Валерий Гуминский Серое братство

Часть первая. Серое братство

Пролог

Драконьи Зубы. Боевые действия, 2431 год Обновленной Эпохи

Мысли скачут нескончаемым табуном по заснеженному полю памяти, взбивая копытами застарелый наст, спотыкаются, падают, ломаются на тысячи мелких зеркальных осколков и, рассыпаясь изящными бликами, медленно оседают на взрыхленное месиво. А в разбитых осколках — вся моя жизнь, все то, что пережил, о чем мечтал, о чем обязан был знать и сделать, о чем подозревал, догадывался, но так и не решился воплотить в реальность…

Я ползаю на коленях и трясущимися руками разгребаю рыхлую массу снега, доставая каждый осколок, вглядываюсь в отражение, и силой воли складываю мозаику.

Неужели я настолько беспамятен, что не могу понять, что означает застарелый запах плесени, этот воздух, прокисший духом немытых тел, чад почти погасшего костра, бред умирающих людей, гулкое эхо голосов, вязнущих в паутине подземных тоннелей?

— Философ, очнись, — кто-то толкнул меня в плечо, — сейчас не время уходить в себя.

Я узнал этот голос. Он привел меня в чувство. Хоть на этом спасибо. Шип — мой старый друг. Он глядит на меня голодными глазами, впалые щеки горят нездоровым румянцем. Даже при тусклом освещении я вижу его состояние. Одежда Шипа висит лохмотьями, кое-где проступает кровь. В руке он держит блестящий в отсветах костра меч.

— Что сейчас? — спросил я, привалившись к холодному камню спиной. — Ночь? Утро?

— Утро. Я проверил посты. Люди вымотаны. Еще два-три дня — и мы не в состоянии будем отбить атаки хессов. И я не уверен, что они не попытаются прорваться вовнутрь.

— Не паникуй, — устало пробормотал я. Спорить с ним я не хотел, оберегая последние силы. Вот уже две недели мы заперты злобными хессами — полузверями-полулюдьми — в одной из многочисленных пещер горной гряды, которую все называют Драконьими Зубами. Авантюрный поход в неизведанные земли закончился плачевно. Из ста человек в отряде осталось всего пятнадцать, да и тех хессы загнали в нору, где и заморят голодом. Самое лучшее средство, если хочешь сберечь живую силу.

Впору скрипеть зубами по потерянным возможностям. Я и Шип не должны были быть здесь. Многие наши друзья, может быть, спешат к нам на помощь, но успеют ли они? Где Поэт? Где Егерь?

Я снова проваливаюсь в реальность прошлых событий, где все перемешано в странном порядке. Я пытаюсь сложить свою мозаику…


1

Мое появление на свет было окутано тайной, обернутой в три слоя еще более загадочными обстоятельствами, а сверху приправлено оберегами и досужими вымыслами. То, что витало вокруг меня, касалось меня же меньше всего, потому что об этом мало кто говорил — с людьми я виделся редко. Нас знали как самых одиозных отшельников, и слухи ползли один краше другого. А я и не настаивал на рассеивании тумана вокруг моей персоны. Всю заботу брала на себя старуха со странным именем Брюнхильда. Почему-то все, кто ее знал, считали ее ведьмой, и видимо, не без причины. А она никого не разочаровывала на сей счет. Мните себе сколько угодно, пока это не грозит лично мне — такой девиз старухи удовлетворял нас обоих, отшельников из лесов.

Сколько я себя помню, мы почти безвылазно жили в старой избушке, срубленной из крепкой и не гниющей лиственницы, а само жилье находилось на дне глубокого ущелья Андальских гор. Редкие и короткие по времени походы в близлежащий город — Таланну — не давали мне повода заводить близкие знакомства, требующие постоянных исследований твоей личности. Мы покупали себе самое необходимое для отшельнического житья, узнавали последние новости и прятались обратно в гущу лесов.

Старуха меня не баловала. Как только я начал осознавать мир вокруг себя, она вдруг забеспокоилась и принялась учить меня жить и познавать происходящее, выискивать главное из незначительного, сливаться с природой в трепетном экстазе, гармонировать со зверьем, пропуская сквозь себя живительные потоки Космоса, и, чего мне не очень хотелось — познавать людей. Все же, отдавая долг Брюнхильде, героически взвалившей на себя такую ношу как мое воспитание, пришлось строить свои отношения с людьми, потому что я сам, сказала ведьма, есть человек, а никак не зверь. Я убегал в таежные дебри, осатаневший от нравоучений, но, понимая правоту старухи, возвращался домой после трех-четырех дней отлучки.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, старая карга поманила меня пальцем и «обрадовала»:

— Пора тебе уходить к людям. Я приготовила лошадь, на которой ты завтра утром поедешь в Таланну.

— Зачем? Чего я там забыл? — в моей голове не укладывался тот факт, что Брюнхильда отпускает меня одного в большой город, неизвестно для чего. Что-то темнит старуха. — Ты в своем уме?

— В Таланне поступишь в университет. Пора вложить в твою пустую голову что-то ценное, — упрямо гнула свою линию Брюнхильда.

— Какая учеба? Зачем мне это нужно? Я и так все хорошо знаю! — я сопротивлялся изо всех сил, подсознательно понимая, что прощаюсь с детством, где за меня думала старуха, и вступаю в новую жизнь, о которой почти ничего не знаю.

— Нужно. Главное, что ты должен сделать в первую очередь, когда сунешь нос в город — найти господина Мартина. Он мой должник по гроб жизни, и отказать просьбе старой Брюнхильды не сможет.

— Что за долги? — несмотря на потрясение, любопытства у меня было не занимать.

— Скажем так: он на моем крючке, — ответила довольная собой Брюнхильда.

Да, крючки у ведьмы крепкие. Половина жителей Таланны трепыхаются на них. Каким-то образом она сумела приворожить их к себе, скорее к своим умениям знахарки и повитухи. Вот за что я уважаю ее, так это за юмор и за штучки, которые она проворачивает с людьми. Кое-чему я у Брюнхильды научился, изучая повадки, стиль поведения, манеру разговора людей, с которыми иногда мне все же приходилось сталкиваться.

Получив последние указания, я вскочил на лошадку и, попрощавшись с ведьмой, отправился покорять большой мир.

— Денег я тебе не даю, — несказанно обрадовала меня в спину старая карга. Зная ее непреклонность в решении трудных вопросов, я не стал возмущаться. Это бессмысленное сотрясание воздуха. — Включи свое умение облапошивать простаков и дурней.

Я махнул рукой, дескать, и без напоминаний можно было обойтись. Но сердце дрогнуло, защемило легкой болью. Как-никак, старуха меня выкормила и подняла на ноги, порой отказывая себе во многом. Но даже сейчас, в минуту расставания, она не подает виду, что ей тоже тяжело. Чтобы не распустить ненароком сопли, я погнал лошадку по широкой тропинке, которая была натоптана за долгие годы хождения к людям. Прочь из этих мест!

Увижу ли я их когда-нибудь еще раз?


Драконьи Зубы. Боевые действия, 2431 год Обновленной Эпохи

Череда нескончаемых образов проносится в воспаленном сознании. Отсутствие воды порождает видения. Чертовы хессы умудрились так законопатить все ходы-выходы, что даже подземные водные источники, поддерживающие до сих пор наши силы, перестали поступать в пещеры и гроты. Мы обречены на медленное умирание. Я это знаю. Здесь, в чужом и ненавистном краю с пришельцами поступают довольно недружелюбно. Редко кто сумел вырваться из-за Ворот, где царствуют хессы. Или нас уморят, или пойдут на штурм, когда обессиленные люди уже не смогут держать оружие; нас вырежут как овец, а наши кожи натянут на палки и высушат на солнце.

Подошел Шип. Состояние его не стало лучше.

— Ты выглядишь, словно из преисподней вылез, — сделал я ему комплимент.

— Можно подумать — ты у нас красавчик, — пошатнулся Шип от усталости. — Вставай, хватит валяться. Пройдемся по коридорам. Нужно поговорить.

Мы медленно шли под пронзительными взглядами обреченных людей, в которых читалась надежда в наш военный талант, на те необъяснимые возможности, по их мнению, присущие нам. Но это были лишь слухи, ходившие среди простолюдинов и непосвященных, когда они сталкивались с нами. Мы знали только одно: ничем помочь бойцам нельзя. Даже призвав в помощники небесные силы и дух святого Доминика, мы могли спасти только себя. И еще одно обстоятельство делало их спасение невозможным. Наши жизни сегодня оказались ценнее всех тех, которые находились в пещере. Увы, иногда такое бывает. Если хессы узнают, кто мы на самом деле — растяжкой кожи на палках наши бренные тела не оставят в покое. Эти уроды заставят говорить даже труп пятилетней давности. Недаром сведущие в их образе жизни люди говорят, что хессам присущи магические свойства.

— Или мы выходим сейчас, Философ, или остаемся подыхать здесь, — высказался, наконец, Шип, когда мы отошли подальше от места стоянки в темные дали лабиринта.

— Больше нет шансов? — мне не хотелось брать на себя неразрешимую задачу.

— Я осмотрел все ходы. Кое-где есть возможность выйти наружу, но там нас караулят. Они не решаются спуститься вниз, из-за риска быть перебитыми поодиночке. А иначе им никак не прорваться, — Шип грустно усмехнулся. — Ты же знаешь, что мы могли бы продержаться здесь сколько угодно, захоти хессы повоевать под землей. И они прекрасно об этом знают.

Голос Шипа медленно угасал, словно душа покидала тело моего друга. Или он берег последние силы, едва открывая рот?

— Каков расклад?

— Четверо ранены, но оружие держать могут. Пятеро контролируют второстепенные ходы. Остаются шестеро у главной расщелины. Хессы, благодарение Создателю, еще не поняли своей выгоды. Но когда-нибудь они навалятся всей массой — и нам конец.

— Может, стоит рискнуть, и всеми силами прорваться через главный ход? — размышлял я. — Шансов мало, но…

— И опять уходить в чужие земли? Да там нас хессы переловят поодиночке, — Шип отрицательно покачал головой. — Подождем еще день?

Шип растерялся, чувствовал я. Еще недавно абсолютно бесстрашный и чуточку нагловатый, сегодня он выглядел замученным. Угнетающая обстановка подействовала на него не лучшим образом.

Шип поскреб жесткую щетину, и я почувствовал его взгляд на себе.

— Философ, — вымолвил он. — Я не хотел бы подохнуть здесь, сам знаешь. Но и уйти, бросить этих парней — предательство. Подождем два дня — а потом рванем на прорыв.

Другу хотелось, чтобы я поддержал его, потому что именно я имел больший вес в нашей паре. И я не стал разочаровывать его. Прятки в вонючей дыре мне тоже порядком надоели. Положив свою руку ему на плечо, сказал:

— Через два дня, брат. Если помощь не подойдет — мы встретим смерть в лицо. А сейчас иди, отдохни. Я посмотрю за охраной.


2

Моя лошадка оказалась очень упорной и выносливой. Трудная дорога, разлитые от таяния льдов лесные реки и горные ручьи, чавкающая под копытами грязь не остановили ее до самых стен Таланны. Остановили ее два стражника, с унылыми лицами, исполняющими роль собирателей мзды, а также открывателей и закрывателей ворот. Сейчас ворота были распахнуты, но путников было мало, и лишь изредка крестьянская повозка юркала в проем крепостной стены, а ладонь одного из охранников исправно принимала разрешение к проезду в виде блестящих кружочков. Чего нельзя было отменить — так это исправной пошлины, сосущей деньги из кармана простолюдина.

Я попытался нахально проехать мимо стражи, но сверкнувшие на весеннем солнце алебарды скрестились перед мордой лошадки. Уткнувшись в железо, она остановилась, даже не думая возмутиться. Только мотнула головой и уставилась на неожиданное препятствие.

— Куда прешь, драные сапоги? — поинтересовался ожившим голосом охранник, впечатляющий своим ростом и худобой.

— А нельзя ли повежливее? — в свою очередь спросил я. — И убери эту острую железяку. Моя Каурка боится оружия.

— Умник, а? — второй, низенький и плотный — полная противоположность напарнику — был облачен в помятую кирасу, посмотрел снизу вверх, потом на товарища. — Так куда идешь?

— В университет, господа. Учиться хочу.

Дружный хохот горе-воинов вспугнул ворон с городских стен и деревьев. Птицы с возмущенным карканьем поднялись в воздух, и еще долго бесновались над нашими головами.

— А ты не маг, случаем?

— Не обучен таким премудростям, — скромно ответил я.

Ситуация усложнялась. Без подкупа в город не пройти. Спасибо Брюнхильде!

— Сколько нужно?

— Вход в город — два реала, — заявили мне.

— Да вы с ума посходили! — страшно рассердился я. За такие деньги можно было купить неплохую военную амуницию. — Где мне взять столько? Я же видел, что крестьяне платят медяками! А там никак не два реала!

Почувствовав мое возмущение, Каурка заржала. Стражники поморщились и отодвинулись подальше, чтобы случайно не оглохнуть.

— Продай лошадь, — посоветовал один из этих умников.

— Вам, что ли?

— Умен, даром что в университет спешит! Давай, слезай на землю!

— Морда треснет от такого подарка! По вам видно, что к лошади не знаете как подходить!

Стражники разозлились. Алебарды угрожающе засверкали перед моим носом, разбрызгивая во все стороны солнечные блики. Я уже начал сомневаться в мудрости Брюнхильды отправить меня без денег в город. Да и препирательства как-то затянулись. Я затосковал.

— Какие трудности, господа?

Я обернулся на голос. Позади нас стоял крупный мужчина лет тридцати в очень странном наряде. На нем была просторная накидка вроде дорожного плаща, что носят дворяне Дома Турон. Грудь перетянута кожаными ремнями, из-за спины торчат рукоятки двух мечей, на ногах — добротные сапоги, за голенищами которых спрятано по кинжалу, а еще один я заметил на поясе. Парень был вооружен так, как долженствует дорожному бойцу. Есть такая профессия у нас. Эти парни шатаются по базарам и кабакам, развлекая народ. Иногда получают за это неплохую монету. Но в большинстве своем они подвизаются в роли охранников. Кулаки его были почти с мою голову. В общем, новый персонаж выглядел очень весомо. Даже тупые стражники притихли, потеряв изрядную долю своего дешевого юмора.

Воин, видимо, посчитал, что разговаривать из-под хвоста моей лошади не приличествует его рангу, выдвинулся вперед. И сразу взял быка за рога.

— Сколько за вход?

— Реал, господин, — буркнул высокий стражник. — Есть указ градоначальства брать с воинов повышенную плату. За личное оружие. Это не моя выдумка.

— А с меня пытались взять два реала! — возмутился я. — Я, по-вашему, похож на профессионального бойца?

— Заткнись, щенок! За лошадь такая же оплата! Она у тебя не тягловая! — рыкнул недоросток, медленно краснея от явной лжи. — И повесьте бирку, господин, на ваши мечи. Оружие в городе дозволено носить немногим. У вас есть ярлык?

— Есть, — успокоил их мужчина.

Две монеты сверкнули на солнце и упали у ног стражников. Мы оставили стоять этих уродов застывшими глыбами. Я спешился с Каурки, чтобы не приносить морального страдания моему спасителю, и медленно пошел с ним бок о бок. Приличия тоже надо соблюдать, коли у тебя рваные сапоги.

— Уверен, что переплатил, — сказал мне незнакомец. Он тоже не спешил расставаться со мной.

— Конечно, — кивнул я. — Вполне хватило бы нескольких медяков.

— Плевать, — хмыкнул спутник. — Еще будет. А ты куда, приятель? На пироги к тетке?

— В университет направляюсь. Бабка сказала: за ум надо браться.

— Ого! — изумился воин и улыбнулся. — Нечасто я таких храбрецов встречаю! Давай, двигай в люди!

Он беспрерывно крутил головой, словно искал ведомое только ему, успевая при этом ловко обходить скопища народа, телеги, торчащие посреди улицы, лужи от растаявшего грязного снега и помои, выплеснутые прямо под ноги.

— Тебе есть где переночевать, студент?

— Нет. Не обзавелся родственниками в Таланне.

— Если возникнут трудности — найди дом градоначальника. Спросишь у прислуги Егеря. Это я. Буду там жить. Да не стесняйся, заходи просто так. Поговорим.

С чего бы это? Егерь решил взять худородного мальчишку под свое покровительство? Я разумно промолчал, решив задать все вопросы попозже.

Егерь усмехнулся, не дождавшись от меня каких-либо слов, хлопнул по плечу, и как-то незаметно скрылся в мельтешащей перед глазами толпе. Я еще долго стоял в задумчивости, не осознавая значимости встречи. Впрочем, никто из нас, живущих на грешной земле, не обладает таким даром: предугадать свою дорогу в потемках будущего по мимолетным встречам. Может быть, только Брюнхильда, да и она неохотно раскрывает свой рот. Есть еще колдуны и маги, но они не встречались на моем пути, пока таком коротком, и так бурно начавшемся.

А в университет меня приняли без всяких проволочек. Крючок старухи-ведьмы оказался на редкость прочным, и сработал как надо. Хотя я так и не понял, что это был за крючок.


****

Когда-то, в совершенно незапамятные времена, жили на небесах боги. Их было много, и каждый считал своим долгом напомнить остальным, что если на земле останется хоть один человек, почитающий именно его, то он, небожитель, имеет право на привилегированное положение. Из-за постоянных споров и драк — а дрались боги часто и со вкусом — на земле случались бури и грозы, наводнения и засухи, трясь земная и войны жуткие (увы, люди ничем не отличались от своих идолов). Людишки, те самые, за чьи умы махали руками боги, и кем они хотели управлять, взяли, да и стали умирать, да с такой скоростью, что на огромных просторах осталась жалкая кучка двуногих, но и эти быстро дичали, совершенно забыв о достижениях цивилизации. Все погрузилось в спячку.

Спохватились боги, навели порядок на земле и у себя на небе. Люди отдышались, и с удвоенной энергией стали плодиться и размножаться. Из пучин морских появились новые острова и континенты взамен старых, где все погрязло в грехах и разврате. Зародились племена, давшие жизнь народностям, и от которых пошли почковаться новые королевства, а затем и страны. Цивилизация шагала ускоренными темпами. Теперь людям нужны были наставники в их мирских делах. Поклонение небожителям считалось лучшим вариантом заставить людей поверить в богов. А если повезет — то в одного, самого лучшего и достойного. И обязательно молились, приносили жертвы, мучились от сознания собственного бессилия, спрашивали совета у заоблачных высот. Ведь богам так хотелось услышать слова признания за проделанную работу. И каждый из них втайне мечтал, что люди выберут именно его, любимого и почитаемого

Но не углядели боги, как два самолюбивых ангела вырвались из услужения и спустились на твердь земную. Одновременно, но в разных частях материка, прозванного Пафлагонией. Так появились святые Доминик и Патрик. Гордецы взлелеяли свой культ, и люди стали молиться им, а не богам. Ну не могли они взять в толк, зачем спрашивать совета и жаловаться на жизнь небесам, если рядом живет живое воплощение богов, которых никто и в глаза не видел. А Доминика видели. И Патрика видели. Говорят, кому-то из счастливцев удалось даже прикоснуться к ним, поцеловать руку. И даже почуять сладковатый запах, который источала эта самая рука.

Ангелы были лишены бессмертия за свое коварство, и ушли в мир иной, как и подобает всем людям. Ушли в почете и хвале, оставив после себя идеи, планы, многотомные труды, святые книги, по которым должны были жить их последователи и почитатели. Только вся беда была в том, что эти новоявленные святые признавали людьми только тех, кто набивал шишки на лбу, усердно поклоняясь живым представителям небес. Из-за этого люди передрались друг с другом. Одна часть Пафлагонии проповедовала культ святого Доминика, чьим символом стал венок из алых роз, другая часть лелеяла святого Патрика, выбравшего в качестве отличительного знака орнамент из белых роз на голубом фоне. Розы на континенте считались символом святости и мученичества. И кто у кого «стянул» идею — до сих пор остается неизвестным. Да и были ли Доминик и Патрик такими уж мучениками? По возможности, об этом никто старался не спрашивать, а больно ретивых успокаивали холодной сталью или кистенем.

Но война все же вспыхнула.

Армия Белой Розы лупила своих противников до посинения, потом все происходило с точностью до наоборот. Вместо того чтобы думать, изобретать, учиться, рожать и воспитывать детей, люди совершали мерзкие поступки, бесчеловечные в своем проявлении. Они отрывали друг другу головы и бахвалились своими «подвигами». Никто уже не помнил, из-за чего разгорелся сыр-бор. Осталась лишь обида, боль и жажда мести за поруганные святыни и дома.

Сложилось так, что реальные исторические личности Доминик и Патрик никогда не ладили друг с другом, а со временем их разборки из словесных перепалок переросли в ненависть. Каждая строчка книг, написанных ими, дышала злобой и едкими колкостями в адрес оппонента.

Как сказал один из богов с горькой усмешкой: «приоритеты определились».


3

Сначала в Таланне мне все давалось с трудом. Я никогда не находился в больших городах больше одного дня, и толчея на улицах, вонь, несущаяся из выгребных ям и сточных канав, бестолковое передвижение людских масс из одной части города в другую с неясными целями приводили меня в тихое бешенство и угнетало меня. С каждым днем все больше и больше хотелось скрыться в таежных дебрях.

Что удивительно — я оказался способным к учебе. А ведь я не ожидал таких успехов от себя. Материал, читаемый на лекциях, я запоминал с лету, что освобождало меня от необходимости записывать унылые слова учителей. Письменная грамота упорно не давалась, смеясь над корявыми рядами строчек и ужасным слогом.

Я жил в небольшой каморке в общинном доме господина Геспиода за четыре медяка в месяц с тремя друзьями, такими же студентами, как и сам. Их звали Шип, Игла и Колючка. Наша четверка славно куролесила по Таланне, а похождения обрастали нелепыми байками, небылицами и приукрашенными историями. Впрочем, кто же откажется от такого способа заявить о себе?

На что мы жили? За съеденный обед расплачивались уборкой заплеванных и залитых вином полов, мытьем посуды. Мы не были лентяями и вкалывали так, что не оставалось времени на учебу. Потому что после работы мы шли по кабакам и гуляли до утра, да так, что бродячим кошкам становилось тошно от нашего разгульного образа жизни. На лекциях мы спали. Для таких мероприятий у нас был уголок, где можно было сачкануть. Если Игла и Колючка дрыхли первые часы лекций, я и Шип героически прикрывали их отсутствие. И наоборот. Взаимозаменяемость у нас была полной. Неявка на лекции каралась сурово. Ректор мог послать провинившегося студента на заготовку дров или починку крыши, что, сами догадываетесь, не являлось приятным занятием. Практически любой ремонт делался за счет студентов, имевших наглость не присутствовать на занятиях. Возиться на принудительных мероприятиях у нас не было желания, и поэтому небеса миловали до сих пор нашу компанию.

Так пролетело два года. В воздухе запахло новой войной между сторонниками Доминика и Патрика, одной из тех войн, которые местные острословы прозвали «Войной Роз» или «Цветочной войной». Таланна входила в число тех земель, которые отстаивали интересы Алой Розы, а точнее, которые почитали в большей степени Доминика, чем герцога Линда из Дома Лоран, нашего «смотрителя» за землями. А посему рано или поздно в городе могли появиться «ловцы», охотящиеся за «красным мясом», то бишь за теми, кто в разной степени своих возможностей мог держать в руках оружие и отстаивать честь святого Доминика (не забыть бы флаги и штандарты в руки дать этим несчастным!). Господин Мартин не раз предупреждал меня быть осторожным на улицах и в кабаках, зная о наших бурных похождениях.

— Звание студента не дает никаких привилегий перед войной, — говорил он при нашей последней встрече. — Вы, кроме воды, пьете и вино. Напоить вас не стоит никакого труда. Не успеете протрезветь, как окажетесь на поле боя с плохой алебардой в корявых руках, привыкших только к перу и перелистыванию книг.

— Мы учтем ваше предупреждение, — не стал я спорить с мудрым должником Брюнхильды.

Я не был полным идиотом, и понимал, что крючок моей старухи будет в таком случае бессилен, и постарался быть осторожным, что очень трудно в годы молодости, сами понимаете. Парни мы были видные. Многие девчонки Таланны тайно или явно вздыхали по нам, но мы границ не переходили, что позволяло избегать традиционного мордобоя и жестокой расправы со стороны их ухажеров. А побить нас кулаки чесались у многих. Но подраться мы тоже умели. Единственная, к кому неравнодушны были Игла и Шип, так это миловидная служанка из трактира дядюшки Якоба. Ее звали Ильза. Подведенные сурьмой глаза всякий раз вспыхивали огнем, когда мы вваливались в вечернюю пору в помещение, и галдящие от избытка сил, начинали зарабатывать себе на похлебку.

Дядюшка Якоб не распоряжался нами, благоразумно оставив на попечение дородной тетки по прозвищу Фурия. Она была кем-то вроде экономки, и работников держала в мощном кулаке, который могла легко пустить в ход.

Что-то у моих друзей наверняка было с Ильзой, но я старался не вмешиваться в их сердечные дела, не надоедать нравоучениями. Да и не поняли бы меня. Наличие под нашим боком Фурии заставляло держать язык за зубами. Иначе вполне серьезно могли нарваться на неприятности похлеще пинка под зад. Терять место подработки нам не хотелось. У Якоба кормили вкусно.

Хотелось бы еще сказать, что народ в Таланне в большинстве своем дикий и невежественный, несмотря на то что поголовно гордился своим университетом. Наличие такого заведения в городе приравнивало таланнцев к сонму славных своими учеными традициями городов, так как в Пафлагонии их было всего четыре: в Берге, где помимо гуманитарных наук изучали математику, химию, архитектуру церквей, в Фобере, в красивейшем портовом городе, в Ламберге, что контролировала коалиция святого Патрика. И, конечно же, наш, родной. Так что в соотношении учебных заведений на количество жителей союз Алой Розы, то бишь доминиканцы, мог гордиться собой. Здесь мы смотрели на долгие годы вперед. Да и к религии многие относились с прохладцей. Уже не было такого слепого поклонения незабвенным опальным ангелам. Эти времена ушли в прошлое. И хорошо, иногда размышлял я. Люди освобождаются от многих догм, мешающих объективно понять суть происходящих вещей на земле.

Я говорил о невежестве таланнцев. Оно заключалось не только в умении сплетничать, наушничать, стучать властям на неугодных, но и в безрассудном увлечении магией. В последнее время это увлечение стало повальным, а на фоне будущей войны — вообще опасным. За это могли спокойно снести голову. Герцог Линд не отличался кротостью, и с особой легкостью подписывал указы о казнях особо увлеченных. Но магия и колдовство все-таки присутствовало в нашей жизни. Это было так же очевидно, как и приближающаяся война. Изданный указ предписывал искоренять везде и повсюду любые проявления волшебства, запрещал проводить ритуалы, связанные с гаданием, энвольтацией на смерть. В последнем случае сразу отсекали руки и ноги. Голова отлетала последней. За себя боялись светлейшие князья и герцоги, что ли?

Вот мы и попались на совершенной глупости, хотя кому от этого лучше?


4

Накануне восхода Великого Пастуха[1] Ильза предложила нашей четверке погадать на Картах Фигур[2]. Она сказала, что достала эти карты у знакомой бабки, умеющей держать язык за зубами. Что ж, если бабка до сих пор жива и здорова, то действительно вовремя прикрывает рот. Ильза уверяла нас в мощной силе магии карт. При их раскладе происходит некий контакт с человеком, на которого гадают; накидывается определенная магическая сетка, и все, что карты покажут — сбудется.

— Ты-то хоть умеешь гадать? — усмехнулся Игла.

— Будь спокоен, — серьезно кивнула головой девушка.

— Я не пойду, — мне стало не по себе. Отчего-то навалилось непонятное упрямство. — Это чушь на постном масле.

Конечно, причины были другие, но я не смог сказать, что меня тревожит. Исподволь накатывалось ощущение будущих бед, давило на виски, а трясучка в руках поразила даже меня самого. Некстати (а может быть и кстати) я вспомнил предупреждение Брюнхильды остерегаться любых гаданий и ворот, или чего-то, что похоже на эти самые ворота. Что значат эти слова — я до сих пор не понимал.

— Да что с тобой? Струсил? — Шип удивленно засмеялся. Он тоже не понимал причин, по которым я впервые действительно испугался. — Только не говори, что это правда.

— Ни всерьез, ни ради смеха не пойду, — упорствовал я. — Вам жить надоело? Не видите, что творится кругом?

— А кто узнает? — Шип тоже уперся. Ведь он был самым отчаянным из всех. — Пойдем глубокой ночью, когда спят даже самые брехливые псы.

Я молчал. Как раз ночью больше вероятности влипнуть в нехорошую историю. Всегда найдется кто-то, кто увидит крадущихся в ночи людей, проследит и настучит по нужному адресу. И всем крышка. А я свою голову на чурку под топор герцогского мясника ложить не хочу.

— Брат, мы же одна компания, — обнял меня за плечи Колючка. — Пропадать — так тоже вместе. Если боишься карт — сиди в стороне и не гляди на них. А можешь постоять на фасере[3], никто тебя не будет осмеивать.

Я дурак. Нет, я хуже: я набитый соломой тряпичное чучело. Мне надо было зубами вцепиться в парней и не отпускать никуда, достать вина, залить им его в глотки, чтобы они не сдвинулись с места, не допустить того, что произошло потом.

Мы тайком пробрались по узким улочкам в южную часть Таланны, где преобладали деревянные избы, полуразвалившиеся или уже совсем непригодные для проживания. В этом районе обитал лихой народец, имеющий за пазухой по парочке ножей. Жители Таланны и днем-то не рисковали совать нос в эту часть города, а мы поперлись ночью. Ладно, с местными ребятами мы договоримся. А вот что сказать тем, кто землю роет носом, лишь бы поймать кандидатов на плаху? Мы выбрали одну совсем плохенькую избушку, уже давно необитаемую, и гуськом пробрались вовнутрь, без конца спотыкаясь о различные предметы, невидимые в темноте, а заодно и вляпываясь в какое-то дерьмо. Бывшие хозяева, видимо, впопыхах бросили дом и исчезли из этих мест. Ильза, прерывисто дыша от волнения, или оттого, что рядом Шип, первая шмыгнула в темень комнаты, откуда донесся ее шепот:

— Не нужно огня. Идите на мой голос.

— Ты хорошо осмотрелся, Игла? — спросил я друга, сопящего мне в спину.

— Да тихо все. Ты же слышал, что даже собаки не гавкали.

Такая беспечность начинала меня волновать.

— Вот это и плохо. Здесь же всегда стаи бездомных псин обитают. Сейчас бы такой шум подняли…

— Чего ты беспокоишься, Гай? Раскинем картишки — и по домам!

Я смирился с упрямством друзей и от нечего делать выполз на улицу. Над горизонтом ярким кровавым фонарем пылал Пастух. Ночная прохлада несколько взбодрила меня, но беспокойства не убавила. Я, словно гончая, навострил уши, чутко ловя посторонние звуки. Как же все было тихо! Я не мог дать сейчас вразумительного ответа, что меня тревожит. Обычно Южный конец не выглядел вымершим, как теперь. Кто-то бродил в поисках самопального вина, кто-то занимался грабежами, и здесь делил награбленное добро. Пусть и неблагонадежные люди — но они создавали ту атмосферу, которая позволяла этому району держать в страхе большую часть города. Но сейчас стоит гробовая тишина!

Я вошел обратно, чтобы погреться, стараясь не слушать тихое бубнение Ильзы. Хотя, что мне Брюнхильда? Она далеко, а я сам отвечаю за свои поступки. Карты не решают судьбу человека, а если жить с ними в согласии, можно и с деньгами быть.

Я вздохнул и шагнул в едва освещенный робким светлячком огарка угол.

— Черт с вами! Кидай карты, Ильза!

— Давно бы так, — гыгыкнул Шип, лапая служанку за талию, а та и не старалась сбросить его руки. — Поверь, они тебя не съедят.

Ильза сноровисто раскидала карты, зашевелила губами, словно читая по картинкам, потом оторвала от них взгляд и прерывающимся голосом прошептала:

— Таких раскладов не бывает.

