглупы, — сказал король. — Гостиница для флотских чинов никак не вяжется с волшебной страной. Хелльстада, конечно же, до Шторма не было. Пока я его не создал. — В его голосе прозвучала кокетливая мечтательность, словно придворная красотка вспоминала свои победы. — Здесь, на сотни лиг вокруг, были великолепные курорты. Вы еще не видели ни Граневильского водопада, ни Озерной Страны, а ведь все сохранилось с тех времен, моим тщанием… Я любил отдыхать в этих краях — о, не в той гостинице, где вы побывали, для нее у меня не хватало кистей на эполетах…

— Вы были моряком? — спросил Сварог. — Военным?

— Угадали. Только корабли, естественно, неизмеримо превосходили все, какие вам доводилось видеть в жизни. К моему превеликому сожалению, барон, вы пока что не представляете, что такое атомный авианосец Длинного Прыжка. Верх совершенства и мощи. (Сварогу очень хотелось спросить, что такое Длинный Прыжок, но это могло выдать его знакомство с термином «атомный авианосец», так что он промолчал.) К счастью, я был на суше, когда это началось, здесь, где отдыхал обычно. Бедняга «Трезубец», он сейчас то ли лежит на дне в Фалейском заливе, то ли пребывает в таких местах, что оторопь берет… Что случилось с успевшими взлететь самолетами, даже я не берусь гадать. Увы, никогда не питал пристрастия к сложным наукам. Ученый у меня есть, и этого достаточно. Не королевское дело — всерьез заниматься науками.

«А служил ты, не исключено, каким-нибудь квартирмейстером, — подумал Сварог. — Даже пять тысяч лет спустя напоминаешь разбогатевшего буфетчика, благо все твое государство — это ты сам, и нет окружающего мира, где престижно быть сведущим в науках или хотя бы меценатом. Господи, это ж не человек, это растение, его и положить не грех…»

— Это была война? — тихо спросил он. Чувствовал, что сейчас узнает наконец, что именно представлял из себя глобальная катастрофа под названием Шторм, который стер с лица земли целую цивилизацию.

— Все вместе. Мне трудно судить, катаклизмы ли вызвали войну, война ли спровоцировала катаклизмы или все разразилось одновременно и обстояло еще запутаннее… Достоверно известно одно: и война, и катаклизмы стали буйством сорвавшейся с цепи магии, разбушевавшегося колдовства. Были лаборатории, засекреченные, разрабатывавшие нечто такое, что, должно быть, послужило детонатором. Вам, к счастью, все это совершенно незнакомо — напыщенные ученые болваны, беззаботно ковырявшиеся во внутренностях непонятного им могучего чудовища, живого, заметьте, и отчего-то убежденные, что чудовище на такое обращение не обидится…

Увы, Сварогу это было знакомо. Брезгливое отвращение к недоумкам-ученым, беззаботно дергавшим за усы демонов, — единственное, в чем он с королем полностью согласен. Всегда одно и то же — интеллигент считает, что способность мыслить делает его равным Богу, начисто забыв, что Бог — это создатель, а роль ученого при всей ее значимости и богатстве интеллектуальных исканий сводится к должности прилежного регистратора и толкователя. Создавать может один лишь Бог, и там, где человек посягает на это умение, кончается Хиросимой, Штормом, Судным днем…

— Интересно, успели они улететь из гостиницы? — подумал он вслух. — Я там нашел на столе срочный вызов…

— Сомневаюсь, что успели, — ничуть не удивившись, сказал король. — Там промчалось… нет, вы не поймете, барон. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Никто ничего не понимал. Для многого из творившегося тогда слов в человеческом языке нет, не было и не будет. Меня еще долго преследовали сны…

Сейчас он казался Сварогу ближе и понятнее. И все равно его следовало убить, потому что добровольно этот зажиревший псих их ни за что не отпустит. Остаться, войти в доверие, ждать подходящего случая — чересчур скользкий и чреватый полной неизвестностью путь, а время уходит…

— Как же вам удалось? — спросил он тихо.

— Везение, признаюсь откровенно, — сказал король. — Именно у меня отыскались необходимые качества, какие-то врожденные способности, хотя Керуани в нашем роду определенно не было. Мой ученый, — легкий кивок в сторону мэтра Лагефеля, — порой пытается отыскать объяснение, но забредает в непролазные дебри даже раньше, чем я перестаю его понимать. Бывают прирожденные лозоходцы, прирожденные кулинары и даже прирожденные палачи. Так и со мной. Когда пронесся Поток… Я называю это Потоком за неимением лучшего слова… больше всего это было похоже на дакату. Вам не случалось видеть дакату? Порой смертным удается попасть под нее и остаться в живых…

— Не видел, — сказал Сварог. — Даката — это что-то из морского фольклора? Нечто магическое, ужасное и легендарное?

— Да, так. Ладно, если вы не видели дакату, не поймете… Когда пронесся Поток и слизнул все и всех вокруг меня, я, к своему превеликому изумлению, обнаружил, что остался цел и невредим. Но очень скоро оказалось, что Поток не исчез. Что он — во мне. То ли я его впитал, то ли он меня. Кстати, первое время я долго и безуспешно искал подобных себе, потом перестал… Одним словом, я обрел удивительные способности. О первых пробах невозможно вспоминать без смеха — учился на ходу, да к тому же менялся еще довольно долго. Постепенно удалось многое упорядочить, усвоить и производить осмысленные действия, к тому же время подгоняло — Шторм все еще буйствовал, требовалось уцелеть, выжить, наладить безопасное и спокойное бытие… На нечто грандиозное я не замахивался. Хелльстад в нынешних его границах, надо признаться, вышел таким чуточку по воле случая. Когда все немного успокоилось, принялся обустраиваться. Ну а одновременно со мной обустраивались бежавшие за облака и ухитрившиеся выжить субъекты, которые потом стали называть себя ларами. Высокое дворянство, ха! Вообще-то дворяне там были, что правда, то правда, но их насчитывалось не более четверти, это потом они все поголовно сочинили себе красивые гербы или захапали оставшиеся бесхозными. Кучка ученых, причастных к определенным лабораториям, родня, технический персонал вплоть до уборщиков, охрана, горсточка армейцев, случайные маги, друзья-приятели, бабы… Ни одного члена тогдашних венценосных фамилий там не оказалось. Предок нынешней императрицы был, правда, герцогом, но по женской линии происхождение у милейшей Яны-Алентевиты самое сиволапое — герцог женился на какой-то красотке из обслуги, чуть ли даже не поварихе… Еще и оттого они меня ненавидят, те немногие, кто знает обо мне, — я-то прекрасно помню, кем были хваленые прадеды, основатели большинства родов. Им бы успокоиться, в конце концов, любой король, если вдуматься, происходит из быдла, у меня тоже не было герба… Но они знают, что я помню… Небесные повелители, ха! Лет с тысячу спустя они отважились вернуться на землю, попытались возрождать королевства и прочие державы, но выживший народец стал очень уж диким и примитивным, получилось сплошное безобразие, и они, не продержавшись и ста лет, вновь упорхнули за облака, на сей раз окончательно. Но перед тем по своему дурацкому обычаю ломать все, до чего способны дотянуться слабыми ручонками, вызвали очередной глобальный катаклизм, именуемый в народе Вьюгой. Вы о Вьюге, вероятнее всего, и не слышали, любезный барон? Ну да, о ней высочайше велено забыть, дабы никто не узнал, что могучие лары проявили себя беспомощными идиотами…

— Вы их не любите, я вижу… — усмехнулся Сварог. Так вот что такое Вьюга, о которой запрещено упоминать в небе и на земле. Теперь становится понятным — почему. Значит, лары были виноваты во второй волне катаклизмов, потрясших несчастный Талар. Дела-а…

— Презираю, вот и все, — скривился король. — Они которое тысячелетие стремятся быть владыками, совершенно не представляя, что им в этой роли делать. А делать-то и нечего! Остается гордо парить за облаками, старательно выпалывая внизу все, что способно в будущем усилить землю. Знаете, отчего они пять тысяч лет так старательно сохраняли в неприкосновенности прежний язык, на котором говорили до Шторма? А когда внизу появилась письменность, позаботились, чтобы и алфавит остался прежним? Да потому, что овладение новым языком, изменение его сулит прорыв в новые области магии, а это им решительно ни к чему. Но они недооценивают людской изобретательности, а я на нее насмотрелся на своем веку. Лазейка обязательно отыщется, там, где и предполагать нельзя…

Он говорил что-то еще, Сварог слушал плохо — чересчур был взволнован.

Короля следовало убить, иначе отсюда не вырваться. Взять и убить посреди разговора — а это не так просто, хоть и успел привыкнуть ко многому.

Обыкновенный человечишка, препустой, ничего от демонического чудища — потому-то и жалко его, потому-то он и страшен…

Чтобы решиться, Сварог подумал о тех, кто сидел у него за спиной, о каждом по очереди. Стиснул зубы, заводя себя. Они, каждый по отдельности и все вместе, были в тысячу раз ценнее зажравшегося пустоцвета, по чистой случайности сумевшего посреди сотрясавших планету катаклизмов ухватить один-единственный выигрышный билет. У Сварога была цель. И она, как бы ни кривились гуманисты, оправдывала средства. Те мушкетеры, охранявшие королевский автомобиль, те егеря, что попали под пулемет, представления не имели, что угодили пешками в чужую жестокую игру. Уж они-то были во всех отношениях лучше Фаларена, но их нельзя было не убить… Пора решаться. А История, как давно подмечено, вновь соврет по своему обыкновению. Наведет глянец, побрызгает духами, летописцам нет дела до погибших пешек и лирических пустяков вроде «внутреннего борения». Летописцы имеют дело с результатом. Пресловутым итогом.

— Вы меня не слушаете, барон?

— Каюсь, ваше величество, каюсь… — сказал Сварог. — Простите тысячу раз, но я рискнул бы все же просить вас позволить нам идти своей дорогой. Для вас смысл жизни состоит из забав, но в остальном мире обстоит как раз наоборот…

— Вы что, «чертова табачка» объелись? — Голос короля стал резким, холодным. — По-моему, все решено. Мне очень интересно понаблюдать, что произойдет дальше с Глазами Сатаны, как они будут двигаться. Сюда они не пройдут, на границе возведена роскошная серебряная стена, в которую они и уткнулись… Вы же выразили полную покорность? С чего вдруг…

— Пока вы забавляетесь игрушками, гибнут люди, — сказал Сварог. — Можете вы это понять? Мыслить, как взрослый человек?

Он нагло нарывался. И король гневно выпрямился, хлопнул ладонью по широкому подлокотнику, вскочил. Сановников враз покинула сонная одурь.

Вряд ли в этих стенах с королем когда-нибудь разговаривали столь дерзко.

Прямо-таки клокоча, как перекипевший чайник, Фаларен, шурша и шелестя бесценной мантией, прошелся взад-вперед у стены. За спиной лязгнуло — это Мара выхватила меч, чуть присела, разведя руки, готовая играть вторую скрипку в любом концерте. Король кипел. Видимо, ему никогда не давали отпора, и он плохо представлял, что следует делать, чтобы гнев выглядел по-королевски достойно.

— Положительно, такой наглости… — протянул король неожиданно тонким голосом, огляделся, честное слово, растерянно, словно проверяя, у себя ли он в тронном зале. — Вы полагаете, вашим мнением будут интересоваться? — Голос креп, набирая уверенность. — Или плохо представляете, что такое моя воля? — Его глаза стали страшными. — Я вам напомню, с кем вы…

Сварог метнул топор, и время остановилось. Доран-ан-Тег, туманный свистящий круг, неимоверно долго плыл к замершему в немом удивлении королю, чуть вскинувшему руку не забытым за тысячелетия инстинктивным жестом, застыли в креслах сановники, весь мир оцепенел, рубин в навершии топора описывал зловещие алые кручи, и на лице короля изумление так и не успело смениться страхом…

Отсеченная голова в серебряной митре покатилась по полу, кровь взлетела фонтаном, темная на пурпуре, и тело, сделав шаг, шумно грохнулось у трона. Рукоять топора, вернувшегося к хозяину, больно ударила Сварога по скрюченным пальцам. Он не почувствовал боли, вперившись взглядом в угасающие глаза самого древнего на планете короля. В голове вертелось — никому не может везти до бесконечности…

Огляделся. Его орлы оказались на высоте — Мара с Шедарисом приставили клинки к груди сановников, а остальные развернулись полукольцом с оружием наготове. Механически переставляя ноги, Сварог подошел и поднял с пола митру. Изумительная работа, каждая чешуйка видна…

Побуждение было внезапным, оно не схлынуло, и оттого к нему как-то моментально удалось привыкнуть. В конце концов, случались вещи и диковиннее. Сварог надел митру, оказавшуюся ему самую чуточку великоватой из-за короткой прически, повернулся к присутствующим и спросил:

— Кажется, это называется ваганум?

Пол вдруг косо вздыбился под ногами — казалось, накренился весь замок, — вернулся на место, дернулся вверх, и Сварогу показалось, что он стоит на исполинской патефонной пластинке, вращавшейся тяжело, грузно.

Сквозь акварельно-прозрачные краски ближайшего витража видно было, как за окном медленно проплывают справа налево низкие холмы — это замок вращался вокруг оси. И тут же все кончилось. Замок остановился. Мелодичный звон волнами поплыл по залу, затекая во все уголки. Это из-под другой арки; в противоположной стене, входили шеренгой золотые истуканы, напоминавшие экзотические рыцарские доспехи. Позвякивая при каждом шаге, они прошествовали на середину, четко повернулись через левое плечо со сноровкой вымуштрованных гвардейцев и замерли лицами к Сварогу. Лиц, правда, не было, забрала опущены.

— Ну, и что это означает? — спросил он громко.

— Слуги приветствуют вас, ваше величество, — сказал сановник постарше. — Особенного страха на его лице не было. — Знали вы заранее или нет, это уже неважно… У вас на голове не обычная корона. Когда-то, в незапамятные времена, король сделал несколько предметов, приспособлений и устройств, облегчавших ему управление своими владениями. Тогда он, по его меркам, был совсем молод и не потерял интереса к творчеству, переделкам и усовершенствованиям. Потом он ко всему этому остыл и не предпринимал ничего, что можно было бы назвать крупными усовершенствованиями…

— Увлекшись борьбой со скукой? — сказал Сварог.

— Можно это и так назвать. Из-за давнего заклятья король решил, что он в полной безопасности, а потому не придумал ничего, что воспрепятствовало бы переходу его достояния в чужие руки…

— А не безопаснее ли прикончить эту парочку без особых дискуссий? — деловито перебила Мара. — Кто их знает, что за пташки.

— И с кого они кожу драли, — мрачно поддержал Шедарис, озирая осиротевших царедворцев без всякого доверия. — Мертвый, известно, не кусается…

— Мы шкуру ни с кого не драли, молодой человек, — сказал тот, кого король называл мэтр Лагефель. Второй, по имени неизвестный, по-прежнему безмолвствовал.

— Вообще-то он не врет, — сообщил Сварог задумчиво. — Но я не сказал бы, что моментально воспылал к ним доверием. Служба у покойного борца со скукой не представляется мне богоугодным делом. Или вас, господа, завлекли сюда коварством и принудили силой? Вы отвечайте, а я проверю, врете вы или нет, я это умею, знаете ли…

Мэтр Лагефель смотрел на него спокойно и словно бы устало:

— Истина где-то посередине. Я попал на нынешнюю должность не по своей воле, но принял ее без особых колебаний. Я ученый, господа. Потому и пошел в Хелльстад. Экспедиция Латеранского университета, четыреста двадцать лет назад, о ней давно забыли. Здесь у меня открылась возможность познавать такое, чего я никогда не узнал бы во внешнем мире, проживи хоть сто жизней…

— Понятно, — кивнул Сварог. — Пока ваш хозяин развлекался, как умел, вы штудировали науки. Ради бескорыстной страсти к познанию. Прекрасная вещь — одержимость…

Тот немного смешался, но глаз не опустил:

— Я такой, какой есть. Не подумайте, будто я специально стараюсь втереться к вам в доверие, но я ведь вас не выдал. В прошлый раз, когда вы свалились неподалеку от Итела на летающей лодке ларов, мы вас видели. И сейчас узнали почти с первых минут. Но промолчали.

— Ага, — сказал Сварог. — Значит, хозяин сплошь и рядом текущие дела на вас перекладывал? Есть какое-то устройство? И если границы нарушены, оно дает сигнал?

— Вроде этого. Сам хозяин этим не занимался. И он был не настолько сильным магом, чтобы обходиться без подручных приспособлений. Откровенно говоря, никудышный был из него маг… Словом, мы вас не выдали. Хотя в прошлый раз, конечно, доложили о странном госте. Король отсутствовал, и вы успели убраться отсюда до его возвращения… Он очень заинтересовался, ведь летучие лодки ларов никогда не падают. Даже попытался отыскать вас во внешнем мире, но не получилось…

Ну точно: Голова Сержанта говорила, будто в тот момент король Фаларен в отъезде.

— А вы? — Он повернулся ко второму. — Вас тоже погнала сюда необоримая страсть к познанию?

— Не совсем, ваше величество. Я ронин. Терять было совершенно нечего, вот и рискнул, прибился к отряду. Шли искать то ли клады, то ли славу, уж и не помню. Угодил сюда, да, знаете ли, и прижился. Служба нетрудная, а плата велика — вдобавок ко всему еще и долголетие. Я был чем-то вроде управителя, если перевести на обычные мерки, а мэтр Лагефель — библиотекарем.

— И никого больше?

— Никого. Королю давным-давно надоел пышный двор.

«Бог ты мой, — подумал Сварог в растерянности и тоске. — И эти места служили пугалом пять тысяч лет. Зажившийся на белом свете морячок с давно рассыпавшегося прахом авианосца, то ли боцман, то ли каптенармус, один небрезгливый книжник, один бродячий ронин, парочка устройств и приспособлений — вот вам и Хелльстад…» Он усмехнулся:

— И оба вы неустанно служили восторженными слушателями?

— Эта часть наших обязанностей была тягостнее всего, — усмехнулся в ответ управитель уже довольно смело. — Но и к ней, в конце концов, удалось привыкнуть. Что ж, все позади. Я надеюсь, в вашем лице мы обрели повелителя, мыслящего не в пример шире и дерзновеннее. Вы очень быстро освоитесь, мы приложим все силы, чтобы…

— И что же? — спросил Сварог. — Теперь это все мое? Без малейших условий?

— Все это ваше, пока вы живы. В деталях вы быстро разберетесь, ваше величество, — почтительно поклонился управитель. — Нельзя ли полюбопытствовать: как вам удалось обойти заклятье? Кто вы такой? Вы никак не можете оказаться простым ларом…

Не отвечая, Сварог задумчиво разглядывал многочисленные сундуки в нишах, опустевший трон, застывшую изящной статуэткой золотую птицу. Столь неожиданно обретенный престол и новое положение, безусловно, на многое сулили ответы и делали обладателем множества тайн. Но, несмотря на всю увлекательную выгоду, проистекавшую из обладания серебряной короной, — не врала насчет короны Лесная Дева, черт возьми! — Сварогом владело одно-единственное желание: побыстрее убраться отсюда.

— Должен вас разочаровать, господа, — сказал он. — Некогда мне осваивать хозяйство. Как-нибудь потом. Вы сами прекрасно слышали, с каким делом мы едем.

Управитель поднял брови:

— Вы серьезно, ваше величество? Поймите же, Хелльстад — ваш. И вам следует мыслить новыми категориями. Что вам теперь мелкие заботы внешнего мира? О, я вовсе не пытаюсь вас отговаривать, но гораздо интереснее было бы, как это собирался сделать покойный король, спокойно понаблюдать со стороны, как будут продвигаться дальше Глаза Сатаны. Как они упрутся в Ител, что тогда произойдет…

— Любезный управитель, — сказал Сварог. — Извольте-ка запомнить на будущее: ваши советы насчет доставшегося мне владения и освоения такового всегда будут приняты с благодарностью. Но во всем, что касается моих намерений и дел, — приказы не обсуждаются.

Управитель низко поклонился. Сварог против него ничего не имел, но челядь следовало сразу поставить на место — еще и потому, что он неуверенно себя здесь чувствовал. Трудно привыкнуть к мысли, что Хелльстад теперь твой…

Он оглянулся на шеренгу золотых истуканов:

— Долго они тут будут торчать?

— Если они вам не нужны, прикажите им уйти, — чуть заметно улыбнулся мэтр Лагефель.

Сварог, полагая насмешку, нахмурился:

— Но я же не…

И умолк, удивленный. Он откуда-то знал, как командовать мысленно золотыми болванами. И скомандовал. И они вышли, мелодично погромыхивая.

Странная Компания во все глаза таращилась на своего предводителя, а он, в свою очередь, торопливо перебирал новые знания, лежавшие на некоей полочке в мозгу так уютно, словно пребывали там всю жизнь и даже успели чуточку подернуться паутиной.

— Корона? — громко спросил он.

— Корона, ваше величество, — кивнул мэтр Лагефель. — Иные способности, какими обладал король, погибли вместе с ним, но того, что осталось вам в наследство, достаточно, чтобы управиться с Хелльстадом. — Он указал на то самое странное сооружение из черных и фиолетовых шаров. — Это и есть хранилище знаний, основной центр управления всем… здешним бытием.

Сварог приблизился и обошел вокруг, заложив руки за спину. Теперь он рассмотрел, что каждый шар под прозрачной оболочкой состоит из множества шариков помельче, а те — из скопища совсем уж крохотных, и так, похоже, продолжается до некоего предела, за которым человеческий взгляд бессилен. Приблизил лицо — и ближайшие шары заполнились мириадами его уходивших в бесконечность отражений.

— Ну и где здесь нажимать? — спросил он. — Что вертеть?

— Разрешите, ваше величество? — спросил управитель.

Сварог кивнул Маре — та отвела клинок от горла управителя, но неотступно сопровождала его, когда он торопливо шагал к Сварогу, прямо-таки горя энтузиазмом и преданностью. Подойдя, он не сотворил ничего чудесного — просто-напросто коснулся ладонью одного шара, фиолетового, отмеченного бледно-золотистым значком. Десятка три шаров, плавно разлетелись в стороны, словно на невидимых рычагах, повисли, открыв проем в рост человека, а за ним, внутри, лениво колыхались струи белого тумана.

Не просовывая голову внутрь, Сварог осторожненько заглянул туда — казалось, белесая мгла занимает пространство гораздо большее, чем можно бы предполагать, высчитывая объем.

— Ну и где здесь нажимать? — повторил он.

— Минуту, ваше величество… — управитель деликатно протиснулся мимо него к проему.

И отчаянным прыжком, головой вперед рванулся в туман, где моментально растворился, сгинув с глаз. Мара в азарте рванулась было следом, Сварог поймал ее за воротник, резко обернулся к библиотекарю, словно бы и не удивленному:

— Это и называется — верные, преданные слуги?

— Сбежал, ваше величество, — спокойно сказал тот. — Должно быть, решил, что будущее непредсказуемо, и не надеялся, что вы его отпустите добром…

— И где же он теперь? — вкрадчиво, с угрозой спросил Сварог.

— Вероятнее всего, он сейчас что было прыти улепетывает от границ Хелльстада во внешний мир. Это еще и устройство для перемещения, при жизни короля мы не сумели бы им воспользоваться, но теперь, пока вы еще не освоились… Где он решил перейти границу, представления не имею. В любом месте мог… Конечно, не там, где к нашим рубежам подступили Глаза Сатаны. Насколько я его знаю, все драгоценности, что удалось утаить, он держал при себе…

— Вы еще и драгоценности утаивали, преданные люди? — нехорошо усмехнулся Сварог.

— Он.

— Нет, надо бы его прикончить, — сказала Мара. — Сюрпризов будет меньше.

— Вы очень добрая и отзывчивая девочка, — чуть напряженно усмехнулся мэтр Лагефель.

— И не добрая, и не девочка, — отрезала Мара.

— Но вы ведь — сообразительная? Вот и подумайте: если вы меня прикончите, его величеству придется потратить гораздо больше времени, чтобы освоить все, и это получится гораздо труднее. Я уже понял, что новый король вовсе не собирается немедленно воссесть на трон, но потом, управившись с делами, он из элементарного любопытства непременно захочет изучить здесь все — от подвала до флюгеров…

— Что, очень жить хочется? — фыркнула Мара.

— Не стану отрицать, — слегка поклонился мэтр Лагефель. — Прожив четыреста с лишним лет, как-то привыкаешь к этому занятию — жить дальше… Хочется задержаться в этом мире подольше. И ради моей библиотеки, и ради желания узнать, что будет с миром дальше… и ради самой жизни, не отрицаю.

Он смотрел почти спокойно, устало. Сварог, вовсе не жаждавший лишней крови, решил рискнуть. Интеллигента гораздо легче держать на поводке, нежели вороватого управителя, библиотеку с собой не унесешь…

— Отставить, — сказал Сварог Маре, нетерпеливо игравшей кинжалом в опасной близости от сонной артерии подконвойного. — Оставляю мэтра в прежней должности, но ежели что…

— С чего начнем, ваше величество? — совсем мирно спросил библиотекарь.

— С вопросов, конечно, — сказал Сварог. — Как вам выдавалось долголетие — куском или ломтиками?

— Пожалуй, «ломтиками» — самое удачное выражение…

— И что, ваш напарник решился сбежать, не получив очередного ломтика?

— Ему осталось еще лет двести. Видимо, он предпочел эти верные двести лет и утаенное золото непредсказуемости…

— Логично, — сказал Сварог.

— Кроме того, служба у вас может таить известные неудобства…

— Точнее?

