Сердце зимы

Глава 6 Запах безумия

Отправившись искать Даннила, Перрин обнаружил его у одного из костров и стал проталкиваться между лошадьми. Двуреченцы выпрямлялись и пропускали его. Не зная, как выразить ему свое сочувствие, они отводили глаза и прятали лица под капюшонами.

– Ты знаешь, где люди Масимы? – спросил у Даннила Перрин и зевнул, прикрыв рот ладонью. Тело хотело спать, но времени на сон не было.

– Милях в трех на юго-запад, – угрюмо ответил Даннил и раздраженно подергал себя за ус. Значит, те гусыни сказали правду. – Слетаются, словно утки осенью в Мокром лесу, и видок у них еще тот, собственную мать обдерут как липку.

Лем ал’Дэй, парень с лошадиным лицом, зло сплюнул сквозь щербатые зубы. Зуб он потерял давным-давно, подравшись с охранником торговца шерстью. Лем любил помахать кулаками; ему явно не терпелось пустить юшку какому-нибудь последователю Масимы.

– И обдерут, если Масима прикажет, – тихо промолвил Перрин. – Лучше, чтобы это хорошенько усвоили все. Вы слышали, как погибли люди Берелейн? – Даннил резко кивнул, кто-то переступил с ноги на ногу, кто-то сердито заворчал. – Значит, знаете. Но доказательств нет никаких.

Лем фыркнул, остальные смотрели столь же угрюмо, как Даннил. Они видели трупы, остававшиеся после схватки с приверженцами Масимы.

Снегопад усиливался, облепляя плащи крупными хлопьями. Мерзнущие лошади прижимали хвосты. Через несколько часов, а то и раньше, вновь разыграется метель. Не та погода, чтобы бросать жаркие костры. Не та погода, чтобы выступать в поход.

– Уведи всех с холма, и выступайте туда, где была засада, – распорядился Перрин. Таково было одно из решений, что он принял, идя сюда. Он и так слишком долго медлил. Отступники-айильцы уже давно оторвались от возможной погони, и если бы они направились не на север и не на восток, к этому времени кто-нибудь о них да сообщил бы. А от него ждали, что он двинется следом. – Мы выступим, а пока я поразмыслю и решу, куда именно нам отправиться. Потом Грейди или Неалд переведут нас через переходные врата. Отправь людей к Берелейн и Арганде. Я хочу, чтобы майенцы и гэалданцы тоже выступили. Вышли разведчиков и дозорных на фланги. И скажи им, чтобы, высматривая айильцев, не забывали: на нас могут напасть не только айильцы. Я не желаю вляпаться незнамо во что, надо сначала выяснить, что нас ждет. И попроси Хранительниц Мудрости держаться к нам поближе. – Нельзя допустить, чтобы у Арганды возник соблазн их допросить вопреки приказу Перрина. Если Хранительницы, защищаясь, убьют кого из гэалданцев, союзник вполне может обернуться врагом, забыв про клятву верности. Перрин же предчувствовал, что ему понадобятся все люди, способные сражаться, какие только есть. – И будь потверже.

Даннил спокойно выслушал весь поток приказов, лишь при последних словах болезненно скривил рот. Для него, должно быть, это прозвучало так, словно ему приказали быть потверже с Кругом женщин в родной деревне.

– Как скажешь, лорд Перрин, – натянуто промолвил он, коснувшись кулаком лба, потом повернулся в высоком седле и начал выкрикивать распоряжения.

Люди вокруг начали садиться на лошадей, и Перрин поймал за рукав Кенли Маерина – тот уже успел сунуть ногу в стремя – и попросил его оседлать и привести Трудягу. Широко ухмыльнувшись, Кенли тоже отсалютовал, коснувшись лба кулаком.

– Как прикажете, лорд Перрин. Я мигом.

Перрин мысленно зарычал, а Кенли затопал к коновязи, ведя в поводу своего бурого мерина. И зачем щенок то и дело чешет бороду, лучше бы тогда вообще ее не отпускал. Все равно клочками растет.

Дожидаясь своего коня, Перрин подошел ближе к огню. Фэйли говорила, что он должен смириться со всеми этими «лордами Перринами», поклонами и расшаркиваниями, и ему по большей части удавалось их не замечать, но сегодня эти «мелочи» лишь добавляли горечи. Он чувствовал, как разрастается пропасть между ним и остальными двуреченцами, и казалось, лишь он один стремится перекинуть через нее мост. В этот момент Перрина – ворчавшего себе под нос и гревшего руки над огнем – и нашел Гилл.

– Простите, что потревожил вас, милорд, – сказал Гилл, кланяясь и сдергивая свой треух. Через миг шапка вернулась на место, оберегая от снега окаймленную редкими волосами лысину. Выросший в городе, он плохо переносил холод. Этот низенький человек вовсе не был подобострастен – таковых мало найдется среди владельцев кэймлинских гостиниц, – но ему, по-видимому, нравилась некоторая доля церемонности. Базел Гилл вполне подходил для своей новой работы, и Фэйли была бы им довольна. – Я насчет юного Талланвора. С первым светом он оседлал коня и ускакал. Сказал, вы разрешили, если… если к утру поисковые отряды не вернутся. Но, сдается мне, ничего такого не было.