— Почему? — Колючка перегнулся через плечо Иглы и посмотрел на карты. — Что здесь необычного?

— По правилам расклада Черный Всадник не должен выпадать с Черным Королем!

— Почему не должен? — зашумел Игла. — Кто тебе это сказал? Ты знаешь, сколько здесь вариантов?

— Техника расклада, умник! — Ильза никогда не была столь серьезной. — В Картах Фигур недопустимо схождение одного цвета подряд два раза, тем более такого высокого ранга как Всадник и Король! Колода раскладывается с таким расчетом, чтобы красная масть шла за черной. Таким образом достигается гармоничное гадание. Дело ведь не в том, что черный цвет символизирует печаль и неудачи, а красный — что все хорошо.

— А в чем? — поглупел Игла.

— Это выбор жизненного пути, дурак! — справедливо обозвала его девушка. — Это, если хочешь знать, магический круг, по которому предстоит идти человеку! А по раскладу выходит, что Гай — коронованная особа или лицо, приближенное к трону, но не знающая об этом!

Друзья громко заржали. Для них все веселье, что невероятно и недоступно.

— Сдай снова. Может, статься, что перепутала в темноте, пальцы недостаточно гибкие, — я почему-то сразу поверил Ильзе и уловил ее беспокойство. Вспомнилась Брюнхильда. Не это ли она имела в виду? Не доверять старухе совсем у меня и в мыслях не лежало.

— При чем здесь пальцы, мальчик? — нет, такой Ильзу я еще не видел.

— Так что, повторить? — служанка застывшим взглядом посмотрела на меня.

— Валяй, — я пожал плечами.

Ильза профессионально стала перебрасывать с руки на руку толстую колоду карт, манипулировать стопками, да так, что было слышно, как потрескивают их уголки. Признаюсь, я ничего не понял: слишком сложно работала Ильза, чтобы объяснить, как происходит гадание. Я немного утомился, глядя на девушку. Мне казалось, что сейчас она воскликнет что-то и расскажет мою историю или объяснит, в чем ошибка. Кажется, я отвлекся, и не заметил, как побледнела Ильза. Эта мертвенная бледность даже при неярком свете испугала моих друзей.

— Эй, Ильза! Ты привидение увидела? — Игла даже подскочил.

— Опять черное с черным! Это колдовство!

— Конечно! — мстительно произнес я. — Я вам так это и сказал. Предупреждали вас?

Я снова направился к выходу, даже нисколько не заинтересовавшись, что за расклад получился на этот раз. Карты Фигур показались мне довольно скучным развлечением, и я уже жалел, что приплелся невесть куда, чтобы выслушивать от новоиспеченной гадалки страшилки о своей судьбе. Пожелав приятного гадания следующим лопухам, я остановился на пороге. Любопытство пересилило.

— А что там было?

— Дама и Король! Черные! — зловещим шепотом ответил Колючка.

— И что сие обозначает?

— Всадник — дорога длиной в жизнь, бесконечные путешествия. Король — очень сильная фигура. Это можно истолковать как власть над всеми живущими на земле. Дама — твоя судьба до конца этого пути, но не обязательно жена. Где прервется ваша встреча — могу погадать, — Ильза говорила тихо, но я ее прекрасно расслышал.

— Бред! — фыркнул я и покинул славное заведение. Чтобы Гай — да повелитель мира!

Чем меня долбанули по затылку — я так и не понял. Пока летел лицом в грязь, сильные руки успели зажать мой рот, а кто-то второй подхватил под мышки и не дал упасть. И тут словно пробки выбило из ушей. Где-то рядом ржали лошади, визжала Ильза, а гулкое уханье в избушке я принял за хорошую драку. Что-что, а драться Колючка, Шип и Игла умели. Но кто это мог быть? Я не находил никаких причин для такой расправы. Кто-то из ревнивцев наших подружек? Выследили и решили проучить? По голосу никого не узнать. Нападавшие даже рта не раскрывали.

Меня бесцеремонно бросили на жесткую поверхность внутри довольно-таки просторной коробушки. Судя по покачиванию — это была карета на мягких рессорах. В таких простые горожане не ездят. Значит, я попал в лапы «ловцов». И это еще будет счастье для меня. Рядом со мной выросли две человеческие фигуры. Чуть пригнувшись, они залезли вовнутрь и захлопнули дверцу. Все ясно. Это средство передвижения не для королевского выезда. Короткий свист — и карета понеслась по разбитой дороге, то и дело подбрасывая меня, когда колеса попадали в выбоины или в канавы, вырытые вечно голодными свиньями.


Драконьи Зубы. Боевые действия, 2431 год Обновленной Эпохи

Помощь не пришла. И я начинал чувствовать, что промедление и дальнейшее бездействие только усложнит ситуацию. Не сговариваясь, я и Шип собрали всех бойцов на небольшой площадке, свободной от загромождения валунов и, вдыхая смрад запертых в тесноте тел, объявили:

— Мы идем на прорыв. Кто хочет сгнить здесь — пожалуйста, не неволим. Своим оружием пробьемся в долину или ляжем навечно в этих проклятых пещерах. Помощи не будет. Это и последнему идиоту ясно. Так кто с нами? На кого можно рассчитывать?

Мертвенно-бледные лица бойцов смутно вырисовывались на фоне блеклого костерка, но никто из них не шелохнулся, поддаваясь собственным эмоциям. Молчание, однако, затягивалось.

— Шансов нет — честно сказал я. — И вы это знаете. Лично я ухожу. Всем известно, что я и Шип не должны были находиться в этой чертовой пещере. Но мы остались с вами, потому что опытнее вас. Пытались спасти, но не получилось. И вы лучше нас знаете, что хессы не пощадят нас. Кто идет с нами — готовьте оружие и молитесь богам. Будем прорываться через главный вход. Два-три человека отвлекут хессов ложным прорывом через одну из дыр, давая возможность другим пробиться в долину.

Люди зашевелились. Мы дали им шанс спасти свою шкуру, почувствовать себя бойцами, а не крысами, загнанными в нору. В их сознании что-то щелкнуло, они словно проснулись. Согласились все. Даже раненые поддержали нас. Только двое умерших уже не могли сказать ничего. Их тела останутся во тьме подземелья, и кто знает, чья участь лучше — их или наша.

— Мне нужны бойцы для ложной атаки, — сказал я, обведя взглядом толпу. — Кто пойдет со мной?

— Гай! — воскликнул Шип. — Ты хочешь взять это на себя?

— А кто? — довольно резко оборвал я друга. — Ты? Ты нужен здесь. Твоя задача проста как жизнь птички: пробиться сквозь хессов и увести людей в Пафлагонию. Я знаю: у тебя получится. За меня не беспокойся. В таких делах я все же поопытнее тебя.

Я слегка стукнул кулаком по плечу своего верного друга. Пусть нас связывала долгая дружба, но рисковать менее профессиональным бойцом я не имею права. Один из законов Братства гласит, что в опасные места должен идти опытный боец, каковым я себя и считаю. Шип кивнул, соглашаясь со мной.

Уединившись в самом дальнем и темном углу пещеры, чтобы меня не видели, я задумался, прекрасно сознавая, что из этой авантюры вырваться можно, но с большими потерями. Погибнут те, кто пойдет со мной. Им не суметь сделать того, чему обучен я. Оставалось только попросить прощения у них, и это самое большое, что я мог сделать.

А память упрямо возвращается в те дни, когда все начиналось. Именно тогда я ступил на дорожку, которая привела меня в мрачные пещеры Драконьих Зубов.


5

С нами разделались быстро.

Когда карета остановилась, меня извлекли из нее без всяких королевских церемоний, встряхнули, чтобы я не упал на землю от дикой и безостановочной поездки по разбитым дорогам Таланны. Сильный толчок в спину по направлению к крыльцу, ведущему в чрево унылого каменного здания. Я что-то не мог припомнить, в каком месте этот дом находится. А ведь истоптал ногами почти весь город. Вот именно, что «почти».

Краем глаза мне удалось заметить, как моих друзей вытащили из другой, четырехдверной кареты, и хотел подать им знак. Но меня быстро увлекли вниз две молчаливые фигуры. Я даже не успел почувствовать смену декораций. Очередной тычок в спину — и я полетел вперед, растянулся на полу, вдыхая носом пыль вперемешку с запахом мышиного помета. Скудно освещенная комнатка явно походила на подвал. Но не пыточная, что уже хорошо.

Здоровенный мужик схватил меня за ворот рубахи, встряхнул как щенка и передал в руки еще одного человека, находящегося рядом. Тот был в черном камзоле, поверх которого накинут плащ. Эти плохие парни были не из церкви святого Доминика, и даже не из армии Алой Розы. Значит, это или бандиты, или те, о ком не принято говорить вслух. Какая-то тайная организация? Слава Единому, но это не «ловцы». Дальше я смутно помню, что произошло. Этот человек впечатал мое лицо в крышку стола. Не сильно, однако мне хватило…

Потом я сидел на полу, ошалело крутил головой, разбрызгивая кровь вокруг себя, и с ужасом, заполнившим меня до самых краев, осознавал, что живым отсюда не выйду. Испытав жуткие мучения, я уйду в мир иной.

Меня подняли.

— Назови свое имя! — раздался голос над моей головой.

— Гай, — прохныкал я, вспоминая предупреждения Брюнхильды об осторожном обращении с картами.

— Твое настоящее имя!

— Гай, — упорно твердил я, ибо не знал другого имени. Чего от меня хотят?

— Что вы делали в доме? С какой целью затеяли ворожбу?

— Мы ничего не ворожили.

Кулак со свистом воткнулся в мой живот. Для этого действия человек прежде всего поднял меня. Я не оценил его усилия и снова рухнул вниз, не имея возможности вдохнуть в себя воздух. Как будто молотом кузнечным стукнули.

— Вранье! На месте обнаружены Карты Фигур. Что это означает? Ворожбу! Откуда родом?

— Я в лесу жил, в Андальских горах!

— Ха! Шутник, что ли? Пиши, Колотушка: скрывает свое подлинное имя и тайные умыслы, не отвечает с честностью на вопросы.

Ага, одного зовут Колотушкой. Но я бы назвал этим именем как раз моего мучителя.

— Да я правду говорю, — размазывая по лицу кровь и слезы, ныл я. Было больно, а еще ужасно и обидно чувствовать себя червяком, извивающимся под безжалостным сапогом. Того гляди и раздавят.

— Правда у каждого своя. Твоя — в картах. Магия и всякие ее проявления суть черная волшба и дьяволопоклонство! Итак, начнем сначала: твое имя, где живешь, кто оплачивает бесовские сборища, что за люди стоят за твоей спиной? Почему для обряда выбрали именно Карты Фигур? Цель обряда, на кого он направлен?

— Карты не предназначены для обряда, — попытался огрызнуться я, едва ощущая свои распухшие губы. Да и с носом что-то неладное творится. — Только для гадания. А гадание не направлено на здоровье человека.

Мой палач медленно обошел меня кругом, сбивая пламя свеч, стоящих на столе токами воздуха. Уродливые тени заметались по стенам, и на миг почудилось, что я попал в преисподнюю. Но поскольку мой мучитель ничего не делал, я расслабился. И напрасно. Он резко схватил меня за волосы и рывками поволок к столу.

— Умничаешь? Думаешь, твое геройство оценят те, кто завладел твоей душой? Что ты еще знаешь интересного?

Подчиняясь боли, я перестал упираться, всем телом ощущая, что сейчас произойдет.

— Не надо! — завопил я.

Хватка ослабла подозрительно быстро.

— Будешь говорить?

— Где мои друзья?

— Не волнуйся. Они уже развязали свои языки. И все обошлось без крови. Только ты упорствуешь. Почему? Давай, щенок, не заставляй меня ждать.

Откуда он знает, что происходит с моими друзьями? Он же не выходил из комнаты ни на минуту! Врет, конечно же, врет, думает, что я совсем потерял голову от страха! Кто эти люди? Конечно же, не «ловцы», и не служители культа. Ответь даже на один из этих вопросов — это не принесло бы мне облегчения. Нос не перестанет болеть, а меня не выпустят из подвала. Игры кончились. И довольно плачевно. Осторожно сказал:

— Вы можете спросить обо мне в университете. Я там учусь.

Покосился на Колотушку. Его рука споро бежала по бумаге. Он писал, даже не поднимая головы.

Это не тайная служба, не разведка, ни любая другая служба Алой Розы, — лихорадочно соображал я, как будто от этого легче станет. Пощады ждать не приходилось. Все слишком серьезно, чтобы можно было надеяться на доброту этих дяденек. Это спящая в твоей постели змея, до поры до времени добрая и спокойная. Самое интересное, что я ждал такого конца. Неважно, с чем это было бы связано: с картами, с разгульной жизнью или же с чем еще. Не было у меня другого пути. Дьявольские сны воплотились в реальность. Эти ребята выбьют из меня всю душу, а гниющая плоть еще долго будет осквернять землю. Вот она, последняя минута моей жизни! Я не герой, и чтобы спастись, наговорю на себя все, что придет в голову. Страх смерти развязывает даже самые крепкие языки.

— Так ты будешь говорить, милок? — ласково спросил палач. Застоялся, сердечный, аж копытами бьет. Невтерпеж чужую кровушку пустить.

— Я ничего не знаю. А гадальные карты — не повод кишки на кулак наматывать! — дерзко ответил я, сам не понимая, зачем. Кто меня за язык тянет?

Я почувствовал, что рука, разжалась, освобождая мои волосы. Палач изумленно цокнул языком. Вот здесь я его и вычислил. Цокать любили в Паунсе, в этом маленьком портовом городке земли Оушн, где жило всякое отребье. Значит, эти ребята играют на стороне Дома Лоран. Шерстят по закоулкам ради какой-то цели. И вся охота на ведьм, магов и прочую обрядовую билебирду — все с соизволения герцога Линда.

Пламя свеч колыхнулось еще раз и погасло. Стало темно, и со стороны дверей послышался грохот сапог. Кто-то выругался, наткнувшись на скамейку, что стояла возле дальней стены.

— Кто-нибудь зажжет огонь! — раздраженно рявкнул вошедший.

Снова загорелись свечи, которые умудрился погасить мой мучитель, и я увидел, что нас стало на двух человек больше. По поведению и манере говорить они были из той же банды.

— Кто нам на удочку попался? — спросил высокий. Его голос показался мне знакомым, но я никак не мог вспомнить, где его слышал.

— Студенты, — охотно пояснил палач. — Разложили Карты Фигур и пытались провести обряд.

— Ерунда! Карты Фигур не несут в себе колдовских свойств. В детстве я баловался раскладами, и от этого никаких кошмаров не случалось, — хмыкнул высокий. — Да чем вы тут занимаетесь? Нужно было прицепиться к Магвану и держать его на поводке день и ночь! А вы схватили щенков и уродуете их! Я не понимаю тебя, Мастер!

— Извини, Егерь, но мы уже целый год ходим за этим типом, а толку нет. Герцог Линд весьма недоволен. А здесь мы явно увидели волшбу.

Конечно же! Как я мог забыть! Это тот самый воин, что без колебаний отдал два реала тупым охранникам и даже не поморщился. Появилась надежда вырваться из лап этого … Мастера. Но узнает ли Егерь меня или нет? Два года прошло с тех пор.

Егерь берет свечку, подходит ко мне, пристально вглядывается в окровавленную физиономию, пожимает плечами, увидев мой радостный оскал.

— Эк, тебя, брат! Мордой об стол? Видно руку Мастера!

Не узнал! Проклятье! Отходит, а вместе с ним уплывает моя надежда на спасение.

— Егерь! — пропищал я. Куда голос-то делся?

Мужчина обернулся.

— Ты меня знаешь?

— Я тебе должен два реала! — я пробил пробку в горле, мышиный фальцет исчез.

Узнал, узнал! Брови сошлись к переносице, напряженно думает. Усмешка трогает его сурово сжатые губы.

— Студент! А где твой конь?

— Лошадь. Продал я ее. Брюнхильда не присылала денег на овес, — я по-лягушачьи заулыбался, хотя это было тяжело. Кровавая маска, размазанная рукавом по лицу, стягивала губы и щеки.

Остальные переглянулись. Одновременно. Я понимал их. Злостный колдун знает самого Егеря, ведет с ним запросто разговор. Или это реакция на странное имя?

— Не видел более вредной старухи, — заторопился я с ответом. Страх уходил, когда я скороговоркой обвинял старуху, но меня, кажется, не слушали.

— Заткнись, студент! — Егерь поднял руку, призывая к тишине, которую никто и не собирался нарушать. — Мастер, ты, пожалуй, молодец, что взял такой приз, но не настолько, чтобы участвовать в серьезной игре. Глупая акция. Потеря времени.

— Я понимаю, Егерь, — Мастер опустил глаза.

И это крутой парень, который одним махом вышибает сопли у мальчишки? Я, признаться, не ожидал такой реакции от своего палача. Неужели Егерь имеет большую власть над всеми здесь присутствующими?

— Поэт, возьмешь с собой этого несчастного и позаботься о нем, — сказал Егерь и, грохоча сапогами — намеренно, что ли? — вышел из подвала.

Второй, все время стоявший в тени, не проронив и слова, подошел ко мне, положил тяжелую руку на мое плечо. Да что они, все поголовно в кулаки свинец заливают? Признаться, я все же испытал облегчение, когда очутился в карете в качестве простого собеседника. Это лучше, чем выслушивать вопросы Мастера и ждать ударов по почкам и лицу. Там, в подвале, я испытал унижение, которого не испытывал никогда. В странных игрищах взрослых я стал непонятной жертвой. Меня схватили неизвестно за что, и выпустили неизвестно почему. Только сейчас, когда мое тело охватила дрожь, я понял, из какой истории мне удалось выпутаться. Ну, я хотел надеяться, что мои злоключения кончились. Не хотелось представлять себя, такого красивого, в виде окровавленной отбивной, похожей на ту, что подают у Якоба. Тут до меня дошло, что новый спутник болтает без умолку и пихает меня в бок.

— Эй, студент! Соизволишь ли заговорить? Я уже язык смозолил, стараясь расшевелить тебя! Согласись, что это неблагодарно!

— Простите, господин, — кротко ответил я, борясь с приступом дурноты. Голова разболелась не на шутку. Видимо, Мастер сместил мои мозги в сторону. — Я задумался.

— Ха! Мастер знает толк в допросах с пристрастием! Но самое лучшее его качество — не выполнять того, что он наобещал в подвале! Ты думаешь, он и вправду решил изрезать тебя на куски? — Поэт расхохотался. Смех его был заразительным, беспечным. Так смеются люди, уверенные в себе, в своих силах и в том деле, которому служат.

— Так все это была игра?

— Ну, скажем, не совсем. То, чем вы занимались в доме на Южном Конце — не игра. За такие вещи чиновники из Службы Надзора подвесили бы вас на крюк без лишних церемоний. Радуйся, что вас заметили наши люди, а не соглядатаи церкви. Мастер спас вас, пусть даже ценой твоего разбитого носа.

— И мозгов, — пробурчал я.

Поэт замолчал. По его виду можно было понять, что он хотел сказать еще что-то, но вовремя сообразил, что разоткровенничался. По такому поводу Брюнхильда говорила, что рано или поздно все тайны всплывают наверх, как бы их ни старались скрыть.

— Как же я девчонок буду завлекать? Он мне нос свернул, — пожаловался я. — Болит же…

Поэт вдруг схватил меня за переносицу, резко дернул вниз и вбок. Раздался противный хруст. От неожиданности я вскрикнул.

— «А скорбь сия досталась мне в наследство, но я не обвиняю палачей» — продекламировал Поэт, словно ничего и не произошло. — Знаешь, кто это сказал?

— Говард из Розетты, — хмыкнул я, осторожно трогая нос. — Этот парень неплохо сочинял, но я бы не стал им восторгаться.

— Почему? — заинтересовался Поэт. Он посмотрел на меня, в глазах мелькнуло неподдельное удивление. — Я, например, считаю его одним из лучших сочинителей баллад, живших в эпоху Подъема.

— Он слишком превозносит свои страдания и выставляет напоказ личную жизнь, — охотно объяснил я. — В то время это не было принято. Личная жизнь закрыта для общества. Это сейчас любого можно схватить за яйца и вытрясти всю душу.

— Ого! В Таланне преподают литературу совершенно по-новому, иначе, чем в Фобере! Да, парень, с тобою можно петь, чтобы заработать на жизнь, — улыбнулся Поэт. — Но все же подождем, что скажет Егерь.


6

Егерь вообще мало что говорил. После того, как Поэт увез меня из Таланны куда-то к черту на кулички и поселил в небольшом поместье, где кроме трех уже знакомых мне жильцов и большого поджарого пса никого не было, я понял, что чем-то заинтересовал таинственных парней.

Поэт оказался славным малым. На вид ему было лет двадцать пять-тридцать, но печать суровой и опасной жизни наложила на его лицо свой отпечаток. На висках уже слегка серебрились волосы, губы постоянно сжаты в тонкую линию, на лбу нерасходящиеся морщины. Но глаза глядят молодо, с какой-то бесшабашной удалью, я бы сказал, с насмешкой на тяготы жизни.

Егерь появился через пять дней после нашего приезда и сразу позвал Поэта и меня в комнату, оторвав нас от литературных споров. Он даже не поел с дороги, что указывало на важность разговора.

— Спелись? — Егерь с подозрением посмотрел на нас, но продолжать тему не стал. Поэта он знал хорошо, чтобы выпытывать у него причину наших достаточно теплых взаимоотношений.

Пройдясь по комнате, он заставил нас прослушать скрип его замечательных кожаных сапог.

— Я только что из Андальского ущелья. Брюнхильда передает тебе привет, а заодно попросила выдрать ремнем.

— За что? За карты? — удивился я.

— Парень, здесь не в игрушки играют. — Егерь устало присел на грубо сколоченную скамью и вытянул ноги. — Давай начистоту: нам нужен человек, которого мало кто знает в знатных кругах или на территориях патриканцев. «Для чего?» — спросишь ты. Есть один тип, который всерьез хочет решить свои проблемы с помощью магии. И не только свои. За ним стоят очень большие силы, которые заинтересованы в хаосе на континенте. Но этот парень редко появляется в Таланне, почему мы его не можем поймать. Все наши люди, которые пробовали «держать его за хвост»[4], были разоблачены и сданы властям Белой Розы. Этот гаденыш непостижимым образом узнает, кто есть кто. Но я подозреваю, что у него много соглядатаев. Мне бы не хотелось сталкиваться с гаданием, магией, ворожбой. Но жизнь всегда подкидывает сюрпризы. А сейчас все словно с ума посходили. Так и норовят влезть в очередную глупость. А что нужно для волшбы? Знать имя того, кто вынюхивает твой след. А на имя можно и порчу наслать. Согласен, что-то присутствует в такой странности. Но я привык работать своей головой и не обращаться к любителям заморачивать мозги. Твоя старуха обрадовала меня. Знаешь, что она сказала? «Этот мальчишка выйдет сухим из воды, если не будет творить очевидных глупостей. Есть что-то в нем неподвластное происходящему». Тебя ведь Гаем зовут?

— Конечно, — непонятно почему насторожился я.

— Все очень хорошо, — расслабился Егерь и еще больше сполз со скамьи. — Гай — это не имя, данное тебе от рождения. Это может означать «сорванец», «проказник», «вертихвост». А так как твои непутевые родители не удосужились дать тебе имя, то господин Магван весьма опечалится.

— Это же здорово! — воскликнул Поэт и от избытка чувств пихнул меня в бок. — Такого подарка я не ожидал! Егерь! Мы просто обязаны воспользоваться им!

— А в чем вообще идея? — я настороженно посмотрел на двух мужчин, оживленных и загадочных, чувствуя, что меня хотят использовать втемную. И это мне не очень понравилось. Скажем, не больше, чем уборка в кабаке за миску похлебки. Здесь такая же история. Меня оставляют в покое, но при одном условии. А условия диктую не я.

— Ты поможешь нам, — ответил на мой вопрос Поэт. — Я, конечно, смогу найти опытного бойца. Он справится с этим лучше, чем зеленый юнец. Но у нас нет времени. Совсем. Грядут горячие денечки, а Магван бродит в наших краях без всяких забот. Вот я и хочу озаботить его.

— Что случилось с моими друзьями?

— Я дал приказ увезти всех в Берг. Там есть отряд охраны графских лесов. Все в деле будут. Дурь из башки вылетит, и от рекрутчины уберегутся. Ну, успокоился? Скажешь, что такой расклад плох для них? Я так не считаю. — Егерь прошелся по комнате и остановился напротив меня, вглядываясь куда-то поверх моей головы.

— Их мнения никто и не спрашивал, — несмело ответил я.

— Так что скажешь?

— Можно подумать?

Поэт хмыкнул. Егерь положил руку на мою макушку, и я ощутил, насколько она тяжела и груба от застарелых мозолей. Такая кожа бывает у людей, привыкших к тяжелому физическому труду. Ну да, война для Егеря тот же труд.

— Отвечай.

— Допустим, — кашлянул я, прочищая внезапно осипший голос. — А что потом?

Егерь хитрил, это было видно по его застывшему взгляду. Стоит дать ему уцепиться за мизинец — вмиг оттяпает всю руку. Принять игру, а потом дать деру куда подальше? Найдут.

— Ты хочешь знать больше? — Егерь усмехнулся. Поэт едва заметно покачал головой. Они перебросились жестами на пальцах. Старший поморщился, Поэт выразил мимикой свое удовлетворение. Заговорщики!

— Вот что, Гай, — вздохнул Егерь, — ты по уши в проблемах. Считай, что это твоя обязанность — помочь нам. Отказываться не советую. Себе дороже выйдет. Будешь умным — проживешь долго. Сиди, и слушай меня.

Ну что ж, хотя бы сказал честно, что я круто влип.


Драконьи Зубы. Боевые действия, 2431 год Обновленной Эпохи.

Луна узким серпом заглянула в расщелину. В этот час стояла пронзительная тишина, и казалось, что удары четырех сердец звучат громче барабанного боя. Я выбрал только добровольцев. И это было нелегко. Догадываюсь, что бойцы почувствовали, кто более опытен в таких потехах, и большинство вызвалось идти со мной. Они справедливо рассуждали, что на самом тяжелом участке можно и прорваться. И были правы. У нас появлялся шанс. На обреченных смотрели как на счастливцев, словно они уже были далеко от этого кошмара. Я не стал разочаровывать людей своими доводами, и без лишних слов выбрал трех молодых парней, выглядящих более свежими, чем все остальные. Я уже видел их в стычках с хессами и запомнил их.

— Лентяй идет со мной первым, — шепотом объяснил я, встав ногой на выступ валуна, лежащего у выхода. Сейчас необходимо было как можно тише выползти наружу, для чего валун был заблаговременно отодвинут в сторону, чтобы не мешать нашему рывку. Я же хотел только одного: чтобы нас заметили как можно позже. Признаюсь, хотелось мне затеять игру днем, но Шип справедливо заметил, что нас могут просто расстрелять из пращей. Меня это оружие приводило в бешенство. Хессы были настолько примитивны, что кроме метания камней не создали более приличного оружия для войны. Они действовали клыками, лапами, и порой именно такой способ заставлял хорошо обученные отряды бежать без оглядки. Настолько хессы свирепы и безжалостны, что я с радостью предпочел бы уничтожить их всех. Поголовно. Они даже пленных не берут, потому что рабы им не нужны. Только мясо.

Лентяй коротко кивнул стриженой головой, легко вскочил на выступ, готовясь первым нырнуть наружу.

— Идем спина к спине, — предупредил я парня. — Не вздумай убегать. Показал пятки — погиб.

— Не брошу, — пообещал парень, и я поверил ему. Проживет дольше Лодочника и Бугая, мнущихся внизу, если хватит благоразумия и хладнокровия.

— Пошли! — выдохнул я и вынырнул ужом следом за Лодочником на остывающие после дневной жары камни. Огляделся. Было тихо, но я уловил едва слышимое позвякивание оружия и приближающийся скрежет лап. Где-то неясно бормотали. Хессы тоже умеют говорить, только на примитивном наречии, что не делает их людьми все равно. Они опасны — и этим все сказано.

Мы встали парами, спина к спине, с мечами наготове. Мелкими шагами, по наитию, совершенно не представляя, куда ставить ногу в следующий момент, стали спускаться по каменистому склону вниз. Лодочник и Бугай брели следом, и, повторяя наши движения, заторопились сблизиться с нами.

«Быстро, слишком быстро. Суетятся», — поморщился я, не теряя из виду расплывающиеся в темноте окрестности. Словно зрение потерял внезапно. Настолько все было нерезким, непонятным. Среди хаотично разбросанных валунов мелькнула тень. Или глаза устали? Вот и еще тень! Не обмануло зрение! Хессы следили за нами с самого начала. Они дают нам возможность отойти подальше от расщелины на пологое место, на россыпь мелких камней, где мы не сможем использовать рельеф местности для защиты.

— Нас заметили, — дрогнул голос Лентяя. — Я вижу троих.

— Не дергайся. Остановись и не иди дальше. Вот так. Я тоже стою.

Глаза устали от бесконечного рысканья по валунам и склону горы.

Вторая пара запаниковала. Страх смерти пересилил элементарную осторожность. Судорожно махая мечами, бойцы бросились вниз, прыгая с камня на камень, рискуя поломать ноги. Послышалось рычание, и наперерез им метнулись три тени. Да и одного хесса достаточно, если в рядах бардак и непонимание. Ну вот, отсекли. Мы ничем уже им не поможем, хотя Лентяй пихал меня в бок своим локтем и умолял:

— Мы отобьем их, а, Философ?

— Стой на месте, дурень, и гляди по сторонам! — рявкнул я. Имел на это полное право. За время военных действий успел понять тактику этих тварей. Стоит только броситься на помощь потерявшим строй и выдержку товарищам, погибнем. Хессы тут же вломятся в разрыв и вырежут десяток за десятком. Даю руку на отсечение, что между скал прячется еще одна тройка. Две самки и самец.… Или все же женщины и мужчина? Дьявол их разберет! Знаю только, что хессы всегда работают в тройках. Их еще называют прайдами. Так вот, второй прайд ждет нашей ошибки.

Окрестности огласились воплями. Бойцы еще были живы, и орали больше от страха, чем от смертельных ран. Бугай с остервенением махал мечом, не давая тварям подойти ближе. Правильно. Если не дать хессам сделать рывок и бросок — есть шанс выскочить из ловушки. Бугай это и хотел проделать.

— Держи мою спину, Лодочник! — орал Бугай. Он все-таки задел зверюгу. Хесс завизжал и бросился стелющейся тенью между ног людей, стремясь выйти из-под последнего удара, которым собирался наградить его боец. Но не только это. Я знал, почему он так сделал. Хесс собирался разбить пару вот таким незамысловатым маневром. Ему это удалось. Лодочник покачнулся, его нога скользнула по каменной осыпи, и он, потеряв равновесие, упал на колено между валунами, что его и спасло. На Бугае повисли две твари и стали рвать его.

— Вниз! — скомандовал я, и, ускоряя шаг, двинулся вниз по каменной осыпи. Где же второй прайд?

Где-то справа послышался дружный рев, эхом раскатываясь по вершинам скал. Шип повел жалкие остатки отряда на прорыв через мощный заслон. Рано. Нервы не выдержали. Да теперь уж все равно. Вся надежда на опыт и везение.

Рано я думал о невыдержанности Шипа. Наша вылазка все же отвлекла часть хессов. Навстречу нам летели две тройки, да и сверху слышалось подозрительное бормотание и повизгивание.

— Бей! — скомандовал я и рассекающим воздух ударом отрубил к дьяволу лапу одного слишком ретивого хесса. Тварь завизжала, крутанулась боком, и я с наслаждением воткнул в нее сталь своего клинка. А вторая рука отработанным движением выставила кинжал и мощным ударом снизу вверх поддела следующую гадину, уже падающую на меня. Времени не было. Я оставил кинжал в теле хесса, выхватил второй меч из-за спины. Только не оглядываться! Лишь каким-то особым чутьем я знал, что Лентяй не отставал от меня. Страх заставлял его держаться подле меня и не делать лишних глупостей.

