Отражение не меня. Сердце Оххарона

Глава 3

Шариссар

Шариссар сжал кулаки и уверенно загнал собственного зверя внутрь сознания. Не позволяя себе обернуться и разнести к Вечному Мраку все в этом замке. Он знал, что такое контроль. Он никогда не позволит себе его потерять. Несмотря ни на что.

Теперь ему не нужно было смотреть на свою спину, чтобы увидеть метку избрания. Теперь он чувствовал ее так же ясно, как видел собственные руки, до вмятин сжимающие бронзовый кубок. Паладин заставил себя расслабиться.

Метка. Черные символы, цепочкой пролегающие над его правой лопаткой. Он скрипнул зубами. Очевидно, Многоликий Мрак еще не наигрался судьбой своего заблудшего потомка, раз решил связать его с той, что ни при каких обстоятельствах не может быть парой для Шариссара. Никогда. И ни за что.

Он сделал глубокий вдох, но стало лишь хуже. Потому что вновь почувствовал тонкий женский аромат. Уже почти неуловимый, но он все еще был. И запах девушки с разноцветными глазами заставлял Шариссара жадно втягивать воздух, хотя он и не хотел этого.

– Бред. – Он мотнул головой.

Метка не приговор. Она лишь говорит о том, что звериная сущность паладина сделала свой выбор. Порой так случается, все-таки их животная ипостась довольно сильна. Но метка избрания не влияет на разум и тем более на чувства. Если человеческая ипостась тоже примет избранницу, то метка станет ярче и закрепится. Если девушка ответит согласием, то связь закольцуется. Такая пара может считать, что им повезло. Их брак будет счастливым, ведь закольцованные никогда не посмотрят в сторону других, не предадут свою пару и будут счастливы вместе.

Но в Оххароне уже давно выбирают пару лишь разумом, метки довольно редкое явление. Может, поэтому Шариссар вообще забыл о такой возможности, когда кусал полукровку. Перед глазами вновь вспыхнул образ: ее тело в его руках – нежное, тонкое, вызывающее в нем такие чувства, что он не мог остановиться. Азарт битвы пробудил зверя, а после оборота всегда хочется… физического наслаждения, разрядки. Всплеск звериной силы жжет кровь, превращая ее в кипящую лаву. Или его превратила в пламя она?

Он не хотел думать о том, как увидел Лею стоящей у черной колоны. На ней было что-то тонкое и почти прозрачное, шелк и кружево, ее кожа мерцала, а запах манил… Он не мог не смотреть на нее. Не мог не желать. Он хотел ее так, что было трудно дышать.

– Желание тела ничего не значат, – упрямо повторил паладин, наливая себе еще вина.

Все закончилось. Завтра ему нужно быть в королевском дворце, чтобы доложить темнейшей о проделанной работе. Он и так проявляет непозволительное вольнодумство, не явившись к ней незамедлительно.

Но Шариссару нужно было обдумать свой визит, и он был благодарен случаю и смещению реальностей, что привели его в собственные владения. Видимо, сам Вечный Мрак решил дать паладину эту ночь. А кто вправе спорить с божеством?

Он отставил кубок, на котором остались вмятины от его пальцев, и подошел к узкому окну. На камнях чернела копоть от последней атаки ящеров, сам камень оплавился и спекся, став гладким, как стекло. Шариссар с досадой провел по нему пальцем. Раньше стена вплоть до этого окна была затянута диким плющом, и паладину нравились темно-зеленые пряные листья, что оплетали окно. Теперь от растения ничего не осталось. И понадобится несколько лет, чтобы плющ снова поднялся. На башнях тенями стояли дозорные, бдительно осматривая землю и воздух. Наступающие сумерки не мешали оххаронцам, их глаза видели во мраке лучше, чем при ярком свете.

Ни костров, ни факелов во внутреннем дворе не было. Темнота лежала густым пологом у стен и чуть бледнела на открытых участках. В это время большинство стражей ужинали в нижнем зале, оставшиеся несли караул или начищали свои клинки. Лилась вода – кто-то совершал вечерние омовения.

К ночи сильно холодало, дневное тепло собиралось паром и застывало на траве инеем. И когда в небе взошла Звезда Мрака и медленно раскрыла свои сиреневые лепестки, Шариссар улыбнулся. Ему нравилась эта картина. Из этого окна. На внутренний двор, угловую башню, крепостную стену с пиками у поднятого моста. На белый иней, серебром раскрашивающий пейзаж. Она успокоила паладина.

Он еще постоял и вернулся к столу уже совершенно спокойный. Потребовал принести ему чистую бумагу и писчий набор. Завтра состоится Великий Совет Мрака, и ему нужно подготовиться.