Вот болван. Хотя происхождением Талланвора Перрин особо не интересовался, все говорило за то, что он – опытный солдат, однако в одиночку против айильцев он все равно что заяц, погнавшийся за куницей. «О Свет, как бы мне хотелось ускакать вместе с ним! Не надо было слушать Берелейн и бояться засад». Но ведь засада была. Разведчики Арганды тоже могли погибнуть. Все равно он должен ехать. Должен.

– Да, – вслух сказал Перрин. – Я ему разрешил. – Потом он может сказать совершенно обратное. Лорды часто так поступают. Если только он когда-нибудь увидит Талланвора живым. – Похоже, вы и сами не прочь отправиться на розыски.

– Я… я очень люблю Майгдин, милорд, – ответил Гилл. В тихом голосе его слышалось скромное достоинство и некоторое упрямство, как будто Перрин сказал, что он слишком стар и толст для такой задачи. И пахло от него определенно раздражением, колюче и горько, хотя разрумянившееся от мороза лицо оставалось спокойным. – Не так, как Талланвор… ничего похожего, конечно, но очень ее люблю. И леди Фэйли, тоже люблю, – торопливо добавил он. – Просто я Майгдин как будто всю жизнь знаю. Она достойна лучшей доли.

Вздох Перрина туманным облачком заклубился у рта.

– Понимаю, мастер Гилл.

Да, он понимал. Ему и самому хотелось выручить всех, но он знал, что, случись выбирать, он забрал бы Фэйли, бросив остальных. Чтобы спасти ее, он отказался бы от всего. В воздухе густо пахло лошадьми, но Перрин учуял еще чей-то раздраженный запах и оглянулся через плечо.

На него сердито глядела Лини, перебегая с места на место, чтобы ее случайно не сбили с ног всадники, строившиеся в неровные колонны. Одной костлявой рукой она придерживала край плаща, а в другой сжимала обитую медью дубину, длиной фута в два. Чудо еще, что она не отправилась с Талланвором.

– Как только я что-то узнаю, узнаете и вы, – пообещал ей Перрин. Яростное бурчание в животе вдруг напомнило о рагу, от которого он отказался. Он даже ощутил на языке вкус баранины и чечевицы. И чуть не вывихнул челюсть, снова зевнув. – Простите, Лини, – сказал Перрин, когда смог заговорить. – Прошлой ночью я мало спал. И крошки во рту не было. Ничего не найдется? Хлеба и чего-нибудь, что поближе?

– Все уже давно поели, – огрызнулась Лини. – Объедки выкинули, котелки почистили и убрали. Будешь куски таскать с чересчур многих тарелок, так живот разболится и, не ровен час, лопнет. Особенно если дело тарелками не ограничится. – Забормотав под конец что-то уж совсем недовольное, она наградила Перрина еще одним хмурым взглядом напоследок и зашагала прочь, сердито косясь на весь мир.

– Слишком много тарелок? – пробормотал Перрин. – Да я и с одной ничего не успел съесть! В том-то и беда. – Лини шла через лагерь, обходя лошадей и повозки. С ней заговорили трое или четверо, и на всех она огрызнулась, отмахиваясь дубинкой, если кто не понял сразу. Должно быть, она совсем обезумела, переживая за Майгдин. – О чем это она? Обычно в ее словах больше смысла.

– Э-э… ну, тогда как бы все… – Гилл снова сдернул шапку, заглянул в нее и вновь нахлобучил на голову. – Я… э-э… мне нужно телеги проверить, милорд. Убедиться, что все готово.

– Даже слепому видно, что повозки готовы, – сказал ему Перрин. – В чем дело?

Гилл завертел головой, судорожно отыскивая другой предлог. Так и не найдя, понурился.

– Я… Наверное, раньше или позже вы все равно узнаете, – промямлил он. – Видите ли, милорд, Лини… – Гилл глубоко вздохнул. – Этим утром, до восхода еще, она ходила в майенский лагерь… Посмотреть, как вы и… э-э… почему не возвращаетесь. В шатре у первой было темно, но одна из ее служанок не спала, она-то и сказала Лини… Она имела в виду… Я хочу сказать… Не смотрите так на меня, милорд.

Перрин усилием воли стер с лица зверское выражение. Во всяком случае, попытался. Но в голосе отчетливо слышалось рычание.

– Чтоб мне сгореть, я спал в том шатре. Вот и все, что я там делал! Так ей и скажи!

На Гилла напал приступ дикого кашля. Когда он наконец сумел заговорить, то просипел:

– Я?! Вы хотите, чтобы я ей сказал? Да она мне башку проломит, если я заикнусь о чем-то таком! По-моему, она родилась в Фар Мэддинге в грозу. С нее станется приказать грозе утихнуть. Станется!

– Вы – шамбайян, – сказал Гиллу Перрин. – А это значит, что в обязанности ваши входит не только телеги грузить.

Перрину хотелось кого-нибудь покусать. Кажется, Гилл это понял. Бормоча извинения, он поклонился и, кутаясь в плащ, засеменил прочь. Вовсе не на поиски Лини, Перрин был уверен. Гилл распоряжался прислугой, но Лини он не приказывал. Лини не приказывал никто, кроме Фэйли.

