«ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!»

1. Сэр Оливер, капитан гвардии короля

Грохот копыт разметал людей, как сухие листья с кленов: на площадь, опередив на два корпуса десяток гвардейцев, врывается Лютый. Опухший, с непокрытой головой… замшевый жилет распахнут, на мятой рубашке жирные пятна… я замечаю, как морщится Карел, как передергивается королева. Да, вид у законного государя Таргалы вовсе даже не королевский.

Осаживает могучего коня перед помостом, скалится, обдавая перегаром:

– Что я слышу! Сколь дивное единодушие… Взять их!

Строй гвардейцев заставил толпу податься назад… и только.

– Ну? – рявкает законный король. – Чего ждете?! Взять! А ты, Оливер, отправь нарочного за палачом. Раз уж люди собрались, – сочные губы кривит злая ухмылка, – я не стану откладывать урок на завтра. Пусть видят, что ждет изменников.

– И кто же здесь изменник? – тихо спрашивает Карел.

Лютый багровеет. Рот открылся – и захлопнулся, издав лишь невнятный рык.

– Есть еще люди, помнящие коронационную клятву принца Анри. Он клялся защищать свой народ, править по справедливости… что еще?

– Нечистый меня задери, – взвывает король, – если ты, шваль, хочешь справедливости, ты пришел куда надо. Ишь, как заговорил! Уж тебя-то там не было!

– Там был я! – Сэр Оливер посылает коня вперед, исхитрившись вклиниться между королем и принцем. – Я помню. Защищать свой народ, править по справедливости, награждать щедро, а карать милосердно, блюсти законы предков и заключенные ими договоры. Карел прав. Клятва эта давно нарушена, так кто же здесь изменник?

– Значит, ты тоже? – тихо спрашивает король Анри. – Вы все?

– Мне жаль, мой господин, – в голосе старого рыцаря мне и впрямь чудится сожаление. – Много лет я верно служил вам. Но теперь пришло время Карела. Он больше достоин короны Золотого Полуострова. Он доказал это делом. Уступите, мой господин, и порадуйтесь за сына.

– Разогнался, – цедит король. – За кого еще прикажешь мне порадоваться? За нелюдь подземельную? О, да! Они своего добились, Нечистый меня задери.

– Они всего лишь хотят мира, – резко говорит Карел. – Как и мы. А война между нами выгодна разве что императору, уж он-то спит и видит, как снова сделать Таргалу своей провинцией!

Лютый бледнеет… багровеет… по-звериному клацает зубами, поднимает коня на дыбы и, ревя, выхватывает шпагу. Гнедой сэра Оливера шарахается, хрипит, капитан соскакивает на землю и… едва успевает отбить удар, направленный почему-то в королеву. В следующий миг сверкающий клинок скрещивается с Тенью – и Карел, не устояв, отшатывается, запинается о край помоста – и упал бы, не подхвати его Лека. Тень, звякнув, откатывается к середине помоста. На лице Карела брызги крови. Могучий вороной короля снова взвивается на дыбы, молотит огромными копытами в опасной близости от головы сэра Оливера… Лютый смеется – страшным, коротким и хриплым смехом. И посылает коня на Карела, готовясь к смертельному удару.

– Нет! – кричит королева. Вскидывает руки – ладонями вперед, так останавливают чужую атакующую магию… да и просто атаку, похоже… Вороной всхрапывает и валится набок, придавливая Лютому ногу. Бьется. Ахает в голос королева, визжат женщины на площади, кричит что-то Карел, рвется к отцу, Лека и сэр Оливер держат его в четыре руки – но все это кажется тихим по сравнению с воплем короля Анри.

Он не должен был упасть! Если я хоть что-то понимаю в лошадях – не должен. Не так, будь он неладен! Я подскакиваю к вороному, хватаю за повод… Что-то толкает в грудь горячей волной, мелькает перед глазами стылое предзимнее небо, край острой крыши с непременным флюгером… Следующий удар приходится в спину. О камни, что ль?! Я лежу, хватая ртом воздух, пытаясь вдохнуть поглубже… Свет Господень, да что творится-то?!

Чьи-то руки помогают мне сесть. Мир странно плывет перед глазами, двоится и вновь сливается в один: вороной в луже крови; женщина в темном вдовьем платье, растирающая королеве виски; Лека, торопливо перебирающий пальцами иссиня-черную гриву; Карел и сэр Оливер на коленях подле умирающего Лютого… умирающего – или уже мертвого?

