Я стою в темноте на пригорке, с легким испугом рассматривая окрестности. Не могу понять, что же меня разбудило, но тревожное чувство постепенно нарастает. В голове все так же играет едва слышная мелодия, напоминающая перезвон колокольчиков… Кручусь волчком, пытаясь понять, откуда она исходит.
С одной стороны от меня виднеются силуэты гор, заросших лесом. С другой – светятся огни моего родного города. Почему-то не могу вспомнить его название. Некоторое время провожу в задумчивости, но воспоминание все не приходит, и я забываю о городе.
Откуда идет музыка?
– Давай, парень, давай, напряги извилины, – профессор Ромус патетически вздернул руки, испепеляя меня негодующим взглядом.
– Господин профессор, я стараюсь…
– Старайся лучше! В космосе никто не станет ждать, пока ты вспомнишь все константы!
Астронавигация. Дичайший по своей сложности предмет, сплав физики пространства, математики и обеих геометрий. Зубодробительные формулы, описывающие гиперпространственные переходы. И мой несчастный мозг, пытающийся хоть как-то их запомнить.
Проклятый профессор – настоящий фанатик. Перед ним стояла четкая задача – провести углубленную подготовку к изучению предмета. Но вместо этого уже третий месяц мы усиленными темпами изучаем стандартный академический курс. Так, по его мнению, надежнее. А то, что у ученика раскалывается голова от попыток понять материал – это его не волнует.
И угораздило же меня попасть в техническую группу. Математический склад ума, большие перспективы… тьфу. Парни из дипломатической параллели сейчас проходят какие-то интересные психологические тесты, моделируют правительственные переговоры, а я рассчитываю курс транспортника из одной звездной системы в другую. Причем непонятно зачем – все такие вещи с самого начала освоения космоса обычно делают компьютеры, а не пилоты.
От профессора я выбрался выжатым словно лимон. Благо на сегодня у меня оставалось лишь одно занятие, и оно входило в список любимых – специальный рукопашный бой.
Преподавал его мрачный жилистый сержант из какого-то неизвестного мне рода войск. Имени он за почти три года занятий так и не назвал, предпочитая, чтобы я обращался к нему по званию и в ответ называя меня рядовым. Ну, если ему так проще…
– Явился, рядовой. Смотрю, старикашка тебе совсем мозги высушил сегодня?
– Так точно, Сержант!
– Давай разминочный комплекс.
Разминка – это хорошо и приятно. К спортивным упражнениям я привык давно, еще со времен занятий на первой базе. Там и рукопашный бой был, но он кардинально отличался от того, чему меня учил сержант.
– Ты, рядовой, должен научиться двум вещам, – просветил он меня на нашем самом первом занятии. – Первое – это быть машиной для убийства. А второе – это быть деревенским дурачком, которого в детстве на два месяца отдали на курсы рукопашки и который там научился только тому, чтобы махать руками в сторону противника, а не в противоположную.
Вот в рамках этих двух направлений и шли наши занятия. Сначала мне предлагалось проводить бой в наиболее эффективном и жестком стиле, нейтрализуя противника за возможно меньшее время, а затем служить боксерской грушей, нелепо размахивая кулаками и пытаясь защищаться.
Довольно сложное дело, но я потихоньку приспосабливался и переключатель в голове работал все лучше.
– Давай, давай, рядовой, че жмешься, как трусливое ссыкло? – И удар в голень, от которого я неловко отпрыгиваю, теряя равновесие. Сержант пользуется ситуацией, и могучий кулак, не обращая внимания на жалкую попытку блока, достигает моего солнечного сплетения, заставляя скрючиться на полу в попытках втянуть в себя немного воздуха.
– Молодец, рядовой. Десять минут перерыв.
Сержант был явно доволен. Я продержался целую минуту, полностью выдерживая «деревенский» стиль боя. И пропустил финальный удар, так и не показав ничего из арсенала спецподразделений.
Для чего все это – мне доходчиво объяснил куратор еще перед началом курса. Перед нашими учителями стояла и стоит грандиозная задача – превратить каждого участника проекта в идеального агента. А это подразумевает как множество знаний и умений, так и маскировку этих самых умений. Сложно воспринимать кого-то обычным пареньком, если он в первой же драке демонстрирует навыки чемпиона по смешанным единоборствам. Вот и учат нас двум стилям – для дела и для любопытных глаз.