— Король не особенно утруждал себя чтением. Барон поначалу тоже не посещал библиотеку, но от скуки пристрастился к книгам. Он не хуже меня помнил Кодекс Таверо. Если вы — Серый Ферзь, а так оно, вернее всего, и обстоит, то всякий, кто служит у вас, рискует попасть в немилость к Князю Тьмы. — Он взглянул Сварогу в глаза. — Хотя покойный король в самомнении своем и привык думать, что занимает почетную позицию высоко над схваткой, на самом деле довольно давно был заключен некий молчаливый уговор… Так давно, что король успел уверить себя, будто стоит в стороне. Князь Тьмы не задевает нас, пока мы не наносим ущерба его интересам. А уничтожение Глаз Сатаны ему весьма не понравится…

— Так-так, — сказал Сварог. — И что, теперь эти пакостные глазыньки могут к нам нагрянуть?

— Нет. Король говорил о серебряной стене чистую правду. А в заключенном некогда уговоре ваше появление, понятно, не предусматривалось. Понимаете ли, у Князя Тьмы есть крайне уязвимое место. Будущее для него закрыто, он не в состоянии предвидеть. Строить далеко идущие планы он может, но это ведь совсем другое…

— Неужели он не знает о Кодексе Таверо?

— Неужели вы никогда не слышали о страшной самоуверенности и ограниченности? Один Господь от этого избавлен…

— Ясно, — сказал Сварог. — Итак, что мне нужно сделать?

— Войти туда, осмотреться, изучить все. Опасности нет никакой. Я буду вас сопровождать, ваши люди тоже могут…

— Я бы на твоем месте… — начала Мара, покачав головой.

— Да нет, я же вижу, что он не врет, — решительно прервал ее Сварог.

— Тут другая загвоздка… Пожалуй, это потребует времени, а?

— Разумеется. Пару дней хотя бы, для азов…

— Тогда не стоит и пробовать, — сказал Сварог не без сожаления. — Некогда. Подождет эта великолепная игрушка до моего возвращения, никуда не денется.

Он взял сочный, нежнейший персик с висевшего у локтя подноса и откусил, вытянув шею, чтобы не закапать камзол.

— Подожди, — забеспокоилась Мара. — А этот так и останется разгуливать на свободе?

Сварог доел персик, бросил на поднос скользкую косточку и ухмыльнулся:

— Да успокойся, милая, не лучусь я добротой и верой в человечество… Любезный мэтр на время моего отсутствия будет вынужден несколько ограничить передвижения, хотя от голода и жажды не умрет…

— А если вас тем временем убьют? — уже далеко не так спокойно поинтересовался мэтр.

— Рад, что вы желаете мне успехов… — сказал Сварог. — Если убьют, получите свободу, но не раньше. Как видите, я. осваиваюсь с короной.

— И что она тебе еще подсказала? — поинтересовалась Мара.

— Что до моря мы доберемся в небывалой роскоши и уюте, — сказал Сварог. — Прямо в замке, благо летучий. А коням придется гулять самостоятельно, что поделаешь… Вот только… — Он надолго замолчал, прислушиваясь к новым ощущениям, крайне необычным и весьма непростым. — Странное у меня чувство, замок словно бы и не мертвый…

— Он и не живой, — сказал мэтр Лагефель. — В человеческом языке нет подходящих слов, или их, вернее, забыли… Вентордеран — не мертвый и не живой. Он — нечто иное. Его чувства — не совсем чувства, но они у него есть. Я подозреваю, такие здания умели строить до Шторма — насколько можно судить по редким обмолвкам короля… И не сказал бы, что замок особенно был привязан к королю. Королю было свойственно несколько преувеличенное презрение ко всему окружающему, выражавшееся порой прямолинейно и без малейшего такта. Вентордеран никогда не выйдет из повиновения хозяину, но ему свойственна толика симпатий и антипатий, как и живым существам.

— Хорошенькое дельце, — сказал Шедарис, опасливо оглядываясь во все стороны. — Как примется вдруг капризничать, еще пришибет колонной или клозетной чашкой за седалище цапнет…

— Главное, не ковыряйте стены столовым ножом. — На губах библиотекаря мелькнула мимолетная улыбка. — Капризы — это исключено…

— Твоим бы хлебалом, дедушка, да медок наворачивать… — пробурчал капрал довольно громко.

Однако успокоился. Мара по-прежнему надзирала за библиотекарем, но остальные понемногу разбрелись по углам. Леверлина отчего-то особенно заинтересовали пантеры, Делия с профессиональным, надо полагать, интересом озирала трон. Вызванные Сварогом золотые болваны выносили труп короля.

— Куда ты его? — спросила Мара.

— За ворота, — хмуро сказал Сварог. — Пусть закопают где-нибудь. Препустой человечишка был, и что-то не тянет меня устраивать ему погребальную процессию с венками и факелами… Эй, эй! — окликнул он благодушно. — Это что же, своего короля грабить?

Бони, подняв крышку ближайшего сундука, откуда так и брызнуло радужным сиянием бриллиантов, запустил туда широченную ладонь и горстью, как семечки, переправлял камни в карманы.

Ничуть не смешавшись, он хладнокровно пояснил:

— Когда выберемся, мне еще короля Арсара свергать, сволочь старую. А такое предприятие требует серьезных денег. Тут еще до дешевой матери остается, командир, не обожру я тебя…

— Да ладно, — великодушно сказал Сварог. — Черпайте, ребята, в шляпы и за голенища, я ж обещал, что вы у меня либо голову сложите, либо озолотитесь.

Мэтр Лагефель охотно пустился в пояснения — иные сундуки были по крышки полны самоцветами, иные — украшениями, иные — золотыми монетами всех времен и народов, включая напрочь исчезнувшие из писаной истории и людской памяти. «Бог ты мой, ну зачем он все это копил?» — недоуменно подумал Сварог. Леверлин не проявил никакого желания набивать карманы, поглощенный пантерами. Делия с Марой, не в силах побороть женскую натуру, мимо драгоценностей не прошли, но угомонились довольно быстро. Остальные надолго прикипели к королевским сокровищам, и Сварог получил немалое удовольствие, наблюдая за ними: как они завороженно бродят от сундука к сундуку, хватая новое, выкладывая прежнее и философски убеждаясь в конце концов, что пора остановиться, потому что семи жизней у человека не бывает, а за одну-единственную промотать любую добычу решительно невозможно. Тетка Чари опомнилась первая, отошла, смущенно улыбаясь:

— Слышала я сказочки про такие клады, да по глупости не верила. Теперь и гостиницу отстраивать как-то смешно. Впору снарядить эскадру да поплавать вольной адмиральшей…

— Подождите, то ли еще будет, — сказал Сварог рассеянно. — Отвоюем мы для Конгера земли, и сделает он вас всех графами да герцогами, благо вакансий на означенных землях предвидится немерено… Принцесса, не поскупится ваш батюшка для таких-то орлов?

Делия отрешенно улыбнулась ему, из чистой вежливости, сказала тихо:

— Грустно. Вы не отсюда, граф, вам не понять, сколь жуткой славой был овеян этот замок и весь Хелльстад. А в итоге — жалкий человечишка на троне, зажравшийся фигляр…

— В жизни так оно частенько и бывает, знаете ли, — сказал Сварог.

Мэтр Лагефель с ноткой задетой гордости поторопился уточнить:

— Сколь бы ограниченным ни был покойный король, это отнюдь не лишает Хелльстад его нешуточного могущества…

Сварог, ничуть не пытаясь проникнуться этим могуществом, столь неожиданно свалившимся прямо в руки, задумчиво погладил стену. Словами это не описать, но ему чудилось присутствие огромного живого пса, теплого и преданного. И обрадованного — самое подходящее слово. Слишком много пинков и просто пренебрежения пришлось вынести от старого хозяина, пожалуй и самого-то себя не любившего из-за безмерной мании величия. Венец мании величия — когда обожествляют даже не себя, а свой трон…

Пол едва заметно дрогнул под ногами — громада Вентордерана двинулась, плавно скользила к восходу, к океану. Пес уловил желание хозяина и торопился исполнить. Холмы и горизонты неспешно уплывали назад, скоро скрылись из виду и сидевшие в ряд громадные хелльстадские псы, провожавшие взглядами новоявленного повелителя, словно солдаты на смотру.

«Да ведь это власть, — вдруг подумал Сварог. — Власть над краем, где бессильны и обитатели небес… ну, почти бессильны. И никто больше не сможет дергать за ниточки, поучать и приказывать… вот только на что эту власть употребить, против кого обратить и за что бороться?»

— Что ты так прикипел к этим кискам? — спросил он Леверлина.

Леверлин сказал, не оборачиваясь, не вставая с колен:

— Об этих кисках с незапамятных времен кружит любопытное поверье — будто они могут оживать. Но что для этого нужно делать, никто не знает. А знаменитую историю с кошкой из черной бронзы, выкопанной крестьянами на свою беду, многие считают сказкой. Да, те же самые, что в Акобаре, словно из одной мастерской…

— Существует такое поверье, вы правы, — мэтр Лагефель исправно играл роль предупредительного гида. — Эти статуи были антиками еще задолго до Шторма. В Вентордеране немало подобных редкостей. Король когда-то интересовался пантерами, но так и не доискался разгадки. Возможно, ваше величество сможет продвинуться гораздо дальше на пути познания посредством устройства, которое ваш предшественник, насколько я могу судить, использовал далеко не в полную силу…

— Э, нет, — сказал Сварог. — Кажется, договорились уже — новый король полезет внутрь этой штуки не раньше, чем разделается с текущими делами… Стоп, я этого не заказывал!

В зал вошел золотой истукан и направился прямо к нему, неся на вытянутых руках, прямо-таки благоговейно, пурпурную мантию, переливавшуюся при малейшем колыхании всеми оттенками алого, багряного и малинового. Вид у истукана был серьезный и сосредоточенный, как у какающей собаки.

— Он исполняет свои обязанности, ваше величество, — сказал мэтр Лагефель. — Вы их еще не научились различать, но это ваш камердинер. Король никогда не ходил без мантии, разве что в спальне снимал. За тысячи лет появляются устоявшиеся привычки… Позвольте помочь?

— Форма одежды — дело святое… — проворчал Сварог. — Надеюсь, это не та же самая?

— Ну что вы, ваше величество!

Оказалось, дело нехитрое и мантия снабжена удобными застежками, совершенно незаметными снаружи, словно брежневский стульчик на Мавзолее.

Сварог, с непривычки наступая на полы, прошествовал к высокому, под потолок, зеркалу, обозрел себя и нашел, что выглядит в должной степени глупо, то есть именно так, как и надлежит королю-выскочке с живым замком и скопищем жутких чудищ вместо нормальных подданных. Обернулся. Странная Компания, включая Делию, таращилась на него серьезно и уважительно. Только Мара из-за спины Шедариса показала язык без всякого почтения к торжественной минуте.

Сварог прошел к янтарному трону, ухитрившись ни разу не наступить на подол багряной хламиды, сел, положил руки на подлокотники и вполне искренне попытался ощутить себя грозным, могучим самодержцем, но в голове упрямо вертелся анекдот о маленьком зеленом крокодильчике. Он махнул рукой, слез с трона и спросил:

— Просьбы, прошения, челобитные? Еще по пригоршне брильянтов, быть может?

— У меня покорнейшая просьба, — сказала Делия совершенно серьезно. — Нельзя ли отыскать ванную?

— Разумеется, принцесса, — сказал Сварог. — Их тут навалом. Вас проводят. До моря нам еще ехать и ехать, и посему объявляю гарнизону роскошный отдых со всеми излишествами.

Он сосредоточился, и тронный зал наполнился мелодичным звоном потревоженного золота — появились истуканы, с церемонными поклонами уводившие его верных сподвижников, дабы вкусили заслуженного отдыха.

Сподвижники, успевшие освоиться со многими чудесами и молниеносными переменами в судьбе, шествовали без всякой робости. Только Мара осталась, сопровождая книжника, словно вторая тень. Некоторое время Сварог откровенно забавлялся, путешествуя мысленно по закоулкам дворца, наслаждаясь незнакомым доселе чудом — он оставался на троне, чувствуя его всем телом, и в то же время словно бы бесплотным духом блуждал по коридорам, лестницам, анфиладам пышных покоев, обозревая древние статуи, золотых зверей, яшмовые статуи, коллекции драгоценностей и оружия. Потом он наткнулся на раздевавшуюся в ванной Делию, смущенно фыркнул и вернул зрение в тронный зал. Встал, прошелся возле трона, за ним почтительно следовал мэтр Лагефель, за мэтром бдительно следовала Мара. Сварог резко остановился (отчего вся процессия сбилась с ритма), обернулся:

— А теперь поговорим о серьезных вещах. Мэтр, что вам известно о маленьком народце из подземной пещеры?

— Только то, что они существуют и обитают там, — ответил тот. — Покойный король ими ничуть не интересовался, полагая их полными ничтожествами, а сами они наверху никогда не появлялись. Насколько я знаю, они живут в пещере с незапамятных времен, возможно, обитали там еще до Шторма, хотя с уверенностью сказать не берусь.

— Можно узнать о них побольше?

— Боюсь, нет. Вся магическая власть — да и любая прочая — короля Хелльстада имеет силу лишь на поверхности земли. В свое время король не озаботился расширить свои возможности, а потом все устоялось, иные законы стали незыблемыми, иных установлений уже не изменить. Впрочем, попробуйте впоследствии, вдруг и удастся придумать что-то… Знаете ли, у нас здесь обитают, если можно так выразиться, старые постояльцы. Гномы обитали под Хелльстадом, когда он не был еще Хелльстадом, но позже ушли. Около тысячи лет назад. Иногда здесь появляются одиночки по каким-то своим делам, они не причиняют вреда, а интереса не представляют. Есть и приблудившиеся позже, милостиво оставленные в покое — вроде тех полуразумных мохнатых тварей, Крошек-Огородников, вы их видели…

— Понятно, — сказал Сварог. — Потом разберемся. Теперь скажите: есть у нас реальная возможность отказать от дома персоне, именуемой Князем Тьмы? Проще говоря, выставить его из Хелльстада ко всем чертям?

Мэтр то ли задумался, то ли откровенно мялся. Из-под арки, распростерши неподвижные крылья, вылетел огромный сокол цвета старой бронзы с черным, как ночь, клювом, бесшумно проплыл над головой Сварога, обдав легоньким дуновением, уселся на спинку трона рядом с золотой птицей-мажордомом, с тихим звоном сложил крылья и застыл. Глаза из ограненных рубинов, подсвеченные изнутри загадочным сиянием, уставились куда-то в пространство.

— Видите, даже ваш телохранитель встревожен, — тихо сказал мэтр Лагефель.

— Что-то он не тревожился, когда покойному хозяину пришлось туго, — буркнул Сварог.

— Потому что ничуть не встревожился сам хозяин. Это же механизм, он не мыслит — появляется на зов. Вы его не звали, но от вас, стоило завести разговор о Князе Тьмы, помимо вашего желания исходила такая тревога, такое беспокойство, что сокол счел это за призыв…

— Я и не вру, будто спокоен, — сердито сказал Сварог. — Вы не виляйте. Мне нужно знать точно, и не вынуждайте вы меня на всякие пошлости вроде классического монаршего гнева…

— Избавиться от Князя Тьмы не столь уж сложно, ваше величество. Но персона эта, осмелюсь заметить, весьма могущественна, злопамятна и крайне мстительна, следует трезво взвесить все последствия…

— Зарубите себе на носу, милейший мэтр, — сказал Сварог. — Нам с ним вдвоем тесно! У меня в королевстве, на этой планете — и далее везде…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ОТШЕЛЬНИК В СТИЛЕ ЭПОХИ

Он последним спустился по лестнице Вентордерана, оглянулся на замок.

То ли оставшаяся на голове корона причиной всему, то ли Сварог стал во многом опытнее и без подручных предметов, но от Вентордерана явственно веяло печалью, словно зябким холодом. Мэтр Лагефель, пребывавший сейчас под домашним магическим арестом, заверял, что замок не потеряет своих качеств и за пределами Хелльстада, и на нем, если возникнет такая блажь, можно совершить хоть кругосветное путешествие, что над землей, что над морем, но Сварог в который уж раз постановил, что жить следует скромнее.

Появление Вентордерана в большом мире вызвало бы совершенно излишний фурор с паникой — и пересуды в буквальном смысле слова долетели бы до небес.

Если их не опередят доклады гаудиновских наблюдателей. Чего доброго, налетят сгоряча лихие ребята из Серебряной Бригады…

Лестница поднялась — очень медленно, словно замок надеялся, что Сварог передумает и вернется. Сварог ободряюще похлопал ладонью по темно-желтому с белыми прожилками парапету, отвернулся, подошел к откосу.

Вниз можно было спуститься без особого труда. Там, стиснутая откосом и морем, тянулась неширокая полоса каменистой земли, усеянная отшлифованным волнами плавником. Солнце уже наполовину скрылось в воде, от него протянулась колышущаяся дорожка цвета расплавленного золота, повсюду лежали длинные тени, от Вентордерана, от валунов, от них самих, стояла тишина, в море не видно ни единого паруса, и, если повернуться спиной к замку, легко представлялось, что планета безлюдна и пуста.

Сварог без нужды поправил серебряную корону. Очередной отрезок пути — вроде бы самый бесхитростный, но, как положено, таивший сплошную неизвестность. До берегов Шагана предстояло преодолеть лиг восемьсот (правда, если считать в морских лигах — ровно вдвое меньше выходит), и нежелательные встречи вполне возможны. Уж если их так старательно ловили на суше, вряд ли оставят эту скверную привычку на водах. Так что стоит рискнуть и отчалить на ночь глядя…

— Не беспокойтесь, командир, — наверняка угадав его мысли, тихо сказала тетка Чари. — Не буду врать, что знаю залив, как свою ладонь, но доводилось хаживать и здесь. Вода глубокая, отмелей и подводных скал почти что и нет, компас опять будет работать. С темнотой поставим паруса — и суток через двое, если повезет…

Сварог молча кивнул и стал спускаться первым. Солнце окончательно утонуло, исчезла золотая дорожка, и стало прохладнее. За спиной шептались Паколет и Шедарис — первый беспокоился, что вечерний колокол явно отзвучал, а потому можно наткнуться на любую нечисть, второй, мысливший прямолинейными военными категориями, успокаивал, что Сварог как-никак здешний король, а значит, верховный главнокомандующий всей здешней нечисти, каковая в большинстве своем, как обнаружилось, и не нечисть.

Паколет сомневался: вся ли нечисть в курсе, что у нее новый король, кроме того, обнаружилось ведь, что не все здешние обитатели почитают короля своим сюзереном…

Теперь, снизу, берег открылся на значительном протяжении. Сварог первым увидел дом у самой воды и остановился. Дом был старинный на вид, сложенный из обомшелых валунов, с плоской крышей из потемневших плах. Он напоминал скорее блокгауз, где можно неплохо отсидеться, если только у противника не найдется пушек. В узеньких окнах целы все стекла, дверь и оконные рамы покрашены, к вбитому меж двумя валунами кованому крюку привязана большая шлюпка. Очень похоже, что здесь живут.

— Это еще кто на моих коронных землях? — чисто риторически вопросил Сварог.

— Похоже на приют мореходов, — сказала тетка Чари. — Кто поотчаяннее, даже сюда заходят отсидеться.

— Гранату в окно ради пущей вежливости, — предложила тихая и воспитанная девочка Мара. — Капрал, у тебя вроде осталась?

Шедарис, уже привыкший относиться к ней серьезно, молча полез в мешок. Сварог цыкнул на них — дверь медленно отворялась. Громко щелкнул взводимый курок чьего-то пистолета.

На крыльцо вышел бледный чернобородый человек в высоких морских сапогах, натянутых во всю длину, и темно-вишневом бархатном костюме, чересчур чистом и опрятном для простого матроса. Совершенно спокойно оглядел пришельцев, ничуть не смущаясь при виде направленных на него стволов и обнаженных клинков (Сварог не оглядывался, но хорошо знал свою команду, нипочем не удержавшую бы сейчас руки в карманах), поклонился и сказал как ни в чем не бывало:

— Прошу в дом, господа. Особой роскоши не обещаю, но гостей принять смогу. Я сейчас один в доме, корабль вернется не скоро…

— Благодарю, мы, собственно, торопимся… — сказал Сварог медленно. Помолчал и резко бросил: — Ну и какого черта вам, любезный, в земле не лежится?

После ночлега у ямурлакских вампиров он зарекся входить в такие дома, не оглядевшись предварительно посредством «второго зрения». А оказалось, дома-то и нет: наполовину развалился, крыша давно рассыпалась, крыльцо тоже, окна зияют пустотой, лодка вовсе не на привязи, и то, что от нее осталось, напоминает мокнущий в воде у берега рыбий скелет, а меланхоличный хозяин оказался самым обычным призраком, опасности не представлявшим. Правда, ему по всем канонам не следовало бы показываться смертным на глаза до полуночи — но здесь все-таки Хелльстад…

— Ну? — Сварог нападал без особого запала. — Что вам не лежится, спрашиваю? Отправить назад по всем правилам?

По правде говоря, премудростью изгнания призраков он пока что не овладел — но не сознаваться же в этом первой встречной нежити?

Призрак подался назад.

— Кто это? — спокойно спросил Бони. — Морок, что ли?

— Обыкновенный призрак, — сказал Сварог. — У толкового некроманта таких — на пучок десяток.

— То-то одежа на нем такая старомодная… — Бони, засунув обе руки за пояс, подошел поближе, хладнокровнейшим образом оглядел призрака, склоняя голову вправо-влево, заключил: — У нас такой же в лесу под деревней лет сорок болтался, как стираная рубаха на ветру, что ни ночь, шатался, все давно привыкли уже, благо вреда от него не было. По всему видно, прирезали где-то на большой дороге, вот и таскался без погребения. Если по совести, надо было поискать скелет и упокоить, как надлежит, да все руки не доходили. — Помолчал и хмуро добавил: — А теперь уж и некому. Это в городах у вас напрочь отвыкли от любой нежити, а в деревнях еще попадаются самые разные обморочки, и если они безобидные, отношение к ним самое равнодушное, как к гнилому бревну при дороге…

Вообще-то и простым глазом, не обремененным магическими свойствами, можно было подметить, что человек в бархате порой странно колышется, словно колеблемое легким сквознячком пламя свечи, и тогда сквозь него явственно просвечивает грубое дерево двери. Так оно и бывает, если призрак вылезет до полуночи, в неурочное время, — не получится того качества…

— Просвечивает, — сказал Бони. — Рано вылез. Будем гнать в три шеи, командир? Влепи-ка ему на семь заклятий, на восемь ветров, а я подмогну, ежели что…

Но Сварогу не хотелось ронять свой авторитет даже в такой мелочи. Помедлив, он сказал:

— Заклятья — дело серьезное. Что их рассыпать попусту. Ну, любезный, что вам не лежится?

— Я бы и рад, — сказал призрак.

— Ну, точно! — Бони хлопнул себя по бедрам. — Это называется — непогребенные косточки. И насколько я понимаю, они тут где-то близенько валяются.

— А насколько я понимаю, — ехидно добавила Мара, — если косточки оказались беспризорными и их хозяина бросили без погребения, он, очень даже вероятно, не из порядочных… Учитывая место.

— Ну, зачем так уж сразу, — сказал Сварог. — Есть еще жертвы кораблекрушений…

— Это конечно, — сказала тетка Чари. — Вот только порядочные люди сюда не заходят и домиков таких в этих местах не ставят. Чтобы безвинный утопленник оказался в аккурат возле этого блокгауза, должен, учено выражаясь, получиться чистейшей воды феномен, вроде синего алмаза гланских королей…

— Я и не выдаю себя за благонравного купца, — сказал призрак. — Что причиталось, то и получил. Не к тому повернулся спиной, будучи без кольчуги под камзолом. Но лежать без погребения одинаково тягостно и праведнику, и грешнику.

— Это точно, — хмуро пробасил капрал. — Давайте закопаем, что ли. Тебе как, яму выкопать, или — в море?

— Лучше бы в море.

Паколет возбужденно протиснулся вперед:

— Спросите его про клад! Вдруг есть…

— Шпана переулочная, — фыркнула тетка Чари. — Какой тебе еще клад нужен после командирской сокровищницы? По всем карманам камушки распиханы…

— Тьфу ты, я и забыл…

— Вот и помалкивай. — Она повернулась к призраку. — А что это тебя до сих пор не похоронили по-людски? Корабли не заходят?

— Заходят. Только все сначала, вроде этого одноглазого, начинают допытываться, где зарыт клад. А клада давно уже нет.

— Ладно, — проворчал Сварог. — Вы тут договаривайтесь, а я пошел мастерить пароход…

Он отвернулся и решительно направился к зеленоватой воде. Через минуту уардах в десяти от берега, где начиналась глубокая вода, носом к берегу стоял пароход — точная копия бесславно погибшей на Ителе «Принцессы».

Сварог сосредоточился, шумно обрушился в воду якорь, взлетели брызги — и вновь настала тишина. Показалось, на горизонте крохотным темным треугольничком маячит косой парус. Сварог торопливо приставил к глазу подзорную трубу, но ничего не узрел, то ли почудилось, то ли судно ушло.

Мара позвала его, и он подошел к задней стене полуразрушенного дома.

Рядом с замшелым валуном белели кости — лежавший ничком скелет. Одежды и сапог не сохранилось (а то и сняли сразу же), слева, под лопаткой, чернеет трухлявая рукоятка проржавевшего ножа.

— Вот он, красавчик, — тихо сказала тетка Чари. — Со шхуны «Синяя касатка». Сроду о такой не слышала, очень уж давно дело было, судя по одежде… Шег, давай упаковывай.

Капрал послушно присел на корточки и без всякой брезгливости стал собирать кости в мешок.

— А этот… где? — спросил Сварог.

— Растворился, как дым. Когда твердо пообещали, что похороним честь по чести. — Она задумчиво покрутила головой. — Клада от него не дождались, да и зачем теперь клад, но кое-что с покойничка все же получили. Сказал он мне старое морское заклинание, якобы из Книги Бездны. Правда, про книгу Бездны чего только не врут, притом никто ее в глаза не видел, разве что стагарцы, так от этих не дознаешься…

— Какое хоть заклинание? — вяло спросил Сварог. — Полезное или так себе?