Уже глубокой ночью, когда Звезда Мрака медленно смыкала лепестки, Шариссар ушел спать, понимая, что ему надо отдохнуть хоть несколько часов. Он растянулся на постели, пахнувшей лимонником и хвоей, закрыл глаза и уснул мгновенно, не сомневаясь, что как всегда проснется на рассвете.

…дыхание прерывается от сдавленных слез. Они глухие и почти неслышные.

Паладин открыл глаза, бесшумно скатился с кровати и встал в стойку, выставляя клинки. И не поверил своим глазам.

На его кровати лежала Лея.

Подтянув коленки к груди, словно ребенок, и уткнувшись щекой в локоть. На ней было старое серое платье, ноги с поджатыми пальчиками босы, а темные волосы разметались по его подушкам. И она плакала. Во сне. Тихо, беззвучно и горько. Слезы медленно выкатывались из-под черных ресниц и стекали на нос, оставляя влажные дорожки.

– …не надо… – чуть слышно прошептала девушка.

Шариссар с трудом удержался от искушения протереть глаза. Или усомниться, что не спит. Но паладин, как всегда, был совершенно уверен в том, где он и в каком состоянии. А все его органы чувств – и человеческие, и звериные, просто вопили о том, что это не сон. Лея была.

Она лежала в его постели и спала. Он чувствовал ее запах, ее легкое дыхание и тепло. Очень медленно паладин сделал шаг к кровати. Еще один. Дрожь прошла по его сильному телу, заставляя сжать зубы. И он знал, что это. Дрожь предвкушения. Его мышцы уже напряглись, стали каменными, ожидая первого прикосновения к нежной женской коже. Он помнил, какова она на ощупь. И на вкус. Он слишком хорошо ее помнил. И тело паладина мгновенно воспламенилось, словно его засунули в кипящую лаву, все чувства обострились до болезненного предела, а потребность в прикосновении стала мучительной.

Он, не теряющий головы никогда и ни с кем, мгновенно утратил свой хваленый контроль, стоило ощутить запах Леи и увидеть ее на своей кровати. Словно мир исчез, сметенный этой необходимостью, мучительной жаждой прикосновения к этой девушке.

Он сделал шаг, сдерживая себя, чтобы не наброситься. Еще один.

И… Лея исчезла.

Медленно и бесшумно Шариссар положил один клинок на постель и прижал ладонь к тому месту, где она только что лежала. С хрипом втянул воздух. Ему не показалось. Мех покрывала примялся и слегка нагрелся от девичьего тела. Паладин наклонился, втягивая запах. Потом лег рядом, сложив на груди руки с двумя зажатыми изогнутыми клинками. Уставился в потолок, на котором была выложена фреска.

И прекрасно понимал, что уснуть ему уже точно не удастся.

Он не знал, что именно происходит, но это ему до безумия не нравилось.

Потому что слишком смахивало на это самое безумие.

Чер Лерой с беспокойством посмотрел на темнеющую дыру с решеткой. Сколько он ни кричал, требуя проводить его к главному, никто так и не пришел, и магистр лишь сорвал себе голос.

– Не старайтесь, – посоветовал бородатый. Они с приятелем привычно устроились на гнилых тюфяках. – Яма далеко от основных построек, а надзирающим плевать, хоть весь день орите. Правда, кормят исправно, и за то спасибо.

Словно в ответ на его слова сверху упал сверток, в котором лежали куски засушенного жесткого мяса, завернутые в траву. Вода капала по тонкому желобу – несколько капель за минуту, лишь чтобы пленники не погибли от жажды.

– Э, ящер, еда пришла! – крикнул в угол бородатый, но беловолосый парень не отреагировал. Так и сидел, закрыв глаза и не двигаясь. Лерою показалось, что он даже не дышит.

– Он жив? – испугался маг.

– Жив, жив, – успокоил воин, раздирая зубами полосу мяса. – В спячку впал.

– Кажется, он не дышит, – усомнился магистр. Его слух всегда был чрезвычайно остер.

– Ну да. Спячка же. У них и сердце почти не стучит в этом состоянии. – Бородатый сплюнул. – Эй, ты что, Ящеров никогда не видел?

Чер Лерой не ответил и сел на тюфяк, забрав две полоски мяса. Но есть не стал, решив пока приберечь еду. Неизвестно, что будет дальше, а девочке нужно питаться. Уставшая Незабудка задремала на коленях у магистра, и Лерой прижал ее, пытаясь согреть.

– Давно вы здесь? – тихо спросил он пленников.

– Семь дней. Я – Ло, – бородатый стукнул себя кулаком в грудь. – А это – Ро. Братья мы. Загребли нас Лютые на равнине, а мы всего-то табун крылаток сопровождали! И табун-то не наш! Эх… Теперь на рудники, наверное… Или и того хуже… Мы же равнинные…

У Лероя голова закружилась от обилия совершенно непонятных сведений.