В этот раз Сержант особо не зверствовал и ничему новому меня не учил. Всего пара спаррингов, а теперь вот передышка. Да и задумчивый он сегодня какой-то.
– Ты в курсе, рядовой, что наши занятия заканчиваются? – внезапно огорошил он меня вопросом.
– Нет, – односложно ответил я, продолжая восстанавливать дыхание. – А почему?
– Полагаю, хотят выделить время для других предметов, – задумчиво проговорил он, усаживаясь на валяющийся на полу боксерский мешок. – За новостями следишь?
– Вообще – да, но сегодня еще не смотрел.
Сержант недовольно скривился.
– Жопа наступает, рядовой. Как-то незаметно она подкрадывалась, подкрадывалась – и вот появилась. Шесть часов назад «трешки» сбили к чертям одну из наших орбиталок. Потеряли несколько кораблей, понятно, ушли в космос, но дело уже сделано. В планетарной сети есть видео, как она падает в океан неподалеку от Локоста. То еще зрелище.
– Осталось еще одиннадцать.
– Да хоть тридцать, – досадливо скривился он. – Самое важное – начало положено. Понимаешь, что это значит?
– Факт уничтожения одной из орбитальных станций означает, что, во-первых, у нас практически не осталось космического флота, способного сражаться с противником и прикрывать базы, а во-вторых, у противника имеется эффективное оружие и ресурсы, позволяющие ему с минимальными потерями уничтожать значимые единицы планетарной обороны. В целом же это означает, что противник приступил к четвертой из пяти стадий войны. Скорее всего, четвертая стадия продлится два-три года, в течение которых будут уничтожены либо все, либо большинство орбитальных станций. После чего начнется пятая стадия, подразумевающая полный внешний контроль планеты и точечные удары с орбиты, после чего война будет окончательно проиграна.
Сержант удивленно вылупился на меня. Я в ответ пожал плечами.
– Все время забываю, рядовой, что ты у нас не простое пушечное мясо, – наконец ухмыльнулся мой наставник.
– А в моем конкретном случае это означает, что в меня будут впихивать еще больше знаний, – со вздохом произнес я. – Боюсь, сдохну до конца обучения.
– Не вздумай, – неожиданно серьезно произнес Сержант. – Ты здесь живешь в закрытом мирке и не особо представляешь, что творится снаружи. Уверяю тебя, картинка с инфоканала к реальности никакого отношения не имеет. Гражданское население в панике. Все понимают, что наступает задница, но сделать ничего не могут. Военным еще хуже. Мы просто готовимся к тому, что через некоторое время умрем. Все, без исключения. И, знаешь ли, боевой дух это не особо поднимает.
Видно, на моем лице что-то отразилось, потому что он понимающе хмыкнул.
– Думаешь – при чем здесь ты? А при том, рядовой, что, когда откуда-нибудь с орбиты меня изжарят плазмой, в последний момент своей жизни я буду думать о том, что один парнишка, которого я когда-то учил, выживет в этом аду, выберется наверх и через много-много лет отомстит не только за своих родных со второй планеты, но и за одного злобного, давно сдохшего солдата. И, рядовой, поверь, умирать я буду с улыбкой на губах.
У меня в горле встал ком, и я не нашелся, что ему ответить. Впрочем, Сержант ответа и не ждал. Легко вскочив на ноги, он махнул мне рукой.
– Прощай, рядовой. Учись как проклятый и когда-нибудь опрокинь за меня стаканчик.
После чего неспешно пересек зал и вышел, аккуратно затворив дверь и оставив меня в одиночестве.
Некоторое время я просидел на полу, разбираясь в своих мыслях. Сержант только что одним небрежным пинком сапога буквально выбил у меня из-под ног землю. До этого вся учеба воспринималась мной больше как нечто личное, касающееся только меня. Ну, еще, возможно, моих родителей. А сейчас…
С почти стопроцентной вероятностью враг уничтожит всех, имеющих отношение к силовым и правительственным структурам. С вероятностью в семьдесят-восемьдесят процентов частый гребень пройдется также по научной и культурной верхушке – нет никакого смысла оставлять в живых лучшие умы планеты. Кто знает, что им придет в голову? Вот и получается, что меня сейчас натаскивают по самым разным дисциплинам практически смертники. Люди, которые умрут, когда придет враг.