— Вот я и сама ломаю голову. При нынешнем полном упадке колдовства любое заклинание — вроде бы прибыток, даже самое бесполезное, потому что никогда не знаешь, где оно пригодится и на что его можно выменять… Короче, командир, заклинание это способно отпугнуть рогатого ящера. Вот только водится рогатый ящер на приличных глубинах и наверх не поднимается, разве что перед большим землетрясением. Или извержением подводного вулкана. А это редко случается и всякий раз попадает в ученые книги как феномен столетия. На моей памяти его видели один раз, у Инбер Колбта. И не такая уж это грозная тварь, если на борту пушки. Гривастый крокодил не в пример опаснее, так что преподнесли нам вещь, в хозяйстве совершенно бесполезную. Задаром, правда…

— Это, конечно, утешает, — столь же задумчиво сказал Сварог. — Ну а кто сказал, что находить нам суждено исключительно полезные вещи?

Через полчаса он стоял на мостике «Принцессы», держа корабль на курсе, указанном теткой Чари. Одежду решил не менять — места были безлюдные. Тетка внимательно наблюдала, как капрал укладывает на фальшборт широкую доску. Остальные взирали на них довольно безразлично — речь шла о совершенно чужих костях, погребаемых из чистой любезности.

Тетка Чари что-то недолго бормотала, глядя в море (Сварог так и не спросил, в какого бога верил пират, да и не собирался выяснять). Отошла от борта, кивнула. Капрал поднял доску, мешок с костями и положенным для тяжести булыжником шумно проехал по ней, за бортом плеснуло, и тут же клокочущая под колесом вода настигла, стерла этот всплеск. Самое время философски подумать о бренности бытия, да хватает других забот.

— В Шагане бывать не доводилось? — спросил Сварог, не оборачиваясь. — Вас ведь где только не носило, граф…

— Был однажды, — сказал Леверлин. — Самая обычная страна. И воруют, и заводят любовниц, и торговцы обсчитывают за здорово живешь. Обыкновенные люди, и в чем их отличие от нас, объяснить трудно, хотя это отличие и существует. Это, ваше величество, неведомые тайны души, как выражался один пьющий монах. Откровенно говоря, я человек легкомысленный, молюсь одной Бригите, да и то парой фраз, отец Калеб на меня рукой махнул, и затрудняюсь я объяснить, что такое «верить по-настоящему»… Но уважаю их очень, ибо самому не дано…

Он говорил тихо, отрешенно. Делия положила ему руку на плечо — в сумраке остро сверкнули бриллиантовые перстни. Тетка Чари что-то скомандовала, и Паколет с Шедарисом бросились к мачте. Догадавшись, что пришла пора довериться ветру, Сварог склонился к медной воронке:

— Стоп машина!

— Уф! — облегченно вздохнула воронка голосом Бони. — А то ведь уголек швырять не нанимался…

— Перетерпишь, — безжалостно сказал Сварог, заткнул воронку конусообразной пробкой на цепочке и повернулся к поднявшейся на мостик тетке Чари. — Курс прежний?

— Прежний, ваше величество. Для короля у вас неплохо получается. Вот только не стоило бы торчать на мостике рядовым членам экипажа, будь они графья с принцессами…

— Как уголек швырять, сгодится и принцесса, а с мостика, значит, слазь? — сказала Делия сварливым баском ярмарочной торговки, весело рассмеялась, взяла Леверлина под руку. — Пойдемте, граф, погуляем на носу.

— На юте, горе мое, — проворчала вслед тетка Чари, схватила рупор с полочки рядом со Сварогом и гаркнула: — Шег, осьминога тебе в задницу, кто так крепит? Обмотай сначала раза три, ага, так! А ты, кошелечных дел мастер, натягивай потуже, не бойся пернуть! Послал черт командочку, хуже, чем на…

Она замолчала, недоуменно озираясь. Сварог ничего не понял сначала, но мигом спустя его шатнуло в сторону правого борта, да так, что от неожиданности он упустил гладкие, пузатенькие рукоятки штурвала.

«Принцессу» круто развернуло влево, почище, чем машину на крутом повороте. Купол звездного неба колыхнулся над головой и тут же вернулся в прежнюю позицию — это Сварог сцапал штурвал, выпрямился. Плечом отшвырнув его, тетка Чари крутанула штурвал вправо, на полный оборот — и никакого толку.

«Принцесса» все быстрее и быстрее неслась новым курсом, неизвестно кем проложенным, — целеустремленно, тупо и неотвратимо, как поезд, на полном ходу вдруг лишившийся машиниста. Парус вздулся пузырем — навстречу ходу.

Жалобно, как старая береза под ураганным ветром, скрипнула мачта.

Первой опамятовалась тетка Чари, изрыгнув отборнейшие проклятия вперемежку с громогласными командами. Все, кто был на палубе, кинулись спускать парус, и это, как ни поразительно, удалось им почти моментально.

Скорость ничуть не упала, но мачта больше не грозила завалиться — а корабль, казалось, уже скользит над водой, сопротивления воды не чувствуется совершенно. Неизвестно на что надеясь, Сварог еще раз крутанул штурвал, от души, что есть мочи, но результат вышел самый плачевный, то есть не вышло никакого. Куда бы ни направлялся корабль, повиноваться команде он отказался напрочь. Сварог, лихорадочно пытаясь вспомнить, найдутся ли на «Принцессе» шлюпки, услышал за спиной короткий треск и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как сорвавшийся с талей баркас по широкой дуге улетает за корму, в ночь.

И постарался взять себя в руки, вспомнить о долге отца-командира. На мостике уже столпился весь его отряд, даже кочегары вылезли, почуяв недоброе. Паники в рядах не было ни малейшей. Во-первых, конкретного врага в пределах видимости пока что не имелось, а во-вторых, инициатива принадлежала отцу-командиру — что его, понятно, лишь удручало, он тоже был в полной прострации. Оставалось лишь испробовать «третий глаз», что он и сделал.

— Ну? — вскоре спросила тетка Чари, уже освоившаяся с его возможностями и тактикой.

— Совершенно не представляю, что это может означать, — сказал Сварог. — Нас словно бы волокут на канате, и выглядит он красной светящейся линией. Где она кончается, и не видно, но определенно где-то далеко. И если это даст кому-то зыбкое утешение, спешу обрадовать: не вижу ничего, что говорило бы о присутствии сил зла…

— Но это магия?

— Несомненно, — сказал Сварог. — И высокосортная. Между прочим — мы и в самом деле летим над водой, совсем низко, правда, но все же… Сами взгляните.

— Значит, влипли, — спокойно бросила Делия. — Командир, а не способны вы в качестве владыки Хелльстада предпринять что-то эффективное и могучее?

— Будь это в Хелльстаде… — вздохнул Сварог. — Не успел я толком со своим могуществом разобраться, сами знаете…

Корабль скользил над темной водой, как призрак. Скорость была дикая — Сварог глянул за борт и поневоле отпрянул, закружилась голова, так все сливалось в мерцающие полосы, но на палубе этого не ощущалось ничуть. А в открытом море не нашлось ориентиров, по которым можно определиться, и потому, если не смотреть за борт, а уставиться вперед, все не так уж и жутко… Оставалось одно — ждать. И они ждали.

— Компас работает, — сказала тетка Чари. — Как ни в чем не бывало. И волочит нас, похоже, прямиком к островам Твергор.

— А там водится что-нибудь необычное?

— Не припомню что-то. — Она задумалась. — Вообще-то о них, как о всяких необитаемых островах, кружит множество побасенок — клады капитана Бонета, девицы-оборотни, кабаны-людоеды. Правда, добрую половину слухов распускают как раз те, кто имеет на таких островах свой интерес, чтобы отпугнуть посторонних. Подыскали вы удобное местечко для кренгования или зарыли клад — вот и пускаете сказки о старике-змееноге, чтобы обходили стороной… Одно я знаю точно: там есть остров, к которому никто не может причалить. Остров Ройл. Как ни мудри с парусами, корабль относит прочь, словно пьяного боцмана от проповедников трезвости. И паровые тоже…

— Даже если это правда, с нами обстоит как раз наоборот, — сказал Сварог. — Нас-то, наоборот, притягивает…

Тетка Чари явственно поежилась:

— Говорят, такие фокусы с кораблями выкидывает Магнитная Скала. Но она четко к Морю Мрака относится. Если только существует, конечно.

— Плевать, — заявил Бони. — Командир вытащит.

— Вы на командира-то надейтесь, но и сами ушами не хлопайте, — хмуро сказал Сварог. — Я у вас не бог… И, между прочим, вижу впереди остров.

— Даже два, — сказала Делия. — Второй чуть правее и дальше.

— Пулемет готовить? — деловито спросил Бони. — А то — ракетами шарахнем.

— Погоди ты, — отмахнулся Сварог. — С мысли сбил…

Словно бы две загадки, вовсе даже друг с другом не связанные, пришли на ум одновременно, они мешали друг другу, да еще Бони крикнул под руку, и оттого одна загадка сразу же ускользнула, а вторую никак не удавалось разгадать. Нужно что-то попросту вспомнить, нечто связанное с островами Твергор…

Часть звезд вдруг пропала с небосклона — это их закрыла гора, высокий остров, к которому они неслись, сбавляя скорость. Сварог увидел узкий вход в бухту, стиснутый двумя утесами дубняк, подступавший к самой воде.

Острова Твергор… И почему-то вспоминается бедняга Борн… Стоп! Перед смертью он говорил, что тут кто-то живет! То ли отшельник, то ли мудрец и вроде тоже из ларов, который может дать ответы на некоторые вопросы! Ну да, теперь вспомнил…

Корабль вошел в бухту, как клинок в ножны, двигаясь словно бы отяжелело, грузно, против сильного встречного течения, — но это лишь означало, что он опустился на воду после бешеного полета над волнами. Капрал без команды пробежал на ют, и слышно было, как там скрежетнул ракетный станок.

— Вон он стоит, у деревьев, — сказал Сварог сквозь зубы и крикнул громче: — Шег, отставить! Чует мое сердце, не испугать здешних жителей нашим арсеналом…

Замеченный им человек не спеша шагал к берегу. «Принцесса» остановилась, якорь самостоятельно прогрохотал в клюзе, разматывая цепь, плюхнулся звучно в воду.

— Сходни, — приказал Сварог. — Всем оставаться на борту. И не единого выстрела!

Сошел на берег по торопливо поданным сходням и, непринужденно помахивая Доран-ан-Тегом, как тросточкой, направился к незнакомцу. Дабы не выглядеть излишне агрессивным, остановился первым, оперся обеими руками на топорище и выжидательно замер. Человек шел к нему, самый обычный человек.

Вернее, самый обычный лар. Однако при попытке прощупать его детальнее, Сварог, маг-недоучка, грянулся о невидимую стену. Случись такое с телом, отшиб бы бока — а сейчас, при очередной дилетантской попытке баловать с магией, осталось странное ощущение, помесь рези в желудке с мгновенно накатившей и схлынувшей невесомостью.

— Не стоит повторять, — сказал человек. — Это и у того, кто посильнее вас, не получится.

— Не буду, — сказал Сварог. — Вы — лорд Ройл? Борн говорил…

— Да.

— Остров назвали по вас или вас — по острову?

— Остров по мне. Первым это в шутку сделал Борн. На самом деле остров называется Алайт.

— И к нему никто не может пристать?

— Не может. Вы и в самом деле так невозмутимы?

— Конечно же, нет, — сказал Сварог. — Но положение обязывает. Я ведь командир… и король. Трусить неуместно.

Его собеседнику на вид было лет пятьдесят — значит, все пятьсот.

Лысоватый, с великолепной ухоженной бородой. Коричневая ряса с откинутым капюшоном, в точности такие носят монахи Братств, но на поясе нет никаких символов, да и пояс не из веревки.

— Простите за бесцеремонное приглашение в гости, — сказал Ройл без всякой удрученности в голосе. — Обстоятельства. Я долго раздумывал, какую форму предупреждения избрать, и в конце концов решил, что вы не поверите никаким предостережениям…

— Пожалуй, так оно и случилось бы.

— Что, никому не верите?

Сварог усмехнулся:

— Бывают исключения. Кое-кому я верю, взять хотя бы тех, кто сейчас на борту. Но чуждые силы, неожиданно возникающие на пути, меня в первую очередь настораживают…

— А как обстояло с этим беднягой, хелльстадским королем? Судя по его короне у вас на голове…

— Он, честное слово, напросился сам, — сказал Сварог. — Я просил одного — дать нам уйти. Вы о нем сожалеете?

— Не знаю. Мне он немного нравился, потому что был безобиден. Бесспорно, иные его забавы переходили все и всяческие границы, но по большому счету бедолага остался ребенком, а дети злы и себялюбивы. Страшно представить, чем могло кончиться, окажись на его месте тиран, одержимый подлинной страстью к власти…

— Это интересный, где-то даже философский вопрос, — сказал Сварог. — В данную минуту меня интересует другой, более практический…

— Вам не утомительно все время смотреть «кошачьим глазом»? — усмехнулся Ройл. — Давайте отойдем подальше по берегу, не мнитесь, вы уже поняли, что я не представляю для вас угрозы. Хочется поговорить с глазу на глаз.

Сварог оглянулся, прикинул расстояние:

— На корабле и так не услышат.

— Вы полагаете? — с загадочным видом усмехнулся Ройл. — У вас на корабле хватает чутких ушей…

И неспешно направился вдоль берега. Сварог раздраженно пожал плечами, видя, что потерял всякую инициативу, но двинулся следом.

Под дубом обнаружился стол в стиле Чалатара,[2] словно угодивший сюда с террасы загородного дворянского особняка: накрыт для легкого ужина, посередине горит сиреневая карбильская лампа с колпаком из тончайшего стекла в виде таларского глобуса. Повинуясь жесту хозяина, Сварог сел первым, прислонил топор к столу и спросил:

— Что это за чуткие уши на моем корабле?

— Оглянитесь.

Лампа светила неярко, и Сварог хорошо различал уардах в ста темный контур «Принцессы». Оттуда протянулись в сторону стола словно бы три узких луча карманных фонариков: один зеленоватый, тусклый, два других — сапфирово-синие, гораздо длиннее и ярче. Но сидящих не достигали и они, рассеиваясь и пропадая где-то на полдороге.

— Зеленый — это ваша девочка в меру своего скромного умения пытается до нас дотянуться. Ну а синие — результат усилий двух других ваших людей, и, не будь у меня наработанной защиты, они все видели и слышали бы…

— Чушь, — сказал Сварог. — Двое моих?

— Вы уверены, что знаете все о своих людях? (Сварог промолчал.) Любезный граф, у них есть свои маленькие тайны, как и у вас — секреты от них. Вполне естественное явление, вы ведь и сами в них из-за этого не сомневаетесь… Поговорим о хлопотах посерьезнее. Я хотел вам помочь. Сейчас в заливе курсируют девятнадцать кораблей из разных стран, которые я не стану перечислять, потому что вы легко догадаетесь и сами… Неужели вы решили, что после бегства из Равены от вас отстанут… заинтересованные стороны?

— Я так и не думал, — сказал Сварог. — Вообще-то «Принцесса» неплохо сконструирована, меня клятвенно заверяли, что при нужде она уйдет от любого здешнего корабля, хватило бы кочегаров…

— Возможно. А об этом что вы скажете?

Справа от стола словно бы распахнулось широкое окно с видом на вечерний океан, укутанный мягкими тенями подступающего сумрака. Из воды торчала голова чудовища на длинной тонкой лоснящейся шее, весьма смахивающая бы на перископ, если б не три длинных изогнутых рога, венчающих башку наподобие короны. Пасть приоткрыта, услужливо демонстрируя зрителю три ряда треугольных частокольных зубов, над маленькими глазками нависают роговые пластины, придавая морде вид хмурый и невыспавшийся. Тело морского змея скрыто под водой, лишь пятью полукольцами выглядывает из воды многажды изогнутая шишковатая спина — совсем как покрышки, вкопанные замес-то ограды вокруг огорода иного дачника… Короче, форменная Несси. Рядом со змеем вдруг появился крохотный кораблик, раза в три короче плоской морды. Выглядел кораблик жалко.

— Ваша «Принцесса», — пояснил Ройл. — С точнейшим соблюдением масштаба. Много ли вы смогли бы сделать даже с вашим великолепным топором? Магия здесь ни при чем. Всего-навсего морское чудовище, рогатый ящер, считавшийся вымершим еще до Шторма, — но океан велик, то и дело там обнаруживается нечто, числившееся в нетях…

— Рогатый ящер? — заинтересованно переспросил Сварог, вспомнив о заклинании, которое призрак подарил тетке Чари, но Ройл неправильно понял его интерес и махнул рукой:

— Лорд Сварог, сдается мне, вы до сих пор не представляете, какая идет игра и сколь велики ставки. Это не телевизор, как вы уже поняли, — экран компьютера я моделирую. На самом деле оно плавает у поверхности, не показываясь наружу. И парочка кораблей упорно крейсирует поблизости, словно зная о чудище и готовясь натравить…

— Горрот?

— Вряд ли. Чьи-то неизвестные корабли. Знаете уже, как это бывает: флага нет, место постройки еще ни о чем не говорит, на борту самый разный народ со всего света… Это, конечно, не Великий Кракен, для Великого Кракена вы слишком мелкая сошка, однако… Забудьте вы сейчас и об этой твари, и о кораблях. Не это главное. Вам нужно добраться до Шагана, там вас уже не достанут. Я помогу.

— Значит, мне следует благодарить вас за спасение?

Хозяин не поднимал глаз. Экран как-то незаметно погас.

— Забавно, — сказал наконец Ройл. — От скуки я тысячу раз вел во всех подробностях долгие беседы с кем-то вроде вас. Но когда вы сидите здесь вживе, все, оказалось, следует начинать заново… Пожалуй, вы не должны меня благодарить, лорд Сварог. И потому, что эта услуга не потребовала от меня мало-мальски серьезных трудов, и оттого, что я не чувствую себя достойным принимать благодарность… Что вам говорил обо мне Борн?

— Да ничего, собственно. Что вы существуете и живете отшельником.

— В том-то все и дело… Максимально точное определение. Я не служу злу, потому что не люблю зла, и не служу добру, потому что не представляю, что мне для добра сделать. Я не борец. Не гожусь в борцы. Не мое призвание. Лары мне глубоко противны, а обитатели земли, откровенно говоря, — совершенно чужие. Нет ни сил, ни желания, ни стремления проникнуться их бедами и разделить их радости. Одной нелюбви к злу еще слишком мало, чтобы стать рыцарем добра с обнаженным мечом. Добавьте ко всему этому, к такому образу мыслей кое-какие магические возможности, позволяющие окружить остров непроницаемой для всякого воздействия защитой, — и получится… отшельник. Я не удивлюсь и не обижусь, если вы меня осудите. Покойный Борн положил массу сил и времени, чтобы подвигнуть меня на некие глобальные дела. Какие, он плохо представлял и сам. Я отказался. Он не порвал со мной окончательно, но отказа не забыл… Признаюсь, со своей стороны я считал избранный им образ жизни чем-то вроде детской игры в солдатики. Возможно, мы оба неправы. Возможно, один я неправ. И вы можете…

— Кто я такой, чтобы вас осуждать? — проворчал Сварог. — Катберт-Молот или святой Рох? И зачем вам, простите, мое скромное мнение?

— Я слишком долго прожил один, — со смущенной улыбкой сказал Ройл. — Долгое одиночество порождает самые причудливые метания духа. Иногда охватывает бешеное, неудержимое желание исповедаться и услышать себе приговор…

— Тут нужен священник, — сказал Сварог, чувствуя себя крайне неловко.

— Я не гожусь.

— Священник скажет, что мне следует обратиться к богу. Но что прикажете делать, если я, как ни стараюсь, не могу и не умею «обратиться к богу»?

«Беда с этими интеллигентами», — растерянно подумал Сварог, а вслух сказал:

— Я тоже не умею…

— Но вы — действуете.

— Вы тоже, — ободряюще сказал Сварог. Беседа начинала его тяготить. — Странно, что там, где следует, меня о вас не предупредили, хотя уделяли внимание гораздо более мелким деталям.

— А я — государственная тайна, — чуть веселее признался Ройл. — Никто не предполагал, что мы с вами можем встретиться. А о нашей с Борном дружбе они как-то забыли, много воды утекло, да и Борн погиб. Понимаете, Борн был для них понятен, а я — нет. Похоже, меня до сих пор подозревают в коварных замыслах. И в покое не оставляют. Взгляните.

Сварог задрал голову. В зените висела большая синяя звезда, ее лучи светили холодно, остро, даже защипало в глазах, словно он слишком долго таращился на пламя электросварки.

— Что это?

— Так для систем моей защиты выглядит орбитальная станция слежения. Мой персональный шпик на «суточной» орбите. Иногда, очень редко, случается атака. О, ничего смертельно опасного. Просто, изобретя что-нибудь новенькое, проверяют на прочность мою защиту. Видите ли, ни одна государственная машина, сколь бы терпима и могуча она ни была, по самой природе своей не потерпит полностью независимого и неподконтрольного индивидуума. Сам факт его существования, как бы нейтрален он ни был, становится словно бы ревом охотничьего рога для гончей. По-моему, и я, и недотепа Фаларен возбуждали подозрения как раз тем, что ничего не предпринимали, — такова уж логика тайной полиции. Приготовьтесь в роли короля Хелльстада столкнуться со страхом и недоверием… Ну вот, теперь вы многое обо мне знаете. Судите, как хотите. Только одного не нужно, умоляю — не просите меня к чему бы то ни было примкнуть, присоединиться, встать в ряды… Не смогу.

Они долго молчали.

— Знаете, чего мне порой хочется? — вдруг спросил Сварог. — Забрать три королевства себе. Пустить всякого, кто пожелает. И в меру разумения наладить там жизнь чуточку более свободную и добрую.

— Не получится.

— Я же сказал: «чуточку более».

— Все равно.

— Но тянет попробовать. Ужасно.

— Ох, как вы молоды… Завидую. В юности, в студенческие годы, от разговоров на схожую тему сам воздух, казалось, сыпал искрами, я прекрасно вас понимаю, вот только не выйдет у вас ничего… Вы нигде не учились?

— Разве что убивать, — сказал Сварог. — А вы, насколько я понимаю, были в Магистериуме?

— Ого! Проект «Алмазная стрела». Не доводилось слышать? Значит, все еще засекречен. Институт, пытавшийся увидеть прошлое. Когда-то там работали и я, и Борн, и столь загадочно исчезнувший лорд Луинтар. Семьдесят лет адского труда — и все впустую. Возможно, при удаче ни я, ни Борн не пришли бы к нынешнему своему состоянию, да и Луинтар был бы жив. Коли вы ничего не слышали об «Алмазной стреле», работы определенно продолжаются…

— А магия тут не поможет?

— То, что осталось от магии, ничему уже не поможет, — пренебрежительно махнул рукой Ройл. — Создавать из воздуха дворцы и отлавливать реликтовых демонов «Серебряной сетью» — еще не магия. Уже не магия, вернее. Конечно, надутые идиоты вроде Багорена полагают, будто кохлеарный прорыв… О, простите. Кому это теперь интересно… Одним словом, вы можете ничуть не беспокоиться. Наверху не заметили происшедшего с вашим кораблем. Я все же считался неплохим ученым в прежние годы и прямо причастен к разработке иных систем… И в Шаган я вас смогу доставить незамеченными гораздо быстрее, чем вы сами тащились бы. Лучше всего вам будет высадиться в Гриммортеле и отправляться прямиком в тамошнее Братство Святого Роха. Утром…

— Если вас не особенно затруднит, я попросил бы отправить нас прямо сейчас, — сказал Сварог. — Это возможно?

— Разумеется. Однако хотелось поговорить с вами подольше…

— Мне тоже, — сказал Сварог мягко. — Но я боюсь расслабляться. Мне нужно мчаться вперед. И времени остается все меньше. Представления не имею, сколько времени у меня отнимет пребывание в Шагане, да и до виманы еще нужно добираться…

— Вы уложитесь в два-три дня. Братство Святого Роха, я уверен, уже знает все от равенских друзей. К сожалению, информация столь же быстро передается и куклосами «Радуги»…

— Кем?

— Вы серьезно? — Ройл едва не упустил бокал. — Представления не имеете, с кем схватились? Кто вам мешает и противостоит?

— Мне постоянно противостоят разнообразные «черные», — сказал Сварог.

— Это-то я уже уяснил.

— И никогда не слышали о «Черной радуге»?

— А что, есть и такая? Радуга обычно семицветная…

— Узнаю Гаудина, — сказал Ройл. — «Каждый знает ровно столько, сколько ему необходимо в данный момент». Возможно, в вашем случае он, при всей моей к нему неприязни, был прав. Не следовало посвящать нового человека во все сложности жизни, к тому же и для его престижа сие было унизительно: углубившись в историю вопроса, ему пришлось бы признаться, что он до сих пор не может истребить куклосы…

— Постойте, — сказал Сварог. — Я только сейчас сообразил… Выходит, вы обо мне отлично осведомлены?

— Я же говорил, что причастен был к серьезным работам. Не только они наблюдают за мной, удовольствие взаимное… Так вот, «Черная радуга», она же «Черная благодать» — это черное братство служителей зла, состоящее из разбросанных по всему свету групп-куклосов. Возникло оно около двух тысяч лет назад, когда разгромили храм Сета-Змеенога. Все сведения по этому делу есть даже в земных библиотеках, почитайте как-нибудь… Братство это существует до сих пор, несмотря на все усилия небесных и иных из земных властей, — очень уж серьезный и деятельный у него покровитель. Многие из тех, кто владеет сохранившимися азами «золотой», то есть основанной на добре, магии, живут, не зная друг о друге и не поддерживая никаких связей. Другое дело — черные. Зло деятельно и энергично. Среди его адептов почти нет одиночек — разве что стагарцы, патриархально балансирующие меж двумя силами. Да король Стахор, великий мистификатор, лицедей и мастер напускать туман, то и дело выдающий авансы то мраку, то свету, но упрямо ведущий свою игру… Не берусь судить непререкаемо, но в случае с двойником Делии и Арталеттой явственно прослеживается рука равенского куклоса. Впервые вы им встали поперек дороги, убив Мораг и тем самым сорвав план организации воинства мертвецов. Сшибли пинком осиное гнездо и прошли мимо, не заметив. Правда, с вами пытались покончить еще до того… но в том-то и заключается трагикомический парадокс, что не устрой они аварию вашему ялу, Мораг осталась бы жива, а вы, возможно, так и не замешались бы в схватку — или ворвались бы в нее гораздо позднее… Словом, против вас действуют организованные и сильные враги.