Перрин мрачно глядел вслед удалявшимся разведчикам; десять всадников, едва отъехав от повозок, уже принялись всматриваться в лес. О Свет, женщины готовы поверить в самое худшее, когда речь идет о мужчине. И чем хуже дела, тем больше им хочется об этом болтать. А он-то думал, ему придется беспокоиться только о Росене и Нане. Лини, вернувшись, наверняка первым делом рассказала обо всем Бриане, второй горничной Фэйли, а уж Бриане, как пить дать, – всем женщинам в лагере. Тех хватало среди конюших и возчиков, и кайриэнцы есть кайриэнцы, так что, скорее всего, они и с мужчинами поделились. В Двуречье на такие вещи смотрели косо, и от дурной славы избавиться ох как непросто. И то, что все перед ним расступались, вдруг представилось в новом свете, и неуверенные взгляды людей, и даже плевок Лема. Улыбка Кенли преобразилась в памяти в кривую ухмылку. Единственным светлым пятном было то, что Фэйли этому не поверит. Конечно не поверит. Это уж точно.

Увязая в снегу, вернулся Кенли, ведя за собой Трудягу и своего поджарого бурого мерина. Оба замерзших коня имели несчастный вид, жалостно прижимали уши, и мышастый жеребец даже не делал попыток, как обычно, укусить мерина Кенли.

– Не скалься ты все время, – буркнул Перрин, беря повод Трудяги. Паренек недоуменно посмотрел на Перрина, отошел тихонько, поглядывая через плечо.

Рыча про себя, Перрин проверил подпругу. Пора было искать Масиму, но он все медлил сесть в седло. Перрин убеждал себя, что не торопится потому, что устал и голоден, что просто хочет чуть-чуть отдохнуть и набить живот, если отыщется что-нибудь съедобное. Он твердил себе это, но видел сожженные фермы и висящие на деревьях по обочинам дорог тела – мужчины, женщины и даже дети. Даже если Ранд еще в Алтаре, дорога предстоит долгая. Долгая, и выбора у него нет. Но решиться надо.

Так он и стоял, уткнувшись лбом в седло Трудяги, когда его отыскала делегация молодых балбесов, верных приспешников Фэйли. Их было около дюжины. Перрин устало выпрямился, жалея, что снег не завалил их всех с головой.

Возле крупа Трудяги встала Селанда – стройная, невысокого роста, – уперла руки в зеленых перчатках в бока и сердито наморщила лоб. Вид у нее был чванливый, даже когда она стояла неподвижно. Несмотря на снегопад, полы плаща распахнуты, открывая взорам меч на боку и шесть ярких полос на груди темно-синей куртки. Все эти женщины носили мужскую одежду и мечи, причем пустить оружие в ход были готовы вдвое скорее, чем мужчины. И это еще мягко сказано. И мужчины, и женщины – все они отличались крайней обидчивостью, и дуэли, не запрети их Фэйли, наверняка случались бы каждый день. И мужчины, и женщины, а больше всех – Селанда, пахли сердито, мрачно, упрямо и нетерпеливо, и от этой мешанины Перрин сморщил нос.

– Я вижу вас, милорд Перрин, – сказала церемонно Селанда с сильным кайриэнским акцентом. – Приготовления к маршу сделаны, но нам по-прежнему отказывают в лошадях. Не могли бы вы с этим разобраться? – В ее устах это прозвучало как требование.

Значит, она его видит? Зато ему век бы ее не видеть.

– Айильцы идут пешком, – прорычал Перрин и подавил зевок, ничуть не заботясь об устремленных на него сердитых взглядах. Он попытался отогнать сонливость. – Если не хотите идти, можете ехать на телегах.

– Вы не можете так поступить! – заносчиво вскричала одна из тайренок, ухватившись левой рукой за край плаща, а правой – за рукоять меча. Медоре была высока, с пышной грудью, на смуглом лице сверкали ярко-синие глаза, и многие могли бы назвать ее красавицей. Но рукава ее куртки, широкие, в красную полоску, смотрелись несколько странно. – Краснокрылый – мой любимый конь! Я не собираюсь от него отказываться!

– В третий раз, – загадочно произнесла Селанда. – Когда остановимся сегодня на ночлег, мы обсудим твой тох, Медоре Даммара.

Отец Медоре, по слухам, давно уже, будучи в летах, удалился на покой в свое загородное имение, но Асторил по-прежнему оставался благородным лордом. Так что по положению его дочь стояла много выше Селанды, всего лишь мелкой дворянки из Кайриэна. Однако Медоре, нервно сглотнув, широко раскрыла глаза, как будто ожидала, что с нее живьем сдерут кожу.

Вдруг Перрина осенило. Сложилось вместе все, что он знал об этих идиотах, и их потуги подражать айильцам, дурацкое поведение высокорожденных и многое другое.

– Когда вы начали шпионить для моей жены? – спросил он.

Они застыли, как ледяные истуканы.