– Вот! – В руке Леки зажата нитка. Суровая черная нитка, извязанная узелками по всей длине. – Нам нужен хороший магознатец.

– Лучше сразу сжечь, – басит протолкавшийся к нам монах. – Даже я чую исходящую от нее душную тьму. Дай сюда, сын мой. У меня есть амулет святого огня.

– Как скажете, светлый отец, – покладисто соглашается Лека. Ладонь его рассеянно гладит по-волчьи оскаленную морду вороного. Я ощущаю толчок вины: мне тоже коня жаль больше, чем его хозяина…

Треск… искры… черный дым… мертвый король судорожно дергается, хрипит:

– И…ру… – Темная кровь заливает щеку, ворот рубашки, пузырится последним выдохом: – …ла.

Да. Теперь и в самом деле мертвый.

Карел медленно поднимается, идет к матери. Что-то тихо ей говорит, берет за руку. Я замечаю – у него рассечена тыльная сторона ладони. Несильно, кажется… но крови много. Королева качает головой, завязывает ему руку платком. А мог и без руки остаться, лениво думаю я. Повезло.

Сэр Оливер совещается с монахом. Над площадью плывет гул голосов: растерянных, возбужденных, ликующих, вопрошающих…

Я щупаю затылок: что там саднит? Тупо смотрю на измазанную кровью ладонь. Больно дышать, но это ерунда. Хуже, что я не могу понять, кончилось все или нет.

– Терпи, – отрывисто говорит Лека. – Сам видишь, им не до нас.

Мы смотрим, как тело старого короля уносят к часовне. Люди поспешно расступаются и норовят протиснуться поближе к помосту. Никто не уходит.

Почему на этой площади так часто замирает время?!

Сэр Оливер опускается на одно колено перед Карелом.

– Да здравствует король.

– Да здравствует король! – подхватывают гвардейцы.

2. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

– Ирула, – повторяет Серж. – Опять Империя.

Значит, не выдав дочь за Карела, император захотел отдать ее Грозному… Похоже, думаю я, жизнь королевы Нины в те дни тоже висела на волоске.

– А знаешь, друг Анже, кого я вспомнил сейчас?

– Марго, наверное?

– Марго? А, ты про замужество ее? Нет… того хрониста, что шпионил для Империи. Жаль, что у нас нет хроник за последние годы Смутных Времен.

– Но ведь Пресветлый запретил мне, – бормочу я. Вспоминаются давние домыслы, о коих даже Сержу побоялся я сказать: на Империю ли работал тот хронист – или все-таки на Церковь?

– Я помню. Но ты уверен, что сегодня он не решил бы иначе? Ведь тогда мы еще не знали, как глубоко увязла Империя в делах Таргалы. Согласись, друг Анже, шпионить – дело самое обычное, этим все занимаются, а короля околдовать…

– Мы не знаем точно, был ли он околдован, – напоминаю я. – И если был, то кем именно.

– Потому я и говорю – жаль, что у нас только один том хроник. Слишком уж он давний…

Но из него я мог узнать больше, думаю вдруг я.

– Так ты считаешь, Пресветлый разрешил бы мне вернуться к хронисту?

Серж пожимает плечами.

– Не могу говорить за Пресветлого, но по мне, для дознания это было бы очень даже кстати. Однако заболтались мы, Анже. Ложись-ка ты спать. Да, хотел бы я знать, как спалось Карелу после такого денечка…

Назавтра я беру у брата библиотекаря том старых хроник. Закрываюсь у себя – и вспоминаю хрониста и его гостя из Империи.

Я сижу, положив тяжелый фолиант на колени. Глажу толстый, массивный переплет – бережно, чувствуя кончиками пальцев скрытое тепло благородного розового дерева и бесконечную его память. И спрашиваю: кому на руку была злоба Лютого? Мог ли хронист знать? Ведь он многое знал, королевский хронист… то ли шпион Империи, то ли верный слуга Святой Церкви…

3. Королевский хронист

– Вина, господин?

– Разве что немного… – Гость королевского хрониста снимает добротный дорожный плащ, бросает на лавку широкополую шляпу. Садится, закидывая ногу на ногу. Принимает из рук хрониста кубок; поблескивают камни в дорогих перстнях. – Ты уверен, что получилось?