– Лютые? Это вы так… оххаронцев называете?

– Их, кого же еще? Звери они… Ты-то человек, сразу видно.

– А вы откуда?

– С равнин, говорю же. – Ло поцокал, выковыривая пальцем из зубов остатки мяса.

– А крылатки – это кто?

– Эй, ты с гор спустился, что ли? – удивился Ло. – То-то, я смотрю, выглядишь странно.

– С гор, – вздохнул Лерой. Его мантия магистра из плотной шерсти как раз послужила одеялом для Незабудки. И теперь маг сидел в одной полотняной светлой рубашке, штанах и сапогах из тонкой кожи. На братьях же была кожаная одежда, тяжелые ботинки, подбитые железными ободами. Сверху их плечи укрывали свалявшиеся шкуры, лица обильно заросли бородами, и длинные волосы были собраны в множество хвостиков, перевязанных между собой в подобие шлема.

Неудивительно, что лысая голова и чисто выбритое лицо мага вызывали недоумение.

– Холодно, – сквозь дрему пожаловалась девочка.

Лерой плотнее укутал Незабудку в мантию.

– Нам еще повезло, что оказались в этой яме, – меланхолично протянул Ло. – Она хоть за крепостной стеной. А те, что снаружи, совсем гнилые, да и холоднее в них на порядок. – Бородач зыркнул из-под кустистых бровей. – Как же ты в горах в такой худой одежде? Там же ночью можно без конечностей остаться, все отморозить!

– Так вышло, – сипло пробормотал Лерой. Он вновь посмотрел наверх. За решеткой уже загорались звезды. По стенам ямы пополз белый иней. Самого магистра уже отчаянно трясло от холода, но он старался держаться и лишь плотнее укутывал Незабудку. Но помогало это мало. Девочка дрожала, ее личико побледнело, а дыхание вырывалось паром.

Магистр растер малышке ладошки, подышал, пытаясь согреть. Ло и Ро захрапели в углу, закутавшись в свои вонючие шкуры и прижавшись друг к другу.

– Проклятые Темные, – сквозь зубы пробормотал магистр, вновь растирая руки девочки. Ее состояние беспокоило мага, и до зубовного скрежета бесило, что он ничего не может сделать. Его метка призыва должна была по обыкновению перенести Лероя в королевский дворец Оххарона, но оказался он здесь. Вероятнее всего, реальности сместились, образовав искажение в пространственном потоке. И куда их с Незабудкой занесло, маг понятия не имел. И даже не представлял, как из всего этого выбираться. Темные просто взяли их в кольцо и без вопросов спустили в яму.

Магистр попытался вызвать в памяти образ Сейны, который всегда помогал ему, но в этот раз казалось, что любимая смотрит с неприязнью. Он сжал зубы и вновь принялся растирать малышке ручки и ножки, пытаясь согреть.

Айк вскочил, протирая сонные глаза, и с ужасом уставился на паладина, вошедшего в его комнату. Рыжеволосая девица испуганно пискнула и забилась под покрывало. Потом подумала и повела бедром, оголяя его и выставляя на обозрение. Все же она всегда мечтала забраться в постель самого высшего, а не просто его оруженосца.

Но к ее огорчению, паладин на ее прелести даже не посмотрел.

– Айк, готовьте мне арку в королевский дворец, – с порога распорядился господин. – Скорее. Я тороплюсь.

Паладин развернулся и так же стремительно удалился. Девица разочарованно вздохнула. Айк вскочил, словно ужаленный, и бросился подбирать разбросанные вещи.

Шариссар шел по спящему замку, размышляя. Он был уже полностью собран для посещения темнейшей: плотные штаны и удлиненный черный камзол дополнен серебристым мехом, свисающим с плеч, на левом бедре – белый клинок, украшенный рубинами. На пальцах – перстни рода и принадлежности к Темному Двору. Официальный наряд для посещения королевы и Совета. Другого оружия на Шариссаре не было: к темнейшей не принято приходить с клинками.

Многие новобранцы, попадающие в армию, не понимают, для чего им учиться владению оружием, ведь боевая форма оххаронцев сама по себе смертельное оружие. Их никогда не переубеждают. Им лишь показывают, что происходит с теми, кто слишком долго остается в этой форме. Беснующиеся в загонах, обезумевшие дикие звери – впечатляющая картина. А ведь бой может длиться долго… Значит, придется возвращаться в человеческую ипостась и при этом продолжать сражаться.

Такой демонстрации обычно достаточно, чтобы новобранцы с должным рвением тренировались владеть двойными изогнутыми клинками или мечом.