И все они сейчас из кожи лезут, чтобы впихнуть в мою голову знания, не потому, что жаждут заработать какие-то там деньги. Они тоже хотят, чтобы за них отомстили. Они лепят оружие. И сильно сдавший за три прошедших года доктор Золь, и Сержант, и даже эксцентричный профессор Ромус, вдалбливающий в меня астронавигацию.
Стало стыдно. За иногда проявляющуюся лень, за желание бросить все и выйти из проекта, за злость на учителей.
– Спасибо, Сержант, – прошептал я себе под нос, поднялся и вышел из зала.
Хорошее настроение потихоньку вернулось ко мне только во время обеда. Правду говорят, что пережевывание пищи способствует выделению каких-то там антидепрессантов.
Домой я отправился уже в нормальном расположении духа и по пути настроение только улучшалось. Я мельком глянул на часы – уже почти четыре, Миранда, наверное, уже у меня. Ее программа занятий другая, более короткая.
Мы познакомились полгода назад, на курсе общей психологии – как оказалось, на базе размещен не только наш проект, у девчонок тоже есть нечто подобное.
Она заговорила со мной первая. Говорит, ей тогда понравились мои глаза – серые, с легким голубым оттенком, похожие на осеннее небо. Ну, а мне она понравилась сразу вся, целиком и полностью – от стройных ножек, затянутых в белые брючки, до смеющихся карих глаз и длинных черных волос, в беспорядке рассыпавшихся по плечам.
Сначала мы просто болтали, встречаясь на уроках психологии. Затем начали встречаться в столовой, в комнатах отдыха, в оранжерее. Уже через две недели я понял, что влюбился, окончательно и бесповоротно. Ее смех, улыбка, волосы… Наш первый поцелуй, случившийся как-то вечером на лавочке в оранжерее, окончательно выбил меня из колеи, утопив в чувствах с головой.
А затем как-то неожиданно мы стали проводить свободные часы в моем отсеке. Да, мне только недавно стукнуло пятнадцать, а Миранде – шестнадцать, в большом мире нас наверняка осуждали бы все подряд, но обитателям центра было плевать на то, чем мы занимаемся в свободное время. И мы пользовались этим на всю катушку, сбрасывая напряжение после тренировок и головоломной учебы.
Я подошел к своей двери, как обычно, с учащенно бьющимся сердцем. Пришла – не пришла? Карта, дубликат которой пришлось сделать для Миранды, попала в щель считывающей панели только со второго раза и тут же просигнализировала мне, что дверь открыта.
– Милый, это ты? – послышалось из дальней комнаты, и я глупо улыбнулся.
– Я, сейчас приду.
Она, как обычно, валялась у меня на кровати полураздетая, кверху попкой, что-то читая на планшете. Увидев меня, появившегося в дверях, лукаво улыбнулась, махнула длинными ресницами и, отложив в сторону планшет, уселась на кровати.
– Ты такая красивая, – вырвалось у меня.
– Я знаю, – последовал игривый ответ, и она потянулась всем телом, вызывая у меня легкую дрожь.
Откуда появился пистолет, я так и не понял. Просто в какой-то момент я обнаружил, что смотрю прямо в дуло стандартного полицейского «фольк-шестнадцать», зажатого в хрупкой девчачьей руке.
А в следующий момент сверкнула вспышка, и меня как будто ударили кувалдой. Стены и потолок крутанулись вокруг меня, затем обратно… Я снова ощутил себя уже сидящим на полу, привалившись к дверному косяку.
По униформе на груди быстро расползалось красное пятно.
Некоторое время я тупо рассматривал его. Рассматривал дырку в ткани, проделанную пулей. Рассматривал, как моей кровью потихоньку начинают пропитываться серые брюки. Затем с трудом поднял голову.
Миранда, положив ногу на ногу и наклонившись немного вперед, сидела на краю кровати, с любопытством рассматривая меня.