– Я стоял от короля в двух шагах. Промахнуться было бы трудно. – Хронист чуть заметно улыбается. – Впрочем, мы можем убедиться. Добрый наш король собирается присутствовать при казни. Посмотрим, как он себя поведет…

– Ты мне скажи, как он вел себя вчера?

– Напился… – Королевский хронист пожимает плечами. – Орал, брызгал слюной… аббата назвал тупым святошей, королеву – шлюхой, дежурных кавалеров – дармоедами.

Гость подается вперед:

– И что королева?

– Откровенно говоря, ей не впервой… пожелала супругу покойной ночи и ушла к себе.

– А аббат?

– Пробовал усовестить, но король в ответ обложил его вовсе уж непотребно. Тут пришел капитан с докладом, и аббат хлопнул дверью.

– Неплохо, – усмехается гость.

– Это еще не все, господин, – в голосе хрониста мелькают горделивые нотки: не так просто было добыть информацию, коей собирается он поделиться. – Баронесса Оливия Турри, нынешняя фаворитка его величества, наутро жаловалась, что король выпил лишку и заснул, не доведя до конца любовных игр. Признаться, я не представляю, сколько наш король должен выпить, чтобы это можно было назвать словом «лишку».

– Замечательно! – гость отхлебывает вина и ставит кубок на стол. – Ты хорошо справился. Теперь с каждым днем королю будет все труднее выплескивать гнев… он будет нарастать, а неутоленный гнев…

Тягучий стон Колокола Правосудия вязнет в полуденной духоте, подобно комару в знойном янтаре.

– Пришло время наградить тебя за службу, – объявляет гость. – Теперь тебе опасно здесь оставаться. Я возвращаюсь в Империю нынче вечером. Можешь ехать со мной.

– Благодарю, господин.

– Собирайся.

Хронист суетится. Из потайных ящичков один за другим появляются на свет кошельки, мешочки, сверточки – и исчезают в недрах объемистого дорожного мешка. Между тем гость неуловимо быстрым движением разворачивает камень в одном из перстней… взмах руки… хронист дергается, хватается за грудь… тихо опускается на стул, с глухим стуком роняет голову на высокую конторку.

– Сердце, – вздыхает гость. – Что ж, придется Грозному поискать себе другого хрониста.

Накидывает плащ, надвигает на глаза шляпу. Подхватывает мешок умершего. И выходит, аккуратно прикрывая за собой дверь.

4. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

– И все-таки, Серж, зачем я тебе там понадобился? Дело-то пустяковое.

Серж широко улыбается:

– Согласись, друг Анже, вдвоем мы смотримся вдвое солидней. К тому же ты и с подземельными дела имел, и в их работе худо-бедно смыслишь.

– Серж! Это ты светлейшим наплел, да? Чтобы меня отпустили? А сам, небось, решил, что мне развеяться полезно?

– Да уж не вредно, – подтверждает Серж.

Я, пожалуй, и сам рад отвлечься. Жаркое летнее солнце, дорога, истекающая зноем, ослепительно голубая Реньяна… Я чувствую, как отпускает меня предзимняя стынь последнего дня правления короля Анри, при жизни названного Грозным, а после смерти – Лютым. Как меркнет в памяти заливающая ворот рубашки темная кровь, и страшный, дикий, нечеловеческий вопль, от которого я то и дело просыпался этой ночью, уходит в сумерки прошлого, где ему и место.

Мы идем в Корварену, в представительство Подземелья. Отец Николас велел Сержу пригласить в монастырь гномьих мастеров – заново украсить приемную и кабинет Отца Предстоятеля. Только и всего… Ну серьезно, зачем для такого дела нужен помощник?! Разве что – дорогу болтовней скоротать. Этим мы и занимаемся.

– Знаешь, друг Анже, я думаю, наши светлейшие отцы получили какие-то известия. Ты заметил, что тебя совсем перестали по хозяйству дергать?

– Я думал, это ты…

– Да брось! Что от меня зависит? Они не хотят тебя торопить, но делают все, чтобы ты поторопился сам. Верно, Пресветлый уже в пути…

– Но если так, мне взаправду надо поторопиться.

– Куда? Карел стал королем, с гномами договорился… я так понимаю, окончено твое дознание, друг Анже!

– Не знаю, – вздыхаю я. – Странное у меня ощущение, Серж. Будто что-то я упустил или чего-то не заметил. Будто на самом деле – далеко еще до конца. И еще… я вот вспомнил вчера, и всё теперь думаю и думаю… – Я запинаюсь.