– Иногда леди Фэйли поручает нам подобные мелкие задания. Их мы и выполняем, – помолчав, осторожно ответила Селанда. В запахе ее чувствовалась изрядная доля настороженности. Вся эта шайка-лейка пахла, точно лисы, гадающие, не забрался ли к ним в нору барсук.

– Селанда, моя жена на самом деле отправилась на охоту? – возбужденно прорычал Перрин. – Раньше у нее никогда не возникало желания поохотиться. – В нем полыхал гнев, все события сегодняшнего дня лишь раздували пламя. Он оттолкнул Трудягу и, шагнув к женщине, навис над нею. Жеребец, чувствуя настроение Перрина, мотнул головой. Заныли пальцы – он до боли стиснул в кулаке поводья. – Или она должна была встретиться с кем-то из вас? У кого были свежие новости из Абилы? Ее потому и похитили, из-за ваших проклятых шпионских секретов?

Смысла в этой тираде не было ни на грош, это Перрин понял, едва слова слетели с языка. Фэйли могла поговорить с ними где угодно. И уж вряд ли она так организовывала встречу со своими глазами-и-ушами – о Свет, со своими шпионами! – чтобы на ней присутствовала Берелейн. Всегда надо сначала подумать, а потом уж говорить. Ведь благодаря шпионам Фэйли Перрин узнал о Масиме и шончан. Но ему хотелось рвать и метать, ему нужно было выпустить пар, а те, кого он хотел бы молотом вбить в землю, чтоб и следа не осталось, были далеко отсюда. Вместе с Фэйли.

Селанду его гнев отступить не заставил. Глаза ее сузились, превратились в щелочки. Пальцы кайриэнки на рукояти меча то сжимались, то разжимались, да и не у нее одной.

– Мы умрем за леди Фэйли! – рубанула она. – Не из-за нас она оказалась в опасности! Мы поклялись ей, принесли водный обет!

Тон ее ясно говорил: «Поклялись ей, а не тебе».

Надо было извиниться. Он понимал, что надо. Но вместо этого сказал:

– Можете взять своих лошадей, если дадите слово слушаться меня и не делать опрометчивых шагов. – «Опрометчивость» – не то слово для этой компании. Стоит им узнать, где Фэйли, как они без оглядки бросятся туда, никому не сказав. Из-за них Фэйли может погибнуть. – Когда мы отыщем ее, я буду решать, как ее вызволить. Если ваш водный обет требует иного, можете, конечно, поступать по-своему, но тогда и я с вами поступлю по-своему.

Селанда мрачнела все больше, желваки так и ходили под кожей, но наконец она произнесла: «Я согласна!» – таким тоном, будто слова из нее щипцами тянули. Длинноносый тайренец по имени Карлон, протестующе заворчал, но Селанда подняла палец, и он закрыл рот. У него был узкий подбородок, – вероятно, он жалел, что сбрил бороду. Маленькая женщина крепко держала этих дураков в узде, что, впрочем, не мешало ей самой быть дурой. Это ж надо, водный обет! Селанда не отводила взгляда от Перрина.

– Мы повинуемся вам до возвращения леди Фэйли. Потом мы снова подчиняемся ей. И ей решать наш тох. – Последнее, похоже, всем им говорило больше, чем Перрину.

– Вот и ладно, – сказал Перрин. Он попытался умерить тон, но все равно получилось грубовато. – Знаю, вы все верны ей. Я уважаю вас за верность Фэйли.

Больше их и не за что уважать. Не слишком это походило на извинение, но уж как вышло. Единственным ответом Перрину было хмыканье Селанды, да еще недовольные взгляды остальных, когда они наконец двинулись прочь. Ну и ладно. Лишь бы слово сдержали. Вся эта компашка и одного дня честно не трудилась.

Лагерь постепенно пустел. Телеги потянулись на юг. Лошади оставляли после себя глубокие следы, но мелкие колеи от полозьев сразу начинал засыпать снег. Последние из тех, кто стоял на холме, забирались в седла и присоединялись к товарищам, уже тронувшимся в путь вместе с повозками. Чуть в стороне двинулся и отряд Хранительниц Мудрости, и верхом ехали даже гай’шайн, ведя в поводу вьючных животных. Сколь бы твердости ни осмелился проявить Даннил – а скорее всего, так и не осмелился, – этого, как видно, оказалось достаточно. Рядом с Сеонид и Масури, сидевшими в седле уверенно, Хранительницы Мудрости выглядели особенно неуклюжими, правда, гай’шайн представляли еще более печальную картину. Облаченные в белое мужчины и женщины ехали верхом третий день, с того дня, как начался снегопад, но так сгибались над высокими луками седел и цеплялись за шеи и гривы лошадей, словно боялись в любой миг свалиться. Они впервые сели на лошадей, только подчинившись приказу Хранительниц, и кое-кто из них, когда никто не видел, слезал и шел пешком.

Перрин заставил себя влезть на Трудягу. Он не был уверен, что сам не свалится. Но пора было отправляться в путь, хоть и очень не хотелось. Сейчас Перрин готов был убить за ломоть хлеба. Или за кусок сыра. Или за жирного кролика.