– Почему? – попытался спросить я, но на губах запузырилась кровь, и вопрос перешел в кровавый кашель. Боль, отогнанная мгновенным выбросом адреналина, начала возвращаться.
– Что, козлик, не ожидал? – хихикнула она, вставая с кровати. Из ванной вышел мой куратор. Он-то что здесь делает? В глазах начало мутиться, и я сконцентрировал все силы на том, чтобы продолжать видеть происходящее.
– Я сдала экзамен? – обратилась Миранда к куратору, улыбаясь и протягивая ему пистолет. – Если оставить его в таком состоянии, он умрет через полчаса максимум.
– Да, ты молодец, – улыбнулся куратор в ответ. Повертел в руках пистолет, а затем поднял его и выстрелил прямо в лицо весело ухмыляющейся девушке.
Голову Миранды отбросило назад, стену спальни забрызгало красным. Тело секунду продолжало стоять, а затем рухнуло на спину.
Куратор перевел взгляд на меня. Я ответил тупым стеклянным взглядом. Сознание мутилось, я уже не пытался что-то понять.
– Не волнуйся, Крис, сейчас мы тебя подлатаем, – улыбнулся он, и я услышал, как у меня за спиной открылась входная дверь. Затем наступила темнота.
Очнулся я как-то сразу, как будто по тревожной сирене. Открыл глаза и уставился в потолок, на яркие лампы. Почти тут же зажмурился и отвернулся от света.
– Отлично, Крис, ты проснулся, – раздался голос куратора. – Быстро перескажи, что с тобой случилось, и дай анализ.
Я снова открыл глаза и уставился на него. Затем обвел взглядом все вокруг. Мы находились в стандартной медицинской палате, я валялся на кровати, перебинтованный и утыканный иголками от капельниц, куратор, накинувший белый халат, сидел рядом. Лысина в свете больничных ламп сияла особенно сильно.
– Давай, Крис, разбор по горячим следам.
– Я пришел домой. Там была Миранда. Она хотела убить меня по вашему заданию. Стреляла в меня. Вы убили ее. Дайте попить.
Куратор протянул мне стакан с трубочкой, и я некоторое время жадно втягивал в себя живительную влагу. Затем откинулся на подушки и прикрыл глаза.
– Теперь анализ, Крис.
– Я не знаю. – Перед глазами стояла улыбка Миранды в тот момент, когда она нажимала спусковой крючок.
– Подумай.
– Я не хочу думать. – Сознание, похоже, одурманенное лекарствами, плыло и отказывалось производить какую-либо мыслительную работу. Образ Миранды с пистолетом сменился образом куратора, стреляющего в Миранду.
Единственное, что я понимал точно – в моей жизни что-то очень сильно поменялось.
В итоге разбор полетов произошел только через три дня, когда медики подлатали меня достаточно для того, чтобы выпустить гулять на своих двоих.
– Итак, читай, – куратор пододвинул ко мне тонкую папку.
Внутри оказалось всего несколько листов. Кэти Тишо, оперативный псевдоним – Миранда Шоу. Фотография. Досье.
Моей Миранде было восемнадцать, а не шестнадцать. Ее звали Кэти. Ее натуральный цвет волос был платиновым. Она никогда не участвовала ни в какой программе, похожей на мою. Но она прошла столичную академию разведки. И еще – она была лесбиянкой.
Я некоторое время тупо листал взад-вперед тощее досье и молчал.
– Если не веришь, у меня есть полномочия предоставить тебе полное досье с видеоматериалами, – наконец, произнес куратор нейтральным тоном.
Я мотнул головой, закрыл папку и протянул ее ему.
– Итак, что ты думаешь? – куратор спрятал досье в портфель и откинулся на спинку кресла.
Думать было противно. Говорить – еще противнее. Потому что до истины я уже додумался за эти три дня, и эта истина выставляла меня идиотом.
– У нее было задание, – глухо проговорил я. – Завязать со мной отношения, продолжать их долгое время и не раскрыться. Хотя ее легенда ей совершенно чужда.
Куратор одобрительно кивнул.