– Что, Анже?

– Капитулу нужны были доказательства, что именно Анри Грозный в ответе за бедствия Смутных Времен. Всё, что мог я об этом узнать, – узнал. Понимаешь?

– Ты боишься стать ненужным?!

– Вот уж нет. Я боюсь не узнать до конца историю Карела, Леки и Сереги. И еще… не хочу, чтобы потом меня приспособили в лазутчики. Уж лучше и впрямь забыть о даре и жить как все.

Серж качает головой:

– Нет, хорошо, что я тебя прогуляться вытащил! Ты, друг Анже, как начнешь вокруг сущей ерунды мысли разводить, так хоть стой, хоть падай. Навыдумывал себе…

А я думаю: наверное, надо бы посмотреть, как хоронили Лютого. Да, надо. Вернется Пресветлый – все равно ведь спросит, что говорили люди, провожая навсегда виновника Смутных Времен. Но, спаси меня Господь, я не хочу снова видеть его лицо, даже в смерти перекошенное яростью и болью…

Вот спросит, решаю я, тогда и посмотрю. А пока – займусь лучше живыми.

5. О делах и разбирательствах

– Пока мы искали гномов, – мрачно сообщает Карел, – отец отдал Империи Полуденные острова.

– То есть как это – отдал?

– Так. Вот, гляди… – И Карел бросает через стол завязанный серебряной лентой пергаментный свиток. – Дарственная по всей форме.

Лека разворачивает свиток, пробегает глазами:

– Да, придраться не к чему. Безупречная работа.

– Их посольство будет в Корварене завтра днем, – напоминает сэр Оливер.

– Вот уж поговорим, – цедит Карел.

– Не советую, – говорит Лека, возвращая дарственную. – Лучше оставь все как есть. Они прекрасно знают, насколько ты слаб, и твои претензии прозвучат неуместно. И, хуже того, смешно.

– Валерий прав, – вздыхает королева. – Это тебе, сын мой, придется отбиваться от их требований. И при этом исхитриться не испортить отношений.

– И так испорченных дальше некуда, – бурчит Карел.

– Воевать с ними ты не можешь.

– Верно. Ладно, подарил так подарил. Пусть подавятся. – И Карел, бросив свиток в гору просмотренных бумаг, придвигает к себе пачку докладов управителя.

В кабинет заглядывает гвардеец:

– Там Святой Суд… то есть из Святого Суда… аббат. Впустить?

– Конечно… – Карел с тоской оглядывает груду неразобранных документов и поднимается навстречу вошедшему. – Что скажете, святой отец?

– Церковь Таргалы и ее Святой Суд рассмотрели ваш вопрос, принц, – с официальной сухостью говорит аббат. – Скажу сразу, что обвинение в смерти короля Анри с вас снято. И с вас также, моя королева! – Аббат слегка кланяется королеве Нине.

– Благодарю, – выдыхает Карел.

– Не за что, сын мой! – Аббат кивает. – Ибо мы служим лишь истине и Промыслу Вышнему.

– А права Карела? – напряженно спрашивает королева.

– С этим было сложней, – признает аббат. – Отречение короля оформлено в соответствии с законом, кроме того, ты, сын мой, сам признал на разбирательстве факт дезертирства и умышленного сговора с врагом. Да и речи твои на площади весьма напоминают подстрекательство к бунту.

– Я понимаю, святой отец. – Карел гордо вскидывает голову. – Я готов принять ваш суд. В конце концов, кроме меня, есть еще два законных претендента на корону Таргалы, и я знаю, что оба они поддержат мир с Подземельем.

– Один из них – Луи, племянник короля Анри… – Аббат помолчал. – Мы говорили с ним. А второй?

– Сын моей сестры Марготы.

– Валерий, наследный принц Двенадцати Земель? – Седые брови аббата ползут вверх. – Он станет претендовать на Таргалу?! Откуда такие сведения, принц?

Лека приметно вздрагивает:

– Карел, ты соображай, что говоришь! Я, знаешь ли, и обидеться могу.

– А что я сказал? – усмехается Карел. – Только то, что ты – второй законный претендент. Ничего больше. Скажешь, неправда?

– Постойте-постойте! – Аббат подходит к Леке. – Так вы, юноша?…

– Признаться, да. – Лека пожимает плечами. – Но я здесь… ммм, неофициально.