– Айильцы идут! – крикнули от головы колонны, и повозки остановились. Потом закричали снова, передавая известие по колонне, будто кто-то мог не услышать. Всадники начали готовить луки. Возчики привставали на сиденьях, вглядываясь вперед, или спрыгивали наземь и приседали возле повозок. Перрин, сердито ворча, погнал Трудягу в голову колонны.

Даннил по прежнему оставался в седле, как и двое с этими проклятыми знаменами, но человек тридцать уже спешились, расчехлили луки и наложили стрелы на тетиву. Державшие их лошадей под уздцы двуреченцы сгрудились в стороне, глядя в сторону леса. Здесь же были и Грейди с Неалдом, они тоже напряженно всматривались в лес, но спокойно сидели в седлах. Ото всех исходил сильный запах возбуждения. Только от Аша’манов пахло… готовностью.

Перрин разглядел среди деревьев то, на что все они смотрели, причем разглядел гораздо лучше прочих. Сквозь снегопад к ним направлялись десять пеших айильцев в вуалях, один вел в поводу высокую белую лошадь. Чуть позади ехали трое в плащах с надвинутыми капюшонами. В том, как двигались айильцы, было нечто странное. И к седлу белой лошади был приторочен какой-то тюк. Сердце Перрина сжало ледяной хваткой, пока он не сообразил, что по размерам тюк гораздо меньше человека.

– Опустите луки, – сказал Перрин. – Это мерин Аллиандре. Это должны быть наши. Разве не видите, все айильцы – Девы?

Как ни крути, а ростом Девы уступали мужчинам-айильцам.

– Да я еле различаю, что это вообще айильцы, – пробормотал, покосившись на Перрина, Даннил. Все принимали острое зрение Перрина как должное, даже гордились им – а может, просто привыкли. Но Перрин все равно старался не демонстрировать лишний раз, насколько оно острое. Впрочем, сейчас это мало его волновало.

– Это наши, – сказал он Даннилу. – Пусть все остаются на месте.

Перрин медленно поехал навстречу отряду. При его приближении Девы опустили вуали. Под низко надвинутым капюшоном он разглядел черное лицо всадника – Фурен Алхарра. Значит, это три Стража; наверняка они вернулись вместе. Их лошади были измотаны, как он заметил, почти истощены. Ему хотелось пришпорить Трудягу, поскорее услышать, что сообщат разведчики. Он страшился их новостей. Над телами могли потрудиться вороны, лисы, барсуки и один Свет знает, кто еще. Может, они решили избавить его от страшного зрелища и не привезли ужасной находки. Нет! Фэйли должна быть жива. Он цеплялся за эту мысль, но она причиняла боль – словно он голой рукой схватился за остро отточенный клинок.

Подъехав к айильцам и спешиваясь, Перрин споткнулся и, чтобы не упасть, схватился за седло. Разум его словно оцепенел, лишь эта единственная мысль пульсировала болью. Она должна быть жива. Мелкие детали почему-то вдруг приобрели значение. К искусно отделанному седлу был привязан не один тюк, а несколько маленьких, и походили они на свернутые тряпки. На ногах у Дев были снегоступы, сделанные на скорую руку, из стеблей плюща и гибких сосновых ветвей, на которых еще виднелись иголки. Вот почему их поступь казалась странной. Должно быть, Джондин показал им, как мастерить снегоступы. Перрин попытался сосредоточиться. Ему казалось, что сердце стучит прямо в ребра.

Перехватив копья и щит в левую руку, жилистая Сулин взяла с седла один из маленьких тряпичных свертков и только потом подошла к Перрину. Она улыбнулась, и розовый шрам на ее морщинистой щеке изогнулся.

– Хорошие новости, Перрин Айбара, – негромко сказала она, протягивая ему темно-синий узелок. – Твоя жена жива. – Алхарра обменялся взглядами со вторым Стражем Сеонид, усатым Терилом Винтером. Тот нахмурился. Страж Масури, Роваир Кирклин, с каменным видом глядел прямо перед собой. Было ясно как день, что они не считают новости хорошими. – Остальные продолжают поиски, надеясь отыскать еще что-нибудь, – добавила Дева. – Хотя мы и так обнаружили немало странного.

Перрин принял узелок обеими руками. Это было платье Фэйли, разрезанное спереди и вдоль рукавов. Он глубоко вдохнул, втягивая носом запах Фэйли: слабый след цветочного мыла, еле заметный аромат сладковатых духов, но ярче всего – ее собственный запах. И ни намека на кровь. Девы окружили Перрина, в большинстве своем это были женщины в годах, с суровыми лицами, правда, помягче, чем лицо Сулин. Стражи спешились, ничем не показывая, что всю ночь провели в седлах, но держались они позади Дев.

– Все мужчины были убиты, – сказала Сулин, – но, судя по найденной одежде, Аллиандре Кигарин, Майгдин Дорлайн, Ласиль Алдорвин, Аррела Шиего и еще двое были обращены в гай’шайн. – Эти «еще двое» наверняка Байн и Чиад; назвать имена, сказать, что их захватили, значило бы их опозорить. Кое-что об Айил Перрин знал. – Это против обычаев, но защитит их.

Винтер с сомнением нахмурился, потом постарался скрыть выражение лица, поправляя капюшон.