Бой кипел нешуточный. Сверху свалился сторожевой прайд, расправившийся с Бугаем. Теперь их было семь, и они кружили вокруг нас жуткими тенями, изредка подвывая, словно подбадривали самих себя перед решительным броском. Нельзя было без содрогания смотреть на эти создания природы, на их отвратительные морды. Небеса пошутили, когда населяли землю этими существами. Боги словно хотели сделать из звериного материала людей, да бросили безнадежное дело на полпути, словно возненавидели свое творение. И хессы платили человечеству такой же ненавистью.

Очередной круг, проделанный хессами сопровождался неуловимым рывком одной из зверюг, но наши клинки остужали боевой пыл противника.

Вот еще рывок — я успеваю подрезать лапы напавшему, и хесс, выплевывая ругательства на своем собачьем языке, покинул поле боя. Нет сомнения — на его место придут другие. Их очень много, и они умеют дожимать врага.

Вдруг откуда-то из-под валунов с диким криком метнулась фигура и обрушила свое оружие на спины зверей. Враз все смешалось. Теперь в этой сутолоке время понеслось вскачь. Нашу жизнь решали мгновения. Кто кого прирежет быстрее — тот и выиграл. Лодочник — а это был он, живой и невредимый, разве что слегка помятый — помог нам поменять неудобную позицию. Он умудрился зарубить одну тварь, а я, пользуясь суматохой, выпустил кишки самому наглому и крупному. Наверняка вожак какого-то прайда. Лентяй дико захохотал.

Нам почти повезло. Почти — это что-то вроде победы, когда повержен последний противник. Нам до полной победы было не достать. Мы спустились на более пологое место, не ломая жуткую карусель смерти. И казалось, что прорвались. Но тут хессов налетело видимо-невидимо.

Клинки свистели безостановочно, изредка врезаясь в плоть чавкающим ударом. Мы оставили позади себя просеку из тел, залитую кровью, и потеряли Лентяя. Лодочник перешел ту грань страха, за которой смерть кажется дешевой пугалкой для детей. Ну и есть. И что? Хессы, вон, уж точно не бессмертны. Но и мы устали. Положили десяток прайдов, но им конца не видно. Тревожно забилась мысль: неужели все?


7

Ночью, когда полная луна залила спящее подворье, взвыл пес. Тоскливая песня взлетела над крышей и понеслась куда-то вдаль, распугивая ночных зверушек, и теряясь в ветвях деревьев. Где-то на окраине леса, густым частоколом, оградившим наше пристанище от чужих глаз, на этот зов откликнулся волк.

Пришел Мастер. По его сапогам можно было определить, что он долго месил глинистую почву в лесу, и даже умудрился упасть. Грязное пятно на штанине как раз говорило об этом казусе. Он молча кивнул мне, и, не говоря ни слова, зашел в комнату, где обдумывал свои идеи Егерь.

Меня не допустили на совет шайки. Я до сих пор полагал, что это обыкновенные проходимцы, занимающиеся своими темными делишками, и как минимум были в неладах с властями. Мне хотелось подслушать бурный разговор, который прорывался из-за закрытых дверей комнаты, но я с головой зарылся в старое потертое одеяло и проспал до обеда. Егерь подошел ко мне, но, видя мое состояние, ничего не сказал, лишь усмехнувшись краешком губ.

Сегодня за столом нас было четверо. Жуткая псина сидела на полу возле камина большой и уютной комнаты, изредка открывая розовую пасть, коротко зевала, хлопала хвостом об пол и преданно глядела на Егеря. Когда же она ее закрывала, раздавался такой щелчок, что у меня мурашки по спине пробегали.

— С твоими друзьями все улажено, — объявил Мастер, поглядев на меня. — Они на пути в Берг, и благодарят своих ангелов, что остались в живых, при своей шкуре.

Все же сволочь он, этот Мастер. В нем плещется злоба на весь мир.

— Мастер принес известия, — прервал нелюбимого мной гостя Егерь. — Извини, что запретил тебе присутствовать при разговоре. Есть вещи, о которых знать не следует. Но кое-что скажу: армия Белой Розы расколошматила наши доблестные войска под Шоуном, и теперь быстрым маршем идет снимать блокаду Ленты. И снимет, дьявол их забери! Значит, скоро в Андальских землях начнется война. Бравые генералы из Берга думали, что эти бродяги ринутся в земли Оушн, и постараются закончить войну взятием Головного штаба. Глупости! Я с самого начала говорил Хрипсу, что патриканцы будут отрезать нас от береговой линии, лишать выхода к воде. Сначала здесь, а потом придет очередь Готы.

— Бессмысленная акция, — обкусывая зажаренную ножку цыпленка, сказал Поэт. — Тысячи лиг береговой линии, огромные расстояния между городами, расход денег, живой силы… Нет, они готовят что-то другое.

Я слабо разбирался в картографии, и сейчас не сразу сориентировался, что где находится. А Егерь продолжал в том же духе, что все плохо, и если бы его послушали в штабе, то такого бы не случилось. Однако самомнение у него! Но его удивительные знания в таком специфическом деле заставили меня задуматься.

Поэт подозрительно взглянул на Егеря и сказал:

— Ты сегодня многого не говоришь. Изложи прямо, зачем мы здесь.

— Гай едет с вами в Тампу, понятно? По дороге вы скажете ему, какова его роль. Постарайтесь выполнить задание так, как я хочу. Я очень рассчитываю на тебя, Гай.

А что я мог сделать в такой ситуации, кроме того, как кивать головой? Попалась птичка в сети. Теперь я буду, как бычок на привязи, ходить за новыми знакомыми. Уже вечером мы выехали в направлении небольшого городка по имени Тампа. До враждебных земель Ланса было почти рукой подать. Два дня пешего пути. Что стоит Магвану нырнуть именно туда? Я не представлял, что мы будем делать в Тампе, если Магван, которого хотят поймать не меньше, чем мифическую птицу Крок, давно уже топчет дороги Протектората.

Вечером мы уже въезжали в Тампу — небольшой городок, весь какой-то унылый и заброшенный, и казавшийся необитаемым. Я засомневался, что Магван задержался здесь надолго. Если у него в городке есть агенты, то он вполне мог дать им необходимые наставления и благополучно исчез. Я был убежден, что мы приехали сюда ловить неуловимого врага. Между тем, не останавливаясь, мы проехали Тампу насквозь и углубились в лесную чащу. Мастер и Поэт сошли с кареты и растворились в лесу, утешив меня напоследок, что ни за что не бросят меня одного на произвол судьбы. Еще бы! Сам Егерь связывает со мной определенные надежды. Обида за унижение не проходила. Саднящая боль в носу давала о себе знать, заставляла раз за разом вспоминать мои мучения в подвале. А унижение требовало отмщения. Из-за непонятной игры взрослых мужчин я чуть не окривел.

Кучер, которого Егерь нам дал на время поездки, лениво размахивал кнутом, заставляя лошадок развернуться. Мы с грохотом ворвались в городок, распугивая местных собак. Они с остервенелым лаем неслись за нами и норовили укусить колеса. С таким сопровождением мы и доехали до трактира-гостиницы. Егерь даже двор выбрал не простой, а с намеком на некую бесшабашность, удаль, где деньги швыряют, не думая о завтрашних долгах. Именно таким человеком, по легенде Егеря, я должен стать в Тампе.

Хозяин трактира несколько мгновений стоял с разинутым ртом, пока я брезгливо обходил лужи, в которых хрюкали поросята. Я пальцем поднял его нижнюю челюсть и полюбопытствовал:

— Любезнейший, а в твоем заведении найдутся ковры для гостя? Живешь в грязи, а еще хвастаешься, что принимал градоначальника Таланны.

— Жутко извиняюсь, господин, — угодливо прогнул спину хозяин, — но внутри все обстоит гораздо лучше. Есть даже горячая вода, а если и захотите — девочки.

Я с умным видом кивал головой, слушая на ходу болтовню трактирщика. Слуги уже вовсю суетились, обслуживая меня. Сзади пыхтел здоровяк, неся два моих чемодана, набитых всякой рухлядью. Мне было в удовольствие играть такую роль, благо и Поэт дал кое-какие советы по сценическому искусству. Пока вокруг меня шла возня, я, поджав губы, смотрел по сторонам. Хозяин, которого звали Филипо, щедро раздавал затрещины неповоротливым слугам.

— Шевелитесь, ленивые ослы! За что я вас кормлю?

Хорошо и сытно поев, чего мне не хватало долгие годы, я вытер чистой тряпкой (за неимением в такой дыре элементарных салфеток, с которыми были знакомы все горожане Таланны) губы, и вальяжно развалился на скрипучем стуле.

— Что ж, я, пожалуй, поживу у вас несколько дней. Вот тебе, Филипо, задаток, чтобы в твоем сердце не поселилась тревога.

Три золотых реала мгновенно сделали меня лучшим другом трактирщика. Он уже был в моих руках, сам того не осознавая. Без всякой магии. Щедрость дающего оборачивается любовью принимающего. Филипо не был исключением. «Не скупитесь на подачки, — поучал Егерь. — Деньги не твои, так что не пытайся экономить. Но трать разумно и с далеко идущими целями. Не швыряй монеты тому, кто много болтает, но так же бесполезен, как тупой нож в драке».

Филипо я покупал сознательно. Чтобы вычислить Магвана, нельзя пренебрегать постоялыми дворами, трактирами, приютами для бродяг.

Мне досталась хорошая комната с широкой деревянной кроватью и свежими простынями. И пока я отмокал в корыте с горячей водой, прогрели помещение. Раздевала и сдирала с меня грязь симпатичная служанка, все время красневшая от фривольных взглядов новоиспеченного франта. Намеки Филипо я понял.

— Скажи, красивая моя, а твой хозяин объяснил тебе, что нужно делать?

— Да, господин, — кивнула девушка. — Он советовал не вопить, если дадите волю рукам.

Я захохотал. Настроение было прекрасное. Я отпустил служанку с наказом позвать Филипо. Пока этот увалень пыхтел на лестнице, я осушил полбутылки вина.

— Розана не угодила вам, господин? — подобострастно глядел в мои глаза трактирщик.

— Да ты что? Просто ты выбрал неподходящий момент. У меня невеста, знаешь ли…

Филипо рассыпался словоблудием по поводу моего везения, и как же повезло моей будущей жене. Я показал ему знаками, что стоило бы закрыть рот.

— В Тампе есть дома, куда я мог бы навести визит? Моя жизнь связана с переездами, куплей-продажей товаров. Чем больше людей, нужных знакомств — тем лучше для всех нас. Не правда ли?

— Конечно, господин! Я могу дать несколько адресов. Вполне приличные люди.

— А часто ли у тебя проездом бывают знатные люди?

Я улегся в постель и прикрылся одеялом, и уже оттуда испытующе поглядел на Филипо. Хозяину, видимо, невдомек искусство тонкой беседы. Он не понимал подоплеки моих вопросов и отвечал честно и бесхитростно, стараясь тем самым заработать лишнюю пару монет.

— Люди вашего полета очень редко появляются в наших местах, господин. Это, в основном, младшие офицеры, охранники пограничья. Но хвала святому Доминику. Я еще могу содержать свое заведение.

— В последнее время не появлялся ли в ваших местах какой-нибудь незнакомец, человек лет тридцати-тридцати пяти? Я почему спрашиваю: на мне большой долг, а я не привык ходить с таким бременем. Взял — отдал. Это по чести, а?

— Да, — кивнул Филипо. — Правильно говорите, господин. Но такого человека не было. Или слишком молодые, или уж довольно старые. Так что насчет визитов?

— Возьми два этих письма и передай тем, кому считаешь нужным. Ответы принесешь. Очень на тебя рассчитываю. Вот тебе за будущие хлопоты.

Я великодушно протянул хозяину трактира реал вместе с двумя конвертами; письма были составлены заранее самим Егерем. Еще раз взглянул на Филипо, и, заметив алчный блеск в глазах, предупредил:

— Не надейся даже, что можешь ограбить меня и убить. Сделаешь только хуже себе и своим родным. Не беспокойся: оплата будет щедрой. Не обижу.

Мне не нужен был озабоченный добыванием халявных денег хозяин. Нельзя давать повода для грязных помыслов. Филипо мог взбрыкнуть и наделать таких дел, что наша миссия будет провалена.

Спал я долго, разумно подумав, что при таком деле еще нескоро можно будет так роскошествовать. Конечно, оставалось чувство досады, что меня держали за осла. Ведут, не спрашивая. Вертят во все стороны, не объясняя сути задания. Ладно, переживем.

Я вышел к столу только к обеду. Ответы нужных мне горожан уже ждали меня на моем личном месте. Филипо, надо отдать ему должное, оказался куда расторопнее, чем я думал. Прочитав письма, я мысленно порадовался. Три семейства, весьма знатных в этих местах, хотели бы со мной встретиться, и чем раньше, тем лучше. Человек, шкуру которого я одел, желанный гость в тех домах, где любят звонкую монету. Думаю, Егерь одобрит мою инициативу, если я немножко посвоевольничаю.

— Я уезжаю с визитами, — предупредил я хозяина. — Буду поздно ночью. Не вздумай отпускать псов с цепи. Если на мое имя придет сообщение — оставь на полу возле двери моей комнаты. Вовнутрь не заходи! Я ясно выразился?

Филипо, которому страстно хотелось порыться в моих вещах во время отсутствия, обреченно вздохнул. Я насквозь видел этого человечка с его мелочными желаниями и пагубными страстями к наживе и любопытству совать нос в чужую жизнь.

К знатным семействам, я, конечно, пошел несмотря на то, что меня ждали Поэт и Мастер. Они крутились поблизости, обеспечивая мою тайную миссию и безопасность, попутно разнюхивая другие следы. Они все надеялись выйти на того нехорошего парня. Встречаться нам рекомендовалось не чаще одного раза в день. Егерь сделал свирепое лицо и пригрозил Мастеру выпнуть его из какого-то Братства, если он вздумает вести поиск по своему разумению. В гробу видел я таких братьев как Мастер. Он запросто мог увлечься ложными следами и потянуть нас за собой не туда, куда следует. Только о каком Братстве говорил Егерь?

Так что день прошел бурно и весьма удачно. Из всех визитов я выудил массу интересных вещей. Оказывается, многие жители Тампы тайно поддерживают Белую Розу, и с нетерпением ждут прихода ее войск. Они объясняют это тем, по секрету прошептал мне один почтенный старец, ушлый торговец тканями, что Протекторат дает возможность хорошо заработать на любом товаре, не берет большие налоги. Этим и объясняется вольная и сытая жизнь наших врагов. Только этим они подкупают сторонников святого Доминика. А еще в Тампе любили побаловаться магией. Оказывается, многие жители собирались на совместные ритуалы с жертвоприношением, в роли коей выступали безобидные зверюшки вроде петуха, курицы или козленка. А это уже серьезные основания вычистить город до основания, чтобы другим неповадно было. С магией шутить нельзя, если власть сама недолюбливает колдунов и ведьм. Об этом я рассказал и своим спутникам.

— Ты уверен, что все услышанное тобой — правда? — недоверчиво спросил Мастер.

Мы встретились в заброшенной избушке, которая была построена неведомо кем в лесном захолустье в лиге от города. Парни Егеря обнаружили ее давненько и ночевали здесь, если ночь заставала их в дороге. Но такое случалось редко, и порядок в доме не поддерживался совершенно. Полы просели, в углах цвела плесень, а мох незаметно подбирался к единственному окошку. Мне стоило большого труда продраться сквозь заросли акации и прочей растительности, чтобы найти это убежище. Любопытный взгляд мог нас не беспокоить. Кто еще сюда сунет нос, кроме таких людей, как ребята из Егеревой шайки?

— Я не уверен, что хозяин скобяной лавки Мальтус не клевещет на своих конкурентов и врагов, желая чужими руками убрать препятствие на своей тропе. Стоило мне сказать, что я вхожу в Коллегиальный Совет города Берга, он тут же выблевал на меня всю местную грязь. Если любителей черной магии заметут, он станет первым человеком в Тампе, — я развел руками. В конце концов это было мое мнение, а решать окончательно предстоит Егерю.

— Обыкновенная лжа, — кивнул согласно Поэт. — Мастер, это несерьезно. Ненужные следы, которые только отвлекают.

— Однако стоит передать такие новости чинушам, — скрипнул зубами Мастер, — пусть перевернут этот городишко вверх дном. Неужели никто не упомянул о Магване?

— Я спрашивал о людях, которые могли бы организовать такие сборища, — мне оставалось пожимать плечами, потому что шло переливание из пустого в порожнее. — Мне кажется, все хлопоты исходят от человека по имени Хэмел. Это местный булочник. Стоит посетить его. В силу моего положения я не могу уделять внимание мелкой сошке много времени, — я важно выпятил грудь и посмотрел на новых знакомых. Они рассмеялись.

— И не нужно, — Мастер вытащил из внутреннего кармана камзола фляжку и со смаком отхлебнул из нее. — С ним мы сами разберемся. Дело не в этом. Все беды исходят от зажравшихся богачей, которые не знают, чем заняться от скуки. Вот и впутываются во всякую дрянь типа колдовства и ведовства. Ну, ничего, завтра ночью будь здесь. Посмотришь, как работает наша команда.

— Что, и Колотушка тоже приедет?

— Мы и вдвоем справимся, — обиделся мой персональный палач. — Колотушка редко ходит с нами. Он уж и забыл, когда по-настоящему занимался тем, чем занимаемся мы.

Я внимательно посмотрел на Мастера, и подумал, что таким людям прощать нельзя. Если бы он надавал мне подзатыльников, я бы стерпел. Но за разбитое лицо он должен ответить. Не знаю, как, но, дав слово, я должен заплатить по счету. Иначе рисковал прослыть болтуном и пустобрехом.

— Закончив гнусные дела,

Я почивал на лаврах мести.

Но сладость славы так мала,

А сердцу радостно от лести.

Поэт продекламировал нараспев и с выжидающим любопытством уставился на меня.

— Милон Кентский[5], - буркнул я, — единственный человек, который чего-то стоил в проклятых землях Ланса. — Но, Поэт, я предпочел бы остаться сегодня с вами.

— Не тебе решать, — отрезал Мастер.

Моя моральная сторона требовала скорой мести. Я буду удовлетворен, если Мастер поймет, что безнаказанным его поступок не останется. Я не буду уподобляться Поэту, выискивая аналогии в строках давно почивших в бозе сочинителей. И даже Милон Кентский не укорит меня с небес за мою кровожадность.


Драконьи зубы, степь. Боевые действия, 2431 г. Обновленной эпохи

Я очнулся от дикой боли во всем теле. Казалось, что меня волокли привязанным к лошади несколько лиг по камням и кочкам. Прошедшие ночные события еще стояли перед глазами яркой картиной. Я содрогнулся. Чтобы очнуться от воспоминаний, пришлось пошевелиться и привстать. Оглядел себя. Одежда была похожа на засохшую кожу болотной лягушки, но я-то знал, что это кровь хессов. Нет-нет, такая же красная, как и у людей, просто перемешанная с грязью. Я пошевелил руками и ногами, удостоверившись в том, что не ранен, заодно и разогрелся. День начинался не так уж и плохо, следовало признать. Главное, я был жив.

Оглядевшись по сторонам, попытался сориентироваться. Я находился в небольшой рощице, скудной и унылой. За куцыми деревьями расстилалась ковыльная степь. С удивлением уставился на торчащие из кустов ноги. Заторможенная память никак не могла дать мне зацепку, кто же это мог быть. Пришлось слегка пнуть носком сапога по пяткам, кровоточащим и грязным.

— Эй, хватит валяться! Пора двигаться!

Пятки втянулись в заросли, а потом показалась взлохмаченная голова Лодочника. Как он выжил? События последних часов начисто стерлись в моей памяти от навалившейся усталости. Впрочем, я не слишком размышлял над этим. Было чертовски приятно, что не придется идти одному по незнакомой местности. Мне казалось, что устроенная хессами резня на плато не дала никому из моих добровольцев ни одного шанса на спасение.

— Философ, куда мы забрели? — Лодочник заозирался по сторонам, не переставая тереть кулаками глаза.

— Куда угодно. Самое главное — не в желудок хессов, — усмехнулся я.

Лодочник содрогнулся, вспоминая, по-видимому, перипетии ночного боя.

— Кто еще сумел прорваться?

— Кроме нас здесь никого нет. Хотя, кто-нибудь и спасся. Но ты не надейся, ждать никого не будем. Надо искать воду, чтобы помыться. А потом пойдем дальше.

Как ни странно, воду мы нашли довольно быстро. Небольшой ручей, пахнущий тиной, протекал чуть левее нашего места ночевки и исчезал где-то в высокой траве. Это нас не остановило. В пещере мы давно забыли, что такое вкус настоящей воды, пусть и теплой до тошноты. В пещерах мы облизали всю влагу со стен. Напившись, стали готовиться к походу через враждебные территории. Меня не успокаивала вязкая тишина, разлитая на многие лиги. Степные прайды хессов могли шнырять возле воды, и быть застигнутым врасплох мне не хотелось.

— Покарауль, — приказал я Лодочнику, а сам скинул одежду и с остервенением стал тереть пучком травы тело. Три недели без самого необходимого давали о себе знать. Приведя себя в порядок, я сменил Лодочника на посту. Пока напарник плескался и фыркал, я обдумывал положение, не забывая смотреть по сторонам. Из высокой травы изредка вспархивали перепела и фазаны, где-то в голубой сини небес клекотал орел, а жаркое солнце приложилось горячей ладонью к обнаженной спине, уже давно высохшей. Мерзкие хессы не могли быть далеко. Их чувствительные носы давно взяли след, и рано или поздно нам придется столкнуться с ними опять. И кто окажется победителем на этот раз — я не знаю. Самое разумное в нашем положении — как можно скорее уходить отсюда в горы, только чуть севернее того места, откуда пришли. Но в том и беда (для Лодочника, разумеется), что разумное решение должно было остаться лишь в моем воображении. Я многого не сказал Шипу. Мой отвлекающий маневр оказался на самом деле истинным прорывом. И хессы это почуяли. Недаром они всю ночь шли по нашему следу, истерично воя и хохоча, что прибавляло нам прыти. Чужаков на свою территорию они не допускали, и теперь сделают все возможное, чтобы достать нас. Меня пытались остановить — я до сих пор жив. Не зря два года Отшельник мучил и изнурял мое тело невозможными физическими нагрузками. Его наука пригодилась мне. Я задумчиво глядел на согнутую спину Лодочника и мучительно соображал, что же с ним делать. То, что я задумал, было не для него. Убив своего же боевого товарища, я ставил себя вне всех человеческих законов. Но напарник мне мог помешать. Лодочник оказался обузой — вот что мучило меня.

Парень выпрямился и со счастливым облегчением вздохнул полной грудью. Он уже успел простирнуть свою порванную во многих местах одежду, и теперь подошел ко мне в одних исподних штанах.

— Что будем делать?

— Пока не знаю, — буркнул я, стыдясь своих мыслей. Действительно, какого-либо плана у меня не было. Ясно было одно: пока не стемнело, надо уходить из рощицы. Рано или поздно хозяева этих мест нагрянут сюда.

Несмотря на жару, мы шагнули в ковыль и начали свое путешествие. Два дня пробирались через такие места, о которых раньше даже в мыслях страшно было подумать. Я слышал о них от Отшельника, когда скупой на слова старик пугал меня при свете костра и шум вековечных елей. Не слишком-то много он рассказал мне, но и того, что узнал, хватило. Где-то были ориентиры, которые указывали на невидимые границы обитания хессов. Степные курганы — молчаливые стражи прошлого — неведомым образом оградили обитаемые земли от хищных челюстей зверей. За эти пределы они не совали свои носы, серьезно опасаясь мощного отпора. Я не был уверен, что сами степняки не опасались хессов. Любая сталь окажется бессильной перед напором ошалевших от крови прайдов, действующих слаженно и целенаправленно.

Несколько раз я видел спины каких-то зверей, мелькающих в высокой траве. Но были ли это хессы — я не мог сказать с уверенностью. Они появлялись то справа, то слева, но ни разу не делали попытки окружить нас и уничтожить, хотя для этого им не нужно было напрягаться. Это озадачивало меня не меньше, чем дальнейшая судьба Лодочника. Парень, кажется, не понимал, куда попал, и что его ждет в будущем. Впрочем, я сам этого не знал, и раздумья о его судьбе грызли меня, удушали совесть. Напарник с интересом смотрел по сторонам, порой забывая о дышащих нам в спину хессах. Не знаю, повезло ли нам, что они не напали на нас, избавив от изнурительного похода через степь, или нас намеренно куда-то загоняли. Второе казалось более вероятным. Мы шли по невидимому коридору, который предоставили нам хозяева этих мест, не представляя, что нас ждет впереди. Самым тяжелым было испытание идти без сна всю ночь. Чтобы не быть заживо съеденными. Леденящие душу шорохи; далекие и близкие звуки, похожие на дыхание крупных животных; сопение и повизгивание — все это не давало покоя, и держало нас в напряжении. Оставаться на месте — погибель. Двигаться вперед — еще большая авантюра, но именно ее мы и выбрали. Страх гнал нас вперед. Поспать удавалось в короткие минуты затишья, когда предрассветная дрема сковывало все живое, даже неутомимых хессов. Тогда мы просто падали в траву и засыпали. Я поражался, как же мы были беспечны. В таком состоянии легко стать просто куском освежеванного мяса. Но небеса миловали нас, и до сих пор мы были живы.

На третий день пейзаж сменился. Мимо потянулись пологие холмы, а ковыль сменился жестким, сожженным солнцем травяным покровом. Незаметно для себя мы оказались на одной-единственной тропе, идущей между вспухшими болячками земли. Я вздохнул с облегчением. Что бы ни случилось дальше — хессов мы прошли. Куда могла привести тропа — я не знал. Но это «куда» могло оказаться тем местом, о котором говорил Егерь, и для чего меня готовили столько времени Поэт и Отшельник. Но Лодочник путал все карты. Вот моя головная боль. Не тащить же его постоянно за собой! Развязанные руки увеличивали мою способность к выживанию, если я влипну в нехорошую историю. Использовать его в своих целях? Я не привык к такого рода услугам не только потому, что еще не успел приобщиться к методам работы Серого Братства, но и из-за элементарного чувства отвращения. Это не мой стиль. Иногда ко мне приходила крамольная мысль, что было бы лучше, если Лодочник погиб бы во время прорыва. От таких мыслей я сам себе становился противен.

В глубокой задумчивости я мерил тропу, не замечая ничего, что могло предоставлять опасность. В конце концов, на что мне Лодочник? Он — мои глаза и уши. Самые мрачные мысли лезли в голову. Шип, вероятно, погиб. Поэт уже не в силах проследить мой след, а посему не знает, где я, и что со мной. Братство закрутило очень сложную комбинацию, которая уходила своими корнями в такие глубины, что даже Егерь не знает истинной подоплеки происходящих событий, а только догадывается. Он просил только одного: доползти, добраться до загадочных земель Алама. Я знал об этой земле немного: несколько государств, расположенных на самой восточной оконечности нашего большого материка, разделенного горной грядой. Купцы редко ходили туда, опасаясь пиратов. Больше они торговали только с Муфазаром. А любые сообщения оттуда обрастали массой нелепостей и вымыслов. Да и никто толком не мог ответить, что же там происходит на самом деле. Аламцы практически никогда не появлялись на западном побережье Пафлагонии. Возможно, с Протекторатом они и торговали, но я никогда не слышал о таких вещах. Основываясь на иносказательных записках Грика Лунного[6], каждый трактовал по своему то или иное сообщение. Но несомненным было одно: что-то существовало по эту сторону Драконьих Зубов. На это указывало и то обстоятельство, что хессы сюда даже нос не совали, злобно воя и выкрикивая непонятные ругательства, провожая нас тоскливо-голодными взглядами. Холмы успокоили их лучше наших клинков.

Других опасностей вроде бездельников-разбойников и другой нечисти я не заметил. Это к тому, что я поторопился с выводами, переведя дух от бесконечного бегства. Драконьи Зубы остались далеко позади, и, судя по всему, мы шли по узкому перешейку, соединяющему Континент[7] и Алам. Где-то вдали нас ждет Сангарское святилище, если мы не отклонились левее. Но так окажется еще лучше, — продолжал размышлять я. — Мы сможем проскользнуть вдоль побережья, где нас никто не заметит.

Что-то привлекло мое внимание, что-то такое, что не вписывалось в местность, куда нас занесло отступление от гор. Из высокой травы прямо на тропу выскочил хесс. И оказался прямо напротив нас. Животное то ли отбилось от прайда, то ли было брошено из-за какой-нибудь болезни или раны. Его глаза настороженно, но без всякого страха смотрели, не мигая, на нас, и мы замерли, не в силах сделать следующий шаг. Хесс удивленно фыркнул, как будто не понимая, откуда взялись эти двуногие, хотя и он, и его сородичи тоже умели ходить на задних конечностях. Моя рука, как мне показалось самому, с дьявольской медлительностью потянулась за рукоятью меча, выглядывающего из-за плеча. Хесс напрягся, угрожающе заворчал. Одиночки и больные особи не уступали свирепостью более сильным и здоровым хессам — Отшельник предупреждал меня об этом. Всего два хороших прыжка отделяли зверя от меня. Лодочник сопел за спиной, но хотя бы не убегал и не делал лишних движений.

Я лихорадочно прикидывал возможности одолеть врага. На поясе висят ножи. Но успею ли метнуть их? Хесс вскинул голову, почуяв во мне более опасного противника, чем Лодочник.

— Иди отсюда, — предательски дрогнул мой голос. — Иди, мы не тронем тебя.

Интересно, понимают ли эти странные создания человеческую речь? Этот же запрядал остроконечными ушами, шерсть на крутом изгибе загривка улеглась. Еще мгновение — и шуршание травы известило нас, что хесс ушел. Ушел?

— Он послушался тебя? — не веря происходящему, с удивлением и облегчением спросил Лодочник.

Я молча пожал плечами, ощущая дрожь в руках. Странная встреча озадачила меня. Как он оказался здесь, далеко от своих территорий? Не предвещает ли эта встреча события еще более жестокие, чем бесконечная гонка на выживание в ковыльных степях?


8

Булочник Хэмел раскололся как орех под щипцами. Несколько жестко поставленных перед ним вопросов и пара тычков — болезненных, но не смертельных — и человек пустил струю под себя. Жалкое зрелище. Живет вот такой тип среди себе подобных, имеет немалый вес в обществе, все его уважают. Сам же Хэмел цветет и пахнет. Его дело идет в гору. В сундуке копится золотишко. Но однажды в темную ночь, дождливую и слякотную, приходят мрачные дяди, выдергивают его из теплой постели, волокут в лес, по пути как следует вываляв в грязи, а потом начинают выпытывать что-то такое, о чем бедняга и знать не знает. Сонный мозг еще не может смириться с ужасным пробуждением, а человек размякает.

— Ну, милок, расскажи нам, чем ты занимаешься в свободное от работы время? — Мастер тычком усадил Хэмела на грубую покосившуюся скамью, а сам возвысился над сжавшимся в комок человека.

— Кто вы такие? — визгливо спросил булочник. Страх лез из него осязаемо.

Мастер неторопливо прошелся перед булочником. Его нисколько не заинтересовал вопрос. Мрачная фигура палача отбрасывала тень на стены прохудившейся хижины. Снаружи барабанил дождь, и его сила угадывалась по нескончаемому потоку воды, льющемуся с крыши на землю. Где-то в углу избушки тоже журчало. Ветхое строение не могло удержать мощь стихии. Но все же внутри пока было сухо, хоть и прохладно. Я сидел у стены, слившись с темнотой, закутавшись в плащ. Я все же выпросил себе привелегию присутствовать при допросе. С одним условием: я должен стать невидимым и немым. Мастер не хотел, чтобы меня узнали. Хэмела убивать никто не собирался, но узнай он, что молодой торговец, чью роль я играю, связан с тайными организациями — меня уже не подпустят к определенному кругу людей. Он вел свое дело умело, но упускал мелкие детали, отчего допрос превращался в бестолковую говорильню.

— Если выложишь все, что будет мне интересно — пойдешь домой. Нет — закопаем здесь.

— Что? — булочник уже не соображал здраво, так его запугал Мастер. Кислый запах пота распространился по избушке.

— Мы получили известия, что ты посещаешь бесовские игрища, кои организовал некий Магван.