– Он мой личный гость, – насмешливо поясняет Карел.

– Что ж, рад знакомству! – Аббат задумчиво чешет переносицу. – И что вы думаете о короне Таргалы, принц?

– Что Карел ее достоин, – чеканит Лека.

– Вот и Луи сказал так же. Так что, приняв во внимание причины, побудившие принца Карела пойти наперекор воле отца и сюзерена своего… а также склад характера и душевные свойства как принца, так и покойного короля, – аббат поджимает губы, словно чуть не ляпнул чего-то неподобающего, – Святой Суд, скорбя о годах бедствий, во имя установления в Таргале мира и закона… хм… властью, данной ему Господом, очистил принца Карела от всех обвинений и признал его достойным королевского венца Таргалы. Что касается лично меня… Кстати, прошу прощения, я забыл представиться. Отец Готфрид. Так вот, я волею собратьев своих назначен надзирать за праведностью правления и наставлять короля, буде случится таковая надобность. К коронации все готово, ваше высочество! – Новый королевский аббат слегка улыбается. – Добавлю, что тянуть с этим я бы не советовал. Во имя спокойствия государства можно пожертвовать долгими приготовлениями.

– Завтра мы ждем посольство Империи. – Карел косится на перевязанный серебряной лентой свиток.

– В таком случае, ваше высочество, вам следует короноваться уже сегодня. Примите их, будучи законным королем.

– Здравый совет! – одобряет Лека. – Карел, я тебя поздравляю. Тебе будет на кого положиться.

– Благодарю, принц, – усмехается аббат. – Полагаю, если провести церемонию после вечерней службы, все приглашенные успеют собраться. И, конечно, нужно оповестить столицу. И разослать герольдов по стране.

– Отец Готфрид… – Карел мнется. – Возможно, я прошу многого, но не могли бы вы взять на себя все эти хлопоты? Честно говоря, я так устал от бумаг, что могу упустить что-то важное. А мне тут еще смотреть и смотреть… и потом, надо успеть хоть немного собраться с мыслями.

– Отныне помогать вам в хлопотах – моя обязанность, – наставительно отвечает аббат. – Замечу кстати, что необходимость собраться с мыслями куда более насущна, чем разбор бумаг, будь они сколь угодно важны. Вспомните, ваше высочество, вам предстоит коронационная клятва. Ступайте к себе, мой принц, переоденьтесь и спускайтесь в часовню. Я встречу вас там.

– Хорошо… – Карел кидает затравленный взгляд на заваленный бумагами стол и поспешно выходит.

– Ну что ж, – аббат оглядывает оставшихся, – герольдами, я полагаю, займетесь вы, сэр Оливер? А вас, моя королева, я попрошу помочь с хозяйственными хлопотами. Я пока никого не знаю в замке…

– Я пришлю вам управителя, отец Готфрид, – предлагает королева. – И возьму на себя именные приглашения.

– Замечательно, – кивает аббат. Королева и капитан выходят, и отец Готфрид поворачивается к Леке. – Это очень удачно, что вы здесь, ваше высочество Валерий. Присутствие на коронации члена королевского дома Двенадцати Земель придаст ей солидности в глазах прочих наших соседей. В связи с этим осмелюсь предложить вам, ваше высочество, преуменьшить… э-э-э… неофициальность вашего визита.

– То есть?

– Ну, хотя бы костюм династических цветов вы можете себе позволить?

Лека на миг задумывается. Аббат внушает доверие, и, кроме того, он прав: даже такая мелочь может сыграть роль в укреплении власти Карела.

– Я так понимаю, святой отец, вас не затруднит помочь? Мой гардероб здесь… Можно сказать, его и вовсе нет.

– Понимаю, – кивает аббат, – вы вернулись из странствий вместе с принцем Карелом. Разумеется, для вас подберут подходящий костюм.

– Только одно «но»! – Лека взглядывает аббату в глаза и решается: – Династические цвета – для моего друга и побратима Сергия. А мне – траур.

– Я слышал, – вздыхает отец Готфрид. – Печальная весть дошла до нас. Примите мои соболезнования, ваше высочество.

6. Карел, король Таргалы

Потоки света, бившие из стрельчатых узких окон в начале вечерней службы, гаснут. Но, странно, это вовсе не убавляет торжественности ни самой часовне, ни проходящей в ней церемонии. Может, потому, что собравшимся наспех гостям гораздо важнее слышать слова Карела, чем глазеть на детали его более чем скромного костюма?