Аккуратные разрезы наводили на мысль о снятии шкуры с животных. Вдруг Перрина точно ударило. Кто-то срезал одежду с Фэйли! Голос его задрожал.

– Они захватили только женщин?

Круглолицая молодая Дева по имени Бриайн покачала головой.

– Трех мужчин, думаю, тоже хотели обратить в гай’шайн, но они слишком яростно сопротивлялись, и их убили ножами и копьями. Все остальные погибли от стрел.

– Все совсем не так, Перрин Айбара, – торопливо сказала Элиенда. В ее голосе слышалось потрясение. Высокая, с широкими плечами, она ухитрялась сохранять по-матерински добрый вид, хотя Перрин видел, как однажды она ударом кулака сбила наземь мужчину. – Обидеть гай’шайн – все равно что обидеть ребенка или причинить зло кузнецу. Не по правилам захватывать мокроземцев, но я не верю, что они посмеют нарушить все обычаи. Думаю, их даже не станут наказывать, если они будут вести себя смирно, пока их не вызволят. Там есть кому объяснить им, что да как.

«Есть кому» – это опять же о Байн и Чиад.

– В какую сторону они направились? – спросил Перрин. Сможет ли Фэйли вести себя смирно? Этого он не мог себе представить. Но, может, она хоть попытается, пока он ее не отыщет.

– На юг, – ответила Сулин. – Больше на юг, чем на восток. Когда их следы замело снегом, Джондин Барран увидел другой след. По нему остальные и двинулись. Я верю в него. Он видит столько же, сколько и Илайас Мачира. А посмотреть есть на что. – Пристроив копья за спину, рядом с луком в футляре, она повесила щит на рукоять тяжелого поясного ножа. Пальцы ее задвигались в языке жестов, и Элиенда отвязала второй сверток, побольше, и передала ей. – Там передвигается множество людей, Перрин Айбара, и мы наткнулись на странные вещи. Думаю, сначала тебе нужно взглянуть вот на что. – Сулин развернула еще одно платье, на этот раз зеленое. Кажется, он видел его на Аллиандре. – Мы обнаружили это там, где они захватили твою жену.

В свертке оказалось сорок-пятьдесят айильских стрел. На древках темнели пятна, и он уловил запах засохшей крови.

– Таардад, – сказала Сулин, взяв из груды одну стрелу и тут же бросив ее на землю. – Миагома, – она отбросила еще две. – Гошиен, – на этот раз она поморщилась; Сулин была из Гошиен. Она называла клан за кланом, кроме Шайдо, бросив при этом наземь больше половины стрел. Затем двумя руками Сулин покачала разрезанное платье и высыпала оставшиеся стрелы. – Шайдо, – со значением в голосе сказала она.

Прижав платье Фэйли к груди – ее запах немного умерял боль в груди и в то же время делал ее острее, – Перрин хмурым взором обвел разбросанные на снегу стрелы. Их уже успело слегка припорошить.

– Слишком много Шайдо, – наконец промолвил он. Они должны были быть заперты в горах Кинжала Убийцы Родичей, в пятистах лигах отсюда. Но если их Хранительницы Мудрости научились Перемещаться… Может, даже кто-то из Отрекшихся… О Свет, что за дурацкий бред! С какого боку тут Отрекшиеся? Они-то здесь при чем? Надо головой думать, а не бредни измышлять. Но разум, похоже, устал не меньше тела. – Остальные – те, кто не принял Ранда как Кар’а’карна. – Те проклятые цветные пятна вспыхнули пред глазами. Но у него нет времени ни на что, кроме Фэйли. – Они присоединились к Шайдо. – Кое-кто из Дев отвел глаза. Элиенда смотрела на него сердито. Они знали, что слова его верны, но не очень-то им хотелось слышать такое. – Сколько их всего, по вашим прикидкам? Не весь же клан, наверное?

Если клан Шайдо собрался весь, то речь уже не о дальних набегах, а о чем-то большем. Даже среди всех бед, обрушившихся на Амадицию, в стране не могли бы не узнать о Шайдо.

– Для начала, я думаю, вполне хватит, – чуть слышно пробормотал Винтер. Себе, не Перрину.

Протянув руку к сверткам, привязанным к отделанному седлу, Сулин вытащила тряпичную куклу, одетую в кадин’сор.

– Илайас Мачира нашел ее перед тем, как мы отправились обратно. Милях в сорока отсюда. – Сулин покачала головой, и на миг в ее голосе и запахе появилось… изумление. – Сказал, что учуял ее под снегом. Они с Джондином Барраном видели на деревьях ободранную кору, сказали, от повозок. От очень многих повозок. Если там есть дети… Думаю, Перрин Айбара, это может быть целый септ. А то и не один. Даже в одном-единственном септе будет с тысячу копий, а если прижмет, то найдется и больше. Если понадобится, копья возьмут в руки все мужчины, кроме кузнецов. Они в днях пути к югу. А по такому снегу этих дней даже больше. Но я считаю, что те, кто захватил твою жену, идут на встречу с ними.