— Это не моя затея! — оживился Хэмел. — Когда-то жители Тампы сами помешались на духах. А все из-за старой ведьмы Аклы! Это она умеет вызывать мертвых и спрашивать, что происходит т а м! Ну, людишки ведь падки на такие вещи. Все ходили к ней, и я тоже. Просто так, из-за интереса. Хотел поймать ее на вранье.

— Такой благородный? — усмехнулся Поэт.

— Не буду принижать свои качества, — важно выпрямился обгаженный булочник.

— Поймал на слове?

— Странно, но есть у нее что-то. Она действительно умеет… Потом Акла предложила мне поучиться этому ремеслу.

— Почему именно тебе? — Мастер перестал расхаживать из угла в угол.

— Да она многих тянула: Торнов, Биргеров, даже мельника Иву.

— И что Ива?

— Он приложил ее немного. Шибко рассердился.

— Разумный парень, — хмыкнул Мастер. — Так ты научился?

— Каюсь, есть немного. Но я считаю, что старуха лучше справляется с делом. Я так… ученик. Но я ничего не делал против властей! Это всего лишь личное, связанное с родственниками. Хотелось бы узнать, что ждет нас в будущем.

— Сейчас и узнаешь, — доброжелательно сказал Мастер.

От этих слов Хэмел вновь ударился в дрожь. Я услышал лязг зубов, какое-то невнятное бормотание.

— Деньги брал за ворожбу? — Поэт лениво чиркал пером по бумаге. Пламя свечи колебалось от его дыхания.

— Какие деньги? — даже возмутился булочник. — Я зарабатываю продажей хлеба, и чтобы еще брать за общение с духами — возмутительно!

— Действительно — благородный человек, — Мастер переглянулся с Поэтом. — Дальше что?

— Дальше? Это тянется уже три года. Я предупреждал старуху, что надо завязывать. Наскребем на свой хребет. Так недалеко и нежить вызвать!

— Духи сказали тебе, где сейчас Магван? — невинно спросил Мастер, не обращая внимания на последние слова.

— Нет, о нем не слышно уже достаточно долго, — Хэмел захлопнул пасть, краешком сознания понимая, что ляпнул запрещенное.

Оп-па! Попался, голубок!

Мастер хищно оскалился. Он и не ожидал так скоро напасть на след неуловимого врага. Признаюсь, он здорово запудрил мозги булочнику. Теперь бедолаге придется покрутиться, доказывая свою невиновность в магических обрядах и связях с нехорошими людишками.

— Готовь перья, — елейно промурлыкал Мастер, кивнув Поэту. — Мы желаем услышать интереснейший рассказ господина Хэмела.

Несчастный лихорадочно облизал губы. Он звериным чутьем понял, почему встрепенулся Мастер, почему зацокал языком. Чертов палач! И где подобрал его Егерь, в каком кабаке Паунса?

— Ну! Мы ждем!

И Хэмел заговорил. С его слов мы поняли, что четыре года назад в этих местах появился человек, выделявшийся странными способностями. Помимо грамотной речи и умения писать, он имел хорошие знания в технике, создав парочку механизмов для мельницы, что возвысило его в глазах Ивы. Отлично играл в карты, показывал фокусы, отменно дрался на мечах, на ножах, и в кулачных стычках показывал хорошую выучку. Истинную силу он показал при пророчествах будущих событий. О грядущей войне доминиканцев и патриканцев избранные жители Тампы узнали из его уст. Гадал на картах, на снеге, на проточной воде. Все сбывалось. Прожил он в Тампе недолго, но передал частичку своего дара старухе Акле, которая и до его прихода пошаливала с темными силами.

Хэмел замолчал, напряженно переводя взгляд с Мастера на Поэта, изредка поглядывая в мою сторону. И, кажется, он воспринимал меня как более серьезную и опасную фигуру. Мое молчание лишь усиливало его беспокойство.

— Чего хотел Магван? — Поэт стал затачивать перья. — Что-то ищет, может быть? Или — кого? Должна же быть у человека цель, а, Хэмел? Я прав?

— Да, конечно, не без этого. Но Магван не говорил ничего лишнего. Никто не знает, откуда он явился, что он за человек. И я не знаю, что ему вообще нужно было в нашем городе.

— Закончил запись? — спросил Мастер.

— Да, милорд, — Поэт хрустнул пальцами. — Вся гнусная жизнь Магвана прошла перед нашим взором. У Хэмела талант к краткому изложению. Есть еще что-нибудь, о чем ты забыл нас известить, булочник?

— Все сказал, что знал, — заторопился Хэмел. — Зачем мне скрывать правду от благородных господ?

— Кто тебя знает, — мрачно буркнул расстроенный Мастер. — А теперь вали отсюда. И еще, — добавил он в спину дернувшегося к выходу булочника, — если брякнешь кому-нибудь о нашем разговоре — найдем даже под землей и отрежем язык, а самого закопаем в нечистотах.

Хэмел клятвенно заверил нас, что уже забыл, где находился, что это просто ужасный сон. Просто сон.

Булочник сгинул в слякотной темноте. Мы долгое время сидели в тишине, пока Мастер не буркнул, ни к кому не обращаясь конкретно:

— Больше всего я боюсь, что Магван каким-то образом узнает о допросе булочника. Слишком он способный к волшбе.

— И узнает, — осмелился подать я свой голос.

— Каким образом? — вскинул голову Мастер. — Думаешь, Хэмел побежит искать Магвана, чтобы доложить ему о ночном допросе? Люди такой породы не захотят рисковать собственной шкурой. Ты только не умничай. Для твоего возраста это опасно.

— У Магвана хорошо налаженная шпионская сеть, у него много соглядатаев. И создавал он ее не один год. Вы ловите колдунов и ведьм, а надо искать тех, кто неожиданно разбогател, кто пошел в рост, кто набрал влияние среди знати, хотя и не должен был по многим причинам, — высказав это, я замолчал, предоставив Мастеру и Поэту шевелить мозгами. Как можно не обращать внимание на очевидные вещи? В колдовство можно верить, если оно происходит на твоих глазах. А в те возможности Магвана, когда он знает обо всем что происходит на Континенте — можно лишь догадываться. Если отталкиваться от мысли, что Магван — человек со стороны, играющий даже и не за патриканцев, а третью, неизвестную нам силу, то ясно, что в ход идут немыслимые средства подкупа. А у Белой Розы никогда не было денег, чтобы платить своим осведомителям. Как-то обходились простыми угрозами и убалтываниями. Все это пришло откуда-то извне, неожиданно, словно неведомые силы открыли передо мной книгу, и я прочитал тайные деяния сильных мира сего.

— Хотел бы быть я мотыльком,

Взмывая вверх от дуновенья ветра.

Не вспоминая о былом

Навеки обратиться в каплю лета!

— пробормотал Поэт и со всего размаха опустил кулак на столешницу. Свеча упала, и все погрузилось в темноту.

— Не дергайся, Поэт, — Мастер на ощупь подошел к столу, чиркнул кремнем, и вскоре бледное пламя осветило лицо Поэта. — Мальчишка углядел свежим взглядом старые завалы, на которые мы уже давно махнули рукой. Увлеклись не тем, чем надо, вот и упустили важнейшую нить.

— Само собой — я не верю в то, что Лефуц[8] нашептал ему на ухо имена наших людей. Но как он умудряется обходить все капканы?

— Вот что, парни, — деловито заговорил Мастер. — Завтра надо навестить эту самую Аклу и выяснить кое-какие вопросы. И вообще — пора дергать из Тампы. Мне порядком надоели здешние дожди.

Я остался ночевать в избушке вместе со своими компаньонами, не имея никакого желания мокнуть по дороге в гостиницу. Завернувшись в плащ, я довольно быстро уснул, не слушая бормотания Мастера. И мне ничего не снилось.


****

Старуха оказалась боевой. Ее сморщенное от бесконечности прожитых лет лицо, похожее на пожухлое яблоко, еще больше скукожилось, когда она узрела бравую троицу у себя на пороге. Скользнув равнодушным взглядом по Мастеру и Поэту, остановила бельмоватые глазки на мне.

— Это не тот ли господин, что остановился у Филипо в его конюшне? — прохрипела она.

— А ты часом не красавица Акла? — браво отбил я удар. — Признаюсь, представлял тебя иначе.

Старуха мелко затряслась в беззвучном смехе, рот ее растянулся в уродливой гримасе. Да, первые мгновения знакомства оказались очень впечатляющими.

— В молодости моей ты бы побегал за мной, жеребчик. Я была девушкой видной.

Мастеру надоела наша доверительная беседа, и он грубовато оттер меня в сторону, попер в старушечью развалюху шоунским быком[9], захватив по пути Аклу. Он подхватил ее под руки и буквально внес вовнутрь, прорычав что-то непонятное. Акла даже пикнуть не успела. В то же миг Поэт толкнул меня следом за ними и захлопнул дверь. Эти ребята умели работать не только руками. Только бы соображали еще быстрее — цены им не было бы. Глядишь — и не пришлось бы воевать со старухами, выбивая показания из самого Магвана.

Аклу грубо усадили на лавку и встали возле нее с трех сторон, повиснув над ней черными птицами со сложенными крыльями.

— Люди говорят, что к тебе дар предвидения пришел? Как? Откуда? Кто тебе его преподнес? — начал свой допрос Мастер.

— Ты старуху не пихай, сопляк, — Акла бесстрашно посмотрела на Мастера. — Сия благодать дана мне свыше, и не тебе выспрашивать о ней.

— Обыкновенная мошенница, — скрипнул зубами Поэт.

Старуха неслышно забормотала, пытаясь пошевелить пальцами, но он схватил ее за запястье.

— Э, нет, голубушка! Так дело не пойдет! Дай-ка мне твои пальчики, а то ненароком всех чертей скличешь.

— Боишься, молодец? — хихикнула бойкая старуха. — Как же можно бояться простую мошенницу? То-то! Будете знать, как со старухами воевать и руки выкручивать! Вы часом не из Серого Братства будете?

Мастер и Поэт переглянулись с глупым видом мальчишек, которых застали врасплох за воровством яблок из чужого сада. Вот так дела! Я, оказывается, попал в сети могучего ордена шпионов и мастеров магического сыска! Ничего себе, история! Вот почему меня поймали во время гадания и поступили грубо. Ведь помимо наемных дел Серое Братство, я слышал, гоняется за колдунами и ведьмами и истребляет их беспощадно. Как же я не догадался об этом из разговоров и бесконечных вопросов о волшбе! Ясно, что этим интересуются не просто так!

— Оттуда, бравые! — довольная собой кивнула Акла. — Да еще парнишку потянули в свои нехорошие делишки. Руки-то отпусти! Ничего я не сделаю.

Судя по виду Мастера — удар был произведен ниже пояса. Он растерянно поглядывал то на Поэта, как будто тот мог подсказать что-то дельное, то на меня. Опасался, что я убегу, узнав о страшной тайне моих спутников?

— Да не сделаю я вам ничего! — повторила Акла, морщась от железной хватки Мастера. — Слаба я стала. Вы, ребятки, идете по холодному следу. Трудно поймать того, кто следит за вами сотней глаз.

У меня мурашки побежали по спине от ее слов. Холодные потоки страха родились где-то в позвоночнике и цепкими лапками вцепились в мозг. Я стал верить в некий дар пророчества. Но с одной оговоркой. То, что сказала старуха, еще не доказывало полезность колдовства и умение глядеть в непроглядные дали грядущих дней. Не боги же играют с нами, в конце концов! Значит, у Магвана действительно много стукачей и соглядатаев.

— Объясни, старая, что ты хочешь этим сказать, — сурово нахмурил брови Поэт, быстро придя в себя.

— Как будто сам не знаешь, милок, — Акла не мигая, смотрела на меня, а не на Поэта. — Тот, кого вы ищите, давно ходит за вашими спинами. Вот почему вы никогда не поймаете его. Хотя нет… Не зря же вы юнца к себе привязали!

— Не говори загадками! — рыкнул Мастер. — Ты же не хочешь, чтобы мы тебя передали в руки Линда!

— Мне бояться ни к чему, — Акла закряхтела и уселась поудобнее, — жизнь моя подходит к концу. Если хотите знать, где искать Магвана — слушайтесь мальчишку. Только он имеет какую-то связь с ним. Не знаю, что это значит, но он ищет какого-то сопляка лет семнадцати-двадцати. Это все, что я знаю.

Выйдя от старухи, мы в полном молчании покинули Тампу. Каждому из нас внутренний голос шептал о бесполезности поисков. След Магвана источал яд. И всю дорогу до Таланны мучил один вопрос: почему мы так упорно ищем этого человека?

— Значит, Серое Братство? — ядовито спросил я Поэта.

Матерые мужики молчали, словно нашкодившие мальчишки, и теперь ожидали, какая кара обрушится на их головы. Видеть их в таком состоянии было довольно забавно, только вот смеяться мне никак не хотелось.

Егерь ждал нас с нетерпением в Таланне. Почему-то я со злорадством ждал того момента, когда Мастер доложит о провале задания. Хотелось как-то досадить моему должнику. Пролитая кровь, пусть даже из носа, так просто не прощается.

О Сером Братстве я почти ничего не знал, питаясь слухами и таинственными рассказами о якобы «счастливчиках, сбежавших из темниц Ордена». Проведя с воинами этого Братства несколько дней, я убедился, что просто так от них не убежишь. Кажущаяся простота поисков, наводящих вопросов и беспечности в отношении допрашиваемых оказывалась на деле жесткой системой, по которой и работали эти ребята. Если и были проколы, то они умело оборачивались той стороной, которая приносила удачу. Акла все же рассказала, что Магван редко ночует в одном месте дважды, и больше месяца не живет в том или ином городе. Он постоянно в движении. Это заставляло уважать противника. Мы имели дело с неординарным человеком, цели которого не ясны, туманны, но схема была, прослеживалась. И ее предстояло понять.

Егерь снял для встречи комнату на постоялом дворе. Что за страсть у него к такого рода вещам? У Братства не было своих мест, где они могли бы спокойно обсудить свои проблемы? Не мог я этому поверить. Здесь было что-то не то.

Наш командир сидел в скрипучем до зубной боли кресле. Как только стоило ему пошевелиться, как Поэт морщился от противных звуков хозяйской рухляди. Егерь ничего не сказал, когда мы зашли в комнату. Он просто глядел на нас с выжидающим спокойствием. Я благоразумно спрятался за спинами воинов, моля всех богов, чтобы меня отпустили. Мне так захотелось под надежную кровлю своего, ставшего вдруг милым, университета.

— Говори, Мастер, — холодно изрек Егерь.

Сейчас будет вздрючка!

С видом несчастного больного Мастер начал свой рассказ, не упуская даже детали разговора с Хэмелом, с Аклой, с кучей еще каких-то неведомых мне персонажей, с коими он успел поговорить. Чем дольше Мастер освещал события прошедших дней, тем тише становился его голос. Но странное дело! Егерь нисколько не рассердился, а, напротив, уголки его губ дернулись в легкой улыбке.

— Прекрасно, господа, — сказал он, наконец, когда дослушал Мастера. — Вы хорошо поработали, и хвала богам, что после встречи со старухой у вас хватило благоразумия исчезнуть из Тампы, а не броситься по следу Магвана. Я же знаю страсть Мастера к таким необдуманным выходкам.

— Значит, это нам на руку? — удивился Мастер. Уныния на его лице как не бывало.

— А сам ты как думаешь? — усмехнулся Егерь. — Я никогда не позволю переиграть себя патриканским шпионам, пусть даже такого высокого уровня. Рано или поздно мы подсечем его. Есть у парня куча тайн, да таких, что представитель Дома Лоран требует доставить его в Берг немедленно после поимки. Я, конечно, потороплюсь, но только тогда, когда сам поговорю с Магваном. Каюсь, я начинаю проявлять нетерпение, что мне несвойственно. Что он за человек?

— Я не могу уловить ход твоих мыслей, — почесал затылок Поэт. — Стихосложение — более легкий труд, нежели твои комбинации. Что-то ты в последнее время стал изощряться.

— А ты, Гай, — обратил на меня свой взор командир, — ты что-нибудь понял в этом вареве?

Мне пришлось выползти из укрытия, где до сих пор было уютно и безопасно. Набрав полную грудь воздуха, я неожиданно для себя брякнул:

— Воняет от этого дела. Я могу объяснить?

— Валяй, — в глазах Егеря промелькнул интерес. — Только не ударяйся в пространные рассуждения, студент. От философских измышлений в сон тянет, а я боюсь, что усну. Не спал трое суток.

Мастер поджал губы, но промолчал, не смея сказать что-либо против меня. А мне пришлось набраться смелости и высказать все, что я думал и продолжаю думать о последних событиях. Егерь слушал меня с полуулыбкой, которая, впрочем, исчезала по мере приближения к концу моей программной речи.

— Магван — простой мистификатор, и не более. Связи с людьми, замеченными в волшбе — прикрытие, ширма. Он использует их для отвлечения от своего следа и для приманки для нас заодно. Пока вы, высунув языки, носитесь за мелкой рыбешкой, Магван делает то, что пожелает. Не просто так он крутится в наших краях. Могу предположить, что в Сером Братстве завелся подгляд. Он передает все нужные сведения Магвану.

— Я бы разбогател, если бы знал, какие кости выпадут в таверне старины Гуйда, — хмыкнул Мастер.

Расслабился, парень!

— Эта таверна находится в Паунсе? — невинно спросил я, скосив глаза на Егеря. Как он отреагирует?

Егерь расхохотался. Кресло под его телом зашлось отчаянным скрипом. Смех резко прекратился, а голос командира обрел металл.

— У меня всего два вопроса, уважаемые господа! Как этот щенок вычислил тебя, а, Мастер? Разболтался о своей прошлой жизни по простоте душевной?

— Ни словом! — Мастер был раздражен, но испуганным не выглядел совершенно.

— Поэт? — Егерь впился в молчащего напарника.

— Черта с два мы болтали о чем-то подобном! — Поэт затеребил ремешок, на котором висел узкий стилет. — Даже ума не приложу, как он узнал о Паунсе. Не иначе Лефуц нашептал.

— При чем здесь Лефуц? — поморщился Егерь и накинулся на меня: — Говори, студент! Откуда ты знаешь про хвосты Мастера?

— Да я ничего и не знаю, — мне хотелось смеяться. До того нелепо выглядели взрослые мужики, выпытывая у меня то, с чем я совершенно не был знаком. Вся беда в пальце, которым я ткнул в небо. И попал невесть во что. Нет, неправильно. Я уже знал, куда тыкать. Только что они так разволновались?

— Какого же дьявола ты упомянул, — Егерь начал медленно вставать. Пора было спасаться.

— Да не был я в Паунсе, не знаю Гуйда, не знаю никого, кто ваш враг или друг! — затараторил я. — Просто в Таланне я часто встречал купцов, путешественников, ну и морячков, неизвестно за каким дьяволом забредших в наши края. Многие из них жили в Паунсе, или же частенько там пропивали заработанное. Именно там они приобрели скверную привычку цокать языком.

— Ну и что? — Егерь медленно сел, пожимая плечами.

— Цоканье у портовых работников — особый знак, — пояснил я, — но им пользуются и моряки. Когда Мастер выбивал мне сопли — он цокнул. Всего один лишь раз. Но мне было достаточно, чтобы понять, откуда вы берете людей в свое Братство.

Егерь внимательно разглядывал меня, откинувшись на спинку кресла.

— Учитесь, господа, — сказал он и закачался. — Теперь второй вопрос: как он узнал о Братстве? Слишком часто он упоминает сие слово. Скажете, что и здесь вы молчали, как рыбы?

— Да это старуха-ведьма брякнула, — с досадой произнес Поэт. — Мы здесь ни при чем.

— А она откуда знает? — голос Егеря не предвещал ничего хорошего.

— А дьявол ее забери! — воскликнул Мастер. — Я же говорю: ведьма! Надо сообщить в Берг, пусть с ней разберутся.

Наступило молчание. Егерь неторопливо постукивал пальцами по деревянному подлокотнику, его подчиненные переминались с ноги на ногу, а я ждал дальнейшего развития событий. Не зря же мы заперлись в самой дальней комнате с двойной дверью. Что-то важное должен сказать Егерь.

— Поэт, — прервал затянувшуюся тишину Егерь, — что ты знаешь о землях Протектората?

— Все, что нужно, командир, — Поэт слегка кивнул, словно догадываясь о незаданном вопросе. — До религиозной резни там было весьма неплохо. Люди приветливые, с голоду не давали умереть. Сейчас все иначе…

— Что еще?

— Что тебя интересует? Тайны церкви, политика Белой Розы, важные лица Протектората? Я не могу сообразить, куда ты клонишь.

— Теряешь хватку, Поэт, — сверкнул глазами Егерь. — Мне интересно твое мнение о безопасных проходах к Драконьим Зубам.

— Ааа-а! — Поэт закивал головой, но что-то уж страдальчески переглянулся с Мастером, словно вышеназванная горная гряда вызывала у обоих благоговейный ужас. Я не понимал, почему. Ведь Драконьи Зубы представляли собой просто нагромождение камней, пусть даже очень высоких, перекрывающих путь в таинственные земли, где, по рассказам редких очевидцев, правит сильное государство. Кроме Грика Лунного мало кто мог рассказать что-либо вразумительное. Морские торговцы опасались пиратов, блокирующих водные пути к Аламу, и торговые отношения из-за этого сильно страдали. Точнее, их почти не было. Земли к востоку от Драконьих Зубов для многих были терра инкогнита.

— Можно прикинуть, как быстро и безопасно проникнуть в горы, — почесал затылок Поэт. — Что за дело будет?

— Расскажу на досуге. Предстоит долгое путешествие, и я хочу быть уверен, что ты все правильно поймешь. Прогуляешься, навестишь старых друзей.

— Когда выходить? — деловито осведомился Поэт.

— Завтра утром. Я думаю, что Гай не даст тебе заскучать.

— Он идет вместе со мной? — недоверчиво спросил Поэт.

— Есть причины отказать ему в этом удовольствии? — излишне спокойно Егерь посмотрел на своего соратника.

— Ну, сей молодец очень сообразительный и весьма чуток в искусстве разговора, — осторожно ответил Поэт, словно шел по тонкому льду.

Вдруг очнулся Мастер. На его глазах Егерь явно отказывал в праве участвовать в каком-то тайном деле. Этого мой палач вытерпеть не мог.

— Егерь! Ты, кажется, забыл, что Поэт мой напарник! Как ты можешь посылать с ним мальчишку, о котором никто толком не знает! Мы здесь занимаемся делом, а не шутки шутим! Ты подумал о последствиях?

— Для тебя я нашел другое задание, не менее интересное, — Егерь встал на ноги, подошел к Мастеру и взглянул в упор на его разгневанное лицо. — Ты отправляешься в Готу, а оттуда — в Паунс. Захватишь письмо и передашь его в лично руки тому, чье имя я прошепчу тебе на ушко. Понял?

— Ты не имеешь права! — побагровел Мастер. Такие дела решает Большой Сход! У тебя нет таких полномочий!

— Со вчерашнего дня — есть.

— Что? — Мастер потерял дар речи.

— Со вчерашнего дня, — терпеливо повторил Егерь, — Сход учел сложную обстановку в Андальских землях и оторванность от Головного Штаба, и дал мне такие полномочия. А посему, мой друг, слушай приказ: возвращайся в Паунс продолжать то, от чего я оторвал тебя год назад! Там не хватает людей. А Гай уходит с Поэтом. Поверь, дружище, в этом походе тебе действительно делать нечего. Только помешаешь.

— Да он же все провалит! — кипел Мастер. — Без опыта, без знаний, которыми мы обладаем, он станет обузой для Поэта! Если ты хочешь принять его в Братство — подумай хорошенько! Я отвечать перед Сходом не намерен!

— Ты все сказал? Я два раза не повторяю свои слова. И постарайся понять одну вещь: Братству могут служить не только мужи, но и зеленые юнцы. Лишь бы голова быстро соображала! Если Магван имеет здесь кучу осведомителей и знает каждый наш шаг, то мы можем использовать мальчишку как козырь в рукаве. Он расколол тебя без всякой магии и подсказок только лишь по твоей дурацкой привычке, подхваченной в кабаках Паунса! Сколько раз я должен повторять, чтобы вы не вздумали перенимать стойкие особенности того или иного места, где живете больше одного месяца!

Егерь снова рухнул в кресло и сердито закачался, не обращая внимания на визг несчастной мебели. Кажется, я отомстил Мастеру, да уж слишком жестоко. Но в этом не было моей вины. Мастер сам стал жертвой своего самолюбия и ненависти к людям. Иногда нужно быть милосердным.


Алам, степи. Боевые действия, 2431 г. Обновленной эпохи

Нас обнаружили в тот момент, когда мы оставили позади себя цепь холмов, и уже думали, что все слаживается удачно, и заметили группу из десяти-пятнадцати всадников слишком поздно. Впрочем, такая оплошность мало что могла изменить. Бежать по ровной, далеко просматривающейся местности не имело смысла. Догонят. И вступать в бой — значило обречь себя на поражение. Отбиться от верховых степняков, не рискуя потерять собственную жизнь — такое мало удавалось даже опытным воинам. Поэтому мы остановились и всем своим видом показали свою покладистость и покорность. Впрочем, такая умильная картина не обманула степняков. А то, что это были степняки — у меня не вызывало никаких сомнений. На всадниках были добротные кожаные одежды из шкур каких-то животных, огромные луки, короткие мечи, пусть даже из плохого железа, но от этого не менее опасные в ближнем бою, на головах остроконечные меховые шапки, из-под которых выглядывают настороженные глаза.

Один из всадников набрался смелости и подъехал к нам, обдав запахом давно не мытого тела, к коему добавился лошадиный, оглядел нас со всем прилежанием и что-то спросил. Такого языка я не знал, тем более Лодочник. Мы одновременно покачали головами. Степняк понял, что от нас ничего не добиться, махнул рукой своим напарникам, нас взяли в плотное кольцо, отобрали все оружие и погнали по сухой жесткой траве к своему месту кочевки. Они даже не связали нас, словно давая понять, что попытка бегства — верная смерть. Пока мы в сопровождении всадников бежали под горячим солнцем, обливаясь потом, я лихорадочно вспоминал, с кем нас свела судьба. Я читал Грика Лунного о загадочных землях, в коих сейчас находился, но там речь шла о хессах, Союзе Трех и прочей мелочи, вроде Сангарского святилища и каких-то скуртах. О степных народах — ни слова. Или Грик все выдумал, или сидел безвылазно в каком-нибудь городе Алама и собирал байки пьяных посетителей кабаков.

К вечеру мы добежали до большого поселка, состоящего из полусотни шатров, возле которых дымились костры. По всей большой площади степняцкой стоянки были расставлены нелепые крытые шкурами телеги огромного размера. Воздух был наполнен запахом жареного мяса и каких-то острых специй. Остервенело залаяли собаки, увидев нас. Какая-та мохнатая шавка норовила цапнуть меня за пятку, и я смешно дрыгал ногой, чем вызвал дружный смех всего населения. Голопузая ребятня с радостным визгом кидала в нас высохшие комки навоза. Нас бросили в глубокую, в два наших роста, яму, прикрыли сверху решеткой из деревянных жердей. Чумазый воин, приставленный для бдения за нами, радостно оскалился и стал потрясать мечом, потом плюнул в яму. Лодочник что-то беспрерывно бормотал.

— Ты можешь помолчать? — не выдержал я. Если проявишь чуточку терпения — я соображу, что делать дальше.

Я лукавил. Ни одной дельной мысли так и не пришло в голову. Ясно, что из ямы нам не убежать, если только о нас забудут. Я на такую щедрость степняков не рассчитывал. Значит, придется терпеливо ждать развития событий. Лодочник с надеждой смотрел на меня. Он ожидал от меня чуда, но я не святой Доминик, чтобы одним движением руки вызволить нас из заточения. Лодочник — хороший боец, сдерживал я свое раздражение, но его не готовили к тому, через что прошел я. И в который раз приходила гадкая мысль: лучше бы он остался на поле боя вместе с Лентяем и Бугаем. Одному было легче выпутаться.

Всю ночь я просидел в забытьи, изредка поглядывая на решетку, сквозь которую светила яркая луна. На ее поверхности четко выделялись какие-то линии, темные пятна, и мне казалось, что именно там поселились все сказочные персонажи, которыми меня пугала Брюнхильда в детстве. Лефуц меня возьми! — что же делать? Я и так наворотил дел, от которых не поздоровится ни Поэту, ни Егерю. Сход не прощает подобных вольностей, которых я натворил с избытком. Под удар поставлена вся операция Серого Братства. Если я не найду союзников на Аламе — худо дело.

Мысли перекинулись на будущее нашего положения. Что могло с нами произойти? Степняки могут использовать нас в качестве рабов, могут продать кому-нибудь из знатных лиц, если таковые здесь водятся. Должны быть: Алам — не просто огромные земли. Здесь есть города, большие города, — уверял я себя. Это было лучшим исходом в нашей истории. Но был и худший конец: нас принесут в жертву какому-нибудь их поганому идолу. Терзаемый мрачными мыслями, я заснул.

Утром нас выволокли из ямы и с громкими криками повели куда-то в центр стойбища, беспрерывно тыча в спину остриями копий. Этот самый центр представлял собой пустое место с вытоптанной множеством ног травой. Из-под ног взметывались сухие облачка пыли и оседали на лицах, на шкурах шатров, что густо облепили площадку. Быстро оглядевшись, я не заметил, чтобы к нам проявляли очень уж большой интерес. С десяток воинов, кучка стариков и старух да вездесущая ребятня. Значит, для жертвоприношений нас не готовят. Обычно на такое действие собирается все племя.

— Что они хотят? — самообладание совершенно покинуло Лодочника. Его бил мелкий озноб, голос предательски дрожал.

— Не знаю, — покачал я головой. — Не бойся, брат.

Нас поставили на колени и пригнули головы до самой земли. Я с трудом скосил глаза и увидел лишь высокие кожаные сапоги с металлическими бляхами на голенищах. Тут же мою голову дернули вверх. Передо мной стоял низкорослый, но довольно широкоплечий степняк с темным от загара лицом, с длинными засаленными волосами, беспорядочно разбросанными по кожаной куртке. На левом бедре висел такой же, как и у всех воинов, короткий меч. Вождь, понял я.

Мужчина что-то пролаял, но я смущенно пожал плечами.

— Не понимаю.

— Сатур? Ваграм? Камбер? — не успокаивался вождь.

Вероятно, он имел в виду или враждебные племена, или государства Алама. Но у Грика я не встречал таких названий. Неужели солидный муж просто бесстыдно врал?

— Андалия, — выдавил я.

Вождь мгновенно сузил глаза. Соображал. Молчание длилось долго. Я уже начал сомневаться в рассудке кочевника, когда он очнулся, повернул голову в сторону небольшой толпы, стоявшей позади него, и что-то коротко крикнул. Из кучи вылез неопрятный старик со слезящимися глазами. Вождь закаркал ему на ухо, и старик, страшно ломая язык, заговорил:

— Славная хан Суйдак спросить тебя, почему ты с оружием? Ты на нашей земля. Воин? Кто твой вождь?

— Скажи великому Суйдаку, что я не желаю причинить ему и его племени зла. Я оказался на вашей земле по незнанию. Я шел к большой воде.

Старик стал переводить, с трудом подбирая слова. Я боялся, что он не найдет точных слов, что в конечном итоге обернется против меня. Суйдак хмыкнул, обошел нас кругом, слегка пнул сапогом по спине Лодочника. Парень ткнулся лицом в землю. Раздался хохот. Суйдак вскинул руку, и все замолчали. Снова поток отрывистых фраз.

— Солнцезатмевающий Суйдак хочет выгодно продать тебя, — проскрипел старик. — Он говорит: тебе нечего делать у большой вода. Через десять дней приходить купцы и покупать у нас много товар. Камбер и Ваграм просят много хороший работник, сильный, здоровый. Суйдак получать много золота.