— Понятно, — медленно сказал Сварог. — А у меня после объяснений Гаудина как-то незаметно осталось впечатление, что люди, злоумышлявшие против меня там, наверху, — случайно совращенные нестойкие душонки, досадные исключения, выродки…

— Я и не говорю, что их много. Но всех Гаудин не выловил, и крайне опасно считать их выродками и досадными исключениями… Насколько мне известно, в последние годы наверху появилась еще и «Черная пустота». Крайне рафинированная разновидность поклонения и служения злу с потугами на большую философию. Видите ли, если зрить в корень, ничего этого нет, — он постучал пальцами по столу. — Ни стола, ни этих дубов, ни берега. Нет понятий «твердое» и «мягкое», «прочное» и «аморфное». И дым костра, и стальной меч — лишь скопление разделенных пустотой атомов. Разве что скопление атомов в виде меча более плотное и устойчивое, чем скопление атомов в виде дыма… Ощущения — тоже не более чем условность. Прикасаясь пальцами к лезвию меча, вы ощущаете, что он тверд и остер. Меж тем это означает лишь, что стайка атомов под условным названием «палец» сблизилась со стайкой атомов по прозвищу «меч». Пустота соприкоснулась с пустотой. Далее для научного обоснования (если возникнет такое желание или надобность) приводятся фундаментальные законы, объясняющие сущность магии. И магия, и физическое воздействие — не более чем перемещение атомов. И удар кулаком в зубы, и создание с помощью заклинания кувшина с вином — явления одного порядка. И в первом, и во втором случае вы с помощью возникающих в клетках вашего мозга комбинаций атомов (ибо мысль материальна) переместили в пространстве определенные группы атомов…

— Я рискну продолжить, — сказал Сварог. — Поскольку все на свете — лишь скопление атомов и перемещения таковых, понятия «добро» и «зло» становятся чисто абстрактными понятиями. И — все дозволено…

— Совершенно верно. Разумеется, это учение облечено в гораздо более изысканные и наукообразные формы. И выражено не в пример более многословно. На умы, надо признаться, порой воздействует. Вас, быть может, удивит, но больше всего приверженцев «Черной пустоты» насчитывается не среди невежественных придворных вертопрахов, а среди людей высокообразованных, с рационалистическим складом ума…

— Иными словами, в Магистериуме, — сказал Сварог.

— Как ни печально… Когда лет пятьсот назад в одном из земных государств некий книжник выпустил ученый труд, где впервые, пусть на примитивном уровне тогдашней эпохи, излагались идеи «Черной пустоты», король отреагировал быстрее, чем мудрые университетские профессора и священники. Незадачливый автор сгорел на костре из собственных книг. Некоторые склонны вульгаризировать этот поступок короля, считая, будто он попросту испугался: вдруг его подданные задумаются, стоит ли повиноваться монарху, каковой, по зрелом размышлении, есть не более чем скопище атомов, теоретическая пустота? Но я читал королевский указ, и там есть примечательные строчки: «Поелику этот богомерзкий труд способен отвратить незрелые умы от осознания понятий добра и зла, уничтожив в глазах иных всякую разницу меж таковыми понятиями…» Но сейчас книжников не жгут даже на земле. А на небесах царит и вовсе уж умилительная терпимость… Со стороны моря донесся короткий треск, сменившийся длинным шипением, над кораблем взлетела зеленая сигнальная ракета, описана дугу, на несколько секунд озарив «Принцессу» и волны колышущимся тусклым свечением с резкими тенями. И погасла еще в воздухе.

— Что это?

— Мои орлы шалят, — сказал Сварог. — Деликатно напоминают, что они, личности и индивидуальности, озабочены отсутствием отца-командира… Пожалуй, мне и в самом деле пора.

Как-то не так протекала беседа. Борн, помниться, утверждал, что Ройл сможет дать ответы на очень многие вопросы — однако теперь Сварог понятия не имел, о чем спросить…

Ройл посмотрел на берег:

— Ну да, ваша девочка раздумывает, не запустить ли еще одну. Интересно, почему Гаудин послал с вами именно ее?

— А в чем вы усматриваете странность?

— Не знаю, стоит ли называть это странностью… Ваша девочка — из породы так называемых всадников. Все малолетние «леопарды» Гаудина, и мальчишки, и девчонки, подобно фигурам шакра-чатурандж, делятся на пешек и всадников. Пешек больше. Они подвергаются обработке с применением всех достижений науки, после чего навсегда становятся не в пример ближе к роботоподобным боевым машинам, чем к людям. И процесс этот необратим. Меньшинство, всадники, остаются людьми. Их мозг не подвергается… гм, реконструкции, все ограничивается обучением боевым искусствам, а интеллект, наоборот, стремятся развить. Я вовсе не пытаюсь настроить вас против Гаудина. Всю жизнь питал к нему смешанные, двойственные чувства: уважаю за яростную борьбу со всем черным и ненавижу за… иные поступки. Просто… Все его действия, шаги, операции подчинены определенным целям, просчитанным на много ходов вперед. Все. И вы обязаны это помнить, если хотите играть с ним на равных. Именно девочка, именно «всадник»… Можно объяснить просто: вы новичок на Таларе и такая спутница не в пример предпочтительнее хмурого юнца-убийцы, глухого и слепого ко всему, что выходит за рамки конкретного задания. Но простота — не в характере Гаудина… Особенно в случае с вами.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ КОГДА НИКУДА НЕ СПЕШАТ

Ожидание атаки стократ тягостнее самого жестокого боя — в бою некогда думать…

Сварог уже отошел от предпоследнего, самого стремительного этапа пути — феерическое скольжение «Принцессы» над ночным морем, доставившее к берегу еще до рассвета, монастырь Святого Роха, где его встретили так буднично, что стало даже чуточку обидно, завтрак на скорую руку и пятичасовая бешеная скачка к границе, где по другую сторону, как он прекрасно видел из окна замка, тянулись те же равнины, те же перелески.

Городок у горизонта, насколько удалось рассмотреть в подзорную трубу, выглядел прекрасно сохранившимся, да и проходивший мимо него тракт, упиравшийся в таганскую границу, построенный когда-то на века, казался проложенным вчера — ни одна травинка не пробилась меж продолговатых белых плит, уложенных на щебень и лиственничную кладку.

Вот только ничего живого не видно на той стороне, даже птиц не заметно, как ни шарил Сварог трубой. И Глаз Сатаны не наблюдалось.

Поначалу Сварог решил, что они во множестве будут рыскать вдоль границы, пялясь немигающими взглядами, как голодные волки у изгороди скотного двора. Нет, до самого горизонта с зеленевшей кое-где каемкой лесов и холмов — ни малейшего шевеления. Ну да, колокольный звон разносится далеко…

В замке, принадлежащем некоему графу, как-то связанному с Братством Святого Роха, Странная Компания впервые за время пути оказалась в полнейшей безопасности — и совершенно не у дел. Самого графа в замке вообще не было, слуги двигались бесшумно, как тени, и появлялись редко, исключительно на звук колокольчика, брат Тивадар пропадал по своим загадочным делам, прямо связанным с завтрашним предприятием (о характере коих отмалчивался, мягко заверяя, что все будет подготовлено должным образом и Сварогу после всех тягот не стоит забивать этим голову), другие монахи не приходили, в отведенных гостям комнатах не хватало только птичьего молока, благо здесь не существовало запретов ни на мясо, ни на вино — короче, можно наслаждаться безмятежным покоем. Если забыть, что именно им завтра предстоит, — а забыть-то не удается. А неподалеку сидит Мара, в отличие от командира являющая собой воплощение безмятежности, и при взгляде на ее невозмутимое личико обуревают разнообразнейшие чувства — от грешных помыслов до желания прочитать вдумчивую лекцию о печальной участи иных чрезмерно уверенных в себе суперменов.

Но ничего не выйдет — ее спокойствие не от излишнего суперменства, а от полнейшего неумения бояться риска и смерти. Попытайтесь заставить бедуина из сердца африканских пустынь проникнуться опасностями, подстерегающими пловцов на быстрой реке с коварными омутами и голодными крокодилами…

Сварог уютнее утвердил ноги на столе, поправил на коленях виолон и принялся бренчать:

Мара уже прекрасно усвоила, что эта песня в его устах означает крайний предел дурного настроения и откровенной хандры.

— Ты еще «Пляску смерти» виртуозно изобрази, — фыркнула боевая подруга, золотая дикая кошка на синем фоне.

Сварог, как ни в чем не бывало, ухом не поведя, заиграл «Пляску смерти»:

В него полетел его собственный бадагар, чувствительно угодивший по уху, но карательных мер он предпринять не успел. Раздался короткий вежливый стук в дверь, и вошел брат Тивадар, косая сажень, мужик могучий и совсем бы симпатичный, если бы не жуткий синий шрам во всю правую половину лица, больше всего напоминавший отпечаток когтистой трехпалой лапы. Сварог виновато убрал ноги со стола, второпях свалив блюдце со сливами, кинулся подбирать узорчатые осколки, от смущения громыхая на всю комнату.

Словно не заметив, великан-монах уселся за стол, налил себе полстакана розового вина, медленно выпил и кивнул:

— Все готово. Завтра, с рассветом… Не прогуляться ли нам в аллеях, граф Гэйр?

Сварог охотно вскочил, подхватил шляпу — привык уже, как и следует дворянину, выходить под открытое небо непременно с покрытой головой.

— А я? — быстро поднялась на ноги Мара.

— Лауретта, есть разговоры, касающиеся лишь двоих…

Мара разочарованно уселась — поняла уже, что с братом Тивадаром не поспоришь.

Неизвестно, что за гости посещали замок раньше. Но сейчас он прямо-таки лучился самым неприкрытым и непринужденным весельем. Одна из дверей в конце коридора оказалась приоткрытой, оттуда доносились переливчатые переборы Леверлинова виолона, сделанного на особый заказ в одной из лучших мастерских, и голос Делии, певшей с откровенно хмельной задушевностью:

На первом этаже из-за толстой, надежно притворенной двери доносился тем не менее громоподобный хохот Шедариса, притопы и прихлопы под звон струн расстроенного дагараса,[3] звяк кубков и уханье — там отдыхали от трудов праведных остальные четверо. Сварог сконфуженно покосился на спутника снизу вверх:

— Мои орлы не особенно вольничают?

Брат Тивадар усмехнулся здоровой стороной лица:

— Лишь бы они смогли завтра держать оружие…

— Смогут, — сказал Сварог. — Этого у них не отнять.

— Вот и прекрасно. Грешно не вино и не тот, кто его пьет. Вы не в обители виргинатов, граф…

Они спустились с невысокого крыльца, украшенного каменными мифологическими зверями, пошли меж двумя рядами высоченных и густых черных кедров. Вверху зашуршало, сердито цокнула белка. Уардах в двухстах, на невысоком округлом холме, на фоне потемневшего вечернего неба четко рисовалась высокая круглая башня, и маленькое окно под самыми зубцами было озарено изнутри чуть колышущимся пламенем свечи.

— Там и вчера всю ночь горела свеча… — заметил Сварог рассеянно.

— Разумеется. Там читают «Неостановимое поучение смиренного». Свод молитв, отгоняющих нечистую силу. Некий брат, чье имя забыто, составил ее в незапамятные времена…

— Давно читают?

— Не особенно. Последние четыре с половиной тысячи лет. Конечно, башню много раз чинили и перестраивали, а люди смертны, но чтение не прерывалось ни на минуту. Такова церковь, лорд Сварог…

— И это останавливает…

— Останавливает вера, — сказал брат Тивадар. — Это заклинание сплошь и рядом остается механизмом, послушно действующим в любых руках, а с молитвой обстоит несколько иначе… Успокойтесь, я не собираюсь вести с вами богословские беседы — ваше время еще не пришло. Человек сам должен почувствовать, когда для него настала пора идти в храм, — со своей печатью или стремлением к истине… Поговорим о конкретных делах. Все готово, как я уже сказал, мы можем отправиться на рассвете.

— Это очень опасно?

— Для подавляющего большинства людей. И совершенно безопасно для вас. Но это еще не означает, что вам следует вести себя беспечно, словно посетителю зверинца. Там не одни только Глаза Сатаны. Порой появляется нечто иное, отношения к нечистой силе не имеющее, но смертельно опасное. Я проникал туда одиннадцать раз. Есть братья, совершившие по три десятка вылазок. Хватает и не вернувшихся, и гибнут не обязательно новички. — Он поднял руку к лицу, но шрама, не коснулся, словно шрам болел до сих пор. — Приходится еще останавливать лихих рыцарей, стремящихся туда из одного шального желания совершить подвиг. Кое-кого мы отговариваем, но далеко не всех. Иных потом удается и спасти…

— Значит, вы — что-то вроде заставы?

— Не только. Там до сих пор живут люди.

— В дельте Сентеры?

— Те — в относительной безопасности. Есть другие. В самом сердце трех королевств. Им удалось отгородиться серебром…

— Значит, это не сказка?

— Конечно, нет. К сегодняшнему дню нам известны одиннадцать таких островков. Кто-то обезопасился серебром, рассыпанным вокруг фермы, кого-то спасла близлежащая церковь. За последние сто лет многих удалось вывести оттуда. Но есть и люди, категорически отказавшиеся уйти. В одних местах это монахи, в других — упрямые фригольдеры с семейством, упорно не желающие оставлять землю предков. Есть еще два крайне заносчивых дворянина, укрепившиеся в манорах. При всем несходстве этих людей и разных взглядах на Единого — там есть и приверженцы Симаргла, и Хорса — всех объединяет одно: они свято верят, что еще при их жизни нечисть сгинет. Что ж, отрицание Зла порой становится первым шагом к Добру… — Он долго молчал, бесшумно шагая, мимоходом касаясь широкой ладонью разлапистых кедровых веток. — Лорд Сварог, вы, должно быть, понимаете, что я не стал бы уводить вас в уединенное место ради вышесказанного? Все это преспокойно можно было поведать у стола, за бутылкой вина, в компании вашей юной спутницы. Но у меня есть еще одна миссия…

— Валите с места, — сказал Сварог.

— Речь пойдет о Сером Рыцаре. Сером Ферзе. То есть о вас. Ибо сейчас ваше тождество с Серым Ферзем ни у кого уже не вызывает сомнений, ни у нас, ни у нашего противника. Таверо — не единственный, писавший о вас. Есть еще книга святого Круахана. Заглавия она не имеет, но среди богословов давно повелось именовать ее «Слово о четырех воплощениях Сатаны». «Во времена, когда еще не было Времени», как любят выражаться старинные авторы, Князь Тьмы создал четыре своих воплощения: для стихий Огня, Воды, Воздуха и Земли. В этих воплощениях, в каждом из них — частичка его личности и сути. Грубо говоря, воплощения эти — нечто вроде якорей, удерживающих его в этом мире, позволяющих посещать наш мир, когда заблагорассудится, передвигаться по нему относительно свободно. Когда четыре Черных Воплощения будут уничтожены — если они будут уничтожены, — Князю Тьмы станет заказан путь в иные обжитые им места, и многие дороги окажутся для него запретными, а могущество — подорванным. Воплощение Воды — Великий Кракен. Воплощение Огня — дракон Брелганд. Воплощение Земли — исполинская змея Митгард. Воплощение Воздуха неизвестно до сих пор. Великий Кракен спит где-то в пучине, и местоположение его, как и змеи Митгард, остается тайной. Дракон Брелганд около двух тысяч лет назад был сражен братом-рыцарем.

— Но не хотите же вы сказать… — начал Сварог, ощущая нехороший холодок под сердцем.

— Святой Круахан считал, что именно Серому Рыцарю суждено сразить три оставшихся Черных Воплощения. Во всем остальном он ни разу не ошибся… Нет, не думайте, что это предсказания, что они на что-то обрекают вас. Речь скорее идет о том, что именно вы можете это сделать — а никто другой не сможет… Вы вправе и отказаться от столь опасного и нечеловечески трудного предприятия. Господь избирает, но не принуждает своего избранника пройти путь до конца. Всегда остается свобода воли и свобода выбора. Даже ваш отец, человек целеустремленный и непреклонный, однажды дрогнул, терзаемый сомнениями… Простите. Возможно, жестоко было с моей стороны взваливать на вас такую ношу перед завтрашним… Но иногда следует сказать все сразу. Как бросаются в холодную воду… или в бой.

Какое-то время они шагали молча, незаметно для себя повернув в обратный путь, к замку.

— Подождите, — сказал Сварог и остановился первым. — Я не говорю, что готов… и не отказываюсь. Это слишком грандиозно, вы понимаете? Я дерьмо, если смотреть широко. Я паршивый офицер из засранного гарнизона. Мне до сих пор кажется порой, что непременно проснусь… Вы уверены, что не ошибаетесь? И моя спина все это выдержит?

— А разве до сих пор вы смирно сидели в золотом углу, пресыщаясь радостями жизни?

— Меня просто вовлекало во все эти дела, как в водоворот.

— Неудачная ассоциация. Водоворот увлекает щепки. Мусор.

— И еще — случайного пловца.

— Борьба добра со злом — не мертвая, нерассуждающая вода. Лорд Сварог, вы искренне полагаете, что до сих пор занимались смешными мелочами? Поймите, от вас не требуют, чтобы вы немедленно вдели ногу в стремя и поскакали во весь опор, потрясая копьем. Просто-напросто вы знаете теперь, что сможете это сделать. Никто больше не сможет, а вы сможете. Древние строки не сулят вам ни легкой жизни, ни счастья, что, впрочем, не означает, будто вас будут постоянно преследовать неудачи и потери… Вы знаете теперь, в чем ваша судьба. И как вы этим знанием распорядитесь — ваше право. В конце концов, вы видели достаточно зла — и с маленькой буквы, и с заглавной.

— Видел, — сказал Сварог. — Вот только добра я что-то видел гораздо меньше. Я не говорю, что его вовсе не существует, но маловато я его видел, откровенно-то говоря…

Ему показалось, что монах улыбнулся во мраке:

— Лорд Сварог, у вас никогда не возникало ощущения, что вы невероятно молоды?

— Здесь у меня такое чувство не единожды возникало, — признался Сварог.

— Ничего удивительного. Вы склонны к максимализму и торопливым обобщениям, как любой юнец, потому что прожили здесь всего два месяца. В определенном смысле это и есть юность. Я не из тех, кто схоластически прячется за цитаты, но есть замечательное высказывание Катберта-Молота: «Тому, кто не свершает добрых дел, глупо сокрушаться об упадке добра». Все в наших руках… Простите, мне пора, — указал он на башню. — Скоро мой черед.

Они распрощались, и Сварог направился к замку, пребывая в полнейшем смятении чувств. Как-то незаметно он свыкся с мыслью, что жизнь ему здесь суждена запутанная и бурная, но не ожидал такого…

В обширной прихожей он постоял у старинных доспехов неведомого рыцаря, бережно, без единого пятнышка ржавчины сохранявшихся в углу, на дубовой подставке. Это не бутафория, а настоящий доспех, когда-то побывавший в жарком деле — там и сям видны недвусмысленные вмятины.

Не без зависти послушал, как безмятежно и лихо веселятся загулявшие соратники. Дагарас тренькал не в лад, но тетка Чари выводила со всей возможной аффектацией:

Два хмельных баса вкупе с хмельным тенором старательно орали припев:

Сварог помнил эту песню по «Божьему любимчику». Он едва не зашел туда отвести душу за чаркой, но вспомнил, что Маре обещали принести микроскоп, и направился наверх.

И встретил Делию. Вот теперь она выглядела настоящей принцессой — открытое короткое платье из тончайшего палевого бархата, украшенное желтыми кружевами, золотистыми лентами, великолепные волосы уложены крупными локонами, в золотых прядях сверкает огромными изумрудами древняя диадема из сокровищницы Вентордерана, подаренная ей Сварогом. Принцесса, чье предназначение в жизни — чаровать, пленять и похищать сердца. Правда, прическа слегка растрепалась, а на открытом плече наливается розовым след долгого поцелуя, но это лишь прибавляет прелести.

— Граф, отчего вы так серьезны? — Она послала ему лукавый, чуть хмельной взгляд и хотела пройти мимо.

— Потому что думаю о серьезных вещах, — сказал Сварог, довольно невежливо стоя у нее на дороге. Что ж, не встреться она сейчас, пришлось бы отложить до другого раза, но коли уж так удачно вышло…

— Думаете о завтрашнем дне?

— Не только. Пытаюсь понять, что вы от меня скрываете.

— Я?! Великие небеса, с чего вы решили? — Она нетерпеливо притопнула туфелькой. — Конечно, вы теперь король, но я же дама. Согласно этикету я не могу обходить вас, как столб, вы должны уступить дорогу. Достойно ли это короля — задерживать даму, спешащую к любовнику?

— Бросьте, — сказал Сварог. — Вы не так уж пьяны и ветрены, как пытаетесь представить… Вы насторожились, я же чувствую…

— Допустим. И что же я, по-вашему, от вас скрываю?

— Я и сам плохо представляю, — сказал Сварог, почувствовав себя довольно глупо. — Знаете, я никудышный маг, да что там, я и не маг вовсе… Но кое-что я все же умею, вдобавок в последнее время стал чутким к умолчаниям и логическим прорехам, должно быть, образ жизни, роль загнанного зверя сказываются. Вокруг вас что-то многовато странностей и темных мест. Почему вы, скрываясь в том домике, даже не пытались снестись ни с отцом, ни с друзьями, хотя они у вас есть? Как вышло, что вы видите в темноте не хуже меня? Почему я порой не могу определить с помощью магии, когда вы говорите правду, а когда лжете? Как вам удалось сбить тот вертолет в Хелльстаде? Откуда у вас вдруг взялся пистолет? Когда мы вас нашли, у вас его не было, такого пистолета не было ни у одного из моих людей, мы его не захватывали в стычке, Сезар ничего из оружия не дарил. А после схватки с вертолетами, когда можно было все не спеша обдумать, у меня осталось стойкое убеждение, что вокруг вас, когда вы этот пистолет выхватили, явственно стало холоднее… Что за магией вы владеете? Владеете, не спорьте… Все по отдельности выглядит безобидно, но вместе взятое заставляет ломать голову…

— Над чем? — спросила Делия. — Ну, над чем? Надеюсь, вы не подозреваете меня в служении темным силам? Или в том, что мое бегство из дворца было инсценировкой? Нет? И на том спасибо. В чем же вы хотите меня уличить, что услышать?

— Кто такие Керуани?

— Откуда мне знать?

— Врете, — сказал Сварог убежденно. — Керуани, возможно, больше и не существуют, но что-то схожее осталось. Я чувствую, что тайные общества не сводятся к одной лишь «Черной благодати», что вокруг идут какие-то потаенные игры…

— Вы великолепны, граф. — Делия подошла вплотную и коснулась губами его щеки. Ростом она почти не уступала Сварогу, и на цыпочки ей становиться не пришлось. — Жаль, что мы не были знакомы раньше, кто знает, как все повернулось бы… Вы отважны и умны, и ум у вас острый… Конечно, я бесконечно благодарна вам, вы спасли мне жизнь… Но скажите честно, для чего вам чужие тайны? Ради того, чтобы испытать удовольствие от решения загадки? И только? Коли уж вы поняли, что существуют некие секреты, должны бы сделать следующий шаг: понять, что речь идет о крайне серьезных вещах. Секреты, которые не раскрывают даже в благодарность за спасение жизни, потому что они не являются чьей-то единоличной собственностью… Вам никогда не приходило в голову, что в иных делах вам все еще не доверяют до конца? Не оттого, что питают недоверие к вам лично, а потому, что вы — частица недалекой мощи, диктующей всем остальным свою примитивную волю? Недалекой в обоих смыслах — и близкой, и глуповатой… Вы — лучшая частичка. И все же не принадлежите всецело этому миру…

— Простите, — сказал Сварог, уставясь в пол. — Совершенно не следовало затевать этот разговор. Нужно было подумать сначала, и крепко…

— Не думайте, что я настроена к вам враждебно хоть в малейшей степени, — Делия положила ему руку на грудь. — Как-никак я уже доверила вам свою жизнь. И доверю вновь, если придется. И буду драться бок о бок с вами, когда понадобится. Но сейчас вы требуете того, чем я одна распоряжаться не вправе. И Леверлин тоже. Хотите достаточно веский аргумент? Вы слишком неопытны в нашем мире, очень уж недолго здесь пробыли…

— Откуда вы знаете?

— На облаках прочла, — улыбнулась Делия.

— То самое, присущее Керуани умение?

— Ой… Просто пословица. Видите, вы даже простых пословиц не знаете. Не сердитесь. Когда-нибудь мы с вами обязательно поговорим о многих увлекательных, страшных и загадочных вещах. Мое слово. Не сердитесь?

Сварог молча поцеловал ей руку, стоял и смотрел, как она уходит по коридору грациозной летящей походкой. Печально вздохнул и отправился к себе.

Мара сидела за микроскопом, левой рукой пинцетом придерживая на предметном стекле нечто неразличимое, крохотное. Время от времени отрывалась, быстро писала несколько строк и вновь приникала к окуляру.

Сварог тихонько сел в углу и принялся наблюдать.