– Этот кузнец взял копье, – пробормотал Перрин. Тысяча, а то и больше. У него более двух тысяч, считая Крылатую гвардию и людей Арганды. Но против айильцев – счет в пользу Шайдо. Перрин потрогал пальцем куклу в жилистой руке Сулин. Плакала ли малышка Шайдо, потеряв свою игрушку? – Мы отправляемся на юг.

Он уже повернулся, чтобы сесть в седло, когда Сулин остановила его прикосновением руки.

– Я говорила, мы видели и другое. Дважды Илайас Мачира находил под снегом лошадиный помет и кострища от лагеря. Много лошадей и много кострищ.

– Тысячи, – обронил Алхарра. Его черные глаза были спокойны и так же спокойно встретили взгляд Перрина, а голос был бесстрастен. Он просто докладывал. – Пять, а может, десять или больше. Трудно сказать. Но лагеря воинские. По-моему, в обоих местах были одни и те же люди. Мачира и Барран согласны. Кто бы это ни был, они тоже направляются к югу. Может, они и не имеют никакого отношения к айильцам, но, возможно, идут следом за ними.

Сулин послала хмурый взгляд прервавшему ее Стражу и заговорила, едва дав ему закончить.

– Три раза мы замечали летающие создания вроде тех, что, по твоим словам, используют шончан. Огромные твари, с крыльями, как у летучей мыши, и с седоками на шеях. И дважды мы видели вот такие отпечатки. – Наклонившись, она взяла стрелу и нарисовала на снегу округлый след, немного похожий на след крупного медведя, но с шестью пальцами, длиннее человеческих. – Иногда они были с когтями, – заметила Дева и пририсовала их. Когти оказались куда длиннее, чем у самых больших медведей в Горах тумана. – У них широкий шаг. Думаю, движутся очень быстро. Что это такое, не знаешь?

Перрин не знал. Он никогда не слыхал о животных с шестью пальцами на лапах, за исключением кошек в Двуречье – его немало удивляло, что во всем остальном мире кошки пятипалые. Впрочем, кое о чем он догадывался и вряд ли был так уж далек от истины.

– Еще какая-то шончанская тварь. – Значит, на юге шончан, Шайдо и… кто еще? Белоплащники или шончанская армия. Другого быть не может. Он доверял добытым Балвером сведениям. – Мы все равно выступаем на юг.

Девы посмотрели на него так, словно он сказал им, что идет снег.

Взгромоздившись в седло Трудяги, Перрин повернул обратно к колонне. Стражи пошли пешком, ведя усталых лошадей в поводу. Девы рысцой двинулись к стоявшим в отдалении Хранительницам Мудрости, прихватив с собой мерина Аллиандре. Масури и Сеонид поехали навстречу своим Стражам. Перрин недоумевал, почему они не приблизились раньше, дабы поскорее сунуть нос в происходящее. Возможно, ответ был прост: они хотели оставить его наедине со скорбью, если новости окажутся худыми. Возможно. Перрин мысленно пытался сложить все воедино. Шайдо, сколь бы много их ни было. Шончан. Конная армия, то ли белоплащники, то ли шончан. Очень напоминало головоломку, изготовлять которые Перрина учил мастер Лухан: причудливо изогнутые металлические детали, что, как во сне, отделялись, скользнув, одна от другой и соединялись вместе – если, конечно, знать, в чем хитрость. Только в голове все было путано, распадалось на части, которые никак не желали складываться вместе.

Когда Перрин добрался до двуреченцев, они уже вновь сидели на лошадях. Те, кто, спешившись, взял луки на изготовку, выглядели слегка смущенными. Все нерешительно поглядывали на Перрина.

– Она жива, – сказал он, и все как будто перевели дыхание. Остальные известия они восприняли со странным безразличием, кое-кто даже кивал, словно меньшего и не ожидал.

– Не впервой нам играть, когда шансов с гулькин нос, – сказал Даннил. – Что будем делать, милорд?

Перрин скривился. Вот ведь упрямец!

– Первым делом – Переместимся миль на сорок строго на юг. А там посмотрим. Неалд, отправляйся вперед и отыщи Илайаса и остальных. Скажи им, какие у меня планы. К этому времени они окажутся уже далеко впереди. Будь осторожен. И не вздумай сражаться с десятком или дюжиной Хранительниц Мудрости. – В целом септе наверняка найдется столько способных направлять Силу Хранительниц. А если там не один септ? Сначала нужно добраться до болота, а уж потом думать, как через него перебираться.

Неалд кивнул, потом повернул своего мерина к лагерю, где Аша’маны уже изучили и хорошенько запомнили участок леса. Оставалось отдать всего несколько приказов. К майенцам и гэалданцам, которые двигались в стороне, как в стороне разбивали и свои лагеря, отправили верховых гонцов. Грейди полагал, что, пока они не присоединятся, сумеет запомнить участок, где сейчас находится, поэтому не было нужды всем разворачиваться и двигаться следом за Неалдом. И тогда оставалось только одно.

– Даннил, мне нужно найти Масиму, – сказал Перрин. – Или же того, кто сможет передать ему послание. Если повезет, я обернусь быстро.