Нас отвели обратно в яму, и с тех пор нас только кормили объедками и не выпускали наверх. Тянулись однообразные дни. В назначенный срок никто не появился — я не особо волновался. Прошло еще пять дней. Заволновался Суйдак. Он что-то беспрерывно орал на своих людей, куда-то их отправлял. Еще через пять дней меня одного вытащили наверх и повели знакомой дорогой к площади. Тот же старик, радостно скалясь гнилыми зубами, заявил, что приехал покупатель с обозом. Действительно, по всему кочевью шла суетливая возня. С десяток больших телег облепили степняки, грузили большие тюки, оживленно разговаривали с вооруженной охраной обоза. Я заметил, что солдаты одеты добротно, в панцири, у каждого за спиной арбалет, на боку — меч. Щиты были сложены на одной из телег. Значит, где-то и в самом деле существует сильное государство с королевской или еще какой властью.

Меня купил купец с огромным брюхом, отсыпав при этом кучу звонкой монеты прямо в грязные ладони Суйдака, не особо заботясь пересчетом. Тут же работники купца сковали мои руки и ноги цепями, бросили на свободную от груза телегу. Беспокоило отсутствие Лодочника. Пусть даже я и остался один, без лишней обузы, но к парню успел привязаться. Оставлять его у Суйдака не хотелось.

— Там есть еще один воин, и ты можешь выкупить его, если ты желаешь, — сказал я купцу, не особо надеясь на понимание. Но купец, как ни странно, понял. Глядя на меня, он процедил сквозь зубы:

— Да и ты не впечатляешь, северная собака! Если бы не клятвенные заверения степного урода — гнил бы здесь.

Я счел благоразумным промолчать. Не в моих интересах злить торгаша. Молчи, если хочешь достичь цели.

Мы покинули кочевье. Обоз долго трясся по степным дорогам, которые и дорогами-то трудно было назвать. Так, наезженная колея в выжженной солнцем траве. Все это время со мной никто не говорил, а я имел удовольствие наблюдать согнутую спину возницы. Ни купец, ни солдаты ко мне не подходили, словно я был заразным. Но пить и есть приносили исправно. Этим заниался тощий слуга со следами какой-то болезни на лице.

На четвертый день пути, вернее, вечером, когда обоз встал на ночевку, купец появился возле повозки, где я сосредоточенно смотрел на черное небо, поражаясь обилию звезд, таких близких и ярких, долго молчал. Я тоже не старался завести с ним разговор. Купец прокашлялся.

— Ты знаешь, почему остался жив?

— Нет, — звякнул я цепями.

— Суйдак — предводитель одного из племен балангов, которые уже давно отпраздновали свой главный день в году — день Матери Степи. В этот день степняки совершают жертвоприношения, человеческие, между прочим…

Купец сделал паузу, ожидая моей реакции. Я и вида не подал, что заинтересован в его словах. Равнодушно пожал плечами. Купец хмыкнул.

— Тебе еще и потому повезло, что ты был пойман не во время войны. Иначе дикари сотворили бы размычку. Для этого они привязывают к каждой ноге по веревке, а другие концы — к лошадям. Потом заставляют их скакать по степи во весь опор к большому столбу. Перед ним они разбегаются в разные стороны…

— Знаю, — хмуро оборвал я его. С чего бы он стал пугать меня? Хочет показать, какой он добрый, спасая меня из лап кочевников?

— Откуда ты пришел, раб? — голос купца посуровел.

— С запада, — я усмехнулся. — Так что ты не прав, назвав меня северной собакой. Мой путь лежал через Драконьи Зубы. Там была наша застава. Хессы разогнали ее. В одном из боев меня с четырьмя воинами оттеснили от скал. Пришлось уходить в степь. Выжил только я и еще один парень, которого ты не захотел выкупить у Суйдака.

Я врал наполовину, зная, что купцу все подробности ни к чему. Он — торгаш, и в хитрости войны не вникает.

— Так это ваш рейд взбаламутил всю Степь? — необычайно рассвирепел купец. Он сел рядом со мной и концом плети приподнял мой подбородок. Теперь мы смотрели друг на друга: он — с ненавистью, я — с усталым равнодушием.

— Главная причина моего появления у Суйдака — ты, — сказал купец. Хессы как проказа полезли из всех щелей. В Степи уничтожили три крупных обоза. Идет резня. Так что тебе придется ответить на многие вопросы, которые задаст тебе главный палач. Нам предстоит еще долгая дорога, и молись своим богам, пока мы возвращаемся домой. Ибо потом у тебя не будет ни минутки обратиться к ним за помощью.

— Значит, ты не из Камбера? — наугад спросил я.

— Нет, глупец. Наш путь лежит в Одем. Там тебя спросят обо всем.

Я восхитился прозорливости Егеря. Он крупно рисковал мной, но как раз это и сыграло. Спокойствию внешних границ крупных городов был нанесен основательный удар. Они в любом случае должны были выяснить, что происходит, кто оказался виновником происшествия. Теперь я не сомневался, что купец — шпион таинственного Одема. Его миссия как раз и состояла в выяснении смуты в Степи. Как же тут не воздать должное уму Егеря?


9

Егерь умел ставить на место — в этом я убедился и зауважал его еще больше. Долгая жизнь в роли палача притупила чувство бдительности у Мастера, и где нужно было промолчать, он говорил, вредя себе все больше и больше. Егерь это понял.

— Готовься, Гай, к походу, — с легкой грустью произнес Егерь. — Ты, конечно, не заменишь Мастера, но туда, куда вы идете, не место твердолобым.

Готовые сорваться с моих губ слова, что я не готов к таким испытаниям, замерли в горле. Я уже понял, что Егерь не любит всевозможные отговорки. Командир добавил, что Поэт знает все, и по всем вопросам я могу обращаться к нему. Поэт будет отвечать за меня, но и я должен буду защищать его в особо тяжелых ситуациях. Нам ни в коем случае нельзя оставлять друг друга. После этих слов Егерь положил свою тяжелую руку мне на плечо, ласково улыбнулся, подтолкнул к выходу.

— Иди. Мы теперь нескоро встретимся. Желаю видеть тебя возмужалым после путешествия.

Мы вышли из Таланны рано утром. Предрассветный туман мягким зыбким одеялом покрыл крепостные стены, близлежащий лес, а редкие фигуры стражников на зубчатых стенах напоминали каменные статуи птицы Кох[10], готовящейся облечь форму живой и прекрасной женщины, чтобы своих сладкоголосым пением погубить нас.

Поэт оказался на редкость говорливым парнем. Его язык работал без остановки, что не вязалось с его обликом в темном подвале и в лесной избушке. К тому времени, когда туман рассеялся, у меня уже болели уши. Я начал опасаться за здоровье голосовых связок своего напарника.

Наконец, Поэт утихомирился и заявил:

— Тампу нам посещать не следует.

— Тебе виднее, — откликнулся я, полностью перекладывая груз ответственности на плечи напарника. Мы бодро зашагали по кромке леса. До Тампы еще было порядочно, но теперь, когда я знал, что туда мы не пойдем, возникло стойкое желание приобрести лошадей. Путь, вероятнее всего, будет длинным и утомительным. Действительность оказалась еще хуже. Поэт повел меня в гущу леса, но с таким расчетом, чтобы видеть дорогу. Изредка она мелькала серо-желтой лентой среди густых зарослей боярышника и черемухи, и потерять ее было бы очень трудно. Егерь предупреждал, что вокруг нас в последнее время стали кружиться какие-то типы, похожие на нюхачей-патриканцев. Нашему командиру не понравились их морды. Нельзя было сказать, что подозрительные люди относятся именно к нашим врагам, но исключать такую возможность было опасно. Это вполне могли оказаться люди Магвана, если он уже понял, что за ним охотятся. Команда Егеря — не военная, занимается сугубо внутренними делами, и в шпионов играть не собирается. Но я убедился, что Егерь использует не совсем чистые методы, от которых попахивает колдовством. Ну и ладно. С кем воюешь, того и бьешь его же оружием. Осуждать Егеря у меня не было никакого желания. Гораздо больше беспокойства вызывала моя дальнейшая судьба. Меня привязали крепко к странной компании, приставили сторожей. Что им надо?

Наконец-то Поэт позволил сделать привал. Мы уже вышли из леса и теперь шагали вдоль дороги. Однако что-то я стал уставать. Я опустился в высокую траву, уже слегка пожухлую, а в некоторых местах и почерневшую от дождей и ранних заморозков, и блаженно вытянул ноги. Предосеннее солнце светило ярко, и мы разомлели от тепла.

— Устал, да? — Поэт вытащил из недр своего камзола плоскую фляжку и протянул мне. — Будешь бодягу? Мигом силы вернет.

— Что это? — с подозрением я уставился на фляжку.

— Настойка, — усмехнулся Поэт, видя мое недоверие. — Я же говорю: бодяга. Бодрит чертовски.

На вкус настойка оказалась очень даже приличной. Только вот обволакивающая вязкость отдавала горечью полыни с каплей меда. Я потянулся к горлышку еще раз, но Поэт перехватил фляжку и сделал глоток.

— Одного раза достаточно, — пояснил он и спрятал свое сокровище за пазуху.

Мы отдохнули и продолжили путь. Бодяга действительно разогнала кровь по жилам, и ноги веселее зашагали по пыльной полосе. Я перестал считать дорожные столбы — настолько они примелькались за день. А местность преобразилась. Нам стали попадаться крестьянские обозы, отряды пеших солдат в почерневших от сырости и крови панцирях. Иногда приходилось уступать дорогу всадникам в добротных кольчугах, несшихся сломя голову то в сторону, противоположную нам, то по ходу движения. По обеим сторонам дороги спешно возводились деревянные укрепления, шли земляные работы: солдаты и крестьяне рыли канавы, насыпали валы. Война подбиралась к Андалии.

На развилке, где мы должны были свернуть в сторону от Тампы, нас остановил конный разъезд. Три всадника окружили нас и молча оттеснили на обочину.

— Кто такие? Куда направляетесь? — учинил допрос, судя по нашивкам, капитан с роскошными усами.

— Мы ваганты, — смиренно склонил голову Поэт. — Идем в Ленту. В Таланне чуток поиздержались, теперь решили заработать денег.

— А какого черта шарились в Андальских землях? — рявкнул капитан. — В Фобере заработали бы больше, да и харч там поприличнее! Гурий! — обратился он к одному из своих подчиненных. — Возьми-ка за жабры этих сочинителей песен и потряси как следует. Может и найдешь в их хламе что-нибудь интересное. Если они чистые — запихай их в отряд сосисочников. Пусть понюхают чужой крови и требухи.

— Мы не способны держать оружие, — заволновался Поэт. — Наша работа — петь песни, сочинять стихи, оды.

— Сейчас время воевать, а не шляться по дорогам, — отрезал капитан.

Вот так дела! Теперь мы точно влипли по самые уши!

Гурий с остервенением махнул мечом перед нашими носами:

— Двигайтесь, голуби! Шевелите мослами к тому форпосту с флагом!

Мы дружно потопали под бдительным присмотром разъезда в указанном направлении. Поэт не унывал, судя по его виду, и даже пытался что-то насвистывать. Нас провели мимо копающихся в земле крестьян, оторванных от своих полей и занятий военной кампанией. На нас поглядывали кто с любопытством, кто со злорадством, перешептывались, но никто не промолвил ни слова. Судя по их рожам, каждый из них готов был дать деру подальше от надвигающейся беды. Маячившие за нашими спинами всадники отбивали всякую охоту к расспросам. Ворота форпоста распахнулись, и мы вошли во двор, напоминавший растревоженный улей. Здесь готовились к основательному бою. Всадники спешились, и бесцеремонно подталкивая в спину, завели в только что выстроенный, если судить по свежему запаху дерева и опилок, дом. Вероятно, здесь находился штаб.

— Где генерал Моран? — спросил капитан, повернувшись к темному углу комнаты. Я напряг зрение и разглядел стол, за которым сидел человек. Его лица не было видно.

— Уехал на позиции к мосту. Патриканцы вцепились зубами за перила с той стороны, — ответил человек из темноты.

— Отойдите к дальней стене и замрите там, — приказал капитан. — И не вздумайте бежать. Все равно некуда.

Он сел на лавку, хотя нам не предложил. Гурий пихнул нас к стене, источающей смоляной запах, сам отошел к окну, а третий сопровождающий вышел. Повисло напряженное молчание, которое вскоре надоело нашему капитану. Он пошевелился и окликнул нас:

— Эй, ваганты! Вы до сих пор надеетесь улизнуть от священного долга перед Домом Лоран? Я ведь не верю вам. Какого черта вас понесло в Ленту?

— Ваганты вне войны, — смиренно произнес Поэт. — Мы не воюем, а поем. Нам без разницы, кто даст монету на житье.

— Будет вам разница, когда схлестнетесь в бою с пехотой патриканцев, — злорадно ответил капитан.

— Стара песня, господин капитан! — Гурий весело оскалился. — Это же шпионы из Ленты! Помните, три дня назад мы получили весть, что из Таланны убежали два пойманных лазутчика. Но прошло столько времени, и поиски прекратили. Не до них. А вот сейчас они и всплыли, голуби!

— Все может быть, — капитан оживился. — Надо все точно проверить, прежде чем вздернуть их на дереве! Может, это действительно стихоплеты, а мы их повесим. Не годится. Кто же тогда встанет в строй?

Капитан так убедительно играл справедливого судью, что мне захотелось прослезиться. Какая забота в армии о людях! Но я знаю, что здесь не церемонятся с неизвестными личностями. Так что нам еще повезло. Очень уж человеколюбивый офицер нам попался.

Он встал, подошел к нам, внимательно посмотрел на каждого.

— Ваганты, значит?

— Конечно, — не моргнул и глазом Поэт.

— Стишочки, песенки?

— Ага, — кивнул головой мой напарник.

— А вот хочется мне послушать ваши, — капитан пощелкал пальцами, делая вид, что забыл, как это называется, — сочинялки.

— Охотно, господин капитан, — Поэт скинул с плеча свой мешок, из которого достал лютню, провел по струнам, бросил внимательный взгляд в угол и запел:

Я розы бросил к ногам твоим,

И звезды собрал с тверди небесной!

О ночи одной тебя я молил,

Прижавшись к груди прелестной!

Гурий снова оскалился. Это у него, видимо, считалось улыбкой, от которой мне хотелось убежать. Больше похоже на волчий оскал. А Поэт разошелся. Теперь он охотно бы повалялся в душистых травах с прелестницей, ненасытно припав к соку молодости и жаркой любви. Более пошлой песни я не слышал. И где он откопал ее? Поэт никогда не подлаживался под запросы и желания черни. Что на него нашло? Хочет прикинуться дурачком?

Мою задумчивость прервал голос капитана.

— Что? — с недоумением посмотрел я на него.

— Ну, а ты что можешь нам показать? — чуть раскосые глаза капитана в упор глядели на меня. Он или из Сотиса или из Готы. Только там живут люди с таким разрезом глаз. Бабка Брюнхильда возила меня туда, попутно объяснив, что в этом виновата кровь лесных народов, что живут почти на самом краю Пафлагонии.

— Все, что ты хочешь услышать, господин, — я учтиво поклонился. Что же рассказать этому армейскому дубу? Ведь не отцепится, настоящий клещ. Не скажу, что уж совсем не умел сочинять. Будучи студентом, частенько баловался стихосложением, но до серьезных вещей не дошло.

Пусть каждый из себя на волю рвется,

Как узник из острога — все равно.

Есть в мире чудо чудное одно:

Я чувствую — любая жизнь живется.

А кто живет ее? Вещей ли ряд —

Они в ночи, как в музыке, стоят,

Несыгранным напевом муча струны?

Иль ветер, нагоняющий буруны?

Иль ветви, что друг другу словно знаки?

Цветы ли — пряхи запахов во мраке?

Дороги ли, что в поле пролегли?

Иль звери, дети теплые земли?

Иль птицы, что так в небо вхожи?

— Стоп, стоп, — заворчал капитан. Чье это сочинительство? Твое?

— Аспаруса Гвендаса[11], - пожал я плечами. — Капитан, мы зарабатываем на жизнь декламацией стихов, не только своих, но и чужих. Больше чужих, конечно. Мой друг поет для хорошеньких особ песни под окном. Девушкам нравится.

— Имя Гвендаса заклеймено проклятием церкви Святого Доминика, — донеслось до нас из темного угла. — Его святотатские стихи возмущают праведных жителей земли Ансвера, откуда он вышел.

— А что здесь святотатского? — удивился я. — Очень хорошие стихи, нет намеков на бесовские козни.

— Такие вещи обсуждаются не на поле боя, а Высшим Советом Церкви, — назидательно встрял в разговор капитан, проявив знания в таком щекотливом вопросе. Как будто он один знал это! Но я ведь знал точно, что Гвендас никогда не бунтовал открыто против Церкви. Чушь собачья!

Поэт пихнул меня в бок, и, делая страшные глаза, приказал закрыть рот. А сам все время, не отрываясь, смотрит в угол. Что он там увидел?

— Капитан, — сказал Поэт весело. — Мы видели много серых волков между Таланной и Тампой. Их очень много развелось в Андальских землях. Самое время съездить на охоту.

— Какие волки? — капитан непонимающе переглянулся с Гурием.

Тут из тени вышел худощавый мужчина, чуть меньше меня ростом, в армейском мундире. Он бросил рассеянный взгляд на нас и обратился к капитану:

— Прощу прощения, что прерываю вашу беседу. Мне нужно выйти на некоторое время. Я уже целое утро жду донесения из-под Ленты. Боюсь, что с гонцом случилась неприятность.

— Идите, Кодр, — кивнул капитан. — Если понадобится — высылайте второго гонца.

— Так как же быть с нами? — весело спросил Поэт. С ним произошла разительная перемена. От настороженности не осталось и следа. — Вы убедились, что мы лояльны вере Доминика? Мы не шпионы, но ваганты. Наше призвание петь песни и развлекать народ. Отпустите нас.

— Не радуйтесь заранее, — буркнул капитан. — Лично я вам не верю, и поэтому придержу до прибытия генерала Морана. Гурий, отведи их в сарай, пусть подумают. Может, забыли сказать что-нибудь.

Как только мы со всеми удобствами разместились на хрусткой соломе в темноте сарая, я спросил Поэта:

— Что ты так развеселился? Вот подвесят нас за ноги вниз головой — тогда будем долго хохотать!

— Не дрожи, парень, — усмехнулся Поэт. — Сегодня ночью мы уже будем в Ленте. Или утром. Неважно. А вот там придется повертеться, чтобы не попасть так же глупо в лапы патриканцам. Эти ублюдки похлеще нашего капитана будут.

— Ты их так ненавидишь?

— А я и доминиканцев не жалую. Все они сволочи. Пользуются властью, которую им никто не давал, пускают свои ядовитые корни во все щели. И ведь самое страшное, что все верят в святую чепуху, что молотят с амвонов последователи залетных ангелов!

— У нас у всех есть грешки, — осторожно ответил я. — Хотя, что за грешки, так, мелочи. За них на высший суд не потянут, надеюсь. А вот с вами я рискую попасть в записные грешники.

— Никогда так не говори, и даже не думай, — построжел Поэт. — В нашем деле нельзя колебаться. На службе Дому Лоран не принято страдать избытком человеколюбия. Если хочешь понять суть людских пороков и страстей, то поселись где-нибудь в лесном монастыре. Там много таких… думающих. Я не уверен, что ты выдержишь и пару дней, выслушивая по десять-двадцать покаяний с утра до вечера. Неужели теперь, когда ты имеешь возможность вырваться из тусклой житухи на свет, начнешь копаться в своих поступках? Решать, правильно ли сделал то-то, или же надо было по-другому? Я ведь вижу: тебе нравится новая жизнь.

Да как тебе сказать, Поэт.… Перевоплощаться, жить жизнью десятков людей, проникать в людские души или ломая их кости — великое искушение, дающее право на замещение Творца. С другой стороны — забыть моральный долг, переступить через черту, где начинается кошмар. Кто сказал, что в Сером Братстве оружие держат одни лишь ангелы? Мастер показал, что можно быть и негодяем.

— Твоя душа слаба, — кивнул Поэт. — Ты должен закалиться. Многие наши братья одевают сердце в броню, когда собственными глазами видят смерть и страдания тех, кого должны были защитить, но не смогли.

— Это ненависть, Поэт.

— Это отчаяние и бессилие. Ненависть не помогает нам в служении Долгу. Егерь уничтожает своими руками того, кто нарушит законы Братства.

— Кому же вы служите?

— Себе. Только себе. Но иногда приходится идти на службу к тем, кто нуждается в нас. Сейчас это Дом Лоран. Из двух зол, что столкнулись лбами на Континенте, это — самое меньшее. Но мы и в этой ситуации играем только на себя.

— Я хочу знать законы Братства.

— Ты еще не наш брат. Посвящение будет нескоро. Если ты, конечно, не передумаешь. Или если доживешь до того времени.

— Служба герцогу Линду противоречит вашим принципам?

— Сложно сказать. Рядовой воин не сможет ответить. За нас решает Сход Братства. Лишь на нем ответственность за дальнейшую судьбу Ордена. Ошибаться нельзя… Гай, ты еще кусок сырой глины в руках опытного гончара. Твои глаза выдают чувства, а по лицу читается все, что ты хочешь сказать.

Буду считать, что Поэт меня убедил. Убедил в том, что лучше лишний раз промолчать, оставаясь при своем мнении, и это мнение не высказывать, кому бы то ни было. С этого момента я не буду шевелить губами, запрячу свои чувства глубоко-глубоко, а глаза мои будут блестеть как сталь клинка, и по ним никто не прочитает то, что хочет узнать. Это сложно. Но я таким стану.

На закате за нами пришли солдаты. Генерал Моран уже ждал нас.


****

К его чести, долго он нас не мучил, в противовес доблестному капитану, схватившему несчастных вагантов на дороге. Он выслушал нас, четко по-военному приказал солдатам снабдить нас провиантом, даже хотел дать лошадей, но Поэт вежливо отказался.

— С лошадьми мы уже не ваганты, — сказал он, улыбаясь. — Из-за этого можно нарваться на неприятности. Среди патриканцев встречается много любопытных и недоверчивых. Мы уж ножками.

— Не приближайтесь к мосту, — предупредил Моран, потирая косой рубец вдоль щеки. — Лучше бродами. Вниз по течению меньше суеты. А если хорошо спрятаться — есть все шансы доползти до Ленты.

Генерал был из той породы людей, которые бескорыстно и не задумываясь о личной выгоде, делают добро. Моран не стал нудно выспрашивать о причинах, побудивших нас лезть в осиное гнездо, да еще накануне большой битвы. Но Поэт поинтересовался:

— Почему вы отпускаете довольно странную парочку?

— Вы не представляете для меня какой-либо ценности. Я людей насквозь вижу, — слегка усмехнулся Моран, но его глаза умело прятали то, о чем нам знать не положено.

— Спасибо, генерал, — кивнул Поэт. — Постарайтесь напинать патриканцам, чтобы они поняли, что здесь есть хорошие воины.

— С нашим отношением к этой кампании я вряд ли смогу совершить что-нибудь полезное, — откровенно признался генерал и снова усмехнулся. — Ваш Кодр — забавный малый. Я и не подозревал у него о наличии других талантов кроме писарских.

— Что значит: «ваш», генерал? — вопросительно улыбнулся Поэт.

— Ну, господа! — Моран загадочно подмигнул нам и развел руками. — Пусть между нами останется хотя бы чуточку тайн.

— Понятно, — Поэт сразу заторопился. — Мы не прощаемся, генерал. Пошли, Гай.

И мы пошли к Ленте, куда Поэта тянуло, как кота к сметане. Мы сошли с дороги и стали пробираться перелесками и заброшенными деревнями к реке. Все время Поэт молчал, и даже мои попытки выяснить причину странного на мой взгляд поступка генерала Морана, не привели к должному результату. Напарник молчал.

Изредка нам попадались разрозненные группы оборванных солдат, бредущих по полям с пустыми руками. Их жалкий вид натолкнул меня на мысль, что дело очень худо, если солдаты ночью покидают позиции. На раненных они не похожи. Дезертиры. Доминик забыл о своей пастве.

Мы нырнули в небольшой овражек, и, пройдя около лиги, наконец, вышли к реке. Тунс в этом месте заметно убыстрял бег своих черно-маслянистых вод, но Поэт удовлетворенно кивнул головой. Мы даже не стали сооружать плот, и вплавь перебрались на другой берег, хотя течение снесло нас порядочно. Ночной воздух пробирал до дрожи наши тела, облепленные мокрой одеждой, и, чтобы согреться, мы почти бегом бросились по высокой траве к видневшимся вдали башням Ленты. Достигли мы города в предрассветном тумане.

Картина разрушений впечатляла. Под полуобвалившимися городскими стенами сотнями валялись тела убитых. Вперемешку. Солдаты-патриканцы и солдаты Алой Розы, ополченцы и лошади. Друг на друге, схватившись в последней для них бойне. Меньше всех повезло нашим парням. Мало того, что их хоронили в последнюю очередь, так еще и без должного почтения стаскивали крючьями в одну большую яму. Пользуясь суматохой, царившей на поле боя, мы шмыгнули в разлом стены и оказались в городе.

Здесь тоже шла активная работа. За дни осады город превратился в свалку трупов. Вонь стояла неимоверная несмотря на то, что погода уже не баловала жаркими деньками. Опасность чумного поветрия усугубляла суматоху. Специальные команды торопились очистить улицы, привлекая для этого всех, кто еще мог передвигаться самостоятельно. Чтобы не попасться в лапы похоронных команд, мы свернули в сторону от главных улиц. Впрочем, там было не лучше. Мы осторожно обходили завалы из камней и бревен, перешагивали через зловонные лужи. Я стискивал зубы и пропускал через них воздух. Не дышать совсем — этому меня еще не учили.

— Что мы здесь ищем? — просипел я.

— Да есть тут один…колдунишка, — Поэт вертел головой, не забывая посматривать и под ноги.

— С каких это пор Братство стало пользоваться услугами тех, кого ловит?

— Иногда это необходимо, — развел руками Поэт с наигранной виной на лице. Он нисколько не страдал от мысли, что с чужаками нужно иметь какие-то совершенно другие отношения. Я начал подозревать, что в своем темном прошлом Поэт частенько грешил помощью тех, кто не имел права вообще помогать ему. Пока я обдумывал прошлое Поэта, он занялся поиском. К моему облегчению эта пытка среди развалин оказалась недолгой. По каким-то особым и известным только ему приметам он нашел то, что искал. Мы нырнули в кривой переулок, где огонь не тронул ни одного дома. Впрочем, домами это было трудно назвать. Какие-то развалюхи, сараи. Они мало походили на жилье, но Поэт знал, куда идти. Конечно же, он выбрал самую ужасную дыру, какую только создал святой Патрик[12].

— Эй, Борода! — Поэт наклонился над бесформенной кучей бревен, среди которых угадывался проем в эту берлогу. — Ты где спрятался, чертяка?

— Зачем я тебе понадобился, юноша? — незамедлительно последовал ответ из глубины и на свет вылез странного вида человек, больше действительно напоминающий медведя под стать своему убежищу. Он был большого роста, и размеры жилища заставляли его сгибаться пополам. Как он вообще живет там?

— Значит, понадобился, — Поэт похлопал по плечу хозяина берлоги.

— Вспомнил, — проворчал Борода.

На самом деле бороды у него не было, но огромная шапка немытых и всклокоченных волос придавала ему вид растрепанной копны сена. Маленькие глазки цепко оглядели меня, что-то дрогнуло в неподвижных зрачках.

— В дом пригласишь?

— Заходи, если не брезгуешь.

Мы заползли в так называемый дом, где стояла ужасная вонь. Никакой мебели и в помине не было, и мы уселись, преодолевая брезгливость на полусгнившую солому. Мне казалось, что колдуны живут немного лучше.

— Рассказывай, — вздохнул хозяин берлоги и превратился в неподвижную статую.

— Я ищу Магвана, и мне интересно знать о нем все, в том числе и где он сейчас.

— А ваше Братство уже не в состоянии выяснить о человеке все? — хмыкнул Борода. Кажется, он был немного озадачен.

— Не задавай слишком много вопросов, — Поэт нахмурился. — Помнится, раньше ты и рта не раскрывал без моего согласия. Слова лишнего не скажешь.

— Так раньше и Братство свирепствовало не в пример нынешним временам, — смиренно ответил на это Борода. — До сих пор икается. А теперь вы мягче стали. Дали вам оборот магистры из Ламберга? Я слышал, что патриканцы уже в Андальских землях?

Мне эти словесные препирания начали надоедать. И я хотел на воздух, пусть и отравленный миазмами разложения. Но запахи берлоги уже вызывали у меня тошноту.

— Ладно, Борода, — Поэт тоже сообразил, что пора переходить к делу. — У нас мало времени. Ты уж постарайся выложить все, что знаешь про этого человека, что слышал о нем. Дело важное, касается всех.

— Ты помог мне — я помогу тебе, — кивнул Борода. — Только моя помощь будет незначительной. Лично с ним я не встречался…

— Дай нам след Магвана. Этот дерзкий ходит где-то рядом. Он нужен Братству.

— Старый знакомый, — ухмыльнулся Борода. — Я слышал, что он отменный бабник и обольститель. Женщины падают перед ним пачками.

Поэт поморщился, но предпочел промолчать. Я стал слушать с интересом. Скупой рассказ не мог утолить мое желание узнать о Магване.

— Кто-то говорит, что Магван — тайный шпион Союза Трех, но где этот Союз, и что это такое на самом деле — мало кто знает. Предполагают, что за Драконьими Зубами. Редким путешественникам ведь все равно нет веры.

Борода помолчал, перебирая в руках неизвестно откуда появившиеся четки, словно собираясь с мыслями.

— Его надо искать не только среди знатных родов, но и в монастырях, в приютах.

— С чего бы? — удивился Поэт.

— Магван сеет семена будущих изменений, — туманно изрек хозяин. — Пройдет несколько лет, начнутся большие потрясения. На Магване завязаны многие люди, даже те, кто об этом ничего не знает.

С этими словами Борода так глянул на меня, что по моей спине пробежали ледяные иглы, нестерпимо зачесалось под лопатками.

— Магван — не патриканец?

— Нет, но в землях Протектората его хорошо знают. Ему дают беспрепятственно перемещаться по дорогам, дают деньги на исполнение заказов.

— Каких заказов?

— Не знаю. Побочных, наверное. Настоящая цель Магвана — не смута между Розами, а поиск чего-то или кого-то. Языком сей парень не треплется, и это вызывает уважение.

Поэт хмыкнул.

— У него есть нора?

— В любом доме, где живет вдовушка, или молодая особа, — хохотнул Борода. — Сейчас таких очень много, недостатка нет. — А еще графини, герцогини, да и просто симпатичные бабешки.

— Хватит! — раздраженно крикнул Поэт. — Скажи, где его можно сейчас найти? Примерно… Я не думаю, что ты знаешь, в какой постели он сейчас валяется. Погадай, в конце концов…

— Неделю назад — я знаю точно — он ночевал у одной дамочки, болтал с ней о пустяках за полночь. А утром ушел на восток от Ленты. Скорее всего — в Коты, а если не туда — тогда в Глотку. Хотя один черт…

— Он был в Ленте? — поразился Поэт.

— Да, он был здесь. Вот и все, что я могу сказать.

— Ты видел его? — продолжал наседать мой напарник.

— Я не стал окликать его, когда увидел его на улице. Он и не хотел, чтобы его кто-нибудь узнал. Капюшон, надвинутый на глаза — вот и вся его защита. Не думаю, что Магван разглядел меня в полоумной толпе подыхающих людишек.

Больше тут ловить было нечего. Мы с большим облегчением выползли на свежий воздух, если его можно было назвать свежим после грязной берлоги, оставив Бороду в глубокой задумчивости. Поэт на прощание похлопал его по плечу и посоветовал заткнуть рот на ближайшее время, а если постараться — забыть навсегда об этом разговоре.

— Мы хоть сейчас и пушистые, но руки еще длинные и умеют обращаться с опасными предметами, — улыбнулся Поэт, но в этой улыбке чувствовался оскал зверя. Борода все прекрасно понял, и уныло проводил нас до дверей.

Солнце стояло на закате, и Поэт предложил как можно скорее убраться из города, и устроиться где-нибудь в поле.

— Мертвяками воняет, — наконец-то учуял он отвратительный смрад, висевший над Лентой. — У колдуна слишком мало места, и потолок низкий. Заметил, как он себя ведет? Скоро потребует для себя достойного вознаграждения и привилегий. Прохиндей!

— Не похож он на колдуна, — задумался я.