— Сейчас, немного осталось, — сказала Мара, не отвлекаясь и не оборачиваясь. — Увлекательное чтение, весьма. Наши крохотные друзья достигли высот дипломатии, изощряются и виляют… Переполох, когда мы вернемся, будет нешуточный. Подданные твои, скажу я тебе, народец своеобразный…

— Почему мои?

— Ну, не мои же. Кто из нас король Хелльстада? — Она размашисто черкнула еще несколько строк, встала и блаженно потянулась. — Все. Прочитай и оцени по достоинству.

«Ваше Императорское Величество!

К вам обращаются люди, с традиционно-юридической точки зрения, вполне вероятно, и не являющиеся вашими подданными, но безусловно признающие ваш титул, престол и сюзеренитет. Пребывая в вынужденном затворничестве около пяти тысяч лет, мы в последнее время благодаря достижениям нашей науки и техники получили возможность навещать большой мир и получать довольно точную и подробную информацию о его делах, в том числе и о начале вашего правления — каковое, мы надеемся, будет долгим и славным. К сожалению, по ряду серьезных причин короли Токеранга (как именуется наша страна) были лишены возможности засвидетельствовать вам свое почтение. К числу таковых причин следует отнести и отсутствие на территории Хелльстада, под поверхностью коего располагается Токеранг, имперского наместника, равно как и любых других чиновников вашей администрации.

Дабы не осталось недомолвок, должны предупредить сразу: это письмо — плод размышлений группы довольно высокопоставленных лиц, занимающих ключевые или близкие к ключевым посты в вооруженных силах, полиции и гражданских учреждениях. Группа эта не представляет ни короля, ни правительство, не знающих о ее существовании. Возможно, вы посчитаете нас простыми заговорщиками. Чтобы снять с себя столь неприглядный ярлык, спешим объяснить причины, побудившие нас выбрать именно такой образ действий. Во-первых, правящий ныне король не является вашим вассалом — следовательно, и мы, совершая противоречащие законам Токеранга действия, тем не менее не предстаем нарушителями имперских законов. Во-вторых, как ни печально это сообщать, но король и его брат-наследник преисполнены самой откровенной и прискорбной гордыни и спеси, публично заявляя, будто не видят причин и поводов становиться вашими вассалами, оправдывая свою дерзость тем, что за последние тысячелетия еще не имели случая убедиться в способности вашей администрации осуществлять должный контроль над нашими землями (равно и землями, под которыми мы находимся). Обладание ракетно-ядерным и иным, не менее эффективным оружием, увы, позволяет королю и далее упорствовать в своих заблуждениях.

Мы, группа прогрессивно мыслящих руководителей, полагаем, однако, что следовало бы радикально покончить с таким положением дел, таящим в себе зерно возможных конфликтов и недоразумений. Ведущиеся в настоящее время научно-исследовательские работы по возвращению нам (и всему созданному нашими руками) нормальных масштабов, повторяющих масштабы большого мира, внушают опасения, что успешное их завершение еще более распалит гордыню нашего короля и приведет к непредсказуемым последствиям. (Заметим сразу, что мы, как и вы, потомки прежних обитателей Талара, в результате катастрофы, именуемой Штормом, пришедшие в нынешнее состояние сверхкарликов.) Взвесив все, мы взяли на себя смелость предложить вашему величеству свои услуги и сотрудничество ради урегулирования столь сложной и деликатной ситуации. Отстранение от власти короля и высокопоставленных сторонников конфронтации мы могли бы взять на себя, проведя это быстро и бескровно. Со своей стороны, администрация вашего величества могла бы оказать нам помощь в завершении проекта „Нормальный масштаб“, что ускорило бы превращение Токеранга в вассальное королевство Империи Четырех Миров.

Разумеется, столь сложные вопросы требуют долгих консультаций и вдумчивого обсуждения. Однако смеем напомнить, что Токеранг по своему научно-техническому развитию неизмеримо превосходит многих ваших вассалов, и потому взаимопонимание можно будет отыскать не в пример легче.

В знак того, что данное послание благополучно достигло адресата, просим с наступлением темноты зажигать над воротами резиденций ваших наместников в государствах Харума четырехгранные фонари с двумя синими противостоящими сторонами, одной красной и одной желтой. Узнав, что наша петиция получена, мы найдем способ незамедлительно связаться с вами с более конкретными предложениями.

От имени общества „Друзья Империи“:

Регонт Вистар, Адмирал Трех Львов, начальник штаба подводного флота.

Альконтер Лог Дерег, генерал-гранд, начальник столичного округа Крылатых Мечей (военная полиция).

Даргарт Чендери, коронный министр научно-технического обеспечения Проекта „Нормальный масштаб“.

Клорена, Токеранг. 4896 г. Каменного Неба (3716 г. Х.Э.)»

— Действительно, весьма дипломатично составлен, — сказал Сварог. — Эти ребятки не прочь свергнуть своего короля, но торгуются отчаянно — мягко намекают, что увешаны серьезным оружием по самые уши, а в Хелльстаде их ни за что не достать и оттого лучше пойти с ними на мировую — с предоставлением особых привилегий, понятно… Что ж, просидевши неуязвимым пять тысяч лет, можно преисполниться гордыни… — Он взглянул на Мару и ухмыльнулся во весь рот. — А слабое место у них есть, как не быть… Если бы этот их проект «Нормальный масштаб» был близок к успеху, держались бы иначе.

— Наверняка прячут в рукаве что-то еще, — сказала Мара. — Они же непременно должны подстраховаться, чтобы их не надули, на том и стоит политика…

— Ракетно-ядерное оружие — сама по себе угроза серьезная.

— Но они же крошки? А ядерная бомба — большая?

Сварог взял из вазы персик:

— Бомбочки такого размера достаточно, чтобы снести половину Равены. Если только у них есть плутоний. Похоже, я прав был насчет субмарин… — Он помрачнел. — Фонари над воротами резиденций наместников. Фонари. Над воротами.

— Ну и что? Сигнал как сигнал.

— Попробуй мысленно представить все резиденции и определить, видно ли их с Итела, — сказал Сварог. — Я бывал только в харланской и видел ронерскую. А ты говорила как-то, что знакома со всеми столицами.

— По фильмам, макетам. А в Акобаре и Сноле бывала.

— Вот и думай, — сказал Сварог. — Даю вводную. Ты на подводной лодке, способной поднять перископ высотой не выше локтя. Какую из резиденций наместника ты сможешь увидеть с реки?

И еще раз перечитал подобострастно-нагловатую петицию. Минут через пять Мара пожала плечами:

— Черт, да ни одна резиденция не видна, дома заслоняют… — И вдруг нахмурилась. — Во-от оно что…

— Догадалась? — сказал Сварог. — Или у них есть агенты нормального роста, или они сами устроили наблюдательные пункты. Во всех столицах. Наблюдательные пункты, явки, конспиративные квартиры, резидентуры. А это означает — тайные базы подводных лодок, склады горючего, если лодки не атомные, ремонтные мастерские, переброска персонала. Притом радиосвязью пользоваться нельзя, засекут немедленно. И ведь они не могут не понимать, что мы натолкнемся на эту мысль, об укрытиях. Значит, спрятались надежно. Представляешь размах? Нет, без помощи обычных людей такой паутины не создашь, а я по всегдашней привычке готовиться к худшему склонен допускать, что есть и паутина, и бомбы… Готовь дырочку для ордена, прелесть моя синеглазая. Представляешь, что мы открыли? — и тут же поскучнел: — Но чтобы обезопасить их, придется поработать…

— Глупости, — отмахнулась Мара, во всем блеске юной самонадеянности. — Все равно они — лилипутики, хоть и вооруженные до зубов. За нами, мой повелитель, — Империя. Не видел ты бортового залпа крейсера… Мы их наловим, посадим на стол, и будут маршировать перед игрушечным замком, как миленькие. — Она деланно зевнула, лукаво косясь на него, стянула камзол, заложила руки за голову и медленно потянулась, повернувшись к Сварогу в профиль. — Словом, я пошла в ванную. Монахи не обидятся, если мы здесь немного напроказим…

И направилась в ванную, сбрасывая по дороге одежду. Сварог смотрел ей вслед чуточку отрешенно. Он тоже верил в мощь Империи, но крохотные воинственные создания могли причинить неизмеримо больше вреда, чем полагала девчонка. Для Мары земля виделась не более чем полигоном, населенным объектами, которых следовало, смотря по вводной, то охранять, то убивать, то игнорировать, если они вели себя мирно, но Сварог, так уж выпало, провел на земле гораздо больше времени, чем за облаками, у него здесь хватало друзей, и поневоле ловишь себя на непреклонном желании защищать эту землю…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ПРИМИТИВНОЕ ИСКУССТВО ПОБЕДЫ

…Если кто-то станет уверять вас, будто путешествие на ковре-самолете — приятная и романтическая прогулка, значит, сам он никогда на этой штуке не летал, и вы можете со спокойной совестью послать его подальше, как препустого теоретика.

Ковер жесткий, как доска. Сидеть на нем неудобно — особенно если хочешь смотреть вниз. Приходится, скорчившись в нелепой позе и вцепившись одной рукой в широкую петлю, пришитую неподалеку от края, вытягивать шею.

Стоит увеличить скорость — и тугой ветер бьет в лицо, хоть ты и нахлобучил поглубже шлем, а нижнюю часть лица замотал шарфом, глаза все равно слезятся, потому что нет в обиходе заклинаний, способных усмирить встречный ветер. Ведь ветра этого не существует как естественного перемещения воздушных масс, он возникает лишь при быстром движении, и магической управы на него нет. (Блин, а как же тогда виманы и прочие ялы ларов? На них-то никакого сопротивления воздуха не ощущается!) Да и сам ковер выглядит довольно уныло, ветхий, потертый, кое-где под ногами зияют прорехи размером с ладонь, узоры едва различимы, торчат оборванные нити.

Брат Тивадар, заметив, должно быть, его разочарованные взгляды, пожал плечами:

— Чем богаты… Все давно забыли, как их делать, да и запрещено. Когда они вконец обветшают, новых уже не раздобудешь.

Они с Делией и Марой сидели на ковре-флагмане. Следом, далеко рассыпавшись цепью, шли еще три — с остальными сподвижниками Сварога и тремя монахами. Различить сподвижников и монахов было легко — первые целиком упрятаны в серебряные кольчуги из мельчайших колечек, а вторые — в своих повседневных коричневых рясах (правда, подшитых кусками серебряной сетки так, чтобы не стесняли движений) и серебряных шлемах. Один Сварог щеголял лишь в кирасе и рокантоне, самых обычных, — и это его чуть смущало, словно он выпендривался. Но что поделать, если обитателям здешних мест он не по зубам?

Они летели невысоко, уардах на ста. Глаза Сатаны вовсе не кишели кишмя, как поначалу думалось Сварогу, — плавали над землей в одиночку и кучками на приличном расстоянии друг от друга, их насчитывались тысячи, но уж никак не мириады. Правда, чем дальше диковинная эскадрилья углублялась в покинутые человеком земли, тем больше шаров, обратив к ним немигающие глаза, сопровождали неотступно, сбиваясь в табун.

— Пока что — никакой опасности, — сказал брат Тивадар. — Они нас давно знают, учены… Но у Ворот может начаться драка. В последнее время тут появились твари, ничуть не страшащиеся серебра. Их мало, но мирно с ними не разойдешься…

— Вроде этого? — Делия спокойно показала влево.

На них, медленно взмахивая черными крыльями, налетало чудище — крылья странных очертаний, вроде лезвий лабриса, круглая морда с тремя желтыми глазами и впечатляющим набором клыков, две длинные когтистые лапы, берущие начало меж шеей и кромкой крыльев, сжимают что-то длинное, бугристое, черное.

— Оно, — сказал брат Тивадар. — Опустите забрала, — и первым опустил на лицо серебряную маску с узкими прорезями для глаз. — Сейчас оно выстрелит и сбежит…

Вз-з-зиу-у-у! Ливень черных шариков обрушился на людей, шарики рикошетили и от Сварога, и от серебряных доспехов. Отшвырнув свою пушку, чудище в изящном развороте спикировало на ковер, выставив перед собой когтистые лапы.

И смялось, словно газетный лист под ударом вихря, черным комом провалилось вниз. Мара опустила разряженный арбалет, обернулась к ним, подняла забрало:

— Вы вроде бы говорили, святой брат, что оно выстрелит и удерет?

— До сих пор они именно так и поступали… Неужели чуют что-то? Осмотрите ковер! Тщательно!

Совсем рядом с сапогом Сварога набухал черный клубок, выпуская во все стороны тонюсенькие черные щупальца, намертво вцеплявшиеся в ковер, змеившиеся, испускавшие густой дым… Сварог растерянно уставился на него, не зная, что следует предпринять. Оттолкнув его, брат Тивадар молниеносно очертил вокруг шара круг кинжалом, звонко распарывая ветхий ковер, — и шар улетел вниз, оставив в ковре дыру, куда можно просунуть и голову, если только возникнет такое дурацкое желание. В дыре виднелись скользившие над землей Глаза Сатаны.

— Вот так, случалось, мы и теряли людей, — сказал брат Тивадар.

— Это, стало быть, не животное? — спросил Сварог. — Вполне осмысленно стреляло?

— Да какая разница? — глаза монаха были холодными и яростными. — Чем больше разума у создания, служащего злу, тем быстрее его следует убить…

Он вынул из кошеля на поясе горсточку крохотных серебряных стрел и прямо сквозь проделанную шаром дыру сыпанул их вниз. Сварог дважды видел, как гибнут Глаза Сатаны, и сейчас произошло то же самое — столбы густого черного дыма, пронизанные ядовито-зелеными вспышками, многоголосый отвратительный вой… Оставшиеся, разомкнув строй, по-прежнему сопровождали ковер.

— Раньше они всегда убегали после такого, — сказал монах. — Нет, положительно чуют. Готовьтесь к доброму бою, сердце подсказывает…

Далеко впереди, справа, полыхнула ослепительная зарница, окрасив полнеба чистейшим изумрудным свечением. Миг спустя в том же месте разлилось алое свечение, быстро принявшее форму правильного исполинского круга, — лишь нижний его краешек был срезан мглистым горизонтом с зубчатой полосочкой леса. Круг вновь позеленел, подернулся беспорядочной паутиной алых ветвистых зигзагов. Сварог обернулся к брату Тивадару, но монах и сам смотрел туда в крайнем изумлении. Вспышки зеленого и алого накладывались друг на друга, словно в рехнувшемся калейдоскопе, так что глаза едва ли не перестали различать цвета этой беззвучной какофонии. Что бы это ни было, оно не перемещалось, полыхая исполинскими вспышками, к которым прибавились и фиолетовые, столь же яркие, спектрально-чистые, а там и паутина стала черной…

Загадочное диво осталось позади, ковры вновь летели в пустом небе, сопровождаемые растущей сворой Глаз Сатаны.

Драккары появились сзади, пересекая их курс наискосок. Сгоряча Сварог принял их за очередных обитателей чертова логова, но тут же опознал боевые машины Серебряной Бригады, напоминавшие изящные, острые наконечники копий.

Три драккара пронеслись мимо, как пули, сбросили скорость и вернулись на коротком развороте, медленно прошли слева. Передний выглядел жутко — будто огромная могучая кувалда с размаху врезала в борт, оставив глубокую впадину на половину длины машины, окруженную лучиками разломов и трещин.

Но драккар уверенно держался в воздухе впереди ведомых, и за прогнувшимся внутрь боковым стеклом Сварог различил взмах руки, способный сойти за приветствие, чью-то оскалившуюся в застывшей улыбке незнакомую физиономию.

Описав круг вокруг них, драккары рванули вперед тем же курсом и моментально исчезли из виду.

— Не спрашивайте, — сказал Сварог торопливо. — Сам ничего не пойму.

— Здесь нет силы, способной нанести такие повреждения…

— Значит, теперь есть, — выговорил Сварог сквозь зубы.

Ковер плавно пошел вниз по отлогой кривой. Монах, вцепившись одной рукой в петлю, свободной опустил маску. «Начинается», — подумал Сварог, вытаскивая из-за пояса Доран-ан-Тег.

И увидел Чащобу.

Одинокие деревья, словно выскочившие вперед из боевых порядков нетерпеливые застрельщики-егеря, росли на равнине там и сям — кучки зеленых, коленчатых, серпообразных стеблей высотой с колокольню, скользких на вид. И толстые, покрытые фиолетово-синей чешуей загогулины, торчащие из земли, словно вставшие на хвост жирные кобры — эти уступали ростом человеку. Бурые чаши размером с ведро, на нескольких коротеньких стебельках, усыпанные по кромке мутно-белесыми пульсирующими бусинками, желтоватые волокнистые мотки спутанных волокон — повыше стога сена. И еще какие-то окрашенные в унылые оттенки серого и темно-синего полосы, осьминожьими щупальцами расходящиеся от рыхлых на вид бурых клубней.

Черные кусты — сплошное переплетение шипов, прямых и изогнутых.

А впереди вздымалась сплошная стена, где все это сливалось воедино, переплетение немыслимых лиан, корявых веток, уродливых цветов, колючек, мешанина блеклых красок, гротескных изгибов — джунгли, настолько чуждые и отвратительные, что тошнота подступала к горлу.

— Где вимана? — спросил Сварог.

— Там, — брат Тивадар показал в чащу. — Рядом с Воротами. Это от Ворот все распространяется…

Мара показала в сторону — там, разметавшись и оскалясь, лежала черная трехглазая тварь. И еще одна, и еще. Множество. Когти сжаты в последней судороге, крылья зияют прорехами, земля заляпана зелеными густыми потеками. Шагнув вперед, Сварог носком сапога отбросил крыло и увидел изящную серебряную стрелу, до половины ушедшую в землю. Похоже, Серебряная Бригада все-таки внесла свой скромный вклад — хотя этот вариант ни на каких совещаниях не проигрывался…

Он оглядел свое воинство — неузнаваемые под серебряными масками, напряженно застывшие фигуры в серебряных кольчугах и коричневых рясах.

Только Мару можно опознать по росту да Делию — по выбившимся из-под шлема золотым прядям. Пожалуй, вот тот, на голову выше остальных, — это Бони, сменивший пулемет на сверкающую секиру. Итак, дошли все же. И никаких сложностей впереди, никаких интриг, возни разведок и тягостных ночей. И нет ни знаменосцев, ни трубачей.

Вокруг, на значительном расстоянии, уже сомкнулось кольцо — сотни глаз уставились с холодным бешенством, что-то потрескивает с противным электрическим шипением, сыплются фиолетовые искры, но все это — вдали, последние потуги, бесплодные попытки остановить…

Вой и шипенье раздались в чащобе. И тогда Сварог пошел вперед, как кабан сквозь камыши, прорубая дорогу, стараясь не поддаваться азарту, размеренно махая топором. Не в первый уж раз казалось, что Доран-ан-Тег, подобно живому существу, сам по себе наносит удары расчетливо и скупо, став легким, подвижным, живым. Спутанные клубки отсеченных веток рушились на голову, брызжа соком, Сварог уклонялся, отталкивая плечами и локтями эту дрянь, орошавшую вонючей липкой жидкостью. Выдирал ноги из гибких петель, стелющихся над землей, рокантон давно слетел, в волосах застряло что-то колючее и склизкое, рушились зеленые стволы, застревая в путанице лиан, косо повисая. То и дело навстречу выныривали оскаленные рожи, цепкие лапы тянулись к горлу, хватали за руки, он уклонялся, не различая облика нападавших, наносил удары без размаха, рыча:

— Всем вместе! Не разбредаться!

Сосредоточился на одном — ударить первым, снести преграду, не зацепить своих. Успевал порой бросить взгляд вокруг — все живы вроде бы, все на ногах, валят вперед сомкнутой кучкой, слышится резкое хаканье — это удар попадает в цель — звенит, сталкиваясь ненароком, сталь, из глоток рвутся ругательства, короткие, чтобы хватило дыхания матюгнуться на одном выдохе.

Сварог ухитрялся еще прикрывать Делию, насколько удавалось, — а с другой стороны шел брат Тивадар с двуручным мечом.

Они продвигались медленно, потеряв всякое ощущение времени, не стало ни мыслей, ни чувств — одно первобытное упорство и тщательно отмеренная ярость. Шли вперед посреди воя, оханья, визга, фонтанов мутно-скользкого древесного сока, зеленой крови, чужого ужаса и злобы — будто века минули и нет другого мира, нет ничего, одна омерзительная сеча, взлетавшие что ни миг мечи и топоры, сносившие живое и неживое…

Тупо уставясь на возникшее среди лиан невиданное явление, Сварог с рычаньем прыгнул вперед, опомнился не без труда, вновь стал человеком, вернувшись от начала времен, где рвало друг друга зверье, — но в голове еще долго плескались сладкие волны хмельного остервенения.

Он едва не напал с топором на виману. Она возвышалась перед ним — огромная, трехэтажная, зеркально-черная, напоминавшая безликие коробки Магистериума. Нечто вроде сине-багрового плюща оплетало стены, свешивалось прядями с плоской крыши, полузакрыв квадратные окна, высокую дверь над тремя полукруглыми ступенями — и дверь была чуть приоткрыта. Шагая к ней деревянной походкой робота, Сварог пытался пробудить в себе хотя бы тень торжества, но понимал, что не сможет. Дорога к заветной цели отнимает все чувства и переживания — на то она и дорога…

Дверь распахнулась легко. Внутрь чужая растительность отчего-то не проникла, все здесь было чистым, блестящим и раздражающе ярким, как сто двадцать лет назад: синий ковер под ногами, мозаичные стены теплых, желто-оранжевых тонов, золотистые мягкие кресла. Даже воздух, насыщенный ненавязчивым ароматом каких-то фруктов, был мягок и приятен для носоглотки. Не стух за дюжину десятилетий. Значит, механизмы работают…

В одном сидел скелет, откинувшись на косую спинку, вытянув руки вдоль широких пушистых подлокотников. Сварог подошел поближе, немилосердно пачкая ковер вонючими следами. Скелет без малейших повреждений, раскинувшийся в спокойной позе решившего вздремнуть человека. Ни одна косточка не сдвинута.

Брат Тивадар аккуратно притворил за собой дверь, и этот будничный жест, легкий стук, казалось, разбудили неведомые силы. Скелет дернулся, пытаясь встать. Не рассуждая, не сообразив отшатнуться, Сварог толкнул его обухом топора — кости, будто только и ждавшие этого сигнала, осыпались кучей на кресло и на пол. Никто даже не успел удивиться, предпринять что-то, вскрикнуть. Необычное на этом и закончилось — кости больше не шевелились.

Все уже подняли забрала. Вид у соратников был самый плачевный — кольчуги зияют прорехами, свисают гроздья вырванных колечек, доспехи заляпаны жуткой мешаниной древесного сока и крови неизвестных созданий. Вот только лица, кое у кого исполосованные кровавыми царапинами, несмотря на всю усталость, выглядят именно так, как надлежит лицам победителей. И это заставило Сварога вспомнить, что последнего удара они пока что не нанесли.

Снаружи, за окнами, он увидел совсем не те джунгли, сквозь которые они только что прорубались добрую тысячу лет. Там багровело чужое небо с пронзительно-колючим, белоснежно-ледяным солнцем, по буро-желтой равнине протянулись длинные черные тени от непонятных громад — то ли утесов, то ли грубо обтесанных статуй, и в небе проплывали бахромчатые черные лоскутья, чересчур осмысленно двигавшиеся для гонимых ветром листьев или туч. Но эти странности его уже не занимали — пора было кончать работу.

Все объяснения он помнил назубок. Не произнеся ни слова, поднялся по широкой лестнице из розового камня. Следом молча шли остальные. Черный скелет, лежавший навзничь на втором этаже, дернулся, зашарил руками, ища опоры. Носком сапога Сварог угодил по черепу, и кости, как в прошлый раз, тут же рассыпались, будто лишившись враз невидимых скреп.

На втором этаже задерживаться нет нужды. Третий. Здесь уже нет роскошных покоев, ковров и малахитовых ваз — огромный зал, наполовину занятый непривычного вида пультами, черными, синими и белоснежными, и там нет ни кнопок, ни клавиш. Только странные рычаги, смахивающие то на птичьи лапы, то на цветы, то на плавники. И половодье огней всех цветов радуги — вспыхивающие прямо в воздухе акварельно-прозрачные цифры, символы, знаки, полосы, зигзаги, круги с разноцветными секторами, параболы, гиперболы, спирали, огни, огни, огни… На сей раз даже Сварог не мог разобраться во всей этой причудливой мешанине и определить, что работает исправно, а что разрегулировалось за сто двадцать лет.

Три черных скелета в синих креслах шевельнулись при их появлении, подняли руки, касаясь рычагов, — и пляска огней кое-где изменилась резко, а кое-где осталась прежним монотонным чередованием непонятных фигур и знаков. Сварог с застывшим лицом прошагал мимо, ребром ладони сшибая угольно-черные черепа, к светло-синей стене с черной широкой дверью, снабженной золотисто-овальной нашлепкой кодового замка. Казалось, снаружи нарастает тоскливый нелюдской вой, пронизывающий каждый атом воздуха и стен.

Кода Сварог не знал. Никто у Гаудина его не знал — нельзя было запрашивать Магистериум, чтобы там не заподозрили неладное, не поняли, что готовится покушение на одну из их любимых игрушек.

Он оглянулся. Мара, не двигаясь с места, растерянно развела руками.

— Потеряла? — рявкнул он сгоряча, спохватился. — Прости…

Отмычки у нее больше не было. Сделанная в виде небольшого браслета электронная отмычка после пребывания в Хелльстаде превратилась в бесполезный кусок бронзы — как и парочка других приборов, бывших при Маре. Теперь Сварог понял, что означали слова ныне дохлого Фаларена касательно того, что береженого, дескать, бог бережет. Щелчок пальцами — и весь арсенал Мары превратился в кучку бесполезного хлама. И отмычка с арсеналом за компанию. Твою мать…

Он нацелился было топором на то место, где предполагались запоры, но передумал вдруг и поманил Паколета.