– Коли отправитесь к этому сброду в одиночку, милорд, везение вам очень понадобится, – отозвался Даннил. – Я слышал, что они о вас говорили. Будто вы – отродье Тени. Это из-за ваших глаз. – Он встретился взглядом с Перрином и отвел взор. – Будто вас приручил Дракон Возрожденный, но вы все равно отродье Тени. Возьмите с собой несколько дюжин человек, будет кому спину прикрыть.

Перрин помедлил, похлопывая Трудягу по шее. Если народец Масимы и в самом деле решит, что он – отродье Тени, и вздумает с ним разобраться, нескольких дюжин не хватит. Не хватит, пожалуй, и всех двуреченцев. Может, не нужно ему говорить с Масимой, пусть все сам узнает.

Слух Перрина уловил трель голубой синицы, раздавшуюся среди деревьев на востоке, потом прозвучала вторая – ее услышали уже все, и Перрин понял, что с последним решением опоздал. Он был уверен в этом и гадал, не сыграло ли тут свою роль то, что он как-никак та’верен. Перрин развернул Трудягу и принялся ждать.

Двуреченцы знали, что означает этот сигнал – трель редкой птицы родного края. Приближаются люди, их довольно много, и необязательно с миром. Будь то друзья, прозвучала бы трель кривоклюва, и тревожный крик пересмешника, если бы намерения у пришельцев были явно враждебные. На этот раз двуреченцы поступили куда как лучше. Каждый второй на западном фланге колонны, насколько мог разглядеть Перрин сквозь снегопад, спешился и, передав поводья всаднику рядом, приготовил к бою лук.

Из-за редколесья появились чужаки. Их было около сотни, впереди ехали двое, остальные вытянулись цепочкой, наверное, чтобы казалось, будто их больше. Их неторопливое приближение выглядело зловещим. Половина всадников была вооружена пиками, держа их хотя и не по-боевому, но так, чтобы в любой момент взять к бою. Двигались они равномерным шагом. Кое у кого имелись доспехи, нагрудник или шлем, редко и то и другое. Тем не менее они были вооружены лучше, чем генерал, бежавший от последователей Масимы. Одним из ехавших впереди всадников оказался Масима собственной персоной, его лицо фанатика, выглядывавшее из-под капюшона плаща, смахивало на морду высунувшейся из пещеры бешеной горной кошки. Сколько из этих пик вчера утром несли на себе красные вымпелы?

Когда до Перрина оставались считаные шаги, Масима, подняв руку, остановил своих людей. Откинул капюшон и обвел горящим взглядом спешившихся двуреченцев с луками в руках. Масима словно не замечал, что на его голый череп падают снежинки. Его спутник, крупный мужчина с мечом за спиной и еще одним, у седла, капюшона не опускал, но Перрину показалось, что у того тоже бритая голова. Он ухитрялся одновременно и с равным вниманием рассматривать колонну и следить за Масимой. Его темные глаза горели почти таким же огнем, как у Масимы. Перрин подумал, не начать ли разговор с такого расстояния – на котором стрела, выпущенная из двуреченского длинного лука, не только пробьет кирасу, но и выйдет из спины того, кто эту кирасу носит. И еще он размышлял, стоит ли упоминать о шончан. Скрытность – таков был совет Берелейн. Пожалуй, в сложившихся обстоятельствах скрытность очень кстати.

– Вы выступили мне навстречу? – резко сказал Масима. Даже голос его был преисполнен напряжения. С языка его не слетало ничего случайного, ничего обыденного. Все, что он говорил, было важно. Внезапная его улыбка показалась кривой из-за бледного треугольного шрама на щеке. Во всяком случае, теплоты в ней не было и в помине. – Не важно. Я уже здесь. Как вы, несомненно, поняли, все те, кто следует за лордом Драконом Возрожденным – да осияет Свет его имя! – отказались остаться. Я не мог требовать от них этого. Они, как и я, служат ему.

Взору Перрина предстала огненная волна, прокатившаяся через Амадицию, устремившаяся в Алтару, а то и дальше, оставляя после себя смерть и опустошение. Он сделал глубокий вздох, легкие наполнились холодом. Фэйли важнее всего. Важнее всего! Если ему суждено гореть за это, так тому и быть.

– Веди своих людей на восток. – Перрина поразило, сколь непреклонно прозвучал его собственный голос. – Когда смогу, я вас нагоню. Мою жену похитили айильцы, и я направляюсь на юг, чтобы ее вернуть.

Впервые он увидел, как изумился Масима.

– Айил? Так это не пустые слухи? – Масима окинул хмурым взором Хранительниц Мудрости на другой стороне колонны. – На юг, говоришь? – Сложив руки в перчатках на луке седла, он повернул голову, посмотрел на Перрина. От него пахло безумием; больше ничего Перрин не мог разобрать в его запахе, одно только безумие. – Я поеду с тобой, – наконец промолвил Масима, словно бы решившись. Странно, он же горел нетерпением и хотел без проволочек явиться к Ранду. Если его, во всяком случае, не коснется при этом Сила. – Пойдут все, кто следует за лордом Драконом Возрожденным – да осияет Свет его имя! На благо Света – убивать айильских дикарей. – Он кинул быстрый взгляд в сторону Хранительниц Мудрости, и улыбка его стала еще холоднее.