— Колдун он, колдун, — заверил меня Поэт. Мне бы расспросить его получше о тебе. Интересно все же…

Что интересно — Поэт так и не сказал. Мы торопились выбраться из города, пока вечерняя стража не удосужилась перекрыть все проломы в стенах и остатки ворот, занятая сейчас совсем другими делами. Дезертиры с обеих сторон были не редкость в нынешнее время, а сейчас побеги приняли невероятный размах. Впрочем, нам, как всегда, повезло. Мы выскользнули из Ленты и удалились на несколько лиг, прежде чем нашли стог полусгнившего сена, и зарылись в него, вдыхая прель вперемешку с мышиным пометом.

— Почему ты не узнал у колдуна, где живет та женщина? — задал я мучивший меня вопрос. Если Братству так нужен Магван — Поэт поступил неосмотрительно. Нужно вынюхивать любой след, даже если он недельной давности.

— Нет смысла, — буркнул Поэт. — Все равно Магван затуманил ей мозги, и для нее он останется приятным ночным воспоминанием, не более того. Какой-то ловелас, давший ей все, что она желала. А Борода — очень внимательный и хитрый соглядатай. У него есть куча мелких стукачей, и он руководит всей этой сворой. Но ты же не услышал ни одного имени. Борода никого не сдал. Боится. Сядь мы Магвану на хвост — он сразу поймет, кто его предал. Однажды я спас шкуру Бороды от расправы в обмен на службу лично мне. Братство об этом союзе не знает, кроме тебя.

Поэт зашевелился и многозначительно замолчал. Дураком я не был.

— Считай, что я ничего не слышал. Хотя этот союз мало тебе помог.

— Страх уходит из крови всей колдовской братии, — задумался Поэт. — Вся его благодарность за спасение — это безбоязненная ухмылка. Никто уже не дрожит от имени Серого Братства.

— Ваша истинная цель — запугать людей?

— Серое Братство было создано не для запугивания населения, а для порядка на землях. В Эпоху Беззакония[13] свирепствовали маги, а в лесах и городах рыскали кровожадные банды головорезов. Крестьянские поля пришли в запустение, отчего на всем Континенте наступил голод. Как в таком мире жить? Первые бойцы Братства вступали в банды, входили в доверие к шарлатанам, чтобы выяснить все их планы. И когда были собраны все доказательства их вины — Братство одним ударом уничтожило всю эту мразь. Конечно, приходилось все держать в тайне, потому что волшебники что-то подозревали, но мы и их обвели вокруг пальца. С тех пор Орден держит под своим крылом и ударные отряды, и боевых магов. Это к тому, что ты удивляешься, почему я чуть ли не целуюсь с колдунами. Братство воюет с врагами их же оружием. Вот так, голову мы срубили, а остальными занялись те, кто сейчас господствует в своих Домах. Нас боятся только те люди, которые мутят души честных трудяг и крестьян. Если все будут сыты и довольны, то никто больше не захочет бегать с оружием по лесам и убивать. Братство всегда стремилось сохранять мир на Континенте.

— Но как же тогда вечная распря между Розами? Ведь их вражда — ваша пища.

— Ты прав, иначе пока не получается, — согласился Поэт. — И нужен единый хозяин с большой дубиной в одной руке, и со сладким пирогом — в другой. Только тогда мы уйдем, и не будем напоминать о своем существовании. Если бы Братство существовало во времена жизни этих святош — Патрика и Доминика — то никогда бы оно не позволило вырасти Розам. Поверь мне.

— Хорошо, все это понятно, — я вытянул гудящие ноги и устроился поудобнее. — Но почему Егерь хочет видеть меня в вашей компании? Я что, особенный?

— Я сам удивляюсь. Егерь — человек умный и скрытный. Если он пожелал втянуть тебя в наше болото — сиди и не трепыхайся. Служи Братству и не чирикай. Потом спасибо скажешь.

Спасибо, утешил ты меня, друг. А что делать мне, непонятно откуда взявшемуся и непонятно куда бредущему?


10

В Котах следы Магвана еще теплели, но по скупым рассказам обывателей сонного городка, еле дышащего в окружении вековечных дубов и сочного мшаника, такой человек действительно был здесь. Он переночевал в единственной харчевне и поутру исчез, как прошлогодний снег. О нем бы никто и не вспомнил, если бы не наша настоятельная просьба рассказать все о странном пришельце. Плохо было то, что Магван купил лошадь. Теперь догнать его было очень сложно. Конечно же, о цели своего путешествия он никому не говорил. Поэта известие больше озадачило, чем расстроило. У меня тем временем возникло две мысли: Магван играет с нами, забавляется, видя наши потуги догнать его. Может быть и так, что он заманивает нас в укромное место для быстрой расправы. Ладно, буду надеяться на Поэта. Он опытный человек, сообразит что-нибудь. Вторая мысль была крамольной. Никто не хочет ловить Магвана. Как-то уж вяло, робко действует Братство. Отрядило на поимку матерого врага двух человек — причем, попутно, только и всего — один из которых даже не понимает, почему он вообще связался с Орденом.

Обуреваемый такими мыслями, я плелся за Поэтом, и мое настроение не поднялось даже после покупки двух неплохих лошадок. Уже не было смысла таиться и косить под вагантов. Кто в лесной глухомани будет обращать внимание на странных путников? Мы рванули в Глотку, еще большую дыру, чем Коты. По этому поводу Поэт сделал замечание:

— В землях Ланса полное запустение. А ведь магистрату Ламберга следовало бы побеспокоиться. Это ведь их союзник. Еще один год такого попустительства, и Ланс качнется к лону церкви Святого Доминика.

Скачка по разбитым и совершенно заброшенным лесным дорогам не столько утомляла, сколько усиливало мое недоумение. Что забыл в этом захолустье Магван?

— Мне не нравится дорога, — внезапно остановил свою лошадь Поэт и нахмурился. — Она превращается в болото. Насколько я знаю, за Глоткой начинаются гиблые места. Болота тянутся на много лиг, почти до Галл.

— Магван заманивает нас в ловушку, — бодро заявил я.

— Почему бы и нет? — задумался Поэт. Поведение его становилось все более странным.

Мы проехали еще немного, пока дорога совсем пропала из вида, и торжественно въехали прямиком в болотистые леса. Из-подо мха проступала ржавая вода, под копытами лошадей вязко гуляла зыбкая почва, пышная зелень деревьев постепенно сменилась чахлыми кустами и угрюмостью высохшего ивняка и тополей. Два раза лошади проваливались по самое брюхо, пока мы не выбрели на сухое место.

— Сделаем привал, — предложил разумную вещь Поэт, глядя на небо.

Солнце еще не зашло за горизонт, но здесь, в мрачном и сыром месте, окруженном со всех сторон стеной леса, уже наполнялись чернотой тени, а крики то ли птиц, то ли голодных зверей все чаще раздавались из глухомани. Я каждый раз вздрагивал, вспоминая при этом рассказы жителей Глотки о тайнах местных топей.

— Надо разводить костер, — сказал Поэт, спешившись. — Боюсь я — дело не обойдется привалом. Будем ночевать. А без огонька нас сожрут начисто.

Лошадей мы стреножили, чтобы они могли пощипать сочную травку, и далеко не уйти. Из дорожных мешков Поэт достал нехитрую снедь. Страхи страхами — а кушать хочется.

— Я догадываюсь, куда мог уйти Магван, — рассуждал Поэт. — Его можно было назвать дураком, но он знает, что делает. Хитрец. Он наверняка не пойдет в сторону Туберга. Слишком скучно для него бродить в захолустье. Хотя дьявол его разберет, что ему вообще нравится.

Словно в ответ на его слова по кронам деревьев пробежал ветер, где-то за нашими спинами раздался гулкий вздох, лошади всхрапнули. Ветер еще сильнее затянул свою верховую песню. Поэт сделал охранное движение руками, словно упоминание о дьяволе в его законное время накличет беду.

— А на юге? — прервал я неприятную тишину. Мне самому было не по себе.

— Там жизнь, люди. На его месте я бы пошел туда. Просто мы имеем дело с незаурядным противником, и заранее предугадать его действия невозможно.

— Можно, если знать все места его лежки, — возразил я. — И тогда будет гораздо легче следить за ним.

— Пытались, но все наши люди куда-то исчезали. Братство решило не рисковать в дальнейшем, и перестало таким образом отслеживать Магвана. Тут нужен совсем неожиданный ход, который ему незнаком.

— Слушай, Поэт, я же вижу, что ты с неохотой бродишь по болотам и лесам, — решил я проверить своего напарника. — Столько лет вы ловите одного человека, и не можете схватить его! Да не поверю ни за что! Вы что-то скрываете! И вообще, куда мы идем?

— Откуда ты взялся на мою голову? — проворчал Поэт.

— Егерь дал.

— Вся беда в том, что Егерь считает своим долгом поймать Магвана красиво и изящно, в лучших традициях Серого Братства. Он хороший воин, но не понимает, что без помощи тех же врагов нам ни за что не собрать сведения о Магване. Я бы поймал его уже три раза, но что-то мешало: наша милость, благородство, что ли. Не знаю. Используй я малую толику того, что зовется коварством, хитростью, подлостью — Магван уже беседовал бы со своими душеприказчиками. Но судьба бережет хитреца, а он чувствует это и играет с нами как с котятами.

— В попытках поймать Магвана Братство похоже на осла, — вынес я свое решение, шевеля палкой угли. Надо было подкинуть очередную порцию дровишек. — Что он такого сотворил, что его надо поймать обязательно?

Ответа не последовало.

Вопреки ожиданиям всяческих пакостей, ночь прошла очень спокойно. Где-то ухала сова, беспрерывно трещало какое-то насекомое под самым ухом, стонал ветер, застряв в кронах деревьев. Мы проснулись от зябкого тумана, наползавшего с хмурых болот. Костер уже давно потух, подернувшись сизой пленкой пепла. Поэт, посвежевший и выспавшийся, энергично оседлал лошадей, поторопил меня, и мы двинулись вглубь леса по едва заметной тропке, усеянной сырыми листьями и хвоей. Я был уверен, что напарник знает эти места, спокойно двигался следом.

Дорога закончила свой причудливый бег среди зарослей ивняка, черемухи и колючих кустарников, круто оборвавшись вниз, где текла неширокая протока, черная и стылая на осеннем ветру. На другом берегу угадывалось какое-то строение, перекошенное от старости.

— Это что? — поинтересовался я.

— Остров, — коротко ответил Поэт и передернул плечами. — Придется перебираться туда вплавь.

— Зачем? — резонно спросил я.

— Надо, — уклонился Поэт.

Как будто правда, которую он мне, вероятно, откроет на острове, будет иметь печальные для меня последствия, а протока не даст мне сбежать обратно домой!

Мы поспешили с переправой. Вода все равно теплее не станет. Поэт объяснил, что речные протоки Тунса раскинули свои рукава по всей земле Ланса, и здесь очень много островов, удобных для скрытого проживания. Вот один такой человек и живет здесь.

Он встречал нас на пологом берегу. Седобородый старик с пронзительным взглядом из-под низко надвинутой широкополой шляпы опирался на суковатую палку, обхватив ее цепкими пальцами. Мощные руки были потемневшими от солнца, а кое-где на коже выступали белесые пятна.

— Мир тебе, Ронгар-Отшельник, — простучал зубами Поэт, вылезая из воды. Момент для приветствия был более чем идиотским. Хотя кто знает — может, здесь так и принято.

— Отвечаю взаимностью, — церемонно кивнул Ронгар. — Что вас привело в мой дом? С чем пожаловали?

— Пришла пора поучить молодых волков, — Поэт совладал с собой и перестал стучать зубами, не спеша, пригладил мокрые волосы и стал одеваться. — Я привел к тебе одного из них.

— Давненько я не видел вашего брата, — скрипнул Ронгар. — Лет десять прошло. Кто же был последним?

— Ходок, — напомнил Поэт. Но я видел, что старикашка все прекрасно помнит, издеваясь над моим напарником. — Он стал знатным бойцом, скажу тебе. Но сейчас он не на Континенте. Так что не спрашивай более о нем.

— Опять серьезные дела для Серых?

Не дожидаясь ответа, старик повернулся к нам спиной и, опираясь на палку, довольно резво пошагал в сторону домика, а мы, дрожащие от порывов холодного ветра, вырывающегося из горнила протоки, двинулись за ним. Что-то мне надоели бесконечные переправы через холодные реки.

— Кто еще знает, что вы здесь? — Ронгар даже не обернулся, задавая этот вопрос.

— Мы отпустили своих лошадей обратно перед тем, как переправляться сюда. Теперь любой, кто видел нас в Котах и Глотке, подумает, что мы сгинули в болотах, когда животные вернутся обратно.

— Все изощряетесь, — проворчал старик. — Простота дела — не ваш стиль, а, Поэт?

Поэт благоразумно промолчал. Я терялся в догадках, кем мог быть Ронгар. Если судить по недружелюбному, но терпеливому взгляду, он когда-то здорово обиделся на Братство, но, тем не менее, к нему изредка приводят неофитов на обучение. Что это за учеба? Каждый играл свою роль, и не сердился на неласковый прием и неожиданное вторжение. Кругом одни недомолвки.

Пока мы грелись у костра, старик не проронил ни слова, переворачивая дрова в огне концом палки. На невысокой треноге висел закопченный котелок, в котором парила вода. Ронгар, видимо, собирался что-то варить. Но вместо какой-нибудь крупы старик вытащил из-за пазухи тряпку, развернул ее, взял щепоть сушеной зелени и бросил в булькающую воду. Подождав, когда забурлила вода, он снял котелок. У него была даже поварешка из бересты. Он зачерпнул варево и дал каждому из нас по очереди. И пока мы не напились как следует странного питья, продолжал молчать.

Мы занялись сушкой одежды. Ронгар внимательно посмотрел на нас и спросил:

— С чем пришел? Зачем этот мальчишка здесь? А, я догадываюсь…

— Ты знаешь, а не догадываешься, — поморщился Поэт. — Не нужно жаловаться на потерю памяти. Брось свои детские игры. Мне нужно знать все о Магване. О нем ты слышал, я надеюсь.

— У нас, служителей культа Агведы[14] существует целая система сбора разных слухов, вестей. Не трудись спрашивать, Поэт. У Серого Братства тоже хватает тайн.

Ронгар подбросил в костер мелко нарубленных сучьев, разворошил уголья, чтобы огонь сразу взял свежую пищу.

— Много лет назад прошел слух, что через Ворота[15] проходят люди с другой стороны и называют эту землю Алам. Так говорят, я не проверял. Мало кто пробовал добраться до Алама с Пафлагонии, все чаще морем. А вот оттуда лезут шарлатаны, шпионы, да и просто любители приключений. Мы же судим по мельчайшим изменениям в обществе. Враги становятся друзьями без каких-либо причин, хотя месть крови не допускает подобных примирений. Истинные друзья стали резать друг друга.

— Это происходит повсеместно, — заметил Поэт. — Таков мир.

— Правильно, да не всегда, — оборвал его Ронгар. — Много непонятного. Наши люди есть везде, во всех местах Континента: городах, деревнях, кабаках, харчевнях, дворцах. Они прощупывают настроения, выявляют зарождающиеся интриги. Кто-то меняет планы, уже решенные и согласованные, и это, согласись, странно.

— Я слышал, что вашей целью не является политика в чистом виде, — ухмыльнулся Поэт. — Ваши интересы куда как другие.

— Одно другому не помеха, — загадочно ответил Отшельник.

Я зевнул. Вот почему мне не нравится какое бы то ни было тайное братство. Топчутся на месте, делают таинственные лица, говорят непонятные вещи. И ведь знают, о чем идет речь!

Ронгар пытливо посмотрел на меня. Я спокойно воспринял его взгляд, словно меня не касалось, о чем шел разговор. Не кривя душой, честно признаюсь: я не хочу быть крутым парнем и спасать чью-то задницу. А Егерь заставляет меня быть тем, кем хочет видеть в своих мечтах. И рано или поздно я таковым и стану. Грустно.

— Ваш Магван ищет парня лет пятнадцати-семнадцати, вот как твой напарник.

— Зачем? — Поэт в глубокой задумчивости тоже поглядел на меня.

— Истоки его желания надо искать много лет назад, когда родился человек, способный перевернуть обычаи народов и их жизнь.

— Говори яснее, Отшельник. Я знаю, что люди Агведы любят пускать пыль в глаза.

— Ты слышал о Претендентах?

— Да.

— Алам не хочет новизны, но мир рано или поздно станет другим. Лучше или хуже — не знаю. Но Магван стоит в ряду будущих событий, хотим мы все этого или нет.

— Вы его тоже ищете? — поразился Поэт.

— Нет, — засмеялся Отшельник. — Мы ему не нужны, как и он — нам. Он избегает Серого Братства. А почему? Сам догадайся.

— Легко сказать, — проворчал напарник. Ронгар запутывал нас сознательно, потому что знал не больше, чем мы, иначе говорил бы яснее. А так — словесная шелуха. Лично мне стало еще тоскливее. К Магвану подмешали культ Агведы, каких-то Претендентов. Куда я попал?

— Значит, Претенденты? — хмыкнул озадаченно Поэт. — Ладно, это уже что-то. Надеюсь, вы не будете вмешиваться в наши дела?

— До тех пор, пока наши дорожки не пересекутся, — предостерег Ронгар. — Корона Мира — не шутейная вещь, сам понимаешь.

— О-оо! — протянул Поэт. — Так вот куда ниточка тянется! Ну, спасибо за хорошую беседу! Завтра я ухожу, старик. У тебя есть два года, чтобы обучить этого птенца всем премудростям жизни. Деньги в ваш Храм уже привезли.

— Я знаю, — кивнул Ронгар. — Иначе бы не пустил на остров. Но разве за год можно дать мальчишке науку, которой все мы посвящаем целую жизнь? Насколько я помню, Ходок жил у меня три года, а уж Егерь — все пять.

— Время не ждет, Ронгар, — сухо обронил Поэт. — Тебе не будет трудно с мальчишкой. Голова у него работает.

Я медленно начал злиться, неотрывно глядя на напарника. Он ни разу не обмолвился, что хотят со мной сделать. Егерь и Поэт решили, что мне нужна нянька по жизни? Я должен делать то-то и то-то? За меня будут думать, кушать, спать, любить женщин? Расписали на долгие годы мою личную жизнь! Два года на острове со странным стариком! Я же с тоски загнусь!

— Почему я ничего не знал? — яростно насел я на Поэта. — Спросили вы меня, хочу ли быть воином? Может, я хочу стать звездочетом или главным поваром у герцога Линда?

— Эй, Гай! — Поэт постарался улыбнуться, но у него ничего не получилось, как только он наткнулся на мою физиономию. Сказал примиряющее: — Для тебя будет лучше, если ты два года с пользой проведешь здесь, чем под знаменами Святого Доминика. Кто знает, может, твой первый бой станет для тебя и последним?

— Не всем же так везет, — остывая, пожал я плечами.

— А знаешь ли ты, что на третий день после нашего ночного разговора, того самого, весь университет забрали в казармы? — голос Поэта стал жестким. Он проследил за моей реакцией на свои слова и удовлетворенно кивнул: — Так-то, друг мой. Здесь ты будешь жить два года и делать то, что скажет Ронгар.

Я и не заметил, как наступил вечер, помогая Поэту собраться в обратный путь. Отшельник показал мое место в своей развалюхе, где можно спать. Давненько я не ощущал такой тишины, когда все уснули. Казалось, что в ушах стоит звон, набирающий силу где-то внутри мозга, и пробирающийся наружу, причиняя немалые неудобства. Я вертелся с боку на бок на камышовой подстилке, и не мог провалиться в сон. Даже Поэт дышал через раз. Какая-то сонная одурь разлилась вокруг. Энергия человека, прожившего на острове много лет, давила на меня, заставляла трепетать. Мне было не по себе. Мысли роились плотным клубком, затягивая в один комок Магвана, Претендентов, загадочную Корону Мира и еще невесть что, не имевшее названия. Почему это происходит со мной? Чем я не угодил небожителям? И что еще говорил Ронгар об истоках желания? Кто завязан в непонятной борьбе? Кланы, рода, соперники за престол какого-нибудь государства? Эта мысль показалась мне стоящей после попыток понять происходящее. Но при чем здесь я? Тайна рождения преследует меня по пятам. Отсутствие матери и отца (бабка говорила, что они умерли, когда я только глазел на потолок из своей люльки), жизнь со странной старухой в глухих дебрях, всячески оберегающей от людского глаза и обучающей меня странным вещам, которые пока мне не очень пригодились. Однако ей ничего не помешало отправить меня в Таланну, ближе к тем, от кого скрывала. Странные противоречия, которые не дают мне никакой ниточки, чтобы разгадать смысл последних событий.

Утром Поэт покинул нас. Перед тем, как отплыть на небольшой лодочке, которая волшебным образом появилась у Отшельника, он долго шептался с хозяином острова, не посвящая меня в очередные тайны. Не очень-то и хотелось. Меньше знаешь — дольше живешь. Пожелав Поэту беспокойных ночей, я чертыхался за углом, упрямо не желая выходить на берег, чтобы попрощаться с напарником. Утренняя свежесть нагоняла тоску и зевоту. Не выспался.

Я еще долго смотрел вслед Поэту, пока он не скрылся за крутым изгибом острова, и ветки ивняка не закрыли лодку от моего взора.


****

Каждый новый день начинался для меня ворчливыми нравоучениями Ронгара. Выслушав очередную порцию нелестных слов о себе, я бежал вглубь острова, где собирал хворост для костра, рубил тонконогие елки, источавшие прозрачную смолу, обдирал кору — это все для костра и для занятий. Все бы ничего, но Отшельник придумал новую забаву. Он захотел поправить избушку. И для меня начались адские дни. Теперь я с помощью одного топора валил приличные лиственницы, проклиная самого Отшельника и его друзей-врагов из Братства. Я долго не слышал слова «хватит». Предстояло каким-то образом перетащить бревна с места вырубки до жилья, выправлять углы избушки, чинить крышу и настилать полы взамен сгнивших. Морозные ночи заставляли нас торопиться, а чтобы совсем не замерзнуть внутри, я предложил сложить хоть какую-нибудь печку. Речных булыганов вдоль протоки хватало, и я с непонятным воодушевлением таскал их к дому. Ронгар тоже не сидел без дела. Он раздобыл глину, притащил десяток сорочьих яиц и пояснил, что для раствора это самый лучший связующий материал. Не сказать, что я умел складывать печи профессионально, но эта получилась совсем недурной. И грела, и держала тепло. Так что теперь можно было не бояться зимы. А она подбиралась все ближе и ближе. И лишь когда посуровели дни, полетели первые снежинки, я приступил к тому, зачем меня сюда притащил Поэт. Отшельник остался доволен моей покладистостью в деле укрепления избушки и сам решил начать обучение. Я с упорством овладевал техникой боя на мечах, на ножах и на палках, но еще долгое время был нещадно бит старым виртуозом драки. Несмотря на скрип своих костей, Отшельник успевал поучать меня в промежутках между ударами шеста или меча по моему туловищу:

— Помимо культа Агведы и Ордена Серого Братства на Континенте существуют еще две силы: Храм Странников и Храм Почитателей Огня, а проще сказать — огнепоклонников. Те ребята не настолько могущественны, как мы, но кровь могут испортить. Берегись этих псов. Узнать их легко. У Странников на левом плече выколот посох с головой птицы, а у огнепоклонников на поясе повязан красный платок. За своих держатся крепко, чужаков сдают беспощадно, иногда — убивают, что происходит гораздо чаще. Такого нет между Агведой и Братством. Мы хоть и не любим друг друга, но до такой подлости не опускаемся.

Вдоволь намахавшись убийственными инструментами, я садился на землю, чувствуя необходимость спокойно сделать пару глотков чистого воздуха, не задыхаясь и не обливаясь потом. Но и здесь Отшельник не давал мне покоя. Он поднимал меня и гнал в лес искать травы, которые могли пригодиться для изготовления ядов и противоядий, для живительных мазей и отваров. И так каждый день — с утра до вечера. Когда я только осваивал эту премудрость, Ронгар научил меня пользоваться своими руками. Он разрисовал мое тело ядовито-красной краской и стал показывать, как можно легко отправить человека на небеса.

— Рука может не только лечить, но и убивать. Причем это можно сделать одним нажатием пальца.

И старик тыкал своим посохом в эти красные точки, а я со страхом ждал более сильного удара. Кто его знает, этого сумасшедшего. Перестарается чуть — прощай, жизнь.

— Это самое страшное оружие. Пользуйся им настолько реже, насколько ты можешь справиться мечом со своим врагом. Не давай понять ему, что у тебя в кармане есть парочка смертельных козырей. Но не забывай, что я буду знать о твоих способностях. Это уже вопрос долга и чести. Агведа и Братство — не враги!

— Да запомнил я, — ворчал я, ежась от прикосновений посоха. — Почему бы не применить магию для уничтожения врагов?

— Ты едва научился познавать секреты человеческого тела, — фыркнул старик, — а хочешь еще и с магией познакомиться. Вот пройдешь путь, который тебе предначертан Серыми, тогда и поговорим.

Когда протока начала покрываться тонким ледком по берегам, Ронгар стал ежедневно обмазывать меня медвежьим жиром и загонять в воду. Мои вопли разносились по молчаливым окрестностям и гасли в нахохлившихся от холода деревьях. Отшельник с садистским удовольствием говорил:

— Мне же еще спасибо скажешь. Вся ваша беда в непроходимой уверенности в своих способностях. Вы думаете, что можете все, но забываете одну вещь: вы просто бойцы, и до шелковых простыней не доживаете. Посему сделай все возможное, чтобы увидеть старость.

— Может, ты заставишь меня лежать на иглах ежа? — стуча зубами, я вылезал из воды и бежал в избушку, подгоняемый неизменным посохом старика.

— Хорошая идея, — оживлялся старик. — Я слышал, что муфазарцы охотно лежат на железных гвоздях.

— Не знаю об этом ничего, ни разу не слышал.

— Народ, живущий за морем. Ты еще узнаешь про них много интересного.

О Муфазаре я, конечно, знал, но немного и в общих чертах. Студенческие годы не прошли даром. Голова моя не была столь пустой, как казалось Ронгару. Я имел в виду свое незнание о практике возлежания на гвоздях. И впредь решил языком не болтать, чтобы старик не придумал новых развлечений для закалки тела.

Я заметил, что у Ронгара не переводится запас муки, круп. Ясно было, что его снабжают, но я ни разу не видел посторонних людей на острове. Вероятно, они пробираются сюда ночами, когда я сплю без задних ног. Но мясо мы ели всего лишь дважды, и то вяленое. Конечно, я поинтересовался этим фактом.

— Иногда сюда забредают олени, когда протока замерзает окончательно, — ответил Ронгар. — Волки здесь есть, но они не подходят близко к моему дому. Да и мало их, чтобы со мной тягаться. Медведи изредка забредают. Но последний раз я видел медведицу пять лет назад. Если хочешь полакомиться свежениной — делай лук, стрелы и иди охотиться. Кто тебя держит?

Да уж, в таких случаях старик был категоричен. Не раз я пытался разговорить его, заинтригованный тем положением, в котором он находился. Старик умело переводил разговор на темы, более близкие к моему времяпровождению на острове. Отшельник свято блюл таинство культа, не распуская язык даже перед тем, с кем уже полгода делил хлеб. Впрочем, это маленький срок, чтобы можно было требовать от него подробностей.

За трудами и заботами пролетела вьюжная зима с ее пронзительными ветрами, выдувающими снег со льда протоки. Густая стена ельника спасала нас от них, и мы не так страдали от холода. Печь делала свое дело, и довольный Отшельник мог подолгу сидеть у очага, сжимая свой посох. Однажды у меня мелькнула мысль, что в посохе что-то есть. Узкий меч или нож. Лично я так бы и запрятал оружие. Только проверять свои догадки я не рискнул.

— Я стал слишком стар, — признался как-то мне Отшельник. — Удивляюсь, как мне хватило сил передать тебе какую-то часть своих умений. Знания придут к тебе позже, с опытом жизни. Но я стар — и ты это понимаешь. Не понимаю желания твоих хозяев. Куда такая спешка? Это ведь то же самое, что проглотить кусок мяса, не прожевывая. Чувство голода утолил — удовольствия никакого. Как бы кишки не завернуло. Но ты способный малый. Пару раз продырявят шкуру — быстро сообразишь, как жить дальше.

Всю весну Ронгар усиленно кормил меня блюдом из имен людей, к которым я могу в тяжелой ситуации обратиться за помощью. Обилие мест, о которых говорил Отшельник, поражало меня своим разнообразием. Больше всего меня озадачило, насколько широко раскинули свои сети агенты Агведы.

— Наши люди есть в Хибустане, на архипелагах, на Рюгене, за Воротами, — Отшельник усмехался в седые усы, видя мое выражение лица. — Везде, где обитает род человеческий. Если обратишься к ним — они помогут, но в силу своих возможностей. Не требуй от них большего. Не забывай, что мы идем разными дорогами.

— Уже не забуду, — ворчал я, затюканный наставлениями старика.

Однажды ночью я проснулся от неясной тревоги. Очаг уже погас, едва тлея угольками в кромешной тьме. Стояла тишина, к которой я уже привык настолько, что не обращал более на нее внимания. Удивительно, что старик никогда не храпел во сне.

— Надо правильно дышать. Тебе ведь придется сидеть в засадах по три-четыре дня. Малейший шорох — и тебя слопают. Представь, что ты — кот, охотящийся за мышью. А ведь спать тоже хочется. Засопишь чуть носом — и враг ушел. Или не ушел, и стоит над тобой с ножом.

Я неслышно ступил на земляной пол босыми ногами и пробрался к выходу. Дверь была полуоткрыта, за что я мысленно выругал Ронгара. Дело в том, что она скрипела как старая рассохшаяся телега, и старик всегда доверял ей, говоря, что это самый лучший сторож, и плотно притворял ее, но никогда не подпирал чем-нибудь вроде жердины. А в щель между дверью и косяком можно было при желании проскользнуть и наделать дел, пока мы спим. Однако я тут же обругал себя за такие мысли. Это помогло мне выйти наружу и затаиться за углом. Со стороны реки доносилось едва слышное бормотание. Я стелющейся походкой добрался до зарослей и прислушался к шуму. Река протекала в пяти шагах от меня, и на берегу виднелись две тени.

— …вести приносил Кумар, — бормотал Ронгар.

— Сейчас не время перепроверять, учитель, — более молодой голос не был мне знаком. — Войска Белой Розы идут на Тунс, захватили Тампу. Андальцы в панике. Многие уходят в горы.

— А нам что?

— Дом Лоран затеял игру на выбивание. Вы знаете, что они заключили новый договор с Серыми?

— Они мне сказали это.

Наступило молчание. Ночной гость долго переваривал сказанное, потом кашлянул.

— Конечно, Старшая Лига сама решает неудобные для многих вопросы, но как это согласуется с нашими интересами?

— На данный момент мы связаны с Братством кое-какими обязательствами. И их интересы не пересекаются с нашими. Почему мы не должны им доверять? Да, может быть, в будущем и возникнут проблемы… Но не сейчас.

— Все это так, уважаемый учитель, но не слишком ли много соглашательств? Ведь через Братство мы, получается, связаны и с Домом Лоран!

— Эти вопросы не твоего уровня, сынок. Кто с кем связан — это еще можно поспорить. А посему — до свидания. Спасибо за вести. Я передам старейшинам желание Молодой Лиги участвовать в этих событиях. Похвальное стремление, юноша. Далеко пойдете!

В голосе Ронгара я уловил нотки сарказма. Чем-то он был недоволен.

Я быстро вернулся на свой лежак и закрыл глаза. Через некоторое время Ронгар закрыл дверь, и тут до меня дошло, что старик уже давно смазал петли, и все для того, чтобы встретить посланца. Болван! А еще грешил на старика.

— Все слышал, мальчишка? — Ронгар стоял передо мной, и мне чудилось, что он глядит в упор на меня своими пронзительными глазами. Ничего я этого не видел, лишь угадывал его присутствие.

— Нет, только часть, — буркнул я в темноту. Дьявол! Как он узнал?

— Тогда не страшно, — подобрел голос старика. — А то пришлось бы задавить тебя, чего не очень хочется. Привык я к тебе.