Беспутный внук благочестивой бабушки, обладатель дара открывать любые замки, звеня изорванной кольчугой, сосредоточенно и важно положил ладони на замок. Сварог затаил дыхание.

Мелодично звякнуло, прозвучала бесстрастно-бесполая, простенькая электронная мелодия из трех нот — и двери машинного зала дрогнули, створки разошлись в стороны, скрылись в стенах.

Ничего особенно уж экзотического внутри не оказалось — лес соединяющих стены и потолок толстых белых колонн, усеянных змейками мигающих огоньков и мерцающих знаков. Иные покрыты бледно-золотистой оплеткой, косой решеткой, иные — пушистой пленочкой инея, а две — прозрачны и внутри колышутся, переливаются тяжелые густо-золотые струи.

Пульт, к которому они так долго добирались и так яростно стремились, выглядел и вовсе уж скучно: синий грибок на тонкой синей ножке, украшенный золотым контуром человеческой ладони.

Первым положил туда руку Сварог — из желания увидеть, в какую форму будет облечен отказ. Убийственных в прямом смысле слова сюрпризов он не боялся: во-первых, что бы то ни было, метательное на него не подействует, а во-вторых, что весомее, убежден был, что никакой стреляющей защиты нет.

Нерационально было бы снабжать замок чем-то убойным — кто-то из членов экипажа мог оказаться молодым любителем шуток и сунуть туда руку из чистого озорства, что же, убивать его за это?

Грибок засветился венчиком густо-алых огней, откуда-то сверху рявкнула басовитая сирена — коротко и пренебрежительно, словно плюнула смачным матерным словечком. Сварог отступил, кивнул Делии.

Златовласая принцесса, прекрасная даже в мешковатой серебряной кольчуге, изодранной и испачканной, в сбившемся на сторону шлеме с маской, торчавшей козырьком над глазами, с косой, уже подсохшей царапиной на щеке и спутанными грязными локонами, сделала шаг вперед, не выпуская меча.

Сварог осторожно высвободил из ее пальцев черную рифленую рукоять и отбросил клинок, не глядя. Царапая подушечки пальцев, сорвал застежки и стянул с ее руки кольчужную перчатку. Делия протянула руку и, сжав губы, накрыла ладонью золотой контур.

Венчик зеленых огней по кромке грибка. Гриб медленно ушел в пол.

Гасли покрывавшие колонны огоньки и знаки, замедлялось круженье золотых струй, они словно бы замерзали, прозрачные колонны становились непроницаемо белыми. Корабль засыпал. Сварог повернулся и зашагал прочь, по-прежнему ничего волнующего не испытывая. Великие предприятия всегда кончаются буднично, как осенний дождь.

В зале уже погасли почти все огни и краски. Спускаясь вниз по лестнице, они видели, что за окнами вместо угрюмых картин неизвестного чужого мира появились не менее отвратительные, но здешние как-никак джунгли. Диковинная чащоба умирала на глазах — одни ветки истаивают, как уходящий призрак, другие рассыпаются струйками дыма, гибнут, пропадают, стекают крупными каплями мутной слизи, лес растворяется, как злой мираж, как кошмарный сон, и сквозь него проступают дубы и сосны вдали, синее небо, облака, солнце, два высоченных камня — пресловутые Ворота. И наваждение сгинуло окончательно, не оставив следа.

Встав у двери, Сварог пропустил всех наружу. Достал из мешочка бабки-гусятницы красную ленту, бросил через левое плечо, произнес все нужные слова, пришедшие бог ведает из какого далека. Потому что в уснувших машинах дремала память, готовая к употреблению в любой момент, — память о мире, откуда приходит Зло, и ее никак не стоило отдавать лихим экспериментаторам из Магистериума, способным походя, из неутолимого научного любопытства, подпалить мир. И экспертам Гаудина тоже не следовало этот трофей отдавать. Гаудин. безусловно не одобрил бы — ну и черт с ним…

Выскочил под солнце. Все его люди уже что есть духу бежали прочь, угадав его намерение, сообразив, что он замыслил напоследок какое-то безобразие, — и за ними, как верные псы, скользили над самой землей четыре стареньких, продранных и потертых ковра. Сварог не спеша двинулся следом.

Уардах в пятистах они остановились. Пламя захватило все три этажа, вырывалось из распахнутой двери, и вимана казалась стеклянной шкатулкой, налитой бурлящей, клокочущей алой водой. Вимана была чудом научной мысли, и при другом раскладе пламя, даже магическое, наверняка погасили бы хитрые устройства — но они уснули вместе с мозгом корабля, и все, что было внутри, сгорело во сне. Стены и окна выдержали, конечно. Лишившись пищи, ярое пламя понемногу затухло, но дым долго еще валил, выбиваясь тугими клубами сквозь единственный отыскавшийся выход.

— Сообразили, черти? — устало спросил Сварог. — Усекли?

Мара ухмыльнулась:

— Ну, когда ты остался, стало ясно, что следует ждать эффектной концовки…

Монахи стояли на коленях посреди жухлой зимней травы, подняв к небу грязные, исцарапанные лица. В приливе блаженной усталости Сварог сказал про себя, сам толком не представляя, к кому обращается: «Видишь? Мы это сделали, и сделали хорошо. На нас все-таки можно полагаться…»

В небе снова возникли три драккара, подлетели на дикой скорости, мгновенно замерли в воздухе, пренебрегая законами инерции и тяготения, плавно опустились на землю. Ближе всех к Сварогу оказался тот, изуродованный. Вблизи он выглядел вовсе уж страшно — весь левый бок в лохмотьях рваной, вздыбленной серебряной обшивки, покрыт глубокими воронками, разрывами, вмятинами.

Справа мягко щелкнула дверца. Вылез офицер и, с небрежным гвардейским изяществом печатая шаг, направился к Сварогу — элегантный, безукоризненный, как теорема Пифагора, лейтенант Серебряной Бригады в черно-сиреневом мундире со множеством серебряных шевронов, нашивок и эмблем, с золотыми лавровыми ветками на лацканах и умопомрачительным кортиком у бедра, в зеркально блистающих белых сапогах. На лице — рассеянность и скука, высший шик «охотников за демонами». Словно и не его машина выдержала страшную схватку.

— Граф Гэйр? — Он небрежно-лихо отдал честь, глядя только на Сварога, не удостоив остальных и мимолетного взгляда. — Маркиз Оклер, командир крыла. Мои поздравления. Надеюсь, вы не в претензии за то, что мы немного распугали здешних пташек?

— Ну что вы, — сказал Сварог. — Где это вас угораздило?

— Пустяки, — гвардейский пижон и бровью не повел. — Небольшая стычка. Прошу в драккар. Вас с нетерпением ждут.

Сварог улыбнулся, глядя ему в глаза. Оглянулся на свою притихшую команду и сказал столь же небрежно:

— Благодарю. Я в состоянии добраться сам. Видите ли, у меня не все дела здесь закончены…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ПОЛУДЕННЫЙ ОГОНЬ

Город походил на пышный праздничный букет, собранный любовно и тщательно.

С балконов и с подоконников свисали гербовые полотнища с золотой бахромой — где новенькие, где ветераны, помнившие не одно торжественное шествие и не один коронный праздник. Сине-черные штандарты и деревянные позолоченные короны красовались в строжайше утвержденных Департаментом Церемоний местах (поскольку дело государственное и любая самодеятельность тут неуместна). Но в память о старинных вольностях гербового города его жителей следовало побаловать и иллюзией сопричастности к принимаемым в верхах решениям. А потому не возбранялось вносить свой вклад в декорум. И от окон протянулись чуть ли не до земли полосы разноцветных тканей, смотря по богатству домохозяев — от дорогущего узорчатого абердарского далматина в невиданных цветах и сложных орнаментах до матово-синего бархата с Катайр Крофинд. Кое-кто по простоте душевной вывесил праздничные скатерти, расшитые и украшенные по кромке шлифованными полудрагоценными камнями.

Пестрели гильдейские знамена, даже за гулом толпы слышно было, как в близлежащих храмах трезвонят колокола, звенят гонги и птелосы.[4] Время от времени с Итела долетал тяжелый гром пушек — стоявшие на реке корабли палили бортами, и слева, над крышами, висели клубы дыма.

Крыши были усеяны людьми, как подсолнух — семечками. По старому обычаю, во время таких шествий зевакам разрешалось взбираться даже на памятники, и бронзовый король Арленг, первый Барг, восседал на могучем бронзовом жеребце в компании доброго десятка студентов Ремиденума — самый отчаянный вскарабкался его величеству на плечи и устроился удобнейшим образом, свесив ноги по обе стороны вошедшей в легенды королевской бороды.

Вдоль улиц рядами стояла гвардия, блиставшая ради такого случая не просто парадными мундирами, а мундирами коронного парада, шившимися за свой счет и украшавшимися драгоценными камнями на пределе возможностей каждого гвардионца (а поскольку бравые вояки располагались спиной к толпе, среди которой замешалось немало темного народа, промышлявшего делами неправедными даже в столь торжественные дни, иным камешкам суждено было поменять хозяев еще до проезда кортежа).

Виновница торжества возглавляла процессию — в костюме вишневого бархата, в сиянии фамильных самоцветов, в короне и синем геральдическом плаще, расшитом золотыми лилиями. Сварог, ехавший слева и чуть позади, поглядывал на ее гордое, отрешенно-надменное личико и развлечения ради вспоминал совсем другой — то перемазанной углем на мостике «Принцессы», то собиравшей хворост для костра. И мечтал, чтобы все это побыстрее кончилось — знал, что в пурпурной мантии и серебряной короне привлекает внимание не только в качестве бравого сподвижника в одночасье прославившейся на всю планету принцессы. Нравы здесь были бесхитростные, и народ попроще откровенно тыкал в него пальцами, дивясь и перешептываясь с восхищенным ужасом (можно представить, какие ходили слухи и как горячечно работала фантазия). Один раз на узкой Жемчужной, когда ликующие «поселяне и слуги» оказались вплотную к процессии, до Сварога уже долетело из толпы чье-то заполошное оханье: «Горный дух…» — и ответная реплика: «Сам ты, куманек, горный дух, уж прости на грубом слове. И вовсе это Змеиный Король, старики-то знают. И хвост у него змеиный, только под мантией не видно, подобрал, чтоб народ не пугать выше меры…» После чего Сварог явственно расслышал фырканье в рядах Странной Компании — но все лица, стоило ему обернуться, оказались серьезными и важными.

Это был единственный раз, когда его орлы поддались легкомыслию.

Новоявленные дворяне блаженствовали в лучах славы — вполне заслуженной, черт возьми. Однако самому Сварогу ничего так не хотелось, как оказаться наконец в королевском дворце. Где нипочем не избежать новых торжественных церемоний и обильных наград, которые из дипломатии и согласно правилам хорошего тона придется принимать, но любопытных глаз, по крайней мере, будет в тысячу раз меньше. Он мысленно прикинул: еще и не выехали на Адмиральскую, а ведь по ней придется проехать из конца в конец (лиги три, не меньше) в роли обезьянки шарманщика…

Делия обернулась, позвала его взглядом. Он подъехал, откровенно завидуя невозмутимости принцессы, державшейся столь свободно, словно и не на них глазела вся Равена от мала до велика, словно толпы вокруг и не было.

— Теперь вы, конечно, нас покинете?

— Не сразу, — сказал Сварог. — Кое-кто обещал поговорить со мной откровенно…

— Обещания я держу… Вас ждет там, наверху, что-то вроде отчета?

— Увы, — сказал Сварог. — Придется.

— Но вы же теперь — король. И не простой король. Нет нужды давать кому-то отчет. С Хелльстадом за спиной вы получили независимость, не снившуюся ни одному здешнему монарху… — Она грустно улыбнулась. — И вызовете к себе ненависть, какой не удостаивался ни один земной монарх…

— Догадываюсь, — сказал Сварог. — Это-то меня и тревожит, честно говоря.

— Странно, но со всеми вами мне было безопаснее, чем во дворце… Подвиги кончаются уныло, не правда ли?

— Еще бы, — сказал Сварог. — Потому что не кончаются, подобно сказкам, и жизнь продолжается… Не грустите. Вы — опять вы. А мои орлы, кроме Мары, остаются с вами. Только не торопитесь делать их герцогами и генералами. Они хорошие люди, и мне не хотелось бы, чтобы у них закружилась голова…

— Знаете, у меня тягостно на душе, — сказала она. — Мы ведь привезли в Равену войну.

— Как так?

— Вы до сих пор не поняли? Мало провозгласить три королевства ронерским владением. Нужно еще их удержать. Не рассчитываете же вы, что наши близкие и дальние душевные соседи столь восхитятся славным подвигом, что из рыцарского благородства даже не попытаются урвать себе кусочек столь сладкого пирога? Рудники, порты, пашни, леса… Это война. Тяжелая и долгая. Все против всех. Когда-то давно так было и с Островами, до окончательного их раздела войны шли около восьмидесяти лет, да и потом не сразу успокоилось…

— Верно, — хмуро сказал Сварог. — Я об этой стороне дела совершенно не думал. Казалось, самое главное — дойти… Простите за избитую фразу, но вы всегда можете на меня рассчитывать. Я плохо представляю, что лежит по закромам в моем странном королевстве, но подозреваю, там отыщутся весьма веские аргументы.

— И если вы их пустите в ход, выступая на нашей стороне, восстановите против себя императорский двор… Знаете, каким был бы идеальный выход? Вам следовало провозгласить эти земли своими.

— Но…

— Вот у вас, у короля Хелльстада, их поостерегутся отнимать, — серьезно сказала Делия. — Конечно, мне хотелось бы раздвинуть пределы Ронеро до полночных берегов… но на деле, боюсь, получится не новая великая держава, а истощенная войной до предела нынешняя. Право же, я предлагаю не столь уж нелепый выход.

— Вы умница, — сказал Сварог. — Я для вас горы сверну, только позовите. Но принять ваше предложение — означало бы ограбить вас самым примитивным образом.

— Почему же, если я согласна, чтобы меня ограбили? — она засмеялась. — Думаете, мне не жалко? Не хочется остаться в Хрониках с почетным титулом Делии Собирательницы Земель? Нет, я все обдумала. Мы можем получить долгую, страшную войну, и лучше ее избежать.

— А что скажет ваш отец? Пока что он на троне. Вряд ли он захочет…

— Пожалуй, в нынешней ситуации следует скорее прислушиваться к тому, чего хочу я. — Синие глаза потемнели в приливе фамильного, упрямого гнева Баргов. — После того, как со мной обошлись в собственном дворце. Отца я беру на себя.

— Но у меня же нет подданных, черт побери, — сказал Сварог, все еще пытаясь свести все к шутке. — Хорош я буду в этой мантии посреди безлюдных земель, усыпанных опустевшими городами и заброшенными замками… Я вам не рассказывал притчу о маленьком зеленом крокодильчике?

— Подданных у вас быстро отыщется превеликое множество. Младшие сыновья, безземельные крестьяне, потомки беглецов из трех королевств, избыток гильдейских отпрысков…

— Неужели вы так хорошо успели все обдумать?

Делия лукаво покосилась на него:

— Дорогой граф, мы с Леверлином посвящали время не одним лишь легкомысленным забавам — хотя, каюсь, наши чинные дискуссии о будущем государственном устройстве трех королевств не раз прерывались в самых серьезных местах… Догнавший их камергер, не человек, а живая подставка для ходячей вывески бриллиантов, умоляюще взглянул на принцессу:

— Ваше высочество, помашите рукой народу, вы совершенно не обращаете внимания на ликующих подданных… — и опасливо покосился на Сварога: — Простите, ваше величество, что дерзнул прервать вашу беседу, но со стороны ее высочества были бы как нельзя более уместны изъявления милостивого расположения…

И придержал коня, давая им проехать вперед. Сварог воспользовался случаем:

— Помашите народу, принцесса, мы поговорим позже…

И натянул поводья. Кортеж как раз свернул на узенькую Волчью, откуда предстояло выехать на Адмиральскую. Трубачи и герольды, ехавшие впереди вроссыпь, торопливо перестраивались в колонну по трое, окаймлявшие процессию ликторы оказались совсем близко к Делии, и Сварогу легко удалось отстать. Он медленно ехал, едва не задевая полами мантии вытянувшихся в струнку гвардейцев, взиравших на него во все глаза — без присущего суеверному простонародью страха, потому что бравым усачам не полагалось бояться и самого дьявола, не говоря уж о странном змеином короле, сиречь горном тролле. Улица была тесная, как зауженный недотепистым портным кафтан, тротуар чуть ли не в ладонь шириной, и зрители разместились главным образом на подоконниках, бесстрашно свесив ноги и цепляясь друг за друга: но что поделаешь, если в незапамятные времена Волчья наряду с более презентабельными проспектами удостоилась нешуточной привилегии «улицы королевских кортежей и коронных шествий». То ли отважный бочар спас здесь короля от страшного волка, то ли отважный король — бочара. В точности неизвестно. Но эта троица — король, бочар и волк — присутствовала во всех вариантах преданий.

Гвардейцы стояли не локоть к локтю — на уставном расстоянии, именуемом «длина мушкета». И в промежуток меж двумя черными пикинерами вдруг прошмыгнул невесть откуда взявшийся незаметный человек. Бдительный ликтор, тоже вынырнув невесть когда, собрался было наехать на него конем, но Сварог удержал его жестом: незнакомец не походил ни на убийцу, ни на челобитчика, в глазах у него читалось нечто, заставившее им заинтересоваться.

Человек пошел рядом, уцепившись за стремя. Они молча мерились взглядами, потом незнакомец бесстрастно сказал:

— Лорд Сварог, Князь Тьмы напоминает, что высшая форма его неудовольствия — не вмешиваться в события вообще…

Мысленно прицелившись, Сварог высвободил ногу из широкого золоченого стремени и впечатал каблук в неприметное, брюзгливое лицо. Незнакомец спиной вперед улетел в шарахнувшуюся публику. Бешено оглянувшись, Сварог увидел Шедариса совсем рядом, кивнул в ту сторону и сделал понятный для любого Вольного Топора знак.

Капрал в таких случаях не вступал в дискуссии и не терзался сомнениями — молча выполнял приказ. Он круто развернул коня в ту сторону, визгнул выхваченный меч, послышался свист клинка и тупой удар. Не оглядываясь, Сварог ехал дальше. На сердце стало неспокойно.

Вновь ударили корабельные пушки. Над крышами заполошно носились вспугнутые голуби и воробьи. Узкая, кривая Волчья наконец осталась позади, и кортеж выехал на широкую Адмиральскую, словно бы даже затерявшись на ней, как щепотка крупы на тарелке. Здесь вдоль тротуаров стояла шеренгами конная гвардия и гардемарины из школы «Морской ястреб», а публика была почти сплошь благородная, дворяне и Сословия, и не теснилась на тротуарах, а вольготно разместились на высоких подмостках в несколько ярусов. Время от времени поэты с горящими взорами и буйными кудрями принимались декламировать баллады и оды, но их не слышно было за гулом толпы и приветственными криками, ибо благородные вопили не хуже простонародья, каждый точно так же надеялся, что именно на него упадет пусть мимолетный, но милостивый взгляд принцессы. Кто-то пригоршнями швырял с балкона цветы, кто-то рассыпал золото, кто-то по старинной традиции размахивал шестом, увенчанным конской головой и увешанным колокольчиками — отгонял злых духов и призывал на головы виновников торжества благословение Хорса.

Сварог задумчиво посмотрел через плечо. Сразу за Странной Компанией ехал в окружении блестящих офицеров своей эскадры загадочный адмирал Амонд — сухопарый старик с непроницаемым лицом каменного истукана, какие еще встречаются близ дорог в Ямурлаке. На нем был синий мундир с золотыми адмиральскими касатками (геральдическими, имевшими самое отдаленное сходство с настоящими), для моряка он удивительно непринужденно держался в седле, прямой, как мачта, и столь же мало подверженный эмоциям.

…В Ронеро Сварог решил возвращаться из трех королевств самым коротким путем. Они переплыли залив, высадились на хелльстадском берегу, где их встретил верный Вентордеран, добрались на нем до Итела, а там Сварог в третий раз создал новехонькую «Принцессу», и они двинулись вниз по течению, наняв в Пограничье нескольких кочегаров, не скрывая уже своего настоящего облика.

Конечно, молва их не обгоняла. О происшедшем в Пограничье еще не знали, ибо там не было ни газет, ни телеграфа. Зато в Харлане, остановившись запастись углем, они сами узнали прелюбопытнейшие новости, доставленные всезнающими речниками еще до подхода официальных сообщений.

Все рассказчики, ничуть не расходясь в существенных деталях, повествовали, что король Конгер вкупе с адмиралом Амондом провели какую-то коварнейшую, изощренную интригу, вынудив ронерскую «Черную благодать» выползти на свет божий и раскрыться. Что по всему королевству идет грандиозная облава на куклосы. Что заговорщики пытались подменить принцессу Делию неким созданным с помощью самой черной некромантии оборотнем — не подозревая, что тем самым суют руки в настороженный волчий капкан, обрекая себя на разоблачение и погибель. Что принцесса Делия еще до претворения в жизнь гнусного замысла заговорщиков отправилась в три королевства, дабы сбылось пророчество Таверо, и вот-вот должна появиться во всем блеске триумфа, чтобы упасть в объятия сурового и хитроумного родителя, решившего окончательно и бесповоротно очистить свои владения от черных магов.

Сварога такая трактовка событий ошеломила — как, впрочем, и всех остальных, включая Делию. Справившись с удивлением, в глубине души он посмеивался — дело житейское, не впервые власти в лице короля, давшие поначалу маху, попытались срочно подстроиться к ситуации, объявив себя всеведущими и с самого начала, изволите ли видеть, прекрасно обо всем знавшими. Зато Делия была вне себя от ярости, вспомнив свои мытарства.

И Сварог уже не сомневался, что встреча отца с любящей дочерью пройдет отнюдь не идиллически — если вспомнить, что в жилах обоих течет буйная кровь Баргов, не выдохшаяся ничуть за последнюю тысячу лет. Он попытался было мягко втолковать рассвирепевшей принцессе, что положение поневоле обязывает венценосцев изящно маскировать крупные промахи, но Делия, сверкая глазами не хуже пантеры, кипела:

— Изощренные интриганы, знавшие все наперед?! Да они ручки целовали этой твари, пока я пряталась в борделе и не знала, буду ли завтра жива!

Потом она немного успокоилась и перестала швыряться матросскими словечками. Однако когда на рассвете на ронерской границе «Принцессу» встретили выстроившиеся поперек реки разукрашенные флагами расцвечивания королевские фрегаты, еще издали сотрясавшие берега пушечной пальбой, и на борт к ним поднялся адмирал Амонд, на Делию вновь накатило, и она держалась с адмиралом так, словно он и был виновником всех ее невзгод.

Странно, но адмирала это словно бы нисколечко не удручало, и Сварог частенько ловил на себе совершенно непонятные взгляды старика — то ли пытливые, то ли насмешливые. И порывался поговорить по душам — но как-то так получалось, что за несколько часов плавания до Равены ни Сварогу, ни Делии не удалось остаться с адмиралом наедине. Вряд ли это было случайностью, офицеры имели четкие инструкции. Можно и не гадать, кого первого постигнет опала, стоит Делии взойти на трон…

Возможно, из-за этой обиды она и держалась столь надменно, гордо воздев голову, ехала впереди, совершенно не обращая внимания на пеструю толпу.

И тут Амонд, чуть подхлестнув рыжего, «солнечного» жеребца, оторвался от своих офицеров, проехал меж теткой Чари и Леверлином. Поравнялся со Сварогом, теперь их кони шли голова в голову. Украдкой покосившись на безмолвного спутника, Сварог подметил, что на круглой тулье лангилатана, прямо под вычурной золотой бляхой заметна тщательно заделанная кожаной заплаткой круглая дырочка. И спросил не без иронии:

— Заветная шляпа, а?

— Верно, — невозмутимо ответил адмирал. — Картечь. У Инбер Колбта. Моряки — люди суеверные, ваше величество.

— Значит, с вас сняли опалу?

— Я никогда не был в опале, — сказал старик столь же бесстрастно. — Вам приходилось когда-нибудь видеть, как ловят рыбу на свет? На носу лодки разжигают костер, и к нему из ночного мрака плывет рыба. И ее бьют острогой… или выхватывают подсачком. Обычно человек, угодивший в опалу, но по-прежнему располагающий верными ему войсками и сторонниками при дворе, становится тем самым костром, на который плывет рыба. Хищная рыба, не самая глупая… Искренне полагающая, что опальный жаждет мести. Так и бывает… если опала настоящая. А когда она оказывается мнимой, рыба обречена на острогу… — Он жестко усмехнулся. — У короля, скажу вам честно, хватает недостатков. Одного среди них нет — излишней доверчивости. Вообще нет доверчивости. И чтобы обмануть его в серьезном деле, потребуется нечто большее, чем старания доморощенных черных магов с их сотканными из вонючего воздуха двойниками… — Он повернул голову и уставился на Сварога холодными светло-синими глазами. — Разумеется, принцесса ни о чем не подозревала. Мы не могли рисковать. К тому же опасности для нее не было почти никакой. По двум причинам. Во-первых, всем она нужна была живая. Во-вторых… Не хотелось бы сейчас об этом говорить.

Сварог смотрел на него и видел, что адмирал не врет. И не мог разобраться в собственных ощущениях, понять, чего там больше — разочарования или злости. Пожалуй, злости. Потому что разочаровываться вроде бы не в чем и не в ком…

— Понимаю, мы доставили вам много неприятных минут, — кивнул адмирал.

— Но игра требовала максимального правдоподобия. Потому мы и заперли вас на ограниченном пространстве, как поросенка в загородке, каким охотники приманивают волков… «Черная радуга» охотилась за вами, а мы смыкали петлю вокруг них. Шла охота на охотника. И допустимые потери оказались неизмеримо ниже намеченных, собственно, они были ничтожными…

— Допустимые потери… — повторил Сварог с горечью.