– За время своего задания она не выдала о себе ничего, кроме легенды, но узнала очень много информации от меня.
– Это точно.
– Именно поэтому вы убили ее.
– Все правильно.
На некоторое время воцарилось молчание. Я вспоминал сладостные мгновения, проведенные с Мирандой. Но воспоминания постоянно прерывались картинкой с дулом пистолета. И где-то на окраине сознания болталась мысль о том, что моя первая любовь была лесбиянкой, да еще и достаточно непримиримой, судя по досье.
А, значит, в постели удовольствие получал кто угодно, но только не она. Я скрипнул зубами, вспоминая, как гордился тем, что такая девушка полюбила меня и как ей со мной хорошо. Чувствовать себя самовлюбленным малолетним кретином, которого с легкостью обвела вокруг пальца какая-то девчонка, было обидно.
Очень кстати вспомнилось, как выстрел вынес ей мозги на стену комнаты, и я с легким оттенком благодарности взглянул на куратора.
– Итак, Крис, – нарушил молчание тот, – считай, что ты только что закончил один из специальных курсов. За историю человечества было громадное количество женщин-разведчиков и огромное количество разведчиков, провалившихся из-за женщин. Проект в целом и я в частности приносим тебе извинения за этот курс. Но иначе было никак. У нас просто нет времени на то, чтобы ты сам набивал себе шишки на этом пути. Поздравляю, ты стал мужчиной, ты получил опыт любви и обмана.
– И пулю в грудь.
– Кэти была отличным стрелком. У нее были четкие инструкции – куда стрелять. Так что вся ситуация была полностью под контролем.
Я отвернулся и уставился в стену.
– Кстати, у тебя неделя отпуска. В течение всей недели у тебя в день будет всего два обязательных занятия – с психологом и… гм… с женским коллективом поддержки, скажем так.
– Что еще за коллектив поддержки?
– Ты уже взрослый, догадаешься сам. Считай, что это тоже нечто вроде психологической разгрузки после этого курса.
Психологу я наговорил много всего. Рассказал, что думаю о проекте, кураторе, Миранде в частности и всех женщинах в целом. Седой очкастый дед, вертя ручку, практически ничего не говорил, лишь задавал время от времени короткие наводящие вопросы, открывающие все новые шлюзы в моих мозгах.
Все-таки психологи – замечательные люди. Уже на второй сеанс я, полностью выговорившись, заметно успокоился. Обида и горечь немного отпустили, и мы с дедом неплохо поговорили по душам. Собственно, в последний раз так откровенно я разговаривал еще со старым куратором. Новый тоже ничего, но я к нему все же так и не привык.
А вот в коллектив поддержки идти мне не хотелось совсем. Но пришлось, и я в итоге ни разу потом об этом не пожалел. Не знаю, где ребята из проекта набирали персонал, но девушки легко затмевали собой то и дело мелькавших по телевидению моделей и актрис. Думаю, если бы не история с Мирандой-Кэти, я безнадежно и беззаветно влюбился бы в первую из них, с которой провел бы ночь. А сейчас образ Миранды, нажимающей на спусковой крючок, то и дело появлялся у меня перед лицом, начисто отбивая романтические чувства. Так что я исправно проводил время, стремительно расширяя свой сексуальный опыт, а затем просто ставил подпись у девушек на бланках и забывал о них. Не всегда сразу, но забывал.
Черт его знает, наверное, вся эта схема должна была в итоге заставить меня не влюбляться во всех подряд, держать голову холодной и спокойнее относиться к постельным утехам. В итоге примерно так все и получилось, на радость руководителям проекта. Из отпуска я вернулся выздоровевший, успокоившийся и готовый к новой учебе.
Которая не замедлила начаться.
– И что вы, молодой человек, уже водили в своей жизни? – поинтересовался у меня мой новый преподаватель. Пришлось признаваться, что ничего.
– Плохо, но ничего не поделаешь, – философски заметил капитан Золтан Шмурге, которому поручили обучать меня управлению транспортными средствами. – Придется дать всего понемножку. Аса из вас мы сделать уже не успеем, но краснеть не придется.
Учить меня он начал сразу всему. Уж не знаю, специальная это методика, нехватка времени или же просто пришедшая капитану в голову блажь, но полетать на флаере мне пришлось в первый же день занятий.