От таких слов, сказанных будничным голосом, у меня мороз по коже прошел. Я и раньше подозревал, что эта развалина может многое, хоть и прикидывается немощным.

— Тебя ждут в Ламберге, собирайся, — помолчав, добавил Ронгар. — Видишь, как спешат твои хозяева. Время не ждет. Алая Роза увядает. В Ламберге найдешь таверну «Дикая белая кошка», куда будешь приходить каждый вечер. И ждать.

— Кого?

— Сам увидишь, не ошибешься.

Я прикинул в уме, что произошло нечто, что заставило Братство выдернуть меня с острова через полтора года, а не через два, как было условлено. И то, что мне предстояло самостоятельно идти по территории, которую я почти не знал. Что сейчас творится на Континенте? Вспомнив, о чем говорил Поэт со стариком, я задал интересующий меня вопрос. Ронгар покряхтел, присел рядом со мной, и выложил все, что знал.

— На свете есть несколько вещей, а если точнее — семь, которые дают их обладателю неограниченную власть над миром. — Ронгар говорил в темноту, словно меня и не было рядом с ним. — Но они разбросаны по всему свету, и собрать их — невыполнимая задача. Это удалось лишь двоим, много-много лет назад. Никто уже и не помнит этих времен.

— И куда подевались эти предметы?

— Вечные раскидали их, — сердито буркнул старик, словно этим действие какие-то Вечные лишили его любимой игрушки. — Ты можешь иметь что-то одно, совершенно не догадываясь о назначении предмета. После смерти Властителя они расходятся на восемь сторон света и прячут символы могущества.… До нового Претендента на Корону. Если Братство хочет использовать тебя в поисках этих затерянных артефактов — откажись. Накличешь на свою голову беду, несоизмеримую с теми, которые выпадают простым смертным. Знаки власти уже ищут матерые звери, не чета тебе. Пойдешь по тропе поисков — столкнешься с ними.

— Что такое Корона Мира? Мои друзья даже не говорили о таком чуде.

— Слово произнесено! — даже торжественно сказал Ронгар. — Ты услышал о Короне, заинтересовался. Знаю, что ты ответишь. Приказы Схода не обсуждаются, но ведь ты не состоишь в Братстве, ты не неофит. Но тебе легко попасть между жерновами работающей мельницы! Берегись!

— Что это за предметы? — я уже не мог остановиться на полпути к непонятным тайнам, тщательно от меня скрываемым.

Старик рассмеялся, подумав о том же.

— Высший знак — Корона Мира. Она в руках Вечных. Ее можно получить в последнюю очередь. Рангом ниже — меч Опиана, волшебный клинок Смерти, пожирающий плоть человека, камня и дерева. Обладать таким мечом требуется искусство, небывалое для простого воина. За него знающие люди готовы душу дьяволу отдать. Не вздумай поддаваться искусам, если в твоих руках окажется меч Опиана. Ну, а третий символ — Рысий Глаз.

— Рысий Глаз? — я соскочил с лежака, чтобы подбросить в тлеющий очаг порцию хвороста. Разговор становился все интереснее, таким, о котором я давно мечтал. Слишком много тайн для одного человека — обременительная ноша. Легенды оживали на глазах, дышали древностью, будоражили кровь.

— Это сильный амулет против всех видов колдовства. Обладая им, ты становишься неуязвимым. Ну, я не уверен, что за это время колдовские чары остались прежними. Но все же амулет — отличная защита.

Отшельник вдруг замолчал. Или устал, собираясь с силами? Но время шло — Ронгар молчал. Я осторожно спросил:

— Какие еще предметы надо достать? Ты назвал только три!

— Стало любопытно? — зрачки старика в пламени разгорающегося очага блестели двумя красными точками. Мне показалось, что это тлеет огонь земных недр в немыслимым глубинах. Такие глубины таят в себе природу вещей, которую знать простому смертному не полагается.

— А как бы ты поступил после того, что услышал? Лег спать?

— Хвалю за храбрость, — усмехнулся Ронгар. — Если ты уготован Сходом быть охотничьей собакой — ищи след. Я дал тебе лишь кончик нити. Распутывай клубок сам. Нельзя мне раскрывать все тайны.

Вот история! Выходит, что напялить на голову пресловутую Корону еще ничего не значило. В запасе нужно иметь какой-то волшебный меч, амулет и прочую дребедень в довесок, о которой Ронгар не удосужился рассказать. Или он знает лишь часть головоломки и боится сказать мне, что больше ничего не может сказать? За предметами власти можно гоняться хоть всю жизнь, да так и закончить ее где-нибудь в грязной харчевне с ножом в спине или в придорожной канаве. Такой конец меня не устраивал в корне. Следовало хорошо разобраться в причинах, приведших меня в лапы Братства. Зачем я им нужен? Ведь я же не оказался в тюрьме за откровенную ворожбу, напротив, гоняюсь в стае за призрачной фигурой, которую и в глаза не видел. А я и рад с веселым тявканьем бегать по полям и лесам, упоенный погоней. И совершенно забыл о ловушке.

— Ты задумался о своей роли в странной игре? — Отшельник еще и мысли умеет читать!

— Есть маленько, — уж ему-то я мог признаться. — Что ты вообще думаешь о Сером Братстве?

— Что? — Ронгар задумался, выбирая правильный ответ. — В природе нет пустоты. Культ Агведы держится на древних законах; корни их уходят в начальную эпоху. Это серьезно, малыш, и мы не имеем права нарушать Закон Слова, сказанного в самом Начале. А то, что дополнялось к Закону, писалось кровью, страданиями и слезами многих людей. Серое Братство появилось в Пафлагонии давно, лет двести-триста назад, но таким, каким ты его видишь как сейчас, оно стало совсем недавно, и цели его совершенно другие. Как мы можем относиться к сопернику, чьи идеалы и цели еще не ясны? Вы не определились, мечетесь от одной крайности к другой.

— Как же можно понять, кто стоит перед тобой, простой человек или адепт Братства?

— Слова-то какие знаешь, — проворчал старик.

— Так я же в университете учился! — засмеялся я.

— Философ, наверное?

— Почти, — пришлось сознаться мне.

— Узнаешь по татуировке. Бегущий волк на левой стороне груди. Этот символ блестяще подошел к названию нового Ордена.

Старик лукавил, многого не договаривал. Да ведь нет ничего тайного на свете. Все равно правда всплывет.

— Мы не вмешиваемся в действия Братства, потому что они не противоречат нашим понятиям о добре и зле, потому что они не залезают на нашу территорию, не стремятся переделать мир по своему подобию, не то, что эти огневики или Странники. Да и дело нашли по себе: ловить нечистых на руку колдунов и черных магов. От них страдали многие, что уж тут лукавить. Особенно страдали правители Домов. Ненависть, она ведь не выбирает, какой ты по природе. Добрый или слишком добрый. Ей достаточно одного неосторожного грубого слова или поступка. Магов тогда не жаловали, вот Братство и взялось за очистку Пафлагонии. Мы ведь сами хотели однажды этим заняться, да руки не доходили, — усмехнулся Отшельник. — Тоже доброе дело, если не увлекаться им. Братство окрепло, оперилось, и нам пришлось считаться с ними. Был созван большой Совет. С каждой стороны присутствовало по десять знатных людей. Там и решили спор насчет территорий и всего того, что могло вызвать войну между нами. Странники оказались упертыми баранами и не захотели мирно существовать на этой земле. Их дело. Сами виноваты. За последнее время их численность весьма сократилась. А огневики вообще не пришли. Они почему-то очень обиделись на Серое Братство. Вы режете друг друга уже сто с лишним лет. Одна ненависть, и не видно выхода.

Отшельник встал, хрустнув суставами, неодобрительно пробормотал что-то в свой адрес, и, не говоря больше ни слова, пошел спать.

Утром мы расстались, спокойно и без лишних слов. Ронгар долго смотрел мне вслед, опираясь на свой неизменный посох. Его глаза, чудилось мне, сверлили спину, и я поспешно вошел в воду, задрал вверх узел с едой и запасной одеждой. Честно, покидать остров мне уже не очень хотелось.


11

Этот «кто-то» оказался, конечно же, Поэт. Слегка осунувшийся, похудевший, он подошел ко мне, когда я уже отчаялся от бесполезных попыток увидеть кого-либо из Братства, положил руку на плечо, и когда я встал из-за стола, обхватил меня и долго хлопал по спине:

— А ты заматерел, брат. Признаться, я уже стал скучать по тебе. Егерь долго испытывал мое терпение, не давал никаких стоящих заданий.

— А где Колотушка? Мастер?

— Кроме них в Братстве уже нет людей? — притворно удивился Поэт и сел напротив меня. Он зычным голосом подозвал слугу и заказал кувшин вина. — Егерь усиленно тянет тебя в нашу компанию, не самую лучшую, если сказать честно.

— Я и без вас знаю, что вы не ангелы. Что теперь делать?

— Шпионить, — понизил голос напарник. — Ты знаешь, что в Таланну вошли патриканцы? Дом Лоран сдал город, не моргнув глазом. А мы сидим почти в центре вражеской территории и ничего не делаем. Забавно?

— Странно, так будет точнее. А что же Магван? Вы поймали его?

— Нет, — огорчился Поэт. — Да сейчас не до него. Линд чуть ли не плачется в наш карман. Ждет от нас спасения. Обещает обогатить. Как ты на это смотришь?

— Пусть поплачет, полезно, — ухмыльнулся я. — Нам все равно мало пользы от победы тех или иных.

— Ого! Начинаешь мозгами шевелить! — Поэт разлил вино по кружкам. — Давай, выпьем за встречу! Очень рад, что снова вместе! Знаешь, что мы с тобой здесь натворим!

— Давай без лишнего шума, — попросил я, испуганный перспективой быть схваченным как шпион. Патриканцы шутить не будут, враз подвесят на крючок.

И началась веселая жизнь вагантов. Мы ходили из города в город, давая по пути представления, чтобы не помереть с голоду. Поэт сокрушался по поводу скупости главного казначея Братства. Денег не хватало, не только на элементарный подкуп соглядатаев, но и на еду. Вот и приходилось выкручиваться. Поэт, говоря, что махнул рукой на Магвана, все же продолжал собирать всякие сплетни о нем. Ему хотелось даже пусть случайно, но напасть на его след. Осень сменилась зимой, слякотной и ветреной. Ежедневно дули мерзкие ветра с побережья Крабового залива, что мешало нам передвигаться из Ламберга то в Соты, то в Мирру и другие крупные прибрежные города и обратно. Периодически мы встречались с агентами Братства, передавали им данные о наших клиентах, обнаруженных во время странных перемещений по чужим землям. Наверно, за это время мы переловили всех ведьм, колдунов и доморощенных магов, но к главной цели, о которой мне так никто и не сказал, не приблизились. Но я чувствовал, что Поэт выжидает и просто тянет время, крутясь на одном месте.

Мы месили грязь до наступления холодов, до самых белых мух. Когда упал снег и лег нетающим покровом, пришлось думать о том, где бы найти временное жилье. Шкура ваганта требовала материальной отдачи, и скоро я навострился писать стихи и песни, да такие, что имел определенный успех у хорошеньких молодых патриканок. Не то, что Поэт. Он все время путался то с колдунами, то с ведьмами, а то и просто с шарлатанами, выманивающими у него под различным предлогом деньги, с таким трудом заработанные. И все же такая жизнь мне начала нравиться. В каждом прибрежном городе у нас было свое место в харчевне, свой стол и горячая пища.

Портовый городок Мирра нравился мне больше всех. Он был какой-то ухоженный, уютно располагался меж высоких холмов, поросших лесом. Верхняя часть городка была сплошь из камня, и там жили вполне обеспеченные ремесленники, кузнецы, ювелиры, огранщики, чеканщики и прочий ремесленный люд. Чуть ниже, сбегая к берегу, притулились деревянные домишки, где по ночам не стоило появляться. Отвесные скалы вдоль побережья защищали от сырых ветров, а снег лежал мягким пушистым ковром, скрывая под собой вездесущую грязь города. За холмом раскинулись богатые виллы обеспеченных горожан. И все поселения связывала вымощенная камнем дорога. В общем, я старался быть здесь почаще и оставаться подольше. Отчасти оттого, что здесь теплее, отчасти оттого, что большинство мужчин сейчас находились в глубине Континента, защищая святыни Патрика. И это обстоятельство давало мне определенные шансы на любовные приключения. Женское общество изголодалось по нашему племени, а редкие нашествия моряков не утоляли недостаток мужчин.

Все ждали весны.

Неприятности начались с приходом на рейд Мирры эскадры кораблей под флагами патриканской коалиции. В заливе скопилось около сотни вымпелов, принадлежащих Лансу и Вуперталю. Было еще с десяток мощных кораблей с черно-желтыми полотнищами.

Поэт околачивался весь день на пирсе, и вернулся в харчевню, где мы снимали комнату, продрогший и голодный. Он сказал, что патриканцы заключили договор с пиратами Моря Рева, и теперь нашим землякам придется худо.

— Они хотят перекрыть все береговые линии и блокировать порты, — жадно поедая жаркое, которое нам принесла служанка наверх, пояснил Поэт.

— Можно предупредить Берг? — поинтересовался я в первую очередь.

— Боюсь, что нет. Полгода назад в Мирре выловили всех наших слухачей. Да и при всем желании мы не сможем этого сделать. У нас другая задача.

— Какая? Магвана мы уже не ловим, не интересуемся, где он находится!

— Смотрим и ждем, — был странный ответ Поэта, что подтверждало мои мысли. — Не спрашивай пока ни о чем. Кстати, у них появились еще две армии.

— Ты видел?

— Конечно. Одна ушла в Глинт, а другая не сегодня-завтра вступит в Торн. Одно скажу точно: они клещами вцепятся в Берг. Завяла Роза Алая.

— Это мне уже Отшельник сказал, — буркнул я. — Неужели нет возможности передать сообщение?

— У Егеря есть люди в Ламберге, которые могли бы быстро оповестить его, но наш командир строго хранит их имена. Ну, у каждого из нас рано или поздно заводятся тайные помощники. Тебе тоже придется позаботиться об этом. И Егерь ничего мне не сказал о них. Значит, так надо.

— А тебя беспокоит судьба Цветов? — пытливо взглянув на Поэта, спросил я. Пойло в кружке не было похоже на вино, но я стойко цедил его. Деньги были заплачены. — Завянет одна Роза, вам же лучше будет. Без магистров, лордов, баронов и прочей высокознатной шушеры станете управлять землями. Егерь станет главным, родит идею борьбы за светлое будущее, накопите силы и задавите Розу Белую.

— Не паясничай, — осадил меня Поэт холодным голосом. — У нас нет необходимости продавать услуги то одним, то другим. Сейчас мы находимся в тяжелом положении, и поэтому предложили сами свои услуги герцогу Линду. Но в чем-то ты прав: наша команда полезна при любых правителях. В Пафлагонии лишь узкий круг людей знает, что Братство не вмешивается в политические игры по-крупному. Так, иногда.… Но если патриканцы предложат нам что-то интересное, то.… Почему бы и нет?

— Вы — шустрые ребята, — понял я. — Так что за тяжелое положение? Не из-за него ли меня выдернули с острова? Признаюсь, боец из меня никакой, если Ронгар частенько лупил меня своим посохом по голове и спине.

— Жизнь научит, — Поэт улыбнулся. — Мне небезразлична твоя судьба, а кто кому набьет морду в этой войне — начихать. Накопить денег и уйти на отдых — мечта идиотов и блаженных. Вся беда в том, что мы находимся на вечной войне. А ты не понимаешь, что таким образом мы спасаем тебя от преждевременной смерти. Братство — твой дом, навсегда, причем. Сюда ты придешь, когда тебя ранят, чтобы вылечиться, здесь тебя накормят и успокоят. Ни одна женщина не заменит тебе Братство. Запомни это. И когда нам приказывают делать то-то или то-то — молчи и жди, даже если на твоих глазах происходит неприятное, страшное.

Поэт разоткровенничался, что до этого момента я не наблюдал. Сама мысль о личной выгоде, когда ты связан клятвами, обязательствами и кровью казалась крамольной для напарника. Серое Братство было для Поэта тем домом, в который он хотел ввести и меня. И самое странное, я уже не сильно сопротивлялся. Лишь чуждое мне подчинение непонятным идеалам и целям, да еще навязанные людьми, которых я в глаза не видел, и которых мне не собирались показать — все мое существо протестовало против такого насилия.

— Оставим наши суждения о других при себе, — пробормотал я, прилаживаясь к кружке. — А то зайдем в болота хуже Глотских.

— Парень, на тебя рассчитывает Егерь. Ты знаешь, кто он? Фарогар.

Это мне ничего не говорило. Но я догадывался, что это может быть: знак власти, принадлежность к высшим слоям Братства, в общем, ничего такого, что могло бы поставить его рядом с нами.

— Фарогар — человек, стоящий на предпоследней, высшей ступени Братства, — решил все-таки пожалеть меня Поэт и разъяснить сей загадочный символ. — Он обладает большими природными способностями, ловкостью, выносливостью, силой, а главное — противоядием против магических штучек. Егерь — будущее нашего Ордена. Фарогар остается воином, но таким, которому под силу сотворить то, чего не могут сделать ни я, ни Мастер, ни кто-либо другой вместе взятые.

— Ты меня утешил, — тоскливо произнес я.

— Мое мнение таково: оно противоречиво тому, что я сейчас говорил, — наклонился ко мне Поэт. — Бежал бы ты от нас далеко-далеко. Я вижу: Братство вырождается. У него нет цели, стержневой идеи, которая могла бы собрать вокруг него определенную часть людей, готовых жертвовать собой, даже не спрашивая, а зачем это надо? Еще не так давно мы держали за хвост всю шваль, которой распоряжались по своему усмотрению. И никто не мог позволить навязать нам свои действия. Из нас делают кукольный театр! Знаешь, есть такие площадные представления в Фобере, в Берге. Но в Фобере, я считаю, работают лучше…

А вот это неожиданный пассаж!

— А как же тогда Егерь, надежда Братства? — я ничего не понимал.

— Для Егеря нет лучше места, где он сейчас. Я хочу его выдвижения вперед. И многие хотят. Но там, — Поэт поднял палец вверх, в потолок, — там есть люди, которые не хотят усиления нашего командира. Будет хорошая драка между нами.

— Не подозревал, какие страсти кипят в Братстве! — такая откровенность для меня была неожиданностью.

Поэт схватился за кружку и надолго присосался к ней, жадно глотая содержимое. Его явно мучила жажда. Со стуком поставив кружку на стол, он продолжил:

— Что бы ни произошло — твоя задача не требует от тебя героических поступков. Не надо бежать в Берг и вопить об опасности. Твоя игра будет посложнее. Ладно, слушай сюда.

Поэт наклонился ко мне и замолчал. Снизу раздавались громкие голоса посетителей. К вечеру они набрались порядочно, и теперь шумели как штормовые волны на берегу. Того гляди — драка завяжется. Наконец, напарник открыл рот.

— Мы ждем весны и двигаемся к Драконьим Зубам. Я тяну время из-за того, что не появляется посланец. Как только я увижу его — сразу же выходим. Искать Магвана буду я и вся наша команда. А ты…

Поэт внезапно замолчал, к чему-то прислушался.

— За нами уже давно следят какие-то парни. Ты ничего не замечал?

— Нет, — признался я, потому что не видел причин для беспокойства. Что же узрел Поэт? Или он видит сквозь пол?

— Пошли отсюда, — заторопился напарник. — Сегодня здесь нельзя оставаться. Сердце чует — будет большая разборка.

Лично мне никуда не хотелось уходить. Тем более Поэт захмелел. Да и куда нам идти в поздний час, в промозглую сырость? Но делать нечего: не бросать же напарника в его странных делишках. Мы накинули на себя плащи и спустились вниз, где на нас никто и внимания не обратил, продолжая пировать и шуметь. Чего испугался Поэт?


****

Мы вышли из харчевни, чуть пошатываясь от выпитого вина, вдыхая полной грудью свежий морской воздух, смешанный с терпким запахом водорослей и рыбы. Поэт выбрал известное только ему направление и нетвердой походкой зашагал по вымощенной булыжниками дороге. Местные власти не жалели камня, устилая им все, что можно. Благодаря такой заботе, здесь не было непролазной грязи как в той же Таланне. Признаюсь, такой подход к обустройству города мне нравился. Если свалюсь от излишней порции вина — не захлебнусь в зловонной луже.

Было уже поздно, а мы забрели в лабиринт кривых улочек, освещаемых лишь светом луны. Поэт повертел головой и вполголоса спросил внезапно трезвым голосом:

— Ты их видишь?

— Кого? — я навострил уши. Повертел головой, но ничего такого, что могло побеспокоить Поэта, не увидел. Я еще некоторое время пристально всматривался в непроглядную темноту улицы, и мне показалось, что три тени метнулись к покосившемуся забору, окончательно слившись с ночью.

— Пасут, — подтвердил я. — Неплохо бы и вооружиться.

— Выдерни кол из забора, — посоветовал Поэт. В его руке блеснула сталь метательного кинжала. — Если начнется драка, я тебе ничем помочь не смогу. Дерись, как сможешь, как научил тебя Отшельник. Лучше убить, чем не добить. С такими типами требуется говорить понятным для них языком.

Поэт продолжал наставлять меня, увлекая все дальше и дальше по лабиринту улиц. Я еще не понял его замысла. Или он решил устроить засаду, или выйти на более широкое место. Здесь было настолько узко, что не давало преимущества никому, кто захочет подраться в этом месте. Я выдрал из забора увесистую жердину, последовав мудрому совету напарника. И мы сами стали тенью.

Топтуны не замедлили появиться. Их было не трое, как казалось вначале, а пятеро. Шли они спокойно, уже не прячась, словно их численность давала им какие-то преимущества. Может, мы так удачно спрятались, может, нам просто повезло — но первые двое прошли мимо, даже не заметив засады. Я выступил из тени и со всего размаху врезал тому, который поближе, по затылку. Неудачник ткнулся лицом в землю, даже не успев понять, что произошло. С другой стороны выскочил Поэт. Блеснула сталь. Второй преследователь отчаянно захрипел. Бедняга.

Прятаться уже не было смысла. Я со своей дубиной вылез на середину улочки, представляя собой, как мне показалось в тот момент буйно помешанного, тыкающего своим деревянным оружием в плохих нежеланных парней. Парни получили свою порцию чувствительных тычков в грудь и живот, и, очнувшись, стали укорачивать клинками мою дубину до состояния обрубка. Пришлось отступать. Поэт с необычайной ловкостью шмыгнул вперед и метнул кинжал. Еще одним неприятелем стало меньше. Пока парни разбирались, кому бороться с новым врагом, более опасным, чем я, Поэт успел подрезать еще одного. У него склад ножей, что ли?

Последняя крыса бросилась наутек, оставив приятеля скулить на земле, зажимая бок. Чего еще было от них ожидать? Это же не армия, не какая-то там тайная организация, спаянная дисциплиной, долгом и верностью друг другу. Я же не убежал, чтобы предоставить Поэту проявить свои способности в драке. Почему-то я был уверен, что за этим нападением стоит Магван.

Поэт рывком поставил на ноги раненого топтуна и приставил окровавленное лезвие к горлу. Парень с ужасом смотрел на Поэта, разевая рот в беззвучном крике.

— Ну, гаденыш, хочешь испробовать еще железа? Нет? Тогда говори. Кто такие?

— Нас наняли, — задыхаясь, просипел пленник. — Сказали, что нужно убрать двоих. Делов-то: пырнуть пару раз — и убежать.

— Кто?

— Один человек. Он хорошо заплатил. Обещал еще отвалить, если сделаем все как надо.

— Имя его знаешь?

— Дураком он не выглядел. Кто же называет имя в таком деле?

— Ты прав, — Поэт убрал нож, чем вызвал вздох облегчения у парня. — Как он выглядел? Старый? Молодой?

— Молодой, но не такой уж мальчишка. Высокий, волосы светлые, очевидно он с архипелагов. Богат, сорит деньгами, но совершенно не боится, что его могут просечь и ограбить. В Мирре народ лихой. Его охраняли два человека. Ребята крутые, враз поотшибали рога самым жадным до чужих денег.

— Что за деньги он вам дал?

— Не пафлагонская чеканка, зуб даю! Да что мне, любоваться на них, что ли? Золото остается золотом даже в преисподней.

— Хочешь проверить? — дружелюбно спросил Поэт, снова вытаскивая нож и вертя им перед носом пленника.

— Нет, пожалуйста! Отпустите, прошу вас! Я сегодня же уберусь из Мирры, пусть все думают, что меня убили!

— Соображаешь, как зад прикрыть! — хмыкнул напарник. — Ведь удобный случай?

— Заканчивай, дружище, — поторопил я его. — Или отпускай, или добей.

— Еще вопрос! Где его найти? — обратился Поэт к вновь заскулившему раненому.

— В «Ракушке»! Он там часто крутился. Но сейчас его нет в Мирре, сразу говорю.

Поэт отошел от раненого, кивнул мне головой, и мы пошли прочь от места побоища. Не успев отойти и десяти шагов, услышали за спиной подозрительный шорох. Этот дебил ковылял за нами с мечом, с явным намерением заработать остаток денег. Поэт резко махнул рукой. Раздался короткий всхлип. Я обернулся. Из шеи убитого торчала рукоять стилета. Н-да, убивал Поэт грамотно. Впервые я видел его в деле.

— Забери нож, — приказал Поэт не останавливаясь. — Да пошевеливайся, пока сюда не сбежалась вся мразь города.

Ослушаться Поэта я не посмел.

— Теперь он умер, — сказал Поэт меланхолично, когда я догнал его и протянул нож. — Вот хороший случай проверить, какой монетой платят в аду. Кстати, ты захватил парочку?

Я похвалил себя за сообразительность, когда решился-таки пошарить в карманах убитого. Деньги перекочевали в карман Поэта.

— Поторопимся! Этот придурок знал, что делал. Живым я его не отпустил бы все равно.

— Постой! Так ты специально дал ему шанс?

— А ты что думал? Ты смог бы просто так ткнуть ножом в человека? Просто так, ради забавы?

— Нет, конечно же, нет.

— А я могу. Но никогда не сделаю так. Только защищая себя.

— Это один из законов Братства?

— Это мои моральные принципы, парень.

За Поэта я был спокоен. Он умеет держать себя в руках.

Мы вернулись в харчевню. Поэт по дороге объяснил мне, что вся эта комедия с изменением места ночевки было устроена ради того, чтобы выманить наемников, о которых он догадывался, но в лицо не знал. За пару золотых из нашего запаса хозяин любезно предоставил нам большую бутыль хорошего вина, и то после того, как Поэт пригрозил ему страшными карами за обман. При хорошем освещении мы рассмотрели захваченные монеты. Да, в Пафлагонии не чеканили монет, на которых был изображен бородатый дядька, вероятно, правитель какой-то страны, в высокой меховой шапке, а вокруг шла надпись на незнакомом языке. На реверсе отчеканена восьмиконечная звезда.

— Магван? — спросил я, затаив дыхание.

— Не знаю, может быть… Магван вообще-то черноволосый, хотя тоже молодой. Ему лет тридцать, не больше. Видимо, в игру вступили новые силы. И схватили нас быстро, как только мы здесь появились впервые. Но откуда монеты? Муфазар? Хибустан? Или из тех самых мест?

Про «те самые места» Поэт предпочел не распространяться. Опять начались тайны.

После происшествия нам впору было убираться из города, осознавая, что за нами стали пристально следить. Я себе признавался, что предпочел бы иметь одного врага в лице Магвана. Но слова Отшельника о многочисленных недругах заставляли меня глубоко призадуматься. Вдобавок к моим переживаниям Поэт вовсе не торопился покидать город! Он рискнул показать одну из захваченных монет одному пронырливому ростовщику-оценщику. Но как только тот увидел монету, замахал руками.

— Парни! Я знаю все монеты мира, и скажу, что с таким золотом вы сразу влипните в историю! Это — из Алама! И скажу даже, когда она была сделана.

Оценщик низко склонился над монетой, даже понюхал ее, попробовал на зуб, провел пальцем по ребру. Озадаченно кивнул:

— Ну да, эта сделана в Эпоху Завоеваний[16]. Любая монета того времени проклята. Слишком много на них крови. Считается, — голос ростовщика снизился до шепота, — что каждый золотой вычеканен самим дьяволом для смущения душ людских.

— Переплавь, — посоветовал Поэт, и пододвинул ему вторую монету. — Я прошу лишь денег по весу. Даже меньше возьму.

— Мало того, что ищейки Ламберга снуют по всему побережью, так еще и вы на мою голову! Идите, парни, идите!

Оценщик с видимым страхом отодвинул от себя монеты, словно это были ядовитые змеи, и дрожащей рукой показал на дверь. Мы не пошевелились.

— Я буду кричать! — разошелся оценщик. Может и правда, в этих монетах что-то было не так? Не будет человек бледнеть от одного вида простого золота. А ростовщик был перепуган не на шутку. Даже о барыше не помышлял.

Мы вышли из полутемной лавки ростовщика и переглянулись. Над нашими головами сгущались тучи. Поэт сказал:

— Я вчера видел человека…

— Какого? — не понял я сразу.

— Мы уходим в горы, к Воротам, — вместо объяснений огорошил меня напарник. — Егерь придумал жуткую авантюру, на которые он большой любитель. Однако я боюсь, что из этой мы вряд ли выберемся. Я тебя сразу предупреждаю, мальчик: будь готов ко всему. А в «Ракушку» я после загляну, как только время появится.

Поэт выглядел уставшим, чем в первые дни нашего знакомства. Куда-то подевалась его улыбка, лицо осунулось. Не знаю, может он переживал за поступки Братства, толкавшего меня в лапы дьявола, а может, я сам себе льстил, осознавая в себе какую-то значимость. Поэт состоял в Братстве изрядное количество лет, чтобы уже не мучиться угрызениями совести. По его разговорам выходило, что он только в Мирре был трижды, плавал на остров Рюген, где учился у монахов боевым искусствам и другим умениям, о которых он с таинственным видом поведал, что это позволяет владеть навыками редчайших видов борьбы не только с врагами, но и со своим телом. Борьба духа и тела весьма занимала моего напарника, но я никогда не видел, чтобы он воспользовался ими. Поэт просто убивал, без всяких изысков. Я же признавал за ним должность моего ангела-хранителя. Сколько же лет ему было, если он успел даже увидеть таинственный Хибустан, его песчаные берега с борта корабля, высокие скалы и неприступные рифы, о которые разбиваются зазевавшиеся мореплаватели. Перед Поэтом, как он сам признался, никогда не вставал вопрос: «а правильно ли я делаю?». Братство для него стало настоящим домом, пусть и с жестокими правилами, дисциплиной, со своим уставом, где в первую очередь решали задачу выживать в окружении враждебного мира, не забывая отправлять куда следует нехороших парней.

— Мы пойдем одни? — для задуманного дела не хватало парочки полков с хорошим вооружением.

— Тебя это так волнует? — усмешка тронула губы Поэта, чуть жестковатая, с каплей усталости. — Думаешь, нас бросили? Я тебе скажу, Гай, одно: каждый, кто связал себя с Братством, должен уметь в одиночку выполнять порученное ему дело. Когда нас двое — это усложняет ситуацию. Трое — это уже драка на каждом шагу. Несмотря на благосклонность святых отцов, за нашими головами охотятся многие, чтобы узнать, какие секреты держит в тайниках наш Орден. Они же думают, что мы сказочно богаты, купаемся в роскоши. А ведь даже наш Сход иногда кушает сухари и запивает их водой. Этим людям не по двадцать лет, они многое повидали. Я хочу тебе сказать, парень: ты должен в одиночку выследить врага, врасти в его шкуру, дышать как он, любить как он, любить то, что нравится ему, а не тебе. А после всего, что ты узнал об этом человеке, твоя последняя задача — сдать его охотникам. Увы, это так. Это — высшая точка мастерства. Вот Егерь… Он может мчаться по следу и искать нити, утерянные много лет назад. Есть еще парочка волков, с которыми даже я не знаком. А каждый из них контролирует свою территорию. Где они, как их зовут — понятия не имею. Но они тебя могут найти. А когда ты станешь другим, более опытным — ты никогда не бросишь свой дом. Это станет твоей сущностью, твоей пищей. И все же я посоветовал бы тебе никогда не доводить себя до такого момента. Найди хорошую девчонку, женись на ней, исчезни с наших глаз. Поверь, с твоими способностями, взятыми у Отшельника, ты сможешь защитить ее. Тебе уже нечего бояться. Только запомни! Примешь наши условия на Сходе — ты наш! Навеки!