— Не будьте ребенком. Это война. Зато теперь в наших руках — добрых три четверти членов «Черной благодати». Куклосы в Ронеро практически разгромлены. Уцелевшие разбежались и прячутся, бегут за границу, они еще долго не опомнятся… Таких успехов не случалось лет пятьсот, со времен Катберта-Молота. Понимаете вы это? Не было другого выбора. В сущности, мы, как не раз уже случалось, проделали за ваши тайные службы изрядную работу. А ваши с принцессой переживания и сантименты — это, простите, ненужная лирика.

Он покачивался в седле, бесстрастный и невозмутимый, глухой к любым возражениям. «Снова в роли куклы, — задыхаясь от бессильного бешенства, подумал Сварог. — И, что самое скверное, не найти убедительных аргументов против адмирала. Как бы ты ни изощрялся, тебе сунут под нос результат, а результат таков, что и в самом деле превращает в сентиментальный лепет все протесты…»

— Значит, вы знали обо мне с той минуты, как мы приплыли в Равену?

— Кое-что о вас мы узнали еще раньше, — сказал адмирал. — Чего вы хотели? Оказаться в гуще столь серьезных событий — и не обратить на себя внимания?

— И все же я усматриваю кое-какие несообразности, — сказал Сварог, пытаясь выглядеть столь же бесстрастным. — Рискуя, вы превзошли меру допустимого. Я уж не говорю о том, что Делию могли убить чисто случайно — при погоне, в стычке… Арталетта, сдается мне, оказалась и для вас совершенно неожиданным сюрпризом? То, что с ней произошло?

— Конечно. В таком предприятии ни за что не обойтись без неприятных сюрпризов и непредвиденных ходов противника. Но она ведь не смогла причинить вам ощутимого вреда? Объявленный нами шаррим, как вы, должно быть, согласитесь, вспомнив все происшедшее, служил в первую очередь вашему удобству. Не считая Арталетты, никто вас не преследовал и не пытался задержать.

— Ну да, — сказал Сварог. — Нас всего лишь умело и продуманно загоняли в Хелльстад. Как вы могли пойти на такой риск? Либо вы с королем — самонадеянные идиоты… либо ваша уверенность в том, что с Делией ничего не случится даже в Хелльстаде, была основана на чем-то весьма серьезном. Я об этом думал уже. Сохранившиеся тексты Таверо, каких нет у других, или нечто иное?

Адмирал помолчал. Впереди зазвучали во множестве фанфары. Уже показались две высокие башни Адмиралтейства, крытые темно-красной черепицей, — голова кортежа приближалась к Морской площади.

— Тексты Таверо, — сказал Амонд. — Так называемые Дополнения к Кодексу.

Еще более редкий манускрипт, чем сам Кодекс. Видите ли, за последние сто лет люди, именовавшие себя Серыми Рыцарями, появлялись дважды. Первый, явившийся к снольдерскому двору, был примитивным авантюристом, его разоблачили очень быстро, а там и опознали, сбежать не успел… Со вторым не так просто. По-моему, он искренне верил, что предсказание о Сером Рыцаре относится к нему. Кое-какие обстоятельства благоприятствовали. И король Орса из Вольных Маноров тоже поверил, что Златовласая Привратница — его дочь. Репутация короля позволяла именовать его и Ужасным, королевство Орс когда-то носило прозвище «Длинная земля»… Сгоряча не обратили внимания, что другие детали предсказания нисколечко не совмещаются с данными действующими лицами. Или обратили, но решили, что строки Таверо не стоит толковать очень уж буквально, достаточно, что совпадает половина… Можно с уверенностью сказать, что Дополнения им были неизвестны. Но о Воротах они кое-что слышали, как-никак Ворота, хоть и бездействующие, были достопримечательностью Демура… Кстати, я до сих пор не знаю, что именно вы там сделали. Как нужно было запереть «дверь, которой нет»?

— Потом, потом, — нетерпеливо сказал Сварог. — Что там было дальше?

— Рыцарь с принцессой и небольшим отрядом отправился в три королевства. И никто не вернулся. Никогда. Теперь вы понимаете, что король должен был твердо увериться? В Дополнениях сказано… — Он прищурился. — Сейчас… «Когда пятнадцать цифр изгонят из города волка, а мертвый станет бесполезным проводником…» Между прочим, мы до сих пор не понимаем, что это означает.

— Потом! Дальше!

— «…и принцесса покинет город, но не по земле и не по воде», — заученно процитировал адмирал. — Когда вы захватили самолет, эти слова нашли превосходное объяснение. — Он холодно улыбнулся. — И оставалось сделать все от нас зависящее, чтобы проверить последнее утверждение: «И принцесса пройдет невредимой через Хелльстад». Собственно, делать ничего и не пришлось, вы полагали облаву настоящей и справедливо рассудили, что путь у вас один, через Хелльстад. Когда вы переправились в Правый Треугольник, мы уже не сомневались, куда вы отправляетесь. И тревожились, скажу вам откровенно, скорее по инерции, за Арталетту, с которой приключилась какая-то беда, а не за Делию. Таверо, бывало, ошибался, но в мелочах, не настолько же… И все закончилось успешно. Вы сделали свое дело, мы свое, не менее эффективно. — Он быстрым, чуть насмешливым взглядом окинул наряд Сварога. — Полагаю, у вас нет оснований жаловаться на судьбу? Я пожилой и много повидавший человек, но и мне, скажу по секрету, немного не по себе, когда рядом едет король Хелльстада. Вооруженный топором, подозрительно напоминающим прославленное в легендах оружие…

— А вы не боитесь получить по голове этим легендарным оружием? Мне ведь теперь никто не указ…

В холодных глазах адмирала на миг мелькнули обычные человеческие чувства — но страха, пожалуй, все же не было, хоть ты тресни…

— Что ж, если вы считаете, будто исправите этим что-то, вернете кого-то…

— Простите, — сказал Сварог. — Погорячился. И не во мне дело. В конце концов, со мной столько раз играли втемную, что я незаметно свыкся, и злюсь, когда все всплывает, лишь первые пять минут… Но есть еще и она, — он дернул подбородком, указав на Делию. — Она отличный товарищ и отличный солдат, уж я понимаю… Мать вашу так, всегда ведь остаются случайности! Особенно на войне, большой или маленькой. До определенного момента у вас просто не могло быть твердой уверенности, что все обойдется благополучно. Случайная пуля…

— Ну, хорошо, — сказал адмирал. — Не хочется отчего-то представать в ваших глазах законченной скотиной. Придется выдать одну из государственных тайн, благо вы не из болтливых. Вы никогда не слышали о Мане Антакайде?

— Нет. Что это?

— Не «что», а «кто». Мане Антакайд — астролог. Сейчас он уже умер. Когда Делия родилась, именно он составил гороскоп. Все предсказанное им всегда сбывалось — даже его собственная смерть, происшедшая в результате совершенно вроде бы непредсказуемой случайности… Он предрекал, что никакое оружие никогда не способно будет причинить Делии вреда.

Сварог вдруг насторожился, сам не понимая отчего. Словно вдали прозвучал выстрел, так далеко, что долетел до тебя не сам отзвук, а его тень, и теперь пытаешься понять — было или почудилось? Мать Бальдра взяла клятву со всех, кроме омелы…

— Вы помните подробно? — спросил он. — Слово в слово?

— Конечно. «И никакое оружие, холодное или огнестрельное, покинувшее мастерскую под этим небом, под этим солнцем, не сможет причинить ей вреда». Ну, где тут каверза? О сильванском оружии и речи быть не может — Сильвана освещена тем же солнцем. А оружия гномов уже три тысячи лет никто не видел и не держал в руках, оно сгинуло вместе с гномами. Не говоря уж об оружии с Диори — каковое, впрочем, изготовлено было и под этим солнцем, и под этим небом…

Они выехали на широкую Морскую площадь, почти идеальным полукругом примыкавшую к Адмиральской улице. И добрую половину дуги этого полукружья занимало Адмиралтейство — громада в семь этажей из коричневого камня, стрельчатые окна, темно-красная черепица, по углам две круглые башни с острыми конусами крыш, шпили увенчаны золотыми фрегатами, а меж башнями, по кромке кровли — шеренга позеленевших медных статуй, мифологических фигур вроде Морского Коня, Тюленьего Короля и Жемчуголова. Правее — квадратное возвышение, Камень Глашатаев, откуда до сих пор возглашали порой важнейшие новости и королевские указы. Сейчас с протянутого меж башнями каната свисали длинные морские вымпелы, их разноцветье и подбор определенно что-то значили, но Сварог не умел их читать. Люди в поисках лучшего местечка для обозрения поднялись даже на нижние ступени Камня Глашатаев (на сам камень, понятно, никто не осмелился забраться, это при любых праздниках воспрещалось).

— Что вас беспокоит?

— Предсказания, — медленно сказал Сварог, вспоминая Фаларена. — Точнее, форма их изложения — таящая, как я успел убедиться, каверзы и лазейки. Может отыскаться оружие, может… Правда, оно уже дважды было применено против принцессы, но вреда не причинило, так что можно бы и успокоиться. И все же… Почему ваш астролог не написал просто: «Смерть ее никогда не последует от оружия»?

— У астрологии свои законы изложения, как в поэзии. И я не большой их знаток, мне достаточно помнить, что Антакайд никогда не ошибался. Успокойтесь. Нет причины…

— Есть причина! — почти крикнул Сварог. — Есть, понимаете вы?

— Возьмите себя в руки. На нас обращают внимание ликторы…

— Пошли они… — сказал Сварог грубо. Ощущение мучительного неудобства, тупой тревоги в сердце не проходило. — Посмеетесь потом над моими глупыми страхами, разрешаю. Уводим кортеж на галопе. Во дворец.

И, видя, что адмирал колеблется, пустил коня рысью, не пытаясь разобраться вдумчиво в своих смутных и непонятных страхах, догоняя Делию, чтобы схватить ее коня под уздцы и дать своему шпоры, не объясняя причин.

На скаку выбросил вверх руку, дважды разжал стиснутые в кулак пальцы, подавая своим сигнал тревоги. Как бы ни удивились, препятствовать никто не посмеет, Делия не разучилась еще сначала повиноваться его командам, а потом спрашивать…

Белая дымная полоса, завиваясь спиралью, метнулась ему наперерез высоко над головами толпы, чертя синусоиду, снижаясь, неотвратимо выходя на прямую, и он вонзил шпоры в конские бока, бросил гнедого вперед, уже различая обострившимся взглядом черную остроконечную палочку, исторгавшую этот дым, спеша заслонить Делию, остановить мгновение, вернуть время назад — и понимая в секундном промельке трезвого расчета, что никому еще этого не удавалось…

Яркая вспышка, и мгновенно взметнувшееся туманно-чадное облачко заволокло Делию. Сварог натянул поводья — так, что конь взвился на дыбы и едва не рухнул, сбившись с аллюра. Слетел на брусчатку, схватил широкий синий повод, жесткий от золотых блях и нашитых лилий.

Делия соскользнула с седла ему на руки, от неожиданной тяжести и рывка он не удержал равновесие и упал, завалился спиной вперед, осмысленно и умело рухнув так, чтобы смягчить для нее падение собственным телом. И по тому, как безвольно мотнулось ее тело, уже знал, что дело плохо. А потом, когда встал на колени, поддерживая девушку, хватило одного взгляда. Похуже разрывной пули. Ладони мгновенно стали влажными и липкими. На алом кровь — черная… Глядя поверх ее плеча, видел, что под самой крышей одной из башен Адмиралтейства еще тает, расплывается тугое белое облачко, видел, как подбегает Леверлин, на себя не похожий из-за перекосившей лицо жуткой судороги, а остальные, оставшись в седлах, смыкают тесное кольцо, заслоняя от всего окружающего.

Опомнился. Стараясь изгнать, вытолкнуть из сознания все посторонние мысли, отгородиться от заполошного конского топота и криков, наложил ладони на ужасную рану, зажмурился, закинул голову, повторяя про себя все нужные слова, и снова, стараясь не сбиться, беззвучно шевеля губами, с заходящимся в смертной тоске сердцем.

Не почувствовав под ладонями ни малейшего движения, открыл глаза.

Делия лежала неподвижно, золотые локоны разметались по грязной брусчатке, лицо было совершенно спокойным, а в глазах отражалось небо. И он понял, что бессилен. Этой разновидности оружия обучавшие его азам врачевания не предусмотрели, потому что не знали о существовании такого. Не уберег. Спас от всего, а теперь вот не уберег.

Грузно поднялся и стоял, цепляясь за высокую луку седла, — конь Делии послушно остался на месте. Остановившимся взглядом смотрел, как сквозь раздавшуюся толпу несутся к Адмиралтейству ликторы, как ловят его коня, как мечутся люди, как гвардейцы, сами ничего не соображая, то отжимают зевак мушкетами, держа те перед грудью обеими руками, то озираются, тщетно ожидая ясных приказов. И Сварогу хотелось кого-нибудь убить. Поискал бешеным взглядом Амонда, увидел Мару и осознал, что она, еще не понимая всего, моментально пресечет любую его безумную выходку.

И обмяк, словно выдернули некую жилочку, на которой все и держалось.

Впустил происшедшее в сознание. Вновь смог думать, а не просто кипеть тупой ненавистью, но боль оказалась столь огромной, что переросла в вялую отрешенность. Такое случается, и не обязательно на войне, сознание заключает боль куда-то в дальний уголок — но жизнь у боли долгая…

Когда к нему почтительно подвели пойманного гнедого, он не сразу сел в седло. Старательно вытирал руки, скомкав протянутый кем-то большой синий платок. Там, где лежала Делия и стоял рядом с ней на коленях Леверлин, уже не протолкнуться было от нахлынувших царедворцев, сплошь накидки с гербами и златотканые плащи придворных чинов — но все стояли недвижно, словно окаменев. Сварог вспомнил, что на его глазах произошло еще одно историческое событие — династия Баргов пресеклась. Король еще жив, но вряд ли успеет за отведенное ему время жениться и озаботиться продолжением рода. Новые земли оказались решительно не ко времени. И предсказанная Делией война все-таки разразится. Кто-нибудь ее обязательно развяжет, даже если Ронеро с исчезновением династии погрязнет во внутренних распрях и не примет участия, упоенно драться будут другие. Бесхозные земли возбуждают еще сильнее, чем слабо защищенные.

У парадного подъезда Адмиралтейства все еще продолжалась суета, мелькали ликторы, подъезжали новые всадники, со стороны дворца показались шеренги малиновых драгун. Кто-то уже распоряжался энергично и толково — гвардейцы выстраивали цепи на прежних местах, из-под арки Адмиралтейства вылетели платунги конной полиции, быстро, привычно оттесняя толпу крупами обученных коней. Толпа отошла после первого шока, еще бурлила, колыхалась, но хаос и панику удалось погасить. Вокруг того места, где стоял Сварог, вокруг Делии, придворных, Странной Компании все теснее сжималось кольцо бдительно поигрывавших мечами конногвардейцев, хотя это было уже совершенно ни к чему.

Сварог завертел головой.

— Адмирал уехал, — тихо сказала Мара, наклоняясь к нему с седла. Она была бледна, и на лице четко проступили веснушки. — И правильно сделал — не велика удаль подставлять лоб под твой топор… Что у вас с ним такое вышло?

Сварог молча вставил ногу в стремя, сел в седло. Направил коня на гвардейцев, и драгуны торопливо разомкнулись. Он ехал прямо к Камню Глашатаев, и толпа расступалась в совершеннейшем молчании, и кто-то неотступно сопровождал его верхом, но он так и не обернулся за все время оказавшегося невероятно длинным пути. Поводья липли к рукам, гнедой выгибал шею и фыркал, чуя кровь, перед Камнем он слегка заартачился, но быстро покорился и осторожно зашагал вверх по низким широким ступеням.

Камень был всего уардов трех в высоту, но с самого верха, да еще с седла, с высокого коня, площадь открывалась взгляду целиком, до самых отдаленных уголков, — море голов в разнообразнейших шляпах, разноцветье мундиров, повсюду флаги, вымпелы, гирлянды цветов и ярких бумажных фонариков. Украшения эти вмиг стали ненужными и нелепыми, но никто их, конечно, не успел еще убрать. И тишина, медленными волнами распространявшаяся все дальше.

Когда эта тишина, молчаливое ожидание и тысячи глупо вытаращенных глаз стали невыносимыми, он поднялся на стременах. Хотелось сказать что-то большое и важное, но у него не было слов, он никак не мог отыскать достойные слова. А если они были, значительные и ценные, их никак не годилось орать во весь голос перед замершей толпой.

И он закричал, не в силах избавиться от впечатления, будто обращается к кому-то одному:

— Я, лорд Сварог, граф Гэйр, король Хелльстада, объявляю три королевства своим безраздельным и неотъемлемым владением, каковое намерен защищать от любого, дерзнувшего посягнуть на мои земли огнем ли, сталью или дерзкой стопой!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ЧАС РАССТАВАНИЯ

Сварог сидел на широком парапете, покачивал ногой и смотрел на реку, непривычно пустынную для этой поры дня. Мара сидела тут же, смотрела в другую сторону и развлекалась от души — выбирала из горсти медной мелочи монетку и, не прицеливаясь, запускала в кого-нибудь из благопристойных горожан, чинно гулявших по набережной неподалеку, неизменно попадая то по кончику носа, то по уху. Задетый невольно вздрагивал, щурился от боли, но продолжал променад, притворяясь, будто ничего не произошло вовсе, а на парапете никто и не сидит. Обижаться ему не полагалось по службе — добрых три четверти гуляющего благонравного народа были тихарями из тайной полиции, приставленными к Сварогу для пущего бережения. А остальные наверняка — иностранные шпионы, отнюдь не оставившие своим вниманием новоиспеченного короля, пусть и не состоящего в Виглафском Ковенанте.

Эта сюрреалистическая пастораль продолжалась довольно долго — терпение у Мары было железное, и она маялась от безделья, а господа шпики, как ни проклинали про себя судьбу, сойти с дежурства не могли.

— Двадцать четыре, — сказала Мара.

— Что?

— Я их считаю. Для разминки. Трое, скорее всего, были случайными прохожими, должны же и такие тут оказаться? Но за две дюжины тихарей ручаюсь. Сейчас пойду по второму кругу. Дай мелочь, у меня кончается.

— Уймись, — сказал Сварог беззлобно. — Люди на работе.

И посмотрел в сторону Монфокона. Оттуда несколькими потоками тянулся над городом тяжелый черный дым, и, если приглядеться как следует, можно было различить крохотные языки огня и отблески косых лучей заходящего солнца на парадно начищенных алебардах и наконечниках копий. Историческую виселицу застилал дым, и рассмотреть ее не удавалось, да Сварог и не стремился. Король правил кровавую тризну, все изловленные к тому времени адепты «Черной благодати» прощались с жизнью, и почти каждый — довольно медленно.

— Адмирал катит, — объявила Мара и к превеликому облегчению тихарей ссыпала оставшиеся медяки в карман.

Амонд подъехал один. Шпики старательно сделали вид, что знать его не знают. На сей раз старик был без формы, в темном дворянском платье, с белой траурной лентой на шляпе. Он небрежно бросил поводья одному из топтунов, подошел к Сварогу и встал у парапета, заложив большие пальцы за пояс. Сварог, не переменив позы, исподлобья смотрел на него.

— Там, в башне, ничего не нашли, — сказал адмирал. — Более того, окно, на которое указывают все достойные доверия очевидцы, и не окно вовсе — это вентиляционный проем размером с тарелку, и ведет он на чердачок в полчеловеческого роста высотой. Когда-то его специально сделали для голубей — тогдашний морской министр их любил. Попасть туда изнутри, с винтовой лестницы, невозможно — стена сплошная.

— Значит, где-то есть потайной ход.

— Но ни один человек не пролезет…

— Пролезет, если человек размером с мизинец, — сказал Сварог.

— О чем вы?

— Это моя забота, — сказал Сварог. — Раз вы не знаете, ничем мне помочь не сможете. И не будем об этом. У вас ко мне дело или?

— Я не хочу, чтобы вы считали, будто она погибла из-за меня. Король, узнав об обстоятельствах ее смерти, держался почти так же, как вы только что. Он тоже знает что-то, чего не знаю я, и ее смерть для него — не загадка. Страшная трагедия, но не загадка. Признаться, я впервые в жизни был на волосок от смерти не в море, а во дворце. Он махал мечом и орал, что зарубит меня и застрелится сам, что это мы ее убили, отправив в Хелльстад. К счастью, он умеет сдерживать гнев — хотя, с прискорбием должен заметить, на этот раз его заставила бросить меч не рассудительность, а далеко зашедшая болезнь и слабость, так что трезвомыслие возвращалось медленно. И я сказал ему то, что думал. Могу повторить вам то же самое. Либо виноваты мы все, либо не виноват никто, а третьего не дано. Если бы не появились вы, Серый Ферзь, если бы Таверо не получил от небес этого дара… Виновных так много, что нет ни одного. Так уж было угодно силам, с которыми нам не поспорить…

— Я вас ни в чем не обвиняю, — устало сказал Сварог. — Я тоже научился сдерживать гнев, ваше счастье, что не подвернулись на площади… Вы только за тем и приехали — рассказать, что не виноваты?

— Нет. Король хочет вас видеть. Есть тайны…

— А я не хочу. Вы, быть может, и не поймете, но у меня такое ощущение, будто кончилась моя юность. Я больше не бегу, сломя голову, на слово «тайна». Я устал. Так и передайте королю. Да, добавьте еще, что там, где предстоит мстить, я обойдусь без него. — Он чувствовал, как рот и пальцы сводит злой судорогой, но остановиться пока не мог. — Боже мой, там все будет гореть до горизонта, если только отыщется горизонт…

Амонд долго и внимательно смотрел на него, щуря холодные глаза.

Подъехала коляска тетки Чари, остановилась в стороне.

— Простите, меня ждут, — сказал Сварог нетерпеливо.

— До встречи. — Адмирал коротко поклонился и, почти не сгибая колен, зашагал к своему коню. Сварог подхватил топор в чехле, кожаный мешок с застежкой, в каких носят бумаги стряпчие, вразвалочку подошел к коляске и сел. Следом запрыгнула Мара. Верзила в ливрее тряхнул вожжами. Продубить так ему физиономию, несомненно, могло только море. Среди тихарей возникло оживление, из выходивших на набережную улиц мгновенно показались разнокалиберные экипажи, всадники, иные с оседланными лошадями в поводу — и не прошло и минуты, как следом тащилась целая процессия. Местные шпики держались ближе, а иностранные агенты в силу деликатности своего положения — в хвосте, конечно.

— Вы не в студейские ли поступаете? — спросила тетка Чари, кивнув на мешок.

— Отнюдь, — сказал Сварог. — Наследство Гискара. Враги долго и старательно выискивали его тайный порок, но никто не додумался, что протектор был заядлым книжником, что старательно и скрывал, ибо несолидно для его должности и стези… Как у вас дела?

— Кораблик я вам нашла, — сообщила тетка. — Очень приличная бригантина. Человек надежный, довезет со всем тщанием. А зачем это вам? Неужели от наместника улететь не можете?

— Наследство — это куча бумаг, — сказал Сварог. — И нужно просмотреть их хотя бы бегло, вдруг потом не будет времени… А где орлы?

— Улетели орлы. Бони собрался незамедлительно свергать короля Арсара. Успел набрать человек полсотни, и сплошь такие рожи, что я за него спокойна, а на месте короля заранее бы повесилась. Граф поехал с ним, оно и понятно, для него сейчас нет лучше лекарства, кроме как позвенеть мечом вдоволь, снести парочку голов, самому получить протазаном по каске… Тут и мой капрал следом увязался — подозреваю, по тем же поводам. Очень уж ему принцесса в душу запала, все пил и матерился, что не успел заслонить. Ну а какого лешего Паколета с ними понесло, я уж и не знаю. За компанию, должно быть, трудно было после всего взять да и остановиться. Совершенно не знал, куда себя приткнуть — воровать дальше как-то смешно, а в дворянах непривычно…

— Итак, вы у нас теперь графиня? — Сварог глянул на ее руку с новеньким перстнем-короной. — На большее что, не расщедрились? Или вы сами не зарывались?

— Да как сказать, командир… Понимаете, такое впечатление, будто король ничуть на вас и не обиделся, когда вы те земли забрали себе. А может, стремно показалось менять объявленную королевскую волю, кто его там ведает… Одним словом, приехали за нами за всеми и повезли в Королевский Кабинет. Я-то, деревня, думала, это и впрямь кабинет, а там целый домина на четыре этажа, куча королевских советников, а уж просто советников — тех и вовсе, что грязи. И покатилось все, как в сказке: кладут перед нами грамоты на титулы, а самих титулов и не вписано. Диктуйте, говорят, что вам вписать — только, понятно, в принцы не лезьте, потому как это уже против правил. Ну, граф Леверлин туда вообще не ездил. Тоскует. И вообще, говорит, мои предки королям города дарили в старые времена… Паколет по скромности отхватил маркиза, потом, правда, жалел, что продешевил. Из орденов повесили на него Бирюзовую Цепь — тоже сам выбирал, орден средненький, да понравился нашему щипачу, больно уж, говорит, красивый. Мой обормот почесал в затылке, надел на шею Алое Пламя и попросил вписать его в бароны. Я, сказал мне потом, человек раздумчивый, в грязи ползать не люблю, но и на самый верх карабкаться смешно, следует держаться золотой середины… Зато с Бони был сущий цирк. Крестьянин наш, прямая душа, наложил лапу ни более ни менее как на Алмазный Венец, выше коего и не бывает — с лентой, мечами и подвесками. Мне это, говорит, для вящего авторитета необходимо, мне еще короля свергать, так что выглядеть я должен соответственно. И по той же причине зачислил себя в герцоги. Тамошние золоченые шишки и ухом не повели, вписали в герцоги. Доходит очередь до меня. И начинаю я рассуждать в точности, как мой Шег, — ну что мне делать на самых верхах? Неуютно как-то. Хотела было в баронессы, да вспомнила, что деревня наша стояла на графской земле, я ведь из дворянских крестьян — и так мне в детстве мечталось стать графиней… Пишите графиней, говорю. Записали. Я вежливо интересуюсь: а нельзя ли мне вместо ваших орденов патент на чин флотского лейтенанта? Они на дыбы: у нас в державе, мол, даме флотских чинов не полагается. Я им втолковываю: флаг-капитанства не прошу, но экзамен на лейтенанта хоть сейчас сдам, не отходя от стола, поскольку есть кое-какой опыт морского плавания. Мы вам, говорят они, на слово верим, госпожа графиня, но даму во флотские офицеры и сам король не решится произвести, потому что это против всех традиций и будет бунт. Ну, взяла я себе с горя Скипетр Морских Королей — все-таки морской орден, в якорях весь, самоцветы синие… Вот тут они носами покрутили, да уговор дороже денег, и на ордена есть юридическая лазейка, то бишь нет традиционного запрета, потому что дам испокон веков этим орденом не награждали, специально запрещать и в голову не пришло… И вышли мы все оттуда, как четыре новогодние елки. А эти, кабинетские, нам закатываньем глаз и шевелением ушей дают понять, что мы, олухи, все же продешевили… Ну вот, и улыбнулись наконец, а то сидели, как сыч… Ничего мы не продешевили, скажу я вам. После походов с вами, командир, все эти титулы и ордена — чистый мусор… Да, а вы-то что? Ну, с вами понятно, вы теперь и сами король, можете измышлять любые ордена, а вот Мару можно было с нами отпустить, чтобы ей что-нибудь блестящее навесили. Право слово, заслужила девка.