– Насколько я знаю, на ваше имя будут зарегистрированы документы в сети – права на управление наземным транспортом и флаерами легких гражданских категорий. Я, разумеется, научу вас летать на всех типах, но конспирация, сами понимаете…
Изнутри кабина флаера напоминала тесную капсулу, увешанную множеством каких-то датчиков, переключателей, экранов… Увидев, с каким лицом я рассматриваю все это изобилие, капитан нахмурился и потащил меня к следующей машине в ангаре.
– Думаю, все же начнем с простенького.
Новый флаер отличался от предыдущего примерно так же, как велосипед отличается от спортивного гоночного болида. Джойстик управления, маленький дисплей с отображающимися на нем несколькими параметрами – и все.
На мой немой вопрос капитан пояснил:
– Это – самая дешевая гражданская модель. Скорость до двухсот километров в час, потолок – всего пятьсот метров. Ночью не полетаешь, ничего кругом не увидишь.
– А тот? – я обернулся в сторону первого флаера.
– О, – расплылся в улыбке Шмурге. – Это специальная военная модель. Скорость – до двух тысяч, возможность суборбитальных полетов, возможность использования под водой, маскировка, сканирование во всех диапазонах, адаптивные стекла, бронирование, вооружение…
Чувствовалось, что за такую машинку он готов продать душу.
– Так, может, с нее все же начнем? Я постараюсь разобраться.
– Нет, – он с сожалением помотал головой. – Лучше я вас научу сначала на ногах стоять, а потом уже бегать будем.
Управлять флаером оказалось проще простого. Кнопкой запускаешь двигатель, затем просто ворочаешь джойстиком – и машина аккуратно поднимается с земли, набирает высоту и поворачивается в разные стороны. Педалями задаешь ускорение и тормозишь.
На экране перед глазами отображается высота, скорость, запас топлива, карта местности. Просто, как сапог. Сделано так, что поймет даже идиот.
Капитан, сидевший в соседнем кресле, даже не следил особо за процессом, справедливо полагая, что я не дурак и сам разберусь во всем. Разве что выдавал задания:
– Сделайте облет долины пару раз.
– Произведите посадку и взлет десять раз.
– Приводнитесь на озеро.
Я даже пожалел, что обучение не началось раньше – флаером мог управлять и десятилетний ребенок.
Тот первый урок, наверное, был моим самым счастливым за последние годы. Управлять скользящей по воздуху машиной, рассматривать проносящуюся внизу землю – что может быть прекраснее? А самое замечательное произошло уже после того, как мы выбрались из кабины.
– Ну что же, в целом у меня нет к вам замечаний, а это значит, что допуск к этой категории транспорта я вам выписываю. Больше на этой пичуге я с вами летать не буду, но она с этого момента закрепляется за вами, и вы можете тренировать мастерство пилотажа самостоятельно. Если захотите, разумеется.
– Обязательно захочу!
– Вот и замечательно. А мы с вами тем временем начнем разбираться в более сложных экземплярах.
Когда я топал от ангара с флаерами в сторону дома, на коммуникатор пришло сообщение от куратора, предписывающее через полчаса прибыть на встречу в его кабинет. Немного недоумевая, я прибавил шаг. Куратор обычно сам вился где-то неподалеку, заходил в гости, но практически никогда не назначал встреч. С чего вдруг сейчас?
– Присаживайся, – поприветствовал он меня, когда я заглянул в кабинет.
Я забрался в уютное кресло и приготовился слушать новости.
– Ты уже в курсе, что война по большому счету вступила в предпоследнюю стадию, – мрачно произнес он, тыкая какие-то кнопки на сенсорном экране. – Соответственно, наш проект тоже потихоньку входит в завершающую стадию. Сколько она продлится – никто не знает. Возможно, пару лет. Хотелось бы, конечно, научить вас как можно большему, но придется многим жертвовать в угоду главному.
На стене загорелся дисплей с фотографией какой-то семьи. Мужчина, женщина, ребенок. Взрослые улыбаются белозубыми улыбками, пацан лет двенадцати серьезен.