— Так кто я сейчас? — я глубоко задумался над словами Поэта.

— Ты помогаешь Братству, но степень твоего посвящения настолько мала, что не позволяет нам вертеть тобой, как мы хотим.

— Значит, вы меня шантажируете?

— Конечно, — признался Поэт. — Но ты это замечаешь? Ты же сам охотно зацепился за тот крючок, который мы подкинули. Сам, добровольно! А теперь скажи честно: променял бы ты новую жизнь на сточную канаву, где тебя нашли бы на следующее утро после поимки? Я не шучу. Мы могли это сделать без всякого сожаления.

— Я еще с головой дружу, — обиделся я. Действительно, кто в здравом уме согласится на такой вариант? Лучше поработать на милых парней, а не гнить сейчас с блаженной улыбкой в канаве.

— Так ты уже не свернешь с того пути, на который встал? — Поэт выглядел серьезным, и я понял, что надо отвечать так же. И я почувствовал, что этим ответом отрежу путь к отступлению.

— Да, — как в холодную воду прыгнул.

— Тогда надо сделать еще одно дело. Пошли, — хлопнул меня по плечу напарник. — Странно, что я беру на себя ответственность за такое… Ладно, Егерь меня поддержит.


Мы пришли в харчевню, расплатились за комнату, сытно поели и без всякого сожаления покинули Мирру. Что до меня — я был оглушен, потерян. Всякое действие, производимое в пользу Братства, теперь, казалось, для меня пустым, непонятным и страшным. В какие тенета я угодил? На какую тропку вступил, и где она окончится? Из слов Поэта я понял лишь одно: нельзя никому доверять, а в моем случае — даже Братству. Я остался один, и именно на меня взвалили непонятную миссию, по размаху несоизмеримую со всеми прошлыми операциями Братства на Континенте.

Поэт настоял на том, чтобы мы выходили тотчас же. Рано утром сон самый крепкий, но именно путники, пренебрегшие этим сном, привлекают внимание ищеек. Чем дальше мы отходили от города, тем свежее был воздух, ветер — мягче. И никаких тебе патрулей, и неприятностей. Мы шли быстро даже на своих двоих, и к вечеру были далеко от Мирры. Поэт уговорил меня сделать крюк, отчего мы забрели в такие дебри, от которых порядочный человек сторонился. И все ради того, чтобы поговорить с парочкой странных личностей, живших в земляных норах. Они, как ни странно, знали человека по имени Магван, но давненько о нем не слышали. Создавалось впечатление о недюжинных возможностях нашего невидимого врага. Он словно издевался, оставляя в каждом месте своего посещения некие метки типа «вот он, я, держите, если сможете». Что происходит в мрачных ущельях Драконьих Зубов — никто не знал, но догадывался о нехорошем. Ползли слухи, что Ворота посещают странные люди, просачивается всякая нечисть вроде волков-оборотней. Местность стала быстро пустеть. Люди торопились уйти с предгорий.

Обуреваемые смутными предчувствиями, мы вошли в Финг — небольшой городок, обнесенный деревянными стенами, возведенными лет сто назад и изредка обновляемыми — выглядел оживленным. То и дело мимо нас пролетала кавалерия, топали тяжелые кирасиры, легко одетые пластуны и копейщики. Было много новобранцев. Их можно было узнать по испуганным лицам, лихорадочным движениям и нервному разговору.

Мы нашли единственный в этом городе постоялый двор, забитый до отказа солдатами, торговцами военным скарбом, фуражом и продовольствием, передвижными кузницами и прочим ремесленным людом, без чего в большой войне не обойтись. Никто нами не заинтересовался. У каждого были свои заботы. А нам нужно было хорошо поесть. С трудом, за кучу медяков, что мы заработали своими глотками, нашли уголок, где и насытили свои урчащие желудки. Вывернув карманы, мы насобирали еще несколько монет, за которые получили ночлег на чердаке дома, где толстым слоем, покрывающим угрожающе скрипящие доски, лежала солома. Мы с наслаждением упали на нее, вытянув онемевшие от долгой ходьбы ноги.

— Надо как следует выспаться, — пробормотал Поэт, засыпая. — У нас есть в запасе еще день, и чую, такой же суматошный. Выходим завтра вечером. После Финга нет жилых мест. Начинаются предгорья. Купим веревок, хорошую обувь, теплую одежду. В горах холодно, и я не хочу получить простуду на старости лет.

Поэт сладко посопел носом, потом снова забубнил:

— Патриканцы решили с потрохами сожрать Алую Розу. Я еще никогда не видел столько народу, идущего с войсками. Все хотят получить кусок земли задаром, не напрягаясь. Да, повезло тебе, парень!

— В чем?

— Если бы мы не защучили тебя — топтал бы ты дорожку под командованием дуболома-капрала, как эти новобранцы на улице. Видел, небось?

— Не слепой, — усмехнулся я. — Хорошо, когда за тебя решают твою судьбу! А я-то, сиротка, горько плакал, что обо мне некому позаботиться.

— Все сердишься?

— Что я могу сказать? Что так — что эдак. Меня же не спрашивали, чего я хочу.

Поэт промолчал. Или он уже спал, или притворялся, чтобы не отвечать на неудобные вопросы. А он у меня был всего лишь один. За каким дьяволом нужно идти в горы?


****

Чем дальше мы отходили от линии укрепленных городов, тем внушительнее выглядели заснеженные пики Зубов. От них веяло величием и суровой надменностью. И я, кажется, стал понимать, почему эту поднебесную каменную стену, вздыбившуюся на протяжении многих сотен лиг, называют именно так, а не иначе. Было в Драконьих Зубах что-то завораживающе непонятное, недоступное человеческому разуму. На равнинах мы еще чувствовали себя кем-то значимым, а под каменной пятой гор, нависших над нами, ощутили полное ничтожество перед природой.

Предгорье, утыканное мелкими холмами, на которых редкими проплешинами росли сосны и ели, было похоже на шипастый хвост чудовища, плавно изгибавшееся к северу, а потом круто вздымавшееся вверх, перерастая в неподвижно лежащее тело, а затем и в голову с разинутой пастью. И в этой пасти-ущелье торчали засахаренные снегом белые зубы-валуны, а пики вершин выглядели гребнем дракона, уснувшего после беспокойной жизни в человеческом мире. Второй хвост бугрился огромными каменными россыпями к югу.

— Ну, как? — спросил Поэт, застыв от величественной картины. Изо рта вырывался пар. Стало значительно холоднее. — Грандиозная вещь, правда? Ворота очаровывают и убивают своим величием. Побывав здесь один раз, непременно захочешь вернуться. Особенно, если увидишь озера. Там, в котловинах, есть горячие источники, поэтому вода не застывает. Есть еще одно озеро, но оно лежит чуть ниже вон того плато. Туда не стоит совать свой нос.

— Почему? Оно в стороне от нашего пути? Или дорога туда очень трудная?

— Мы делаем крюк именно из-за него, — посуровел Поэт. — Это озеро священно, оно находится под защитой Вечных Смотрителей. А где находятся эти монахи — никто не знает. Здесь ходят легенды, что в глубинах этого озера живет чудовище. Жрет все, что движется. Да и сам вид озера наводит жуть. Его охраняет пуще всего племя каких-то дикарей. Озеро — кладбище их предков. В общем, странная мешанина легенд и домыслов. Мне все это не нравится, а лезть туда, о чем я мало знаю — не в моем вкусе. Любоваться красотами будем позже, когда от безделья делать будет нечего.

— А я бы не упустил такого шанса, — признался я, мало заботясь о наличии ушей у Поэта.

— Ты не отвлекайся, а ищи пирамиду из черных камней.

Проще простого. Эта пирамида стояла на нашем пути, правда, чуть левее тропы, из-за чего нам пришлось свернуть с нее, и, спотыкаясь на валунах, добираться до нее. Дойдя до странного сооружения, Поэт огляделся по сторонам, словно боялся многочисленных зевак, специально пришедших сюда проследить за нами, а потом свистнул. К моему удивлению, откуда-то сбоку, из-под камней, раздался ответный свист. Я машинально схватился за нож, потому что к нам шли три человека, выросших из груды камней. Но Поэт поднял руку в приветствии и заулыбался. Гости подошли к нам, и Поэт по очереди обнял их.

— Ну, наконец-то, — пробасил один из них. — Мы валяемся здесь уже трое суток. Появились даже сомнения, придете ли вы.

— Дороги забиты войсками, — объяснил Поэт, — да и шли мы кругами. Приходилось заниматься подсчетами, чтобы не с пустыми руками прийти сюда.

Все сдержанно посмеялись. Поэт представил меня и познакомил со своими друзьями. Они тоже оказались из Братства. Обладателя баса звали Крут, а его напарников: Лист и Болт. Немудрено и просто. Я заметил, что все они были вооружены до зубов. Помимо длинных мечей на поясах висели боевые топоры и ножи, а под одеждой угадывалась кольчуга. У Листа за спиной торчал арбалет.

— Ладно, за дело, — сказал Поэт и раскидал пирамиду, оказавшуюся тайником. На самом дне лежал еще один арбалет со стрелами, веревка с железными крючьями, два длинных узких меча с простыми рукоятями, четыре метательных ножа и один кинжал с зазубринами. Вероятно, чтобы удобнее выпускать кишки противнику.

— Отлично, — удовлетворенно хмыкнул Поэт. — Еще немного — и я разучился бы держать оружие.

Мне никто не стал объяснять, как все это богатство попало сюда. Достаточно было того, что нас стало пятеро, и все были вооружены и тепло одеты. Мне даже мысль не закралась: а что мы тут вообще делаем? Довольно странное сборище, учитывая безлюдье на много лиг вокруг.

Не тратя время попусту, мы медленно, с осторожностью стали подниматься по шипастому хвосту вверх, шагая по кромке леса, и ближе к вечеру вышли к леднику, за которым шли неприступные черные скалы, отполированные ледовыми оползнями до блеска.

— Все. Привал с ночевкой. Утром двинемся по южному склону, — Поэт бросил на землю свой мешок, а следом упал сам на него. — Потом по первому кряжу — в сторону озер. Выход из Ворот в Алам — в той местности.

— Мы идем в Алам? — поразился я такому известию. — Почему ты ничего не сказал?

Бойцы переглянулись, а Поэт досадливо поморщился.

— А зачем? Многое изменилось бы?

— Я бы успел подумать, прежде чем совать голову в петлю, — довольно резко ответил я и замер. Ну, как сейчас меня придушат и закопают в камнях? Слишком дерзко я повел себя.

— Твоя голова уже в петле, малыш, — вздохнул Поэт. — Мы ведь уже разговаривали на этот счет много раз. Тебе выгоднее держаться нас, а не возле бабкиной юбки. Ты уже знаешь достаточно, чтобы просто так исчезнуть с нашего пути. А твой ответ — на левой стороне груди.

— Неужели нельзя найти другую дорогу, кроме как ползать по скалам? — буркнул я, сдаваясь. Машинально почесал грудь. Свежая татуировка еще саднила, причиняя некоторые неудобства. Это ведь из-за нее мы задержались в Мирре.

— Согласен, путь тяжкий, — сказал Болт. — Есть еще одна дорога по побережью моря Закатов, но нам нельзя время терять.

— Почему церковь Патрика не использует свое положение, чтобы вступить в союз с Аламом? Если существуют какие-то государства — значит, выгоднее дружить с ними, — я почесал затылок.

— Пока до них доберешься — сто лет пройдет, — вздохнул Поэт. — Объясни, Лист. У тебя это лучше получается.

Лист кашлянул, устроился на мешке поудобнее и посмотрел на небо, словно искал там понятные для меня слова.

— Миссионеры предпочитают идти позади войск. Значит, никто пока в Алам и носа не сунет. Прежде чем ступить на эту землю, подумай, как оттуда выйти. Там есть две плохие вещи: Сангарское святилище, охраняемое кочевыми племенами в пределах ста лиг. Чужак, осквернивший своим присутствием каменные столпы Сангара, лишится не только головы, но и всех остальных частей тела. Причем голову отрезают в последнюю очередь. По их верованиям, тело убитого врага, раскиданного частями по всем сторонам света, уже не сможет возродиться. Никогда. И некому будет мстить.

Я стал представлять, что нам предстоит пережить. Если мы собираемся идти туда, то силами пятерых бойцов ну никак не одолеть врага! Не безумцы же они, в конце концов! Значит, где-то стоит отряд!

— Они пилят по живому, — добавил Поэт, словно задался целью запугать меня еще больше. — Тебе мой совет, Гай: не попадайся им живым.

— Учту, — вежливо кивнул я. — А что за вторая плохая вещь?

Крут ожесточенно почесал щеку, заросшую щетиной, посмотрел на товарищей и выдохнул:

— Хессы.

— Хессы? — о них я не слышал ни разу. — Кто они такие?

— Мерзость, когда-либо жившая на земле. Полузвери с головой то ли волка, то ли шакала — не понять. Но они умеют стоять на двух лапах, что сближает их с людьми. Очень опасны, нападают группами, — Крут передернул плечами. — Я встречался с ними один раз. Хорошо организованны. Победить их практически невозможно. Если только будем держаться вместе — есть шанс прорваться.

— Вот почему Егерь послал тебя, — кивнул Поэт. — Твой опыт будет бесценен.

— Да брось ты, брат, — махнул рукой Крут. — Дали приказ — я иду. Правда, снова соваться к этим ребятам не хочется. Сход затеял новую игру?

Все посмотрели на Поэта. Из этого я сделал вывод, что даже от бывалых бойцов скрывают истинную причину похода за Ворота. Что же для меня уготовили? Только вот будут ли все наши усилия стоить будущих жертв? Подумав, что в наше время не слишком-то пекутся о человеческой жизни, я успокоился. Лишние переживания жизни не прибавляют.

— Кто-нибудь ходил за Ворота дальше Крута? — это задал вопрос Болт.

— Грик Лунный, — ответил Поэт. — Его рукописи и письма хранятся в архивах Фобера. И за ними охотятся многие сумасшедшие. Что он там написал — ума не приложу.

— Значит, он вернулся живым?

— Не считая отрезанных ушей и пальцев на левой руке. Легко отделался.

Я прислонился к нагретому от костра камню и со стыдом признался себе, что был несправедлив в своих суждениях к этому ученому. Таких подробностей я не знал. Но эти обстоятельства, как ни странно, подтверждали, что Грик был не везде, он просто не дошел до конечной точки своего странствования. Под неспешное бормотание бойцов Братства я незаметно для себя уснул.

Утром мы продолжили путь по склону ледника. К тому времени, когда солнце уже вошло в силу, расположившись прямо на середине неба, мы перевалили склон и вышли к незамерзающим озерам. Снег искрился нестерпимым блеском миллионов кристаллов, ослепляя глаза. Поэт приказал надеть шапки с козырьками из плотной ткани. Это частично спасало нас от болезненных ощущений.

Мы стояли на краю большой котловины, заросшей елями и лиственницами, а внизу неимоверно ярко голубели круги озер, воздух над ними едва заметно парил. Картина настолько заворожила нас, что только окрик Болта спас нас от наваждения. Нехотя наш маленький отряд двинулся дальше по глубокому снегу. Мне на мгновение почудилось, что я нахожусь в дебрях Андальских лесов, среди пушистых елей, где затерялась избушка Брюнхильды. Хотя, нет. Драконьи Зубы были гораздо грандиознее по восприятию. Здесь мы были ближе к богам.

Мы обогнули котловину по широкой дуге, на что ушло много времени. Но так настоял Поэт. Он всерьез опасался чужих глаз. Несмотря на такие предосторожности, мы успели перевалить через еще один хребет, замирая от ужаса над черным зевом пропасти, где один неверный шаг мог стать последним в нашей жизни.

И мы вышли прямо на заснеженное плато, где горело множество костров, вокруг которых густо расположились люди. Поэт простер руку в направлении черной громады скал, словно разрубленных пополам гигантским мечом, а потом обработанных искусным каменщиком. Он превратил бесформенную кучу камня в изящную арку, под которой мог пройти, наверное, и великан.

Нас уже ждали. От большого костра отделились несколько человек, и пошли нам навстречу. По моим скромным подсчетам здесь находился отряд численностью не менее ста человек. Как им удалось проникнуть в горы через охваченную войной территорию и терпеливо ждать нас столько времени? Это была одна из загадок Серого Братства, на которую Поэт так и не ответил, хитро уходя от моих расспросов в сторону.

Здесь я встретил Шипа. Сначала я даже не признал его в широкоплечем молодом парне с надвинутой на глаза меховой шапке, пока тот не пихнул меня в бок, с веселой укоризной заметив, что я сильно зазнался, вступив в ряды Братства.



****

Вечером Шип рассказал мне свою историю, начавшуюся с тех пор, как нас выловили за крамольным делом. Ему повезло больше, чем мне. С Шипом разговаривал сам Егерь, и он не стал выкручивать суставы и бить мордой об стол, как это проделал Мастер. Все оказалось гораздо прозаичнее. На следующее утро после того, как Шип, дрожа от страха, провалялся на лавке в подвале, его судьба круто изменилась. Мастер привел его в большую светлую комнату, где Егерь приветливо встретил его, посадил за стол, налил кубок доброго вина и задушевно так сказал:

— Ну, парень, ты теперь наш. Выбирай, что по вкусу: плаха или служение нам…

— Конечно, чего там думать, — снова задрожал Шип. — Лучше уж к черту на рога, чем голову терять в таком возрасте.

— Разумно говоришь, — Егерь подпер одной рукой подбородок и внимательно переглянулся с Мастером. Тот стоял за спиной парня и едва заметно кивнул. — Я даже не предполагал, что ночь будет такой уловистой.

— Кто вы? — слегка осмелел Шип. Вино ударило в голову. — Не ловцы?

— Не-а, — усмехнулся Егерь. — Не гадай — вредно для здоровья. Принимай все как есть. Служба у нас не пыльная, но опасная и интересная. А ты, я вижу, не промах, драться умеешь, не боишься. Да и голова соображает, так?

— Ну, на голову не жаловался, — польщенный, покраснел Шип. — Что надо делать?

Мастер и Егерь рассмеялись. Егерь встал, подошел к парню и хлопнул его по плечу.

— Я думаю, мальчишке будет полезно узнать, как мы работаем. Тогда он еще крепче призадумается, прежде чем его ноги понесут от нас подальше.

— Поймаем — хуже будет, — нагнал страху Мастер. — А ты уверен, Егерь, что делаешь правильно?

— Не побегу, — буркнул Шип, заинтригованный донельзя. История принимала неожиданный поворот, а Шип любил, когда жизнь подбрасывала загадки. Почему бы и сейчас не попробовать сыграть?

— Хочу верить, — без тени усмешки Егерь посмотрел ему в глаза. — И прежде, чем Мастер покажет тебе наши тайны, я хочу сказать тебе, куда ты попал. Серое Братство стоит на страже интересов Дома Лоран согласно Договора Эпохи. Наш интерес распространяется на магов, колдунов, ведьм и прочей нечисти вроде вампиров, вурдалаков и оборотней. Не думай, что они выдумка выживших из ума старух. Их, конечно, слава Всевышнему, давно уже нет на земле, но мы не расслабляемся. Тихих и скромных мы не трогаем. А вот вредящих нашим союзникам — вылавливаем и допрашиваем со всем пристрастием. В Сером Братстве существует строгая иерархия. Рядовой боец должен умением, храбростью и верностью доказать свое право служить Ордену. На самостоятельное дело молодого бойца отправляют не раньше, чем через три года подготовки. В каждой группе Братства есть боевой маг, коих достоинств у тебя нет, и три воина, осуществляющих прикрытие, когда приходится брать опасного колдуна или мага, которые могут нейтрализовать группу. Ты сейчас думаешь: а зачем мы говорим тебе об этом?

— Ну, — осторожно подтвердил Шип. — Если я услышал тайны, значит, существует два варианта: или меня убивают, или оставляют. Я так понял, что вы меня вербуете?

— Я же говорю, что парень соображает быстро, — хмыкнул Егерь, глядя на Мастера. — Считай, что мы тебя завербовали. Но ты не будешь гнить в окопах или орать от страха, когда на тебя несется железная масса кавалерии. У нас изящная работа. Так что — пошли?

— Пошли, — выдохнул Шип.

Они вышли из комнаты через маленькую дверь в боковой стене и оказались в длинном узком коридоре, освещенному факелами, торчащими прямо из стен. К удивлению Шипа, они не коптили, и даже давали ровный свет, без бликов и дергания. Магия, — мелькнула у него мысль.

Егерь остановился перед дверью в конце коридора, поманил Шипа пальцем. Он подошел. Оказывается, в двери находилось небольшое окошечко, которое Егерь тихонько приоткрыл.

— Что ты видишь?

Окошечко давало малый обзор, но то, что Шип увидел, хватило понять широту и размах Братства, его возможности. За одним длинным большим столом, уставленным разноцветными колбами и пробирками, в которых светилась какая-то жидкость, сидели люди в темно-синих халатах, вполне обычные люди. Они низко клонились над приборами и изредка перекидывались фразами.

— Похоже на алхимическую лабораторию, — пожал плечами Шип.

— Это то самое место, откуда вас вычислили, — улыбнулся Егерь.

— Как так? — поразился Шип.

— Видишь, какого цвета жидкость в колбах?

— Синий, желтый, красный, фиолетовый, зеленый, — стал перечислять Шип. — И что?

— А то: каждый цвет означает степень опасности. Самый тревожный: красный. Это волшба очень высокого уровня. Тут уж нас быстро предупреждают, называют точное место, где применяют магию. Когда девчонка принялась раскидывать карты, в реакцию вступил синий — самый слабенький сигнал тревоги. Мы могли и не появляться в тот момент, но проверить — наша обязанность. Никогда нельзя игнорировать такие сигналы! Дело в том, что реактивы в колбах очень чувствительны к проявлениям магии. Наши умельцы держат в тайне рецепт приготовления своей адской смеси.

Шип смотрел во все глаза, еще не понимая, насколько его затянули сети Братства. Любой шаг в сторону уже был немыслим. Муха в паутине…

— Мы обязаны контролировать все проявления волшебства, — Егерь подтолкнул Шипа в ту сторону, откуда они пришли. — Иногда за внешне безобидной ворожбой могут скрываться страшные последствия для мира. Поверь, мальчик, на свете существует зло, которое хочет переделать все на свой манер. А для этого существует тысяча дорог, когда для нас — только одна: найти и обезвредить.

— Все Договоры когда-то заканчиваются, — сказал Шип, входя в комнату, где их ждал Мастер.

— У нас существует много причин бороться со злом, даже без договоров, — Егерь сел на свое место, показал Шипу, что он тоже может присесть. — Мы есть везде — и всегда будем.

Шип для храбрости осушил еще один кубок с вином и спросил:

— А где мои друзья? Где Гай? Ильза?

— С ней мы еще разберемся. Надо выяснить, откуда у нее запрещенные карты, и что вообще девчонка из себя представляет. Не переживай из-за нее. А ты тоже собирайся в путь. Некоторое время поживешь в Берге, пройдешь подготовку.

— А Гай? — заподозрил неладное Шип. — Он-то совсем ни при делах! Он даже отговаривал нас не раскидывать картишки!

Мастер кашлянул за его спиной. Егерь задумчиво повертел в руках кубок.

— Малыш, сейчас думай о себе, потому как грядут серьезные дела, и каждому найдется место. С Гаем все в порядке, не морочь себе голову страшилками о нашей кровожадности. Просто сейчас не время для встреч. Давай, готовься к поездке.

Шип протянул руки к огню, ненадолго замолчал и снова продолжил рассказ. Ему тогда действительно повезло. В Берге он примкнул к небольшой группе таких молодых ребят, которых стали обучать военному делу. Гоняли их безжалостно. Изредка приезжал Егерь и следил за ходом подготовки. Шип был на хорошем счету, и мог бы уже через год участвовать в операциях, но Егерь не торопился. Лишь еще через полгода он дал задание Круту отобрать людей для какого-то таинственного задания. Шип был одним из первых, к кому подошел бывалый боец Братства.

В течение трех месяцев редкие группы хорошо вооруженных людей — кто морем, кто побережьем, а кто и через вражескую территорию — пробирались на плато. Каждый чувствовал, что грядет необычное дело, настолько опасное и грандиозное, что о нем командиры предпочитали не говорить с людьми, и множество предположений витало в воздухе. Все понимали, что не с патриканцами придется вступать в бой. Чтобы такая масса народа не застаивалась, Болт посоветовал спуститься в долину по ту сторону Ворот и прощупать местность. Разделившись на две группы, отряд совершил небольшой рейд, где их встретили стаи хессов. Тогда отбились сравнительно легко.

— Ждали важных людей, — засмеялся Шип, — а вот тебя не ожидал увидеть! Говорят, какого-то философа хотят затолкать в наш отряд! А я думал: зачем нам ученая голова? Изучать повадки злобных зверюг?

— Философ, говоришь? — я недобро прищурился. — И откуда ты узнал такие новости?

— Крут с Болтом разговаривали перед тем, как идти вам навстречу.… Слушай, брат, а случаем не тебя назвали Философом? В Братстве любят скрывать свои истинные имена.

Это мог сказать только Ронгар, еще тогда, на острове. Но как его слова просочились в логово Ордена? Кто-то побывал у него после меня? Философ… Хуже не придумаешь.

— А как Колючка и Игла?

— Они попали в моряки. Я видел их в Паунсе однажды. Двухмачтовый бриг «Грызун». Может, доведется когда встретиться. А Ильза служит в Берге у самого герцога. Очень довольна. Я подозреваю, что Егерь помог ей устроиться. Иначе простой девчонке никак не залезть во дворец Линда.

— Значит, вам ничего не говорили, что здесь будет?

— Без понятия, — Шип посерьезнел. — Может, это мои выдумки, но скорее всего мы готовимся к прорыву в долину по другую сторону Ворот.


12

Ранним утром мы начали спуск вниз, пройдя под циклопическими воротами. На мгновение стало страшно от вида нависающих прямо над головами тяжелых глыб. Казалось, вот-вот — и они обрушатся прямо на нас, раздавят в лепешку. Но только я, кажется, вертел головой, непривычный к такой картине. Остальные уже довольно равнодушно проходили под сводами, нисколько не заморачиваясь страхами.

Наше появление произвело большой переполох среди местных обитателей Алама. Прежде чем злобные стаи хессов сумели собрать достаточное количество сил для отражения удара, мы углубились очень далеко. И наступил кошмар. С каждым новым днем хессы все прибывали и прибывали. Они скапливались впереди нас, но нападать опасались, а вечерами, когда отряд становился на ночевку, окружали и тоскливо выли. Наши нервы были настолько напряжены, что мы слышали даже царапание когтей по камням. Все понимали: столкновение неизбежно. И однажды оно произошло.

Наш дозор был разорван в клочья в считанные мгновения. Пока мы перестраивались в боевой порядок, ощетинившись копьями, хессы ударили сбоку и начали охоту. С большим трудом Крут погасил панику и сумел отбить передовые отряды этих монстров. Но с тех пор мы не знали покоя. Три месяца отряд кружился по долине, стремясь вырваться на степные просторы, но ничего не получалось. Умели зверюги воевать. Неся большие потери, они, тем не менее, уполовинили наш отряд. В последней стычке погибли Крут и Лист. Поэту серьезно повредили ногу. Он позвал меня, и, морщась от боли, сказал:

— Слушай меня, парень. Мы отрезаны от гор, но и дальше идти мы не можем. Где-то мы ошиблись, просчитались. Но не в этом дело… Открою тебе суть задания. Отряд отвлекает хессов для того, чтобы протолкнуть тебя и Шипа дальше, чтобы вы вдвоем нашли Союз Трех, сообщили о том, что происходит на Континенте, передали вот это письмо.

Поэт вытащил из внутреннего кармана своего потертого камзола свернутое в трубку послание и протянул его мне.

— Это то, что ты должен сделать. Иначе все жертвы напрасны.

Я с тихой ненавистью смотрел на Поэта. Ради проклятой писульки мы загубили парней, которые так и не поняли, ради чего гибли. Что им посулили? Какие богатства обещали за этот рейд? Да если бы Егерь поговорил со мной, я бы один отправился в загадочные земли и сделал все, что было бы нужно.

И я сделал по-своему. Несмотря на рев Болта, несмотря на упирающегося Поэта отвел отряд к отрогам Ворот, потеряв почти всех. Мы даже не смогли перевести дух, потому что хессы и не думали оставлять нас в покое. Я приказал Болту взять Поэта и уходить в Пафлагонию, дав ему в помощь еще двух человек. Шип упрямо отказался, решив остаться со мной. Он даже ничего не сказал, а просто отвернулся, когда я кивнул ему на запад.

Хессы атаковали нас под утро, когда братья уже были далеко. Мы стали отступать в пещеры, которые Шип обнаружил накануне. А у меня уже был готов план, как выполнить поручение Братства.


****

Старый звездочет настороженно вслушался в тишину полутемной комнаты, услышав легкий скрип половиц. Из темноты выступила фигура, облаченная в широкополый плащ. Освещенная скудным светом свечей на столе, она приблизилась к старику.

— Я пришла к тебе узнать свою судьбу, — женским голосом произнес гость.

— Я ждал вас, энни королева, — кивнул звездочет и раскинул на столе свиток, испещренный многочисленными линиями, записями и пометами. — Присаживайтесь в том кресле, я сейчас налью вам вина.

Не потеряв в движении живости, старик подал гостье кубок, а сам вернулся к столу, о чем-то ненадолго задумался, потом вскинул голову и произнес:

— Я просмотрел ваш гороскоп от зарождения жизни и до самой смерти. Небеса предначертали вам мучительный путь к свершениям, куда вместились и радости, и горе. Планеты сообразно своей констелляции и аспектации подсказывают мне несколько толкований. Солнце в Зените дает силу и власть, что уже произошло. Угодно ли выслушать полностью толкование?

— Нет, я возьму свиток с собой и изучу его у себя. А если возникнут вопросы — я навещу вас, — королева отпила глоток вина. — Чего мне ожидать в ближайший год?

— Транзит суперпланет на карту рождения действует несколько лет, — бормотнул звездочет. — Это их действие заставит изменить вашу жизнь, энни. Ждите встречи с неожиданным гостем. Он имеет определенную силу, но это не покровитель. Молод или нет — не могу сказать в силу нескольких причин. Но у него должна быть какая-то отметка на теле. Родинка, шрам, а может и татуировка. Да, это так… Кровь найдет вас; кровь свяжет вас; кровь разлучит вас.

— Что это значит? — нахмурилась королева.

— Даже я не смогу объяснить это, — покачал головой старик. — Все завязано на вас двоих. Вы идете по жизни рука об руку, помогаете друг другу до определенного момента. Любой из вас может стать покровителем другого, когда могучий Марес вовлечет в свое поле планеты второго ряда. Вот это и странно, энни. Великие потрясения коснутся вас обоих, и кто будет вождем, а кто ведомым — все путается. Все мощные аспекты сходятся к домам власти, покровительства и смерти.

— Этот год для меня безопасен?

— До определенного влияния Солнца и Луны, когда не следует увлекаться идеями, действовать вопреки разуму и подвергать опасности своих подчиненных. Но даже в этом случае ваша жизнь подвергается меньшей опасности, чем следовало бы, судя по суперпланетам.

Королева встала, со стуком опустила кубок на крышку стола, взяла свиток.

— Только я не поняла насчет крови, старик.

— Придет момент — сами все поймете. Карта рождения не только предсказывает события, но и дает ответы, как избежать опасностей в поворотах судьбы, заложенных в звездных путях.

— Я поняла, уважаемый, — гостья накинула капюшон на голову и направилась к выходу.

— Изучите внимательно свою карту, госпожа! И действуйте сообразно моим советам!

Дверь закрылась. Звездочет едва слышно прошептал:

— Лишь бы она успела сделать все, что предначертано звездами. И железо прервет ее земной путь…


Загрузка...