Замок просыпался, и встречные стражи прижимали раскрытую ладонь к груди, приветствуя высшего и получая кивок в ответ. Айк догнал его уже во дворе.

– Господин, ваш завтрак…

– Нет. Сразу арка.

Айк понятливо кивнул, еще раз искоса себя осмотрев. За небрежность в одежде можно было получить серьезное наказание, а если высший заметит недостаточно начищенное оружие или брошенный во дворе щит – можно и в яму угодить. И содержать там будут без всяких поблажек, как рабов. Оруженосец хорошо помнил, как господин отправил к пленным одного из новобранцев – отпрыска побочной ветви правящих. И парень просидел там почти месяц, а когда его все-таки подняли, забыл все свои глупости. Хотя и разговаривать при этом тоже почти перестал, лишь тренировался сутками, чтобы больше не вызывать гнев высшего паладина Мрака. Все знали, что командующий никого не щадит. И прежде всего себя.

Арку проводник уже ставил, тряся седой бородой. Переход пришлось устанавливать за защитным контуром, у крепостной стены, чтобы не разрушить барьер.

– Еще несколько минут, мой господин. – Проводник склонился в поклоне, словно сломался. Шариссар кивнул и отошел в сторону, не желая мешать. Солнце только-только взошло над Оххароном, и белый иней таял, оставляя на камнях и траве капли воды. А еще через полчаса, когда воздух прогреется достаточно, все вокруг затянет белесым туманом, плотным и густым. Это время наибольшей уязвимости, время нападения.

Именно в такое время на его родовой замок когда-то напали Светлые.

…На ранней заре, когда туман мягко стелется по высоким серебристым травам, а лучи солнца еще не греют, а лишь несмело трогают кожу первыми поцелуями тепла. Это время, когда оеры еще висят на деревьях, завернувшись в кожистые крылья, а быстроногие лаи мирно дремлют в своих стойлах. Время, когда Звезда Мрака закрывает свои лепестки, а озерные хищные цветы-дроги – раскрывают, готовясь ловить неосмотрительную живность, а то и заплутавших путников.

Это было время самых сладких снов или самого нежного пробуждения. И его утро было счастливым. Он всегда просыпался очень рано, словно торопился жить. И в это утро тоже вскочил раньше всех, даже раньше слуг, за что его частенько корила мать. Мол, не пристало наследнику правящей ветви вскакивать раньше черни. Но выговаривала она всегда с улыбкой, да и Шариссар ее не особо слушал даже в детстве. А сейчас и подавно. Он встретил уже тринадцать лютых зим, он сражался с пещерным зверем и победил его и слова матери почти не слушал. Он был уже достаточно взрослым, чтобы не слушать никого. Разве что опекуна. И то лишь потому, что испытывал настоящее уважение к высшему паладину Оххарона.

И тем обиднее было, что его раннее пробуждение ничем не помогло обитателям замка. Он не смог ничего сделать. Не предупредил, потому что сидел у стойла со своей любимицей – молодой, черной, как мрак, кобылой, начищая скребком ее шкуру. И не слышал, как прорвался защитный контур и в замок вошли враги.

Он не смог никого спасти, хоть и кинулся, услышав крики умирающих. Не смог никого защитить, хоть и бросался на Светлых, ворвавшихся в замок, словно одержимый. Не смог отвернуться, когда умирали все, кого он любил. Не смог…

Это был жестокий урок. Первое осознание, что он не всесилен. И что война не знает слова «жалость»…

Шариссар отвернулся от созерцания замковых стен. Почему он вспоминает прошлое? Зачем? Прошлое давно погребено под тяжелыми мраморными плитами, а родовой замок превратился в центральный оплот военных действий. Когда-то у этих владений было другое название, но сейчас это Колючий Острог – место, где все напоминает о войне.

– Мой господин. – Проводник снова поклонился, прерывая мрачные мысли паладина. Между двух установленных им камней перехода натянулась синяя пленка арки. – Проход во дворец открыт, мой господин.

– Благодарю.

Шариссар шагнул к дрожащей пелене и замер, уже занеся ногу в подпространство. Нахмурился, разворачиваясь:

– Айк, что это?

– А?

Оруженосец стремительно обернулся, пытаясь понять, что вызвало неудовольствие высшего. Но все было тихо и мирно, в воздухе тихо звенели ночными льдинками деревья, исполняя рассветную песню. И в ее идеальную ледяную мелодию грубо и фальшиво врывались совершенно посторонние звуки, разрушающие гармонию холодного рассветного звона.

– Великий Мрак, – прислушиваясь, сказал паладин. И вдруг рассмеялся. – Ушам своим не верю!