– Знакомься, – кивнул куратор в сторону дисплея. – Это ты и твоя семья.
Однако же. Меня после пяти лет в проекте сложно чем-то удивить, но все равно как-то неожиданно получилось.
– Амелия и Джерри Альт. Кристофер Альт.
Парень на фотографии действительно чем-то похож на меня. Тот же разрез глаз, та же форма лица, да и черты весьма-весьма близки.
Куратор, заметив, что я рассматриваю, утвердительно кивнул.
– Поверь, была проведена колоссальная работа. Граждан третьей планеты, оказавшихся у нас на начало войны, было не так уж и много, но подобрать подходящих удалось почти для всех вас. У тебя будет чуть ли не идеальное прикрытие и легенда.
– А у тех, кому не удалось подобрать?
– Они ушли из проекта, Крис. Ты не заметил, что вас осталось всего шестеро? Мы не можем рисковать, оставляя в проекте несовершенные детали.
Спрашивать про то, что случилось с отчисленными, я не стал. Меньше знаешь – крепче спишь. Думаю, этот мудрый принцип взят на вооружение всеми, кто дошел до этой стадии проекта.
– Что касается твоей легенды. Эти люди, – он кивнул в сторону фотографии, – уже два с половиной года как переселены в одну из правительственных квартир и находятся под строгим домашним арестом. Официальная позиция – контроль за гражданами враждебного государства. Собственно, так все и есть, надзор ведется за всеми «трешками». Просто в этом конкретном случае он особо жесткий.
– Буквально недавно капитан Шмурге говорил мне, что на меня будут зарегистрированы права на вождение некоторых категорий машин. И как, спрашивается, тот Крис мог их получить при такой опеке?
Куратор приобрел чрезвычайно довольный вид, став похожим на кота, увидевшего банку сметаны.
– Не считай нас дураками, парень. Официальная позиция нашего государства – дети не должны страдать. Так что твой двойник каждый день под охраной ездит в спецшколу, где вполне себе нормально учится. Звезд с неба не хватает, астронавигацию никогда не изучал, но права на гражданские флаеры и легкие машины он в ближайшем будущем точно получит. Все под контролем.
– Ясно.
– Раз ясно, то смотри, что тебе предстоит. Отныне и до конца обучения у тебя теперь будут два обязательных занятия. Два часа вечером, перед сном, ты изучаешь свою новую биографию. Рассматриваешь видео, читаешь отчеты, просматриваешь досье. А по утрам мы с тобой разговариваем. Обычная болтовня про твою жизнь. Думаю, через пару лет ты точно все запомнишь.
Он скрылся за столом, копаясь в каком-то ящике. Затем вынырнул обратно и шлепнул передо мной гору вещей.
– Это – общее электронное досье, – он помахал у меня перед носом серебристым накопителем. – В принципе, можешь читать просто на экране.
– Это – основное досье, которое тебе нужно будет выучить наизусть.
Нехилая такая папочка.
– Вот это все расставишь в комнате. Фотография родителей, диплом за третье место в школьных соревнованиях по бегу, прочая ерунда.
Куратор некоторое время помолчал, видимо, размышляя, стоит ли всучить мне еще что-то. Но решил, что, пожалуй, хватит.
– Будет с тебя. Забирай и изучай начиная с сегодняшнего дня. Завтра уже будем разговаривать про твою семью.
У себя в отсеке я долго рассматривал общую фотографию, прежде чем поставить ее на полку рядом с кроватью. Улыбаются. Ничего не подозревают сейчас, наверное. Возможно, даже строят какие-то планы, надеются, что война скоро закончится, и можно будет снова жить нормальной жизнью. А где-то на другом конце планеты сижу я, рассматриваю этот снимок и отлично понимаю, что их всех ждет.
Ни одна спецслужба не допустит того, чтобы прототипы, с которых были сделаны ее агенты, остались в добром здравии и имели шанс разоблачить свою копию.
Мрак. А самое неприятное – что эти мысли уже и не вызывают особых эмоций. После Миранды, наверное. Подумаешь, лишние три жертвы.
Я вздохнул и поставил, наконец, фотографию на стол, развернув ее так, чтобы лампа лучше освещала лица моей новой семьи.