– Клянусь действовать во благо Таргалы, защищать ее границы и оберегать ее народ. Клянусь ставить интересы Таргалы выше своих интересов и того же требовать от вассалов и подданных моих. Клянусь жить в мире с Подземельем во имя нашего общего блага. Призываю в свидетели моей клятвы Свет Господень, а также всех, кто собрался здесь.

Вечерние сумерки пронзает одинокий солнечный луч. Золотит пляшущие над головами пылинки, ударяется в витраж, рассыпается разноцветными бликами.

– Клятва принята, – возвещает отец Готфрид. Возлагает на голову принца усыпанный изумрудами серебряный венец, задерживает руки, благословляя. И первым провозглашает: – Да здравствует король Карел! Долгих лет, мудрого правления!

– Да здравствует, – мечется веселое многоголосье под высокими сводами часовни. – Долгих лет! Светлых дней!

А на площадях уже откупорили бочки с вином, и столичный люд с удовольствием вспоминает чистый вкус праздника. А в тронном зале ждет подписания надлежащим образом составленный договор с Подземельем. Ждет гора бумаг в королевском кабинете. Устраиваются на последний перед Корвареной ночлег посланцы императора Ханджеи, и, сменяя коней, галопом несется на восток гонец с письмом Леки к отцу.

7. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

И вновь мысли мои возвращаются в Славышть. Рад бы из головы выкинуть – а не выходит! Кажется, я понимаю, почему. Теперь, когда в Таргале принцу Валерию не грозит ничего страшнее затянувшихся праздников, они с Серегой об одном думают: что там дома? Что, как, почему им запрещено возвращаться? Где обещанный королем верный человек, что должен был передать на словах не доверенное бумаге?

Я верчу в руках Юлину – Софьюшкину! – брошку. Спохватываясь, кладу на стол – и сам не замечаю, как снова оказывается она в моих руках. Мелькают короткие – вспышками, фразами – видения. Юли баюкает маленькую Софи. Дочка хнычет в полусне, а Юли не на нее смотрит – на гостя. «Сколько лет уж мы здесь, скажи? А ему все нет большей радости, чем сунуться в пекло и дернуть за хвост Нечистого. Помяни мое слово, Васюра, добром это не кончится». Серьезное лицо Васюры, тихий голос: «Он боец у тебя, Юлинька. Воин и только воин. Ты представь, каково ему знать, что честный бой больше не для него? Хоть так он должен доказывать, чего он стоит: не нам, Юлинька, и не тебе – себе самому. Без этого ему жизнь не в жизнь будет, поверь. Я знаю, тяжело тебе, но ты уж на него не обижайся. Он такой, какой есть».

Ожье спрыгивает с коня, и маленькие Софка с Сережкой виснут на нем, счастливо визжа. «Вернулся!» – Юлия бежит к мужу – и останавливается, наткнувшись на виноватый взгляд его серых глаз. «Завтра снова уеду. Надо, Юли моя… прости».

Снова Ожье – верхом, и Софка рядом, стремя в стремя, на бойкой кобылке Шалунье. Отец и дочь смотрят вслед троим всадникам, уезжающим на юг по Ордынскому тракту. «Папочка, скажи, они ведь вернутся?»

Шалунья с порезанной бабкой – попытка взять слишком высокий барьер дорого обошлась и лошади, и всаднице. Кобылка нервно прядает ушами, пока Шкода пристраивает ей на ногу пластырь. Софи неловко помогает одной рукой – вторую отец Ерема примотал к телу и велел пару дней не тревожить, пока не срастется.

Снова Юли – заплаканная, растрепанная, с трясущимися губами. Андрий – постаревший на десяток лет, с красными глазами давно не спавшего человека. Софи держится за рукав капитана Сергия. Она не хочет плакать, но не плакать не может, и слова заупокойной путаются у нее в голове, остается лишь голос отца Лаврентия, бесконечно печальный, потому что их королевы больше нет с ними.

Так нельзя, думаю я. Обрывки, осколки – что в них толку? Это потому, что мысли мои скачут, и не могу я решить, чем должен заняться и что должен искать. Хотя, казалось бы, что решать? Жизнь Карела я собираю, Карелом и должен заниматься…

Загрузка...