— Да я ее и не держал…

— Глупости, — сказала Мара. — Я сама когда-нибудь буду королевой, зачем мне сейчас побрякушки от чужих королей?

— Скромница она у меня, — погладил ее по голове Сварог.

— Просто у меня хорошая память, — сказала Мара. — Лесная Дева предсказала, что троим из нас суждено надеть короны. Один уже напялил. Остаются целых двое, почему бы мне среди них не оказаться?

В стороне королевского дворца глухо, тяжело ухнул пушечный залп.

После короткой тишины в нескольких местах печально ударили колокола, неспешно, с большими промежутками меж ударами, и в эти паузы вплетался долгий, медленно затухавший звон птелосов. Сварог понял, посмотрел на реку. В этих широтах ночь подступала моментально, падала, как занавес, вода уже стала почти черной, дома над рекой протянулись темной стеной.

Пора было ударить колоколу Главной Башни, означая наступление ночи, а двум десяткам звонниц в разных концах столицы этот удар повторить. Но, что случалось невероятно редко, Вечерний Колокол так и не прозвучал. Еще дважды ударили пушки, продолжался печальный перезвон храмовых колоколов, гонгов и птелосов, что-то засветилось там, где королевский мост соединялся с левым берегом, а длинная лодка заскользила к середине реки, призрачно белая на фоне темного могучего потока. Остановилась, удерживаемая слаженными взмахами весел, Сварог снял шляпу.

Сине-желтое пламя, яркое, горевшее ровно, вспыхнуло у борта лодки и, отделившись от нее, поплыло по течению, вскоре миновав то место на набережной, где сидел в коляске Сварог со спутниками. Теперь они видели, что это фонарь в форме перевернутой и усеченной снизу пирамиды, синий, покрытый золотыми геральдическими лилиями. Року бон, погребальный фонарь ронерских королей. Сварог долго смотрел ему вслед. С этим фонарем, отправившимся к океану, уходили в небытие Барги — развратники и покровители храмов, великие стратеги и дебилы, меценаты изящных искусств, то осыпавшие золотом художников, то сжигавшие по пьяной прихоти фаворитки библиотеки и ценнейшие полотна живописцев прошлого; чернокнижники и святые, моты и скупцы, полнокровные эпикурейцы и аскеты-ханжи, собиратели и неудачники — и, наконец, личности, бесцветные во всех отношениях.

Фонарь скрылся за близлежащими домами, но Сварог долго еще смотрел на темную реку, чувствуя себя чужим в этом городе, где больше не было Делии, которую он не сумел уберечь. Потом сказал, ни на кого не глядя:

— Знаете, о чем я подумал? Оказывается, в отличие от нашей бравой компании, великому множеству народа так и не случается за всю свою жизнь кого-нибудь убить. Странно, правда? Как другой мир, честное слово… — И совсем тихо произнес:

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ УНЫЛАЯ БРИГАНТИНА

Ледяной Бугас, Шкипер Темного Моря, капитан почтенной бригантины «Невеста ветра», четвертые сутки пребывал в унылом, каком-то устоявшемся недоумении. С теткой Чари он был знаком с незапамятных времен, знал за ней (как и она за ним, взаимно) столько озорных дел, что хватило бы на полдюжины Монфоконов, и сделал бы ей одолжение не в пример серьезнее, чем просто отвезти из одного места в другое, вдобавок за хорошую плату, парочку ее друзей, обходясь с ними со всей любезностью. Бригантина все равно уходила в море, а каюта квартирмейстера так и пребывала пустая (ибо сам квартирмейстер давненько покачивался на рее горротского корвета «Гривастый крокодил», должным образом просмоленный для долгой сохранности — а нового еще предстояло подобрать со всем тщанием).

Вся беда была в том, что Бугас терпеть не мог нераскрытых загадок.

Любых. Водился за ним такой грешок, из-за которого капитан дважды совершенно бескорыстно впутывался в опасные дела, пахнущие серьезными тайнами, ради одного удовольствия оказаться среди знающих разгадку. Бывают страстишки и похуже, а на доходы капитанская слабость мало влияла, так что команда давно свыклась — всех на свете денег все равно не захапаешь, нужно иногда что-то и для души…

Но эта странная парочка была загадкой непробиваемой. Высокий барон со спокойными серыми глазами серьезного убийцы, привыкшего перерезать глотку лишь при необходимости (каковое качество Бугас в людях ценил и уважал, будучи сам таким же), и смазливая девчонка-лауретта (сначала представлялось — дочка или племянница, оказалось — любовница).

Сперва Бугас, еще не видя их, решил, что у них хлопоты с легальным выездом из страны. Каковую гипотезу вроде бы подтверждало невиданное количество тихарей, перед самым прибытием странной парочки прямо-таки хлынувших в порт, как зерно из распоротого во всю длину мешка. Но парочка поднималась на бригантину открыто, без малейшего волнения, а тихари, такое впечатление, порывались встать навытяжку и таращились пугливо, как пассажиры захваченного «купца» на абордажную команду. И «вольную»[5] Бугасу принес из капитаната вместо обычного письмоводителя, с благодарностью получавшего за эту услугу серебрушку, сам комендант порта, министерский секретарь, чин, как известно, приравненный в армии к полковнику, а на море к флаг-капитану. От какового неслыханного феномена, ни разу не случившегося ни с одним мореходом, будь он честный каботажник или головорез с корсарским патентом в кармане, Бугас ошалел настолько, что по многолетней привычке сунул его превосходительству сестерций — а тот, ровно пребывая в некотором затмении чувств, монету взял…

Первые два дня барон, отвлекаясь лишь на завтраки, обеды и ужины, затворником сидел в каюте покойного квартирмейстера и, по докладам главного кухаря, беспрестанно читал бумаги, которых у него с собой был целый мешок. Даже с наступлением темноты ставил «карбилку» и продолжал шуршать. Добросовестный кухарь, за годы плавания на «Невесте ветра» малость заразившийся от капитана той же страстишкой, успел запустить глаз — благо бумаги барон после его прихода не прятал и ничем не прикрывал.

Кухарь клялся, что никакими картами кладов или «золотыми шарами»[6] и не пахнет. Насколько удалось усмотреть, обычная ученая заумь, упражнения книжников. Скорее Бугас мог оказаться главой снольдерских виргинатов, проповедовавших трезвость, целомудрие и полный отказ от мясного, чем барон — книжником. И все же он сидел над своими бумагами двое суток, как пришитый.

Одно можно утверждать со всей уверенностью — виргинатом барон не был.

Мясо он наворачивал, подаваемое вино аккуратно выпивал, а кухарю, заодно и убиравшему в каюте, девчонка в первый же вечер непринужденно и буднично заметила, что возиться с двумя постелями не следует, нужно приготовить одну на двоих. Веселого нрава кухарь, простодушно попытавшийся ухмыльнуться, вдруг на пару секунд выпал из реальности и обнаружил себя лежащим на полу с дикой болью в области ложечки. Увы, и он сам, и все остальные не связали сначала этот феномен с рыжей девчонкой — решили, что кухарь опять обожрался и получил что-то вроде апоплексического удара.

Рыжая лауретта, в отличие от спутника, часто и подолгу гуляла по палубе, откровенно маясь скукой. Поскольку выяснилось, что мужская постель ей знакома, а соблазнительна была девчонка, как чертенок, мысли иных морских волков помоложе приняли игривый оборот. Заметивший это Бугас процедил сквозь зубы, что два раза он не повторяет, а пассажиры — друзья его друзей, так что любой, вышедший за рамки хорошего тона, немедленно пожалеет, что родился на свет. Большинство из одержимых игривыми мыслями вообще оставили всякие поползновения от греха подальше, но Красавчик Ройбен, разбивший больше женских сердец, чем князь Клабур — стаканов,[7] и не подумал обстенить паруса.[8] Увешавшись всеми своими побрякушками и разодевшись в лучший «береговой» наряд, он с виолоном наперевес тенью скользил за синеглазой прелестницей, что ее определенно забавляло.

К полудню второго дня на юте раздался дикий вопль, и сбежавшиеся вахтенные подняли с палубы Красавчика, правая ключица у него оказалась сломанной. Бугас моментально провел дознание — но Красавчик клялся богом Руагату, старушкой мамой и долей в добыче, что из рамок он не выходил, а всего лишь с надлежащей галантностью и грацией положил руку синеглазке на талию. И обнаружил себя на палубе.

Девчонка разгуливала как ни в чем не бывало с самым беспечным и примерным видом. Сопоставив феномены кухаря и Красавчика, общественное мнение ужаснулось, сделало выводы, и рыжую стали сторониться, насколько это возможно на палубе не самой большой бригантины. Кухарь появлялся в каюте пассажиров, превратив лицо в бронзовую маску, лишенную и намеков на мимику. Бугасу, попытавшемуся было с несвойственной ему неуклюжестью бормотать какие-то извинения, очаровательное рыжее создание мило улыбнулось:

— Не удручайтесь, капитан, я за такие пустяки, вдобавок без приказа, еще никого не убила…

Капитан пошел и напился в компании с зеркалом.

Бугас нападал на идущие с Островов «золотые караваны», высаживал в Хелльстаде искателей приключений, искал клады, закапывал клады, проникал на Дике в поисках пещерного жемчуга, первое прозвище оправдал даже дважды, а второе — трижды,[9] с горротским корсарским патентом топил снольдерские корабли и наоборот, трижды бегал из тюрем, один раз с каторги и один — с «чертовой мельницы»,[10] искал в лабиринтах Инбер Колбта Крепость Королей, освоил все виды контрабанды, прямо на рейде Малабы дрался с Джагеддином, два года (когда особенно припекло) обретался на Сильване, где полгода прослужил флаг-капитаном гиперборейского флота и едва не был возведен в дворянство, но потом приговорен к плахе за разные прохиндейства, едва унес ноги и полтора года пробивался более привычным ремеслом, не отягощая себя мундиром. Семь раз его награждали орденами (и трех потом лишили высочайшими указами, но Бугас все равно их носил), четырежды вешали «в изображении», а однажды всерьез собирались набить из него чучело (на той же гостеприимной Сильване). Словом, у капитана «Невесты ветра» была самая обыкновенная, ничем не примечательная биография типичного джентльмена удачи. И он, нутром и нюхом чуявший Необычное, день за днем ждал, когда странный барон наконец признает, что достаточно присматривался и валял дурака, — и предложит Нечто. Капитан заранее готов был согласиться, предвидя, что мелкое или глупое дело этот предлагать не станет.

Но ничего подобного Бугас не дождался. На третий день барон покончил с бумагами и принялся гулять, потребовав корзину вина и виолон. Гулял он серьезно и сосредоточенно, без битья посуды и шума истребляя содержимое корзины, порой брался за виолон, и тогда из каюты неслись приятные, но совершенно неизвестные песни — иной раз даже на незнакомом языке. Дважды, уже к вечеру, он даже плакал — коротко и зло, так что это походило на рычанье пса. Капитану, не единожды с таким сталкивавшемуся (и самому пару раз отводившему душу именно таким образом), уже было ясно, что этот человек то ли благополучно спихнул неподъемное дело, то ли заливает серьезное горе — а то и все сразу, похоже. Капитан пытался как-то связать все это с последними ронерскими странностями, о которых толковали черт-те что, но он простоял в Равене всего два дня, занятый погрузкой выше крыши, а все новости, какие залетели в уши, оказались чересчур уж запутанными и сумбурно изложенными. Тетка Чари вроде бы что-то знала, и вообще страшно интересно было, как это ей удалось просквозить аж в графини, но очень уж мимолетно они свиделись.

И Бугас, тихо сатанея от всех непонятностей, посиживал в своей каюте, аккурат по соседству с квартирмейстерской, попивая «Касаточью кровь» и коряво записывая за бароном очередную незнакомую прежде балладу:

Он не унизился бы подслушивать специально, однако переборка была тонкая, а голосище у барона — дай боже. Были моменты, когда капитану все же нестерпимо хотелось унизиться — но останавливал его, прямо скажем, не гонор, а скорее уж предчувствие, что ничего он не узнает, ибо барон не из тех, кто во хмелю развязывает язык. Вот и сейчас он в который уж раз рычал, что не уберег, но отомстит так, что ужаснется сам черт. Однако никаких имен и названий, ничего конкретного так и не последовало. Зато последовала песня на абсолютно незнакомом языке, нечто вроде:

Капитан не понял ни слова, но пригорюнился пуще — от всех непонятностей, вместе взятых. Впервые он был посередине загадки — и она ему не подчинялась. До сих пор он терпел поражения, но это совсем другое дело. Не удалось найти ни Крепость Королей, ни иные клады — однако это означало лишь, что их следует искать в другом месте, причем тут поражение, это и не поражение вовсе…

На третий день, ближе к вечеру, барон появился на палубе, отыскал Бугаса и вежливо осведомился, нельзя ли раздобыть газет. Бугас без малейших возражений (решив, что эта просьба может и дать ему ключик) повел «Невесту ветра» к ближайшему крупному порту (они плыли уже по Ягартале) и выслал шлюпку с наказом раздобыть все газеты за последние двое суток.

Раздобыли без особого труда, привезли кипу. Барон перебирал их в молниеносном темпе, определенно высматривая что-то конкретное. И отыскал-таки, прочел крайне внимательно, рассмеявшись коротко, жестко, сунул лист синеглазой. Синеглазая столь же вдумчиво это прочитала, улыбнулась и сказала спутнику совершенно непонятную сторонним свидетелям фразу:

— Вот видишь, вас уже двое, так что не скаль ты зубы над моими светлыми мечтами, в самом-то деле…

Когда они направились в каюту (девчонка заявила, что такое дело полагается отпраздновать), Бугас ухитрился непринужденно забрать у рыжей газету, и она небрежно отдала. И тут же впился жадным взглядом в то место: он хорошо запомнил, что оба читали.

Это были новости из Вольных Майоров. Из королевства Арир, если точно.

Там в одночасье все встало вдруг с ног на голову. Некий ронерский герцог (о котором ничего толком неизвестно, даже имя приводилось в трех вариантах), объявив ваганум по всем правилам, вдруг вторгся в пределы королевства с сильным отрядом из Волчьих Голов, Вольных Топоров, каталаунских дворян и прочего пограничного лихого народа. Сметая выставленные впопыхах жиденькие заслоны баронских дружин, они оставляли за собой переполох и пожарища, сжигая маноры, оказавшие сопротивление. И очень скоро местная знать наперегонки бросилась изъявлять герцогу свою полную лояльность, а те, кто находился вдалеке от театра военных действий, увели свои отряды в поместья, после чего король лишился трех четвертей войска. Оставшаяся у него наемная панцирная пехота вышла из игры — она, вообще-то, выстроилась в боевые порядки у столичных предместий, но галопом подскакавший к ним герцог швырнул наземь горсть невиданно огромных бриллиантов и прокричал, что дарит это им на бедность, пусть сделают выводы. Камни оказались настоящими, и пехота мгновенно сделала выводы — боевые порядки вмиг распались, панцирники в жуткой схватке из-за нежданного подарка судьбы принялись истреблять друг друга, и конница герцога, пройдя через них, как горячий нож сквозь масло, помчалась к королевскому дворцу, где и нашел свой бесславный конец Арсар Сорок Второй, оказавшийся последним в длинном ряду Арсаров Арирских. Герцог возложил на себя корону под приветственные крики магнатов — не вполне искренние, быть может, зато громогласные.

После прочтения сего Бугасу сделалось еще грустнее, потому что дело запуталось еще туманнее и круче. Он с превеликой охотой взял бы кого-нибудь на абордаж, просто так, чтобы только успокоить расстроенные нервы, но на реке, проплывая к тому же в пределах Снольдера, такие номера откалывать было опасно. Свободные от вахты моряки сидели в кубрике, как мышки, но капитан, против обыкновения, пребывал тих. Даже когда он перехватил вдрызг пьяного кухаря, отправившегося потрогать барона серебряным половником и глянуть, что из этого выйдет, взрыва не последовало. Бугас лишь благостно улыбнулся и, наставительно подняв палец, сказал:

— Дурень, эта загадка так просто не решается…

Кухарь, уже смирившийся было с килеванием на пару оборотов, от непривычно ласкового тона протрезвел. А капитану в приступе светлой отрешенности от бытия захотелось вдруг совершить что-нибудь доброе, и он распорядился отнести болящему Красавчику сливовый пудинг. Потом напился.

Он медленно загонял себя в состояние напрочь измененного сознания, знакомое каждому пьющему, лежа в кресле, задрав сапоги на привыкший к такому обращению стол, созерцая занимавшие полстены материальные доказательства своих прошлых триумфов. В стеклянном ящике угрюмо нахохлилось чучело летучей мыши-бормотуньи, полтыщи лет считавшейся мифологической тварью из туземных легенд — до появления у острова Гурган «Невесты ветра» и лихой экспедиции в джунгли, основанной, впрочем, на вдумчивом анализе легенд, которые Бугас промывал, как золотоносный песок, пока не извлек четкие указания. На особой полочке, прикрепленный проволокой, покоился Перстень Ланкара, который долгие годы полагали магическим украшением, несущим гибель любому новому владельцу, не знающему отворотного заклятья — пока не объявился капитан Бугас и не доказал, что никакой магии тут и не ночевало, а все смерти происходят от дьявольски хитроумного механизма с отравленной иглой, заделанного в перстень неизвестным умельцем и исправно проработавшего сорок лет. Ящиков двадцать с застекленной передней стороной было отведено мелким предметам из найденных им кладов. В других лежали расшифрованные рукописи. Была еще невзрачная пластинка с коротким текстом, поднятая со дна океана в известном лишь Бугасу месте и неопровержимо свидетельствовавшая (для того, кто понимает), что Бугасу, единственному на Таларе, известны координаты затонувшей страны Альдарии. Увы, ученые профессора с редкостным единодушием, немыслимым во всех прочих случаях, в подлинность пластинки напрочь не верили (ибо для половины из них это означало бы похерить собственные книги и диссертации, построенные на решительном отрицании Альдарии), и после конфуза в Латеранском университете Бугас зарекся предъявлять ее «фиолетовым». Сам он нисколечко не сомневался, что пластинка подлинная, но никак не выпадало удачи вторично протралить дно в том месте и раздобыть что-нибудь еще — в прошлом году неподалеку разместилась база горротского военного флота, чьи адмиралы с некоторых пор считали Бугаса лучшим украшением нок-реи. Стояло несколько солидных ученых фолиантов, чьи авторы, хоть раз на полтыщи страниц, да упоминали мимоходом капитана Бугаса, отмечая его вклад или ссылаясь на его свершения. Имелась и бутылочка с джинном, которую Бугас пока опасался открывать — письмена стерлись, к какой стихии принадлежит джинн, неизвестно, а восстановить надписи руки не доходили, хоть и имелась хитрая технология, которой Бугаса научил один фальшивомонетчик из Абердара. Ждали своего часа несколько предметов из предшествовавших Шторму эпох — раздобытых там, где знающий человек может разжиться многим. В углу, у самого пола, прятался нарочито неказистый, грубо сколоченный ящичек, заслуженно считавшийся, однако, жемчужиной коллекции, ибо содержал неоспоримое доказательство того, что крохотные моряки на маленьких подводных лодках, о которых втихомолку болтают всякую чушь, есть не миф и не мистика, а самая доподлинная реальность. И еще много всякого, способного, пожалуй, принести Бугасу титул почетного доктора Ремиденума — и обеспечить пожизненное роскошное проживание в замке Клай…

Но самая манящая загадка — это та, что приходит последней. И капитан тихо сатанел, вполуха слушая доносившуюся из соседней каюты самую будничную болтовню, перемежавшуюся долгим молчанием определенно лирического порядка. Он все еще искал связь меж загадочной смертью принцессы Делии, ошеломительным явлением толпе неведомо откуда вынырнувшего короля Хелльстада, разгромом ронерской «Черной благодати», неслыханным поведением коменданта порта и песнями на незнакомом языке, — но мозг уже погружался в здоровый алкогольный сон, и последней связной мыслью было — «барон на кого-то чертовски похож».

Окажись на столе на одну бутылку меньше, капитан, изощривший ум в решении хитрых загадок, мог и ухватить конец клубочка. Но черная пузатая бутылка рома знаменитого сорта «Семь якорей» (варившегося с ананасами, корицей и ароматическими травами пяти разновидностей) сыграла ту же роль, что и отлетевший каблук короля Гарепо Злосчастного, по легенде как раз и ставший причиной поражения королевской армии в Сандоварской битве. И капитан ухнул в сладко пахнущее ромом беспамятство, успев еще подумать, что вспомнил, на кого барон похож, но завтра обязательно забудет.

И забыл, конечно. Проснувшись утром в том же кресле и меланхолически посасывая из горлышка столь обычное для такой ситуации лекарство, он уже совершенно точно знал, что совершил вчера великое открытие, но клятая бутылка «Семи якорей» все сгубила. В каюту после деликатного стука сунулся главный кухарь (не похмельный, а просто еще не ложившийся со вчера) и прошелестел:

— Барон нас намерен покинуть. Просит лодку.

— Хоть две, — подумав, сказал капитан. — Пусть плывет, пока мы с тобой окончательно не рехнулись.

Он допил лекарство и выбрался на палубу, терзаясь унылой ненавистью к миру и человечеству. Справа виднелись на горизонте темно-синие отроги гор Оттершо. Слева тянулись бурые торфяники. Места были малообитаемые, насквозь неинтересные и какие-то нелепые, одному барону и пришло бы в голову здесь высаживаться — вполне достойное завершение. Барон уже стоял у борта, аккуратно сложив рядом боевой топор в чехле, мешок с бумагами и еще какой-то непонятный сверток — тот еще подборчик багажа, в самый раз для ситуации. Синеглазая, правда, принесла самый обычный кожаный дорожный сундучок — но Бугас готов был продать душу морскому черту, что самым обычным содержимым там и не пахнет.

Он сумрачно поклонился издали, осведомившись:

— Надеюсь, путешествие было приятным, барон?

— В высшей мере, — ответил барон столь же вежливым поклоном, шагнул на трап.

Два человека, позарез друг другу необходимые, но в тот момент об этом не подозревавшие, надолго расстались, причем каждый полагал, что больше они не увидятся никогда.

Вимана, ожидавшая Сварога на берегу, была конечно же, невидимой для окружающих.

«Четырем мирам и восьми сторонам света!

Мы, Яна-Алентевита, Императрица Четырех Миров, Высокая Госпожа Небес, рассмотрев результаты операций, известных под рабочими названиями „Полуночные Ворота“ и „Серебряная черта“, сим повелеваем:

1. За особые заслуги перед Империей, не требующие развернутых пояснений и перечислений, наградить лорда Сварога, графа Гэйра, барона Готара, камергера Двора, лейтенанта лейб-гвардии Яшмовых Мушкетеров, орденом Высокой Короны с гербовой цепью.

2. За причастность к вышеупомянутым заслугам наградить письмоводителя третьей категории восьмого департамента Канцелярии земных дел Мару, известную так же как лауретта Сантор, орденом Имперского Меча с бантом.

3. Удовлетворить прошение лорда Сварога, графа Гэйра, об исключении из списков восьмого департамента означенной лауретты Сантор и о переводе ее в дружину лорда Сварога.

4. Удовлетворить представленный Геральдической Коллегией протокол о признании за графом Гэйром прав на титул „король Хелльстада“ со всеми проистекающими отсюда геральдическими и юридическими последствиями (проект каковых надлежит незамедлительно представить для окончательного решения).

5. Аресты сотрудников Магистериума, произведенные восьмым департаментом, признать правомочными, отклонив все вызванные таковыми арестами прошения и докладные записки.

6. Лишить лорда Алферса, герцога Ингера, и лорда Герена, барона Аркаса, членства в Нашем Тайном Совете и званий пэров Империи, поместив обоих в тюрьму Лоре.

Дано и собственноручно подписано в Нашем замке Келл Инир третьего числа сего месяца 5507 Небесного Года».

…На экземпляре высочайшего указа, переданном лорду Сварогу, графу Гэйру и прочая, и прочая, рукой императрицы приписано:

«7. (Конфиденциально). Запретить лорду Сварогу, графу Гэйру, впредь подавать прошения об отставке его как с военных, так и придворных должностей, строго предупредив, что в случае очередного такого прошения графа ждет лишь автоматическое повышение в воинских званиях и придворных должностях».